Звезда упала на ладонь

Евгений ХОХРЯКОВ

Звезда упала на ладонь

Глава первая
О том, что такое Первый и Второй остров.
Как землеройная бригада обеспечила
себе бесплатный просмотр фильма  «до шестнадцати».

Если пройти через нашу разведскую часть посёлка, а потом за крайним домом, где живёт Маринка Антипина, подняться на горку и продраться через ельник, то там будет такая площадка каменная, с которой очень хорошо видно всю нашу речку Витим. Это наше потаённое место. Мы его давно нашли, что бы отсюда смотреть, какие пароходы плывут по Витиму, как теплоходик дяди Барбариса плывет к нам и везёт разные вкусности: от арбузов до газировки (см. повесть «Невероятные приключения Шаха и его друзей»).
Можно сидеть здесь часами и просто молча смотреть. Отсюда было видно, как наша маленькая, но бурливая и говорливая горная речушка Колотовка впадает в Витим. Виден один остров, а за ним и другой. А если хорошо всмотреться, то можно увидеть и третий остров, который называется Зелёный. Его трудно различить на фоне заросших гольцов, потому что зелёное на зелёном да ещё на зелёной воде Витима сливается в одно пятно. Это только осенью ярко оранжевые головы рябиновых кустов чётко обрисовывают весь остров.
Напротив же самого посёлка есть два острова. У них очень простые названия -  Первый и Второй.
Первый остров  самый красивый. Он овальной формы и окаймляется по всему периметру белым песчаным пляжем из очень мелкого песка. Настолько мелкого, что летом мама всегда ругается, встряхивая дома простыни – не принести на себе песок  не возможно! Он остаётся в волосах  на голове, на ногах и руках. Кажется, что ты приходишь домой весь в белой рыбьей чешуе. И даже многочасовое вымокание в Витиме не спасает. 
В центре острова растут в основном ёлки. Высокие и лохматые. Они тёмной стеной возвышаются над округой. А вокруг них, сразу за пляжем, растёт черемуха. И когда она весной зацветает, остров становится таким красивым и загадочным, что в душе всегда что-то поёт и радуется. Мамина подруга из Ленинграда, тётя Лара, гостившая как-то у нас, увидев эту красотень, воскликнула, что это изумительный перстень на одном из пальцев Витима: чистой воды изумруд опоясанный белым кипением алмазов на белом золоте. Я, вообще-то, из этой картины тёти Лары ничего не понял, но она мне сильно понравилась. Потому что остров был самым красивым и самым любимым. И летом и зимой.
Второй остров вдали от посёлка. Он порос мелким кустарником да рябиной и вербой. Ничего интересного.  Зато на нём была огромная коса, в которой всегда, после весеннего наводнения, остаются большие озёра чистой воды. Они были мелкими, по грудь первоклашке. И вода в них нагревается почти как в чайнике. Мы очень любим, накупавшись в холодной проточной воде Витима, примчаться к этим озерцам и бухнуться в горячую воду! Ну, что вот ещё нужно для полного счастья? А нужно совсем не много: хороших друзей, кусок чёрного хлеба и спичечный коробок соли. Дикого лука на острове  хоть косой коси. Поэтому никто и никогда на обед домой не бегает. Зачем? Если уж сильно проголодаешься, можно запросто наловить гольянов, и запечь их на палочках у костра. Для этой цели у каждого на штанах есть метра три лески и мелкий крючок. Как раз на гольянов или ельчиков. А прут выломать для удочки две минуты делов…
Вот я сегодня сидел в нашем потаённом месте и, ожидая Вовку, рассматривал наш Витим и острова. Вроде бы ничего нового. Каждый день они рядом. Но каждое утро они другие. И когда солнце палит и марево над песком дрожит. И когда моросит дождик, острова стоят нахохлившиеся, но все равно красивые. Бывали они и двумя огромными сугробами, когда наступала зима.
На Первом острове, у самой его стрелки, берег был крутым и высоким. На нём стояла избушка бакенщика, деда Варлама. Вечно насупленного мужика, который гонял летом нас по всему острову. Не любил он мальчишек. Потому что некоторые иные, те, что постарше, иногда на лодке подплывали к бакенам и снимали с них красные стёкла. Такое стекло в посёлке было как разменная монета: на кусок стёклышка можно было выменять много разных полезных вещей. Потому что через него здоровски было смотреть на мир. Который сразу становился незнакомым, с темновишневым оттенком, страшноватым и очень притягательным.
Так вот. Зимой, когда бакенщик уезжал в посёлок и больше нами не интересовался, было замечательно взять большие розвальни на конном дворе, притаранить на остров, пыхтя и гикая затащить на самый обрыв, и потом, с криками и визгом, набившись в сани как селёдка в бочку, скатиться вниз. Сани неслись, с каждым метром убыстряясь, и, бывало, доезжали почти до середины протоки. А это никак не меньше двухсот метров. Потом мы всем скопом опять впрягались в розвальни, и снова тащили их в гору. Никакой мороз не мешал этому занятию.
Вовки почему-то всё не было. И я продолжал лениво вспоминать прошлое. О том, что каждую зиму, как  только лёд на реке становится крепким, мы с пацанами делаем на нём каток. Чистим от снега лёд, ставим из палок ворота и гоняем в хоккей с мячом. А взрослые потом, рядом, тоже расчищают круг, вмораживают в центр круга толстое бревно, и к нему прилаживают оглоблю от саней. На ременной петле, чтобы оглоблю можно было вращать по кругу. И это такая карусель! На выходные обычно половина посёлка высыпает на реку. Кто в хоккей играть, кто на коньках кататься, а кто – на вертушке. К пустой оглобле мужики позволяют прицепить пять-шесть санок. На каждые санки садится по двое ребятишек или тёток, из тех, кто посмелее. И вот несколько мужиков начинают раскручивать вертушку. Это что-то жутко страшное и весёлое. Карусель стремительно крутится, детвора орёт  от страха, тётки визжат, а зрители дико хохочут, когда кто-нибудь из санок, не удержавшись от напора встречного ветра, вылетает вперед головой в сугроб!
- Хэндэ хох! – заорал у меня над ухом Вовкин голос. – Ви есть партизанен, русиш шваин!
Я вот как сидел на бревне, так сидя и подпрыгнул, чуть не сверзившись в пропасть, что лежала почти прямо под ногами.
- Ну, Вовчара! – заорал с перепугу я. – Ну ты даёшь! Я чуть в реку не выпал! Чё так подкрадываешься?!
Вовка стоял довольнёшенький. Его круглое загорелое лицо прямо светилось от счастья: это надо же, у него удалось подкрасться так, что друг ничего не заподозрил. А как тут я мог что-то заподозрить, когда с одной стороны Колотовка ворчит, и ничего не слышно,  а с другой стороны я мыслями в прошлое улетел.
Мы с Вовкой вчера вечером в очередной раз посмотрели фильм про партизана Сашу. Вот он по-немецки и заговорил. Так-то мы английский в школе учим. А дома меня мама гоняет по языку так, что скоро буду настоящим англичанином.
Кино мы это уже три раза смотрели. В нашем поселковом клубе киномеханик очень умный. Привёз с базы кино. Называется «Саша». Ну, там про партизан, как они воюют. Как немцев бьют и как Саша, главный герой, в конце погибает. Посмотрели в посёлке это кино один раз. Потом смотрим, афиша висит – «Сегодня в кинотеатре новый фильм – «Партизан Саша. Часть вторая». Конечно, мы все ломанулись смотреть продолжение. Хотя могли бы и подумать: трамвайчик вечером никаких ящиков с новыми фильмами не привозил, а герой ещё во вчерашней версии погиб. Так и оказалось – киномеханик схитрил: афиша новая, кино старое! Поворчал народ  и стал смотреть фильм во второй раз.
На следующий день с обеда на клубе снова афиша. Фильм «Просто Саша». Мы думаем, что, ну в третий-то раз кто станет хитрить и обманывать? Берём билеты, садимся на лавки. Какой-то дядька спрашивает кинщика:
- Слышь, паря! Кино, точно, новое?
– Новое, - отвечает кинщик. Выключает свет и мы смотрим … в третий раз тоже кино! Люди давай кричать, деньги назад требовать с киномеханика. А тому хоть бы хны:
- Люди! – кричит он в ответ. – Согласно закону билеты не возвращаются, если у них талон контрольный оторван. Кто не хочет смотреть интересное кино, того никто не задерживает! Пожалуйста, вот тут вот дверь есть на выход.
Народ опять поворчал, да что делать? Кино всё равно интересное, да и десять копеек, как не крути, жалко. Так в третий раз и смотрели одно и то же. Зато дюже как здорово всем залом орать партизанам, что за вон той большой елью немец-снайпер спрятался!
Правда, когда фильм закончился, тот дядька, который перед началом сеанса интересовался новизной кино, пообещал киномеханику голову отвернуть, если он ещё раз такие шутки устроит с афишей.
- Чего сидишь? – спрашивает Вовка. – Пошли!
- Куда?! – слегка оторопел я. – Мы договаривались тут встретиться, а тебя где-то черти носят. Заждался, а ты весь такой – «Пошли»! Вот и спрашиваю – куда пошли? Мы ж с тобой собирались за черёмухой сгонять на Первый остров. Я у Андрюхи Попова  и лодку выпросил вчера.
- Во-первых, черёмуха ещё не созрела, во рту вяжет. Нам вчера дядя Гоша привозил с острова. Поэтому делать нам там нечего. Во-вторых, есть дела поважнее черёмухи. Нужно дыру в клуб прорыть!
- Какую ещё дыру? – изумился я. Вчера, когда мы договаривались сплавать на остров, в планах никакого клуба, а уж тем более какой-то дыры и рядом не было! Что за буйные фантазии посетили ночью моего друга, я не знал.
- А-а-а! Так ты же ничего не знаешь! – почесал в затылке Вовка. – Так-так-так. В общем, сегодня наш кинщик привёз новой фильм. Но нас на него не пустят, потому что он до шестнадцати лет. Вот наши пацаны и решили, что нужно под клубом прорыть небольшой тоннель под сцену, выбить одну доску, и как только фильм начнётся, мы все туда и пролезем. С другой стороны экрана! Понимаешь?!
До меня доходило туго. Главное, я не понимал – как мы пророем такой тоннель. И зачем? Если фильмы для взрослых, нас мгновенно вышибут из зала, да ещё и родителям доложат. Хорошо, если их в это время и самих в зале не будет.
- Какой ты непонимаха! – сказал Вовка. – Пойдём, по дороге расскажу. А то там ребята уже ждут. Я им сказал, что мы вместе придём.
Зная Вовку много лет, я счёл лучшим пойти с ним. Потому что всё равно не отвяжется.
Мы подскочили и поспешили вниз по горке, к Колотовке. Наш новый клуб находился как раз на её берегу. Это, правда, никакой и не клуб был. Кинотеатр «Кристалл», что стоял посередине посёлка на пригорке возле школы, ещё весной начали ремонтировать. И вот чтобы люди не скучали вечерами, начальник рудника приказал найти подходящее большое помещение, в котором можно было бы показывать кино, и в которое вмещалось бы побольше народу. Такой сарай нашли очень быстро. По дороге на Динамитку (это такой склад, где хранился динамит и другая взрывчатка), стоял крепкий сарай. Раньше в нём был склад. Огромное такое сооружение. Одним боком оно твёрдо стояло на берегу, а другой бок опирался на сваи, которые были забиты в дно Колотовки. У неё тут как раз была тихая, песчаная заводь.
В этот сарай запросто помещалось человек триста народу. Так что рабочие быстро сколотили будку для киномеханика, присобачив её снаружи, а внутри возвели сцену, на которой была трибуна для собраний, и огромный экран, что сняли с прежнего кинотеатра. Заведение получилось на загляденье.
На бегу Вовка рассказал, что эта идея пришла в голову Валерке Кочневу. Тот уже был почти взрослым – два раза сидел в третьем и пятом классах. И был старше нас на три года. Конечно, ему очень хотелось смотреть уже взрослые фильмы. Вот он придумал такой подземный ход. Я тут же вспомнил, что мы не так давно смотрели кино «Улица младшего сына», про Володю Дубинина, где партизаны прятались от фашистов в подземных каменоломнях. Наверняка Валерка оттуда идею спёр!
 Он же, Кочнев, сумел днём попасть в зал клуба и за экраном, где от стены до ткани оставалось ещё метра два, вбить в щель между половыми досками толстый арматурный штырь, который он приволок из механического цеха. Это чтобы не промазать. Получалось, со слов Валерки, прокопать берег под клубом нужно не более метра. И будет не то, что подземный ход, а обычный подкоп. Как в овраге. Вся вынутая земля будет ссыпана в заводь и унесена водой. Так что следов не останется, и можно будет бесплатно ходить в кино всё время, пока ремонтируют кинотеатр! В общем, партизанский отряд в действии. Всё было продумано. А то, что придётся смотреть кино шиворот на выворот, никого не пугало – подумаешь!
Надо сказать, что к концу Вовкиного повествования мне идея понравилась. И мы прибавили ходу, чтобы успеть поучаствовать в мероприятии. Потому что потом Кочнев точно будет пускать в лаз первыми только тех, кто работал. Валерка был справедливым парнем. И хулиганом поэтому. Долго не вникал в суть проблем, быстро делал выводы и бил в лоб. И не разу не ошибся в правоте своих выводов. Так и с учителями бодался, пытаясь добиться правды и справедливости. А если не получалось, прогуливал уроки и оставался на второй год. Так мы его своим пятым «Б» классом и догнали. Вернее, уже шестым «Б» классом. Потому что ровно через три  недели наступит первое сентября, и мы с Вовкой пойдём уже в шестой класс. Светка, сестра моя, в восьмой. Она тоже успела поучиться с Валеркой. Но потом обогнала его.
Нам было очень жаль, что вместе с нами в шестой класс не пойдёт наш Санюра. Этой весной он здорово простыл, долго болел, и поэтому его мама решила, по совету врачей, уехать в те края, где всегда тепло. И они летом уехали к Черному морю. К Сашкиной тётке. Мы втроём долго прощались на берегу. Помню, я даже заплакал, а Санюра вообще ревел в полный голос, и не хотел ехать. Но тут подплыл речной трамвайчик, люди пошли по трапу  на него, Сашкина мама потянула сына за рукав…
И мы ещё долго с Вовкой махали вслед уплывающему мимо Первого острова теплоходику. На котором маячила светлая Сашкина голова. Потом они скрылись за поворотом, и мы поняли – это была первая и самая невосполнимая потеря в нашей жизни. Целый кусок её уплывал от нас по Витиму. И с этим ничего нельзя было сделать. Мы остались с Вовкой одни. И нам казалось, что больше уже не будет совместных рыбалок, никто нам больше не почитает своих стихов, не будет изобретать перископы и умничать. Санюра был сыном школьной учительницы и всегда чем-нибудь удивлял нас, вычитав про очередное приключение или прибор из  энциклопедии. Мы поняли, что детство вдруг стало меньше на одного человека. Да и шестой класс это вам не третий. Мы уже становились взрослыми и давно прекратили заниматься такой ерундой, как стрельба из поджиги или ловля малявок на банку. И это осталось в каком-то далёком для нас времени.
Мы примчались в клуб вовремя. Валерка уже командовал: кому стоять на страже, поглядывая, чтобы взрослые нас не засекли, кому копать лопатами берег, а кому на носилках относить песок к протоке. Он, как всегда, всё делал основательно и продумано. Увидев нас, Валерка недовольно буркнул:
- Вас только с лешим искать нужно! Вечно опаздываете!
Но, при этом, он сунул Вовке лопату, а мне ведро, чтобы я им тоже таскал песок.
Работа шла споро. Оказывается, не нужно было копать вглубь, как на гольце в выработках. Можно было просто подкапывать снизу склон берега, он рушился, и мы быстро наполняли носилки и вёдра и только успевали оттаскивать песок в речку. Не прошло и часа, как Валерка закричал:
- Стоп, машина! Вот он, мой штырь!
Мы побросали инструменты и задрали головы вверх. Там, между оголившихся старых досок и правда торчал металлический прут арматуры. Осталось дело за малым – оторвать пару досок от лаг, и сделать проём, через который можно было бы попасть в клуб.
Кочнев послал кого-то из пацанов помладше, чтобы тот посмотрел вокруг – есть ли взрослые? Потому что если копали мы почти бесшумно, да и ворчание Колотовки скрадывало звуки, то отдирание досок с намертво заржавевшими гвоздями без громкого скрипа вряд ли обошлось бы.
Но время было полуденное. И, конечно, на сто вёрст вокруг никого не было. Кроме нашей бригады землекопов.
 Валерка достал откуда-то короткий ломик и стал забивать его под край доски. Сначала у него ничего не получалось, но потом он удачно стукнул, и ломик вошёл между доской и лагой.
- Ну-ка, Вовка, давай вместе! – позвал Валерка моего приятеля. – Хватайся за ломик.
Вовка подпрыгнул и вцепился в железяку. И тут Кочнев резко дёрнул ломик вниз. Раздался дурной скрип, словно по стеклу провели пенопластом, и половица поддалась.
- Пошла, родимая! – обрадовался Валерка. – Дальше уж сам оторву.
Не прошло и пяти минут, как в полу образовалась длинная дыра, через которую, боком, мог пролезть сам Кочнев. Поэтому вторую доску решено было не отрывать.
По одному мы быстро юркнули в лаз и оказались почти в абсолютной темноте. Окна в бывшем сарае, а ныне в зрительном зале, были забиты черной тканью. И свет попадал в него только от нашего лаза.
- Эх, не догадались фонарик взять! – вздохнул я.
- Это точно! – проворчал Валерка, в темноте чуть не зашибивший Вовку. – Ладно, чего тут ползать. Давай по одному на выход. Да доску на место воткнём. Есть мел у кого, пометить половицу?
Мела не у кого не оказалось. Какой дурак летом будет его с собой таскать? Поэтому решено было в щель между половицами воткнуть ветку от вербы. Пусть торчит. Так вечером даже проще будет отыскать нужную доску.
Предупредив всю землеройную бригаду, что если кто проболтается, то он того утопит прямо рядом с клубом, Валерка со своими пацанами пошли домой. За ними подались и мы. До начала сеанса было ещё полдня.

Глава вторая
О том, как группа мелких шкодников пробралась в поселковый клуб
на вечерний сеанс. Трёхметровое кино.
«Ой, сейчас он рухнет!»
Как ловили в клубе чертей, и что из этого вышло.

Я пришёл домой сразу после того, как мы сделали тайный лаз в клуб. Вовка тоже убежал к себе, потому что мать ему наказала после обеда натаскать воды в бочки в огород. Для вечернего полива. Дом моего друга стоял почти на берегу Витима, поэтому они не проводили себе летний водопровод, и Вовка каждое лето мучился таскать воду. Иногда мы помогали ему с Санюрой, но чаще всего у каждого была своя забота. Да и Санька был дохляком. А Вовка хвастался, что ему никакая гимнастика летом не нужна – натаскать пять бочек воды по двадцать вёдер это рекорд!
Меня тоже заставляли поливать огород. Но мне было проще – маме сделали водопровод, поэтому поливка вечером, когда солнце шло на закат, было сплошным удовольствием. Жара спадала, воздух становился вязким и вкусным от нагретых веток стланика и берёз, что росли сразу за огородом. И ты стоишь со шлангом и устраиваешь водную феерию на всём огороде. То фонтан прямо в небо, то водяные ворота. А земля жадно впитывает воду и кажется, что грядки никогда не напьются. Зато  здорово смотреть, как пожухлые за день стрелки лука вдруг выпрямляются, кивают тебе белыми от семян головками, словно благодарят. Помидоры, ещё зелёные, вдруг начинают блестеть нежно изумрудным цветом, и ты понимаешь – ещё пару дней, и они переместятся на подоконники  в дом, и там будут дозревать. И ещё много крутобоких плодов попадут в прохладную темень внутри диванов, спрячутся в ворохе старых газет, и будут ждать своего часа. И мы со Светкой по утрам будем заныривать каждый в свой диван, и выискивать уже покрасневшие помидоры на завтрак.
Ещё вечером мама просила меня наладить калитку: один шарнир совсем развалился. Шурупы вылетели. И теперь ворота висели на верхней петле, говоря о том, что в доме нет хозяина.
На первый взгляд, работа пустяковая. Однако это только если смотреть со стороны. Я нашёл в ящике с инструментами стамеску, с десяток подходящих шурупов, молоток и отвёртку. И приступил к делу. Сначала снял совсем калитку, а потом стал стамеской аккуратно выбирать новый паз для шарнира. Работа это сугубо кропотливая: нужно точно подогнать глубину паза по толщине шарнира, чтобы он не провалился глубоко и чтобы потом не застревала калитка. Такой же паз я выбрал и на столбике забора, к которому крепилась вся калитка. Закрепив без проблем на четыре шурупа половинку шарнира на самой калитке, я долго мучился, пытаясь одной рукой удержать вертикально воротину, а другой прикрутить шурупы. Позвать на помощь было некого: Светка где-то шлялась по своим делам, а на улице, как назло, ни одного прохожего. Проковыряшись так с полчаса, я догадался найти несколько дощечек, чтобы подложить их под калитку и таким образом опереть её, чтобы она не была на весу. Тут я понял глубину поговорки, что нам читали на литературе: «терпение и труд всё перетрут». Можно ж было плюнуть, и ждать, когда придут или Светка, или мама и быстро потом доделать. Но это означало бы опять ехидные подковырки сестры, что я не мужик, и сам, без её помощи, ничего сделать по дому не могу. Нее, лучше застрелиться, чем её подковырки слушать!
Дело пошло быстрее, и вскоре я уже проверял работу калитки – она открывалась и закрывалась безо всякого труда! Мне захотелось ещё что-то сделать, и я решил прикрутить к столбику вертушку. Чтобы вместо веревочной петли, которая накидывалась на штакетину, калитка закрывалась на красивую вертушку.
Сказано – сделано! И буквально за какие-то полчаса я выстрогал из дощечки красивую вертушку, просверлил коловоротом отверстие и поставил закрывашку на место. Всё получилось как надо. «Вот мама обрадуется!» - подумал я. Всё-таки хорошо, когда головой думаешь сам, а не только просьбы исполняешь.
Так как больше домашней работы не было, я взял Светкину недочитанную книгу про рыцаря Айвенго и полез на крышу веранды: Светка мне не разрешала брать её книги. Но на крыше ей меня не достать! А у меня там стояла раскладушка и, лёжа на ней, было классно читать книжки. Заодно и осматриваться окрест – дом стоял на опушке, и с крыши было видно половину посёлка.
Однако почитать мне не удалось. Я не заметил как меня скемарило и я, не прочитав и пару страниц, заснул. И проснулся как заполошенный. Потому что стало существенно прохладней, а, значит, уже наступил вечер! И, скорее всего, я проспал сеанс в клубе!
Я кубарем скатился с крыши, метнулся на кухню, чтобы глянуть на ходики. Часы показывали около шести часов вечера. Сеанс начинался в семь. Значит, у меня ещё целый вагон времени!
- Ты чего это такой взъерошенный? – спросила мама. Она готовила ужин у плитки. Как я понял, мои любимые котлеты.
- Да я думал, что опоздал! – торопливо ответил я, заглядывая маме под руку. – А котлеты уже есть?
- Через полчаса будем ужинать, - сказала мама. – Подожди. Иди лучше в огород, и нарви гороху. Там ещё должны были остаться стручки. Мы его на гарнир сделаем. Ты как?
- Ма-а-а, мне некогда! – выпалил я. – Мы с Вовкой в кино идём!
И тут же понял, что влип! Это же была тайна. И я её выдал!
- Какое кино? – мама подняла брови. – Мне показалось, что сегодня взрослый сеанс. Детей не пускают.
- А где Светка? – спросил я, пытаясь увильнуть от прямого ответа.
- Я откуда знаю? – ответила мама, продолжая стряпать котлеты. – Бродит где-то. Так ты мне не ответил – что за кино такое спешное?
- Да ни какое это не кино! – начал отмазываться я. -  Это мы собрались у Колбиных новые диафильмы посмотреть. Ты же знаешь, им отец привёз такую приставку, что вместе с диафильмом крутится пластинка и актёры озвучивают роли. Не нужно самому читать подписи.
- Вы что, маленькие что ли? Это же для дошколят да для начальных классов.
- Не-а-а, ма-а-а, там про Мальчиша-Кибальчиша есть фильм. Про Анику-воина. А почему это вдруг взрослым пацанам нельзя посмотреть диафильмы? – перешёл я в атака. – На взрослое кино нельзя, диафильмы только для маленьких! А нам куда деться?!
Возмущение моё было настолько неподдельным, что мама махнула на меня рукой, отрезала от буханки белого хлеба два тонких ломтя, положила между ними пару котлет и завернула весь этот бутерброд в кальку: это такая прозрачная бумага, на которой мама на работе схемы гольцов рисует. У нас её целый рулон на кухне стоял. В эту кальку мама всегда заворачивала нам и себе обеды на работу и в школу, а мы со Светкой отрезали на всякие школьные нужды: через кальку хорошо было переводить картинки для стенных газет.
Я сходил в свою комнату и достал из шкафа лёгкую курточку: дело близилось к концу лета и вечера уже были прохладными. Возвращаться, надо полагать, мне придётся ближе к девяти часами вечера, уже в сумерках.
Запихнув в карман куртки свёрток с бутербродами, я, чмокнув маму в щёку, выскочил на крыльцо и скорым шагом пошёл в сторону клуба. На дороге туда практически никого ещё не было: взрослые обычно приходят под самый «занавес», а ребят не было видно: наверное, все уже собрались на берегу, под самим клубом.
У лаза оказалось человек пятнадцать пацанов. Похоже, не только я не удержался, и выдал тайну – почти половина из тех, кто сейчас сидел под навесом, в рытье прохода не участвовали. Это были друзья и братья землекопов. Валерки ещё не было, и все сидели притихшими. Никто не знал, как среагирует на такое предательство Кочнев.
Но Валерка сам пришёл не один, а с другом. Поэтому, хмыкнув, не стал устраивать разборок. Он аккуратно вынул помеченную веткой доску, и мы услышали отдалённый гул зала. Клуб постепенно наполнялся зрителями.
- Подождём, когда выключат свет и начнётся кино, - сказал Валера. – Сейчас заметить могут. 
Мы уселись, кто где как смог, и стали ждать. Казалось, время остановилось. Всё замедлилось, и только Колотовка по прежнему катила навстречу Витиму свои прозрачные струи.
Наконец, яркий конус света из приотодвинутой доски исчез, и тут же появился другой, мерцающий, свет. И донеслась музыка: фильм начался!
Выждав несколько минут, Валерка Кочнев дал команду:
- Я первый! Остальные тихо-тихо за мной. Запомните, экран справа, а слева до стены метра два. Вот туда и ложимся. Всем ясно?
Мы, как китайские балванчики, закивали головами. Народ собрался взрослый, пятый-шестой классы. Объяснять по десять раз не нужно. Это вам не малышня.
Я, совсем не кстати, вспомнил, как всего пару лет назад, в нашем разведском красном уголке, где тоже по выходным показывали кино, мы с Вовкой в перерывах, пока киномеханик менял бобины с плёнкой, залазили на скамейку и орали почём зря нашу любимую песню про крейсер «Варяг» :
Наверх вы, товарищи! Все по местам.
Последний парад наступает!
Я от этих воспоминаний невольно хрюкнул, потому что и здесь получалось «наверх вы, товарищи…». Но тут же получил толчок в спину от Вовки:
- Чего хрюкаешь?! Лезь давай!
Мы полезли. Боком вполне свободно я протиснулся в зал, легко отжавшись руками от половиц. И сразу откатился влево, к стене, чтобы не мешать идущим следом. При этом я понял, что бутерброды в моём кармане, превратились в лепёшку.
Уперевшись спиной в стену, я устроился поудобней. Вовка пристроился рядом. Прямо перед нами возвышался гигантский экран! Обычно, глядя из зала кинотеатра, его огромность не поражала. Там расстояние от твоего кресла до него бывало приличное. А тут! Каких-то два метра и сплошная белая, светящаяся стена, которая, казалось, уходила высоко в потолок. И на тебя наступали трёхметровые фигуры. Они говорили ужасно громкими голосами, и приходилось быстро двигать глазами, чтобы охватить всю картину размером примерно три на пять метров. А то и больше.
Наши землеройки всё прибывали. Мне они уже все ноги оттоптали в поисках участка для своего тела. Набралось почти двадцать человек. И всем хотелось улечься как можно удобней, чтобы, задрав голову, можно было всё увидеть. В общем, назревала ситуация неуправляемого хаоса. Уже несколько непрошенных гостей упёрлись ногами в нижний брусок рамки экрана. От чего тот слегка шевельнулся.  У меня в душе всё захолонуло: не хватало ещё, чтобы экран рухнул. Об этом же, наверное, подумал и Валерка, который цикнул сквозь зубы, чтобы все затихли, и даже двинул кого-то ногой, чтобы тот успокоился. Но получилось всё не так, как он хотел. Тот, кого он двинул, то же передал движение впереди лежащему. А тот пнул … раму! Экран заколебался сильнее. Те, кто лежал рядом с ним, с испугу ухватились руками за нижнюю поперечину, пытаясь остановить колебание экрана. Но, как оказалось потом, нижний брусок не был приколочен к полу сцены, а верх был прихвачен, что называется, «на живую нитку», с полным убеждением, что потом кто-то прибьёт всё это как следует. Поэтому экран держался на честном слове и под собственной тяжестью. Когда пацаны, пытаясь удержать экран, схватились за нижний брус, они невольно потянули его на себя, справедливо полагая, что верхний брус, как минимум, надёжно прибит к потолку. Экран сделал два нерешительных движения взад-вперёд. Кто-то успел крикнуть: «Ой! Сейчас он рухнет!» И в это время, ускоряясь, экран повалился верхним своим краем в зал! Пара сотен зрителей ахнули одновременно. А передние два ряда отметилась отличным знанием русского мата: экран накрыл своей площадью как раз эти ряды!
 Картина была дикой! Никто ничего сначала не понял: киногерои ринулись в зал, потом сверху что-то прилетело на голову, а на сцене несколько десятков чертей что-то отплясывали!
Черти это были мы! Потому что, оказавшись внезапно безо всякого прикрытия, ребята подскочили как ужаленные. В один миг мы были высвечены мощным потоком света. Тени героев фильма метались по нам, мы метались по сцене, совсем забыв, что в полу есть единственный выход: прорываться через зал никто из нас не рискнул. И тут раздался мощный рёв Валерки Кочнева:
- Пацаны! Атас!
И он первым рванул к щели в полу…
Я не знаю, как мчались на палубу матросы  крейсера «Варяг», но мы ссыпались в дыру в один момент, прыгая друг другу на головы и разбегаясь в разные стороны в надвигающихся сумерках, словно партизаны из бессмертного фильма нашего киномеханика «Партизан просто Саша».
За нашими спинами в клубе творилось нечто не понятное. Все кричали, чтобы срочно включили свет, вызвали участкового, чтобы ловили чертей, и ещё непонятно что. Но нам некогда было вслушиваться: мы летели кто по дороге, кто вдоль неё по берегу реки подальше от неудавшегося просмотра.
Потом в посёлке долго ходили слухи, как в клубе кто-то взорвал экран, как на сцене плясали черти, и как они потом внезапно провалились под пол. Все как один! И никто никого не поймал.
Что замечательно? Никто из нелегальных посетителей того сеанса так и не проговорился. И тайна гастролей чертей в поселковом клубе так и осталась тайной.


Глава третья
О том, кто такой дядя Юра и как мы ходили в тайгу
за кедровыми орехами.
 Поездка на лошадях и чем плох мох.

На следующее утро после неудавшегося кинопросмотра, к нам в гости зашёл дядя Юра. Он работал шофёром у мамы в геолого-разведывательной партии и дружил с ней. Обычно он приезжал к нам на своём маленьком мотоцикле, который звался в посёлке «козлёнком». От него больше было треску и дыму, чем силы. И, тем не менее, дядя Юра с мамой умудрялись вдвоём на этом чуде мотоциклетном ездить в тайгу за грибами и ягодам: машину брать мама запрещала категорически! Смешно было смотреть на эту пару: моя маленькая, но круглая мама и огромный, похожий на медведя, дядя Юра ехали не понятно на чём! Это «нечто» гремело, дымило, но упорно лезло в горку и стремительно катилось с неё. И наша парочка регулярно привозила с собой полные горбовики брусники и черники или волнушек и груздей. Они оба знали тайгу как свои пять пальцев и все грибные и ягодные места были для них открыты. У нас в кладовке всегда стояли большие фанерные ящики, засыпанные ягодой. Лично мне нравилось зимой набить карманы телогрейки промёрзшей брусникой или рябиной и пойти в кино. И там, в темноте зала, есть это невероятно вкусное и холодное лакомство. Хорошо ещё было есть сухую черёмуху. Её мы сначала спелую ели ранней осенью, прямо с кустов. А потом, зимой уже, заготавливали и на муку, и на погрызть вечером с книжкой.
Как собирать черёмуху зимой меня научил мой двоюродный дед. Что работал в лесничестве егерем. Делается это так. Под кустом черёмушным расстилается большая простыня. Затем я залажу на дерево и сильно трясу его. Обычно на кустах остаётся много черёмухи. Она ссыпается в простыню вместе с кисточками.  И так от куста к кусту. Быстро и здоровски. Ягоды ссыпаешь в мешок и домой тащишь. А дома перебираешь её от веточек, а мама досушивает потом в печной духовке. И пожалте в полотняный мешок под стреху в кладовке. Там таких разных мешков и мешочков к зиме скапливается изрядно: тайга сытно кормит, если знаешь что брать, где брать и сколько брать!
И вот дядя Юра приехал звать нас в тайгу, за шишками! Кедр уже поспел и в посёлке давно появились орехи свежего урожая. Мы с парнями ходили в ближайшую тайгу, лазили на кедры, обламывали шишки. Но разве это добыча?! Измажешься весь в смоле, а принесёшь десяток шишке. Мы их, молочные, обычно в котелке или ведёрке на костре варили. Очень вкусной получается варёная шишка. Но на зиму нужен орех. Чтобы можно было потом сидеть на диване, щёлкать его и читать Жюль Верна. Или Конан Дойля. Да любая книга становится интересной с орехами!
Мама сразу отказалась ехать на выходные в тайгу: свои дела дома, огород, ещё причины какие-то. Но меня отпустила безоговорочно. И то правда – шестой класс это вам не хухры-мухры. Вполне самостоятельный человек. В войну мои одногодки уже партизанили вовсю. Но я тут же попросил дядю Юру взять с собой Вовку. Во-первых, друг. Во-вторых, он сильный и помощь будет очень кстати. В-третьих, я просто не мог не спросить. Не по-товарищески это было бы.
Дядя Юра почесал затылок:
- Вовка, это хорошо. Это просто здорово! Вот только втроём мы на мой мотоцикл не поместимся точно!
- А как же ты хотел, что бы мы втроём ехали? – прищурилась мама. – Не иначе, как что-то задумал?
- Да ничего я не задумал! – засмущался дядя Юра. – Я, это, машину хотел попросить. Ну, продукты нужно с собой, мешки там. Опять же как орех вывозить, на мотике что ли?!
- Юра! – рассердилась мама. – Мы договорились больше не возвращаться к этой теме! Это государственная машина и поэтому я не могу её брать для своих личных нужд. Сколько раз тебе нужно это повторять?!
Когда мама сердится, тут только держись. Наверное, дядя Юра, или Гордей, как мы его называли между собой, потому что его фамилия была Гордеев, знал об этом, и поэтому быстро стушевался. Но он был мужик, всё же. И поэтому попытался бороться:
- Валь, ну ведь все же берут машины в гараже! Почему ты такая!? Что тут такого, что мы не можем взять машину? Бензин я куплю как положено. Зато с комфортом можно будет и доехать, и переночевать в «Газике».
- Я – не все! - отрезала мама. – Ты не представляешь, какие сплетни сразу поползут по посёлку! Мало ли, что ты заплатишь за бензин. Это никого не интересует. Все будут говорить о том, что начальник партии использует государственную технику в личных целях. Это – не правильно!
- Вот! Опять на кол мочало, начинай всё с начала! – завёлся и дядя Юра. – Почему у тебя всё ни как у людей?! Всем можно, а ты особенная?
Я понял, что сейчас грянет буря! Я свою маму хорошо знаю, не раз такие бури проносились над моею головой. Но я-то был маленький, и бури были маленькие. Но то, что сейчас могло произойти, это кино и немцы! Мама подпёрла бока своими маленькими кулачками, сделала шаг правой ногой вперёд, открыла рот для первого уничтожающего залпа, и …
- Мам, а давай мы с дядей Юрой и Вовкой лошадь с телегой  возьмём? – встрял я. – Как думаете, дядя Юра? Мам?
Мама так и застыла с открытым ртом, поражённая тем, видимо, что заряд для залпа пропадает даром. Не ответить мне она не могла, потому что предложение было деловым. Продолжать ссору с Гордеем смысла не было, так как исчез сам предмет спора – ведь я предложил какой ни какой выход!
Мама и дядя Юра так и застыли друг против друга, как два петуха во дворе. Вроде хотели подраться из-за зёрнышка для курицы, а тут им кто-то сыпанул хорошую жменю зерна. И причины для драки как не бывало. Аж обидно!
- Лошадь, конечно, другое дело, - промямлил первым дядя Юра. – Оно, конечно, тоже ничего…
- Почему бы нет? – пошла навстречу Гордею мама. Она злиться долго не умела, а тут ещё выход вполне приемлемый получился. – Нет. Почему же и лошадь не взять-то? И она прогуляется, и всем хорошо. Я сейчас на конюшню позвоню, пусть лошадей дадут и бричку.
- Не-е-е, - заупрямился снова дядя Юра. – Зачем нам бричка? Не баре какие. Нам подвода нужна. Сена набросаем, в тайгу ехать мягко будет. А обратно ловчее мешки с орехом везти.
«Это он правильно сказал», - подумал я. Я-то первое, что на ум пришло, ляпнул. Конечно, на телеге удобней. Я уже представил, как мы с Вовкой развалимся на пахучем сене, подложив по голову спальные мешки. Впереди дядя Юра правит лошадью и тайга кругом. И тишина. И … медведи! К машине, к запаху бензина они не полезут. А вот к лошади!
- Дядя Юра! А вы ружьё возьмете?! Вдруг зверь? На лошадей он, наверное, сильно охоч?
- Ружьё я, конечно, беру всегда с собой. Но не против зверя – он сейчас сытый, не полезет. А вот рябчиков пострелять на ужин… Это уж вы с Вовкой займётесь!
Я аж задохнулся от восторга! Это даже во сне не снилось! Конечно, мы уже много раз стреляли из мелкашки, из маминого карабина, и даже из её револьвера. Но чтобы вот так, по-взрослому поохотиться на рябчиков? Такого ещё не было. Мне захотелось побежать к Вовке, чтобы его предупредить о предстоящей поездке в тайгу. Ему же тоже нужно успеть собраться, рюкзак упаковать, еды набрать.
- Мам! Я к Вовке сбегаю? А то времени у нас в обрез же! Дядя Юра! Мы когда выезжаем?
Гордей посмотрел на часы, потом на маму, потом на меня:
- Давай так – мы сейчас с мамой твоей всё обговорим, а ты дуй к Вовке. И скажи, что мы к нему заедем часа в три дня. Пусть дома ждёт. Думаю, успеет собраться? Нам пару часов на дорогу, пока разведаем кедрач, пока колот сделаем, там уже и сумерки. А в субботу с утра пойдём шишку бить. Он знает, что с собой брать?
Кто ж из парней не знает, что нужно с собой брать в тайгу?! Сухари, тушёнку, пару банок сгущённого молока, вермишели пачку, спички и фонарик. Топор обязательно. И если есть – спальный мешок. А если нет, то и лапник еловый сгодится под спину. Только не мох! Мы как-то на рыбалку с Вовкой и Саней ходили в прошлом году. С ночёвкой. Сделали тент над головой из куска брезента, а мешковину, что у нас была, постелили на землю. Вот тут Вовка и предложил мху нарвать и под мешковину напихать. Мол, шикарная перина получится. Конечно, мох он всегда мягкий, когда не высохнет. Это потом он жёстким и колючим становится.
Ну, нарвали мы мху. Выстелили им пол нашего шалаша и накрыли всё мешковиной. Насторожили донки и закидушки, поели, чай попили у костра и спать завалились. Чтобы на зорьке клёв не проспать.
А ночью возьми, да и дождь пойди! Мелкий такой. Стучит по брезенту, мы радуемся, что догадались взять его да крышу натянуть над собой. Потом чувствуем, вроде снизу мокнем. Хотя и не должны бы. Дождь с крыши стекает мимо мешков. Но спать стало неуютно – мешковина основательно стала влажной. Так мы до утра и промаялись – как тут уснешь, когда сверху вода и снизу вода? Слава Богу, хоть рыба ловилась нормально. Мы вытащили тогда пару налимов почти по килограмму, несколько ельцов и даже три окуня. В общем, утро даром не пропало. Потом, поздней осенью у нас гостил мой дед-егерь. И в наших неспешных разговорах я ему рассказал этот случай с постелью из мха. Он долго смеялся. Потом подвёл к окну и показал на белый мох, что мы с мамой всегда осенью выкладывали между рамами.
- Как думаешь, для чего твоя мать сюда мох кладёт? – просил дед.
- Для красоты! – ответил я, не задумываясь. Потому  что рябиновые красные кисточки на белом мху были и правда очень красивыми.
- Красота здесь на втором месте, - усмехнулся дед. – А на первом месте стоит способность мха впитывать в себя влагу. Поэтому у вас стекла не запотевают. И вам всё видно зимой. Ясно, что с вами в шалаше произошло?
Я сразу всё понял! Шёл дождь. Влажность воздуха повысилась, и наша подстилка стала её впитывать в себя. Вот и получилось, что мы сами себе ванную придумали! Этот  урок мы запомнили на всю жизнь. И поэтому теперь, по необходимости, рубили еловый лапник, и он бывал мягче всякой постели.
Через пятнадцать минут я был уже у Вовки. Он, когда услышал от меня такую сногсшибательную новость, закружил по двору от радости. У него тоже не было отца, но и такого друга, как Гордей, у него так же не было. И поэтому он мне сильно завидовал. Я его понимал. Потому что мы с дядей Юрой возились и с его мотоциклом, и ружьё у него было, и он мне велосипед помогал чинить. Да и вообще – взрослый мужик в доме, хоть и не живущий всё время, а приходящий в гости, это взрослый мужик. А у Вовки была только мама, которая работала в магазине. И поэтому часто бывавшая сердитой. Будешь такой, когда целыми днями или склочные тётки в очереди скандал устраивают, или пьяные мужики выпрашивают поллитру под честное слово. Вовка часто попадал под горячую руку, и после этого он либо приходил ко мне, либо долго сидел в нашем укромном месте над Витимом, и просто смотрел вдаль. Что он там видел, я не знаю. Но я старался в такие периоды не беспокоить друга: у каждого у нас должно быть время для самого себя. Я вспоминал, как нас очень удивил Санька, признавшийся как-то в третьем классе, что пишет стихи. У него тоже было своё укромное местно (см. повесть «Невероятные приключения Шаха и его друзей»). 
Сговорившись, что Вовка отпросится на выходные у матери и собёрет свой рюкзак сам, я снова помчался домой. Пятки так и чесались: скорей бы, скорей бы, скорей!
Дяди Юры дома уже не было. Мама сказала, что он пошёл на конный двор за лошадью. И что приказал мне сидеть и ждать его. И, конечно, собираться.
Рюкзак с открытой горловиной стоял на диване. А рядом мама складывала всё то, что мне нужно было взять с собой. Получалась такая приличная куча, что я не вытерпел:
- Мам! Ну, зачем мне столько вещей с собой брать?! На улице жарень, а ты свитер складываешь, носки тёплые? Кто это всё таскать будет?!
- Лошадь! – лаконично ответила мама. – А ночи уже прохладные стали. Ты ещё вспомнишь ночью меня. Был в кедраче хоть раз?
Смешная!  Кто же не был? Конечно, был.
- Помнишь, как там сумрачно и даже днём прохладно?
Тут она была права. Кедры очень высокие и разлапистые. Они частенько закрывают небо своими ветвями, и, действительно, днём в кедровых падях стоит сумрак. Не поспоришь.
Мама принесла из своей комнаты аптечку в кожаной сумочке и положила рядом с рюкзаком.
- Здесь мазь от комаров. Сейчас их, конечно, не так много. Но вечером налетят. Тут вам на всех хватит этой мазюки. И бинт с йодом кладу. Всякое бывает. Воду из болота не пейте, прохватит. Не каждый бочажок с хорошей водой. Лучше ключик ищите. Где твой котелок? Тащи сюда!
Я сбегал на веранду и притащил котелок и моток лески с несколькими крючками.
- Это правильно! – похвалила мама. – Если станете лагерем у Колотовки, можно попробовать хариуса поймать на закате. Тогда бери ещё и мушки. Ну, да Гордей знает, где стоянку сделать. У реки, конечно, хорошо – гнус и комаров сквознячок сгоняет. Только вот у нас Колотовка почти по кедрачам не течёт. Там посмотрите. Лагерь можно и на берегу сделать, а шишку бить ходить в распадки.
В хлопотах время проскочило не заметно, и мы с мамой вздрогнули, когда за окном зафыркала лошадь: дядя Юра пригнал подводу.
- Готов, Серёга? – прямо с порога пробасил дядя Юра. – Карета подана! Пора ехать.
Я схватил свой рюкзак и ринулся во двор, словно мама могла передумать, а лошадь уехать без меня. У ворот на улице стояла подвода с рыжей кобылой Машкой. Мы с ней были знакомы, потому что не раз я запрягал её, и мы с ней возили с Витима воду домой зимой. Сама телега была завалена сеном, у облучка притулился рюкзак дяди Юры, чехол с ружьём, связка мешков под орехи и большая берёзовая чурка. А так же топор, пила и ещё какой-то инструмент.
Забросив туда же свой бутор, я запрыгнул в телегу. Через несколько минут пришёл Гордей, уселся, хлопнул вожжами, чмокнул губами, и мы потрусили по улице в сторону Вовкиного дома. Тот уже ждал нас у калитки. Пузатый рюкзак стоял у его ног.
- Во мать нагрузила! – небрежно кинул Вовка, с натугой поднимая рюкзак в телегу. – Помогай, давай!
- Она тебе гранаты положила, что ли? – усмехнулся дядя Юра. – В партизаны пойдем?
- Какие там гранаты?! – засопел носом Вовка. – Тушёнки нагрузила. Будто мы на неделю едем.
- Тушёнка, это здорово! – обрадовался дядя Юра. – Это очень хорошо. И не ругайся на мать. Она права – в тайге закон такой: едешь на день, бери продуктов на неделю. Не переживай, всё слопаете. Как говорится, не полопаешь, не потопаешь!
Вовка залез на телегу, развалился на сене и скомандовал:
- Эй, ямщик! Трогай полегоньку!
Дядя Юра крякнул от такой наглости, тренькнул вожжами, и мы закачались на телеге, как на мелкой речной волне.
Приключение наше началось!

Глава четвертая
Шалаш из телеги. Колот-молот.
А так же о том, что кедровка птица умная, но забывчивая.

Таёжная дорога это тебе не городской асфальт! Телегу качало и бросало из стороны в сторону, и нам с Вовкой казалось, что мы попали в настоящий шторм. Корневища вековых сосен переплетались между собой в что-то напоминающее рыбацкую сеть с очень толстой верёвкой и крупной ячеёй. Иногда прямо посередине этой старой  и давно заброшенной дороги вырастала целая берёза или ольха, и тогда мы с Вовкой соскакивали с телеги, брали в руки топоры и срубали деревца под корень, чтобы лошадь смогла протащить наш «обоз».
Ближе у вечеру дорога стала песчаной, корни почти исчезли и мы, наконец-то, въехали в кедрач. Над головой закачались величественные мохнатые кроны вековых кедров в три обхвата. Это если нам с Вовкой обхватывать. Разлапистые ветки начинались так высоко, что мы запереживали – как же оттуда шишки добывать? А шишек было видимо не видимо! Все верхушки кедров были усеяны тяжёлыми гроздьями сизых шишек. Именно гроздьями! В соцветии было по пять-шесть крупных шишек.
- Представляешь, такая тебе по башке прилетит? – почесал затылок Вовка. – Мало не покажется.
- Не стой где попало! А то ещё попадёт! – засмеялся на эту реплику дядя Юра. – Шишка шишку обязательно кому-нибудь набьёт. Это точно! Не было ещё такого случая, чтобы кто-нибудь из подбиральщиков не получал привет от кедра.
- А мы скоро приедем? – спросил я. – Вон сколько шишек уже. Чего ещё искать? Становимся тут?
- Нее, Серёга! – протянул дядя Юра. – Эти кедры можно только бульдозером  колотить. Видишь, какие толстые? Не один колот не справится. По нему чем угодно бей, он даже не шевельнётся.  Потерпи немного. Скоро приедем. Там молодой кедрач, сподручный. И становище есть. С инструментом. Не руками же шишку шелушить! – снова засмеялся дядя Юра. – Да и вода нам нужна. А там ключик рядом журчит.
Телега плыла по песчанику, и стройные стволы кедров стояли как почётный караул. Потом они внезапно кончились, и мы въехали в небольшой берёзовый лесок, остриём вклинивающийся в кедровый массив. И, буквально через пять минут Гордей остановил лошадь:
- Стой! Приехали!
Мы спрыгнули с телеги и осмотрелись. Подвода стояла у края небольшой поляны. Вокруг был березняк, и на противоположном краю полянки виднелось старое кострище, какое-то сооружение из срубленных стволов виде пирамиды, лежали какие-то ящики. Слышно было, как где-то в траве журчит ключик. И больше ничего не было слышно. Потом вдали закричала птица: кэрррр-кэрррр, кэрррр-кэрррр.  Голос такой скрипучий и противный.
- Вот! Хозяйка недовольная бурчит, - улыбнулся дядя Юра. – Это кедровка нас услышала. Она тут первая начинает хозяйничать. Ничего, скоро успокоится. Это она нас предупреждает, что шишки в лесу её. Ладно, разберёмся ещё – чьи в лесу шишки, – засмеялся Гордей. - Ну, разгружаемся. И устраиваемся на ночлег. Серёга, Вовка! Давайте в лес, насобирайте сухостоя на костер. Видите, где кострище? Вот туда и таскайте. Только глубоко в лес не заходить! Тут заблудить легко. Надо пообвыкнуться сначала. Ясно? А я пока лошадь распрягу, да хозяйство наше осмотрю.
Вовка взял свой топор, я свой и мы пошли на поиски сухостоя и коряжин, которых всегда так много в настоящей тайге. За полчаса мы натаскали довольно много валёжника: от тонких упавших стволов ёлок до корневищ старых кедров. Но дядя Юра дал нам ещё пилу и сказал напилить берёзы потолще:
- Надью делать будем, - сказал он. – На всю ночь тепла хватит.
Мы уже знали от моего деда, что такое надья, да и сами на рыбалке её делали. Ничего сложного. После того, как на костре сварится ужин и чай, в землю с обоих сторон кострища, вбиваются четыре кола .  Потом берётся два-три толстых бревна посуше, и укладываются между этими кольями друг на друга. Брёвна горят неспешно, дают много жара. И по мере сгорания нижнего бревна, загорается второе, потом третье. По очереди. Никому не нужно караулить костёр и подкидывать дрова – он сам собой горит. Поэтому можно спокойно спать, не опасаясь, что костёр потухнет.
Напилив брёвен, мы нашли недалеко ельник и нарубили лапнику для шалаша. Дядя Юра предлагал нам спать в телеге, мол, зачем я тогда сено брал? Но сено нужно и лошади, да и поверх еловых лап его неплохо набросать бы. Потому что мы с Вовкой задумали сделать шалаш из телеги. Мы её подтащили поближе к кострищу безо всякой лошадиной силы: Машка, стреноженная дядей Юрой, уже щипала траву поблизости. Еловым лапником мы быстро обнесли всю телегу, втыкая одним концом лапу в землю, а другой конец засовывая под ограждение телеги. Вход оставили только сзади. С видом на костёр. Чтобы тепло от него поступало в наш шалаш.  Набросали лапник под телегой, накинули на него сена, а потом брезент расстелили. Получился такой шикарный домик, что Гордей тоже захотел с нами ночевать под крышей, а не на телеге сверху.
Между тем, он наладил себе колот. Оказывается, для его изготовления он и вёз с собой в тайгу берёзовую чурку. Колот – это такой огромный молоток, чтобы сбивать шишки с дерева. К тяжелой берёзовой чурке накрепко крепится рукоятка из берёзового ошкуренного ствола. Метра два с половиной-три в длину. Один конец этой рукоятки упирается у корня кедра, потом весь этот огромный молот-колот отводится назад, и со всей силушки берёзовая чурка бьёт по стволу. Дерево сотрясается, и спелые шишки градом сыплются на землю! Вовка тут же захотел испробовать этот чудо-агрегат, но дядя Юра остановил его:
- Давай-ка, на завтра всё отложим. Сейчас кашеварим, ужинаем, и отдыхаем. Нам завтра всем работы по самые брови хватит. Ещё сгибни нужно сделать, решёта проверить. Поэтому, Вовка – ты за повара, а мы с Серёгой пойдём инструмент готовить.
Сгибень, оказывается, это обычный мешок. А называется он так потому, что когда наполнится собранными с земли и мха шишками, в три погибели сгибает человека! Мы с Гордеем сделали два сгибня: в один уголок мешка кладётся или картофелина, или, если есть рядом, шишка. Вокруг неё обвязывает один конец верёвки, а второй привязывают у горловины мешка. Верёвка перекидывается через плечо, наискосок к бедру и горловиной на грудь. Вот и ходишь от дерева к дереву и собираешь упавшие шишки. Так мне пояснял дядя Юра, ловко завязывая узлы.
Потом мы пошли к той странной конструкции в виде пирамиды. Это были три шеста, составленные верхушками вместе и упёртые сильно в землю. Так раньше военные винтовки составляли – я видел в книгах. На вершине этой пирамидки был привязан крюк из толстой проволоки, а рядом лежали два больших ящика с днищами из жести. В жести были  просверлены отверстия. Получалось большое сито.
Дядя Юра достал из рюкзака тонкую верёвку и стал привязывать ровные отрезки к каждому углу ящиков. Для этого там были прибиты проволочные ушки. Потом он соединил все верёвки в один узел, и привесил конструкцию на пирамиду.
- Так, одно дело сделали, - удовлетворенно кивнул головой дядя Юра. – Теперь нужно осмотреть машинку для шишки. Где-то мы её в прошлом году здесь, в кустах, прятали. Сейчас найдём.
Вскоре он приволок странную штуковину. Это был длинный, метра в полтора, круглый вал, из которого торчали в разные стороны деревянные шипы. Затем дядя Юра нашёл в кустах козлы, подобно тем, на которых мы дома дрова пилим. Только на них был сколочен ящик без крышки и с щелью внизу. И прорезь, куда Гордей тут же приладил свой вал. Затем из кустов появилась ручка. Пять минут, и непонятный механизм был собран.
- Ну, что? – спросил дядя Юра. – Сегодня опробуем машину или на утро оставим? Ладно. Оставим на утро. Не будем гнать лошадей. Алло, кашевар? – крикнул он Вовке. -  Ужинать скоро будем?
Костёр у Вовки весело трещал. Из котелка, что висел на длинной жердине, валил пар.
- Скоро! – ответил Вовка. – Сейчас тушёнкой заправлю, и можно будет есть.
Мы пошли к кострищу. Дядя Юра по пути прихватил свой и мой рюкзаки из телеги. Потом мы с ним расстелили кусок брезента. И он стал доставать хлеб, огурцы, зелень какую-то, бутылку морса брусничного. И каждому по миске с ложкой.
Кедровка, что трещала весь вечер, видимо, успокоилась. Мы пока не покушались на её добро. И теперь в вечерних сумерках иногда только доносилось её довольное урчание: тьюуу, тьюуу, тьюуу.
- Вот баба без памяти, - засмеялся дядя Юра, нарезая своим ножом крупные куски хлеба.
- Почему? – спросил я, разрезая огурцы повдоль и соля их крупной солью.
- Потому что эти божьи твари очень горазды шелушить шишку. С такой скоростью, что белка не угонится. Набивают клюв орехом, и потом прячут его про запас. В мох, в листву под куст, просто в землю могут зарыть. И забывают, куда спрятали. Что-то затем находят, съедают, но много «кладов» остаётся в земле. Вот потом из этих орехов вырастают новые деревья.
- Ну, так они, значит, молодцы! – заметил подошедший Вовка, и поставил котелок с варевом в середину нашего стола. – Лесникам помогают.
И добавил:
- Кушать подано, давайте жрать!
- Ух, ты! – воскликнул дядя Юра. – Тушёночка с вермишелью! А сейчас мы в неё ещё лучок добавим и перчик. Никто не против? – просил он.
Мы замотали головами – и лук, и перец, и чеснок мы ели с детства. Без них и хлеб не хлеб. Это же обычное дело – ломоть чёрного хлеба с крупной солью и перцем, дикий лук или чеснок, и на весь день на берег Витима. Безо всякого обеда обходились.
Еда на свежем воздухе да ещё в тайге, это вам не ужин дома. Здесь ешь так, что за ушами трещит. И то слово: ехали долго, свежий воздух, поработали. Вот тебе и аппетит. Я давно заметил – летом он всегда лучше. Наверное, потому, что зимой, всё же, больше времени в помещении проводим. То в школе, то дома. А летом носишься как угорелый веник, вот топливо тебе и нужно.
Ели быстро и молча. Только ложки гремели о дно мисок. Каких-то десять минут, и чашки опустели. Вовка снял с костра закопчённый чайник. Я достал пачку печения, банку сгущённого молока, и мы приступили к кайфу. Что может быть вкуснее печения со сгущенкой? Только помадка с печеньем. Но помадки не было. Поэтому мы растягивали удовольствие, прихлебывая из больших алюминиевых кружек обжигающий чай, и закусывая это всё печеньками с молоком.
 

Ознакомительный вариант