Динка

А.Н.ПАВЛОВ

ДИНКА

    Красивая и породистая, она появилась неожиданно и неизвестно откуда. Глаза умные. Пришла, как домой. Уверенно и смело взбежала на крыльцо и запрыгнула на стол, который стоял в торце нашей открытой веранды. Улеглась, и стала осматривать близлежащие окрестности и дали.
А места наши действительно прекрасны. Пологий склон, спускающийся к долине невидимой отсюда реки Белой. Луга и небольшие колки, затем лес и далее довольно крутой теряющийся вправо и влево борт речной долины с дымкой вечернего тумана. Ещё севернее – сплошной мощный лес, похожий на тайгу. Этакая заброшенная новгородчина – в лесных проплешинах, заросших высокой травой и мелким кустарником, где когда-то были раскиданы небольшие деревни.

   Здесь жили люди, – играли на гармонях, пели песни, работали, любили, рожали детей.  Их простая жизнь являлась частью этих глухих мест. Она придавала им особый смысл и красоту. В лесах – прорва ягод и грибов. В реке – форель и хариус, которые ловятся и поныне. Чего-чего, а этого добра хватало всем. На берегах реки Белой когда-то обитали бобры и выдры, а осенью громадные клинья журавлей тревожили небо своим курлыканьем.
   Но вот куда-то пропали ягоды, поубавилось грибов. Не осталось и самих деревень. Заросли пахотные земли. Журавлиные стаи поредели, – не сравнить с прежними косяками, в которых птиц – не сосчитать, – разве что несколько особей. Теперь, пытаясь выстроить клин, они лишь намечают его.
    Обезлюдили здешние места. Потомки бывших крестьян и колхозников переселились в города, пересели с телег на автомашины, вместо общения с природой погрузились в телевизионные мыльные оперы. Изменился и смысл их жизни. Разговоры всё больше о деньгах, деньгах и только о них.
    Динка, – так звали гостью, – этих тонкостей не знала. Быть может,  на нашей веранде она лучше воспринимала красоту мира. По крайней мере, здесь ей было хорошо. Как потом выяснилось, это была лайка чистых кровей, но забракованная из-за того, что панически боялась не только выстрелов, но и раскатов грома.
    Её подарили соседу, живущему неподалёку. Мы жили как на хуторе.  Всего  четыре дома, в которых хозяева, вроде нас, появлялись только летом. Не случайно нас и прозвали дачниками.
Каждое лето Динка прибегала к нам, и только с нашим отъездом возвращалась к своему хозяину. Он не обижался, но иногда ревновал. Как-то он пришёл к нам за водой (у нас работал насос от приспособленного под колодец родника, находящегося довольно далеко от домов), и она залаяла на него. Илькович, так звали мы соседа, оглянулся и с какой-то укоризной протяжно произнёс:
– Лай Динка, лай, чужой пришёл.
    Вообще-то Дина его любила. Раз мы пошли в дальний лес за черникой. Это было на горе, в большом лесу, похожем на тайгу, до которого часа два-три ходу. Динка увязалась за нами и кружила по лесу, как и положено лайке. Как позже выяснилось, Илькович пошёл по ягоды намного раньше, и был где-то неподалёку. Динка наткнулась на него, и от радости прыгнула ему на спину. Как он потом рассказывал, его чуть инфаркт не хватил.
    Динка отличалась каким-то особым умом. С ней можно было поговорить. Казалось, она хорошо понимала нас. Как-то моя жена Вера решила сходить по грибы. Динка упустила этот момент, – видимо, что-то её отвлекло, – она бегала по деревне и активно мышковала. Одна бегать в лес не решалась.
Заметив, что Веры нет, Динка села на покосе, неподалёку от двух больших берёз, между которыми были устроены качели, и где трава была сильно вытоптана. Села и, склонив голову набок, посмотрела на меня. Я и сказал ей:
– Ну, что, Динка, прозевала Веру? Она уж давно в лес ушла.
И показал направление. Динка посмотрела на меня и уверенно побежала туда, куда я махнул рукой. После ухода Веры прошло часа два или чуть больше. Как выяснилось, лайка отыскала её и сопровождала до самого дома.
    С Динкой в лесу было веселей и как-то спокойней. У нас ведь тут много медведей, лис, зайцев. Встречаются лоси, и даже матка оленя как-то подошла к самому дому. В общем, настоящая Берендеевка.
    Если, случалось, за ягодами ходили втроём или вчетвером, наша лайка всегда бегала от одного к другому, не позволяя слишком далеко расходиться, словно пасла нас, собирая в некий гурт.
    …Однажды она ощенилась под сеновалом, где когда-то располагался скотный двор. Я оборудовал там мастерскую: установил верстак, разложил инструменты, пилы, топоры. Там же хранились лопаты, косы, грабли и прочий огородный инвентарь. Пол был засыпан стружками и опилками. Вдоль стены сложены длинные доски на поперечных брёвнах. Под ними-то Динка и вырыла яму – своего рода логово, где приютилось семь щенят.
    Щенята, как им и положено, вначале были слепые и только пищали, а потом стали выползать наружу. В основном они были чернявые, как их мамаша, с небольшими белыми отметинами. Мой сын почему-то окрестил их пенсами. Наверное, в этом был какой-то смысл – мелочь пузатая. Во всяком случае, это словечко выскочило и как-то сразу приклеилось ко всему выводку.
    Позже Вера сделала для них лежбище из старого тёплого пледа, и перенесла их туда. Щенки подрастали и требовали от мамки всё больше молока. Её соски были изранены их мелкими зубками. Когда Динке становилось невмочь, она убегала. Они неуклюже ковыляли за ней и орали благим матом. Тогда мы начали их подкармливать. За день варили два-три тазика жидкой овсяной каши.
    Было смешно смотреть, как они едят. У каждого проявлялся свой характер. К примеру, двое (брат и сестричка) были удивительно похожи на Динку. Кончики хвостов и грудки белые. Белыми были и кончики лапок. Они были всегда веселы и дружны: вместе боролись, возились, гонялись друг за другом, лаяли друг на друга, и даже спали в обнимку.
    Среди этой шустрой компании выделялся своей неуклюжестью довольно крупный пёсик. Он был весьма апатичен, – сидя засыпал, и, не замечая того, писал под себя. Засыпая, падал. Глаза у него, как у всех щенят, были синие, но какие-то безучастные и пустые. Пёс казался ленивым и сонным. Что из него вышло – ума не приложу. Другой был удивительно труслив. Все уже бегали по траве, стремясь на солнышко, на волю. Этот же боялся света. Бывало, вынесешь его на лужок со словами:
– Ну, побегай, видишь – все твои братишки и сестрёнки уже гуляют!
Но не тут-то было: прижмётся к земле – и домой, в своё гнездышко.
    Особенно бросалась в глаза маленькая собачонка. Видимо, последыш. Мы назвали её Крыска-Лариска. Она имела короткие лапки и длинное, как у таксы, тело. При всей своей беззащитности она отличалась боевым характером. Когда выносили тазик с кашей, все кидались к нему. Ей же, бедной,  пробиться к еде было трудновато. Но затем она всё-таки пролезала к каше, бойко расталкивая своих собратьев и сестёр, и ела, сколько хотела. Насытившись, она выползала перемазанная кашей. Её обступали и облизывали до блеска. Она не сопротивлялась. Похоже, ей это даже нравилось.
    Когда щенят раздавали (летом в нашем районном центре по четвергам была многолюдная ярмарка), её забрали последней. Все жившие на хуторе очень переживали за неё. Но, похоже, наша Крыска-Лариска попала в хорошие руки. Её забрала улыбчивая девочка, которой собачонка чем-то приглянулась. Надеюсь, что им взаимно повезло.
    С кормёжкой щенячьей оравы порой возникали мелкие проблемы. Как я уже упоминал, Динка пряталась, но, следуя материнскому инстинкту,  всё же выходила на их голодные крики. Но из-за боли её терпения хватало ненадолго. И она убегала на нашу веранду, которая была довольно высокой.
    Щенки семенили за ней и буквально штурмовали лестницу. Карабкались по ней, как могли. Возникала давка. Кто-то из них периодически срывался вниз и снова лез вверх к матери. Крик стоял невообразимый. Всё это напоминало штурм стен крепости турецкими янычарами, который нам показывали в детстве в кино.     Никто из них не достигал цели. Лестница была крутой. Иногда эти штурмы происходили ночью, и тогда Верочка не выдерживала, бросалась варить кашу, остужала её, и выносила очередной тазик. В общем, щенки доставляли нам уйму хлопот, но одновременно радовали нас и забавляли.
    Позже, когда их раздали, стало как-то грустно. При устройстве щенят к новым хозяевам Динка присутствовала, но особой озабоченности не проявляла. Возможно, она не понимала происходящего. Большинство щенков уносили на руках, а Крыску-Лариску девочка забрала вместе с коробкой. Один из щенков сам побежал за своим новым хозяином, который лишь сказал:
– Ну, что ж, ты, пошли!..
    Старый плед я сложил и убрал на сеновал. Казалось бы, щенячья эпопея закончилась, но осталась Динка. На следующее утро я обнаружил плед не на сеновале, а внизу на полу в мастерской. Я не понял почему, снова свернул его и повесил под крышу на тонкую поперечную балку, соединяющую два ската крыши сеновала. На следующий день плед вновь оказался на том же самом месте. Тогда я понял – Динка искала щенят. Плед сохранял их запах, и она стаскивала его. Он её травмировал, вызывал тоску, и она тихонько скулила. Иногда, мне казалось, даже плакала. Но щенят не было. И пришлось мне щенячий плед спрятать от Динки подальше.
    …Как-то я возвращался поездом из Окуловки в Санкт-Петербург. Рядом со мной за столиком сидела молодая женщина. Всю дорогу мы проговорили. Вспомнил я и эту историю, по поводу которой она заметила:
– У вас в доме ощенилась чужая собака? Так это же здорово и необычно. Значит, она вам полностью доверяла.
    Вот оно как. А мы ведь с Верой даже и не подумали об этом. Спасибо Динке.