Алжирский пленник - часть 14

Мы в пути уже семь часов. По обеим сторонам от дороги в дали, словно древние крепости, стоят на страже гряды лысых скалистых гор с черным отливом. Между ними в сизой дымке широкая равнина. Мне все время кажется, что вот-вот и мы въедем, наконец, в долгожданную пустыню. Я даже придумал себе, что эти горы, словно ворота  в Сахару, но боюсь спросить у Зино - так ли это, чтобы он не разочаровал меня. Кое-где уже встречаются небольшие барханы - темно-желтые возвышенности из одного песка без растительности. Они прекрасны своей чистотой и замысловатостью форм! Но попадаются они еще редко, в основном нас окружает почти голая каменистая равнина со скудной растительностью - ни деревца, ни кустика, одни сухие пучки жесткой травы, да голубоватые заросли низкорослой верблюжьей колючки. Что же едят пасущиеся то тут, то там коровы и овцы, неужели эти сухие колючие травы?!
Я видел мираж и даже заснял его. Единственное, что портит общее впечатление, так это огромное количество голубых пластиковых пакетиков зацепившихся за колючки.
Проезжаем  какой-то городок. Зино предложил мне остановиться поесть, но я запротестовал, мне уже надоело есть не выходя из машины. Почему я должен постоянно прятаться от  кого то? Проехав немного по городку, я увидел длинный торговый ряд вдоль дороги. У открытых широких дверей домов стояли лавки и стеллажи с керамикой, яркой национальной одеждой, поделками из местного камня, дерева, гипса, кристаллы в форме цветков розы  - все очень яркое, необычное! Попросил остановиться и пошел фотографировать местную экзотику. Зино не составил мне компанию, он опасливо и раздраженно следил, как я расхаживаю мимо этого разноцветного богатства. К моему удивлению никто не вышел, чтобы предложить мне товар. Я специально не торопился, чтобы дать Зино понять, что это ценно для меня и я хочу насладиться зрелищем и оставить себе об этом память в виде фотографий. Когда мы немного отъехали от городка, я снова увидел то, что меня сильно заинтересовало. Это были чудесные виды с пальмами на фоне красивых скал, по пыльной тропинке в глубине тенистой пальмовой шел босоногий человек в чалме и халате. Какая прекрасная могла бы выйти композиция! Я захотел заснять это, но Зино ни как не отреагировал на мой возглас, а потом, когда я всем видом показал свое отчаяние, он резко затормозил, но мы уже проскочили удивительное место. Я не стал скрывать, что раздосадован, демонстративно убрал фотоаппарат, отвернулся и дал себе обещание больше ни на что не реагировать, пусть хоть дворцы из золота и слоновой кости будут парить над знойным асфальтом! Раздосадованные друг - другом дальше мы ехали молча. Я про себя вел с ним спор: сейчас всего 15.20, нам осталось ехать 150 км не больше, можно и приостановиться, поснимать местные красоты и чай попить не в городе, а где-то в придорожной чайной, где глазу есть на что посмотреть, где не типичные Алжирские бетонные постройки, а местный колорит. Мне хотелось экзотики и приключений, а Зино желал комфорта, привычной городской обстановки и цивилизации. Он с высокомерной брезгливостью относился к придорожным кафе, а для меня все было равно, что в городе, что где-то на обочине - и там и там было равно убого даже по сравнению с российским непритязательным сервисом. Так уж лучше на природе!
В общем, мы молча дулись друг на друга. Ссориться не зная языка, я еще не научился.
Но продолжалось это не долго. Широкая и добродушная натура Зино взяла вверх! Он решил сделать жест доброй воли и свернул на обочину, где у самой дороги стоял низенький навес из бамбука. Паренёк лет 12-13 продавал финики, картошку, лук и еще всякую непритязательную мелочь. Тут же висел кувшинчик с молоком, а на деревянном ящике стоял желтый помятый чайник. Зино, с показной вальяжностью вышел из машины, и без церемоний уселся на место, где до этого сидел мальчик. Он взял из яичной ячейки вареное яйцо и стал его чистить бросая скорлупу в стоящее рядом пластиковое ведро.
Мне здесь нравилось. Вдали возвышались горы с зубчатыми краями. Чуть ближе они переходили в холмы, похожие на потоки лавы, которые заканчивались огромных размеров каменными бабами. Я вдыхал местный воздух, пытаясь определить, чем он отличается от нашего или от воздуха в степной Хакасии. Пока мы ели, общаясь с пареньком, из домика стоящего чуть поодаль подошел его брат постарше. Я угостил их пирогом, который мы прихватили в дорогу из дома Фарука. Абдуселем (так звали мальчика), смущенный таким вниманием неуверенно взял кусок  и посмотрел на старшего брата. Я пригласил обоих сфотографироваться, но старший заулыбался и отошел в сторону. Пошарив в нагрудных карманах своей видавшей виды жилетке, нашел русский рубль и подарил его мальчику. Старший брат забрал его посмотреть и судя по довольному лицу, не собирался отдавать. Тогда я дал Абдуселему 10 рублей, но и те перешли в руки старшего, а младшему теперь достался рубль.
Тут подбежал самый младший брат Шуайт со смешными торчащими и слегка завернутыми внутрь ушами. Зино дал Абдуселему 500 динаров за нашу еду, хотя тот просил за молоко, яйца, сыр и чай всего 90. Старший брат кивком головы послал его за сдачей и то убежал в дар (дом). Я же дал младшему еще 10 рублей. Тот засиял от счастья. Мы еще раз сфотографировались на прощание. Когда отъезжали, я оглянулся: братья о чем-то оживленно разговаривали на фоне красивейших гор, привыкшие к этой красоте и не замечающие ее. Я подумал, что в таком удивительном месте должны рождаться поэты и художники. Как жаль, что этим мальчикам ничего другого не дано, как торговать за гроши чаем,  финиками и кислым молоком.