Смерть Палача

-Скажи, Сказочник, откуда берутся сказки?
-От людей, малыш. От людей, которые умеют дарить крылья.

Яркий пакетик от чипсов ветер пинал по грязной городской площади. Масляные уличные фонари уже чадили с трудом, начинался туманный рассвет. "Сыро..." - подумал Палач и безуспешно плотнее запахнул плащ. Обычное рабочее утро затягивалось, клиента все не было, становилось скучно. Чтобы не задремать, он начал перебирать в памяти события последних двух дней, словно хрустальные четки с островов Вечного Сна....
Два дня назад он приехал в этот город, как до этого в десятки других городов Империи. Из багажа только большой серый баул, в котором: форменный плащ, алюминиевый кейс со всеми необходимыми в работе орудиями, несессер с любимыми профессиональными мелочами, листок с обвинительным заключением и именем преступника. Листок, в котором графа «вердикт Палача» пока пуста. Стандартная процедура проверки и вынесения решения заняла ровно 48 часов, как и предписывал регламент. Дело казалось настолько простым, что Палач успел завести в гостинице безобидную интрижку. В последнюю ночь перед казнью долгий выбор необходимого инструмента – дробовой револьвер, нож, удавка, топор, яд….
Движение на одной из улиц, выходящих на площадь, вывело Палача из задумчивости. Вот он, тот самый пожилой мужичок, кого он ждал уже пару часов. Серый котелок и пальто, стоптанные ботинки и зонт на сгибе руки – обычный горожанин идет открывать свою лавку, что расположилась напротив. Палач шагнул на площадь, когда жертва открывала ставни витрины своей лавки. Левая рука Палача сжимала в кармане листок с обвинением и стило, которым предстояло кровью приговоренного заполнить последнюю графу, в правой руке стволом вниз смотрел тот самый дробовой револьвер. Мужчина уже начал отпирать дверь лавки детских игрушек, когда услышал щелчок взводимого курка, резко обернулся и тихо вжался в так и неоткрытую дверь. Он понял все и сразу. Форма палачей, их оружие и стиль действий были известны каждому в Империи, от столицы до последнего пограничного поселка. Палач приготовился к обычным сценам – попытка побега, нападение или падение на колени с мольбами и слезами. Но ничего этого не было. Мужчина так и стоял, прислонившись спиной к двери, да он был бледен, и ему было страшно, но он не пытался бежать, защищаться или молить о пощаде. Губы его беззвучно шевелились, произнося одно и то же слово. Палач подошел чуть ближе двух метров, поднял револьвер на уровень лица и коснулся спускового крючка, у которого почти не было свободного хода. И в этот момент он смог прочесть по губам то единственное слово, которое повторял мужчина. Мир замер. В такие моменты Палач всегда выходил из своего тела и наблюдал за всем со стороны. Вот лица зевак, прилипшие к грязным окнам, вот городская стража, предупрежденная заранее, мается в отдалении. И вот Палач и его жертва друг напротив друга, и вот-вот по площади и улицам должен гулко раскатиться один единственный выстрел.
И это случилось. И зеваки и стража вздрогнули от грохота взрыва порохового заряда, увидели облако, окутавшее Палача, бесформенную кучу тряпья, бывшую человеком, возле заляпанной кровью двери лавки. Увидели, как Палач бросил револьвер в кобуру на своем бедре и подошел к казненному, чтобы проверить отсутствие пульса на шее, затем накарябал что-то на листе из кармана, встал и медленно пошел к гостинице.
Палач не оборачивался. Он уже слышал звук колес похоронной повозки и знал, что сейчас тело завернут в мешковину и отвезут на городскую свалку. До гостиницы оставалось несколько шагов, когда голову пронзила боль, непривычная и потому, кажущаяся особенно сильной. Палач пошатнулся и остановился. Это не было похоже на ментальную атаку, да и на этот случай у него стоял хороший блок. Боль шла изнутри. Но недолго. Буквально за мгновение она проскочила от головы вниз через весь позвоночный столб и прошла.  «Пора в отпуск, в экваториальные колонии…» - подумал Палач и зашагал дальше.
Как только он вошел в гостиничный трактир, редкие посетители стали тихо исчезать. Страх прогнал их. Так было всегда, безгрешных не бывает. Еще мастер-наставник в Академии любил говорить, что страх – одна из основ Империи. Он сел за дальний стол и поманил официантку. Ту самую, с которой весело и беззаботно прошла первая ночь в этом городе. Несложный заказ из мяса, овощей и вина появился на его столе почти сразу. Автоматически он отметил как пренебрежительно и резко кинула все на стол девушка. «Она ведь племянница моего утреннего клиента» - с легкой грустью подумал Палач и не спеша принялся за еду. Еда была вкусной и бесплатной, как все и всегда для него в Империи. Только вот состояние было паршивое, как тогда, десять лет назад, на первом приговоре. Он ел и вспоминал…
Это было очень простое дело в столице, выпускной экзамен. Приговоренным был молодой повеса из хорошей семьи, все шесть эпизодов изнасилования и нанесения увечий им были доказаны, и Палачу оставалось только привести приговор в исполнение. Он шел в пестрой толпе самого центра, его наставник в десяти шагах позади. Все было рассчитано до мелочей. Вот сейчас он повернет в переулок и столкнется с жертвой лицом к лицу. Непременным условием экзамена было использование ножа. Он никогда не забудет, как его первый клиент, молодой мальчик, буквально напоролся на зазубренное широкое лезвие, которое немного затормозило между ребер, а потом вошло глубже. Парнишка тогда еще несколько секунд загребал ногами по мостовой, повиснув на ноже, а глаза медленно тускли. Палач помнил всю жизнь, как потом тошнило, но тогда он сдержался….
К концу завтрака стало совсем противно. Не допив вино, он поднялся в номер, чтобы поспать до вечернего поезда. Плотно закрыл ставни, разделся и лег, по привычке положив под подушку любимый нож, который ему подарили на выпуске из академии. Тот самый.
Начался дождь и он стал задремывать, когда в двери тихо повернулся ключ, и в сумерки номера прошмыгнула женская фигура. Он даже глаз не открыл, а рукоять своего ножа уже нащупал. Девушка долго стояла в ногах, то отходила, то подходила. Наконец зашла слева и буквально бросилась на него, двумя руками держа тонкий, как игла стилет. «Умри, тварь…» громко прошептала она, вонзая острие клинка в то место, где только что лежал Палач. Она так и не поняла, как оказалась прижата к кровати, как ей под ухо уперся широкий боевой нож. Она только услышала тихий голос:
- Жить хочется?
- Да… тихо шепнула утренняя официантка.
- Зовут тебя как?
- Тария.
- Все будет хорошо, Тария. Если поверишь, останешься жить. Нет – умрешь. Выбирай.
После этого она почувствовала, что руки ослабили хватку, услышала, как его нож втыкается в пол. Она еще держала стилет, а он уже спокойно сидел к ней спиной на краю кровати.
Так до конца жизни она не смогла понять, что заставило ее отбросить оружие, обнять убийцу и разрыдаться у него на плече. Тогда это было и не важно. Уснули они вдвоем уже в сумерках. И Палачу приснился сон, первый в его жизни…
Он маленький мальчик, который прячется за бочками на палубе торгового судна. На палубе которого течет кровь и лежат трупы. На палубе которого хозяйничают пираты. Он видел, как добивали раненых, как тела команды и пассажиров выбрасывают за борт. А когда тела его родителей с плеском погрузились в море, он закусил канат и проснулся с криком, весь мокрый от пота и слез…
Тария еще спала, а паровоз уже отчаянно дымил, пытаясь тронуться с места. Палач сидел у окна в одиночном купе и вспоминал свой сон. Сон о том, чего никогда не было. Или было? Тогда кто были те люди, которые навещали его с детства в Академии? Они говорили, что они его папа и мама. Гуляли с ним, дарили подарки. Обнимали друг друга и смеялись, втягивали его в круговорот своих игр. Вот только он к ним ничего и никогда не чувствовал и на их похоронах не проронил ни слезинки. Палач задумчиво и придирчиво перебирал свой арсенал, разложенный на столе. И очень отчетливо понимал, что в жизни стало появляться слишком много вопросов. И он знал, где искать ответы. Еще когда он ехал в этот город, он заметил, что обратные поезда перед мостом сильно замедляют ход, почти останавливаются, чтобы войти в крутой поворот.
И когда это случилось с его поездом, он тихо спрыгнул с площадки последнего вагона и быстро зашагал обратно, в сторону города, а точнее городской свалки. Ему были нужны ответы.
Городская свалка и днем то представляет собой не самое гостеприимное место, а ночью точно может соперничать с гиблыми болотами Лоттера.  Но вся свалка была и не нужна Палачу. Он осторожно обходил ее по кромке, справедливо полагая, что работники не потащат это далеко, а кинут поблизости.  Так оно и оказалось. Возле старых разбитых винных бочек ведьмины огни облепили небрежно завернутое тело. Палач закинул сверток на плечи, поправил свой баул и, покачиваясь и разбрызгивая отбросы, зашагал на запад от свалки, к старому лесу, раскинувшемуся на берегу окраинного океана. Дыхание начало сбиваться в конце пути, когда он уже пробирался через подлесок, в поисках укромного места. Такое место нашлось на самом обрыве среди огромных корабельных сосен.
Теперь все ответы на вопросы зависели от того, насколько прилежно он учился в Академии и насколько правильно все сделал этим утром. Он развел небольшой огонь, предварительно обложив кострище камнями. Достал кожаный несессер из баула и развернул его. В свете почти полной луны и языков пламени блеснули различные инструменты и ампулы. Палач выбрал стеклянный цилиндрик, заполненный желтым порошком. После этого он занялся телом. Развернул сверток, усадил мужчину спиной к дереву и начал расстегивать пальто. Шелковый галстук был заколот странно знакомой заколкой. Палач распустил узел и задумчиво повертел в пальцах старую деревянную палочку. Точно такая же была и у него - стило, для написания последнего приговора. Вот он, еще один вопрос, венчающий остальные. Скоро он все узнает. Палач разломил цилиндр и начал глубоко в ноздри мужчины втирать желтый порошок. Затем отбросил ненужные остатки ампулы и пересел по другую сторону огня. По его расчетам ждать придется не долго, минут двадцать. Он прикрыл глаза и вспомнил утро этого долгого дня…
И зеваки и стража вздрогнули от грохота взрыва порохового заряда, увидели облако, окутавшее Палача, бесформенную кучу тряпья, бывшую человеком, возле заляпанной кровью двери лавки. Увидели, как Палач бросил револьвер в кобуру на своем бедре и подошел к казненному, чтобы проверить отсутствие пульса на шее, затем накарябал что-то на листе из кармана, встал и медленно пошел к гостинице.
Все они увидели только то, что должны были. На самом деле, как только Палач разобрал по губам жертвы слово «мемори», жизнь его замерла, а затем навсегда пошла другим путем. Он понял, что не управляет собой в тот момент. Убивать этого человека стало нельзя. Мозг и тело начали работать отдельно от сознания – силой мысли погасить сознание жертвы и заставить падать; вывернуть запястье правой руки и выстрелить мимо цели; подойти и удостовериться, что кровь всего лишь кровь из расцарапанной кожи скальпа и порванного дробью уха; незаметно надавить на точку на шее, которая превращает человека почти в труп; сделать вид, что заполняет приговор. И только после этого сознание, тело и мозг вновь объединились, позволяя встать и медленно пойти к гостинице…
Мужчина на другом краю поляны завалился на бок и хрипло надрывно закашлялся. Пробуждение очень неприятная вещь. Через пару минут кашля и неразборчивой ругани он снова, уже самостоятельно, привалился к дереву и посмотрел на Палача.
- Опять ты? Что, еще раз казнить хочешь?
- Назови свое имя, гражданин.
- Орем, лавочник.
- А теперь еще раз, но правду! И Палач кинул через огонь ту самую заколку для галстука.
- Мой хлеб – твой хлеб, моя кровь - твоя кровь, брат. Я палач первой категории, лицензия без ограничений. – После этих слов Орем попытался склонить голову в приветствии, но только охнул. И тихо добавил – бывший палач, брат.
- Бывших палачей не бывает! Не сдержался, почти выкрикнул Палач. И попытался вспомнить, сколько коллег с такой лицензией он знал лично. Ни одного. Такие люди были легендой. И вот сейчас, такая легенда сидела перед ним, в грязи и крови с порванным ухом.  И этот человек произнес формулу, которую нельзя оставить без ответа.
- Я принимаю твой хлеб и твою кровь. А теперь расскажи, что ты сделал со мной утром, на площади. - Медленно произнес Палач.
- Как ты уже понял, коллега, я не обычный палач. Таких лицензий как у меня было выдано за все время не более двадцати. И обучение у нас было дополнительное. Я, конечно, не верил во все эти слова-команды. Вот перед смертью решил попробовать и не проиграл…
Орем закашлялся и жестом попросил воды. Пока он жадно пил из брошенной ему фляги, Палач внимательно его рассматривал. Он не просто рассматривал собеседника, он мысленно примерял на него форму и повадки палача. И образ сложился. Он начал ему верить. Это не помешало спокойно поймать пустую флягу, подлетевшую опасно близко к лицу и вопросительно посмотреть на Орема.
- Я просто не хочу, чтобы ты снова применял ко мне эти мозговые штуки, как утром. Нас такому тогда еще не учили, а рассказать я и так расскажу что знаю. Что тебе интересно?
- Смеешься? Все! Про слова-команды, как ты стал бывшим, зачем убил в городе налогового инспектора и его помощника? Все рассказывай.
- Хорошо. Как тебя зовут? Впрочем, не важно. Ты наверняка не знаешь свое настоящее имя. Итак. Академия Правосудия Империи была создана очень и очень давно. Изначально ее целью была подготовка объективных беспристрастных судей. Однако создатели очень быстро поняли, что сложности возникают не на этапе суда, а на этапе выполнения приговора. Обычные палачи не могли выполнять решения, которые как им казалось, не справедливые. И тогда институт судей и палачей было решено объединить.
Именно тогда я и пришел в Академию, нас выпускали с лицензией без ограничений, но работали мы по двое, для защиты и объективности. Перед выпуском нас учили словам-командам рассчитанным на то, если случится что-то непредвиденное. Это слова на чужом еще и мертвом языке. Например, то, что произносил я, это слово означает память. Видимо, потому что память убить нельзя.  Только работали мы так недолго. Как сказал тогда наш наставник, когда нас срочно собрали со всей Империи - «старая проститутка политика вмешалась в нашу счастливую жизнь, ребята».  И с этого момента уже не мы решали, где и кого судить и наказывать, нам стали выдавать предписания из канцелярии императора. Кто-то из наших быстро спился, кто-то странно погиб, как мой напарник, а я решил уйти. И уйти незаметно. Денег было много, как у нас всех, так что сделать документы было несложно. Сложнее инсценировать несчастный случай. Но я, как видишь, справился. И в этом городишке появился незаметный лавочник по имени Орем…
- Хорошо, если все это правда. Но зачем ты убил здесь двух человек? Зачем?
- А я не убил. Я казнил. Так же как ты, как нас учили.
- Объясни.
- Налоговый инспектор и его помощник много лет вымогали здесь взятки, разоряли торговцев, врачей, фермеров. Я сам давал взятки, собирал информацию. А потом казнил. И когда сделал это, понял что это удобный случай.
- Для чего удобный?
- Для того, чтобы тебя прислали сюда.
- Как ты узнал, что именно я? И зачем я?
- Вы все закреплены за областями Империи. Я убил чиновников, без тебя бы не обошлось, моя казнь должна была быть показательной. А за тобой я наблюдал, насколько мог, в Академии служащие тоже любят звонкую монету. Ты был почти отличником, но так и не полюбил убивать, ведь экзамен ты чуть не провалил из-за эмоций. А значит, возможно, ты не разучился думать.
- Твой план мог не сработать, слишком много если.
- Да, я боялся до последнего мгновения, думаю ты заметил это. Но я уже стар, и должен был попробовать.
- Что ты знаешь обо мне? Кто я? Как меня зовут?
- Немного, если честно. Тебя подобрала береговая стража после кораблекрушения. Сдали в приют, оттуда в Академию. Это все к сожалению. Прости.
- Что ты теперь будешь делать?
- Опять начинать новую жизнь на новом месте, что же еще. Документы на всякий случай уже готовы. Денег мне хватит. Надо только до города добраться, все у племяшки хранится, она правда и не подозревает.
- У Тарии?
- Ты знаком с ней?
- Очень близко уже.
- Вот ты сволочь…
- Я не сделал ей плохо. Она, кстати, хотела меня убить.
- Хотела бы – убила. Верю, верю, ладно. Оба взрослые. Ну что? Отпустишь меня, или опять казнить будешь?
Палач молча достал листок с обвинительным заключением, скомкал и бросил Орему. Тот развернул, прочел, а потом взял свое стило и своей кровью заполнил последнюю графу – виновен. Тяжело поднялся на ноги, подошел к Палачу и протянул листок.
- А ты что будешь делать теперь, коллега?
- Посижу еще. Хочу подумать. Иди.
- Ну, прощай.
Палач лишь вяло махнул рукой. И посмотрел вслед Орему. Тот шел медленно через поляну, пошатываясь. Кровопотеря, нервы, возраст и тяжелый день давали о себе знать.  Он скрылся из света костра, и Палач только слышал его неверные шаги и кряхтение. Он резко вскочил на ноги, когда услышал звук падающего тела и портовый мат, и прокричал в темноту: «Подожди, я помогу!». Палач быстро покидал вещи в баул и нагнал Орема, который только-только поднимался на ноги после падения.
- Быстро же ты думаешь.
- Да пошел ты, обопрись на меня, да руку закинь, идиот. Вот так.
И двое мужчин, молодой и старый, два палача, побрели в сторону далеких городских огней.
В город они вошли сквозь бедные темные и грязные кварталы трущоб, долго плутали по узким улочкам, два раза прятались от ночной, но беззаботной стражи. Пока, наконец, не оказались перед тяжелой окованной в металл дверью. Палач побухал в дверь кулаком. Какое-то время ничего не происходило, затем встревоженный женский голос спросил.
- Кто там?
- Во славу Империи, открывай!
Эти слова открывали любые двери, и эта не стала исключением. Только упал последний засов, как Палач толкнул дверь внутрь и вошел сам. Тария, в одной ночной рубахе до пят прижалась к стене и только смогла прошептать.
- Не убивай. Ты обещал, я же поверила…
- Здравствуй, дочка. Он не убьет. Дверь закрой, коллега.
Это произнес Орем, отпихивая Палача и пробираясь в дом. Палач закрыл дверь, задвинул все три засова и как раз вовремя повернулся, чтобы подхватить Тарию, теряющую сознание. Оно и не мудрено, не всякая девушка спокойно встретит ночью мертвого родственника и его убийцу.
Когда она начал приходить в себя, сидя на стуле на маленькой кухне и заботливо укутанная в шерстяной плед, мужчины уже собрались за тем же столом. К этому моменту Орем забрал из тайника свои новые документы и увесистый кошель с золотом.
- Дядя Орем, что происходит?
- Тария, дочка. Я так и не смог заменить тебе отца. И теперь уже не смогу. Мне нужно уйти навсегда. Тебе лучше не знать всего. Но поверь, я ни в чем не виноват. А когда был виноват, я за это расплатился сполна. О твоем содержании я позаботился, лавку и мои счета ты унаследуешь. Я же официально мертв, благодаря твоему другу.  Правда, коллега?
- Да, по документам тебя больше нет.
- Не будем долго прощаться. Палач, у меня есть кое-что и для тебя. Открой, когда я уйду. И вот еще, один хороший человек сказал мне, а я дарю тебе – «Свободу нельзя дать. Можно только взять».
Орем положил на стол конверт с сургучной печатью мэрии. Затем тяжело встал, кивнул всем и молча пошел к двери. Палач стукнул кулаком по столу, в каком-то отчаянии, и буквально выкрикнул: «Мой хлеб – твой хлеб, моя кровь – твоя кровь!». Орем на миг обернулся, и с улыбкой отрицательно покачал головой. Он уже открывал засовы, когда Тария бросилась за ним в слезах. От двери неразборчиво доносились ее слова и шепот Орема: «Прости, родная, все будет хорошо. Верь ему, он человек.»  Затем стало слышно, как за открытой дверью начинается дождь, и она снова хлопнула, закрываясь. Тария вернулась и устало опустилась на стул. Палач сидел и смотрел на вскрытый им конверт. Там лежали настоящие документы гражданина Империи. Документы, в которых имя не было указано. Он мог вписать любое.
- Палач, ты ведь тоже уйдешь? Ты не можешь остаться?
- Не могу. Совсем.
- Тогда уходи, уходи быстрее. Не мучай меня… Пожалуйста.
- Прощай.
Палач встал, задул фитиль масляной лампы и в сумерках направился к выходу. Когда он взялся за ручку двери, то помедлил и спросил в темноту.
- Тария. Ты слышишь меня?
- Слышу.
- Прошу тебя, дай мне имя.
- Верум, для меня ты всегда будешь таким.
- Спасибо. Прощай и будь счастлива.
Палач открыл дверь и шагнул в предрассветный дождь.
Поезд из столицы прибывает в город обычно в лучах восходящего солнца. Машинист и кочегар кляли этот отрезок пути, так как часто просто не могли разглядеть заблудших коров или сельскую пьян на путях перед паровозом. Этим утром все было наоборот, в плотной завесе дождя машинист хорошо видел фигуру в длинном плаще, спокойно стоящую на путях. Сбавлять ход было нельзя, да и просто опасно, и все что он мог делать, это тянуть шнурок клапана парового гудка, который жалобно и протяжно оглашал окрестности.
Палач стоял и спокойно смотрел на приближающийся поезд. Его время кончилось. Палач должен был умереть. И почему бы не сегодня утром?