Семь монет из красного золота. Часть седьмая

Маки, разметав по лугу алые души, уплывали к горизонту, чтобы слиться там с огненной рекой заката. Ветер раздувал их венчики, нежно касаясь губами лепестков. Мир погружался в тишину - прозрачную и чуть сонную.
- Опять ты, гадёныш, стену испортил!!! - голос ударил по лёгким, сворачивая их в два мешочка, набитые страхом. - Мазилка! Дурнопляс! Весь в мать пошёл! Тоже была дурында. Только и могла, что из грязи болванчиков лепить. Не жена, не хозяйка! И в лавке мне не помощница. Всяк её обсчитывал, пока она глазищами своими коровьими куда-то смотрит. И тебя такого же выродила - на потеху людям! Ни на что ты не годен - даже свиней пасти не способен. Где уж отцу наследником быть!
Ведро с помоями ударилось о стену, заливая бесконечное цветение. Маки вздрогнули, качнулись тонкими стеблями и погасли, ослепнув под слоем нечистот.
- Чтоб тебя ведьма Тхарга забрала в полуночники! - хлёсткое слово выпрыгнуло ядовитой жабой и шлёпнулось оземь. - Самое тебе там место!
Чёрная тень поднялась из пыли, потянулась в стороны колючками - скрюченными пальцами.
- Ну, и подарочек, - ухмыльнулись губы ёжистые, уставились глаза - бельмами. - Пойдём со мной, проданный! Пойдём со мной, преданный!

Лес - не лес, ветки гнутые,
Мох - не мох, всё - болотище.
Бродят душеньки да разутые.
Попадёшь сюда - не воротишься.

Полуночничать - жизни скрадывать,
Под коряги тащить убогого,
Чтоб мостилось душе - адово,
Не по гладкому, а порогово.

Чтоб пилось воды да всё посуху,
Чтобы сердце - скалою с троллями,
Чтоб не зналось дороги с посохом,
Не дышалось - вопило болями.

Заклинание наползало, охватывая ноги, скручивало назад руки, тянулось к горлу, чтобы заглушить крик. Тхарга хохотала, разевая дымную глотку в предвкушении добычи. Сотни полуночников служили ей верой и правдой, сотни недолюбленных, сотни отверженных, сотни растоптанных и непонятых. Сотни тех, чьё слово оказалось неуслышанным, чья звезда не смогла подняться выше кротовины, чья Сила ушла на пустую борьбу с собственной семьёй. Сотни тех, кто упал сначала в собственных глазах, а потом и в мнении порожних и гомонящих. Сотни полуночников...
Но вдруг ведьма отдёрнула костлявую руку. Заклинание рушилось, распадалось на чернильные кляксы и высыхало. Подул свежий ветер, и нарисованные маки ожили, засияли, стирая с себя муть и болотную топь. Ветер усилился, и из зари, полыхающей на стене, вышла Эй-хайя. Не обращая внимания на Тхаргу, раскорячившуюся гнилым пнём, она спросила:
- Ингур, ты забыл, кто ты?
Монета из красного золота взлетела в небо, чтобы вернуться Дождём. Звёздным Дождём.
Они уходили по лугу, на котором пели колыбельную алые маки и засыпал в их объятиях ветер.