Герои спят вечным сном 7

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/02/03/1422

Глава седьмая
МАНЕФА

"и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих,
и омрачилось несмысленное их сердце".
Послание Апостола Павла к Римлянам, глава 1, стих 21.

 При переселении пожитков обнаружили: волокуша стёрлась "до основанья, а затем. * И как это всё уцелело!

Анисья сразу легла в сено. Витька же озаботился отрядом: каждого бойца поймал рукой, проверил зазор под ошейником, выдал лакомство. Потом привязал к телеге, чтобы удобно было бежать, не толкаясь, и начал кормление примерно так же, как немцы в Ступанках, но с небольшой разницей.

Сухой корм воды требует, причём, сразу. Поэтому, взяв первую пару, покормил и дал волю, напиться. Бочажок оказался рядом, достало всем.

- Смотри, - объяснил Кочетковой Витька, - Завтра я выключусь, как сношенный мотор, а их надо в порядке содержать. Потом тихонечко перейдём на баланду, но пока... Видела, сколь сыпать?

- В дровяной сарай, как ты думаешь?
- Не обязательно. Можно просто под навесом, только постелить и чистить каждый день.

- Ноги-то перекинь, да приляг. Чего же, будто неродной?
- Ага! Чтоб захрапеть, как бабка! Это мгновенно, а ты сюда смотри: рации немецкие и бумаги, отдай, кому следует, прочее пусть полежит, сами разберёмся.

- Ты, похоже, сильно не в себе. Где были-то?
- Расстреляли нас. Из могилы выбрались.

- Как из могилы? Там же, сказывают, прямо в хатах жгли!
- Где, там?
- В Туркове. Анисья Григорьевна оттуда?

- Когда жгли?
- Вчера на рассвете. Ребята бегали, может, живых кого найдут... Ну, нету.

- Вот тебе и Дедка Игнат! Она хотела у него спрятаться.
Лида не стала про Игната переспрашивать, а сунула Витьке в ладонь тёплый продолговатый предмет.

- Что! - Дрогнул испугом Витька.
- Огурец, чему ещё быть!
- Рано, как бы?

- Ганя, здешняя праматерь, любительница. Песок с назьмом * чередует, в три слоя кладёт, да камни гретые, а сверху рамы со стекла, на ночь укрыть, вот и вызрели. Её Жандармом Европы все зовут.
- Ну да! Мне сколь помнится, смирная была!

- Смиренничала, пока Егорку Буканина гитлеры мотоциклами не разодрали. После этого случая воспряла: за малейшую отлучку без спроса лично розгами сечёт. Мокнут они для старта в ночёвках, * одна даже корни пустила.

Егора! он же маленький совсем! Второй класс только был бы! И какие Гитлеры на Талом? Да. Есть, о чём поговорить встретившимся односельчанам (Лида-то из Ступанок!)

- Меня, знаешь ли, по башке ударили, - опередил слово Витька. - Подробности смутно помню. Бабка проснётся, расспросишь про своих.

- Спрошу, ладно... Ой, Сомов, страшно-то как!
- Ага, страшно. Только птицы, слышь вон, спать укладываются, вершинки шумят к ясну, и огурец совсем настоящий! Много есть на земле разного, к чему душой можно прислониться.

- Правильно говоришь. Я тоже гусей люблю и, не поверишь, поросёнков. Пёстренькие такие, и хвосты - вечный двигатель! Ну, становись. Приехали.

Стать не довелось. Подхватили большие руки, вознесли на крыльцо и в хату.
- Эк тебя отработали! Милый ты мой детёнок!

Выдохнул мужик, усадивши малого на лавке. Кто это? Глущенков Степан, старший сын той самой Галины, которая Жандарм. Тут все Глущенковы да Ясеневы, по ним и место называется, или наоборот.

Ганя, сколь Витька слыхал, вовсе не проматерь, сравнительно молодая (по здешним меркам) женщина; Выбрали бригадиром за бухгалтерию и организаторские способности.

Дед Никитка (настоящий праотец) и выдвинул, и учил. От основания колхоза возглавляет Ганя лучшую бригаду – Ясенев, а хуторов – пятнадцать, и Палешь село – центральная усадьба.

- Как его? Может, в баню? -  Спросил Степан.
- Нет, отлежиться пусть. - Отвечал женский голос. Не Лиза )стёпкина жена), кто же? Ну да, Акуля, врачица Ясеневская. Ведьма, кажут, но Витька сам диплом видел, и в школе уроки давала про гигиену.

Акулина Михайловна откудова-то, нерусская на вид. По распределению приехала, замуж вышла, только бездетно пожилось. Убили бандиты мужа её, Алёшу, милиционером в городе был. Ну и прислонилась к свекрови, из областной сюда перевелась, потому что место благодатное, травы всякие есть.

Жители перекрестились и делают это без остановки. Организовала Акуля амбулаторию, - будьте-нате! Основное - профилактика, поэтому болеть стали меньше. Ночь, полночь - велосипед и лыжи! Даже зуб умеет запломбировать. Акушерка из неё, - просто вот! Единственное, чего не может, так это хирургия. Боится, видишь, резать человека, и всё. Разве, нарыв какой вскроет или кожицу подошьёт, а прочее - к шефам.

Руки чуткие: побежали, побежали, побежали по голове, то в одном месте пальчиком нажмёт, то в другом! Приятно, и будто маята одолевает.

- Есть хочешь? - Спросила Акуля.
- Молока, может, кислого, и довольно.
- Принеси, умница, знаешь, старый такой кувшин, с отбитым краем. Слева, как войдёшь. Трёхнедельное * от Динки.

Динка, местная знаменитость, лесная корова, дома не ночует и, говорят, не зимует. Лишь перед отёлом соглашается в стойле пожить, но телят отдаёт и знает хозяев, голосом трижды в день на подой кличет. Кем покрывается, неведомо, и телята все тоже лесные, не бойсь, не потеряются. Сомова Дарька - Динкина дочь. Где теперь? Жалко-то как! Ну, делать нечего.

- Дядя Степан, я спросить хочу, пока не поснул.
- Спрашивай, слушаю тебя.
- Вы, здешние, бают, все от войны сховались?

- Ну да. Есть такая легенда. Кто выдумал, гепеу или сплетники, всё равно теперь.
- А насправду как?
- Насправду являемся мы бойцами красной армии: разведка, рейдовый отряд и прочь. В меня тут попало, скоро пройдёт.
- Кузьмин? Может, он тоже прикинутый?

- Ага, Хима галима! – задохнулся горем Степан. - Ужас какой! Зачем ему это надо? У него же полный отлуп! Сидел бы тут, чистил картошку! Самое страшное, детей под немецкую тень подставил. Марина! Мои девки хороши, но эта... Как вспомню, сердце кровью истекает! Маленькая разумница! Я, знаешь, случая ищу, украсть её. Хоть бы одну спасти!

- Странно как!
- Чем странно? Лизке Наталья  -троюродная по матери, даже не охнет, если сделаю. Будто бы на гости поехала в "бандицкое гнездо, каторое нада унечтожидь". Так по всем росстаням на столбах прописано.

- А Костя?
- Этот слишком верный, не пойдёт, не бросит родителей до конца. Ладно. Испей сырокваши, оботрём тебя, да к бабке под бочок. Спи себе на здоровье, очухивайся, Завтра должен быть самолёт с "большой земли", в госпиталь отправим.

«Как же собаки мои», - попытался спросить Витька, но поплыло всё, поехало тёплое-тёплое, тихое-тихое, точно песнь из-под туманика, и почувствовал, что завёрнутого, на руках пронесли по холоду куда-то…

Хатёнка маленькая, и надо выйти. Пробирается Витька к углу вдоль половицы. Наконец - дверь, а за ней снова мост под ногой. Где тут гусиный угол? Шеботанья не слыхать, значит, день, выгнаны гуси. Сунулся вправо - нет земли. Влево - тоже... а посерёдке деревянное, отшлифовано, как сундук, только ниже и уже... пустота под ним. Вона! Это гроб, и в нём мертвец!

Метнулся Витька назад в хату, а двери-то нету! Тот же гроб, и слева-справа он опять! Что сделать надо? Заголосил, и чувствует, делают за него: на лоб, на пузо, на правое плечо, на левое... до трёх раз.

- Деточка, ну что? - говорит, не понятно, баба, или мужик. - Окстись, уже. Не гонят тебя. Сядь, скажи, чего хочется.
- На двор мне!

- Хорошо. Сложи пальчики, да сам сделай. Вот так. Теперь очнися: вот лавка, ты на ней лежишь. Вот стулец, я сижу подле тебя, а пол игде? Стал ножками? Холодный, правильно. Оборотился? Теперь ответь, по кой на двор?
- По малой.

- Не дойдёшь ты. Сумотно там, мокро. На ка кувшин, а я отвернусь. Ручки оботри. Пить хочется, аль чего?
- Ты кто?
- Манефа, Кулинкина свекра. Маней все кличут. С тобой посажена, до коли в разум не войдёшь.

- Уже вошёл.
- Попросился, значит, вошёл. Третий день запросто льёшь. Кулина говорит, это хорошо, а мне кажется, так-то лучше.

- Покойник где?
- Во сне в твоём. Нету тут покойников, все живые. А про сны... не след прельщаться ими: окстился, Отчу прочитал, и забудь. Потому - не знаешь, кто во сне нашёптывает. От Господа и в яви знак будет, а тех нечего слухаться.

- Мне бы собак проведать, бабушка!
- Это можно, это дело первое! Они без тебя так тосковали, так плакали, что в сенцы взять пришлось. И знаешь, рассудительные! Тоже на двор просются. Чтоб тут наложить! Да нету! Ребяты гуляют их, и что ты хочешь сказать? Беч никуда не пытаются. Справют нужду, и к дверям, тебя, стало быть, берегут. Надень ка, вот, резанцы, * да выдь к ним.

Витька встал, опершись на спинку стула. Ноги держат, голова лёгонькая, окна сзади, а дверь-то где? Манефу спросить? Совестно. Погоди: часы между окон щёлкают, ветер в трубе едва звучит, и труба посреди обычно бывает.

- Дай мешок, бабушка? Вкусненького псам взять.
Подала. Отсчитал. Сунул за пазуху. Ага! Ложкой тронула. Стол слева, значит, справа двери. Вот так теперь и живи.

Почему моряк руки в карманы носит? Чтоб при качке слабость ног не оказать, эдак бают, а носят ли на самом деле, большой вопрос. Витьке того надо придерживаться. Один шаг, два, три! Как же захотелось руки вперёд протянуть! Но вот косяк.

Открыл дверь, вышагнул, и прыгнули с такой силой, что в стену влип. То лишь спасло от падения, что прижали. Дрыгаются, визжат! Всяк норовит лизнуть, дотронуться, рычат, грызутся меж собой за место.

- Эк они! - Изумилась Манефа. - Не съели тебя там, а?
- Задавили, глупые! Растоптали бы, если б упал. Почему длинно привязаны?

- За стояк, чтоб сенцы не уронить. Так просторней. Они слухаются, постромков не путают, живущих тут признали.
- Ну вот! Нате вам! Тебе и тебе... Ты не суйся, уже взял нахалёныш! Ладно, ладно, не стони! Будет время, будем жить.

 Роздал внимание Витька, протёрся в хату, отодвинул последнюю мордаху, закрылся и еле добрёл до лавки.
- Бабка моя где?
- Тут, на полке.
- Без памяти?

- Почему? нет. Спит, должно быть. Жар у неё, а так - ничего, подымается до ветру, псов сама кормит. Они, видишь ли, больше ни из чьих рук не берут. Побудить тебе?

- Нет. Я лягу.
- Взварцу * сперва испей.
- Не хочу.
- Кулинка велела пить. Припасла для тебя. Душистый какой, гляди ка!

Запах привлёк внимание, включил аппетит так, что помимо взвара удалось выпить перетёртые щи.

- Теперь на поправку пойдёшь. - Сделала вывод Манефа. Ты не тужи, каждому свои ежи. Вот, хоть Акуля наша: к сорока годам ещё надо подобраться, и округа перед ней шапку сымает, а тоже, сирота смальства, слабо родителей помнит, отца - и совсем нету.

Мать в батрачках у попа, померла вторыми родами, отец, сказывали, извозом, на переправе сгинул.
Витька о том слыхал, да с первых уст занятно показалось, и собрал в кулак внимание.

- Девочку окрестили: попадья крёстной, поп отчество своё дал, - продолжила Манефа,заметив интерес, - с крохи грамоте научилась... Так бы и жить в довольстве да радости, но холерой или тифом померли оба.

Дитё досталось попечителю, местному богатею, да видишь, сластолюбец был. Ну и взъелась барыня, до печёнок сверлит, со свету сживает. В приют отдать - перед людьми стыдно, а так - совсем беда.

Собрала Акуля узелок и ушла в город. Там попова племянница. Ей дверку-то открыли, денег щедро подали, а в дом - нет.

Куда малой с деньгами! В первой же лавке купец оберёт, якобы, счёт не правильный, или спросят, где украла... Идёт по дороге, а навстречу стар человек на ослике и, как бы, ихний, исконного народа. Ну, Акуля к нему: Помоги, мол, дедушка, душегрейку, башмачки купить.

Он деньги взял, в лавке заказал товару красного, * ниток, керосин, ещё всяко, а башмаков не берёт. Спросила, почему, и слышит: - Я в горах один живу, ты будешь со мною. Это всё мы сами сделаем. А вот, карандашей тебе надо, арифметику и прочь.

Дед про себя мало рассказывал, всё про камни, растения, людей, про красоту земную. Ездили мы туда на могилку и книги, что от попа достались, забрать. Вот место! Если б ты знал! Стоило родиться на свет, чтоб это увидеть!

 Сколько-то лет Акулька ни с кем не зналась. Дед один вниз ходил, потому что смута и страх, берёг её, стало быть, и, как стихнет, намеревался учиться отдать, да иначе довелось.

Нанесло лихих людей. Диверсанты какие, или бандюги... Завалились, и к деду: Веди, мол, куда скажем. Акулю он в нужник толкнул, сам же, будто безъязыкий: бельмем, шельмем... Они так, эдак... Ничего не понимает. Ну, стукнули, и дух вон, потом принялись хатку обыскивать.

А у горских исстари заведено: жильё к обрыву лепится, под отхожим стулом на стене бадья висит. Потом, стало быть, с неё в гряды сливают (земля, видишь, безродна). Акуля влезла в душную посудину, там и спаслась.

Ну, ушли энти, обмылась, деда прибрала... Всё уж у них обговорено: куда при бедствии податься, кого слухать, и оказалось, человек тот, помощник-то - русский, в Москву уехал. Пришлось через полземли, голодной да погубленной, Москву искать, и опять под дверью...

На этот раз открыла женщина и сказала: нету хозяина, а велел он таким людям, с гор которые, содействие оказывать. Они, видишь, его не раз от смерти спасали.

- Чего хочешь?- Спросила женщина.
- На врача учиться, - Акуля говорит. Ну и свела её на рабфак. Потом университет...

Наконец выучилась. Предлагали в Москве работать, ан, нашёлся ухажёр из "сильных", чтоб не замуж, а путаться. Акуля и выпросила распределения.

Алёшка мой на стажировке был в Москве, рассказывал:
- Сменился, и вот, идёт по улице девушка с чемоданом такая, - в толпе не заметишь! Гляжу, и ясно: не хочу без неё. Пусть, кто угодно, будет: сестра, соседка... Только, чтобы знать, чтобы взглядом приветным встречала... И как сделать? Я за ней, она от меня... Понимаю, если уйдёт, пропала навеки, и я пропал.

Прибегаем на станцию к поезду. Она предъявила билет до нашего города. У меня нет билета, но есть удостоверение, на ходу купить или так проехать. Показываю, и в вагон.

Уезжать-то никуда нельзя! Занятия с семи! Пропуск - беда большая, но горшая беда - девушку упустить.

Тут удача: на её месте женщина с ребёнком (два билета на одно продали).

- Ну, - говорю, - пойдём к бригадиру плацкарт добывать. Мне близко, ты же с удобством поедешь.

Она смеётся:
- Я, знаешь, про тебя что подумала! Как испугалась!

Радуется, и мне больше не надо ничего! Объяснила, зачем едет. Досталось в мягком вагоне, устроились. Выдрал я из записной книжки лист, и говорю:

- Поезд поздно, куда пойдёшь? Вот адрес моей тёти, у вокзала живёт. Или знаешь, лучше к любому милиционеру... - и написал: "Прошу оказать содействие прибывшей на работу..." - Как тебя зовут?
- Э, мальчик, да ты приснул!

Манефа подстилку подоткнула в ногах и, не касаясь, перекрестила. Витька же не уснул, а совсем помер: вот оно! Жизни окончание! Никогда-никогда ничего с ним больше не произойдёт!

Девочка единственная, может, и встретится. Было же с Лидкой: берегли друг друга на телеге... но остальное! Ни за что!

Всё в его жизни – прошлое. Дедка Хванас: такое счастье, такой восторг! Позатем летом на острове "Морского Волка" * по кругу, и Костя Кузьмин с ними! * Звёзды показывал! Птичьи следы наставлял разбирать: куда села, откуль снялась... К чему теперь? Только на муку воспоминаний!

Место, из-за которого стоит родиться на свет! Если они после войны отвезут его туда, всё равно не воспримет, словно пустое.

А учёба? Писать, чтоб другие поняли, - это можно, только сам не прочтёшь. Задачу решить? В уме придётся.

Книжки - по любви прежде собак! Читал с тех пор, как себя помнит, потому что у Сомовых всегда останавливались грамотные люди с разных городов, и книжки привозили. Потом куда-то их, в библиотеку, но Витька первый!

Разное довелось держать в руках: от старообрядческих уставов до Майн Кампф (у немцев выпросил). Теперь? Прикосновение к корешку - и полное горе! Читают, слышал, точками, но разве столько издано?

Работать как!!! Витька ни от чего не сторонился: с веретеном управляется, ткать может, вязатьи со слепу сумел бы, гладью разных птиц выведет… Тряпку, конечно, при мытье полов жмёт, чтоб бабы не видели, смеяться станут, и воду на плечо, ну ни в какую!

Он даже, куда поступать, не решил: всего хотелось, а главное - возле живой земли, чтоб наблюдать её.

Донаблюдался. Проехали. От лавки до стола, и по кой-нибудь нужде на двор, да так ещё сделать, чтобы тебя соседские дети не разглядывали. Вёдров-то висячих нету, за сараем лопатка стоит для прикопа.

Зашёлся Витька в отчаянии, закачалась душа, задёргалась, того и гляди, отлетит. Может, к лучшему? Наверно к лучшему. Совсем-совсем он никому не нужен, и главное – себе.

А приятно, всё же, плакать, зубами обшлаг растирать для проверки: на шву порвётся, или посреди. В пазухах носа терпкое удовлетворение. Сопли свои, до того родные на вкус! И за грудиной томный холодок, будто ношу донёс или дело сделал.

Только тише, чтоб Манефа не заметила, ни то утешать начнёт, открикиваться надо, отбрёхиваться, предметами разными швырять... Так все делают, когда страсть раскачает, пьяные, особенно. И стыдобища, да прав.

Тук-тук-тук в окошко:
- Тётенька, призови своих к порядку, зайти надо.
Хыыыр! заскрипела решётка, отгородила псов от прохода, тяпнула пара дверей, и вместе с дождевой сыростью вошёл человек.

- Доброго вечера, ночи.
Тоже знакомый, кто-то из егерей. Теперь, видишь, по голосам угадывать.

- Маня Калистратовна, - обратился пришлец к Манефе, - иди ты, освободись от поста. Мне с вами посидеть, дождаться просыпу, да расспросить кой-очём.

- Слаб он. Только вот очнулся.
- Не мерин, не запрягать намерен. Пару слов для достоверности, и ладно.

- Анисья всё объяснила.
- Всё, да не главное. Ты сказала ему, что к воинской награде представить хотят?

- Лучше бы в больницу. А то третий уж раз носом кровь сходит.
- Какое там! Видела, что на дворе? Тут лечите. Небо свихнулось, самолёты не летают.

- Ладно, сиди. Чаю тебе, или поесть?
- Спасибо, у тёщи обедали. Полежи сама-то. Вторую уж ночь, почитай?
- Мой счёт короток: ночи нету, - днём посплю.

А у Витьки другая задача: как бы высунуться, да морда не растёрта! Про награды слыхано: от представления до получения три Суворовских перехода, и не солдат он, чтобы получать, только любопытно, чего такого наделал. Полежал сколько-то для приличия, шевельнулся... Этот уж тут, руку на голову кладёт.

- Слышишь меня, малый?
- Ага, только не признаю.
- Буканин Павел.
«Вон кто! Меньший брат Федоса, у которого сына мотоциклами подрали! Ганькин зять!»

- Степан где? – Спросил Витька.
- Дома, должно быть. – Ответил Павел. - Понимаешь ли ты место и время? Голова не болит?

 - Нет. Даже ходить пробовал, но впредь - остерегусь без Акулины. Она разбирается, чтоб подальше от вреда. Чего ты хотел, Пал Егорыч?

- Про Ступанки, всё подробно: Где, как, на каком расстоянии, какие подходы, охрана и так далее. Сумеешь вспомнить?
- Посёлок, или что?

- Именно, то самое. Объект немецкий.
- Как же, покажут они объект. Проволока под током и сами с третьим оком. Где вызнаешь!
- Сильно сомневаюсь, что ты на грушу не лазал. Внятный оттуда обзор, и мало заметен наблюдатель.

- С груши не всё видать.
- Хватит с нас. Не всё, но в подробностях, на протяжении длительного времени. Правильно Кузьмин тебя опасается.

Конечно, Витька немцев наблюдал. Целыми днями только тем и занимался, (что ещё делать во дворе запертому). Предстоит Павлу выдать результат наблюдений, и способ очевиден.

- Карта есть у тебя? - Спросил Витька.
- Да, трёхвёрстная. Только  разберёшься ли?
- Моим ногтем покажи что-нибудь для масштаба.

- Вот, показываю: тут - Махоткина гряда, тут - Васичево. Понятно? По кромке обозначения лежат. От сих до сих - Ступанский выгон, где вас этовали... *

- Наше подворье тут, правильно? Здесь колодезный сруб. Груша - вот она.
- Ого! Молодец. Ну, дальше!

- Нет. Я лягу и буду говорить, а ты черти, только без ошибок. Там, в трофейных листах офицерская линейка с трафаретами. Принёс её?
- А как же! Циркулёк и карандаши! Надолго хватит". Диктуй. Слушаю.
- Только объясни сперва, чего за нами так охотились?

- Вы вообще крайние, под раздачу попали. Заказник и буферная земля, вот что им нужно. Палешь - центр. На тыщу  вёрст вокруг нога Фрица не ступала. Тут, аэродром, госпиталь, мастерские, учебки... Вся область пользуется. А у Бикешина, Кочнева труднопроходимые места к Городищу примыкают, угроза транспортным узлам. Задача была: окружить территорию комплексом мобильных постов, ты же лишил их двух третей собачьего поголовья.

- Ещё шестеро должно быть!
- Нету. Побиты по-за Турковым. Ждали карателей, досталось собаководам. У нас не нашлось ушлеца, чтобы "овец от козлищ" отделил". * А эти прошли бы! Лутовня - совсем слабое место. На трясину мы понадеялись, охраняют только патрули без телефонов.

- Тут чего, телефоны есть?
- Не везде. Давай уже делать.
- Погоди! Скажи лучше, собак зачем столько?

- От города, с той стороны, выдвинулись группы, в них кинологи.
- Кто?
- Спецы по собакам. Эти, с рациями, не могут водить, просто должны выпустить псов, чтобы тех нашли, потом туда и обратно бегать им для связи. Долговременный проэкт, так написано.

- Играться будете с ними?
- Навряд. Нам матчасть досталась... В нужных точках сигнал подали, ответом - "добро". Только не известен пароль для наблюдателей и отзыв. Значит, времени мало. Главное же, непонятна конечная цель: слежка, минирование, проникновение карательных отрядов или другая пакость.

- Переловить, как зайцев, чтоб никто не вышел. Опасны они, хорошо подготовлены.
- Ага, то и придётся. Твоих собак для поиска использовать нельзя, потому что рефлексы немцами вырабатывались, возможно, теми, которые ждут.

- Своих возьмите. У Деменковых псы внятные, здесь тоже. В сутки можно обернуться.
- Как?

- Очень просто. Ненастье. Прижались, тихо сидят. Поднимите всё, способное бегать и бить рукой. Дело отлаженное, будто "облава на героев".
- То и слово, что тихо. Маскироваться, небось, умеют.

- Пустячок есть! Немчура - субстанция нежная, от комаров одеколоном спасается. Вот он. Собакам раздать. Такое пусть ищут.
Витька пошарил в мешке, достал тщательно завёрнутый в прорезиненную ткань пузырёк.

- Ай да Сомов! Ай да сукин сын! - Гаркнул Павел. - Ромула волчица вскормила, тебя - борзая Люцерна, никак не меньше! Помнишь её? Чего притворяешься! Не надо в самолёт! Выздоравливай, давай! Будешь у нас консультантом.

- Ладно, Букан,  рисуй, да вонючку отнеси.
- Ещё знаешь, что! Этот запах нельзя где попало брызгать. Значимый он для твоих собак. Обладать им должны те вожатые, которых ты выберешь.
- Может быть. Изображай уже, а то усталь вяжется.


 

1. «До основанья, а затем…» - Строка из Интернационала.
2. Бочаг – здесь: глубокая лужа, яма с водой.
3. Назём – экскременты животных и человека.
4. «Ночвы» - деревянное или жестяное корыто (цилиндр, рассечённый по вертикали).
5. Простокваша после трёх недель в погребе обладает антисептическим свойством.
6. Резанцы – валенки без голенищ.
7. Взвар – напиток из отваренных фруктов и трав.
8. «Красный товар» - крашеная ткань, мануфактура.
9. «Морской волк» - книга Джека Лондона.
10. Этовать – это делать.
11. «Овец от козлов» - Евангелие от Матфея Глава 25, стих 32.




Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/02/07/964