На пик Грандиозный

     Полдня беседуем с Петром Леонтьевичем Колбасовым (естественно, что жители Абалаково зовут его Колбасой), уговаривая его быть нашим проводником и конюхом при лошадях на две недели, пока мы будем пробираться в Центральные Саяны по долинам и по взгорьям. После чекушки спирта он любит нас, как родных, и рассказывает о своей жизни:
- С председателем правленья у нас контра. Ну и что я буду делать в колхозе? Землю не могу пахать - я инвалид Отечественной войны. Воевал три года. Был на Орловско-Курском направленьи. Потерял три пальца на правой руке. Тайгу вот люблю. Каждый год государству даю тысяч на десять дохода, не я, конечно, а собаки (собаки, старая сука Пальма и её могучий сын Тарзан, лежат на полу и преданно смотрят на хозяина). В Краю (имеется в виду Красноярский край) я считаюсь, как корреспон­дент. Сообщаю им, сколько белки, колонка, урожай шишек. И человек ве­сёлый. Шутить люблю. Сказки рассказывать буду.
     Невысокого роста, сухонький, с подстриженными седыми усами, в доме он - царь и бог. Тихонько скажет что-то - жена и дети немедленно выполняют приказ. Жена у него карагазка, так местные жители называют тафаларов, немногочисленную народность Саян. На двоих у них двенадцать детей (оба они во втором браке). Подвыпив, Пётр Леонтьевич обнимает нашего Андрюшку, который поёт ему "Глухой неведомой тайгою" и "Хаз-Булат удалой". Уже совсем пьяненький, он начинает хорохориться, "выступать". Тогда жена снимает с него кирзовые сапоги, раздевает его, укладывает в постель и всё это время что-то ему наговаривает, успокаивает, убаюкивает.
     Наутро наша группа выступила в поход. Три вьючных коня, Колбаса на Карюхе и 17 туристов устремились на юг, где в 200 километрах от  нас находилась высшая точка Саян - пик Грандиозный (2891 м., на самом деле не высшая, выше Мунку-Сардык (3491 м.) и пик Топографов (3044 м.) на Восточном Саяне, и Монгун-Тайга (3976 м.) на Западном. Прим. ред.)
     Прошло 18 дней, прежде чем мы уткнулись в северную стену пика Грандиозного. Из них 15 дней мы шли с конями, которые тащили около 400 килограммов груза и Петра Леонтьевича. Несколько эпизодов из этих дней. Прежде всего, конечно - красотища! Высоко в горах, где Агульские белки образуют водораздел между системами рек Агула и Кизыра, раскину­лось озеро Медвежье. Около семи километров в длину и менее одного кило­метра в ширину, с водой аквамаринового чистого цвета, озеро нежится в объятиях горных хребтов, поросших из долин кедрами, выше - кустарником и травой, а ещё выше - покрытых пятнами снега. Обилие трав и цветов радует душу, особенно у девчонок. Несмотря на тяжёлые рюкзаки, они успевают воткнуть в волосы или в петлицу штормовки то скромный, словно восковой, цветок рододендрона, а то вызывающе яркий крупный бутон Марьиного корня. Более прозаичных ребят интересуют заросли смородины или жимолости. Есть в Саянах душистый пруток - это карликовый кустарник с маленькими цветочками, но ошеломляющим парфюмерным запахом. И не только запахом славен душистый пруток. Это великолепный стимулятор силы. Чай с душистым прутком и жимолостью мгновенно восстанавливает работо­способность. Говорят, что охотники, преследуя иногда зверя по нескольку  суток, держатся только благодаря душистому прутку.
     На озере Медвежьем мы повстречались с зоологом Константином Тимо­феевичем и его проводником, знаменитым Стародубцевым, которому в это время минуло семьдесят три года. Старик крепкий, уверенный в себе, ру­гатель. Отматюкал мою мелкокалиберку, захохотал, увидев у нас консервы. В богатую тайгу тащить консервы - для него это, действительно, дико. Проведший всю свою жизнь в тайге, он и говорит, и мыслит иначе, чем мы. Когда он стал объяснять нам дальнейший наш путь, мы почти ничего не поня­ли. Нам нужно "на юг", "восточнее, западнее", "столько-то километров". А у него - "тамо будет чаегрей"( место привала, где чай греют), "а туто балбак", "гачедёр" (карликовая березка, идя через которую дерёшь штаны). Вместо расстояния - ручьи, заметные камни, деревья. Даже названья рек у него другие. У нас на плохонькой миллионке река Кинзелюк, а он её назы­вает Сурунца. Поскольку мы после пика Грандиозного собираемся сплавлять­ся по Кизыру, Стародуб в свойственной ему манере напрямик сказал нам:
    - Если кто из вас выплывет в Минусинск - напишите мне.
     Настоящий турист - это человек, который всегда хочет есть. Один из наших гигантов после обеда или ужина скромно спрашивал дежурных:
- Там в ведёрке ничего не осталось? Я после и ведро вымою.
И он спокойно уничтожал треть ведра каши. Если же случайно что-то оставалось в котле на ночь, мы под утро слышали сопенье и скрежет лож­ки о ведро - это другой гигант просыпался всегда в четыре утра и, дрожа от холода и голода, рыскал около костра в поисках пиши.
     Перед тем, как мы пришли на Медвежье, зоолог убил медведя. Сделав необходимые измерения и взвешивания, медвежье мясо охотники использовала как корм для собак. Стародуб, который вообще не любит медведей и брезгует есть медвежатину, сказал нам:
    - Ребята, коли будете есть эту собачатину, так берите мясо-то.
Ребята не заставили себя упрашивать, и скоро на костре кипели три ведра с медвежатиной. Мясо оказалось вкусное, без какого-либо запаха, что-то среднее между свининой и говядиной. Все были довольны, кроме собак, которые рычали на неожиданных конкурентов.
     В этот вечер Константин Тимофеевич взял меня и Вальку на охоту. У зоолога шестизарядный "Маузер", у Вальки - двустволка 16-го калибра, у меня - малопулька (подмазывался я к Стародубу, чтобы он дал на охоту свой карабин, но он сказал: “Ты чо, парень, не знаешь - жену и ружьё никому не давай"). Пошли мы вверх, где красиво смотрелись два цирка со снежниками. Впереди совершенно бесшумно шёл зоолог, несмотря на отсутствие троп, валёжник, камни и кусты. Мы тоже старались идти без шума.
     Зашли в один цирк, осмотрели склоны - никого не видно. Пошли по гребню, между цирками. Высоко забрались. Вдруг я заметил далеко внизу около снежника два красных пятнышка. Я стал следить за ними в оптику малопульки. Они двигались. Это были маралы.
     Константин Тимофеевич пошёл на перехват, мы спустились вниз и начали подбираться к животным снизу, так как знали, что спугнутые звери всегда идут в гору. Пока я выбирался из кустов, резко щёлкнули два  выстрела из карабина. Когда я вырвался на открытое место, то увидел зоолога, который стрелял, сидя около снега на камне. Валька лез по склону и что-то орал дурным голосом. Тут я увидел марала. Он рвался вверх между Константином Тимофеевичем и Валькой. Отличился Валька. Он выстрелил, и марал покатился вниз.
     Пока тащили зверей на полянку, вспарывали им животы (иначе до утра мясо подпортится), наступила чёрная ночь. Взяли с собой осердье (печёнка, почки, сердце), около туш оставили стреляные гильзы (медведь боится запаха пороха) и в кромешной тьме пошли "домой". На ощупь выбрались к озеру. Дальше решили идти водой. Шлёпали вдоль берега километра четыре. К 12 часам ночи добрались до наших.
 - Кого стреляли? - спросил Стародуб. Он один сидел у костра и грел нам чай.
   - Медведя - в шутку ответил Константин Тимофеевич.
   - Тьфу, едрёна мать, говна-то - выругался старик. Мы с удовольствием захохотали. Начали жарить шашлык из печёнки. Наши ребята не реагировали на разговоры. Но когда до их обоняния дошёл пикантный запах шашлыка, они, как муравьи, полезли из палатки. Организо­валось ночное застолье. Ели, пили чай. Стародубцев разговорился и вспо­минал молодость, сетовал, что тайга сгубила его жизнь.
     Незабываемые два дня, когда мы от озера Медвежьего переваливали через Агульские белки в долину Кинзелюка. Пётр Леонтьевич с обозом пошли в обход, через более проходимые перевалы, а пешая группа шла напрямик. И несмотря на тяжелейшие рюкзаки, изрядно пополненные мясом, и частые дожди (типичная саянская погода) мы не уставали любоваться открывающимися перед нами красотами. Круглые цирки, увенчанные вверху острыми зубцами скал. На северных склонах - снег. В чаше цирка зеле­неет и синеет озеро, из которого вытекает ручей, давая начало реке. Вот облака заволакивают всё, идём как в густом молоке, за три шага ничего не видно. Становится холодно, стынут мокрые ноги и руки. Облака рассеиваются, и в разрывах их возникают громады гор - высокие, чёрные. Одна вершина выставляется над другой, подмигивает снежниками, как бы говоря: "А я ещё выше".
     Медведи, маралы и олени чувствуют себя здесь хозяевами и не очень боятся нас. Идёт группа из тринадцати человек, да ещё с разговорами. Неожиданно из кустов выбегает марал, метрах в двадцати от нас. Мы в восторге, восторг переходит в восторженный вопль, когда следом за маралом из того же куста выскакивает медведь и неспешно, не очень грациозно убегает от нас вверх по склону. А один медведь на перевале отошёл от нас, сел и с интересом наблюдал за нами, пока мы не ушли вниз.
     На подходах к Грандиозному мы сердечно распрощались с нашим Колбасой, лошадьми и Тарзаном. Они возвращаются обратно. Рассчитались с Петром Леонтьевичем - по 50 рублей за коне-день и ему 1200 рублей. (до денежной реформы 1961 г. – сумма примерно соответствует средней зарплате. Прим. ред.)
Он был растроган и всех нас очень хвалил, так до конца, наверное, не пове­рив, что мы не географы, не геологи, а ходим добровольно по лесам и горам в отпускное время на свои деньги.
     Остались мы со значительным грузом, Взвесили и распределили общест­венный груз, получилось по 31 кг на парня и 22 кг на девушку. Общеиз­вестно, что нужда и лишения рождают у человека гениальные мысли. Когда мы, навьючив чугунные рюкзаки, несколько часов ползли в гору через вале­жины и камни, у нас вместе с потом вылилась единая идея - лабаз! Ну, конечно же, лабаз! Оставляем часть продуктов, сбегаем на пик, вер­нёмся обратно - и на Кизыр. Лабаз мы сделали очень просто. Мы с Витькой взобрались на кедр, на верёвках подтянули мешки с продуктами, привязали их к сучьям и, слезая вниз, обрубили нижние сучки и ободрали кору с дерева. Вокруг ствола привязали стреляные гильзы и старый тапок для запаха.
     Перед нами - пик Грандиозный! Капитальный, неприступный, суровый - так он выглядит с северной стороны. Бока его в частых пятнах снежников. Рядом с главной вершиной слева висит толстый ледник, из-под него низвер­гается водопад. Второй ледник ещё левее, уступом ниже. Основная вершина тупая, покрыта снегом. Сейчас на ней отдыхает облако. Напрямую пик не взять - отвесные стены. Восхождение, по-видимому, будем делать справа: выйдем на хребет и траверсом пойдём на вершину.

     В день штурма Грандиозного подъём состоялся в 5 часов утра. Парадный завтрак, состоящий из лапши с тушёнкой и кофе, на восхождение вы­дали по 30 (тридцать) кусков сахара и по две лепёшки. В 6 часов команда построилась в шеренгу, и наш уважаемый начальник Вася Королёв сказал краткую, но внушительную речь. Если бы в эту минуту на нас поглядел профессиональный альпинист, он не согласился бы вести такую группу на восхождение. Одеты кто во что горазд: полубайковые ша­ровары, свитера, штормовки и просто рубашки, на ногах рваные ботинки или тапки, отдалённо напоминающие полукеды и т.д. В руках палки, дол­женствующие быть альпенштоками. Зато в глазах - задор, смелость, го­рячее желание взлететь на вершину орлами.
     В последнюю минуту перед выходом один из наших всё-таки остался.  Пробормотав: "Я сейчас догоню... Кассету...", он убежал в палатку. Далее оказалось, что Галя, наша рыжая хозяйка, совершенно не умеет ходить по крутым склонам. Она так сильно наклонялась над палкой, что её ботинки лежали на склоне и, естественно, скользили по траве и камню. Мы пытались её научить ступать правильно, но она говорила, что у неё так ноги не сгибаются. Суровый Вася приказал Андрюшке сопровождать Галю в лагерь, чем испортил на много дней настроение нашего поэта.
     Крутизна травянистого склона сменяется скальными стенками и "жандармами". Наконец, мы упираемся в отвесную гладкую стену. После совещания отправляем на штурм наших альпинистов - четверо из нас побывали по одному разу в альплагерях, имеют значки "Альпинист СССР". Двумя связ­ками они начинают карабкаться вверх. А что делать нам? Идти вниз или попытаться поискать обходной путь на хребет? Долго спорим, побеждает азарт. Времени ещё 11 часов, солнце только что осветило нашу долину полностью. Ползём вправо, параллельно хребту, через контрфорсы и ку­луары. Нервы напряжены, опасно. Чуть скользнёт нога, дрогнет под рукой камень, как внутри что-то опустится вниз и руки судорожно запарят в поисках опоры. Вниз летят разнокалиберные камни. Они стремительно падают по кулуарам, делая гигантские скачки и увлекая за собой другие камни. На одной площадочке мы сбиваемся в кучку и отдыхаем, съедаем по лепёшке с сахаром. Далеко, глубоко внизу видно ручей и наш шатёр.
     Миновав три контрфорса и кулуара, мы находим, наконец, выход на хребет. Радостно вопим. Западный склон намного положе и проще для подъёма. А по гребню хребта путь к вершине кажется не сложным. Даёшь пик! У всех подъём духа. Времени 13 часов. Пошли вперёд и вверх. Некоторые участки оказались довольно трудными. На четвереньках и животах проползли по гладкой скале над обрывом, пробрались через натечный лёд, через крупный курумник с "живыми" камнями. Вот отвесная стена и узенький карнизик в 10 сантиметров шириной. А справа вниз - ой-ой, глубоко. Идёшь, буквально присасываясь к стене. В 15.30 мы выбрались на снежную вершину Пика Грандиозного. Ура! Всеобщий восторг.
Погода на заказ. Солнечно, ясно. Обзор великолепный. Сейчас мы выше всех в Саянах. Выделяется пик Эдельштейна, Фигуристые белки. Хорошо видна Орзагайская группа вершин, гора Пирамида, на юго-востоке белеет пик Заоблачный. Мы оказались не первопокорителями Грандиозного. Ровно год назад группа из МИСИ побывала на пике и оставила записку. Ну что же, у нас тоже призовое место.
     Возвращаемся, последовательно забирая оставленные рюкзаки и одежду. Спускаться вниз по упомянутому карнизу гораздо страшнее. Видим четыре фигуры. Это наши альпинисты. Они дошли до ручки, смотрят отрешённо, на звуки не реагируют. Монька потом рассказывал, что он даже засыпал на страховке от перенапряжения, отключался. Ещё раз вспомнишь: "Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт". Однако с нами вниз ребята идти отказались. Для них уже было делом чести взять вер­шину.
     С хребта в родную долину мы спускались с комфортом. Нашли кулуар с мелкой осыпью и поехали вниз вместе с камнями. Перебирая ногами, а то и скользя, опираясь сзади на палку, мы быстро неслись вниз и громко шумели от удовольствия. Время от времени мы осаживали коней и припа­дали к голубике. Она ещё не совсем поспела и была кислая, но наш врач Нина уверяла, что в ней пропасть витаминов. Так мы весело летели, пока один из камней не догнал Шуру и не стукнул её по затылку. Удар при­шёлся скользящий, у Шуры прибавилась шишка, а у нас убавилась прыть. Вниз мы съехали потные, радостные, с оборванными каблуками и подмётками. В лагерь мы вошли строем и с лихой песней: "Ты встречай нас, чарка, на привале, Обожги, родная, как огонь..."
    Уже в абсолютной темноте в лагерь пришли альпинисты. Они тоже побывали на вершине Грандиозного и тоже были счастливы. Много ли человеку нужно для счастья?
     Наступила ночь. Ручей поёт нескончаемую песню, вечные звёзды смот­рят ясными глазами на землю, на людей, на их маленькую хлопотливую жизнь. Мир движется, волнуется, шумит. А в шатре под стенами Грандиоз­ного крепко спят герои - восходители. Они ещё не съели вместе по пуду соли, но они узнали друг друга навсегда, они познали величайшее чело­веческое чувство - чувство дружбы.