Письмо подруге об ангине

Дорогая Надя! Фолликулярная ангина – это що то. Хочу тебя развлечь. И готов держать за руку. И даже за ногу...Жаль, от Питера до Парижа  далеко. Учился я на журфаке в Университете в Санкт - Петербурге. Именем картавого ублюдка я этот город никогда не называл. Общаги не дали, поступал после армии, хватанул тройку. Устроился дворником на 19 линии Васильевского острова. 62.50. Плюс стипендия 40. И я почувствовал себя Крезом! И тут же Господь сунул меня носом – не заносись. И сходил я в чебуречную на 7 линии Васильевского острова. И жрал там чебуреки. И в одну морду лица выпил бутылку ледяного шампанского. У меня в дворницкой в это время жили два друга. Соседи, конечно, всех полканов спускали. И вот просыпаюсь утром – не глотнуть, и температура давит. Но вышел подметать. И замечаю, что начинаю терять сознание. Стою, опираюсь на метлу, перед глазами круги фиолетовые плавают. Возвращаюсь в дворницкую, а друзья мои храпят. Помогите, шепчу, дометите. Ухом не повели. И так было три раза. Я все домел. Вернулся в дворницкую, успел надеть свою солдатскую шинелишку и завязать тесемки ушанки под подбородком. Меня трясло от холода.
«03», Первый медицинский. Положили в коридоре. Напротив лежал «синяк». Алкаш с ангиной. Половина лица у него была фиолетовой. Зад у меня через сутки был изрешечен, будто пальнули в него из дробовика. И стал я уже интересоваться миром. Удивляюсь – а что это «синяк» все время веселый? Где достает, почем? Стал наблюдать. Ночь, в коридоре дежурный синий свет. И вот эта синяя образина в синем свете медленно – медленно встает с койки и тихо – тихо идет ко мне. Я приготовился к бою, но смежил веки. Наблюдаю. Он тянет руки к лицу, и я уже готов вырубить его ударом правой ноги. Но он меня не душит, а водит перед лицом ладонью. Проверяет, сплю ли. Убедился – сплю. И на цирлах пошел по коридору. Я босиком за ним. Он остановился у какой – то двери, сунул руку в карман, открыл чем – то дверь. И зашел. Я за ним. Шагнул за порог, мама дорогая, роди меня обратно! Вокруг в длинных, круглых банках были уродцы. Музей, осенило меня. Синяк той же отмычкой открыл старинный шкаф, осторожно вынул одну банку, налил из нее в свою кружку, хекнул, выпил. Закусил черняшкой. Поставил банку на место. Я уже мотал к себе в койку. В банках был спирт, а не формалин. Чистяк. Хорошо устроился синяк!


Утром медсестра впендюрила синяку витамин. И стала вводить мне этот напалм. Конечно, наклонилась. И тут синяк, раздухарившись от водички из – под крана, а она, как известно, спиртус разбавляет и начинается тот еще процесс, подкрался к ней сзади и ущипнул за попку. Шум, крик, скандал. Синяка вытурили. И завотделением, дама крупная и суровая, сказала: «Готовьте Терёшкина на операцию!». Меня вечером обработали, как положено. И поутру повезли на каталке в операционную. А я чист, яко андел небесный. Кишки марш играют. «Прощание славянки». Смотрю я на небо за окнами – прощайте, родные, прощайте, друзья, ангина, ангина, ангина моя…


Зашел хирург, руки держит «хенде хох!». Смотрит мне в рот. «Батенька, да тут нечего вскрывать! Вся пакость лопнула сама. Теперь – полоскание, полоскание и еще раз полоскание. Скоро будешь здоров». Через три дня я уже сидел у костра с кружкой водки в руке, над Ладогой гоготали гуси, рядом ржали как стоялые кони друзья: «Терёха,  теперь не пей ее, родную, ты полощи, полощи, полощи».