Женщина-солнце продолжение
Едва расставшись, снова жаждали друг друга. И ничто не смогло бы помешать их встрече. Случись война или конец света, они бы и не заметили. Так бы и кончили жизнь, сплетясь в один клубок.
Между тем, Анна никак не могла простить Даниле прошлого, беспощадно осыпала его упреками и порой убегала со словами : Прощай! Больше не приду! И не вздумай меня искать!
Он боялся, что так оно и случится однажды: Анна встретит другого, более достойного человека, и больше никогда не вернется. Вокруг ведь столько достойных парней в отличие от него, грешника с тёмной отметиной на совести!
Когда за Анной закрывалась дверь, несчастный художник кидался к холсту, ища спасения, и писал с такой страстью и болью, будто размешивал краски на собственной крови.
Однажды, выдохнувшись над холстом, Данила вышел на улицу, забрёл в кабак и напился. Хмель, чудо-лекарь, задурманил голову и унёс боль. Ни горя, ни угрызений…
Так и повелось. Вскоре оброс дружками, любителями выпить за чужой счет. Опорожнив первую стопку, крепко обнимались, выпив последнюю, - дрались до крови по любому пустяку, от избытка чувств… Мутный поток подхватил Данилу и понёс в неизвестность. Он и не думал сопротивляться. Лишь бы забыться хоть на время, а там - будь, что будет!
Сойдясь с Анной, Данила стал писать картины, в которых весь мир со всеми его красками сводился к образу одной женщины.
Сам того не ведая, художник создавал полотна-вампиры. На первый взгляд – портрет прекрасной женщины. Но красавица безжалостно выпивала душу из своих поклонников. Горе тому, кто впускал её в своё жилище!
***
«Женщина-солнце» или «золотой портрет» был написан самым первым, когда радость обретенной любви еще преобладала над страданиями.
- Делай со своими портретами, что хочешь, - не раз повторял художник своей подруге. – Они все твои. Только «золотой» никому не отдавай и не продавай. Он должен оставаться с тобой. Слышишь, всегда с тобой! Особенно, когда меня больше не будет. Выполни мою просьбу, очень прошу…
Слух об удивительном художнике разносился по Москве. Каждый, кто хоть раз видел его картины, рассказывал о них родным, друзьям и знакомым. Одни восторгались, другие возмущались, однако и те и другие сходились в одном: стоит посмотреть диковинку. У Данилы появились поклонники, фанаты и, как полагается, яростные критики.
Первая же персональная выставка принесла Даниле оглушительный успех. Люди выстраивались в очередь за квартал до входа. Стояли в жару и под проливным дождём. Поскольку автор выставлялся под псевдонимом и никогда не показывался, пошли разговоры об инвалиде с поврежденной психикой. Богатые ценители охотно покупали чудо-картины. Платили, не скупясь. Но через некоторое время возвращали покупку назад. Некоторые даже не требовали вернуть деньги, боясь навлечь на себя неотвратимый гнев. Говорили, что красавица на картине - чудовище, чей злой взгляд преследует даже сквозь стены…
… Анна сердилась, не понимая, почему Даниле так трудно пойти в милицию и сознаться о случае с Натальей Андреевной. Упрекала его в лицемерии и трусости. Порой даже сомневалась в его любви, считая, что он пишет её портреты, чтобы откупиться. Чтобы забыла обо всём и простила.
Поняла, на что толкала, только когда самой пришлось объясняться перед следователем.
- Что, с нормальными мужиками надоело спать, на бандитов потянуло? Ты, видать из тех, кто не только бабашку, мать родную не пожалеет …
Анну коробили и презрительный тон, и тыканье, но она безропотно глотала унижения, скованная первобытным страхом предчувствия опасности, словно за спиной уже зияла зловещая дверь тюрьмы. Один неверный шаг, одно неосторожное слово, и дверь сработает, как мышеловка, навсегда отрезав от свободного мира…
Если с ней, свидетельницей, не церемонятся, то подумать страшно, как бы допрашивали обвиняемого…
… После тех событий чёрная кошка пробежала между сёстрами. Они порой пересекались на выставках: Таня с бабушкиным наследством, а Анна с данилиным (он завещал ей свои картины). Произведения Данилы славились теперь куда больше, чем Натальи Андреевны. Сестры общались подчеркнуто вежливо и сдержанно, как чужие. Ушла прежняя душевность. Татьяна много раз порывалась наладить отношения. Да не выходило: в подходящий момент нужные слова почему-то застревали в горле.
Что испытывала Анна, не известно. Улыбчивая и милая с виду, что таила она внутри? Может, её теперь раздирала вина перед Данилой. Живые ведь всегда чувствуют себя виноватыми перед умершими. Может, укоряла себя за то, что не простила Данилу при жизни, не попыталась помирить с Татьяной, только изводила и довела до погибели. Кто знает? Анна навсегда замкнулась в себе.
***
Свидетельство о публикации №217020502072