Шило на мыло

     Яшка, да Яшка – так все звали юркого, небольшого роста еврея Якова. Мужику уже пятьдесят, а он никак не может утихомириться в отношении женского пола. 
     Жена его, Надежда, была, как говорится, бой-баба, и обо всех шашнях своего муженька знала, а если и не знала, то догадывалась. Городок, в котором они жили, был небольшой, и сплетни распространялись со скоростью звука. Великое множество раз, Надюха (так называл её благоверный) подкарауливала полюбовниц своего муженька-гулёны и оттаскивала их за волосы так, что те потом, завидев Яшку, стороной обходили. А, если подсчитать, сколько его подружек вставляли стёкла в окна своих домов после Надюхиных визитов, то пальцев не хватит на обеих руках. И, что характерно: на Яшку она не нападала за похождения, как будто ничего не знала. А до Яшки тоже доходили слухи, что Надюха, время от времени, учиняла его возлюбленным погром, но помалкивал, отношения не выяснял. Так и жили.
      На этот раз Яков решил действовать более осмотрительно. Он уже давненько тайком встречался с Нинкой, которая работала посудомойкой в столовой локомотивного депо, а он, там же, слесарем. У Нинки было две малолетних дочери. Муж её беспробудно пил, да и сама она, если честно, время от времени, прикладывалась к бутылочке. Но баба она была справная, полногрудая, ростом выше Яшки на целую голову и разница в годах между ними была немалая. Но Нинку ни эта разница, ни то, что он женат, не смущало. Тянуло их друг к другу. Может, это была любовь? Как знать?
     В выходной день Яков, развалившись в кресле, читал газету, искоса поглядывая на хлопотавшую по хозяйству супругу. Выждав, на его взгляд, удобный момент, он, как бы, между прочим, заговорил.
     – Надюха, а, Надюха, – начал он осторожно, – давай махнём жить в деревню? А, что? Чистый воздух, свой дом, корову заведём! Опять же – земля! Продукты свои, без этих самых… тьфу ты… – чертыхнулся он, – как их там?
     – Нитраты, что ли? – нехотя подхватила разговор Надюха, гладя утюгом шторы.
     – Во-во, они самые… Что нам тут в городе делать? Газом дышать? – продолжал Яшка, судорожно соображая, как лучше «подкатить» к главному вопросу.
     – Так тебя там и ждут, в деревне-то… – усмехнувшись, как нельзя, кстати, возразила Надюха.
     – А вот и ждут! – не растерявшись, запальчиво ввернул Яков, – если хочешь знать, я уже предварительно договорился насчёт работы, и дом мне дают!
     – Вона как… – протянула Надюха, – это когда же ты успел всё обстряпать?
 
    – А вот и успел! Завтра поеду окончательно с председателем договариваться и дом смотреть.
     Надюха смекнула, что здесь что-то не так, но понять, что именно, пока не могла. В деревню уезжать она, конечно, не собиралась. Жили они в отличной трёхкомнатной квартире, а работала Надюха на стройке штукатуром-маляром уже не один десяток лет и была в почёте.
     «Никогда разговоров не было про деревню. С чего это он вдруг? – размышляла Надежда, развешивая шторы. – Неспроста видно…»
     – Ну, что же? Съезди, если не лень, поговори с председателем. Может и правда в деревне лучше, – спокойно, даже безразлично, чтобы не вспугнуть Яшку, проговорила она, решив: во что бы то ни стало, узнать об очередном его выкрутасе.
     – А я о чём? Только туда и обратно! – вскинулся Яков, обрадовавшись, что так благополучно завершился разговор, который он боялся начать с женой.

     Утром Яков отправился в депо. Махом рассчитавшись, забрал трудовую книжку и примчался домой.
     «Надо бы, до прихода Надюхи, собрать кое-какие вещички и уйти, –  подумал он. – Эх, как-то всё не по-человечески, да и Надюху жалко. Она, хоть баба и с норовом, но всё-таки, почитай двадцать пять лет вместе прожили. – Яков вздохнул. – Куда любовь делась? Остались только раздражение да недовольство друг другом, – рассуждал он мысленно, – опять же, Нинка всё бросила: и мужика, и квартиру, и работу. Поверила мне, ждёт… надо ехать! А с Надюхой, как-нибудь, потом объяснюсь».
     Только Яков про это подумал, как услышал, что хлопнула входная дверь, и вошла благоверная.
     – О, Надюша! Что так рано? – подскочил к ней, разволновавшийся Яков.
     – Да я с работы отпросилась, чтобы тебя проводить, – улыбнувшись, ответила супруга.
     – Ну, хорошо, проводи, – кивнул он, успокоившись.    
    Но на вокзале произошли непредвиденные, для Якова, обстоятельства. Надюха купила не один, а два билета на поезд и наотрез отказалась возвращаться домой.
     – Поеду с тобой. Тоже хочу посмотреть на деревню. Я взяла три дня без содержания. И не отговаривай, – сказала она, как отрезала.
     Яков, и так и сяк, подступал к ней, чтобы Надюха возвращалась домой. Чего, мол, в такую даль трястись? Но всё было тщетно.
     Сели в плацкартный вагон, и поезд Новокузнецк – Кемерово отправился. Народу было много. Пассажиры долго укладывались и усаживались по своим местам. Надежда и Яков расположились на двух нижних полках, пытаясь уснуть. А на верхних полках, наконец-то, угомонились молодые парни, ехавшие на учёбу в институт.


     «И чего я её туда везу? Надо было ещё дома или хотя бы на вокзале всё сказать. Так не смог, смалодушничал. Вот заварил, так заварил кашу… Как расхлёбывать буду?» – ругал себя Яков за слабохарактерность.
     Он, то садился к окну, то вновь ложился на сползающий матрас, но умаявшись, всё же, задремал. А Надежда и глаз не сомкнула. Лежала и думала о своей прожитой жизни: очень рано умерла её мама, и отец много раз приводил в дом новую хозяйку, и всякий раз эти хозяйки лупили её ни за что, ни про что. Окончив семилетку, она вынуждена была пойти работать и  самостоятельно зарабатывать себе, как говорится, «на кусок хлеба». А, полюбив голубоглазого, с вьющейся копной чёрных, как смоль, волос, весёлого танцора Яшу, вышла за него замуж.
     «Всё он умеет: и сшить, и постирать, и обед приготовить, – рассуждала под стук колёс Надежда, – руки у Яши – золотые. За что ни возьмётся, лучше, чем он, никто не сможет сделать! Хоть росточком и не вышел, но как в народе говорят, видно, всё «в корень ушло…»

     – Топки! Товарищи пассажиры, кто в Топках выходит? – громко объявляла проводница, проходя вдоль полутёмного вагона, –  Поторапливайтесь!
     Надежда и Яков, наскоро обувшись, накинули на плечи ветровки и выскочили на перрон. Было раннее утро, на улице ещё темно и довольно прохладно.
     – И куда теперь? – нарушила молчание Надежда.
     – К автовокзалу пошли, – ответил Яков.
     Автовокзал был закрыт. Пришлось пару часов подождать. В шесть часов утра его открыли и горе - путешественники присели на скамейку,  прижавшись, друг к другу. Они так продрогли, что зуб на зуб не попадал. Говорить никому и ни о чём не хотелось. Только Яков заметно нервничал и несколько раз выходил покурить. Вскоре объявили посадку на автобус, и уже через час, Яков и Надежда прибыли в деревню с шикарным названием «Приволье».
     – Ну, что? Куда теперь? – спросила Надежда, сойдя со ступеньки автобуса.
     – Надюха, ты только не ори, – собравшись с духом, начал дипломатично выстраивать разговор Яков, – я тебе сейчас всё объясню.
     У Надежды, как говорится, под ложечкой заныло от предчувствия чего-то нехорошего. Кто-кто, а она-то уж знала своего муженька, как облупленного. Если Яшка начинал разговор с таких слов, то непременно уже выкинул какое-нибудь коленце.
     – Понимаешь, Надюха, не смог я тебе дома ничего сказать. Ты уж прости… побоялся, что истерику закатишь. Надеялся, что не поедешь… уеду один, а там, как-нибудь, всё само собой и утрясётся… А ты, ей Богу, прицепилась, как репей… Не один я здесь… – пересилив себя, выдавил Яков.
    Чего угодно Надежда ожидала, но только не такого поворота дел.
      – Как не один? А с кем? – и вот тут, кое-что, до неё стало «доходить». – Пошли, показывай, – почти ласково продолжила озадаченная Надежда.
     О! Яков знал: если Надюха не кричит, а говорит тихо, с придыханием, то дело принимает крутой оборот.
     – Нет, ты, Надюха, никуда не ходи, здесь посиди… Скоро автобус в город пойдёт, вот и уедешь назад, – не глядя на жену, бормотал Яшка.
     – Ещё чего! Никуда я не поеду! – перешла на повышенный тон Надюха, – А ну, веди!
     И Яков, зная несгибаемый нрав супруги, (ведь прожито о-го-го, сколько лет вместе!), понурив голову, поплёлся, еле передвигая непослушными ногами.
     «Господи! Что будет? Что будет?!» – душа его металась и стонала от предчувствия надвигающейся беды. Ведь нынешняя его подруга или, как сейчас, называют, гражданская жена, уж дюже крута характером, и моложе Надюхи на целых двадцать лет, да и кулак у неё – ай да ну! Не раз его, Яшку, из беды выручала, раздавая, сцепившимся в драке мужикам, тумаки.
     Шли по асфальтированной дороге. По обеим её сторонам – аккуратные финские домики на два хозяина. Перед одним из них Яков и остановился.
     – Пришли, – буркнул он и, нажав на щеколду, открыл калитку.
     Не успели они и глазом моргнуть, как на крыльце появилась, подбоченившись, шикарных размеров молодуха. Несколько секунд все стояли, молча разглядывая друг друга. Нинка недоумевала: кого это Яшка привёл? Надюха остолбенела от внезапно возникшей перед ними молодой и, похоже, беременной женщины. А Яшка, как нашкодивший котяра, стрелял виноватым взглядом то в одну, то в другую, не зная, что предпринять, если они, не дай Бог, друг в друга вцепятся. Первой пришла в себя молодуха, смекнув, что приехала Яшкина жена (однажды она их видела вместе).
     – Здравствуйте! Я – Нина… – приветливо начала она, глядя на Надежду, но, не дождавшись ответного слова, продолжила, – а, что же мы тут стоим? Проходите в дом, – мудро решив всё уладить миром, обратилась она к непрошеной гостье и, повернувшись к Якову, пронзая его испепеляющим взглядом серых глаз, грубо добавила, – ноги вытирай!
     И вдруг, ни с того ни с сего, молодуха  закатилась таким звонким смехом, будто рассыпала пригоршню гороха, тыча указательным пальцем в ноги Якова:
     – Ты, что, так и ехал?! Ну, ты и даё-ёшь! Ой, не могу-у!
     Надежда и Яков недоумённо посмотрели на Нинку, затем на ноги сконфуженного ловеласа…
     – Ох, и уморил! Держите меня! – причитала хохотавшая Нинка, держась за непомерно выпирающий круглый живот.
     Не выдержала и расхохоталась Надежда. А, видя, что обе бабы смеются до слёз, Яков, ещё раз, взглянув на свои ноги, хмыкнул, почесал затылок и загоготал во всю глотку. Немного успокоившись, он присел на крыльцо и снял с одной ноги свою, видавшую виды коричневую туфлю тридцать восьмого размера, а с другой – новенькую, чёрную сорок второго. Причём туфли были на одну правую ногу.
     – Да как же так? Я же из дома в одинаковых уезжал… – никак не мог прийти в себя Яков.
     – В поезде, видно, перепутал, – предположила Надежда, – больше негде.
     – Верно, – кивнул Яков, – это туфля парня, что ехал на верхней полке. Я-то, ладно, а как же он теперь? Поторапливайтесь! Вот тебе и поторапливайтесь… – передразнил проводницу Яков, решив свалить на неё своё состояние, в котором прибывал с того момента, как Надюха отказалась возвращаться домой, – нервы его были натянуты, как струны. – Жаль, парня подвёл… Но, ведь не со зла… – И вновь взял в руки разномастные туфли. Повертел, покрутил их и, размахнувшись, запустил в открытую дверцу углярки, – сожгу потом, – решил он.    
     Нахохотавшись до икоты, утерев слёзы, бабы присмирели – выпустили, так сказать, пар. Через полчаса вся компания сидела за столом. Под нехитрую деревенскую закуску, вместе выпивали стопочку за стопочкой ядрёного самогона, но каждый пил за своё: Надежда – за наступившую свободу, сбросив, наконец-то, груз многолетней лжи и измен, когда-то горячего любимого ею супруга, Нина – за обретённое счастье с Яшей, взвалив на себя этот груз, а Яков был несказанно благодарен туфлям, которые спасли неминуемый конфликт.    
     «Слава Богу, на этот раз, всё обошлось без драки. А то, ещё не успев обжиться на новом месте, показали бы городские бабы деревенским «Санта Барбару», – мысленно рассуждал расслабившийся Яшка, томным взглядом поглядывая на женщин.
     Что ни говори, но ведь каждая из них, по-своему, была ему дорога.  А, если честно, то он ещё и сам толком не осознавал о выкинутом им, очередном  фердибобеле, меняя, как говорится, "шило" на "мыло".