Повороты

ПОВОРОТЫ

«Печаль будет длиться вечно» В. Ван Гог

Акт 1.
1.
Неисправимы пути Господни. Мне нравится ходить на похороны, там всё так трогательно, душевно, искренне. Можно выпить, помолчать, поскорбить. Потом съездить на поминки и узнать какой хороший человек умер, как его не хватает и что он значил. Опять же, на похоронах музыка проникновенная, а если попадаешь на отпевание, то и слёзы сами текут. И пахнет в церкви так приятно. Хоронить хорошо летом. Но ни всегда же угадаешь, когда покинешь это место. В августе наступает время, когда пора собираться.
2.
Что ж они всё время будят? Только успеваешь согреться и задремать, забыться, как кто-нибудь, обязательно обеспокоится тем, что ты спишь. На лавочке нельзя, в парке гоняют, на вокзал не пробьёшься, подъезды на замках. 26-минутный сон повышает работоспособность на 34%. Одна бессонная ночь приводит к снижению общих когнитивных способностей на 30%. Недосыпание ухудшает мыслительную деятельность по всем показателям. Недостаток сна плохо влияет на внимание, память, настроение, математические способности, способность логически мыслить и даже такую грубую моторную деятельность, как, например, способность ходить по беговой дорожке. Хронический недостаток полноценного ночного сна приводит не только к негативным последствиям, связанным с памятью, иммунитетом и настроением, но еще и к ожирению. Во сне повышается уровень лептина — гормона, отвечающего за снижение аппетита. Поэтому недостаток сна способствует накоплению избыточного веса. А я и так не толстый.
3.
А в августе уже начинает холодать по ночам. Плед не спасает. Приходит время для поиска зимней лёжки. Самый замечательный вариант – садовый или дачный посёлок. Там всегда есть позабытые домики, в которых редко кто появляется, или только летом, или вообще нету никого. Если, сторожа нет, вообще замечательно. Но встаёт проблема с питанием. В городе проще. Можно в фасфудах собирать не доеденное, или за помощь в кафе каком питаться, или с магазином на просрочку договориться, а в крайнем случае - в церквях некоторых кормят. Август – время для размышлений, для подготовки, для понимания, для решения – как и где жить дальше?  Только никаких компаний, никаких животных, никаких случайных знакомств. Одному и проще, и опрятнее, и менее ответственно. Даже собаки бездомные, откликаются на свист, им же тоже охота, что бы их кто-то звал? А меня кто знает? Кто зовёт? Кто это свистит? Кто гладит по голове?
4.
Всё-таки разбудил, вот этот охранник постоянно будит. Не важно устал ты, загулял или просто наслаждаешься свежим воздухом. В парке, возле пруда, на лежаках часто ночуют разные люди, и не обязательно уличный народ. Иногда даже парочки, или компания какая подгулявшая. После них иногда остаётся закуска и даже выпивка. Можно и мелочь найти, под лежаками, из карманов выпавшую. Тогда, если удаётся, наберёшь на пачку дешёвых сигарет и вообще королём себя чувствуешь. Радость и нега. Как много надо для счастья, как мало для несчастья. Ведь тут как? Или принимаешь этот образ жизни, соблюдаешь себя, блюдёшь неписанные законы уличного народа, или сбегаешь от этого. Некоторые в деревни убегают, на самообеспечение, но это очень редко. Казалось бы – нет жилья – иди выбирай брошенное, паши, сей, кормись, продавай излишки. Так нет, лучше побираться, попрошайничать, мелко воровать, забываться дешёвым пойлом. Мне вот дешёвое не лезет, хоть стреляй, так что и забыться получается редко. Одна радость – сон, часов по 16 в день сплю, или дремлю, и никак выспаться не могу, всё что-то мешает, ни люли, так холод, ни холод, так голод. Вот и сейчас, надо бы что поесть, вот только что? Есть немного вчерашнего хлеба, соль, да вода из фонтанчика…
5.
Мне иногда чудится, будто я стою перед герметически закрытым стальным сейфом, на котором начертано «Я». Я абсолютно уверен, что в сейфе хранятся забавные и занимательные штуковины, однако я ни то чтобы открыть его – коснуться его не смею, если не хочу пробудить сразу все бесчисленные звонки, сирены, мигалки и поднять тревогу. Остаётся только одно – ждать. Жить и ждать неизвестно что и до каких пор. Пребывающие в тихой спячке аллеи начинает покрывать сухая листва. По утрам становится всё прохладнее, улицы заволакивает прозрачно-белый туман от сжигаемых дворниками куч листвы. Внезапно прекращаются проливные дожди, они сменяются более занудными и печальными моросящими. Дождь идёт еле заметно, зато целый день, так, что и не замечаешь его, привыкнув. И наступает золотой сентябрь.
6.
Нет страшнее трагедии, чем раскаяние. Но надо двигаться, как черепаха, которая отважно отправляется вперёд, только когда высунет голову. Трудно путешествовать в темноте, только если это ни предтеча сна. Некоторая пауза в переходе подсознания к неосознанию. Сколько раз люди пытались описать сон словами. Сколько раз для этого использовались невероятные сочетания слов, орфографии и пунктуации. Всё напрасно. Разве могут слова передать видимое? Да хоть северное сияние взять. Что уж говорить о сне. В тишине можно различить тонкий сон падающих на землю листьев. А в соседнем доме внезапно заворчало радио, а у самого входа в дачный посёлок, в доме подслеповатого сторожа Николаича, начали прокашливаться древние напольные часы, перед отсчётом границы времени. И всё это слышно, только если замереть и затаить дыхание. Когда-то раньше, у меня была удивительная способность, заказывать сны. Но постепенно этот дар исчез. А теперь. А что теперь, мой милый друг?
7.
Знакомства не бывают случайными, все они в той или иной степени влияют на нашу жизнь. Бывает так, что всё начинается хорошо. Милая, приятная беседа, неторопливые прогулки по старым улочкам, воспоминания незамысловатых и увлекательных путешествий по местам юности. Потом наступает период некоторой отстранённости. А потом начинает дуть ветер. И если вовремя ветер не оседлать, знакомство стает в отчуждённость, а потом твои же рассказы и слова, произнесённые в уединённой тишине, обращаются против тебя. И с лёгким сожалением вычёркиваешь человека из блокнота памяти. Забываешь, как досадную неприятность, успев урвать лишь небольшую толику тепла. Только не надо быстро привыкать к теплу. За каждым летом, непременно приходит голоствольная осень, а потом, мёрзлая стылость. И с первым снегом, за которым так приятно наблюдать через окно, сидя у гудящей от наслаждения печи, приходит дрёма. И тут уже полное блаженство. Горячее какао в большой фарфоровой кружке, бутерброд с бужениной и расплавленным от жара сыром. Волшебный хруст первого укуса и первый глоток. А за окном всё падает и падает снег. Выйдешь на крыльцо, скатаешь шарик, потом второй, третий и получается маленький снеговик. Ставишь его рядом с входом в дом, как стражника, шепчешь несколько фраз, и снеговик оживает. Не надо доверять его малому росту и кажущейся слабости, это обманчиво. Теперь никто чужой не проникнет в дом. Никто не будет тут что-то говорить, ходить, трогать предметы и занимать мысли. И можно спокойно спать, долго, с наслаждением, просыпаться, когда захочешь, ворочаться в вязкой теплоте перины и одеял, смотреть в потолок, на стены, на потолок, в окно. Именно окна, помогают ощутить, что мир многолик и почти разнообразен. Все эти растения, животные, строения, машины, люди. Все они однообразны, при кажущейся многоликости. А бывает и так, что знакомства перетекают в долгие и нежные отношения. Лежишь ночью, и смотришь, как она спит, утомлённая лаской и кисеёй слов. Женщина прекрасна при ночном свете звёзд. Главное, глядя на звёзды, помнить о Луне, не терять её из вида, и о лунной дорожке, пролегающей от станции, через густой сосновый лес к дому. И в этот дом ход только один, зато выходов очень много. Сколько точно, никто не знает, даже сам хозяин дома. Да и зачем знать все ходы? Так же не интересно? Скучно. Любая таинственность и недосказанность важнее правильного объяснения и понимания сути происходящего.
8.
Она появляется каждую субботу. Приезжает на удивительной иностранной белой машине. Маленькая, быстрая, постоянно говорящая то по телефону, то сама с собой. Я даже знаю, как её зовут. О, у ней удивительное имя – Тая. И она тревожит мои сны своими посещениями. У ней большой, роскошный дом за сплошным высоким забором, охрана и маленький мальчик, видимо сын, лет 5-6, худенький, стройный, с подпрыгивающей походкой. Когда я его увидел первый раз, в том месте, где у меня раньше было сердце – заныло, а потом потемнело в глазах. К счастью не на долго, и я успел заметить, как мальчик обернулся и встретился со мной взглядом. Мальчик виновато улыбнулся и исчез, увлекаемый голосом Таи. За долгие годы я почувствовал стыд. За свой внешний вид, за нестриженную голову, обвисший волосатый живот, поношенную, хоть и чистую и опрятную одежду. За прожитые дни, за стоптанную обувь и сношенные редкие зубы, за заброшенный в угол мозга образ сыновей, с которыми простился нелепо четыре года назад и больше ничего о них не слышал. Стало стыдно за жену, которая бросила меня, отшвырнула и сейчас счастлива с другим. Стало стыдно и жутко захотелось заплакать и заснуть. Вот я и лежу, смотрю на взволнованный моим состоянием огонь и слёзы капают на руку с едва видимой выжженной надписью имени Юля. Ах, этот мальчик, ах эта Тая, молодая, искрящаяся словно телеграфные провода, пигалица этакая, колгота милая девочка с Тайваня, Тайванчик.
9.
Дни отщёлкивают затвор недель, вгоняют пулю часов в мозг и, залипнув, сидишь, смотришь на часы, стоящий на столе будильник, следишь без мысленно за секундной стрелкой. Тут же лежат разбросанные листки, исписанные, перечёркнутые, исправленные, некоторые с рисунками. Бледнеет пустой страницей раскрытая тетрадка в клетку, карандаш, точилка, чернильница, перьевая ручка – привычные и древние спутники. Когда-то давно, в прошлом сне, я приехал в этот город, из другого города, вышел на перрон, задохнулся пьянящим запахом вокзала, зажмурил глаза, поправил рюкзак, в котором кроме тетрадей, смены белья, перьевой ручки и точилки, ничего не было и шагнул в сон. И он всё длится, длится, длится, и уже, видимо скоро надо будет просыпаться, зазвенит телефон, или будильник, или постучат в дверь, и я открою глаза в темноту и оглохну и исчезну, уже окончательно и на всегда. Я это уже видел в другом сне, в другой жизни, в более счастливой и ни такой заброшенной.
10.
Тая приезжала поздно, почти затемно, мелькала стремительным пунктиром и исчезала за оградой, недосягаемая, великолепная, не знающая обо мне, о моих мыслях о ней, о той сладкой муке, которая потом долго не давала заснуть. Всё тревожило что-то, пересыпалось бесконечным песком в часах, тикало и шептало в печурке, под потрескивание деревянных стен. Рисовала зима картинки на окне, рисовала и свистела. Приходилось подниматься, подбрасывать в печку дровишек, курить, вздыхая на табуретке, с подрезанными ногами. И только на улице, чуть подмёрзнув, мысли о Тае переставали колготиться и, убаюканные внутренним молчанием, укладывали меня обратно, в постель, на продавленную оттоманку. А под утро, когда ещё сон клубился в глазах, раздавался звук мотора и я знал, это Тая вновь умчалась в город, в неведомую и недоступную для меня жизнь, полную дел и забот. Теперь можно ставить чайник, бережливо отсыпать порошок-какао и потом, одеваться и тоже отправляться в город, надо было что-то есть, а если повезёт, то и курить, а если совсем повезёт, то и выпить.
11.
В метро, достаточно проехать пять раз по кольцевой, отсыпаешься, ободряешься, и, выйдя где-нибудь в центре, делать обход разных питательных заведений, шкулять сигареты, осторожно перекладывая их в серебряный портсигар. Сейчас курить не стоит, это на вечер. На очередной сонный вечер, перетянутый прошлым и связанный узлом настоящего. Эх, Тая, Тая, как-то ты приворожила меня, мимоходом, безнадёжно и безответно. Так бывает с настоящими историями любви, о которых не снимают кино, не пишут книги и редко рассказывают в поездах, случайным попутчика, пуская слезу и отворачивая лицо к окну. И пролетает в зрачках движение машин и поступь прохожих, плевки птиц и намокшие бычки. В рюкзаке термос с какао, если сидеть в глубине кафе, открывать пустую почту на ноутбуке, то можно вполне представить, что жизнь, не просто название, ни просто ожидание света в конце туннеля, который может оказаться очередным открытием вагины. И плакать как новорожденный, который забыл кем был и не знает кем станет. Испуганно оглядываешься, уж не в слух ли плачешь и кричишь? Но нет, всем ни до тебя, у каждого, свой круг мира, своё пространство, и если его не нарушать, то можно ещё посидеть, подремать, с воткнутыми заглушками наушников, подвывать про себя мелодиям, вздыхать и чуть шевелиться, чтобы было удобнее. Со временем, наши прошлые воспоминания трансформируются, искривляются, искажаются. Это наводит печаль. Получается, что из всех воспоминаний, какие-бы они не были, хорошие или плохие, радостные или тоскливые, одно, или несколько, наверняка окажется ложным. А может я и сплю так много, чтобы вообще не вспоминать ни о чём. Вот совсем ни о чём. Пробыл тут, отсидел свой срок, отчалился и снова в сон. Вот что заметил, стоит начать во сне думать, как тут же просыпаешься. Вот и сейчас, сижу с закрытыми глазами, а сна нет. Это состояние мне знакомо, это тянет внутри, это всё она, соседка, виновата.
12.
А рядом с дачным посёлком, если пройти, минут двадцать, да свернуть за Небольшую компанию сосен, неведомо как оставшуюся не охваченной неуёмными садоводами, находится кладбище. Видимо тут когда-то была деревня, или село. Могилы старые, полузаброшенные, а некоторые и вообще, просто, осевшие. Тут можно спокойно гулять, останавливаться у могил, стоять, представлять себе жизнь того, кто под землёй. Лица стёртые, похожие одни на другие, может и я такой же – стёртый, похожий, прохожий. Мне о вряд ли будет именная табличка, с карточкой фотографической. Этого точно нет у меня. Некому уложить в белоснежные простыни, прикрыть покрывалом, костюм надеть, носки и туфли, руки благородно скрестить на груди. А потом, под красивую музыку, закрыть крышкой кумачом оббитую. Да и в низ, во сыру землю. Да что бы плакал кто, сожалел. Нет, этого не будет. Хоть запросись Дед Мороза, хоть сто писем ему напиши. Он глух и нем, и быстр, у него полно других, послушных и молодых. И всё ж, скоро Новый Год, и пора бы утянуть где-то бутылку шампанского, бутылку водки, мандарин пару, да пачку пельменей, сигарет, игрушку ёлочную и валенок под ветки ёлочные. Ну, допустим, сегодня, и начну делать заготовки, и начнём с самого сложного – с шампанского и водки…
13.
В магазине, под праздники, пахнет потом и мокрым мехом. Люди делаются нервные и раздражительные, даже выпившие граждане, которые в обычное время, немного стесняются своей радости, стоят хмурные и нетерпеливые. Именно в такие моменты, достаточно просто положить в рюкзак две бутылки, прикрыть их откидным клапаном, а в руках держать хлеб и сайру. На кассе, утомлённая кассирша, не глядя в глаза, пробивает это и пачку сигарет. До дома идти ещё рано. Украшенный к Новому году город, похож на сумасшедшего, выпущенного на волю, после долгих месяцев заточения. Я гуляю и рассматриваю рисунки на витринах. Почти красиво. Первая часть выполнена, водка и шампанское есть. Пельмени стырим потом, ближе к самому празднику, а то растают, холодильник на даче, оказался сломанным, а ремонтировать его не нужды. Погода отвратительная, как она бывает отвратительна зимой, в Москве. Серая каша, скользко и в воздухе не пахнет мандаринами. Я постоял у уличного ёлочного базара, посмотрел, как вяло покупают убогие деревца. Я бы тоже не стал покупать. Да и зачем? У меня в посадках, за городом, можно срубить прекрасную ёлку. Что я и сделаю, потом, позже. Вот продают ёлочные игрушки, на лотке и гирлянды, тут народу побольше, и никто не замечает пропавшей гирлянды и набора цветных шаров. Это бонус, милый и неожиданный. Пора домой. Точнее, пора туда, что я называю лёжкой.
14.
Я стою и смотрю, как горит моя лёжка. Красиво так горит. Точнее догорает, а две пожарных машины, цвета одежды Дед Мороза красиво вписаны в темнеющий пейзаж. Зевак нет, один я, но я ни совсем зевака, я почти пострадавший, там, в доме, осталось часть вещей. Хорошо, что ноутбук, я никогда не оставляю и ношу с собой, как и всё остальное. Всё моё при мне, плюс бутылка водки и шампанское с сайрой и хлебом серым. Машины уезжают. Сторож, матерясь уходит. Холодает, и я, в размышлениях о замысле и проведении мира, остаюсь один. Хочется плакать и мандарин. До Нового года, всего три дня…
- Эй…
Я поднимаю голову, задремал, сидя на ступеньке, чудом уцелевшей, оглядываюсь.
- Эй… вы…
15.
Снеговик, задумчиво пялил на меня свои пуговицы. Я огляделся. Нет, всё тоже, обгоревший каркас дачи, ледяные наросты от воды, мелкий снежок, ничего необычного.
- Такие дела, брат. Может выпьем?
- Выпьем, а у тебя есть?
- У тебя есть.
- У меня, на Новый год.
- Да, перестань ты, какой Новый год?
- Какой-какой? Такой.
- Зажал?
- Ничего я не зажал. Ну ладно, давай стаканы.
Снеговик покряхтел, и … растворился. Я достал из рюкзака водку, посмотрел в сторону, где за забором, живёт Тая, девочка с Мёртвым лицом. Оно у ней белое, а губы, маленькие и покрашены в кровавый цвет. Может она выглянет? Ведь видела из окна, как горело тут. Но нет, не выглянула, ни пришла, ничего не произошло. Я моргнуть не успел, как снеговик оказался тут. В руках – ветках, по стакану. Пробка отвернулась, водка полилась.
- Ну, за то, чтобы у тебя было всё хорошо.
- Поехали.
- Вот я никак не могу понять, слышь?
- Что?
- Ты, что ли влюбился в эту, - Снеговик мотнул ведром в сторону дома Тайванчика.
- Не знаю. Она красивая… очень.
- Так с ней же живёт кто-то?
- Живёт. Давай не будем об этом? Давай проста чуть помолчим?
- Ну, наливай.
Я разлил ещё на глоток, притулился к стойке перил, прикрыл глаза.
- Вот отчего так? Вроде, со стороны, всё хорош, всё нормально. Праздник скоро, а на сердце тоска? Да? Слышь, ты не спи, не смотри, что тепло, замёрзнешь.
- Да я просто глаза закрыл, чтобы тебя не видеть.
- Это почему ещё?
- Ну, ты нормальный? Говорящих снеговиков не бывает.
- Кто сказал?
- Все говорят. Я тебя слепил, а ты вон какой, говорящий, ещё и водку пьёшь.
- Снеговики все пьют. Ты не знал?
- Нет.
- Теперь будешь. Кстати, если ты замерзать собрался, то тут и кладбище рядом.
- Я знаю.
- Ну, ещё по одной?
- Можно.
16.
Падал снег, шестигранные снежинки сверкали в свете уличного фонаря, и наполняли выпавший стакан. В голове били тревожные колокола, постукивали импульсы и совсем, совсем было пусто. Какие колокола? Какие импульсы? О чём вообще это? Я открыл глаза – лежу на мягком, вверху кусок потолка, одежды нет, только прикрыт белой простынкой. Холодно. Силюсь присесть. Наконец это удаётся. Тусклая лампочка в конце комнаты. Такие же два стола, рядом, там… ага, соображаю я. Морг. Преисподняя. Но сейчас я вам устрою, день Вэдэвэ. Дёргаю ручку двери – закрыто. Ишь ты, и тут закрыто, прямо внутри капсулы времени. Что там ещё мешает внизу? Бирка. Надо её сохранить. Долго я тут не выдержу. Зубы стучат.
Через полчаса, обследовав комнату, я приходу к выводу. Еды нет. Тогда будем шуметь. Я поднимаю телефон, и набираю номер телефона вахты, он тут, в списке под стеклом.
- Вахта морга.
- Извините, а вы не могли бы открыть меня?
- А ты где?
- Я в разделочной.
- Шутник, блять, - и повесили трубку.
Снова набираю.
- Вахта морга.
- Я настоятельно прошу пройти в разделочную. Тут вышла досадная ошибка.
- Я те ща эту ошибку отобью!
- Я серьёзно.
- И я. Всё, не звони больше сюда.
- Как не звони, если я замерзаю? Просто спуститесь вниз и проверьте.
Но на другом конце провода воцарилась могильная тишина. Прям каламбур какой-то. Значится я от чего-то не умер, а вот тут, в шаге от тепла, загнусь от холода? Ожидание было длительным.
17.
На улице было мало прохожих, мало снега и мало машин. И не было кукушек. Кони тоже не скакали по уютным проулкам. Вообще, стояла та самая, тишина и пустота, которую называю «Ни души». До дома было далеко. И число на календаре 30-е, а это значит, что завтра праздник. В рюкзаке, осталась бутылка шампанского, надо достать пельменей. Только где их сейчас взять? Может стоило попросить у Тайванчика? Но, ничего, схожу к пепелищу, подумаю. Как обычно шум в голове прошёл, мысли спокойны, и я лягу, правда, лягу, что-то ноги не держат. Ладно?
18.
Бывает, что встречаешь где видение, необычное, дрожащее, казалось бы, не может этого быть? Но происходит, время от времени, во такая вот была особенность у меня. Видеть то, что не видно другим. Исчезнувшие дома, пропавшие силуэты дорог, профили прохожих, живших сотни лет назад. Они обтекали меня, торопливо обгоняли, оборачивались. Извозчики спешили по своим неотложным извозчицким делам, замахиваясь кнутом на нерадивых прохожих «Поберегись!». Я по началу, пугался этого, сторонился к стене, пропуская, вперёд, а потом понял, что выглядит это, по крайней мере глупо – идёт себе человек и вдруг раз, в сторону, стоит, побледневший. Или хуже того, сидишь в центре, на лавочке, наслаждаешься видом каким, а тут прямо на тебя, какой-то гражданин, остановился, и раз – сел. Вскакиваешь, отряхиваешься, словно испачкался. Но, к счастью, это бывало не часто. А потом стал это замечать реже, и вскоре вообще, не обращал внимания, принимая это как должное, это как приятель у меня есть. Один всего. Но странный, до нельзя, так тот заявлял, что за обоями существует свой удивительный мир. Надо ж до такого додуматься? Я как раз к нему, надумал вот, коль скоро некуда податься, может на пару дней. Пока Новый год, то, сё…
Акт 11.
1.
Когда лежишь на земле и смотришь вверх, то ни всегда видно звёзды. Внутренностями головы понимаешь, что они есть, но не видно, когда их, то закрадывается сомнение. Именно сомнения мучают так же сильно, как и совесть, если конечно не спишь. Сон нещадно крадёт реальность. Ворует, обманывает и шалит.
Стон троллейбуса напоминает, что снова в городе, что надо просыпаться, делать ритуальные движения пробуждения, возвертания в этошность и отрывать листок календаря. Почему по утрам не хочется есть, а только пить? Уже много лет подряд начинаю жизнь с стакана воды, отстоявшейся за ночь на подоконнике, невероятно вкусной и сладкой, хоть она и из крана кухонного. Может это от того, что люблю по долгу лежать в ванной, ощущать себя ленивой большой рыбой? Или из-за того, что, не умея плавать, умудрился несколько раз утонуть? Или потому, что состою на сколько-то там процентов из воды?
Поворачиваюсь к стене и рассматриваю постоянно изменяющиеся рисунки обоев. Каждый раз вижу в них что-то новое, магическое, ранее не виданное и не перестаю удивляться, как за столько лет обоям удаётся вновь и вновь создавать что-то иное, неповторимое, прекрасное, манитетельное и чарующее? Вот голова женская, в пол-оборота, ухо, глаз, прядь волос. Вот нога жирафа, задранная для пописать. Вот длинный червь-гусеница с крыльями стрекозы летит к облакам. А это просто чей-то глаз, и он смотрит на меня, не мигая. Надо же, сколько ж времени он за мной наблюдал? Даже представить трудно, что он только тут не видел? Не видел кошек, рыбок, детей, женщин. Или видел женщин? Нет, тут не видел точно. И вообще, надо его закрыть. Встаю быстро, выбегаю в кабинет, возвращаюсь с фломастером. Но глаз исчез. И как его не искал, он спрятался, зараза хитрая. Но ничего, ещё тебя поймаю. Пишу на стене «Глаз».
Мы часто извиняемся, полагая, что люди оценят нашу вежливость и воспитанность. Но в большинстве случаев собеседнику гораздо приятней услышать от вас благодарность, а не извинение.
2.
Ах, если бы только он мог полюбить меня, - думала она, прячась меж обоев. Он такой удивительный и волнительный. Мне нравится рассматривать его лицо, когда он спит. Как жаль, что он стареет. Видно же всё на лице. Но всё равно, лучшего человека для неё не существовало, хотя, если честно, особенно много других людей, она не видела. Его образ был нелюдим и не принимал гостей, а если это и было пару раз, так они в основном, были на кухне, в которую с трудом можно заглянуть, если дверь не прикрыта. Так что единственным Образом был именно этот мужчина, что сегодня утром смотрел ей прямо в глаз любви. Она едва не попалась. А это, очень неосмотрительно. Очень. Можно даже сказать сущее безобразие. Ведь она Принцесса обоев, а он, всего лишь обычный смертный. Правда такой прекрасный, мужественный, плотный, у него такие изящные желтоватые зубы и мужественный храп. НО это всё не важно. Она давно для себя решила, что если и выйдет, когда замуж, то это будет только один человек – мужчина По Ту Сторону Обоев. И что бы не говорил отец, как бы он не гневался и не пытался уговорить ласками и посулами, она будет тверда как стена, которая охраняет мир обоев от внутренних врагов.
3.
Тонкое продвижение порождает невидимое скольжение, а потом постепенно ускоряешься и катишься с горки вниз, картинка по сторонам размазывается, вне фокуса, а впереди только крутой спуск и … уже внизу, остановился. Встаёшь, берёшь верёвку от санок и снова на гору.
Наивность – сестра доверчивости. Я доверчив, а следовательно - наивен. Я доверяюсь течению времени, а оно равнодушно календарит, отрывает волны листки и уже месяц сменяется годом. Чем больше зим, тем дальше от того человека, которого я знал, как себя. И появляется неуверенность что ли, а точно знал? Или это только казалось, и был ли это я настоящий, или выдуманный? И тратится время снова, на воспоминания, сравнения, которые ни о чём опять же не говорят. Это как мечты о будущем, которого нет, будущего нет. Всё какое-то расплывчатое, ускользающее, миражное. Как рисунки на обоях. На них и так в разных местах надписи «Глаз», «Лицо», «Рука» и прочее, прочее, прочее. Словно булавкой пригвождаешь, к тому, что увидел, поймал, а спустя несколько дней ничего нет, ни лица, ни руки, ни чего, так и глаз сегодняшний исчезнет, останется только надпись. А есть ли жизнь за обоями? За этой шероховатой плёночной завесью?
4.
Обойная принцесса отошла от огромного панорамного окна, находящегося под самым потолком и печально села за мольберт, она рассеянно смотрела на холст, на котором в точных деталях была изображена комната, и только белое пятно, чем-то напоминающее человеческую фигуру, говорило о том, что картина не окончена.
5.
За окнами шёл снег, мягкий и пушистый на вид, н потрогать его можно только во время прогулки, если конечно её разрешат. Говорят, что кто-то из больных исчез. Вот так раз, и из своего номера и исчез. Да-да, ту не палаты, тут номера. И больница не простая, а квартирного типа. Совсем как обычный дом, со стороны так точно, и внутри тоже – квартиры и квартиры, люди как люди. Но мало кто знает, что это больница, самая что ни на есть настоящая. Но для избранных. Кем и когда избранных, не известно, а вот то, что здоровых в этом доме нет, это сведения самые что ни на есть фактические. Фактический факт, без аргументов. Короче, кому надо, тот знает. И возможно сегодня можно будет на прогулке лепить стариков, и старух. Обычно, с первым снегом дети слепят снеговиков и снежных баб, а взрослые стариков и старух, ведь скоро очередной новый год, а значит все станут старше. Дети менее детистее станут, а старики старистее. Это тоже фактический факт, спорить с которым нет никакой возможности и сил. Старик поставил точку в конце предложения написанного на стекле и также поставил чайник, но на огонь, или положил чайник, как правильно, в общем под чайником из алюминия он включил конфорку, из которой пошёл газ, а газ воспламенился от зажжённой спички. Спичка удивительно, сразу зажглась и продукты питания в холодильники замерли, мало ли что, может последний день наступает их амёбиаза. Но нет. Только чайник придавил чуть газовый огонь, и старик вышел из кухни в неведомом направлении.
6.
Глубоко внизу, счастливые люди идут к метро, потом поедут на работы...А из парка высачиваются остатки отдыхавших ночью, молодые и не очень. Чёртова Октябрьска, чёртова Москва, чёртова жизнь... Великолепная и необъяснимая, прекрасная и немощная, всесильная и пустая, а теперь можно и закурить.
Как же я не люблю неожиданных звонков в дверь, по телефону и внутри.
Ями ями мясо с чесноком и сыром...ну и выпьем чуть-чуть, всего полстакана, для тонуса бытия и сумрачности осознания. Бытие определяет сознание, но сознание не согласно… Даже тогда, когда незнакомая женщина спит в спальне, голая, растерянная, с ключами от мерседеса…глупая…Как приятно, поджарить кусок мяса, чтобы оно скворчало, порезать слезистое сало, нырнуть ножом в глубь сыров, помидоров и вяло разложить, включить неумолимого Баха, и сидеть курить у окна, жахнуть стакан водки, мысленно представив прошедший за ночь путь, вялую драку, неторопливый капель крови, завязать, зажать, обмыть и самого себя заштопав улыбаться "Жить надо в кайф". Как приятно вернуться домой. В эту вымороженную от открытых окон квартиру, в эту чистоту паркета и зяблость стен, в эту великолепную кухню, где урчат холодильники и если их открыть, то даже ночью светло, к своим уточкам, выставленным по краю ванны, в этот туалет где висят книжные полки, в сюда. Господи, как хорошо дома...чёртово Подмосковье, чёртовы бабы, чёртов алкоголь, всю ночь пришлось себя читать вслух. Зачем мне это восхищение, потраченное время, переезды... лучше бы я тихо любил. Здравствуйте мне.
7.
К дому подъезжали автомобили и подходили люди. Пассажиры и водители люди и прохожие входили внутрь дома и разбредались по своим палатам. Принимали продукты питания и занимались делами, которые делают сотни тысяч людей. Они даже любили друг друга, это тоже не возбранялось, но только под присмотром, только под присмотром.
8.
Обойный король видел, как страдает его дочь, но он никак не мог понять, что особенного нашла его прекрасная дочь в этом невзрачном мужике, по ту сторону жизни? Неужели она не понимала, что никогда не сможет быть с ним счастлива, никогда не познает радости материнства, никогда не сможет ласкать и нежить его? А тому, может вообще взбрести в голову страшное слово - ремонт, и тогда они безвозвратно погибнут, их царство исчезнет, и они сгинут, как исчезали уже десятки других империй, и не только на этом материке спальни, но и на другом – в кабинете и гостиной. Слава Богу Клею, что с теми царствами мир и наконец закончилась многодневная война с пруссаками, которые нагрянули полчищами снизу. Ах как вовремя их заметил Человек и как вовремя он принял сторону царств обоев и защитил их. А может он, в первую очередь защищал себя, как знать?
9.
И всё же что- то в рисунках обоях не так, сморишь на них, а они меняются, кажется, что даже надписи на них перемещаются. Вот, чья-то голова в короне мелькнула и исчезла. Это точно что-о действует на мозг. Может этот дом построен из радиоактивного материла? Или его конструкция устроена таким образом, что разрушает мозг или ещё что-то такое, о чём жильцы не догадываются, а ему, вот, случайно открылось. И надо что-то делать, спасать, ведь и тараканы были каким-то знамением, ни с того ни сего явились полчищами, и только специальный карандаш волшебства смог одолеть нежданных кочевников. Так. Для начала надо вызвать сюда специалистов, пусть всё измерят, сопоставят и решат, как быть. Только специалистов какого профиля? И тут в дверь позвонили….
10.
Отравленным молчанием лежит путь в бездну непонимания. Так рушатся не просто миры, так рушатся стены семьи. Так гаснет костёр в лесу, когда накапывающий дождь превращается в ливень. Сколько не болей, есть только два путы, выздороветь, или умереть. Хотя, даже если и выздоровеешь, то рано или поздно умрёшь. И эта мысль возвращается, как комета, свершает свой вычисленный путь и вновь страшит, а когда улетает прочь, то облегчённо вздыхаешь «Пронесло».
Мимо Дома ездят машины, городской транспорт, ходят люди и летают птицы, бродят собаки и кошки, а летом даже порхают бабочки, которые пьют по ночам у спящих неврождённых кровь. И не надо обольщаться, на их красоту и воздушность. Бабочки пьют кровь. Только верится это с трудом, особенно если ты не коллекционируешь баба бочек, а только выглядываешь их на бумажных тканях обоев, этих бесконечных повторяющихся рисунках. Так в капле воды отражается перевёрнутый мир, когда сидя в ванне пытаешься согреться, только что вернувшись из-за стены, с уличного, и слепящего глаза снега. И постепенно успокаиваешься под шум воды, дрожь проходит, тело распрямляется и ласковые резиновые уточки плавают вдоль тела, поклёвывают бока, ласкаются, трутся нежно. И глаза закрываются, поворачиваешься на бок, ах это самый поворот на бок, когда так удобно. Когда так удобно?
11.
Ах не надо было мне тогда его встречать, ах не надо. Обойная принцесса сидела в дальней зале и вышивала замысловатый пейзаж комнаты-спальни. Будто там проросли невиданные растения, которые оплетали мебель и сплетались в причудливую вязь на полу и потолке, и посредине этого растительного безумства стоял, полуобернувшись человек, но даже по фигуре можно было узнать кто это был. Почему так получается, - шептала сама себе Обойная Принцесса, - я ведь знаю, что мы никогда не будем вместе, а мне без него так плохо, так ноет бумажное сердце и красочные слёзы текут по щекам. Раздался шум и в залу вошёл Обойный Король, он только что вернулся из-за обойной пустыни и всё ещё был в возбуждении от прошедшей охотой за Стонами и Шорохами. Но увидев плачущую дочь, он перестал улыбаться и тихо присел рядом.
- Ты так похожа на мать, так похожа. Обойный Король вдохну и глаза его увлажнились. Я вот что хочу тебе рассказать. Знаешь, я не всегда жил тут. Когда-то давно, я жил там, - Король махнул в сторону комнаты.
- Как это? Принцесса отложила рукоткачество на стол и повернулась к отцу.
- Так это. Я тебе просто не рассказывал. Я был человеком, а твоя мать была Обойной Принцессой. И ей было, примерно столько же лет, как и тебе, когда я её увидел.
- Разве так бывает?
- Когда любишь, бывает и не такое.
- А как ты попал сюда?
-  Я очень сильно хотел быть с твоей матерью, и однажды я оказался тут, даже сам не знаю, как.
-И ты не жалеешь?
- Нет, н разу.
- Значит и Он, может тут оказаться?
- Не знаю, не знаю…
12.
На улице мигал фонарь, словно маяк бескрайних дорог, который предупреждал о возможных несчастьях. Кренились вихри снегопада и белые простыни зимы укрывали всё своим пушистым ворсом. Стояла та удивительная погода, когда сладкая печаль проникает в самое сердце, нежно гладит его и едва слышно мурчит, как пригревшийся в ногах кот. Был тихо пустынно, как может быть тихо и пустынно в 4 часа утра на малопроезжей трассе за городом, вдали от суеты и шума, вдали от ярких огней и вечного шума, вдали от дома и от всего того, что так раздробляет жизнь на куски, на опавшие камни от треснувшего пятидесятилетнего камня. И так был это приятно, так необъяснимо хорошо, что ни словами не сказать ни пальцами передать.
13.
На первый взгляд, ожидание кажется делом совсем простым, не замысловатым: Ждёшь себе и ждёшь. Можно ждать сидя, можно стоя или лёжа, а можно и ходить туда-сюда. Это, на самом деле искусство – ровным счётом ничего не делать, вроде бы даже бездельничать, не трепать по напрасно нервы, не тратить силы. Мастерство ожидания… Дело это не хитрое, но, если нет навыков и у тебя нет тяги к этому, может случился и беда. Очень даже запросто. А есть ещё и Радостное ожидание. Но на моей памяти такого не было. Даже когда я сидел у роддома, в который привёз свою девочку, радостного особенного не было. Тревожно – да, а радостного – нет. А если провести беспокойный день, а потом, ночью, оглохший от головной боли, растравляешь себя всевозможным предположениями и гадостями, и воображаешь такое фантастическое, что в нормальное время просто бы подумал – вот, чувак, сума сошёл.
Нет, точно вам говорю, альтернативная жизнь есть. Она существует параллельно нам и почти никак не вступает с нами в контакт. Стоит только прийти на кухню и включить свет, как мигом что-то шмыгает в угол, оставляя эхо шуршания, кряхтения прекращаются, вялое бормотание замирает, суета исчезает. Но если тихо подкрасться ночью, то можно даже уловить отдельные фразы, различить вполне себе чёткие тени существ и даже, посидев немного, начать понимать, что всё происходящее никак не относится к вам. Правда потом быстро засыпаешь, и утром есть ощущение, что это только часть сна. Но всё же. В туалете существует целый оркестр, иногда явный, иногда едва слышимый, но точно срепетированный. Целые музыкальные фразы, прямо вырванные из контекста, терзают вечернее и ночное пространство бытия. В Ванной отдельная жизни, вся связанная с водным миром, в комнате кабинет – мебельные монстры и красавицы, в спальне обойное царство, а в детской… Детскую я не открываю уже много лет. Там другой мир. О нём я говорить не хочу и не буду. И вот. О чём это? Ах да. Меня не удивляют эти множественные миры, но почему им всем надо было поселится у меня в квартире? Зачем они мне? Ведь стоит кому-то приехать в гости, или остановится проездом на несколько дней, все эти существа куда-то деваются. Прекращается неведомая жизнь, замирают слова и звуки, растворяются глаза и лица обоев, поворачивается всё куда-то вглубь. Первое время пугаешься, думаешь, что с головой не так, чувствуешь неудобство, а потом вообще приходишь в ужас и спешишь избавиться от гостьи ил родственников в кратчайшие сроки. А ну как они не вернуться? Кстати, это одна из причин, почему не было мысли выписаться из нашего дома-лечебницы. Тут ведь как? Насильно никто не держит, хоть сейчас бери и съезжай, обменивай свою палату на другой район, или вообще запросто согласятся на размен на дом за городом. Или продать. Но нет. И так же никто во всём доме не хочет менять принятый уклад существования в доме больнице и не сбегает, не выписывается, разве что раздавленные временем покидают юдоль земную на всегда переселяясь в задорный мир теней.
14.
Вечером, когда ещё в комнате и квартире никого нет, едва начинает темнеть, в обойном царстве загораются маленькие фонарики, развешанные по всем узорам и переплетениями потаённого государства. Делается празднично и нарядно. Можно даже читать старые газеты, пробегая вдоль букв, газеты наклеены по границе. Между обоями и стеной и хранят в себе множество мудрости и знаний. И это ничего, что они устарели, ничего, что местами буквы прочесть не можно. Обойная принцесса, знала множество букв и даже слов, она помнила где какие высказывания хранятся. Даже могла по памяти и с закрытыми глазами их отыскать. Она не любила темноту и это была её инициатива повсюду развесить фонарики. Отец ворчал, сердился, но потом привык и тоже иногда радовался, что всё так замечательно получилось. А иногда, стылыми долгими вечерами, когда всё царство уже дремало и спало, он подходил к потаённому окну, смотрел в комнату и что-то печальное появлялось на его лице, а глаза увлажнялись. Потом Обойный Король вздыхал и отходил от окна, осторожно его прикрыв вязанной занавеской, на которой была выткана карта обойных земель. Потом он нервно ходил вдоль тронного зала, задумавшись и бормоча какие-то непонятные слова, размахивал руками и, наконец, умаявшись, отправлялся в спальню. Забирался на огромное ложе, засыпал и видел во сне свою умершую жену. Ворочился, но повернувшись на левый бок, успокаивался и мирно спал до самого обеда.
15.
Как только стоит выйти из дома, так сразу возникает желание уйти, куда глаза глядят, не возвращаться, забыть этот дом-больницу. Улица встречает пьянящим шумом, серым небом и затёртой карандашной графикой улиц. Попадаешь в мультипликационный мир, но уже в следующую минуту, забываешь об этом, и сам становишься персонажем карусельной сказки. Тут нужно быть особенно осторожным, после Лесной школы, прошло много лет, но настороженность осталась, она затаилась среди ресниц и плавающие облака пара от дыхания поднимаются в небо и качают деревья. Тысячи тысяч людей ненасытно и непрерывно работают лёгкими и вырабатывают дыхание. Дыхание поднимается на верх, становится таким же серым и внезапно, не выдержав груза, падает вниз. Тут же выползают из своих нор дети и сумасшедшие и неистово и усиленно лепят, и лепят снеговиков. Бесконечная армия этих ночных монстров, которые пьют кровь из запоздалых прохожих, насилую подпитых женщин и претворяются безобидными. Количество необъяснимых пропаж людей увеличивается, особенно страдают бездомные и собаки улиц. Они пытаются укрыться на ночь, принимают антиснеговиковые напитки, отчаянно борется с главным оружием снеговиков холодом и дрёмой. Победить их невозможно. Однажды, не выдержав, мной было написано заявление в антиснеговую полицию. Но результат оказался фатальным, Дежурная генерал прапорщик с сладким и коварным именем Тая, молча прочла моё заявление и строго посмотрела через линзы. Внутри похолодело. О! Мне знаком этот взгляд, так смотрел доктор Карболов в Лесной школы и вызывал санитаров, только за то, что рассказал по секрету о говорящем снеге небольшой компании младшегрупников из 4 секции и ещё не отгремели слова правды, как они мчались на перегонки с криками к доктору. Тая улыбнулась вставной, искусственной россыпью зубов, на секунду она превратилась в Снегурочку, но уже в следящий миг, отложила в сторону кровью и слюнями написанный текст и устало вынула линзы. На мой немой вопрос явились двое дюжих снегоментов и ловко подхватив меня под руки увели в кабинет с узорами льда на окнах вместо решёток и долго с улыбкой били меня кусками сосулек и кидали снежки. Очнулся и пришёл в себя, только на какой-то станции, за городом. Видимо меня усыпили изморозью, специальным газом, после которого впадаешь в некоторое оцепенение и теряешь волю и память. За городом вся туже снежная растительность, ледяная паутина и брызги людей, заведённо катающихся на лыжах, санках, коньках и электрических поездах. Невольно залюбовавшись этими отточеными фигурками механических зимних часов, даже не заметил, как к платформе подкатила тачанка с Дедом Морозом и меня всосало в праздничный мешок. Если бы не моя рассеянность, то не попался бы этому страшному злодею, который ворует больных детей, которые умирают и превращаются в подарки. Ещё в лесной школе мы знали, что подарки – это бывшие дети, которые умерли, чтобы стать подарком. И мы как могли всячески открещивались от них, плакали и стучали валенками по спинкам железных кроватей, привинченных к полу. К счастью я знал один способ и тут же его применил. Выпрямившись во весь рост, потянувшись и зевнув, повернулся лицом к обоям и открыл глаза.
Наступает день следующего дня, прошлый исчез в ночном сне, который, в свою очередь был прерван дневным путешествием и мыслями. Мысли бывают разные, даже некоторые неожиданные, и чем неожиданнее мысль, тем больше над ней приходится размышлять, даже струя воды в ванной не помогает. Может какао поможет, иногда какао и сигарета останавливают мысль, но тут главное не злоупотреблять, не переборщить с дозой, а то пойдут разговоры, на неделю хватит квартирной планете. Скандалы и войны на моей планете жёстко и беспощадно приходится пресекать. Чтобы не забывались, кто тут правитель. Посмотрел на висящую над зеркалом корону и вылез из ванны.
16.
Карболов не любил детей. Он также не любил свою жену, дородную, с золотым зубами и мрачноватую Оксану Адольфовну, повариху и скандалистку. Ещё, он не любил свою работу. Работа была ни совсем обычная и скучная. Карболов был доктором в Лесной школе. Ещё когда он учился в медицинском институте, ему пророчили блестящее будущее и допускали, что скоро, на небе засияет новое светило отечественной хирургии. К тому всё шло и было расположено, даже звёзды. Родители тоже, впавший в маразм отец академик и суетливая мать преподаватель общей гигиены и стукачка. Фамилия Карболова, была на слуху, ещё в студенческие годы. Он рос тихим и счастливым единственным, поздним ребёнком. Бабушек и дедушек застать не удалось, по причине частичного вымирания, частичного бегства в буржуазные страны, частично в силу худосочности рода. Поэтому, Карболов был предоставлен на полное растерзание прыщеватой, черноглазой татарке Фатиме и ожиревшему от лени коту Феофану, считавшего Карболова своей мягкой игрушкой. К моменту рождения Карболова, его таинственная связь с Лесной школой моментально отразилась в личном блокноте судьбы. В тот же день открылась сама Лесная школа, в квартире Лёвшинского переулка появился кот Феофан и будущая жена Карболова пошла в первый класс. Да, именно 1 сентября и родился доктор Карболов. Карболов вяло перечитал написанное, с неделю примерно назад, он решил начать писать мемуары и размашисто вывел перьевой ручкой незамысловатое название «Мемуары потерянного врача». Нет, всё же вначале у меня было всё по плану, подумал Карболов, глядя в окно, где Лесные дети строили снежную крепость. Потом его взгляд скользнул по шкафчику с медицинскими инструментами и лекарствами, прошелестел по развешанным плакатам врачебного содержания и вернулся к исписанной тетрадке. Но ведь где-то всё пошло на перекосяк, когда же был это обрыв? Когда наступила точка невозврата и скольжения в пропасть, в сюда, в этот мир безумства и мук? И тут он, ковырнув ячейку памяти, стал отматывать плёнку назад. Мелькали кадры компаний учёбы, первой любви, поездок на юг, купание в море и первые дни в Пироговской больнице, знакомство с больными, первая операция, будни, отпуска, новые года, необъяснимая тоска. И тут, Карболов замер. Вот он, точно, вот тот самый день, когда он сломал руку, когда чудовищная случайность полностью перечеркнула его жизнь. Карболов шёл к машине, поскользнулся и упал на руку. Да так неудачно упал, что оказалось сломал правую руку в трёх местах. Кость срослась неправильно, потом занесли инфекцию, долго лечили, и в итоге Карболов уже никогда не мог быть хирургом. А вскоре умерли родители, ему приснился кот Феофан, Карболова через неделю бросила жена и домработница Фатима уехала на родину в солнечный Ташкент. По щекам Карболова потекли старческие слёзы, но этого не замечал, убаюканный жалостью к себе и ненавистью к миру, который так подло с ним поступил.
17.
Принцесса Обоев, лежала на роскошной кровати, с причудливыми вензелями и резьбой, и смотрела в потолок глазами цвета насыщенного персика. Если бы кто-то мог её сейчас видеть, ах как она была прекрасна, почти нет слов это описать, это смог бы только художник, и то, передать это смог бы только великий мастер, способный на невероятное. Увы, в Обойном королевстве, таких не было и поэтому стоит просто поверить в то, что подобной красоты ещё не было. Но на сколько была прекрасна Принцесса, на столько же была она полна отчаяния. Как есть встретиться со своим возлюбленным, как попасть туда, в комнатный мир, и даже слова отца её не утешали. Ведь даже он не знал, как это сделать. В двери спальни постучали и зашла няня Принцессы, старая и мудрая Юфиналь, она приходилась дальней родственницей матери Принцессы и воспитывала Принцессу с самого детства, заменив ей рано умершую мать. Принцесса бросилась к ней в ноги, обняла их и разрыдалась так безутешно и горько, что даже Юфиналь, славившаяся своей выдержкой и волей, пролила с ней несколько слезинок. Принцессу била икота. Юфиналь дала ей воды, и та, заикаясь от икоты выложила всё, что у ней было на душе. Потом, немного успокоившись, она заглянула с надеждой и мольбой в глаза няни.
- Ах, милая моя нянечка, неужели совсем, совсем ничего нельзя сделать? Неужели я на век буду одна и не смогу быть рядом со своим избранником. Лучше смерть! Пусть лучше меня заберут страшилы Газет, чудовища Штукатурки или наступит Соседский потоп!
- Встань, встань моя милая и дорогая Принцесса. Вытри слёзы, умойся. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Негоже Принцессе Обоев так убиваться, тем более отчаиваться и желать своей погибели!
Принцесса встала, оправила васильковое платье и вытерла слёзы.
- Кто мне может помочь и как? Мы разделены на вечно, Обойной границей, наш мир не может быть видим комнатным, а я, всего лишь та, которую мой возлюбленный никогда и не видел. А если я ему не понравлюсь? Что, если он найдёт меня недостаточно хорошенькой и дрыщавой? Такое же тоже возможно? Да и потом, он такой огромный, а я, такая маленькая и хрупкая.
- Ты прекрасна, спору нет, и выбрось все негативные мысли, от этого бывают морщины и обвисает грудь. Я сегодня же отправлюсь в нашу библиотеку и посмотрю, что там есть на такой случай. Ты же знаешь, что в нашей библиотеке есть то, что нет даже у комнатного мира.
- Ах, няня, я там провела ни один месяц, и, если бы что-о было про переход, я бы обязательно помнила. У меня феноменальная память и я умею считать до ста!
- И всё же, вдруг мне повезёт, а ты ступай к отцу, он уже в столовой и скоро будет обед, Юфиналь поцеловала принцессу в нос и вышла.
18.
Четыре часа утра. Тихо играет музыка. Фигуры двигаются нервно и устало, чем-то напоминающие движения заводных кукол в старых часах, которые раз видел в одном антикварном магазине, с пыльной витриной, запахом старинного дерева и тиканьем часов. Одиночество, это когда слышишь, как идут часы. Фигуры замерли, музыка закончилась. Потом было тупое сидение в темноте, стакан холодной воды и сигарета. Одиночество отупляет и терзает. На ум приходят воспоминания, вечные спутники опустошённости, и кажется, что они никогда не остановятся, так и будут совершать свой нескончаемый круг вселенной. Зачем это всё? Нужно, кому? Уже светать начинает, сколько же во так просидел? Или дремал? Нет, вон почти пустая пачка сигарет, считаю. Семь штук. Двадцать минус семь, получается тринадцать. Тринадцать сигарет длинною в жизнь. В жизнь без подробностей и особенностей. А даже если что-то и было, то сейчас, на расстоянии, кажется более значимым и красочным, а на деле ни так. Откуда же это ощущение, что кто-то наблюдает за мной, смотрит, так, что хочется обернуться – ну, чего надо? Но не обернусь. Там стена. Там обычная чёртова стена и больше ничего. И вокруг, тоже стены, где-то это читал, в каком-то в чьём-то тексте, про эти стены, не помню, не помню, не помню. Иногда приятно и в толпе побыть одному. Послушать в голове саундтрек Амадеуса.
19.
Жизнь похожа на монету – подкинул и живёшь по той схеме, которая выпала. Карболов подкидывал монетку и курил. Его мучала смутная тревога, причину которой он никак не мог определить. «Скорее всего, просто несварение желудка, - успокаивал себя Карболов, но успокоение не приходило, а становилось только хуже. Теперь уже кололо под правой лопаткой. Карболов решительно выдвинул ящик стола, нащупал цилиндрик валидола, кинул, таблетку под язык и сел на кушетку. Прислонился к крашенной стене, закрыл глаза. И замелькало прошлое, после перелома руки, по старой еврейской традиции, Карболов пустился во все тяжкие, а попросту говоря запил. Да запил как-то так отчаянно и затяжно, что чуть ни умер. Это его слегка встряхнуло, привело в чувство и теперь уже Карболов являл из себя зрелище жалкое и неприятное. И если бы не обнаружилось, что пить, собственно не на что, вполне возможно, что итогом стала бы петля во время горячечной меланхолии. Голые женщины и дети преследовали сны Карболова и это мучало ещё сильнее. Только чудом Карболов смог остановится на время, посетить ы немногочисленных друзей, которые и поспособствовали получению Карболовым места в Лесной школе, в качестве врача. Тут жизнь преподнесла ему ещё один неожиданный подарок в качестве Оксаны Адольфовны, которая ловко окрутила доктора, своим вниманием, заботой и едой и с грохотом закончилась бракосочетанием. Оксана была барышня хитрая и дальновидная, н нервная и непредсказуемая. А уже через неделю, после неистовой брачной ночи, Карболов принял излишнего горячительного напитка и был впервые жестоко и быстро побит Оксаной Адоьфовной. И это обстоятельство, а может мрачная зима, наконец добила Карболова и была тем гвоздём в надежды на светлую жизнь. Карболов заперся в кабинете, пристроил петлю из верёвки для сушки белья воспитанников школы и шагнул за черту. Повисев минут двадцать, Карболов неожиданно осознал, что он ещё жив, но удивлён не был. Почему, он даже самому себе объяснить ни мог, но потом, выбравшись из петли, Карболов с энтузиазмом достойного уважения продолжил эксперименты. Он принимал яд и резал вены, бросался с обрыва и под машину, бродил часами по дну речки Лета, пил яд и таблетке, и, оставался жить вопреки всей науки о человеческой жизни. И нет бы обрадоваться этому обстоятельству, так нет. Карболов ещё более загрустил. «Это что-же получается, я теперь буду жить вечно? Вечный жид? Так получается?» И голова начинала болеть и снова и снова хотелось выпит спирта.
20.
В парке пусто и тихо, над катком горят праздничные фонарики, их не выключают даже на ночь. В будке контролёра пусто, а из соседней тёплой палатки доносится сдержанный смех. Закрыт и прокат коньков. Молчат компрессоры искусственного поддержания льда, молчат репродукторы, редкие люди в это время ту. На нет и вопросов нет. Ботинки прижимаются к ступне, носок, как часть защиты, слегка покалывает, хлебок из фляжки… и начинается гон. Забытые ноги вспоминают устойчивость и баланс, мышцы, вздрогнув от долгого забытья, напрягаются и первые пять минут, память тела просыпается. Но всё равно в голове – помни о сломанной ноге, помни о контузии, помни, что ты впервые одиииииииин на новогоднем ночном катке. Хотя до нового года ещё полмесяца. Скорость увеличивается, голова отключается и можно попробовать вильнуть. При этом в голове сигнал тревоги – НОГА, пульсирует. Да плевать… От же, дыхание ни то, ноги, лгут движениям замысла, сердце колотится и в голове «Ну на какого полового органа синего кита, ты сюда пришёл? И делается стыдно, развернувшись, инстинктивно прыгаю на борт и сижу. Сигарета, фляжка, скоро опустеет, 5 сигарет и это чёртов звонок с того света. Зачем она позвонила. Было же забыто, перепито, пере… Ан нет. Мимо катается странная барышня, она уже тут третий раз промчалась. Врунья. Делает вид, что сама по себе. Нет, милая, не надо мне этого. Лёд двигает полозья, они несут к выходу и нить обрывается с неизвестной фигуристкой ночной. Зато вспоминаю ту, из Тюмени, которая так же, по ночам, каталась на хоккейной коробке, и тайком, словно она могла увидеть, любовался ей. Ну, про это есть в Остановках, перечитать что ли?
Ступеньки до лифта. Вжык, на верх, стакан холодной водки, без закуски, в одежде, оставляя следы подошв – к окну и вот. она кружит и режет, как та, из Тюмени, когда вернули из Лесной школы на время. Хотелось проверить, помогло ли? Нет, блять, не помогло, я всё тот же напуганный мальчик, смотрящий в обои и дрожащий перед входом в кабинет Карболова, теперь ставшего управдомом в нашей панельной многоэтажной больницы. Вы все, постаревшие, переселились вслед за мной, не спрашивая и не советуясь. Ну, откуда этот плач? Откуда. Вхожу в спальню и прислоняю ухо к обоям. Там сучат ноги. Деревянные башмаки, прямо как в Голландии. Дальше проще, мне не надо возвращаться в этот про снеженный дом, в эту сохлую стылость, сидячее у окна, в этот отвратительный кашель, сухой, но доводящий до сумы, до ну…Я просто одеваюсь и пытаюсь согреться. просто пытаюсь погреться. Это разве так трудно понять? Это трудно понять?!  Стучу кулаками, в обои, сотрясаю штукатурку, проваливаюсь в ягодное подземелье. Это ж трудно себе узнать, что тут, в ягодном, клубничном подземелье столько живых существ? Они дышат, ходят, касаются меня плечами. Мама, где ты - ты? Ну, мама, ты всегда мне помогала, что сейчас ни так? Что? Это же твоя квартира, пропахшая таблетками и ожиданием меня, это же ты Тая? Ты? Моя сокровенная, которую столько лет маял, искал? Или нет? Не. Только не толкай, только не толкай, и это последнее, что я слышу, падая навзничь, падая в темноту. И тихо…
Акт111.
1.
Дверь открылась, Он, совершенно не изменился, за 10 лет, что мы не виделись.
- Привет.
- Здравствуй, заходи.
В тёмной прихожей пахло мышами и старостью. И что бы можно нас было различать, я стал называть его – Эй, а себя Ой. Или наоборот. Не помню уже. До Нового года, оставался один день.
- Сразу спрошу. Можно у тебя пожить?
- Конечно, живи сколько захочешь, я ключи тебе оставлю, а сейчас мне надо уйти не на долго. Ты застал меня вовремя.
Эй, вышел из тени прихожей, неслышно пробрался в кабинет, что-то там поскрипел и появился уже в пальто и шапке. Это была роскошная шапка из бобра. Правда такие не носят, сейчас, но это не имело ровным счётом никакого значения, моему приятелю, всегда было наплевать на мнение других, особенно на моё. Мы знакомы очень давно, лет тридцать, или что-то около того. Мне так кажется, мы были знакомы и в прошлой жизни, потому, что я смутно его помню, встречал среди теней прошлого. А проще говоря, мы познакомились в Лесной школе, но нас, после окончания раскидало по разным краям, и вот встретились.
- Еда в холодильнике, но ты это и так знаешь, я вернусь часа через два. И вышел, прикрыв неслышно за собой дверь.
2.
«Как кстати», - подумал я, как только закрыл за собой дверь. Будет с кем Новый год встретить. У меня почти всё готово. И оливье, и мандаринки и сельдь под шубой, и даже пельменей, я налепил. Хотя прихода его, не ждал, не ждал.
3.
Обойная принцесса увидела сквозь вуаль рисунка незнакомое, бородатое лицо. Лицо разглядывало надписи на обоях, потом посмотрело на меня.
- Хм, интересно, интересно, а он в курсе что ты там есть? Ловит тебя? Пытается приколоть словами к стене? И отошёл, чему-то ухмыляясь.
«Вот это да!», - значит, этот человек меня видит?
«Вот это да!», - значит вот что ты прятал столько лет, удивился я, увидев Обойную принцессу. На кухне было ещё любопытнее, тут царил странный народец, шустрые, прям под ногами так и носятся, думают я их не вижу, ну ладно, а что в кабинете? Так, и тут живут. Ну, значится и в туалете, и в ванной тоже есть своя микрофлора, квартирный планктон. Я разделся, включил воду в ванной и забрался в горячую воду, как давно я не лежал в горячей воде. Кыш, не мешайте, я столкнул пару капель с лица, ишь, озорники какие, я вам покажу!
Это чудесное ощущение, лежание в ванной, когда всё распрямляется, разгибается и даже на душе, небесные пчёлы сцеживают мёд прямо в рот.
Я даже не заметил, как задремал, проснулся от того, что кто-то на моей груди топал. Спросонья я не понял кто это, а потом догадался, опять эти капли, вот суета, нет им покоя. Делать прям больше нечего. Ну сейчас! Я быстро намылился, быстро ополоснулся и вылез из ванной.
4.
Как только закрылась дверь, так словно закрыл за собой целый мир, захотелось тут же вернуться обратно, но надо было кое-что сделать. На улице было промозгло тепло, плюсовая температура калечила окрестные деревья и способствовала распространению пингвиньего гриппа, смертность поднимается к пугающим цифрам, школы закрыты, дети сидят дома, больные родители умирают прямо на улицах, падая посредине пути. Больничные городки переполнены, разворачиваются новые госпитали. И новые корабли космического флота страны Бессилия бороздят наши просевшие от недомогания небеса. Президент говорит новогоднюю речь и его уводят в наручниках неприятные на вид существа. Ещё немного, и мы падём под пятой филологического ужаса, тирании слов и диктата молчания. Я встряхиваю головой. Часто это помогает и наступает звенящая тишина. Сколько так может продолжаться? Это зависит от многих факторов. Женщины не смотрят на меня, точнее они смотрят сквозь меня. Ещё раз встряхиваю головой, мысли приходят в порядок, и можно выйти на улицу, в этот весёлый, улыбающийся мир Предновогодней суеты.
Уличные путешествия, отличаются от обычных. Уличные путешествия, это хорошая способность научиться распознавать невидимое. Вот, например, след от моего гостя, он прошёл ту, а след ещё долго будет висеть, медленно тая, пересекаемый иными, удивительная субстанция, знакомая немногим, далеко не многим. Вот след от моей знакомой, из 72 квартиры, она прекрасна и одинока, как бывают одиноки женщины, когда вокруг все только и делают, что поворачивают вслед головы. История её болезни простая. Она была убита отцом, после того, как тот, вернулся с войны в Грозном, он напился, обвязал голову арабским платком и ткнул ножом и жену, и дочь, убедившись, что все мертвы, он вышел в окно с 12 этажа. Медики что могли – сделали. Они вернули часть жизни дочери, а мать так и оставили там, в стране мёртвых. С тех пор, соседка из квартиры 72 была мёртвой. Но никому об этом не говорила и оставляла после себя кровавый след, который так отчётливо виднеется на белом снегу. Вон ещё один след от человека из нашего дома, это Скульптор. Несчастный человек и создатель прекрасных статуэток, которые он копит в своей голове и не выпускает в сей мир. Прячет их у себя, отделывая, полируя, вылепливая, и только когда скульптура становилась шедевром, он запирал её в душный несгораемый шкаф своей жизни. Вед на проверку, Скульптор был всего лишь каким-то инженером, на недалёком заводе, который производил неизвестно что и неизвестно для кого. К сожалению, кому принадлежат остальные следы, я распознавать не умел, а их было ещё так много….
5.
- Выходи, хватит прятаться,- я сидел в комнате и смотрел на обои. Там что-то шевелилось, перебегало и мельтешило.
Впрочем, мне это тоже не надо, напрасно просидев минут двадцать, я поднялся и закружил по квартире. Надо сказать, что это была самая обычная квартира, которых тысячи в этом городе, и не только в этом, н и во всех остальных, если, они существуют, а не выдуманы досужими писателями-фантастами. Три комнаты и кладовка, плюс отдельный туалетный кабинет и ванный кабинет. Что-то тревожило меня в этом безумном порядке вещей. Что-то напрягало в минимализме. Хотя, если бы у меня была квартира – она была бы точно такая. «Минимум вещей – залог того, что вы не будете привязаны к этому миру абсурда и вещей», - так говаривал наш доктор Карболов, в бытность свою делая нам очередные прививки от сна. Сейчас бы посмотреть на него. Но вряд ли он жив, скорее всего где-то броди и пугает своими глазами мёртвых маленьких детей. Ох уж эти сказки, ох уж это воспитание. Сколько отвратительного можно встретить в стенах, казалось бы, совсем обычного учебного заведения.
На кухне нашлись спички и сигареты, ровно 12, я пересчитал, и ещё подивился, что на них были фломастером написаны сами эти цифры. Это что-то значило? Или это просто такой способ курить? На батареях парового отопления были аккуратно разложены ещё несколько пачек. Все они были открыты и тоже, как и в пачке, что я держал в руке, сигареты были пронумерованы. Я что-то стал забывать слова. Слова, такие милые и знакомые, как вкус земляничного варения, которое я попробовал только после армии, когда однажды, будучи нетрезв, находясь в женском общежитии театрального института, оказался в незнакомой комнате, забавно было, и вкусно. Как оказывается легко путешествовать. Я уже и забыл, как это делается, стоит только закурить, расслабиться и ты шагаешь из этой квартиры в другую, ту саму, где были сказаны обидные слова моей жены и где всё так невероятным образом решилось. Интересно, если бы я знал, что так случиться, в дальнейшем, у меня бы было желание жить? Чёрт его знает, это всё так запутано, замысловато закручено, как детектив, финал которого оторван и выброшен, или это сделал какой охальник? Может он злился на то, что по трубам нельзя путешествовать? Нельзя ходить по проводам и трогать снеговиков? Такая вот галиматья, творилась в моей голове, когда я услышал, как кто-то зовёт меня из преисподних. Пришлось подняться и заглянуть туда.
6.
Мёртвым быть хорошо. Мёртвых любят. Полюбит мёртвого намного проще чем живого, и безопаснее. Единственное чем плохо быть – это быть мёртвым, которого любят. Я такой. Меня любят лишь мёртвые. Мы питаем друг к другу необъяснимую тягу и магнетизм. Прямо завораживающее зрелище. И с каждым днём, их становится всё больше и больше. Но это обстоятельство меня ни так сильно удручает, как то, что на улице скользко, или дома нечего есть, или что где-то кто-то имеет мою жену, беззастенчиво и похотливо. Я сам когда-то имел её ровно так же, когда её муж, уехал в другой город, я заявился к ней и отодрал эту козу, с невыразимым наслаждением маньяка. И теперь это ко мне вернулось. Точнее вернулось, намного хуже и бесприютнее, но вернулось. Даже больше скажу, вернулось и длится, и кажется, что это уже навсегда. Какое странное слово «Навсегда», - это значит я никогда не пробегусь босиком по асфальту юности, никогда не испытаю первый оргазм, никогда не буду первый раз бухой, никогда, никогда, никогда. Чем больше возраст, тем больше никогда. Словно мешок, наполняю его, и вот уже скоро под завязку. Скоро затянут бечёвкой и поставят в угол. Ох уж эти сны, ох уж эти мыли…
Скрип половиц, и ты уже не спишь, ты уже сидишь в темноте на кухне, возле окна, куришь сигарету, вдыхаешь дым отравленный и рассматриваешь сидящего напротив тебя, такого-же молчаливого, погружённого в себя, в Таеобразность, в Тайванчика, что это она вспомнилась? К чему привиделась, мелькнула, мигнула? Мы же с ней попрощались? Или нет? С её странноватым сыном и домом, и невидимым Димой за бугром. Да это всё накипь, всплеск прошлых мыслей, так неудачно вылезших наружу, как расстёгнутая ширинка, посреди толпы, все видят, но никто не укажет на досадную оплошность, просто стало всем, кто заметил, немного неудобно.
7.
- Слышно? Хорошо. А видно? А так? Атак видно? Хорошо. Ну что же, дорогие читатели и читательницы. Во-первых, здравствуйте, чтобы вы были здоровы и нежны…. А во-вторых, на этом мы прощаемся. И тут овации, цветы, выкрики с мест «Шедеврально», «Браво» и тому подобное. Так мне видится вечер памяти юбиляра, особенно вечер памяти в 90 лет. Ну и что, что его мало кто помнит, и что с того, что о нём забыли и не ценят, и наконец плевать на то, что он был сукой. Обычной, шелудивой сукой. Таких много было, в те времена, а во до юбилея в 90 лет, мало кто дожил, и медальки эти и зрительский зал с мазками зрителей, внимательно слушающих, записывающих и что-то шепчущих себе в запястье. Клише? Клише! Так нам и надо! Так его, ещё, ещё поддай ему, по сопатке бей, да отойдите вы, миротворец, тоже мне, благожелатель нашлись, дайте я покажу как надо. Вот, во так, с оттягом. Что бы закровянило всё, чтобы капли в стороны как фейерверк. А то ишь, супостат! Не сметь! Я говорю не сметь смотреть на меня и ногой, под скулу, чтобы обязательно хруст был, хруст, говорю – непременное условие качественного избиения. А то начинают тут, понимаешь, фальшивить, жалеть, начинают. Нет уж. Взялся изхристовать, так христуй по полной! Без отлынивания, без этого интеллигентства! Ну вот так-то. Другое дело. Продолжайте…
8.
Вечер, темно. На кухне две фигуры, застывшие, слышно посапывание и похрапывание. Не понятно, кто храпит, а кто сопи. Но и так картина почти иделическая. И если присмотреться, то, на можно увидеть, маленьких человечков, они снуют туда-сюда, копошатся, колготятся, стараются, а вот что делают, не понять. 
- Знаешь, - вдруг раздаётся голос, - я давно ничего не пишу.
- Знаю, я через это проходил.
- Сяду вот, посижу над чистым листком, и встаю уставший, из меня, словно все силы забрали.
- А Карболов предупреждал – «Умри, но напиши»!
- Ох, уж это Карболов, я его редко вспоминаю, точнее говоря – никогда. Как тебе словечко?
- Какое? «Никогда»?
- Да, есть в нём что-то порочное, срамное, бесстыдное, как подглядывание за писающей девочкой в кустах Переделкино, помнишь?
- Помню.
- Мы тогда решили не говорить об этом никогда. Вот опять.
- Я помню, как сбежали…
- И я.
- А ты ещё делаешь свои фокусы?
- Нет.
- А что так? У тебя это великолепно получалось.
- Не знаю, стыдно стало, я во умею, ты умеешь, мы умеем, но никак не поймём, как мы это делаем.
- Это да….
- А может рискнуть?
- Ты о чём?
- Попробуем?
- Можно.
Дна из фигур на кухне засветилась изнури, матовым тусклым светом и зажглись фонари на улице. А под потолком вспыхнула жёлтая, засиженная маленькими людьми лампочка.
- ЗдОрово!
- Я что-то заспался… задремал, прости. Так на чём мы остановились?
9.
- Вас, любят, Саша! Вот! А Вы говорите! А если вооружить глаз - то никто! Возьмите, Катя, лупу... Пардон...даже не микроскоп, но лупу, пардон... Такие и подобные им вещи, доносились из-за стены соседской. Что уж там творилось на самом деле, не ведомо было. Может тайный монастырь, может авангардная театральная судия, а может, и пункт назначения пришельцев. Но тут, удивляться нечему. Дом-то необычный, ну да мы говорили об этом, помнишь? Бывает же у вас такое? Ощущение, точно внутри тебя несколько людей существует, одновременно, и кто-то один там всем этим заправляет? Бывало? Вот и у меня сейчас такое.
10.
Обойная принцесса теперь знала, там за обоями есть человек, который может помочь. Осталось с ним связаться, осталось посвятить его в своё горе и тогда, непременно заиграет хрустальный органчик, и тогда. Ах, что произойдёт тогда, на самом деле, принцесса не знала, а мрачноватый король не предполагал. Он и так, совсем перестал на себя походить. Теперь осталось самое сложное – связаться с незнакомцем, на той стороне обоев, и всё. Он непременно выполнит просьбу очаровательной принцессы. Как часто мы зависим от поступков других, подчас посторонних людей, которым, в сущности, совершенно плевать на нас. Напрасно принцесса прождала на лестнице незнакомца, не явился он в этот день. И на следующий тоже, и потом и потом и принцесса постепенно угасала, теряя надежду соединить своё бренное тело с Любимым, который во – протяни руку и можно коснуться его нахмуренного лба. Или поиграть редкой бородой на измученном от жизненности лице. Или прижаться к этому великолепному, изнурённому ленью телу. Ах, эти мысли будоражили и волновали и делалось греховно и тепло.
Но так продолжаться больше не могло, надо было что-то срочно предпринят, иначе быть беде. Непременно беде и непременно с фиолетовым оттенком. Известно, что всё фиолетовое – это беда. Казалось, что всё против. Но, это только казалось.
11.
Что такое старость? Такое и спрашивать неудобно, и не спрашивают, и не отвечают. И если пытаются ответить, то не выходит. Просто не выходит сказать, что старость это…. Да это всё что угодно, раньше старость начиналась в 30, теперь в сорок, в недалёком будущем в 50, или вовсе не будет. Мне 2016 лет. Вот сколько мне. Или меньше? Может всего 201? Или 49? Цифры, цифры, цифры, запутали совсем. В Бразилии есть племя, которое совсем ничего не знает о времени. Во все знают, а они нет. И объяснять им бесполезно. Так и старость – объяснять, бесполезно и вредно. Некоторые, почувствовав себя старыми, только от одного слова этого взрываются. Так вот сидит за столом, а потом раз, бац, чёрное пятно от взрыва.
- Ты прекратил свои фокусы? Извини, я немного задремал, пока тебя не было. Понимаешь, какое дело, старею, в сон кидает постоянно, не высыпаюсь, а у тебя как со сном?
- У меня нормально, сплю по 2-3 часа.
- И что? Хватает?
- Конечно, если бы ни кое-что в моей голове, наверно бы вообще отказался от сна. Это же надо такое придумать, треть жизни проводить в нём?
- А я думаю, что за счёт сна, люди стали жить дольше. Понимаешь, когда не высыпались, организм работал на износ, проживая более насыщенно и интенсивно.  А сейчас, раз, и отрубился на пару часиков. И уже в следующий момент, ты готов подключиться к действующему вулкану.
- Помнишь, там, на даче, в Лесной школе, был у нас такой Тихий час?
- Ну, он не только у нас бывал. Он во всей системе бывал, да и сейчас есть. Название красивое. Тихий час. И что?
- Так вот, я ни разу во время тихого часа, не спал.
- А что же ты делал?
- Я строил Воздушный корабль.
- Хм, а я что делал я в те времена?
- Ты был увлечён Леной Обоевой.
- Точно, ты смотри, оказывается помню. Лена Обоева. Вот надо ж.
И в это время в комнате, точнее там, где находилась кровать, раздался звук падающего тела. Несомненно, это был он. Но мой друг не слышал, он смотрел в окно и глаза его были широко открыты, а под потолком тлела лампочка.
12.
Лена Обоева была замечательная. И примечательна тем, что ростом была в нашей группе, ниже всех, и поэтому место замыкающего на уроках физкультуры, полноправно принадлежало ей. Проще говоря, Лена Обоева, была карликом. Красивым, правильным, пропорционально сложенным, но карликом. И приходилось её жалеть. Правда, в наши немногочисленные игры, когда мы, потеряв пол и стыд играли, этого не ощущалось, но уже в следующий миг, когда надо было подпрыгнуть, или дотянуться, Лена была заменима. Мы, почему-то не дразнили её, а я, так вообще влюблён был в эту принцессу, все долгие годы, нахождения в плену. Да что там, даже доктор Карболов, иногда останавливался и что-то долго и ласково говорил Лене. О чём они беседовали, я узнал только потом, после того, как уехал из Школы. Как мне казалось, да и не только мне, но и остальным, Карболов что-то ласково рассказывал Лене о жизни, о том, что не надо обращать внимание на трудности, а оказалось он злобно отчитывал Лену, и та стояла под нескончаемым потоком матерных слов, предложений сексуального характера и пожелания кары небесной. А Лена, эта небесная царица потустороннего мира, кротко стояла, руки за спину, глаза в пол, в землю или в куда-то. Стояла и улыбалась той нечаянной улыбкой, что мерцаньем зовётся. Я иногда подглядывал за ней, в такие моменты, вовсе не ведая, о том, что ей говорил Карболов. И всё ж. Лена Обоева… Как давно это было, как давно был тот робкий поцелуй, вечером, сразу после линейки, в углу веранды, под занавеской. Такой робкий поцелуй, имеющий такие страшные последствия. Нас поймали, когда я стягивал с неё трусики, что бы поласкать восхитительные мягкие и кудрявые волосики… Меня выгнали из Школы, без права восстановления, а Лену, Лену… не знаю…. Где ты сейчас? Жива ли? Так же прекрасны твои смоляные волосы и бледна кожа? Ты всё так же улыбаешься жемчугами зубов и между передними есть едва заметная щёлочка? Ах, Обоева, ты навсегда поселила во мне неуверенность в отношениях с барышнями ниже меня ростом и чувством вины, за случившееся тогда. Да, так бывает, кто-то оступился и жизнь изменилась до неузнаваемости. Но вот что интересно. Я иногда, тогда, в первые дни, после того, как выгнали, спрашивал себя – А, сделал бы я это ещё раз? И теперь, спустя десятилетия отвечаю – Я ни о чём не жалею. Мне нечего стыдится и некого прощать. А дети мои? У них свой путь…
13.
… а в комнате, на полу, лежала Принцесса обоев и была без чувств. Это свойственно всем принцессам, вот так брать и падать без чувств. Но что произошло? А произошло следующее. Как только Он произнёс её имя она, сидевшая в своей тайной комнате, прислонившаяся к окну в мир, перестала ощущать сопротивление и упала. А пока падала, потеряла сознание. Повторюсь, такое случается. И пока в комнате ничего не происходило, кроме того, что Принцесса была тут, тут и делать нечего, на кухне тоже, почти ничего не происходило. И в Доме, и на улице, почти ничего не происходило, какой-то миг, миллисекунду, а потом тыдысь! Шмякнулось, да так шмякнулось, что даже наш секретный дом, зашатался, открыла глаза Тая, вздохнули мои дети и в отражении окна, на кухне пятого этажа промелькнул отблеск. Казалось, это была ели заметная вспышка. Но, это был сжатый до ужасных размеров фильм моей жизни, титры, правда я не успел прочитать, но финал там самый обыкновенный…
- Что?
- Я спросил, не пора ли нам?
- Скоро Новый год?
- Да.
- Значит пора.
- А который час?
- У меня нет часов.
- И у меня.
- Как тогда мы узнаем наш срок?
- Мы узнаем его по крикам людей.
- Ты как всегда более сообразителен, друг мой, более.
- Не льсти мне, - и махнул рукой, как это делают фокусники. Да он и был фокусником, потому, что в следующий момент, мы сидели за праздничным столом, сверкала ёлка, говорил президент и в руках у нас были бокалы с шампанским, а в компании появилась загадочная барышня, в платье Принцессы и кого-то мне напоминающая…
- С новым Годом!
- С новым!
И мы выпили, закусили, выпили, закусили и понеслось…
14.
Я проснулся от того, что кто-то на меня смотрел. Между прочим, смотреть на спящих, не прилично, - подумал я и сел в кровати.
В комнате никого не было, и этот упрёк был без адресным. Но всё же что-то или кто-то разбудил меня. Сплю я очень крепко, и мне не мешают ни выстрелы, ни салюты, ни петарды, ни крики людей, за стенами этого царства. Я огляделся. Обычный, можно сказать привычный объект проживания. Стены, потолок, одно окно. В углу шкаф и столик с креслом, кровать подо мной и книжная полка неизвестного первоначального назначения. Замок и замок. Гостевая комната, я такие комнаты перевидал ох, сколько, и совсем разных, перевидал, и побогаче, и победнее. Короче, совершенно разных.
15.
Разве счастье – это грех? Можно же быть счастливым и без греха? Или нет? Я в тут не очень силён, точнее говоря, совсем не силён, а проще говоря не думал об этом. Незачем. И ни к чему. И про Таю, забываю, забываю, про девочку с мёртвым лицом. И про это забуду. Про счастье. Стоит начать размышлять, как одно цепляется за другое, толкает третье и двигается в разные стороны, как корни деревьев. Вот только корни деревьев конечны, а размышления бесконечны. Да и до лета далеко, но уже всё стремится к тому. В этом году будет жаркое лето, такое жаркое, что возможно, лопнет стекло на окне, от блика, загорится деревянная рама, а потом, когда пожарные приедут сюда, будет уже поздно. Дом выгорит дотла. Мало кто знает, но он хоть и выгляди снаружи железобетонным, внутри – весь деревянный. Даже двери. У нас не бывает железных дверей, а если кто и ставит, то это, опять же, только видимость того, что эта дверь более надёжна, чем деревянная. Хотя я в этом и сомневаюсь, но пробовать не стану.
16.
- Ты почему один живёшь?
- Я не один.
- А, ну да, тебя двое.
- А себя ты не считаешь?
- Я, это другое дело, я всегда был, ты просто не замечал этого.
- Ну конечно, не замечал.
- Ну, а как иначе? Хочешь, чтобы меня упекли в психбольницу?
- Почему сразу в психбольницу?
- А ты забыл?
- Нет, я помню.
- Что делать-то будем?
- В каком смысле «что делать-то будем»?
- В самом прямом. Ты на сколько ко мне?
- Не знаю, если честно.
- Тебя давно не было.
- Так это же хорошо.
- Что ты делал всё это время?
- Жил.
- Видимо, не очень хорошо жил, раз такой во явился.
- Побухти мне ещё.
- Да я не бухчу. А что будет, когда мы умрём?
- Ничего не будет.
- Так не бывает.
- Бывает. Просто закроешь глаза и сознание твоё угаснет. Раз – и нету. А ы почему спросил?
- Так…
- Как?
- Да всякое мерещится.
- ?
- Да ерунда.
- Хорошо, захочешь поделиться, расскажешь. Ну, что, знакомится то с твоей квартиранткой будем? Или как?
- Погоди, пусть она немного поспит ещё, это же не легко, раз и всего лишиться в одночасье.
- Да уж. Оставишь?
- Не знаю. Её никто кроме нас не видит, сможет ли она привыкнуть к такому? Да и потом, там она была принцесса, на всём готовом, а тут кто?
- Тут она просто Женщина.
- Нда…
- Я закурю?
- Тебе надо разрешение?
- Мало ли, столько лет прошло, может ты изменился, стал другим…
- Не говори ерунды. Просто стал больше молчать. Слова сказаны. Да и кто их услышит?
- Кто надо, тот и услышит.
- Опять ты загадками говоришь?
- Стараюсь попроще.
- А мы сколько сидим тут?
- Скоро весна.
- Никогда не любил это время года.
- И я. Тут мы схожи. Может погулять сходим?
- Можно. У тебя одежда для меня найдётся?
- Найдётся.
17.
Щёлкнул дверной замок и в квартире воцарилась тишина, на миг, а потом ожило. Маленькие народы зашелестели как листья, засуетились, забегали.
Но Она спала, ничего не замечая, положив руки под щёку и рыжие волосы закрывали лицо.
АКТ 1V.
1.
Вот она тишина. Когда весной отстрели, когда весной зелень, когда я лежу лицом в землю, и меня, староват, никто не поднимает. Это они не знают, как тошно, когда взрослые дети, когда жёны счастливее тебя, когда всё проваливается в пропасть. Пропасть, Ударение где?
Тихий летний вечер – это скользкая память юности, я неудавшийся и бездарный великан, лежу на мураве, На Мурке, и она нежно стонет, не удалось, ты гавнюк, ты неудачник, да, я неудачник, в 16 лет, эх, кабы знать тада, что будет после, что будет после кровава марева, что будет? И я лежу с Леной, вздыхаю в потолок, а потому, что бы она не проснулась, встаю, тихо, медленно, и, иду на кухню… Это Переделкино. Я только что отказался от своево Будищева, только что вырвало меня от Кира, от Кира, тогда в далеко, это смешно, ты сам-то помнишь? Я помню. Это кто счас со мной разговорился, такой духовитый? Прибить и изнасиловать тебя? Да, прибей… и что-то под там, под сусалами залегло, что-то зашелестело отрезанными ветвями помидоров на окне, что-то было там? Эй? А если прислушаться? Это я, я, один сижу на кухне, утомлённо ветрами и ветерками, успокоенный ущербностью, где мои дети? Санька где?
2.
Лежать в больницах, всё равно, что ездить в поездах дальнего следования. Долго, однообразно и безнадёжно. А тот, кто ожидает всегда в выигрыше, ведь у поезда есть конечная – вокзал. И ничего с этим не поделаешь. Неделя, промчалась быстро, как от Москвы, доехать до Владивостока и купе номер 503 никогда не пустовало, и проехался со всеми тремя пассажирами. Каждый день приходил проверяющий, кормил, сидел час, тупо разглядывая стены и уходил, сопровождаемый четырьмя парами глаз. Боже, храни Россию. Сиделки зарабатывали свои гроши, делились с медицинскими сёстрами, те с врачами и все были довольны. Такое узаконенное вымогательство. Кто бы знал, что так будет?
3.
- А детей ты давно видел?
- Чьих?
- Твоих… наших в смысле.
- А… давно. Я же не работаю, а нет работы, нет и повода встречаться.
- Это кто такое сказал?
- Это наша бывшая жена Юля сказала.
- А она как?
- Что ты всё спрашиваешь?
- Ну, ты же тогда её выбрал.
- Ты тоже был не против.
- Я промолчал.
- Вот именно, ты всегда молчишь, даже когда меня заносит.
- А толку вмешиваться? Ты всегда делаешь только то, что хочешь.
- А ты?
- А что я? Я живу другой жизнью.
- Ну да, я видел. Дом с квартирами, в которых живут экстремальные люди. Квартира в которой ожила Обойная принцесса и счастье, которое существует только в рамках границы твоей воображаемой квартиры. Спасибо, мне такого не надо.
- Я тебе и не предлагал. Я живу, пишу, и этого достаточно.
- Для чего?
- Для того, чтобы жить.
- А это всё, того стоит?
- Не знаю. Я об этом не думал.
- Ну да, думать – ни воя сильная сторона.
- Ты напрасно пытаешься меня обидеть. Посмотри вокруг, что ты добился?
- Я ничего не хотел.
- А семью? А детей? А кино?
- Это был угар юности.
- Юность прошла, что дальше, брат?
- Дальше – блюз.
- Дальше марш Шопена. Хотя думаю, ты его не услышишь.
- Мне будет всё равно.
- Вот то-то и оно.
- Что?
- То, смотри под ноги.
- Ты утомил.
- Хорошо, я помолчу.
- Спасибо. А куда мы собственно идём?
- Мы гуляем.
- А, весенняя прогулка персонажа, разговаривающего с самим собой?
- Что-то вроде того.
- А что Тая?
- Я ей не нужен.
- Ты попросил у ней денег?
- Да.
- И она не дала?
- Ты же знаешь, что нет. Она просто перестала отвечать.
- Так всегда и оканчивается подобное.
- Раньше срабатывало.
- Раньше тебе было меньше лет.
- А что изменилось?
- Мы изменились, разве ты этого не заметил?
- Заметил, но я не думал, что это так важно.
- Ты редко подмечаешь детали.
- Да, в деталях я не силён. Ну, и сколько мы будем кружить по этим московским переулкам?
- Сейчас пойдём обратно.
- Обратно?
- Да, теперь всё в обратную сторону….
4.
«И окончатся страдания, и будет солнце и лето. И если это изменится, то ты заснул. Заснул на всегда. Однажды вечером, когда слоистый свет из окон напротив становится расплывчатее и рыхлее, от того, что глаза слипаются и пахнет мёдом, в квартире на пятом этаже было тихо и печально. На диване, в углу, среди книг и картинок, вырезанных из журналов, и изображающих, как правило, собак, лежало тело. Таких, одиноких тел, в огромном городе было множество, но это, отличалось своей неподвижностью и мрачноватым изыском. Разве так, подумалось мне, должен был проходить это вечер? Вовсе нет. Но было так, а потому была весна за окном и пьяные уже по утрам сидели на лавочках и грелись в лучах солнца». Я закрыл книгу и выключил свет. Читать больше не хотелось. Желания куда-то вытекли тонкой струйкой и в образовавшейся пустоте было приятно и спокойно. Ах, эта пустота. Но ничего, мы будем жить, мы будем жить и встречать рассветы. Мы будем сажать картошку на даче и с оптимизмом смотреть в будущее, которое, видимо, заблудилось, и никак не спешит к нам. А если я нарушу эту священную тишину, то так тому и быть.
5.
В молчании, мы подходили к дому. Слова были сказаны, услышаны и ещё раз обдуманы. Говорить не хотелось. Да и что можно сказать, когда сказать нечего? Только покивать головой, опять же молча. Возле подъезда, стояла скорая помощь и сердце ёкнуло. Сердце всегда ёкает, когда скорая помощь стоит у дома, а водитель, бессмысленно глядя перед собой, курит.
6.
Всё меньше людей знают о нашем существовании, ни отворачиваются, строят дома, покупают машины и путешествуют. Разве ты бы этого не хотел? Есть мясо каждый день, а ни раз в неделю? Сидеть за рулём машины, чем на полу кухни? Спать с юной красоткой, чем обнимая серого от времени медведя? Скажи? Вот, если бы вернуться на 10, 20, 30 лет назад, изменил бы что-о? Скажи, что нет, и я перестану тебя уважать. Но ты и так не достоин уважения. За что тебя уважать? За что тебя любить, ценить, платить зарплату? За то, что ты пишешь сутками, отказываешься от подарков судьбы и портишь всё, к чему только способен прикоснуться? Ладно, вижу это не имеет смысла. Ещё вчера, ты метался в поисках где жить, что есть и что курить, а сегодня, ты, случайно возвращаешься к тому же, что было раньше. И дело ни в возрасте, ни в образе жизни, ни в том, что ты проебал всё, ты неудачник. Такой же неудачник, как и те, кто живут на улице, пишут статейки и умирают зимой, замёрзнув в подвале. Если тебя такое устраивает, то вперёд. Открывай эту чёртову дверь в безвестность, в мир лишних людей, присоединись к толпе бородатых мужчин в чужой одежде, к тому уникальному, что ты так ценил. И ещё долги, помни о долгах, и я говорю ни о денежных, с ними ещё можно разобраться. Я про твоих детей. О них то ты думаешь? Только думаешь? Зачем ты живёшь? Вот скажи мне, честно и прямо. Ты не скажешь, потому, что ты не знаешь ответ. Ты одинокий, старый, ненужный и больной. А о самоубийстве ты подумал? Подумал. Н не решаешься же? Нет, конечно, ты не способен на это решиться, это не свойственно тебе. Ты вообще ни на что не способен. Это понятно? Это ясно? Слышишь меня? Эй? Спишь? Ну вот опять…
7.
Ну вот я здесь. Что хотела, того добилась. Или воплотилось. Или как? Пустая квартира, мрачная обстановочка, не в сравнение с прошлой. Да и этот, вовсе никакой не принц, я его рассмотрела сразу. И что теперь делать? Была принцессой, а кем стала? Да уж, не мечтай о принце, мечтай о жизни. Есть то как хочется. Вот это вот всё? То, что в холодильнике – это еда? Мамочка. Принцесса подбежала к стене, за обоями которых осталось её королевство. Папа, папа! Слышишь? Я хочу обратно! Она царапала обои ногтями, прижималась к ним и пыталась рассмотреть, увидеть своего отца, оставленного, покинутого, весь мир, всю свою прошлую беззаботную жизнь. Блеск, уважение, сытость… А с другой стороны, на принцессу смотрел поседевший от горя король, он смотрел на дочь и почти не дышал. Принцесса постепенно успокоилась и вернулась на кухню, зажгла огонь на плите и впервые в жизни сделал себе яичницу. Съела её. И вернулась в комнату, легла, закрыла глаза и стала шептать молитву, у единственную молитву, которую она знала, её когда-то научила мама, милая, любимая мама, и милый, любимый папа, оставленный и покинутый. Что же я наделала? Что я наделала?
8.
Вторичное утопление. Однажды наступит момент, когда ты удивишься..."Блин, почему она ничего не пишет, не звонит"...Сидит в онлайн и даже не спросила: "как я?"... Ты пишешь сам...а она как ни в чём не бывало отвечает: "Привет. Всё хорошо! А как у тебя?" Ты в шоке?.. Никаких претензий: почему не писал и т.д. Ты спрашиваешь: "Может увидимся?" Раньше от твоих слов она, наверное, радовалась бы, как сумасшедшая, кричала в трубку: "Зай, я скучаю, жду тебя каждый день!" А сейчас нет... Она конечно рада, что ты придёшь, и что у тебя всё хорошо, но нет никаких эмоций... Она сама не верила, что может остыть к человеку, по которому раньше сходила с ума, плакала, закатывала истерики... Нет... дело не в другом мужчине... Просто в какой-то момент, что-то изменилось... Она просто устала тебя всё время ждать и обижаться, писать и звонить... Она просто знала, как ты ответишь на смс, и что скажешь по телефону. И ей стало просто не интересно. Она всегда хотела написать "Привет, зай! Как ты? Я соскучилась". А потом ей стало не интересно постоянно слышать одно и тоже: "Привет, нормально". Она как-то отвлеклась - учёба, работа, новые знакомства, жизнь ведь идёт… и идёт без тебя. И это не так страшно, как она думала, а теперь ты не понимаешь, как так?! Она ведь говорила, что любила. Неужели врала? Нет, не может быть. Столько обид, сколько было, просто так она бы не стала терпеть, будь я безразличен ей. "А я ведь, наверно, люблю её" - подумаешь ты, а что теперь? А теперь у неё другая жизнь, всё проходит. Вторичное утопление. Вроде ожил, откачали, из ванны вытащили, вовремя успели, ан глядишь через несколько часов усталость, сон набок морит, сил ответить нет, и если никого рядом не окажется, то просто утонешь, по-настоящему утонешь, но на этот раз, уже навсегда. И ты всё время об этом думаешь? Я думаю об этом уже несколько дней, с той поры, как оказалась тут, непонятно как. Воплощённые желания в сказках на этом и оканчиваются. А что было дальше? Как протекла жизнь, кто скажет? Офигеть, ни документов, ни как меня зовут, ни одежды, ни еды, ни жилья. Вот так сказка. Осуществилась. Ты о чём? Я о том, что я мечтала быть с тобой, тут, в этом мире. И я обойная принцесса, и ты смотрел на меня, и я смотрела на тебя. И теперь я тут! Тут, понимаешь?! Тише, спокойнее, обойная, так обойная. Тебе принести супу? Поспи, надо просто поспать, что-нибудь придумаем. Обязательно. Одежда у тебя есть, жильё, какое-никакое, тоже, имя? Имя придумаем, а документы нужны только когда за границу собираешься. Ты не собираешься за границу? Нет? Вот и хорошо. Так что, как видно из всего вышеперечисленного. Ещё рано шмыгать носом.
9.
Присутствовал-ходил двое Лама, был он серый и толстокожий, с малым хвостом на голове. Страшненький, никакой Лама. Как-то два стал Птичком готовиться ко сну. Они съел кружку супа с вареньем, облился, почистил тело, надел штаны и ляг в кровать. Существовал-был двое Бегемот, думал он желтый и малый, с средним хвостом на носу. Никакой, такой Бегемот. Как-то два стал Мидии готовиться ко тренировке. Ты вылил тарелку молока с хлебом, скупался, проследил зубы, надел штаны и прилег в нары.
Я наверно, пойду. Спасибо за лёжку. На улице уже тепло и мне пора. Ты уходишь? Куда сейчас? Пока ещё не знаю, настоящие люди, никогда не знают, где окажутся в следующий момент. Так что, спасибо за всё, спасибо за зиму. А Принцессу, гони, посмотри в кого она превратилась. Ладно. Ну, бывай. И я ушёл, потому, что на дворе была весна и она звала, светило солнце и было тепло, растения стали нежно зелёными и надо было ещё что-то совершить, ещё что-то сделать. Ведь жизнь не кончается, чёрт меня возьми, она шевелится изо всех сил!
Дверь закрылась, в квартире пахло плесенью, в комнате на кровати спала пьяная принцесса, нечёсаная, опухшая, с грязной каймой под ногтями, с выбитым при падении зубом. Куда делась та прекрасная, милая, худая девочка? На обед бы я пригласил себя, так было бы правильно, потому, что больше пригласить некого, я вернусь на кухню, разогрею суп и поем. Могу я просто поесть суп? И меняться я не собираюсь, незачем, да и не для кого, меняются, в первую очередь для других, про себя то я всё знаю, а другие про меня не знают ничего. А вот телефонные звонки я не репетирую, потому, что не люблю их, всячески избегаю и вздрагиваю, когда внезапно раздаётся звонок. Моя телефонная книжка уменьшается с каждым годом. Когда это началось? Лет пять назад? Да, тогда меня выгнали из дома, или я сам ушёл, или мы разошлись, сейчас точно уже не помню, но помню ту оглушающую тишину в квартире, когда я вернулся из милиции. Открытые дверцы шкафов, какая-то бумага на полу, пустая корзина для игрушек, одинокий носок в ванной и удушающий запах одиночества. Одинокие люди пахнут странно, я сразу чую этот запах, когда встречаю их, его не перепутать. Вот раз и запахло, словно в теплицу зашёл с мороза. Так что нет, я не репетирую звонки по телефону. Мой идеальный день – это провести его с детьми, вот с самого утра, проснуться от их криков, встать, сделать завтрак, собраться и отправиться на весь день в лес, с шашлыком, с костром, с моросящим дождём, и что бы было печально и немного серо на улице, такие дни были, но там всегда была ты, а я бы хотел без тебя. Или не хотел? Или это не идеальный день? А вечером, вернувшись в дом, зажечь огонь, уложить детей и читать им свои сказки, а когда они заснут, лечь в ванну, включить воду и курить там, размышляя о ничём. И вовсе я не пою, а если пою, то это ни один, когда, так, подвываю, во помню, в студии театральной, в которой был, там мы часто и подолгу пели в разных компаниях. В разных, в Чернолучьи пели у костра, и тогда казалось, что будущее манительно и тревожно, такое волшебное и непредсказуемое и вся жизнь, вся жизнь сияла перед нами, мерцала, манила и мы пели упоённые жарким летом, плёсом воды и любовью, которую даже сил не было скрывать. А ещё я пел для тебя, и для детей, по ночам, иногда, когда вы не слышали. Это была моя тайна. Самая страшная тайна, которую я бы не выдал даже под пытками, а сейчас рассказываю, потому, что ни тебя ни детей рядом нет. Есть пьяная Принцесса, кухня и закрытая дверь.
10.
Есть ли у меня тайное предчувствие смерти? Да оно у всех есть, даже у тех, кто собирается жить вечно и копит богатства, делает пластические операции и продолжает молодиться, несмотря на то, что внутри него уже есть болезнь. Болезнь поселяется в нас от избытка и от недостатка. А золотой середины как удержаться? Появляются возможности – гуляй рванина, туши свет, дальше, на полную катушку, чего там ждать и экономить? Откладывать на потом, на завтра, на старость, которую может и не быть никогда после, или она оборвётся, так и не начавшись. А если нет возможности, то подбираешься, экономишь во всём себе отказывая, берёшь дешёвую еду, дешёвое пойло, и конечно сигареты. Как без них то можно обходиться? Если и сигарет нету, то это уже кошмар, день-два можно потерпеть, потом терпение приглушается и идёшь на улицу шкулять, шкуляешь, штук 5-6 и вроде на полдня хватит, вроде можно этим накуриться, но чем ближе последняя сигарета, тем паники больше. Она возникает сама, вот осталось три, два, одна сигарета и оттягиваешь этот момент, оттягиваешь до последнего. И наконец зажигаешь, затягиваешься и неожиданно быстро выкуриваешь. Всё. Осознаёшь, что всё, и больше в ближайшее время не будет. И взять не откуда, потому, чо ночь, люди спят, в подъезде уже всё проверено ни раз и ни два, на предмет оставления бычков. Так что да. Я хотел бы жить долго, а тело, пусть оно остаётся таким, какое есть, стареет вместе со мной, меняется, трансформируется. Разве я похож на кого-то? Может отчасти на бабушку, на отца. И то в этом я не уверен, да и общего у нас ни так много, ем, пью, курю, живу, вот и всё. Да, иногда я хожу на работу, которая мне приносит деньги, и я могу снова и снова делать тот же круг – есть, пить, жить. И так до бесконечности. Таким образом, я похож, конечно похож на всех и все похожи на меня, только существуют нюансы, они-то и делают нас такими, офигительно неповторимыми. Я благодарен жизни, благодарен за то, что у меня столько интересного было, просто столько, что ни на одну жизнь, прямо. И люди, и встречи, и приключения, и ситуации, и города, и места, и другая мелочь, она вся настолько интересная, что ни словами сказать, ни во сне передать. А в себе, я бы изменил шанс, который выпадает раз в жизни, мне пять раз выпало, и я ещё жду. А как иначе? Без шанса нет романса. Ведь оно как было? Родился я в Сибири, в обычной семье, потом случайно попал в театральную судию, а дальше завертелось и я в Москву поехал, жизнь покорять. Покорил. Но только ни я её, а она меня. Вот такая она у меня. Ни кола, ни двора, всё трын-трава. Разве можно за 4 минуты рассказать историю своей жизни настолько подробно, насколько это возможно? Ах, если бы я мог проснуться завтра, овладеть английским языком и чтением мыслей. Ещё хотелось бы знать, как я умру? Мало кто хочет, а я бы хотел, чтобы время своё тратить иначе, обретя что-то такое, от чего в будущем говорили бы: «Он жил не зря», а как это «Зря»? Я хотел бы ещё путешествовать, ни от кого не завися, ничто не планируя, ни на кого не надеясь. В пустыне и горах, в воде и в песках, в лесу и в джунглях, просто идти куда-то, без конечной цели, брести, странствовать. А может путешествия и любовь к ним и есть попытка убежать от смерти? Уйти, исчезнуть, раствориться в движении? А если бы и так, то это разве жизнь? Ну, когда всегда чего-то не хватает? Воды, еды, сна…. Так усталость скорее накопится. Скорее начнут тяжелеть веки и морщины у глаз расцвету раньше. Ох уж эти морщины и седые волосы. Возраст сказывается тогда, когда начинаешь вспоминать прошлое, когда в прошлом было лучше и интереснее чем в будущем. А отправляться в путешествия сейчас – поздно. Вон, тот, что приходил, моё второе отражение, скрылся за поворотом, ушагал в путешествия, и что его ждёт? Где сгинет он в краю далёком, так сказать. Мда. Нет уж. Лучше дома помереть, в родной кроватке.
11.
Каково моё наибольшее достижение жизни? Каких высот достиг мой неспокойный разум? Актёром я не стал, режиссёром не зовут, сценарист я так себе, а писатель я говно. Знаю, знаю, не надо. Я-то в это не верю, сколько себя не убеждай, а так и есть. Если меня сейчас не знают, не читают, не ругают, то и потом вряд ли станут. Бывают исключения, но на то они и исключения, чтобы меня подтвердить. Отец – никакой. Муж отвратительный. Даже квартира, случаем досталась, а вовсе я её не заработал, не заслужил. Ленивый бездельник, так всю жизнь и провёл – лишь бы не работать, лишь бы наслаждаться, лишь бы фантазировать…Так и с друзьями. Нету их, ни одного, разве что жена бывшая, да и та, если что, отвернётся, какое мне дело? Буд то люди семь сороков живут, и могут всё начисто пережить. А был бы у меня друг, и был бы друг предан. Страшных воспоминаний нет, те, что были, пережить можно, разве что когда жена ушла, так я про то уже думал, сделано и сделано. Детей жаль. Ну, а как завтра умру? Можно ли что-т поменять? Ведь менять можно, только тогда, когда у тебя есть что-то. А когда нет ничего, то и менять нечего. Пустое всё. А жена у меня была замечательная, просто замечательная, только я этого не осознавал, точнее, как думал? Вот она, вот трое детей, вот я, вот жизнь, живи-не горюй. Успокоился, пил, работал. А как надо было? Надо было по-другому, но как? И любил её неистово, прямо по ночам, просыпался от радости, которая в груди клокочет, и смотрел на неё, целовал, спящую, улыбался. Вот, как, дескать, мне повезло. А оказалось не долго музыка играла. И в один день обвалилось. Она была красивая, умная, терпеливая, талантливая, нетребовательная. Или я такой её сейчас вижу? Хорошее виднеется на расстоянии.
12.
И в детстве, я часто радость ощущения того, что живу, вижу, читаю, ощущал острее что ли, восторженнее. Прям, торопился проснутся и начинать день, быстрее, полнее, жаднее. И да, моё детство было волшебным. И мама, своеобразно меня любила, может быть маленького, когда могла мной управлять, и потом, большим, на расстоянии. На расстоянии любить проще. А вот любил ли я мать? Не знаю…. Мне хотелось бы разделить свою оставшуюся жизнь с Принцессой обоев, если только она согласится, но это, скорее всего, невозможно. Она из другого мира, в прямом смысле слова. И кто мне поверит в это? Врачи разве что ли. Врачи всему верят. И священники, хотя они, просто «по работе» верят. Им положено верить, вот и стараются. Без старания и веры нет. Так ведь? Что обо мне надо знать? Я устал и не хочу больше жить. Я исполнил свой земной долг, сделал всё, что было мне предписано. Можно подумать и о покое. Я о нём и думаю. Необеспеченный ничем покой. Уйти в монастырь что ли? Богатым не стать, известным не быть, счастливым не можно. А для начала бы, просто барышню, красивую и глупую, вот оприходовать и покурить. Барышня есть, сигареты есть, чего не хватает? Что так мечется всё внутри, что так сжимается? За что мне это? Заплакал. Положить остаток жизни я хочу, на строительство своего дома, за городом, в глуши, что бы мало кто знал, а е, кто знал, были рядом со мной. И кладбище своё хочу. Слава богу, пока из жён никто не умер, но время то близится. И так, с сегодняшнего дня я ищу участок. Или работу? Без работы нет участка, нет дома, нет никого рядом. Замкнутый круг. Рвёшь его, рвёшь, а это просто слои.
13.
На кухню зашла Принцесса, опухшая, неопрятная, села на табурет. Закурила.
- Я ухожу.
- Хорошо.
- Извини, что не получилось.
- С принцессами так бывает. Куда пойдёшь?
- Искать принца.
- Удачи. Если что, ключи под ковриком.
- Хорошо.
И ушла. Просто собралась и ушла. Без объяснения, без скандалов и разборок. И вот снова в квартире установлен порядок. Моя диктатура. И это дело надо отметить. Отметить прилично и впечатлительно. Но пригласить некого, никого нет. Все ушли. Все. Остался только один я. Остался один на один с собой.
Через час квартира сияла, окна открыты, посуда помыта и высушена, бельё замочено, тело, после ванной чистое и пахнет дегтярным мылом, как и полагается. Осталось сходить в магазин, купить праздничной воды и углубиться.
Углубление шло к своему логическому продолжению. Известная мудрость действовала – надо идти за добавкой. И добавка эта будет вкусной и прозрачной. Потом можно полистать книжки, попробовать не думать и точно не ложиться спать в спальне с обоями. Там отец принцессы за обоями. Он будет осуждающе смотреть на меня всё то время, пока я буду спать, и может будет отпугивать мои сны, которые робко стали подступать.
14.
Принцесса шла по городу и ей было плохо. Она не заметила, как помоечная машина вывернула из-за угла и медленно прижала её к себе. Вывернула кишки и остановилась. Оранжевые люди смотрели на бесформенное тело, качали головой, сидели на корточках и говорили, говорили, говорили, язык был тягуч и цветист и казалось, что они молятся, но нет, они рассуждали о том, что теперь будет скандал за задержку графика уборки. Границы существуют не зримо, и принцесса, стёрла их, уничтожила, и сказка стала явью, а явь превратилась в несчастный случай.
15.
И остаётся только случай. Одна надежда на него. Я закрыл тетрадь, распахнул окно и смотрел на город, погружающийся в весеннюю омертвелость вечера. Воздух был чист и прозрачен, и на башне, что находилась через пару кварталов от меня, зажгли свет. Он горит там постоянно, каждый день и вечер, не гаснет. Может туда перебралась моя обойная Принцесса? Может там осуществились её мечты? И с ней поселился второй я, не такой одинокий, не такой неудачливый, не такой старый.  А значит, жизнь продолжается…

Конец первой части.
Н. Антонов
Г. Москва – п. Переделкино
2016 – 2017 г.