Сионист Ваня

   Эту историю поведал нам сосед Валико Калоев — участковый, а по совместительству душа компании, знаток анекдотов всех сортов и оттенков и, как оказалось позже, сердцеед среднего радиуса действия. Большинство милиционеров в Тбилиси, по какой-то загадочной традиции, были осетинами. Почему — никто толком не знал, но местная детвора считала это непреложной истиной. «Патара осис пикроба, милиционери викнеби-о…» — пели мы хором, вкладывая в слова сакральный смысл: каждый уважающий себя маленький осетин мечтает стать ментом.

Песенка, мягко говоря, была дурацкая, но в ту пору — хит. Особенно эффектно она звучала с балкона второго этажа, откуда было видно всё, включая самого Валико. Он не обижался. Был человеком мягким, весёлым, компанейским, с кашлем от табака и улыбкой на пол-Нахаловки. К тому же в списке его любовных достижений значилась и наша дворовая «ночная бабочка» — гордо именовавшая его «Валька-романтик».

  В нашем районе, на Нахаловке, имелся один особенно колоритный угол — Китайский двор. Почему «китайский» — никто точно не знал. Китайцев там не водилось ни в чистом, ни в разведённом виде. Скорее всего, имя приклеилось за чудовищную скученность населения, забор, по периметру напоминающий тюремный, и архитектурную манеру лепить пристройки на пристройку, как пельмени в тесной кастрюле.

  Жильё там было вольного типа — бараки, сараи, будки, парники, соединённые коридорами из шифера и ржавых кроватных спинок. Кто-то когда-то где-то подсобил, кто-то прописал троюродного дядю, кто-то просто вбил колышек и сказал: «Тут живу я». Народ размножался вширь, вглубь и в обход ЖЭКа, пристройки разрастались, как грибы после дождя. В них жили, ругались, мирились, пекли наполеон, влюблялись и увеличивали демографический послевоенный дефицит.

 Среди этого царства самодеятельной архитектуры и коммунального барокко жила единственная еврейская семья — сваха (шатханте) по имени Роза и её холёный, в меру смазливый сынок по имени… Ваня. Да-да. Ваня. Бердычевского происхождения, как говаривала сама Роза, с выражением и подтекстом.

— Откуда же у еврейского мальчика такое... звучное имя? — регулярно недоумевали соседи.

Роза была дама бывалая, разговор переводила с лёгкостью дипломата. То на погоду, то на картошку, то на дефицит колготок.

  Про отца Ванечки ходила легенда, которую Роза повторяла под чарочку чачи: был, мол, мужчина, красивый как песня, из богатой еврЭйской семьи, но… утонул в ЧОрном мОрЭ. Где именно — не уточнялось. Уж точно не в Бердычеве. Возможно — в воображении Розы. Но народ слушал, сочувствовал, вздыхал.
 

  А Ваня рос парнем с характером: ушлый, наглый, любвеобильный и с деловой жилкой. Во дворе их убогой халупы, как черный кот среди белых куриц, стояла новенькая блестящая «Волга». Соседи и ахали, и шептались. Кто-то не выдержал и капнул куда надо. Стукачество не имело конкретного адресата. Явление повсеместное.

Валико, как свидетель допроса, передавал его, задыхаясь от хохота и кашля:

— Откуда «Волга»? — мент вцепился в Ваню, как терьер в колбасу.
— Продал «Москвич», добавил, купил, — бодро ответил Ваня.
— А «Москвич» откуда?
— Продал мотоцикл с коляской.
— А на мотоцикл деньги откуда?
— За это я уже отсидел…

  Валико тогда чуть не захлебнулся — так он кайфовал от собственной подачи. Его топорный юмор всегда заходил ему самому лучше всех.

Увы, амбициозный Ванька вскоре попался на продаже наркотиков и отбыл полный курс кутаисской тюряги — с баней, баландой и пересменками.

А в 90-м, как и положено еврейскому персонажу с тюремной закалкой, Ваня вместе с престарелой маманью-свахой Розой отправился на историческую родину.
Куда же ещё? Конечно, в Израиль.

Где он, возможно, и сегодня продаёт что-нибудь… не совсем кошерное — но строго в рамках закона.