Они прилетят завтра

Они прилетят завтра

Будильник как всегда не успел зачирикать, старик проснулся на три минуты раньше, глянул на циферблат и отключил сигнал. Затем, полежав с открытыми глазами некоторое время, резко поднялся. Так повторялось изо дня в день на протяжении многих лет. Случалось, он хворал, и тогда чириканье будильника тяжело, нехотя, будто высасывало его из сна. Тогда, отключив сигнал, он снова проваливался в дрёму. Или накатывали иногда странные приступы непреодолимой усталости. В такие дни старик хоть и просыпался, как обычно, за три минуты до сигнала, но отключив будильник, продолжал лежать, не в силах подняться. Такие приступы он ненавидел, они приходили без всякой причины, без графика. Не в силах совладать с ними, старик приучился относиться к ним как к необходимости, и всё же страдал от того, что есть нечто, неконтролируемое и выбивающее его из привычного распорядка.
Но сегодня всё было как обычно. Пятница. Значит, режим дня стандартный. Сначала тренажёры и душ. Затем оранжерея до обеда. Потом обед в оранжерее – в столовую старик старался ходить как можно реже. После обеда, как всегда, контрольный обход: насосная, подстанция, блок фильтрации и очистки. До ужина оставалось около полутора часов. По понедельникам и средам это время старик проводил в лаборатории, по вторникам и четвергам – в мастерской. Сегодня он посетит гараж. Может, ограничится техосмотром, а может и покатается. Насчет этого – редкий случай – не было жесткого правила. Тут старик оставлял место для настроения. Иногда так и тянуло забраться в кабину и завести двигатель, но чаще просто взглянув за окно, он терял всякое желание выезжать.
Ну и дважды в день – после утреннего душа и после ужина – сеанс связи. Хотя, отправку сигнала в одностороннем порядке, без ответа, трудно назвать связью. Это всё равно, что снять трубку телефона и разговаривать с короткими сигналами «ту-ту-ту».
Старик ещё помнил телефоны, у которых снимали трубку в буквальном смысле. Когда мобильные устройства стали компактнее и представляли собой уже собственно одну только трубку, для начала разговора стало достаточно нажать соответствующую кнопку. Но выражение «снять трубку» всё равно осталось.
Старик многое помнил. Например, как впервые услышал о наборе добровольцев. Тогда это прозвучало фантастически. В худшем случае как авантюра, в лучшем как розыгрыш. Планета задыхалась в проблемах – экологических, политических, макроэкономических, климатических. А тут такое!..
В тренажёрном зале, как всегда, никого. Агрегаты, которыми он не пользовался, были зачехлены и отключены от питания. Порой, после приступов смертельной усталости, столь же нерегулярных, сколь и необъяснимых, он поглядывал в сторону боксёрской груши. Был соблазн поддаться накатившей агрессии и бить-бить-колотить. Но боксёрский тренажёр оставался зачехлённым, а старик продолжал, как обычно, крутить, шагать, поднимать, тянуть.
Ровно час тренировки – и в душ. Привычный контрастный душ. А он ещё помнил времена, когда вода была дефицитом. Как он тогда мечтал! Нет, не о душе, а о простом ведре воды. Ему навязчиво представлялось это ведро с матово блестящей поверхностью воды. Вот он поднимает его над головой и резко опрокидывает. Свежая, обжигающая холодом масса ударяет в макушку и, распадаясь, окатывает плечи, торс, стекает по рукам и ногам. Блаженство! Когда закончилось сооружение насосной станции,  и все проверки подтвердили её работоспособность, он тайком ночью прошёл в душ и в нарушение всех инструкций стоял под струями воды чуть ли не десять минут.
А сейчас можно принимать душ хоть полчаса. Или сидеть в ванне. Или наполнить бассейн. Но старик предпочитал душ.
Затем в сушилку. А теперь пора выходить на связь. Этот ритуал был для старика едва ли не самым важным. Автоматика и без того включалась по расписанию. Заготовленный текст без изменений уходил в эфир. Но по раз и навсегда заведённому обычаю старик приходил в радиорубку, перечитывал в тысячный раз стандартный текст, вводил в него сегодняшнюю дату и время, сохранял и нажимал кнопку передачи. Затем некоторое время сидел неподвижно, будто ждал ответа, бросал взгляд на строчку «полученных сообщений – ноль», кивал головой, словно соглашался с кем-то невидимым, мол, да, сегодня ждать ответа нет смысла, и выходил из рубки.
В оранжерее его присутствие было так же необязательно, как и в пункте связи. Автоматика прекрасно справлялась со своей задачей. Вовремя включался и прекращался полив, контролировались температура, влажность и другие параметры. Созревшие овощи, фрукты и травы в срок выкапывались, срывались, снимались, после чего чистились и мылись и отправлялись в хранилище. Но старик завёл себе привычку ежедневно, кроме субботы и воскресенья работать в оранжерее. Он осматривал кабачки и томаты, протирал их, переворачивал, раздвигал листы клубники, наблюдая, как краснеют сочные ягоды, срывал виноградину и неспешно дегустировал её. Иногда вытягивал из гумуса морковку и вопреки всем правилам гигиены съедал её тут же, немытую, просто протёртую салфеткой.
В этом пристрастии к огородничеству не было ностальгии, детство и юность он провёл в мегаполисе, вдали от земли и сельского хозяйства. До приезда сюда он и не знал, как растут фрукты и на что похожи овощи, пока их не накрошат для салата. И только здесь, и то не сразу, а лишь в последние годы, пристрастился к оранжерее. Но теперь старик уже не представлял своей жизни без этой неторопливой, необязательной, но оттого лишь более притягательной работы.
Впрочем, курс агротехники входил в обязательные занятия во время подготовки добровольцев. Каждый из них должен был уметь всё. Никакой узкой специализации, все четверо – универсалы. Пришлось осваивать дюжину профессий. Ведь им предстояло отправиться в буквальном смысле в неизвестность. А это требовало всесторонней и максимально детальной подготовки. Сто двадцать пять тысяч заявлений было подано! И четвёрка победителей получила свой билет в одну сторону. Это было изначальным условием. Они отправляются на Марс, чтоб основать колонию, зная, что никогда, НИКОГДА не вернутся обратно. Через четыре года, когда силами первой четвёрки будут построены жилые отсеки, придёт корабль со следующими колонистами. Их будет уже восемь. А до этого на Марс будут отправлены необходимые грузы – всё для сооружения энергоблока, первой маленькой оранжереи и станции биоочистки.
Двенадцать человек должны будут за следующие четыре года подготовить базу для принятия большой партии переселенцев, в третьей группе предполагалось отправить уже тридцать два колониста. Их на необитаемой в прошлом планете будет поджидать уже целый городок, с жилыми «кварталами», развлекательным центром, научными лабораториями, городок, полностью автономный и независимый от грузов с Земли. Солнечные батареи, ветряки и грунтовые насосы непрерывно и в избытке обеспечивают посёлок энергией, часть которой идёт на производство воды и кислорода, часть на обогрев и охлаждение (перепад суточных температур на Марсе огромен), часть на освещение и питание приборов. Большая и малая оранжереи снабжают поселенцев свежей растительной пищей, в число добровольцев включали исключительно вегетарианцев. Подавляющее число технологических процессов, включая приготовление пищи и её утилизацию, производится автоматически, без участия человека. Впрочем, контроль никогда не будет лишним.
Старик приготовил себе немудрёный обед: сырые овощи, орехи и травяной чай с пальмовым сиропом. Не торопясь поел, сидя перед небольшим оконцем. Снаружи всё было, как обычно. Пейзаж этот он изучил наизусть. Менялось лишь освещение: фиолетовая чернота сменялась лиловым рассветом, переходящим в розовый, затем панорама заливалась ярко-жёлтым, на этом поле появлялись бурые тени, они удлинялись, срастались, поглощая весь ландшафт, и вот уже тёмно-коричневые сумерки сгущались, уступая место чернильной ночи. Ветров с западной стороны станции, куда выходило окно оранжереи, как правило, не было. Зато они бушевали с трёх других сторон, практически не затихая. Так что, вылазки на вездеходе всегда были сопряжены с определённым риском. Но сегодня прогноз благоприятный, так что, не исключено, что перед ужином, если погода не испортится, старик выведет из гаража вездеход и немного прокатится по окрестностям, ведь хорошая погода здесь бывает не часто.
Но сначала – технологический обход. За все годы существования колонии, ни до, ни после Большой Аварии автоматика станции ни разу не давала сбоя. Насосы, коллекторы, фильтры, генераторы – всё работало безотказно, в штатном режиме, и человеческий контроль был всего лишь данью традиции, почти обрядовым действом. Но от этого обычая старик никогда не отступал. Он знал, что если и случится что-то непредвиденное, автоматика не подведёт, справится, но хотел каждый день убеждаться в этом снова и снова. Второй Большой Аварии он бы не перенёс.
Посёлок тогда ещё не был закончен, как раз достраивался второй, резервный энергоблок, и чтобы ввести его в действие, пришлось на несколько недель отключить всю контрольную автоматику, работая в ручном режиме. Дел было по горло, люди выматывались. Никто не жаловался, но усталость давала о себе знать – то излишней раздражительностью, то рассеянностью. Метеоритный дождь застал их врасплох. Автоматика бы засекла его ещё на дальнем подходе, но она была отключена. Основная часть космического камнепада пришлась на несколько километров южнее поселка, и колонисты наблюдали это захватывающее зрелище, прекратив работы. Метеориты падали кучно, и станции вроде бы ничего не угрожало. Но опасность всё же была, и необходимость включить автоматику стала очевидной. По крайней мере, в следующий раз такие «осадки» не будут для поселенцев полной неожиданностью.
Всего один кусок отклонился по какой-то причине от общего потока и упал в стороне, угодив по ничтожной вероятности прямиком на один из жилых отсеков. Девять человек погибли мгновенно.
Это случилось через пять с половиной лет после потери связи. Вторая партия колонистов прибыла на Марс с небольшой задержкой. Четверо первопроходцев по обрывочным сведениям с Земли знали, что планета переживает тяжёлый политический кризис, но вновь прибывшие рассказали, что картина на самом деле ещё хуже, чем представляется им издалека. Локальные военные конфликты разгораются то тут, то там. Беднейшие регионы Земли недовольны несправедливым и непропорциональным распределением ресурсов. Зреет очередной глобальный передел. Но международная марсианская программа пока не страдает от этой нестабильности, она надёжно финансово защищена, так что грузы придут вовремя.
Через два года действительно прибыл очередной корабль с необходимым оборудованием. Ещё немного усилий, и станция превратится в полноценный городок, готовый принять несколько десятков колонистов. И тут пропала связь. Просто оборвалась. Исчез сигнал. Полная эфирная тишина. Как будто на той стороне просто никого нет. Все ушли и, уходя, отключили питание.
Были задействованы все возможные способы, все виды экстренной связи. Безуспешно. Земля молчала. Можно было строить любые догадки: от глобальной экологической катастрофы до третьей мировой войны. Но все они оставались лишь версиями. Что произошло на самом деле, неизвестно. И выяснить это нет никакой возможности.
Первое время все надеялись, что связь вскоре восстановится, и в радиорубке установили круглосуточное дежурство. Но время шло, а Земля по-прежнему молчала. Так прошёл год. В умах колонистов бурлил хаос. Посланники Земли, они вдруг оказались космическими робинзонами, предоставленными сами себе. Станция позволяла им существовать, не беспокоясь о питании, дыхании, воде. Они продолжали научные исследования, отправлялись в краткие экспедиции для изучения окрестностей, достраивали и обустраивали корпуса. И всё это – в полной изоляции. Зачем? Для чего? Для кого? Земля бросила их, отказалась от своих детей, оставила их на произвол судьбы. Или сама оказалась в смертельной опасности? А может быть, они – марсианские колонисты – вообще теперь последние из землян, оставшиеся в живых?! Что если их родная планета погибла!?
Не проходило дня без общего собрания, где кипели страсти, высказывались самые безумные версии. И главным вопросом после «Что же случилось на Земле?» был «И что нам теперь делать?»
Одни предлагали жить так, будто ничего не произошло, и корабль с новыми поселенцами просто запаздывает. Работать по утверждённому графику, относясь к потере связи, как к временной трудности.
Другие считали, что надо однозначно признать факт: марсианский проект свёрнут. Не важно, по какой именно причине, но о Земле можно забыть. Всё. Они теперь – марсиане. Здесь их дом, их будущее и настоящее, и надо жить так, будто никакой Земли вовсе не существует, не изводя себя пустыми надеждами и иллюзиями.
Эти дискуссии продолжались без конца, и тут одна из пар (вторая партия колонистов, в отличие от первой четверки «одиночек», состояла из семейных пар) сообщила, что ждёт ребёнка. Это известие буквально огорошило весь посёлок. Будущий ребёнок, ещё не родившись, перечеркнул всю их предыдущую жизнь на чужой планете и начал новую страницу в истории колонии. Он будет первым настоящим марсианином, местным уроженцем. И значит, научная станция отныне становится фронтиром, жилым поселением на неизведанной территории. Земля остаётся где-то позади и в прошлом. Отныне есть посёлок на Марсе, и они все уже не вполне земляне. А точнее – не земляне вовсе.
Через три месяца после этого ещё одна женщина забеременела. Молчание Земли как будто отняло у колонистов прошлое, и они судорожно начали создавать будущее. Потомство – вот что придаст смысл их существованию здесь. Если признать, что новых кораблей с Земли больше не будет, то население колонии должно прирастать естественным путём. И значит, надо рожать детей. Посёлок рассчитан почти на сотню человек, и его всегда можно достроить. Колония должна жить. Должна расти, осваивать территории, закрепляться на этой планете, именно в этом её смысл.
В радиорубке установили автоматический приём и практически прекратили дежурства. Если б эфир вновь ожил, они бы сразу узнали об этом, но Земля продолжала молчать, и поселенцы перестали ждать её сигналов. Жизнь на станции вошла в новую колею. Возобновились экспедиции, научная работа, строились помещения для будущих детей – игровые комнаты, учебные классы. Колония всерьёз озаботилась своим потомством: нужно было подготовить игрушки, одежду, питание, учебники, продумать, как и кто будет воспитывать и обучать первое поколение коренных марсиан.
Весной (станция жила по земному календарю) родился мальчик. Над именем первенца бился весь поселок. А потом, как-то не сговариваясь, назвали младенца Адамом. Следом родилась Ева. Через несколько лет в посёлке лежали, ползали и делали первые шаги уже семеро детишек. Восьмой появился на свет у семьи поженившихся первопроходцев. Лишь два взрослых человека на всей планете оставались холостяками. Старик (в ту пору он, конечно, ещё был молод) так и не обзавёлся ни женой, ни детьми. Не сложилось. Первые четверо добровольцев отбирались без всякого вида на семейную жизнь. Главными были совсем другие требования, а задача продолжения рода возлагалась на следующие партии поселенцев. Да и в конце концов должен же быть в посёлке холостой дядюшка, к которому детишки будут бегать за конфетами и страшными сказками!
Дядюшка остался жив, когда девять родителей из десяти погибли в результате падения каменного осколка из космоса. Трое взрослых и восемь детей разного возраста – таким теперь было население Марса.
Так началась ещё одна новая страница в истории колонии. Не сразу оставшиеся в живых принялись за ремонт разрушенных построек. Сначала нужно было оправиться от шока, позаботиться о детях, похоронить погибших. Лишённые прошлого, теперь они будто утратили и настоящее. Лишь будущее оставалось у колонии. Вот оно – в пелёнках и коротких штанишках, в слезах и слюнях. Голодное, напуганное, растерянное будущее. И им – двум женщинам и одному мужчине – предстоит вырастить его, поставить на ноги, дать окрепнуть, обучить всему, чему они только могут. Колония должна жить.
Женщины взяли на себя в основном заботу о детях, а мужчине пришлось заниматься их жизнеобеспечением. Исправить всё, что было сломано, отремонтировать испорченное, следить за автоматикой, обслуживать технику, по возможности обеспечивая безопасность. Конечно, детям требовалось и мужское участие, но он не чувствовал в себе отцовских задатков и с трудом находил манеру общения с ребятишками. Кроме того, когда женщины настояли на том, что детей должно быть больше, и они согласны рожать ещё, выяснилось, что мужчина бесплоден. После этого он ещё больше замкнулся, стал по возможности реже общаться и с детьми, и с женщинами, а потом и вовсе поселился в техническом корпусе, объясняя это тем, что он должен быть ближе к автоматике, чтоб предотвратить саму возможность новой катастрофы.
Он переехал обратно в жилой блок лишь однажды, когда после короткой и необъяснимой болезни умерла одна из женщин, и требовалась его помощь здесь, рядом с детьми. Но через пару лет, когда те повзрослели и стали более самостоятельными, он вновь вернулся в технический корпус, и с тех пор жил отдельно, полу-затворником. Дети привыкли к тому, что где-то на периферии станции живёт странноватый дядюшка. Но за конфетами и сказками к нему не бегали, они прекрасно обходились и без него. Трижды в день все колонисты собирались в столовой, но постепенно мужчина стал обедать в лаборатории, а потом в оранжерее, и его видели за общим столом только по субботам и воскресеньям.
Сутки на Марсе практически равны земным, а год почти в два раза дольше, так что колонисты пользовались привычными понятиями «день», «неделя», «месяц», с той разницей, что месяцев у них было двадцать два, и пришлось придумать десяток новых названий для марсианских месяцев. Единственная на планете женщина – мать, учитель, нянька – рассказывала детям об этом и многом другом. Из памяти их постепенно стёрлись события страшного дня Большой Аварии, они забыли и своих родителей. А Земля представала для них в рассказах «мамы» как некий далёкий и нереальный мир, что-то вроде утраченного рая.
Впрочем, их и родная планета вполне устраивала. Ведь юным марсианам не казалось чем-то неестественным жить под герметичным куполом, а гулять выходить в лёгких скафандрах. Их не очень заботило, откуда берутся свет и тепло, как растут продукты. Экскурсии в оранжерею не вызвали в них большого любопытства. Возможно, потому, что там хозяйничал нелепый старик, с которым не очень-то весело. Не слишком стремилось молодое поколение осваивать и технические премудрости. В будущем им самим предстоит обеспечивать своё существование, следить за автоматикой и контролировать приборы, но этот аргумент они не брали в расчёт. В лабораторию или в технический корпус их было не затащить. Женщина полагала, что всему своё время, и постепенно ей удастся убедить подростков, что эти знания и навыки им необходимы. На помощь мужчины в этом вопросе она уже не рассчитывала, привыкнув за долгие годы к его самоизоляции.
Впрочем, иногда, пару-тройку вечеров в год они проводили вдвоём, в столовой за бутылочкой вина, с приглушённым освещением. Разговаривали, вспоминали, иногда потом вместе ложились в постель, от года к году всё реже. Она помнила не только дни рождения всех детей, но и его день рождения, стараясь приготовить какой-нибудь подарок, безделушку, сделанную своими руками. Вот только он забывал эти даты, и она находила его в лаборатории или в мастерской, а чаще в оранжерее, вручала подарок, приглашала вечером на чаепитие. Но он чаще всего к вечеру уже вновь забывал о празднике и о приглашении.
Тем не менее, по субботам и воскресеньям он ужинал в столовой вместе со всеми. Дети обычно примолкали в его присутствии и вели себя не так шумно, как в другие дни. Некоторые из них, повзрослев, переставали бояться непонятного старика и пытались зло шутить над ним, но женщина быстро отвадила их от этих проказ. Она пользовалась непререкаемым авторитетом у всех детей, независимо от их возраста.
Иногда, зная о строгом распорядке дня старика, она приходила в радиорубку, когда он проводил свои традиционные сеансы связи, просто обновляя в стандартном сообщении «Земля, Земля, я Марс» дату и время. Она садилась рядом, задавала дежурный и ненужный вопрос: ну что? Он дежурно отвечал. Некоторое время они сидели так, молча. Похоже было, что он по-прежнему ждёт чего-то от Земли, а она ждёт чего-то от него. Но оба выходили из радиорубки ни с чем.
Дети сначала смущали его, затем раздражали, а повзрослев стали, скорее, удивлять. Он чувствовал, что совершенно, абсолютно не понимает их. Их странного языка, наполовину состоящего из придуманного ими самими сленга. Их странных игр. Они оставались в столовой после обеда, рассаживались по углам и начинали непостижимое какое-то действо. Кто-то монотонно бубнил некие, вроде как стихотворные строчки, потом вдруг вскакивал и начинал кружить по комнате. К нему присоединялся второй, а остальные увлечённо и напряжённо следили за их движениями, будто разгадывая головоломку. Наконец кто-нибудь радостно вскакивал и выкрикивал несколько фраз, после чего танцоры либо начинали хохотать, а остальные аплодировать, либо пара продолжала кружить, а выскочка сконфуженно садился. Иногда игра проходила так, а порой несколько иначе. Никто не танцевал, зато все сидели на полу и мычали в унисон. А то закрывали глаза и хлопали в ладоши.
Старик пытался понять правила и цель этих игр, или одной игры, но никак не мог уловить никакой закономерности, и это немного пугало его. Ему казалось, что это не человеческие дети, а именно марсиане, инопланетяне, а он - незваный пришелец, оказавшийся в их мире без приглашения, без цели, без срока. Тогда он спешил к себе в научный или технический корпус и погружался в какую-нибудь работу. Долгое время он пытался сконструировать лазерный передатчик-приёмник, способный установить альтернативную связь с Землей. Он собирал прибор, с помощью которого можно было бы просканировать поверхность родной планеты, и засечь любое электромагнитное излучение. Хотелось понять хотя бы, есть ли на Земле жизнь.
Но работа не клеилась. Не хватало знаний, материалов. Собранный им лазерный сканер мог прощупать Землю, но чувствительность его была невелика, и когда сканирование не дало никаких результатов, было неясно – результат ли это слабой мощности прибора, или действительно планета пуста. Передавать оптический сигнал на Землю и вовсе не удавалось. Он забросил эту работу и увлёкся новой идеей – исследованием Марса.
Раз уж здесь ему суждено жить и умереть, надо хотя бы изучить среду обитания. Пока строилась станция, возводился посёлок, до этого просто не доходили руки. Затем нужно было ликвидировать последствия Большой Аварии. Потом растить детей. Наконец, время пришло. И он отправился в экспедицию.
Короткие вылазки его уже не устраивали, план был такой: взять запасы провианта и горючего на неделю и обследовать ближайшую долину до подножья гор. Женщина провожала его с плохо скрываемым страхом. Хотя жизнь на станции давно уже не зависела от его стараний, всё-таки представить, что он не вернётся, было почти невозможно. Ведь он был единственным, что связывало её с прошлым, с Землей, с первыми годами колонии. А риск был. Информации о планете было ничтожно мало, освоение её было запланировано в расчёте на большую группу, хорошо подготовленную. В этом же путешествии было слишком много от авантюры.
Но он поехал. Два дня пути на вездеходе, и вдруг весь его исследовательский энтузиазм остыл. Он остановился посреди бескрайнего плато, чтоб перекусить. На экране отлично были видны дальние горы, практически ровная безжизненная пустыня и небо. И Земля в небе. Голубоватая звёздочка. Он долго смотрел на экран, затем открыл заслонку иллюминатора и стал смотреть на Землю уже не на дисплее, а сквозь стекло. Потом надел шлем скафандра, разгерметизировал люк вездехода и вышел наружу.
Никакой необходимости в таком риске не было. Он просто выбрался на борт, сел и продолжал смотреть на Землю. Ну что? – спрашивал он голубую звезду, - что ты молчишь? Вот он я здесь, твой сын, твой посланник. Я зову тебя, я жду сигнала. Я готов ко всему, только не к молчанию. Скажи хоть что-то. Хотя бы попрощайся. Ведь нельзя вот так просто молчать. Слышишь?!
Он не заметил, как начал говорить вслух, а затем и кричать. А заметив, осёкся, замолчал, забрался в вездеход и развернул его на сто восемьдесят градусов.
Вернувшись на базу, он долго-долго не предпринимал попыток выезжать на планету. И только в последние годы стал иногда кататься в вездеходе по поверхности Марса, но недолго и без всякой цели.

Сегодня суббота. Старик проснулся, как всегда, на три минуты раньше чириканья будильника, выключил его, поднялся и отправился в тренажёрный зал. Затем контрастный душ. Потом радиорубка. До обеда работа в оранжерее. Зацвёл рапс, делянка покрылась жёлтым туманом мелких цветочков. Старик сорвал с куста несколько ягод смородины, медленно разжевал их губами, смакуя кисловатый вкус. Сегодня он по традиции обедает в столовой, а не здесь. Наверное, с большим удовольствием он бы поел в оранжерее, но нарушать традицию ещё менее комфортно, чем обедать в присутствии этих странных существ – марсианских детей землян.
Стол был, как всегда, уже накрыт. Овощное рагу, квашеная капуста, свежие ягоды. На десерт фрукты и орехи, соевый сыр. Пожилая женщина на другом конце стола уже и не смотрит на него, как когда-то. В её взгляде вечно читалось ожидание, будто он должен сказать что-то или сделать. Но что? Чего она ждёт от него? Что он может сказать, а тем более сделать? Разве не сделал он и так всё возможное? Она для него тоже единственное существо, связывающее его с прошлым. Но прошлого нет! Земля молчит, и в пустоту её молчания погрузилось всё, что он помнил: детство, своих родителей, земное небо, траву, медленно текущую реку, учёбу, своих товарищей, девушку, вызывавшую в нём такой трепет, конкурс добровольцев, зависть проигравших, подготовку к экспедиции, старт, полёт, высадку, бескрайнюю степь Марса. Вот только это и осталось – Марс. Всё прочее исчезло, растворилось. Прошлого нет. Но ведь и будущего нет. Только сейчас он начал понимать, что его обманули. Да, он знал с самого начала, что возврата нет, что он никогда не увидит Землю. Но знал он и то, что Земля всё равно будет. Она будет тут, рядом, в небе над головой, в сигнале радио, в сообщениях новостей, в грузовых кораблях, в группах новых колонистов. Она будет рядом. Она и есть будущее. Хоть он и проживёт до самой смерти здесь, среди марсианской пустыни, но будущее его не среди этих песков, оно всё равно связано с Землёй. Ведь ради неё он тут и находится, ради её и своего будущего. Ведь будущее у них общее.
И вот, будущего тоже нет. Ведь не эти вот, странные, непонятные, со своими загадочными играми, со своим неразличимым языком, чуждыми шутками, непостижимыми мыслями, не они ведь его будущее. Нет. Они из какого-то другого мира. Они марсиане. А он – землянин. Житель планеты Земля. Возможно, несуществующей уже планеты. Землянин без Земли. Колонист без метрополии. Сын без родителей. Отец без детей. Человек без будущего.
Кусочек орешка застрял между зубами. Завтра воскресенье, надо будет зайти в медицинский корпус и сделать осмотр зубов, пусть автомат подлечит что надо. А сегодня суббота. Сегодня у него ещё есть обязанности. Зайти в радиорубку. Открыть текст стандартной радиограммы. Стереть цифры, означающие время утренней передачи, вставить вечернее время. Сохранить. Ввести пароль. Продолжить передачу.