Nolite judicare et non judicabimine
Не судите, да не судимы будете
АРЕСТ
Пасмурное и очень позднее утро 5 ноября 2008 года началось ничем не бестолковее обычного. День изначально планировался пустым, хотя к вечеру мне и потребуются некоторые усилия, чтобы собрать дорожную сумку для поездки в Питер. Но это быстро.
Ровно в 9:00, не просыпаясь и не открывая глаз, я нащупал телефон и привычно выключил противно пикающий будильник. Вставать и вылезать из-под тёплого одеяла решительно не хотелось. Повернувшись на другой бок, я постарался ухватиться за ускользающее удовольствие прерванного сна.
— Oh my! Oh my! Wake up! Wake up! You are late! Hurry! Hurry! — дребезжащий механический голос заставил меня подскочить и тупо уставиться на прикроватную тумбочку. Там, рядом с ночником, истошно орал восьмидюймовый Чарли Чаплин с циферблатом на брюхе.
— Ну ты и гнида! — вырвалось у меня, пока я ошалело крутил его, вспоминая как эту мерзость выключить. Этот детский будильник годами валялся в кладовке. Но вчера я на него случайно наткнулся и весьма опрометчиво отважился показать домочадцам откуда должны расти мудрые мужские руки. Вот и расплата за потраченные новые батарейки. — Эфебоид неблагодарный, понятно почему от тебя дети отделались. — наконец, ткнув в кнопку на котелке ухмыляющегося мерзавца, я наконец заставил его замолкнуть. Господи, только ещё без пяти полдень!
Нет, я не лентяй – просто пассивный оптимизатор. Лучше переспать день, чтобы не мучаться ночью.
Позёвывая и почёсывая место, нагло лишённого радости финала сновидений, я пополз на утренний моцион .
— Твою же мать, — с чувством вырвалось у меня, когда я обнаружил, что унитаз категорически не собирается смывать содеянное. Потребовалось несколько нажатий на тугую спусковую клавишу, чтобы со всей очевидностью вспомнить об объявлении, которое уже месяц косо висит на стеклянной двери в подъезде нашего дома. Прямо как сейчас вижу, как неделю назад там отклеился один стикер, но ни одна зараза и не подумала это безобразие исправить. Я все последние дни наблюдал за такой вопиющей безалаберностью.
И почему я никак не привыкну к постоянным изменениям?
Наш предприимчивый и вездесущий управдом, носящий здесь гордое звание talonmies, предусмотрительно, как и обещал, ещё с ночи всю воду в доме отключил, во избежание последствий от соблазнов несознательных жильцов. А вот тут я у него на счету далеко не последний.
Точно, сегодня до обеда должны были проявиться очередные особо въедливые менеджеры по унитазам и что-то там своё планово проверять. Как результат таких вдумчивых расследований, уже со следующего месяца можно ожидать очередную стаю счетов на исправление выявленных ими своих же недостатков. А у нас в квартире два туалета!
Я не против проверок и иногда даже теоретически приветствую. Идея грамотная, только вот раздражает, что исполнителями работ обязательно выступают те же самые компании, чьи «независимые» эксперты так удачно выявили угрозы, якобы потенциально наносимые жильцами самому существованию нашего беззащитного дома. Тут одной удачи мало, тут особый талант просматривается.
За последние несколько лет мы уже пережили обязательный плановый ремонт крыши, затем полную замену утеплителей стен, сделанную вечно матюгающимися эстонскими шабашниками. Затем последовала очередь унитазов и кранов. А совсем недавно установили сверхсовременные окна, одобренные зелёными экологами. И сразу за этим, явно ликвидируя какие-то складские излишки, заменили все дверные замки. Наверно, чтобы завистливые гости такую красоту не спёрли.
Наше коллективное мнение о реальной необходимости ведения работ с таким размахом в расчёт ни разу не принималось. Зато все самостоятельно привнесённые жильцами буржуазные излишества, типа спутниковых антенн, цветных стёкол на балконах и прочие отклонения, признаются либо как портящие фасад дома, либо не соответствующие куче регламентов обустройства внешних и внутренних помещений. Они моментально пресекаются на корню с неизбежными последующими штрафами.
Единообразие обязаловки у нас выдерживается строго и неукоснительно. Раз поступило очередное мудрое решение неизвестно откуда, то точка. Выполнят и не поморщатся. А если нет денег на очередную управдомовскую блажь, значит, бери очередной банковский кредит или срочно меняй жильё. Выбор вполне достаточный. А если кому не нравится, то как советовал незабвенный тов. Остап Бендер: «Обратитесь во Всемирную лигу сексуальных реформ». Там уж точно подскажут что и куда.
Зато я нашёл единственный неоспоримый плюс. Соседям-жильцам уже давно не требуется объяснять, что лифт, пока оставленный без внимания, и так наш. К нему не надо привлекать интерес посторонних разными мародёрствами с художествами. Так что даже менеджерам по лифтам пока не удалось с наскока впихнуть невпихуемое. А если вдруг задумают, то эта замена будет для меня последней каплей.
Я ещё раз хмуро посмотрел на закрытую крышку унитаза.
Мои ранние семейные пташки быстренько использовали всю доступную воду и тихо смылись. Для меня, даже с позднего утра сонного и раздражительного, это стало коварным ударом. Негромко напевая: «Нас утро встречает раз вздетым...», я понял, что наступила суровая побудительная причина срочно слинять из дома. Чтобы потом к вечеру тихонько вернуться и смыть неосторожно оставленные непристойности. Все ключи у talonmies есть, так что тут никаких проблем не ожидается. Его ищейки без помех к унитазам проскользнут и пусть себе замеры берут. Правда будут неприятности в виде некоторой излишней пахучести. Но это их профессиональные трудности. Ребята привычные и стойкие. Это я потом перед talonmies буду стыдливо краснеть и даже пошаркую ножкой. Нам плевать, не привыкать. Да и английский он знает через пень-колоду.
Чтобы сохранить последнюю каплю самоуважения и превратить постыдное бегство в победное отступление, предстояло срочно замутить квазиважную встречу с каким-нибудь таким же деятельным бездельником. Но только в проветриваемом публичном месте с прямым доступом к местам общего пользования. Тут как раз одна такая забегаловка очень удачно расположена со мной - по соседству в крупном торговом центре Myyrm;nni с гордым финно-английским названием Ravintola «Red onion», которая мною давно была вполне обоснованно переименована из ресторана «Красный лук» в трактиръ «Горе луковое» . Это такое причудливое смешение бара, ресторана, танцплощадки и зала игровых автоматов. Расслабляющегося народу там днём всегда мало. Главное достоинство, что здесь имеется прекрасно оборудованная и, что самое главное, довольно большая курилка с мощной вытяжкой и нормальным людям, чтобы не задохнуться, не приходится выползать на улицу, где под суровыми взглядами прохожих надо стыдливо и сиротливо жаться к грязным стенам.
Минусом, и весьма существенным, было то, что, как и почти у всех подобных заведений, расположенных рядом со станциями местных железных дорог, здесь наличествовала просто неистребимая, даже скажу, маниакальная страсть до самого обеда сбагривать ранним жаждущим пташкам подкисшее пиво. Проверено долгими экспериментами. Практичные финны явно с большим пониманием отнеслись к знаменитому «экономично-экономному» совету нашего многозвёздного Бровеносца. Дурной пример он как всегда заразителен и не признаёт границ и идейных противоречий. Тут даже не надо заумно тянуть его кустистые брови на лоб. Жаль, но не прокатит наша высшая математика студенческих лет, вводящая в ступор продавщиц пивных баров, когда мы тыкали в табличку на прилавке и громко возмущались: «А вот тут чётко указано «Требуйте долива пены после отстоя пива» . Тут всё гораздо провинциальнее и прозаичнее.
Оставался выбор за вечно доступным собеседником. Хотя тут и думать особо не надо. Он сразу пал на Herra Sami Repo. То бишь господина Сами по фамилии Репо. Это однозначно и всяко пустая трата времени, но под формулировку мелкий деловой тусняк вполне проходит. И моя совесть будет спокойна, и своевременная очистка организма обеспечена.
Полный баланс внутреннего и внешнего равновесия - мой личный кришнаитизм в действии.
Господин Репо, как и ожидалось, чрезвычайно бурно и охотно откликнулся на моё предложение встретиться и пообещал скоро быть. Оставалось только ждать и заранее морально готовиться. Я взял первую пробную кружечку пивка, полюбовался на стойкую пену, грустно оценил слегка проступающий рыбный душок и вздохнул. А ведь сколько раз предупреждала моя незабвенная бабуля: «С утра не бери в рот грязного, а в голову дурного». Ждать непутёвого финна придётся долго, но хоть со всеми удобствами. Сделав первый оценивающий глоток, я стал меланхолично рассматривать ранних посетителей.
Репка, как обычно явившись с большим опозданием, выглядел немного помятым и довольно бледным. Под мышкой у него была зажата чуть ли не метровой толщины пачка подозрительных бумажек и ярких буклетов, которые он с ходу суетливо стал мне подсовывать. Я вяло отпихивался, но всё же пришлось принять и сложить на свой край стола.
Был Репка первые полчаса вполне объяснимо косноязычен и невнятен, но, усвоенные в России навыки по экспесс-опохмелу, помогли ему быстро войти в норму. Оклемавшись, он стал привычно громко и напористо вещать о простоте и гениальности его очередной затеи. Суть его нового грандиозного проекта была проста и элегантна как воздушный шар из чугуна, но с продвинутым навигатором. Дабы не затерялся в нашем вакууме.
Он был в далёких родственных отношениях с только что назначенным директором какой-то богом забытой датской компании, где распилили общие деньги Евросоюза и установили новые производственные линии по выпуску элитной бытовой техники довольно широкого ассортимента. При личной встрече эта пара собутыльников, явно далеко не за первой рюмкой чая, быстро зауважали друг друга, но тут Репка возбудился и увлёк отсталого родственничка небывалыми перспективами и безграничными возможностями российского потребительского рынка. Правда, с присущей ему скромностью, умолчал, что надо будет этак слегка потеснить засевший там намертво китайский и прочий азиатский дешёвый ширпотреб. Но он напирал на то, что можно обойтись без особых финансовых вливаний в раскрутку, если задёшево привлечь какого-нибудь туповатого, но шустрого русского, имеющего небольшой налёт европейской цивилизованности.
От нечего делать я довольно долго и терпеливо, ну прямо-таки стоически, даже где-то уже по-спартански терпел, выслушивая описания невероятных чудес предлагаемой техники. Даже безропотно смотрел каталоги и чрезвычайно редко вставлял свои комментарии. У Репки безусловно был талант коммивояжера, который раз за разом пытается втюхать незаменимый набор пластиковых контейнеров для микроволновки кондовому русскому селянину, который всё ещё нагло и недемократично пользуется в своей землянке дурацкой печью на дешёвых дровах в период буйного расцвета мирового научно-технического прогресса.
Слегка затомившись, я переключился на обдумывание такого малоиспользуемого в последнее время понятия, как коммивояжер. И вдруг подумал, что французское commis voyageur как раз созвучно и очень точно описывает ситуацию, в которую меня так жаждет сейчас втравить Репка. Если я с этим проектом появлюсь в Питере, то буду точно выглядеть как комик с вояжем. Не в бровь, а в глаз. Сегодня и только раз на вашей арене проездом. Типа, господа колхозники, учёные уже точно доказали экспериментами, что на безрыбье и кулак – сговорчивая блондинка. Особенно, если учесть, что Репка (ну совершенно невинно, конечно) забыл убрать из своей калькуляции местный НДС к которой ещё и налепил свой жирный процент. И получится на выходе домашний холодильник по цене промышленного рефрижератора. Мечтатель, однако. Меньше бы слушал разных анекдотов про новых русских.
К исходу третьего часа Репкиного монолога у меня уже определённо разболелась голова, а от этого просто скоффского пива во рту устоялся вкус мыла, выдержанного в рыбьих потрохах. И потихоньку начинался такой отстойный мутильник, что даже селезёнка ненавязчиво запросила о пощаде. Что бы отвлечься, да и просто из врождённой вредности, я алаверды рассказал Репке пару коротких, но нравоучительных баек об исторических судьбах людей, слишком азартно работавших с Россией. И самое удивительное, что эти индивидуумы были счастливыми обладателями паспортов Российской Империи. Первая байка была посвящена большому другу всего советского народа - миллиардеру Armand Hammer, сыну одесских евреев, но с пролетарским погонялом Арманд (вроде как от Arm and Hammer - серп и молоток), а вторая - шведскому финну (или финскому шведу?) из семьи российских эмигрантов с длиннющим именем Arvo Gustav Halberg, который взял себе, как он сам считал, истинно американское имя Gus Hall, так и вошедший в историю коммунистического движения как Mr. Ass Hole (мистер Дырка-От-Задницы) .
В ответ Репка рассказал достаточно забавную историю, как его отец был причастен к авантюре с Гостелерадио СССР, в результате чего Финляндия долго и весьма выгодно использовала дармовую советскую телепродукцию .
«Ну всё, хорошего понемножку, — твёрдо сказал я себе, — Время мы тут благополучно убили, естественные потребности удовлетворили. Пора и честь знать». Этот финский прожектёр всё своё уже получил, любые мыслимые и надуманные рекомендации он тщательно записал. Хотя уже завтра к вечеру опять где-нибудь эти свои записки потеряет, и будет снова набиваться на встречу с очередной бесконечной говорильней. Это просто какой-то местный вариант наглядной агитации: «Хоть семь раз отмерь, а всё равно от дисканта не избавиться».
— Знаешь, Сами, — я очень боялся, что мой голос сейчас зазвучит излишне задушевно и Репку опять неудержимо утянет в пустую трепологию, — ты мне подготовь все необходимые документы, ну там копию твоих генеральных агентских прав, буклеты на технику, цены по базису поставки... всю эту обычную бумажную лабуду. Я завтра собираюсь в Питер и переговорю там с теми, кто реально сможет это взять по предоплате, да и вообще... — мои мысли от явного перебора пива мягко уплывали в сторону. Перед глазами очень отчетливо нарисовалась прямо таки объёмная цветная картина того, как я с превеликим наслаждением засовываю Репку в новенький датский навороченный холодильник, а из пикантного места у него торчит не менее навороченный датский миксер. В кулаке у меня крепко зажат шнур с очень навороченным датским штепселем, и я этот штепсель настойчиво тыкаю в такую родную обшарпанную, но абсолютно неподатливую российскую розетку. — ... Сами, дорогой, ну, ты же профессионал, собаку съел на поставках в Россию, — я наконец окончательно вынырнул из своих грёз от своей крайней неубедительности в голосе. Но закончил уже твёрдо, пытливо, аки твой Штирлиц, этаким шалым бараном пялясь ему в глаза, — Просто учти мои пожелания. Сделай реальный бизнес-план. А сейчас я должен бежать. Совсем забыл. У меня тут халтурка ещё незаконченная осталась.
Сами открыл и закрыл рот, потом укоризненно помотал головой, на секунду задумался и, наконец, хитро улыбнувшись, радостно сообщил:
— А у меня всё готово. Вот здесь, всё, что ты просил, — с этими словами он отделил из своей кучи увесистую пачку бумаг,— Сам же мне по телефону сказал, что эта наша встреча будет без конкретных деталей... — я только вздохнул, принимая плоды его неуёмной работоспособности. Полдня убили на пустую говорильню. И это, оказывается без деталей. Красота. — ... а только обсуждение генеральной схемы работы и моих предложений, — закончил он.
— Да, да, конечно, — ну убей меня, не помню я ничего из последних телефонных разговоров с Репкой. За время этих весьма и весьма продолжительных бесед с ним я успеваю сделать массу своих дел, изредка разбавляя его непрерывный монолог своим глубокомысленным мычанием. Спасибо изобретателю громкой связи. Это годами проверенный и самый надёжный способ с такими, как Репка, прослыть компетентным и приятным собеседником.
По большому счёту никаких конкретных дел я мутить вместе с ним в обозримой перспективе не собирался. Для меня он как второе запасное колесо в багажнике - места занимает много, а если выбросить, то потом жаба задушит. Вдруг его многочисленные дружбаны действительно что-то толковое надыбают? Были ж у него раньше весьма даже интересные предложения для того же Питера. Жалко, что проскочили мимо меня. Ох, как жалко. Но я никуда не спешу, посижу в засаде. Всему своё время. Местный лох не мамонт, не вымрет.
— Молодец, что всё так вовремя подготовил. Не ожидал. Вот что значит профессионал, — на лесть Репка падок и сразу размякает, чем надо сразу пользоваться. Это тоже апробировано уже не раз, — Ну, всё, я побежал. Уже опаздываю.
Я проворно вскочил и, незаметно поморщившись, взял в левую руку совершенно ненужную мне пачку бумаг, а правой энергично потряс его вялую и потную ладонь. Привычно растянул губы в американской улыбке all right, потом внимательно посмотрел на настенные часы, изобразил озабоченность и деловой походкой, но весьма шустро покинул «Горе луковое». На моё счастье Репка остался сидеть и доводить своё здоровье до только одному ему известной кондиции. И это очень даже неплохо. Иначе прощание могло бы надолго затянуться.
А у меня впереди ещё магазин и вечерняя головоломка о том, где, как и в чём я умудрился вчера проштрафиться перед женой. Вот это действительно серьёзная задачка. Здесь Чапаю долго думать надо. Главное обделаться легким испугом. Потому и обещал сегодня жене роскошный ужин.
Теперь вот предстоит протолкаться в торговый центр через нарастающую толпу безликих целеустремлённых людей, спешащих с работы за вечерними покупками. А мне сейчас надо быстро прикупить хороший кусок парной говядины и кучу замысловатых ингредиентов. Я не садист, но этот кусок раскормленной стероидами аргентинской бурёнки сегодня получит свою негуманную пытку на медленном огне. Пока с меня самого в это время будут методично снимать шкурку наставлениями с самыми ржавыми моральными зубьями.
Чёрт! Не забыть бы это проклятое кьянти. Причём обязательно кьянти. В винах я вообще не разбираюсь. От слова никак. Может только по цвету, если у бутылки стекло прозрачное. Но четко знаю, что именно это вино, красное как кровь Юпитера, сделано из винограда Санджовезе (Sangiovese). Такое имечко сразу и не выговоришь, но если разложить на разные упрощённые составляющие sand-жо...-везе, то в мозгах залипает намертво. Песок в заднице - к везению. Видно тамошние нудисты имечко подбирали. Они по мозолям и геморроям самые продвинутые.
Я чертыхнулся, зацепившись за чей-то локоть. Чуть не сбили с мысли. Ах, да, сей мясной деликатес, так удачно мною подсмотренный в одной из передач для домохозяек, оказался на удивление лёгким в приготовлении и вполне съедобным. Хотя при каждом упоминании о кьянти в моей голове начинает крутиться человеколюбивая цитата, изречённая незабвенным Ганнибалом Лектером . Надеюсь, что наше домашнее застолье пройдёт без заморских бобов и дружелюбнее, что послужит искуплению каких-то моих грешков, которых я пока за собой никак не могу найти. И зачем только жена сурово хранит партизанское молчание? Но явно предгрозовое. А такое надо быстро гасить, не доводя до неминуемого взрыва с посудными осколками.
Мне потребовался почти час, чтобы выпутаться из полок и витрин, озвереть, но полностью затовариться к предстоящей готовке. Время катастрофически поджимало и я, изогнувшись буквой "зю" под весом тяжеленого пакета в одной руке и скользких репкиных бумаг в другой, петляющим аллюром потрусил к дому.
Перед входом в парадное я, злобно косясь на так и не снятое объявление, вспомнил, что напрочь забыл заскочить в Alko за кьянти. Негромко ругнулся. В ответ неприятно обдало устоявшимся пивным душком. Явное начало перегара. За парфюм это уж точно не сойдёт, да и жену не особо обрадует. Ругнулся ещё раз. Не помогло.
Я вошёл в подъезд, поставил на чисто вымытый пол расползающийся пакет и пошарил по карманам. Ничего пригодного для укрощения неприличного скоффского амбре так и не обнаружил. Я пару раз шумно вдохнул и выдохнул. Улучшения снова не последовало. Остаётся смириться.
— Мужчинка должен быть слегка поддат, угрюм, вонюч и волосат, — негромко продекларировал я, небрежно отдав свободной рукой пионерский салют. Не, такое сегодня перед женой не прокатит. Затем голосом телевизионного диктора продолжил, — Во время приготовления вкусной и здоровой пищи обязательно рекомендуется принять чего-нибудь освежающее. Пара колечек лука и долька чеснока придадут пикантный аромат, сводящий женщин с ума.
Я похмыкал, отметив слишком явное превышение хмельной придурковатости над утонченной игривостью, подхватил пакет и поднялся к своей двери. Мельком отметил изрядно запылившийся небольшой аж поза-позапрошлогодний рождественский веночек над дверным глазком, снять который у меня всё никак не доходят руки. Удручённо вздохнул, с трудом нащупал ключ, с третьей попытки вставил, повернул и, наконец, ввалился домой.
Всю длинную прихожую занимали незнакомые люди. Много людей. Прямо перед входной дверью на кухонной табуретке сидела какая-то неопрятная дама.
«Ба, билетёрша! Видать жена из ужина платное представление задумала, — весьма странно отразилось увиденное в моей голове, а сам я, слегка напряжённо улыбаясь, и стараясь только вдыхать, протиснулся бочком мимо дамы и стал просачиваться на кухню. — «Нет, это точно один из наших сортиров прорвало и трубу забило. Теперь начались разборки с соседями. А может и хуже. По большому залило. Или завалило. Намертво».
За мной на кухню зашёл белобрысый мужчина средних лет.
— Do you speak English? — неприветливо спросил он.
— Да, — а в голове вдруг ехидно прозвучало: «Дую, но маловато. Залить точно не хватит». На меня такое иногда находит. Пьяная бравада как защитная реакция. Надо только постараться держать себя в руках. Если получится.
— Меня зовут Vesa Piskanen.
«Здравствуй, Веса-Весилёк, получил дерьма поток?» — я глупо хихикнул от накатившего игривого перла, — «Хотя тут явно не Piskanen, а по крайней мере Kakkonen требуется». Покачнувшись, я понял, что пауза затягивается. И со стороны я, видно, выгляжу не очень. Надо выкручиваться.
— Меня зовут Дмитрий. Если хотите Timo. Что-нибудь случилось? — мой голос вдруг стал предательски слащав, как у нашкодившего кота. Говорить я пытался чуть в сторону и вниз. Рано пока травить проверяющего. Да ещё и при исполнении.
— Я инспектор Восточного таможенного округа. А это ордер на ваш арест. — Он раскрыл и сунул мне в лицо бумагу явно официального вида.
Я, ничего не понимая, тупо уставился в листок. Ужасно захотелось голосом Арни Чернонегрова прогнусавить типа: «Какие ваши доказательства, господин Письканен? Уже провели экспертизу? Но это не то, что вы думаете». Но я сдержался. Этот явно не оценит. Да и фамилия у него какая-то несерьёзная. По такому случаю явно нужен какой-нибудь солидный такой Huovinen. А его фамилия вызывает только жалость к обладателю. Правда, только среди нас, циничных русскоговорящих сомнительной трезвости.
— Ну и в чем я обвиняюсь? — неожиданно прорезалась этакая лёгкая игривость. Явно от таких непоняток. Или всё же от перебора пива? Таможня что, устроила тайный бункер где-то пониже подвала? Или у них там конспиративная нора из которой нахально вынудили всплыть?
— Вы обвиняетесь в уклонении от налогов в особо крупных размерах! — торжественно и внятно отчеканил Василёк.
«Лучше уж всех залить, чем самому в дерьмо вляпаться». — еще на автопилоте подумал я, мужественно пытаясь сфокусировать свой взгляд на документе, который всё ещё маячил перед моим носом.
— В присутствии понятых у вас проводится обыск, и изымаются орудия преступления ...
«Это унитазы что ли?» — чуть не ляпнул я. Что-то мне никак не въезжалось в ситуацию. Слишком уж сюрреалистично. И эти сантехники границы так неожиданно на голову свалились. Мне бы сейчас пару стопок для прояснения. Да и мужик какой-то странный, всё бормочет, не угомонится. Я напрягся и стал вслушиваться.
— ... вас сейчас доставят в Лаппеенранту для допроса, — голос у Василька вдруг стал скучным, — Соберите личные вещи и документы. Медикаменты, если нужно. Выезд через десять минут.
«Приплыли. Бред какой-то», — я машинально кивал, а в голове теснились обрывочные мысли, — «А от меня пивом несёт как от бомжа... мясо теперь точно не успею сделать... да и вообще ничего не понимаю... А зачем, кстати, медикаменты? Они что, меня пытать там собираются?», — но я мудро решил обойтись без уточняющих вопросов, — ОК. Я сейчас буду готов. Сколько времени займёт допрос?
— Следователь решит. Возьмите только самое необходимое. Это может занять несколько дней. А может всё закончится быстро. Зависит только от вас, — Василёк демонстративно повернулся ко мне спиной и принялся преувеличенно внимательно разглядывать кухню.
Я помотал головой. Нет, ну точно поганый день. Да ещё с выездным театром абсурда до полного безобразия. А может это меня мучает такая яркая пост-алкогольная астения? Может грибочки там в пиво попали по недоразумению? Или я вообще сплю в отрубе? Типа, уже наступает утро, а я никак не проснусь после вчерашнего перебора? За что тут надо пощипать?
Я, как сомнамбула, натыкаясь на все углы и шныряющих обыскивателей , кое-как собрал вещи и наткнулся на Весу-Василька.
— Я могу попрощаться с детьми?
— Да, но очень кратко. Мы уже опаздываем.
Дети сидели по своим комнатам более раздражённые этим неожиданным вторжением, чем испуганные.
— Ну и что ты натворил? — голос у старшего был откровенно негодующий.
— Пока не знаю. Я так и не понял, с какого рожна здесь таможня торчит. Поеду - разберусь. Остаёшься за старшОво, — но бодрости в моём голосе явно недоставало.
— Ага. Давай там побыстрей. Мне дипломную работу надо дописать. А то болтаются тут всякие уроды. Уже достали своими тупыми вопросами. Всю комнату перевернули и загадили. Свои территории ещё не видел? Сходи порадуйся.
— Догадываюсь. Ну, пока, — я неловко пожал его руку и под чьим-то бдительным надзором проследовал в комнату к младшему.
Тот лёжа читал книгу, демонстративно игнорируя копошащегося у него в компьютере очередного сыскаря-изыскателя.
— Ты надолго уедешь?
— Философский вопрос. Это не командировка. Знал бы - сказал. Приглядывай за старшим и успокой маму, когда она вернётся. Я через день-два буду дома. Держитесь тут.
— Если что - звони.
— Обязательно, — я взъерошил ему волосы и вышел в коридор.
Другое поколение. Дальше вялого любопытства и желания поскорее избавиться от нежданных гостей у них не заходит. Парадокс, но в этом их сила. Я решительно повернул к входной двери. Рядом опять материализовался Веса-Василёк. За его спиной замаячил ещё кто-то.
— Я готов.
Василёк открыл передо мной дверь, затем быстро обогнал на лестничной площадке и, не оглядываясь, пошёл вперёд. Сзади затопали, но я не стал оборачиваться. Ну, не в побег же срываться. Я и так, как аквариум с пивом. Сначала лучше помучаюсь, но разведаю, к чему эта свора прицепилась.
Когда вышли на улицу, то обнаружилось, что за мной следуют ещё трое конвоиров. Солидный эскорт. Видно нет у людей других важных дел. Или я стал представлять собой важную птицу. Надеюсь, что не птицу-говорун.
Меня подвели к совершенно гражданскому Opel Astra Sedan. Открыли заднюю дверь и молча, но настороженно стали наблюдать. Я вздохнул, швырнул пакет с собранными впопыхах вещами и неуклюже плюхнулся на заднее сидение.
— «Чёрный воронок» бежит, качается, — негромко пропел я, — Тра-та-та кончается. — Ни фига я песню про этого Чебурашку не помню. Мне ближе старый добрый студенческий вариант с фугасом . В нас вбили другие ценности и у нас иные нравы.
Дверца, наконец, захлопнулась. И сразу обнажилась её подлая сущность. Ни одной ручки с внутренней стороны не было.
— Замуровали, демоны, — произнес я без всякой злобы, глядя на совещающихся рядом с машиной Василька и слуг закона, — И что-то мутит меня. А если не сдержусь? Перегородки нет. Будет им подарочек. Потом честно объясню, что от волнения все чакры раскрылись, а моя гнилая сущность завибрировала и неудержимо рванула наружу в астрал, вот я и ... облажался.
Как и в детстве, я живо представил себе страшную картину мести. Почмокал губами. Поёрзал, поудобнее устраиваясь, и покачал головой.
— Это значить усугУбить, — некстати вспомнилась заразная манера меченного Перестройщика толкать речи с его неистребимой привычкой гэкать на южнорусский манер, — УглУбить... и усё похерить.
Нагадишь тут, а они возьмут и почки отобьют. Кто их знает, на что сподобятся при исполнении. Да и пара часов езды без противогаза не пойдёт на пользу моему нежному организму. А то вообще чистить заставят. Лучше перетерпеть или как это будет ласково? Переблюэть?
Наконец отделилась парочка мужичков, молча заняла передние сидения. Оценили, что я пристегнулся, и мы тронулись. В машине быстро стало теплеть, и я как-то непроизвольно задремал. Безо всяких тревожных мыслей. Шесть кружек пива явно такому способствуют.
Проснулся я от лёгкого толчка. На меня бесстрастно смотрел один из конвоиров:
— Выходите. Будем ждать другую машину.
— Мы что, сломались?
— Нет. Ждём другую машину. Она отвезёт вас в Лаппеенранту, — голос у него был монотонный и без всяких человеческих эмоций.
— А где мы сейчас?
— Это граница губернии. Место передачи вас местным полицейским.
— Покурить можно?
— Вон там место для курения. Курить только возле него. Если попытаетесь отойти, то наденем наручники. Не забудьте свой пакет.
— Буду стоять как raato . — «Сострил, называется», подумал я, глядя на озадаченные лица обоих конвоиров, — Буду стоять без движений, — быстро поправился я, — Мне идти с вами или самому?
— Мы будем ждать в машине.
Остановились мы на краю какой-то захудалой автоматической заправки, сиротливо приткнувшейся посреди подмёрзших полей. До курилки всего пару шагов. Особо не подёргаешься, да и когти рвать тут некуда. Славное местечко. Хотя далеко вдали зазывно переливается реклама. Я быстро прикончил сигарету и подошёл к водительской дверце.
— Спросить можно?
— Да.
— В чём я обвиняюсь?
— Не знаю.
— Куда меня сейчас повезут?
— В Лаппеенранту.
— В какое место?
— Не знаю.
— Но сейчас уже вечер, а мне ещё нужно забронировать номер в гостинице.
На лицах обоих конвоиров проявились какие-то намёки на интерес. Они негромко посовещались.
— Всё узнаете у полицейских, которые приедут за вами. Можете ещё покурить, — стекло поползло вверх, отрезая меня от источника такой бесценной информации.
Через полчаса, выкурив ещё три сигареты и уже совершенно закоченев, я опять подошёл к машине. Стекло медленно поползло вниз.
— Можно нам вон там попить кофе? — я махнул рукой в сторону далёких огней.
— Нет.
— Почему?
— Там начинается другая губерния. Ждём машину.
— Когда она будет?
— Не знаю.
— Может, тогда я в салоне подожду, а то здесь холодно?
— Нет.
— Почему?
— Ваша машина скоро будет.
— Как скоро?
— Очень скоро.
Вновь очень содержательно и познавательно. Прошло ещё минут десять. Я стал ненавязчиво подрагивать и слегка поклацывать зубами, всем своим видом показывая, что если не моё такое честное-пречестное слово, то точно сейчас бы начал половецкие пляски, чтобы хоть как-то согреться.
Конвоиры-садисты смотрели на меня совершенно равнодушно. С величавым достоинством истуканов, колонизировавших остров Пасхи. Настоящие душевные финские парни. А, между прочим, ноябрь на дворе и температура в минусах. Я стал притоптывать, внимательно следя за амплитудой движения ног. А то подумают, что готовлюсь к рывку. Буду дальше тут куковать, но уже в наручниках. И вымру как лапландский летучий дикий зверь.
Вдалеке показались одинокие огоньки. Прибыли, долгожданные. Неторопливо подъехала синяя Opel Astra. Интересно у этих таможенников даже денег на нормальную машину не нашлось? Учились бы у российских коллег. И сейчас бы рассекали на достойных внедорожниках.
Мои конвоиры синхронно выползли из своих тёплых машин и стали там что-то тихо обсуждать. Видно им страсть как приспичило перетереть о своём, о сокровенном. Глядя на эту четверку я поймал себя на мысли, что совершенно не могу различить с кем приехал и с кем поеду дальше.
Готов голову отдать на отсечение либо это четыре брата-близнеца, которые одеваются в одном магазине, либо... а почему бы и нет? С финнов станется. Втихаря смастрячили где-нибудь на глухом хуторе аппарат для производства клонов. И налепили вот таких неразговорчивых белоглазо-белобрысых стражей Закона. Шлёпают же они телефоны. Хоть и корявые, но много. А что, очень даже правдоподобно. Такие клоны взяток не берут. Мозгов не имеют, им их инструкции вполне заменяют. Думаю, что и нормальный секс им противопоказан. Зато регулярно накачивается твёрдая рука правосудия.
Из интересных раздумий меня вывел один, видно местный старший:
— Садитесь в машину.
— А можно по пути выпить чего-нибудь горячего? Я совсем замёрз.
— Нет. Это не запланировано.
— А в туалет сходить?
— Нет. Только в пункте доставки.
Я вздохнул и поплёлся к задней дверце. Начинаю привыкать к своему месту.
Один из клонов забрал у другого мои документы. Потом оба неторопливо расселись по своим местам и машина медленно тронулась. Хельсинкские копии продолжали безучастно стоять и смотреть. Я вежливо сделал им ручкой и кривовато улыбнулся. Они слаженно, как дисциплинированные deutsche soldaten на плацу, повернулись и направились к своей машине.
Минут двадцать мы ехали молча.
— Всё человеческое им чуждо, — негромко сказал я сам себе, — Получили команду - довезли. Поступил отбой - назад, на базу. Жилы там подтянуть, давление в голове проверить...
— А можно всё таки остановиться? — это у меня сказалась потребность организма. Всегда так. Стоило только подумать о туалете, как сразу ужасно захотелось. И даже очень. Совсем как правильно пишут в медицинской энциклопедии: «Пиво после третьего литра применяется исключительно как сильное мочегонное».
— Собираетесь сейчас сделать заявление? — клон, сидящий на пассажирском сидении, в пол-оборота повернулся ко мне. Даже губы растянул. Лыбится что-ли? Силикон не выдави, терминатор.
— Что?
— Вам нужна бумага?
— Какая бумага? Да нет, у меня маленькое дело.
— Устное заявление?
— Жидкое. Текучее. Можно где-нибудь остановиться?
— Нет, — клон явно был разочарован, — Останавливаться нельзя. Через час приедем.
— Мне очень надо.
— Нет. У нас с собой нет одноразовых санитарных ёмкостей.
Не, ну просто убил и съел. А как я на ходу при такой тряске попаду в эту санитарную ёмкость? Я вам не местная кукушка-шнайпер. Да и своё добро куда попало совать не буду. От обиды как-то и расхотелось... до ветру. Всю малину обломали. Наши татаро-монгольские корни требуют чего-нибудь попроще. Полянку, да чтоб свежим ветерком обдувало. Вот тогда я такого понапишу... от всей широты души за вашу синебрюховку, которая всё никак не угомонится.
Некоторое время я размышлял о превратностях судьбы. И неожиданно громко и глупо хихикнул. Хоть здесь Бог миловал, что по большому не приспичило. Вот напал бы дристун и как миленький засовывал бы я себе эту сомнительную санитарную ёмкость как клизму. По самое не могу. Да ещё бдительно отслеживал, чтобы протечки не было. Прямо как космонавт. Представляю себе как там у них в ЦУПе:
«Позу принять. Изделие ввести.»
«Есть контакт!»
«Персоналу покинуть модуль. Поехали! В который раз тебе говорю, задумчивый. Не заставляй народ ждать. У нас турист на орбите. Неразработанный. Может не справиться и улететь. Кто станцию консервировать будет»?
Мысли опять вернулись к санитарным ёмкостям. Интересно как они выглядят? Не больничные же утки? С ними при тряске только хуже будет. Наверное, канистры какие-нибудь пластиковые или железные. С разными горлышками. Или бутылки большие. Интересно, стерильные или многоразового использования? Тьфу. Не, нам трэба только кошерная посудина.
Стала наползать дрёма в размышлениях о пользе канистр для полицейских на дежурстве (ох, как крепнут смутные подозрения, что мою-то они сами уже давно оприходовали!) и необходимости выпуска методического пособия «Канисутра» для начинающих.
Очнулся я от громко захрипевшей рации. Машина стояла в кирпичном боксе под ярко светящей лампой в прямоугольном рефлекторе. Сбоку была видна внушительная железная дверь. На стене наличествовал кодовый замок с прорезью для карточки.
«Как в приличном банке», — подумал я, потягиваясь. Хмель явно стал сдавать свои позиции. Но выхлоп, кажется, только усилился, — «Внести деньги легко. Вынести невозможно. Даже владельцу».
Клоны склонили головы друг к другу.
Я нервно забубнил:
— Телепатия у клонов, однако. Чукча умный. Сам догадался. Небритый Абрамович нам постоянно голливудские фильмы крутит. Теперь и оленей только на новейших канадских симуляторах ловим.
— Выходите, — клон как-то подозрительно стал меня рассматривать, — С вами всё в порядке?
— В полном, — я вылез в открытую дверцу, покачнулся, но устоял. Стал с преувеличенным интересом рассматривать замок. Чтобы не подумали чего.
Второй клон остался за рулём. Бдеть. Или бдить?
— Вы забыли вещи, — невозмутимость в голосе клона была просто поразительной.
— Извините, — я быстро засунул руку в машину и стал шарить в поисках пакета.
— Побыстрее, пожалуйста.
— Не могу найти, — пакет куда-то завалился, а из-за яркого, но косого света за спиной, на полу в салоне было ничего не видно. Я, наконец, нащупал его под водительским сидением и с натугой, но вытащил.
Клон наблюдал за мной без всяких эмоций. Как вечный лаборант с полувековым стажем работы, который в тысячный раз рассматривает судороги туберкулёзной палочки в особо гадком дерьме .
— Спасибо что подвезли.
— Пожалуйста, — равнодушно ответил он.
— Обратите особое внимание, что салон чист.
— Спасибо. Машину будут мыть сегодня. В соответствии с графиком. Теперь пройдите в дверь и ждите инструкций полицейского офицера.
— А вы кто? — непроизвольно спросил я, а в голове завертелось, — «Дык, мы это... шабашники. Здесь трубы перекладываем».
— Мы из патрульной службы.
— Извините за беспокойство.
— Об этом информируйте судью. Мы только исполняем полученный приказ.
«Ну, точно, запрограммированный клон. У меня глаз-алмаз, не проведёшь», — отстранённо подумал я. Может спросить его какая версия и объём оперативной памяти? Нет, память явно вставляют только оперативникам. А патрульные должны довольствоваться малым. Но с частыми обновлениями, дабы жизненной правды не нахватались. Особенно от русских. Здесь их теперь немерено. Как самых вредных вирусов.
— Проходите, — клон аккуратно вытащил свою идентификационную пластиковую карточку из замка и распахнул толстую металлическую дверь.
— Только после вас, — сделав галантный жест рукой почти тожественно произнёс я.
— Согласно установленным правилам, задержанный первым проходит в помещение тюрьмы временного содержания. Офицер конвоя входит за ним и следит за соблюдением законности и отвечает за правильность оформления документов.
«Допрыгаешься, опарыш питерский, со своими дешёвыми дебилизмами», — обругал я себя мысленно, — «Его сейчас замкнёт и он свою волынку на пару часов заведёт. С такого станется».
— Извините, — я слегка поклонился этак по-гусарски, прищёлкнув пятками. Такого и ломом не прошибёшь. Я для него нечто вредоносное хоть и с речевым аппаратом. Но ещё не до конца отформатированый под местные требования.
С любопытством заглянул в проём двери, я сделал решительный шаг вперёд. Где наша не пропадала! Ввяжемся в бой, а там получим!
Вот что я раньше знал о тюрьме, а тем более о местах временного содержания? Анекдоты. Слезливые песни. От сумы да от тюрьмы не зарекайся. И, самое главное, перед тюремным начальством вид иметь глупый и придурковатый . Да и здоровье не убавится.
Вливаемся в роль и будем проверять.
— Вы песен хотите? Их есть у меня!
За дверью предстал моему взору чистенький светлый коридор в форме буквы F.
— Застенки Фантомаса, — буркнул я себе под нос, — Посмотрим, как здесь понимают all inclusive. Лично проверю!
Первый правый отворот направо вёл в местную дежурку. Угол занимал исхристанный страдальцами «обезьянник» - мрачная камера с железной скамьёй, отделённая от прохода толстой металлической решёткой от пола до потолка. Напротив находилось застеклённое дежурное помещение с прорезанным окошком. Стекло поражало толщиной. Ещё более монументальное я видел только в нашем местном посольстве. Явно слизано с одного проекта.
Дальше за дежуркой расположились металлические шкафчики - камеры для хранения изъятого скарба и хозяйская половина. Какие-то закрытые двери. Но, очевидно, бытового назначения. Кучеряво устроились, вертухаи. Телевизоры, компьютеры. Вон и кондиционер виден. Интересно, а что за вредность им тут полагается? «Лаппеенрантское особое»?
Из-за двери в хозяйскую половину лениво выползли два охранника. Пожилой дедок и угрястый юнец. С детским любопытством оба уставились на меня.
— Он говорит только по-английски, — бесстрастно отрапортовал мой конвоир.
— А ещё по-русски без словаря, — неожиданно для себя выпалил я, чувствуя себя полным идиотом. Неприятно же, когда тебя разглядывают как диковинного облезиана. Странно, ведь городок-то пограничный.
— Карашо, — с неистребимым ударением на первый слог произнёс молодой. И, сочтя это достаточным, перешёл на английский, — Всё вынуть из карманов и сложить вот в эту корзину.
Он протянул мне обычную пластмассовую корзинку, явно спонсированную соседним магазином. Я покорно вынул из многочисленных карманов весь хлам, слегка удивляясь своей способности накапливать такую массу ненужных вещей. Молодой увлеченно разворачивал и с умным видом изучал какие-то скомканные счета, потом достал портмоне, раскрыл и стал рассматривать мои кредитки.
— Ими горло себе трудно перерезать, да и решётку не перепилить, — хмуро сообщил я ему по-русски. Но напрасно, это слишком превосходит его словарный багаж.
— Карашо, — жизнерадостно отреагировал этот полиглот, тут же скатился на английский, что сразу добавило его голосу уверенности, — Встать лицом к стене, ноги раздвинуть, руками упереться в стену на ширине плеч.
Я покорно подошёл к стене и принял позу цыплёнка табака. Искоса посмотрел, как мой клон передал пожилому сначала пакет с моими изъятыми вещами, потом массу бумажек, в которых они по очереди расписались. Велика всё же сила бюрократии!
Молодой, показывая своё ещё нерастраченное служебное рвение, старательно вывернул каждый карман и прощупал каждый шовчик. Ему бы к врачу не мешало сходить. Явно нездоровая патология. Ишь как нежненько между ног шарит. Лучше бы себе бабу завёл, прыщ пост-пубертатный.
Удивительно, но на что-то серьезное эти местные вертухаи никак не тянут. Какие-то они хлипкие для финских полицейских. Или это такая форма государственной экономии? Может жертвы неудавшихся экспериментов при выращивании клонов? Рассовывают туда, где нормальные люди их ни в жисть не увидят? Что-то вроде бракованных презервативов для развивающихся стран, отсылаемых по принципу: «Берите, рожи, раз нам негожи».
Процедура обыска и вдумчивого изучения моих вещей с внимательным разглядыванием фирменных ярлыков заняло минут пятнадцать. Затем у меня отобрали кроссовки, куртку и ремень. Вместо этого я получил синенькие полиэтиленовые бахилы на ноги. Заботливые, мать вашу. И что, мне их надевать на носки? У них же само название описывает их чёткое назначение - shoe covers. Или кроссовки потом вернут, как до камеры доберусь? Ладно, пока будем преть. Тут ничего не попишешь.
Молодой отнёс корзинку с моими вещами к металлическим ящикам, долго там копался и гремел ключами. Потом неторопливо повернулся, со вздохом пролез в свою будку и уселся за компьютер.
«Интересно, а допросы в ночное время разрешены?», — вертелось у меня в голове, — «На местных часах уже полседьмого, да и жрать хочется. И не только».
— Э-э-э, а можно сходить в туалет?
— Нет, — клон явно в своём репертуаре.
— А когда?
— Скоро.
— Когда скоро? Я уже не могу ждать.
— Подождёте. Идёт оформление очень важных документов, — внятно, как для умственно отсталого, произнёс конвоир, растягивая слова, как самые крутые герои вестернов. Только что пол не пометил длинной жидкой табачной струёй.
— Может отвести его в камеру? — влез в разговор молодой, отрываясь от компа. Сердобольный, видно, или не без оснований подозревает, что убирать здесь придётся лично ему.
— Будет ждать, ему спешить уже некуда, — и если бы конвоир не произнёс это таким обыденным тоном, то я уж точно решил, что он издевается.
Я демонстративно стал оглядываться по сторонам, одной рукой неторопливо задирая свитер, а другой потянувшись к ширинке.
— Следуйте за мной, — молодой резво выскочил из будки и бодро засеменил по коридору. Я двинулся за ним, довольно широко расставляя ноги. Уже совсем не притворяясь. Мочевой пузырь раздулся и мешал при ходьбе.
Прибывший со мной конвоир даже не шелохнулся. «Сбой программы», — я мстительно оглянулся на замершего клона, — «На побег мой эпатаж не тянет, а иную трактовку ему в голову не заложили, обормоту бесчувственному. И никогда не познать ему нетерпения сладостной реализации наших маленьких радостей в этой скучной жизни».
Молодой вывел меня в основной коридор, довёл до конца и повернул направо. За поворотом открылось сердце КПЗ... или местного СИЗО? Хотя, какая разница? По левой стороне — длинный ряд окрашенных бордовых металлических дверей с глазками, устрашающего вида амбарными запорами, и поцоканными раздаточными окошками (ну, тут всё как доктор прописал). По правой - совершенно обычные деревянные двери подсобок. Место, конечно, отвратное, но чистота, на фоне всеобщей обшарпанности, поразительная. Или к моему приходу загодя готовились? Надо будет потом отметить в приказе по личному составу.
Охранник остановился у одной из дверей и залязгал запорами. Я присмотрелся к блёклому номеру – ага, вроде 11.
«Барабанные палочки», — вспомнилось мне название из лото, — «Ты уже не мальчик, юный барабанщик... Да что же это со мной происходит?», — вдруг пробилась первая достаточно трезвая и весьма неприятная мысль, — «Ну и чегой-то я такого умудрился накосячить, если столько народа из-за меня задействовали и в такую даль приволокли»?
Дверь с противным скрипом открылась, и охранник сделал рукой приглашающий жест.
«Что там надо говорить?», — в голове зазвенел тревожный звоночек, — «Вежливо поздороваться... типа, извините, хозяева, я тут по острой нужде... народ мужиками и петухами не называть... за козлов ответка сразу прилетит... никуда никого не посылать... дырявую посуду руками не лапать...», — тут мысли внезапно прервались. В камере никого не было. Мой взгляд как-то сразу зацепился за угловое странное изломанное бетонное сооружение, в котором был заключён унитаз из нержавейки. Эта конструкция была вся обляпана грязными подтёками.
— Хата засрата, но живут богато, — во мне аж что-то доброе пробудилось от вида унитаза, — Ладно, не бояре. Перебедуем. Главное, что мой пузырь не лопнул и... ох этот вечный кайф... покой нам только снится. — Оттянуло так, что даже на лирику пробило, и я замурлыкал: — И на обломках унитаза напишем наши имена...
Только тут я боковым зрением заметил лёгкое шевеление. Охранник продолжал стоять в дверях, с нескрываемым интересом наблюдая за моими подёргиваниями и постанываниями.
«Не, ну точно извращенец», — расслабленно подумал я, старательно стряхивая последние капли, — «Этот, наверное, из тех, кто друг на дружку испражняются, и от этого оба торчат неимоверно».
— Кнопка для смыва водой, — он ткнул пальцем в сторону маленькой кнопочки, вделанной в стену в метре над унитазом.
Ах вот оно в чём дело! Чистоплюй тюремный или начинающий мастер-наставник. И все мы для него такие тёмные-дремучие. Только и могём... или могем... что на балалайках с пьяными медведями матрёшек строгать. Да ещё, задрав халаты, постоянно гадить на наших необъятных просторах не закапывая и не подтираясь. Само отпадёт, как подсохнет. А что не отпадёт, то от хвори защитит. Азияты-с.
Я демонстративно спустил воду два раза. Из чувства протеста и оскорблённых чувств.
— А как тут руки мыть? — вот этот вопрос совсем не праздный. Рядом с унитазом в аналогичном бетонном обрамлении наличествует и мятая раковина. Над ней возвышается странная тонкая трубочка, изогнутая заковыристой загогулиной и старательно надломленная в нескольких местах. Никаких краников, пимпочек, ручек или иных необходимых рычажков что-то пока нигде не наблюдается.
— Нажмите вот на эту кнопку.
Ух ты, а я её родимую и не заметил. Её что, покрасили вместе со стеной для конспирации? Хорошая шутка местного юмора. Я с силой нажал на этот выступающий бугорок.
Результат превзошёл самые радужные ожидания. Струя тоненькая, но достаточно сильная, вырвалась из какой-то неприметной дырки в этой трубочке и полетела точно в направлении двери. Охранник резко отшатнулся за косяк. А мою подставленную ладонь оросили только жалкие капли.
Батюшки мои, да тут явно чья-то так и не завершённая битва задержанного Давида с надзирателем Голиафом. Но славное, э-э жидкое орудие возмездия сиделец от бессилия соорудил.
— Извините, — сообщил я охраннику, отпуская кнопку, — Очень оригинальный дизайн. Закройте дверь, я попробую руки помыть.
Он прикрыл дверь, а я, зажимая одной рукой колючие струйки, постарался помыть свободную руку. Зачем я это сделал, самому непонятно. Зато по самую шею обильно избрызгался водой. Полотенца здесь точно не предложат. Значит, предстоит сушиться естественным способом.
— Что мне дальше делать? — на этот тупой вопрос мне вдруг до дрожи захотелось услышать что-то типа такого родного русского: «Вали, урод косорукий, домой. Помочился в культурных условиях и живи себе дальше воспоминаниями».
Однако охранник задрал глаза к потолку и начал с неприятными причмокиваниями шевелить губами.
«С катушек съехал?» — я начал более внимательно к нему присматриваться, — «От увиденного припух и должностную инструкцию забыл, новобранец казематный»?
— Вы должны вернуться и поставить свою подпись в документах об изъятии вещей, — он стал загибать пальцы, — Получить постельные принадлежности. Можете взять Библию на английском или русском языках... или другие книги...
— А поесть или попить чего-нибудь горячего?
— Это потом. Выходите.
Я в какой-то прострации покорно проследовал за ним назад в дежурку. Бездумно подписал подсовываемые бумаги, получил назад пакет со своими разворошенными вещами и вернулся назад в камеру за номером 11. Швырнул пакет на странный бетонный выступ и остановился посередине камеры.
— Приплыли. Ну, здравствуй, хата! — я начал неспешно нарезать круги по новому месту обитания, — Явно не Кресты, но и до Европы как до Китая раком. Классическая чухонская Еврожопия-с. Точнее не скажешь.
Камера большая, метра четыре на четыре, но выглядит как многолетнее стойбище бомжей-вандалов. Запашок потрясающий. При первом посещении я как-то особо не обратил внимания. Был увлечён более насущной проблемой. Да и дверь была открыта. Сюда надо проштрафившихся дегустаторов парфюма сажать вместо оздоровительной каторги. Вкусить, так сказать, реалий жизни.
— И что тут у нас в наличии-присутствии? — я заговорил громко, отгоняя неприятное чувство, сосущее под ложечкой — Сортир есть. Гибрид рыломойки с поливайкой тоже наличествует. Стульев, табуреток и прочих излишеств совершенно нет. Стол ...
Я стал внимательно рассматривать две узкие четырехметровые бетонные плиты, вделанные в стены перпендикулярно друг другу. Тут ясно прослеживается недюжий талант архитектора. Одна плита на высоте в полметра от пола и тянется из одного края стены в другой, а вторая, чуть повыше первой, тянется из другого угла и обрывается с небольшим зазором над низкой плитой. Или это нары на четверых - по двое в ряд спокойно улягутся, если не баскетболисты, или это стол и кровать для питона. Тут без стакана такой тайный замысел не одолеть.
— ... стол вроде бы тоже есть, но не эргономичный. Раз длинный, то значит для хапуг или лентяев. Но требуется личная проверка.
Я боком присел на край нижней плиты, но ноги в зазор между плитами не пролезали.
— Чешем темя - тянем время! Нормально пользоваться таким столом невозможно. Изогнуться можно, но на одной половинке долго не просидишь. Очко у нас хоть и мягкое, но не железное. Изобретательные, однако, люди возводили этот шедевр местного зодчества. С весёлой выдумкой. Ладно, пока оставим этот вопрос. В крайнем случае, будем принимать завтрак в постели. Как, впрочем, и остальную хавку. Если дадут.
— Нет, я ошибся, не очень богато, — я ещё раз осмотрел помещение, — Нигде ничего больше не притаилось? Ау-у-у! Ага, есть окно. Или это очередной обман зрения?
Под потолком в стену был грубо, но намертво присобачен закопчённый кусок толстого плексигласа. Без каких-либо отверстий или иных дырок. Абсолютно непрозрачный. Непонятного назначения предмет. Зато надёжно заделан здоровенными болтами. Видно, чтоб не колупали, мечтатели о свободе.
В самом углу, высоко над бетонной плитой, в стену вделано маленькое выпуклое полированное металлическое зеркальце сантиметров двадцать в диаметре. Я залез на плиту и полюбовался на своё отражение. Точно как в «Комнате смеха». Всё ничего, но в центе зеркальца кто-то нагло посадил грязное коричневатое пятно. Нет, ничего руками трогать не буду. И уж тем более отчищать чьи-то эксперименты с экскрементами. Бриться я здесь точно не собираюсь.
Так, а откуда же поступает воздух? Ага, нашёл. Нет, всё же оригинальные идеи возникали у строителей. Сразу и не сообразишь. Точно над унитазом, под самым потолком, слегка выступает выкрашенная в тон стенам металлическая пластина с узкими прорезями. За ней что-то противно жужжит и подвывает. Явно всеми любимая принудительная вентиляция. Только вот холодный поток оттуда очень удачно спускается вниз, обтекает унитаз и очень навязчиво разносит незабываемые ароматы. Спасибо вам, добрые люди. За искреннюю заботу о сирых и убогих постояльцах. Зато не душняк. Воистину, пир духа. Пирдухата хата.
Для очистки совести я заглянул под низкую бетонную плиту. Много пыли, но сюрпризов там больше не заготовили.
— Так, с меблировкой покончено. Начинаем изучать наскальную живопись и повести временных лет.
Выбор оказался весьма убогим. Большую часть занимала нацистская символика и стандартные призывы мочить инородцев. Удивляло только, как это верные апологеты Адольфа Алоизовича умудрились закоптить весь потолок своими изречениями. Тут до него метра три будет. Это уж как минимум. Явно смекалистые ребята сидели. Их бы в Сибирь на лесоповал, блистать рационализаторством и изобретательством.
Эротическая галерея обширна, но далека от соцреализма и страдает аномалиями и явно прогрессирующей гигантоманией. Хотя некоторые детали выписаны с поразительной точностью и потрясающей тщательностью. Видно с натуры писали, граф ети Шопенгауэры.
— Удачное соседство досталось, — произнёс я, обращаясь к унитазу, — Пара членовеков и масса недорисованных сисяходов. Но не сойтись им в вожделении. Зато и шуму не будет от кривого траха.
Несколько записей арабской вязью. Это для просвещённого Востока. Тут мне ловить нечего. Шведские надписи грубо перечёркнуты финскими лозунгами. Это обычно и знакомо. Местный семейный интернационализм.
Есть и английские. Но в основном слова из песен, лозунги и изречения из фильмов. Уж точно творчество особо продвинутой аборигентской верхушки. Раз своих мозгов не хватает - заимствуем красивости со стороны. Но это до боли знакомо и тут мы сами можем им любую фору дать. Все зомбированно живём с инерцией мышления по намертво вбитым стереотипам.
А вот пошли и славянские вирши. Русские, украинские. Обозначился и одинокий белорусский автор. Батюшки мои, да и из Казахстана один русско-матерный страдалец затесался. Интересно, но всё представленное славянское творчество состоит только из жалоб. Наверно обоснованных. Но видно натура у нас у всех такая. Поныть о своих бедах и вечно пообвинять окружающих, особо выделяя злокозненных вышестоящих. И это перманентное состояние у нас называется «... а мы то к вам со всей душой».
Я аж подскочил на месте от дикого лязга открываемых запоров. Так и инфаркт можно получить запросто. Дверь со скрипом распахнулась. Молодой охранник поманил меня рукой.
«Неужели домой?» — мысль мелькнула, но стыдливо уползла.
Охранник подошёл к гражданской двери на другой стороне коридора, открыл и выжидательно посмотрел на меня. Я торопливо подскочил и заглянул через его плечо. Обычная кладовка. В одном углу лежит ровная стопка тонких поролоновых матрацев, по стенам на полках разложены подушки, одеяла и постельные принадлежности. В другом углу сиротливо притулилась коробка из-под телевизора, набитая книгами и журналами.
Следуя указаниям, я набрал себе положенный спальный набор, не отрывая взгляда от коробки. Вроде бы там проглядывают русские буквы.
— Могу я взять книгу?
— Да, но сначала отнесите в камеру свои вещи.
Ну, это запросто. Матрац легко сминался, подушка хлипкая и тощая как лаваш. А постельное бельё вообще невесомо. «Тонковата кольчужка», — прощупывая матрац, оценил я, — «Как бы на нём мужскую гордость не застудить ненароком. Интересно, они у японцев опыт перенимали? Это же так практично и экономно спать на жёстком. Хорошо, что мы не в Индии, а то выдали бы сейчас доску с гвоздями и пожелали сладких сновидений в нирване».
Быстро отволок казённое барахлишко в свою камеру и на рысях возвратился назад. Книги! Я ж не долбанутый археолог, надписи по стенам часами разглядывать, млея и кончая от восторга. Выбор российских книг довольно большой - свыше 50 наименований. Оставленное наследство от соотечественников. Вот спасибо, родные, что не жмоты. Надо финнам подкинуть идейку в каждой камере повесить лозунг: «Прочитал - оставь скучающему товарищу. Не заржавеет».
А вот мне самому и в голову не пришло взять с собой хоть одну. Впрочем, как и еды с питьём. Впредь буду умнее. Тьфу-тьфу, типун врагам в подарок. От жадности я набрал сразу штук семь. Кто знает здешние местные порядки? А запас нары не сломает.
— Могу я взять все эти книги?
— Конечно, — охраннику явно наскучило наблюдать за моими копошениями в коробке, — Возвращайтесь в камеру.
В камере я аккуратно сложил книги на плиту и быстро обернулся к охраннику, который закрывал дверь:
— Извините, но можно попросить, или хотя бы купить здесь чего-нибудь поесть? И чаю горячего, — я сам с удивлением услышал жалостливые, и надрывные нотки в своём голосе. Ну, просто «помогите, люди добрые, мы не местные, а то так есть хочется, что даже переночевать не с кем».
— Ужин уже прошёл. Подождите до завтра.
— А чай?
— У вас в камере есть кран с водой.
— А можно попросить стакан?
— Вам его выдадут завтра.
— Да и хрен с тобой, скупердяй. Нас этим не запугать. Значит, без изжоги обойдёмся, — сказал я по-русски, но растягивая губы, имитируя добрую улыбку.
— Спасибо. Спокойной ночи, — вот ведь, гад, не врубился, но в ответ тоже улыбнулся этак благосклонно и головку набок склонил. Ещё бы каблуками щёлкнул, и честь отдал от осознания собственного благородства.
— Вольно, салага, — это я опять по-русски, а потом для его понимания уже на английском, лёгким подхалимажем — И вам того же, офицер. Добрых снов.
Дверь издала свои резкие траурные звуки и всё затихло. В наступившей тишине назойливо стала выделяться работа вентилятора или что там у них используется для принудительного круговорота газов в этой камере.
— А свет-то могут отрубить без спросу, — никакого выключателя я пока не обнаружил. Хотя он может где-нибудь и запрятан вохрястыми конспираторами. Судя по первому накопленному опыту.
Я в темпе стал устраивать себе лежбище. Всё постельное бельё оказалось одноразовым и на ощупь напоминало стекловату. Самое подлое, что оно легко рвалось. Даже, несмотря на моё весьма бережное с ним обращение, в пододеяльнике и на наволочке появилось несколько дыр.
— Сволочи, могли бы и потолще сделать. Экономят на нашем брате. Ещё бы из туалетной бумаги наштамповали. И было бы экологически чистое бельё с последующей гигиенической утилизацией. Да и после подтирки можно в буржуйке на обогрев пустить. Ароматизированный. Ох, забурели они тут совсем перед зомбоящиками в своих заповедных лесах между тысячей озёр. Но ничего. Дайте ещё десяток лет и наши люди довершат им переворот сознания. Это легко, после Евросоюза-то.
Пару часов я промаялся, то вскакивая, то ложась. Выкурил не меньше пачки сигарет. Хмель никак не хотел выветриваться. Несколько раз принимался за книгу, но не только не читалось, но даже буквы при упорном рассмотрении начинали менять конфигурацию и подозрительно шевелиться.
В голове медленно накапливалась только никотиновая отрава при полном отстое идей. Наконец я плюнул, разделся и по пояс избрызгался холодной водой. Вроде полегчало.
— Расслабимся, проанализируем... прикинем к носу... сделаем выводы и примем меры, — я старательно замедлял шаги в своём бесцельном мельтешении по камере, — Психовать потом на воле будем. А сейчас думай, арестант пиванутый, каким боком тебя сюда занесло. Извилина, надеюсь, больше, чем одна, и упирается не только в анус.
Что я такого мог сотворить, что мной занялись таможенники из этого захолустья? Грешки за мной, конечно, водятся, но уж явно не такого масштаба. В последний раз в этой зачуханной Лапенрантовке я был полгода назад, когда встречался по поставкам в Россию цемента с неким ново-румынским бизнесменом из бывших дипломатов славных времён Николае Чаушеску. Пусть ему земля будет мягким пухом.
Тот дипломатический муж, несмотря на приличный прикид, выглядел как типичный вилявый цыган-конекрад, готовящимся провернуть свой очередной мутный хапок. На этого сомнительного румына меня науськали финны среднего звена из одной весьма солидной компании, производящей деревянные дома из клееного бруса . Они просто изнемогали от желания побыть «удавом», то есть «У-два» - Урвать и Утаить от компании и налоговой свой нехилый комиссионный процентик, который ещё до встречи со мной уже мысленно распилили и потребили на тихую зависть остальному малоактивному офисному планктону. В общем и целом всё выглядело как очередная банковская афера, так обожаемая в уже распухшей от подобного Европе.
Цемент из Италии (цены довольно низкие, но не особо подозрительные), но аккредитив должен отрываться на банк в Бельгии. Только вот владелец солидной доли европейской квоты на поставки этого цемента, зачем то окопался в финской глубинке. Да ко всему он ещё и широко просвещённый румын, представляющий компанию из Гонконга. Головоломка-с, господа. Тут без абракадабры не потянуть.
Да, угрохал я на тот балаган с цементом целый месяц. Мне пришлось вести долгие и чрезвычайно заумные переговоры с двумя российскими банками. Постоянно быть на прямом контакте с кучей народу, жаждавшей заполучить этот цемент для последующих прибыльных перепродаж загибающемуся народному и быстро богатеющим частным хозяйствам. Это нормально. Но халява никогда бесхозной не бывает. Железное правило. Из желающих к ней приобщнуться можно трофейные полки создавать. Да что там полки - непобедимые армии.
Сделка, в целом, была слишком приторно хорошей, как настойчиво рекламируемый бесплатный сыр в дизайнерском люксе из никелированных перегородок. Я слишком быстро вынес твёрдое и непокобелимое убеждение, что пока не отсвечивающим скользким европейским игрунам нужен исключительно безотзывный аккредитив на полгода или подольше, чтобы кого-то кинуть в соседней стране тучных коров. Да и банк тамошний явно тяготился к нездоровой левизне в своих операциях. А полученный категорический отказ на поставку даже небольшой пробной партии меня в этом окончательно убедил. Уже к концу второй недели я всё пустил на самотёк и только изредка имитировал вялую активность. А вдруг оно действительно выгорит? Бывают же чудеса на свете. Потом сволочная жаба изнутри грызть будет.
Но одумался и от щедрот своей дрогнувшей души передал родным россиянам абсолютно все документы и обширную переписку с участниками этого захватывающего представления. Пусть штудируют и изучают. Ну а дальше... флаг им в руки и полковой барабан на натруженные уши.
Как я и предполагал, сделка тихо умерла, утонув в бюрократическом болоте российских банков, которые до сих пор совершенно вольготно продолжают жить по своим местечковым понятиям среди чуждых им бушующих штормов. Правда, впервые я этому весьма порадовался, так как тот нездоровый ажиотаж, который бурно разбрызгивали вокруг себя как российская, так и финская стороны, быстро и целеустремлённо подталкивал всю сделку к закономерному и печальному фиаско .
Тут я совершенно глупо захихикал. Надо же какое точное подвернулось словечко. Интересно, а вот если на шеи тех, особо активных, повесить пятидесятикилограммовые мешки с итальянским цементом и пустить особо вожделевших проститутов поплавать, то им наступит частичное или полное фиаско?
Блин, опять мысли унесло от темы. Это точно плохо переваренный заменитель солода так подзуживает.
Да, а вот если бы вовремя не смылся, то крайним в том цементном безобразии вполне могли сделать лично меня. Из-за отсутствия у наших людей врождённой самокритичности. И получилось бы, что «не было у бабы забот, да купила баба порося». Да ещё и за чужие деньги. А никому так до сих пор и неизвестно, кто был реальным хозяином российских денег. И порадовали ли этого таинственного хозяина такие заботы.
В России зачастую сие и есть всё и вся решающий фактор, определивший далеко не одну человеческую судьбу. Именно там материализовался знаменитый афоризм от Михайлы Ломоносова: «Ничто не происходит без достаточного основания», странно понимаемый резкими ребятками a; la хайло ломоносово, действия которых могут очень-очень не понравиться разным заигравшимся шустрикам. Если, конечно, им уже не будет всё равно к тому времени. Да и понятие достаточности у наших капитанов экономики весьма расплывчато. Бр-р-р.
Так что свои расходы я быстренько списал и про сделку благополучно забыл. Бумаги извёл много, но результат достаточно штатный. И местную таможню заинтересовать эта несостоявшаяся сделка никак не могла. Хотя, логику этих, которые при погонах, иногда вообще догнать невозможно. Максимум, на что должна бы сподобиться таможня, так это послать на имя моей компании нудный бюрократический запрос на краткий или подробный донос в устном или письменном виде. Но это совсем не вяжется с только что произошедшими событиями. Незачем им переться ко мне домой. Значит, поедем дальше.
Может транзит? Вот это теплее. Достойная тема для творческого осмысления. В этой дыре моя компания не часто, но пользуется услугами двух экспедиторских компаний.
Одна из них мелкая. Угрюмый владелец средних лет с польской фамилией, но вынырнул здесь из туманных российских просторов. Человек без декларируемой истории. Для наших людей это нормально и где-то даже правильно. Всё своё ношу в себе.
Другая компания - самая что ни на есть крупная в этом регионе. По разным слухам её у шведов ещё на закате перестройки тихо, вполне мирно, но вот просто неприлично задёшево перекупили правильные московские клифтовые фраки с чистыми руками, холодным разумом и горячими до работы сердцами. Видно, там попутно прилагалось нечто такое осязаемо-любопытное, что от этого предложения доблестные потомки викингов никак не могли увильнуть. Формально все шведы сохранили свои посты и видимость близости к браздам правления. Однако подтвердили классическое «ничто не вечно под луной», когда они дружным строем переместились из хозяев в наёмные работники с ежегодно возобновляемыми контрактами. Интересно, им кто-нибудь из клифтовых в спину отпустил по-отечески напутственное, типа: «Господа, работать надо не за страх, а за совесть»? Мораль очевидна и тривиальна: надо стараться держать рыло лица гладко выбритым и нигде не дать пробиться неприличному пушку. Но столько для людей соблазнов среди наших суровых реалий жизни!
Короче. Обе эти компании имеют прекрасно оборудованные таможенные склады, требуемую технику и оперативно предоставляют весь перечень запрошенных услуг. Интересно, так чьи же уши так неосторожно сейчас выползли?
Начнём с крупняка. Эта компания, как жена Цезаря должна быть у таможни выше всяких подозрений. Тут или уж очень большой зверь должен на столичном болоте сдохнуть, чтобы таможенники вдруг такую прыть проявили, не обломав при этом зубы. Или уже олимпийские игрища начались ? Но мне сие достоверно не ведомо, да и знать о том особо не желаю. Уж слишком неприглядные там дела творятся. Но это опять же только по завистливым намёкам и закулисному трёпу. И держаться от этого надо как можно дальше, чтобы ненароком не зацепило.
А что у меня там было за последнее время? Сбор исключительно дорогого транзита из Америки и Европы. Переупаковка и новая комплектация по требованиям заказчиков и отправка на матушку-Русь по разным далёким и близким адресам. Какие тут могут быть проблемы с финской таможней? Да никаких. Весь отечественный геморрой на себя берут российские перевозчики, их скользкие декларанты и принимающая сторона. Меня совершенно не волнуют ни их вечно меняющиеся таможенные тропинки, ни временно создающиеся налоговые объезды.
Да и вообще от российских увлекательных финансовых игрищ финнам хоть и дико завидно, но они в них не лезут. Точнее, им туда и кончика носа не дадут просунуть. Просто как у Аль Пачино в фильме «Адвокат дьявола» .
Как это всем ни обидно, но разные вкусности уже давно вельможно распределены, а что до изредка освобождающихся, то там расписана очередь друзей и родственников через Москву и Лондон аж до Чукотки. Стена сплочённая и стоящая намертво. Как там у Николая Тихонова? «Гвозди б делать из этих людей. Крепче б не было в мире гвоздей». Непреодолимый забор. Монолит «Посторонним ВВ». Или ВВП — «Вход Воспрещён Посторонним». Родная и так всеми любимая вывеска.
Делаем само собой напрашивающийся вывод:
— Не верю! — как наиболее точно и подходяще к этому случаю сообщил один отщепенец из знатной купеческой семьи Алексеевых, родословная которого была изрядно подпорчена жидкой лягушачьей кровью. Умная мысль нормального человека, хотя народ сих пор вовсю экзальтирует: «Ах, Станиславский, ах Константин Сергеевич». Да без немировича никто бы ему и мелкого данченка не дал. Но что не отнять, зрил мужик глубоко. И даже тут оказался прав. Per aspera ad astra. Или как это по-нашенски, по-крестьянски будет: «Пролезть через ботву к корнеплодам».
А корнеплоды таковы: пока этот монолит нашим олимпийцам нужен. Всегда будет слабовата Европейская Антанта в лице своих забытых окраин супротив таких связей и неисчислимых денежных потоков. Изредка только жалобно покаркает, но никогда не покусает. А то, глядишь, кусочек малый с барского стола проворонит от излишнего усердия.
Значит, вилы выползли через мелкую компашку.
Это минус, но это и плюс. Плюс в том, что у меня там светился только один российский клиент. Вот только уж минус большой. Из-за незначительности и крайней нерегулярности сделок я совершенно не помню, что там творилось в последнее время. Или вообще ничего не творилось?
В голове абсолютно никаких ассоциаций. Что ж, будем сурово голодоморить своих обленившихся серых бездельников. Кошмарить до ненависти к эклерам. Изгонять ранний склероз.
Стоп, а вот дальше мозганём по-порядку. Русский клиент. Алекс Как-Его-Там. У него две фамилии. Одна кошерная, другая для мест общего пользования. Но это его личные погремушки. У каждого в голове есть свой питательный грунт для экстравагантных идей. Да и наше бытие уже давно определяет только извращённое сознание. Пусть будет Алекс Банай-Строитель. Нет. Надо что-то покороче, а то опять не запомню. Сокращённо получается АБаС, или Абас.
Итак, где-то с год назад в Питере мне представили весьма предприимчивого коренного питерского перца из потомственных новгородцев. Он стал мажоритарием в транспортной компании, входящей в десятку питерских перевозчиков. Раньше славился лихим выдавливанием даже самых безнадёжных возвратов НДС, а вот теперь созрел и для более весомых дел. Осознание этого так переполняло Абаса, что я сразу и безоговорочно уверился, что залог его успехов был ещё и в исключительном занудстве, когда нормальному народу было проще сдаться, чем объяснить ему, почему так дёшево категорически не хочется.
Цель, озвученная мне этим Абасом, высвечивалась кристально ясная. Захват европейского рынка. Даже стратегия и тактика продуманная и выверенная, как у законченного шизофреника: сначала выбирается серия интересных товаров; потом агрессивный promotion, но ещё до окончания раскрутки начинается стремительная волна захвата особо укусных сегментов рынка в Европе, пока там до конца ещё не осознающей своего катастрофического вползания в новый ледниковый период; и как финал - тотальная перестройка всей европейской инженерной инфраструктуры. Грандиозный прожектец!
Я тогда, дружелюбно и уютно слившись с большой рюмкой чая, довольно вяло пытался что-то вставить про рекламируемое глобальное потепление климата, но был моментально сражён агрессивной и совершенно чумной аргументацией, после чего меланхолично вернулся к дегустации и обдумыванию по изменению своих планов на вечер. Как-то сразу захотелось сходить и пересмотреть на широком экране «Ice Age 2: The Meltdown». И особо полюбоваться деловой саблезубой крысо-белкой по имени Scrat на предмет наличия родственных связей с разошедшимся оратором.
— Итак, — вещал Абас, — Первый этап - жилищное строительство с использованием наших особо продвинутых панелей. Точнее стенных панелей-сэндвичей. Или сэндвич-панелей для строительства быстровозводимых зданий. Название на любой вкус.
И Абас, как главный и эксклюзивный перевозчик, то бишь Прометей новой эры в строительстве. Идея собиралки Lego стара как мир, но вся фишка заложена во внутреннем «умном» утеплителе, секрет которого был якобы тайно похищен прямо из страшно закрытой российской лаборатории с давно забытым космическим уклоном. По его словам выходило, что наши учёные-патриоты, отказывая себе в самом необходимом, где-то с семидесятых годов прошлого века лихорадочно бились над секретами изготовления этого утеплителя для орбитальной станции «Мир». И не только чтобы уязвить всё человечество ещё одним невиданным достижением советской науки, но и создать почти домашний уют для наших бесстрашных космонавтов.
Но тут грянула перестройка и разные богатые пиндосы-бездельники из NASA и примкнувшие к ним недоучки из европейского EKA настырно полезли в самые заповедные места. А всё стараниями жополизов от Меченного, которые потом коварными интригами принудили затопить станцию «Мир» - наше чудо инженерной мысли, глубоко опередившее всех и вся.
— Враг не дремлет! — на тайной партийной сходке решили мозгуны, оставшиеся не при делах. И чуть ли не под носом у вездесущих хорьков-наблюдателей NASA, EKA и CIA вынесли все материалы и разработки. Из чувства патриотизма и трогательной заботы о нашем бедном человечестве, до сих пор ничего не подозревающем о надвигающейся ледяной катастрофе.
И вот теперь бесценные документы по «умному» утеплителю полностью переданы одной патриотичной компании, которая по гроб обязана Абасу и без него сама на Запад не полезет. Но им патент пока взять никак нельзя, так как моментально и без всяких royalty китайцы, индусы и прочие бразильцы с мексиканцами тут же завалят весь рынок своей дешёвой недоброкачественной продукцией и россиян нагло отпихнут далеко за обочину извилистой дороги к монополизму.
К этому бреду прилагались многостраничные расчёты убытков от потенциально невыплаченных компенсаций за использование такого патента. И категорический вывод: патент ни сейчас, ни в будущем совсем не нужен, так как без него эти подлые пираты ничего подделать не смогут, даже если упрут и раздраконят хоть чёртову прорву образцов.
Дальше шли сплошные дифирамбы. О, этот наш отечественный «умный» утеплитель! Он может почти всё. Тепло впускает и выпускает по специальной программе. Легко дышит, но может и вообще не пропускать воздух. Поддерживает любую заданную температуру. Пыль к нему не пристаёт. А экология такова, что клопы, тараканы и прочие приблудные членистоногие либо сразу дохнут в этих условиях, либо агонизирующими толпами ползут на ближайшее кладбище, по дороге отравляя мух, комаров и прочих прорвавшихся импортных москитов. И только осчастливленный человек гордо цветёт и вкусно пахнет в своём новом жилище!
Вот такое горлобесие из серии: как узнают, так свихнутся от восторга и немедленно высроится очередь из зажравшихся завистливых лохов с толстыми лопатниками, готовых тут же снести все свои дома вместе с особняками, дабы освободить место под строительство своего отдельного такого умного и тёплого рая.
Потом пойдёт вторая волна - наша особая бумага. А затем есть и ещё несколько весьма перспективных проектов.
Я тогда долго украдкой искал глазами потерявших нюх врачей или приколистов-телевизионщиков, а потом плюнул, похмыкал и сразу же совершенно обо всём забыл. И об открывающихся радужных перспективах для человечества, и об этом парне, мерцающем в пограничном состоянии, так долго и странно ещё не признанном окружающими благодетеле рода нашего вымерзающего. Он явно нарывался на личную главу в популярной книге «Как управлять миром, не привлекая внимания санитаров».
Но, как выяснилось, я ошибался.
История получила продолжение буквально через месяц. И уже сугубо в практической плоскости. Из Питера поступило проработанное деловое предложение, суть которого была проста и ясна. Что меня и потрясло. Честно признаюсь. Видно, что не сам оратор там руку приложил.
На первом этапе моя фирма берёт в аренду на год четыре специализированных трейлера для перевозки этих сэндвич-панелей и делает оптимальные логистические проводки до указанных грузополучателей или ближайшего к ним порта. Всё это разумно и обоснованно финансируется транспортной компанией Абаса под серьёзное поручительство.
На втором этапе, сразу по завершению начальной раскрутки, для нужд россиян приобретается небольшой таможенный склад, потом к нему докупается требуемый собственный парк тягачей и трейлеров и начинается игра с повышенными ставками. Под всё это хозяйство берётся максимальный кредит в финском банке, и... «погнали наши городских».
Нос сразу почуял, что тут может пахнуть реальной синевой и зеленью уже от первого этапа. О личности Абаса я озадачил своих питерских знакомых. Ответ, по российским меркам, был оперативным и почти полностью отдавал позитивом.
Резвясь на ниве возвратов налогов, Абас мимоходом быстренько заимел доли в некоторых российских и прибалтийских компаниях, а помимо своих питерских прикупил себе ещё парочку единиц недвижимости в дальнем зарубежье, но только для R&R (recreation & relaxation) . Неподъёмных долгов не имеет. В кидании партнёров или клиентов пока особо ни разу замечен не был. Содержит двух жён и нескольких витринных любовниц для разных городских тусовок. Азартными играми не увлекается. Из алкоголя предпочитает только коллекционный вискарь, а наркотой почти не балуется. А наличие двух разных фамилий в нашей многонациональной стране это вообще признак либерализма, здорового плюрализма и звонкий кукиш лютующему в отдельных головах диктаторскому режиму.
В сухом остатке выкристаллизовывался идеальный представитель российского среднего бизнеса. Почти реинкарнация Штирлица, этакая Абас аватара Макс-Макс. Как там? «Штирлиц был извращенец. Поэтому во Вращенцах ему поставили бронзовый бюст, но только до пояса».
В биографиях клиентов я ещё и не с такими кульбитами сталкивался. И сразу стирал из своей памяти. На хрена мне эти skeletons in the closet ? У каждого свои собственные забытые безделушки пылятся по старым шкафам, как постоянно убеждают нас милые и добропорядочные джентльмены, чьи предки гордо пронесли тяжёлое бремя белого человека, щедро удобряя весь наш голубой шарик красненьким. Что ж, историю пишут победители, а вот в шкафах обычно роются неудовлетворённые некрофилы для своих безумных конспирологий без совершения активных действий.
Итак, Абас рьяно рванулся в атаку на косную Европу. Ему бы для начала «Крепкий орешек» заново пересмотреть и вспомнить, о рекомендациях просвещённых людей по борьбе с die-hards - твердолобыми консерваторами, засевшими по своим хоть и устаревшим, но хорошо обжитым норкам. Так нет, он пошёл другим путём.
В январе-феврале он не выдержал российской волокиты и на свои личные деньги заказал у прибалтов специальную партию таких панелей в три сотни кубов. Они были, фактически по себестоимости, переправлены к рачительным голландцам для натурной проверки, с перспективой живого показа покупателям из nether regions .
Голландские ребята дармовщинку сразу, но чисто по-своему оценили. И тут же использовали их в плановом строительстве каких-то малопривлекательных курятников для беженцев в труднодоступной деревенской местности. Да, и как это у них обычно водится, удачненько отхватив за это кругленькую сумму из государственного, точнее общеевропейского, бюджетного кармана.
При этом Абасу впаривали, что со строительством попутно проводятся всевозможные тесты и уже почти сделан сертификат соответствия. И это при просто невозможном втискивании bletcherous Russian substandard (бездарную российскую некондиционку) в жёсткие европейские рамки качества, что само по себе требует массу времени и просто немереного количества денег. Посему отсрочка платежей за доставленные сэндвич-панели вполне уважительна. Да и вообще за такую работу благородным потомкам Flying dutch (летучих голландцев) ещё и приплачивать надо. И очень-очень много.
Абас месяца три бился аки лев. Какие-то деньги он отбил, но ни собственной прибыли, ни ожидаемого нездорового интереса от своих тюльпанистых укурков так и не увидел. Тогда он устремил свой взор на берега туманного Альбиона, где наши многочисленные внедренцы и трепливые сидельцы уже способны растолковать этим местным limey особенности национального прорыва в строительстве.
Ведь недаром сказано, что «из всех наций на свете англичане — самые глупые в беседе и самые умные в деле» . Абасу осталось только на практике реализовать эти философствования пуританского шотландца о важности труда и всепобеждающей силе разума. Абас исхитрился и договорился с англичанами о передаче панелей в датском порту ;rhus или Орхус. По его задумке участие в частичной доставке груза должно было придать дополнительный импульс всей этой сделке и подогреть общую заинтересованность. Моё мнение тут его не особо интересовало, да я почти и не дёргался. Задача поставлена, деньги уплачены - значит, мы будем так любезны организовать доставку по назначению и в срок.
Тут и его российский заводик вроде как худо-бедно зафунциклировал.
Изменение страны отгрузки добавило мне головной боли. Потребовалась организация растаможки этих панелей в Финляндии для их свободного перемещения по Европе. Только это позволяло использовать арендованные стокубовые шторочные трейлеры. Но был и плюс. В них можно осуществлять погрузку сразу с трёх сторон, а это экономило массу времени, снижая риск механических повреждений.
Для реализации этого далеко идущего начинания, Абас запросил у меня список финских экспедиторов, расположенных неподалёку от пограничных переходов: Торфяновка-Vaalimaa, Брусничное-Nuijamaa.
В течение недели он добросовестно их всех объездил и остановился на самом маленьком и неприметном, гордо сообщив, что может довериться только этому владельцу с такой родственной душой. Так был найден финский перевалочный пункт, который на втором этапе мог рассматриваться уже как объект для целевой покупки.
Поставки начались и шли почти еженедельно с июня по август. Потом всё замерло. Самое любопытное, что я точно помню дату последней поставки. 08.08.08. В этот день началась Олимпиада в Пекине, а Грузия наивно посчитала, что она выросла из заокеанских памперсов Libero Up&Go и уже имеет полное право утопить в демократии свои отсталые северные районы.
В этот столь по-китайски «счастливый» августовский день на меня налетел шквал нервных звонков, пустопорожнего мыла и даже факсы через паутину стали протискиваться. Случилось невероятное. В порту Орхус, сразу после разгрузки, бесследно исчез трейлер с панелями. Все компании, причастные к перевозке этого трейлера, буквально встали на рога, стараясь скинуть с себя ответственность. И начали долбить меня уникально тупыми вопросами о том, куда этот lousy trailer (паршивый трейлер) мог пропасть, как будто я с утра до вечера только и делаю, что пялюсь в свой персональный хрустальный шар, отслеживая его продвижение.
До Турку он был точно довезён транспортниками и благополучно загружен на паром. С парома уронить и утопить его не могли, как на это многие резонно надеялись, так как вроде бы есть отметка, что по прибытию в порт Орхуса он борт судна всё-таки покинул. А вот с территории порта точно никогда не был вывезен. Электронная система слежения за грузами там почти идеальна. Так, где же он?
Самым невозмутимым всё это время оставался только датский транзитный склад. Его работники на все сторонние поползновения и дёрганья отделывались либо стоическим молчанием, либо лаконично, но туманно информировали, что этот вопрос у них находится в стадии рассмотрения.
Паника из России через Финляндию до Дании и Англии постепенно нарастала. И что? Через две недели пыльный, но всё ещё полностью нагруженный трейлер совершенно случайно был обнаружен в самом центре неоднократно прочёсанного порта. И обвинения посыпались друг на друга.
Я моментально последовал примеру датчан.
А вот после этого поставок панелей больше не было. В сентябре российский производитель, вслед за всем мировым кризисом, то ли упал в финансовые проблемы, то ли вообще обанкротился, но эта тема больше не поднималась. Абас был в полной прострации и скрылся в своих заморских владениях. У нас с ним остались подвисшими незакрытые финансовые вопросы и пять контейнеров никем не востребованной бумаги, застрявшие на транзитном складе возле Лаппеенранты.
Сегодня пятое ноября, а таможня только очнулась? Да и какое им дело до товара, полностью растаможенного три месяца назад? Да, сперва вроде бы утерянного, но потом всё же благополучно найденного в далёкой и сказочной Дании. Что, при растаможке в трейлере они потеряли важные плоскогубцы или особо секретный молоток? Случайно оставили заныканный конфискат? Да нет, не похоже. А вот забытых в нём плечевых в рассмотрение даже не берём. Такого бы финны никак не допустили. У них на феромоны многолетний нюх и стойкий безусловный рефлекс. Значит всё не то.
Думайте, сударь, думайте, но только верхними мозгами.
Для придания активности процессу, я покрутился по камере. Рассеянно попускал струйку воды из изувеченного краника на дверь. Бездумно поглядел на расплывающуюся перед дверью лужицу. Видно знают и любят финны старинную русскую присказку о том, что от грязи микроб дохнет, а глист сохнет.
А у меня ничего пока не срастается. Хоть тресни. Хотя, стоп! Надеюсь, что это не Big Brother watches you everywhere (Большой брат следит за тобой повсюду)...
— А город подумал - ученья идут... — вдруг дурным голосом проорал я, — Если некоторые высоколобые умники задумали тут шутки шутить, то глаз на пятку натяну и на нём бренчать заставлю. Матерные частушки. Ха-ха, очень смешно. И где у вас камеры понатыканы? Отвечать, когда спрашивают!
Тишина. Значит это не проделки местного телевидения. А жаль. Вместе бы посмеялись. Я ещё посидел. Потом полежал. Походил. Значит всё по серьёзному. Тогда опять возвращаемся к нашим баранам.
Ну, нет никаких зацепок. Никто ничего такого не говорил. Не писал. Не звонил. Стоп. Звонил. Кто-то звонил. Баба какая-то и что-то там смешное проверещала. Или мужик? Да нет, вроде точно баба. А я ещё похохмил. Про рояль в кустах? Нет... вспомнил! Позавчера вечером, когда я сидел, зарывшись в документы, раздался звонок и женский голос сообщил, что ко мне вроде бы скоро придёт груз, но русского водителя отправили на перевес и рентген.
Я, всё ещё витая в своих заботах, тупо спросил, а на кой ляд водителю взвешиваться и делать флюорографию в Финляндии, когда он это мог и дома сделать? Новые правила, что ли ввели?
— Нет, — этак терпеливо так ответила тогда собеседница, — Водитель отправлен на таможенный пост для взвешивания и прохождения рентгеновского контроля. Обнаружен перевес груза. Теперь он проходит обычную проверку на наличие контрабанды.
— Нашли что-нибудь?
— Пока нет.
— Вечно у нас всё через ж... жареного петуха, который никак не клюнет. Могли бы себе и нормальные весы закупить... без гирек. Позвоните, если проблемы будут. Не было печали.
— Обязательно.
— А точно мой груз? У меня никакой заявки не поступало.
— Не знаю. Если ваш, то мы потом перешлём все документы.
— Ну и ладушки.
Она ещё запросила телефон питерских транспортников, чтобы что-то там уточнить. Я ей его дал, а напоследок даже отмочил что-то тупое, но оптимистичное, типа водила с контрабасом всяко лучше, чем грузчик со скрипкой.
Накаркал, чухона вошь!
Я тогда и внимания не обратил на этот звонок. Ну, хоть бы что в душе ворохнулось. А какая причина? В день десятки ненужных звонков. Ничего не произошло, чтобы напрягаться и вникать в ситуацию. Никаких документов так и не поступило. Рядовой пустопорожний трёп из-за обычной российской неразберихи.
А ведь, похоже, что это именно то. Прямо как первый переведённый польский слоган "Coca-Cola this is it" — «Coca-Cola to jest to!». То есть то. Я до сих пор помню яркое детское впечатление от своей первой поездки за границу, когда увидел такую рекламу, занимающую центральное место в газете "Rzeczpospolita" - «Ржач за поллитра». Вовремя выползло из омута памяти.
Значит, водила с контрабасом.
Контрабас, контрабас, контрабасище.
Я вышел на середину камеры и стал громко декламировать, путаясь в давно забытых детских стишках:
Ехали медведи
На велосипеде.
А за ними раки
На хромой собаке.
Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
"Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую".
Звери задрожали,
В обморок упали.
Только и слышно,
Как зубы стучат...
А трамвай переехал отряд октябрят.
Последнее явно не из той оперы, но сегодня и это сойдёт. Всё-таки я вроде выкарабкался из полного неведения. Это уже хорошо. Но неожиданно заметил, что продолжаю отбивать какие-то корявые коленца и корчить рожи.
Приплыли. Только ещё описаться от восторга осталось. Майкл в Джексоне шалил, и яйцо себе отбил. Пиво выдохлось, но продолжает хулиганить.
Итак, контрабас. А учитывая количество бездельников, которых согнали меня арестовывать, то такой хороший контрабас. Тяжёлый. Это уж тысяча пудов и маленький золотник за шкирку. Ну ладно, всё окончательно прояснится при встрече с таможней.
Да, а что из России везут в Финляндию нелегально? Бухло, сигареты, бензин. Нет, водила бензином заниматься уж точно не будет. Это больше удел самих финнов из приграничных районов. Да и его седельный тягач явно плохим русским дизелем светлое финское небо коптит. С сигаретами и бензином финны разбираются сразу на месте. Мелочёвку с помпой изымают, челноков по возможности штрафуют, лишают виз и высылают на поруки не проспавшимся коллегам.
Процедура также аналогична для монет, марок, орденов-медалей и прочих малозначительных произведений живописи, скульптуры и разного прикладного искусства. Что уж точно не является моими проблемами. Да и Финляндия не земля обетованная для сколько-нибудь ценных раритетов. Здесь и ширпотреб давно уже толково не пристроить. Как там? Налетай, не скупись, покупай живопись! Хотя нет, здесь бы больше подошло эй, народ, прочухнись, задарма живопись!
Наркота. Вот с этим предметом я напрямую не знаком. Всё только как-то понаслышке. А жаль, как теперь может оказаться. Все знают, что Питер и Выборг это не только местами красиво, но ещё и большие перевалочные пункты нарко-трафика. Сам не видел, но информация точная. В голове сразу закрутилось: Anybody who rides a bike is a friend of mine (Всякий, кто ездит на байке – мой друг). Видно подсознанием навеяло. К чему бы это? И при чем тут байкеры и наркота? Связь, конечно, имеется, но есть одно большое «но». Лично не участвовал - скажи твёрдое «нет» своим домыслам. Велосипедная цепь слишком убедительный аргумент, если у самого ничего не припрятано в загашнике.
А что там ещё в голове осталось из школьного учебника? He's always ready to get his nose cold (Он всегда готов дёрнуть кокса). Это что-то не туда. Don't panic, it's organic (Не паникуйте, здесь все органическое). Совершенно согласен, что давно пора провести настоящую реформу школьного образования и избавить его от тлетворного влияния реформаторов. Помню, ещё была такая весёленькая песенка: «Анаша, анаша до чего ты хороша»! Но это сейчас тоже не поможет.
А как с этим дела у самих финнов, если действительно мои уроды-партнёры дурь сюда притащили?
Когда-то давным-давно я попал на весьма экспрессивную международную полемику волосатых яйцеголовых о проблемах наркомании в Финляндии. И какие крупицы и осколки знаний я тогда вынес?
В Российской империи, куда позднее, в качестве военного трофея, наши оттяпали у шведов Великое княжество Финляндское, всё замутил неугомонный Петр якобы Великий. Для начала он отстранил от борьбы с наркотой церковные власти и решительно отказался от действенной тактики уголовных преследований царя Васильевича.
Петр Алексеевич, побывав за рубежом, быстро понял, что табак, который, между прочим, самый распространённый наркотик в мире, не менее прибыльный товар для нашей страны, «отставшей от просвещённой Европы», чем хлебное вино сиречь водка, приносящая до трети всех полновесных тугриков в худую казну. А вот всю прочую мало употребляемую и почти нерентабельную наркоту он просто перевёл в разряд политических преступлений. Так и пошло.
А докатилось до того, что Государственная Дума перед самой революцией чуть не легализовала оборот и потребление любых наркотических средств. Ну, а как у любящих трепологию демократов, вкупе с либералами, это обычное дело. Зачем головой думать, если язык хорошо подвешен? Сразу после революции обиженные владельцы фармацевтических предприятий в ответ на большевистскую экспроприацию выкинули на «черный рынок» всю имеющуюся на складах дурь. И полку наркош резко прибыло. Но даже это не помогло белоручкам супротив красного мозолистого кулака.
Как я понимаю, финны эту проблему начали пристально рассматривать значительно позднее обретения страной дармовой независимости. Судя по всему, только с того самого момента, когда местные государственные мужи стали мучительно изобретать дополнительные пути высасывания денег из населения. Исключительно для поддержания вечно спадающих штанов в стране, столь удачно спёртой из-под самого носа большевиков. Заметили, на что народ лишние деньги тратит. И произошло это задолго до начала всемирной борьбы с наркоманией.
По одной из услышанных мной версий, основной причиной всплеска потребления одурманивающих препаратов в народившейся республике явился резкий демографический взрыв на территории тогда ещё полностью аграрной Финляндии. И наложился он на древний обычай наследования по семейному старшинству. Старший сын получал всё, дабы хозяйство не дробилось и не разбазаривалось, а остальные многочисленные домочадцы могли или бесправно батрачить, полагаясь на доброе сердце нового владетеля, или свободно переселяться в безразмерную индейскую народную избу «Фиг-Вам».
Это, да ещё и устойчивый высокий уровень безработицы заставили многих финнов наивно поверить в Америку как в страну великих возможностей и помечтать в эмиграции избавиться от нищеты и начать новую светлую жизнь. Словно книжек начитались «How to Make It in America» (Как преуспеть в Америке) .
В конце ХIХ - начале ХХ веков началась интенсивная эмиграция финских крестьян. Большинство на пароходах отправилось в США, в основном на земли северного штата Мичиган .
Основная масса выходцев с глухих хуторов, годилась только для черновой работы. Экономя на всём, они не только пытались скопить хоть какие-то деньги, но и ещё и поддержать оставшихся на далёкой родине. Работали на износ. Вот тут то они и натолкнулись на достижения передовой химии. И неоценимым подспорьем стал бензедрин, ныне более известный как амфетамин. После запрещения кокаина, врачи стали использовать в своей практике амфетамины и его производные, синтезированные из эфедрина, для лечения апатии, повышенной сонливости, чувства усталости. Даже детям спокойно прописывали при плохой концентрации внимания. В аптеках свободно продавалось как лекарственное средство для ингаляций. А какой он давал эффект! Резко поднималась активность, по всему телу растекалась бодрость, наступало радостное настроение, внимание чудесно концентрировалось и сходу решались все проблемы, а аппетит снижался, и пропадало желание спать. Просто мечта!
И стоила эта панацея значительно дешевле не только всяких там куртуазных кокаинов или экзотических опиумов с гашишами, но и нормальной человеческой еды. А потом в Штатах как-то вдруг и сразу всех этих щедро декларируемых великих возможностей стало хватать далеко не на всех. The American Dream быстренько усохла до простого выживания. Началось чистое плющилово. «Великая депрессия» плавно перетекла в мировой экономический кризис, который для финнов ещё ощутимее обострился в период Зимней войны, а потом и вообще всё закрутилось в кошмаре Второй Мировой. У народа появились очень веские причины для возвращения из-за океана в родные пенаты. С новыми знаниями и пристрастиями. И начался эффект домино.
У финнов всё прошло быстро и благопристойно. Народ в механизированной Америке слегка пообтесался, научился гайки крутить да трубки в спирали сворачивать, а уж с рекламным делом ознакомился на собственном кошельке. Смекалка и торговая жилка позволила и себя обеспечить, да и соседям помочь. Благо результат виден сразу. А власть вообще спокойно на это смотрит. Даже поощряет. Амфетамин пошёл в свободную продажу. Ещё бы. Едят мало, работают много .
Тут накатили военные действия и амфетамин стал уже жизненно необходим. И для снайперов-кукушек, и для бойцов при их многодневных перемещениях по бескрайним зимним лесам и болотам. Еды на всех не напасёшься, а шишками со снегом не насытишься. А тут невеликий солдатский сухпай да с таким потрясающим эффектом.
Немцы тоже подсуетились и даже поделились со своим верным северным союзником дешёвым производством первитина и других амфетаминовых стимуляторов. Даже шоколадные конфеты Panzerschokolade с ними стали продавать. На все случаи жизни . Страх стирается, но, правда, и боевые потери повышаются. Ну, а на потери никто внимания никогда особо и не обращает. Какой ценой и что достигается - на это штабные писаря в тылу имеются. Цензурой сурово натасканные на победные реляции. Войну временно выигрывает тот, кого первым поздравят по радио и в газетах.
После войны финны запоздало спохватились, что с мозгами уж у слишком многих что-то не в порядке, да и дети стали появляться, ну как бы это помягче сказать, не совсем соответствующие статусу венцов творения. А то и вообще печать мудрости не оставляла отметин на массе народившихся послевоенных голов. Такое даже по хуторам долго не скроешь. Вот тут уже власти зашевелились и деньгой вдарили по этому делу с широким привлечением всей мощи своей развитой пеницитарной системы. И стали бороться прямо таки с коммунистическим азартом и неуёмным рвением, что из чувства противоречия разожгло повышенное любопытство подрастающего поколения и непреодолимое желание лично вкусить запретный плод.
Но зато народное хозяйство получило нужные дороги, вручную пробитые сквозь гранитные скальные выступы и спрямлённые через болота. Тут Сталину финнов не переплюнуть. Да ещё и дармовая шефская помощь перепала коренным жителям саами, которые ютятся за Полярным кругом. Они хоть и саами с усами, но сами ничего кроме возни со своими оленями не признают. Дикие люди.
И эта нескончаемая битва так с тех пор и потянулась в бесконечность (с переменными успехами сторон), ибо нормальное полицейское государство никогда и никому не позволит безнаказанно отщипывать даже крохи от доходной кормушки, на которую оно само наложило свою нарко-контрольную лапу.
Может всё это и так, а может и не совсем так.
Это местное табу, а из самоконтролируемых средств массовой информации узнать подробно можно только о наркоманах в России, которых на колёса с иглой посадило тоталитарное государство, агонизирующее под железной пятой злобных Пу и Му и примкнувшим к ним расплодившихся родственников и иного чекистского люда. Иногда только проскочит здесь небольшая заметка об успехах американцев, удачно разбомбивших огородик особо несговорчивого мелкопоместного наркобарона где-нибудь на задворках Латинской Америки.
Да, изредка краткой строкой ещё, может, шведов пнут по старой привычке, но без особой язвительности. По эстонцам, как совсем отсталым финно-уграм, проходятся вообще без помпы, просто бегло констатируя их как главных поставщиков синтетики в Финляндию. Типа, ну что с этих взять, они же с оккупированных территорий. Жертвы совков. Советской оккупации, если забыли сокращение.
А вот об удесятерившемся наркотрафике из Афгана после свержения власти Талибан странами НАТО (где и финны отметились) здесь боятся даже думать, не то, что вслух говорить. Хотя и сюда ох как немало перепадает .
Зато иногда просачивается удивительная информация, что в Афгане не может, ну никак, быть уничтожен единственный источник дохода у нищих людей. Они же живут во второй по бедности стране мира! Так вот пусть себе что-то там выращивают. Вместо хлеба насущего. И скромный такой намёк, что у них под боком Россия. А уж эта страна большая, всё дерьмо через себя пропустит и переварит, а бедным трудягам-афганцам монетку малую подбросит на прокорм.
Вот такие продвинутые булочки с маком супротив отсталых батонов с героином. Но это не моя хворь. У меня здесь и так своего счастья по самое не хочу.
В голове замелькали кадры из американских боевиков. Кровавые разборки, колумбийские галстуки, контрольные выстрелы, мрачные допросы с мордобоем и электрический стул - как happy end. Добрые голливудские картинки от дядюшки Сэма.
— Нет, — твёрдо сказал я себе, — Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Тут за наркоту сроки такие, что мама не горюй. Не Азия, но хватит с избытком. И ведь не отмоешься. Остаток жизни можно на нарах музицировать.
Да нет, маловероятно. И собаки у них там учёные, и приборы всякие навороченные. Таможенники сами, как псы натасканные. Стукачей полна страна. И не только платных, но и по зову сердца.
— Это воображение разыгралось, — я погрозил стене кулаком, — С бодуна и от голода. Такого в жизни не бывает. Всё должно быть проще и прозаичнее. Завтра во всём разберёмся. Ну не полных же идиотов здесь понабирали? Спокойно посидим со следаком. Всё расставим по своим местам. Закроем эту тему и потихоньку слиняю домой.
А если на все эти вопросы ответ «нет»? И тут я почувствовал, как на меня начинает накатывать и холодеть в груди. И постепенно весь организм стал наполняться тяжёлым дерьмом как испорченная канализация.
— Звиздец, приехали... Здравствуйте девочки! — я вскочил и опять начал безостановочно кружить по камере, — Так, мрачные мысли из головы выкинуть. Всё образуется и всё будет хорошо... пива больше в рот не возьму, а то бред какой-то в голову постоянно лезет. О, Господи, спаси и сохрани! А теперь раздеться, лечь на нары и заснуть. Утро вечера мудренее... или мудрёнее... Медленно и глубоко дышим, глаза закрываем и закатываем. Считаем козочек-овечек. Раз.. два... три... сволочи... четыре... не дай Бог, наркота... пять... узнаю, урою...
Пробуждение было просто отвратным. Забылся я только под утро, выкурив две пачки сигарет и доведя себя почти до коматозного состояния. Как там говорится головка бо-бо, денежки тю-тю, а во рту страшная бяка. Симптомы страдальцев птичьей болезнью перепил. Очень похоже.
Набатом загрохотало в двери и раздался такой душераздирающий скрип, что я чуть не свалился со шконки, или как они там у себя культурно обзывают эту пыточную бетонную плиту. Теперь понятно, почему они петли не смазывают. Бьет по ушам, как серпом по яйцеклеткам. Видно в сугубо воспитательных целях.
Незнакомый охранник застыл у открытой двери с тележкой.
Зевая и почёсываясь, я босиком прошлёпал по холодному полу, получил тарелку серой каши, несколько кусков хлеба (видно учитывают наши русские нравы!), пачку молока и маргарин в мелкой расфасовке.
Вид каши почему-то отчётливо ассоциировался с прозекторской. Да ещё и эти весёленькие склизкие комочки. Но жрать захочешь и не на такое позаришься.
— А можно попросить горячий чай или кофе?
— Кофе только в выходные дни, а чай выдаётся на ужин. — ага, попался говорящий, что странно.
Выглядел охранник как киношный пейзанин, нацепивший хоть и пижонистую, но совершенно неудобную городскую одежонку. Униформа на нём висела даже не мешком, а как-то вся наперекосяк. Или это у меня глаза расфокусировались? Я прищурился, потом покосился в разные стороны. Вроде нет. Да и парень весь из себя какой-то пришибленный, кособокий, при том, что белёсый до бесцветности. Типичный представитель современного младого племени из близ живущих хуторян. Результат не первой родственной долбёжки. В хозяйстве не помощник, образование по настроению, специальностью явно не обременён. А тут на полном довольствии, одет-обут, работа не обломаешься, да ещё и бабосы раз в месяц настырно перечисляют. Небось, родственнички подсуетились и пристроили. Но хоть по-пиндосски выучился лопотать. Явно из-за телевизионной зависимости .
— Это не разгильдяй, а идейный пофигист с уклоном в бытовую синеву, — произнёс я по-русски.
— Thank you, — ответил на мою мнимую благодарность охранник, начиная прикрывать дверь.
— Э-э-э, погоди, — я чуть за дверь схватился, но опомнился, — А когда будет представитель таможни?
— Не знаю.
— А что мне делать?
— Ждать.
— Как долго?
— Не знаю. Они сами придут за вами.
— Когда? Сегодня, завтра, через месяц?
— Не знаю, но думаю на этой неделе.
— Что? И я здесь всё это время должен торчать?
— Да, — он захлопнул дверь с финальными аккордами своего петле-засовного инструмента. Это куда круче водо-бочкового.
Вот тебе и раз! А я-то думал, что у них всё горит. Так, вчера была среда, сегодня - четверг, а завтра - пятница. Потом выходные. Боюсь, по выходным здесь народ не работает. Значит, сегодня-завтра всё уже решится и назад, домой.
Лязгнула, открываясь, кормушка в двери и там обозначилось лицо охранника:
— Забыл сказать. Ваша жена чувствует себя хорошо.
— Что? Она позвонила?
— Нет, она здесь неподалёку от вас. В последней камере. Её привезли вчера поздно вечером.
— Зачем? — от такой неожиданности я даже присел.
— Арестовали.
— А её можно увидеть?
— Нет.
— Передать записку?
— Нет, — он с силой захлопнул кормушку.
Вот это номер! Они арестовали мою жену! Кому скажешь - не поверят. Вот ведь напасть какая. Она у меня из семьи потомственных староверов. Для неё и слегка приврать - это чуть ли не смертный грех. А тут здрассьте-пожалте в тюрьму на нары.
Ох, грехи мои тяжкие. И за что мне это всё? Нутром чую, ждёт меня дома суровый разбор полётов с многократным показательным расстрелом перед строем. И это как самый лёгкий исход после таких событий.
Да что ж такое творится, люди добрые? Жена работает в очень крупной французской фирме и никоим боком с моими делами не связана. И чего такого ужасного смогла таможня обнаружить, если всех начинают грести под одну гребёнку? Хорошо, что детей пока не трогают. Или только пока? Срочно нужны версии. Интересно, а я сейчас способен на простейший brainstorming (мозговой штурм)? Или совсем усох за ночь?
Итак, начнём изучать приходящие в голову версии.
С моим паспортом, утерянном в прошлом году, попался Усама бен Ладен из-за просроченной американской визы, шантажируя пограничников ворованным ядерным чемоданчиком? Нет, сейчас бы вокруг было оцепление из гогочущих US paratroopers (парашютистов), мошкарой крутились вертолёты и отовсюду лезли смазливые комментаторши вперемежку с суровыми корреспондентами. Да и я с ним никогда не был лично знаком, хотя теоретически и мог. Все жители планеты родственники в 16-м или 17-м колене. Что наказуемо. Были же у нас члены семьи врага народа (ЧСВН)?
Незадекларированная тонна особо чистого полония для традиционного королевского чаепития в саду Букингемского дворца? Нет, нигде не видно чопорных дипломатов и типографских плакатов спонтанных демонстрантов.
Какая-нибудь очередная заблудившаяся «Булава-2008» так удачно приземлилась на один из моих трейлеров, что тупой водила её даже не заметил? Но тогда бы вокруг местные вояки крутились с сияющими глазками, жадно потирая свои загребущие потные ручонки. Или вообще бы стояла вороватая тишина, а на мой дом просто упал заблудившийся метеорит.
Что-то, ещё похлеще? Да нет и так полный бред. Здешним местным не по Хуану такое сомбреро. Мелковаты для взрослых интриг.
В животе противно бурчало, но аппетит пропал напрочь. Я лёг и уставился в потолок.
— Подкрался незаметно маленький пушистый зверёк, — стал я утешать себя тихим голосом, — И в лесу стало тихо как на погосте. А звали его Alopex lagopus, что по-русски означает полный алопекс... со здоровенным таким лагопусом. И так он славно порезвился, что наш мемориальный лес носит его имя. Навечно. Как говорят обрусевшие латиняне: «Топи в вине горе – по колено будет море ». Жаль, но никто точно не нальёт.
Я ещё поворочался, осторожно жалея себя, чтобы не переборщить. Но требуемое успокоение никак не наступало. Наоборот всё ощутимее пробивалась тревога за жену. Как она там?
Неожиданно для себя я уснул.
А вот проснулся я, как ни странно, с улыбкой на лице. Потому, что во сне вспомнил, что в выходные заставил себя убить пару часов, но сделать все платежи на неделю вперёд. На счетах компании осталось не больше четверти маленького зелёного лимончика. Обидно, что не успел оприходовать на какое-нибудь бесполезное дело. Теперь налоговая свои загребущие лапы будет тянуть. Этим только дай самый незначительный повод. То ещё воронье шакальное.
— И всё же это я удачненько подсуетился. Теперь клиенты и не озаботятся моим кратковременным отсутствием. Отряд не заметит потери бойца. Срочных дел нет. На складе сейчас пылятся только пять контейнеров дурацкой бумаги в рулонах. Но они уже полгода там торчат и есть пока не просят. Значит, сейчас с головой погружаемся в местную экзотику. Будет что в старости порассказать внукам. В стиле Жени Бондова под shaken, not stirred - то бишь смешить, а не болтать.
А свой не приезд в Питер замотивируем как-нибудь... тайная операция... дешёвая интрижка... как там нас учил Великий Лысый Вождь нашего шебутного племени ? Скушают как миленькие, да ещё и завидовать будут. Значит, и тут вывернемся.
Я допил жалкие остатки молока, сделал себе суррогатный бутерброд и решил повнимательнее ознакомиться с народным творчеством на предмет углублённого изучения и перенятия доселе неведомого передового опыта.
Начнём с малоисследованных участков стен. Что у нас на кириллице? Преобладали записи выходцев из славного города Выборга. Этакая летопись пойманных с поличным и ожидающих своей участи. В основном за сигареты.
Вот только сроки, которые они провели в этой камере, оптимизма как-то не добавляют. От двух недель до трёх месяцев. Что-то невероятно долго. Или это обычные наши приписки, дабы особо подчеркнуть свою значимость? Или это просто эстафета между знакомыми?
Меня заинтересовала очень подробно описанная душераздирающая история некой сердобольной девы. Жаль, что она не оставила своих инициалов для истории. Я бы ей черканул пару сочувственных строк.
Судя по стилю, это была средних лет businesswoman, а точнее wheeler-dealer (автодиллер), которая кратко, но ёмко описала свою поездку из Питера на деловую встречу в Хельсинки.
Я замечтался и просто явственно ощутил, как...
... она стремительно неслась тёплым летним утром, пребывая в прекрасном расположении духа. Короткие взгляды, бросаемые в правильно повёрнутое зеркало заднего вида, только поднимали настроение. Прическа не растрепалась, лицо свежее, макияж неброский, но эффектный. Надо только в Выборге не забыть остановиться и купить пару бутылочек минеральной воды Perrier.
Лихо запарковалась на площади у железнодорожного вокзала и пошла за водой. За её спиной машина ласково мяукнула сигнализацией и осталась терпеливо ждать возвращения хозяйки.
Воду она нашла быстро. На всякий случай купила ещё пару пачек Vogue Menthol и зажигалку. Когда уже расплачивалась, к ней подошли две симпатичных девушки-старлетки. Рыженькая и белокурая.
— Извините, пожалуйста, — очень вежливо спросила рыженькая, — Вы не в Финляндию едете?
— Да, а что случилось?
— Мы на автобус опоздали. А нас ждут в Котке. У нас через четыре часа морской круиз начинается. Мы никак не успеваем. А такие деньжищи заплатили. Вы не могли бы нас подвезти? — на глазах у девушек синхронно навернулись слёзы, — Ну хоть куда-нибудь поближе. Вам же по пути?
— Конечно, мои дорогие, — от осознания собственного благородства у неё даже глаза увлажнились, — Доставлю прямо в порт. У меня ещё есть свободное время.
Девушки притащили два больших новеньких чемодана и загрузили в багажник.
«Хорошо, что я без вещей», — подумала она, — «Небольшая сумка только с самым-самым необходимым на один день».
Дальше поездка проходила очень весело. Девушки щебетали и наперебой благодарили спасительницу. Благодетельница млела и даже неожиданно разрешила старлеткам курить в машине, чего обычно и себе не всегда позволяла.
Русские пограничники и таможенники были предупредительны, галантны и сияли улыбками глядя на такой цветник. Даже старались дышать в сторону своим профессиональным многослойным.
Идиллию, как это обычно и бывает, грубо испохабили на финской стороне. Сначала долгая очередь на паспортный контроль. Потом к машине выполз жирный неряшливый таможенник и хмуро попросил открыть багажник. Он толстым пальцем с грязным обломанным ногтем постучал по чемоданам и приказал отнести их на досмотр. Девушки как-то увяли, но чемоданы послушно поволокли.
Каково же было изумление окружающих, когда из чемоданов стали извлекать многочисленные блоки сигарет, пару дюжин бутылок, а под самый конец и пухленький красочный пакетик, набитый разноцветными таблетками с выдавленными на них смешными рисунками.
Старлетки моментально зарыдали в голос, размазывая сопли и тушь по лицу, и надрывно возопили:
— Это не наше! Мы это впервые видим. Она нас силой заставила, — они тыкали пальцем в благодетельницу, — Теперь нас дома точно убьют! Спасите нас. Требуем политического убежища по программе защиты свидетелей!
Через пару часов всё ещё хлюпающих девиц, после нудных, но суровых нравоучений, с рейсовым автобусом отправили назад в Выборг. Правда, предварительно загасив Шенген.
А наша героиня была доставлена прямиком в эту камеру. Где и просидела почти месяц. Прокурор требовал для неё пять лет за организацию и руководство преступной группой, а также конфискацию машины в счёт покрытия несусветного штрафа.
Её последняя запись была: «Суд завтра в 10:30. Неужели меня посадят в тюрьму? За что?»
Я долго в задумчивости смотрел на ровные аккуратные строчки на стене. Не приведи Господь, стать вот такой plaything of destiny (игрушкой судьбы). Доброта наказуема, но тут уж явный перебор. Очень надеюсь, что её просто депортировали, и она отделалась лёгким... ничего себе лёгким... не смертельным испугом.
Интересно, а подвезёт ли она ещё раз хоть кого-нибудь голосующего hitchhiker (путешественника автостопом)? Или ей уже этим на всю оставшуюся жизнь вбили, что Homo homini lupus est - Чувак чуваку волчара позорный?
У остальных всё слишком прозаично. И скучно. Воистину, даже как-то справедливо в той главной книжке написано: «Да воздастся тебе по делам твоим».
А вот местные нацисты могли бы хоть имперского орла изобразить для разнообразия. И что их так циклит на этой свастике? Простота изображения? Тогда почему некоторые свои святыни они вообще не в ту сторону повернули? Авангардисты детской неожиданности. Им бы не мешало советские фильмы просмотреть для ликбеза. У нашего Михалкова поучиться. Может и со своими мотыгообразными крестами было бы легче разобраться. Только вот как они на потолке копотью буквы выписывали - это действительно интересный вопрос. Светочи-пропагандисты. Прометеи-коптильщики.
Ну их, пойду лучше к обнаженной натуре. У непутёвого Митьки на уме лишь титьки. А ведь правы психологи, если долго всматриваться в стену, то и все эти достоинства начинают зазывно разглядывать тебя. Просто жуть берёт.
— Вы кохайтеся, девчата, та не з москалями. Москали бо злы робята. Лихо зробят с вами, — негромко напевая, я стал придирчиво изучать немногочисленные экспонаты, — Мы такие. У нас амбиции имперские, очень даже зверские.
Н-да. Бедный Пикассо с его непотребными пятнадцатью именами . Вот откуда надо было черпать истинное вдохновение для его голубого и розового периодов. Просто невероятно, какая тут сознательная деформация натуры! А непостижимая кубистическая тайнопись! Потрясающее стремление к гармонизации колорита! И всё это здесь канет в Лету при очередном ремонте. Да и где они теперь, эти гении, так и не признанные местным судьёй-ретроградом?
Из-за этого, возможно, не смог народиться какой-нибудь кубогеизм. Я представил себе мрачное эпическое полотно, наполненное внутренним трагизмом, когда волосатый цилиндрик из последних сил делает предсмертные фелляции мохнатому октаэдру, отчаявшись пристроится для иррумации... и истерично захохотал в полный голос. Надо бы финнам космический штраф выставить за такую безвозвратную утерю, о которой пока не знает, но уже горько скорбит весь цвет тонких ценителей и знатоков живописи. Готов предложить им свои услуги. Под грабительские комиссионные.
А вот это по-нашенски. Заботливая рука старательно выцарапала для соплеменников финско-русский словарь необходимых слов и выражений в тюрьме. Подробно и с любовью. Видно долго ты здесь парился, раз такой образованный стал. Да и гвоздик как-то сумел заныкать. Или шурупчик выкрутил во время допроса. Мастер из прорабки - золотые грабки.
А что это за обляпанные листочки? Ух ты, тут на финском, шведском и даже на русском есть. И наш рассейский листочек, как всегда, самый замызганный. Ого, оказывается, тут живут по распорядку. Жаль, что я часы дома забыл.
— Зазубрить устав до дыр приказал нам командир, — я двумя пальцами брезгливо приподнял листок, — Так, трёхразовое питание. Душ по понедельникам и по пятницам. Ежедневная часовая прогулка. И усё. Негусто. Хорошо, что с туалетной бумагой проблем нет, а то и об этих событиях остался бы в неведении. Хотя... надеюсь, что его не употребляли в... э-э-э... гигиенических целях. А то пятна какие-то сомнительные.
Я брезгливо бросил листок назад и пошёл отмывать руки.
Однако любопытство скоро взяло вверх, и я, после нескольких кругов по камере, вновь остановился и стал разглядывать листок с российским текстом. С приличного расстояния и убрав руки за спину. Надо дать выплеснуться стрессу.
— Где? Где, я вас спрашиваю, — я помахал указательным пальцем в сторону потолка, — Где просветительская работа среди вверенного контингента? Почему нет концертов художественной самодеятельности? Где лектора? И эти... как их тут лучше обозвать... маннергеймовские комнаты и синие уголки с наглядной агитацией. «Пьянству — boy/girl» в зависимости от ориентации, «Наркотикам не место в вашем кармане», «Контрацепция при допросах», ну и там что-нибудь фольклорное: «Используй баян только по прямому назначению»... и на другие актуальные политические темы.
Я сделал поворот кругом через левое плечо и строевым шагом подошёл к двери:
— Разрешите доложить, господин двенералиссимус — я потопал на месте как греческий солдатик из почётного караула, но почему-то отдал честь только двумя пальцами, — При проверке отмечены серьёзные недостатки. Плохо поставлена идеологическая пропаганда. Все вокруг умные, а строем до сих пор не ходят. Хулиганские надписи и рисунки своевременно не замазываются. Проправительственные лозунги и патриотические призывы отсутствуют. А вертухаи три раза в день кормят без всякого общественно-полезного труда. Получается и напрасно, и совсем даром. Временно задержанный кляузу сдал. Разрешите идти?
Новый поворот и я принял вальяжную позу и брюзгливо оттопырил губу:
— Развели порнографию, понимаешь, — в моём голосе непроизвольно послышались рыкающие нотки и пьяная обида, — Хрен нарисовать не могут нормально. Зага... загы... в общем... хулиёвинка какая-то мелкая. Их бы к нам, за Урал... сразу бы узнали, что и как рисовать... на специально отведённом участке... там, тайга, понимаешь... простор. Орешки кедровые. Во-о! Да, и картина должна быть... ого-го, понимаешь... чтоб медведи шарахались... А тут тьфу и растереть. Писюльки; городские. Я уверен, что никто из нас… из вас… с таким... из России не сбежит.
Я немного походил, приводя горло в порядок, и вспомнил нашего многоорденного и незабвенного. С причмокиваниями зашамкал:
— Бэз меня... все сосиски сраны... распались и бэгуть на гавно.... пстите, нога в ногу... в капи... тлизьм. Да... пэрэдовое учение... товарища... э-э-э... Крупского... забыто. Тут ещё... пно... граф... и я. Вон... на потолке... я вижу... вроде Карлсон... тут писанину развёл... предал... нашего ненецкого друга Энгельсона.
Я встал в гордую позу и отчеканил, почти по-военному, отмахивая рукой и слегка кривясь:
— Мочить таких... от слова худо... не в чистом сортире, а исключительно в забродившей параше. Общество должно отторгать всё, что связано с таким сексом. Я бы лично про себя столько не смог написать... и не только тогда, когда уже схватили за одно место. Никаких экспериментов здесь не будет. Над крысами пускай эксперименты проводят. У нас страна огромных возможностей не только для преступников, но и для государства... если у человека есть фуражка и сапоги, то он может обеспечить себе и закуску, и выпивку.
Я глубоко выдохнул. А вот от ныне высоко парящего ничего такого исторического, кроме глубокомысленного «м-да», на моих мозговых скрижалях пока не процарапалось. Он как-то застрял в переходном периоде из Хлестакова до Огурцова. Да и кавказские события ничего нового в его копилку не добавили. Мягковат он у нас, закалка не та, да и вообще... хотя, может подрастёт ещё, заматереет. Если земеля даст, в чём пока столичные политбрёхи сильно сомневаются. В ожидании перемен можно только стиль слегка подправить:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее - область эстета.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно,
Третий храни: поклоняйся Мамоне,
Всё остальное лишь тлен и бесцельно.
Заскрипев, грохнулась на железные стопоры крышка кормушки. Обед. Интересно, сколько уже сейчас? Мои часы нагло сачкуют где-то дома в своём родном футляре и безмятежно тикают к стадии раритета.
— Который час? — очень вежливо спросил я у нового конвоира.
Тот удивлённо вскинул брови. Я выразительно похлопал себя по запястью. Он подумал и показал свои часы. Правда, издалека. Значит, имеет опыт. Ну, ни фига себе, только пятнадцать минут двенадцатого! А я думал, что уже глубокий вечер на носу.
Я забрал запаянный пластиковый поднос и отнёс его на свой импровизированный стол. Затем возвратился за хлебом, молоком и пакетиком с одноразовыми столовыми приборами.
— Kiitos, — выразил я благодарность из своего бронзового финского запаса. Есть ещё золотой, но оба заветных слова, взлелеянных и туда внесённых, я лучше поберегу исключительно для особых случаев . Серебряный запас состоит из старательно заученных ругательств и ряда производных от них. Их я произношу обычно скороговоркой и без всякого акцента. В некоторых случаях очень помогает. Но сейчас явно не время.
— Hyv;; ruokahalua! — радостно ответил охранник.
— Kiitos samoin, — усилил я своё спасибо на это идиотское пожелание. У меня и аппетита никакого нет. Хавку беру только чтоб организм поддержать. И добавил на родном, растягивая губы в лёгком подобии улыбки:
— Сгинь, милый, с глаз долой. У меня сейчас такой мутильник, что стравлю ненароком. Не отмоешься потом.
Охранник кивнул головой, довольно улыбнулся и захлопнул кормушку. Весело же некоторым сидеть по другую сторону.
Интересно, а где эта доблестная таможня? И сколько ждать, когда она даст «добро» и отправит меня взад своим ходом?
Есть вообще не хотелось, да и обед выглядит как-то вызывающе несъедобно. Я отодрал верхнюю плёнку, принюхался и стал разглядывать содержимое, разложенное по разным углублениям.
Неестественный зеленовато-жёлтый щербатый рис, пожухлые листочки салата и какие-то кусочки, щедро залитые голубоватым соусом с красными прожилками. Что, Finnair уже готовится к банкротству и по дешёвке распродаёт неиспользованные запасы? Или, наконец, царские резервы прокипятили? Разложили из неразложившегося? Я осторожно подцепил вилкой кусочек чего-то похожего на мясо, обтёр, как сумел, соус об край подноса и опасливо засунул неопознанный объект себе в рот. Вкус кошмарный. Стиральная резинка в кисломолочном соусе с явной отдушкой плесени. И уже без всяких церемоний я сделал ладонь «ковшиком» и пальцами собрал в неё все кусочки. Передёргиваясь от брезгливости, сходил и честно попытался промыть их водой.
После заморения червячка я долго прислушивался к странным звукам, которые испуганно издавал мой желудок. И всё ждал, когда меня начнёт неудержимо нести. Неторопливо наготовил многослойных лент туалетной бумаги для долгого сидения. Но нет, желудок только горестно повздыхал, да и угомонился, бедолага. Свыкается, однако.
Одно радует, что хлеба здесь дают много. Как и молока. Скоро начну, как Ленин из хлеба делать чернильницы и молоком тайные прокламации писать. Будут им ноябрьские тезисы на долгую недобрую память.
Чёрт! Время тянется не то что медленно, а просто отвратительно медленно. И книги совсем не помогают. Каждую страницу приходится перечитывать по паре-тройке раз, чтобы понять, что там автор задумал. Зато уши у меня медленно, но верно трансформируются и превращаются в локаторы, пытаясь уловить любые посторонние звуки за дверью. Довела, чудь козлодоева, до коренной перестройки организма. Так и до полного сдвига недалеко осталось. Стану эльфом травоядным или ещё кем похуже.
Наконец я не выдержал, решительно сполз с нар и стал делать зарядку. Сто медленных приседаний, два прихлопа, три притопа. Потом снова. Отжиматься не будем. Пол такой, что никакая химчистка потом не спасёт. Я покосился на нары, но одёрнул себя. Это постельное бельё и так от одного взгляда расползается, а тут мужчинка в полном расцвете сил плюхнется с потугами на гимнастику. Буду потом, как морская свинка в лоскутках себе норку вить.
В коридоре зашаркало. Вот и колёсики заскрипели. Кто-кто в теремок к нам ползёт? Небось хавку вертухайчик везёт? Лязгушечки-скрипушечки. Кормушка-кормушка, отворись, покажи, что от щедрот губернских нам местный интендант оставил. Ах, как негусто. Три кусочка колбаски, маргарин и опять много хлеба. Жлоб вы, дяденька-интендант, желаю вашей скромной дачке вырасти только до третьего этажа и покрыться цинковой крышей, вместо черепичной. И протечь весной до самого подвала.
— А чай?
— Сейчас принесу, — ну, слава Богу, с этим хоть поговорить можно.
— Сегодня таможенники будут?
— Не знаю.
— А завтра?
— Не знаю.
— Который сейчас час?
— Четыре ровно.
— А до какого времени разрешаются допросы?
— Не знаю.
— А завтра таможенники будут?
— Я охранник, а не справочное бюро.
Уел, вертухай, так уел. Ещё бы сказал: «I am a whore screw, not forecaster» (Шмара вертухай я, а не синоптик), то я точно бы знал, что наши люди здесь шорох наводили .
— Не знаете, как себя чувствует моя жена?
— Хорошо.
— Что, головой об стену бьётся или только рыдает?
— Нет, она сейчас ест.
— Какое у неё настроение?
— Хорошее.
Ну и что это может значить? Как я себе представляю, шок у жены должен быть просто невообразимый. Вот так возвращаешься с работы домой, а тут раскручивается такой экстрим. Принудительно-ознакомительное посещение тюрьмы. А дома, между прочим, двое детей. Полный беспредел. Хотя очень надеюсь, что дети практично подойдут к отсутствию родителей. Ну, день-два и мы разберёмся в ситуации. Это вам не Басманный районный суд города Москвы, в конце-то концов. Здесь чуть ли не самая старейшая в Европе реальная демократия. Никакого беззакония и ничто просто так не падёт на мою неповинную голову. Это я в криминальном смысле.
— Можно попросить таблетку от головной боли?
— Да, но не больше двух.
— Почему?
— По инструкции.
— А если через час я попрошу ещё две?
— Запрещено. Я не могу выдавать больше двух таблеток на одного человека.
— В день?
— Нет, за свою смену.
— А у охранника из новой смены я могу попросить?
— Да, но он вам не выдаст, так как я сделаю отметку в компьютере.
— А если попрошу завтра снова?
— Будет решать начальник завтрашней смены.
— Тогда можно попросить одну таблетку от головной боли и одну таблетку снотворного, чтобы мне не выйти из вашего лимита? —в голове сразу бравурно зазвучала старая рекламная заставка: «Замучила бессонница? Переезжай в Херсон»!
— У вас есть рецепт врача?
— С собой нет, — я сделал скорбное лицо, — Но, понимаете, всю ночь не спал.
— Без письменного разрешения врача я не смогу выдать.
— Хорошо, тогда дайте только две от головной боли.
— Сейчас принесу.
Это «сейчас» растянулось минут на сорок. Я весь извёлся в ожидании. Он их там что, сам синтезировать решил? У меня тут башня лопается и просто откалывается кусками. Да ещё какая-то сволочь всю ночь в камере курила и за собой не проветрила. И остатки пищи никакого благовония не добавляют.
Может здесь выдают персонального тюремного поросёнка на прокорм? А что? Свинья как образцовый санитар камеры. Звучит гордо. Каждый урка растит свою Мурку. И берёт повышенные обязательства: «Я тэбя кормил-поил, я из тебя и шашлик-пэльмен дэлать буду».
Наконец-то, приполз мой алхимик. В раскрывшуюся кормушку охранник просунул мне два стаканчика. Один махосинький такой пластиковый с двумя таблетками и одноразовый бумажный с тёплым чаем. Щедро. Этак от посуды скоро деваться будет некуда.
— А что делать с мусором? Пахнет очень сильно. В унитаз не пролезет. Вам отдать?
— Ох, извините, забыл. Сейчас принесу, — не закрывая кормушки, он неторопливо отошёл в подсобку и вернулся с большим чёрным пластиковым мешком, — Когда заполните мусором, то вынесете его из камеры.
— Как я его вынесу, если я тут постоянно сижу?
— Когда пойдёте на прогулку.
— А когда прогулка?
— Утром.
— Но меня никуда не выводили сегодня утром.
— Для этого вы должны были сообщить, что хотите выйти.
— Я не знал. Теперь сообщаю. Сейчас можно пойти на прогулку?
— Нет, только утром.
— И как я должен доложить о своём желании?
— Позвонить.
— Как позвонить? Дать три ярких зелёных свистка? Sorry! Вербально имитировать звонок телефона? Стучать головой в дверь?
— Нет, у вас здесь есть звонок.
— Где? В камере уж точно нет. Я здесь всё осмотрел.
— На стене в углу, — он просунул руку по локоть через кормушку и помахал в сторону стены.
— Это же зеркало... — сказал я и запнулся. А с чего это я решил, что это зеркало? Маловыпуклая полированная металлическая полусфера с дерьмом по центру, — Подождите, секундочку, я сейчас проверю.
Я оторвал от рулона туалетной бумаги очень солидный кусок, обернул кран и намочил водой. Даже капли не попало на дверь. Потом подскочил и потёр грязное пятно. Под ним была малюсенькая кнопочка.
— Действительно есть. Он у меня был грязью заляпан, — радостно сообщил я охраннику, — Но теперь я его отчистил. Вот видите, — я помахал туалетной бумагой перед кормушкой. «Не, ну я уже полный дебил, отставший от прогресса», — поморщившись, подумал я, — «Это ж надо было принять эту хреновину за зеркальце. Заботу об арестованных обнаружил, утопист с гуманизаторными глюками».
Я кивнул охраннику, закрывающему кормушку, выкинул туалетную бумагу в унитаз и спустил воду. Потом помыл руки и торопливо проглотил обе таблетки. Прислонился спиной к двери, помахал руками для просушки.
— Надо ещё раз всё осмотреть. Может здесь ещё найдутся разные скрытые неопознанные примочки? Ну, там потайной выход на случай пожара, жучки, камера видеонаблюдения, то-сё, — я широко развёл руки в стороны и произнёс голосом инопланетного посланника, — Я пришёл с миром. Я гуманоид. Ничего не ломать. Тихо сидеть. Только жена забрать. Домой уходить. Дети сильно скучать.
Скрытные они, эти финны. А то я вот так, вознесусь орлом на горшок, а потом окажется, что цинично и демонстративно порчу ценное государственное имущество некоего секретного ведомства. Заведут дело «Финляндия против русского дерьмоносца-калометателя». И буду всю жизнь расплачиваться за gadget-вредительство.
Ну ладно, подурковали и будя. Так, таблетки уже принял. Сейчас клыки наскоро полирну и под одеяло. Жалко, что нормально не умыться. А постоянно обрызгивать бедную дверь уже надоело. Никак руки не дойдут этот кран назад отогнуть. Значит, пока не будем смывать счастье с моей щетинистой физиономии. Ну, вот и всё. Потопали в люлю. Без ляли. Пока башку хоть слегка отпустило.
Очнулся я от энергичного потряхивания. С трудом разлепив глаза, я попытался сфокусироваться на мутной фигуре охранника:
— Доброе утро. Который час?
— Восемь вечера.
— Я что сутки проспал?
— Нет. Наверное, час или два.
— Что случилось?
— Вас ждёт следователь.
— Ну, слава Богу! Я сейчас.
Покачиваясь, я ринулся к своей брызгалке и влажной рукой провёл по лицу. Не помогло. В голове штормило, а глаза нагло разбегались по сторонам. Нет, что не говори, а хорошие колёса делают в Финляндии. Основательные. Чтобы с простого аспирина так срубило, а теперь ещё и колбасит. Или это был не аспирин? Да и хрен с ним. Водой раскумаримся.
— Всё. Готов, — сообщил я стоящему в коридоре охраннику, — Куда идти?
— Следуйте за мной.
Меня немного мотало, но я мужественно концентрировался на спине охранника и старался следовать за ним, не особо цепляясь за стены. Поднимаясь по какой-то лестнице, я вспомнил, что забыл очки в камере, но это меня только позабавило.
Если уж древнегреческая Фемида как и римская Юстиция вечно торчат в разных злачных местах с повязкой на глазах, то мне само провидение велело быть без очков. Соблюдаем status quo . Хотя, если честно, мне эти идиотские статуи напоминают доинтернетную студенческую развлекуху, когда девице завязывали глаза и она, используя конвейерный вариант blow job, определяла своих знакомых по их эрегированным выступам. Видно древние зашли ещё дальше, раз этим дурным бабам выдали весы и меч. Наверно там ставки были выше, и loser прямиком отправлялся в хор кастратов, а неудачник к месту ближайшего погребения. Со счастливчиками неясно. Иные времена - иные нравы.
Охранник распахнул какую-то дверь, и мы вошли в полутёмную комнату, которая освещалось только яркой настольной лампой. Какие-то люди сидели на стульях у стены. Я помотал головой и снова яростно потёр лицо. Без всякого реального эффекта. Хрень какая-то, право слово. Явился как скуксившийся хрюндель перед революционной тройкой .
За моей спиной загундосили. Я что, стал финскую речь воспринимать с таким ужасным акцентом? Пришлось опять помотать головой и уловить, что допрос начался в 20:15. Значит, это толмач говорит. Даже почти по-русски. Но я так и не понял, что за люди собрались вокруг. Да и пёс с ними. Надо будет - опять познакомимся.
— Назовите ваше имя... место рождения... образование... род занятий, — слова доносились как сквозь вату.
Я начал нудно говорить с ужасом понимая, что если остановлюсь, то забуду о чём только что говорил. Меня по несколько раз переспрашивали. Потом отстали.
«Ёжик в тумане», — мутно вертелась только одна мысль, — «Как бы не захлебнуться в этом киселе. И выйдет отсюда колобок, как обритый ёжик. Знахабнілий москаль».
— Ваша коммерческая деятельность?
Я стал рассказывать, с явным недоумением замечая, что фразы получаются какие-то угловатые и малосвязанные. И за язык цепляются. Господи, ну что за бред я горожу? А ведь сотни раз эту пургу нёс при встрече с клиентами.
— В каких компаниях вы работаете ответственным лицом или состоите работником?
— В каких отраслях работают эти компании?
— Назовите всех клиентов компаний. Какие из них самые крупные? Финские клиенты... иностранные клиенты... клиенты из России... как выписываются инвойсы... от кого поступают деньги...
Вопросы сыпались один за другим. Я не успевал закончить ответ, как уже звучал новый вопрос. Даже для меня в этом сумеречном состоянии создалось полное впечатление, что мои ответы здесь никого не интересуют и служат только прелюдией к чему-то существенному. Или я полный тормоз? Да нет, кажись, дождался.
— Расскажите подробно о компании, которая поставляла металлизированные панели для строительства домов.
— А что произошло?
— Только отвечайте на заданные вопросы. Когда придёт время, то вам сообщат всю необходимую информацию.
На душе без того муторно, но я честно и старательно попытался вспомнить все детали этих поставок. Самое поганое, что я так и не смог ничего вспомнить о новой поставке. Только тот странный телефонный звонок. Когда я замолчал, возникла долгая пауза.
Я сидел, тупо разглядывая свои колени и думал, как добраться до нар и закрыть глаза. И ещё как не свалиться с этого долбанного стула. Как там было в советской «Летучей мыши»? Заключённые опять тюрьму раскачивают...
— Когда вы в последний раз были в Турку? — вопрос прозвучал громко и очень резко.
— В Турции был пару раз, но очень много лет назад. Предпочитаю для отдыха более тропические места. Знакомых больше.
— Не в Турции, а в городе Турку.
— А-а-а... не помню. Вроде бы этим летом.
Мысли ржаво провернулись в попытке вспомнить хоть что-то о всеми забытой бывшей финской столице. И зачем я туда мотался? Что там вообще есть? Средневековый замок, Кафедральный собор, Старая площадь. Нечего мне на них смотреть. Я в них десятки раз был. Рестораны там просто отстой. Порт. Точно, в порту был. Всё, вспомнил.
— Я возил семью в Наантали. Это 20 километров от Турку. Жена очень хотела присмотреть... посмотреть какие там условия... для отдыха. Сходили в парк развлечений «Мир Муми-троллей» - Muumimaailma. Погуляли, пообедали. А на обратном пути заехали в Турку. Побывали в порту. Там полюбовались на старые боевые корабли. Заодно полазали по разным древним калошам... там было три деревянных корабля... прошлых веков. Вот вроде и всё.
— Так вы были в порту?
— Да. Так вроде это не запрещено. На входе билеты продают.
— Значит, запишем, что вы долго были в порту. Вам звонили в это время?
— Это когда я был в Турку? Наверно звонили.
— Отвечайте на вопрос.
— Не помню. Запросите распечатки у телефонной компании... уж, сколько месяцев прошло.
— Вам звонили вот с этого номера телефона, — мне под нос сунули бумажку с номером, — Кто это был и о чём был разговор?
— Извините, но я даже телефонных номеров ни своей жены, ни детей никогда не запоминал. У всех моих телефонов есть память и голосовой набор. Наберите этот номер и сами узнайте. Или откройте записную книжку в телефоне и найдите там того кто звонил.
— Значит, вы не признаётесь?
— В чём?
— В том, что вы говорили в этот день по этому номеру телефона.
— Да я просто не помню.
— Вы отказываетесь говорить правду?
— Какую?
— О том, что происходило в порту.
— А что там могло происходить?
— Всё! На этом допрос окончен. Сейчас будет напечатан протокол допроса. Вы, а затем и все присутствующие его подпишут.
Я опять впал в сонное оцепенение. Затем мне сунули авторучку и листки с напечатанным текстом. Я их подписал в местах, куда тыкали пальцем. Затем меня подёргали за рукав, и я, как распоследняя осенняя снулая муха, дополз до столь желанных нар и вырубился даже не успев раздеться и снять бахилы.
Из вязкого забытья меня вывели гулкие удары. Я с трудом поднял голову. Охранник стоял у распахнутой двери и барабанил по ней ключом.
— По голове себя постучи, обормот! — не удержался я, но хоть догадался произнести это по-русски, а потом уже на демократическом, — What's up? (Что случилось?).
— У вас через десять минут суд. Быстро одевайтесь.
— Какой суд? У меня вещи ещё не собраны.
— Все вещи оставьте в камере. Одевайтесь и пошли.
— А почему сразу в суд? — в голове реально шумело, даже мысли по углам попрятались.
— Суд определит, что с вами делать.
— Ну, это я и без суда знаю.
— Через пять минут вам надо выйти из камеры. Будьте готовы, — я даже дёрнулся, когда он мне выдал девиз заокеанских скаутов: — Be prepared!
«Не дождётесь, гражданин Гадюкин, мы всегда готовы», — подумал я злорадно и ответил бодро, без запинки:
— The Scout motto means that you are always ready to do your duty! (Девиз бойскаута: всегда готов выполнить свой долг!).
Я с серьёзным видом вытянулся на нарах и поднял правую руку с тремя вытянутыми пальцами, стянув большой палец и мизинец колечком. Но, поглядев на вытянувшееся лицо вертухая, я гнусно хихикнул и этим полностью испохабил всё представление. Вертухай нахмурился и прикрыл дверь. Зевака неблагодарный. Ещё и обиделся. Нет в нём чувства прекрасного.
Это сколько же я проспал? И что вчера такое было? Завтрак стоит у порога. Убей меня, но я вообще ничего не помню. Сам взял или вертухай озаботился?
— Пора, в путь-дорогу, — замычал я. Настроение стало подниматься, — Та-ра-ра-ра. Та-ра-ра-ра. И трижды сплюнем через левое плечо. Нет, не так. По роже двинем, чтобы получить харчо... Исчо. Исчо. Исчо. А то мусорня импортная совсем зажралась.
Я быстро помахал руками, имитируя зарядку и широко зевнул. От в хлам измятых шмоток несло уже заметным тюремным душком. Нехорошо, если даже я это осязаю. Вонючка даже в доброжелательном суде это, согласитесь, выглядит неприлично. А мятая и небритая вонючка... это вообще квёлый негатив. Но, за неимением гербовой пишем на туалетной. Будем сглаживать впечатление честной физиономией лица и извинительной улыбкой.
Выданные синенькие полиэтиленовые бахилы продрались от моих постоянных странствований по камере, но других всё равно нет. Да уж больше и не понадобится, пожалуй. На всякий случай я действительно плюнул через левое плечо, присел на дорожку, а потом и со всей силы постучал собранной ковшиком ладонью по стене, прозрачно намекая охраннику, что готов. Видно гулкий звук его вдохновил. Он моментально распахнул дверь, молча развернулся и потопал по коридору к выходу. Я пожал плечами, плотно прикрыл дверь в камеру (а то вдруг обчистят, кто их знает, что тут за местные порядки и обычаи) и последовал за ним.
Возле вертухайской дежурки бесцельно топтались два очень подозрительных типа. Зато у каждого на шее запаянные в пластик большие картонки с их непрезентабельными физиономиями. Тот, что пониже, с мордочкой хорька-альбиноса, сделал шаг мне навстречу, посверлил меня тусклыми глазками и произнёс похоронным голосом с каким-то невообразимым акцентом:
— Я... Koysti... ваш переводчик... из таможни.
— Здравствуйте, Костя, — как можно сердечнее сказал я, пожимая его вялую потную ладошку. Потом сразу убрал руку за спину и вытер о джинсы. Всё равно одежда подлежит глубокой дезинфекции и неоднократной стирке, — Где угораздило вляпаться в великий и могучий?
— Извините... не понимаю... повторите.
— У вас хороший русский язык, — что-то откровенность мне сейчас даётся через силу. У парня очень неприятно несёт изо рта. Но надо постараться наладить контакт, а то вдруг обидится и тогда придётся корячиться самому. Хотя тип явно какой-то липкий и отвратный, — Где проходили обучение?
— Закончил курсы... стажировка в Москве.
— Да, я обратил внимание на ваше московское произношение, — тут я от истины совершенно недалёк. Старомосковский говор сохранился, наверное, только далеко за кольцевой в домах престарелых, — Столичный суржик ни с чем не спутаешь.
— Что такое суржик?
— Pidgin.
— А... пиджин... это когда... смешать языки?
— Да. И получить русский в остатке.
— Извините... мне трудно уловить смысл, — он немного помялся и сказал, указывая на своего спутника, — А вот это офицер нашей таможни. Будет... э-э-э... конвоировать нас до суда.
«Да уж, этот точно не из элиты», — уже с подступающим удовлетворением подумал я, — «Если вместо тех клонов, которые меня сюда конвоировали, такого дристуна прислали, то значит моё дело на мази. Разобрались, значит. И отмечу это по-простому. Мухой домой, рубануть борща под мерзавчик, утешить жинку и у койку... пару суток слюнявить подушку».
— В зале суда... нас будет ждать... государственный адвокат.
— Зачем он вам нужен?
— Он вам положен... по закону.
— А что, меня в чём-то обвиняют?
— Почему вы не знаете?
— А почему я должен? Никакого понятия не имею. Может, вы знаете?
— Нет. Но на суде всё скажут.
— Ну, спасибо, что хоть просветят, с чего я тут вшей кормил, — надеюсь, что с нарочито нехорошей, этакой киношной усмешечкой протянул я, — Бог даст, потом кто-то узнает, что здесь вам не там.
— Что? Извините, я вас не понимаю. Это русский... э-э-э... slang?
— Нет, не сленг, просто такой питерский диалект. Иногда отличается от московского. Как заМКАДный от доБлокадного. Но в последнее время питерский особый в Москве слегка превалирует.
— Правда? А кто такой вшей?
— Кто?
— Тот, кого вы кормили.
— А... это один малэнький птиц. Её время неудержимо рвало ко мне на нары. Голод наверно.
— Вы так называете птицу голубь? На сленге?
— Ну, уж нет, так называется птица дятел, которая на меня настучала.
— Он мешал вам... спать?
— Регулярно. А уж две последние ночи точно.
— Я сообщу дежурному офицеру.
— Да, пожалуйста, скажите ему, пусть организует засаду и отгоняет по ночам. — дурачиться стало в лом, да и объект неподходящий.
Костик вдруг весь поддёрнулся и с непередаваемым трагизмом произнёс:
— Мы опоздали.
— А что, так далеко ехать?
— Нет, это есть соседний дом. Рядом. Пешком идти.
— Так, может, пойдём? Мне только кроссовки одеть. Ремень и куртку могу уже и на ходу набросить.
— Да-да, — Костик, по-заячьи подскочил, устремляясь к двери, где его вежливо, но по-хозяйски отодвинул охранник и своим ключом открыл дверь.
Мы гуськом протиснулись мимо охранника и через паркововочный (или приёмный?) бокс выскочили на свежий воздух. Нет, это не воздух. Это озон, небесный эфир, просто нектар и панацея для моих в хлам отравленных лёгких.
До входа в соседнее здание пришлось пройти всего двадцать шагов. Костик прижался к входной двери и стал там елозить карточкой по панели входного замка.
— Поспешишь, у-дрызг судью насмешишь, — подходя, негромко сообщил я ему в спину, с интересом наблюдая за его манипуляциями.
Костик задёргался, но стерпел и только молча сопел. Загорелся зелёный огонек, и он рывком распахнул дверь. Увлекаемые им, мы галопом понеслись на второй этаж. Опять закрытая дверь, которая почти сразу поддалась. Небольшой холл. Будка охранника. И опять закрытая дверь.
— От людей закрылись, избранники народа. Ну, всё прям как у нас. Только у вас охраны что-то маловато и переносных мигалок на лестнице не хватает, — переводя дыхание, сообщил я в спину Костику.
Но он опять меня проигнорировал, нервно суетясь со своей карточкой у очередного замка. Дверь, наконец, открылась, и мы влетели в просторный холл с парой деревянных скамеек и несколькими вешалками по углам. Костик судорожно повесил свою куртку и, не оглядываясь на нас, поспешил к одной из дверей. Мы трусцой понеслись за ним.
Местный зал заседания суда оказался весьма аскетичен и чем-то неуловимо напоминал только что отремонтированный класс передовой деревенской школы. Четыре небольших стола образовали стороны разорванного по краям квадрата в довольно просторной и светлой комнате. Три больших окна. У глухой стены в один ряд стоят деревянные стулья. Для приглашённых или зрителей? Точно. Там резко притормозил и уселся наш конвоир-таможенник.
Явно судейский стол поставили на небольшом возвышении и за ним могут разместиться четыре-пять человек. На столе три микрофона на гибких штативах. Справа небольшой приставной столик с компьютером для секретарши. За ним уже сидит довольно миловидная девица и с остервенением долбит по клавиатуре, всецело уйдя в процесс.
Костик с облегчённым вздохом уселся за стол, который находился прямо напротив судейского, и громко сказал:
— Вам надо сесть рядом.
Ну, надо, так надо. Возле стола четыре стула. С краю, сильно сгорбившись, притулился довольно пожилой человек. Я убрал назад один стул и сел между ним и Костиком.
— Это ваш адвокат, за которого платит государство, — не понижая голоса, сообщил Костик. Отсутствие судьи явно привело его в хорошее расположение духа. Жаль только, что это никак не повлияло на запах изо рта.
— Здравствуйте, — автоматически ответил я. Тот молча кивнул.
— Вам не надо платить за его услуги, — продолжил Костик ораторствовать, — Государство оплатит его работу. Как и все транспортные расходы и услуги переводчика. Меня.
— Я уже понял. Всё задаром, — при этом с трудом сдержался, чтобы не ругнуться. Нервы и так на пределе, а этот зудит как пластинка заезженная. Видно намертво текст заучил.
Мой халявный адвокат пришёл на суд в мятом залоснившемся пиджаке. Весьма сомнительная майка навязчиво проглядывала из расстёгнутого ворота клетчатой ковбойки. Ботиночки также не нарушали общего ансамбля. Н-да, просто ярый антипод Перри Мейсона .
В голове немедленно закопошился червячок сомнения. Видно на получаемые от государства деньги тут особо не разбежишься. Самое подходящее место этому типу не на суде умные речи толкать, а в самом захудалом пивняке каменную воблу на коленке чистить. Молча и сосредоточенно. Это что, мне специально такое чучело подсунули, экономя государственный бюджет? Может я чего-то пока не уловил или просто недопонял? Ах, да! Видно и у них по одёжке встречают, по уму провожают. Ладно, подождём, посмотрим на финальный аккорд.
Я стал оглядываться вокруг. Слева от нас за таким же, как и у нас, столом сидел ещё весьма молодой, но очень худой индивидуум с узким лобиком, покрытым редкими желтоватыми волосиками. У него был вид смертельно уставшего от этой жизни человека. А тонкие губки, которые он постоянно сжимал цыплячьей гузкой, на фоне его остренького скошенного подбородка, только усиливали такое впечатление. И этому государство, что-ли мало платит? Какие-то они здесь все как на подбор молью побитые и затюканные суровой правдой жизни.
— Это кто? — спросил я Костика, кивая на соседа слева.
— Это прокурор.
— А где судья?
— Скоро будет.
— Опаздывает ваш гражданин заглавный начальник.
Костик возмущённо мотнул головой, но промолчал. Я принялся внимательно рассматривать прокурора, который достал объёмистый портфель и стал вынимать оттуда папки с бумагами. Ну и видок у него. Красноватые веки, которые бывают у людей с хроническим недосыпом или проявляются после грандиозной попойки. Но лицо не мятое, значит, есть подозрение, что он всё-таки что-то этакое особо важное ковыряет себе по ночам. Козни коварные строит. Глаза у него какие-то замутнённые, как у снулой рыбки. Да и нездоровая бледность придаёт вид утопленника, недовольного тем, что его выдернули из привычной среды обитания. Cadavre. У Жоржа Сименона был «Инспектор Кадавр», а мне достался зомби на последнем издыхании. Прокурор-кадаврик.
Итого на судейском ринге пока имеем сладкую парочку Cadavre vs Clochard. Кадавр против Клошара. Жмур против Бомжа. Наверно, точнее будет Жмур против Бича . А ведь оба, наверно, были смолоду любовно взращены на декларируемых тучных государственных хлебах. Это что же это получается? Предстоит битва неумеренных транжир или экономных скупердяев? Как бы не загнулись эти задохлики во время схватки. Надеюсь, им это не впервой. Прям как у лягушатников: ; la guerre comme ; la guerre - мордобой на живодёрне.
А почему третий стол пустует?
Тут в зал вкатился маленький толстенький человечек и пронёсся как раз к этому незанятому правому столу.
— А это кто такой прыткий?
— Это представитель обвинения. Старший таможенный инспектор.
Ну вот. Давайте уж скорее занавес. Премьера финской трактовки commedia dell'arte «Двери хлопают» достойно порадует память автора. Актёры второго плана вроде все уже собрались. Теперь ждём появления на сцене главного действующего лица. Публика заждалась. Поаплодировать что ли? Или ногами потопать? Лицедеи, начинайте скорее, а то домой чертовски хочется! Эх, вам бы всем русский язык хоть немного подучить, тогда бы знали, что хотя в наречиях после шипящих на конце пишется мягкий знак, но есть исключения из этого правила: уж, замуж, невтерпёж. И уж как мне то невтерпёж! Вот ужом, но скорее бы уползти отсюда, хоть тушкой, хоть чучелом.
В это время дверь медленно раскрылась, и в неё величаво внёс себя очень холёный господинчик. За ним, отставая на шаг, семенила преклонных лет дама, неся в руках кипу бумаг.
«Пожаловал к нам барин, барин нас рассудит», — мелькнуло в голове, но как-то стало неуютно. Просто страсть как не люблю таких субъектов. Причём именно вот таких, плакатно наглядных, как из методического пособия - с обрюзгшими лицами, выражающими презрение и скуку, только и умеющих что раздавать ценные руководящие указания своим вечно нерадивым работникам. И, при этом, они умудряются никогда не отвечать ни за какие дела или поступки. Номенклатурные рупорные бездельники. А у этого даже дорогие золотые очки и бородка клинышком оттеняют личину самовлюблённого зажравшегося бюрократа. Вот уж сценический составчик подобрался, прости Господи.
Судья сделал вялый жест рукой, смысл которого я не совсем уловил. Было похоже, что он, даже не посмотрев на собравшихся, милостиво разрешил всем сесть. Это выглядело, может быть с его точки зрения, и торжественно, но вот только вокруг никто и не удосужился оторвать свой зад при его появлении.
«Смазал сцену», — со злорадством подумал я, — «А мог бы сначала суровым взором всех окинуть, а потом сделать что-нибудь этакое, дабы нас в страх вогнать, таких бесправных sitters, что в английском означает не только сидящих, но и простофиль. Нежданчика там громоподобного подпустить, чем сразу показать, кто здесь хозяин и ввести припёршихся просителей в благоговейный трепет. Или ещё чем покруче щегольнуть. Слабовата школа, ох слабовата. Нету в нём клинического шику и крутых понтов».
Однако судья, во время своего шествия, так и не отвёл своего взгляда от кресла, которое должно было удостоиться великой чести принять его внушительное седалище. Осторожно сел, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и сразу демонстративно уставился в столешницу. Дама, неотрывной тенью следовавшая за его спиной, немедленно разложила перед ним бумаги и стала что-то в них показывать пальцем, склонившись к его уху. Судья степенно кивал, а потом стал медленно вникать в указанные места.
«А здесь что, к суду вообще не готовятся»? — тут уже я начал впадать в лёгкое смятение от этого зрелища, — «Вот такая импровизация с листа нынче в тутошней моде или моё дело для них и выеденного яйца не стоит»?
Повисла весьма продолжительная пауза. Все, кроме моего адвоката, зашелестели бумажками.
— В чём меня обвиняют? — через Костика я потихоньку задал вопрос адвокату.
— А вы не знаете?
— Нет, не знаю, — я тут же стал немедленно закипать.
— Я тоже пока не получил никаких документов.
У меня даже рот открылся от растерянности и весь запал ядовитой злости улетучился. Я всего ожидал, но только не такого. Полнейшая дурка. Как в сказке. Чем дальше в лес, тем хуже видно.
— А когда я узнаю?
— Прокурор доложит.
Всё, сил моих больше нет спрашивать. Буду только тупо ждать. Хотя, как не крути, это полный караул. Вылитый Kunstkammer или Куншт-Камора, как говорят её ласково величал Пётр Ляксеич. Здесь явно в подражание ему создали свою каморку, но выпендрились и набили живыми экспонатами для наглядного изучения тупиковой ветви антропологии и этнографии. Пока своими глазами не увидел, ни в жисть бы не поверил! Любой зуб отдам оптом.
Ещё минут пять судья вникал в написанное. Буквы расплывчатые ему, что ли подсунули, или он вверх ногами читать сейчас тренируется? Затем, не поднимая головы, судья монотонно забубнил.
— Слушается дело 08/1740 от седьмого ноября 2008 года... — жарко дыша мне в ухо, зачастил близко придвинувшийся Костик. Да что ж это такое! Лучше бы зубы почистил, декадент, или на Dirol навалил Stimorol. Не жалея. Я же до конца суда не доживу.
Господи, да сегодня 7 ноября! По городу болтаются редкие колонны трудящихся. Идёт празднование исторического события планетарного масштаба. Октябрьский переворот. Ах, какое было время! Матросы берут винные подвалы Зимнего и тут такое понеслось! Все бегают бухие с красными бантами и ликуют. Одни толкают речи, а другие ретиво ищут, где добавить и что ещё можно экспроприировать...
Я очнулся от лёгкого толчка Костика.
— Вам мало интересно? — прошипел он, — Следователь таможни сейчас будет выступать.
— Мне много интересно, — огрызнулся я, вздрогнув от неожиданности, — Но пока ничего ценного я не услышал. Одно крючкотворное словоблудие и вялая перекличка присутствующих.
Костик сморщился как от зубной боли и отвернулся, давая мне короткую передышку. Хоть вдохну полной грудью.
Следователь покивал головой судье, масляно разулыбался и стал неторопливо раскладывать на своих бумагах мятые листочки, которые он по одному торжественно доставал из внутреннего кармана пиджака. Потом любовно разгладил их, даже ногтем подцепил загнувшийся уголок. Выдержал паузу. Затем манерно прокашлялся и приступил:
— Сегодня в 8:00 утра мы предоставили суду первой инстанции требование об аресте находящегося в зале суда подозреваемого, — гуняво забубнил Костик как истинный синхронист. Видать ему не впервой такую типовуху переводить. Наблатыкался, толмач языкастый, — Он был арестован в 16:30 в среду пятого ноября. Задержан в 8:50 утра шестого ноября.
Я перевёл удивлённый взгляд на адвоката, но тот только слегка пожал плечами.
— Задержанному предоставлен полноправный адвокат, — Костик не удержался и театрально махнул рукой в сторону «подарка», — Для ареста существует... причина. Уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах... Произошло это в Лаппеенранте в понедельник третьего ноября 2008 года. Задержанный подозревается по вероятностным причинам.
— Что это значит? — шёпотом спросил я, тихо сатанея.
— Потом, — отмахнулся Костик, — Ваш адвокат расскажет... я не успеваю делать перевод ... э-э... третьего ноября на территорию Финляндии через таможню Нуйямаа прибыл... truck… машина и прицеп... регистрационный номер... по документам, которые имел водитель... задекларировано 80 покрытых в металл-панелей... стенные элементы... sandwich panels... я не знаю, как это звать правильно.
— Так и будет. Сэндвич-панели, или просто панели с утеплителем.
— Ага, груз шёл на растамаживание... однако рентген на таможне Нуйямаа был сломан... тогда водителю приказали ехать... на таможню Ваалимаа и там он должен быть просвечен... рентген... этот просвет нашёл, что внутри элементов спрятаны сигареты.
— Слава Богу, — выдохнул я, — Хоть не наркота и не ворованное оружие.
— Тихо, — уже достаточно зло отреагировал Костик, — При разломке одного элемента нашли... почти... примерно 180 блоков сигарет...
— А что, точнее сосчитать не смогли?
Костик одарил меня недобрым взглядом и стал что-то чиркать на листке бумаги.
— Сломали все элементы... нашли 14.428 картонок... блоков сигарет. В случае легальной растаможки... с этих сигарет сняли бы налогов суммарно... не менее 500 тысяч евро. Получателем товара указана ваша компания.
— Да, что вы такое говорите? — вырвалось у меня, — Без меня меня женили? А документы можно посмотреть?
— Он говорит... в документах указан ваш домашний адрес.
— Бред какой-то, — я уже не знал смеяться мне или уже пора начинать орать, — Послать несколько тонн контрабаса к себе на дом? Утопиться в никотине? Тут все совсем сбрендили или пока только прикалываются?
— Все ваши вопросы потом... адвокат вон сидит... да, ваша компания... вы ответственное лицо... есть ваш адрес. Так. Специальные причины ареста. За преступление... ожидаемое наказание более одного года. Мы... нет, они... подозревают, что подозреваемый сбежит... или будет другим образом избегать следствия... суда... либо наказания. Будет... делать всё для того... чтобы усложнить расследование дела.
Костик перевёл дух и продолжил:
— Обоснование ареста... расследование дела не закончено... подозреваемый является российским гражданином, и он может уехать из страны... например в Россию... если будет сейчас освобождён. Речь идёт об очень серьёзном преступлении... надо выяснить его участие... и общую деятельность подозреваемого в преступлении... он русский гражданин... как это сказать... его надо проверить полномасштабно, с разных сторон. Сложность и серьёзность преступления... а российский подозреваемый, если виновен... будет на свободе пытаться помешать следствию... влиять на информированных лиц... прятать доказательства... которые пока не найдены. Полученная на данный момент информация от подозреваемого не может быть... признана исчерпывающей.
— Что? – я аж задохнулся, — Какая информация? Да со мной вообще никто не удосужился поговорить на эту тему. Только что-то о моей поездке в Турку.
Костик остановил меня взмахом руки.
— Арест подозреваемого не является негуманной мерой... учитывая возраст... его активность... и другое. Для гарантирования... нашего честного и быстрого расследования... должен содержаться в полицейской тюрьме.
Таможенник почмокал губами, улыбнулся судье, собрал листочки и бережно упрятал их назад в карман.
— И что я должен делать? — спросил я у адвоката.
— Встать и сказать, что вы невиновны. — переводя, Костик презрительно скривился, явно выражая своё отношение к заведомым лжецам.
— И всё?
— Больше ничего не говорите, остальное он сам скажет... — Костик перебил сам себя, — Вам дают слово.
— Скажите судье, что я невиновен и хочу ознакомиться со всеми документами, которые были с грузом. Никуда сбегать я не собираюсь. Мешать следствию... а зачем? Готов только помогать. Прямо сейчас дам подписку о невыезде. Можете забрать мой паспорт. А арест... он только приведёт к большим финансовым потерям и, возможно, даже к потере бизнеса. Я обязательно буду приезжать по первому вызову следователя.
Судья молча проглотил эти сумбурные высказывания и уставился на моего адвоката. Тот сглотнул и, не поднимаясь, скрипуче выдавил из себя:
— Мой подзащитный невиновен и должен быть освобождён.
И всё. Однако, какой лапидарный защитник мне достался. Своё веское слово явно на вес золота ценит. Судья поразмыслил и потом сфокусировал взгляд на прокуроре. Тот оторвался от своих бумаг и скороговоркой сообщил:
— Я полностью присоединяюсь к требованию управления Восточного таможенного округа.
Судья с минуту бесполезно ожидал продолжений, а потом объявил перерыв на час для вынесения решения.
— Быстро тут у вас дела делаются, — резко высказал я Костику, — Удавиться можно от зависти. А как насчёт моей жены? И зачем её то загребли?
— Это решает судья.
— Сейчас? Или в перерыве?
— Не знаю. А нам надо пройти в тюрьму и ждать решения там.
— А на улице подождать нельзя?
— Нет. Вы есть задержанный и должны ждать в тюрьме.
— Есть, так есть... жесть. Ладно, сваливаем.
— Извините, что?
— Перемещаемся к месту временной дислокации, роем окопы и выставляем боевое охранение.
— Зачем?
— На случай внезапного нападения агрессора, — я посмотрел на растерянного Костика и добавил, — А... извини, это так... глупая шутка. Идём в тюрьму. Ждём сколько положено. Потом возвращаемся. Слушаем немногословного гражданина судью. Так доходчиво?
— Да.
— А когда меня выпустят, то я лично попрошу твоё начальство разрешить тебе командировку в Питер для повышения языковой квалификации до недосягаемых высот. Хотя нет, я знаю местечко и получше. Надо проехать из Питера через Псков по направлению на Пыталово, где путинские уши раздают , но тебе не это надо, так что за Островом надо свернуть дальше на запад, и там уже совсем недалеко будет всемирно знаменитая деревня Козлы. Ах, какие там учителя! Как раз для всех вас. Ладно, пошли.
В том же порядке с замыкающим конвоиром-таможенником мы вернулись в тюрьму. Нас встретил ухмыляющийся охранник:
— Так быстро? Будете здесь ждать решения?
— Да.
— Как долго?
— Около часа, наверное.
— В камере посидите или пойдёте прогулку?
— А можно?
— Да. Если замёрзните, то постучите в дверь. Если вас раньше позовут, то я сразу выпущу.
Ну, спасибо, вот правильный сапог попался, уважил, так уважил. Господи, да в гробу я видал свою камеру. Хочу на воздух, в душистые пампасы. Ну, какой идиот может торчать в прокуренной бетонной коробке в ожидании вердикта? Надо снова привыкать к запаху свободы!
— Гулять и только гулять! До самого конвоирования в суд.
В стене перед дежуркой оказалась неприметная дверь, к которой меня и направил охранник, пальцами показывая, что надо повернуть головку замка по часовой стрелке, а потом ладонью сделал отталкивающее движение - распахивай, мол, сам.
Я аккуратно приоткрыл дверь и вывалился в ярко освещённый кирпичный бункер. Сзади меня мягко захлопнулась дверь. Место для прогулок представляло собой пристройку к первому этажу с металлическим навесом, неплотно прилегающим к стенам. Продолжение приёмного бокса для машин. Щель в десяток сантиметров, как наивно ожидали проектировщики, должна была исполнять роль естественной вентиляции.
Но это только в теории. Чтобы здесь проветрить от устоявшейся чудовищного смрада, нужен тропический ураган и взвод уборщиков с ведром хлорки.
Для поддержания чистоты территории, к стене наглядно намертво прикручена никелированная урна. Только вот её показательно игнорировали все предыдущие арестанты-променадники. Пол, выложенный большими тротуарными плитками, весь завален окурками, пустыми пачками сигарет и прочим использованным хламом. В углу кому-то стало плохо. Пару раз точно. Видно сильно прихватило бедолагу, если он ещё и стену на полметра не пожалел. Или он так метки ставил? Грозный альфа-самец очертил личные владения? Дальше углубляться в натурные исследования я не стал, старательно обходя этот угол.
Зато по краям, под самой крышей, установлены две камеры слежения каких-то излишне устрашающих размеров, наводящих на подозрение, что их получили по списанию из запасников местного телецентра. Интересно, для каких целей? И что они вообще наблюдают, если тут стоит такой срач? Как я подозреваю, охрана явно предпочитает цветную порнуху из Интернета своим монотонным чёрно-белым обязанностям.
Кажется, я серьёзно погорячился, отказавшись от камеры. Понадеялся на чистоту и цивильность, которая присутствует в коридоре. В камере хоть и гадюшник, но уже свой. И миазмы привычные, в кожу впитавшиеся. Значит надо валить отсюда и быстро. А то добавлю ещё палитры от этой помойки так, что дыхание Костика окружающим амброзией покажется. Я заметался перед входной дверью. Садисты, могли бы хоть кнопку какую-нибудь установить, молоток там дверной или обычную ручку на худой конец.
«На худой конец вертухаю», — весьма злобно подумал я, представляя такую систему экстренной эвакуации. Быстро, болезненно, зато эффективно.
Нет, ничего такого не наблюдается. Грязная гладкая металлическая поверхность. Дотронуться противно. На кирпичных стенах только надписи. Урну проверять точно не буду. Сначала я этак интеллигентненько постучал ногой по наиболее чистому участку двери. Хоть бы хны. Минут через пять я начал долбить уже громко и продолжительно. Никакой реакции. Тогда начал стучать по очереди в два выходящих окна, плотно закрытых пыльными жалюзи. Опять ничего. Но и мы не лыком шиты.
Чтобы не замёрзнуть, я стал маневрировать по извилистой траектории, лихо огибая наиболее сомнительные островки мусора, и стал делать по три стука в каждое окно, а потом особо смачно пинать дверь, завершая каждый круг. Как гонщик F1. Да ещё перед каждой камерой руками делать крест, ненавязчиво намекая, что такая гонка-гулянка меня слегка утомила. Нужен срочный pit stop. И ни фига. Ну что они там все срочно ушли на фронт? Их ведь там, субчиков, человека три-четыре, не меньше. Да ещё где-то там тусуются два нахлебника из таможни.
Или им такую симпатичную шмару из сопредельной страны бдительные полицейские отловили, что её обыск требует особой тщательности и сосредоточенности? Причём в присутствии всего личного состава и в самой дальней камере? Значит, будем брать упорством и настойчивостью. Количество стуков и пинаний будем доводить до пяти, а скорость оборотов резко взвинтить. Круговорот среди дерьма в ограниченном пространстве. Вонизм, как двигатель прогресса.
Прошло минут десять. Всё напрасно. Бросили охраняемый объект. Полнейшая безответственность. А может я за это время уже дыру в стене сумел прогрызть и уйти тайными контрабандистскими тропами? Или руки на себя наложил, используя провода от видеокамер или неотобранный ремень? Вены ногтем вскрыл или язык откусил? Выговор же получат, раззявы безалаберные. И накроется им премия в квартал. Как тогда перед своими жёнами оправдываться будут?
Я встал на относительно чистом участке и негромко захрипел:
Мои друзья, хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи.
А гадость пьют из экономии,
Хоть поутру, да на свои.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну, все друзья - такая рвань!
И пьют всегда в такую рань такую дрянь!
Уж ты бы лучше помолчала бы:
Накрылась премия в квартал.
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты? Да я же их читал .
В горле запершило. Нет, не пробыть мне и минуты всенародно любимым бунтарём-менестрелем. Было бы здорово, конечно, проорать что-нибудь обидное в адрес вертухаев и выругаться грязно до неприличия. Но неизвестно до каких высот дополз местный прогресс. Может они помимо картинки ещё и звук пишут. Потом просмотрят и обидятся, а мне извинения приносить придётся. А это совсем не в жилу. Противно это моему естеству – стыдливо хлопать невинными глазками. Да и с курением надо притормозить, а то с таких доз можно лошадей табунами живодёрить. И самому копыта отбросить. Весьма, даже запросто. А я ещё должен разобраться в этой бредовой ситуации.
Интересно, что там судья целый час обдумывать будет? Небось, завтрак не успел вовремя потребить, вот и навёрстывает упущенное. С салфеткой на коленях. Боров в кружевах. Да, а сюда на допросы я могу и из дома приезжать. Никакой особой разницы не вижу. Хлопотно это, но потерплю ради процветания правопорядка в славной стране Суоми. И чем лично я смогу помешать расследованию? Да ничем. Все копии транспортных и финансовых документов есть и в самой таможне, и у экспедиторов. Мало будет? Так ещё есть бухгалтерия и налоговая. И вообще-то в данных сделках я являюсь только плательщиком за услуги, оказанные моей компании, ну и счастливым обладателем международных транспортных накладных CMR , которые также не моих рук дело. Мысли в голове безостановочно размножались и бесцеремонно толкались.
— Да куда же все запропастились, — не удержавшись, рявкнул я, — Совсем тут протух, задубел и скоро околею если не от холода, то от миазмов. От миазмов к маразму.
Интересно, как скоро они закончат свои большие и малые неотложные дела и вернутся к исполнению? Захолустье какое-то совершенно непуганое. Тюрьма без ока государева. Никто же потом не поверит. Оставили одного, по колено в дерьме, мечтать о тёплой и уютной камере. Видно, чтобы проникся, что за стеной чистая и честная жизнь бьёт ключом. Изуверы.
Дверь как-то внезапно и без всяких скрипов распахнулась, и на пороге появился что-то воровато дожёвывающий охранник.
«Нет, ну точно занимался чем-то неуставным, а теперь запах отбивает», — с российской ностальгией пожалел я его, быстро, но очень осторожно пересекая территорию по кратчайшему пути к двери.
— Грязно тут у вас.
— В понедельник уберут, — в голосе охранника был явный укор и обида, типа сами нагадят, а потом ещё с претензиями лезут.
Перед дежуркой Костик тихо переговаривался с таможенником. И эти явно вернулись с хорошего перекуса. Вот гниды лобковые. А почему меня не накормили? Я бы сейчас от чашечки кофе не отказался. И хорошей такой рюмки коньяку. Большой такой. И может даже очень большой. Без всякого лимончика, но с крепеньким солёным огурчиком. Чтобы отдать дань моему несгибаемому характеру перед лицом трагических бурь и потрясений. Вот такой лёгкий завтрак простого русского человека в этой холодной и неприветливой стране. Я аж всхлипнул от умиления.
Всё-таки финны явно отсталый народ в области общения с выходцами из племени Большого Соседа. Ну, нет в них достаточной широты и нашей тёплой душевности. Только душегубство и серый бюрократизм в наследство себе оставили от общей хоть и короткой, но славной истории.
— Нам скоро надо идти, — негромко произнёс Костик, непроизвольно потянув носом в мою сторону.
— Да, воняю я... як гiвно москальское... но готов. Могу идти... хоть прямо сейчас. Где мой адвокат? — от обиды на такое его поведение, я стал говорить чётко, рублёными фразами. Преувеличенно артикулируя и жестикулируя. Как для глуховатого дауна.
Да и на лице у меня, видно, всё так ясно прописалось, что Костик, слегка покраснев, очень неприязненно ответил:
— Хорошо, пойдём. Адвокат должен быть уже там.
«Ну, не судьба нам, милый Костик, дружить семьями», — слегка отойдя, подумал я, разглядывая его затылок, — «У нас разные дороги, у нас разные пути. И чтоб глаза мои тебя ещё сто лет больше не видели. Ни в этой, ни в последующих жизнях. А то при близком общении с тобой хроническим токсикоманом станешь... как там по-бусурмански? Inhalants... так твою перетак через пародонтоз... addict ».
Так, маршрут движения, скорость и схема построения колонны прежние. Не допускают и тени волюнтаризьму, господа из таможни, ох не допускают. И опять не дадут мне надышаться.
В зале суда уже сидел прокурор, зарывшись по макушку в своих бумагах... и безмятежно кемарил мой адвокат.
«Господи, да хоть бы в носу ковырял и результаты фиксировал, чем так нагло и демонстративно манкировать своими обязанностями», — с приливом накатившей злобы подумал я, — «Ну и как этого баклушника дрыхонистого расшевелить, чтобы он свою задницу с насеста оторвал и делом занялся? Или хотя бы ИБД - имитацией бурной деятельности. А то ведь совсем заплесневеет мужик от такой непосильной нагрузки на постоянном довольствии налогоплательщиков».
Меня этот охламон предпенсионного возраста точно с резьбы сорвёт. Ну, нельзя же так, в самом то деле. В этом захолустье и так всё неправильно. Зазеркалье, Mutter (мать) их ети. И при этом всё у них совершенно буднично и беспросветно. Как в тухлом застоявшемся болоте. Трясина и ряска. Только жужжания мух не хватает для полного счастья. Ну и как мне всё же этот гостинец от государства заставить хоть что-то толковое сделать?
Ох, как правы были советские люди, говоря «лечиться даром – даром лечиться» - о достаточно неплохом бесплатном медицинском обслуживании. Здесь уж точно бесплатный защитник – деньги на ветер. С таким и вышак схлопочешь – моргнуть не успеешь. Хотя нет, здесь пока демократией высших мер не предусмотрено. Я решительно сел рядом и громко кашлянул. Адвокат неохотно приоткрыл один глаз, сосредоточился, открыл второй и слегка выпрямился.
— Что мне надо сейчас делать? — вынужденно затолмачил Костик, всё ещё неприязненно косясь на меня.
— Абсолютно ничего... у нас самые честные и профессиональные следователи... они быстро разберутся... если невиновны, то вы получите... справедливую денежную компенсацию.
— Да в гробу я видал эту компенсацию... — я запнулся, видя откровенное недоумение Костика, и уже спокойнее продолжил, — Мне не нужны эти деньги. Мне надо работать. Свои дела делать. У меня контракты скоро начнут тухнуть, а я здесь как золотарь... нет, не золотых дел мастер, а как фуфло позорное на помойке торчу... как тополь, блин, жухлый на Плющихе. Э-э-э... моё пребывание здесь совсем необязательно. Я готов оказать любую помощь следствию. Но, находясь на свободе. Ну, какая от меня может быть польза, если я буду сидеть в этой вашей «дюрьме»?
— Следствие быстро и честно во всём разберётся.
— Таможенник уже сейчас нагло соврал, что они не получили от меня никакой информации. А со мной по этому контрабасу никто вообще не общался. И это у вас называется честным расследованием?
Костик отрицательно покачал головой и упрямо произнёс:
— Я это переводить ему не буду... за это можно получить тюремный срок.
— За что, за правду?
— Вы хотели... обвинить следователя... а он при исполнении.
— А ему врать при исполнении не запрещено?
— Он высказал своё мнение.
— Вот и я высказываю... объективное, хоть и моё субъективное мнение. И в очень мягкой форме.
— Я этого переводить не буду, — набычившись, повторил Костик.
— Да и... крендель вам в... с вами, — безнадёжно махнул я рукой, — Посмотрим, что скажет судья. А потом я всё как на духу выложу. Достало меня это... до самого ливера.
С четверть часа мы, надувшись друг на друга, молча сидели, глядя в разные стороны. Адвокат опять ушёл в сумеречное состояние, и даже стал этак ритмично посапывать, стервец. Вот что значит профессиональная подготовка. Этого у него не отнять.
Сияя, как надраенный целковый, проскочил на своё место таможенный инспектор. Значит, скоро будет и явление судьи народу. Такая вот у меня теперь новая народная примета. Ну, как в воду глядел. Шаман, однако.
Опять повторилась сцена торжественного восшествия судьи, на которую никто из окружающих не отреагировал и по достоинству не оценил. Тот медленно сел, устроился поудобнее и глубокомысленно уставился в поданные ему бумаги. Все присутствующие, за исключением моего адвоката, как занимались, так и продолжили заниматься своими бумажными делами.
«Соня несчастная», — опять впадая в озлобление, подумал я, — «Тут, можно сказать, судьба человеческая решается, а он свои зенки продрать не может. Может вмазать ему слегонца этак незаметненько, но чувствительно, за то, что он появление судьи проворонил? А то, глядишь, он так и всё заседание будет себе почивать в трагическом неведении».
Я непринуждённо положил ему руку на локоть и слегка сдавил. Адвокат весьма живенько вздёрнул головой и открыл рот. Однако, зыркнув по сторонам, медленно закрыл рот, посмотрел на меня укоризненно, потом, этак осуждающе покачал головой и поднёс палец к своему рту, типа помолчите пока, не мешайте мыслительному процессу.
Нет, но как быстро сориентировался, шельмец. Ишь ты, бдит на посту! Или это он только для меня делает вид, что медитирует? А на самом деле уже мысли судейские активно гуманизирует, отрешаясь от всего сущего? Из неведомой простым смертным глубокой нирваны. Может он тут вообще инкогнито под прикрытием, а на самом деле это знаменитый Кашпировинен из Лапенжоповки, со своим коронным номером наполнения благомудрием замшелых мозгов через раскрытые чакры? Муладхарит, понимаешь, напрямую через манипуру. А я сейчас совсем как Нео, который сдуру развалил прекрасный мир Матрицы.
Время тянулось в томительном ожидании, пока судья медленно и невозмутимо перечитывал разложенные бумаги.
«Ну, что ему там детективчик подсунули по ошибке?», — начал я ёрзать от переполняющего нетерпения, — «Слова заковыристые попались или секретарша, вместо решения по моей судьбе, свою личную маляву всучила об извращённом сглазе с требованием на бесплатный аборт?»
Фу, дочитал, родимый. Давай, не томи, лепи своё правилово. А то я скоро вообще только на одну феню перейду с такой жизни. Все же со школьной парты знают, что бытие и сознание неразделимы, как нерушимая связь и любовь всех советских народов. Вон, даже Костик напряжённо на судью уставился. Засиделся, служивый. В бой рвётся. И ему не терпится узнать веское слово образцового правосудия.
Судья повертел в руках свой деревянный молоточек, отложил в сторону, и стал монотонно зачитывать текст, не делая никаких пауз. Костик потянулся вперёд, похлопал своим ртом, потом суетливо схватил авторучку и стал стремительно выводить малопонятные каракули на единственном, уже полностью исчерканном листочке, изредка бросая преданные взгляды на судью.
— Ну и... — весьма внятно произнёс я через некоторое время, — Переводить будем или глазки рисовать? Что там твоя клинопись вещает?
Костик, сначала отрицательно мотнул головой, но потом осмелился, и виновато вклинился в речь судьи, всем своим видом показывая, что он здесь совсем не причём. Как дети малые в песочнице. Боится, что по кумполу судейской кувалдочкой схлопочет? Вообще говоря, Костик за последние четверть часа очень преобразился. Он бы ещё язык от усердия высунул, хвостом завилял и стал повизгивать от восторга, внимая мудрой речи Великого Судии. То ли сам в судейскую братию намылился, то ли что-то в речи судьи его так возбудило. А я тут сижу без понятий. Нехорошо это.
— Судья будет делать паузы для перевода... я постараюсь очень коротко... потом получите письменное решение.
— Да оно мне нах... э-э-э... хороший перевод только нужен... но краткий. Позитивный итог.
Костик пробежал глазами по своим закорючкам и торопливо начал:
— Суд первой инстанции города Лаппеенранты... решение об аресте... номера пропускаю... дата - сегодня... требование сделал старший таможенный инспектор... дальше идут все ваши личные данные...
— Лабуду пропускай, суть давай.
— Таможня требует ареста... причины были указаны...
— Это то, что зачитал вон тот жук таможный?
— Да. Он его сегодня письменно приложил.
— Бойко накосячил.
— Что?
— Это я так... отвлёкся... что там дальше, а то судья ждёт?
— Дальше ответы... подозреваемый опротестовал требование об аресте и потребовал отпустить... быстро... нет, моментально.
— Это правильно. Хотя не помню такого.
— Подозреваемый никогда не видел... инвойс и таможенный документ.
— Ты смотри, точно зрит в проблему.
— У подозреваемого нет причин для побега или... влияния на доказательства...
— Истинная правда.
— Подозреваемый готов согласиться на запрет на путешествия...
— Хоть сейчас подпишу. И перестаньте говорить подозреваемый. Коробит.
— Судья говорит, что запрошенный таможней срок расследования не слишком длинный... хотя расследование может закончиться и раньше.
— А сколько следак запросил?
— Не знаю… далее... суд будет учитывать ваши финансовые потери, но это дело очень серьёзно.
— Я понимаю. Но и у меня деньги немалые...
— Теперь судья должен изложить позицию... требователей ареста.
— Кого?
— Прокурора.
— И эта плесень туда же.
Костик подобострастно уставился на судью и закивал головой. Судья замонотонил дальше. Костик перевёл дух и зашелестел:
— В документах покупатель... ваша компания... груз направлен на ваш адрес... расследование дела только в самом начале... просит удовлетворить требование об аресте. А теперь решение суда.
Костик опять стал быстро чиркать по бумаге. Потом нескрываемо облегчённо вздохнул:
— Решение суда... общие причины для ареста... преступление, по которому требуется арест... вероятностные подозрения...
— Да что это за хрень у вас такая «вероятностные подозрения»? Ты мне эти слова по-фински перепиши – я тоже где-нибудь острым умом блесну!
— У нашей таможни просто имеются подозрения... не мешайте... подозрения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах... судья говорит, что это произошло в Лаппеенранте... дальше он говорит о грузовике и как нашли контрабанду... то же самое, что доложила таможня.
— Пропускай.
— Нашли 14.428 тысяч блоков сигарет.
— Я помню.
— 500.000 евро надо было заплатить в случае легального импорта.
— Уже слышал. Я в эти игры не играю.
— Ваша компания указана в инвойсе... вы владелец компании... глава правления... ответственное лицо компании, которая указана как получатель и покупатель товара... есть существенные подозрения... вы знали, что за товар прибыл...
— Не знал.
— Это вам надо сказать потом следователю. Я продолжаю... учитывая, что количество сигарет крайне большое... есть причины вас подозревать в преступлении. Теперь дополнительные обоснования ареста.
Костик опять вернулся к своему листку, а меня стали терзать смутные подозрения. Что-то далековато в сторону от домашнего очага уклоняется мой путь. При такой-то подаче. Да и звучат эти обвинения как-то больно убедительно. Вот только никак не могу пока понять, как это я умудрился стать владельцем контрабаса, да ещё приписанного на мой домашний адрес. Всё это оч-ч-чень странно и без документов мне ничего пока не прояснить. Надо обдумать, как их запросить...
— Максимальное наказание за преступление... более одного года тюрьмы, — прямо мне в ухо громко и удовлетворённо сообщил Костик.
— Чтоб тебя! — взвыл я, чуть не упав со стула. И уже тихо добавил, — Предупреждать надо. Так и мотор порвать можно.
— Боитесь тюрьмы?
— Нет, просто от неожиданности. Я что-то отвлёкся. А тут такое в ухо. Да, не хотелось бы. Что там дальше?
— Есть причина также подозревать... вы русский... вы сбежите... или другим образом будете мешать расследованию.
— Я это уже в третий раз слышу.
— Учитывая персональную ситуацию... ваш возраст... семейные обстоятельства... этот арест не является необоснованным или негуманным.
— Я что, на свободе засиделся?
Но Костик невозмутимо продолжил:
— Злостность преступления и важность расследования данного дела... важнее вреда подозреваемому... это вам... понесённого за это время.
— Спасибо, понял.
— Арест является обоснованным и гуманным.
— Гуманоид, блин.
— Кто?
— Я!!! Гуманофродит какой-то особенный.
— Я продолжаю... вы гражданин России... на свободе вы сбежите из Финляндии...
— Зачем?
— ... так ожидается очень серьёзное наказание... если вас признают виновным...
— Но пока ещё не признали.
— ... есть подозрение, что вы будете негативно влиять на следствие...
— А как на него можно повлиять?!!!
— ... вы будете скрывать собственное участие в этом деле... разговаривать с людьми, которые об этом деле что-то знают... прятать и уничтожать доказательства...
— Какие доказательства?!!!
— Которые пока ещё не получены чиновниками... да помолчите же вы! Место содержания... для эффективного, быстрого и удачного расследования дела очень важно... и на то есть веская причина... содержать вас в полицейской тюрьме... Срок поднятия обвинения... суд считает, что запрошенный обвинением срок до 16 января 2009 года... является правильным сроком.
— Какой срок?!!!
— Суд приказывает сразу арестовать... вас... и отправить в полицейскую тюрьму Лаппеенранты... а когда у следствия появится такая возможность... отправить в тюрьму города Миккели... пока не будет другого решения. В тюрьме Лаппеенранты вы можете содержаться максимум до 3 декабря 2008 года... если нет других причин, которые делают... важным продления вашего содержания... Всё.
— Что всё?
— Решение суда.
— Я могу что-нибудь сказать?
— Нет. Суд закончен. Вам сейчас надо идти в тюрьму.
И точно, судья встал и неторопливо поплыл к выходу. За ним потянулись мои обвинители. Адвокат неловко помялся, пожал плечами и также намылился к выходу. Ну, уж нет, соловей ты наш, малоголосый.
— Когда мы можем обговорить это... — я пощёлкал пальцами, стараясь подыскать цензурное слово, — Странное решение суда?
— В понедельник. Сразу после допроса. Я обязательно буду присутствовать на вашем допросе. А после обсудим апелляцию. Через две недели её рассмотрит суд.
— А раньше никак?
— Нет. Это нормальная процедура.
— А что мне делать?
— А вам сейчас в тюрьму, — в глазах Костика мелькнула лёгкая усмешка, — У меня ещё дела, а офицер таможни вас... проконвойствует... это так... идите с ним.
Картина маслом. Finita la Commedia. Все освободились и уже занялись своими делами. Кроме меня.
А вот мне предстоит открывать новую страницу в своей биографии.
И ведь не рыпнешься.
ДОПРОСЫ
Последующие за судом выходные дни в тюрьме ни под какое иное определение, кроме как reality show «Трезвователь буйных алконавтов» просто не подходит. К счастью, без прямого контакта и визуального ряда.
Весь остаток пятницы я старательно забивал себя чтением российских книг, дабы вытравить из головы чёрные мысли и постоянно всплывающие всё более изощрённые ругательства и невероятные планы мести.
Но это всё пока надо откладывать в долгий ящик из-за отсутствия конкретных целей и фигурантов. Как нам мудро завещал великий вождь, учитель и друг всего трудового человечества . Знал в этом толк товарищ Коба, ох хорошо знал. И всегда умело пользовался. А чем мы хуже?
Но больше всего меня угнетает отсутствие компьютера и невозможность намертво залипнуть в паутине. Оторвали, нехристи, от живого контакта с миром. Просто как в другой век засунули, без виртуальных баталий и сисек. Как там у нашего афро-русского классика ? Гнилой приют убогого чухонца. Ничего не меняется. Теперь бетонная пещера с наскальными рисунками и в хлам ухайдаканной сантехникой. Тишина и запустение.
Всё кардинальным образом изменилось к вечеру.
Тюремные коридоры стали оживать. Поодиночке и мелкими группками полицейские стали доставлять первых жертв, переоценивших свои силы в борьбе с зелёным змием. Как оно обычно и бывает в таком очном споре, за явным преимуществом победили представители защитников окружающей среды.
Своё бессилие проигравшие отмечали воплями, руганью. Изредка перемежая громкими песнями и тренировочными боями с дверями камер. А потом через вентиляцию тихо пополз запашок - большое спасибо проектировщикам за столь продуманное издевательство. Это было весьма неожиданно, а от того ещё более неприятно. Кто мне объяснит, почему ближе к ночи эти ещё днём нормальные люди превращаются в зловонных смердов, а камеры вопреки всем физическим законам наполняются летучими газами по закону сообщающихся сосудов?
Я даже вспомнил малораспространённое словечко дефекация, которое необходимо знать всем ежедневно взирающим на собственный процесс выведения из организма твёрдых или жидких непереваренных пищевых остатков через задний проход. В школьный курс также необходимо ввести и флатологию - науку о флатусах . Флатуны, флатунчики и флатусики требуют научного подхода и классификации.
Не надо безграмотно пускать неклассифицированные ветры на окружающих. Тут всё серьёзно. А то можно голову потерять и запаниковать в подобных экстремальных ситуациях. Если к выхлопам переработанной продукции местных рыгаловок притерпеться как-то можно и довольно быстро, то вот к смеси с недержанием ранее употреблённого, да ещё из всех ослабленных проходов - очень проблематично.
Тут просто стало не до книг. Я мотался по камере, стараясь дышать только через рот, ожесточённо куря одну сигарету за другой. Вспомнил даже старый способ избавления от вони. Стал через равные промежутки сжигать длинные ленты туалетной бумаги. Правда, помощи от этого как мёртвому парфюм. Копчёное дерьмо ничуть не благороднее свежего. Ну, вы поняли...
Тогда я начал на слух определять методу и принципы заполнения камер и молить всех местных святых и их угодников вразумить вертухаев, чтобы те максимально уплотнили наиболее удалённые от меня камеры. А лучше вообще за поворотом. Можно вообще за порог не пускать. Пусть их там ветерком обдувает. Заодно от голубей избавяться.
Ещё возвращаясь с суда, я имел весьма сомнительное удовольствие лицезреть открытые на проветривание пустые общие камеры. Бетонные коробки раза в два больше моей, но вообще без всяких архитектурных излишеств. Унитаз, раковина, а по центру здоровенный сток для грязи, да в углу навалена стопка из десятка-другого пластиковых матрацев для совсем сдавшихся. Под потолком всё те же монументальные видеокамеры для наблюдения за этим чумным муравейником.
Охранник, предложивший заглянуть внутрь камеры, радостно сообщил, что смыв унитаза осуществляется извне. Если не врёт, то толи воду экономят, либо берегут природу от необратимых загрязнений. А может, даже социологические исследования проводят на выживаемость своего народа в приватных отходах. Кратковременный симбиоз с отторгнутым собой. Total recycling. Заодно узнал и про самый существенный недостаток этой тюрьмы. Дезинфицируются общие камеры только по вечерам понедельников. Так что с началом трудовой недели мне придётся пережить новую атаку – не менее агрессивной хлоркой.
Хотя наличие видеокамер позволяет (лично мне) предположить, что эти хлопотные выходные служат неиссякаемым источником ставок для дежурной смены. Финны вообще народ азартный и разнообразные bets&stakes (ставки) могут держать по любому мало-мальски значимому поводу не хуже британцев или китайцев. Азартные, аж до исподнего.
До самого утра хоровые децибелы зверствовали между затуханиями и усилениями. При этом уже вполне можно разобраться, кто и где скис и утробно храпит, кто ещё бодрствует и поёт, а у кого неиссякаемый самобытный фольклор и глубокие познания в жизнеописании извращений в семьях вертухаев.
Но самое занимательное, что вообще не слышно шума потасовок или иных форм мелкого членовредительства. Явно не попали в раскинутый полицией невод загулявшиеся русские души. А у финнов только и получается, что шуму много - драки нет. Это просто как звуковой фон, который, наверное, стоял в древности у терпил после молодецкого рыка: «Сарынь на кичку!», когда некоторые хоть и могут слегка покочевряжиться, но должны лежать смирно, пока происходит неторопливый и вдумчивый гоп-стоп. Иначе дух вышибут. Для удобства и большей продуктивности изыскательских работ.
В общем, трупная дурка. Запахи соответствующие. К ним вот только никак не привыкнуть из-за слишком частых изменений. Одно утешает, что табачный дым из моей камеры когда-нибудь перебьёт все выбросы расслабившихся сфинктеров у перегулявшей публики. Прямо как по пророческой фразе Великого Кормчего . Может плакат на стене нарисовать? В добром старом стиле: «Ответим ударными перекурами на турмалайские передние выхлопы». А уж задние они пусть вынюхивают сами.
После полуночи в особо громкие всплески эмоций я стал вносить и свой посильный вклад. Однако сразу выяснилось, что попытки исполнять по-шаляпински: «Вечерний звон, бом-бом, вечерний звон, бом-бом, как много дум наводит он...» неизменно приводили к тому, что голос мой давал презренного петуха и жалко обрывался. Но это явно издержки запойного курения и расшатанных нервов.
Приходилось переходить на более приземлённое: «На бой кровавый, святой и правый, марш, марш вперед, рабочий народ». Хоть этим я смог свою общественную позицию громко высказать и морально помочь захваченному мирному населению в борьбе против государственных супостатов. Почти как новый рупор революции Финн дель Кастро из Рус, хоть и оторванный здесь от своих барбудос, перед началом штурма казармы Мон Гады .
Умиротворённый, я уснул вместе с утихшей тюрьмой только под самое утро. И даже увидел фривольный сон. Только вот судье с прокурором он бы точно не понравился ни с одной стороны. А про таможенников тут и говорить нечего. Странный сон. Несмотря на то, что у меня махровая гетеросексуальная ориентация. Видно раскрепощённое подсознание искало пути к главному виновнику, перебирая их по очереди с разных направлений. Жаль, но я так пока и не выяснил, кто в этой странной истории с контрабасом может сыграть первую скрипку. Видно, сиё тайна великая есть.
Надо дождаться допросов по контрабасу и уже там разбираться, откуда выскочил такой умный и предприимчивый нарушитель спокойствия. И, по возможности, прояснить, куда и откуда ноги растут у незапланированного рассейского табачку.
Суббота прошла в пятничном ключе, а вот во второй половине воскресенья наступила тишина и покой.
— Дисциплинированный всё-таки народ, эти финны, — громко рассуждал я с умилением, наслаждаясь блаженным безмолвием и относительной свежестью, — В пятницу ужираются в полный хлам, в субботу стабилизируются и полируются, в воскресенье только слегка похмеляются и отмокают в саунах, а с утра понедельника они уже как свеженькие огурчики на своих рабочих местах. На проблемы и на начальство никакого зла протрезвевшие уже не держат. Готовы к трудовым подвигам и прочим творческим свершениям. Вот такой внутренний контроль и саморегуляция. Не то, что наша отечественная незатейливая прямолинейность .
А ведь даже те финны, кто сюда опрометчиво попал, явно не рвались своими добрыми провинциальными лицами царапать государственный асфальт или молодецки колотить полицейские дубинки. Деревенские, в отличие от столичных, берегут свои муниципальные объекты и имущество. А уж если допускают публичные дефекации, то только в свои кровные портки. Без видимого ущерба казённой обстановке и внешней среде общего обитания.
Да и вербальные выяснения отношений тут давно вытеснили добрую публичную потасовку. Я неоднократно был свидетелем таких трагикомичных сцен на улицах финских городов. Стоят мужики друг перед другом и надрываются как на базаре, сердешные. Кто кого на голос возьмёт. И всегда быстро находятся добрые самаритяне, которые помогают разрешить возникший конфликт. Один короткий звонок и появляется бело-синяя силоповка .
Дальше можно наблюдать типичную картину. Из полицейской машины этак лениво выползает парочка откормленных лбов в синей униформе. Они демонстративно забрасывают в рот подушечку-другую жвачки (наследие американского кинематографа) и начинают чрезвычайно медленно и демонстративно (явно на публику) натягивать толстые резиновые или кожаные перчатки. Выдерживают паузу, а затем неторопливо двигают к вопящим драчунам. Те, как выдрессированные бобики, моментально глохнут, покорно подвергаются обыску и послушно ползут в арестантское отделение патрульной машины. Ни тебе протестов, ни сопротивления. Полная обречённость, вбитая ещё многие и многие поколения назад.
Мне всегда было интересно, а если у полицейских в это время обнаружатся дела поважней? Чем тогда может закончиться такой поединок? Кто первый охрипнет? Вежливо потолкаются и разбегутся? Или не выдержат и перейдут к активным действиям? Плюнут особо злобно в противника (упаси их, Господь, на тротуар попасть) или гордо облегчатся на противника по-малому? И то, если в сапогах – иначе не спортивно. Кто первый иссяк, тот босяк, мать твою раз так!
Что-то в этом духе.
Зато сколько криминальных новостей не слышал, то каждый раз они как прямое следствие слишком долго сдерживаемого собственного Я, то бишь, вовремя не реализованного эго. То отец семейства ночной порой молча наточит топорик и отправит свою спящую скандальную семейку в царство молчаливых теней; то примерный мальчик подсунет самодельную бомбу в крупный торговый центр, исходя из чисто научного интереса и отсутствия возможности обсудить свои увлечения с понимающими людьми; то отличник прикупит себе пистолет с мешком патронов и на одноклассниках начинает демонстрировать свои успехи в стрельбе по движущимся мишеням, о чём они вчера так и не захотели мне внимать.
Мне на полном серьёзе иногда кажется, что получи такой очередной сбрендивший умник перед своим подвигом пару раз в торец, да и сам, если сумеет, в ответ хоть небольшой фонарь навесит, то это сразу всю гниль из головы начисто вынесет. И заставит хоть слегка задумываться о последствиях своих действий.
За любой базар надо отвечать.
Недаром же самой радостной и шумной забавой на Руси была буза, более известная как кулачный бой «стенка на стенку» или «улица на улицу». Как первую кровушку противнику пустил, так все обиды как рукой снимает. Причём, у обоих. Опосля только и остаётся, что весело осушить по мировой. И не раз. До многократного лобызания и совместных слёз.
Только вот ушлые японцы догадались перенять у нас опыт и понаделали себе манекены начальников. Что-то не так – руки в ноги и бегом в специальный кабинетик. Там досконально выскажи Boss imitation, что о хозяине думаешь, даже измордовать можешь с повышенным злобострастием. Да и манекен довольно мягкий. Особо руки не поотшибаешь. Зато потом выходит такой затюканный работничек с широко раскрытыми глазёнками, улыбка во всё лицо, да и на начальничка поглядывает уже слегка снисходительно. Даже во время своего раболепного поклона. Главное не зарываться особо и слишком часто ту комнату не посещать. Иначе отправят в дальний эротический поход без выходного пособия.
Сдерживаемые и загнанные вглубь себя эмоции это просто бич нашего времени.
Зато как вижу американцев, так меня аж чёрная зависть гложет. У них у всех выражение своих чувств гипертрофированы до младенческой непосредственности. Явно всё это от тотальной рекламы и обязательного использования психоаналитиков в стрессовых ситуациях. Да и рекомендации personal shrink (личного психоаналитика) им значительно важнее всего остального вместе взятого. Подарите любому американцу сущую безделицу, и он будет в таком восторге, будто Chrysler последней модели получил или неожиданное наследство от своего сволочного скупердяя-дядюшки. А уж если самую плоскую шутку при встрече запустить, то будет такая какофония смеха, оглохнуть можно. Их надо на российское телевидение оптом заманивать, когда наши лидеры перед народом выступают. Для поднятия настроения инертной биомассы.
Возьмите любую TV рекламу. Тут я за антиглобалистов и меня лично мутит от вида толпы жизнерадостных идиотов, которые просто обделываются от счастья, наткнувшись на кусок подозрительного мыла или левого стирального порошка. Бог мой, а как эти кретины, кретинки и их телевизионные кретинята-отпрыски, пускают жизнерадостные сопли от разных химических напитков или странных полуфабрикатов? Вот только реклама пива почти правдоподобна. Если сорт не соответствует этикетке.
Но самая честная реклама может быть только у очень крепкого бухла, наркоты и сутенёров. Там верняк небо в алмазах . Полёты во сне и наяву. Тут не прибавить, не убавить. Но засевшие на TV жлобы всегда показывают только отходняк, похмелюгу и ломку с изжогой. Несправедливо это.
Ну а америкосов, как при родах отрезали пуповину, так сразу нацеливают быть самым лучшим в том, чем конкретно занимаются. Хоть гальюн драить, хоть мусор убирать, или с такими же собратьями ударно строить светлое будущее для тех, кому подфартило с деньгами. А всё в надежде когда-нибудь высунуться и самому добиться недостижимого счастья. Перфекционизм, как средство вытащить выигрышный билетик американской мечты. Тотальное зомбирование для поднятия производительности труда.
Правда у них есть и оборотная сторона. Это самозабвенное впадение в чёрный депресняк. Точнее в полный и безвозвратный ступор. Срывает их с катушек капитально. Вот это у них не подлежит быстрому и дешёвому лечению. Тогда таких надо быстренько отправлять в Россию на восстановительные процедуры. А если пройдут испытание русским запоем, то возвращаются как новенькие. В их мозгах происходит полная перезагрузка и возрождается утраченное стремление найти свой способ делать деньги... Самое интересное, что успех после этого прямо-таки к ним нагло липнет. Если, конечно, процедура лечения не начинает регулярно повторяться.
Или вон немцы своих трудных подростков насобачились как-то в Сибирь посылать. Вроде бы и в простые крестьянские деревни, но зато каков эффект! Наши деревни всяким там тропическим Гуантанамо сто очков вперёд дадут. Уже родились леденящие душу легенды о беззащитной голой заднице, висящей в сорокаградусный мороз на тонкой скользкой жердочке над острой как бритва горой закаменевшего дерьма. Такие страсти кого хочешь в трепет введут. И ужас перед таким наказанием делает из большинства teenagers добрых и ласковых pacifists.
О, Господи! Что-то меня на философские темы потянуло. Был бы карандаш под рукой – я бы им сейчас все чистые остатки стен измарал рецептами быстрого счастья для человечества. Как наши трепливые несистемные оппозиционеры. Всё-таки видать меня сильно шандарахнуло, если на мировые проблемы потянуло. Неладно что-то в Датском королевстве. Правильно Минздрав предупреждает, что курение опасно для здоровья. Но, как видно, это относится именно к такой среде обитания.
В понедельник я снова сразу уснул после получения завтрака. Организм так и не сумел прийти в себя после столь насыщенных выходных. Вторично меня подняли под грохот засовов уже после полудня. В проёме двери показался здоровенный мужик в цивильном. Он остановился на пороге и долго, с явным интересом стал меня разглядывать.
Я, ещё сонно помаргивая, для придания солидности нацепил очки и взаимно стал присматриваться к нему более пристально. Некоторое время мы молча изучали друг друга. Под два метра ростом, широкоплечий, одет в рубашку и приличные джинсы.
«Здоров, как лось на случке», — мелькнуло в голове первое впечатление от увиденного, — «Лыбится плотоядно, будто здесь ещё не оприходованное стадо обнаружил».
Этот Лось что-то негромко проговорил, но я ничего не понял, всё ещё продираясь сквозь тягучую дрёму. Выругался он что ли?
— Доброе утро. Извините, что вы сказали?
— Доброе утро. Я ваш следователь. Меня зовут Arto Huilla... вы меня не узнаёте?
«Растём прямо на глазах», — подумал я, старательно приглаживая растрёпанные волосы и пряча ненужную сейчас улыбку, — «От Piskanen до Huilla. Интересно, кто тут следующим на горизонте проявится? Какой-нибудь Fallosonen, Hrenovinen или удачно смывшийся от революции Luka Mudischeff? И как я его могу узнать? По оттопыренным штанам»?
— А завтрак вы проспали, — заботливо продолжил Лось, указывая на нетронутую кашу, — У вас сейчас начинается допрос. А почему вы так на меня смотрите?
— Пытаюсь вспомнить, где я вас видел.
— Я вёл ваш первый допрос.
— Да? Мне казалось, что он... то есть вы были значительно ниже ростом, — поняв, что сморозил чушь, я негромко добавил, — Умыться и покурить я успею?
— Да, я зайду через 10 минут.
Не успела за Лосем захлопнуться дверь, как я стал лихорадочно одеваться. Опа, а джинсы-то сползают. Видно, за эти несколько дней произошла явная усушка. Ремень конфисковали и теперь нечем портки поддерживать. Значит, будем пыжиться и надувать живот, чтобы облачение не потерять и срамными местами народ не смущать. Лишь бы только флатусиками не сдуться при таком пузырении. Будет тогда им реактивный двигатель со спадающими штанами.
Быстро выкурил утреннюю сигарету, и одновременно попытался привести себя в более-менее товарный вид. Зеркала здесь нет, а залезать на нары и смотреться в обхезанный кем-то звонок не столько западло, сколько лень. Значит, доверимся своим внутренним ощущениям. Вот только надо перестать постоянно и продолжительно, да ещё с таким надрывом, зевать. Во-первых, это не очень прилично, а во-вторых, можно и челюсть ненароком вывернуть. И посчитают, что в несознанку ушёл, а это может быть чревато... Так, вроде бо-ме готов.
Ну и где этот Лось с выпендрёжной фамилией? Посмотрим, чем эта почти голливудская симпатяга меня после этого порадует. На первый, но мало осознанный взгляд, он всё-таки не полный отморозок, а это уже дорогого стоит. Ждём-с с нетерпением. А прошлый раз не считается. Я там сам был в неадеквате.
Но ждать пришлось ещё с полчаса. Я успел неторопливо выкурить две сигареты, погулять и даже несколько раз оросить себя водой в процессе восстановления водного баланса в организме.
— Уж полночь близится, а Германа все нет, — негромко пропел я себе под нос, — Там что, местные дамы открыли сезон охоты на одинокого Лося? Как там в песне было? Ага! «Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем. До чего же климат здешний на любовь влиятелен!». Только любовь на трендёж надо бы заменить для большего правдоподобия.
— Ну и где ты, мой проводник к свободе? Надеюсь, маму твою звали не Ivonna Susaninen? — стал я вопрошать ещё через некоторое время, чувствуя, как меня захлёстывает нервная адреналиновая волна, и пальцы начинают заметно подрагивать – Да где же ты застрял, моя черешня? В коридоре заблудился? Ногу сломал, или у зеркала зацепился, увидев столь неотразимого красавца?
Ну, слава тебе Господи! Я наконец услышал неторопливые шаги по коридору. И под шумовое сопровождение двери произошло второе явление Лося затомившемуся от нетерпения народу. В моём лице.
Лось появился на пороге прямо-таки светясь от радости.
«Тебе, что, любезный, новое звание по дороге успели присвоить, или анекдот свежий рассказать?» — уже слегка озлобленно подумал я, — «Вроде на службе, а ведёшь себя так, будто на свадьбе невесту лучшего друга успел оприходовать. Ещё бы в пляс пустился от избытка чуйств».
Лось сделал шутовской жест рукой в сторону выхода, мурлыча что-то себе под нос. Я прислушался. Ну, точно, напевает: — «Home Sweet Home».
Вот гадёныш сладкомордый! А может он просто по жизни такой? Был же у нас один глуповский градоначальник с органчиком в голове. Может и у этого что-то из народных инструментов забыли ампутировать? Или кастрировать? Ведёт себя как массовик-затейник, мозгохрен затаможенный.
Направляемый Лосем, я прошёл половину тюремного коридора – до малозаметной двери на лестницу, а потом через вереницу массивных дверей мы поднялись на третий этаж. В самом его конце он указал мне на угловой кабинет и довольно произнёс:
— Допрос будет проводиться здесь.
Здесь, так здесь. Мне всё едино. Лишь бы побыстрее моя правдивая правда на свет божий проклюнулась, а моя несчастная оболочка была выдворена отсюда без всякого промедления.
Комната для допросов представляла собой очередной эталон финских бюрократических заведений. Серая окраска стен, типовая фанерная мебель из Ikea – стол и несколько шкафов, забитых папками. И обязательный комп забытой древности. Интересно это тот же кабинет или другой? Совершенно не могу вспомнить. Да и темно вроде было.
Лось указал мне на стул перед изогнутым столом. Я сел и стал осматривать немногочисленных присутствующих.
Так, здесь опять присутствует Костик. Рядом с ним какая-то излишне полная дама классического финского облика и мой незабвенный адвокат, который и тут продолжает мирно себе отдыхать в уголке. Вид у адвоката настолько непрезентабельный, что мне даже стало за него немного стыдно. Ну, бомж-бомжом. Ему не меня защищать, а с шапкой для милостыни ходить, если уж государственных гонораров не хватает. С чем-нибудь заунывным: «Подайте монетку малую на моего несчастного русского. Защитим вымирающую нацию». И ведь ему никакого дополнительного реквизита не потребуется. Может только для полной законченности образа ему фингал под глаз поставить? Тогда за неполный рабочий день сможет насобирать столько, что хоть процесс века финансируй за счет сердобольных граждан. Главное, чтобы сионисты не пронюхали.
Ох, но что-то мне уже разонравилось всё это. Спинным мозгом чую, что не к добру всё это, ой как не к добру.
— Это аппарат для ведения записи допроса, — Лось слегка подтолкнул в мою сторону весьма древний диктофон. Хорошо, что хоть цифровой, а мог бы и кассетный на своём складе откопать. Ну, просто поразил. Ещё бы авторучку показал, как прогрессивную замену свежих перьев из подшефного курятника. Он меня, что за полного недоумка держит или это такая предварительная психологическая обработка?
— То есть я говорю, а оно записывает? А потом можно себя слушать? – я постарался убрать из своего голоса всю желчь и сохранить интонацию на среднем, почти доброжелательном уровне.
— Да, только старайтесь говорить вот в этот микрофон, — он потыкал пальцем в торец этого чуда прошлого века, — Мы вас выслушаем, а потом напечатаем протокол допроса, который все присутствующие подпишут.
— У вас даже печатная машинка есть? — неожиданно для себя я услышал свой так опрометчиво вылетевший каверзный вопрос.
— Нет, я сейчас включу компьютер. Протокол будет на финском языке. Остальной допрос будет также проведён на финском. Начиная с этого момента, вы можете говорить только по-русски.
— Спасибо, у вас просто невероятное техническое оснащение, — сообщил я, мысленно представляя, как бы мог использовать такие продвинутые новинки. Может, если выпотрошить всю начинку, то будет ли удобно пустые корпуса приспособить для хранения гвоздей или шурупов? Пока, правда, их у меня в хозяйстве нет, но это так на отдалённую перспективу. Ничего другого в голову пока всё равно не лезет. Кактусы точно сдохнут. От ядовитой ржавчины.
— Ну что вы, — этак вальяжно ответил мне Лось с ноткой барской озабоченности в голосе, — Финансирование нам пока не позволяет иметь самое современное оборудование. Приходится иногда пользоваться кое-чем из своих личных запасов. А сейчас немного подождите, пока я всё тут подготовлю.
Лось долго и неуверенно открывал заветный файл в компьютере. Потом задумчиво перечитал открытое. Покопался в своих бумагах, изредка впечатывая небольшие изменения.
«Это что, и здесь прямо-таки хроническое нежелание заранее готовиться, или это очередной штрих к созданию необходимой атмосферы для наиболее эффективного проведения допроса?» — непроизвольно я начал более внимательно присматриваться к Лосю.
В целом довольно красивый мужик. Этого у него не отнять. Правильные черты северного лица. Короткая стрижка, выгодно подчёркивающая его характерные особенности. Явно у хорошего мастера пользуется. Глаза вот только плохие. Какого-то бледно-серого оттенка и оттого кажутся непропорционально маленькими. Как бельмы с чёрными зрачками. Нижняя часть также немного подкачала. Волевой подбородок, обесценивают начинающие брыли, а узкие бескровные губы наводят на неприятные подозрения. Такому только в Голливуде играть добропорядочного гражданина, который в финале оказывается законченным психопатом-убийцей.
«Батюшки мои, а губы то у него явно подкрашены. Вон как тонкая плёнка на свету отблёскивает», — подивился я, — «Или это у тебя герпес, несостоявшийся герой экрана? Жалко, что не генитальный. Под стать фамилии».
Но, надо отдать должное, выглядит очень представительно. Особо на вкус тех дам, кому за сорок с солидным хвостиком. Волосы причёсаны со старанием, брови как по линеечке. Выщипывает он их что ли? Ногти очень ухожены и даже, кажется, отполированы. Так кто же вы, господин следователь? Актёр по службе или никак не сделаете решительного шага на перепутье в окончательном выборе своей правильной сексуальной ориентации? Тут только я заметил, что улыбка наползает на лицо Лося только в момент, когда он поднимает голову, отрываясь от бумаг или от монитора.
«Ай, молодца», — у меня даже пробилось что-то похожее на умильное уважение, — «Ты доподлинно знаешь о своих недостатках. Тут какая-никакая, а всё же дама сидит. Вот перед ней и выставляешься в наиболее выгодном свете. Заодно и брыли свои улыбкой подтягиваешь. Слегка кобелируешь, значит, при исполнении».
Этакий слащавый герой-любовник в процессе раскрытия преступного замысла врага. Правда есть ещё поганенький шансик, что это гримасы пассивной кокетки перед подружкой. Или нашему ароматному Костику сигналы посылает. Тогда он только такую славную фамилию позорит. Но для меня это может быть совсем плохо. Если Лось не традиционал, то моя сущность никак не даст нам конструктивно общаться. Оскорблю ведь без злого умысла или брезгливости своей не скрою к лощёному дерьмотолкателю. Терпеть ненавижу таких педриотов на службе родины.
Хотя пока никак не могу уловить, что он за зверь такой и чего от него можно ждать. И как с ним вообще держаться. А о прошлой встрече вообще ничего толком вспомнить не могу.
Наконец Лось закончил свои дела и барским жестом подсунул свой диктофон поближе ко мне. Сзади заскрипел стул. Это Костик подсел поближе и накрыл меня своим дыханием.
«Опять забыл освежить полость рта», — так-то оно так, но надо бы быть поспокойнее, тут же одёрнул я себя, — «У каждого свои недостатки. Я тоже не весенние ароматы источаю. Да и видок у меня должен быть соответствующий. В общем и целом, тут все по своему хороши».
Лось начал торжественно читать, что сегодня 10 ноября и начинается второй допрос подозреваемого в ужасном уклонении от налогов. Костик неторопливо дотолмачил, поглядывая в окно:
— … допрос будет проводиться следователем таможни в присутствии адвоката задержанного, его переводчика и под наблюдением понятого.
«Ого, дама, значит, выступает здесь кивалой», — я тут же начал её бесцеремонно рассматривать, — «Ишь ты, как она преданно на Лося смотрит».
Что мы с неё имеем? Подходит к перезрелому возрасту. Любит много и сытно поесть. Мало двигается. Килограммчиков 30 можно было бы безболезненно скинуть и даже тогда остаться женщиной с рельефными формами. Не мешало бы ещё приличный насисечник прикупить себе на падающее вымя, а то оно скоро совсем под юбкой окажется и при ходьбе мешать будет. И никто не поверит, что эти сиськи с мозгами. Не приведи, Господь, ей в корсет вздумается влезть, тогда неизвестно с какого фланга жировые запасы вырвутся на волю. Только вот ноги, определённо, впечатляют. Мечта тяжелоатлета-кавалериста. Ей бы рекламировать логотип McDonald's. Хотя может и зря я так. Где-нибудь в аравийских песках была бы недостижимой мечтой зажиточного кочевника-бедуина. И ходила бы вся в золоте, такая из себя неотразимая. А пока вон сколько сырья для дармового мыла пропадает, злостно утаённого от нужд африканской бедноты.
Да и неприлично ей так пялиться на Лося, как на чудотворную икону. У них что, служебный роман? Но, мне кажется, такой роман ей может светить даже не через год после конкретной голодухи, да и то только где-нибудь на необитаемом острове. Лось её может рассматривать исключительно как рабочий аппарат для оздоровительного отправления насущных физиологических потребностей. И только за неимением иных подходящих объектов. О, как я загнул! И почему, интересно, сексопатологом не уродился, раз такой прозорливый?
Ходит себе на работу этакая подвядшая Пышка, как хранительница секретов своих более удачливых товарок. Явно ведомая. Что скажут, то и сделает. Итог плачевный. У нас здесь присутствует явный безропотный подписант. На шее висит таможенная бирка. Если направили сюда, то, похоже, что это биомасса из офисной шлейфовой некондиции, пригодной только вот для таких второстепенных задач. Точнее, просто для закорючки в протоколе. Шнек . Точнее, шнечка. Конторская улитка.
Лось закончил что-то подправлять в своих записях, и выжидательно уставился на меня.
— На основании чего я здесь? – сразу выпалил я так мучавший меня вопрос.
— А мы не обязаны вам отвечать. Идёт следствие, и оно определит степень вашей вины.
— Но тогда почему арестовали ещё и мою жену?
— Против вас даны убедительные показания, что вы вместе можете иметь определённую информацию о российском преступном сообществе.
— Что? Кто вообще мог такой бред выдумать? И о каком российском сообществе?
— О преступном. Все факты пока говорят об этом. Есть ещё и заявление из организации, которой мы полностью доверяем.
— Какие факты? О преступлении я вообще узнал только на суде. И что это за организация такая?
— Мы ещё к этому вернёмся, а пока приступаем к плановому допросу. Тут только я задаю вопросы, я вы быстро и чётко даёте на них краткие ответы.
— Хорошо.
— Только убедительно прошу вас говорить исключительно правду. Это в интересах вас и вашей жены.
— Ну, уж это-то я прекрасно понимаю.
— Хотите что-нибудь добавить к предыдущему допросу?
— Я? Нет, — мне как-то стыдно признаться, что я ничего, кроме дурацкого вопроса о таинственном телефонном звонке, якобы полученном мною в Турку, вообще не помню. Или там ничего другого и не было?
— У вас были наличные средства во время домашнего обыска?
— Да. Что-то около 15.000 евро.
— Они были спрятаны?
— Зачем? Лежали себе спокойно в коробке на самом виду. Под рукой, так сказать.
— Что это за деньги?
— Евро. Кроны. Рубли. Долларов, по-моему, там не было. А может и были.
— Кому принадлежат эти деньги?
— Мне и моей компании. Расходняк. Остатки от командировок и десятка как возвратный залог одной русской кампании. Ну, как гарантия последующих банковских платежей. У одного из моих клиентов... как бы поточнее высказаться... у него лёгкое недопонимание со своим банком... по размеру открываемого паспорта сделки. Вот у меня до сих пор и валяется его залог. Сто тонн бумаги и оставшаяся часть наличными. Я за него давно всё проплатил и жду контрактного перечисления денег. Общая сумма там что-то свыше пятидесяти тысяч. Если хотите точно узнать, то нужно посмотреть бухгалтерские документы.
— Как и когда вы получили эти наличные?
— Месяца два назад. Даты не помню. В компьютере есть все эти записи.
— Зачем вы получили эти деньги?
— Чтобы быть уверенным, что клиент заплатит. Если заплатит всю сумму, то получит свои наличные и бумагу назад. Если что-то недоплатит, то разница из этих денег будет положена на счёт компании. В бухгалтерию такой залог не вносится по закону. Это наша джэнтельменская договорённость во избежание ненужных рисков и обид. Как у нас говорится, хочешь нажить себе кровного врага – дай человеку в долг.
Лось заметно увял и стал увлечённо рассматривать бумаги, сверяясь со своими рукописными пометками на отдельном листочке. Потом он хищно посмотрел на меня и замогильным голосом спросил:
— А что это за эстонская транспортная компания, которая вывозила эти панели из Финляндии?
Однако, я вам скажу. Подвывание, в сочетании с выхлопами Костика, это действительно нечто! Им бы на пару в театре зомби играть. Только что восставших из протухших гробов. Сногсшибательный будет эффект. Я затаился, выждал несколько секунд и на выдохе произнёс:
— Обычная небольшая компания. С самыми низкими провозными ставками при очень пунктуальном выполнении своих обязательств. Рекомендовали российские транспортники. Тут есть некоторые определённые проблемы с иностранными водителями на транзитных перевозках грузов внутри Финляндии. Это требует разъяснений?
— Нет. У нас свои специалисты, которые проанализируют этот вопрос. Давайте вернёмся к строительным панелям. Расскажите ещё раз с самого начала о вашей совместной деятельности с этой российской компанией. Очень подробно.
Я битый час вещал о грандиозных планах Абаса и возникших потом у него проблемах с грузополучателями. И о бесславной стагнации или окончательной кончине производителя этого несостоявшегося чуда.
Лось сидел с кислым лицом и даже не порывался побарабанить по клаве. Хотя бы для приличия. Да и мне уже давно пора завязывать впустую языком молоть. Я им что, сказки тут рассказываю, что ли? Тоже мне, нашли кота учёного. Ни тебе вопросов, ни тебе уточнений. Не аудитория, а склад замороженной трески.
— Всё, что вспомнил, я сейчас рассказал. Ещё вопросы есть?
— Нет. Пока этого достаточно, — сказал он сумрачно и даже без своей коронной улыбки, — Я сейчас распечатаю протокол, и все в нём распишутся.
— У меня вопрос. Почему я арестован?
— Вы пока только временно задержаны. На период проведения следствия.
«Хрен редьки не слаще», — с тоской подумал я, — «Ох как прав был дяденька Высоцкий: чтой-то неприличное на язык ко мне просится: Хун-вей-бины...».
Но надо и мне шаги навстречу следствию предпринять:
— Есть большая просьба. Мне нужны копии всех транспортных документов по этой странной контрабандной поставке. Номера всех арестованных партий сигарет. Эти номера выдавлены на каждом блоке и каждой пачке. Нужна связь с Россией. Я думаю, что уже в ближайшие дни буду обладать полной информацией по всему этому криминальному делу.
— Нет. Это невозможно, — на лице Лося заиграла улыбка. Такая светлая и радостная, что я даже поперхнулся, — Вся эта информация засекречена вплоть до окончания следствия. И вам мы её не дадим и никаких документов не покажем. Совсем. Пока сами во всём полностью не разберёмся.
Я не знаю, что отразилось на моей физиономии, но взгляд Лося споткнулся, и лицо его нехорошо затвердело. Даже алые пятнышки на скулах выступили.
«И с этим точно не споёмся», — со встречной неприязнью глядя на него, подумал я, — «Красавчик-то, оказывается, с ба-а-альшой гнильцой. Он дело шьёт, а тут я под ногами путаюсь со своей помощью. Ну что у меня за рожа такая, прямо открытое зеркало души, растуды его в бубен. И всё на ней ясно прописано. Нет, чтобы всем видом показывать, что всем доволен. Влип ты, сокол мой ясный. Точнее, жопа ты, сокол, да туда же тебя и запихивают. Притом в очень большую такую, просторную и чрезвычайно глубокую».
Из тягостных раздумий меня вывел Лось, ловко подсунув мне на подпись листки протокола допроса и авторучку. Костик получил свою копию и бодренько её оттолмачил. Я прослушал, неторопливо подписал все листы и стал смотреть на своего адвоката. Тот поёрзал и сообщил:
— У нас с вами назначена встреча на сегодняшний вечер. Точное время мне пока ещё не сообщили. Нам предстоит обсудить некоторые проблемы.
— Да неужели? — я аж остолбенел, — А то-то я, глупенький, думал, что у меня никаких проблем нет. Пригласили лекции почитать о вкладе ленивых россиян в экономику Финляндии.
— В камеру, — голос Лося стал непреклонен и суров, — Дату следующего допроса вам сообщат дополнительно.
— А можно попросить бумагу и авторучку, а то в камере у меня их нет?
Лось брезгливо сунул мне несколько листков из принтера и обгрызенный жёлтый Bic, явно выбрав самый исписанный. Но, с паршивой овцы...
В камере я, как загнанная оса, барражировал, размахивая лапками, и старался понять, чего добивается Лось. Полный отстой получается. Лосю что, мой пустопорожний трёп нужен для отчётности? Или рабочее время нечем другим занять? Но, начнём по мере появления явных мутностей.
Турку. Что тогда Лося больше всего заинтересовало во время допроса? Сам факт посещения порта или непонятный телефонный звонок? А хрен его разберёт. Может, привлекая внимание к звонку, скрывал свой интерес к посещению порта? Или наоборот? Может я там секрет шишнадцатого веку выведал, как сигареты надо правильно контрабасить? Или уловил всеми забытую секретную разницу между нюхательным и жевательным табаком?
Стоп. Порт. Вот где может быть собака зарыта. А через какой порт уходили эти панели? Первые точно через Ханко. Потом, в основном, через Хельсинки. Да и пару раз через Турку, когда пробовали другой маршрут, исходя из надуманных клиентом экономических соображений. Но тогда почему Лося порт Хельсинки не заинтересовал? Я там вообще-то и живу неподалёку. Могу в порт как на работу ходить. Или вообще оттуда сутками не выползать. Сидеть себе в засаде до полного посинения. Там с этим проблем нет. Всё там так удачно способствует провёртыванию любых чёрных делишек, если они, конечно, вообразятся в его следовательской голове. Тьфу ты, какое непотребство в череп прорывается. Это отбрасываем.
Так, а кто на меня телегу мог накатать? Экспедитор? Бред полнейший. Он получает все документы и груз на свой склад прямо из России. Перегружает эти долбанные панели на таможенный склад, осматривает на предмет возможных повреждений и ждёт дальнейших распоряжений о дате отправки и маршруте. Потом, опять же по заказу из России, делает растаможку с дополнительной проверкой с привлечением инспекторов. Но это в теории. На практике все старательно берегут свои ноги, маникюр и такое дорогое личное время. Спокойно подмахивают полученные от экспедитора бумажки и выписывают счета на налоги и пошлины, если таковые предусмотрены. Потом экспедитор делает новые транспортные документы, и груз уходит к другому получателю. А это очередной перевалочный склад. И что экспедитор может такого знать обо мне? Тем более, что мы даже не встречались ни разу? Что я своевременно оплачиваю его услуги, а это выглядит страшно подозрительно?
Или всё же водила? Но он вряд ли попадает под упомянутую Лосём организацию, к которой, как сам он заявил, имеет полное доверие. Или что он там говорил о показаниях? Всё равно какая-то полная туфта.
Темнит, гражданин начальник, ох темнит чудь белоглазая. Была бы правда, то очняками бы замучил, как говаривали некоторые знатоки по телеку. Или время не подошло? Не все бумажки ещё выстроены стройными шеренгами? Но вот с моими документами у него проблем не должно быть. У меня в компе всё разложено и систематизировано. Деловая информация занимает массу гигабайт, но доступ простой и, что самое главное, очень быстрый. Я очень давно понял, как сильно это экономит моё время. И сделал свой вариант хранения всей информации, взяв за основу Timex organizer . В эру тотальной компьютеризации те первые organizers почти вымерли или сильно упростились, превратившись в personal digital assistant, сильно утратив свой первоначальный замысел. Но базовая идея осталась.
В своих компах я за считанные секунды найду все документы по интересующему меня вопросу, клиенту, событию, даже если не вспоминал об этом долгие годы. Легко, быстро и непринуждённо. Это как нетерпеливый сперматозоид запустить в нужном направлении. Правда часть информации я стерилизую или урезаю, исходя из защиты интересов клиентов, превращая их в безымянные шаблоны. Как задел на будущее. Может, через некоторое время, они пригодятся, а может и нет. Запас память не тянет, главное, чтобы техника не глючила от моего усердия.
Голова у меня одна, а она, как и у каждого, всегда и постоянно забита текучкой. О прошедших сделках я помню только в свете случившихся проблем. Этакий training на собственных и чужих ошибках. Самого себя надо не только внешне, но и внутренне уважать. Выглядеть дураком можно только раз. А если опять и снова, то значит, дурак и есть. Хоть и без справки с печатью. Да и место будет сразу определено. Истина уж больно нелицеприятная, но на то она и истина. А с такими людьми дело иметь – себе дороже выйдет. Проверено. Какой бы высокий пост сей чел не занимал. Исключая заоблачные. Там другие расклады. Иногда, правда, стоит и потерпеть, но обычно это бывает только в случае, если лезешь играть на чужом поле в ожидании солидного куша. Тактическая терпеливость. Но это совсем другие истории, хотя в подавляющем большинстве случаев и подтверждают избитую истину.
Так что Лось легко найдёт в моём компе документальные опровержения по всем своим теориям, если он не полный урод, конечно. Или сознательно постарается не увидеть того, что не в его интересах? Посидим -услышим. Надеюсь, что он также не любитель живописи и его не возбуждала в детстве патриотическая картина товарища Иогансона «Допрос коммунистов»? Хотя с такого станется. Не дай Бог, кровь белофиннов стучит в сердце его.
Слегка угомонившись, я несколько часов посвятил выработке возможных планов действий и накидал тезисы к встрече с адвокатом. Сволочь он, конечно. Нет, ну какая мне досталась ленивая и бомжеватая сволочь! Но, с другой стороны, если подумать, он то хоть и сволочь, но теперь будет временно защищает мои интересы. И ведь не придерёшься к нему пока никак и ни с чем. Подсунули мне его, убогого, в защитнички на деньги налогоплательщиков, сиречь государства. Вот и ответ за свои действия... точнее бездействия, он держать будет перед... а хрен его знает перед кем. Может тут живут по старому советскому принципу государственное - значит ничейное. А на нет, как известно, и суда нет. Хотя один уже был. И этот мой государственный предохранитель там даже гордо отметился одной фразой.
Я заставил себя несколько раз вслух прорепетировать краткую речь для адвоката. Вроде бы ёмко и доходчиво. Правда, в голове постоянно гнусавенько вертелось: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Точнее про его вечную сонливую неторопливость. Посмотрим. Где наша не пропадала. Живы будем, не помрём. Тьфу ты, Аника-воин. Опять мозги в цикл закручиваются.
От таких чрезмерных усилий я слегка расслабился и как-то незаметно вырубился, продолжая цепко держать авторучку в тяжело натруженной руке.
Я помотал головой, просыпаясь. В проёме двери молча стояла весьма смазливая разбитная бабёнка и зазывно поглядывала на меня, морща милый носик.
«Ну всё, вот ещё и фигуристую белочку подхватил в этом санатории. Delirium tremens», — как-то отстранённо подумал я, помаргивая, — «Осталось окончательно свихнуться, запустить руку в штаны, начать радостно гугукать, пускать слюни и признать себя побледневшим африканским шпионом за страшным секретом русских сигарет».
— Здравствуйте, — внятно произнесла белочка по-русски.
— Здравствуйте. А вы кто? — спросил я, нервно косясь на её руки в напряжённом ожидании увидеть поднос с запотевшим графинчиком водки и парой малосольных огурчиков. И услышать обыденный ответ: «А я ваша белая горячка».
— А я… ваша переводчица для адвоката. Он ждёт вас в комнате для переговоров.
— Ух ты, — у меня даже слов подходящих не нашлось, так отлегло от сердца, — Сейчас буду готов. Только быстренько общнусь с другом. С вашего разрешения, конечно.
— А вы разве здесь не один? – она сделала шаг в камеру.
— Я один, но о двух головах.
—А-а-а, так вам просто пописать захотелось? Прямо бы и сказали. А то я уж испугалась. Писайте, не стесняйтесь.
Она демонстративно отвернулась, но не тронулась с места.
— Ничего, если вы дверь прикроете?
— Вы что это, смущаетесь? — в её голосе настолько явно прорезалось удивление, что я даже опешил.
— Да вот такой я, предпочитаю гадить и пакостить в гордом одиночестве и без всяких свидетелей.
— Как хотите, — она отступила в коридор и слегка притворила дверь.
Я, тихо чертыхаясь, приложил все усилия, чтобы пустить свою нетерпеливую струю по стенке унитаза. Хоть не так громко. Как там? Энт хтой то там ссыть як пожарная лошадь? Просто стыд и срам какой-то. И откуда столько накопилось? От нервов, что ли? Не исключено. Моему активно работающему мозгу явно требовалось водяное охлаждение. Теперь идёт слив отработанных отходов. Других версий нет.
Громыхнув спуском воды, я бездумно перешёл к мытью рук. И только задушенный писк вывел меня из этого состояния.
— Ох, извините, это я не специально. Тут кран сломан. Сильно брызгает.
— Да? – недоверчивость в её негодующем голосе была уж слишком очевидной, — Это точно вода?
— Точно. А вы что подумали? – хотя догадка пришла раньше, чем я задал свой вопрос, — Нет. Это чистая озёрная вода без всяких вредных примесей. Надеюсь. Можете понюхать.
С последним я явно переборщил, так как переводчица потемнела лицом, смахнула крупные капли с блузки и отодвинулась на пару шагов в глубь коридора.
— Это... извините... я уже иду. Мне только свои записи надо взять. А где конвой?
— Он сказал, что я вам сама покажу куда надо, а вы уж дойдёте. Я тут уже несколько раз была. А он пока ушёл искать ключ от второго входа в переговорную комнату.
Я умилился такой патриархальной доверчивости. Что ни день, то всё ближе познаёшь местную деревенскую жизнь. Очень надеюсь, что хоть за мелкие провинности руку рубить или клеймо ругательное выжигать перестали. Ушли в далёкое прошлое добрые дедовские обычаи.
Переговорная, собственно, являлась двумя анфиладными комнатами со своими отдельными дверьми. Комнаты соединены вместе окном с толстой стеклянной перегородкой и были оборудованы микрофонами и телефонными трубками.
Охранник так и не нашёл ключа от второй комнаты - маленькой и тёмной конуры, предназначенной явно для меня, то есть для неприхотливого временно задержанного. Он несколько раз чертыхнулся, ковыряясь во внушительной связке ключей, но потом разрешил нам сидеть вместе с адвокатом и его переводчицей в одной, более просторной, комнате.
— Когда закончите, позвоните вон в тот звонок, — буркнул он раздражённо, — А пока я вас тут запру.
— Мы не представлены друг другу. Как вас зовут? — обернулся я к переводчице.
— Агрипина.
— Как? – от неожиданности я дёрнулся, — Из местных староверов что-ли?
— Не-а. С Выборга мы. Папуля перед моими родами грипп подхватил. Заранее отмечал такое событие сильно очень. Ожидал сына, а тут вот я народилась. Вот он и изгольнулся. И получилась Агрипина Никифоровна Лушина. Это моя девичья фамилия.
— Оригинальное сочетание, — осторожно сказал я, — А как правильно Агрипина или Агриппина? Я, если честно, никогда с таким именем вживую не сталкивался.
— Да чего уж там оригинального. Скажете тоже. Всю жизнь кефирным гриппом дразнили. А некоторые гады ещё и клушей гриппозной. А зовут меня правильно Агрипина. Папуля утверждал, что в честь святой мученицы Агрипины. Может и врал. Но в паспортном столе у меня завсегда проблемы были.
— Но сейчас уже никто не дразнит?
— Сейчас меня здесь все кратко Pinne зовут. Очень похоже. Но это что-то навроде прищепки или скрепки. От английского слова pin у них в языке так сохранилось. Ласково, но смешно.
— Да уж, обхихикаешься.
— Что есть, то есть. Да и фамилия у меня по мужу Ven;l;inen. Pinne Ven;l;inen . Но звучит красиво только для тех, кто финского совсем не знает.
— Ничего. Мне нравится. А чем вы тут занимаетесь?
— Сюда вот переводчиком иногда приглашают поработать. Говорят, у меня язык уж больно хороший, — она кокетливо стрельнула глазками.
Я сглотнул, прочистил горло и вежливо поинтересовался:
— А до приезда сюда?
— Ну... — тут она слегка замялась, — Тоже переводчиком... в таких, ну знаете... индивидуальных турах... контракты, переговоры там всякие... то-сё. Другой работы тогда у нас почти никакой не было. Так вот с мужем и познакомилась.
— А кто муж по профессии?
— Водитель автобуса.
— Да-а-а. Хорошая профессия, — я решил больше не углубляться в её историю знакомства с водителем-крутым-бизнесменом и особенностям выборгских переговоров и контрактов. Можно было по её виду догадаться.
Здесь от таких супружеских пар можно со счёта сбиться. Хваткое у нас женское поколение выросло. Такие не по локоть откусят, а целиком заглотнут и запором не будут мучаться. Ещё годик-другой и разведётся она со своим водителем. Станет более обеспеченной и опять независимой. Для новых свершений и дальнейшего продвижения по социальной лестнице. Знакомая картина. Эх, Семёныч, Семёныч... ты не в бровь, а просто по самому сокровенному вмазал:
А после из прораба до министра дорастешь, -
Но, если туп, как дерево - родишься баобабом.
И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.
Прав наш народ, утверждая, что если баба под тобой превратилась в бревно, то сам скоро заметишь переизбыток кальция в организме. С половинной потерей всех сбережений. Да, по местной статистике, наши ушлые дамы из Финляндии уже больше полутора миллиардов евро урвали себе после разводов. Легко и непринуждённо.
Адвокат всё это время безучастно сидел с полузакрытыми глазами и слегка покачивал головой в такт нашему разговору. Со стороны посмотреть, так просто он ей свои ранее отданные наставления подтверждает. Как пить дать. Вон и камера к стене пришпилена. На мониторе у охраны любопытные могут наблюдать нашу оживлённую беседу. Интересно, они нас сейчас пишут или это только по заявкам заинтересованных слушателей?
Нет, но орёл так орёл! Солдат спит, но службу бдит. Такую закалку сразу не пропьёшь, это уж точно. Какой, интересно, у него жизненный принцип? Отработан зек – ask for paycheck (требуй оплаты)? И ведь отсыпят ему малую толику грошиков на карточку.
Я, как юный пионер, медленно и чётко изложил свою отрепетированную речь. Даже самому приятно стало, как от зубов у меня эта свободолюбивая хрень отскакивает. Вот что значит на волю захочешь, не так раскудахчешься.
Главный постулат: я невиновен.
Основания для задержания: отсутствуют, потому то их нет, и никогда ни один следователь ничего не сможет мне предъявить.
Перечень срочных мероприятий для моего незамедлительного вызволения из этих абсолютно антисанитарных условий: девять пунктов с краткими подпунктами.
Перечень неотложных дел компании: двадцать один пункт.
Варианты помощи следствию с моей стороны: три пункта, хотя я уложился бы и в три коротких слова-маршрутизатора.
Уф-ф! Я закончил и гордо посмотрел на адвоката. Он дослушивал игриво щебечущую Агрипину без всяких эмоций, как преподаватель, которому всё вокруг давно обрыдло, но, невзирая на острые приступы геморроя и подагры, ему обязательно требуется принять экзамен-обязаловку у нерадивой студентки, которая ещё и азбуку не осилила. Вот так. Обидно, но сейчас мы имеем наглядную иллюстрацию к пособию для детей «Метание бижутерии перед типичными представителями млекопитающих». Мой пыл потихоньку начал угасать.
Но я мужественно сделал последнюю попытку:
— Как срочно вы сможете нанять необходимое количество юристов, которые быстро докажут мою полную невиновность? Лучших. Тех, кого вы считаете нужными. Желательно местных и хорошо знающих специфику работы. Оплата по самым высоким расценкам.
Мой непотребный адвокат пошамкал губами, закатил очи горе. Это у него очень хорошо получилось. Явно отработанно годами тяжёлых тренировок. Даже соизволил толкнуть речугу:
— Вам не надо сейчас платить вообще никаких денег. Всё оплачивает государство. У нас одна из самых старых демократий в Европе. Мы здесь все очень честные люди. А ваши деньги только вызовут лишние подозрения. Наши следователи самые... — он надолго задумался, пошевелил в воздухе пальцами и, наконец, выдал, — Самые квалифицированные и очень честные. Здесь не так, как у вас там в России. Там вы все... абсолютно коррумпированы. Вплоть до руководства страны. А у нас... демократия и порядок.
Последнее он особо выделил, что меня страшно вздёрнуло.
— А давно ли вы были в России?
— Я там вообще никогда не был.
— А откуда такие познания о коррупции и беспорядках?
— Это все знают.
— Знайки-такие-фуняйки, блин. Агрипина, это что за гнилой наезд на мои деньги и коррупцию?
— Не знаю, но он говорит, что до окончания следствия любые ваши действия могут негативно повлиять на конечный результат.
— Не понял. Это что, типа прозрачного намёка сиди и не рыпайся, а то хуже будет?
Не знаю, что там Агрипина перевела, но ответ был достойным:
— Вы всё правильно поняли. Надо только очень терпеливо ждать. Оказывать следователям любую помощь. У нас хорошие и честные следователи. Самый честный и демократический суд. Все работают в точном соответствии с нашими демократическими законами.
Я громко скрипнул зубами:
— Он издевается или это такие издержки перевода? Всё также верно, как российские жирафы самые толстые в мире. Можно не переводить. Всё равно этот сонный гриб моей мысли не догонит. Спроси его лучше о следующем. Его демократический... вот уж привязалось, прости Господи... его суд основным основанием... всё, сам уже заговариваться стал... Итак, для моего задержания суд нашёл только одно реальное обоснование, что я являюсь гражданином Российской Федерации. Это что, ненавязчивое преследование по национальному признаку? Или что-то мне пока неведомое новое, но, очевидно, блин, строго демократическое?
— Нет, суд посчитал, что вы можете спешно покинуть страну и создать трудности следствию.
— А зачем мне бежать? У меня тут семья и бизнес.
— Таково мнение следователей. Вы же русский... имеется в виду иностранец.
— Ага, инорусская иносрань. Но любое мнение должно основываться хоть на каких-то бесспорных фактах!
— Ну... они предполагают это с высокой долей вероятности.
— Но это уже полный беспредел. В Москве говорят, что кур доят. Вот это факт действительно с высокой степенью вероятности. И потом, там действительно продают торты и конфеты «Птичье молоко». Научились у поляков делать ptasie mleczko.
— У нас продают только куриные яйца. Ну и тушки там, ножки, крылышки. Про птичье молоко адвокат ни разу не слышал. Но это не имеет отношения к вашему задержанию.
— Ещё как имеет. Следователь что-то там выдумал и все считают это истиной в последней инстанции. Фактов нет. Документы предъявить мне вообще отказались. Это у них, видите ли, тайна следствия. На допросах пережёвывается полная ерунда. Он сам слышали. Кстати, а кто и что за кляузы на меня тут успели накатать?
— Следствие ведётся по всем правилам. Ваш следователь очень умный и порядочный человек. Нарушений никаких нет. Я подтверждаю. Документы и конкретные обвинения против вас пока мне недоступны.
— Хорошо. А в чём тогда заключается ваша работа?
— Следить за соблюдением законности. У нас очень демократичное государство. Вы должны это знать.
— Так само задержание уже незаконно. Оно сделано на основании предположения, что если русский, то он имеет генетические криминальные наклонности и теоретически может быть причастен к контрабанде. У вас тут что, секта поСЛЕДОВАТЕЛЕЙ имени Чезаре Ломброзо?
— Но груз шёл на ваш домашний адрес.
— Да неужто? А откуда это вообще взято? Я что, выгляжу настолько полным идиотом, что избрал такой хитрожо... хитрый анальный... чёрт, не прямой, а извилистый путь и надумал послать себе на домашний адрес несколько тонн сигарет? Решил затовариться на всю оставшуюся жизнь? Самому скуриться в хлам или никотином отравить всех своих знакомых и соседей? Так что ли?
— Просто честно во всём признайтесь следователю.
— Признаться в чём?
— В вашей степени участия в этом преступлении. Я просто информирую, что таможенное управление уже разослали всем вашим финским и европейским партнёрам извещения о том, что вы подозреваетесь в уклонении от налогов в особо крупных размерах и попросило их сообщить все известные факты вашей возможной криминальной активности.
Я несколько мгновений хватал воздух ртом, потом глубоко вдохнул и тихо сказал:
— Повторяю. Я ничего не знал об этом грузе. У меня на него никогда не было заказа. Ни от транспортников, ни от компании, которая изготавливала эти панели. У меня нет точных данных, но ещё пару месяцев назад она вроде как вообще обанкротилась. В Европе начался кризис. Там сейчас не до строительства. И груз просто не может идти на мой домашний адрес, потому, что я... даже по тому старому, уже закрытому контракту никогда не был грузополучателем. Для этих целей существуют экспедиторы. Поэтому я так настойчиво прошу показать мне транспортные и таможенные документы. А вот насчёт рассылки такого письма... это чистое бл... это конкретно подло и, как мне кажется, совершенно незаконно. Повторяю. ПОДЛО. И без всякого решения суда.
— Но в своей информации вашим партнёрам следствие только сообщило о своих подозрениях. Это вполне законно. А если вы так упорствуете, то я мало чем смогу вам сейчас помочь. Будем ждать результатов следствия и тогда попробуем смягчить ваше наказание.
— Значит, хотите только ждать... а наказание за что, если не секрет?
— Это уже решит суд на основании документов следствия. Он может признать вас или простым участником, или руководителем российской мафии.
— Расту прямо на глазах. Как пузырь. Простым крёстным у нескольких детей был, а теперь вот и до Крёстного отца дорасти сподобился. Вы это серьёзно? Я только никак не пойму, вы мой адвокат или добровольный помощник следствию?
— Это очень громкое дело. Мы все оказываем помощь в его раскрытии. Вам лучше сразу признаться во всём. И срок будет сокращён. Я лично поговорю с прокурором.
— Да, уж это я хорошо изучил по книгам. Чистосердечное признание облегчает вашу участь, но увеличивает срок лишения свободы. Это ему можно не переводить. А то ещё законспектирует. Скажи этому... что мне с ним всё ясно. Поползу я лучше нах... на хату, в свою конуру. Думать буду, что делать дальше. И где искать себе нового адвоката. Такого, который меня будет защищать, а не только тратить время в смиренном ожидании. Тем более за казённый счёт. Да, спасибо за перевод. А то у меня до этого такой стрекозёл был... уж больно духовитый... в смысле духовно развитый... до обморока. Ещё раз спасибо. Надеюсь, если ещё увидимся, то в другой обстановке. До свидания.
Я встал, кивнул на прощание и повернулся к ним спиной. Со всей силы кулаком шарахнул по металлическому звонку и стал ждать вертухая, с ненавистью глядя на дверь.
А что тут ещё остаётся делать? Сбежать, спереть и нагло выкурить все вещдоки натощак? Повыть? Пустить в камере слезу чистосердечного раскаяния? Вот хрен вам мхом проросший. Потихоньку пойду, завалюсь на демократические нары и буду думать, откуда появились эти диктаторские сигареты из тоталитарного отечества. Или тоталитарные сигареты из диктаторского отечества. Тотадики или диктатоки, которые тут превратились в какие-то вероятностные демдоки.
В камере я на собственном опыте я убедился, что в будние дни привыкнуть к окружающим запахам можно легко и даже очень быстро. Просто надо самому соответственно смердеть и забыть про редких окружающих. Тогда уже через 15 секунд вам будет вполне терпимо и почти комфортно. Если, конечно, нет аллергии, и слизистая постоянно не раздражается очередной новизной. Вон, вся Европа с десяток веков по уши в дерьме жила и ничего, до конца не вымерла. Теперь, правда, за чистотой пристально бдит. Значит и в человеческих отходах есть определённое воспитательное зерно. Может и ещё какой-нибудь полезный прок, просто я пока не оценил.
Труднее бороться со статистическим электричеством. А всё из-за этого спального белья. За ночь так наэлектризуешься, а потом приспичит по малой нужде, зацепишься за металл, а там как шарахнет. Одно слово – эбонит . Один раз был такой за... предельный эбонит, что я чуть на сопрано не сорвался. Да и днём я теперь искры испускаю исправно. Здоровые такие. Приходится на бетоне сидеть, чтобы поменьше изображать Зевса-громовержца. А то уже реально боюсь к металлу приближаться.
К постоянно горящему свету также можно приспособиться. Соорудил себе небольшой навес и вроде как чукча в чуме в солнечный полярный день. Хотя могли бы замуровать в потолок лампы значительно слабее, всё же не правительственную ложу освещают.
Реально гнобит принудительная вентиляция. Гадом буду, но эту хрень явно наковыряли из азиатского пыточного арсенала. Особенно это дёргает в ночную пору, когда нерегулярно сменяемая тональность, тупой скрежет и механические всхлипы просто вгрызаются в отупевший мозг. Самый сволочизм, что постоянно вслушиваешься в эти мерзкие звуки. В транс себя вгоняешь. А после бессонной ночи вообще наступает переход человека на тупиковую ветвь эволюции. Дервиш утренний сильно дёргающийся.
И это так не только на меня одного так действует. На стене я нашёл инструкцию, как заклеить эту проклятую вентиляционную решётку. Что-то вроде временной заглушки из подсобных материалов. И на второй день после её прочтения я сдуру поддался искушению. Полдня провозился, но и полчаса не прошло, как я с проклятиями повыдёргивал все эти затычки. Уж лучше в конец свихнуться, чем загнуться в личной душегубке. Да ещё и от никотина, купленного на свои кровные. Пока я себе ещё дорог, как память о славном боевом прошлом, то обидно так просто сыграть здесь в ящик. Это уж как-нибудь в другой раз и в другом месте. Да и предпочтительно за чужой счёт.
Вот так всего за декаду, проведённую в одиночке, я незаметно превратился в нервную особь с тремором. Тупая лёжка при нерегулярном питании и редких испражнениях. Причём в мучительных потугах. Камерный овощ. А каждому овощу, как всем известно, требуется свой особый фрукт. Чтобы окончательно не зачахнуть в одинокой тоске и бессильной злобе. Да и дверь что-то совсем стала заедать. Вроде бы и не должна так быстро проржаветь. Хотя я до сих пор не могу вспомнить свойств никотиновой кислоты. Интересно, табачный дым, растворяясь в воде, даёт какую-нибудь особо едкую никотиновую кислоту или это только продолжающийся бред моего советского образования?
А вот кран хоть и не до конца, но я терпеливо привёл в более-менее нормальное положение. Теперь обильно забрызгивается только стена и унитаз. Унитазу это по инструкции положено. А я, кроме как орлом, на него и под страхом смертной казни не сяду. Лучше умереть достойно, чем сгнить через ... ну через очень жопо-писное место от этих сочащихся миазмов.
Последующая недельная пытка полным отсутствием допросов закончилась приятным сюрпризом. Охранник, негромко ругаясь, с третьей попытки распахнул дверь, внимательно осмотрел косяк и только потом неодобрительно уставился на меня.
— Стучит вертухай. Открывайте ворота. Ждёт за порогом расстрельная рота, — неизвестно от чего лыбясь во весь рот бодро продекламировал я, — Когда русский учить начнём, чмырь коридорный? Пригодится в тайге. А то, глядишь, сосной придавят от незнания жизни по понятиям.
Охранник настороженно вслушался в мой монолог. Но, не уловив угрожающих ноток, расслабился и достал из кармана телефон.
— Следователь разрешил сегодня позвонить вашему юристу. Сейчас я наберу номер, — Он показал мне листок бумаги, — И вы будете с ним говорить.
— Ещё бы не разрешил общуться с этим стукачком заспанным, — буркнул я себе по нос, — И чем только он может сподобиться меня порадовать? В моём домашнем подвале уже нашли неучтённые винные склады? Или в сауне сильно фонит полоний из прохудившейся тары?
— Ваш разговор должен продолжаться не более пяти минут, — охраннику надоело моё непонятное брюзжание, и он придал своему голосу полагающуюся твёрдость.
— Мне и минуты хватит на такого адвоката.
Я взял протянутый телефон и приготовился вылить всю накопившуюся желчь на этот подарок от государства.
— Добрый день. Меня тут просили позвонить... – начал я говорить в трубку голосом, не предвещающим ничего хорошего, — Алло...
— Papa? – такой неистребимой привычкой коверкать моё славное погоняло на французский лад, обладал только мой старший сын, — Это ты?
— Ja-ja, nat;rlich, – от удивления ничего более умного мне в голову не пришло, как пошлое лягушачье квакание встретить киношным колбасным, — А ты чего там делаешь?
— Маму позавчера отпустили. Узнали про финский паспорт и сразу отправили домой. Сейчас сижу у нового адвоката. Тебе надо официально отказаться от государственного адвоката. Срочно. Я нашёл очень серьёзную контору, которая специализируется как раз на таких делах.
— Оставить моего бездельника без прибыльной спячки? Я не ослышался?
— Он нам будет только мешать.
— Да запросто. Есть ли какая-нибудь бюрократическая процедура или я просто могу его послать на... — тут педагогическая составляющая всё же перевесила мои возрастающие тюремные наклонности, и я более миролюбиво закончил, — Э-э-э... на защиту других терпил? По профнепригодности или как?
— Тебе надо просто сказать своему защитнику, что отказываешься от его услуг. Этого вполне достаточно.
— Понял. А как ты догадался, что он халявщик?
— Ну, так это обычная финская практика. Здесь все адвокаты дают присягу, что они вначале отстаивают интересы государства, а только потом интересы своего клиента. За это они от государства и получают свои деньги. Точнее судьи определяют им «правильный» размер оплаты за «правильную» работу. Зато здешняя раскрываемость преступлений составляет 93 процента. Угадай почему? С одного раза.
— Умно. Не знал, но понял. Единое стадо государственных псов легко сомнёт любого чужака?
— Похоже. Мог бы и знать очевидные вещи.
— А честные попадаются?
— Конечно. Но они очень дорого стоят.
— Это ты так шутишь?
— Какая уж тут шутка. Это реальность. Столько лет здесь прожил, а всё в какие-то светлые идеалы веришь.
— Так сам пока ни разу под судом и следствием не был. Всему своё время. Как там Муся? — это кодовое имя жены. В зависимости от настроения оно может быть как уменьшительно-ласкательным до Мусеньки, так и ругательным в широком диапазоне, начиная с Муськи.
— Отходит. Но процесс долгий. Сейчас уже на работе. Разбирается со своим незапланированным отсутствием. Ночью плакала. Купил ей коньяк и буду заставлять выпивать каждый вечер по рюмке.
— Вы там с ней подушевнее.
— Сами разберёмся. Тебе что-нибудь надо?
— Тазик свободы. Смыть прах тюрьмы с усталых ног.
— Это потом. Мы тебя скоро вытащим. Что-нибудь из еды или вещей?
— Чёрт его знает. Сейчас ничего не соображу. Да и правил не знаю. Что тут можно, а что нет.
— Тогда пока. Сами разберёмся. Адвокат к тебе подъедет в ближайшее время, — из трубки понеслись короткие гудки.
Да уж, кратко и рационально. Иногда до чёрствости. Но в данной ситуации это просто замечательно. Мне сейчас только ещё и сыновней жалости не хватало. Как нет и никаких сил утешать своих ближайших родственников. Зачем порожняк гонять и крутить поганку, когда дело не перетереть и масть не капает? Во какие песни могу вспомнить! Тем более, что появилась злобная путеводная радость в предвкушении очередного допроса. Жаль, что очередь пока не дошла до следака, но хоть на адвокате отметимся. Мерзость, конечно, но зато как душу греет!
Нет, но какие хитрозадые, эти демократы со своей столетней историей! Создали такую, я бы даже сказал, весьма изящную конструкцию. Следаки, как хотят, так спокойно лепят любое дело, исходя из своих личных подозрений. Судьи закрывают глаза на отсутствие даже минимально требуемых доказательств, и принимают творения следаков за провидческие откровения. Государственные адвокаты тебя самого ещё и притопят, если вдруг станешь рыпаться. Мечта, а не система!
Интересно, а почему у них раскрываемость не все сто процентов? Я, например, не вижу никаких преград для дальнейшего роста. Могли бы взять встречные повышенные обязательства и довести раскрываемость до 150% или даже 200%. Для большего правдоподобия. Или назначать на каждое дело по два-три преступника. По принципу прямой коллективной ответственности. Нет пределов совершенству. Особенно такому.
Лось нарисовался ранним утром следующего дня. Его появление предварил весёленький мотивчик из Белоснежки и её мелких спонсоров, но вместо … go home, go home… Лось жизнерадостно выводил... sweet home, sweet home... la-la-la... sweet home... — и на мажорной ноте закончил, ковыряясь ключом уже в двери.
— Доброе утро, — не очень любезно встретил я его, — Я эту песню уже слышал. Если хотите, то готов поменяться. Моя камера вполне приличная. Даже денег с вас не возьму. Dreams come true - just call your wish. (Мечты станут явью - просто произнеси желание).
— Это шутка? – в глазах Лося мелькнула лёгкая растерянность.
— Истинная правда. Иногда полезно сменить обстановку. А для вас это и практический опыт. Потом будет быстрый карьерный рост. Да, заодно и образцовый порядок здесь наведёте.
— Я знаю правила содержания, — Лось подозрительно осмотрел меня.
— Зато почувствуете на своей шкуре (pelt), — глядя на озадаченное лицо Лося я понял, что машинально сделал кальку с русского, и вся соль сразу потерялась, — OK, total immersion in prison live (Ок, полное погружение в тюремную жизнь) … пару месяцев в камере и точно станете хорошим следователем. Лучшие сыщики получались из преступников.
— Вы считаете, что моё место в тюрьме? — он весь подобрался, и даже зрачки сузились. Ух ты, прям напугал, бельмастый. Сейчас вот забьюсь в угол и зарыдаю. Даже в штаны наложу, если сильно поднатужусь.
— Никто не знает собственной судьбы, — философски протянул я, сдерживаясь, чтобы не прыснуть... ах, Моська, знать она сильна, что лает на слона. И повторил напыщенно, но в более доступном виде, — Create your own destiny, because nobody else will. (Сами вершите свою судьбу, иначе никто не будет.)
У Лося, как и у большинства кабинетных крыс, наиболее активно разработана главная извилина. Без неё нет карьерного роста. Но она лишь в зеркало видна. А лучше в сауне - со спины. Лицо его начало моментально краснеть, и он прямо-таки натужно выдавил из себя:
— Вы мне угрожаете тюрьмой?
— Да нет, это был только мой дружеский совет. Не поверите, но от всего сердца, — я даже постарался изобразить самую сердечную из своих улыбок.
Лось что-то буркнул и резко развернулся.
— Идём на допрос? — я постарался показать чрезвычайную наивность, а потом, не удержавшись, задал ему в спину риторический вопрос, — Значит, взаимовыгодный обмен сегодня не состоится?
Лось только дёрнул плечом и ускорил ход. Я неторопливо двинулся за ним к двери, ведущей на верхние этажи. Приходилось подавить в себе прямо-таки эстетическое наслаждение остановиться и понаблюдать за наливающимся уже свекольным цветом Лосём, который одной рукой открыл, а теперь с натугой удерживал тяжёлую железную дверь.
«А пружина-то там сильная», — позлорадствовал я, — «Как там в наши пионерские годы пели... не торопись-пись-пись, приободрись-дрись-дрись, мы застрахуем... нет, вот это фиг вам, не дождётесь, гражданин следователь. Главное, чтоб не сдулся от натуги, Атлант ты наш, быстроногий».
— Не тяжело? — участливо спросил я.
— Быстрее, нас ждут, — ишь вызверился, даже жилка на лбу вздулась. Не обрел, значит, ещё нужного индекса здоровья. Во всём нужна сноровка, закалка, тренировка.
— Спешу, как могу. Года, знаете ли... — я начал демонстративно шаркать ногами и закатывать глаза, а в голове предательский голос подленько завёл: «А это правда, что в молодости вы были членом суда? Ах, молодость, молодость - членом туда, членом сюда...». Жалко, что непереводимая игра слов. А то облагодетельствовал бы этого сохатого старой одесской мудростью. Тем более, что настроение просто предвкусительнейшее.
Пока я лениво поднимался по ступенькам, то неожиданно разродился интернациональными слоганами: «Попал в prison – найдут reason» и «Suomen Maa – чухонская тюрьма». Особую гордость доставило то, что Suomen Maa, то бишь финская земля или финская страна, читается как Суомен ма и размерности такого замечательного слогана не нарушает. Просто очередной перл духа. Хоть рекламное агентство открывай для такого талантища, который из меня сейчас неудержимо попёр.
Лось остановился перед дверью и стал дёргать ручку в лёгкой растерянности. Ну и что у него там?
— Проблема? — нейтрально спросил я, — Ключ потеряли?
— Никого нет и дверь заперта. Это очень странно, — он вытащил телефон и принялся названивать.
Через пять минут он обернулся ко мне, и с озабоченным видом сообщил:
— Они перепутали время и будут только через два часа. Я пока отведу вас назад в камеру.
«Ай, молодца», — я чуть не застонал от умиления, — «Они перепутали... сам ошибся, лоб ретивый, а их, значит, бес попутал. Двигать фуфло надо мягко и ненавязчиво, разделяя вину на всех, иногда слегка намекая и на себя, любимого. Молчал бы лучше, раз маяков не сечёшь».
Ну не два, а все, наверное, все четыре часа я развлекался в камере, предавшись совершенно тупому, но весьма увлекательному занятию. У меня явно что-то в чердаке от навалившейся радости переклинило, оттого так захватило. Как это обычно и бывает, блеснувшая идея была до примитивного проста. Точнее очередной идиотизм, который можно попытаться возвести в ранг особо высокой моды. И прибыльной.
В России сегодня сидят почти 900.000 человек. Итого: 630 заключенных на каждые 100.000 российских граждан. А сколько ещё таких нагло и беззаботно болтается на свободе? Значит потенциальный рынок изначально большой. Не считая наивных туристов, которые ради экзотики на любой колоритный хлам готовы раскошелиться. Итак. Блатной фольклор у нас есть? Есть. Соответствующие фильмы есть? Есть. Чего нет? Правильно. Товаров повседневного спроса, сувениров и прочих свежих решений, которые должны мозолить глаза на каждом углу и даже между ними.
Зря, что ли мы активно прославлены одним весьма писучим стукачом как «Архипелаг ГУЛаг»? Вот и надо этот бренд «ГУЛаг-Архипелаг» вовсю раскручивать. А не бесполезные в западном быту матрёшки-поварёшки. Заодно и родные липы с берёзками цельными лесами сохраним для потомства.
Начнём с компании-монополиста. Тут без этого никак. Рынок надо сразу придавить к ногтю и конкурентов конкретно нагнуть. Заодно и из общаков можно будет ждать приличных инвестиций. Название должно звучать знаково и агрессивно! Но только для наших. Как там у забытого классика? Как много в этом слове для сердца русского слилось. Во-во... что самое зримое? С чего начинается наша потаённая в тундре малая родина? Что затронет нежную струнку в сердце даже самого распоследнего лоха? Правильно. Радость от первой победы за отвоёванное место на нарах. Сижу на нарах, как король на именинах... Но нары никак не прокатят. Это ясно. Слабое уж больно словечко. Без внутренней силы. Так себе. Нары-пары-гитары-шмары-свары и прочие разные комары-комАры, и ski-пидАры. Но что там с синонимами? Правильно. Шконка. Шконка-иконка. Две невероятные российские силы.
Тэк-с, берём за начальную основу компанию ООО «Шконка». Но так пока не очень внушительно звучит, да и затесавшиеся ретрограды не пропустят. Значит, быстренько открываем заморский off-shore с ласковым названием Shkon Co Limited. Замаскировались? Стопудово. Умный поймёт, а дураку подскажут. Или дадут газету «Гудок» почитать всем отрядом. Для заглубления самосознания с оттягом.
Что ещё раскручено до безусловного понимания? Конечно, параша. Даже лирическую песню помню. Что-то вроде: белеет ли в поле параша, параша, параша... или нет, это болгарское извращённое произношение. Ладно, потом другую подходящую песню вспомню.
Параша. Даёт доминирующий аромат в камере. Значит, это должен быть терпкий одеколон. Дикалон, ить. И надо обязательно засунуть туда чуточку ферментов, сходных с мескалином . Нехай будоражат женскую или квази-женскую эротическую фантазию. Чем мы хуже всяких там заокеанских кока-колистов или пепси-коликов? У нас даже дети малые знают, что табак, вино, наркотик и секс, принимаемые в малых дозах, это лекарства одного порядка. Панацея, одним словом. Как американский аспирин с колой. Ни хрена не помогает, но потребляется в устрашающих количествах.
Пузырёк, конечно, должен быть только от лучших наших дизайнеров. Но обязательно из нержавейки. И броская надпись Par-A-Sha. Надо только шрифт заковыристый подобрать. Eau-de-Cologne «Par-A-Sha». Прямо душа порадуется за людей . Обязательным элементом пустить по дизайнерскому пузырьку тёмные полоски. Вертикально, что очень существенно. И больше трёх, а то Adidas придерётся. Жлобы-с.
Грев, тоже хорошее слово. Надо не забыть, что одеколон на спирту любую заблудшую душу согреет. Пусть будет оформлено простенько, но со вкусом. А последнюю букву надо сделать заглавной. Со значением. Вот так: Eau-de-Russ «GreV». И спирту туда вбухать не менее 50°. Зря, что ли, V на пятёрку смахивает? Хотя и 95° пойдёт за здорово живёшь. Да и пузырь надо сделать солидным, грамм на двести пятьдесят. Этакий мерзавчик под нашу широкую натуру.
Теперь дезодорант, который все стерпят. Неплохой вариант: Deodorant stick «Terpila».
Что там дальше? Бритвенный набор. Тут пусть знатоки поломают голову и вспомнят забытый в хозяйстве инструмент. Я, например, точно помню, что оно бывает однозубое (однолезвийное) и двузубое . Является прародителем ледоруба. Которым, кстати, одного нашего пролетарского клоуна в Мексике уконтрапупили . А ранее, сделанное из него оружие называется клевец. Это я хорошо запомнил: клеветал на нас, подлец? Получи клевец в торец! Господи, сколько мусора накопилось в голове. Мне в министры уже пора подаваться, пока питерская волна не схлынула. Итак: Safety razor «Kailo».
Лосьон после бритья. Тут нужно что-нибудь особое: After shave «Barak». О, чёрт! Жаль, но не пропустят. Вокруг политкорректность расплодилась проклятущая. И такое название теперь впустую пропадает из-за неразборчивости американских избирателей. Может, сделать в белой упаковке или всё равно зарубят как насмешку? Ладно, потом определюсь с достойной заменой, чтобы сейчас с настроя не сойти. Надо бы ещё обдумать «Дух Лубянки» и прочие шалости.
Да, забыл шампунь. И обязательно против перхоти. А кто за этим следит? Правильно: Powerful shampoo «Vertu-Hai». А наши знатоки решат, что это от Vertu да ещё и навороченный Hi-Fi. Прикольно. Все официальные дилеры Vertu с ума сойдут. Но ведь не придерёшься. А если что, то мы дефис уберём и всем привет горячий.
Зубная паста. Вещь в хозяйстве нужная. И напишем наперекор правилам: Tooth paste «Fiksa».
Расчёска. Ну, куда ж без неё: Comb «Grabki».
Нужен ли фен? Хороший вопрос. Интересно, а вот так сойдёт: Hairdryer «Shmon». Или это лучше подойдёт для лосьона после бритья? Обдумаем потом.
Ради уважения установившихся дурных традиций надо выпустить ограниченную партию вазелина: Vaseline «Duplo». Но здесь сразу возникает и альтернативный российский вариант: Vaseline «Petu Shock». Но этот сорт пустим только с дорогим подарочным набором: Farewell gift «Kidok».
А постоянным покупателям бесплатный бонус - небольшой дешёвенький наборчик: Farewell gift «Fuflo». А как супербонус - специальный маникюрный набор с алмазной пилкой. Но это только для тех, кто право имеет: VIP Manicure set «Pa Khan».
Не забыть сувенирчик для малолеток: Souvenir «Luzga».
И сразу после первых успехов надо будет удариться в Urka Couture. Полоски, контрастные цвета, нательная вышивка... а это потянет за собой Tattoo Salons, которые надо будет переименовывать в TatUrka’s. Для совсем необразованных иноземцев. Ах, какой классный слоган для прикольной обуви: «Наши Kirzhace круче Versace»! Или для наших просторов: «Где давят наши Кирзачи, там расползутся Версачи». Богатая тема.
А в запасе есть ещё и ватник, валенки, портянки, да и масса иных российских секретов, слабо известных широкой забугорной и не очень публике. А потом пойдут неохваченные модой забегаловки, рестораны, дискотеки. Господи, а как можно раскрутить экстремальный туризм! Такая пустующая ниша для идиотов, желающих похудеть на секретных воркутинских диетах. Это вам не Нью-Васюки, это в натуре круче...
Из розовых грёз меня вырвал взмыленный Лось. Он уже не напевал, а был сух и официален.
— Это снова я.
— А это я.
— Собирайтесь. У меня мало времени. Много другой работы.
— А мне вот спешить некуда. Сижу себе, о жизни думаю. Никому не нужен. Может, дадите разрешение отбыть домой? Я готов там терпеливо ждать ваших вызовов. И даже привозить вам обезжиренное молоко за вредность.
Лось лишь мрачно зыркнул, махнул рукой, развернулся и не оглядываясь затопал по коридору.
«Да, нелёгкая у парня работа. Таможенные массы от моего дела разбегаются как тараканы», — я шёл, внимательно разглядывая пятна пота, проступившие у Лося под мышками, — «Он их что, как натасканный пёс насильно сгонял в одно стадо? Или до него так и не дошло, что только Rexona никогда не подведет? Скандинавы, блин. У них же эту поганку массово штампуют, но на себе они её не пробуют. Как это знакомо. Раздавать советы здесь все мастера, только сами им следовать никак не желают».
В комнате собралась вся старая шайка-лейка. Лось целеустремлённо ринулся к компу и стал изображать невероятную работоспособность. Затомился, бедолага, в поисках коллег. Я опёрся на свой стул и внимательно осмотрел присутствующих. Мой адвокат ожидаемо пребывал в своём сумеречном мире. Пышка преданно смотрела на Лося и чуть слюни не пускала от предвкусительного томления. При этом она медленно и нежно поглаживала рукой свою пухлую коленку. Костик нервно листал папку с документами.
— Господа, — я выразительно посмотрел на Костика. Тот нехотя оторвался от своих бумажек и кинул на меня недружелюбный взгляд, — У меня пренеприятнейшее известие, господа. Тяжелейшее.
Я сделал паузу. Главное, чтоб оргазм прямо сейчас не словить от этой картины. А то обидно будет вот так оконфузиться. Примут ещё за извращенца. Свояк свояка...
— Я официально отказываюсь от адвоката, которого мне так любезно предоставило государство Финляндское, — я подпустил надрыва в свой голос, — Не могу я принять сей дар. Не могу. Совесть потом заест. Пусть лучше эти деньги пойдут в помощь сомалийским бедным сиротам. А я уж сам как-нибудь справлюсь.
И смех, и грех. По мере того, как ошарашенный Костик доводил эту похабную речугу до умов собравшихся, моё настроение совершало просто слаломные прыжки от одновременной смены выражений на их лицах. Такое зрелище ни за какие деньги не купишь.
— А как же допрос? — это от Лося.
— А какой допрос без адвоката? — я задрал свои брови на недосягаемую высоту, — Никак не демократично.
— А кто ваш новый адвокат? — даже Костик вдруг проявил инициативу.
— Он скоро будет вам представлен. В официальном порядке, — веско сказал я. Хотя и сам был бы не прочь узнать. И имя и дату. А также послужной список.
Тут пробудился мой столь внезапно уволенный адвокат. Он распахнул свои глазоньки, в которых теперь не было и тени сонливости, и выдал:
— Ну что ж. Приятно было познакомиться. Значит, моя работа здесь окончена. Всем до свидания. — Переводил его Костик вмиг осипшим голосом и как-то слишком трагично. Видать и его проняло.
— Извините, что так вышло, но мне нужен адвокат немного... э-э-э... другого плана, — я почувствовал нарастающее смущение. Такого оборота я не ожидал.
— Это, возможно, правильное решение, — интонация Костика явно не соответствовала смыслу переводимого, — Удачи вам. В деле защиты ваших личных интересов.
Адвокат украдкой подмигнул мне, гордо вздёрнул небритый подбородок, сгрёб свои вещи и направился к выходу. Все молча проводили его непонимающими взглядами и снова уставились на меня. Возникла тягостная пауза. Никто не произносил ни слова.
«Дыру на мне не протрите, Финнкертоны и Финнкертонши», — мне и так неловко, а тут ещё такие откровенно осуждающие взгляды.
Мой адвокатишка за всё это время не сделал для меня ничего хорошего или минимально полезного. Но вот ушёл действительно красиво. И то ли уел напоследок, то ли намекнул о чём-то этак прозрачненько. Не так он оказался прост, как старался казаться. Да и вообще-то уж больно с явным облегчением он принял свою отставку. Видно, многого я не догоняю пока в этом деле. Ох, не догоняю.
— Вы готовы к проведению допроса или мы перенесём его на дату, которую согласуем с вашим новым адвокатом? — Костик явно заволновался. С чего бы это? Почти пару недель они уже профукали, а тут всего-то один очередной пустой допрос. Да и выпускать меня скоро пора. А тут я ещё такие фортели выбрасываю.
— Хочу оказать вам свою посильную помощь, — я весь стал опять из себя весь такой любезный, что зубы свело, — У вас много дел сегодня, и я не могу заставить себя нарушать ваш рабочий график. А тут некоторые мысли появились по моему новому, совершенно блистательному бизнес-проекту. Надо поработать. Потом обязательно ознакомлю вас с результатом. До свидания.
Лось с каменным лицом встал и рывком открыл передо мной дверь. Я одарил оставшихся ласковой улыбкой и был таков.
Как иногда приятно быть самой распоследней сволочью. Зато впервые в своей камере я заснул как счастливый младенец. Без задних и боковых ног. Хорошо хоть, что во сне не кончил от восторга.
Утренняя прогулка закончилась весьма неожиданно. Когда я подмёрзший, но довольный был впущен в дежурку, вертухай кивнул на скамью и недовольно сообщил:
— Сидите здесь.
— А что случилось? Раздеться то можно? Да и в туалет уже пора.
— Подождите. К вам пришёл ваш новый адвокат. Он в переговорной комнате. Сейчас придёт напарник и отведёт вас туда.
— Я и сам могу дойти. Кроме того, там нет туалета.
— Нет. А дверь в переговорную закрыта.
— Что? Вы заперли там моего адвоката?
— Он сам попросил. Не хотел здесь ждать. Сказал, что ему надо поработать с документами.
— Хорошо, но я могу пока сходить в свою камеру и воспользоваться туалетом? Всего десять минут. Или пять, если уж очень быстро. Всё равно мой адвокат сидит с документами.
— Я занят. Ждите напарника.
— Как вы думаете, моему адвокату доставит удовольствие общаться со мной, если я наделаю лужу в углу? Он вам объяснит, что это моральное унижение моего человеческого достоинства.
Вертухай медленно переварил услышанное, задумался и выдал:
— Ваша камера открыта, можете идти. Напарник вас встретит у комнаты переговоров.
— Спасибо. Рад доверию. Но дверь камеры я прикрою, а то любопытные будут подглядывать — я дружелюбно улыбнулся и поплёлся к себе, рассуждая о простоте местных тюремных нравов и нейтральному отношению ко мне со стороны охранников. Они же до сих пор никак не могут определить, что я за живность такая и какого дьявола здесь торчу столько времени.
Взгромоздившись орлом на бетонное извращение, я предался философским рассуждениям о странности поведения окружающих. Адвокат, который спокойно относится к тому, что его запирают. Охранники, у которых нет времени проводить заключённого до камеры. Странно это. Ну, адвокат - это ладно. Ему как актёру нужно войти в образ. Лицедействуют же они в суде. А вот охрана совсем распустилась. Может они здесь от тоски затеяли какую-нибудь модифицированную травку выращивать? Или незаконными излишествами, pardon, опытами пробавляться? А что? Места тут навалом. Никто и никогда проверять не будет. Да и аура у здешних помещений соответствующая. Так и тянет на новаторские потуги. По себе замечаю. Просто свербит что-нибудь попилить или подкопать.
А эти чем лучше? Главное, чтобы попался человек предприимчивый. Подопытный материал всегда под рукой. Есть и постоянный контингент для отслеживания процесса. Вот так неторопливо и могут поэкспериментировать с какой-нибудь гадостью. И запатентуют потом сигаретку правды или молоко откровенности. Да и воду из-под крана стороной не обойдут.
Ох, не зря мой адвокат сам под замок попросился. Натура у него, наверное, тонкая, к насилию непривычная. А туда же. Попил водички и поплыл.
Обременённый своими конспирологическими мыслями я чуть не врезался в охранника, который подпирал стену возле двери.
— Извините. Я уже готов.
— Почему так долго? — тон у вертухая был слегка обвиняющим.
— Тяжело выходит каменный цветок, — весело сообщил я ему по-русски и пошёл к переговорной.
— Я вас оставлю вместе с адвокатом. Ничего не передавать. Ничего не брать.
— Даже документов? – они что, вообще тут не доверяют сторонним адвокатам?
— Документы... – охранник подумал и сообщил, — Если будут документы, то сначала покажите их мне.
— Хорошо. Покажу, но это для моего служебного пользования.
— Я проверю только на предмет вложений.
— За это особое спасибо. Постараюсь, чтобы буквы не выпадали, — язвительно сообщил я и прикусил язык. Не время и не место.
Охранник открыл дверь, и я с жадным любопытством уставился на моего потенциального спасителя.
«Да уж, явно столичная штучка», — завистливо подумал я, разглядывая своё арендованное орудие самозащиты, — «Этакий благородный чел, надёжный заслон от финского кривопорядка».
Посмотреть было на что. Высокий, худощавый мужчина с гривой седых волос и короткой бородкой. Возраст под полтинник. Движения резкие, порывистые. Костюмчик и ботинки явно сшиты на заказ. Одет весьма строго, но галстук излишне ярковат. Просто гремучая помесь умудрённого опытом орла-могильника и тропической бабочки. Раздутый рыжий портфель, небрежно валяющийся около стула, явно из дорогих и тянет на достойный корпоративный подарок. Вон и именная табличка отсвечивает.
«А вот угол свой он лучше бы у себя в кабинете в шуфлядке оставил», — игриво подвёл я мысленный итог своего обозрения, — «Он, конечно, кент авторитетный, но не канает его угол к такому мазёвому клифту с педалями. А так очень хорош. Интересно, почём мне в итоге встанет сей качественный товар?».
— Давайте сразу к делу. Вот моя визитная карточка, — он достал из изящной серебряной визитницы замысловатую картонку, — Как я понимаю, вы уже знакомы с деятельностью нашей адвокатской конторы?
— Пожалуй, да, — осторожно сообщил я, мучительно вспоминая разговор с сыном, — Отзывы чрезвычайно положительные.
— Тогда подпишите доверенности, — он протянул мне несколько листков с текстом, — Вот здесь... и здесь... спасибо. Теперь я официально представляю ваши интересы.
Он собрал бумаги, откинулся на стуле и слегка приспустил узел галстука.
— Я пока не получил никаких материалов по вашему делу. Только протокол суда. Опишите кратко, что произошло. И как можно подробнее.
— Я также не очень пока понимаю, что на самом деле произошло. В Финляндию прибыл груз, в котором обнаружена большая контрабандная партия сигарет. На суде я узнал, что этот груз прямиком шёл на мой домашний адрес. Это вообще без комментариев. Просто привожу слова представителей таможни. Никаких документов по этому грузу у меня никогда не было, а имеющиеся у следователя бумаги мне не показывают. Хотя я неоднократно просил. Вот и всё. Теперь сижу и жду окончания следствия. Именно жду. Почти совсем без допросов.
— Интересно. Тогда давайте подробно и с самого начала. Расскажите о деятельности вашей компании.
— Да, конечно, — обречённо ответил я и начал автоматически нудно бубнить как заезженная пластинка. Интересно, сколько ещё раз мне придётся повторять это снова и снова? Адвокат изредка подбрасывал уточняющие вопросы. Я пытался максимально полно ответить. Всё это время мы, как бы невзначай, осторожно присматриваемся друг к другу.
«Ну, совсем как волки обнюхиваемся», — всплыло воспоминание, которое почти сразу перебилось потоком набегающих мыслей, — «Как там у них? Загрызть или принять в стаю? А мужик-то вроде реально заинтересован в этом деле. Или это у него чисто профессиональное? С бесплатным гос-чмом его не сравнить. Здесь видна порода и честолюбие. Вроде то, что доктор прописал. Так, а что у него за фирма?».
Я ненавязчиво покосился на визитку. Первое, что слегка резануло, так это логотип конторы. SS. Неужто в самом деле финский филиал Schutz Staffel? Очень мило, конечно, даже где-то оригинально и почти в тему. Хотя нет. S&S. Маленькая такая добавка, которая в корне меняет дело. Хотя так с ходу и не разглядишь. Ага, это аббревиатура из имён партнёров фирмы. Мой пока в число отцов-основателей не входит. Может это и к лучшему. Есть к чему стремиться. Пока не шеф, но и не последний клерк. Имя только весьма странное Toni. Ну, тут уж явно от родителей подарочек на долгую память. Если я не ошибаюсь, то это производное от древнеримского имени Антоний. Что-то вроде вояки, вступающего в бой. Символично. Посмотрим, какой из него боец. Антошка, Антошка, начнём мочить кокошки... Правда, лучше здоровой такой адвокатской секирой пора начинать рубить все накопившиеся хвосты, но по самые уши.
Тони терпеливо дослушал меня до конца, а потом активно начал щипать меня вопросами по контрабасу. Его совершенно не смущала моя полная неосведомлённость. Он подталкивал меня к выводам, которые я пока не готов даже себе озвучить. Ну, уж очень всё мерзопакостно в этом деле. Хотя никаких реальных данных пока нет.
Через час он вскочил со стула и стал нарезать круги по комнате, изредка бросая на меня хитрые взгляды. Потом изрёк:
— Весьма любопытно. Но я не услышал ни одного факта, который обосновывал бы ваше задержание. Я немедленно начну собирать все доступные материалы по этому делу. Перед заседанием суда мы ещё раз встретимся и всё обсудим. Не вижу никаких причин для вашего дальнейшего содержания под стражей.
Господи, его слова да Богу в уши. Долго и насильно. Меня аж в пот бросило. Хоть один морально поддержал. Может и по долгу службы, но душу греет.
— Да, ваша семья передавала вам наилучшие пожелания. К сожалению, до заседания суда у вас не будет никакой возможности звонить и принимать посетителей. Но это недолго.
Мы учтиво раскланялись, и Тони нажал на кнопку вызова охранника.
«Ну что, быстро, ёмко и всё по делу», — у меня на лице плавала улыбка давно забытого чувства глубокого удовлетворения, ранее присущая только настоящим советским людям.
Пока мы ждали вертухая, я продолжал пребывать в приподнятом состоянии и непрерывно как заклинание твердил про себя: «Нам бы только день простоять, да ночь продержаться…»
Появление хмурого охранника дало повод ещё раз раскланяться и разойтись. Встреча вызвала такой подъём положительных эмоций, что я в такт шагам начал довольно внятно напевать:
— Так за царя, за Родину, за веру, мы грянем громкое "Ура-ура-ура!"
Последнее "Ура!" очень удачно попало под удар закрываемой двери в камеру. Ну что ж, день прожит не зря. Настроение бодрое. Прищурившись, я внимательно оглядел камеру и стал негромко цитировать наиболее выдающиеся перлы наших лидеров прошлого века:
— Конспигация, конспигация, и еще гас конспигация, товагищи! Кто не с нами, тот против нас. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами !
Я бездумно разглядывал загаженный потолок, когда завалился запыхавшийся молоденький вертухай и, не переводя дыхание, выдал редкую по длине тираду:
— Срочно собирайтесь. Тюрьма переполнена. Ждём большое пополнение. Вы должны через пять минут освободить камеру. Свои неиспользуемые вещи можете оставить здесь. Мы о них позаботимся. До вечера вы будете находиться в таможенном офисе, а затем мы решим, что с вами делать.
— У меня суд только завтра. Что-то случилось?
— Тюрьма переполнена. Для вас нет места. Ваша камера будет использована другими заключёнными. У вас есть только, — он выразительно посмотрел на часы, — Четыре минуты на сборы.
— Ну, хорошо, хорошо, уже собираюсь, — хмуро проворчал я, и добавил уже для себя, — Что мы, авралов не видели? Очковтиратели везде одинаковы. Потёмкинсоны.
Я послушно слез с кровати, подтянул спадающие джинсы. Огляделся. Прихватил пару пачек сигарет, зажигалку и расчёску. Вроде бы и весь мой скорбный скарб на день. Поскрёб солидно отросшую щетину. Подумал и швырнул очередной уже заветревшийся несъедобный завтрак в мусорный пакет. Надо же, попал! Ну не совсем в пакет, но почти точно.
— Можно я по пути хоть мусор выкину? — задал я риторический вопрос нервничающему вертухаю.
Он молча кивнул, не сдерживая брезгливой гримасы. Ишь ты, чистоплюй хренов. Сам бы взял и посидел пару недель в этой дыре и тогда уж точно постыдился бы нос воротить. Но ничего, какие его годы. Пооботрётся, притерпится. Видно, в «собачью» смену на выходные не попадал. Значит, ещё успеет насладиться прелестями местной жизни по полной программе.
В предбаннике меня ждал смущённый Костик и парочка здоровенных амбалов в полицейской форме.
— Добрый день, — стараясь быть исключительно вежливым, обратился я к Костику, — Что за цирк сегодня?
Костик помялся, пожал плечами и туманно произнёс:
— Мне сказали вас сопровождать.
— А эти что здесь делают? – я кивнул в сторону истуканов.
— Они тоже вас будут сопровождать.
Полицейские, словно очнувшись, синхронно подошли ко мне и тот, что чуть пониже, медленно протянул:
— Всё вынуть из карманов, повернуться к стене, ноги на ширину плеч, руками упереться в стену над головой.
Очень вразумительно. Хорошая операционка у этой модели клона. Я вытащил сигареты, зажигалку и расчёску. Повертел в руках, не зная, куда их деть. Несколько нерешительно сунул в руки полицейскому. Потом старательно вывернул карманы и повернулся к стене.
Сначала меня обыскал тот, кто повыше. Посопел и что-то тихо сообщил напарнику. Тот недовольно взрыкнул и самолично приступил к повторному обыску.
— Скажи им, что из моей камеры кроме туалетной бумаги сейчас вынести нечего. Остальное капитально забетонировано, — сообщил я Костику, — Слушай, я могу вообще раздеться, если эти голубки соберутся пойти по третьему кругу. Достали уже своим лапаньем. Пусть лучше мои трусы обнюхивают, извращенцы.
Костик что-то негромко сказал невысокому. Тот сморщился и медленно пошёл к выходу. То ли слова Костика ему не очень понравились, то ли Костик опять забыл про гигиену полости рта. Так или иначе, но цели он явно достиг. Теперь я начал полностью осознавать, почему американцы вечно жуют резинку, повёрнуты на стоматологии и весьма почтительно относятся к скунсам. А тут на свободе такой выдающийся перорально-пердюнальный экземпляр, хоть из захолустного, но силового ведомства. И с познаниями в русском языке. Это на кого хошь произведёт неизгладимое впечатление.
Бедные силопцы! Впереди у нас совместное путешествие. Просто уверен, что пройдёт оно в гробовой тишине, если Костик не законченный садист. А потом обоснованно порадовался, что у меня сегодня будет отдельное место, заботливо изолированное от таких сопровождающих.
Моё эксклюзивное право.
Я восторженно таращился на полупустые улицы, уже присыпанные утренним снежком, ещё не до конца осквернённым спешащим на работу трудовым народом. Вот так бы часами сидел и наслаждался. Может сейчас таможня выделит мне со своего барского плеча комнатушку с окном? Хотя вряд ли. А если и дадут, то только запирающийся чулан или без окна, или с видом на помойку.
Мелькнул указатель Mustola. Значит, меня везут в местный центр таможенного оформления. Здесь же расположены обе мною эксплуатируемые финские компании и склады, склады, склады. Место скучное и унылое, но уж явно предпочтительнее моей тюремной камеры. Ну, хоть слегка передохнём перед завтрашним судом. Соберём беснующиеся мысли в одну маленькую кучку.
Меня подвезли к одному из двухэтажных зданий, занимаемых таможенниками. Раньше я иногда мимо проскакивал, но никогда внутри не был.
— А можно я тут по парковке пока погуляю? — невинно спросил я у Костика.
— Нет. Вам надо быть внутри.
— Обрыдло. Может, всё же прошвырнёмся? А если под ручку?
— Швырять ничего нельзя... гулять нельзя... ручку попросите у следователя... — Костик сморщился, подыскивая подходящие слова, — Сидеть вам сегодня... запертым здесь. Да. Это так.
— На «так» есть рифма — му... непонятливый мужчинка такой... со странностями.
— Но это не есть рифма. Рифма - когда... звучность ... или звучит одинако.
— Переводчику видней. Хотя точно, не «Калевала» .
Мы двинулись к двери. Полицейские помялись и остались у машины.
— Конвой свободен, — негромко произнёс я, — Ищите другой объект ощупывания, рукосуи силопные. Ваши руки не для скуки... сиволапы-сцуки.
Костик завёл меня на второй этаж и распахнул передо мной дверь.
— Ну, здассьте... в Новый год, — непроизвольно вырвалось у меня.
В обширном кабинете за центральным столом восседал Лось собственной персоной. По левую руку гордо пристроилась Пышка. Ещё парочка индивидуумов шушукалась за дальним столом.
— Не понял? – я обернулся к Костику, — Так тюрьма действительно переполнена или это такой прикол?
— Мы решили провести последний допрос перед судом.
— Мы решили. Это такой таможенный стёб? – я непроизвольно хмыкнул, — Опять хотите совместить неприятное с бесполезным, трудоголики?
— Есть только несколько вопросов. Надо уточнить ряд деталей.
— И долго мне здесь торчать? Из-за ваших уточнений?
— К вечеру мы отвезём вас назад в тюрьму.
— Значит, целый день. Ох, как нравится мне ваша работа, господа таможенные мечтатели-изыскатели. Сами себе херни напридумывали, а теперь ещё и сами в ней захлёбываетесь. Нормальненькое такое создание напряжённого рабочего графика.
— Мы сможем провести допрос без участия вашего адвоката? — голос у Костика предательски дрогнул.
— Ну... — в голове у меня моментально ожил генератор гадостей, но ничего путного выдать не смог, — А почему бы и нет? Несколько вопросов... и золотой ключик у меня в кармане. В смысле... дадите потом припасть на полчасика к кислороду?
Костик на всякий случай закивал головой и оживлённо закудахтал с Лосём. Минут этак на пятнадцать.
За это время я успел неторопливо снять куртку. Не обращая внимания на зардевшуюся Пышку, подтянул хронически спадающие джинсы вместе с трусами. Потом демонстративно обнюхал пальцы и нагло нацедил себе чашечку кофе из термоса, стоящего на столе перед Пышкой. Вздохнул и подцепил парочку кусочков сахара из вазочки. Никакой реакции. Пышка только кивала головой и украдкой косилась на Лося. Но тот был занят беседой и нас игнорировал. Раздолье, блин. Хоть заложников захватывай для выдвижения требований. Угрожая горячей бурдой и нервнопаралитическими носками. Я шумно выхлебал чашку и наполнил заново. Жизнь - не только медовые соты без пчёл, но с воском в зубах. Такое ценить надо.
Наконец Лось шумно выдохнул и вытащил из своей сумки пару довольно увесистых книг и положил перед собой. Затем пошарил там ещё. С довольным видом выудил потрёпанную тетрадь и углубился в чтение. Ну, просто Спиноза Роденов. Нет, чтоб всё сделать по-людски или хотя бы по-человечески. О здоровье там справиться, за жизнь поговорить, о том, о сём и прочем разном. А так, сорвали с насиженного места и ещё целое представление раскручивают. Почти ожившая картина сознательного товарища Серова «Ходоки у В.И. Ленина». Все вон как почтительно взирают на мудрого Лося и наслаждаются сопричастностью к такому учёному человеку. Для полного счастья здесь не хватает только Феликса Эдмундовича или его аватара. Жаль, не дотянул железный старик до наших дней. Повезло внукам недобитых белофиннов.
Лось, упорно ковыряясь в тетрадке, то морщил лоб, то смешно взбрыкивал бровями. Потом оторвался, похрустел пальцами. Откинулся на стуле. Немного подумал и отдал короткую команду Костику. Тот засуетился, схватил со стола заранее подготовленные листочки и стал зачитывать протокольное вступление.
Я благодушно прервал его:
— Да согласен я со всем. Не надо мне это каждый раз зачитывать.
— А вот здесь и английский перевод есть, — Костик вытащил распечатанный лист из своей пачки и услужливо подсунул его мне.
— Что и его подписать?
— Нет. Это чтобы вы потом не говорили, что... — он запнулся, — ... что есть претензии.
— К пуговицам претензий нет, пришиты намертво - не оторвешь. — Глядя на вмиг ошалевшее лицо Костика я торопливо добавил: — Это Райкин. Наш локальный говорун-классик. Почти дословная цитата. Может не к месту, но означает, что я точно согласен. В натуре, господин толмач начальника.
— Тогда начинаем допрос без вашего адвоката, — сладко сказал Костик. Просто невооружённым взглядом видно - всей душой болеет наш агроном за посевную!
— Начинайте.
— Вы подтверждаете всё сказанное на предыдущих допросах?
— Да.
— Хотите что-либо добавить или изменить?
— Нет.
Лось, наконец, оторвался от своей тетради. Упёрся в меня вмиг потяжелевшим взглядом и веско произнёс:
— Что такое инвойс?
— А вы не знаете? Могу показать. Их там полно среди моих арестованных бумаг.
— Я вас спрашиваю, что такое инвойс?
— Документ, который предоставляется продавцом покупателю, — начал я осторожно, лихорадочно продумывая, что за гадость может скрываться за таким тупым вопросом. Уж больно Лось решительно настроен сегодня, — Счёт на оплату товара или услуг.
— Что в инвойсе должно обязательно содержаться?
— Обязательно должно? Дата, номер инвойса, референс, сведения об отправителе и получателе, перечень и описание товара, их количество и вес, цены за единицу и общая. НДС, если есть. Обязательно также указывается условие поставки. Остальное обычно зависит от требований бухгалтерии продавца или контрактных обязательств. Обычно вписываются форма и условия оплаты, некоторые особенности доставки.
— Кто готовит инвойс?
— Продавец товаров или услуг, естественно.
— Продавец, — протянул Лось, — Конечно же, продавец. И только продавец. И никто кроме продавца.
Я с подозрением стал разглядывать развеселившегося Лося. С утра полистал книги и умом тронулся? Или в своей тетрадочке откопал что-то особенное?
— Ваша компания выписывает инвойсы?
— Конечно.
— Подробно расскажите, как готовятся ваши инвойсы, как они поступают вашему клиенту и как их получает ваша бухгалтерия.
Настороженно поглядывая на Лося, я с полчаса описывал механизм инвойсирования и поступления по ним денег. Бухучет. Нудные бодания с налоговой по размеру возврата НДС. Ну и прочую рутинную лабуду.
А в голове всё тревожнее звучал сигнал общей тревоги. Вот только я пока никак не мог уловить смысл уготованной мне ловушки. Или Лось сам от своих новых познаний так тащится? Вон даже пальцами барабанит от нетерпения. Ещё бы ногами засучил и стал повизгивать. Вот уж воистину многие знания — многие печали . Интересно, а медики хоть раз изучали пагубное влияние знаний на неокрепший мозжечок таможенников?
— Ну, с этим достаточно, — голос Лося приобрёл мягкие покровительственные нотки, — А почему у вас на счету так много денег, не подлежащих налогообложению?
— Это деньги клиентов. Ежемесячно мы делаем текущие сверки. В конце календарного или фискального года мы проводим окончательные взаиморасчеты, и тогда появляется окончательная сумма, по которой проверяется правильность начисления налогов.
— Да-да, я понимаю, — Лось заглянул в свою тетрадочку, — Понимаю выплаты авансов. Расчёт долгов. В Финляндии это называется riscontro, а в Англии – accounts receivable.
— Не совсем так. Ресконтро – это вспомогательная бухгалтерская книга, состоящая из частных лицевых счетов. По согласованию с аудиторской компанией я представляю ежемесячные согласованные таблицы текущих взаиморасчётов с клиентами – Statements. Ну, а упомянутая вами дебиторская задолженность подлежит погашению в течение короткого срока. Обычно это недоплаченный остаток от контрактной суммы. У меня такое редко случается. Я больше работаю на доверительном управлении чужими деньгами. Trust managing, так сказать.
Лось выслушал, недоверчиво хмыкнул и опять уткнулся в тетрадь и обвиняюще выдал:
— Важной частью ресконтро является выставление инвойса, независимо от того приходит платёж до или после.
— Да кто бы спорил. Куда же без них? Иначе меня бухгалтерия с аудитом без соли съест. Инвойс обязан быть и точка. Краеугольный камень. Основа нашего бытия, так сказать.
— С помощью чего вы делаете инвойсы: карандашом, на печатной машинке или на компьютере?
«Виртуально, блин» — чуть не сорвалось у меня с языка, но я смиренно сообщил, — Компьютером изволим пользоваться.
— У нас в распоряжении ваш персональный компьютер марки iMac... без клавиатуры и мыши. Там мы найдём все инвойсы?
— Не сомневаюсь. Даже со всех присланных оригиналов там есть отсканированные копии. Но учтите, в моём компе стоит две разных операционки. Можете пошарить в любой из них. Вы, наверное, ещё и флешки все собрали? Там информации на терабайты. Э-э-э, а где моя любимая клава с магической мышкой?
Лось не удостоил меня ответом. Задумавшись, он бесцельно крутил в руках свою заветную тетрадочку.
«Что-то у него заело или не так пошло» — удовлетворённо подумал я и неожиданно чихнул. Хорошо так. Победоносно. С толстой соплей, агрессивно повисшей на кончике носа.
Я покраснел и стал лихорадочно комкать листок с британской казуистикой, всё ещё лежащий передо мной. Спасла положение Пышка. Она вытащила из сумочки пакетик одноразовых бумажных носовых платков и протянула его мне. Я смачно высморкался и повертел пакетик в руках. Сдуреть можно. Носовые платки от фирмы Lotus с трогательным названием Nessu.
— Да уж, конечно, не ссу, — утвердительно ответил я на этот знак судьбы. Действительно занимательно . Вот так даже внешние силы подталкивают быть готовым к обороне.
Тут Лось откинулся на стуле и спросил:
— Как, куда и кому направляются инвойсы в каждую из компаний, с которыми вы работаете? Очень и очень подробно.
— За какой период желаете полюбопытствовать? – деловито спросил я, подшмыгивая носом.
— За последние три года.
— А может, этак быстренько проскочим только последние шесть месяцев?
— Нет.
Ну нет, так нет. Я медленно и старательно стал перечислять с полтора десятка российских компаний и вспоминать имена многочисленного бухгалтерского люда. Бред полнейший. Главбухов я ещё с трудом, но помню, а остальных точно нет. Иногда я вставлял славные имена литературных героев. Для внесения разнообразия в эту тягомотину. Москвичам немного повезло с ильфовскими петровцами. Даже часть белогвардейских булгаковцев им перепала. На этом я решил остановиться и для Питера оставил реальные персонажи. Может не потому, что осознал, а потому что иссяк мой жидкий литературный запас. Всё равно это никак собравшимися не фиксируется и явно используется как истощение сил противника перед решительным штурмом.
Лось прервал меня долгожданной фразой:
— Достаточно. Сейчас сделаем перерыв на ваше курение, а затем потом продолжим.
Но насладиться сигаретой мне не дал Костик. Он заныл, что на месте курения холодно, надо курить поменьше и вообще, последняя треть сигареты смертельна для курильщика. Достал, как я их называю «кабы ЗдОХ» - очередной словесный поборник Здорового Образа Холостяка. Ни себе ни людям. С вечным лозунгом «Умирать надо в здоровом теле». Лучше бы себе почаще в рот заползал с разными приспособлениями.
Лось встретил меня задумчиво:
— Ну, давайте, расскажите нам всё о компаниях, участвующих в поставках панелей. И особенно ваши финансовые взаимоотношения с ними.
— Но я уже неоднократно об этом говорил. Может, уже давайте вплотную подойдём к контрабандной поставке? Мне нужны все документы по этому грузу. И тогда я во всём быстро разберусь...
— Достаточно, — перебил меня Костик, — Вы слишком много говорите. Отвечайте только на вопросы следователя.
Вот так всегда. Тернист путь к истине. Битый час был посвящён очередному нудному пересказу. Затем Лось милостиво выделил мне очередные четверть часа на перекур. А вот только потом всё и началось. Лось достал толстенную пачку листов и стал нудно вопрошать:
— Чего конкретно касается контракт 0105Т?
— А когда и с кем он был подписан?
— Отвечайте на вопрос.
— Совершенно не помню. Наверно что-нибудь связанное с транспортировкой?
— Чего касается контракт 0105ТS?
— А это не один и тот же?
— Нет.
— Ну, вам по бумаге виднее. А может, я тоже сначала посмотрю текст контракта?
— Нет. Вы их все должны знать, раз подписывали.
— Обижаете, уважаемый. Их у меня сотни. От рамочных контрактов до массы приложений по конкретным сделкам. Да ещё и разные черновики контрактов, в которых соответственно меняется нумерация. Да, вы ещё так удачно скрываете, в каком году он был сделан.
— Вы не хотите отвечать на вопросы?
— На такие вопросы я просто не смогу. Тем более что вначале у моих контрактов должно быть 6 цифр и две последних означают год. Буквы дают представление о товаре или услугах. Посмотрите в моих документах, в компе, на флешках.
— Что вы скажете о контракте 0607LDPE?
— Не помню. Хотя постойте. LDPE - это Low density polyethylene. А полиэтилен низкой плотности мы перевозили для пивоваров осенью 2006 года из Кореи. Значит, номер должен быть 060706LDPE. От шестого июля 2006 года. Если это тот контракт, конечно. Вы вообще-то, с какого года начали документы смотреть?
— За период, который интересует следствие.
— Однако, какие обширные интересы у вашего следствия.
— Не отвлекайтесь. Переходим к следующим контрактам.
— Не стоит. Вы даёте только часть цифр. В этой угадайке я участвовать отказываюсь. Коммуниста дёшево не купишь... Э-э-э, просто переведи, что не помню.
Лось кивнул и стал без пауз зачитывать кастрированные номера контрактов, соглашений и Бог знает чего. Я только молча пожимал плечами. Наконец Лось угомонился и задал свой давно заготовленный вопрос:
— Почему через вашу компанию проходит такое большое количество денег?
— На мой взгляд, совершенно достаточно для операций, связанных с покупкой и продажей товаров. Да, там ещё перевозки и разная прочая консультационная деятельность. Как у нас говорят, талантище не пропьёшь.
— Правда? – голос Лося был полон сарказма. Он вынул несколько листков бумаги и слегка ими потряс, предусмотрительно держа их подальше от меня, — А это что такое?
Я прищурился и не очень уверенно сообщил:
— По-моему, это контракт на покупку вертолёта и какие-то инвойсы.
— Правильно. Вы доставляли из Польши вертолёт в Россию?
— Было такое смешное дельце пару лет назад.
— В контракте записано, что вертолёт летит своим ходом из Польши на аэродром в Санкт-Петербурге. А вот вы выставили российской компании инвойс на доставку его паромом из Гданьска до Котки, а потом якобы вывезли его в Россию спецтранспортом как негабаритный груз. Это мы называем подделкой документов и отмыванием грязных денег.
— А я это называю беспардонным наклеиванием ярлыков.
— Вы признаётесь в содеянном?
— В чём?
— В отмывании грязных денег для дальнейшего финансирования контрабанды сигарет.
Ох ты, как лихо Лось загнул. А я-то сначала подумал это шутка. А тут впору и дара речи лишиться. Так вот к чему он подводил меня сегодня весь день.
— Постойте-ка, вы что, серьёзно утверждаете, что два года назад я не перевозил этот вертолёт? Типа того... клиента кинул, бабки заныкал, а весь кидок запустил на личный контрабас?
Костик замялся, злобно глядя на меня и тихо процедил:
— Говорите внятно.
— Хорошо, — покладисто сообщил я, отходя от первого шока, — Следователь утверждает, что моя компания не участвовала в перевозке вертолёта из Польши в Россию, так?
— Да.
— Моя компания выставила счёт за свою фиктивную, то есть не выполненную работу?
— Да.
— А вертолёт тем временем самостоятельно перелетел из Польши в Россию?
— Да.
— Все деньги, якобы нечестно полученные в 2006 году, пошли на честную оплату контрабандных сигарет в 2008 году?
— Да.
— Скажи ему, что он окончательно рехнулся.
— Извините, не понял, что надо ему сказать.
— Скажи, что это не есть правда! Это есть неправда! Неправда это есть! Тьфу, скоро сам как чучмек зачумурудю.
— Но это очень достоверное предположение, да и документы это подтверждают. Можете сами убедиться.
Я глубоко вздохнул. Сделал паузу. Потом вежливо попросил:
— Хорошо, постарайтесь теперь убедить меня в этом с помощью моих же документов. А то такие ваши достоверные предположения доведут до того, что скоро будете утверждать, что я незаконно поставлял венерианское вооружение марсианскому пролетариату, минуя грозное финское эмбарго. Фантасмагория-с.
Костик скривился, но промолчал. Зато активизировался Лось. Он щедро раскидал по столу бумаги и громко хлопнул по ним рукой:
— Вот доказательства вашего финансирования преступной деятельности в нашей стране!
— Где? Ткните пальцем.
Лось, не снимая руки с бумаг, пристально посмотрел на меня особым прокурорским взглядом и веско произнёс:
— Мы также подозреваем, что никакого вертолёта вообще не было. Это было просто прикрытие для контрабанды сигарет.
Я открыл и закрыл рот. Затем почесал кончик носа и перешёл на участливый тон:
— Час от часу не легче. Значит, вы подозреваете, что и самого вертолёта не было? Получается, что из Польши мы привезли сигареты в Россию? Потом два года там их промариновали. Очевидно для придания большей крепости. И только потом повезли назад в Европу. Я правильно понял вашу мысль?
Лось утвердительно кивнул.
— Вы это серьёзно?
Лось снова кивнул.
— Но зачем такой сложный маршрут? Просто для моего понимания.
— Мы не занимаемся разгадыванием мыслей контрабандистов.
Да уж. Такую клинику точно ничем не прошибёшь. Здесь обходной манёвр нужен.
— А можно мне посмотреть документы?
Лось нехотя пододвинул несколько листков.
— Хотелось бы со всеми документами ознакомиться. Освежить преступные воспоминания, так сказать.
Лось толкнул ко мне пару стопок с края стола и выжидательно уставился на меня.
— Дайте мне десять минут спокойно поработать. И не надо сверлить меня взглядом. Дырку протрёте. А это отвлекает и нервирует.
— Скажите правду и не будете нервничать.
— Спасибо за добрый совет.
Я медленно стал перелистывать бумаги. Договор купли-продажи. Моей компании тут нет. И это правильно. Изначально планировалось, что вертолёт прибудет к месту регистрации своим ходом. Чёрт! Ну, вот теперь всё сразу вспомнил. Там что-то не срослось из-за очередных свар между излишне нервными политиками. Появились негласные запреты, и пришлось вертолёт разбирать и доставлять на пароме в Котку. А из Котки заказывать тягач и гнать ночью в сопровождении полиции на границу. Было такое. Значит, и все документы имеются. И совсем не эти, подсунутые Лосём, большинство которых к сделке по вертолёту никакого отношения не имеют.
— Вы меня извините, но здесь в наличие только контракт и один сводный инвойс. А вот эта куча инвойсов вообще связана с другими поставками из Финляндии, — я отпихнул их назад Лосю, — Они не имеют никакого отношения к вертолёту. Вы их что, по датам собирали? А куда, кстати, делись первичные инвойсы? За фрахт? За портовые услуги? За провоз негабарита? И где, наконец, инвойс за полицейское сопровождение этого грёбанного вертолёта? Возьмите распечатку банковских счетов компании. Там в проводках есть все эти платежи. А если не лень, то запросите все эти компании. Особо опросите полицейских, которые сопровождали груз. И сообщите им, что они сопровождали не вертолёт, а сигареты. Их же визуально не отличить. Наверное, полицейских ваш запрос очень порадует. А они потом чем-нибудь порадуют вас. В ответном слове.
Лось внимательно выслушал и перевёл свой враз потяжелевший взгляд с меня на Пышку. Та съёжилась и стала внимательно изучать поверхность стола.
— Перерыв на курение, — голос у Лося слегка завибрировал.
Кому перекур, а кому пистон по самое сокровенное. Без предварительной ласки. Вот теперь никотин мне точно сладким мёдом покажется. Костик так и не проронил ни слова, пока я медленно и с наслаждением выкурил пару сигарет. А после он мне даже предложил подольше постоять. Подышать свежим воздухом.
— Ну нет уж, пошли. Посмотрим на крепчающий маразм.
Лось сидел сумрачный. А Пышка точно на грани истерики. Так вот кто, значит, готовит компромат Великому и Ужасному. Чувствует сладкая парочка, что уж очень хлипко и жидко они выступили. Чернушники нахрапистые.
Тут внезапно подала голос Пышка:
— Но был же и второй вертолёт?
— Был. И второй, и третий. Там где-то есть все контракты. Только из Сербии вертолёт не выпустили, посчитав его техникой двойного назначения. Очень жаль. Тот вертолёт был совсем новенький, американский. В боевых действиях не участвовал, да и всё вооружение там давно распродали среди своих. А вот хвалёный шведский оказался на деле таким хламом, что его и на помойку выбросить стыдно. Что-то невнимательно вы читали документы, уважаемая.
Это оказалось последней каплей. Пышка вылетела из-за стола и скрылась за дверью. Следачка с возу - босяку послабуха.
Лось прокашлялся, но никаких замечаний от него не последовало. Он неторопливо стал перебирать разбросанные бумаги. Потом заглянул в одну книгу. Почитал. Отложил. Взялся за вторую.
— Может, закончим на сегодня? — негромко спросил я Костика, — Следователю к суду ещё надо подготовиться. Ему завтра объясняться придётся о реальных причинах моего задержания. Тут одним вертолётиком никак не отвертишься. Засмеют-с.
Не успел Костик открыть рот, как Лось заговорил:
— Последние годы вы якобы осуществляли поставки биологически активных веществ в Россию.
— Да. Только не понимаю иронии и этого якобы.
— Тогда честно расскажите, что это такое.
Я неопределённо покачал головой, не зная с чего начать.
— Понимаете, это, если говорить открыто и прямо, эти БАДы не что иное, как старческий возбудифилис.
Костик запнулся, и мне пришлось прийти ему на помощь.
— Вот, к примеру, есть «Виагра». Это дорогая, но хорошо раскрученная синтетика. С кучей побочных эффектов. А вот малограмотные малайцы лепят натуральный препарат на основе женьшеня. Корень жизни такой. Его ещё называют ginseng или panax. Эти таблетки поднимают потенцию, как у мужчин, так и у женщин. Могу более подробно рассказать... — Но тут появилась Пышка с распухшим лицом. Я ей вежливо кивнул и продолжил: — ... но это будет очень болезненно для некоторых мужчин. В России препарат пользуется чрезвычайно высоким спросом. У нас, как вы знаете, народонаселение падает. А вот в Финляндии он запрещён. Вас просто нагло обделили простым человеческим счастьем, — тут я скорбно понурился и с жалостью осмотрел собравшихся, — Но вот когда я выйду, то смогу и для вас со скидкой устроить. Честно, почти по себестоимости, как пробные образцы. Проверите, порадуете семью и почувствуете вкус настоящей жизни.
— Достаточно, — голос у Костика был откровенно печальным.
— Что, уже созрели? Будете делать заказы прямо сейчас?
— Нет, мы продолжим допрос. Ты много говорил, но не убедил нас, что это не является финансированием нелегальной деятельности.
— И каким же образом это могло происходить?
— Отмывание денег.
— Да неужели?
— Мы в этом убеждены, но ещё раз детально проверим все документы. Мы предполагаем, что никакого движения товаров не было. Только одни бумажные фальсификации.
— Да уж вы вначале проверьте, а потом активно обвиняйте. А то опять получится как с вертолётом. И не забудьте запросить TNT, UPS и DHL. Они осуществляли перевозки БАДов в Россию. Желаю успехов в работе с ними.
— Мы проверим и все остальные ваши сделки. Там есть подозрительные моменты при поставках оборудования и техники.
— Вы пока ещё живёте в свободной стране. Кроме почему-то меня. Только прошу, внимательно прочитайте на ночь документы, а то суд состоится уже завтра. Мне будет за это княжество обидно, если у вас снова случится конфузия-с.
— Тогда последний вопрос для протокола. Является ли ваша компания ширмой для табачного бизнеса? Идут ли через счета вашей компании денежные потоки, связанные с нелегальной торговлей сигаретами?
— Ответ может быть категорическим и кратким?
— Да.
— Нет.
— Что значит, нет?
— Нет, значит, нет. Я никогда в жизни не занимался ни легальным, ни нелегальным табачным бизнесом. Жалко, но также не был связан и с алкогольным. И уж совсем не было даже намёка на наркоторговлю. Очень далёк от проституции и сутенёрства. Наверное, это сильно помогло моему семейному счастью. Достаточно? Или продолжить список, чем я никогда не занимался?
Лось покачал головой:
— А вы уверены, что ваша бухгалтерия даёт правильную информацию о доходах и расходах компании?
— Надеюсь. Сами проверьте. А лучше перешлите все ваши теории столичным налоговикам. Потом вместе посмотрим на результат.
— У нас здесь есть и свои высококвалифицированные специалисты.
— И где они прячутся? – я указал на книги, — Или они пока представлены только в печатном виде?
— Вы их увидите в положенное время.
— И то хлеб. Хотя свежо предание, но серится с трудом.
Костик пропустил мою хамскую реплику мимо ушей и буднично добавил:
— Есть ли замечания по ведению допроса?
— Да нет, сегодня было даже забавно. Но только занесите в протокол, что мне нужны все документы по этой контрабандной поставке. Все, до последней закорючки и скрепки. Вот это действительно очень важно. Я проведу собственное расследование.
— Мы запишем это в протокол.
— Да, а Конфуций вам знаком?
— Нет, я не помню такой компании в ваших документах.
— Вообще-то это был такой башковитый парень Кун Фу-Цзы. У вас тут его обозвали Confucius. Он придумал интересную историю о бесплодных поисках чёрной кошки в тёмной комнате.
— Не понимаю.
— The hardest thing of all is to find a black cat in a dark room, especially if there is no cat. Это как раз о вашей работе.
Костик подумал и выдал:
— Лучше пока молчите. Сейчас протокол будет напечатан следователем, а потом я его вам зачитаю.
Подмигнув Костику, я негромко сообщил:
— Ну а пока я вам зачитаю с выражением. Пока ещё помню. Итак...
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут - и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья...
— ... денег вам дадут... водки поднесут... нет... тёлку приведут, — значительно тише стал я перебирать себе под нос. Потом извиняюще выдал, — Надо же... запамятовал что-то.
— А я это помню, — вдруг заинтересованно сказал Костик, — Это же Пушкин? Мы его учили на курсах.
— Пушкин. Афро-русский сукин сын. И не надо на меня так смотреть. Son-of-a-bitch его подлинное и политкорректное самоопределение. Я вот только сомневаюсь про братьев. Наши братаны только и могут, что подлянку какую-нибудь кинуть. Это в их духе.
— Оковы... – Костик стал мучительно вспоминать, — Я же это переводил. Это же handcuff, правильно?
— Вам, следакам, виднее. Хотя мне казалось, что это что-то вроде fetters (кандалы).
И вот тут меня пробрало аж до икоты. Крутись в гробу гнусный старикашка Зигги Фрейд! Одна моя специфическая знакомая использовала на тусовках слово «оковы» как вежливое сокращение от «Одни КОзлы Вокруг». Сотрясаясь от едва сдерживаемого хихиканья и, смахнув набежавшую слезу, я повторил вслух её любимую, но совершенно непереводимую коронку:
— Достали эти оковы - рвём батоны, коровы.
Костик никак не отреагировал. Взял и зачитал мне распечатанный протокол допроса, а потом сунул на подпись. Я черканул под каждой страницей и встал, потягиваясь. Ну вот, вроде бы и еще один трудовой день прошёл. Да и пёс с ним... радует, что последний... с такими-то «оковами».
Выходя из здания таможни, я очень интимно спросил Костика:
— У вас тут что, сегодня собрались только заядлые рыбаки?
— Да, — обрадовался Костик, — мы регулярно ловим рыбу. А как ты это определил?
— Легко. Складывается впечатление, что сегодня с утра все поголовно уху ели.
— Уха – это рыбный суп?
— Суп, говоришь, — я хмыкнул, — конечно, суп. Содержит массу фосфора. Для некоторых мозгов полезно, но иногда бывает перебор. Ты предупреди своих ловцов гидробионтов, чтобы они ещё и кости обязательно ели. Там кальций. Труднее пальцы веером будет гнуть при шитье такой чернухи.
— Я опять ничего не понял, — сказал Костик вяло.
Я помолчал и мечтательно добавил:
— Господи, а ведь сегодня у нас прощальный день. А счастье вот оно, оказывается, какое! Да ещё и пайка не потревожена.
Как говаривала вечно хулиганистая хохлатая вольница из сопредельной квази-державы: «Не кажи «Гоп!», поки не доїдеш». Ведь у них, у хохлов, теперь неожиданно выявилась такая древняя история, скрываемая ранее гнусными москалями, что они до сих пор разбираются со своими корнями, утонувшими где-то между Атлантидой и Олимпом. Но шаманы, видать, знатные были. Куда там В-Ноздре-Дам-Усу с его невнятными пророческими стишатами.
Я вернулся в никем не потревоженную камеру. Осмотрелся. Ничего не тронуто и не сдвинуто.
— Херлоки Хамские, — ругнулся я совершенно беззлобно, — Могли бы и честно сказать, что перед судом просто хотели халявного компромата надыбать. А то... тюрьма переполнена... тела девать некуда... штабеля под потолок. — Тут мой взгляд упал на бетонное подобие стола. На нём стояло аж два подносика с едой. — Вот и компенсация за причинённое неудобство. Чем хорош капитализм, так это проплаченным сервисом. Даже вертухаи подсуетились. Чуют, что за такую подлянку надо правильному человеку жизнь подсластить.
Я придирчиво осмотрел оба подносика и выбрал тот, где просвечивался приличный кусок курицы, так и не сумевший до конца утопиться в подливе ядовитого жёлтого цвета. Хотя, может, это жертва птичьего гриппа так сильно перед смертью обделалась.
— Ну почему всё время как курица, так в соусе карри? Чтоб вас всех в нём похоронить, — вздохнул я обречённо. Неужели никак нельзя было без этого обойтись? Тухляк что ли опять маскируют? И так ясно, что этот расчленёнка доставлена не из ресторана. Конспираторы. — По-индусски куркума, а по-русски гадость, — пропел я на мотив знаменитой интернациональной песни. Но есть надо, а то совсем отощаю. И тогда уж точно век воли не видать. Я решительно нажал кнопку вызова. Минут через пять из динамика раздался недовольный голос вертухая, смутно выделяющийся среди помех. Лень ему к микрофону наклоняться.
— Можно подогреть мою еду? Она совсем холодная.
— Позднее, — вертухай тут же отключился.
Через полчаса я понял, что быстрее захлебнусь слюной, чем дождусь горячего ужина. Обречённо содрал плёнку с подносика. Гадом буду, но эта плёнка явно предназначена для защиты окружающей среды, а не для сохранности содержимого. Двумя пальцами я подцепил странной формы кусок и стал старательно очищать его о край подносика.
— Ну и с какой части тела могли срезать эту опухоль? – задал я себе очередной риторический вопрос и сам себе ответил, — Больше знаешь - дольше дрищешь. А вот запора от этого точно не будет. Вылетит как обкарренная. Да и жалко до конца переваривать такую птичку.
Я осторожно засунул в рот весь кусок целиком и начал с натугой жевать упругое мясо.
— А-а-а, — замычал я с полным ртом. По дёснам резко полоснуло болью. Я подскочил к унитазу и выплюнул изжёванную массу. Вот только рези так и не прошли. Вот сволочизм, а? Полная расплата за единственный весёлый день в тюрьме. И как-то совсем не ко времени. Тотальный капец. И ждёт теперь меня пост. Не просто пост, а хорошенький такой Пост. И буду я поститься до тех пор, пока не доберусь до своего столичного протезиста.
Это меня прошлое настигло. Мои стоматологические злоключения начались чуть больше трёх лет назад, в славном 2005 году. Однажды, в самом конце лета, я возвращался поездом из Питера после встреч с клиентами. Билет я спокойно купил за четверть часа до отхода и был весьма неприятно удивлён обилием пассажиров в вагоне. Обычно поезд Sibelius ходит на три четверти пустым, а тут вот нате вам, полна коробочка мандаринами.
Я протиснулся на своё законное место и стал озираться. Духота просто африканская. Да и запахи потрясающие. Весь вагон был битком набит гомонящими жизнерадостными туристами из Азии. Соседнее со мной место пустовало недолго. В кресло плюхнулся сопящий и чихающий маленький, но жирненький индивидуум. Он удивлённо осмотрел меня и что-то проорал соседям. Весь вагон затрясся от громового хохота.
— Нашли зоопарк, — сердито отозвался я, перекрывая шум — Что, аборигена без намордника никогда не видели? Или вас сюда тайными тропами закинули, хунвейбины? Цхао ни ма !
Мои слова были встречены новым взрывом хохота. В этой какофонии звуков засверкали вспышки фотоаппаратов. Ну, это уже перебор! Я обречённо осмотрел проход, моментально забитый доверху вносимыми вещами, и понял, что до курилки я точно никак не доберусь. Тут человек-паук нужен.
Обычно вся дорога занимает чуть больше шести часов. Я за это время отлично отсыпался с короткими перерывами на российских, а затем финских погранцов со следующими за ними таможенниками. Главное удобство этого поезда то, что в большинстве случаев наши сапоги пока всё ещё смущаются особо выпендриваться в финском поезде, а финнам... а этим всё просто по барабану. Если за спиной нет хмурых проверяющих. Или не объявлена плановая тотальная облава. Ясно, что сегодня всем будет незапланированный цирк. Такого столпотворения и в метро в час пик не увидишь. Броуновское движение по креслам между чемоданов и коробок. Ох, доставят рисоеды радости совсем обленившимся погранцам и прочим разным бездельникам, болтающимся с ними.
Неожиданно гомон стих. В проходе появилась деловитая экзотическая дама и как на плацу стала выкрикивать команды. Весь вагонный муравейник подобрался и несколько человек стали бодро передавать коробки с сухим пайком. В воздухе явственно запахло полуденным сингапурским базаром. Кто там был, тот поймёт. Это не для изнеженного европейского носа. Я сглотнул подступающую тошноту и стал решительно пробираться в вагон-ресторан через участки, освободившиеся от коробок. Лучше сломать ногу, чем публично опорожнить желудок на соседей. Моё бегство оказалось абсолютно напрасным. Все вагоны были полностью забиты жующим народом. Просто обеденный перерыв в поезде Хайнань-Хельсинки.
А вот вагон-ресторан намертво оккупировали совершенно обалдевшие финны. И, затоварившись пивом, надёжно держали круговую оборону. Не судьба. Таких с места ничем не согнать. Неприступная линия Маннергейма. Пришлось позорно отступать назад.
Мой отобедавший вагон ходил ходуном. До я этого наивно считал наших восточных товарищей людьми тихими, склонными к самосозерцанию и к разным там медитациям. Но эти как с цепи сорвались. Или это ревизионизм на них так подействовал вдали от родной компартии?
Доставшийся мне сосед постоянно кхекал и чихал. А потом внимательно созерцал вылетевшие брызги и подсохшие козявки. Просто юный натуралист преклонных лет. Я терпел-терпел, а потом сделал мужественную вылазку и спёр из туалета все оставшиеся салфетки для рук и стал демонстративно оттирать свою территорию после каждого мокрого залпа. Думаете, это произвело на соседа хоть какое-то впечатление? Да ничего подобного. Он только сделал вид, что стал целиться в сторону. Но без особого успеха. Вот вам и дружба народов. Это не слюнявые поцелуи руководства. Тут значительно заразнее.
Единственное развлечение мне доставила появившаяся после Выборга потная группа наших российских пограничников и таможенников. Первые затравленно вступили в вагон с пачкой заранее собранных проводником паспортов и безуспешно приступили к идентификации путешествующего люда. Такие сцены надо лично видеть. Их не просто передать словами. Рядом с моим местом сурово уштукатуренная дева-прапор в супер-мини юбке, обтягивающей широкий зад, с остервенением тыкала пальцем в фотографию на раскрытом паспорте и заезжено вопрошала парочку радостно улыбающихся туристов:
— Это ваш? Или ваш? Это вы на фото? This is yours pass? А? Who is this? На фото смотри. Who... я сама вижу, где who. Это ваше яйцо? О, Господи... лицо, говорю, ваше? Ваше лицо? Нихт шпрехен, а? Может, хоть ты ферштейн?
Оба азиата синхронно кивали и что-то тараторили, но совершенно вразнобой. При этом они упорно не отрывали восхищённых взглядов от внушительного бюста, распирающего форменный китель.
— Ваня... Иван Иванович... товарищ майор! А может просто отдать им сразу все паспорта? Пусть сами разбираются. Этот... проводник весь порядок перепутал. Или вся группа неправильно сидит. Теперь точно не успеем. Они же по-нашему вообще ничегошеньки не понимают. И все так похожи... как сиамские коты.
Раскрасневшийся майор, тихо матерясь, протиснулся к ней и внятно сказал:
— Нарушаешь. Вечером разберусь. А сейчас работать.
Однако его взгляд был слишком красноречив. Мужик. Хозяин стаи секретного бусловского заповедника. Остальных в гомоне не разобрать. Но видно, что мучения испытывают все. И это приятно. Хоть как-то компенсирует имеющиеся неудобства.
Таможенники только внешне и с некоторым испугом осматривали огромные чемоданы , при этом с очевидным сомнением поглядывая на их маломерных владельцев. Но не предпринимали никаких активных действий. Видно, обоснованно боялись, что эти оккупационные чемоданы-монстры легко придавят излишне любопытных. А самим стаскивать и пытаться их раскрывать в захламлённом проходе, мундир не позволяет. Так что они медленно, но неотступно продирались за погранцами. Без всякого намёка на привычное любопытство.
Поезд тихо подтянулся к станции Буслово. Смена караула. Сейчас через границу переползём и посмотрим импортное продолжение. Мой сосед издал какой-то утробный рык, а потом чихнул так, что накрыл чуть ли не треть вагона, захватывая и часть таможенников. И откуда в этом низкорослом теле столько запасов слизи? Человек-контейнер. Соседние ряды встретили его залп весёлыми аплодисментами. Ещё бы на бис повторить попросили, извращенцы!
Таможенники прытко смылись, а я мрачно осмотрел себя и с тоской подумал, что туалет теперь откроют только после прохода финской бригады. А до этого приткнуться мне негде. Тут нигде свободного места нет. Всё под барахлом. И куда они с собой столько набирают?
Да, а что я потом жене скажу? Откуда все эти подозрительные пятна на брюках? Ах, китаец, говоришь, на ширинку чихнул? Ха-ха, какой ты у меня сегодня остроумный. А в твоих трусах он ничего не забыл? И т.д. и т.п. Вот так и рождаются нездоровые истории о сорвавшихся как с цепи командировочных.
Финская проверка прошла быстро. Пограничники, бесстрастно поджав губы, молча шлёпали штампы в протягиваемые паспорта и как горнолыжники лавировали к выходу. Моего соседа, зашедшегося в очередном брызгающем кашле, просто проигнорировали. Брезгливо прохрустели через свалку из коробок с остатками еды и испарились. Таможенники вообще были больше озабочены трусливым поведением своей собаки. Она, поджав хвост, так тянула поводок, что было ясно, что никакой наркоты здесь и в помине нет, а вот от запахов пёсику становится дурно. Молодцы, одним словом. И не заляпались, и не перетрудились. Рационалисты. А вот некоторым азиатским сачкам, вовремя не подставившим свои паспорта под штамп о въезде, на выезде достанется по полной программе. За это обстоятельные финские парни отыграются сполна. Неясно пока на каком языке, но очень долго и нудно. Национальная особенность.
В итоге я не поспал, но соплями и впечатлениями наполнился надолго. На третий день после поездки меня скрутило. Я вначале грешил на хитрую азиатскую простуду, но никаких насморков или першений в горле, как у моего попутчика, совсем не наблюдалось. Зато температура стала скакать как сумасшедшая от 35° до 42°. Стало крючить так, что не согнуться и не разогнуться. В это время у меня горел контракт с финскими энергетиками. Но в таком состоянии я был просто недееспособен. Я даже по лестнице ни подниматься, ни спускаться нормально не мог. Полный караул.
И тут впервые в жизни мне по собственной инициативе приспичило записаться на приём в больницу. Я стоически выдержал долгую беседу с бурно радующимся врачом, а потом стерпел и все его предписанные анализы. Такой долбёж ипохондрика холериком закончился к вечеру новой торжественной встречей и обсуждением анализов в присутствии уже нескольких молоденьких медсестёр.
Диагноз был категоричен - радикулит в острой форме и вызванная этим некая незначительная фибрилляция предсердий. Звучало страшно, но солидно. Да и рецепт был выписан на благородно звучащий препарат Marevan®. Запад, господа. Все процедуры и профессиональный диагноз в течение трёх часов! И почти задаром.
Не знал я тогда, наивный, что Marevan - просто закамуфлированная торговая марка такой гадости как warfarin. А вот варфарин нормальными людьми используется исключительно в качестве крысиного яда. И очень даже эффективно. От предписанных доз у меня неудержимо и безостановочно попёрла кровь из носа и дёсен. Стало так гадко, что хоть выползай в свет за белыми тапочками. За несколько дней я полностью изучил свой кусочек дороги к аду и узнал, что не всё так хорошо на нашей прекрасной земле.
Повторный поход к врачу и новая серия анализов, к удивлению всех садистов в белых халатах, выявила, что мои показатели C-реактивного белка (CRP), который даже для начинающих медсестёр является индикатором острых воспалительных процессов, уже зашкаливает за двести. Тогда как у приличных людей он должен болтаться где-то в пределах от единицы до пяти. С медицинской точки зрения произошло довольно неприятное ЧП. На подведомственном участке неожиданно объявился грязно ругающийся и кровоточащий иностранный труп с предсмертными судорогами. И совершенно липовым диагнозом. А это могло быть чревато последствиями. Вот тут всех, наконец, проняло и такое закрутилось, что лучше не вспоминать.
Дальнейшее вытаскивание меня с того света заняло год жизни, полное удаление зубов и особо хитрую операцию на сердце. Причём эту операцию проводила сводная бригада из разных стран. За такое качественное потрошение, искренне и от всего сердца спасибо деловым парням с военной выправкой. Они почти сразу замаячили за спинами моих лечащих врачей. Сначала присматривались. Потом долго выясняли мельчайшие детали моей поездки. Несколько дней проверяли, и, наконец, предложили подписать массу бумаг о передаче всех прав на использование информации о моей болезни и т.д. и т.п.
После этого был моментально организован почасовой мониторинг моей крови и в меня стали вливать особо заковыристые препараты. Любопытное было время. С меня, облепленного как ёж внутривенными катетерами, постоянно забирали на анализы кровь, а взамен закачивали разноцветные жидкости. И почти два месяца совершенно безрезультатно. Зато я понемногу стал понимать внутренний мир наркоманов. И мечтать о нормальной встрече с унитазом. Главное, чтобы без многочисленных свидетелей.
Потом что-то сдвинулось, но как-то мало и несерьёзно. Расширенный консилиум врачей решил, что мои зубы пришли в некоторую негодность, а курсы лечения вроде как тому сильно способствовали... или нет. Но, их надо обязательно удалить! Под девизом: закроем проход всем оральным бактериям и откроем прямой путь к выздоровлению.
Через год я появился дома с шикарным шрамом от горла до пупа, пуская солнечных зайчиков новенькой вставной челюстью. Да и для гостей у меня появилась увлекательнейшая история, как я, рискуя зубами, спас Европу от азиатского ответа на американский спид. А что, недалеко от истины. Если в течение всего трёх дней можно здоровых мужиков превратить в вяло ползающих инвалидов, то это пострашнее атомной войны. Да и не зря вояки так суетились.
Позднее мой старший сын, столкнувшись со сверстниками из медицинского вуза, поведал, что история моей болезни уже вошла в местные учебники. Даже сделан полнометражный фильм об операции. Причём его можно со скидкой приобрести по студенческому билету для более детального изучения. Он сразу загорелся идеей немедленно прикупить его в домашнюю видеотеку. Пришлось резко остудить исследовательский порыв.
Это даже для меня чересчур. Я как-то сразу увидел праздничное застолье и пикантную «клубничку» под аперитив:
— Друзья, по случаю просмотра «My body thriller» пьём исключительно чистую русскую водку. Итак, поехали... здесь скучное начало... слишком много крови... перемотаем немного... сейчас кровь отсосут, и откроется нормальный вид... ага, вот здесь мне начинают пилить грудную клетку... обратите внимание на эту уникальную пилу. Доставлена прямо из Германии. Кости режет как по маслу... ах, какие изумительные крючки, они так надёжно фиксируют рёбрышки... а вот и моё сердечко... ещё бьётся, шалунишка... сейчас его остановят... а пока ещё по одной... нет-нет, не закусывая, а то ковёр потом будет трудно отмывать... до туалетов всё равно не добежите...
В итоге у меня нормальное заштопанное сердце, грудная клетка стянута титановой проволокой, один аортальный клапан игриво обрамлён платиновым (не вру!) кольцом, зато вместо своих кровных зубов я являюсь обладателем смоделированных компьютером челюстей, которые по внешнему виду почти не отличить от ранее выдранных. Внутренний слой у челюстей очень эластичный и намертво прилипает к дёснам. Хоть орехи грызи, хоть пробки открывай. Лучше, чем родные. Только зубочистка больше не нужна. Незабвенный Леонид Ильич, у которого челюсти норовили выпасть при каждом удобном случае, от зависти бы точно умер, существенно уменьшив количество анекдотов о себе.
А вот процедуру врезки керамических имплантатов я оттягивал-оттягивал и запланировал начать как раз перед Рождеством. Дооттягивался, блин, до тюрьмы. Но уж больно ярки были воспоминания о прошедших операциях. И навязчивый кошмар о предстоящих месяцах кулинарных извращений потребления мороженого и детского питания. Попробуйте посидеть хоть одну неделю только на одних этих пюре, и для вас всё станет слишком очевидным.
И вот теперь наступила расплата. То ли от времени, то ли от непомерного употребления сигарет и полного отсутствия ухода, но внутренний слой затвердел и потрескался в нескольких местах. При малейшей нагрузке эти трещины как кусачки впиваются в десны, и создаётся непередаваемое ощущение, что весь рот забит битым стеклом. Мечта махрового мазохиста.
Вот так всё складывается один к одному. И главное, в удачное время и в удачном месте. Прямо по пословице: пришла беда – отворяй варежку и не щёлкай клювом. Будем привыкать к новым беззубым реалиям, где есть исключительно молочные реки и кисельные берега. Но напрочь отсутствует мясо и прочие упругие излишества. Последняя капля к имеющимся безобразиям. Видно, звёзды криво пересеклись. Благодарность тебе особая, моя добрая планида.
Добьют меня эти застенки. Вот так и загнусь здесь перед самым выходом. И перед кончиной буду только мечтать, что так и не смог утешиться неувядаемым лозунгом лиц древнейшей профессии: «Богатые люди плохими и старыми не бывают» .
Последующий затем прерывистый сон натощак для человека, развращённого сытым городом, есть состояние абсолютно противоестественное, противное и мерзкое во всех отношениях.
Да ещё стало совсем уж невыносимо медленно тянется ночное время под недовольные бурчания кровно обиженного желудка. Я просто физически стал ощущать, как он начинает делать робкие попытки заняться самоедством.
Всё для меня съедобное из долгожданного завтрака червячка даже не заморило, а только нанесло gaster (желудку) серьёзное оскорбление и разборки с intestinum tenue (тонкой кишкой). Желудочно-кишечная битва.
Через час вертухай застал меня за сбором вещей. Он внимательно оглядел камеру и лениво произнёс:
— Там ваш адвокат приехал. Будете встречаться?
— Буду. Когда?
— Да прямо сейчас. Идите в комнату встреч.
— Бегу.
Мой адвокат, весь из себя радостный и благоухающий, представлял рядом со мной собой исключительно разительный контраст. Я покосился на стекло переговорной и отчётливо увидел там отражение взъерошенного и дёрганого пугала.
— Как дела?
— Нормально, — ответил я и с обидой добавил, — Like a shit on a small stick. — Судя по его удивлённо поднятым бровям, я понял, что описание состояния дерьма на палочке ему совершенно неведомо, а объяснение отнимет последние силы. — Устал и воняю, — это более лаконично и близко к истине.
— Да, это заметно, — он даже слегка повёл своим аристократическим носом, — Но давайте приступим к нашим делам.
— Давайте.
Тони вытащил солидную пачку бумаг и гордо водрузил на стол.
— Это ваши медицинские записи за последние три года.
— А я и не знал, что их так много.
— От следователей так и не получено никаких фактических доказательств, на основании которых вас обвиняют. Они их засекретили до окончания следствия. Вы не узнали почему?
— Нет. Только догадываюсь. Наверное, их просто нет.
— Похоже на правду. Но для местных судей достаточно и простых подозрений. Поэтому мы освободим вас сегодня по состоянию здоровья. А потом начнём бороться за сохранение вашего честного имени.
— У меня ещё и челюсти испортились, — моментально наябедничал я, — От молока с кашей с утра тошнит. А это теперь моя основная еда.
— Учтём. Это очень важные доводы для судьи.
— А почему суд не требует хоть каких-то доказательств?
— Ну... это сложно вот так прямо сказать. Так исторически сложилось. У нас суд всегда старается помочь следствию. Они же представляют государственные структуры.
— Помочь? Или выполнить прямое указание следователя?
— Ну... это не так явно. Всё зависит от судей. Хотя такие случаи бывают. Но это редко. У нас все очень честные люди... почти.
— У меня как-то сложилось совсем другое впечатление. Вот про местных следователей этого не скажешь. Видно, не повезло. Да и всё это дело можно было раскрутить за несколько дней, а я здесь сижу уже более двух недель.
— У них, очевидно, пока нет других подозреваемых.
— Или кем-то поставлена конкретная задача.
Я вкратце поведал о последнем допросе с враньём о переполненности тюрьмы.
— Может, мне нужно приезжать на ваши допросы?
— А зачем? О контрабанде следователь молчит, а остальное просто поиски наугад.
— Хорошо, мы ещё это обсудим. Когда вы уже будете на свободе. А пока приведите себя в порядок, — он бегло осмотрел меня, — Ну, по возможности. До заседания суда осталось ещё четверть часа.
Возможностей для придания себе добропорядочного вида у меня не очень много. Но всегда есть выбор, зависящий от настроения и цели. Я намочил волосы и постарался придать им видимость причёски, а потом старательно прополоскал рот. Почесал ногу. Сыпь какая-то странная вылезла. Надеюсь, что не от клопов, а просто раздражение от этого прогрессивного постельного белья.
Вот теперь медленно-медленно можно выкурить сигарету и в последний бой. Наступает пора валить из этого заповедника. Но даже докурить не дал неугомонный Костик. Он всполошено влетел в камеру и привычно заныл:
— Мы опаздываем на суд. Вы опять не готовы. Срочно убирайтесь.
— Собирайтесь или убирайтесь? Для меня в этом есть определённая разница.
— Одевайтесь.
— Вообще-то я одет, а вот всё остальное мне надо получить у вертухая.
— Тогда срочно идём.
У него получилось, как срачно.
— Как срочно, так срачно. Надо бы запомнить, — задумчиво проговорил я, направляясь за Костиком, — С вами такого наберёшься, что Черномырдина переплюнешь.
У вертухайской дежурки никаких посторонних не было.
— А где мой конвой?
— Вы сегодня пойдёте со мной и одним из местных охранников.
— Что, уже все так прониклись доверием ко мне?
— Нет, просто все остальные заняты.
— Нашли новую партию контрабанды?
— Нет, — Костик мотнул головой и отошёл к дверям.
Под надзором вертухая я быстро влез в кроссовки и нацепил куртку. А вот ремень стал длиннее на одну дырочку. Тощеем. Сделал короткую паузу, вроде как присесть на дорожку, и наша троица гуськом двинулась в суд.
Холл перед залом судебных заседаний был битком набит народом. Я обернулся к Костику:
— Здесь сегодня что, будет рассматриваться много дел?
— Нет, это только наши таможенники. Они пришли на ваше дело.
— Граница осталась без замка? Это вы опрометчиво.
— Это очень важное дело. Крупнейшая контрабанда за всю историю страны.
— Да неужто? А на мой взгляд, просто нашли повод для безделья.
Я заметил своего адвоката, который одиноко сидел в уголке и просматривал документы.
— Могу пообщаться с адвокатом? – спросил я Костика.
— Да.
Я разделся, подсел к адвокату и тихо спросил:
— А это нормально, что тут вся таможня собралась?
— Нет, но это такая неявная форма давления на судью. Город очень маленький. Да и приезжий столичный адвокат для них как...
— Деревенская коррида. Красная тряпка для быка.
— Что-то в этом роде. Очень важно для вас вести себя раскованно и с достоинством. Иначе это будет восприниматься всеми, что вы чувствуете себя виновным.
— Учту. И постараюсь не сорваться в falling sickness (падучую). Это шутка, — быстро добавил я, глядя на его изумление, — Просто я нервничаю.
— Это естественное состояние. Расслабьтесь.
В коридоре появилась секретарша, которую я надолго запомнил с прошлого раза. Она открыла дверь в зал и приглашающе кивнула головой.
— Нам пора, — сообщил адвокат и стал засовывать бумаги в свой портфель.
— Ну, с Богом! Где наша не побеждала, — пожелал я себе по-русски и мысленно трижды перекрестился, не отрывая задумчивого взгляда от мерно качающихся ягодиц секретарши, выразительно подчёркнутых эластичными джинсами. Просто вещественное олицетворение ожидаемой свободы.
Мы с адвокатом заняли своё место. К нам протиснулся Костик и демонстративно сдвинул свой стул к краю стола. Я оглядел зевак из таможни. Они, возбуждённо переговариваясь, быстро заняли все стулья для зрителей, но часть так и осталась стоять. Маловата оказалась аудитория для страждущих. Хотя могли бы скинуться и стадион арендовать по такому случаю.
— Нет, ну это уже ни в какие рамки не лезет, — негромко пробормотал я, — Как свора шакалов в ожидании чужой охоты. Даже повизгивают в предвкушении. В очередь, сцуки, в очередь.
— Что вы сказали? – Костик повернулся ко мне.
— Ничего. Это я о своём, о сокровенном.
— Не болтайте много. А то я могу ошибиться в переводе. Это ещё больше усугубит вашу вину.
— Слушай, толмач, — немедленно взъярился я, — Давай без своих задолбанных комментариев. Переводить будешь, когда я попрошу. Лучше вон своих собратьев успокой. А то раскаркались тут как у себя в гадюшнике. Гопота соромная .
Костик обиженно отвернулся и стал рыться в своих карманах.
— Проблемы с переводчиком? – негромко спросил адвокат.
— Нет, просто нервы. Мой переводчик - человек таможни. А я сейчас постараюсь успокоиться.
— Да уж, пожалуйста. У нас сегодня будет трудный день.
— Total ambush (Полная засада).
Вновь открылась дверь, и величаво вплыл давешний судья со своей неизменной спутницей.
«Опять этот самодовольный боров», — застонал я про себя – «Ну, неужели в округе нет ни одного приличного человека? Хотя бы элементарно порядочного»?
Судья долго устраивался в своём кресле. Потом сонно и тяжело осмотрел притихшую публику. Из толпы рванулись несколько человек и заняли свои места за соседними столами. Судья неодобрительно покачал головой и уткнулся в подсунутые бумаги. Началась отработанная им до мельчайших деталей процедура вникания.
«Опять дежа вю» — с тоской подумал я, — «А ведь «My Deja Vu» когда-то была моей самой любимой песней Ace of Base... а этот спесивый выпердыш уже своим видом полностью обгадил сокровенное. God please deliver me from fools (Господь, упаси меня от дураков).»
Пока судья вникал в бумаги, я оглядел соседей. Прокурор с кислой миной листал бумаги. А вот за столом обвинения собралась активная группа. Пять человек. Ставки за мою голову растут. Нехорошо.
— А это кто там? – спросил я Костика, ткнув пальцем в их сторону.
— Руководитель следствия, его помощники и руководитель нашей юридической службы.
— «Наши» — это сейчас таможня?
— Да.
— Название до боли знакомо. А где мой горе следунец-следо-поц со своей следо-пыткой? Я их что-то не вижу.
— Они среди приглашённых.
— Их пригласили, или они сами сюда припёрлись в рабочее время?
— Их официально пригласило руководство.
— Посмотреть на торжество беззакония? Или быть под рукой на случай публичной порки?
— Я не понимаю, — Костик отвернулся.
— Да всё ты понимаешь, — сказал я ему в спину, — И тебя это также касается. Ты же у нас тут главный толмачила... servile interpreter (холопский переводчик). К тому же полностью бесконтрольный с моей стороны.
Судья очнулся и, точно, как и в прошлый раз, монотонно забубнил.
— Слушается дело 08/1847 от двадцать первого ноября 2008 года... – стал негромко вторить Костик.
— А почему номер другой? – не удержался я.
— Это уже новое дело... слушайте дальше... вам перечислить обвинение... оно не изменилось... а имена всех присутствующих?
— Нет и нет. Чтоб им потом всю жизнь не икалось.
Судья умолк и уставился в сторону обвинения. Там посовещались, и поднялся поджарый седовласый мужчина.
— Подожди, а это ещё кто?
— Это наш старший инспектор, которого назначили сегодня быть представителем таможни.
— Ещё один примазавшийся. Ну и что нового?
— Просим продлить содержание подозреваемого под стражей... по ранее сообщённым причинам... следствие ещё не закончено... но вскрылись новые обстоятельства, — Костик перевёл дух и стал очень внимательно вслушиваться. По мере выступления старшего инспектора, на лице Костика стала проявляться кривая ухмылка и, наконец, он неприлично злорадным тоном произнёс: — Да, так и должно быть.
— Что так и должно быть?
— В результате следствия выявлено ещё шесть тождественных поставок... итого их семь. Есть причины подозревать вас... с большой вероятностью... как организатора русской мафии. Ты... — с этими словами Костик обвиняюще уставился на меня, — ... и именно ты устраивал эти перевозки из России, обслуживание и экспорт под прикрытием своей компании. Да, это твоя компания... полностью доказано.
— Слушай, ты мне или тыкай, или выкай. Проще будет. И вообще причём здесь это? О ранних поставках я сам подробно говорил, и информация об этом есть во всех базах данных. Могли бы и не изображать здесь... плодовитую работу. Сыскун, блин. Просто счастливый представитель роддома с шестью новорождёнными.
— Подожди... — Костик выставил перед моим лицом раскрытую ладонь, — Он говорит, что во время дознания ты всё отрицал... говорил, что не знал, что в строительных материалах находились сигареты... так вот... сейчас твоя информированность о российских сигаретах, стала центральной темой дознания.
— Не, ну надо же, какой прогресс! А о чём они раньше думали?
— Следователи пока не смогли вскрыть компьютер подозреваемого... — не обращая на меня внимания, упоённо продолжал вещать Костик, — Но следователи уверены, что в ближайшую неделю они... или в его... ну, в твоём компьютере... или в переписке компании... найдут недостающие доказательства твоей причастности к этой цепочке преступлений...
— Предсказатель вещательный, твою мать.
— Преступления были сделаны каждый раз одинаково, и количество сигарет, нелегально ввезённых из России... также... каждый раз... было почти одинаково.
— Лихо сказанул, как в лужу... плюнул.
— Специальные причины задержания... они остаются теми же. Пока неизвестно, есть ли другие подозреваемые, которые скрываются в Финляндии или где-нибудь ещё... но мы их настигнем!
— Да он просто как Буш-младший... бушемеля.
— Существуют возможности... порча доказательств... побег из страны... ты же гражданин России... у тебя есть российский паспорт... ты можешь помешать следствию.
— Blah-blah-blah…
— Для тебя это не бла-бла-бла, а серьёзные обвинения, — осуждающе прошипел Костик.
— Пусть он засунет их себе в... – я вовремя осёкся и вежливо закончил, — ... в разработку своим распи... следователям. А уж там пободаемся. Мечтун из Лапёры.
Таможенник слегка поклонился и сел под бодрый шёпоток коллег. Только аплодисментов не дождался. Но вот теперь понятно наличие такой массовки. Предусмотрительный, однако, попался господинчик и знает, как использоваться свой административный ресурс в столь скользких вопросах.
Тут поднялся мой адвокат и загремел хорошо поставленным голосом. Костик поморщился, но послушно стал переводить:
— Подозреваемый категорически не согласен с претензиями таможни... просит отпустить его по причинам, указанным в его petition (заявлении)...
Я поднял вопросительный взгляд на адвоката. Ни о каком моём заявлении у нас с ним речи не было. Но видно так надо. Ему лучше знать местную legal measures (судебную процедуру).
— То, что твоя фирма указана грузополучателем... это... это не делает тебя контрабандистом... твоя фирма оказывала логистические услуги... существовал долгосрочный контракт... всё это не делает подозрение вероятным... а дальше перечень законов. — монотонно пробубнил Костик.
— Пропускаем.
— Теперь адвокат рассказывает про какое-то старое политическое дело, когда шофёр переносил чемодан своего шефа... а там оказались деньги на взятку... его осудили, а потом оправдали... так как он совершенно не знал о содержимом. Только выполнял свою обычную работу.
— Ну и правильно сделали.
— Ага, только через три года, — мстительно добавил Костик.
— Теперь адвокат... он просит судью о том, что будет... ох ты... например, судья получит на свой домашний адрес... это... почтовую посылку с наркотиками из Голландии... разве он будет виноват, если ничего не знал о её содержимом?
— Не-а. Молча скурит и не поморщится, — уверенно подтвердил я.
Костик стал мрачнеть прямо на глазах.
— А теперь он требует... показать твой дымящийся пистолет...
— Что??? А-а-а... тьфу ты, smoking gun... по-русски это означает предъявить явную улику... а то я с ходу не въехал и из-за тебя чуть Кондратия не подцепил. Не шали так больше... полиглотчик.
— Да, он опять требует для суда... живых доказательств, а пока их нет. Только одни слова.
— Вот это он правильно сказал. Я бы ещё добавил об местной эпидемии чрезмерной брехливости.
— Он говорит, что ты... живёшь здесь уже 19 лет... никогда не было никаких проблем с государством... а язык так и не выучил ! — явно от себя язвительно ввернул Костик, — Так вот, у таможни нет возможности указать, что ты делал попытки скрыться или уничтожить улики... всё наоборот... все данные записаны... э-э-э... по системе и сохранены. Вызывает сожаление, что таможня не успела изучить... конфискованные материалы... и компьютерную информацию.
— Опять в точку. Я весь такой... систематический.
— Дознание проходило бы... гарантированно лучше, если бы ты был на свободе, — тут Костик аж скривился, — И во всём помогал таможне.
— Так мы это... завсегда.
— К твоему заявлению об освобождении есть... ну как это? Описание болезни... очень страшное. Если будет нужна повторная операция, то твоё сердце... кирдык!
— Типун тебе на язык, зараза... надо же, какое слово вымучил. Ты хоть сам-то знаешь, что кирдык-базар это надгробная речь? А за такой базар вы по полной ответите.
Костик непонимающе посмотрел на меня и продолжил:
— Ты подтверждаешь отмену на запрет... на засекречивание... этой... твоей больничной истории?
— А что, должен? Конечно, отменяю, если их свои же вояки потом не замочат. Пусть картинки изучают. До полного омерзения.
Адвокат выдал последний возмущённый аккорд и сел.
— Как понравилось моё выступление?
— Блестяще и очень эмоционально, – искренне ответил я, — Осталось только дождаться judgement for defendant (позитивного решения суда).
Костик дёрнул меня за рукав:
— Говорит прокурор... он это... говорит, что есть причины подозревать тебя... с большой вероятностью...
— Далась ему эта вероятность! Ещё один Эйнштейнёныш в деревне вылупился.
— Кто?
— Albert Einstein, Айнстайн, блин, лохматый такой. Просто у него в России до сих пор старая погремуха.
— А-а-а... Так вот. Ты единственный человек, который сам решал о перевозках... подставных грузов через Финляндию...
— Ага, уже договорился до подставных... ну, даёт кадаврун, как лихо дело шьёт!
— Никто не действовал в Финляндии кроме него... то есть тебя...
— Странно. А следователь только что другое говорил.
— ... по бумагам все грузы одинаковые... эти, как их... панели для строительства?
— Сэндвич-панели.
— Вес всех машин также примерно одинаковый. Да, две машины прошли рентген... ну, эту... проверку...
— Когда?
— Он не сказал. Но они тогда прошли проверку на другой установке... это та, которая стоит у нас в Нуйямаа... а вот через таможню Ваалимаа... машина проверку не прошла... у них установка значительно лучше.
— Винтики-Шпунтики. Только голову судье морочите, а там и без вас ветер раздольно гуляет.
— Теперь о твоем здоровье... лекарства получаешь ежедневно по часам... находишься под постоянным наблюдением квалифицированных сотрудников...
— Ух ты, а я их и не заметил. Пару таблеток дали, а уже наблюдение...
— По мнению стражи у тебя хорошее самочувствие.
— Вот пусть он к вертухаю со своим геморроем запишется.
— Наши следователи потом самостоятельно решат, будет ли он... то есть ты... дальше содержаться в полицейской тюрьме... или переведён в государственную тюрьму... или освобождён.
— Вижу, у вас тут таможенное словоблудие... дерьмократия в полный рост.
— В ближайшие дни будет изучаться документация и переписка и он... это значит ты... будет требоваться ежедневно для допросов. Следствие будет продвигаться быстрее... если ты будешь сидеть в тюрьме. Всё.
Я посмотрел на адвоката. Тот сделал утешающий жест и встал.
— Твой адвокат... подтверждает, что действительно была серия ранних перевозок... но он говорит, что оскорбительно... применять к ним термин «подставные поставки» ... этим заранее прокурор тебя обвиняет... и этим нарушаются финские законы.
— Да я и так вижу, что вы тут совсем распустились, ханурики деревенские.
— Он говорит, что использовать такое понятие, как... «причины подозревать с большой вероятностью» ... можно, если только есть доказательства и доказанные преступные связи... а вот то, что человек оказался в неправильном месте... недостаточно для обвинения...
— Ещё бы, только правильный памперс оказывается в нужное время и в нужном месте.
— ... ну, это вроде и всё... дальше идут финские законы... но я этих параграфов не знаю.
— А мог бы и вызубрить, раз прислуживаешь закону.
— Твоё слово.
— Пошли все...
— Нет, твоё выступление.
— А, понял.
Я встал, выдавил из себя бледную улыбку и постарался собраться. Прокашлялся, оттягивая время, и начал:
— Ваше благородие...
— Ваша честь, — прошипел Костик.
— Сам его обзови, он всё равно ничего не педрит... Ваша честь, я постараюсь подробно ответить на все эти... высказанные, но ничем не обоснованные подозрения.
Тут мой голос непроизвольно завибрировал от едва сдерживаемой ярости, и я испугался, что сейчас сорвусь и уж такого наговорю, что потом и армии адвокатов этого вовек не расхлебать.
— Во-первых, я вообще не понимаю, почему меня постоянно пытаются обвинить по национальному признаку. Это что, основной аргумент? Тут предполагают, что я, причём исключительно... и только как российский гражданин, могу сразу сбежать из Финляндии. Да вы уже сегодня можете конфисковать мой паспорт и вернуть его мне только после окончания следствия. И забыть о моей национальности. Уберите этот основной аргумент и тогда вообще ничего не останется.
Я сделал паузу, давая время Костику закончить перевод.
— Кроме того, у меня здесь семья, двое детей. Нет никакого смысла всё бросать и сбегать из-за неясных догадок, которые здесь были озвучены.
— Говорите просто и коротко, — Костик сердито дёрнул щекой.
— Я провёл уже 18 дней в одиночной камере, где постоянно горит яркий свет. Сплю на бетонной плите. За это время я не получил никакой медицинской помощи. Даже мои собственные лекарства мне дают нерегулярно. И вообще смешно слышать об охранниках с медицинским образованием. Может мне покажут хоть один диплом кардиолога? Или любой другой.
— Я не успеваю переводить.
— Хорошо, я буду краток. У вас есть все медицинские рекомендации. Там описаны мои разрешённые нагрузки, указана необходимость избегать стрессов и стараться чередовать краткий период работы с продолжительным отдыхом.
— Короче, — Костик уже еле контролировал себя, — Я и половину не успеваю перевести.
— А ты крутись, раз поставлен. Кроме того, у меня пришли в негодность мои вставные челюсти. Мне срочно нужен специалист для их ремонта. А пока я вынужден сидеть только на молоке, хлебе и иногда на плавленом сыре. Когда повезёт. — Это звучало даже для меня неубедительно. Тогда я выразительно посмотрел на свои свободно висящие джинсы и добавил: — За время заключения я потерял не менее 7-8 кило живого веса.
— А сколько точно? – немедленно ввернул Костик.
— Не знаю. Потом дома взвешусь и вышлю счёт за каждый утерянный грамм, — огрызнулся я.
Костик медленно заговорил, всем видом выражая крайнее недоверие к моим словам. Даже плечиками повёл, свою сомнительность подчёркивая, стервец. Всю малину обгадил своей пантомимой.
Я про себя взвыл, но почти спокойно продолжил:
— Теперь, что касается контрабандного груза. Для начала, я никогда в глаза этот груз не видел, чтобы заподозрить что-то неладное. Кроме того, у компании не было вообще никакой информации об этом последнем грузе, а также не поступило никаких документов, что само по себе очень странно. Следователь отказался показывать сопроводительные документы... но зато сразу объявил их секретными. Здесь всё очень подозрительно и явно не так, как должно быть.
— Ты не имеешь права обсуждать следствие, — прошипел Костик.
— Ещё как имею. Я до сих пор так и не понял причины, почему этот груз не был пропущен? Если уж обнаружили несколько тонн... вдумайтесь только... несколько кубометров контрабандного товара! Этого в кладовке не спрячешь, — я сделал паузу, пытаясь определить реакцию судьи. Бесполезно. Тот упорно смотрел в разложенные документы или просто дрых, — Говорят, что обнаружили контрабанду при рентгеновской просветке, а не при вскрытии панельных упаковок. Чего проще было бы пропустить груз и отследить весь маршрут, а потом выявить всю преступную цепочку. Ах, да, я понимаю! В этом случае вся слава досталась разным там датчанам или англичанам. Или может Интерполу? Поэтому таможенники решили сразу сообщить о находке и присвоить себе всю славу. А ещё Евросоюз называется! Союзнички! Непонятно только одно. Почему они пытаются сделать это за мой счёт? Свалить всё на меня?
Костик вяло переводил, испуганно поглядывая на таможенников.
«А ведь всё переврёт, паршивец, из лучших побуждений», — плеснулось в голове и тут на меня накатило:
— Я официально заявляю, что готов отказаться от основной суммы компенсации за моё незаконное задержание. Но при условии... – отчеканив, я выдержал театральную паузу, — ... если минимальные потери, которые я понёс за это время, будут взысканы из зарплат тех следователей, которые занимались эти две недели полной ерундой. — Я понял, что загнул. Ещё бы предложил высечь их вожжами на конюшне до занятия умом надлежащего места. И более тихо добавил: — Возможно, достаточным наказанием для них будет понижение в должности... или в звании, — я чуть не ляпнул про выговор по партийной линии, но закончил гуманно, — Вполне удовлетворюсь официальными письменными извинениями.
Костик как-то странно уставился на меня. В его глазах явно читался вопрос о моём душевном состоянии. И в чём-то он был прав. Оригинальное нашёл я и место, и аудиторию для своих разоблачений. Надо быстро снизить накал и увести тему в сторону, а то только хуже будет.
— Теперь о допросах. Они вообще никак не связаны с рассматриваемым делом. Делаются попытки найти хоть какой-то компромат. И только. Вчера, например, меня вообще обманом привезли на допрос. Сообщили, что тюрьма переполнена. А оказалось, что следователь, таким образом, попытался надавить на меня, чтобы найти основание для моего дальнейшего задержания. Специально для сегодняшнего заседания суда. Рассказать об этом подробнее?
Судья неопределённо махнул головой, но Костик это немедленно озвучил:
— Нет, тебе надо говорить кратко. И только по существу.
— Хорошо. Я полностью невиновен и готов оказать необходимую помощь следствию. Значительно больше пользы я принесу, находясь на свободе. Готов немедленно оформить подписку о невыезде и быть под постоянным наблюдением полиции. У меня всё.
Мой адвокат слегка покачал головой и задумчиво сообщил:
— Надеюсь, что судья уделит больше внимание документам, а не нашим выступлениям.
«И вам спасибочки на добром слове», — подумал я, но вслух прошептал:
— Извиняюсь за свою несдержанность. Так уж вышло.
Тут вскочил прокурор, скороговоркой выдал тираду, и сел.
— А у этого, что не так? – спросил я Костика.
— Говорит, что подписка о невыезде обязательно будет обсуждаться, но она пока не является... достаточным методом? В общем, её рассмотрят только после проверки всей информации, которую мы конфисковали. Очень сложно открыть твой компьютер.
— Да в моём компе даже паролей нет! Что, вилку в розетку вашим мудрым спецам так сложно засунуть? Не сумели за две недели? Может им на пальцах надо объяснить, где сувалка, и куда сувалка? Чтоб не перепутали, теоретики. Господи, да если бы в ваших розетках делали дырочки побольше, а у этих пи... были пальцы потоньше, то таких следователей было бы точно поменьше.
В этот момент судья молча встал и неторопливо удалился.
— Куда это он собрался?
— А уже всё закончилось. Через час будет вынесено решение. Тебе надо назад в тюрьму... вон охранник ждёт, а я останусь здесь.
— А с адвокатом я могу переговорить?
— Договорись с охраной, — Костик встал и тут же растворился в толпе шумно галдящих таможенников. Лося среди них видно не было.
Я повернулся к адвокату, задумчиво собирающему бумаги:
— Надеюсь, что мы сможем поговорить? Я спрошу у охраны.
— Да, но если можно, то через полчаса.
— Отлично. Мне тоже нужен перекур.
Я дождался, пока таможенники покинут зал, и подошёл к вертухаю.
— Я готов. Посижу в камере. Через полчаса у меня встреча с адвокатом. Это разрешено?
Вертухай пожал плечами:
— Если всё успеете за час, то никаких проблем нет.
— Хорошо, тогда давайте пойдём поскорее.
Я курил, лёжа на своей бетонной шконке, и натужно пытался хоть как-то проанализировать сложившийся расклад. Но кроме похабщины в обе стороны пока ничего толкового в голову не залетало. Издержки выброса адреналина.
— И что мы имеем? – теперь привычка беседовать вслух с самим собой стала для меня обычной нормой, — А имеем мы отсутствие информации о поставке. Знающему человеку документы могут очень многое сказать. Меня же сразу от них отсекли. Почему? Правильно. Дабы я не мог заляпать своими грязными лапами такое белоснежное дело о контрабанде. Эмоции пока опускаем.
Щелчком отправил окурок в унитаз и промахнулся. Медленно сходил, поднял, отошёл назад и повторил попытку. Попал, но не точно по центру. Надеюсь, что сегодня эти тренировки закончатся.
— Зачем к контрабасу цепляют ещё и старые поставки? Тем более что сами же подтвердили о безрезультатности проведённых рентгеновских проверок. Да и таможенники всегда вскрывают упаковки панелей перед растаможкой. Это обязаловка. Хотя могли иногда и сачкануть, но сами они никогда в этом не признаются.
Я схватил новую сигарету.
— Тогда какого рожна они дело раздувают? Это же не выдержит никакой даже мало-мальской критики. Или просто оборзели ребятки в своих заповедных угодьях? Да нет, вроде ещё не совсем конченые идиоты. А может им это надо для увеличения своего таможенного бюджета? Они же форпост Европы, у них бюджет формируется за счёт ЕС. Чего ж не подоить такую многоголовую неповоротливую корову? И никаких концов потом никто и никогда в этих лесах не найдёт. Всё утонет в почти правдоподобных отписках. А так и денежки быстренько распилят, и себе повышение обеспечат. Вот это уже теплее и реалистичнее.
Я встал и сделал несколько кругов по камере.
— Тогда становится ясной такая открыто тупая активность Лося. Получил парень команду собрать в кучу любые косвенные доказательства, вот и прёт буром. А уж местный суд одним чохом всё заглотит и никаких вопросов не задаст. Особенно с таким-то карикатурным судейством.
Тупик. Я стал мысленно выстраивать матерные конструкции, но выше повторяющегося первого этажа так и не поднялся. Слабовата начальная подготовка. Хотя судья большего и не стоит. Он просто маленький жирный пескарь, поддержанный мимикрирующими хищниками.
В дверь постучали. Я только сейчас обратил внимание, что её охранник только неплотно прикрыл, даже щель осталась. Теряю бдительность.
— Там ваш адвокат ждёт. Будете встречаться?
— Да, уже иду.
Адвокат умудрился комфортно развалиться на неудобном жёстком стуле и даже слегка покачиваться. Чему только профессия людей не приучит! Моя задница начинает возмущаться только от одного вида этих деревянных извращений. А сейчас явно нужна «каменная жопа» . Я усмехнулся такой параллели, но сразу от себя эту мысль отогнал. А то сам себе накаркаешь - винить некого будет.
— Какое впечатление от суда? — спросил я, прислонившись к стенке.
Адвокат покусал нижнюю губу и осторожно сказал:
— Трудно сказать. Теперь всё зависит от судьи. Мы предоставили аргументированное и полностью законное заявление о вашем освобождении.
— То есть моё задержание было незаконным?
— Нет, бюрократически всё сделано правильно. Только до этого момента судья основывался не на явных фактах, а на подозрениях таможенников, которые они убедили его трактовать, — он поднял обе руки с оттопыренными V двумя пальцами и синхронно посгибал их пару раз, и выразительно передразнил — С высокой долей вероятности!
— Это я заметил.
— Жест понятен?
— Однозначно. В России, правда, не особо принят. Он меняет смысл слов на противоположный. Как будто в кавычки ставит.
— Да. Я просто боялся, что этот жест может для русского показаться скандальным. Я однажды показал жест ОК в Бразилии, — он сложил «кольцо» из двух пальцев, — Потом пришлось долго извиняться. А после Франции и Германии я от него вообще отказался.
— Знаю, сам с таким сталкивался. Ну и какие наши дальнейшие действия?
— Надеемся, что судья отпустит вас под подписку о невыезде. Потом дождёмся результатов следствия и начнём бороться. Это займёт некоторое время.
— Долго?
— Не знаю. Может год, может три, а может и пять.
— Ого! А ваш прогноз?
— Я не могу сказать определённо. Дела об уклонении от уплаты налогов тянутся годами. И можно получить очень большой срок. Это же не дело об убийстве. Вот там всё решается быстро.
— А за предумышленное убийство разве не пожизненное дают?
— У нас не Америка. Обычно дают от 4 до 9 лет. И надо отсидеть всего половину срока, если обвинённый арестован в первый раз.
— А прокурор говорил, что моё «преступление», — я повторил его жест, — Тянет на один год.
— Вы неправильно поняли, — он снисходительно усмехнулся, — От одного года. Окончательный срок может быть значительно больше. Но есть суд второй инстанции, потом Верховный, Европейский суд. Вся наша борьба ещё впереди.
«Утешил», — подумал я, — «Просто опрокинул бочку бальзама на мою истоптанную душу».
— Если хотите, то можем привлечь ваших правозащитников, — воодушевлённо добавил адвокат.
— Вы это серьёзно?
— Да. У нас о них много пишут.
— Вот если бы меня в России как здесь судили, то они сами бы объявились и нашли массу причин плюнуть в Путина и его кровавый медведевский режим. А так бесполезно. Они просто не поверят, что это возможно, да ещё в такой демократической стране.
— А кого они тогда защищают?
— У них очень странный выбор. Думаю тех, на кого указывают аналитики CIA или из иных подобных контор. Кто платит, тот и заказывает кошачий концерт.
— Cat's concert?
— I'm so sorry, — я ругнулся про себя. У них кошачий концерт ближе всего означает кто в лес, кто по дрова. Тут я вспомнил азбучное и коряво переделал под нашу национальную особенность, — He who pays Russian human rights top activists calls the caterwaul (Кто спонсирует руководство правозащитников, тот и заказывает кошачий концерт).
— They have the gold; they make the rules (У кого золото, тех и правила), — он хмыкнул, а потом подвёл черту, — Тогда обойдёмся без вашей странной русской политики. Осталось десять минут. Сходите, выкурите сигарету. Сам когда-то курил и знаю, что в таких случаях сильно помогает.
— Да, вы правы, — вздохнул я и нажал кнопку вызова вертухая.
Первая сигарета проскочила совершенно незаметно, стоило только подумать о странной русской интеллигенции, из которых и состоят наши правдолюбцы и правдоборцы. Мы единственная страна мира, где выведена каста бесполезных людей, которые крикливо мнят себя незаменимой прослойкой между народом и культурой .
Спокойно докурить вторую сигарету мне не дал Костик. У него что, нюх на повышение содержания халявного никотина? Или врождённая способность появляться вечно не вовремя? Я глубоко вздохнул и вдруг понял, что что-то нехорошее случилось. Я перестал реагировать на его запах изо рта. Всё, значит, уже опустился до его уровня. Надо срочно линять отсюда, а то точно местным стану.
Мы вернулись в зал суда. Там все уже заняли свои места и громко переговаривались. Мелькнуло перекошенное лицо Лося. Увидев меня, он отвернулся и демонстративно отошёл в дальний угол.
— Боится, значит, уважает, — моментально развеселясь, промурлыкал я себе под нос. Оглядевшись, я заметил очень даже приятную картину, — Нет уже превосходства на лицах приглашённых, тарам-парам. Внушает веру день текущий... не стал свиньёю власть имущий... и я своей свободы ждущий... ля-ля... как глист худющий... в общем, валю-ка я сейчас домой!
Хорошим признаком явилась и нарушенная традиция появления судьи. Он остановился у стола и стал внимательно разглядывать таможенников. Остановившись на Лосе, он укоризненно покачал головой, вздохнул и только после этого принялся устраиваться в кресле.
«Наш боров показал свой норов», — с нарастающим удовлетворением, отметил я, — «Вдруг даже в нём очнулась совесть? Каких только чудес в этом заповеднике не бывает».
Судья долго разглядывал листок бумаги, а затем приступил. Костик заворожено уставился на судью и затаил дыхание.
— Не томи, соблюдай синхронность, а то потом запутаешься.
— Подожди, — и он стал чиркать на листке бумаги.
Я повернулся к адвокату. Он сидел спокойно с лёгкой улыбкой и покачивал головой в такт словам судьи.
Я не удержался и зашипел Костику:
— Попроси его делать паузы, а то тут я один как посторонний ёрзаю.
Наконец Костик облегчённо вздохнул:
— Общие и особые причины ареста существуют... ты будешь находиться под стражей...
— Oпа, здравствуй, жо...
— Есть дополнительные причины... тебя подозревают в уклонении от налогов в особо крупных размерах... по всем ранним поставкам... все эти преступления были совершены... таким же образом и по той же причине, что и в случае с обнаруженной контрабандой...
— Судья опять в ударе. Может и Саддама тоже я?
— По полученным данным... ты единственный в Финляндии человек, который мог влиять на эти грузы... это подтверждает версию о твоей виновности.
— Мне что, повесится или так сойдёт?
— Следствие по делу не закончено... расследуемая группа преступлений... очень серьёзная... и ожидаются тяжёлые последствия, если тебя признают виновным.
— Разбежались...
— Есть причины подозревать, что ты... будешь мешать следствию... давить, нет надавливать... на информированных людей... прятать и уничтожать доказательства... которых пока ещё у следствия нет.
— Он хоть понимает, что читает? В тюрьму без доказательств?
— Данные, которые у тебя конфисковали... их ещё не изучили. Поэтому подписка о невыезде не может быть... достаточной мерой... она будет препятствовать успешному следствию... достаточно будет... только твоё пребывание в тюрьме.
— Вот бы следователей и засадил... для активизации мыслительных способностей.
— Изучение документации поможет найти... нет узнать, есть ли другие участники... или есть ли в деле другая информация.
— Есть. Моя полная невиновность.
— Нет, имеется в виду другая информация... о других неизвестных нам пока преступлениях.
— У вас, когда вы стадом, крыши сносит капитально.
— Твоё здоровье... за ним надо аккуратно следить... но, учитывая тяжесть обвинений... твой арест не создаст тебе... лишних неудобств.
— Ага, курорт, блин! Профсоюзная льгота.
— В полицейской тюрьме ты будешь содержаться до 3 декабря 2008 года... после этого будешь переведён в тюрьму Миккели... или раньше... по разрешению следствия.
— Ещё две недели? Да я тут с голодухи двинусь!
— Твоё дело не может быть вынесено на рассмотрение ранее, чем через две недели. Арестанту и его адвокату, а также следователю или обвинителю дадут возможность выступить по делу.
— Благодетели...
— Это решение нельзя обжаловать. Всё. Суд закончен. Мне также надо идти. Охранник тебя проводит, — с этими словами Костик встал и пошёл пожимать руки оживившимся таможенникам.
Я повернулся к безмолвно сидящему адвокату и язвительно произнёс:
— Невероятно, не правда ли?
— Да. Судья сейчас дал предельный срок для предъявления обвинения. И это только на основании подозрений. Неординарный случай.
— Да я просто счастлив, что мой случай такой неординарный, — с сарказмом ответил я, — Вон мой охранник рукой машет. Мне пора.
— Мы опротестуем это решение. И начнём жёстко требовать от следствия реальных и убедительных фактов... да, ваша семья передавала приветы, и они послали со мной вещи, сигареты. Я передам через охрану.
— Спасибо, — у меня ком застрял в горле, и пропало всякое желание разговаривать, — Хочу только одно отметить. Ваше правосудие явно требует коренных изменений. До свидания.
— Правосудие у нас не идеально. Особенно на окраинах. Я приеду на ваш ближайший допрос, — последнее он крикнул мне уже вдогонку.
Я повернулся к нему и, стараясь беззаботно улыбнуться, махнул рукой.
Похоронное настроение сначала прервал вертухай, который принёс огромный пакет с вещами и отдельно два блока сигарет. Не успел я его разобрать, как загрохотало окно раздачи и в него по очереди стали засовывать свои головы разъярённый Лось и злорадствующий Костик. И они на два голоса принялись вопить, перебивая друг друга.
— Ну и о чём ор? — зло спросил я, — Ни хрена я вас не понимаю. Радоваться должны, фантасты-засадители. Идите лучше пивка вмажьте... с судьёй на пару.
Лось что-то рявкнул и исчез из окошка.
— Он подаст на тебя в суд, — выдвинулся вперёд Костик.
— Опоздал. Он уже закончился.
— Он подаст на тебя в суд за оскорбление! Ты назвал его расистом.
— Этого? Да с какого перепугу? – тут я действительно удивился.
— Сегодня на суде.
— А... обвинение по национальному признаку? Так это он подсуетился? Герой! Скажи ему, а разве я не прав? Единственная полноценная улика - владелец российского паспорта! Остолбенеть можно.
— Он сегодня напишет заявление в полицию.
— Скажи своему гневливому, — бессмысленность этой перепалки стал меня утомлять, — Вы тут свободные люди в родной деревне. А я вашим полицаям просто покажу протокол первого суда. Мне адвокат сегодня привёз русский перевод.
— Он предупреждает в последний раз.
— Лучше бы его мать предупреждалась, тогда проблем у нормальных людей было меньше.
— Он честный следователь и хорошо делает свою работу, — Костик неожиданно сбавил тон.
— Да уж, версий нашинковал много. А с вертолётами даже слишком. Доказательств только нет.
— Мы докажем, — тут Костик опять взвился и затряс головой, — Это будет серьёзное обвинение.
— Слушай, толмач, лучше побереги голову, а то попортишь ненароком казённое имущество. Хавка потом за края цепляться будет. Да и микробы набегут.
Костик дёрнулся и заехал затылком по краю. Потом аккуратно убрал голову в коридор.
— Запомни, я и так сижу в тюряге исключительно по вашей милости. Он, что влажно мечтает меня в тундру на кичу бросить? Раскорячится с натуги, — я демонстративно повернулся к ним спиной и занялся своими вещами, — Всё, господа. Представление окончено. Я от вас устал. Гуляйте. Встретимся на допросе.
Раздача с грохотом захлопнулась. По ней ещё пару раз от души вмазали кулаком.
— Карл Густав Маннергейм никогда не был великим полководцем, но зачем же дверь ломать?! – громко перефразировал я слова гоголевского городничего, — Знайте, он был простым русским разведчиком. Позор финскому шпиону!
За дверью затихло. Мне вроде бы даже полегчало и немного отпустило. Я вытащил из ещё неразобранной кучи большую шоколадку, отломил солидный кусок и засунул в рот. Нет ничего лучше при стрессах. Доказано и проверено.
— Ещё две недели с такими... — я к ним даже определение не смог достойное подобрать, — Да от них шиза липнет, как зараза. И выйду я отсюда много-много худым и мало-мало больным на всю голову. Как там было у Герберта Уэллса? «В Стране Слепых и кривой - король».
Всё правильно. Так и должно произойти. Местная президентша всю свою сознательную жизнь активно боролась за права сексуальных меньшинств. Теперь своей неженской дланью рулит уже второй срок. Вот вам и наглядное доказательство торжества тотальной нетрадиционной мозговой ориентации. И мне это приходится отхлёбывать по полной.
Я встал лицом к двери и заголосил, перевирая слова и мелодию. Выкладывая всю накопившуюся злобу:
Не спите, товарищи, все по углам,
Педрилы в ночи наступают.
Врагу не сдаётся наш гордый «Напряг»,
Назад их в анал посылает!
Неожиданно включился переговорник и внятно захрипел:
— Не шумите. Ваша еда будет готова только через час. Если есть просьбы, то лучше воспользуйтесь интеркомом. Мы не всегда можем вас услышать.
— Спасибо, — ошалело ответил я.
Явно кто-то новенький в сегодняшней смене. Может, я его, такого говорливого, сегодня на пару лишних чашек тёплого чайку раскручу? Хоть подслащу своё поражение.
Но вечер наглядно показал, что моя сегодняшняя фамилия Обломов. Бессонную ночь я провёл в мысленных дебатах с прокурором и судьёй. Точнее в абсолютно бессмысленных, но мозг упорно требовал разрядки, да и сна не завалялось ни в одном глазу.
Ясно одно. Следователям выгодно просто имитировать работу. Время потихоньку идёт. Реальные преступники спокойно зачистят все концы. Так внезапно появившийся российский отправитель скоро, а может и уже, растворился на наших широких просторах. Официальный покупатель этих панелей, а это сто пудов, какая-нибудь очередная безналоговая бумажная фирмочка-ширмочка с далёких тропических островов с красивыми кошками или попугаями. Никаких копий банковских платежей на покупку или продажу этих панелей у меня также нет. Да и вообще у меня нет никакой информации об этой поставке, кроме неясного телефонного звонка.
Все кончики, за которые можно потянуть, либо исчезли, либо исчезнут в ближайшее время и останутся только подозрения, о которых так много сегодня говорилось. Тогда и будет слово таможни против моего слова. Из совершенно безобидных фактов следаки слепят двусмысленную картину преступления. Не так уж и сложно исказить даже очевидное. Было бы желание. Особенно у судьи.
Всем европейцам с детства вдолбили: «There are no good news from Russia» - из России хороших новостей нет. Один только вопрос. А зачем им весь этот балаган нужен? Слили бы весь этот тухляк втихаря. И замылили премией. Или здесь глухари пока ещё не водятся?
Очередное, уже утреннее обмусоливание прервал вертухай. Он недобро осмотрел клубы сизого дыма и сообщил:
— К вам приехала семья. Ждёт встречи с вами.
Он препроводил меня до комнаты свиданий и открыл дверь в маленький чулан, отгороженный стеклом от основной комнаты.
— У вас есть час. Микрофон я включил. Соблюдайте чистоту, — с этими словами он захлопнул дверь.
Я сел на скамью перед стеклом. Глубоко вздохнул и сказал:
— Ну, со свиданьицем, мои дорогие.
Жена была очень бледной, с тёмными кругами под глазами. Сын выглядел усталым, но возбуждённым.
— Что же ты наделал? – вместо приветствия запричитала жена. Голос её дрожал, — И что с нами будет?
— Я наделал? — от неожиданности я даже привстал, и появилось стойкое желание шарахнуть кулаком по стеклу, — Нет, и это мать моих детей! Да я только на первом суде узнал, в чём меня местные горлопаны обвиняют. При этом ничего кроме идиотских подозрений... — Я осёкся. Из глаз жены тихо текли слёзы. — Мусь, ты это, извини. Я сам скоро свихнусь от всех этих непоняток. Ну не знаю я, за что меня здесь держат. Честное слово, — и тут так мне стало самого себя жалко, что я тоже чуть не захлюпал носом. И обиженно я добавил, — И челюсти, собаки, развалились.
Минут десять мы старательно успокаивали друг друга. Потом я спохватился и спросил:
— А как вы сюда добрались?
— На машине. Алекс позавчера права получил. Мы решили, что так нам будет удобнее.
— Но я же не успел зимнюю резину поставить.
— Да? – на лице сына проявилось понимание, — То-то я смотрю, что она никак не хотела ровно ехать. Да и на парковке меня занесло.
— Надеюсь, никого не зацепил?
— Да так, чуть-чуть. Боковое зеркальце... слегка поцарапал. Но я его на место поставил.
— Что ты сделал?
— Ну, на кнопки оно теперь не реагирует, я его рукой подправил.
Я вздохнул и понял, что лучше не углубляться. Веселее точно не станет. Dodge машина здоровая, в полторы тонны весом. Уж как-нибудь стерпит начинающего ездюка. Будем верить, он это настоящий American driver - proof car.
— Колёса срочно поменять, на газ особо не жать, лишние кнопки не нажимать. Помни, что там движок в 3,5 литра. Не самокат. Полицейских не давить, с места аварии не сбегать. Выйду, со стервятниками из страховой сам разберусь. Жаль, что машина зарегистрирована на компанию.
— Всё сделаю, — сын явно облегчённо перевёл дух, — Я уже нормально вожу, только вот про колёса забыл. Но, ладно, давай по делу.
Я опять вздохнул. Машина сейчас далеко не главное.
Сын пристроился поближе к микрофону, взъерошил волосы и стал загибать пальцы:
— У нас всё нормально, об этом не беспокойся. У мамы на работе отнеслись с пониманием и оформили эти дни как отпуск за свой счёт. Из таможни вообще никакой информации получить невозможно. Они всё засекретили. Мы с адвокатом считаем... — он сделал паузу, чтобы я получше оценил услышанное, — ... они эту секретность будут тянуть вплоть до суда первой инстанции. Иначе у них возникнет масса проблем. Дело уж очень грязное.
— Просвети меня, сирого, а что вчера такое было?
— Просто судебное слушание о продлении содержания тебя под стражей.
— Уяснил. Дальше.
— Единственное, что у тебя не отключили, так это факс. За эти дни на него накидали столько, что не разобрать.
— И не надо. Это и так ясно. Там таможенники рассылочку моим клиентам сделали. С просьбой выслать негатив. Представляю, как они все наложили в штаны. Хоть и таможню здесь боятся меньше налоговой. Выйду, вот тогда и буду расхлёбывать. Если найду кого к тому времени. Рабская европейская психология. Пока мне сказать нечего. Только ещё больше пугать. Zugzwang .
— Что?
— Цугцванг. Это из шахмат. Положение, когда любое действие ведет к ухудшению собственной позиции.
— Похоже. Но мы тебя скоро вытащим. Обязательно. Не волнуйся.
— А что адвокат?
— Обещает, что добьётся твоего освобождения не позднее третьего декабря. Раньше просто нельзя из-за вчерашнего решения. Да, он вчера нам вечером звонил и спрашивал о том, когда у тебя будет следующий допрос?
— Не знаю. Как узнаю, то попрошу следака с ним связаться.
— Без адвоката сразу отказывайся от допроса.
— Назрело, согласен. Пусть и он приобщится к этому идиотскому действу.
— Мы ему за это деньги платим.
— Надеюсь, в нём не взыграет финская солидарность?
— Он из семьи шведов.
— Но у него финская фамилия.
— Дед у него вообще из норвежцев. Это долго объяснять. Сам же говорил, что шотландец из семейства Learmonth в России больше известен как Лермонтов.
— Понял. Он как еврей чистых русских кровей, или как я русский всех национальностей.
— Он не еврей.
— Да нет, это просто такое кошерное определение. Ну, типа шмок, поц.
— Кто?
— Никто. Так, с языка сорвалось. Казачок такой засланный. С подбритыми пейсами. Я тут после своего первого адвоката что-то слишком подозрительным стал.
— У меня местный адвокат был законченный негодяй, — подала голос Муся, — Он меня постоянно уговаривал раскрыть твою преступную сеть. Угрожал, что иначе тебе много дадут... а я вообще ничего о твоих делах не знаю. А ещё он говорил, что у мужа от жены никогда нет никаких тайн..., — она опять всхлипнула.
— Видно тебе холостяк попался, — хмыкнул я, но сразу спохватился, — Мусик, ты успокойся. Я скоро выйду, и всё наладится...
Мы немного посидели молча.
— Алекс, тебе надо связаться со всеми российскими фигурантами по этому делу. Выяснить, как такое могло произойти.
— Уже. Главного пока нет. Он где-то на Крите уже около месяца. Достраивает свою виллу. А его директор обещал помочь и сделать всё возможное. Они сами там все в растерянности. Да, мне звонят твои друзья и спрашивают, могут ли чем помочь.
— Ничем, к сожалению. Просто передавай им мои благодарности и держи их в курсе событий. С определёнными корректировками. Знание усугубляет скорбь.
В комнату к моим заглянул охранник и показал на часы.
— Мы к тебе в следующую субботу приедем, — они встали и вышли.
Меня охранник выпустил только минут через десять. Он держал в руках огромный пакет и задумчиво разглядывал меня:
— А сколько вы здесь пробудете?
— Не знаю. Судья что-то говорил о 3-м декабря. А что?
— Интересно, зачем вам на две недели 4 блока сигарет?
— Пепел – лучшее удобрение для конопли .
Я забрал пакет у остолбеневшего охранника и неторопливо пошёл в камеру обрастать новыми вещами. Как там британцы трепались про запас, который карман не тянет? Что-то такое в стишках .
Бессонная ночь сказалась, и я заснул среди так и неразобранных вещей. Очнулся я от того, что охранник стучал ключами по раздаточному окну и громко ругался.
— Нам вечно снится рокот козлодрома... – с этими словами я забрал завтрак и опять завалился на нары. Но то доброе, что я видел во сне уже ускользнуло. Жаль, может другим больше везёт. Сон в тему, любовь в руку. Значит, пора вставать. Надо пережить наступающие выходные…
К вечеру воскресенья меня начало сильно мутить от шоколада. Дорвался с голодухи до сладенького. Стали наползать навязчивые мыслишки о квашенной капустке и таких крепеньких бочковых огурчиках. Видно, запахами навеяло. Да и желудок стал чаще напоминать о себе неприятными и всё усиливающимися резями. Нарастающие с субботы вонь и сторонние шумы чмошников, прибывающих «в состоянии нестояния», отошли на второй план. Что-то не до того стало. Крепко цапануло, хоть стой, хоть вой.
Все попытки дозвонится до охраны, успеха не принесли. Там у них горячая пора, и отвлекаться по мелочам никто не думает. Только поздно вечером хлопнула кормушка и вертухай очень недовольно спросил:
— Какие-то проблемы?
— Желудок болит.
— Меньше сладкого есть надо.
Я молча показал ему вставные челюсти и пощёлкал ими как кастаньетами:
— Спасибо за совет. Можно попросить обезболивающего?
— Завтра у новой смены. Сегодня мы все заняты, — он захлопнул кормушку.
— И тебе, добрый самаритянин, весёлой ночки. Главное, чтоб твой кофе в мочеточнике застрял. Горячим навек.
Я свернулся калачиком и принялся осиливать первую попавшуюся под руку книгу. Постепенно стихающий шум способствовал. Так и заснул далеко за полночь.
Утром, от осторожного поедания серой водянистой каши, меня отвлёк стук в дверь. Я чуть не поперхнулся от такого новшества и рявкнул:
— Come in!
В двери показалось смутно знакомое лицо. Точно, Вася-Василёк, что руководил у меня дома обыском.
— Не помешаю? – участливо спросил он.
— Нет. Но могу поделиться, — не менее любезно ответил я, — Тут ещё много осталось. А что в такую рань? Служба зовёт? Или обыск в камере надо проводить?
— У вас сегодня допрос.
— Правда? А где мой переводчик?
— Он нас ждёт в машине.
— Странно, обычно он сюда первым прибегает.
Василёк криво улыбнулся, но ничего не ответил.
— У меня проблема. Надо челюсти посмотреть.
— Вам запрещено иметь и телевизор, и видео.
— Какой телевизор? Мне есть нечем... — я придержал язык. Вот так с утра и бывает, когда мысли на автопилоте. Вместо false teeth (вставные челюсти) я ляпнул jaws (пасть, челюсть), а чувак видно ярый поклонник Стивена Спилберга и его прожорливой акулы, — Мне к доктору надо. Починить вот эти челюсти, — я продемонстрировал ему зловещие трещины.
— Это не ко мне.
— А к кому?
— К охране, наверное.
— Они и обычные таблетки сутками несут, а тут не только ногами, но и руками надо работать.
Василёк развёл руками и выдал:
— После допроса мы составим рапорт о ваших проблемах. Он поступит руководству. А оно уже решит, кто и что будет с вами делать.
— После допроса?
— Да, только после допроса. Где-нибудь через две недели получите ответ, — его голос посуровел.
— Тогда две недели никаких допросов не будет. Разрешите мне позвонить адвокату?
— Зачем?
— Сообщу о том, как здесь заботятся о заключённых. Как раз в пятницу на суде об этом много говорили.
— Я сам позвоню, — он развернулся и вышел из камеры.
— А как насчёт таблеток?
На такой животрепещущий вопрос мне скрипом и грохотом ответила захлопывающаяся дверь.
— Да что вы все в последнее время стали такими чёрствыми? — горько произнёс я, — А мог бы и чайком побаловать. Кексик там притаранить. Навести, так сказать, мосты доверия. Совсем нет никакой подготовки. А ещё не последней сволочью гордится!
Вернулся он через полчаса. Исподлобья оглядел меня и мрачно выдавил:
— К врачу вас записали только на послезавтра. Допрос будем проводить?
— Нет. Без зубов и без адвоката не будет никакого допроса.
— Вы хотите вызвать своего столичного адвоката? — Василёк посмотрел на меня подозрительно.
— Имею полное право. Страна, сами говорите, демократическая, а мне адвокат по закону положен.
— Вы, правда, хотите вызвать своего адвоката? — он особо выделил слово «своего», чем меня сильно позабавил, — Это же очень дорого. А результат будет тот же.
— Хочу. А вот вашего free of charge public advocate (бесплатного адвоката) можно и extreme penalty (высшую меру) отхватить. Даже за переход улицы в положенном месте на зелёный свет.
Василёк побагровел, но уточнил:
— Допрос будет только после посещения доктора?
— Да.
— На допрос надо обязательно пригласить вашего адвоката?
— Да.
— Значит, вам есть что скрывать, — оставил Василёк за собой последнее слово, и неожиданно лягнул дверь ногой.
— Да что вы мне мебель ломаете? — уже не сдерживаясь, шепеляво возопил я по-русски, — Мотай к себе домой, там и куролесь до посинения. Чуможник.
Василёк захлопнул дверь и в коридоре громко выдал длинную неприличную тираду. Славненько пообщались с очередным сыскуном. Да и слово интересное на язык залетело . Зато может зубы криво-косо починят. И мой тюремный рацион перестанет включать в себя только кашку-какашку на сырой водице и порошковый молочный напиток нулевой жирности. Появятся силы для продолжения борьбы.
Два последующих дня вынужденного поста прошли в прямо-таки в библейской благости. Долгий и вынужденный, он придал телу лёгкость необыкновенную и застил мозги пеленой милосердия. Не хватало только свирели или арфы для придания пасторальной законченности.
Вот только редкие хождения к унитазу вызывали временные приступы озлобления и неудержимого богохульства. Приходилось массу времени просиживать в напряжённом ожидании, когда организм соизволит отторгнуть из себя хоть микроскопический кусочек, оцененный им, после долгих и бурных дискуссий, как ненужный. С такими темпами я скоро вообще забуду истинное предназначение своей задницы. Зато реально накачаю икроножные мышцы.
Громкое появление Василька я встретил мимолётной улыбкой. Захотелось поговорить о чём-то возвышенном и чистом.
— Быстро собирайтесь, — вместо приветствия злобно заявил этот грубиян, явно сытно пожравший за домашним столом, — Я же вас тогда предупреждал. Мы пойдём пешком.
— Свежий воздух. Свободные люди. И я среди них. Голодный.
— Мы с переводчиком. Если вздумаете бежать, то получите очень большой срок.
— Да, это явно подпортит картину. А вот зачем мне бежать? Если только ветром снесёт. Я уже скоро выйду на свободу и буду отдыхать за деньги, которые у вас будут удерживать по суду. Ежемесячно и очень-очень долго.
Василёк вздохнул, посмотрел на меня как на блаженного и вышел в коридор.
— И будет в ваших кабинетах вечная панихида, — неторопливо собираясь, продолжал я вещать себе под нос, — И жёны все ваши банковские карточки поотбирают. Даже бонусные. И будете, как лохи, без пива горбатиться. Только на контрафактном конфискате. Тогда и вспомните мои пророческие слова. Аминь.
Костик встретил меня поджатыми губами. Он сразу отвернулся и занялся демонстративным осмотром обезьянника.
— Присматриваем угол на старость? — слегка подначил я его, — Когда же мне ждать страшной кляузы, любезный? И куда наш интернационалист запропастился? До сих пор пишет и никак не остановится? Или вынашивает коварные планы по изловлению чёрного кота?
Костик промолчал, хотя его весьма активно корёжило. Видно, есть сила воли у человека. Или зубы с утра почистил, а теперь жаба душит транжирить аромат на такого презренного негодяя?
Тут меня осенило.
— Вспомнился мне с голодухи весьма любопытный фактец, — заговорил я таинственным тоном, застёгивая ремень на новую неразработанную дырочку — Ты знаешь, что Алоиз Шилькгрубер был таким же таможенным чиновником, как и вы? Тоже сволочь, только австрийская.
— А кто это? — поддался на уловку Костик.
— Папочка Адольфа Гитлера, — радостно сообщил я, а потом закатил глаза и скорбно закончил, — Ну ты понимаешь. У Адольфика был тяжёлый таможенный быт, деревянный горшок, вечные занозы, ну то да сё... а бытие определяет сознание. Это Карл Маркс научно доказал. Мы в школе проходили. Он немец, он всё про своих знает. Так вот у Гитлера всё и началось. А у тебя дети есть?
Костик чертыхнулся и пошёл шептаться с Васильком. Тот послушал, неуверенно кивнул, а потом пожал плечами.
Костик вернулся и мстительно сообщил:
— К врачу поедем на машине.
— А он мне пешком обещал, — я мотнул головой в сторону заполняющего бумаги Василька.
— Мы забыли наручники, — улыбнувшись, сообщил Костик.
«Пёс смердячий», — ругнулся я про себя, — «Одно радует, что ты тут пока один такой, озонатор».
Вздохнув, я фальшиво произнёс:
— Так даже и лучше. Хоть ноги не натру. Кислородное отравление мне теперь точно не грозит. А вот от бензина я всегда тащусь не по-детски.
Подошёл Василёк и озабоченно заговорил с Костиком.
— Проблемы? — не выдержал я.
— Да, — хмуро сказал Костик, — У нас сегодня выходной, а он обещал дочери днём сходить с ней в магазин. Но руководство послало нас сюда.
— Не повезло. Могу помочь решить проблему. Давайте адрес, а через час-другой встретимся у входа. Честное слово, я даже водки пить не стану. Одна нога здесь, другая там. И вам хорошо, и мне в удовольствие. Только кошелёк верните.
Костик открыл рот и долго переваривал, прежде чем закрыть и отрицательно замотать головой. Жаль.
Короткая поездка прошла в тягостном молчании. Остановились на парковке у невеликого торгового центра. Василёк достал из бардачка ламинированную картонку с таможенной эмблемой и водрузил её на торпеду.
— Значит и здесь блатные рулят, — брюжжаво сообщил я в пространство, — А могли бы и заплатить, как порядочные. Тоже мне, фраерки на службе. А потом он и дочку будет развозить в ущерб честнОму обчеству.
Костик открыл мне дверцу и с угрозой сказал:
— Идёте только между нами. Ни с кем больше не разговаривать...
— Да знаю я... шаг влево, шаг вправо и конец... болтается в трусах.
— Что?
— Нас так с детства учили в русской школе . Сразу после таблицы деления и отнимания.
— Это у вас так. А у нас демократия.
— Да неужто? А то если я по десять раз на дню этого не услышу, то, наверно, никогда не запомню. В ответ могу привести знаменитую русскую поговорку: «Демократ мне не брат - он нарывается на мат».
— Я не понял.
— Пидрастёшь – поймёшь.
— А что это означает по-русски?
— То, что я вижу вокруг, это откровенная дилдократия. Даже формулу могу нарисовать: Dildocracy = dildo + cracy. Даю в разбивке для твоего уразумения. Малый скандинавский полупердизм с фаллоимитаторизмом. Это такая квазисоциальная накидка с политкорректным уклоном .
Костик похлопал глазами.
— Могу ещё и все ваши избранные либералистические измышления обслюнявить. Ну и неолиберов по пути крепко обложить.
Кости покачал головой и выдавил:
— Я так ничего и не понял. Но мы уже пришли. Вы можете иногда говорить по-русски?
— Чаво? Дык, а я по-каковски чесалом ботаю?
Костик развёл руками и открыл входную дверь.
Мы поднялись по узкой винтовой лестнице на третий этаж и остановились перед неказистой дверью с небольшой табличкой.
— Что за странное местечко?
— Это частный врач.
— Хороший такой чулан для процветающей практики. Торец магазина, даже лифта нет. Он бы ещё и за спортивную ходьбу счета выставлял. Да уж и за проверку зрения. Если клиенты ноги не ломают.
— Рад, что тебе нравится.
Я поперхнулся и замолк. Василёк оглянулся на меня и нажал кнопку звонка. Дверь открыл сморщенный старичок и приглашающе закивал трясущейся головой. Я растянул губы в улыбке, вежливо поздоровался и опасливо заглянул в проём.
Короткий коридорчик, два стула и две двери. И желтоватый пыльный кактус на полу в углу. Только паутины и облезлой кошки не хватает для полноты картины.
Старичок цепко схватил меня за руку и потащил к правой двери. Там оказался маленький кабинет. В нём разместились вполне приличное зубоврачебное кресло и приставной стол с каким-то непонятным аппаратом. Весьма рациональное использование имеющегося невеликого пространства.
Старичок, однако, не угомонился, рывком содрал с меня куртку, и подтолкнул меня в спину. Я извернулся и уселся в кресло. Мне сунули в руки светозащитные очки, и кресло стало опускаться в горизонтальное положение.
Костик просунул голову в дверь и стал с любопытством наблюдать эту картину.
— Это что за пердимонокль? – спросил я его озадаченно, — Зубы отдельно, а тело отдельно? У меня челюсти в заднем кармане джинсов. Только хрен теперь извернёшься.
Костик позвал активного старикашку в коридор, а я, осторожно изгибаясь, с трудом вытащил свои челюсти.
— Зубики мои, куслявенькие, — ласково поприветствовал их я, — Сейчас дедушка вас чик-чик и готово. Старый конь борозды не портит. Только воздух... ну, как наш Костик.
Я накинул на нос здоровенные светозащитные очки и стал ждать. Раз такая расслабуха.
За дверью слышалось невнятное обсуждение. Судя по всему, в дискуссии приняло участие более трёх человек. Значит, тут есть и иные обитатели. Среди негромкого разговора вдруг прорвались возмущённые глухие стариковские нотки, которые, однако, были быстро подавлены.
Дверь распахнулась, и вошёл хмурый и взъерошенный старичок. За ним протиснулся Костик и доложил:
— Буду переводить. Так... открой рот.
Старичок включил лампу и засунул мне в рот холодную вонючую железку. Поболтал ей. Потом, видно удивившись, засунул мне в рот палец и несколько раз провёл по дёснам. Хорошо, что они тут работают в перчатках.
— А зубы где? – в голосе Костика стали пробиваться смешинки.
— Ф фефте... – с открытым ртом промычал я. Потом отстранил руку старичка и зло добавил, — В руке держу, не видно, что ли?
— Отдайте доктору.
Я сунул челюсти в руки старичку. Тот недоверчиво повертел их, а потом встал и увлёк Костика в коридор. Дверь за ними захлопнулась, и дискуссия возобновилась с новой силой.
Интересно, к кому меня сюда притащили? Да и плевать. Пусть сами расхлёбывают.
Я устроился поудобней и полностью расслабился. Наслаждение неописуемое. Это вам не на бетонной плите пролежни распрямлять. Тут ежесекундный kajf, kef, kief или keef ловить надо. Интересно, как теперь наши лингвовастые ребята договорились его правильно обзывать кейф, киф или оставили народный кайф ?
Шум в коридоре затих. И то славно. Окружающее стало терять очертания, и я провалился в уютную тишину.
Очнулся я от энергичного потряхивания. Костик весело улыбался и что-то комментировал стоявшему в дверях Васильку.
— Да? Что случилось?
— Ты громко дышал.
— Что?
— Ты очень громко дышал.
— Храпел что ли?
— Да.
— Так уж лучше спереди, чем сзади. Иначе вы бы тут так не веселились. А где доктор?
— Он сделал ремонт.
Костик протянул мне мои челюсти в полиэтиленовом пакетике и маленький тюбик.
— Что это?
— Там есть инструкция.
Я достал свои вычищенные челюсти и повертел в руках.
— Какого... а зачем убрали внутренний слой? И где новый?
— Доктор сказал, что так будет лучше и дал нам этот клей.
— Какой клей? Там специальный эластичный слой.
— Я не доктор.
— Вот, блин... невинная провинция. — В голове сразу всплыл старый анекдот про свекровь из деревни . — А где доктор? — без особой надежды спросил я.
— Ушёл на обед. Ремонт закончен. Нам надо срочно ехать назад. Да, доктор сказал, что надо всего пару капель этого клея и тогда челюсть будет отлично держаться.
— Это точно? Главное не переборщить, а то будет не отодрать?
— Да.
— А где обещанная инструкция?
— На коробке.
— А где коробка?
Костик ткнул пальцем в тюбик.
— Но здесь только изготовитель и срок годности.
— Доктор сказал, что надо использовать чуть-чуть.
— А много-много и не получится. Здесь и 10 грамм не будет. Это вообще promo (рекламный образец). Могли бы и на нормальный тюбик раскошелиться.
— В камере разберётесь.
Уже на парковке Василёк прервал своё молчание и задал наболевший вопрос:
— Теперь мы, надеюсь, сможем провести допрос?
— Сейчас зубы сделаю и буду готов в любое время... как только мой адвокат сможет подъехать.
Василёк хрюкнул и быстро юркнул за руль, оставив меня на попечение Костика.
Возвращение прошло в полной тишине. К взаимному удовлетворению сторон. Передача меня вертухаям прошла опять же молча. При этом мои таможенники пыхтели и перемигивались друг с другом, а потом ретиво рванули за дверь. Не успела она захлопнуться, как раздался жеребячий гогот.
— У них выходной, — ответил я на недоуменные взгляды вертухаев, — Видно поехали весело праздновать свободное время.
Я сдал куртку, ремень и кроссовки. Медленно нацепил новые бахилы и встал:
— Вот, — я гордо показал вертухаям пакетик с челюстями, — Зубы сделали. Вечером буду гвозди перекусывать.
Однако их взгляды выражали неподдельное сомнение. Я их понимаю. Немытый дёрганный мужик со спутанными грязными волосами и заросший здоровенной клокастой щетиной, размахивает перед ними пакетиком со своими челюстями. Ещё бы глазиками стеклянными пожонглировал для полного натюрморта.
Да пусть хоть подавятся. Сами к этому тоже причастны, ключники ленивые.
В камере я приступил к осмотру итогов посещения местного античного эскулапия. Челюсть вычищена на славу. Не придерёшься. Даже мятой пахнет. Ни на зубах, ни на дёснах никаких следов никотина. Правда внутренняя поверхность в царапинах, но, я очень надеюсь, это не скажется на обещанных потребительских свойствах.
— Ударными зубами встретим еду во всеоружии, — голосом диктора военных времён произнёс я угрожающе напористо, — Весь советский народ, вооружённый передовой нано наукой...
Я вытащил тюбик клея и стал рассматривать.
Название COREGA особого почтения не вызывало. Коряга она и в Африке коряга. А хорошему препарату плохого имени не дадут. Производитель Stafford Miller, Ireland. Весёленькое сочетание . Да и вообще странно, что мне всучили не местный препарат. Будем верить, что подсунули далеко не самый дешёвый. Хотя тут есть определённые сомнения. Вот ячменный самогон тройной перегонки ирландцы готовят весьма неплохой, а других приличных товаров мне что-то до сих пор не попадалось.
Я открутил пробку и понюхал. Пахнет жевательной резинкой. Масса приятного розового цвета. Я выдавил немного и зажал между пальцами. Подержал, а потом стал медленно разжимать пальцы. Розовая масса слегка потянулась, как мягкое тесто, но никаких усилий чтобы развести пальцы не потребовалось. Странно, мне всегда казалось, что клей должен не только хорошо пахнуть, но и обладать некоторыми другими свойствами. Я капнул на язык.
— Не цепляет. Нет достойной ирландцев крепости и ячменной духовитости. Жаль, — я ещё погонял растворяющуюся массу во рту, — Интересно, как эта хрень будет сдерживать мои зубы, которые как с цепи сорвутся при виде мяса?
Я посидел, подумал. Может я пока не создал нужных условий? Ну, там его надо подольше подержать на воздухе перед приклеиванием, или моя слюна подействует на него как отвердитель? В смысле как какой-нибудь мощный стимулятор оргазма, чтобы он, импотент заморский, наконец, начал сам активно ко всему клеиться?
Обидно, но имеющегося количества мне не хватит на все нужные эксперименты. Значит, будем действовать наверняка. Я на всякий случай ещё раз тщательно промыл челюсти и разложил их для просушки. Полюбовался результатом. Зубки сияли молочным внутренним светом. Синтетические дёсна навевали мысли о розовой ветчине без единой капельки жира. Этакие молочные поросята в густых сливках. Сглотнул слюну и постарался думать о постороннем.
Но как ни крути, я битый час провертелся вокруг, мечтая о сытном ужине, совмещённом с холодным обедом. Этакое предвкушение вкушения.
Ну, пора. Я сходил, и прополоскал рот. На всякий случай. Взял тюбик, внимательно осмотрел на случай обнаружения новых особо мелких надписей. Капнул по паре экономных капель на каждую из челюстей. Осторожно их вставил и плотно сжал зубы.
Во рту резко повеяло приторной синтетикой chewing gum (жевательной резинки). Я сглотнул и, не разжимая зубов, улёгся на нары. Закрыл глаза. Надо полежать так с часок. Пусть клей покрепче схватится. Но уже через десять минут я понял, что скорее сам утоплюсь в слюне, чем достигну желательного результата. Немного полежал с открытым ртом. Стало совсем муторно.
Тут раздался грохот засовов. Видно, сама судьба просто требует провести испытания. Я, не разжимая зубов, молча забрал еду. Приготовил себе место. Взял кусок хлеба и отодрал корку. Оставил только мякиш. Начнём с малого. Москва не сразу строилась . Осторожно откусил кусочек и стал жевать. Челюсти, как живые неприятно задвигались во рту. Чёрный хлеб, смешавшись с ирландским слащавым суррогатом, моментально вызвал рвотные позывы. Пришлось срочно перебраться к унитазу. Долго отплёвывался, но с помощью туалетной бумаги сумел счистить всю гадость, которая очень даже крепко засела внутри. А от бумаги так и вообще не отодрать. Потом заново промыл челюсти, приговаривая:
— С этим клеем всех вирусов с бактериями изведу под корень, чтоб жизнь в еде кормушкой не казалась. — внимательно осмотрев дело рук своих, я требовательно спросил: — Все подохли? Молчим? Вот то-то же, друзі-голодоморцы. Не только вам погано. Скоро склепы взад клеить будем и уж совсем намертво. Будет вам братская могила и серьёзные калорийные поминки от радянськой влады. Я вздохнул и сел тяжёлую думу думать. Едой сегодня явно не пахнет. Точнее сильно пахнет, но это мы теперь точно перетерпим и перебедуем.
Значит надо этот странный клей уложить потолще ровным слоем. Дать ему хорошо настояться на воздухе. Да и за ночь он во рту ещё немного подтвердеет и сформуется. Очень я на это надеюсь. А вот уже завтра устроим себе пир. Даже тюрпирсиз .
Интересно, а что в подобной ситуации ощущали подопытные пёсики Ивана Павлова? Такого доброго человека и академика?
Проснулся я с полным ощущением, что ночью у меня во рту сдохла стайка импортных карамелек. Давненько не доводилось наслаждаться таким приторным трупным дерьмом.
Я осторожно вынул челюсти и слегка промыл их водой. Слой клея был каким-то уж очень нестабильно-желеобразным и на вид весьма сомнительным.
Неожиданно странная тявкающая фраза всплыла из прошлых пивных посиделок . Я попробовал повторить вслух Muchadh is ba ort! Не получилось. Наверное, это изобретатель в гробу перевернулся. А если нет, то желаю ему утопиться. И готов детально уточнить, как и в чём.
Итоги эксперимента, если оптимистично, можно признать малоутешительными, но вселяющими определённый проблеск надежды. Ещё несколько часов и есть исключительно мечтательное подозрение, что корочка подтвердеет и не будет так поносно расползаться. Я снова разложил челюсти на туалетной бумаге и принялся их придирчиво рассматривать.
— Даю вам пару часов, — вкрадчиво произнёс я, — А потом или дружба навек, или страшные пытки с ликвидацией. А то у меня из-за вас может опять начаться очередной сеанс похудения. А вот за это... Damnuort !
От окончательного погружения в пучину тоски меня отвлёк Василёк. Он вежливо постучался и, войдя в камеру, радостно сообщил:
— Адвокат уже приехал и ждёт нас в Мустоле. — После этого перевёл взгляд на мои разложенные челюсти и заинтересованно спросил: — Как клей? Хорошо помогает? Почему вы их теперь не носите? Бережёте до лучших времён?
Я хмуро зыркнул на него и молча стал вставлять челюсти на положенное им место. Делал это с исключительной осторожностью, чтобы ненароком не нарушить слегка подсохший слой и опять не извозюкаться в этом ирландском новаторстве. Хотя именно сейчас предпочёл бы назюзюкаться ихним самогоном. До поросячьего визга и пускания соплей.
— Уже готов, — мрачно сообщил я, хотя меня переполняло непреодолимое желание воткнуть ему эти челюсти кое-куда, но чтоб буркалы повылазили. Интересно было бы посмотреть.
— А почему завтрак не тронут? — Василёк весело улыбнулся, — Не нравится еда? Или стали слишком много давать?
Вот ведь подлюга. У меня живот из последних сил за позвоночник держится, чтобы не выпасть. А этому всё хихоньки да хахоньки. Или это такие местные чухохоньки?
Тут меня пронзила изуверская мыслишка. А не эти ли хорьки мне такую подлянку кинули за свой испохабленный выходной день? В качестве моральной компенсации, так сказать. Вполне сообразуется с их характером и работой.
Глядя в окно поданной нам машины я расслабился от вида чистеньких домов, укрытых белым снегом. Просто предрождественская сказка.
В Мустоле, перед поворотом к таможне, мы довольно долго простояли, пропуская нескончаемую колонну грузовиков с российскими номерами. Устав разглядывать монотонно мельтешащие колёса, я перенёс своё внимание на обочину и присвистнул. Мои попутчики синхронно повернули голову и в один голос громко заговорили. Тут и ежу понятно, от чего они так завелись. Куда ни кинь, весь снег был испещрён фигурными потёками разной степени желтизны. Причём иногда метров на пять вглубь нетронутой целины.
«Это ж надо выдержку и здоровье иметь, чтоб такую струю выдать», — уважительно прикинул я с лёгкой долей зависти, — «Вот где пожарники должны обучение проходить, а не с пустыми шлангами по газонам безобразничать».
— Это русские водители, — взял на себя инициативу Костик, — Они не имеют никакой культуры поведения. Наши водители никогда бы себе такого в России не позволили.
— Да, правда? – я откровенно хихикнул, — Это вы напрасно так думаете. Коль сильно прижмёт, так они и не такие фантазии изобразят. Не найдя нашего русского эмжопника.
Между финнами возник азартный диалог, суть которого мне иногда прояснял Костик. Вывод у них, если изложить кратко, был замысловатый, как карданный вал. Бедные законопослушные финны не имеют рычагов давления, чтобы раз и навсегда отучить неотёсанных российских водителей. Какие надписи для них не развешивай - они их цинично игнорируют из-за своей однобокой кирилистической грамотности. И продолжают нахально засорять так бережно сохраняемую финскую природу.
Я выдвинул невинный встречный аргумент, что это, конечно, плохо, но, в конце концов, испражнения это вам не битые бутылки, или там вечный полиэтилен (которыми финны сами вовсю разбрасывают где попало), да и по весне фекалии естественным путём превратятся в удобрения. Мы их потом съедим за милую душу через разные полезные натуральные сельхозпродукты. Но это возражение было встречено в штыки и весьма решительно отвергнуто.
Они ещё немного поубеждали друг друга и вынесли окончательный вердикт. Этим безобразием должен заняться не кто иной, как лично сам господин Путин. Вместо того чтобы устанавливать свою вертикальную власть и диктатуру, он должен персонально проследить, чтобы каждый русский водитель, пересекающий границу, имел в кабине биотуалет и подробную русскую инструкцию по его использованию. За игнорирование этих правил нарушителей надо сразу отправлять в Сибирь. Там много свободного места для практического обучения. Вот тогда и наступит в Финляндии полное благолепие и невероятная чистота вокруг.
Тут уж я взбеленился и стал разбирать чухонских критиканов по высказанным пунктам:
— У нас сейчас в президентах не Путин, а Медведев...
— А разве не Путин всем руководит? Медведев у вас как английская королева...
— No comments. Теперь об установке биотуалетов в кабинах... вещь, конечно, нужная... но начните с себя. Покажите нам, отсталым, это на личном примере. В каждой финской легковой машине поставьте по биотуалету! Для начала можете устанавливать их в багажнике. Место много не займёт, а какая польза! Может заодно изобретёте вечный гибридный двигатель. Исполните мечту человечества. И будет у вас полезное применение дерьма в продвинутых дерьмовозках. — Не обращая внимания на их протесты, я продолжил: — Или оплатите установку биотуалетов из своих таможенных фондов. Жалко? Тогда введите дополнительные пошлины на ввозимые российские фекалии и на вывозимые финские. Проходит человек границу - а ему в руки слабительное и горшок. Взвесили, оценили и выписали счёт. Никто ведь и не пикнет. Поверьте. Зато клизмы в аптеках пойдут нарасхват. Или выжмите деньги из «зелёных». Борьба с загрязнениями, кажись, вообще по их части.
Костик не выдержал и категорично заявил:
— У нас везде есть туалеты. На заправках, на трассе... да везде.
— Покажи, где? – я сделал широкий взмах рукой, — Пока ехали, я не видел ни одного. А у вас очереди на границе многокилометровые... много-кило-метровые... ну и куда податься бедному водителю? Они у нас терпеливые, но на второй или третий день уже никакой терпелки не хватит. Да и сапоги народ перестал носить, как потенциальное спасение от позора. А если не можете обеспечить быстрое прохождение границы, то через каждые 100 метров поставьте биотуалет и не засоряйте себе мозги этими проблемами. Или выдавайте бесплатные памперсы водителям. А вот когда совсем жаба задушит, то смотрите прямо на дорогу и не отвлекайтесь на неизбежное.
Тут я сам развеселился от открывшихся перспектив. Только представьте себе:
Финские таможенники встречают наших водил вопросам о количестве дней пребывания в стране. Потом процедура взвешивания и специальный комп выдаёт распечатку с расчётами, в соответствии с которой каждому водителю торжественно вручают аккуратную пачку эластичных безразмерных памперсов.
Тут к бабке не ходи, но через неделю-другую та же Лаппеенранта будет всюду завалена ими как после цунами. И получит новое народное название Памперсланта, если не хуже. Восьмое отхожее чудо света.
Правительство Финляндии срочно попросит личной аудиенции у страшного и ужасного Путина. Оперативно, всего через пяток лет, российская промышленность освоит выпуск компактных отечественных дорожных биотуалетов, которые в торжественной обстановке апробирует и одобрит Президент. Модель, изящный шестиколёсный прицеп, после всенародного обсуждения, получит имя БиПутДор «Бурый медведь».
И с этого момента под угрозой штрафа начнётся его обязательное использование. Счастливым обладателям будет в качестве бонуса выдаваться бесплатная голографическая наклейка на дверь
«У вас медвежья болезнь? А у нас в дороге всё путём!»
Я не успел порадовать Костика своими компромиссными, но передовыми мыслями, что велика страна Финляндия, а обсирать её негде, как какой-то услужливый идиот притормозил, и пропустил нас. А мог бы и домой к семье спешить, как весь остальной культурный российский люд.
При входе в здание таможни Костик сделал нам ручкой и затерялся среди кабинетов.
— Куда это он? – удивлённо спросил я Василька, — Уже рванул запасаться памперсами?
— Нет, у него другие важные дела. У вас сегодня будет новый переводчик. Наш старший инспектор.
— Переводить будет ваш руководитель?
— Нет, я тоже старший инспектор.
— Не понял, но любопытно. У вас что, только младшие работой заняты?
Василёк неопределённо пожал плечами и повёл меня на второй этаж.
В допросном кабинете мой адвокат вальяжно устроился в углу на стуле и бодро шарил по Интернету в своём новеньком Sony Vaio. Он захлопнул крышку и приветливо улыбнулся:
— Как настроение?
Я грустно вздохнул и сообщил:
— Сейчас увидите сами. — Посмотрел на занятого своими делами кивалу и понял, что толмачить мне будет полная добродушная дама. Она сидела рядом с незанятым стулом и беззастенчиво меня разглядывала. Эмансипация, что с этим поделаешь.
— Мадам, — галантно произнёс я, склонив голову, — Сегодня я ваш покорный слуга в этом преснопомянутом абсурдняке. Прошу хоть не любить, но жаловать.
Она похлопала глазами и выдавила:
— Здравствуйте.
— И вам доброго здравичка. И ещё долгих лет нелёгкой жизни.
Она покивала головой и опустила глаза.
Тут встрепенулся Василёк и стал вслух зачитывать со своего компьютера. Дама, которая мне так и не представилась, медленно и неуверенно стала переводить:
— Вас заново допрашивают по подозрению в злостном подлоге бухгалтерии... и в уклонении от уплаты налогов... в особо крупных размерах. Допрос проводится на русском, но записывается на финском. Присутствуют...
— Пропускаем, я и так всех своих фигурантов вовек не забуду.
— Вы знаете свои права и обязанности?
— Регулярно информируют.
— Тогда вопрос. Когда вы были последний раз в России?
— Где-то в августе.
— Причина поездки?
— Веская. Было запланировано где-то 4 или 5 встреч.
— Какие города посещали?
— Только Санкт-Петербург.
— На чём вы ездили по России?
— На поезде до Санкт-Петербурга, там уже на машине, метро, пешком. Даже на кораблике по Неве поплавал. Назад вернулся на поезде.
Меня стала раздражать манера ведения этого допроса. Василёк, прежде чем задать очередной тупой вопрос, долго шевелил губами, считывая его из компа. Лось, пожалуй, поавантажней был. И хоть сам мог свои мысли сформулировать. Даже бесподобно завиральные.
— Расскажите подробно обо всех своих встречах и конкретных лицах, с которыми виделись.
Я вздохнул и решил обойтись без пикантных уточнений. Но в отместку я минут двадцать медленно и подробно рассказывал о состоявшихся встречах.
Василёк при этом ни на секунду не отрывался от своего компа. Ему что, подсказки там печатают, как недалёкому заокеанскому президенту, отвечающему на заранее запланированные вопросы журналистов? Но тут он видно до конца осилил родной финский шрифт, вобрал побольше воздуху в грудь и громко спросил, гордо глядя на моего адвоката:
— По чьему требованию металлоконструкции стали ввозиться к нам в Финляндию?
— Для начала не к вам, а в ЕС. И не ввозиться, а просто проезжать транзитом с перегрузкой здесь. Мне что всё рассказать заново?
— Да и очень подробно.
Я опять вздохнул и в деталях рассказал о грандиозных планах Абаса, об арендованных моей компанией трейлерах, об уже состоявшихся поставках и о последнем августовском «пропавшим» трейлере. А вот о ноябрьском «сюрпризе» я попросил поподробней меня ознакомить в силу своей полной неосведомлённости. Василёк опять быстро отключился, уткнувшись в свой экран. Интересно, зачем им вся эта хрень по десятому разу? Уж к контрабасу её точно никак не привязать. Или ребята настолько упёртые?
Я получил несколько мелких уточняющих вопросов и разрешение на перекур. Адвокат привстал и негромко сказал:
— Мы переговорим наедине после допроса.
— Хорошо.
Я накинул куртку и пошёл за Васильком. Он вывел меня на открытую пожарную лестницу второго этажа и встал рядом, зябко поёживась.
— Странно так мёрзнуть для северного человека, — сказал я без всякой задней мысли.
— Наверно это из-за хоккея. Я был защитником. Мог, наверное, стать даже знаменитым. Но мне шайба попала в лицо, и я потерял все передние зубы, — он раскрыл рот и постучал ногтем по вставным передним зубам, — А потом ещё и травмы пошли одна за другой.
— А могли быть как Павел Буре, — я как рыболов широко развёл руки.
Василёк скривился, но комментировать не стал.
Я улыбнулся приятным воспоминаниям , которые, правда, в конце нам подло испохабили чехи. Братья славяне, мать их. Но это спорт. Да и состав у чехов был тогда реально хорош. У многих до сих пор шестизначные контракты.
— Можете ещё вот эти покурить, — словно невзначай сказал Василёк, рывком выхватывая из кармана красную пачку L&M, и со значением покрутив ей перед моим носом.
— Нет, спасибо, такие не потребляю. А что сами? — но в голове явственно зазвенело предупреждение: «Моня не гордый, Моня пьет на свои».
— Я сам не курю, но на всякий случай...
— Да? Это что, вам всего одна пачка из контрабандной партии досталось? Что так мало?
— Нет-нет, — как-то даже испуганно сказал Василёк, — Эту я сам купил.
— А финских надписей что-то не видно, — мстительно сообщил я.
— Это из tax-free, — ответил он, быстро пряча пачку в карман.
Интересно, а чего он от меня ждал? Что при виде схожего орудия преступления я упаду на колени и тут же чистосердечно признаюсь ему в своей тайной деятельности? О том, как собирался подло травить доверчивое население и цинично красть деньги у финского государства? Нет, это не детский сад, это диагноз. Простота хуже воровства.
Мы молча вернулись и расселись по своим местам.
Василёк опять стал гипнотизировать свой монитор, а я уставился на весёленький календарь над его головой. Сегодня уже 26 ноября. Итого имеем, что уже двадцать первый день я тупо и бесполезно трачу своё время в этой дыре и пока не видно никакого просвета. Даже с моим новым адвокатом.
Ну, разве такую хрень разве можно оценить как мои университеты? Это же чистое попадалово на деньги, а не приобретение полезных и нужных в жизни знаний.
Тут подал голос Василёк:
— Продолжаем допрос. Что было указано в таможенных декларациях на эти грузы?
— Сэндвич-панели. Если точнее, то это Metal constructions for installation of external walls. Таможенный код 7308905900.
— Почему вы это так хорошо это помните? – одновременно торжествующе и подозрительно выдохнул Василёк.
— А вон лежит старая CMR-ка, — я показал на верхний листок из заготовленной им пачки документов, — Там именно так и написано.
Василёк покраснел и перевернул листок обратной стороной.
— А зачем вообще происходила растаможка этих металлоконструкций?
— Делалось по заказу клиента. Это и экономически более выгодно, да и давало возможность перевозить панели в арендованных шторочных трейлерах, на которых не было приспособлений для установки таможенных пломб. Про TIR Carnet вам рассказать?
— Нет. Как в Лаппеенранте происходила процедура растаможки этих металлоконструкций?
— Совершенно не знаю ваших местных особенностей. Спросите у своих коллег таможенников... или у экспедитора. Я просто по факту оплачивал произведённую ими работу. Да вам эту процедуру из окна кабинета можно было увидеть. Не тратясь, так сказать, на подошвы. Отсюда до склада всего-то сотня-другая шагов.
— А кто конкретно оплачивал таможенные платежи?
— Экспедитор, который уже потом выставлял свой сводный счёт в адрес моей компании.
— Кто оплачивал хранение, погрузочно-разгрузочные расходы и вывоз грузов?
— Моя компания по выставленным счетам.
Далее всё пошло по второму кругу, так как Василёк видно вспомнил, что ему надо забивать мои ответы в компьютер. Зато теперь это прошло довольно быстро. Как я понял, просто из-за его слабого долбления по клаве. И все мои ответы в основном не превышали трёх напечатанных им слов. Или он Ctrl+C вместе с Ctrl+V освоил?
Мой адвокат только изредка покачивал головой и ехидно усмехался.
После короткого перекура, прошедшего в обоюдном молчании, Василёк впервые проигнорировал свой комп. Он передвинул кресло и устроился точно напротив меня. Даже раздулся от значимости и стал сверлить меня особым взглядом. Не хватало только громового рыка: «В глаза смотреть!!!» и устрашающих ударов по столу. Да хотя бы ласкового поигрывания разными блестящими медицинскими инструментами с подобающими комментариями.
Что-то хило тут дело поставлено для такой передовой таможни. Или их с Лосём на одних курсах готовили? Ах, да, видно его активность сдерживает мой адвокат, который сидит за спиной. Тут в образ особо не войдёшь. Это даже мне понятно. Я широко улыбнулся и спросил:
— Ну что, на сегодня допрос закончен? А то у меня ещё запланирована важная встреча с адвокатом.
— Нет, — кирпичным голосом отозвался Василёк и стал рыться в отдельной папочке, — Теперь мне нужны только правдивые показания.
— А я и до этого их давал.
— Кто был водителем всех этих грузов?
— А разве они были не разные?
— Отвечайте на вопрос.
— Я работаю с российской транспортной компанией, а не с конкретными водителями.
— Одним водителем.
— Водитель был один и тот же?
— Да.
— Не знал.
— Почему вы лжёте?
— Я? Послушайте, а вы, садясь в поезд или автобус, первым делом что, выясняете фамилию машиниста или водителя? Зачем мне эта информация?
— Спрошу по-другому. Вы лично встречались с этим водителем? – он особо выделил «этим».
— Нет.
— И опять вы лжёте. Вы точно встречались и сейчас это напрасно скрываете.
— А с чего вы это взяли?
— У вас среди документов найдены его имя и телефон.
— Конечно, транспортники всегда присылают контактные данные водителей. На всякий случай.
— Какой?
— Вовремя не прибыл, пропал, запил, заблудился, проблемы с полицией или на таможне. Да всё, что угодно.
— Вы ему звонили?
— Нет.
— Встречались?
— Нет.
— И опять вы лжёте.
— На чём основано это обвинение?
— Сейчас увидите, — он вытащил из папочки листок с отпечатанной на принтере фотографией и положил передо мной на стол, — Узнаёте?
— Нет, никогда не видел этого человека.
— Посмотрите внимательно. Может, сознаетесь?
— Честно сознаюсь. Никогда не видел, не встречался, не разговаривал. Вот только сейчас имею честь лицезреть. Кстати, как его зовут?
— Это к делу не относится.
— Он из Новгорода или Петербурга?
— Из Выборга.
Тут я издал короткий смешок и задумчиво ляпнул:
— А вылитый Никола Питерский...
— Нет, это Алексей Устюхин.
— Хотя нет. Совсем не похож. Алексей, говорите? Хорошее имя. То-то я смотрю, что на Колю-Кувалду он никак не тянет. Это у нас боксёр один такой есть. Николай Валуев. Вот его один раз увидишь, всю жизнь будешь вспоминать. Зверь человечище. А это совершенно обычный парень. Его точно никогда не видел. Но вот этот разрез глаз...
Василёк достал из той же папки скреплённую стопочку бумаг и потряс ею в воздухе:
— А вот водитель на допросе признался, что неоднократно с вами общался и выполнял только ваши прямые поручения. Это и послужило основанием для вашего ареста.
— Что он выполнял? – я оглянулся на своего подобравшегося адвоката, — Вот дайте моему адвокату сейчас прочитать протокол его допроса, а я требую немедленной очной ставки с ним. Причём категорически требую!
Василёк аккуратно сложил все бумаги назад в папочку и невозмутимо ответил:
— Данная информация является закрытой и не будет никому предоставлена до окончания следствия. А ваш совместный допрос с водителем мы проведём только тогда, когда это потребуется следствию.
Тут мой адвокат вступил в перепалку с Васильком, но моя переводчица сидела мышкой, и только молча переводила взгляд с одного на другого.
— Что обсуждают? — не выдержал я.
— Какие-то законы.
Диспут неожиданно закончился тем, что Василёк выдвинул ящик стола, швырнул туда папку, с грохотом задвинул и закрыл ящик на ключ. Потом отвалился в кресле и злорадно сообщил исключительно мне:
— Я докажу, что вы лжёте. И это только увеличит ваше наказание.
— Как? Измените мою память? Сделаете лоботомию? Или заставите водителя врать в наглую?
— Нет, но на суде правда будет установлена.
— А вот это сомнительно. Слишком... — тут я вспомнил местного судью и уже менее уверенно закончил, — ... это слишком сильно притянуто за уши.
Василёк презрительно хмыкнул и откатился к компьютеру. Видно, ещё не всё дочитал. И точно:
— В инвойсе покупателем указана компания Merton Invest Ltd. Какие у вас отношения с этой компанией?
— Никаких. Я работал только с транзитными складами в Нидерландах и Дании. А они уже работали напрямую с покупателем. Пошлите им запросы. Все их координаты у вас есть. Ответ получите за один день.
— Мы сами решим, что нам делать... Вас не удивляет адрес покупателя: Ajeltake Road, Ajeltake Island, Majuro, MH96960, Marshall Islands?
— А почему он меня должен удивлять?
Василёк загадочно улыбнулся, но, бросив взгляд на экран, промолчал и стал мучить колёсико мыши.
— Нам надо повторить ряд вопросов и внести их в протокол.
Так я и знал. Оно отвлеклось, увлеклось. И забыло про шпаргалку, положившись на авось.
Дальше последовала долгая и нудная игра в совершенно дебильную таможенную викторину «Кто? Когда? Почему?», причём по совершенно никак не связанным документам из разных поставок сэндвич-панелей. Только вот о самой последней поставке следак опять предпочёл отделаться таинственным молчанием. Цель всех этих вопросов вещь, может, конечно, нужная и важная, если не считать того, что в каждом документе уже давно умными людьми заложены однозначные ответы на любой из них.
Самое интересное, что сами документы он мне не показывал, а требовал по памяти вспомнить содержимое. По памяти! Монотонность этой однотипности усыпляла:
— Международная товарно-транспортная накладная CMR номер 0812476, приложение 6, документ 1/18. Какие компании указаны в пунктах 3, 23, 24? Расскажите, кто и на каких основаниях их включил в документ?
Ну, каковы вопросы, таковы были и малоразличимые ответы: «Не знаю», «Не помню» и «Посмотрите в самом документе».
Василёк, видно из вредности, мои ответы теперь печатал медленно, мучительно выискивая нужные буквы. Чтобы совсем не отключиться, я рывками, в такт его ударам, в постоянно появляющихся паузах, бубнил себе под нос собственную тему на древний шлягер:
Барабан был пьян,
И трубач хоть плачь,
А солист под свист
Лабал левый твист...
Наконец Василёк угомонился и сообщил, что допрос закончен. Но тут он явно недооценил моего адвоката. Тот откашлялся, встал и стал мерить комнату семенящими шажками. Василёк даже не посмел пикнуть, напряжённо следя за его перемещениями.
— Прошу обязательно внести в протокол следующие вопросы, — он внимательно посмотрел на Василька, и тот послушно склонился над клавиатурой, — Сколько транзитных грузов обслуживает ваша компания в год?
— Точно не помню, но в этом году уже было обслужено более 150 разных грузов.
— Сколько полных комплектов документов требует обслуживание этих грузов?
— Как минимум в два раза больше, если не считать сопутствующего документооборота.
— Каким образом поступают указания из России: по телефону, по факсу или по электронной почте?
— Именно так и поступают. Еще очень активно используются «скальп» и «аська», то есть Skype и ICQ.
— Связываетесь ли вы с клиентами этими же способами?
— Да.
— Теперь технический вопрос. Эти элементы, которые поступали на склад финского экспедитора... это здесь, недалеко от таможни... они хранились под открытым небом?
Мысль была заложена весьма любопытная, но я, вздохнув, честно ответил:
— Я не знаю, так как никогда на этом складе не был, а такой информации, к сожалению, ни разу не запрашивал.
— Как происходила разгрузка и погрузка на складе финского экспедитора?
— Действительно не знаю, — мне вдруг стало обидно, что я сейчас ничем не могу подсобить своему адвокату, — Поступала только самая необходимая информация: груз прибыл; груз растаможен; груз готов к отправке. Дальше готовилась инструкция для документов по доставке в дальнейший пункт назначения.
— Когда вы начали заниматься логистическими операциями?
— Ещё с прошлого века.
— А вы хоть раз встречались с такими ситуациями, что россияне используют или работают с off-shore companies, зарегистрированными в экзотических странах?
— Думаю, не ошибусь, если скажу, что 90, а то и все 100 процентов приличных российских компаний имеют свои офшоры... или хоть раз их использовали... или постоянно работают через офшоры. Да, а под офшорами я понимаю все компании с льготным налогообложением или ежегодными фиксированными государственными пошлинами. А вот насчёт стран их регистраций... то тут выбор чрезвычайно широк. А их активное применение или использование происходит из-за российских реалий. Это надо пояснять?
— Нет. Значит уже это явилось причиной, что Majuro не вызвало у вас никаких подозрений?
— Именно так. Мне что Marshall Islands , что BVI или иной другой «налоговый рай» (tax heaven) и прочие «налоговые гавани». Могу привести конкретные примеры о крупнейших российских...
— Не стоит, — адвокат бросил ехидный взгляд на Василька, — Этого вполне достаточно. Теперь последний вопрос. В решении об аресте указано, что о вашем здоровье охрана заботится хорошо. Это так?
— Ну... они иногда выдают таблетки, которые я с собой взял. И это всё, чего от них можно добиться.
— Есть ли необходимость посещения кардиолога?
— Пока такой особой необходимости нет. В ближайшие дни меня вроде как могут перевести в приличную тюрьму. Так что дотерплю. А там уж видно будет.
Адвокат ободряюще улыбнулся и сообщил:
— У меня всё.
Василёк достучал последнюю информацию и распечатал протокол. Мне его прочитали, адвокат сделал пару замечаний, и перепечатанный отредактированный лист был скреплён подписями присутствующих.
— Очередной сеанс прикладной хиромантии , — бубнил я себе под нос, оставляя свои закорючки на каждой странице, — Интересно, какая сволочь приложила к этому свою руку?
Адвокат с сочувствием посмотрел на меня и спросил:
— Мы поговорим здесь?
— Нет, — тут я был категоричен. Вид этой комнаты мне просто противен, да и курить хотелось страшно.
— А, понимаю, — он внимательно осмотрел стены, — понимаю... bugs... жучки... и прочие неприятные насекомые.
Я не стал его переубеждать. От этих ребят любых пакостей можно ждать. Совершенно некстати вспомнилось, что He's bugs также означает чокнутый. Скоро точно таким стану от переизбытка плодящихся тараканов в голове.
Мы всей толпой вышли на площадку пожарной лестницы. Таможенники вежливо попрощались, спустились вниз по металлической лестнице, и разошлись, оставив внизу одного Василька сторожить единственный путь к бегству.
Я повернулся к адвокату:
— Тони, какое мнение о допросе?
— Ощущение, что они вслепую пытаются хоть что-то нащупать. Им подходит даже любой негативный фон, который они будут пользовать как почти circumstantial evidence (косвенные улики).
— А что насчёт допроса водителя и его заявления, о которых говорил следователь?
— Ну что тут сказать... хотя нам лучше вообще не касаться этой темы... he's bluffing you into null. Это понятно?
— В России обычно говорят, что следак берёт на пушку.
— Возможно. Но для суда даже таких показаний водителя было бы достаточно, чтобы засадить вас на долгие годы.
— Значит это блеф?
— 99.9%.
— Спасибо, утешили. Я больше всего боялся, что это какая-нибудь форма... pre-trial cooperation (досудебного соглашения), или как тут у вас эта процедура называется?
— Нет, у нас это пока официально не практикуется.
— Тогда легче.
Адвокат подробно рассказал о том количестве бумаг, которые были им направлены в разные инстанции. При этом он не преминул посетовать на чудовищную бюрократию, которая досталась бедной Финляндии в наследство от Российской империи.
— Бюрократия есть не господство канцелярии, а навязываемая народу любовь к порядку, — назидательно сообщил я и чуть не расхохотался, глядя на его вытянувшееся лицо. И сразу добавил, — Шутка. Это постоянно растущий социальный паразит.
Тони покачал головой:
— На суде так не стоит шутить. Пожалуйста.
— Не буду. Готов молчать как русский партизан... тьфу... то есть буду нем как могила... I’ll be as silent as the grave. I swear it.
— Тогда поговорим о вашем здоровье. Каково реальное состояние?
— Отвратительное. Много курю, мало двигаюсь. Целый день в прокуренной камере. Сплю на бетонной плите. Матрас очень тонкий. Камера не убирается. Мне самому её убрать нечем. Из имеющихся приспособлений в наличие только расчёска.
— Это плохо, но понятно. Как самочувствие?
— Болит желудок. Очень хочется есть. Правда, может сегодня нормально поем, если этот клей засохнет.
— Какой клей?
— Да как-то странно починили мои челюсти. Вместо снятой эластичной подложки мне выдали клей. А он никак не засыхает, — я пошевелил челюстями, — И я не очень комфортно себя чувствую. Они как дельфины плавают. И вкус ещё тот.
— Я поговорю со следователем.
— Хорошо. Уточните у него, можно ли как-нибудь решить вопрос с водой. Из крана течёт очень вонючая.
Адвокат кивнул и спустился к Васильку. Они мирно побеседовали, и Тони помахал мне рукой на прощание. Я вяло помахал в ответ и загасил сигарету. Пока я спускался, мой адвокат успел сесть в машину, игриво помигать фарами своей спортивной машины и умчаться к тёплому и сытному семейному очагу. А что мне остаётся? Только завидовать, как вечно занятый товарищ Сталин любвеобильному Рокоссовскому.
Я горько сплюнул и поплёлся за Васильком к его машине.
Результат разговора адвоката со следователем превзошёл мои самые смелые ожидания. Через полчаса после водворения в камеру появился вертухай с пакетом, набитым минералкой разных сортов, сахаром и двумя коробками чая в пакетиках.
Потом, через несколько минут, вертухай вернулся и протянул мне листок и авторучку:
— Распишитесь... вот здесь и здесь.
— Что это?
— Отчёт. Здесь количество денег, снятых с вашей карточки... здесь чек магазина... здесь наличный остаток. Можете проверить.
— Верю на слово, — я быстро расписался и, придав голосу барскую уверенность, заявил, — Мне следователь обещал, что я могу кипяток получать в любое время.
В глазах вертухая мелькнул огонёк сомнения, но я медленно достал из пакета коробку чая и показал ему. Для пущей убедительности добавил:
— Посмотрите чек, там ещё и сахар следователь купил.
Вертухай помялся и выдавил:
— Мы вам скажем, когда будем себе чай готовить.
— Спасибо, — я постарался дружески улыбнуться, — надеюсь, не только five o'clock.
Вертухай неопределённо мотнул головой и закрыл дверь.
— Живём, братва, — сообщил я своим настенным сокамерникам, — Кажись, не переиграл и это квази-чела убедил... этак в самую плепорцию. Бухла вдоволь, а сейчас и хавку поимеем. А потом и для сугреву нам вертухай притаранит стаканчик-другой.
Потирая руки, я стал разглядывать наставленную мне за день еду.
— Что послало государство заблудшей овечке? — промурлыкал я, оценивая беспорядочное нагромождение одноразовых упаковок. — Не спеши, — тут же остановил я себя, — Гигиена в первую очередь. Да и не налегай особо. Говорят, с голодухи можно на понос изойти или вообще дуба дать, застряв над унитазом. А пока для поднятия аппетита уберём всё лишнее, и тогда будет нам настоящее искусство, как говаривали знатные камнетёсы Микель и Анджело в одном лице . Вот тогда и для утробы наступит сплошной праздник.
Я сходил, взял чёрный пакет для мусора, который валялся у дверей и стал в него сбрасывать малоэстетичную еду, приговаривая, как заправский street rapper (уличный рэпер):
— Кашу спишем в парашу... что заплесневело, туда же полетело... а вот повара за это, — я повертел в руках странное рыжеватое блюдо, затвердевшее как бетон, — Кастрировать и зимой, и летом... как beef a la Stroganoff... из разных gavnoff. Так, кончаем веселиться, ищем, что пригодится... молоко оставим, оно хоть и свинское да финское, никогда не скисает – бичам жизнь спасает. Знать бы, правда, из каких коров его доят для правильных пацанов? Что тут в упаковке кроме морковки? Ну, это и меня переживёт – консерванты всем в рот... а вот хлебом западло бросаться – можно и нарваться. Пусть себе сухареет – вертухай охренеет.
Я оглядел дело рук своих и остался доволен. Накрыть поляну получилось достойно. Два небольших пакета молока, стопка из десятка мелких расфасовок маргарина, горка хлеба, аккуратно разложенная на туалетной бумаге, несколько ломтиков сыра и, как главное украшение, две нераспечатанных упаковки моих обедов. Холодные, но к этому нам не привыкать.
— С голодухи грызут слухи, — провозгласил я громко, — А сытое брюхо к туфте глухо.
И тут только заметил, что меня заносит в совершенно неуёмное рифмоплётство. Пора начинать себя контролировать. А то, чего доброго, в местную дурку отправят щебетать, слухачи малограмотные. Не верю, что среди них найдётся хоть один взыскательный любитель изящной российской словесности. Я погрозил двери пальцем и стал готовиться к долгожданной трапезе. По очереди сорвал плёнку с обеденных подносиков. Вдохнул. Зажмурился от предвкушения и зацепил гнущейся вилкой особо приглянувшуюся миниатюрную котлетку. На вид она была изумительно хороша.
Только вот опять подвел заморский клей. При первом же укусе он стремительно выдавился из-под челюстей и по-хозяйски заполнил весь рот.
Дальнейшее лучше не вспоминать. Удивительно только что охранники так и не слетелись на мои вопли и грохот. Горячего чая я от них так и не дождался.
Утром, ещё до прихода вертухая с завтраком, я кое-как убрал мокрой туалетной бумагой подсохшие подтёки с пола, со стен и даже с двери. Нечего сор из избы выносить. У нас, у русских, собственная гордость. На вертухаев смотрим свысока. Конечно, лучше бы ещё и издалека.
С холодной ненавистью я побуравил глазами челюсти, так и оставшиеся с вечера лежать между рассыпавшимися кусками хлеба. Надо что-то делать, и делать это быстро. Иначе местные археологи вскоре обнаружат мою минеральную мумию. Вот радости будет некоторым!
Я повертел в руках пустой тюбик и мысленно пожелал новых, досель неиспробованных наслаждений некоторым представителям ирландского народца, а особо их предкам. Шутники на финском рынке. Спасибо за дерьмо со вкусом клубники. Везёт им, что аборигены тут долго распробывают, а ещё дольше думают, облапошили их, или они сами виноваты, что неправильно прочитали инструкцию. Видно, потому её и не прикладывают.
Довольный Василёк проявился после обеда.
Он с порога сделал приглашающий жест рукой и сообщил:
— Добрый день. Собирайтесь и пошли. Проведём короткий допрос. Надо кое-что уточнить и дополнить.
— Нет, — по контрасту с ним я был зол и хмур, — Мне нужен протезист. Не тот old fart (старпёр), что был в прошлый раз, а реальный протезист.
Василёк озадаченно подумал и уже подозрительно спросил:
— А кто такой fart?
Меня так и подмывало сообщить «You old fart!», но решил не усугублять, а то вдруг этот хоккеист засомневается и полезет искать перевод, а значение «ты придурок» ему может сильно не понравиться.
— Это другое значение old man, — быстро сообщил я и не очень покривил душой. Ведь что старик, что старый пердун вроде как физиологически взаимосвязаны друг с другом.
— Хорошо, я закажу вам протезиста на ближайшее время. Может это и к лучшему. У меня сегодня очень много работы. Значит, встретимся завтра с утра. Договорились?
— Договорились.
— А ваш адвокат будет? — в его голосе прорезалась настороженность.
— А он нужен?
— Нет, мы просто уточним вопросы, которые уже поднимали раньше.
— Значит, обойдёмся без него.
— Вот и хорошо, — Василёк опять засветился улыбкой и игриво добавил, — Очень надеюсь, что вы завтра ничего не будете от меня скрывать.
— Вали отсюда, пока я добрый, — по-русски парировал я и добавил для понимания, — Не буду я ничего скрывать. Получите свою naked truth (голую правду). Но если протезист мне не поможет в течение ближайших дней, то я объявлю забастовку. На полном серьёзе.
Василёк покивал головой и ретировался. А я опять завалился на свою бетонную плиту. Надо экономить силы, пока не станет доступна калорийная пища так необходимая для начала встречных активных действий. И встряска для моих оголодавших мозгов. А то они сейчас возбуждаются только от запахов еды.
— Что-то у вас в камере грязно, — удивил меня Василёк на следующее утро, — Отказываетесь от уборки?
— Я? Это что, шутка?
— Да нет, не шутка. Здесь очень пыльно, — он показал на клубки пыли, разогнанные мною по углам камеры.
— И накурено, — в тон ему продолжил я, — Да и вообще это место более подходит только для local vagabonds (местных бродяг), а не нормальных людей. Особое вам спасибо за это.
— Будете говорить правду, это сразу закончится.
— Эй, турмалай, кончай свой вайлалай, — съязвил я по-русски, намекая на изрядно доставшее меня, его why lie (почему лжёте), — От вашей правды Сибирью пахнет.
— Нет, вас сразу направят в тюрьму города Миккели. Надолго. Но там нет медведей и тех страшных морозов.
— The hell with you (Да будь ты неладен)! – я даже сплюнул от такой прямолинейной наглости, — А что, местный суд уже вообще не имеет своего мнения?
— Имеет, но он будет опираться на наши неопровержимые доказательства.
— Засунь себе свои irrefutable proofs в зад, но чтоб упёрлось в глотку, — вежливо сообщил я ему на смеси двух языков, — Э-э-э... так в России оценивают неподтверждённые обвинения. Означает что-то вроде don't count your chicken before they are hatched (цыплят по осени считают).
Василёк насупился и замолчал.
— А кто вообще убирает камеры? — спохватился я.
— Есть специальная фирма, у которой заключён контракт с тюрьмой.
— А где они? Я здесь уже больше трёх недель, но ни разу никого не видел.
— Я спрошу у охраны.
— Буду очень благодарен, — я поддёрнул джинсы и решительно заявил, — Я готов. В Мустолу едем?
— Да.
Значит, опять меня повезут в змеиное гнездо восточных финских таможенников.
Подъём на второй этаж таможни дался мне неожиданно тяжело. Что-то меня стало штормить. Приходилось крепко цепляться за перила, дабы не сверзиться. Да и сиплое дыхание не придавало никакой уверенности за своё здоровье. Надо поменьше курить и тщательнее подбирать доступное топливо для организма. А то точно допросы скоро будут в камере проводить, а в задницу шланг загонят для принудительной подкормки. Из человеколюбия. Вот это будет действительно номер.
В допросной всё было по-прежнему. И даже лица чухонской национальности, только эти вроде пока не совсем знакомые.
— Добрый день. Кто сегодня моим переводчиком служит? — спросил я громко.
Кивала промолчал, но откликнулось пухлое коротко стриженое существо в бесформенной одежде, которое при близком рассмотрении больше тянуло на раскормленного мужика, чем на представителя прекрасного пола:
— Я буду вам сегодня делать... допрос следователя.
— Опс, что вы мне будете сегодня делать? А, вы тоже из таможни? – догадавшись, уже почти утвердительно закончил я.
— Да, я заниматься грузами, но меня сегодня... позвонили.
— Этот следозвон? Он такой... ему бы только людей от работы... вызванивать.
После мучительных раздумий я решил, что это всё-таки дама неопределённого, но явно допенсионного возраста. Вроде вон и остатки маникюра проглядывают на руках, покрытых тёмными мозолями. Хотя может оно свои ручищи просто совало куда не следует. Вот и отметилось. Кому как нравится... любимое дело делать.
Василёк утонул в компьютере и сосредоточенно почёсывал кончик носа. Кивала что-то быстро писал, изредка заглядывая в разложенные бумажки. Просто рабочая обстановка, а не допрос. Хорошо, что уже офисная мелочь под ногами не путается. Явно мои посещения становятся routine или, если уж более приземлённо, то fall into a rut. Сплошной рутиной.
А дальше начался тихий кошмар. Переводческие таланты существа превзошли все мои первичные опасения. Это было невероятно, но оно, с самого начала запутавшись в дебрях русских слов, склонений и спряжений, перешло на употребление одних только глаголов настоящего времени, оставляя мне додумывать остальное .
Но ни в какие ворота это не лезет. Сначала я честно пытался уловить хоть какой-то смысл, потом стал отделываться неопределённым мычанием. И нормальненько так пошло.
Сегодняшний допрос был посвящён разбору и подтверждению достоверности всех имеющихся документов, сопровождавших первые три поставки сэндвич-панелей. Всё это можно было сделать за четверть часа, если документы разложить по порядку, а не выискивать их в бесформенной куче. Занятие со всех сторон бесполезное и утомительное.
— Может, сделаем перерыв? — напрямую спросил я Василька часа через полтора, — Потом продолжим и дальше впустую тратить наше время (waste our time).
Он, как мне показалось, также облегчённо вздохнул и быстро собрался. Мы устроились на открытой площадке пожарной лестницы. Я не выдержал и спросил:
— А зачем это всё надо?
— Это часть расследования.
— А почему было не разобрать документы заранее?
— А кто этим будет заниматься? — резонно парировал Василёк, — У меня полно своих дел. А наш технический отдел просто распечатал все документы из вашего компьютера и передал нам.
— Зачем?
— Такая процедура. А вдруг вы в компьютере храните скрытые или секретные файлы?
Я булькнул и заинтересованно спросил:
— Так значит скрытые или секретные файлы они бы точно распечатали?
— Конечно, — тон не оставлял никаких сомнений в его серьёзности.
— Понимаю, — я уже еле сдерживался, — Ваши extraordinary advanced users (сверх-продвинутые пользователи) видно далеко зашли. Завидую. В России про таких говорят... лёгкость в мыслях необыкновенная... даже не знаю, как перевести. Ушлые ребята и, наверно, большую зарплату за это получают?
Василёк помолчал и выдал странный аргумент:
— Да, они большие деньги получают. Поэтому у нас нет коррупции.
Теперь надолго замолчал уже я, переваривая эту последнюю сентенцию и пытаясь увязать её с ранее сказанным.
— Скучно тут у вас. Нет коррупции, одна сплошная демократия и порядок, — я вздохнул и добавил по-русски, — Уеду я от вас, противные.
— Да-да, — оживился Василёк, — Демократия у нас с 1906 года. Одна из старейших в Европе.
— Это и заметно, — я натужно пытался вспомнить, как наиболее вежливо звучит слово дряхлый, но кроме клячи (decrepit horse) ничего в гудящую голову не лезло. Зато вспомнился фильм про американский танцевальный марафон «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» . Но Василька этим не убедишь. Да и не похож он на любителя старого кино, как, впрочем, и я на пропагандиста-проповедника.
— Да, у нас настоящая демократия, — голос Василька стал хрустальным от переполнявших его чувств, — Это великое достижение нашего народа.
— Молодцы, поздравляю. Особо если учесть, что вы совершенно бескровно получили свою демократию ещё в составе царской России. И создали нормальное такое полицейское государство.
— Царь тогда испугался. Он знал, что мы истребим всю вашу красную армию... — безапелляционно отпарировал этот знаток родной истории, — ... флот, КГБ, полицию...
— ... and Cosmic Forces (Космические Силы), — в тон ему продолжил я.
— Да, — запальчиво продолжил он, — Всех... оккупантов нашей земли.
— Это интересно услышать. Особенно от человека с кровью чуди или вепсов, которые пришли сюда чуть ли не с самых Уральских гор.
— Каких гор?
— Ural Mountains.
— У нас таких гор нет... min; olen suomalainen (я финн)!!!
Ну, финн, так финн. Но не надо по этому поводу так громко взвизгивать. Я вздохнул, но весь мой порыв уже прошёл. Не потому, что он меня убедил, а потому, что я иссяк.
— Тогда лучше вернёмся к коррупции.
— У нас её нет.
— А вот в Советском Союзе говорили, что у нас секса нет.
— Как это нет?
— Конечно, есть... то есть был... и весьма регулярный... на каждом углу. Но вот тогда именно так говорили. Любовь есть, а секса нет. По-русски это звучит так: «У кого что болит, тот о том и говорит».
— Но у нас действительно нет коррупции.
— На 100% уверены?
— Да.
— Поражаюсь вашей уверенности. Тогда зачем вы все о ней постоянно говорите?
— Она есть в России.
— Вы уверены?
— Да.
— Значит, вы нам просто завидуете.
— Нет. Конечно, нет.
— Вот это меня ещё больше в этом убеждает. Иначе бы просто игнорировали. Люди обсуждают только те темы, которые им интересны. Вот в Германии, например, все очень озабочены ростом коррупции среди своих госслужащих.
— Ну... это же Германия. Там много этих... — Василёк посопел носом и внезапно спросил, — А я на кого похож?
Я еле поймал уже готовое вырваться сравнение с некоторыми представителями животного мира, но нейтрально произнёс:
— На чистокровного эстонца. Нет, правда. У меня есть в Хельсинки пара знакомых эстонцев... а если с вами сравнить, то просто одно лицо. Близнецы, — я решил, что не особо переборщу и добавил, — Этакий настоящий северный эстонский тип викинга.
— Я... я... — он побагровел, но так и не нашёл слов, чтобы достойно ответить на такой коварный выпад.
Я даже пожалел, что сдержал свой первый порыв, но постарался мягко загладить столь неудачный пример:
— Эсты, чудь, балты... у вас у всех одни корни. Финно-угорские из далёкого российского предгорья. По-русски zakholustie. А вы типичный представитель. Коренное население, — тут, не подумав, совсем неудачно использовал aboriginal population, от чего Василька зверски перекосило, но я быстро закончил, — Совершенно не вижу никаких признаков монголоидной или негроидной расы. Нормальное такое лицо. Белое северное.
Это его окончательно добило. Он выразительно посмотрел на мою почти до фильтра докуренную сигарету и кивнул на дверь. Терпение даже доброго следователя всё же не безгранично. Зря он так, у него действительно просто семейное сходство с нынешним эстонским президентом - такой же улыбчивый клоун, только без бабочки. Или его хоккейная шайба так преобразила? Интересно, а пробив зубы, как далеко она продвинулась? И было ли кроме зубов там хоть какое-то препятствие?
За последующие три четверти часа мы, худо-бедно покончили со всеми документами по первым трём поставкам. Василёк расщедрился и сгонял кивалу за кофе. Я набухал себе полчашки сахару и блаженно расслабился. Жизненная сила потекла к желудку.
Василёк весь подобрался и задушевно спросил:
— А откуда у вас фотографии панелей, если вы их ни разу не видели? Скажете правду?
— Конечно, скажу, — также добродушно улыбаясь, ответил я, хотя в голове, перебивая друг друга, боролись две разномастные фразы «враги подбросили» и «чем ближе знакомишься с таможенниками, тем больше любишь гаишников». Но сдержался и сказал правду: — Датчане просили, когда трейлер у них в порту пропал. Вот мне их и прислали, а я сразу переслал. А груза я так ни разу и не видел вживую.
— Опять ведь врёте, — устало констатировал Василёк, — Вы специально ездили в Россию на завод и сами сделали эти фотографии. А на допросе говорили, что посещали только Петербург. Врёте и врёте. А мне обещали...
— Делать мне больше нечего, как по Новгороду шляться, — огрызнулся я, — У вас там спецы по компам крутые, вот пусть они вам скажут, когда и кем были сделаны фотографии. Да, у меня должна остаться мыльная переписка, где я сначала прошу прислать эти снимки, а потом их получаю.
— И опять врёте, — уже меланхолично повторил Василёк и картинно вздохнул, — Когда же начнёте говорить мне правду?
Я допил кофе и отставил чашку.
— «Правда» - центральная газета Коммунистической партии Российской Федерации. Вот и читайте её себе на здоровье. А я не лгу, не вру, не брешу и туфту не гоню. Можно ещё чашечку кофе?
Василёк благосклонно кивнул. Воцарилось молчание, прерываемое моим прихлёбыванием. Я закончил и осведомился, пользуясь тем, что моё толмачашее существо уже впало в полную прострацию: — Если добавки не будет, то я готов вернуться в камеру и отдохнуть перед выходными. А то от ваших стульев моё седло уже стало таким же плоским, как и извилины у некоторых.
— Последний вопрос для протокола.
— Это откровенно радует.
— Как давно вы стали заниматься контрабандой?
Очень хотелось ответить особо жизнеутверждающе, но опять перебрав варианты «с голодного детства», «уже и забыл», «это тяжелое наследие коммунизма», «понимаете, всё началось с Горби...», я остановился на нейтральном:
— Ни я, ни моя компания никогда не занимались контрабандой. Не имел я о ней никакого понятия, а если бы узнал, то естественно... правда тут вся моя злоба вылилась в это змеиное ессессвенно, — ... поступил бы в рамках демократической законности, но только нашими авторитарными методами.
— И опять врёте, — подвёл черту Василёк, — Сейчас распечатаю протокол, и мы все его подпишем.
«Сам дурак», — мысленно окрысился я, — «Заладил как попка одно и то же. Придумал бы что-нибудь новенькое, инвалид хоккейный».
Пока печатался протокол я никак не мог отделаться от прилипшей жужжалки .
Вдруг меня просто пот пробил. Я посмотрел на лежащий передо мной листок, на котором я машинально записывал звучащую цифирь, и зловеще спросил: — А не поможете мне разъяснить это несоответствие, господин правдолюбец?
— Какое?
— Арифметическое. 14 июля в Данию ушла сдвоенная поставка, правильно?
— Да.
— А как оказалось, что тут на складе потеряли 6 блоков панелей из 16?
— Где? – Василёк стал лихорадочно просматривать CMR-ки.
— И средний вес панелей «похудел» на полтонны. Могу точно рассчитать, если дадите документы.
Василёк вдруг дёрнулся, сложил документы и отчеканил:
— Этот вопрос следствие не интересует. Пусть в России правильные весы себе установят. На сегодня допрос окончен. Подпишите протокол.
Все выходные я пролежал пластом и только мечтал, чтобы на нас, наконец, сбросили атомную бомбу. Или хотя бы нейтронную, если кому-то этих строений станет жалко. Контингент всё шёл какой-то особо вонючий и крикливый. Может на воле мясо со страшной скидкой стали давать? Или местные умельцы цистерну палёной водки в наглую протащили, пока тут половина управления со мной торчит и глюки ловит?
Я даже формулу вывел. Не хуже, чем у курчавого Альбертика:
Провинция (км2) : [Вино (л) ± кал2(т)] = 1 провинциал
Состояние моё всё ближе стало подходить к критическому. То я впадал в тупое безразличие, то начинал с интересом наблюдать за странным поведением стен. Как часто язвительно говаривал один мой знакомый, хоть и совсем по другому поводу: «Выходные явно не пошли тебе на пользу».
Единственная радостная весть поступила ближе к обеду понедельника. Вертухай долго боролся с запорами, а пробившись, устало сказал:
— Там двое следователей приехали. Вас в больницу сейчас повезут.
— Знаю. Пешком я тут только на суд хожу.
Я сполз со своей плиты, восстановил пошатнувшееся равновесие и медленно побрёл за вертухаем. Меня встретили два индивидуума. Один хмурый, второй весёлый. Я присмотрелся. Хмурого я точно никогда не видел, а вот Живчик у меня на суде выступал. Точно, он что-то вроде первого зама у местного таможенного бугра.
— Добрый день, — по привычке проговорил я по-русски.
Оба покивали головой, но промолчали. Интересное кино.
— Do you speak English?
Оба опять покивали головой, но опять промолчали. Болванчики чухонские. Я решил продолжить эксперимент и, поколебавшись, не очень уверенно выдал: — Sprechen sie Deutsch? Anyone speak German?
Тот же результат. Кивательная тишина. Я для очистки совести собрал остатки из советского немецкого: — H;nde hoch! Nicht schie;en! (Руки вверх! Не стрелять!).
Улыбка у живчика слегка потускнела, но в кивании никаких особых изменений не произошло. У меня на языке вертелось детское игривое:
Дойчланд марширен, зольдат унд официрен.
Руссиш Москау херр капитулирен.
Но за аутентичность этого текста с немецким оригиналом я бы и гроша ломанного не дал . Значит, надо заканчивать лингвистические выверты. С остальными языками будет хоть и дольше, но значительно хуже. Я забрал у вертухая куртку, кое-как вставил ремень в джинсы и кивнул своим сопровождающим на дверь.
Мы с полчаса колесили по таким странным загородным местам, что я даже забеспокоился. В Лапенрантовке со всеми окрестностями едва наберётся 60 тысяч жителей, а мы уже несколько десятков километров накрутили. Или у обоих географический кретинизм, или они на свой навигатор не с той стороны смотрят? Хотя вряд ли. Он ещё постоянно что-то лопочет, хоть и негромко.
А может они просто решили втихаря отвезти меня в лесную глушь к какой-нибудь местной знахарке? Ну там, нелегальное заклятие с закреплением на предмет проращивания парадентозно модифицированных молочных зубов или вообще наговор на сушёном мухоморе для порчи моих показаний?
Да нет, вроде в цивилизацию заехали. Мы остановились на парковке перед вполне современным зданием. Я повертел головой. Оригинально. Больница в лесу. Двухэтажная, хоть и немного странная. Имеется только одна просека, она же подъездная дорожка. Но запарковано здесь всего две машины. На лыжах что ли сюда остальные добираются?
Заборов нигде не видно. Значит не психушка и не тюремный лазарет. Это обнадёживает. Может здесь и инновационный протезист случайно затесался? Бывают же чудеса на бело-синем финском свете.
Я вышел, увидел урну с пепельницей, достал сигарету и покрутил ей в воздухе. Сопровождающие синхронно закивали. Дожили. Хоть цирковой номер создавай «Злостный контрабандист и группа дрессированных таможенников». Даже без репетиций с аншлагом на бис пойдёт, челюсть в залог ставлю. Я неторопливо покурил, поглядывая вокруг. Народу нет, но это и не удивительно для такого расположения. Но свет в окнах горит, видно именно там вся хуторянская живность попряталась. А вокруг действительно красиво. Заснеженные ёлки, нетронутые сугробы.
Прямо летняя резиденция Joulupukki – местного Санта-Клауса. Хоть Йоулупукки и означает рождественский козёл, но мне больше нравится ёлка пукает. Как-то роднее и ближе к теряющей последнюю невинность матушке-природе. Как в подтверждение моих слов один из таможенных големов довольно громко подпустил. Но здесь это в порядке вещей, и никто на это не обращает никакого внимания. Что естественно, то не постыдно , как говаривал наставник Нерона. Значит, порадуемся, что это пока сольное, а не хоровое выступление.
Я сделал последнюю затяжку и пальцами изобразил ходьбу. Оба моих голема кивнули и двинулись к входной двери. С такими темпами мы быстро освоим азбуку глухонемых.
Через узкий тамбур мы прошли в обширный светлый холл с полностью застеклённой противоположной стеной. Не, ну ни фига себе! С другой стороны, буквально в нескольких десятках метров от нашей больницы, отделённый небольшой группой деревьев, стоял торговый центр из точно такого же кирпича и даже сходной архитектуры. И там деловито сновал народ. Мои големы явно перестраховались и привезли меня лесными тропами к чёрному входу.
Я плюхнулся в кресло и стал наблюдать за их переговорами у регистрационной стойки. Через несколько минут ко мне подкатил Хмурый и стал настойчиво подсовывать какой-то многостраничный бланк.
— А вам мой хрен не горчит? – тоном заботливого хлебосольного хозяина осведомился я, отпихивая от себя листки, — Сами заполняйте, раз сюда привезли. Лоботрясы моноязычные. А то, ишь какой экономный выискался. Не оскудеет рука дающего, уж тем более у вашей таможни загребущей. Ей и так за очень многое придётся мне платить - не переплатить. Я ещё раз отрицательно покачал головой и утомлённо прикрыл глаза. Шли бы они космическим строем в свой материнский звездолёт, раз такие крохоборы с сексуально-вербальными проблемами.
Таможенники пристроились рядом со мной вокруг низенького столика. Еле скрывая улыбку, я стал прислушиваться к их переругиванию и непрекращающемуся обзвону коллег с уточнением, что и в какую графу надо вписывать. Ну, какой телевизор сможет мне заменить такое наслаждение? Наконец они завершили и ушли утрясать свои вопросы с медсестрой. Я открыл глаза и стал рассматривать пейзаж. Любопытно, конечно, но моё циничное восприятие жизни сразу зашевелилось разрастающимся червячком сомнения.
Если со стороны rear yard (заднего двора) больница выглядела довольно презентабельно, то по сравнению с торговым центром она очень сильно проигрывала и напоминала бедного родственничка-приживалу. И дело даже не в яркой рекламе, которой был обвешан торговый центр. Оба здания строились явно по проекту одной и той же архитектурной шарашки, но дом торгашей был явно перегружен ненужными излишествами и непонятными примыкающими строениями. Явно попахивает нецелевым использованием губернских средств. Может в этом и кроется причина такой удалённости от самой Лапенрантовки?
Совершенно не удивлюсь, если здесь обнаружится чья-то скромная берлога (а то и не одна), преподнесённая как творческий полёт передовой инженерной мысли и задекларированная под подсобное помещение очень важного назначения.
— Здесь хозяин тайга и медведь прокурор, — назидательно сообщил я сам себе, — Хотя не совсем так. Здесь хозяева границы сами себе однояйцевые судьи с прокурорами. Так-то оно лапенрантнее будет.
Ко мне подошла медсестра и негромко спросила:
— Они сказали, что вы говорите по-английски?
— Да, а в чём дело?
— Почему вы сами не оплачиваете свой приём у доктора?
— Из принципа, — я с удовольствием повторил, смакуя, — On principle. Вон те представители таможни за меня будут платить. Они виноваты, они и покрывают ущерб.
— Хорошо. Доктор вас сможет принять только через полчаса. Это устроит?
— Без проблем. Готов и значительно дольше ждать. Спасибо.
Я с удовольствием рухнул назад в мягкое кресло и стал рассуждать о том, какая разница между врачом и доктором. Кажется, никакой.
Врач - всегда доктор, а вот доктор - не всегда врач . Но вот как коновала не обзови, он так коновалом и останется. Вот у британских островитян всё очень просто: как видишь на визитке family doctor, так сразу понимаешь, что перед тобой солидный семейный врач, а уж если witch doctor, то ненавязчивая добавка ведьма тонко намекает, что это явно не джентльмен, а необразованный колдун или неграмотный знахарь, который явно не вашего круга. Есть ещё и healer, но это из разряда мифических целителей, вроде тех филиппинских пройдох, которые показывают кровавые фокусы своим пациентам без всякого скальпеля и наркоза.
Мимо меня несколько раз продефилировал Живчик, но в мануальный разговор вступить так и не решился.
— Это тебе не развесистую лапшу судье на уши вешать, — стал я негромко комментировать его перемещения, — Тут без балды пальцы гнуть надо. Давай, растряхивай жирок, трепло кабинетное. Может и мозги прочистятся. Заодно напитаешься свежей мыслью, что изучение иностранных языков развивает интеллект и расширяет кругозор вместе с коммуникабельностью. Правда ограничивает карьерный рост. Ну, какому начальнику понравится слишком умный заместитель?
Вновь появилась медсестра и громко произнесла мою фамилию. Даже без ошибок. Хотя не очень понятно, зачем это было надо делать? Нас всего трое во всём холле. Мы подошли к ней одновременно и были торжественно препровождены в огромный шикарный кабинет с несколькими креслами и кучей разных красивых приборов.
— Это я удачненько заскочил, — процитировал я любимый фильм, — Может, зря я так сильно хаю это прогрессивное захолустье? Оросил же денежный ручеёк с границы некоторые места.
Ко мне подскочила очередная медсестра и под ручку подвела к крайнему креслу. Уложила, нацепила на меня защитные очки, перевела кресло в горизонтальное положение и удалилась. Жаль, что так сноровисто. Могла бы и поближе крутиться, да и помедленнее.
Из соседней двери деловой походкой вышла женщина средних лет и нависла надо мной:
— Мне сказали, что вы говорите по-английски, это так?
— Да.
— Откройте рот.
Я послушно открыл рот.
— Закройте рот. Где ваши зубы?
— Вот, — я вытянул из кармана пакетик с челюстями. Предусмотрительно ведь засунул их в передний карман, — Хорошо отчищенные и тщательно промытые.
— Что вы здесь делаете? Вы понимаете разницу между dentist и dental prothetist?
— Я-то понимаю. Просто спросите вон у тех churls (скряг), почему я здесь у дантиста, а не у протезиста?
Дальше всё стало понятно и без перевода. Небесная музыка немедленно засочилась из уст докторши на головы моих големов. Негромко, но чрезвычайно действенно. Они оба поникли как нашкодившие кошкодавчики. Вот бы и на суде их так отчихвостили. Я бы свечки тому челу каждый день ставил. За здоровье и бурное процветание.
Когда докторша слегка утихла, я осторожно спросил:
— А у вас вообще в городе протезисты есть?
— Конечно. Я им уже объяснила и куда и к кому обращаться за срочной помощью.
— Спасибо. Большое спасибо, — поблагодарил я от всей души и страдальчески улыбнулся, — Жаль, что не смог воспользоваться вашими услугами. Мне действительно очень жаль.
На следующий день сразу после завтрака в дверь очень осторожно заглянул Костик.
— А, вот и наш толмач явился. Заползай. Татарским гостем будешь — сказал я слабым голосом, — Если хочешь, то можешь позавтракать. У меня теперь ваших разносолов много остаётся. Даже жалко выбрасывать. А камерный хряк мне не положен. Так что выручай заменой.
— У тебя сейчас допрос.
— Да пошёл он. Когда будет протезист?
— Я слышал, что тебе уже заказали время.
— Когда?
— Я не знаю.
— Так узнай. Моему адвокату звонили?
— Я не знаю.
— Господа, — я приподнялся на локте, — Да вы тут совсем ошвыдрились. Ваше начальство тут вчера через охранника мне клятвенно обещало, что сегодня будет заказан протезист.
— Он заказан.
— Поехали, раз заказан.
— Но сейчас будет допрос.
— Вам делать нечего, а мне жрать нечем. И жопу под принудиловку я подставлять не намерен.
— Но допрос...
— Да меня уж месяц по вашим допросам таскают. При этом о контрабанде ни слова. Только жалкие попытки надыбать хоть что-то. И ты это прекрасно знаешь. Надоело.
Костик ретировался, но объявился Лось.
— Бог мой, — не сдержал я удивления, — А я думал, что мы только на суде снова встретимся. Дебаты под лозунгом Say no to racism (Скажи нет расизму)!
Лось помолчал и злобно выпалил:
— Хватит притворяться. Я тебя насквозь вижу. Если не будет допроса сегодня, то я напишу судье требование таможни об увеличении твоего срока наказания за постоянное противодействие следствию.
— Пиши. The delation from a free man of a free country, – мне даже самому понравилось, как это даже по-русски гордо звучит: Донос от свободного человека свободной страны.
Лось чертыхнулся и ушёл.
— Кто следующий? – громко вопросил я в незакрытую дверь и не ошибся. В проёме вскоре нарисовался Василёк.
— Заходи, — уже более вежливо выдавил я из себя, — Не голоден?
— Нет, — Василёк был сосредоточен, — Сегодня обязательно надо провести допрос. Иначе у нас будут большие проблемы с руководством. Следствие надо завершать, а у нас ещё слишком много неясных моментов. Пожалуйста, давай сегодня хоть часть решим. А доктора мы уже заказали. Самого лучшего. Но у него очень плотный график.
Я посмотрел на него внимательно. Кажется, сейчас он даже не играет в доброго полицейского. Похоже, Живчик их всех круто взгрел за свою вчерашнюю унизиловку у дантиста. Интересно, а тот, кто посещение заказывал, правда полный идиот, или это у следаков изначально была задумана такая особо заковыристая игра?
— Ладно. Только давайте очень оперативно, а то я действительно чувствую себя совсем хилым, — при использовании слова sickly мне жутко захотелось самого себя пожалеть .
На этот раз собрались все мои следователи, даже парочку кивал пригласили. Набились, как на дискотеке, даже дышать стало нечем. Пышка вообще по такому случаю видно на себя весь доступный парфюм извела, а Костик, как обычно, окутывал окружающих своим галитозным ореолом. Да и я здесь не затеряюсь со своим камерным изыском. Одним словом, солдатская казарма на утро после выдачи годовой нормы одеколона.
И всё покатилось заново.
Сначала подтверждение достоверности документов по следующим трём поставкам. Следаки делали всё медленно и крайне настороженно, вчетвером изучая каждую закорючку в бесчисленных бумагах.
Я трижды был обязан подробно и тупо описать схему движения этих грузов, и в чём конкретно каждый раз заключалась ответственность моей компании. Господи, как это утомительно. Мой дешёвый заход о безусловном доверии всем этим документам был сразу пресечён, как злостно нарушающий запланированный ход следствия. А предложение об изучении вопроса о пропаже панелей и «усушке» оставшихся на местном таможенном складе был просто проигнорирован.
Хоть начинай им наши пословицы переводить. Умер Максим, и улики с ним.
Я посмотрел на настенные часы. Уже больше двух часов сидим.
— Перерыв и сладкий чай или кофе, — категорично заявил я Костику, — Иначе я сейчас со стула рухну. Меня и так уже мотает и скулы сводит. Попробовали бы без зубов два часа лясы точить.
Костик посовещался и торжественно произнёс:
— Перерыв на 15 минут. Нам совсем немного осталось.
— Верю. Завтра уже 3 декабря. Пора мне с вами прощаться, трезорки пограничные.
В сопровождении Костика я вышел на площадку пожарной лестницы. Вдохнул холодный воздух.
— Самое обидное, — сообщил я ему, — Что скучать о вас я не буду. Совсем. Даже ни капельки. Но вот вас икота точно замучает.
— Скажи нам правду и всё сразу кончится.
— Можно вопрос?
— Да.
— Ребята, а вы чей заказ исполняете?
Костик замялся, а потом неуверенно сказал:
— Я не понимаю.
— Ти ж мене підманула, ти ж мене підвела. Вот и я не понимаю. Вы прекрасно знаете, что я совершенно непричастен к последнему грузу, но пытаетесь именно на меня его повесить. Да ещё и связать с предыдущими шестью поставками. Почему? Это ваша инициатива, или команда сверху?
— Это тайна следствия. Но скоро ты начнёшь говорить правду об этой коррупционной сделке, и мы всё быстро завершим.
— А какая правда вам нужна? По секрету скажу, что в России только один человек вообще не ворует, да и то он простой арифметик Перельман. Это такое исключение, что с избытком подтверждает правило. Или вам что-то новенького трэба?
— Правда о том, что именно ты руководил российской мафиозной структурой в Финляндии.
— Ну всё, приехали. Это вы широко замахнулись. Не по чину. Я теневой руководитель галактической империи, а вы тут ко мне с такими пустяками лезете. Давай лучше ещё по одной сигарете выкурим, а завтра я вас тихонечко покину. Тайно. На имперском звездолёте. Иначе точно паранойю подцеплю. Вы тут все заразные.
Мы молча докурили и вернулись к следователям.
В комнате царило оживление. Все уже сидели со стаканчиками кофе. Мне торжественно был показан термос и вазочка с сахаром.
— Это всё тебе, — громко сообщил Костик.
— Спасибо. Даже не ожидал такой щедрости. Интересно, а что потребуется взамен?
— Просто говори следователям правду.
— Слушай, попроси их сменить пластинку, а то оскомину уже набили.
Тут, перекрывая гомон, громко заговорил Лось:
— Вы долго просили, чтобы мы стали говорить о пойманной контрабанде. Сейчас мы рассмотрим все факты.
— Вот за это спасибо. Не скажете, а чем вы весь месяц до этого занимались?
Лось пропустил мой вопрос мимо ушей и веско закончил:
— Мы пока не сможем показать вам все документы. Они ещё являются тайной следствия. Но часть мы покажем и надеемся на ваше честное признание.
Я чуть не подавился горячим кофе, но промолчал. Посмотрим, что за очередной сюрприз ребята приготовили.
Тут инициативу перехватил Василёк. Он покомбинировал с четырьмя листами чистой бумаги над лежащем перед ним документе. Открытым остался маленький кусочек текста.
— Посмотрите сюда, — я послушно перегнулся через стол, — Это CMR 0812477 на поставку последней партии металлоконструкций. Это так?
— Вижу, краешек товарно-транспортной накладной и номер вроде совпадает, — я чуть скривился, — А что в самой накладной? Она что, адресована в мой адрес? Покажите, пожалуйста.
— Нет. Это потом. Мы все видим, что грузоотправитель тот же, что и у предыдущих поставок, — он, осторожно передвигая чистые листы, открыл первую графу накладной.
— Ну и что? При чём здесь моя компания?
— Подождите. Вы подтверждаете сказанное?
— Подтверждаю.
— Сейчас мы это запишем.
— Конечно. Не стесняйтесь.
Лось быстро забарабанил по клаве. Василёк стремительно вытащил из-под чистых листов накладную и убрал с моих глаз. Потом также обложил следующий документ:
— Вам показывают российскую грузовую таможенную декларацию или транзитную декларацию ТД1 за номером 10703152, — он указал пальцем на открытый верхний левый угол документа.
Я кивнул.
— Подтвердите это вслух, пожалуйста.
— Подтверждаю вербально и мануально.
Василёк сдвинул чистые листы и оставил открытым новый участок:
— В графе номер 4 указан грузоотправитель. Отмечаю, что грузоотправитель тот же, что и у предыдущих поставок.
— А как же иначе, если декларация делается на основании накладной?
— Считаем ваше подтверждение полным признанием достоверности этого факта. Так будет занесено в протокол.
— Заносите.
— А теперь рассмотрим финскую таможенную декларацию, — он, как профессиональный напёрсточник, стал крутить листы бумаги, — Смотрим здесь. Прочитайте вслух.
Я опять перегнулся через стол. Становится всё чудесатее и чудесатее:
— Euroopan yhteis; MRN 08FI000000072380T3, если в нулях не запутался.
— Всё правильно, — он задвигал чистыми листами, — Графа 1: Грузоотправитель. Отмечаем, что грузоотправитель всё тот же, что и у предыдущих поставок.
— А как же может быть иначе? Вы мне лучше грузополучателя покажите.
— А вот сейчас и покажем, — победно провозгласил Василёк и слегка сдвинул чистые листы вниз, — Прошу всех подтвердить, что в финской таможенной декларации грузополучателем отмечена компания подозреваемого.
— Что? — я чуть со стула не сверзился, — Покажи!
Василёк очертил пальцем незакрытую графу, где действительно была указана моя компания и адрес почтового ящика. Правда, без почтового индекса.
— Ничего не понимаю, — растерянно произнёс я, — Чушь какая-то. Почему мне на суде врали, что груз идёт на мой домашний адрес? А тут только почтовый ящик компании... даже без индекса. Первый раз такое вижу. Можно я полностью просмотрю все эти документы?
— Нет. Это невозможно до конца расследования. Кроме того... — он повысил голос, оглядывая присутствующих, — ... у нас есть обличающие вас показания русского водителя и финского экспедитора. Теперь говорите правду, и срок вашего заключения будет значительно сокращён.
— Да что вы заладили. Я всегда говорил правду. Прошу показать мне эти сопроводительные документы полностью, а также все показания, данные против меня.
— Нет. Если нет вашего признания, то этот вопрос закрыт. А за противодействие следствию вас ждёт как минимум 4 года тюрьмы! Теперь у нас следующий вопрос, — он посмотрел на Лося.
Лось оторвался от клавы и едко спросил:
— Когда этот груз был куплен вашей компанией?
— Моя компания никогда не покупала этот груз. Посмотрите бухгалтерские проводки. Моя компания даже не получала заказа на обслуживание этого груза. Да и вообще всё это настолько странно, что требует очень внимательного изучения. Могу я всё же посмотреть документы?
— А вот этого не будет, — Лось аж залоснился от удовольствия, — Мы сами знаем, что и как изучать. Сейчас мы вам это докажем.
— Докажите.
— Это очень легко, — он вытащил листок и положил его передо мной, — Скажите нам, что это?
— Копия банковского перечисления. И что я должен сказать?
— Назовите вслух сумму.
— 219.000 евро.
— Дату.
— 2 июня 2008 года.
— Когда прибыла первая поставка металлоконструкций?
— 2 июня 2008 года.
— Как вы это объясните?
— Да никак. Совпадение по дате, — я посмотрел на календарь, — Был понедельник. Первый рабочий день недели. Поймите, вы сейчас связываете совершенно разные компании.
— А вот зато мы вам объясним. Вы финансировали поставки контрабандных сигарет! – в его голосе прозвучало столько победного торжества, что я даже поморщился.
— А больше ничего такого запретного я не прикупил в тот понедельник?
— Отвечайте только на заданный вопрос.
— Не финансировал. И вообще, во всех этих поставках, кроме такой странной последней, никакой контрабанды не было, и быть не могло. Если только народ не начал утеплитель курить. Вы запросили конечных грузополучателей?
— Это дело следствия.
— Я знаю, что дело следствия, но вы послали хоть один запрос?
— Это вас не касается.
— Ещё как касается. Я этого же требовал с самых первых допросов.
— Мы сами разберёмся. На сегодня допрос окончен.
— Как окончен? Вы мне тут накидали мешок обвинений, но не показали полностью ни одного документа.
— И не покажем. А вот в камере подумайте над следующей любопытной арифметикой: за эти семь грузов вы заплатили 219.000 евро, или свыше 30.000 евро за каждый трейлер. Не высока ли цена за какие-то металлоконструкции? А вот за контрабандные сигареты вполне нормально, — Лось достал допотопный калькулятор и забубнил, — Захвачено контрабандного товара 14.428 блоков... ладно округлим до 14.400... потом умножаем на 7... получаем... ого... 100.800 блоков. Итого свыше 2 евро за блок. Все сходится.
— Я вам уже говорил, что у вас навязчивая идея? Да и хрен вы в России купите пачку L&M за 7 рублей. Даже большим оптом. Вся ваша калькуляция полный отстой. Как и раньше с вертолётами и БАДами. Повторяю ещё раз. Это разные компании, а тот платёж никакого отношения к металлоконструкциям не имеет. Это была оплата за нефте-газововое оборудование. Проверьте бумаги. Они в бухгалтерии все есть.
— Любые документы можно подделать.
— Можно. Поэтому меня так сильно сейчас интересует финская таможенная декларация.
— Всё. Допрос закончен.
Лось распечатал допрос. Я его размашисто подписал. Все задвигались, стали подходить и ставить свои подписи, а потом, громко переговариваясь, покидать помещение.
Я ждал, бездумно уставившись в стену. И так себя сейчас отстойно чувствую, а тут теперь стала свербить эта тревога по поводу показаний, данных против меня. Или это следаки очередную порцию дерьма на вентилятор подкинули? Для окончательного размягчения клиента. Интересно, а они знакомы с нашей поговоркой, что аноним лучше онаниста, но хуже пидараса?
Завтра я покину этот загон и буду всё заново анализировать, но уже со своих угодий. Пока общение с таможней ещё больше утверждает меня в том, что человек лжив во всём, и только в моменты крайней животной злобы он недолго бывает самим собой. Как я сейчас.
С утра я разобрал и сложил все свои вещи. Оглядел камеру. Смешно, но я с ней свыкся, а что дальше будет вообще покрыто мраком. Неизведанное всегда хоть и манит, но страшит. Здесь хоть одиночка, а там уже тюремный коллектив со своими порядками и неизвестными законами.
А когда, кстати, мой суд состоится? Что-то я совсем затупил насчёт сегодняшнего дня. Даже следаков не спросил. Меня просто перевезут в другую тюрьму, или сначала будет имитация суда? Убей, не помню. И мой адвокат что-то давно не проявлялся.
Чего мне больше всего сейчас не хватает, так это самой простенькой копии кольца царя Соломона, на лицевой стороне которого написано «ВСЁ ПРОЙДЁТ», а на оборотной – «ПРОЙДЕТ И ЭТО» .
Я улёгся и стал обдумывать свою дальнейшую судьбу, так коварно получившую пробоину. Словно беззащитный «Титаник», сослепу налетевший на разлагающуюся кучу таможни. А я, как неожиданно назначенный капитан, обязан, по мысли какого-то урода, идти ко дну с этой дырявой, но дорого оцененной лоханкой.
Весь последующий день прошёл в нервном ожидании. Я прислушивался ко всем внешним звукам, постоянно теребил ветртухаев, но всё без толку. Никто ничего не знает. И знать совершенно не хочет. Наконец ближе к вечеру один удосужился сообщить:
— У нас этапы на Миккели проходят по вторникам, и, кажется, по четвергам или пятницам. Сегодня вы уже точно никуда не уедете. Не поступило никаких распоряжений от следователей.
Вот оно как! Следаки даже не почесались, хотя всё прекрасно знали. Одним словом, типичные мустурбанцы, что является моим личным лирическим сокращением от «в Мустоле урощённые бандерлоги и засранцы».
Утром я уже мрачно рассуждал, доесть ли мне кашу или остатками выложить несбиваемый барельеф на стене, как напоминание потомкам о своих моральных издевательствах. Но тут очередной вертухай стал мучить засовы. Он их поднимал и опускал, очевидно, наслаждаясь скрипом и скрежетом. Потом стал приоткрывать и закрывать дверь. Удовлетворившись услышанным, он зашёл в камеру и светским тоном осведомился:
— Не побеспокоил?
— Ты бы ещё кошку здесь медленно придавил, живодёр, — не менее любезно ответил я вертухаю, — Устроил тут концерт свиста и лязга, хэрмейстер.
— Извините, я не говорю по-русски.
— Конечно, побеспокоили. От этого скрипа облысеть можно. Что, так трудно дверь починить и петли маслом смазать?
— Для этого есть специалисты, вот только бюджет у нас маленький, — он показал небольшой зазор между большим и указательным пальцами, — Но я подготовлю заявку. Может, успеют до конца года.
Я только головой покачал. Из всех этих бездельников я за проведённый здесь месяц только двоих-троих с трудом теперь могу распознавать. Вечно какие-то новые физиономии появляются, а он мне тут лажу про бюджет втирает.
— Знаете, — вертухай ласково улыбнулся, — Я могу вам бумагу дать и авторучку. Вы сможете писать жалобы каждый день. На любом языке. А чем больше жалоб, тем больше шансов, что нам выделят дополнительные фонды. Ну, вы понимаете?
Это полный мрак какой-то. Я покачал головой и мстительно сообщил:
— Очень сожалею, но через пару дней я вас точно покину. Так что пока только устная просьба.
— Жаль, — он действительно огорчился, — Нам сейчас надо снять отпечатки ваших пальцев.
— Прямо здесь?
— Нет, у нас есть специальная лаборатория.
— Мне собираться?
— Нет, — он даже удивился, — Она рядом.
— А почему только сейчас?
— Было очень много работы. Тюрьма постоянно переполнена. Сами видите.
— Точнее обоняю и слышу. Рад, что меня лично это так ни разу и не коснулось. Сижу в этом suite (люксе) совсем один. Всё, я готов, пошли.
— Да, чуть не забыл, у вас сегодня в камере произведут уборку. Пока мы будем заняты вашими пальчиками.
Я подивился такому большому набору выпавших мне развлечений, но комментировать не стал. Может это у них такая типовая процедура перед выселением постояльца? Или так фишка легла?
Лабораторией оказалась самая первая камера по коридору. Дверь ничем не отличалась от соседних камер. Маскируются, что ли? Но запоры и петли в порядке, вон вполне по-домашнему звякнули. Заботятся иногда об инвентарном добре.
Изначально это явно была обычная ночная камера для мелких нарушителей городского спокойствия, но потом её привели в порядок, покрасили в странный розоватый цвет и приспособили под свои криминалистические нужды. Унитаз выкинули, поставили человеческий рукомойник, канцелярский стол с компьютером и набили целый стеллаж угловатой техникой. Вся противоположная сторона камеры была обставлена осветительными приборами, направленными на мерную линейку, прибитую к стене. В целом больше похоже на левое фотоателье в подвале, чем на лабораторию. Очевидно, на большее опять не хватило выделенных государственных средств. Или употребили их со скосом.
Пока вертухай разогревал свой компьютер, я стоял посередине камеры и вертел головой. Сам стеллаж и всё вокруг было заляпано странными чёрными кляксами и полосами.
— Пятна. Результат подавления сопротивления заключённых (as result of crushed prisoner's resistance) при снятии отпечатков пальцев? – блеснул я своими дедуктивными способностями.
— Нет, — вертухай бегло взглянул на пятна, — Это пьяные. Не всегда могут удержаться на ногах во время снятия отпечатков.
— А лёжа не пробовали?
— Места нет. Мы уже писали начальству, — он досадливо вздохнул, — Нам бы сюда лучше кресло с фиксаторами, как в некоторых больницах. Тогда будет намного легче.
— А ещё они и блюють, — очень тихо, но зловредно проинформировал я, глядя на так и не замытые пятна под стеллажом. Зачем лишний раз человека от дела отвлекать и новые прожекты ему на шею вешать?
— Так, а где у нас ваши данные? – бубнил вертухай, — Ага вот и они... нет, уже всё сделано... у вас здесь был родственник?
— Жена была месяц назад, а что?
— Значит, это её данные.
— Какие данные?
— Не могу сказать, но она участник очень крупного преступления.
— Что? Её давно выпустили.
— Наши записи хранятся вечно.
— Но она же ни в чём не виновата.
— Все так говорят... ну, вот нашёл, — от пощёлкал мышкой, — Теперь встаньте к стене... нет, не там... да-да, возле линейки... не улыбайтесь... теперь повернитесь боком... другим боком. Подойдите к столу.
Он повернул ко мне экран дисплея и гордо потыкал пальцем в фотографии моей хмурой физиономии.
— Если вам не нравится, то можем переснять.
— Зачем?
— Как зачем? — он даже обиделся, — Это же в историю войдёт. Вы умрёте, а вашу фотографию будут внимательно изучать будущие поколения полицейских.
— What for? – тупо повторил я, — Мастурбировать что ли? Извращенцы легавые.
— Извините, что?
— Это я выразил свою гордость по-русски. Забылся.
Он покровительственно покивал головой и стал любовно разглядывать снимки.
— Любопытно, — сообщил он после долгой паузы, — У вас лицо человека, заслуживающего полного доверия. Даже удивительно, но вы похожи на... ну да, актёр такой знаменитый... Robert de Niro... есть определённое сходство... даже родинка...
Я издал горловой звук. Спасибо, конечно, за такое сомнительное сходство, но вот уж кому бы я меньше всего доверял, так это его персонажам.
— Вам бы фотографом работать, — выдавил я из себя встречную любезность, — Специалистом по художественной съёмке.
Вертухай закончил любоваться своим творением и затараторил:
— Рост... последний известный вес... размер одежды и обуви... головной убор. Так, теперь болезни... хотя нет, не надо... уже внесли.
Он оторвался от компа и попросил:
— Повернитесь несколько раз... так, хорошо... встаньте боком... тело нормальное... значит так, и запишем - тупой.
— С чего вы взяли, что тупой? – немедленно обиделся я.
— На себя посмотрите, — он поднял на меня глаза без всяких признаков насмешки, — У вас спина дугой и одно плечо выше другого.
— А это здесь при чём? – я ещё никогда не сталкивался с методом оценки умственных способностей по кривизне спины, — Разве этого достаточно?
— Для нас визуального анализа вполне достаточно, — он провёл рукой волнистую линию, — Мы всегда так делаем.
У меня закралось большое подозрение, которое я решил проверить:
— А вы не путаете stupid (тупой) и stooping (сутулый)?
— А что, есть разница?
— С вашим произношением она совершенно незаметна, — заверил я его облегчённо, — Но я вас понял.
— Рекомендую немного походить в тренажёрный зал, — отечески посоветовал он мне, похлопывая себя по солидному брюху — И ваша poor posture (неправильная осанка) сама исправится.
— Прямо завтра и начну, — буркнул я, — Хотя никогда не слышал, что так легко можно исправить неправильную осанку.
— Что дальше? Спорт.
— Какой?
— Не знаю. Да хоть шахматы.
Я непроизвольно хрюкнул, вспомнив классическое . Но решил не вдаваться в препирательства и скромно сообщил: — Теннис... нет, не penis... кто о чём. Lawn tennis. Любительский.
— Теперь ваше hobby...
Вопрос застал меня врасплох. Интересно, а действительно чем я занимаюсь для души на досуге, что помогает мне самореализоваться? Я неуверенно спросил:
— Может дети?
— Вы любите делать детей?
— Нет-нет, у меня их и так уже двое... но сам процесс!
— Illicit sex, kinky sex, swing?
— Иное, — я как-то не привык к таким вопросам, — Думаю, рыбалки будет достаточно.
— А как это? – он поднял удивлённые глаза, — Вы мне расскажите?
— Нет, это особо личное. Запишите просто fishing, — тут я не удержался и добавил подмигнув, — Но мы-то с вами понимаем?
Он мелко закивал головой и понимающе подмигнул в ответ.
Ну и кто попытается мне доказать, что профессия не накладывает свой неповторимый отпечаток на личность?
— Особые приметы, — он смачно повторил, — Your distinctive marks... any prominent scars...
— Ну, есть шрамы на лице, груди, спине, ногах, даже на левой ягодице.
— Покажите.
— Sorry, I'm straight! – выпалил я, совершенно не задумываясь.
Лицо вертухая покраснело, но он переборол себя и задал новый вопрос: — Tattoo, piercing?
— God forbid! – искренне замахал я руками. Только синьки или нательных железок мне на теле для полного счастья не хватает.
— Словестный портрет... ладно, остальное я потом сам заполню, — задумчиво сказал вертухай, — Давайте теперь снимем отпечатки ваших пальцев.
Он прокатал мне обе ладони чёрным валиком и стал прикладывать палец за пальцем, а потом и каждую ладонь к типографскому бланку.
— А что, обязательно мазать краской? Везде уже есть оптическое сканирование. Биометрические данные теперь каждое посольство собирает.
— У нас пока нет. Напишите жалобу. Может, и у нас установят, — он стал внимательно рассматривать полученные отпечатки, — Хорошо, что с первого раза. Ничего не смазалось. Теперь промойте руки. Там есть мыло, — бросил он мне через плечо, устремляясь с листками к устрашающему аппарату, — А я отсканирую листы.
Пока я отмывал чёрную краску, сзади раздался лязг, словно заработала молотилка.
— Это что, какая-то особая техника? – слегка вздрогнув от неожиданности, спросил я, — Впервые такое вижу... и слышу.
— Нет, — грустно сказал вертухай, — Наш новый сканер сломался, а этот мы из storeroom (кладовки) взяли. Он хранился там как орудие преступления.
— Неудивительно. Таким череп проломить вообще нет никаких проблем.
— Нет, что вы. Это изъято у cheater (мошенника).
— У мошенника? Да с таким грохотом только народ пугать, а не дела делать. Интересно, а как же его соседи сразу не прибили?
Вертухай вздохнул, погонял вверх-вниз моё досье в компьютере и сказал:
— Кажется здесь всё заполнено. Если что дополнительное нам понадобится, то я вас вызову. Теперь последняя процедура.
Он вытащил из штатива пробирку, открыл крышку и оттуда выудил пластиковую палочку с ватным тампоном на конце.
— Откройте рот, — он старательно повозил тампоном по языку, — Поздравляю. Ваше ДНК теперь внесут в криминальную картотеку Европы.
— Очень рад. Просто неописуемо счастлив.
Когда я вернулся назад, то поразился виду раскрытой настежь двери моей камеры. Рядом стояла тележка уборщицы с полным набором моюще-чистящих средств и разных приспособлений.
Вертухай со значением улыбнулся и поднял два больших пальца. Я заглянул в камеру и повеселел. Пожилая дама неторопливо елозила шваброй по полу, издавая протестующие вопли. Вот если заменить синюю экипировку на чёрный жёваный халат, то сразу ностальгия накатит. Часами бы наблюдал обратный ход времени. Кто, например, знает, что гpязелечебница это место, где лечат нашу грязь? А у меня тут как раз клинический случай.
Но тут уборщица сгребла последний мусор в мешок и, ворча, удалилась. Я смачно втянул сырой хлорированный воздух и почувствовал себя на вершине блаженства. Просто наглядная картинка главной приметы из моей прежней жизни ламера (lamer - невежественный пользователь): чисто прибранное помещение и аккуратно стоящий на столе ужин - два базовых признака неисправного компьютера. Будем верить, что первая локальная победа вернёт меня к любимому времяпровождению через оправдательный триумф.
Лось проявился только через день после обеда. Он озабоченно осмотрел остатки моей трапезы и явно остался доволен результатом:
— Вы очень мало едите, — подвёл он итог инспекции, — А в тюрьме надо иметь много сил, чтобы выжить. Вы же, как минимум 4 года получите за своё упрямство и сопротивление следствию.
— И вам доброго дня, — поблагодарил я его, — Надеюсь, что у вас достаточная зарплата, чтобы потом хватило для моей многолетней компенсации? Кстати, когда будет мой доктор?
— Время уже заказано, — довольно улыбаясь, сообщил Лось, — Только пока окончательно не подтверждено.
— Интересно, успею ли я попасть на этот приём до своего отъезда? – подхватил я его светский тон, — Или кого-то опять ждут большие транспортные расходы? А там и нецелевой перерасход бюджета. Опс, да это же статья и немалый срок!
— У нас неограниченные лимиты, особенно для такого крупного дела как ваше.
— Рад за вас. Чем обязан посещению? — пора прекращать слащавости и надо уточнить цель его внепланового визита.
— Допрос. Опять допрос.
— В России говорят: если у меня утром доктор, то вечером допрос, если вечером доктор - утром допрос. Не слышали?
— Нет. Это глупость. Допрос сейчас, а доктор - когда у него будет свободное время для приёма.
— А где мой адвокат?
Лось подумал секунду-другую, потом вытащил мобильник из кармана и скомандовал:
— Диктуйте номер.
Я взял визитку адвоката и медленно продиктовал номер.
Лось представился и передал мне трубку:
— Добрый день, Тони. Как дела? – задал я риторический вопрос.
— Всё идёт по плану. Как новая тюрьма? Как здоровье?
— А меня никуда не перевезли. Так и сижу в своей камере. Жду обещанного доктора.
— Как не перевезли? Есть же распоряжение суда с конкретной датой. У меня не было никакой другой информации. Я прямо сейчас позвоню судье.
— Мне идти сегодня на допрос?
— Если только чувствуете в себе силы. Лучше не обострять отношений со следователями. Это очень маленький город и таможня здесь имеет ощутимый вес.
— Я понял. До свидания.
Я протянул трубку Лосю, который долго выслушивал моего адвоката, а потом плотоядно усмехнулся и снисходительно посмотрел на меня.
— Адвокат сказал, что вы согласны на допрос?
— Да.
— Прошу вас хоть сегодня говорить правду.
— Я не sclerotic и это уже в сотый раз слышу.
— Но пока правды не говорите.
Я демонстративно проигнорировал столь откровенно дешёвый наезд, натянул свитер и сообщил:
— Готов.
— Вы зря одеваетесь. Допрос сегодня мы проведём в этом здании.
— И то легче выйдет, — я стащил свитер и осмотрел окончательно расползшиеся бахилы, — Теперь точно готов.
Не знаю, почему я решил, что будет легче, но на третий этаж я поднялся с напрягом. Даже самому странно, что я так быстро сдаю. Здесь день за месяц надо засчитывать, а может и не один.
В кабинете сидело четыре человека. И среди них разливался соловьём Костик. Увидев меня, он замолк и пересел ко мне поближе. Лось торжественно устроился за столом и вступил в оживлённую беседу с незнакомым мужиком.
— А кто у нас сегодня на представлении? – стараясь быть непринуждённым, поинтересовался я у Костика.
— Наш эксперт по экономике.
— Тоже таможенник?
— Да.
— Тогда понятно. Очередной ваш gay Roy видимого фронта?
Костик долго переваривал, но оставил мою реплику без комментария. Боюсь, эта смесь слов оказалась для него недоступной. А жаль. Мне так лично сей каламбур понравился .
Лось в это время закончил свою высокоинтеллектуальную беседу и перенёс своё внимание на меня, недостойного:
— Ничего не хотите добавить к своим прежним показаниям? У вас ещё остаётся возможность добровольно рассказать всю правду.
— Мне бы и самому хотелось услышать правду. Именно ту, которую вы постоянно скрываете под завесой секретности.
Мы слегка попрепирались, но Лось, видимо оставшись вполне довольным произведённым впечатлением на своего спеца, решил, что настало время и для самого допроса.
— Нам надо определить уровень вашего финансирования российской мафии в нашей стране... — тут он сделал долгую паузу, — ... и в некоторых других странах Европы и Азии.
— Де цей брєд ви дістали? Двойной порожняк. Ну и с чего будете начинать? — мне даже язвительности до конца фразы не хватило. Значит, теперь будут наукообразную бодягу разводить. Стало так противно и тоскливо, что хоть в голос вой, — Может, для начала, вы хоть ознакомитесь с заключениями аудиторов моей компании и налоговой службы? А пока оставим эту тему и конкретно поговорим о контрабанде?
— Нет, — тут Лось послал заговорщицкую улыбку своему спецу, — Мы уже нашли то, что вы так тщательно скрывали.
— Да неужто? – я совершенно откровенно хмыкнул, — Господа хорошие, я может, и не представляю себе высоты необычайной квалификации вашего специалиста, но ребята из KPMG явно ему дадут фору.
— Что такое KPMG ?
— Приехали. Аудиторская компания. Из крепких профи по всему миру. И свои немалые деньги они никогда не берут просто так. Круче них только китайская налоговая.
— Никогда не слышал о такой компании.
— Ну, мне это совершенно неудивительно. А ваш эксперт?
Последовал краткий обмен репликами, из которого Костик соизволил перевести только:
— Мы, возможно, ознакомимся с заключениями ваших... экспертов, — последнее слово он произнёс с брезгливостью, — Когда на это у нас будет время.
— Спасибо, благодетели. Хотя все мои эксперты коренные финны. Но вы вправе заказать и русских, если своим не доверяете.
Василёк фыркнул, но только посмотрел на Лося. Лось же открыл толстую папку, полистал и вытащил несколько листков:
— Давайте вернёмся к продаже вертолёта.
— Зачем? Кажется, уже всё обсудили?
— Здесь вопросы задаю только я, — неожиданно рявкнул Лось, — Это очень серьёзное расследование.
— Хватит орать. Люди вокруг. Дома жену пугать будешь... – и уже тихо на выдохе протянул, — ... ко-о-о-зё-о-о-л упоротый.
Лось швырнул бумаги на стол и завопил в полный голос:
— Быстро признавайся. Кто участвовал в сделке с вертолётом? Куда пошли деньги?
— На покупку винтокрылой птички. Из Польши вестимо.
— Кто указанные здесь люди? – Лось совсем потерял лицо и стал стучать кулаком по бумагам.
— Вот сам возьми и поройся в моём компьютере... там контрактов штук 400-500 за последние годы наберётся. И имён немеряно. С адресами и должностями. А меня уволь, — я демонстративно, вместе со стулом повернулся к нему спиной, — Надоело всё. Как кончишь стены вибрировать - поговорим. А сейчас мне надо в камеру.
Они посовещались, и Костик как-то заискивающе сказал:
— Я тебя провожу в камеру?
— Да мне по барабану. Когда будет доктор?
— Но мы же тебе говорили.
— Хватит мне ездить по ушам. Я в Миккели лучше париться буду, чем на крики этого наманикюренного репродуктора свои нервные клетки зря палить.
— Я не понял.
— Говорю медленно и внятно. Требую исполнения решения суда, — я стал издавать странные тягуче-свистящие звуки, с ненавистью глядя на идущего красными пятнами Лося, — Почему я до сих пор здесь? Почему не в Миккели?
— Хорошо, подпишите протокол, что отказываетесь давать показания, — Костик подсунул мне один единственный выползший из принтера листок.
— Давай, — я размашисто расписался по диагонали. Прямо по тексту, — Будет вам чем тут подтереться.
Все приглашённые быстро оставили свои подписи на куцем листке и моментально испарились. Лось выключил компьютер и стал сверлить меня взглядом.
— Calm down, there's nothing to worry about. (Успокойся, волноваться не о чем), — решил я протянуть ему руку временного перемирия.
Лось невнятно рыкнул, вскочил и распахнул дверь. Я медленно просочился и вышел в коридор. Лось обогнал меня и открыл дверь, ведущую на лестницу.
— Lady's first (Сперва дама), — ляпнул я галантно, но Лось с места не двинулся.
Стоило мне спуститься на пару ступенек, как последовал чувствительный тычок в спину, и я соскользнул сразу через несколько ступенек. Еле успел уцепиться за перила. От одновременного удара обеими ногами по краю последней ступеньки перехватило дух и остро резануло в спине.
— Oh! Caution! These shoe covers so slippery! (Осторожно! Эти бахилы такие скользкие), — раздался сзади насмешливый голос Лося.
— You motherfucking cocksucker! (Пидор долбанный, блин!), — придушено, от накатившей боли, выплеснул я всё накопившееся за последнее время.
Лось никак не отреагировал. Кажется, он сам не ожидал такого эффекта. Я еле разогнулся и стал медленно спускаться дальше. Перед дверью, ведущей в коридор к камерам, я остановился и оглянулся на Лося. Но тот, не глядя на меня, быстро открыл дверь и выскочил первым, махнув мне в сторону моей камеры. И быстро смылся к вертухаям.
Нет, ну полный абзац. Последовал, называется, рекомендации адвоката. И с Лосём в полный хлам разругался, и никакой информации не добился. Хотя нет, кое-чего добился. Спину не разогнуть, а ненависть у нас со следаком теперь обоюдная и чрезвычайно устойчивая. Да и очередной подлянки осталось ждать недолго.
Два дня я пролежал на спине, пытаясь унять периодические вспышки боли. Как-то уж очень неудачно соскользнул со ступенек. Вроде и не упал, а ощущение, будто выше поясницы кирпичом вмазали. Даже на бок повернуться проблема. То ли нерв какой-то защемился, то ли межпозвоночный диск в сторону уполз.
Все гадости собрались в одном теле. Нервный, голодный, так ещё и не согнуться, не разогнуться. Просто голова профессора Доуэля с мигренью... и редкими желаниями помочиться. Осталось только бытовой триппер от унитаза подцепить для полноты счастья: «С добрым утром, господин Доуэль»!
Лось появился на пороге, как ни в чём не бывало. Перед собой он словно щит держал мобильник и негромко насвистывал.
Я медленно повернулся на бок и спросил:
— Опять допрос?
— Нет. Ваш адвокат хочет поговорить. Не мог отказать ему в этой просьбе.
Стараясь не взвыть, я опустил ноги на пол и протянул руку. Лось сунул мне телефон и сделал шаг назад.
— Просто нажмите повтор.
— Спасибо, разберусь.
У адвоката было постоянно занято, но Лось не высказывал никаких признаков нетерпения. И неизвестно что больше меня начинало злить. Чтобы загасить эмоции я потихоньку сполз на пол и разогнулся.
Наконец, Тони ответил и сразу зачастил:
— Я поговорил с судьёй. Он пошёл навстречу просьбе следователей о продлении вашего задержания. Это не совсем законно, так как это скорее дружеская услуга, а не изменение решения суда на основании вновь выявленных улик. Вы понимаете, для чего это сделано?
— Конечно, — я покосился на Лося и произнёс тихой скороговоркой, — Wrest an admission of guilt.
— Именно так, для выбив... кхе-кхе... получения хоть каких-либо ваших показаний и сделана эта отсрочка исполнения решения суда. Они, видно, надеются, что плохое состояние вашего здоровья поможет им создать из различных оговорок или неточностей некую видимость подтверждения правовой основы вашего задержания. Может мне приехать на следующий допрос?
— Да нет, не надо. Я справлюсь, — меня и так уже тихо жаба начинает душить. Услуги в четверть штуки евро за час, плюс НДС, плюс прямые расходы, плюс переработка. Три часа его пребывания на моём очередном допросе обойдутся, с учётом дороги, не слабо. Плюс работа с документами. А впереди путь неблизкий. Дата самого процесса пока даже и не планируется. А мы ещё никак не сдвинулись со стадии предварительного следствия.
— Постарайтесь терпеть до самого конца допросов. Иначе они опять будут раздувать историю с вашими отказами от дачи показаний. Судья мне пообещал, что суд состоится через неделю или может даже немного раньше. У вас вопросы есть?
— Нет.
— Тогда удачи и берегите здоровье. Всё только начинается.
— Спасибо за хорошие вести, — последнее я сказал больше для Лося, чем Тони. Адвокат вроде бы понял, судя по тому, как он скептически хрюкнул, прежде чем отключиться.
Лось с интересом посмотрел на меня, а потом как бы ненароком спросил:
— Вы теперь не против проведения допроса?
— А что, есть альтернатива?
— Есть. Вы сидите в камере, а мы даём представление судье, что вы злостно препятствуете следствию. За это вам дают дополнительный тюремный срок. Так как поступим?
— Мне это расценивать как давление?
— Нет, просто такая информация к сведению. У нас и так уже достаточно материалов для вашего осуждения. Но мы хотим полностью раскрыть это преступление и определить точную степень вашего участия, а значит и вашей вины. Кто вы... — тут он так внезапно задрал руки и закатил глаза, что я от неожиданности с размаху сел на плиту и взвыл, — ... один из руководителей или жертва обстоятельств?
Причём это явно заранее заготовленное victim of circumstances (жертва обстоятельств) он произнёс чуть ли не со слезами на глазах, видно от внезапного осознания собственного благородства.
— Wow! Злякався аж до всрачки, — почти вежливо ответил я, больше кривясь от боли, — Простите, но именно так у нас подтверждают добровольное согласие.
— Значит, мы уже сегодня проведём допрос?
— Давайте сегодня. Пока у меня не запланировано других дел.
— Хорошо, я подойду через час. Допрос поведём здесь, — небрежно сообщил он и ушёл насвистывая.
— Надеюсь, денег у тебя скоро точно не будет, свистун, — сообщил я ему вдогонку. Верю, что наш народ мудр, и он не просто так веками такие приметы в своей памяти хранит.
Компания собралась в том же составе. Приглашённый спец забрался в самый дальний угол и там притаился в засаде. Костик давал последние наставления кивале и выглядел при этом весьма сердито. Лось лихорадочно листал уже знакомую папку и явно нервничал в преддверии ожидаемых словесных баталий.
— Зоопарк перед кормёжкой, — произнёс я задумчиво. Задача передо мной поставлена чёткая - обязательно дотерпеть до конца этого допроса и не сорваться. Herpesperse!
Однако Костик услышал и резво повернулся ко мне:
— Хочешь что-то сказать?
— Да нет. Просто сейчас мне в голову только пришло, что русское слово ДОХОД что слева-направо, что справа-налево одинаково читается. Палиндром, однако. Получается, что левый доход, что правый доход, всё едино... хочешь жни, хочешь куй, а с налогом будет... кот наплакал. А вот в английском такого нет. Ни income, ни profit таким свойством не обладают. Ясен пень, потому англичане и евро за приличную валюту не признали. Любопытно, правда?
Костик полупал глазками и выдавил:
— Ничего не понял.
В этот момент Лось оторвался от бумаг и громко прокашлялся. Все устремили на него свои взгляды и затихли.
— Мы продолжим допрос, который был сорван по причине... плохого самочувствия допрашиваемого, — обтекаемо начал он, — Надеемся, что сегодня мы рассмотрим все подготовленные нами документы, которые представляют значительный интерес для следствия.
Я довольно хмуро кивнул. Vitun pelle (грёбанный клоун), чего с него взять. Сейчас очередную идею выдвинет, как я под покровом ночи забивал стрелки с неуловимой русской мафией и на своём горбу таскал ей бесчисленные мешки с капустой. Правый доход перемещал в левый доход.
Лось расправил плечи и, словно Ленин с броневика, начал кидать рублёные фразы, но без знаменитой картавости:
— Контракт от 16 декабря 2006 года. Через вашу компанию был приобретён вертолёт EC 120B Colibri. Производство Eurocopter, France. Вы признаётесь в содеянном?
— Признаюсь.
— Какие функции в этой афере выполняли такие люди, как Wojciech Wilczy;ski, Jurek Filipek, Jacek Kowalewski?
— Во-первых, это не афера, а совершенно официальная коммерческая сделка. За неё все положенные налоги и пошлины полностью выплачены. Во-вторых, я вот так сразу их должностей не вспомню. Одноразовая сделка. Всё-таки больше двух лет прошло. Как я понимаю, все эти фамилии вы взяли из контракта или переписки с поляками? Значит, там есть и все их контактные данные. Вот и свяжитесь напрямую. Для прояснения.
— Мы уже связались с ними. Это действительно реальные люди, но они никогда не поставляли такого вертолёта.
— Думаете, он мне с дуба рухнул? Похоже, не туда писали. Тогда свяжитесь с портом в Котке. Ваши соотечественники как-никак. Они подтвердят, что это был не мираж. Да, ещё и местная полиция там поучаствовала. Я всё это уже говорил. В чём реальный смысл ваших вопросов?
— Говорю откровенно. Нами обнаружено прямое финансирование контрабанды сигарет. Это очевидно из ваших документов. Деньги получены из теневой компании и отправлены на закупку нелегальных сигарет.
— Хорошо. Давайте ваши очевидные документы. Разберёмся раз и навсегда.
Произошло негромкое шевеление за моей спиной, и спец подсел к Лосю. Они азартно зашелестели бумагами.
— Ты поживы не дождешься, чёрный ворон, я не твой, — тихо продекламировал я Костику, — Угомонил бы ты этих ретивых, а то от пустого базара они потом вовек не отмоются.
Костик приложил палец к губам, напряжённо прислушиваясь к кратким репликам Лося.
— Моё дело намекнуть, — внятно сказал я, уже ни к кому конкретно не обращаясь, — Ваше дело облажаться.
Они собрали бумаги в кучу и пододвинули ко мне.
— Издеваетесь, господа из кабинетов? – почти утвердительно спросил я, просмотрев примерно треть наваленного объёма, — Здесь опять в разброс нагло насованы разные документы аж с 2005 по 2008 год. За четыре года! Давайте сделаем проще. Возьмём банковские распечатки за рассматриваемый год и посмотрим движения средств. Быстро, дёшево и сердито.
Где-то меньше, чем за час я, постоянно сверяясь с весьма неохотно выданными Лосём банковскими выписками, разложил документы на три кучки:
— Господа следователи и иные безымянные представители таможни, — начал я вибрирующим голосом, так сильно хотелось выругаться во весь голос, — Имею честь сообщить вам следующее. У вас бардак, господа. Бардак, как и в прошлый раз. Вот сюда я отложил документы, которые к этой сделке вообще не имеют никакого отношения... здесь – многочисленные черновики, которые также не имеют никакой ценности, а распечатаны либо по недоразумению, либо с определённым умыслом... это вы уж решайте сами... просто прошу обратить внимание на то, что на них всех большими буквами напечатано слово DRAFT, а сие означает, что это проект или черновик. И только вот здесь отобраны почти все документы по данной поставке. Навскидку, не хватает двух платёжек и ряда оригиналов или копий накладных. Но сейчас это не столь важно, если мы рассматриваем только движение денег по этой сделке. Эти цифры мы возьмём из банковского Statement of Account. А теперь... можно попросить калькулятор?
За четверть часа я желчью изошёл, считая и пересчитывая поступления, расходы и прибыль. Результат оказался заведомо прогнозируемым. Лось откинулся на спинку своего кресла и недовольно пробурчал:
— Это может быть убедительно только для дилетантов. Вы хорошо подготовились, пока имитировали перед нами свою болезнь. Явно здесь скрыта какая-то лазейка, которую мы сейчас пропустили. Или вложены подделанные вами же документы. Но мы разберёмся.
— Давайте тогда посмотрим бухгалтерские отчёты и сравним цифирь. Или задайте эти вопросы напрямую моей бухгалтерии. Чего тут сложного? Можете даже налоговую привлечь. Они любят вдумчиво поковыряться во всяком дерь... в первичных документах.
Лось загадочно улыбнулся и покачал головой:
— Мы поступим проще. Много проще, — он склонился над папкой, — Одну секунду подождите.
Он стал листать страницы, потом полез в ящик стола, пошарил там. Задумчиво осмотрел потолок, радостно чертыхнулся и из портфеля достал пластиковую папочку с несколькими листочками. Внимательно перечитал, а потом, сделав невинное лицо, спросил:
— А когда вы познакомились с господином Rilvanda Bambgalala?
— С кем?
— Mr. Rilvanda Bambgalala.
— Первый раз в жизни слышу это имя. И кто это?
— Гражданин Финляндии, владелец магазина музыкальных инструментов из Куопио.
— Странный какой-то нынче пошёл гражданин Финляндии. — да я за всю свою жизнь ни разу не был в магазине музыкальных инструментов. Петь люблю, а слуха нет. И нафига козе баян? — А почему я должен его знать? Кто-то из моих детей купил у него по скидке не ту свистульку?
— Согласно этому документу, — он брезгливо потряс копией платёжки перед моим носом, — Вы заплатили компании Godel немалые деньги.
Тут Лось отцепил от своих листков визитную карточку и перебросил мне через стол:
— А вот уважаемый Mr. Rilvanda Bambgalala совершенно ничего не знает об этом платеже. И о вертолёте тоже. Вот так и выявляются лазейки, о которых я вам говорил.
Я повертел визитку в руках, потом взял копию платёжки и сложил их вместе.
— Я потрясён вашими сыщицкими талантами, — такой явной борзоты я от Лося, честно говоря, совершенно не ожидал, — В платёжке указан G;del Sp. Z.o.o. Эта компания расположена на улице Sternicza, Warsaw, Poland, а в вашей визитке просто какой-то Godel даже без адреса, здесь только website указан. И за какие такие свои выдающиеся музыкальные выверты он должен был получить деньги за польский вертолёт? Абсолютно правильно, что он ничего не знает. Да, а что за имя у него такое странное?
— Он из Сомали.
— Весёлые вы, господа, как я погляжу. Порадуйте напоследок. Вызовите его свидетелем в суд.
— Обязательно, — Лось сделал пренебрежительный взмах рукой, — Он докажет, что вы использовали не его, а подставную фирму.
— Сомалийский народный инструмент ему в руки и бурю аплодисментов от судьи за соло. Надеюсь, что у вас закончились вопросы на сегодня? А то я сейчас эти рваные бахилы прямо здесь откину и сыграю в ящик.
В камере я ещё долгое время лежал и злобно изрыгал проклятия на всех доступных языках. А что тут ещё можно поделать для своего собственного успокоения?
Настучать себе головой об стену? Нарисовать генитальный лозунг на членоглазом Лосе? Глумливо отравиться из унитаза?
Нет уж... в лом мне вертухаев развлекать. Есть другой проверенный способ.
Я скатал из намоченной туалетной бумаги плотный шар и, трезвея от боли, стал швырять его в потолок, метясь в закопчённую свастику над головой...
В четверг и пятницу следаки про меня то ли забыли, то ли оставили дозревать до нужной кондиции. Иногда заходили вертухаи без малейшего на то повода. Как поварята, следящие за степенью готовности главного блюда.
Зато я стал буквально понимать выражение «выпирающие кости». Хотя, если ближе к истине, то это должно звучать как прорастающие мослы. Если поворачиваешься на бок, то между колен надо сразу просовывать одеяло, иначе от стука не заснуть. Да и задница уже стала как обвисший парусиновый штатив на трёх костях. Интересно, сколько я уже потерял на этой диете?
Пока добрый сохнет, худой сдохнет. Рад бы утешиться этим, только вот кожа слегка приобретают этакую лёгкую полупрозрачность. Или это побочный эффект от постоянного вредного излучения этих ламп?
А вот редкие вылазки к унитазу, позволяют ощутить себя гордым парусником, с пустым трюмом пересекающим ревущие сороковые . Одно вдохновляет на эти подвиги, что балласт требуется сбрасывать хоть и долго, но редко.
В воскресенье днём меня разбудил Василёк.
Я долго хлопал глазами, пытаясь вернуться к реальности, и даже помахал рукой, чтобы отогнать кошмарное видение. Но оно нагло ухмылялось и всё больше материализовывалось. Даже заговорило:
— А почему вы спите днём?
— Сами попробуйте иначе заснуть здесь в выходные. Соседняя камера буйствовала всю ночь.
— Не повезло, — рассеянно посетовал Василёк, даже без малейших потуг на сочувствие, — А какие планы на сегодня?
— Gym, sauna, swimming pool and screw… female (Спортзал, сауна, бассейн и вертухай... женского пола).
Василёк приоткрыл рот, но только и смог, что из себя выдавить:
— Здесь?
— А где же ещё? Посидите с моё, вам и не такое разрешат.
Я немного полюбовался сосредоточенным Васильком, явно прикидывающим, где здесь эти подлые полицаи смогли втайне от таможни втиснуть качалку, баньку с бассейном и гнёздышко для тайных прелюбодеяний?
Пришлось его прервать, хоть и с явным сожалением:
— Пока это только в моих мечтах. А в чём проблема?
— У вас суд назначен на вторник. На понедельник подтверждено время у врача. А нам надо провести последний допрос. Мы можем провести его сегодня?
— А почему бы и нет? Тем более раз последний. Надеюсь, что разговор пойдёт о контрабанде?
— Обязательно.
— Тогда дайте мне четверть часа, и я буду готов.
Меня опять отвезли в Мустолу. В кабинете собралось довольно много народу. Лось с Васильком уселись рядышком за стол и негромко заговорили.
Костик оторвался от дамы с формами остепенившейся стероидной штангистки, и с явной неохотой подсел ко мне.
— И чего это вам в воскресенье по домам не сидится?
— Но это же последний допрос. Нам надо готовить обвинительное заключение.
— Совсем заработались, бедолаги. Как я вам сочувствую. Вы бы лучше писателя на ставку взяли. С богатым незамутнённым воображением. И тогда допросы по выходным сами отпадут за ненадобностью. Ведь вашему суду совершенно без разницы что со шпаргалки переписывать в приговор. А так и фабула будет, и интрига с готовым финалом.
Костик пожал плечами. Но зато встрепенулся Василёк. Он монотонно зачитал вступительную часть и перечислил присутствующих. Костик даже не удосужился рта раскрыть. Матереет, толмач.
Василёк достал из папки мой паспорт и полистал странички:
— Мы конфисковали ваш паспорт и сделали график ваших поездок в Россию. Их очень много.
— Работа такая.
— Мы также сделали распечатки всех ваших телефонных разговоров. И тут выявилась интересная картина. Анализ ваших звонков и одна из поездок в Россию 25-28 октября 2007 года показывают, что именно тогда была достигнута договорённость о контрабанде сигарет.
— И как вы это обнаружили?
— Это совершенно очевидно. За эти четыре дня вами было сделано 67 звонков.
— Простите, но я, лично, так и не уловил в этом никакой очевидной связи.
— Но именно тогда решился вопрос о начале контрабанды?
— Нет, нет и нет. Я уже столько раз рассказывал о подготовке нашим клиентом поставок сэндвич-панелей, а потом и бумаги в рулонах, что не вижу смысла заново обсуждать чью-то очередную фантазию.
— Но почему вами было сделано так много звонков?
— А почему я должен это помнить? Может, пиццу долго не могли заказать? Или весь симпатичный Питер погрузился в критические дни?
— Нам нужен чёткий ответ.
— Не говорите, что мне делать и я не скажу куда вам идти. Ответа чётче не бывает. Ни к какой контрабанде я никогда не имел никакого отношения. Всё, что сейчас происходит, я расцениваю только как дешёвую имитацию следствия.
Василёк сделал вид, что не заметил моего выпада и, после небольшой паузы, продолжил:
— Мы проверили ваш ежедневник и обнаружили полностью компрометирующую вас запись на странице от 16 января 2008 года: «Vertinski - cigar». Надеюсь, вы не будете утверждать, что cigar это сокращение от cigarettes?
— Конечно, не буду. Если посмотрите на 10 января, то узнаете, что это день моего рождения. В это время Гоша Вертинский был в отпуске, и мы пересеклись с ним только 16-го, сразу по его возвращению. Он мне до этого всю плешь проел своим целебным подарком. Электронные сигареты Gamucci. Гадость неимоверная, скажу я вам откровенно. Вот я так в ежедневнике эту дату встречи и отметил.
— Говорите правду.
— Зае... заездили вы меня этой фразой. Ещё неизвестно, кто здесь больше пи... таёт, то есть, кто кого кормит необъективной информацией. Не проще ли связаться с самим Вертинским? Я его знаю давным-давно. Он живёт себе спокойно в Хельсинки. Телефон есть во всех справочниках.
— Мы проверим и вызовем его в суд для дачи показаний под присягой.
— Да не проблема.
— Теперь очередная ваша интересная командировка, которая началась 02 февраля 2008 года. С кем встречались и о чём договорились?
— Совершенно не помню. В компьютере надо посмотреть. Там перед каждой поездкой я себе делал краткий перечень встреч и намечал основные вопросы.
— Значит, скрываете. Тогда продолжим. Вы поставляли металлоконструкции из Латвии?
— Да, участвовал.
— А почему вы изменили страну происхождения на первой поставке? В вашем инвойсе вместо Латвии написана Финляндия.
— Это довольно обычная процедура.
— Это подделка.
— Вот вы это и сообщите всем своим финским компаниям. Это было, есть и будет совершенно рутинной процедурой. Делается по заказу клиента. Во-первых, чтобы избежать прямого выхода на производителя при пробных поставках в самом начале сделки, а во-вторых, image страны, как ни странно, влияет на контрактную стоимость. Финляндия высоко котируется на строительном рынке, что никак нельзя сказать о Латвии.
— Вы подтверждаете эту подделку? А может там были сигареты спрятаны в эти конструкции? И это служило прикрытием?
— А зачем такие сложности? Латвия и так находится в ЕС. Здесь всё значительно прозаичнее. Наполнитель был российским, а только изготовление покрытия и упаковка были латвийскими. Международное разделение труда. Глобализация. Была заказана и сделана пробная партия для голландцев. В красивой обёртке.
— Но эти панели точно такие же, как и с контрабандой?
— Нет, размеры сделаны по конкретному заказу клиента и, соответственно, был другой вес. У вас же есть вся документация. Неужели это так трудно проверить?
— Зачем их ввозили через Финляндию?
— Чтобы поставить трейлеры на паром. Самый дешёвый вид доставки товаров.
Пока они между собой совещались, я понял, что сейчас точно со стула свалюсь.
— Господа, давайте сделаем короткий перерыв. Я себя отвратительно чувствую.
Лось был категорически против, но Василёк его убедил. Или оба сделали вид, что убедил. Лицедеи, блин.
Я с трудом выполз на уже полюбившуюся площадку пожарной лестницы и привалился к перилам. Костик задумчиво меня оглядел и осведомился:
— Что, правда, плохо?
— Угадай с одного раза, — я стал слегка сгибать и разгибать спину, — Больше месяца тут на одном гнилом нервяке. Все контракты компании полетели на х... хвост коту. Финские партнёры уже получили обо мне убойные уведомления от твоих добрых коллег. Значит, нормальных доходов в ближайший год-другой точно не предвидится. Четвёртую неделю живу без зубов, как последний бомж, да тут ещё и спина совсем развалилась. I'm totally fucked up (Я полностью облажался).
Костик улыбнулся и радостно сообщил:
— Ничего страшного. У нас в тюрьмах хорошие врачи.
— Умеешь утешить. Ох, не ту ты специальность выбрал, не по складу характера.
— А какая бы мне подошла?
— Золотарь сортирный. Есть вот на свете такая благородная профессия - человеческое золото сортировать. И люди для этого нужны соответствующие.
— Это вроде... shrink (психоаналитик)? Я не помню, как это по-русски.
— Да что тут сказать, весьма похоже. Шринк - сринк - сранк. Видно, на роду у тебя это написано. Даже слово, не задумываясь, подобрал как важное звено в заклинании, — очень хотелось добавить о том, что сам Костик уже является наглядным примером того, что рыба гниет с головы, но сдержался и решил, что пора заканчивать это словоблудие, — Хотя того, кого ты имел в виду, именуют психоаналитик. Ладно, пошли завершать допрос.
Костик задумчиво загасил сигарету и открыл дверь.
В некоторой несвойственной ему отрешённости он пребывал и весь остаток допроса. Хотя может этому способствовала и некоторая вялость следователей. Все оставшиеся вопросы сводились к датам моего пребывания в России, благо штампов в паспорте хватало, и подсчёту сделанных за эти дни телефонных звонков. Только в самом конце Василёк встрепенулся, и даже придал себе заинтересованный вид:
— А почему вы выступали владельцем всех этих грузов с контрабандой?
— Каких это всех? Мне известен только один случай контрабанды, да и тот такой глухаристый, что вы его сразу засекретили. А вот насчёт владельца грузов это особо интересный вопрос. В каждом инвойсе указан покупатель, а моя компания действовала только на основании письменных releases (релизов ) продавца, которые я получал из России. А потом отправлял груз в адрес покупателя. И делались такие временные передачи прав по прямому требованию вашей же таможни. Опросите моего местного экспедитора. Или мне вам заново рассказать весь механизм этой сделки?
— Нет. Допрос на этом закончен. Остальное расскажите на суде. А завтра мы отвезём вас к специальному врачу.
— За врача спасибо, а вот на суде я обязательно выступлю. С развёрнутыми комментариями. Не расслабляйтесь.
Я подмахнул распечатанный протокол и с трудом встал со стула. Осталось только одна ночь до доктора, а там мы ещё пободаемся. Может, сегодня удастся даже таблеточку перехватить. Если вертухай нормальный подвернётся.
Ночь опять выдалась бессонная. Вертухаи постоянно носились по коридору стараясь успокоить разухарившихся арестантов. Заводилой выступали какие-то шебутные девки, беспрестанно визгливо орущие и стучащие в свою дверь. Сразу после них басовито вступали мужики. В общем, похмельная буза обиженных, которая затянулась до первых петухов.
Костик с трудом разбудил меня утром ритмичным стуком верхнего запора и совершенно глупым вопросом:
— Что ты можешь здесь делать ночью? Или всегда спишь... эээ... всеми сутками?
— Прекрати стучать. А то череп треснет в резонансе. Нет, блин, ночью я балуюсь шутками и прибаутками... с ручным приводом, — глаза совсем не открывались, а шевелиться так вообще смерти подобно, — Что, пора ехать?
— Да.
— Я сейчас соберусь. Прикрой дверь, я покормлю бетонного друга.
— Кого?
— Имени так и не придумал. На белого друга не тянет, а обзывать бетоняшкой неприлично. Всё-таки вместе живём... хотя нет, уже придумал. Буду звать его Бесом.
— Почему? — Костик некоторое время странно пялился на меня, что стало наводить на некоторые подозрения.
— Бетонный Сортир, сокращённо БеС. Значит, мне надо напоить и попытаться накормить своего Беса, а ты только мешаешь.
Костик продолжал стоять с замутнённым взором.
Неожиданно я ясно вспомнил конец припева какой-то французской песни:
— Tu ne comprends pas, tu ne comprends pas
— Ты не понимаешь, ты не понимаешь.
— Ну, ни Хуа себе Гофен, преемник Мао, — сообщил я сам себе вслух, расстёгивая ширинку, — Вот зато теперь я понимаю, что иногда надо долго поститься. Это полезно. Французский уже в башке проклюнулся. Так глядишь, на китайском, как на родном, заговорю сразу цитатами Великого Кормчего. Или вообще на каком-нибудь диалекте старого доброго брауншвейгского. А вокруг все будут восхищаться моим нежным корейским акцентом.
— Ты можешь говорить нам и на французском, но только правду, — встрял Костик, — Мы поймём.
— А ты знаешь, что означает «Paris vaut bien une messe»? Я это ещё в школе вызубрил – особо впечатлительных симпатяжек клеить. — застряв в ширинке, задумчиво поинтересовался я.
— Нет. Что-то про Париж.
— Почти не ошибаешься, толмач. Но это вовсе не про Париж, а про циничное оправдание лжи и предательства. Paris is worth a mass. Париж стоит мессы . Вот и вы постоянно давите на меня в поисках вашей очевидной выгоды. Явно хотите моим враньём что-то или кого-то прикрыть, — я, наконец, совладал со строптивыми пуговицами ширинки, отвернулся к Бесу и вяло зажурчал.
Костик бочком покинул камеру и прикрыл дверь.
— И ты, Брут, сломался. Даже под слабым напором струи чистого интеллекта, — сообщил я ему вдогонку, — Trolling засчитан. Теперь не познать тебе яблока высших знаний... если вдруг сегодня произойдёт чудо и хоть одно из меня отпочкуется.
В реальность я вернулся уже в машине. Нас тряхнуло, и спина отреагировала цветной вспышкой боли. Я потряс головой и осознал, что у меня из памяти напрочь выпал целый кусок. Совершенно не помню, как собирался и как садился в эту машину. Словно из омута вынырнул. Как расплата за проблеск французского просветления.
Весёленькое начало дня. Хорошо хоть допросы закончились, а то вот так отключишься, и доказывай потом на каких-нибудь местных каменоломнях или торфозаготовках, что временное затмение нашло. Как там наш припадочный хроник, он же царь-батюшка Пётр I явно с бодуна наставлял: «Указую боярам в Думе говорить по ненаписанному, дабы дурь каждого видна была... ибо... правды в людях мало, а коварства много.»
Я присмотрелся к дороге. Пейзажи уж больно знакомые. Расписные. Явно к Мустоле подъезжаем. Интересное место нашлось для лучшего протезиста района. Хотя, объективности ради, надо признать, что это не лишено определённого смысла. Клиент вокруг упакованный, да и вдали от любопытных глаз. У нас бы я и про неучтённые благородные металлы подумал, но тут, видно, другая подоплёка. Стоит приглядеться и обогатиться передовым финским опытом.
Машина остановилась на парковке перед зданием таможни. Я с трудом вытянул своё ноющее тело из салона и спросил у переминающегося с ноги на ногу Костика:
— Слушай, можно я быстро перекурю, а то меня всего что-то клинит?
— Хорошо. У нас ещё есть время. Потом надо зайти и подписать несколько документов.
— Это мы легко. Лишь бы поскорее с вами развязаться. Хотя мог бы все бумажки с собой в тюрьму захватить. Жаль, что у вас бензин не по талонам. Весьма помогает в борьбе со склерозом.
Костик неопределённо пожал плечами и полез за своими сигаретами.
В знакомой комнате на втором этаже царило невероятное оживление. Народ суетился вокруг новенькой видеокамеры. Лось вслух зачитывал пользовательскую инструкцию. Раскрасневшаяся Пышка терзала пластиковые пакетики, поочерёдно доставая провода и раздавая их двум глупо лыбящимся олигофренам в таможенной униформе.
— Раз работает, то не вздумай чинить, а если перестало, то лучше выкинь, — глубокомысленно сообщил я Костику, — У вас тут что, начинаются предпраздничные съёмки или отмечаете мои торжественные проводы?
— Садитесь, — он кивнул на стул, — Хотите кофе?
— Вожделею аж до судорог.
Я сделал себе сладкий кофе и уселся на стул. Неистребимо во мне удовольствие со стороны наблюдать за чужой работой. Особенно таких активных чайников. Жаль, что мои реплики могут быть чреваты некоторыми последствиями.
Лось повертел уже подключённый микрофон и поставил передо мной.
— Это проверка, — вылез Костик, — Скажи что-нибудь.
— Приветствую господ марамоев. Ура!
— Слишком громко.
— Всем марамоям привет!
— Слишком тихо. Говорите своим обычным голосом.
— Достали, марамои.
— Вот сейчас хорошо.
Костик воровато оглянулся на Лося и тихо спросил:
— А кто такие марамои?
— Мозгосёры, которые придираются ко всякой ерунде.
— Мозго... кто? А, ладно, потом посмотрю в словаре.
— Искренне рад такому стремлению. А где эти документы, что на подпись?
Костик отвлёк Лося от увлекательного чтения инструкции и стал оправдываться. Лось недовольно осмотрел меня, вытащил листок бумаги и толкнул мне через стол.
— Это протокол конфискации твоего паспорта.
— Ну и где мне тут расписаться?
— Надо просто ознакомиться.
— Так я вчера про это уже услышал и даже свой паспорт постранично лицезрел. Мне-то какое до этого дело? Я сам предложил его конфискацию. Вернёте потом, когда суд полностью осознает никчёмность ваших левых предъяв. Что-нибудь ещё надо подписать или посмотреть?
Лось встал и дикторским голосом заговорил, отодвигаясь за камеру. Костик негромко затолмачил, осторожно отходя подальше из поля зрения объектива:
— Вы допрашиваетесь как подозреваемый в совершении преступлений, связанных с контрабандой и неправильным ведением бухгалтерии. Вам нужен адвокат?
— Нет. Я только одного не понял, а почему вместо того, чтобы находится сейчас у доктора, я вдруг оказался на допросе? И кто виноват?
— Договоримся, что здесь только я задаю вопросы!
— Я хотел бы всё-таки получить ответ на свой вопрос!
— Вы заинтересованы помогать в расследовании данного дела?
— В расследовании какого конкретно дела?
— Дела, связанного с уклонением от уплаты налогов... контрабанды сигарет и подлога бухгалтерии, о которых я только что упомянул.
— Здесь уже перечислено много дел. Я считаю все эти обвинения откровенно надуманными и необоснованными. За сорок дней вы и так попытались навесить на меня массу разных небылиц.
— Хотите изменить свои показания данные во время предыдущих допросов? Или все что вы сказали, правда?
— Да!
— Допрос не записывается на бумагу, а снимается видеокамерой. Видео делается для защиты ваших юридических интересов.
— Сейчас точно уписаюсь от умиления, — под нос себе пробурчал я, но сразу постарался заглушить громким ироничным вздохом.
— Вернёмся к сделке с вертолётами.
— Опять? Это издевательство... хотя нет, это диагноз.
— Расскажите про всех участников сделки еще раз.
Я дёрнулся, но вспомнил совет своего адвоката и задумался. Завтра суд, а сегодня явно не допрос, а просто провокация. Они его даже не будут никуда подшивать. Следаки явно нарываются на скандал. Тогда меня можно будет с чистой совестью обвинить в сознательном препятствовании расследованию. Или как они там с прокурором нафантазируют. В итоге просто науськают на меня судью.
Я постарался согнуть спину в наиболее безболезненное положение и приступил к монотонному пересказу историй нашей совместной деятельности.
Лось сосредоточенно крутился у видеокамеры, изредка перелистывая инструкцию. Он настолько откровенно и явно выражал своё безразличие к моему повествованию, что становилось всё более неуютно. Точно чего-то ждёт в своей засаде. И точно. Он небрежно бросил инструкцию на стол и поднял руку:
— Представляю вашему вниманию приложения к предыдущему допросу № 37-46. Предыдущий наш допрос был проведен 10.12.2008. Расскажите еще раз, откуда появились данные документы?
— От заказчика.
— Каким образом вы получили на руки данные документы?
— По электронной почте. Они всегда приходили как приложения к электронной почте.
— Вы помните, кто был отправителем?
— Когда как. То бухгалтерия, то транспортный отдел, то юридическая служба.
— Вы помните имя какого-то конкретного человека?
— Не помню, но они указаны на каждом документе. Бюрократия-с. Кроме этого, я получал по телефону подтверждения отправки этих документов.
— Является ли обычным, что эти инвойсы отправляются в изменяемой форме, то есть в форме файла Excel?
— В изменяемой форме? Это как понимать?
— Надеюсь, вы знакомы с информационными системами настолько, что знаете такое понятие как Excel-таблица? Вы понимаете, что такое табличный калькулятор?
— Понимаю. Иногда, даже очень неплохо, — теперь стало ясно, куда метит Лось, — А вы знаете, что однажды в Англии чек был написан на боку коровы и банк его принял? Реальный факт. Инвойс может быть составлен в произвольной форме.
— Корова плохо движется по электронной почте. Ладно, кончаем играть словами. Является ли типичным, что вы получаете инвойсы в формате Еxcel?
— Абсолютно типичная ситуация. Те, кто не посылает в PDF-файлах, ещё используют Word и PowerPoint. Я получаю инвойс, и сразу же после этого мне отзванивают, чтобы удостовериться, что я его получил. Поэтому я не понимаю причин вашего вопроса. Например, Silja Lines вообще никогда не посылала мне инвойсов, а только к обычному электронному посланию HTML прилагала список своих расходов. Geodis Wilson действует абсолютно идентично - по электронной почте они только подтверждают итоговую стоимость услуг. В отличие от Silja Lines, компания Geodis отправляли мне официальные инвойсы примерно через неделю после того, как они уже получили оплату. Поэтому я вообще не понимаю вопроса. Я получаю инвойс, произвожу банковский платёж и отравляю подтверждение клиенту. Зачем я должен что-то изменять в инвойсе, когда все мои действия являются прозрачными и полностью контролируемыми? Тем более что я много работаю с деньгами клиентов.
— Что вы имеете в виду, когда говорите о подтверждении?
— Оплаты компании производятся либо через системы электронных платежей NetBank, если это крупные суммы, либо через Solo. По каждой оплате имеются подтверждения, а сами платежи потом всегда видны в банковских выписках. Копии этих электронных подтверждений отправляются как российским, так и зарубежным партнерам. Так что ваш вопрос является заведомо провокационным. Даже если бы поступил инвойс в рукописной форме, то он бы был однозначно оплачен, если клиент подтвердил именно такой инвойс. Это основа системы доверительного ведения бизнеса.
Лось пожевал губами и резко сменил тему:
— Кем, кстати, является некто Vertinski, который указан в вашем ежедневнике?
— Он является моим старым знакомым. Вчера меня уже спрашивали о нём.
— Что означает «Vertinski - cigar»?
— Запоздалый подарок.
Лось картинно прокашлялся и беззвучно похлопал в ладоши.
— Вернемся к документам компаний, которые участвовали в сделке с вертолётами. Чем вы объясните тот факт, что во всех электронных инвойсах указано ваше имя?
— Это что значит? Покажите ГДЕ здесь видно мое имя? — я взял инвойс и повернул его к камере.
— Вы тут нам рассказывали, что вы дока в информационных системах. Наверное, Вы знаете, что Excel-файл записывает имя своего создателя?
— Конечно, оно есть в Properties.
— Так почему же тогда в Properties указано ваше имя?
— Не знаю.
— Возможно причина в том, что вы сами создали данные инвойсы?
— И, сделав такую подделку, отправил чужому дяде клиентские деньги? – язвительно спросил я.
— Об отправке денег я ничего не знаю. Я ни слова не говорил об этом. Я говорил о создании документов. Кто создал данные документы?
— Не знаю. Я всегда получал эти документы в таком виде. Перезапоминал функцией Save as, чтобы дать имя файлу с учётом моей единой нумерации... год-месяц-дата и своё название на английском. Единственное, что может быть – я иногда помогал корректировать шаблоны. Исправлял грамматические ошибки.
— Расскажите об этом подробнее. Вы получаете от своего клиента инвойс и начинаете его изменять?
— Не изменять, а корректировать. Инвойс должен распечатываться на одной странице. Это желательное условие. Кроме этого, я запоминаю инвойс себе в компьютер. Зачастую инвойсы приходят в старых версиях Microsoft Office, а у меня стоит новый Mac Office. Компьютер требует перезаписать входящие документы. Может в этом вся проблема?
— Мало же вы учили уроки по информационным системам. Ну, никак данная информация не изменится, сколько бы вы его не перезаписывали. Каждый знает такой факт.
— А я вот до сих пор не знаю. И не могу компетентно ответить на вопрос. Даже если вы уже такой эксперт, но лучше будет проверить вместе со специалистом. Мой компьютер находится у вас. Я могу поучаствовать в эксперименте, если желаете.
— Мы не будем проверять это здесь, а проверим в суде первой инстанции, куда я приведу свидетеля, который подтвердит, что это именно так.
— Попутного ветра, newbie (чайник).
— Сейчас есть возможность рассказать, имеется ли объяснение тому, что ваше имя указано в файле, как его создателя?
— Может просто надо открыть компьютер и посмотреть, каким образом он сохраняет документы? Компьютер ведь ещё у вас на руках?
— Это так. И как я уже сказал, я знаю этот компьютер лучше вас.
— Я это заметил, — я откровенно хихикнул, даже не особо сдерживаясь.
— Я утверждаю, что это далеко не единственный документ, который вы создали сами.
— Если это касается сторонних инвойсов, то я иногда корректирую документы, а не создаю их.
— Что вам надо исправить в документе?
— Инвойс не должен расползаться. Его желательно разместить на одной странице. Шрифты должны быть True или Open type. Иначе разные червячки вылезают или вообще только вопросительные знаки. Особенности некоторых русских шрифтов. Да много чего разного происходит. Зачем мне пугать бухгалтерию абстракциями?
— Что именно надо исправлять в формате и шрифтах?
— С новой системой и новым Office мне пришлось перезаписывать также и свои старые документы.
— Сколько времени у тебя стоит этот новый Office?
— Меньше года.
— Речь идет о документах, которые были составлены полтора года назад. Я уверен, что тогда твоего нового Office не было вообще на рынке. Мы говорим о лете 2007 года.
— Мы говорим о документах, которые записаны в разных версиях Office. Вы вообще понимаете сами, о чем говорите? Документы, записанные в одном формате, перезаписываются в другой.
— Я не знаю, какие системы стоят у вас.
— Перед началом допроса могли и ознакомится с темой. Кто-то тут распинался, что знает мой компьютер лучше меня. Я сменил программное обеспечение в декабре 2007 года. Мой перенакрученный выкормыш Билла Гейтса посинел и подло сдох, похоронив кучу документов. Я со злости перешёл с Windows XP на Leopard. Тогда же перезаписал все свои сохранившиеся файлы.
— Но те документы сделаны до того момента?
— Мы зациклились. Свяжись, пожалуйста, с компьютерным экспертом и выясните эти проблемы с ним. Какой смысл обсуждать вопросы, в которых ни один из нас без пузыря не разберётся?
— Не будем бессмысленно спорить. Конечно, мы свяжемся с компьютерным экспертом, так как он понадобится нам как свидетель на заседании суда. Не будем больше говорить об этом. Мы хотим только спросить, есть ли хоть какое-нибудь объяснение тому, что вы совершенно явно сделали эти документы сами, также, как и многие другие документы?
— Во-первых, рассматривались инвойсы. Я не делал их сам.
— H;p;-h;p;-h;p;.
— А вот я скажу, что вы сами делаете хёпё-хёпё-хёпё и пока это абсолютная трата времени. Свяжитесь со своим экспертом, и он ответит на все ваши вопросы.
— Ясно. Как я понимаю, лучшего ответа не дождусь? У вас есть разрешение от российских компаний изменять их документы?
— Вопрос странный. Все компании каждый раз получали подтверждения о прохождении платежей, которые проводились в соответствии с данными, указанными в их инвойсах. Проверьте бухгалтерию. Все инвойсы и платежи идентичны.
— Забудем о платежах полностью, — резко повысил голос Лось, — Мы говорим сейчас об инвойсах. Инвойсы - это один вопрос, а платежи это другой вопрос. Понимаете, компании могут высылать хоть сколько инвойсов, а деньги вообще не сдвинутся с места. Инвойсы и платежи не имеют никакого отношения друг к другу.
— Да-а-а. Очень логично, — тут его точно не сдвинуть с намеченного пути, — Мухлые котлеты отдельно, а котлетных мух бьют всегда.
— Не информативно. Для чего надо было изменять инвойсы? Где разрешения на это? — голос Лося полез в верхние регистры.
— Поберегите микрофон. Я не понимаю, о чем вы говорите?
— Вы сказали, что форматировали инвойсы.
— Нет, я иногда их редактировал, исходя из особенностей принтеров. Что из этого?
— У вас есть разрешение изменять эти инвойсы? Эти документы - собственность другой компании.
— Странный вопрос. Никто разрешение на такие действия обычно не спрашивает, — я нервно захихикал. Очень обидно и похабненько, — Очень странный вопрос.
Лось не выдержал и рявкнул:
— Теперь мы спрашиваем!
— Могу я задать встречный вопрос?
Взгляд Лося упал на видеокамеру. Он подумал и кивнул головой.
— Вот, к примеру, я получаю по электронной почте от Silja Lines этакий квази-счёт, то есть простую калькуляцию. После этого я изменяю шрифт, размеры полей, установки принтера, и только после этого распечатываю документ. Это запрещено? Или мне надо позвонить в Silja Lines и получить у них письменное разрешение на эти действия? Я не получу никакой радости, если инвойс распечатается на шести страницах. Бухгалтерскому люду не нужен такой инвойс. Им нужны здоровые сенсации.
— Посмотрим на инвойс Silja Lines, в каком он виде, — Лось схватил одну из папок и стал лихорадочно листать, — Вот инвойс от Silja Lines и он не Excel.
— Это текст из e-mail, — я бесцеремонно развернул к себе папку, страницы в которой были усеяны разноцветными закладками, и перелистнул несколько страниц, — Вот распечатанный инвойс из Excel. Как вы видите, здесь я изменил поля и шрифт. И уменьшил размеры. Иначе этот инвойс было бы невозможно сразу прочитать.
Я пролистал ещё несколько страниц:
— Да, а вот и копия платежного поручения, который я отправил назад в Silja Lines. Поручение приложено к их инвойсу. И чём ваши проблемы?
— Обрабатываете ли вы все инвойсы, которые находятся в Excel?
— В реальности да, если есть проблемы при распечатке. PDF и разные картинки не изменяются. Только размеры.
— Вы можете назвать те инвойсы в Excel, которые обрабатывали?
— Не помню. У многих инвойсов, сделанных в Word или Excel, неправильно отображается шрифт. С другой стороны, поля часто не помещаются на странице. У них установки сделаны для собственных принтеров. В-третьих, в России часто используются крайне старые текстовые редакторы.
— Ну что же. Если резюмировать ваш ответ, то получается, что, во-первых, у вас нет никакого понятия, почему ваши личные данные вписаны в properties этих документов.
— Нет. Или покажите их мне, или обсудите этот вопрос с экспертом.
— Сейчас мы только обсуждаем вопрос с вами. Отдельно мы обсудим вопрос с экспертами. Сейчас мы хотим выслушать только ваше мнение.
— Поговорите вначале с экспертом. Я уже высказался по этому вопросу.
— В любом случае вы оспариваете то, что сами сделали данные документы?
— Именно. Откуда я могу знать, на какую сумму мне выставят инвойс и в чей адрес? Из этих документов... — я потряс папкой, — ... видно, что я отправляю получателю подтверждение платежа в день оплаты.
— Забудем о платежах.
Тут меня разобрал какой-то квакающий ржач. Они меня что, считают уже полностью созревшим, или совсем дефективным, раз так нагло и бесцеремонно вешают на меня всё, что попадается под руку? Или так пытаются привязать побольше компаний к контрабасу? Ну, местный судья и не такое схавает не поперхнувшись. А что потом? Окружающий мир состоит не только из мерзавцев и недоумков. Хотя этих подавляющее большинство.
Лось стал багроветь:
— Мы только что договорились, что забудем о платежах. Помните ли сейчас, каким образом вы изменили этот конкретный инвойс?
Продолжая беззвучно сотрясаться, я взял протянутый Лосём лист и бегло его оглядел:
— Откуда я помню? Этот инвойс сделан полтора года назад.
Лось выпрямился и стал чеканить как на партсобрании:
— Та-а-а-к, сейчас вам приписывается новое обвинение! Злостная подделка документов. Я подозреваю, что у вас не было разрешения изменять эти данные или создавать данные документы. Вы понимаете, о чем я говорю?
— А я подозреваю, — я опять непроизвольно хихикнул, — Вас опять «заостапило» неудержимо понесло в попытке хоть в чём меня обвинить.
— Хотя вы оспариваете, что сами сделали эти документы, но, возможно, кто-то давал разрешение создавать эти документы?
— Об этом мы никогда и ни с кем не говорили.
— То есть, такого разрешения нет?
— Официального нет. Если бы была такая необходимость, то я без проблем получил любое необходимое разрешение.
— То есть, нет. Хорошо. У вас нет никакой доверенности, чтобы создавать эти документы?
— Нет, конечно.
Лось радостно потёр руки и выдохнул:
— У нас это называется преступное подделывание документов.
— Продолжайте свою мысль. Можете меня совершенно не стесняться. Может у вас нашёлся очередной певец или музыкант, который их уже опротестовал?
— А знаете, какая вас ждёт санкция? — Лось аж зажмурился от избытка чувств, — Минимум четыре года! У нас не смотрят на некоторые вещи так мягко как в России.
— Давайте, докажите сначала, что это подделка, а только потом разбрасывайтесь чужими санкциями. До мантии судьи некоторым ещё расти и расти.
— Подделка состоит в том, что на вашем компьютере есть подписи посторонних лиц, с помощью которых Вы подделывали документы! А уголовный кодекс Финляндии наказывает за такие действия. Есть какое-нибудь объяснение, почему вы подделывали документы и прилагали их к своей бухгалтерии, а также использовали их для других целей?
— В компе у меня масса всего разного. Какие конкретно документы я подделал?
— Сейчас я не могу сказать, но такие гарантированно будут найдены, после того как мы сравним подписи и печати, найденные в компьютере, с этой пачкой документов. Я абсолютно уверен, что такие найдутся.
— Ищите, господа. Пустить бы ваше трудолюбие да на мирные цели... Меня интересуют вопросы, связанные с контрабандой сигарет. Ну, а вот сегодняшние темы совсем никак с ней не связаны. Пусть лучше налоговая этим займётся по вашим жидким наколкам. Передайте им свои вопросы и сразу получите квалифицированное заключение.
— Это только наше дело. Точка! Переходим к контрабанде сигарет.
— Не могли бы мы перед этим сделать перерыв? Мы тут, наверное, сидим уже пару часов? Мне тяжело говорить без зубов.
— Попробуем все-таки продолжить, — ласково пропел Лось.
— Ваша доброта безгранична, — я стал тихо закипать, — Вместо обещанного доктора меня привели на этот муд... мутный допрос, хотя вчера мне сообщили, что допросы закончились. Я считаю это очередной попыткой прямого давления. Вы обещали мне сегодня доктора, но я опять вижу одних только су... сутолку следователей.
Лось закатил глаза и вкрадчиво спросил:
— Но вы же были у дантиста?
— Дважды.
Лось перекосился и заорал:
— Так чего вы жалуетесь?
Вот тут и меня сорвало с нарезки. Я заорал, захлёбываясь, с какими-то базарными подвзвизгиваниями:
— Слушайте все! Меня как привезли к доктору, так сразу и вернули взад. Господа знатоки-следователи, зарубите на носу, дантисты не чинят зубные протезы! — я стал размахивать руками, не обращая внимания на отдающую в спину боль, — Они по другой теме. С таким же успехом могли прокатить меня к гинекологу или проктологу. Это уже начинает заё... дать. Считаете, что я тут постоянно болтаюсь без зубов ради вашей развлекухи? Совсем уже оху...
Тут я осёкся. Лось с большим интересом наблюдал за происходящим, явно очень довольный собой. Вот гнида приграничная. Всё он и так знал, а здесь сейчас дурку за камерой валяет. Дирижёр-постановщик, чухона мать. Я злобно мотнул головой и крутанулся на стуле. В спине раздался противный хруст, и меня резко полоснуло остужающей болью. Опаньки. Включилась новая тормозная система.
— Мне нужен перерыв, — уже тихо попросил я, — Очень нужен. И прямо сейчас.
— Нет, мы продолжим, — Лось, покосившись на меня, демонстративно взял папку и стал перебирать закладки, — Сейчас мы поговорим о некоторых платежах. В бухгалтерии вашей компании есть инвойс 433 от января 2008, с помощью которого в бухгалтерию была вписана выплата в размере 1.975 евро за якобы морской фрахт. Что ваша компания купила у Transfennica Oy?
— Морской фрахт. А что ещё у них можно купить? Как там и записано.
— С каким грузом связан этот фрахт?
— Дайте посмотреть. Груз шёл из Палдиски через Ханко в Антверпен. Здесь же все написано. Речь идет о латвийских панелях.
— Значит, груз - это элементы?
— Только вчера мы со всех сторон обсуждали данный вопрос.
— Значит, речь идет о точно таком же грузе, который прибыл этой осенью, и в котором были найдены сигареты?
— Нет. Речь идет о разных грузах и разных товарах. Эти панели латвийские, а вот вами были пойманы какие-то странные российские.
— Откуда вы знаете, что грузы не были одинаковыми?
— У этих элементов разное товарное описание.
— Каким образом описание отличалось?
— Посмотрите сопроводительные документы. Все копии у вас имеются.
— Откуда вы знаете?
— Только же вчера мы говорили об этом деле и сравнивали документы.
— Как вы узнали, что те элементы именно латвийские?
— Так же написано в инвойсе латвийской компании. Вот же у вас их инвойс. Made in Latvia.
— У вас были какие-нибудь причины подозревать правильность страны происхождения груза?
— Я, к счастью, не таможенник, чтобы всех сдуру подозревать. Речь шла о грузе прямо с завода-изготовителя. Мы обслуживаем большое количество грузов из разных стран. Я не удивлюсь, если из Германии придет груз, страна происхождения которого будет, например, Япония или Китай.
— Были ли причины изменять страну происхождения груза, когда составлялись документы?
— Об этом мы уже говорили. В инвойсе на первую поставку страной происхождения указана Финляндия. Речь шла о конкретном рекламном грузе, и страна происхождения было изменена по просьбе клиента. Обычная практика.
— Разрешено ли подделывать страну происхождения пробного или рекламного груза?
— Нигде и никогда прямо не запрещалось, если нет особых контрактных требований. В данном конкретном случае это было сделано по просьбе клиента. Латвийское качество может вызвать определённые подозрения на начальном этапе. И сильно повлиять на контрактную стоимость.
— И вы указали Финляндию как страну происхождения груза, хотя знали, что это неправда?
— Да.
— Это у вас такая привычка подделывать данные в документах? — голос Лося стал ядовитым.
— Не надо передёргивать. Давайте вообще закроем этот вопрос. И ваши столь далеко идущие выводы. Мы тут спорили уже достаточно долго, а продолжение станет уже совершенно бессмысленным. Пусть это суд разбирает. Надеюсь, не зря с меня на это грабительские налоги дерут?
Лось встрепенулся и повысил голос:
— Сейчас мы говорим о контрабанде сигарет. Вы же хотели говорить об этом. Так не поднимайте ваши руки вверх. Давайте до конца выясним данный вопрос.
— Я готов выяснять данный вопрос, а не рассматривать документы многомесячной давности, которые к контрабанде вообще не имеют никакого отношения. Мне понятно ваше стремление слепить громкое дело. Карьера - дело святое. Вот только не надо для этого использовать меня и сознательно строить обвинения на недостоверной информации. Чревато потом будет. И именно всем вам.
Лось ткнул пальцем в папки, лежащие на краю стола:
— Мы их все рассмотрим. И обязательно сегодня. Перерыв будет сделан только по окончанию нашей работы.
Я постарался приподняться, но опять резануло в спине.
— Сидеть! — рявкнул Лось, уже совершенно не сдерживаясь. Зацепившись взглядом за камеру, он громко захлопнул рот и поманил к себе Пышку. Они уселись рядом и стали негромко переговариваться.
Я полуобернулся к Костику:
— Нельзя ли сделать перерыв, пока следак перестал мне плешь давить? Пусть спокойно договорятся между собой. Объясни этому... ну, сам знаешь кому... что мне кранты. Челюсть ломит... а спина так вообще... мне действительно надо хоть немного постоять... а лучше вообще полежать.
Костик сделал непонимающее лицо и отвернулся.
— Чтоб вас всех геморрой через грипп добил в корчах, — пожелал я тихо, медленно меняя положение тела, чтобы опять не дёрнуло.
Сейчас, как пить дать, та славная парочка задумывает очередной наезд в ожидании любой поживы. Только вот уже никаких нет сил, этот винегрет снова слушать, да и мысли у меня в полном раздрае. Хотя, конечно, надо бы во всё это хоть попытаться вникнуть. Сегодняшний отказ от адвоката, явно и лично моя стратегическая ошибка. Он бы их приструнил. Лопухнулся я, экономист-минималист несчастный. Надо было в зародыше пресечь всю эту местечковую чехарду с клоунадой.
Теперь будут щипать как распоследнего лоха, цепляясь за малейшие шероховатости. Да и Костик своими интерпретациями дровишек подбросит, стервец. А завтра в суде я услышу массу свежих предположений от очередных бугорков из местной таможни. Свои страшилки они легко и, даже не особо заморачиваясь, подкрепят своими личными подозрениями, упирая только на надуманные высокие степени таких вероятностей. Слышали и проходили. Всем захочется для себя оторвать от этого контрабасного пирога хоть кусочек, да пожирней. По выслуженному ранжиру, так сказать. Базовый принцип кабинетных личинок, прорастающих до трупных червей.
Лось закончил беседовать с Пышкой и стал раскладывать перед собой папки. Он любовно открывал их на закладках, и накладывал одну на другую. Modern Babylon (Современный Вавилон).
Пышка, заглядывая через плечо Лося, стала старательно выписывать цифирь в столбик. Похоже, на номера своих приложений, которые они сейчас мне будут озвучивать. Интересно, с какого года они начнут?
Но Лось решил зайти издалека. Он полюбовался своей вавилонской башней из папок и чрезвычайно дружелюбно спросил:
— Кто давал вам задачи по транспортировке грузов? Например, по морским фрахтам из Ханко?
— Разные клиенты.
— Ах, разные клиенты...
— Какое отношение эти перевозки имели к вертолёту?
— Никакого, — тут я совершенно удивлённо воззрился на Лося. Его окончательно переклинило или он так тонко пошутил?
— А почему ваша компания оплачивала эти фрахты?
— А кто должен? Так было согласовано.
— Но через Ханко трижды перевозились панели?
— Да. Из Латвии через Эстонию и Финляндию – паромом в Голландию.
— А потом уже из России через Хельсинки и Турку?
— Да. В Швецию паромом, а дальше своим ходом до Дании. Определяли наиболее экономичный маршрут.
— А почему вы до сих пор не получили деньги за доставки российских панелей?
— Часть получил в виде денег и товарного залога. Я уже говорил, что у клиента были проблемы с банком. Залог частично покрывал их задолженности. Весь свой долг они должны были погасить... перевести на счёт компании в декабре. Может уже и перечислили. Обычное явление с российскими компаниями. То понос, то золотуха. В моём компьютере есть предварительные взаиморасчеты. Можете посмотреть. Но из-за вашей прыти им так и не выставлен итоговый инвойс.
— Так откуда поступили деньги за логистику этих элементов?
— Повторяю еще раз, что деньги за летние поставки пока ещё не поступили. В соответствии с нашим соглашением расходы оплачивала моя компания, а клиент должен были возместить все эти расходы до конца календарного года. Об этом уже много говорили. Мы получили гарантию этих платежей в виде товарного залога.
— Могли бы говорить меньше, но больше по делу и правды.
— Я всё время говорю правду.
— Вы абсолютно уверены? Вы в течение года перевозили элементы, а это 10 грузов с элементами, и не получили ни одного пенни за эту деятельность?
— Всего было восемь грузов от двух разных компаний. Все услуги по трём латвийским поставкам полностью закрыты. Летом было обслужено пять российских поставок. Там одна поставка была сдвоенная. Вот за них и получен залог. Аренда трейлеров закрыта наполовину.
— Видны ли эти залоги в вашей текущей бухгалтерии?
— Нет. Речь же идет о залогах, которые должны были возвращены после проведения взаиморасчетов в декабре. Вот если этого не произойдёт, то в конце своего фискального года я буду вынужден что-то с этим делать.
— Сейчас я вас не понял. В соответствии с бухгалтерским законом все финансирование компании должно быть немедленно вписано в бухгалтерию.
— Это разные вещи.
— Нет. Финансирование - это всегда движение денег. Это движение не делится на банковские переводы и на выплаты наличными.
— Речь идет об особенностях российского бизнеса. Деньги вначале выдали, а потом, сразу после зачисления платежа, эти деньги заберут назад. Такие персонализированные залоги наличными нельзя вписывать в бухгалтерию.
— Конечно, я это понимаю. Но это Финляндия и у нас действуют свои законы. Если деньги меняют собственника, то это надо вписать в текущую бухгалтерию.
— Вы утверждаете, что я должен был вписать личный залог в текущую бухгалтерию? У меня также есть товарный залог. Я и его должен вписать в текущую бухгалтерию? Каким это, интересно бы знать, образом?
Лось погрыз авторучку и задумчиво спросил:
— Какой товарный залог вы получили?
— Под моим контролем находится 100 тонн бумаги в рулонах. Они в контейнерах. Кстати, они здесь, на складе в Мустоле.
— Что это означает? Вам принадлежит 100 тонн бумаги?
— Нет. Это означает только, что данная бумага будет лежать на складе до тех пор, пока перед моей компанией не будут погашены все имеющиеся долги.
— Но является ли данная бумага вашей?
— Нет.
— Кому она принадлежит?
— Клиенту.
— Почему у вас должна быть именно такая страховка или залог? Означает ли это, что вы не растаможили их?
— У клиента были проблемы со своим банком. Такой залог являлся этакой подталкивающей гарантией своевременного и полного платежа. И бумага пока не растаможена, но она лежит на таможенном складе. Сходите и убедитесь.
— Эти расчеты указаны в Excel-таблицах, найденных в вашем компьютере?
— Да.
— Я спрошу по-другому. У вас есть на компьютере таблица, в которую этот залог наличными вписан?
— Обязательно.
— Мы должны позднее достать эти таблицы и посмотреть на них более внимательно. Я помню, что видел их в материалах дела. У нас, правда, разногласия в том, надо ли было вписать эти выплаты залога наличными в бухгалтерию или нет. По моему мнению, они должны были быть вписаны в бухгалтерию.
— Обменяйтесь своим мнением с моей бухгалтерией и аудитором.
Лось покосился на составленную им гору папок, но опять не стал их трогать.
— Давайте теперь поговорим о ваших взаиморасчётах с разными клиентами. Statements, — тут Лось, как фокусник, потряс листком перед объективом, — Вот здесь у меня специально отобран один. Для видео я рассказываю, что речь пойдёт о документе № 223. Взаиморасчёты между вами и компанией Global Freight Ltd. Документ датирован концом сентября 2008 года. Когда и как он был подписан?
— Когда датирован, тогда и подписан.
— А почему в бухгалтерских документах он вложен вместо оригинала?
— Не было времени. Поджимали сроки сдачи. Я подготовил документ и отправил в Global Freight Ltd эту копию. Они подтвердили. Я передал этот Statement (взаиморасчёты) в бухгалтерию.
— А подписи?
— Вся нижняя часть скопирована с предыдущего Statement.
Лось победно заорал:
— А мне только что рассказывали, что вы вообще не врете. Я же спрашивал: «Зачем у вас в компьютере есть отсканированные документы с подписями?» ... но вы тут протестовали, и заявляли, что никогда не подделывали документов.
— И сейчас то же самое говорю. Это чисто информационный документ... сводка, в которую просто вносятся все поступления средств и расходы конкретного клиента за текущий месяц. Полностью соответствует банковским выпискам. Он может быть совсем без подписей и логотипов. Это же Statement, а не инвойс. При отсутствии отдельных банковских счетов, открытых на конкретного клиента, он просто помогает бухгалтерии разобраться в текущем движении средств. Всегда согласовывается и подтверждается клиентом. Проверьте конфискованные документы. Позднее должен поступить оригинал.
— Не хотите признавать ничего добровольно! — громко продолжил вещать Лось, явно для записи, — А как только мы покажем поддельные документы, вы сразу начинаете давать признательные показания.
— Чего давать? Не вкладывайте свои слова в мой рот.
— Вы не хотите добровольно помочь выяснить это дело?
— Что вы хотите конкретно выяснить?
— Какие ещё документы вы подделали кроме этого?
— В каком смысле подделали?
— Где ещё вы приложили к документу чужую подпись?
— Послушайте, оригинал не успевали прислать вовремя, он был получен post factum. Это не подделка, а копия, просто рабочий документ.
— Какие ещё документы вы подписали таким же образом?
— Других таких документов не было.
— Blah-blah (бла-бла). Это значит единственный документ такого рода, который мы нашли в вашей бухгалтерии? Каким же образом нам удалось найти именно тот документ, который подделан?
— Может просто повезло?
— Думаете, это единственный подделанный документ?
— Надеюсь, что так, если тут не обойдётся без посторонней помощи. Оригинал вот странно как-то затерялся. Я его передавал в бухгалтерию.
— В чем дело? Ах, вы, наверное, делаете вид, что не помните? Или не хотите ничего рассказывать, пока мы не предъявим другие фальшивые документы?
— Покажите хоть один.
Лось выпрямился, расправил плечи. Прокашлялся. Заговорил очень громко и внятно:
— Я спрашивал, вы когда-нибудь создавали документы, используя найденные в компьютере подписи? Но вы, как это сейчас видно, таких вещей не запоминаете? Или как вот сейчас говорите: «Чёрт возьми, один я сделал, но другие я не делал». Я спрашивал у вас и ранее, использовали ли ты подписи для других целей кроме как... как простое собирание... коллекционирование?
— Никогда и не думал этого делать. А, понял... это вы для записи?
— Ответьте честно, у вас есть привычка использовать собранные подписи?!
— Нет. Это архив. Как я понимаю, вы хотите обосновать своё утверждение с помощью именно этого документа?
— А вы утверждаете, что такой документ единственный в вашей бухгалтерии? Сколько документов я должен показать, чтобы вы признались в незаконной деятельности?
Я откровенно хмыкнул:
— Да хоть второй или несколько. Для чистоты эксперимента.
— Я догадался... — Лось надолго замолчал, а потом придал голосу трагизма, — Но, это уже показывает нам ваше отношение. Вы, значит, не хотите активно помогать расследованию этого дела. Вы же знаете, что у вас есть право молчать. Вы можете ничего не говорить.
— Я-то как раз пытаюсь вам всё время помочь. Поэтому я и нахожусь сегодня здесь без своего адвоката.
— Тогда если действительно хотите помочь, то прекратите врать.
— Любезно и очень вежливо. Можем ли мы хоть теперь провести этот перерыв?
— Нет.
— Но я устал. И мне тяжело. Я вам открыто говорю, что это просто давление на подозреваемого.
— Нет. Сейчас обсудим ещё нескольких ваших клиентов...
— Кто-то тут собирался говорить о контрабанде? Или я ослышался?
— Это в своё время. У нас начинается рассмотрение подготовленных документов.
— Опять пустопорожняя лабуда. Давайте сделаем перерыв, а после этого будем говорить о клиентах.
— Я здесь председатель и я здесь назначаю время перерывов.
— Поэтому я и прошу перерыва у вас, а не у присутствующих.
— Отвечаю. Мы не будем прерываться сейчас. Мы тут и так говорим о контрабанде сигарет, о чем ты так хотел поговорить.
— Пока что-то не заметил. Давайте продолжим после перерыва.
— Мы можем посидеть и здесь. Прервемся на некоторое время, пока вы не одумаетесь.
— Не надо на меня давить. Я понимаю, что вы хотите создать здесь недружественную обстановку. Но лучше сделать перерыв.
— Все жалобы через Канцлера, пожалуйста. Не знали? Туда направляются все жалобы на чиновников. А вот именно для защиты ваших законных интересов данный допрос записывается на видео. Из него будет видно, как вёлся допрос и давили ли на вас или нет. Защита себя самого не является обязанностью, а возможностью, которую гарантирует закон. Мы допрашиваем вас не ради своего удовольствия, а потому, что у вас есть на это право.
— Это очередная туфталогия. Если допрос - не моя обязанность, то давайте завершим этот допрос. Я просто отказываюсь далее участвовать в этом балагане. И не буду отвечать на вопросы.
— Ну, если ничего более не хотите сказать по делу, то мы должны будем поступить именно так.
— Отношение к допрашиваемому должно быть более человечным.
— Теперь мы будем делать паузы каждые два часа. Если вы захотите высказать вашу точку зрения о нашем следствии, то это можете сделать прямо сейчас.
— Вы расследуете данное дело уже в течение 40 дней, но вместо того, чтобы совместно выяснять обстоятельства и виновных в появлении это странного груза с сигаретами, мне пришлось выслушивать разные навязчивые идеи... ну, знаете... fixed idea... idee fixe... у которых нет, да и не могло быть никаких соприкосновений с реальностью.
Лось долго и задумчиво разглядывал меня, а потом с сокрушённым вздохом стал выдавать трагичным голосом:
— Тут есть одна неприятная новость... так вот... даже если у вас пропало желание к сотрудничеству... если вы не хотите далее помогать следствию, то... по закону у вас есть прямая обязанность присутствовать на допросе. — закончил он тираду он загробным голосом. Сел, налил себе кофе и стал пить мелкими глотками.
— Я могу встать?
— Нет.
— Мне очень нужно.
— Нет.
С полчаса мы сидели молча. Лось перебирал бумаги и старательно делал вид, что всецело углубился в этот процесс. Неожиданно он придвинул к лампе очередную бумажку и присвистнул:
— А завтра, 16 декабря в 10:00 часов, вопрос о вашем аресте будет снова рассматриваться в нашем суде.
— Это что, уже всеми забытая новость? Надеюсь, что хоть судья будет не тот же?
Лось заглянул в листок и расплылся в улыбке:
— Тот же, что и в прошлый раз.
— Представление продолжается...
— Что?
— The Show must go on.
Лось благосклонно покивал головой и опять занялся своими бумагами. Я понял, что долго уже не вытерплю.
— Послушайте, я действительно себя очень плохо чувствую. Я хочу в камеру. Мне надо полежать как минимум пару часов. И ещё... можно какой-нибудь жидкости типа молока, так как я нахожусь здесь вместо обеда? Да, и я надеюсь, что сегодня попаду к доктору.
— Может, мы доставим еду прямо сюда?
— Лучше меня в камеру, если уж с доктором снова кинули.
— Вот увидите, как только проголодаетесь, вы сразу сможете продолжить допрос.
— На этом меня не подловите. Я и так живу впроголодь весь последний месяц. Дюжину кило уж точно сбросил. Потерплю из вредности.
Потянулись долгие минуты молчания. Первой не выдержала Пышка. Она схватила термос и выскочила за дверь. Минут через десять она вернулась, поставила термос на стол и близко подсела к Лосю. Они зашептались. Костик вытянулся, но явно ничего не расслышал. Тогда он встал и с независимым видом подошёл к ним. Теперь они загудели втроём. «Сказка о Тройке» в натуре.
Лось хлопнул в ладоши, и троица расползлась по своим местам.
— Ваше право не отвечать на вопросы, тем самым препятствовать работе следователей, — голос налился тяжестью, — Но мы выполним свой долг.
— Мне что, теперь полагается слезу пустить? — негромко спросил я Костика, — Я же ясно сказал, что допрос закончен. A-a-a… понял... Если джентльмены не могут выиграть по правилам, они меняют правила.
Пышка взяла стопку документов и стала быстро зачитывать. Костик задрал подбородок и стал без перерывов монотонно гудеть ей вслед:
— ... документ... номер... дата... поступило на счёт... что означает этот документ? Отвечать отказался. Документ... номер... дата...
Я терпел некоторое время, а потом, поймав взгляд Лося, кивнул на термос с кофе. Лось слегка наклонил голову, но не успел я приподняться, как он внезапно заорал так, что уши заложило:
— Сидеть! Perkele!!! — Осознав, что он только что выдал, Лось рванулся к выходу, на ходу очень внятно прошипев, прежде чем за ним захлопнулась дверь, — Vitun ;p;r;...
Пышка испуганно схватила термос, налила кофе в стаканчик и передала мне. Потом она кивнула Костику, и они опять запустили свою волынку:
— Документ... номер... дата... поступило на счёт... что означает этот документ? Отвечать отказался…
Я медленно пил сладкий кофе, а на душе становилось всё горше и горше. Опять облажался. И ведь совсем чуть-чуть не дотерпел. Это плохо. Да и адвокат так настойчиво просил. Но, нервы совсем разболтались, вот и дал слабину. Да... хотя, пошли они все... на близлежащий хутор. Скоро и без них загнусь с такими темпами.
Я постарался медленно поменять положение, чтобы дать отдохнуть затёкшим ногам и своей многострадальной заднице, как в спине меня шарахнуло так, что слёзы брызнули.
Пышка быстро вскочила, налила мне очередной стаканчик кофе и сунула в руку. Слаженный дуэт, после небольшой паузы, возобновил своё заунывное перечисление.
Я долго цедил кофе, а потом кинул стаканчик в стоящее рядом мусорное ведро. Закрыл глаза и откинул голову назад. Стало знобить и замутило. Совершенно не помогли медленные вдохи и выдохи. Вот гады, добили мой организм. Нашлась оглоблинка, переломившая спину верблюду.
— Может, закончим комедию? – я не успел развить мысль, как желудок резко рванул вверх. Я согнулся, схватил мусорное ведро, и меня стало выворачивать наизнанку. Сначала весело, просто единым порывом, прожурчал кофе, а потом с надрывом и потугами поползла желчь.
Влетел побледневший Лось и в два прыжка подскочил видеокамере. Он с силой постучал по кнопкам и показал Костику на меня.
Костик осторожно взял меня под локоть, Пышка сунула мне несколько салфеток. Я протёр рот и выдавил из себя:
— Ну что, наигрались в кино, касатики?
Они переглянулись, и Костик молча потащил меня к двери.
Я лежал на спине и очень смутно припоминал своё возвращение в камеру.
Меня скрутило вначале в коридоре, потом на лестничной площадке, а последние остатки я отхаркивал уже на парковке .
Потом я смог передвигаться только какими-то кособокими рывками. В спине засел и не отпускал раскалённый гвоздь, а мой мотор окончательно сошёл с ритма. Он то колотился как умалишённый, то застревал, чтобы потом побольнее садануть. Состояние краба, ползающего по решётке разогреваемого гриля.
Но казённую машину хоть и не заблевал, но провонял на долгую память. Хоть это греет.
Выданные вертухаем две таблетки только и помогли, что ненадолго задремать. Очнулся я под протяжные всхлипы желудка. Но вид и запах засохшего и холодного обеда и ужина вызвал такие чудовищные спазмы и мучительное бдение над Бесом, что я злобно сгрёб все остатки еды в мусорный мешок и закинул его под дверь.
Под утро я понял, что уже не жилец на этом свете и до суда моя бренная оболочка точно не дотянет. Меня трясло и дёргало как эпилептика после недельного запоя.
Жизнь повернулась ко мне спиной с явным неприличным намёком. Только и осталось, что зажмуриться и героически утонуть в накиданных таможенниками бумажных фекалиях.
Костик застал меня в позе обречённо матерящегося орла, балансирующего на Бесе. Он некоторое время с опаской присматривался, а потом, отступая, сообщил:
— У тебя сейчас суд. Ты готов?
— Не всеремось, браття! Нэ лызе. Я нияк нэ можу кончыть! Да и сползти уж никакой мочи нет. Но, погодь. Ще не вмерла москалина! — теперь меня плющило на южно-русском суржике. Значит пошли воспоминания о детских летних каникулах. Это что, жизнь перед глазами проходит?
Костик исчез и явно лишил себя достойного зрелища. Изнутри оно напоминало последние конвульсии таракана в луже дихлофоса.
Я, полулежа, натянул джинсы и только потом заметил, что пуговицы так и остались застёгнутыми. Просто невероятная экономия времени. В свитер теперь вообще можно вползать как в палатку. Осталось только в решётку канализационного люка провалиться. Но это если только босиком на свободе шлындать, а так может кроссовки удержат.
Держась за стенку, я доплёлся по дежурки и осторожно рухнул на скамейку. Слегка порадовало встревоженное лицо Костика. Я косо завязал шнурки трясущимися пальцами и накинул куртку:
— Слышь, вошь-бродь, меня тут с утра местами на суржик затягивает. Так ты не стесняйся. Ежели чаво - ляпи!
Костик стал ко мне присматриваться с нарастающим напряжением.
— Да не волнуйся ты так, я не кусаюсь. Так, иногда клинит. Видно, мозгокрут совсем оголодал, — я задумчиво уставился на его нервно ходящий кадык, — Смотри, чтобы только не упал, а то точно не встану. Нести, однако, тебе придётся.
Костик оглянулся на вертухая, но ничего из себя не выдавил, а только кивнул в сторону двери. Мы медленно вышли. Я жадно втянул в себя воздух... и сразу натужно заперхал. Так и отравиться можно за шаг до свободы. Осторожнее надо.
Впервые Костик меня не подгонял, а шел, отступив на шаг. Мы долго преодолевали несчастную сотню метров по улице, а затем томительно ползли на третий этаж. Мой адвокат издалека мелькнул ярким галстуком. Я сделал попытку ему улыбнуться, но вышло малоубедительно. Тони сорвался с места и негромко спросил:
— Как самочувствие? Очень плохо выглядите.
— Бывало лучше.
— Сможете быть на суде?
— Надеюсь. Раз уж я тут.
— Вас должны сегодня выпустить под подписку о невыезде из Финляндии.
Трудно передать словами теплоту и нежность этих долгожданных слов... written cognizance not to leave Finland. Да куда там из Финляндии... я теперь из дома ни ногой! Носа за дверь не высуну. Залягу как медведь в берлогу и упаду в зимнюю спячку. Чистым и сытым на мягкой кровати!
Я сглотнул набежавшую слюну и максимально твёрдо сказал:
— Обязательно вытерплю до конца суда.
Тони помог мне снять куртку и проводил до ближайшего стула. Оценивающе осмотрел меня и уточнил:
— Мы не будем сейчас обсуждать документы, которые направлены в разные инстанции?
— Нет. Я просто не в состоянии.
— Понимаю. Но мне надо кое-что подготовить до начала суда, — он вернулся на своё место и стал рыться в портфеле.
Я оглядел холл. В отличие от прошлого раза сегодня было пустынно. Костик и Василёк шептались в углу, изредка кидая на меня косые взгляды. Да мы на пару с адвокатом. Вот и вся публика. Негусто что-то сегодня.
Хотя нет. Крутящимся колобком вкатился Живчик, в дверях перекинувшись парой фраз с медленно идущим хмурым прокурором. Теперь вроде все в сборе. Хорошо, что без группы поддержки. Видно, команды на сегодня не поступило.
Появилась секретарша. Проигнорировав всех местных, она игриво кивнула моему адвокату и открыла дверь в зал заседаний. А день вроде нормально начинается. Посмотрим, какое отступление заготовила себе таможня. Или рискнёт выступить со сказкой про так никем ранее незамеченную подмену вертолёта сигаретами? Кто их тут разберёт, затейников.
Я доплёлся до стула и осторожно усадил своё тело. Если потерпеть и не особо шевелиться, то этот час прожить можно. Тем более что позитивные флюиды вроде как завитали в воздухе.
Распахнулась дверь и к столу прошествовал судья со своей неизменной дамой, эмансипированно отягощённой бумагами.
«Интересно, а как он на горшок один ходит?» — тут же закралась крамольная мыслишка, — «Кто нежно отрывает, мнёт и подаёт ему туалетную бумагу? Проверяет наличие не застёгнутых пуговиц на ширинке? Стоп. Не надо отвлекаться! Тут уже начинается».
Судья брезгливо поковырялся в бумагах и безжизненно заговорил, обращаясь только к своей столешнице.
— Дубль третий, последний — вырвалось у меня раньше, чем Костик успел открыть рот
— Помолчи. Слушается дело 08/1925 от шестнадцатого декабря 2008 года... – негромко зашелестел Костик, — Дело раньше слушалось седьмого и двадцать третьего ноября... сейчас перечисляет присутствующих... слово предоставляется нашему старшему таможенному инспектору.
Я слегка повернул голову к своему адвокату. Он спокойно и невозмутимо набрасывал тезисы выступления. На секунду оторвался и ободряюще улыбнулся. Зато заелозил Костик и наклонился к моему уху:
— Восточный таможенный округ требует продлить твоё содержание под стражей... по ранее представленным причинам. Появились новые факты... нашими следователями обнаружены ещё три... очень тщательно скрываемые поставки из Эстонии...
— Совсем оборзел, — не выдержал я и подавился болью, — Он что, собирается и их до кучи приплести?
— Не мешай. Мы сравнили эти поставки по весу и есть причина подозревать... что внутри элементов были спрятаны сигареты...
— Да он просто шаман, — опять встрял я.
Костик досадливо сморщился, но не остановился:
— Важным доказательством наличия сигарет является то, что компании, которые получали грузы в Дании, Голландии и Англии, не занимаются таким бизнесом.
— Каким бизнесом?
— Он не сказал. Помолчи. Вот... выяснение конкретных получателей этих элементов находится в процессе расследования.
— Не понял. Они всё ещё выясняют, или уже выяснили?
— Не знаю. Но он говорит, что официальные запросы уже направлены. Подожди минуту.
Костик аж зарумянился, слушая Живчика, а потом сбивчиво заговорил скороговоркой:
— Обвиняемый, то есть ты... на допросе вчера... 15 декабря... признался в совершении одной подделки и затем отказался отвечать на вопросы, что подтверждает подозрения таможни в том, что ты... виновен в контрабанде сигарет.
— Он хоть сам понимает, что несёт? — меня аж перекосило, но тут же опять жахнуло в спину, — Или это вы ему так подсказали, помощнички липовые?
Костик вильнул взглядом и уставился на Живчика. Не поворачиваясь, продолжил:
— Следствие не закончено. Разбирается дело о самой большой серии профессионально организованной контрабанды сигарет. На повестке дня серьёзнейшее преступление... наказание ждёт суровое... есть причина подозревать, что обвиняемый... это ты... попробует сбежать и начнёт уничтожать свидетельства... улики. — Костик перевёл дух и опять затарахтел: — Запрещение на поездки... совершенно недостаточная мера... это он говорит о твоей подписке о невыезде... ты можешь сбежать из страны и без паспорта, а следователи ещё не выяснили всех соучастников в России. Восточный таможенный округ просит продлить пребывание арестованного... это тебя... здесь, в полицейской тюрьме. К тебе ещё много вопросов... а безопасность предварительного следствия... будет под угрозой. В тюрьме Миккели ты вступишь в контакт с другими участниками дела и будешь активно препятствовать расследованию.
— Окончательно угробить меня хотите, гуманоиды?
— У тебя в компьютере много файлов... бланки, копии печатей и подписей... с их помощью можно делать какие угодно документы.
— Удивительное наблюдение. Он что, дальше арифмометра так и не продвинулся?
— Также обнаружена «чёрная бухгалтерия», которая, по мнению наших высококлассных специалистов, и является истинной бухгалтерией.
Последнее меня окончательно добило. Особенно мифические top experts в этой дыре. Я резко развернулся к адвокату... и до макушки наполнился болью. Вот теперь кранты. Дошебуршился. Пришлось упереть голову в кулаки и попытаться собраться.
Очнулся я от дыхания Костика, который наклонился ко мне поближе и что-то заговорил. Эффект хуже стухшего нашатыря, но действенный. Я скосил глаза и увидел спину моего адвоката, активно жестикулирующего руками. Неожиданно навалился и звук.
Костик видно и не делал пауз:
— ... требует освобождения. В деле не появилось ничего нового. Только очередные абстрактные подозрения без конкретных доказательств. До сих пор не подтверждено ни одно из ранних предположений, послуживших основанием для ареста. То, как продвигается следствие, однозначно указывает, что никаких доказательств того, что мой подзащитный знал или участвовал в контрабанде сигарет, до сих пор ими не обнаружено.
Вдруг Костик засуетился и стал выжидательно поглядывать на Живчика. Но, так и не дождавшись ответного сигнала, неохотно закончил:
— Как раз есть очень высокая вероятность, что именно здесь, в приграничной зоне, кто-то прикрылся именем компании моего подзащитного. За его спиной и без его ведома. Слишком много странностей в этом деле. Может суд разрешит нам ознакомиться со всеми документами, связанными с обнаруженной контрабандной поставкой?
Неожиданно очнулся судья. Он категорично произнёс:
— Я лично и много лет знаком со старшим таможенным инспектором. Он кристально честный человек и мне вполне достаточно только одних его слов. Никаких дополнительных документов мы здесь рассматривать не будем.
Тони изобразил что-то вроде шутовского полупоклона и закончил свой speech с совершенно неприкрытым сарказмом:
— В соответствии с практикой Верховного Суда в этом деле нужно доказать приговаривающую связь между контрабандными сигаретами и подозреваемым. Вот только одна голословная предположительность якобы противозаконного действия совершенно недостаточна для столь длительного содержания моего подзащитного под стражей.
Адвокат сел, а судья стал пристально изучать меня. Я провёл рукой по лицу и с удивлением обнаружил, что она вся мокрая.
Костик неожиданно громко сказал прямо мне в ухо:
— Судья спрашивает, как ты себя чувствуешь?
— Плохо.
— Сможешь ли ты дальше присутствовать на суде или тебе срочно надо к доктору?
— К доктору. До конца точно не выдержу.
— Судья спрашивает, а мы можем без тебя закончить заседание?
— Да, здесь же есть мой адвокат.
— У тебя есть, что сказать суду?
— Есть. Сразу отвечу на заявления таможни. Ни в каких подделках я не признавался. Это прямой обман. Пусть посмотрят видеозапись. Что касается «чёрной бухгалтерии», то есть профессионалы в Центральной налоговой инспекции, которым я доверяю. И только они должны дать заключение, а не таможенный инспектор, который ко всему относится заведомо предвзято. Всех следователей надо заменить. Тогда преступление будет точно раскрыто. И очень быстро.
Судья отреагировал моментально:
— Дело рассматривается здесь, значит, и все необходимые расследования будут проводиться только здесь. У нас честные и квалифицированные специалисты.
Дослушав, я громко хмыкнул, медленно встал и потащился к выходу. Даже забыл попрощаться с Тони. Костик и Василёк пристроились за мной.
В холле Костик помог мне надеть куртку.
— Тут есть туалет?
— Вон он, — Кости махнул в сторону двери с номером, но без пиктограммы.
— Я зайду, хоть лицо сполостну?
— Да.
Я протиснулся в дверь и подошёл к рукомойнику. Теперь понятна такая реакция судьи. Из зеркала на меня смотрело обтянутое кожей клочковато заросшее лицо землисто-зелёного цвета. Под глазами чёрные круги. Белки в красных прожилках. На лбу крупные капли пота. Даже вампиры в гробу выглядят значительно привлекательнее.
Я обмыл лицо, вытерся бумажным полотенцем и вывалился назад в холл.
Костик подхватил меня под локоть, а Василёк демонстративно отступил на шаг назад.
— Куда мы сейчас?
— Проводим тебя в камеру. Потом мы закажем машину и отвезём в больницу.
— Тогда пошли.
В спину мне ударила скороговорка Василька. Костик подумал и осторожно спросил:
— Он... мы думаем, что это последствия... твоей старой болезни?
— Нет. Это прямое следствие вашей работы.
— Но мы же не доктора.
— Да? А кто довёл меня до такого состояния?
— А кто... кто в этом виноват?
— Конкретно? Да вы все. А уж особенно ваш Арто постарался.
— Арто? – его голос явно повеселел. Он обернулся к Васильку и заговорчески кивнул головой. Видно, если со мной что-то и произойдёт необратимое, то на Лося они настучат первыми.
Мы некоторое время продвигались молча. На меня опять накатило утреннее псевдо-хохляцкое укротрёпие. Неожиданно вспомнился анекдот про русское пиво . Я с трудом усмехнулся и, видно, вслух негромко произнёс:
— Арто як та птаха на ймення Нахтігаль. Повбивав би!
— Что? — тут же откликнулся Костик.
— Да так, ничего. С утра что-то упорно укроп мучает. Просто подумал, что если я сейчас загнусь, то вас всех ведь повбивают нах. Причём ваше собственное начальство. Чтобы только отмазаться.
Костик посмотрел на меня укоризненно и перебросился парой фраз с Васильком. И дальше, до самых дверей камеры они не проронили ни слова.
А вот на своей бетонной плите в камере я совсем отключился.
Открыл глаза только уже на каталке в приёмном покое больницы. Медсестра деловито ставила мне капельницу. Рядом с ней стоял растерянный Костик и с ужасом смотрел, как мне с хрустом загоняют в вену толстенную иглу и закрепляют специальной плёнкой.
— Где я?
— Это Центральная клиническая больница Южной Карелии.
— Как я сюда попал?
— Доехали, — он пожал плечами.
Не доехали, а приехали. Или, точнее, приплыли. Ни шиша не помню. Хотя я давно себя так хорошо не ощущаю. Немного трясёт, но спина пока никак не даёт о себе знать. Или мне уже вкатили какой-нибудь обезболивающей дряни? Только вот искать себе приключений и тестировать организм совершенно не тянет.
Показался озабоченный Василёк с пачкой бланков и авторучкой. Он недобро покосился на меня и сел их заполнять.
Я закрыл глаза и стал наслаждаться теплотой, разливающейся по телу. Через некоторое время меня перевезли в большую палату и отгородили занавесками. Костик притащил стул и уселся у моих ног. Иногда он, воровато озираясь, звонил по телефону и полушёпотом общался.
— Здесь запрещено пользоваться телефоном. Из-за тебя могут пострадать вполне приличные люди. А ещё госслужащий. Какой пример ты подаёшь детям?
— У меня нет детей, — огрызнулся Костик, но встал и вышел за занавеску.
Вернулся он с молодой докторшей, которой он на ходу продолжал настойчиво что-то втюхивать про таможню, тюрьму и симуляцию. Тут и глухой поймёт.
— Может, лучше я с ней сам поговорю? – любезно предложил я ему.
— Нет, — отрезал Костик, — Мне поручено получить полную информацию о твоём здоровье. Не мешай расследованию.
— Эк, как тебя зацепило. Только не переусердствуй. И даже не вздумай намекать на ампутацию пальцев и языка. Совершенно не поможет.
Докторша сняла с кровати планшет с моими данными, бегло просмотрела и стала что-то раздражённо выговаривать Костику. Он покраснел и увлёк её за занавеску.
— Здесь тебе не там. Медицина! Это тебе не судейская дурилка картонная, её просто так не облапошишь, — придушенно сообщил я Костику вдогонку, — Придумай что-нибудь поправдоподобнее.
Дальше мной занимались только медсёстры. Жаль, что пожилые. Сделали пару уколов. Неровными участками обрили грудь и налепили массу датчиков. И оставили в покое. Костик так ко мне не вернулся. Он изредка маячил около двери, непрерывно разговаривая по телефону.
А я расслабился и стал получать максимально доступное удовольствие для своего грязного тела на чистых простынях.
— Вставай... ну, вставай же... нам надо ехать, — Костик зудел как будильник, но трясти меня он явно боялся.
— Тебе надо, ты и езжай, — совершенно резонно возразил я спросонок, — Мне и здесь хорошо. А где докторша?
— Тебя уже выписали. Рецепт и все указания я получил. Нам надо уезжать.
— А суд закончился?
— Да.
— И как?
— Не знаю. Я здесь весь день с тобой сижу.
— А где мой адвокат?
— Не знаю.
— Так позвони и узнай. Может я уже свободный человек и мне теперь с тобой вообще западло общаться?
— Почему?
— Люди не поймут.
Костик подумал, но набрал номер и перекинулся парой фраз.
— Твой адвокат уехал. На тюремный этап ты опоздал. Надо возвращаться в полицейскую тюрьму, собрать вещи. За тобой приедет машина.
— А счастье было так близко. Но припёрся таможенник и всё опошлил. Это о вас из российского фольклора.
Я медленно слез с кровати. Вполне терпимо. Достижения современной фармакологии это, я вам скажу, чудодейственная вещь. Только они могут превратить расползающийся труп в бодро шевелящуюся биомассу.
Меня отлепили от датчиков. Но вот иголку от капельницы выдернули не совсем удачно. Марля, стянутая двумя кусками пластыря, стала быстро набухать кровью. Я поднял левую руку и, как Гитлер, принимающий парад своей непобедимой армии, слегка пошатываясь, прошествовал за Костиком к прибывшей машине.
За рулём сидел очередной незнакомый таможенник, а вот Василька нигде не было видно. Смылся с поста в самоволку, господин непоседливый старший инспектор.
Зато в дежурке тюрьмы меня встретила целая делегация. Несколько полицейских в форме, серые ребята в штатском, знакомая разбитная переводчица и Василёк, маячивший за их спинами.
— Тебе надо пройти вот с этим человеком, — Костик указал на полного мужика в растянутом свитере, выделяющегося рыжеватой неряшливой щетиной, — Оформить протокол.
— Раз надо, так надо, — благодушно согласился я, галантно кивая переводчице — Неужели это мой последний день в этом мрачном узилище? А ты что, не пойдёшь со мной?
— Нет, — Костик ввинтился в толпу и сразу заговорил с Васильком.
Переводчица с сожалением отклеилась от высокого полицейского и подошла ко мне:
— Здравствуйте! А ведь мы с вами уже встречались?
— Такое не забывается, — я лихорадочно пытался вспомнить её имя, пока мы шли за stubble human (щетинистым индивидуумом). Гайка, шпилька... вот ведь незадача. Совсем из головы вылетело. Что-то такое, простое, канцелярское... скрепка... нет, булавка. Точно булавка. Агрипина - Pinna или Pinne, — Здравствуйте, Агрипина. Какими судьбами здесь?
— Позвонили и попросили перевести.
— О, это честь для меня! А что мой толмач? Совсем умаялся?
— Я не знаю. Может он больше 8 часов с вами сегодня отработал?
— Я без часов.
— А что у вас с рукой?
— Бандитская пуля. Сейчас будут награду вручать.
— Правда?
— Нет, иллюзии извращённого психогенеза на почве недостаточности субстанций для поддержания гомеостаза.
— Вы что, доктор? — глаза у неё расширились, а грудь опасно колыхнулась.
— Много лет проработал проктологом в нейрохирургии глазного мозга.
— Ой, как интересно! А зарплата там большая?
— Офигительная. Всё руководство страны в клиентах. Специфика их деятельности.
— Как я вам завидую. Наверно, многих интересных людей лично знаете?
— Да, некоторых доводилось обштопывать.
— Даже холостых?
Ответить я не успел, так как Щетинистый открыл дверь и запустил нас в свой захламлённый кабинет. Мне он указал на стул у стены, а Агрипину усадил перед своим столом. Сам сел за компьютер и стал бросать косые, но весьма красноречивые, взгляды на внушительный бюст, продуманно выступающий из рискованного выреза. Мне была видна в основном её спина с накинутым платком и физиономия Щетинистого, так что я вынужденно стал разглядывать разбросанные по комнате коробки и свёртки. Особое внимание привлёк самурайский меч, небрежно прислонённый к шкафу.
«Интересно, это катана, танто или вакидзаси?» — стал я размышлять совершенно отстранённо, — «Может, тут теперь каждому по такой штуке выдают перед направлением в тюрьму? Например, для воспитания самурайского духа и добровольной созерцательности неизбежного. Согласно, скажем, последней директиве ЕС. А что? Европейским депутатам надо не только активно обсуждать единую толщину презервативов для Европы, могут и о нас, падших душах, иногда озаботиться».
Щетинистый в очередной раз масляно улыбнулся Агрипине, потом перевёл сразу поскучневший взгляд на меня и медленно заговорил. Агрипина моментально, как кошка, выгнулась ещё больше в его сторону и низким грудным голосом почти пропела:
— Вас пригласили на допрос к инспектору полиции. Поступило заявление, что вы угрожали убить следователя, находящегося при исполнении им служебных обязанностей.
Тут до неё дошёл смысл сказанных слов, и она с придыханием спросила, явно уже от себя:
— Это правда? А за что?
Я с трудом закрыл, потом опять открыл рот и переспросил:
— Когда и кому я угрожал? — надо потянуть паузу и продумать как себя сейчас вести. Тут даже не надо пахать себе дополнительной пяди во лбу. Ясен пень, моя сегодняшняя парочка перебздевших следаков весь этот отстой замутила. Раз кореша вокруг, так чего им стесняться? Так они свои задницы наглухо прикрывают. Наверно, вместе эту слезливую байку накропали, господа сочинители, модерасты мусоргские. Деперасты проститамошние.
Щетинистый достал листок бумаги и стал зачитывать. Агрипина сначала жадно вслушивалась, но буквально сразу на её лице всё больше высвечивалось разочарование, и переводить она начала уже обыденным голосом:
— Вы устно... это, значит, только одними словами... но в присутствии свидетелей... угрожали применить силу против старшего таможенного инспектора... это у них называется силовое противодействие должностному лицу. Случилось это... когда стражники вас вели из зала суда назад в камеру... то это... вы им передали очень серьёзную угрозу... ну, сказали по-английски... I will kill Arto... А этот Арто утверждает, что вы очень опасный преступник и контрабандист... угрожаете ему и его семье физической расправой в связи с его профессиональной деятельностью... а он, это... глава следствия в вашем деле. Да, а раньше, на основании именно его рапорта... это... суд вас арестовал. Теперь он очень боится за себя и за жизнь своей семьи. Это всё.
— Как всё?
— А что, вам мало? Но больше ничего нет. Полицейский вот говорит, что это... ещё есть два заявления свидетелей из таможни, но они написали о том же самом.
— Я что, похож на рефлексирующего отморозка?
— Я только перевожу... но никогда таких, о ком вы говорите, не видела... а вот вы... вы очень устало выглядите. И с вас это... кровь на пол капает. Потом будет трудно отмыть.
— Спасибо за заботу, — я приподнял руку повыше, — А туалетной бумаги или салфеток каких-нибудь здесь не найдётся?
Щетинистый молча вытащил из ящика стола несколько смятых салфеток из McDonald’s и протянул Агрипине. Она передала мне с вопросом:
— Это вы там поранились?
— Нет, — машинально ответил я, продолжал думать, что нужно рассказать, — Знаете, англичане правильно говорят: «A goose quill is more dangerous than a lion's claw».
— Значит, вы с ним всё же сцепились? Хоть морду-то набили?
— Его там не было. А сие мудрое изречение гласит, что гусиное перо страшнее львиного когтя.
— Вы что, его потом на перо поставили?
— Господи, да нет же. Это просто провербальничек такой... ну, это типа пословицы, в натуре. Слово ранит больнее кинжала. Примерно так. А кровь... она течёт из-за неудачно вытащенной иглы. Капельницу мне в больнице ставили.
— Вы что, наркоман?
— Агрипина, меня здесь все на контрабас подписывают... а я ни сном, ни духом... уже месяц голодный сижу... со спиной что-то хреновое случилось... зубы полетели... а тут ещё эти фантасты на мою голову, — я понял, что зарапортовался, и заткнулся. Потом выставил вперёд здоровую руку и, глубоко вздохнув, сказал, — Стоп! Обо мне потом. Спроси, что ему от меня надо... чисто конкретно? Только ознакомится и поставить свою закорючку, или надо записать и мою версию?
Они затеяли оживлённую беседу, причём bad cop просто на глазах ударно превращался в good cop и даже старался незаметно втягивать брюхо между выдохами. Его явно пробил купидоновский арбалетный болт. Ещё минут пять-десять и сорвётся взмыленный легавый бриться и подмываться. Ох, далеко наша Агрипина по здешним кобелиным штабелям пойдёт в поисках своего бабьего счастья.
Я вынужденно занялся салфетками, хотя внутри потянуло холодком и стало снова нервно потряхивать. Обложить бы их всех многоэтажным, да... никакого толка не будет. Тут надо исхитриться и как-то уходить по-английски, пока не послали по-русски... но на чухонской манер.
Нет, но как быстро следаки сообразили мне подлянку кинуть! Ни один суд не придерётся. Для местных законников два заслуживающих уважения свидетеля своими показаниями могут любого под цугундер подвести. А вот врут здешние стражи границы вообще без всякого зазрения совести. В этом я уже в четвёртый раз на собственной шкуре убеждаюсь. Причём задокументировано. И не найти мне тут парочки-тройки более уважаемых контр-свидетелей. Такой вот облом.
Вздохнув, я стал буравить полицейского взглядом. Не помогло. Тогда я негромко попросил Агрипину:
— Скажи этому говорливому: «Раньше сядем - раньше выйдем». Мы же тут не до утра собираемся торчать? Что он от меня хочет?
Агрипина ощутимо недовольно прервалась и задала короткий вопрос. Последовал такой же ответ, как комара отогнал:
— Как это было?
— На суде мне стало плохо. Судья прямо с заседания отправил меня к доктору в сопровождении двух сотрудников таможни. Пока мы шли в тюрьму, они спросили, чем вызвано моё такое плохое самочувствие. Я сообщил, что это результат их методов проведения допросов. Особенно этим отличился Арто. Да, ещё добавил, что начальство их за это сильно накажет, если со мной случится что-нибудь серьёзное. С переводчиком я говорил только по-русски, — я слегка скривился, но утешил себя, что фактически украинский это просто опоганенный поляками русский, — И уж точно никакой фразы по-английски «I will kill Arto» я не произносил.
Агрипина закончила переводить и они оба уставились на меня.
— Как вы описали... ожидаемое наказание?
— Словами, блин.
— Какими точно?
— Точно не вспомню, – а в голове нахально завенела только одна фраза: «Врёт как свидетель», — Сказал что-то вроде... вас за это собственное начальство прибьёт.
— Прибьёт это в смысле убьёт?
— Нет, это в смысле накажет. Сами знаете, что у нас матери своим детям говорят: «Если получишь двойку, прибью».
— Это реальная угроза детям?
— Зависит от родителей, — быстро ответил я, стараясь не поперхнуться. Тут не захочешь, а вспомнишь о кавказской педагогике .
Хорошо, что хоть ничего такого я сдуру не ляпнул, а то бы совсем нехорошо вышло. И никакие ссылки на наш азиатский менталитет не спасут. Сделают из меня маньяка-контрабасиста, потом не отмоешься. Звучит вон как хлёстко: homicidal maniac - bootlegger (маньяк-убийца - бутлегер) или вообще Russian homicidal maniac - smuggler (русский маньяк-убийца - контрабандист). Выбирай на любой вкус по настроению судьи и сразу на первые полосы газет. Это вам уже не petty smuggler (мелкий контрабандист). Тут солидный срок корячится.
Щетинистый задумчиво погонял мышку и уточнил:
— Вы согласитесь, если суд будет рассматривать это дело без вашего участия?
— Да, конечно.
— Тогда подождите, я запишу и распечатаю ваши показания.
Агрипина вынужденно переключилась на меня:
— А вот я бы никогда такого не переводила. Люди много чего по злобе говорят, а потом вообще ничего не делают.
— Что, и помечтать уже нельзя? — непроизвольно передразнил я её, — Со мной совсем другая история.
— Правда? Вот на прошлой неделе мне один странный парень достался. Здоровенный такой водитель-дальнобойщик. У него нашли пять блоков сигарет и четыре бутылки водки. Он от них всё отнекивался да отнекивался, а потом взял и предложил таможеннику взятку.
— Взятку финну? Вот так в лоб? Это какую же?
— Обещал бесплатно прокатить таможенника через Копенгаген в Роттердам.
«Через Попенгаген», — машинально поправил я её, но исключительно мысленно, — Агрипина, это никакая не взятка. Это деловое мужское предложение.
— Да? – ответила она, расстроившись, — А я не стала переводить. Думала, что таможенник рассердится.
— Зависит от таможенника. Упомянутый здесь всуе господин истец уж точно бы век благодарил за такое предложение.
— В следующий раз обязательно переведу.
— Не пожалеете. Жаль только, я этого не увижу.
Щетинистый протянул распечатанный лист и стал выключать компьютер. Он был полностью уверен, что изменять ничего не придётся. Или просто лень человеку дурью заниматься, когда такой аппетитный экземпляр под боком нарисовался.
Агрипина медленно просмотрела полстранички текста:
— Здесь всё, как вы сказали. Только он уточнил, что наказание высказано русским словом, похожим на убийство.
— Это как?
— Очень похоже. Но это же правильно?
— Пока не знаю. Ладно, давайте, я подпишу и пойду заниматься своими делами. Что-то у моих лекарств действие заканчивается.
На сборы мне дали всего 10 минут. При этом вертухай стоял за моей спиной и бдительно наблюдал за каждым предметом, который я рассовывал по пакетам. Я не выдержал и стал бубнить себе под нос по-русски:
— Не дадут ничего стащить на долгую память. Даже втихаря отбить кусок от Беса. Не будет со мной его ароматов долгими зимними вечерами. И на стене я не оставил своих мудрых напутствий. Минует меня слава земная.
— Может взять с собой одну книгу, — вдруг сказал вертухай.
— Спасибо, но я их уже все прочитал. Дважды.
— Могу вам принести Библию на английском.
— Спасибо. Мне imprisonment for life (пожизненное заключение) пока не светит.
— Да, я слышал, что вам могут дать только 4 года, а не пожизненное.
— Да нет, я думаю, что вообще отпустят скоро.
— Все так говорят.
Я подхватил два легких, но объёмных пакета и сообщил:
— Готов.
В последний раз оглядел камеру и пошёл за вертухаем.
Процедура оформления моего перевода заняла очень мало времени. Вертухаи изобразили такую бурную деятельность при посторонних, что всё успели заранее подготовить, пока я торчал у Щетинистого.
Двое молчаливых полицейских забрали документы и вывели меня на тёмную улицу. Там стоял обычный полицейский патрульный фургон. Передо мной открыли заднюю дверь. Я неуклюже залез в отсек и осторожно присел на холодное сиденье. Всё буднично и без эмоций. Дверца хлопнула, заработал мотор, и мы отправились в ночное никуда.
— Good bye blue sky! — вдруг вырвалось у меня под остаточным действием лекарств, — Прощай, небо голубое!
Транзит
Полицейский фургон ощутимо мотало по обледенелой дороге. Я старался хоть как-то зацепиться за скользкое сидение и не биться одинокой кеглей о жёсткие пластмассовые углы и дверцу «собачьей будки». Хоть бы ручку какую привинтили, если не для эргономики, то хоть для дизайна.
Про заботу о пациенте тут вообще не задумывались. Одна радость, что асфальт везде проложили. Вот на наших дорогах в таком угловатом гробу точно никаких костей не соберешь. А у меня спина как сейсмограф, всё отмечает.
Машина резко затормозила. Я в очередной раз чувствительно шарахнулся о перегородку, взвыл и через зарешёченное окошко злобно заглянул в салон. Вот она, другая сторона жизни. Тут тебе и столик с компьютером, и принтер. К полу привинчено вращающееся кресло. По бокам стеллажи с бланками и разными полицейскими примочками. Прямо, через лобовое стекло, открывался вид на раскрытый подъёмный мост через узкую полоску воды.
Сайменский канал. Туристический сезон закончен, значит, будем пропускать баржу, а только потом поедем дальше. Я потёр ушибленное плечо и уселся назад на узкую полоску согретой скамейки. Будем смотреть урывками, иначе задница окончательно отмёрзнет. Хорошо хоть спина вроде успокаивается и не сильно реагирует.
Длинная баржа, сияя разноцветными огоньками, бесшумно проскользила мимо. Почти сразу опустился мост. Дорога некоторое время огибала поля, а потом мелькнул указатель Konnunsuo. Первый раз такое название встречаю. Коннунсуо. Легко запомнить, как КОНь свой НУНь СУёт куда попалО. Может это и есть моё ближайшее будущее?
Мы проскочили заснеженные частные дома и остановились перед воротами. Табличка гордо гласила KONNUNSUON VANKILA. Значит действительно тюрьма. Конечный пункт.
Через медленно раскрывающиеся ворота мы подъехали к недавно построенной одноэтажной пристройке и затормозили. Хлопнули дверцы и послышались приближающиеся шаги. Я собрал свои пакеты и приподнялся. Поскорее бы отсюда выползти и принять горизонталь. Хоть на свежевымытом полу. А то скоро позвонки опять начнут шалить.
Дверца распахнулась, и полицейский поманил меня рукой. Я на полусогнутых сделал последний шаг и вывалился на заснеженную дорогу. Так же молча, по взмаху руки, двинулся по направлению к входной двери тюрьмы. Осваивать новое место.
В коридоре, сразу за тамбуром, стояла арка металлодетектора, перед которой местные умельцы самостоятельно приделали деревянную стойку с корзинкой для мелких вещей.
Мои полицейские отправились с бумагами дальше, а я, под ленивыми взглядами двух вертухаев, снял ремень, выгреб всё из карманов и сложил в эту корзинку. Металлодетектор на мой проход никак не прореагировал, вызвав законное подозрение, что он вообще не подключён. Что-то я не заметил ни одной светящейся лампочки. Хотя, может новую модель тестируют. Прогресс не пылится на воле.
Вертухаи поковырялись в моих пакетах, но явно для проформы, и стали делить свои обязанности. Один, вздохнув, пошёл к полицейским разбираться с бумагами, а второй, с не менее кислым выражением лица, потряс связкой ключей и кивнул мне.
Через коридор мы попали в приличный чистенький холл, явно больше подходящий обычному школьному заведению, а не тюрьме. Одна стена уставлена застеклёнными витринами с кубками, грамотами и вымпелами. В углу, вокруг журнального столика разместили несколько кресел. Из холла было несколько выходов, но вертухай повёл меня к двери, где через стеклянные витражи виднелась лестница, ведущая на второй этаж. Я, постоянно оглядываясь, медленно двигался за ним и, если честно, пребывал в некотором смятении. Что-то увиденное пока никак не вязалось с моими представлениями об исправительных учреждениях пенициарной системы. Нигде не видно ни одной решётки. Просто Красный уголок пионерского лагеря.
Мы остановились на площадке второго этажа перед временными камерами хранения. А как ещё можно назвать шкаф, наскоро сколоченный из неструганных реек, разделённый на клетки с дверцами из металлической сетки? Бытовой крольчатник?
Вертухай утомлённо вздохнул и процедил:
— Hei, puhua suomea? (Эй, говоришь по-фински?)
— Ei, yksist;;n englanti. (Нет, только по-английски.)
Вертухай вздохнул ещё более тоскливо, и стал вяло перечислять по-английски:
— Все вещи оставить здесь. С собой иметь только самое необходимое. Всё, что вы собираетесь взять, должно быть показано мне.
— А мне ничего и не надо.
— Ремень оставьте здесь.
— Хорошо.
— Ужин вы пропустили. У вас есть с собой еда?
— Нет. Зубов тоже нет.
В глазах вертухая проблеснул лёгкий интерес:
— Что случилось?
Я достал из кармана пакетик с челюстями, повертел и сокрушённо сообщил:
— Сломались. Давно.
— Ладно, — ещё один вздох, — Я зайду на кухню, посмотрю, может там что осталось.
Он запер дверцу на маленький висячий замочек и кивнул на обычную застеклённую дверь. Она вела в ярко освещённый коридор, где с десяток металлических дверей камер шли только по левой стороне. Почти все приоткрыты. Между третьей и четвёртой дверцами был втиснут стол со стопкой книг, конвертами и лотком с линованной бумагой.
— Давайте вот в эту, — он кивнул на одну из дверей, — Там кофеварка работает.
— Кофеварка? – я даже споткнулся, — Здесь можно пить чай и кофе?
— Да, — он удивлённо посмотрел на меня.
— Можно я возьму свои пакетики чая и сахар? — в моём голосе было столько мольбы, что он без слов повернулся и пошёл назад.
Подрагивающими от нетерпения руками я достал и показал ему непочатую упаковку чая и ополовиненную коробку сахара. Вертухай кивнул и уточнил:
— Больше ничего не надо?
— Нет. Можно, я книгу возьму? Я там видел на столе.
— Возьмите. Можете также взять бумагу и конверты. Домой письмо напишете.
— Спасибо. А мне разве можно писать письма?
— А почему нет? – все мои вопросы его явно ставили в тупик.
— Извините, я в вашей тюрьме в первый раз. Не хочу нарушать порядок.
— Это правильно.
Он пождал, пока я перебирал книги. Две были на русском. Потом я взял пару конвертов и с десяток плотных листов бумаги. Поискал глазами авторучку, но в наличие был только карандаш со сломанным грифелем. Ладно, потом свои достанем из пакета. Мужика не надо в очередной раз напрягать.
— Продиктуйте свою фамилию, — попросил вертухай, вооружившись мелком.
— Она у меня слишком длинная. Давайте сам напишу, — я взял у него мел и на дощечке, прикреплённой к двери, печатными буквами вывел свою фамилию.
Вертухай некоторое время шевелил губами, пытаясь её прочесть, но сдался.
— Знаете, её легко запомнить, если слегка исказить как Cherry meet Eva, — меня уже давно не удивляет отношение окружающих к моей длинной фамилии. Лично мне очень симпатична чрезвычайно вольная, но достаточно философская версия перевода: Нашей праматери Еве подошла бы непорочность. Или, если уж совсем поэтично: осталась бы Ева девственницей, то не было бы вокруг такого бардака.
— Странная у вас фамилия.
— Мне самому ещё более странно, так как она изначально произошла от Mare.
— Из мультфильма, что ли? Такой злой дух, который вызывает кошмары?
— Нет, это означает просто кобылу. Коня без balls (яиц)… ну, женского рода. Понимаете?
Вертухай покачал головой и выдал в пространство:
— He said it was all balls.
Тут я хихикнул, потому что русский аналог здесь полностью в лист: «Он сказал, что это бред сивой кобылы». И решил подправить положение:
— А вот Night Mare, если раздельно - это ведьма, которая душит спящих, а просто nightmare – ночной кошмар, если не ошибаюсь.
— Странные вы, русские и фамилии у вас... только для американских боевиков и ужастиков, — он покачал головой и ещё горше вздохнул.
Я не стал спорить. Мы такие. На том пугала, пугает, и дальше всех пугать будет земля наша Русская. Поколебавшись, я зашёл в камеру.
Нет, ну как клёво-понтово тут кантуются залётные бродяги! Комната не менее 15 квадратов, стены выкрашены в приятный бежевый цвет. Стол, заваленный журналами и книгами, слегка заляпанная кофеварка, пластиковый стул, фактически полукресло, настоящая кровать. Я заворожено смотрел на всю эту роскошь.
— Это сон и я сейчас проснусь, — вырвалось у меня.
— Что-то надо ещё? — осведомился вертухай из коридора.
— Нет, спасибо, больше ничего не надо — ответил я совершенно отстранённо, — Всё и так уж слишком хорошо.
Вертухай захлопнул дверь, а я всё продолжал обалдело озираться. Совершенно домашняя раковина с горячей и холодной водой. Над ней полочка и большое зеркало. За лёгкой фанерной перегородкой сиял белизной унитаз. И это тюрьма?!! Да за такое деньги надо брать.
Я подошёл к большому окну и открыл створку. За ней была решётка, затянутая мелкой сеткой, один край которой был отогнут. Потянуло свежим воздухом. Очень захотелось проорать что-нибудь радостное в ночь, но пока слишком рано. Точнее уже поздно. Нехорошо будет встретить следующее утро в карцере.
Пока я с наслаждением отмывал в тёплой воде кофеварку, появился вертухай. Он открыл дверь и занёс поднос, на котором лежало несколько аппетитных ломтей белого хлеба, пакет молока, несколько упаковок плавленого сыра, банан. И там была КРУЖКА! Я растерянно смотрел на это богатство, и только смог произнести:
— Это всё мне?
— Да. Сейчас принесу постельные принадлежности. Постарайтесь поесть быстро. Через час выключат свет.
— У вас и свет на ночь выключают?!!!
— Да, — он пристально посмотрел на меня, — А вас откуда привезли?
— Сидел полтора месяца в местной полицейской тюрьме.
— Сколько?
— Ну, 43 дня, если не ошибаюсь.
— Что-то очень долго. Мне казалось, что там сидят не больше недели-двух. А потом большинство депортируют. Можете послушать новости по радио. Там и русская программа есть.
— Радио?
— Да. Телевизор в этом блоке не положен. На пульте вызова... вот тут... выбор радиостанций, — он указал на металлическую пластину с прорезанными щелями для динамика и рядом кнопок под ним.
— А что мне ещё положено?
— Завтра прогулка и сауна. В четверг вас отвезут в Миккели. Занятия спортом разрешены только при более длительном пребывании.
Я только кивал головой, не в силах произнести ни слова.
— Лекарства вам выдадут при вечерней раздаче. Вы не помните, сколько у вас приёмов в день?
— Это как?
— У нас есть утреннее, дневное и вечернее время раздачи лекарств. Кроме того, вы можете попросить не рецептурные лекарства, согласно разрешённому перечню. Его можно посмотреть на первом этаже.
Я похлопал глазами и уже совершенно подавленно сказал:
— А можно попросить пару таблеток чего-нибудь болеутоляющего?
— Сейчас принесу.
Он действительно вернулся через пару минут с маленьким лекарственным стаканчиком, в котором лежали две таблетки, и со свёртком постельного белья. Посмотрев на меня, он добавил:
— Поднос пусть пока останется у вас. Завтра его заберут.
— Спасибо. Спасибо большое.
Я взял свёрток и восхищённо произнёс:
— Но это же хлопок! Натуральный хлопок.
Вертухай с неприкрытой жалостью посмотрел на меня и очень вежливо попрощался:
— Спокойной ночи. Если возникнут вопросы, то пользуйтесь интеркомом.
— Спокойной ночи.
Я сделал себе чай и устроил королевское пиршество, завершившееся медленным смакованием банана. Потом трепетно и с любовью застелил кровать. Это не кровать, это ложе для волшебных снов. Запах чистого белья заставил меня предпринять попытку ожесточённо соскоблить с себя хоть какую-то грязь и забить запахи полицейской тюрьмы. Обтёрся я махровым полотенцем, входящим в спальный комплект. Звук раскрываемой двери застал меня уже в трусах. Я босыми ногами прошлёпал по чистому линолеуму и высунул голову в коридор. Там возле тележки стояли два незнакомых вертухая и перебирали weekly pill organizers - коробки с ячейками для недельных доз таблеток. На каждой сбоку была приклеена бирка с именем и фамилией.
— Вот моя, — указал я на новенькую коробку, по всей ширине которой тянулась моя длинная фамилия.
Вертухай сравнил фамилию с написанной на моей двери и выдвинул прозрачную заслонку напротив надписи Ti (tiistai) - вторник.
— Вы не получили дневную дозу, — укоризненно сказал он, изучая ячейки в коробке.
— А можно всё сразу? Мне не помешает, зато высплюсь.
— Хорошо, — он перевернул коробку и высыпал мне на ладонь таблетки.
— А что это за лекарства?
— То, что записано в рецепте, который мы получили. Вы должны выпить эти таблетки прямо сейчас.
— Да, — я торопливо закинул их в рот и с натугой проглотил.
— Спокойной ночи, — он положил мою коробку в общую кучу и закрыл дверь.
Через полчаса, уже лёжа в полной темноте, я блаженно закрыл глаза, буквально чувствуя, как на старые дрожжи ранних лекарств, полученных в больнице, от местных таблеток накатывает тёплая умиротворяющая волна.
Утром меня разбудил солнечный свет. Это было настолько непривычно, что я в первый момент никак не мог осознать, где я нахожусь.
— Вот это жизнь! — непроизвольно вырвалось у меня.
Я медленно встал, чувствуя, что позвоночник начинает подавать тревожные сигналы. Привёл себя в порядок, уселся в кресло у окна с кружкой чая и стал заново понимать давно забытую притчу про козла .
Удивительно, но все наши ценности настолько относительны, что даже как-то за самого себя обидно. Так сильно тащиться от тюремной камеры это, скажу я вам, nonsense (абсурд, бессмыслица, вздор, ерунда). Полное отсутствие здравого смысла.
Я развернулся на звук открываемой двери. Два вертухая с тележкой.
— У нас тут записано fluid diet (жидкая диета), и вам предписано давать только soft food (мягкую еду).
Я растерянно покивал головой.
— Мы можем предложить: рисовая каша, каша из разных злаков, кисель, масло, плавленый сыр и мягкую колбасу. Белый или чёрный хлеб хотите?
Тут я чуть не зарыдал в голос. Только и смог выдавить:
— А что можно?
— Да хоть всё.
Мне заставили поднос тарелками, потом я получил пару пакетиков чая, две пижонистых трубочки с растворимым кофе и неизменный пакет молока. О-х-р-е-н-е-т-ь!
Один из вертухаев сверился со списком и полез за коробкой с таблетками:
— Мы сегодня обнаружили, что вам в больнице прописали дополнительные болеутоляющие. Было три рецепта, а не один. Если и этого будет недостаточно, то попросите ещё.
Я, как бессловесный китайский болванчик, только кивал головой и глупо улыбался. Вертухаи серьёзно и внимательно проследили весь процесс заглатывания таблеток, а только потом удалились.
Матерь божья, да что же это такое творится? По ошибке засунули на образцово-показательную зону для верных друзей вертухаев? Или это обычное различие между раздолбанными полицейскими СИЗО и нормальными человеческими тюрьмами? А что тогда меня ждёт в Миккели? Камера с джакузи и личным шеф-поваром?
Через два часа меня, совершенно осоловевшего от еды, вертухай вывел через знакомый холл к другой двери и сообщил:
— Прогулка один час. Если замёрзните или устанете, то нажмите кнопку у двери. Вас отведут назад в камеру.
Я кивнул и вышел в заснеженный дворик, огороженный с двух сторон обычной металлической сеткой. Как запрограммированный робот, я осторожно и неторопливо стал выписывать круги, разглядывая окрестности. Впереди за сеткой - второй дворик и дальше, за ним высилось старое пятиэтажное здание самой тюрьмы из потемневшего от времени красного кирпича. Мой прогулочный закуток примыкал одной стороной к стене столовой. В окна видны столики и длинная стойка раздачи еды. С другой стороны, площадку подпирала вертухайская часть с непрозрачными стёклами. За сеткой, через дорогу, стояли небольшие деревянные домики для длительных свиданий - это мне вертухай поведал первым делом ещё у камеры. Причём, с совершенно теперь понятной гордостью.
Здесь жить можно вполне сносно. Даже не улавливается мрачная аура. Комфортабельный такой зоопарк в лесопарке для неудачно выделившихся человеческих особей. Перевоспиталовка с уклоном в здоровый образ жизни.
После обеда меня отвели в сауну. По пути я получил очередной шок от gym (качалки) - за стеклянной дверью стояли силовые тренажёры, на резиновых матах разложены различные грифы, на стойках аккуратными рядами выстроились блины и гантели.
— Это только для сотрудников?
— Нет, но и они могут здесь заниматься. По расписанию. Для всех выделено своё время.
Вертухай притормозил у очередной двери, задумчиво осмотрел меня и даже повёл носом:
— Может, вы поменяете всю свою одежду?
— Я бы с удовольствием, но мне сказали, что завтра меня отвезут в Миккели.
— Это не проблема. Там и сдадите его в стирку. У нас своя маркировка.
— Куда сдам?
— В прачечную... laundry... вы разве не знаете, что это такое?
— Знаю, но я думал, что тут надо стирать самому.
— Самому?
— Ну да, руками.
Вертухай недоверчиво оглянулся на меня, явно ожидая, что я сейчас признаюсь, что неудачно пошутил. Но не дождался, пожал плечами и открыл дверь:
— Что вам надо? Трусы, майка, верхняя одежда, полотенце? — он оглянулся, увидел моё выражение лица и дальше уже молча стал на глазок подбирать мне послебанный комплект.
— Вот сауна, — он открыл очередную дверь, — Её не успели убрать, и она не должна была слишком остыть. Когда помоетесь, то нажмите на кнопку вызова.
— Спасибо, — с трудом выдавил я, — Я постараюсь быстро.
— Не спешите. Вам хватит 45 минут?
— Хватит.
Я остался один в просторной раздевалке. Присел на скамейку. Да тут спокойно хоккейная команда разместится. Потом опомнился, быстро всё с себя скинул и решительно прошёл в душевую.
Меня уже совсем не удивило наличие больших дозаторов для шампуня, развешанных на стенах. Вон в углу явно стопка одноразовых подстилок-подпопников. Но тут взыграла враз охамевшая жаба. Интересно, ну а одноразовые шапочки здесь имеются? Кажется, нет. Жаль. Ни тебе веника, ни разных там эвкалиптовых ароматизаторов также нигде не видно. Я, неожиданно для себя, расстроенно вздохнул, обнаружив отсутствие одноразовых мочалок и массажных тапочек. Уже губу раскатал, а ассортимент оказался слабоват для порядочного заключённого. Вот это уже явный непорядок и облом замаячившей передо мной мечты о тотальном расслаблении.
Я набрал горячей воды в деревянную бадейку, взял доливной ковшик, открыл дверь я парилку и полез на верхнюю полку. На термометре было всего 85°С. Не попарюсь, так хоть согреюсь.
Надо признать, неплохо тут следят за этим делом. Видно, что чистюли на воле - зоологи поневоле. Явно не понаслышке знают, как надо бороться с гнидами . Жаль, что этих наших единокровных однолюбов теперь редко встретишь в тюрьмах из-за таких саун для заключённых.
На следующее утро я проснулся с обидой и грустью, что слишком скоро придётся покинуть столь спокойный и гостеприимный уголок. Даже обильный завтрак не доставил вчерашнего наслаждения.
Я утешал себя сомнительной надеждой, что в одной тюрьме хорошо, а в другой - лучше. Что ж, посидим - увидим.
Заглянул вертухай и сообщил, чтобы я был готов через два часа. В ответном слове я попросил двойную дозу обезболивающих, а после их приёма разобрал постель, собрал мусор в ведро, туда же очистил пепельницу, сделанную из большой консервной банки, и присел у окна.
Неожиданно поймал себя на мысли, что сейчас меня совершенно не интересует решение прошедшего суда. Просто уже не осталось проблеска надежды на то, что все окружающие, так настойчиво проедавшие мне всю плешь декларированием своей кристальной честности и высоких идеалов демократии, сами будут хоть раз элементарно правдивы. Для них это слишком дорогое удовольствие, из-за которого можно реально лишиться многих благ.
— Против силы не попрёшь, — мрачно резюмировал я, — А уж, коль попрёшь, то так огребёшь, что не выгребешь.
Проверка на выезд заключалась в проходе через арочный металлодетектор и невнятные напутственные слова, смысл которых я совершенно не уловил. Но просто представил, что это были пожелания приятного отдыха.
Перед выходом стоял почти обычный рейсовый автобус, только выкрашенный в отталкивающий однотонный тёмно-зелёный цвет и без всяких надписей. Зато с грязными тонированными окнами.
— Вы бы еще череп с костями на капоте изобразили для конспирации, — ругнулся я совершенно искренне, — Тогда этот катафалк на дороге будет совсем-совсем незаметным.
Появился вертухай, открыл багажное отделение, куда я попытался поставить свои пакеты. Он возмущённо заорал, размахивая руками.
— Чё разорался, как оскоплённый? Пакеты грязные или я харей не вышел? — вежливо спросил я и добавил, — What's up, sergeant? (Что случилось, сержант?)
Он нервно оглянулся на дверь и выдал тираду минуты на полторы с жестикуляциями, ну что твой коренной итальянец. Я уловил только nimilappu из его густой смеси ругательств и решил уточнить:
— Nameplate? Tag?
Это вызвало новый поток воплей. Подоспевший местный вертухай остановился за моей спиной, заинтересованно вслушался и совершенно спокойно перевёл:
— Он очень настойчиво просит на каждый пакет повесить бирку с вашим именем. Вам их выдали?
— Это я уже понял, но никаких бирок нигде не видел.
Вертухай буквально через минуту вернулся с двумя продырявленными картонками с криво нацарапанной на них моей фамилией и двумя неравными кусками бечёвки.
— Привяжите на каждый из ваших пакетов, — он сунул их мне в руки и тут же удалился с чувством полностью исполненного долга.
Я привязал бирки и показал замаркированные пакеты всё ещё кипящему вертухаю:
— Ну, удовлетворился, сапог непонятливый? Могу потом их подарить с барских котомок. Будешь эти tags регулярно использовать для своей сексуальной фиксации. Чтобы не орать как мартовский кот.
Услышав непонятные звуки, он, наконец, заткнулся и важно кивнул в сторону багажного отделения. Я засунул туда пакеты, зацепив ручками за свисающие крючки, и вопросительно оглянулся, но этот гад уже открыл свою переднюю дверь и исчез внутри автобуса.
— Ну и что я здесь вечно торчать буду? – я произнёс это уже достаточно громко, — Может кто-то догадается и мне дверь открыть? Или надо вначале самому бирку на шею повесить и ноги помыть?
Минут десять я стоял перед автобусом, медленно наполняясь яростью. Кто их знает, что будет, если стронешься с места? Бежать здесь всё равно только до забора, а вот так возьмут и припаяют как попытку. Просто так, за здорово живёшь, но с очередной высокой долей вероятности .
Я уже совсем закоченел, когда появились два жующих вертухая. Остановились. Совершенно по-хозяйски оглядели меня, а только потом открыли дверь. Я залез в салон и плюхнулся в ближайшее кресло. Вертухаи закрыли за мной дверь, и вернулись назад в пристройку дожёвывать. Водитель подумал-подумал и потрусил за ними, оставив меня в автобусе совершенно одного. Меньше народу – зэкам больше кислороду.
Я повертел головой. Салон как салон. Мрачноватая переделка из обычного автобуса. Ни бара, ни туалета, конечно, нет. Примерно две трети салона надёжно отделили толстой стеклянной перегородкой с дверью. Над дверью повесили телевизор. Спереди и сзади по видеокамере в ударопрочных корпусах.
За перегородкой для вертухаев установили железный закрытый шкаф, два стола с техникой и несколько кресел. Ну, железный шкаф явно напичкан всякими демократизаторами и правдовбивателями на случай подозрений на побег или бунт. Рядом с компьютерами стоят мониторы наблюдения. Один вроде даже работает, значит и сейчас пишет. Всё как у взрослых. Хорошо, что хоть к креслу не приковали, как в заокеанских боевиках.
Я присмотрелся к стеклу своего окна. Толстое, собака. И закреплено с усердием. Такое не всякой кувалде под силу.
Я плюнул на дальнейшее изучение обстановки, застегнул ремень безопасности, нахохлился и стал ждать. Ну не может же быть, чтобы эту бронированную колымагу только за мной одним пригнали? А если да, то где тогда почётный караул и местные пионеры со знамёнами и горнами?
Через полчаса появился местный вертухай, который буквально пинками подталкивал шарообразного бомжа с огромной сумкой. Тот недовольно огрызался, но особой прыти не проявлял. Медленно и осторожно он уложил сумку и, пыхтя, заполз в салон. Проходя мимо меня, он слегка поклонился, но не остановился и тяжело протопал в самый конец. Вертухай повернулся к автобусу спиной и помахал рукой. Из дверей, как по команде, выскочили насытившиеся вертухаи и, весело переговариваясь, полезли через свою дверь. Автобус медленно тронулся.
Путешествие проходило скучно. Через тёмные и замызганные окна ничего особо не разглядишь, а видюшник вертухаи и не подумали включать. От неудобного холодного и жёсткого кресла навязчиво заныла спина. Вместе с наваливающейся тяжёлой дрёмой стало накатывать уже столь привычное пораженческое настроение.
Отвлёк меня бомж, который подошёл к перегородке и начал по ней вежливо похлопывать кулаком. Мне стало интересно. Вертухаи, расслабленно сидевшие за своими столами, синхронно отрицательно помотали головами. Бомж со стуком унялся, зато теперь стал трясти мотнёй и надувать щёки. Выходило очень выразительно, хоть и достаточно комично. Приспичило челу, и, видать, прихватило совсем не на шутку.
Это даже вертухаев зацепило. Один не выдержал, медленно выполз из-за стола, открыл боковой шкафчик, недолго рылся, а потом выудил пластиковый сосуд с широким горлом. Что-то вроде наших древних кефирных бутылок, только побольше и с завинчивающейся крышкой. Ну, вот и довелось увидеть пресловутую санитарную ёмкость воочию. Теперь буду вынужден хоть и не зрительно, но уж точно органолептически оценить её практическое использование.
Вертухай открыл дверь и сунул «санитарку» Бомжу. Тот закудахтал и вернулся на своё место. Результат не заставил себя долго ждать. Сзади раздались пыхтение, трубные звуки, а только уж потом мощно зажурчало. Видно, долго копил. Тихо пополз запашок. Вот в данной ситуации я полностью поверил в присказку каков стол, таков и стул. Хотя вернее будет, какую химию в себя впихнёшь, такой экстракт на выходе будет. И это явно не благородный жмых.
Бомж удовлетворённо крякнул, послышался противный скрип заворачиваемой пробки и его надвигающиеся шаги. Я задержал дыхание и прикрыл глаза. Только процесса торжественной сдачи использованной тары мне ещё не хватало отслеживать. Однако и вертухаи были того же мнения. Даже через стекло донеслись их возмущённые вопли. Я приоткрыл один глаз и увидел их активную жестикуляцию. Бомж ругнулся, но послушно уполз на своё место. Вместе с бултыхающей канистрой.
Стало быстро темнеть. Значит уже где-то в районе четырёх-пяти вечера. Скоро должны приехать. Здесь всего-то не более сотни вёрст.
Уже в полной темноте мы остановились на узкой улочке возле высокого забора. Дверь автобуса, зашипев, открылась, и я двинулся к выходу. Один из вертухаев побежал открывать багажный отсек, а второй быстро двинулся к красным кирпичным воротам, выделяющимся на светлом фоне стен, и стал нажимать кнопки интеркома. Над входом вспыхнул яркий свет.
Я огляделся. Зрелище довольно впечатляющее. Почти в центре маленького городка стояла старая крепость, обнесённая белой отштукатуренной стеной. Высота никак не менее пяти метров. С нашей стороны, точно посередине, в стену была встроена прямо-таки триумфальная арка из красного кирпича с массивными воротами и скромной дверью. Самой тюрьмы за стеной почти не видно.
Я быстро схватил свои пакеты и двинулся за вертухаем. Бомж, громко сопя, одной рукой с трудом выволок свою сумку, так и не бросив свой наполненный почти доверху гигиенический сосуд. Уж никак не меньше пары литров этот Водолей подзаборный туда надул.
Интерком крякнул, раздался громкий стук и дверь открылась. Вслед за вертухаем мы прошли в дверь и оказались в просторной железной клетке. Подождали, пока закроется входная дверь. Через некоторое время щёлкнул замок на внутренней двери клетки, и мы по очереди вышли в тюремный двор.
Действительно старинное сооружение. Никак не меньше полутора веков этой постройке. Но на крепость или замок явно не тянет. С самого начала задумали сделать тюрьму для местных смутьянов.
Мы обошли белую примыкающую пристройку и вошли в основное здание через боковую дверь. Мрачный подвальный коридор с полукруглым сводом. Неизбежный металлодетектор. Впереди видна совершенно нелепо выглядевшая здесь стеклянная вертухайская будка с очередным сонным разгильдяем. С правой стороны проёмы тюремных дверей. Почти в конце коридора видна винтовая лестница, уходящая вверх. С другой стороны – широкий проход в закрытую часть здания, а дальше почти нормальные двери служебных помещений.
Нас заставили выложить вещи на тележку и пройти через арку. Я снял ремень и без проблем прошёл, а вот бомж стал звенеть, что твой Ironman. Я оглянулся, но вертухай коротко и довольно зло прошипел:
— Свои вещи взять и идти прямо. До конца коридора.
Жаль, что не дали узнать интимной тайны такого могучего звона. Я подхватил пакеты и двинулся строго по прямой. Перед последней дверью стояла широкая скамейка. Я поставил на неё пакеты и заглянул в приоткрытую дверь. За ней анфиладой располагалось две комнаты. В дальней, у освещённого стола, стояли два пожилых вертухая и рассматривали документы.
— Можно войти?
— Да.
Я осторожно подошёл к ним.
— Вещей нет? – тон одного был очень холодным и откровенно враждебным.
— Есть.
— Где?
— Оставил перед дверью.
— Быстро принести сюда.
Я сходил и, вернувшись, остановился, не зная, куда девать пакеты.
— Положите на стойку, — говорил опять только один, а второй в это время дочитывал мои бумаги.
Я положил пакеты на длинную стойку у стены.
— Сколько судимостей?
— Ни одной.
— Где взяли тюремную робу?
— В Коннунсуо выдали.
— Где своя одежда?
— В пакете.
— Раздевайтесь.
Я стал медленно снимать с себя вещи и передавать верухаю. Он их быстро ощупывал и откладывал на свободный край стойки.
— Нижнее бельё и носки тоже, — в голосе было совершенно неприкрытое раздражение.
Второй вертухай долго и тщательно натягивал резиновую перчатку на левую руку. Любовно оглядел. Потом в правую взял пальчиковый фонарик и стал давать отрывистые команды:
— Откройте рот... язык вверх... вниз... повернитесь... наклонитесь... раздвиньте ягодицы... не напрягайтесь... встаньте лицом к стене. Не поворачиваться.
Я мысленно, но от всей души пожелал ему прямо после смены попасть в лапы садисту со всеми мыслимыми сексуальными отклонениями, а потом стал обречённо обдумывать, какую бытовую заразу подхвачу от такого долгого стояния голышом на каменном полу.
— Одевайтесь, — с сожалением произнесли у меня за спиной.
Трясущимися руками я стал натягивать одежду, пока вертухаи заполняли свои формуляры.
— Эти вещи запрещены, — вертухай показал на горку предметов, куда вошли мои дезодоранты, гель, шампунь и одеколон, которые мне доставили с последней передачей, — Остальное соберите. И в коробке возьмите один набор.
Проследив за направлением его пальца, я увидел под стойкой большую картонную коробку, набитую прозрачными целлофановыми пакетами с наборами первой тюремной необходимости. Расчёска, одноразовые бритвы, зубочистки, зубная щётка и зубная паста, одноразовые пилочки для ногтей. Что-то ещё, но толком пока не разглядеть.
— Возьмите анкету и подождите в коридоре.
Собрав в охапку оставшиеся вещи и листки анкеты, я выскочил в коридор, где пропущенный металлодетектором бомж в грязных ботинках уже взгромоздился на напольные весы и, покачиваясь, наблюдал за колебаниями стрелки.
— Следующий, — донеслось из комнаты.
Бомж суетливо двумя руками схватил свой неподъёмный баул и затрусил на шмон.
Я бросил вещи на лавку и не раздумывая полез на весы.
— Всего 75 кило в одежде?!! Потерять больше пуда за 43 дня? Да за это шкуру с козлов спустить надо, — вырвалось у меня помимо воли. Знал, что похудел, но чтоб на столько?
Я сел на лавку и стал запихивать вещи в пакет. Всё внутри меня яростно дёргалось и пузырилось. Я оглядел мрачные своды, поостыл и уже обречённо добавил:
— Вот тут и понимаешь, когда надо гроб заказывать. Раньше предки чётко знали, как на психику давить.
Вертухай вышел из будки и, растягивая слова, спросил:
— Ven;l;inen mies? Do you speak English?
— Yes, sergeant! Sir!
Вертухай ухмыльнулся и вполне сносно залаял, как на аризонском плацу:
— Телефонная карта есть?
— Нет. Нет, сэр!
— Один бесплатный звонок нужен?
— Нет, сэр!
— Тогда взять вещи и в камеру.
— Есть, сэр!
Я подхватил пакеты, и мы вернулись назад по коридору до второй от входа камеры. Вертухай открыл дверь и широким жестом пригласил. Я кивнул и протиснулся мимо него. Бросив вещи на ближайшую койку, обернулся и, не выходя из образа raw recruit (неопытного новичка), спросил:
— Последствия русской атомной бомбардировки, сэр?
Вертухай по-детски прыснул и сообщил:
— Завтра вас переведут в нормальную камеру.
Он закрыл дверь, и я услышал, как он, продолжая хихикать, стал весело тарахтеть в коридоре. Только выловленные слова Russian atomic bombing effect (последствия российского ядерного удара) позволили догадаться, что с исторической памятью здесь хорошо, а вот с юмором явная напряжёнка.
А вот у меня оснований для смеха совсем никаких. Камера в длину не превышает и трёх метров, а в ширину и того меньше. Зато потолки высоченные. По бокам две двухъярусные кровати. Между ними втиснули карликовый столик. Две колченогие табуретки, которые уместились только в ряд. Под потолком окно. Я залез на батарею и выглянул. Стены в метра полтора толщиной, древняя решётка квадратного сечения и только потом окно. К окну приделан металлический штырь для открывания форточки. Как и ожидал, само окно было вровень с землёй, и если пройдёт хоть пара снегопадов, то точно перекроет дневной свет. Но пока проходы к окну старательно расчищены.
Я слез и сделал два шага по камере. Хлипкие двери по бокам. Одна заперта, а вторая ведёт в туалет с рукомойником.
— Блин, зубами здесь всё так изгрызли, что ли? — задал я себе риторический вопрос, — Ну нельзя же вот так просто всё ухайдакать, будучи в нормальном рассудке. Это какой же должен накатить озверин?
Вся камера сплошь, а местами и в несколько слоёв была исписана, изрисована, закопчена... да хрен её знает, чем эти стены измалевали. Все металлические части кроватей также явно подвергались неистовым нападкам буйствующих сидельцев.
Но больше всего некие уроды отыгрались на сортире.
Как воспоминание, от зеркала осталось не закрашенное пятно и рваные дырки от шурупов. Раковина была оббита по краям наподобие пилы, но имела только две сквозные трещины. Кран погнут и покрыт неприятной слизью. Не удивлюсь, если на него регулярно испражнялись. Унитазу досталось больше всего, но он пока стойко держался явно из-за фекалий, закаменевших на его стенках. А если учесть, что здесь не убирались, по меньшей мере, с момента образования ЕС, то становится вообще тревожно. Это сейчас я тут один, а если сюда впихнут ещё троих?
В подтверждение моих опасений дверь заскрипела, и в неё стал втискиваться бомж, с трудом протаскивая свою сумку. Я непроизвольно втянул воздух, но мужик явно успел проветриться и помыться в прошлых культурных условиях. Только вот от куртки застарело попахивало.
Бомж дружелюбно поздоровался и спросил:
— Только английский?
— Нет, также и русский. Остальные лучше не использовать.
— Давно по-английски ни с кем не говорил. Больше приходилось на шведском.
Он стал раздеваться, и стала понятна его шарообразность. Под толстой зимней курткой была поддета осенняя куртка, потом просто куртка и, в придачу, пара рубашек.
— В сумку не поместились, — буднично ответил он на мой немой вопрос, — Зима начинается. Мне надо месяца три-четыре провести в тёплых условиях.
— А за что посадили? — тут уже я не выдержал.
— Вооружённое ограбление банка.
— Какое ограбление?
— Ну, hold-up... armed robbery... я не помню, как точно это у следователей называется.
— Наверное, так и называется. А чем вооружены?
— Только своей сумкой. Пришёл в отделение банка и сказал, что там бомба. Пока мне кассир собирал деньги, приехала полиция. Я не оказал сопротивления. И вот я здесь. Весной уже выйду.
— А семья?
Бомж вздохнул и опустил голову. Потом поднял и тихо сказал:
— Мне 64 года и мне ещё надо успеть побывать во многих местах. Незаконченных дел с разными плохими людьми много. А путешествую я только когда тепло. С мая по ноябрь.
Я понял, что совершенно не стоит дальше в его душу лезть. Только чужих секретов мне не хватало. Достал сигареты и положил пачку на край стола. Бомж посмотрел на неё с жадностью, но не шелохнулся.
— Угощайтесь. Извините, но я курю только ментоловые.
— Спасибо, — он проворно выбил сигарету из пачки и сделал глубокую затяжку, — С утра не курил. Говорят, ментол для сердца очень вреден.
— Слышал. Если захотите, то эти сигареты можете курить.
— Спасибо, но будет лучше, если мы будем курить по очереди и в туалете. Иначе мы здесь задохнёмся. Я уже был в этой камере, — с этими словами он проворно вскарабкался по спинкам коек и железным рычагом приоткрыл форточку.
— Долго нас здесь продержат?
— Это подвал и камеры для транзитников. Завтра нас с утра разведут по камерам.
— Здесь много заключённых?
— Не очень. Три этажа, максимум 100-130 человек. Только первый этаж специально для snitch.
— Для кого? – тут я про себя недобро помянул Гарри Поттера и его умение ловить золотой шарик с крылышками, — Это кто, мелкие воришки?
— Нет, police informers, — он развеселился, — thief и snitch - две очень большие разницы.
— Догадываюсь, — даже такому как я понятно, что честный вор и стукач - противоположные полюса в тюремной иерархии, — Неужели их так много, что они занимают треть тюрьмы?
— Не совсем так, — бомж удручённо вздохнул, — там, на этаже находится медпункт, магазин и комнаты для свиданий. Для стукачей выделено не больше четырёх отдельных камер.
— Ничего себе, всё равно это почти 10% от здешних заключённых.
— Это только явные... о которых уже все знают, а сколько их ещё продолжают работать по камерам? Это же Финляндия... у нас и так вся страна добровольных информаторов. В тюрьме вообще лучше молчать и слушать. Иначе можно легко получить дополнительный срок.
— Спасибо за ценный совет, — в голове всплыло: «Тук-тук... я твой друг... стук-стук».
— А мне только и осталось, что советовать.
Скрипнула дверь, и появился вертухай. Глядя только на меня, он сказал:
— Возьмите постельное бельё, лекарства и ужин.
На тележке лежали два свёрнутых рулона постельного белья и четыре бумажных пакета.
— Это наш обед и ужин, — негромко мне в спину сказал бомж, — Забирайте еду и получайте свои таблетки, а я возьму постельное бельё.
Мы по очереди приготовили себе спальные места и уселись у столика напротив друг друга, касаясь коленями.
— В камере мало места. Совсем плохо, когда открывают вон ту дверь, — он махнул в сторону закрытой двери, — Тогда получается камера уже на 8 человек. Это очень, очень плохо. Много скандалов, если здесь продержат больше 2-3 дней. И совсем плохо, если у наркоманов начинается withdrawal pains... ломка.
Трудно сравнивать с российскими условиями, но лучше обойти эту тему, чтобы его не особо огорчать. Собственного опыта у меня нет, а вот отечественным репортёрам я буду доверять только в самую последнюю очередь. Неопределённо повздыхав, я покачал головой, раскрыл и стал осматривать содержимое сухих пайков. Явно не для меня. По очереди выпил два пакета молока. Остальное придвинул бомжу.
— В тюрьме надо всё есть, — наставительно произнёс он, проворно забираясь в пакет, — Иначе свободы не увидите.
— У меня зубы испортились, уже месяц как не могу починить, — я достал и показал свои челюсти, хотя на языке вертелось напоминание про типун... это, вроде как... curse that tongue of yours. А то очередной прорицатель мне попался.
— А я уже видел однажды такую конструкцию. Хотите совет? Если есть деньги, то попросите купить вам в аптеке специальные прокладки. Название легко запомнить. Snug. И сами сможете починить. Здесь вы нормальной помощи не дождётесь.
— Snug? Странное название, — раньше я сталкивался только с выражением snug jeans – удобные обтягивающие джинсы и snuggery – забегаловка. Чтобы не забыть, я несколько раз повторил про себя запоминалку: только босяк клеит на снаг.
— Давайте заполнять анкеты, — он посмотрел на мою, — Уже и на русском сделали? Быстро же ваша страна лезет в капитализм. Значит и тюрем у вас скоро будет очень много.
— Ешь ананасы, рябчиков жуй... будет всем счастья... и каждому... но это на следующий день, — невнятно продекламировал я, но уже исключительно для себя попробовал на вкус лозунг, — Господа, больше тюрем хороших и разных!
Утром я не успел раскрыть глаза, как взгляд наткнулся на встрёпанную и распухшую физиономию бомжа. Нет, это не для слабонервных. Я снова закрыл глаза. Надо привыкнуть.
«Вот в таком виде надо банк грабить», — мелькнуло в голове, — «И с бомбой не надо заморачиваться».
Я сдержался, приоткрыл один глаз, кивнул в знак приветствия. Сел и машинально постарался пригладить свои волосы. Умываться в здешней раковине я начну только под реальной угрозой суровых телесных наказаний. Лучше подольше на нарах полежу. Для лицезрения наших утренних рож явно нужно придумать какую-нибудь домашнюю заготовку. Из нашей исчезнувшей реальности .
Понятна ярость предшественников, так качественно расколошмативших зеркало. Тут не только заикой станешь, когда попрёшься облегчиться, а на тебя такое чудище из стены ненароком глянет.
После приёма таблеток и утренней каши, нас по очереди отвели в уже знакомую комнату досмотра. Нервный вертухай крутил в руках мою заполненную анкету, потом заглянул на обратную сторону, но пока не стал ничего вносить в свой комп.
— А почему не написали ответы на английском?
— Но анкета же на русском.
— Это для вашего удобства, а не для нашего.
— Перевести?
— Нет, у нас тут есть эстонцы.
— Мне подождать?
— Нет. Только скажите, у вас тут отмечены проблемы с питанием?
— Да.
— Проблемы с лактозой?
— Нет.
— Аллергия?
— Нет.
— Вы вегетарианец?
— Нет.
— Какие тогда ещё у вас могут быть проблемы?
— У меня нет зубов.
— Это ваши личные проблемы, а не проблемы с питанием.
— Получается так. Но мне нужна мягкая пища.
— А бифштексов вы и так ещё долго не увидите. Нужен ли доктор?
— Нужен.
— Наркозависимость?
— Нет.
— Венерические заболевания?
— Нет.
— Зачем тогда вам доктор?
— Мои зубы...
— Только что сказали, что их у вас нет.
— Но мне надо сделать челюсть.
— ОК. Записал. Что ещё?
— Сердце.
— Нужна операция?
— Нет, операцию уже сделали.
— Давно?
— Давно.
— И чего сейчас хотите? Персональную медсестру?
— Нет, но...
— Давайте побыстрее. По медицине всё?
— Спина очень болит.
— Это к доктору. Я вас уже записал, но он будет только после праздников... 5 января.
— Но это через две недели! А у вас что, только один доктор на всю тюрьму?
— А вы подумали, что попали на медицинский курорт? Доктор посещает тюрьму раз или два в неделю, и то если есть серьёзные больные.
— Здесь что, только один доктор отвечает за все медицинские проблемы?
— А сколько докторов вам надо одновременно?
— Обычно одного достаточно. Но, я думал...
— Теперь за вас охрана будет думать.
— Понял, — я с трудом сдержался от встречного вопроса.
— Садитесь вон там, — вертухай указал на скамейку в предбаннике, — Сейчас сделаю вашу фотографию.
Он ушёл в подсобку и вернулся с фотоаппаратом на треноге. Установил, немного повозился и сообщил:
— Можете посмотреть, — он повернул аппарат ко мне.
Я взглянул и чуть не рухнул со скамейки. С дисплея на меня укоризненно смотрел опухший и обросший бездомный бродяга. Старше меня лет на пятнадцать.
— Horrible! (Ужас!) — на другое у меня слов не нашлось.
Вертухай довольно крякнул и стал отрывисто отдавать распоряжения:
— Сейчас получите постельное бельё, а потом ждите охранника. Он вас проводит в камеру. Всё. Позовите следующего.
Слегка обескураженный я вышел в коридор и кивнул Бомжу на дверь. Он бодро вскочил и махнул рукой на свёрток, лежащий на скамейке:
— Это постельное бельё я взял для вас. Думаю, нас разместят вместе.
— За нас охрана будет думать, — ответил я, подражая тону вертухая, а мысленно взмолился: «Упаси мя, Господи».
Охранник, спустившийся с верхних этажей, мельком взглянул на меня, а потом осмотрел пустой коридор. Достал рацию, запросил подтверждение. Получив его, ещё раз осмотрел меня и, путаясь в словах, спросил:
— Это вы... такой большой... опасный преступник?
Я машинально оглянулся, но коридор по-прежнему оставался пустым.
— Нет, — как можно твёрже ответил я, — Абсолютно невиновный маленький человек.
— Innocence... innocent, — проворчал вертухай, и неожиданно громко выкрикнул, — All aboard! Follow me! (Все на борт! Следуйте за мной!)
Вздрогнув вначале от неожиданности, а потом от гулкого эха, прокатившегося по коридору, я подхватил свои пакеты и двинулся за ним. Интересно, а почему не сделать для вертухаев краткие словари внятных тюремных команд, а то у этого какая-то странная мешанина в голове. То ли он в детстве мечтал стать кондуктором на Диком Западе, то ли работать в аэропорту. Но застрял с развитием, а тут мечты сбываются. Вот и прорвало поорать. Как ребёнка в подземном переходе.
Мы стали медленно подниматься по узкой винтовой каменной лестнице. Солидное сооружение. На таких ступенях в одиночку можно любую атаку сдерживать. Хоть тогда, хоть сейчас. Тут и гранаты не помогут. Надёжно строили предки.
Сопя, мы вышли на самый верх. Третий этаж. Если честно, то круто. Из этой тюрьмы бы гостиницу сделать в пять звёзд – пальчики оближешь. Высоченный потолок. Поставить застеклённую крышу и можно небом любоваться. Огромные окна по краям коридора. Выложенный плитками пол коридора своей формой чем-то напоминает вытянутую электронную восьмёрку. В нём прорезаны два широких и длинных проёма, затянутых металлической сеткой. Можно всё увидеть насквозь вплоть до первого этажа. Сами проёмы ограждены перилами, высотой по пояс. Вертухайскую будку с круговым обзором установили на проходе между проёмами. Вполне грамотно. Мимо не проскочишь.
Пока вертухай зашёл в будку, я пригляделся к коридору. Есть какая-то неправильность. С подвалом понятно. Первый этаж явно полностью перестроен. А вот на втором этаже, почти полном близнеце третьего, были видны два полукруглых глухих эркера в стене с массивными дверями. Правильно, само здание до второго этажа сделано в виде равностороннего креста, но двери в эти два крыла закрыты. Жаль, что нельзя оценить полную красоту этих миккеливских Крестов. А вот третий этаж перерос крест и фактически состоит только из одного коридора. А так вполне себе славное местечко. Светлое и просторное. Разительный контраст с мрачным подвалом.
Озабоченный вертухай, громко позвякивая ключами, наконец, покинул свою будку и двинулся мимо меня. Открыл одну из камер и зычно выкликнул имя. Послышался встречный недовольный бубнёж и из камеры лениво выполз длинный нескладный парнишка. Явный teenager. Он был в шортах и шлёпанцах на босу ногу. Весь его худой торс был испещрён татуировками, которые доходили до самого подбородка.
— Young prison generation (тюремный молодняк), — констатировал я себе под нос, — У него ходок явно больше девок, попорченных на воле. Хотя, может сей юный пострел именно за это и сел.
Пострел метнул на меня косой взгляд и, ссутулившись, поплёлся за вертухаем. Я же продолжал непреклонно стоять и только вертеть головой. Команды слоняться не было, а инициатива везде наказуема. Мне пока слишком рано искать дополнительных приключений на свой истощённый организм.
Вертухай открыл вторую от лестницы дверь и кивком загнал в камеру юнца. Оттуда незамедлительно послышались возмущённые вопли и причитания. Затем из двери вылетело небольшое пыльное облако. Через несколько минут злой и слегка вспотевший юнец вытащил полностью набитый огромный чёрный мусорный мешок и потащил его вниз по лестнице. Вертухай достал рацию и предупредил нижние этажи о незапланированном перемещении заключённого. Потом повернулся ко мне и махнул в сторону камеры.
Я подошел и посмотрел на дверь. Надо же, полностью деревянная, только укреплена металлическими полосами и выкрашена в тусклый синий цвет. Привычные запоры, кормушка и замок. Над дверью номер 37 и два металлических штырька. Назначение штырьков сразу стало понятным – вертухай повесил на один пластиковый кармашек с моим именем. Значит этот паронарный нумер, но занят пока одним постояльцем. Это радует. Предстоит много обдумать, а вот навязанные соседи будут только мешать. Номер у камеры зловещий, но нас этим не запугать.
Я занёс свои пакеты, бросил их на грязный пустой стол и, пока вертухай не закрыл дверь, скороговоркой произнёс:
— Лекарства... please... medicine... medication... drugs...
— No drugs, — моментально отреагировал на знакомое слово вертухай.
— No drugs, — согласился я, — pills… tablets... painkillers.
— A, tabletti, — обрадовался он, — Odottaa kymmenen minuuttia. (А, таблетки! Подожди десять минут.)
Дверь захлопнулась. Ну, десять минут мы тихо и беспрекословно подождём. А пока осмотримся и напитаемся свежими впечатлениями. Тут и беглого взгляда достаточно, что камера довольно далека от стандартов даже самого захудалого Hilton. Это не предыдущие хоромы из тюрьмы с лошадиной кликухой.
Я сначала прикинул на взгляд, а потом не удержался и промерил камеру шагами. Два на четыре метра и больше никак не выходит. Вот до потолка метра четыре, если не больше. Лучше бы они её на бок положили. Хотя нет, видно боялись массового суицида.
Но из-за скученности слишком много мебели под ногами путается. Двухъярусная кровать, стол, две табуретки, этажерка с каким-то аппаратом и шкаф. Между шкафом и стеной стоит санитарное никелированное сооружение, смахивающее на песочные часы, под белой пластмассовой крышкой. В другом углу совок с подвешенной на него щёткой. Под столом новенькая корзинка для мусора.
Я стянул с себя куртку, которая умудрялась постоянно за всё цепляться, и присел на кровать. Потянул носом. Запах только как в немытом туалете при гробнице. Лязгнул засов. Вертухай принёс две таблетки в пластиковом медицинском стаканчике. Я быстро их проглотил и решил узнать о местной обстановке. Но толку оказалось на удивление мало. Вертухай непрерывно морщил лоб, мотал головой, но продолжал твёрдо молчать на своём.
— Стойкий prison[янный] зольдатик, — в сердцах высказал я закрывшейся двери и прилёг на койку. Спина опять дала о себе знать. С такими темпами скоро на одни таблетки перейду, если коньки не откину.
Через полчаса я понял, что спина спиной, но порядок в новой хате наводить за меня точно никто не будет. Плюнув на последствия, я дополз до окна и открыл узенькую форточку. Свежим воздухом не потянуло. Встряхнул поролоновый матрац. Несколько минут подождал, пока осядет пыль. За это время в голову пришла гениальная идея, что один матрац хорошо, а вот два значительно мягче. Это немного удлинило уборку, но зато придало сил на добросовестное застилание постельного белья. Полюбовавшись своим пухленьким лежбищем, я решил немного разобраться с пылью. Влажная уборка пока не грозит, а вот смести все эти клубы и сор вполне можно и в мусорную корзину. А как-нибудь потом её опорожнить.
Неторопливо и очень тщательно я сгрёб весь накопившийся на полу мусор в одну кучу и, с помощью совка, переложил его в корзину. Получилось солидно - почти доверху.
Стол и этажерку без тряпки и воды отмывать абсолютно бессмысленно. Тут пыль не сдуть. Одна липкая масса. Я осторожно приподнял и покрутил в руках одиноко стоящий декодер. Судя по незначительному налёту пыли, он явно совсем недавно был в использовании. Это наводит на позитивные ожидания. Значит, здесь можно и телевизор получить. Интересно, как и кому его выдают? За особые успехи в тюремном соревновании или только наиболее активным дятлам? Типа часто стучал – смотри сериал, а промолчал – другой настучал и смотрит финал. Вот и болтается телевизор по камерам как переходящий вымпел. Если так, то я точно буду надолго оторван от окружающего мира.
Я поставил декодер на место. На нижней полке лежал деревянный лоток. Я очень осторожно выдвинул его. Тюремные сокровища. Несколько порно журналов и пачка незаполненных карточек для финского и шведского лото. Интересная комбинация. Мой предшественник что, по вылетающим брызгам определял счастливые номера? Оригинал, однако. Хотя радует, что он не достался мне в сокамерники. Мы люди простые и к таким новаторским экспериментам относимся настороженно.
Стараясь не напылить на пол, я аккуратненько перевернул лоток над мусорной корзиной. Нам такой многократно перетраханной развлекухи точно не надо. Осталось проверить шкаф и экзотический аппарат, который явно несёт какую-то новаторскую функцию.
Шкаф был почти пуст, если не считать двух непочатых рулонов туалетной бумаги. Одна дверца слегка перекосилась и никак не хотела плотно закрываться. Я вздохнул и полез на второй ярус кровати. Мои смутные подозрения вполне оправдались. На шкафу стояла металлическая пепельница полная закаменевших бычков, ещё два измусоленных порно журнала и грязный пластиковый стакан. Я смерил расстояние с верхней кровати до этажерки. Если баловаться с журналами не каждый день, то точно добьёт. Может этот экстремал практиковал с разных точек? Только вот проверять наличие таких мест не тянет, но вывод напрашивается один – мыть камеру надо чрезвычайно тщательно, не пропуская ни одной пяди обживаемой территории. А вдруг это был коварный снайпер-спидоносец, люто возненавидевший здоровое человечество?
Опорожнённую пепельницу и стакан я сложил в лоток. Может после неоднократной дезинфекции они ещё сгодятся. Журналами накрыл корзину. Меньше пылить будет. Для исследований остался только неизвестный никелированный агрегат. Для начала я осмотрел его со всех сторон. Судя по отсутствию канализационных труб это больше похоже на биотуалет. Стоит себе в укромном уголке на замызганном коврике. Крышка только сильно вымазана коричневеньким. Тут и без анализа очевидны причины. Разок не донёс, другой не попал, а иногда и туалетная бумага не вовремя закончилась. Вот и оставили мне как предупреждение натуральные следы промахов.
Долго думать не надо, тут надо поскорее завершить камерный обзор. Да и мочевой пузырь что-то возбудился. Я оторвал огромный кусок туалетной бумаги и приподнял крышку. В нос резко шибануло хлоркой. Очень мило. Это просто приличного вида параша, а никакой не биотуалет. Два остроконечных пожарных ведра приварили друг к другу донышками, и получился пятилитровый ночной горшок на широком основании. Сверху на него одели пластиковое кольцо и закрыли плотно прилегающей крышкой. Довольно устойчивое сооружение, даже если рискнуть на него сесть. И вполне себе герметичное. Дерьмоконсервант с газозадержкой. Историческая вещь. В таком виде можно сразу отправлять на торги предметов абстрактного утилитаризма.
Стараясь дышать ртом через раз, я призадумался.
С такой дизайнерской парашей да без нормального доступа свежего воздуха насыщенная камерная атмосфера явно запрессует мои ошалевшие рецепторы на что-нибудь общечеловеческое. Кропать-копать как минимум кандидатскую. Типа заумного: «Экспоненциальное влияние на отдельных гуманоидов конвергенции нестабильных ароматов гомогенизированных пищевых отходов натуральной переработки на продолжительность и строгость церковных постов доканализационной Европы» . Дерьмо из дерьма, зато звучит гордо!
«... эх, не те места назвали Гондурасом», — промелькнула пошлая до затёртости мысль и, застыдившись, тут же испарилась. Наступит лето и жара, то ситуация в точности станет как напевал наш вечно расхлюстанный прапорщик на военных сборах: «...пора шпорить коней в царство вечных теней». Из уст организма, напрочь лишенного слуха, этот шипящий рёв действовал содрогающе. А ведь шаман, однако - в самую точку накаркал.
В голове я тут же сделал себе очередную зарубку о местных производителях сантехники. Совершенно точно, что тут искусственно выведена специальная особо мозговитая порода садо-мазохистов. Вечно эти яйцеголовые достают окружающих своим творчеством, как будто потом сами в этой гнусности закончить жизнь мечтают. Дабы воздалось каждому по делам его!
Тут же в голове материализовался дополнительный закон тюрьмы. Одиночка, в самом общем понимании, это когда даже самый распоследний вахлак точно знает чья очередь срочно выносить парашу, и кто виноват, если до звонка не успеет. Так и запишем себе ёмко, но культурно: «В замкнутом бункере прелая параша и пахана заставит рвать на цирлах».
— А назло палачам буду гадить по ночам, — сквозь стиснутые зубы продекламировал я, но тут же призадумался. Достойна ли такая партизанщина проверке на мою стойкость?
Тут долго думать не надо, тут надо поскорее завершить камерный обзор. Да и мочевой пузырь что-то возбудился от таких рассуждений. Я оторвал огромный кусок туалетной бумаги и, напевая: «Я срок мотал, где волки срать боятся», приподнял крышку. В этот момент лязгнул засов. Я аккуратно поставил крышку на место и сделал шаг назад.
Дверь распахнулась и показалась молодая вертухайша.
Как говаривал один мой старый знакомый: «Ты барышне не в глаза пялься, а сразу оценивай рабочие органы». Пока первое впечатление невнятное. У меня одна подруга также постоянно жаловалась на своего гинеколога, что тот никак не запомнит её в лицо. Так и здесь.
Не прелесть какая глупенькая, но и не ужас какая дура. Ну, если не придираться, вполне миловидная, но даже на мой изголодавшийся взгляд уж слишком сисясто-жопастенькая. Вот там взор и застревает намертво. Может такое розовое чудо кого-то и тянет сразу насадить на вертел и жарить до полной готовности - бывают же в жизни моменты, когда срочно необходимо опереться вот на такую крепкую женскую грудь.
Явно из спецнабора для местного замкнутого употребления. Но меня пока даже на кокетство не тянет. Не до конца дозрел.
Вертухайша с любопытством долго рассматривала толстый пук туалетной бумаги, зажатый в моей руке, а потом очень выразительно перевела взгляд на мою ширинку. Неожиданно для себя я густо покраснел и промямлил:
— Очищаю я тут. В смысле чищу...
— Это ваши проблемы, — она весьма сносно говорила по-английски, — Меня попросили вам помочь. Вы в первый раз в тюрьме?
— Да. В первый и последний.
— Там сейчас для вас ищут правила на русском языке.
— Можно и на английском.
— Их тоже ищут. У нас тут только на финском и шведском. Вопросы есть?
— Много. Где берут воду?
— Воду? — она сделала шаг в камеру и заглянула через моё плечо на стол, — А где ваш графин или термос?
— У меня их нет.
— Вам выдали наш набор для вновь прибывших?
— Да, но я его пока не открывал.
— Там должна быть специальная бутылка для воды. А воду можете налить в коридоре. Там есть кран. Потом сходите.
— Спасибо. А где можно помыть эту конструкцию? — я указал на изгвазданную модерновую парашу, — Совершенно не знаю, как она называется по-английски.
— Close-stool. А по-фински vessanpytty или palju.
— Мне легче запомнить palju. Очень напоминает Paljon onnea vaan, — неожиданно для себя с выражением пропел я финский аналог Happy Birthday to You.
Вертухайша не выдержала и громко расхохоталась. По коридору послышались шаги, и в камеру заглянул давешний вертухай. Они перекинулись парой фраз и теперь закудахтали вдвоём. Меня это слегка покоробило, но как только я на секунду представил себе, как с радостной улыбкой протягиваю счастливому имениннику новенькую блестящую парашу, кокетливо перевязанную ленточкой, под нестройный хор: «С Днём рожденья тебя, С Днём рожденья тебя, С Днём рожденья, засранец», так сам не удержался и горько усмехнулся.
Вертухай, вытирая выступившие слезы, ушёл делиться впечатлениями с себе подобными, а вот девица видно решила продолжить свою просветительскую миссию. Она показала пальцем на парашу и, постоянно срываясь на хихиканье, уточнила:
— Вы её действительно хотите помыть?
— Да.
— Это такая шутка?
— Да какая тут может быть шутка? Вот вы бы сели своей... — тут я очень вовремя заткнулся, но посыл и так был слишком очевиден.
Вертухайша достала рацию и отступила за дверь. После короткого разговора с коллегами, она заглянула в камеру и весело произнесла:
— Берите свою... – она непроизвольно хихикнула, — Я покажу, где её опорожняют и место, где вы сможете её помыть.
Туалетной бумагой я осторожно отодрал прилипшую ручку и брезгливо поднял покачивающееся ведро на вытянутой руке. Так и проследовал за ней по коридору, радуясь, что ни одного заключённого вокруг не наблюдается. А то, кто их знает, какие благоговейные чувства они к этому дерьмохранилищу испытывают? Может тут вообще принято эту парашу выносить торжественно, детально отчитываясь перед бугром о выработке ночной нормы полезного удобрения? А потом делать прощальный книксен перед опорожнение? Европа-с.
Вертухайша открыла ключом обычную дверь и, отступая, весело протараторила:
— Вот в этот бак выливаются фекальные массы, а palju тщательно моется и обрабатывается порошком для дезинфекции. На полке вы можете взять сапоги, перчатки, щётки и любые моющиеся средства. Сейчас отмыть свою palju вы сможете в душе, но потом обязательно помойтесь сами и всё там тщательно за собой уберите. Это подходит?
— Да, — я даже слегка оторопел от такого широкого выбора предлагаемых забав. Или развлекух?
Для слива человеческих отходов в этой небольшой каморке был установлен солидный бак из нержавейки, покрытый сверху крупноячеистой сеткой. Сбоку была приделана красная ручка. Я, совершенно машинально, повернул её, и вверх ударила тугая струя воды. Но до потолка не достала. Быстро вернув ручку в исходное положение, я обернулся к вертухайше:
— Извиняюсь, не ожидал такого напора.
— Ничего, там сбоку есть швабра. Наведёте потом и здесь порядок. Когда чистку закончите.
— Хорошо, — я стал внимательно разглядывать полки, навешанные по стене. Они, в основном, были заставлены банками с порошковой хлоркой. Видно, это и есть искомая дезинфекция. Только в самом углу я обнаружил пару бутылок для чистки посуды. — Можно я сначала отнесу в душ парашу, а потом все приспособления для чистки?
— Конечно, — все мои манипуляции её сильно забавляли. При этом она, не отрываясь от рации, передавала коллегам негромкие комментарии.
Вслед за вертухайшей я отнёс парашу в душевую, которая оказалась почти напротив – на противоположной стороне коридора. Очень даже чистое и приличное место. Большая скамья из лакированных реек, вешалки на стене, две раковины, два зеркала, один душ перед и два за пластиковыми перегородками. Вот только что-то мне эта парность не очень нравится. Наводит на весьма тревожные размышления. Хорошо, что сегодня я душ принимаю один, а дальше будем смотреть по складывающейся обстановке. И надо срочно купить шампунь, чтобы не пользоваться мылом. Бережёного Бог бережёт. Не надо искать приключений на свою невинность.
Я вернулся в камеру, разделся до необъятных семейных трусов, которые получил ещё в тюрьме Коннунсуо, взял полотенце и босиком пошлёпал экипироваться. Сапоги болотного цвета оказались чудовищного 46 размера. Словно специально выделили эти жопоноги для таких выпендрёжных чистоплюев. Резиновые перчатки, доходившие мне до локтей, имели весёленький жёлтушный цвет и явно были рассчитаны на былинных викингов. Если прибавить к этому мои сползающие тёмно-коричневые тюремные трусы, то получился неотразимый комплект для авангардного подиума. Этакое frivolous layette (приданое новорождённого) для орка - иного варианта просто не приходит в голову.
Шипя сквозь зубы проклятия, постоянно выпадая из сапог, я перенёс в душевую чистящие средства (с большим запасом) и почти новую щётку. Примерился к параше. Ясно, что мыть придётся под душем - в раковину эта бандура никаким боком не влезет. Но сначала её надо замочить для размягчения исторических окаменелостей. Я поставил парашу под ожидаемую струю воды и, отодвинувшись, чтобы не забрызгало, потянул на себя ручку шарового смесителя.
Неожиданно низвергнувшаяся не из крана, а из душа сверху узкая струя кипятка с грохотом отразилась от дна параши и окатила меня мутными раскалёнными брызгами, заставив отшатнуться назад. Я просто выскользнул из сапог и пребольно плюхнулся задницей на пол. От колен до груди на моментально краснеющей коже стали расползаться пятна неприличного цвета. Пар, быстро заполняющий душевую, стал нещадно резать глаза. Поднимающиеся клубы фекалий с хлоркой - это нечто выдающееся. Теперь понятно, как немцы додумались до боевых отравляющих веществ.
Да и я тоже нашёл весьма оригинальный способ заявить о своём появлении в тюрьме. Дверь резко распахнулась и показалась озабоченная вертухайша. За её спиной маячило несколько новых лиц.
— Что случилось? Почему такой запах?
— Кипяток сверху пошёл, — я махнул рукой в сторону душа, — Сейчас попробую пустить холодную воду.
Теперь ничего не оставалось, как идти на подвиг. Я взял сапог и, прицелившись, ткнул им в ручку. Чёрт бы побрал эти шаровые смесители вместе с их изобретателями. Плечо ощутимо ошпарило кипятком, но хоть водопад прекратился. За дверями раздались смешки.
— Потом, когда тщательно здесь всё помоете, не забудьте открыть окно, — деловито сообщила мне вертухайша, — Иначе у вас могут быть проблемы.
— Большие?
— Ну что вы, больших мы не допустим.
— Спасибо за поддержку.
Вылив воду из сапог, ставших совершенно бесполезными, я отставил их в сторону. Взял банку с жидким моющим средством и щедро плеснул в наполненную водой парашу. Потом добавил хлорки – пусть растворяется.
Всё моё естество отчаянно вопило, что надо как можно подольше оттянуть начало очистительных работ. И, если это возможно, то и избавиться от зрителей. Иначе в дальнейшем это может быть чревато.
— Здесь сильно пахнет. Может лучше закрыть дверь?
— В коридоре хорошая вентиляция. Мы проследим, чтобы вы ещё чего-нибудь не натворили.
Я неискренне вздохнул и вернулся к параше. Ничего не поделаешь. Придётся мыть под пристальным вниманием вертухаев. Не посрамим страну родную ударным качеством труда. Воды она зачерпнула вполне достаточно, а с краном потом разберусь. Я примерился и подхватил парашу под осиную талию. Надо вынести её на более просторное место, а то за этой загородкой совсем не развернуться. Бока были раскалёнными и липкими. Параша угрожающе качнулась и, скользнув по перчаткам, выплеснула солидную дозу пенной смеси на пол. От дверей послышались возбуждённые голоса. Вот и объявились непрошенные советчики.
— Imur-r-r-roida , — громко заорал я от неожиданности, когда возвратная волна перехлестнула мой край и щедро окатила мои трусы горячим дерьмом. Стоило больших усилий удержать и не уронить этот неустойчивый агрегат.
За моей спиной раздался одобрительный рев, и дверь с грохотом захлопнулась. Я тут же отбросил парашу и только тут понял, что умудрился залить весь пол душевой отхлорированными нечистотами. И самое обидное, что чужими. Фронт работ стал стремительно увеличиваться.
Из меня попёрло много нецензурных выражений. Но пришлось остановиться и сделать глубокий вдох через плотно сжатые зубы. Надо срочно найти позитив. Ибо сам себя не похвалишь – потом весь день ходишь как оплёванный...
Palju отмылась на удивление быстро и радостно засияла своими никелированными боками. Наличие в полу аж трёх водостоков и швабры с резиновой насадкой сделали процесс уборки вполне приятным занятием. Я быстро скинул трусы, с жалостью посмотрел на своего покрасневшего друга, ошпаренного тюремными ядами. Посокрушался, типа «что делает эта половая тряпка в нашем актовом зале»? Опять пожалел себя, пока осторожно крутил рукоятку смесителя, и кряхтя полез под нормальный тёплый душ.
Через полчаса, ещё раз убрав душевую, я подошёл к зеркалу и стал внимательно изучать свою заросшую физиономию. Надо срочно начинать приводить себя в божеский вид, а то это просто ужас какой-то. Лицо полностью опустившегося барыги перед смертью. Зэков пугать можно.
Я быстро простирнул трусы и уже обмотал чресла полотенцем, когда меня привлёк тетрадный листок, криво прилепленный скотчем над электрической сушилкой. Корявыми буквами там было с большой долей вероятности выведено:
НЕ ЗDNРАЙТЕ БЕЛЮ DYWЕ
Первая мысль была, что это накарябано либо на обновлённом белокраинном суржике, либо здесь свой след оставил какой-нибудь малограмотный русин из глухого польского захолустья. Вторая мысль показалась не более здравой. Явно это дело рук недружественных нам злобных прибалтийских националистов. Дружественные прибалтийские интернационалисты уж точно бы разбавили эту хамскую указявку маленькой частицей вежливости «пожалуйста». Хоть и с ошибками.
Чертыхнувшись, я вспомнил, что сам только что постирал свои загаженные трусы и теперь мне их надо незаметно пронести мимо вертухаев. Выход остаётся только один – одеть мокрые, а сверху замаскировать полотенцем. Тогда может и не заметят такого вопиющего нарушения внутренних правил. Напоследок я оглядел душевую. Чистенько, но ещё явственно попахивает. Ручкой швабры я приоткрыл форточку. Теперь вроде бы уж точно come to the end (завершено). Дальше дело за матушкой-природой. Я решительно забарабанил в дверь кулаком.
Довольно быстро мне открыла ухмыляющаяся вертухайша:
— Закончили? — она внимательно осмотрела парашу, заглянула в душ и потянула носом, — Вам ещё надо отнести все эти химикаты назад и не забыть там убрать, — она вдруг громко хрюкнула и с интересом спросила, — А вы хоть знаете, что означает imuroida?
— Конечно. Пыль убирать, пылесосить. Мне просто слово очень нравится.
— Не только. Также, например, выпить целую бутылку до дна. За один раз.
— Ну и что? — недоумённо спросил я, но дошло моментально. В русском языке есть точно такое же выражение: высосать из горла. Тогда всё становится понятным. Особенно если посмотреть с её стороны.
— А у вас тут в душе информация на русском языке неправильная, — я не удержался и мстительно настучал ей в ответ, — И очень даже с плохим смыслом. Я поднатужил свою скудную фантазию и скорбно дополнил: — Например, настоящий русский может подумать, что предлагают раздевать или может даже насиловать девушек... или не девушек... э-э-э, таких нехороших... белю - это слово очень ругательное... о тех, которые за illicit sex (противозаконный секс) деньги берут... но написано, что ЭТО нельзя делать в душе...
Я слегка потерял изначальную мысль, но и этого оказалось достаточно . Реакция у вертухайши оказалась отменной. Она рванула назад в душевую и с треском сорвала сомнительное по содержанию объявление и порвала на мелкие кусочки.
— Могу написать правильно и без ошибок, — подхалимски заявил я, — Только нужны бумага и фломастеры.
Вертухайша кивнула головой и зло покосилась на будку:
— Сейчас я разберусь. А вы, как всё закончите, зайдите за бумагой.
— С удовольствием.
В камере я быстро скинул мокрые трусы и развесил их на спинке кровати. На второй спинке примостил сложенное пополам полотенце. Быстро влез в джинсы и босиком выскочил назад в коридор. Зарубка на память - не забыть заказать из дома домашние тапочки.
Вокруг дерьмосливного бака я прямо из коридора убрал резиновой шваброй натёкшие лужицы. Буквально за считанные секунды. Потом тщательно промыл руки в душе и неторопливо подошёл к будке.
Вертухайша всё ещё продолжала на повышенных тонах что-то выговаривать парочке своих весело скалящихся коллег. Увидев меня, она протянула уже приготовленные солидную пачку бумаги в клеточку, две цветных авторучки, линейку и ножницы:
— Вы успеете сделать правильную информацию к завтрашнему утру?
— Конечно. А можно задать ещё один вопрос?
— Да.
— А куда выбрасывать мусор?
— Какой?
— Из камеры. Журналы, пыль, грязь.
— Приносите, я сейчас вам покажу.
Я вернулся с мусорной корзиной и меня подвели к двери, соседствующей с фекальной комнатой.
— Журналы... к тем старым газетам, — она отперла дверь и стала тыкать пальцем, — А мусор... в этот чёрный мешок. Запомните главное правило: перед завтраком двери всех камер открываются, и вы сразу должны вынести свои фекалии и весь накопившийся мусор. Делается это только один раз в день. Ясно?
— Да.
— Сегодня мы для вас сделали исключение, но это в первый и последний раз.
— Большое спасибо.
Я вернулся в камеру, полностью оделся и прилёг передохнуть после столь насыщенных событий. Вот вечером, набравшись сил, нарисую особо суровую объяву, чтобы ни один русскоговорящий засерун не смел пачкать своими вонючими шмотками наш чистый финский душ. Я радостно оскалился. Как иногда приятно выступить в роли подлого ренегата. Может, я зря грешил на подозрительную избирательность наших правозащитников? Всем хочется быть нужными и ершистыми перед кормильцами, блага приносящими.
Хотя мне самому до сих пор интересно, а где же стирать использованное исподнее? Или куда его надо сдавать?
Мысли сделали зигзаг и вернулись к вопросу о воде. Напрочь забыл залиться на вечер. Я вытащил выданный мне тюремный набор. Надо изучить, может действительно что-нибудь пригодится в хозяйстве. Я высыпал на кровать содержимое и сразу обнаружил стакан, который был близнецом найденного на шкафу. Пустую пол-литровую бутылку с заворачивающейся крышкой я поставил на стол.
Среди остального ширпотреба я обнаружил чек, удостоверяющий, что данный набор обошёлся мне в 10 евро. Очень душевно. Даже тюремщики ненавязчиво умудряются зарабатывать под видом неустанной заботы о заключённых.
Ну, кто сможет объяснить, зачем мне 12 одинаковых китайских картонных пилочек для ногтей и две пачки зубочисток по 20 штук? Кондовая зубная щётка. Её точным аналогом меня заставляли пользоваться только в давно забытом детстве. Причём с оглушительным рёвом и только под угрозой немедленной порки. Не думаю, что сейчас хоть кто-нибудь смог бы найти такое уродство даже в самой глухой российской глубинке. Это из просроченного армейского быта, не иначе.
Зубная паста с таинственными сокращениями вместо названия и данных производителя. Вроде бы тоже финского производства. Но даже это вызывает определённые сомнения в её истинном предназначении. Похоже, из тех же мест, что и щётка.
Под руку подвернулся шампунь для всех частей тела и их окрестностей. Это вообще нечто особо выдающееся. Имеет странно изменяющийся цвет и резкий слезоточивый запах хвои. Как под ёлкой... только тараканов морить такой чистотой. Весь этот наборчик явно долго и тщательно подбирали очень хорошие спецы назло коварным врагам.
Плюнув на это бесперспективное занятие, я оставил только стакан и бутылку, а остальное сгрёб назад в пакет и закинул в шкаф. Пусть там полежат до совсем мрачных времён.
С грохотом упала кормушка, и в проёме появилось лицо вертухайши:
— Собирайтесь, вам надо спуститься на приём к доктору.
— На приём? Но мне говорили... Иду, — я оборвал себя и быстро залез босыми ногами в кроссовки, — А можно воды сначала набрать?
— Только быстро, — она открыла дверь.
Я схватил бутылку и торопливо вышел. Она подвела меня к раковине с краном, которая торчала прямо из стены на другой стороне коридора и предупредила:
— Здесь очень горячая вода.
— Это хорошо. Надеюсь, что бутылка не расплавится.
— Не волнуйтесь, проверено.
Я отвернул кран, но сначала потекла холодная вода, а только потом почти кипяток. Я набрал полную бутылку, завинтил пробку и задал давно мучавший меня вопрос:
— А почему водопровод проведён только по этой стороне коридора?
— А на вашей стороне стены слишком толстые.
— Так пустили бы трубы прямо по стенам. Тут не до красоты.
— Это запрещено.
— Понятно, — хотя лично мне это совершенно непонятно. И никаких препятствий к этому я не вижу. Да и стены совершенно одинаковой толщины. Но пока нет никакого смысла умничать. Значит, будем регулярно бегать сюда за водой. Надо бы вообще необгаженное ведро втихаря приватизировать, если смекалки хватит.
От вертухайши я получил команду самому пройти на первый этаж и там ждать дальнейших распоряжений. Я истово закивал и стал осторожно спускаться по лестнице. Заодно хоть посмотрю, как живут стукачи со своими возлюбленными стукачками.
Первый этаж разительно отличался от второго и третьего. Здесь вертухайская будка была установлена вплотную к стене. Почти половину коридора отгородили временной перегородкой до самого потолка. Только четыре камеры на той же стороне, что и моя. Странно, что стукачей разместили без всяких удобств. А где же программа неимоверных поблажек и весомых поощрений? Неужели тут все такие из себя идейные сучата, или всё же встреченный мною Бомж что-то напутал?
Вертухай побарабанил пальцем по стеклу будки, привлекая моё внимание, а потом указал на скамейку. Я кивнул, медленно подошёл к скамье и присел, продолжая озираться.
Здесь уже заметно, что тюрьма сделана в виде креста, хоть боковые проходы перекрыты. Напротив лестницы стоят старинные часы. Как напоминание о величии былых эпох. По стенам развешаны доски объявлений. Рядом со скамейкой к стене придвинут стол, заваленный какими-то рекламами, брошюрами и папками. Если не замечать четырёх дверей с глазками и запорами, а также нелепого вертухайского гнезда, то этот коридор больше подошёл бы к вполне благополучной сельской больнице с вековым стажем.
Я посмотрел на загоревшийся и ритмично мигающий зелёный огонек около соседней двери. Повернулся к вертухаю. Тот утвердительно закивал головой. Я встал и осторожно приоткрыл дверь.
Пожилая женщина в белом халате приветливо помахала рукой, а потом указала на стул.
— Какие у вас проблемы?
— Мне надо починить челюсти.
— Доктор будет только 5 января.
— Да, мне говорили. Но я думал...
— Ещё проблемы есть?
— Спина. Болит и никак не проходит.
— Я запишу вас на рентген. Сожалею, но надо долго ждать... до шести месяцев, пока будет заказано время и решён вопрос с вашей транспортировкой.
— А что мне делать?
— Я выпишу анальгетики.
— Мне уже выписали обезболивающие, даже три рецепта, но они помогают только на очень короткое время. Приходится постоянно просить дополнительные таблетки у охраны.
— Я выпишу более сильные анальгетики. Если и они перестанут помогать, то снова запишитесь на приём. Будем думать, что можно дополнительно сделать. Что-нибудь ещё?
— Может, вы меня осмотрите?
— Я медсестра. Но я оставлю запись в компьютере доктора. Когда он появится и у него будет время, то вам сразу сообщат. Так что-нибудь ещё?
— Надеюсь, что этого пока хватит, — несколько обескуражено ответил я, хотя более правильным было бы сказать «меня быстрее Кондратий хватит».
— До свидания.
Я вежливо кивнул и поплёлся назад в свою камеру. Ну что ж, весьма быстренько отврачевался, или отмедсестрился по тюремной обязаловке. Раньше я резонно считал, что медики, которые утверждают, что у пациента всё в полном порядке, работают только при российских военкоматах. Оказывается, имеется и зарубежный аналог.
Теперь пора что-нибудь залить в желудок и приступить к обещанному объявомарательству или указявотворчеству.
Не успел я с помощью воды и туалетной бумаги слегка отчистить стол, как грохнула кормушка.
— Ну, ни минуты покоя, — проворчал я, подходя к двери.
— Ven;l;inen? (Русский?) — спросил грубый голос.
— Russian без башен, — ответил я басом, наклоняясь и заглядывая в кормушку. Но открылся только вид на шмат выползшего из-под майки толстого волосатого брюха, щедро обсыпанного цветными татуировками.
— А почему по-английски?
Вопрос поставил меня в тупик. Я кхекнул и от неожиданности выдал уже только по-русски первое, что пришло на ум:
— Мы красные кавалеристы... в темнице сырой.
За дверью что-то одобрительно промычали, и на кормушку шлёпнулась металлическая миска с гороховым супом. Я мигом схватил такое сокровище и отнёс на стол. Вернулся к кормушке и забрал полулитровую железную кружку с молоком, накрытую кусками хлеба.
— Э-э-э, — озадаченно спросил я, — А где ложка?
За дверью возник оживлённый разговор. Потом появилось лицо вертухайши:
— Вы в столе смотрели? Там есть такие выдвижные ящики.
— Нет там ничего. Я только что закончил убирать камеру.
Вертухайша дала кому-то команду и снова наклонилась к окошку:
— Сейчас вам всё принесут, — кормушка захлопнулась.
— А телевизор? — запоздало спохватился я и, от досады за свою забывчивость, сильно топнул ногой. Спина тут же нанесла ответный удар, показав кто в теле хозяин.
За дверью раздался топот, скрип ключа и грохот падающей кормушки. В открывшееся окошко мне просунули пластиковый кувшин, потом крышку от него, а затем появился кулак с зажатым в нём ножом, вилкой и ложкой.
— Kiitos, — поблагодарил я неизвестного гонца. Судя по нацистской татуировке на тыльной стороне ладони, с ним явно бессмысленно обсуждать проблему телевизора. Значит, отложим на завтра.
Я внимательно осмотрел сначала ложку на предмет непредвиденных отверстий, потом покрутил нож. Убедившись в отсутствии подлянки, с жадностью проглотил суп и понял, что жизнь не так уж и плоха. Точнее, жить иногда можно вполне сносно. Посмотрел на интерком и широко улыбнулся. За отсутствием телевизионной картинки мы же имеем возможность услышать живой звук!
Я пощёлкал кнопкой переключения станций и почти сразу попал на новый, набирающий силу, хит Katy Perry «Hot N' Cold»:
You're wrong when it's right
It's black and it's white
Прямо в точку! В этот момент опять грохнула кормушка. Я отдал грязную посуду. И после этого от незнакомого вертухая получил только что прописанные таблетки вместе с милостивым разрешением набрать кипятку в полученный кувшин.
— Катька-с-Перцем, тут ты права. Чёрная полоса всегда имеет вкрапления белой, — изрёк я и порадовал себя почти горячим чаем. Потом блаженно растянулся на кровати и стал обдумывать текст объявления. Буквально через несколько минут вскочил и, высунув язык от усердия, печатными буквами вывел:
КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО
СТИРАТЬ ГРЯЗНОЕ БЕЛЬЕ В ДУШЕ
Вода под высоким напряжением.
Во время стирки бьёт током.
Я с удовольствием осмотрел дело рук своих и понял, что сегодняшний день прожит не зря.
— Вот так и пробивают себе дорогу ростки талантов через тюремные препоны, — скромно сообщил я двери, — И никто не оценит, сколько несведущих душ я этой благой вестью спасу от наказания, а возможно и от более страшной беды. Но некому пожать мою мужественную руку и похлопать по крепкому плечу. Сатрапы, где ликующий народ? Гоните их в студию!
Ближе к вечеру в меня стал вгрызаться червь активности.
— Здесь даже вертухайши без опаски по коридору кормой нагло крутят, — настойчиво убеждал я сам себя, — А ты лежишь тут как пень всклокоченный. Одичал совсем в залапёрных казематах. Вот только и сподобился, что парашу помыть. Завтра будет стыдно с такой рожей перед народом показаться.
Я ещё внутренне немного поломался из-за врождённой вредности, но всё-таки кряхтя, спихнул себя с кровати. Халявные ножницы есть, но завтра их точно отберут. Одноразовые бритвы мне сердобольно за мои же деньги подсунули, но в камере нет зеркала. Я взял ложку, повертел, рассматривая своё отражение. Отвратительное зрелище. И не только от искажений выпуклой или вогнутой стороны, а вообще и в целом. Отражение от разных сторон показывало вылитого заволосевшего Шрека то до, то после диеты.
Нет, для столь ответственной операции нужна более ровная поверхность. Взял столовый нож Hackman из нержавейки. Подышал на лезвие и до блеска отполировал его туалетной бумагой. Стало видно вполне отчётливо, но только очень маленькими кусочками. Значит можно приступать к складыванию щетино-бритой мозаики. Причёску осилит стригущий.
Я коротко подстриг бородку, а потом бритвой постарался придать ей форму. Отвыкшая от бритья кожа покраснела неровными пятнами. Жалко, что лосьон отобрали. Но тут уж ничего не поделаешь. А так, в целом, вроде даже и ничего. Я долго крутил нож перед лицом, но в итоге остался доволен. Стал значительно симпатичнее и представительнее. Кожа только подкачала. Прямо как краснокожий индеец, заиндевевший на морозе. Надеюсь, что завтра прыщами не изойду на радость заскучавшей инфекции.
Вечер доставил массу позитива. Вначале был сытный ужин из белой булки с местным кефиром и мягкой «докторской» колбасы. Завершился он слегка перезревшим бананом. К бабке не ходи, сезон в хранилищах заканчивается.
Ещё через час целая бригада вертухаев открыла двери всех камер и стала по очереди раздавать прописанные таблетки. Я встал на пороге и оглядел выходящий на лечебную процедуру народ. Первое впечатление весьма позитивное. Явных отморозков среди них вроде не видно. Атмосфера достаточно дружелюбная. Все друг друга этак степенно пропускают. На меня хоть и косятся, но без явного интереса, что чрезвычайно радует. Большинство заметно старше среднего возраста.
Увидев меня, вперёд выступила вертухайша и довольно громко спросила:
— Вам в туалет не надо?
Я стыдливо кивнул. До сих пор не могу привыкнуть к местной бесцеремонности в этих вопросах. В голове замелькали картинки из американских боевиков. А может это традиционная прописка новенького? Ну, там... приветственно отмудохают, или ещё чего похуже глубоко загонят. Но вертухаев вокруг целая куча. Можно рискнуть. Пусть лучше лопнет моя совесть, чем растянутая толстая кишка. Очень надеюсь, что потом не придётся болезненно АНАЛизировать произошедшее. Да и под рукой ничего тяжёлого не припас.
Вертухайша показала на две узеньких двери на другой стороне и немного под углом от моей камеры, а потом доверительно сообщила:
— Туалеты там. Но не более пяти минут. Постарайтесь успеть. Потом все двери камер будут закрыты. До утра.
— Спасибо, — выдавил я, слегка подрагивая от нетерпения.
Значит, это туалеты. Я сначала принял их за дверцы встроенных в стену шкафов. На них вообще ничего не написано. Я аккуратно открыл дверь. Очевидно, что из одной камеры в своё время были сделаны два одноместных туалета. Они явно уже камеры – видно там трубы провели и заделали. Чистенький унитаз и раковина. Простенько, зато решена моя большая проблема, которая так настойчиво мучила меня весь день, что даже сподвигла на неприятное мытьё параши.
Я рекордно уложился в отведённые пять минут и вылетел под грохот первых закрывающихся дверей. И застал момент, когда вертухайша, давясь от смеха, что-то рассказывала своим коллегам, тыча пальцем в сторону душевой.
— Imur-r-r-roida, — негромко ругнулся я, — Герой дня. Вне всякой конкуренции. Ещё долго эта помывка мне будет аукаться.
— А разве вам на вечер не нужна горячая вода? – преувеличенно заботливо спросила вертухайша.
— А можно?
— Только очень быстро.
Я залил графин кипятком и осторожно понёс в камеру, когда меня нагнал вертухай и сунул мне в руку узенькую полоску бумаги.
— Это что?
Вертухай страдальчески сморщился и подозвал вертухайшу.
— Это подтверждение поступления денег на ваш тюремный счёт.
— От кого?
— Видно у вас с собой были наличные средства. Они теперь переведены на ваш личный счёт. Обязательно запомните указанный здесь номер. Вот он... 7109/2008.
— Конечно, оставались наличные. А что это за номер?
— Это ваш порядковый номер заключённого и год ареста.
— Понятно. И что я с этими деньгами буду делать?
— Завтра будет работать тюремный магазин, и там вы сможете сделать покупки. В месяц можете тратить не более чем 120 евро. Но через неделю Рождество и на декабрь размер расходов увеличен до 240 евро. Большой праздник, — она снова вытянула у меня из пальцев листок и посмотрела, — Но у вас всего 146 евро. Список товаров и цены должны висеть у вас в камере на доске.
Я отнёс и поставил кувшин на стол. Повздыхал, но собрал и вернул назад весь полученный набор юного агитатора. Больше всего жалко было отдавать ножницы. Вертухайша повертела информационный листок в руках, довольно кивнула и захлопнула дверь.
Ну, что ж, первый день подходит к своему завершению. Я, пока вода ещё не остыла, соорудил себе крепкий сладкий чай. Потом, прихлёбывая мелкими глотками, стал изучать висящую над столом информационную доску с дерюжным покрытием. На ней зубной пастой в несколько слоёв были наклеены надёрганные из разных журналов голые девицы.
— Служил Гаврила шлюхочистом, Гаврила доску очищал, — нараспев произнёс я, и дёрнул за угол самую большую картинку.
Дело пошло туго. Зубной пасты тут явно не пожалели. К тому же она закаменела и держала бумагу намертво. Картинка отрывалась неровными полосками, оставляя мелкие кусочки на бугорках пасты. Я сделал паузу, допил чай и приступил к более планомерному уничтожению. Через десять минут я понял, что этим тотальным наступлением я и к утру до ценника не доберусь. Явно другой подход нужен.
Некоторое время я смотрел на доску с надеждой понять, есть ли вообще под этими жертвами фотошопа злополучный ценник или его давно выкинули, освобождая место под очередной вздутый силикон или интимные впуклости от липоксации.
— Столько бабьей плоти собрали, все мозги мне запудрили, — наконец вынес я окончательный вердикт, — Тут с ножом в атаку идти надо. До самого победного конца. Или конца очистителя.
Взгляд упал на кувшин с водой. Вот оно, моё спасение! Я победно продекламировал детскую памятку:
Девкам надо подмываться
По утрам и вечерам,
А с нечистым дуплочистом
Стыд и срам! Стыд и срам!
Намочил туалетную бумагу и приступил к размягчению зубной пасты. Процесс пошёл удивительно легко. Мусорный пакет в ведре стал быстро наполняться мокрой использованной бумагой с пятнами расползающейся пасты, а поле боя стремительно терять своих раскоряченных бойчих. Точнее girl-чих и bum-бардирш .
После третьего слоя показался мокрый распорядок дня. Вещь очень важная, но сейчас более интересен ассортимент местной тюремной лавки. Не думаю, что она каждый день работает и при посещении мне дадут много времени на раздумья и выбор.
Нужный листок, по изрядно задолбавшему меня закону подлости, оказался самым нижним и последним. Да и датирован он был прошлым годом. Интересно, а новые товары успели завезти с того времени? Или тут имеются собственные неиссякаемые запасы?
Я отложил в сторону два столь важных для меня листочка. Для себя решил не делать себе поблажек и принципиально дочистить до конца всю доску. Информация подождёт, а вот на эту доску у меня сил больше не хватит. Или рука не поднимется, или вообще будет не туда тянуться. Зло надо искоренять сразу под самый корень, чтобы и мозг не искушать, и за глаз плотью не цеплять.
Последующий внимательный анализ предлагаемых товаров выявил две совершенно отвратительные вещи. Во-первых, денег у меня на счету катастрофически мало даже на покрытие самых минимальных потребностей. Во-вторых, если покупать сигареты, то ни на что другое уже вообще нельзя рассчитывать. Нужен разумный компромисс. В-третьих, с такими месячными лимитами далеко не разбежишься. В месяце обычно 4 недели, значит, на неделю здесь установлен средний размер покупок в 30 евро, или 4 евро в день. Как раз стоимость одной пачки самых дешёвых сигарет. Не густо.
Найденное решение как consensus всех моих вечно пререкающихся между собой внутренних «Я», вызвал у меня небольшой приступ депрессии. Сигареты покупать здесь точно нельзя – надо переходить на табак, хотя до этого я ни разу в жизни самокруток не крутил. Но тут никуда не деться — это выходит намного дешевле.
Например, 8 пачек самых дешёвых ментоловых сигарет L&M стоит 32.00 евро, а полный набор для такого же количества самокруток всего 16.04 евро, то есть имеем двойную экономию. Аппарат для закрутки и зажигалку в расчёт не берём. Это предметы длительного пользования. Окончательный список на первую неделю выглядел удручающе жалким:
Телефонная карточка 1 10.00
Кофеварка 1 29.90
Термос 1 12.90
Кофе Nescafe Kulta 1 4.00
Чай 1 2.75
Сахар 1 1.25
Шампунь Fructis 1 3.30
Табак Bonus menthol (30 гр.) 4 10.00
Бумага для самокруток Smart (50 шт.) 4 5.20
Фильтры Ventti (100 шт.) 2 0.84
Закрутка Rizla 1 1.50
Зажигалка Colt 1 1.20
_______________________________________________________
ИТОГО — 82.84
На счету 146.00
Ожидаемый остаток, если ценник не врёт 63.16
Если даже денег мне в ближайшие дни не поступит, то следующую неделю я более-менее переживу, а потом хандра наступит до самого суда. У меня ещё остался блок и несколько пачек сигарет, но лучше их пока приберечь, чем потом страдать. И надо срочно решить вопрос пополнения счёта.
Я ещё немного послонялся по камере, полюбовался на пустую доску и осторожно завалился спать.
Первое утро началось с короткого грохота засовов и громких голосов. Я быстро оделся, но ждать открытия двери пришлось довольно долго. Потом выяснилось, что первый подъём только для шнырей. Это в отсталой России шнырь считается козлом уже по самой своей должности, а здесь это авторитет на твёрдом государственном окладе. Новая разновидность тюремной аристократии. Что-то вроде специально выведенной и откормленной породы «шнырь, бдительно за всем смотрящий».
Через полчаса открылись двери для остальных и публика, обделённая важнейшими благами цивилизации, гурьбой поволокла свои параши на опорожнение. Я скромно пристроился в конец удивительно быстро выстроившейся очереди, внимательно наблюдая за последовательностью предстоявшего процесса.
В принципе всё очень просто. Задержал дыхание, снял кольцо с крышкой, аккуратно вылил, моментально обмыл струёй воды, обсыпал внутренние стенки хлоркой, закрыл крышку, выдохнул и побыстрее отваливай, уступая место следующему нетерпеливому.
Готовую к новому использованию парашу надо срочно вернуть назад в камеру и тут же занять очередь в туалет, а потом ждать освободившейся раковины в душе.
И везде я оказывался самым последним. Непорядок. Все бессортирные камеры, в основном, на двух человек. Каждая такая пара действует по своему собственному чётко разработанному плану. Кто сегодня дерьмо выносит, а кто в сортире лениво расслабляется. Просто наглый преступный сговор, направленный против одинокого иностранного гостя.
Но они ещё не знают, что у нас за спиной школа выживания при развитом социализме, обострённый нюх на халяву, и отточенные навыки разных мелких бытовых хитростей. Ну, сами знаете, их набралось просто неимоверное количество, пока мы, вслед за нашими наивными предками, некоторое время штурмовали страшно ухабистую дорогу в светлое завтра.
Лично мне до сих пор симпатичен очень старый, но до сих пор чрезвычайно полезный в хозяйстве совет про киянку . Вот это я понимаю, реальный инновационный прорыв. Real Russian innovation (подлинное российское новшество). Наш маленький, но гордый ответ всему остальному сообществу непомерного потребления.
Старик Отто фон Бисмарк не зря говорил: «Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью» и «Россия опасна мизерностью своих потребностей». Такой вот завершающий штрих к «страшен рашен ошарашен».
В тюремную лавку я смог попасть только после обеда. Меня включили в группку, состоящую ещё из трёх радостно гомонящих заключённых из местных корешей. Вертухай дважды недоверчиво нас пересчитал и только потом по рации проинформировал все этажи о самостоятельном выходе группы на опустошение магазина. Тут уж я сознательно решил не протискиваться вперёд, а степенно присмотреться к поведению и прицениться, если получится, к заказам более опытных сидельцев. Что-то меня терзают смутные подозрения по поводу доступной мне ценовой информации почти годовой давности.
Мы спустились на первый этаж. Дверь в лавку находилась точно напротив вертухайской будки. Вертухай с трудом оторвался от телевизора, внятно пересчитал нас, кратко доложил по рации и опять уткнулся в экран. Из-за стекла приглушённо долетали нарастающие женские стоны.
«Он свой оргазм цепляет на работе», — меланхолично подумал я, косясь на это наглядное подтверждение моих подозрений, что местные вертухаи не просто зажрались, а уже открыто воспринимают тюрьму как свою личную зону отдыха и дармовую спортплощадку. Интересно, а они уже доросли до камерных борделей для руководства и безобидных скользящих перепихонов, как самого надёжного способа снятия накатившего стресса? Или только конфискованную наркоту вдумчиво в подвале тестируют под халявную жрачку?
Перед дверью в тюремный магазинчик стояла длинная скамья, на которой мы все чинно расселись. Тот, чья очередь подходила, вставал и становился перед дверью. Тут финны просто молодцы. Молчаливую покорность и любовь к порядку они впитали с молоком матери .
Первые двое унесли свои покупки в семи непрозрачных пакетах. Но подозрительно раздутых. Явно это Рождество им впрок не пойдёт. Я пристроился у косяка двери и стал использовать свой последний шанс для расширения кругозора.
Последний финн достал мелко исписанный листок и стал диктовать. Моё начальное удивление сменилось лёгким шоком. Всему, наверное, можно найти внятное объяснение. Но как этот худощавый парень за неделю сможет такое и в таком количестве сожрать при обязательном трёхразовом питании? Ну, посудите сами. Уже само начало было весьма впечатляюще:
— 3 упаковки яиц по 10 штук,
— две пачки маргарина,
— бутылка подсолнечного масла,
— 12 банок тунца в собственном соку,
— две килограммовые пачки какао,
— два килограмма сахара,
— две коробки по 24 упаковки творожной массы,
— 12 банок консервированных фруктов,
— две сетки апельсинов по полтора кило,
— сетка яблок,
— сетка помидор,
— четыре свежезамороженных курицы,
— солидная горка упаковок пиццы.
После этого он сделал короткую паузу на распихивание покупок по пакетам, и опять зачастил:
— большие плитки шоколада - 12 штук,
— шоколадные батончики - 24 штуки,
— конфеты в расфасовках - много и разных,
— кукурузные хлопья - 4 коробки,
— китайская лапша - 8 пачек.
Я прикрыл глаза и отключился. Тут что-то не так. Либо не в этого проглота корм, либо у него осталась только одна прямая кишка, либо он собирается на праздники пригласить и потчевать большую компанию. Ну, а где всё это хранить? Не за окном же? Через решётку не пролезет.
Однако он продолжал в том же духе и набил ещё три мешка, а потом задумался. Вздохнул, выбрал несколько праздничных открыток, столько же марок. Особо придирчиво изучал одноразовые авторучки, но не купил, сокрушённо покачал головой, и на этом окончательно угомонился. Расписался в поданном чеке и кивнул мне.
Я подождал, пока он за два захода вынесет свои пакеты, и довольно робко переступил порог. Весёлая пожилая дама слегка удивлённо посмотрела на меня и вдруг выдала по-английски:
— Это вы тот самый русский mafioso?
— Я? Почему mafioso? Откуда такая информация?
Она только улыбнулась и пожала полными плечами. Вот так всегда. Добрая весть лежит, а дурная сразу блажит.
— Ваш номер?
— 7109/2008.
Она набрала номер на своём кассовом аппарате и ахнула:
— Господи, да какая же у вас фамилия длинная. Не прочитать.
— И не надо. Можете называть меня просто по номеру или по имени.
— Да и имя у вас тут неправильное указано. Должно быть Dimitri, а здесь только Dmitri.
— Как есть. У меня раньше в паспорте именно так было записано.
— Не повезло.
— Это почему? – опешил я.
— Имя должно быть правильным. Тогда вам счастье будет.
— А правильное имя вообще Demeter или Ceres и они женские, — отрезал я. Разговор меня стал тихо раздражать. Тоже мне, и здесь очередная прорицательница нашлась. Дались им всем моя фамилия и имя.
Ну, я что ли виноват, что Деметра - богиня плодородия и покровительница земледелия, а Дмитрий азъ есмь её плод земной ? Что мне теперь портки на юбку поменять и напрочь отстричь свой неправильный плод из-за фантазий малограмотных античных борзописцев? Зато угодить очередной последовательнице из земли Чудь? Я ещё не настолько офинарел чтобы стать семицветным безмудиком.
Пусть радуются, что до моего отчества не добрались. А то бог не фраер, он всех накажет. Когда-нибудь он точно подсунет здешним финнам на скамью подсудимых российскую деловую парочку из выживших стойких коммунистов. Каких-нибудь Даздраперму Кукуцапольевну Ватерпежекосму и Перкосрака Нисерхавича Комнавож—Дрепанальда. Тут не только финский, но и русский язык слабину даст .
Я положил на стойку свой листок и стал разглядывать товары, разложенные по деревянным полкам. Явно осталось только проверенное временем. Широкий выбор сигарет, табака и разных сортов чая. Конфеты, шоколад и разные наборы сладостей. Изобилие кукурузных хлопьев и их синтетических извращений. Китайская лапша с разными добавками. Рыбные и мясные консервы. За стеллажами стоит промышленный холодильник и морозилка, в которой пяток родственников Ленина легко поместится и на сожительниц останется. Здесь можно и начало третьей мировой перезимовать в уюте.
— Что берём? — прервала меня ларёчница.
— По списку, — я пододвинул ей листок, — А я пока вокруг посмотрю, может что забыл.
— Кофеварку оплатите сейчас, но она у вас будет только через неделю.
— А может у вас чайник сейчас есть?
— Кофеварка и есть чайник.
— Резонно, но мне хотелось бы воду кипятить уже сегодня.
— Неделю будете пить горячую из-под крана. Вот термос я вам сейчас принесу, — она вышла за стеллажи и вернулась с маленьким термосом.
— А побольше нет?
— Это самый большой.
— Да здесь и литра нет!
— Ровно треть. На ночь хватит, — безапелляционно заявила она, — Если не подходит, не берите. Других всё равно не будет.
— Беру. А где моя телефонная карточка?
— Передам охраннику. Он отнесёт её на ваш этаж.
— Ясно. Нет мне никакого доверия. Можно хоть получить табак и продукты из моего списка?
— Сейчас. А что это у вас тут за цифры такие странные указаны?
— Это цены и сколько всего получается. Итог моих покупок. Сам считал.
— Где вы их взяли?
— Цены? В камере ценник висит.
— Давно?
— Не знаю. Вчера нашёл.
— Вот вам новый, — она протянула мне скреплённые листки бумаги, — Я таких цен вообще не помню. Вы должны знать, что у нас ежегодная инфляция 3% и регулярная смена ассортимента и производителей.
— Но хоть на табак мне денег хватит?
— Сейчас посчитаем, — она, заглядывая в листок, сноровисто стала доставать с полок упаковки и кидать передо мной, успевая пробивать суммы на кассе.
На электронном дисплее были видна только промежуточная цифирь. Но что-то она вообще никак не стыковалась с моими вчерашними расчётами. Местная инфляция росла быстрее декларируемых показателей, что творчески скрыли заменой производителей. Это вам не сельповская усушка с утруской. Здесь грамотный научный подход с передовыми достижениями глобализма и любовью к неизвестным торговым маркам.
— Всё, — последней она бросила на прилавок зажигалку, — Или что-нибудь ещё надо?
— Авторучка, нож, ножницы, алмазный напильник, пинцет, — скороговоркой произнёс я, стараясь незамысловатой шуткой разрядить возникшее у неё отчуждение.
— Авторучка. Какой цвет?
— Все возможные.
— Хорошо. Ножи только прозрачные, одноразовые в наборе по 50 штук. Берёте?
— Нет. Куда мне их столько. Нужен только один хороший нож. Острый. Из нержавеющей стали.
— Такой можете спросить на кухне. Пусть повеселятся. Давайте дальше. Ножницы есть, но только маленькие.
— Обязательно возьму, — а я и не знал, что они тут разрешены.
Она бросила мне упаковку с ножницами для детского творчества. Чуть побольше маникюрных, но с плавно закруглёнными краями. Такими и сам не порежешься и потенциального соседа не запугаешь.
— Adamantine file... may be... nail file? — задумчиво произнесла она, — Но ведь пилочки для ногтей вам должны были выдать?
— Выдали, но какие-то китайские бумажные и одноразовые, — мой игривый заход насчёт напильника прошёл незамеченным.
— Других нет. Tweezers... – она помялась, — Что-то очень и очень знакомое. Что это?
— Это такие две узких металлических полоски, скреплённые с одной стороны. Служат для выдёргивания волосков. Пинцет.
Она с интересом осмотрела мои изрядно отросшие волосы и, утробно хрюкнув, сообщила:
— Лучше у охранника попросите электрическую машинку для стрижки. Это значительно быстрее и не так больно.
— Спасибо за добрый совет. Обязательно воспользуюсь, — кисло ответил я, — А что там получилось по деньгам?
Она мельком посмотрела на кассу и сообщила:
— У вас осталось почти 37 евро. Но я вам ещё пакет пробью, а то в руках не донесёте.
— Тогда добавьте блок почтовых марок и на этом всё, — Я внимательно осмотрел поданный чек, и размашисто расписался, чертыхаясь про себя. Следующий поход в эту лавку откроет мне личную Страстную Неделю, которую я проведу в размышлениях о последних днях земной жизни Спасителя и Его страданиях.
— Что-то вы мало купили к такому большому празднику, — как бы невзначай добавила продавщица, — Если что забыли, то я сейчас могу снова открыть ваш счёт... хоть это и не положено делать. Но впереди та-а-акой праздник...
— Нет, спасибо, — быстро и твёрдо ответил я, чтобы не соблазниться и на остаток закупить вредных излишеств, — Мы это... из новых православных... новые ортодоксы. У нас главный праздник - Новый год. А за ним последуют наше Рождество и старый Новый год. Вот тогда и побалуем себя.
Я быстро собрал свои жалкие покупки в пакет, туда же кинул ценник, попрощался и поплёлся назад в камеру. Медленно поднимаясь по винтовой лестнице, я весьма неласково поминал вывихнутого мозгами бисексуала-алкоголика Петьку Романова, видно только из сарказма наречённого своими вороватыми лизоблюдами «Великим». Хотя больше чем на Безбожник Припадочный он никаким образом не тянул .
— Восток дело тонкое, Петруха... – прогнусавил я для тех, кому Новый год самый что ни на есть настоящий праздник по утраченной плоти.
А я уж, как-нибудь потихонечку в стороночке да с жидким чайком это событие перетерплю, изредка поглядывая на очередной разукрашенный хвойный ;;;;;;, он же phallus, как символическое изображение размороженного эрегированного penis. А все эти игрушки, видимо, как выражение особой радости по отрезанию от корней. Воистину неисповедимы пути Господни!
Стоило мне подняться на свой третий этаж, как я увидел свежесрубленную ёлку, которую пара шнырей устанавливали рядом с вертухайской будкой. Вот и к нам прибыл наш тюремный тотем, который оберегает и помогает только тому, у кого яйца окажутся крепче.
— Ёлка есть ни что иное, как невинно убиенное дерево, у трупа которого только несмышлёные дети могут веселиться в Новый Год, — утешил я себя.
Три последующих дня я решительно выходил на прогулку, но так и не смог перешагнуть порог тюрьмы. Спина уже на первых ступеньках лестницы начинала ныть зловреднее самого больного зуба. Приходилось трижды бросать этот мазохизм и на полусогнутых возвращаться отлёживаться на нары, ожидая обещанное скорое явление отдохнувшего на курортах доктора. И постоянно глушить боль таблетками. Благо вертухаи за такое невиданное зрелище готовы были выдавать их чуть ли не горстями.
Но за эти дни я успел подготовил очень важное дело - узнать номера телефонов всех членов своей семьи. Великое достижение для моей дырявой памяти. Пришлось трижды просить разных вертухаев дать мне возможность влезть в свой телефон. После долгих переговоров я получил разрешение спуститься в подвальную «шмональню». Она, оказывается, по совместительству исполняла ещё и роль кладовки для отобранных вещей.
Зарядившись таблетками, я решительно двинулся вниз.
Парочка подвальных вертухаев долго препиралась, но, наконец, проспоривший брезгливо вынес из недр боковой комнаты мой телефон и зарядное устройство.
— Пять минут на подзарядку. Никому не звонить. Только переписать номера телефонов. Мы должны видеть каждое ваше движение.
— Хорошо, — я подключил адаптер к указанной розетке и стал ждать.
Вертухаев явно раздражало моё присутствие, но они терпели без ехидных реплик. Наконец, один не выдержал и постучал по циферблату наручных часов. Я нажал кнопку включения и экран засветился. У меня самый засекреченный Pin code. Никто не догадается. Коварные 0000. Я повернул телефон в сторону вертухаев и стал медленно водить пальцем по экрану iPhone.
— Телефон жены, — я раскрыл контакт и стал переписывать номер. Один из вертухаев открыл комп и тоже стал впечатывать цифры.
— Старший сын, — прежде чем переписывать, вначале показал имя, а потом номер.
— Какие две последние цифры его телефона? — вопрос вертухая застал меня врасплох. Я слегка хихикнул, но продиктовал, благо совпадало .
Буквально через полчаса я дозвонился до дома и кратко описал свой переезд в более комфортабельные условия. От истины действительно не так далеко. Заодно попросил привезти мне зимние вещи, перечислить денег на тюремный счёт и купить Snug, рекомендованный Бомжом.
Вертухайша помогла мне, в нарушение тюремных сроков, заказать время на ближайшее воскресенье для посещение жены и сына. Но в качестве ответной любезности она настойчиво попросила сделать наглядную агитацию в туалете на русском языке. Может просто опасалась, что я у них только первая и последняя такая творческая ласточка? А то вдруг не выдержит их хилая канализация последующего налёта брутальных варваров с их орлиными повадками?
Вот тут я совсем даже не против быть инсургентом-перевёртышем. Мне только дайте карандаш или кисть как опору, и я испишу эту тюрьму такими заповедными мыслями, что можно будет платные экскурсии проводить. Для детей дошкольного возраста с ярко выраженными криминальными наклонностями.
Но вот только тюремный туалет дело интимное и серьёзное. Для начала я решил особую прыть не проявлять и своё натренированное умище не выпячивать, а то вполне могут пострадать иные, ни в чём не повинные части организма. В итоге вышло несколько тускло и уныло, но зато многословно и малодоходчиво:
ГРАФИК
ИНДИВИДУАЛЬНЫХ ПОСЕЩЕНИЙ WC ИХТИАНДРА
07:00 – 07:15 - кормёжка ускоренная
07:00 – 17:00 - поить тайком при открытых дверях
16:45 – 17:00 - кормёжка ускоренная
Несъедобный мусор (памперсы и тампоны) Ихтиандру не предлагать.
Виновные в запоре будут переведены на личный безотходный цикл.
Отравляющие газы запрещены Гаагской мирной конференцией (1922).
Минздрав тюрьмы Миккели предупреждает: проверка пожарной сигнализации
влечёт недельное знакомство с переносным братом Ихтиандра в карцере.
Бартер состоялся вечером после закрытия. Вертухайша осталась довольна аккуратностью исполнения, а я внеплановым кипятком и четырьмя крутыми обезболивающими таблетками.
А вообще удивительно, как и где оказались востребованными мои таланты и знания, почерпнутые в достаточно хулиганистом детстве.
Первое свидание с семьёй оставило исключительно тягостное впечатление. Оно проходило на первом этаже тюрьмы в комнате, разделённой пополам высоким стеклянным барьером. Я с трудом дополз до отведённого мне места и стал ждать впуска посетителей. Рядом, за небольшими перегородками, расселись другие заключённые, но я упорно смотрел только на дверь, нетерпеливо ожидая своих.
Жена очень сильно сдала и выглядела совершенно потерянной и сломленной. Старший сын был возбуждён и с жадным любопытством оглядывал тюремную обстановку. Разрешение на посещение младшего я вообще не запрашивал. Для него поездка в любом виде транспорта превращается в пытку и регулярное наполнение гигиенических пакетов. И это при том, что его дед профессиональный моряк.
Мы некоторое время смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Жена первой прервала молчание:
— Ты очень осунулся и постарел.
Я только вздохнул, решив не комментировать слишком очевидное. Одно радует, что они не видят, как я сейчас передвигаюсь. А напичкавшись перед свиданкой таблетками, очень надеюсь, что никаких гримас боли за эти 45 минут на лице не проявится.
— Да нет, здесь значительно лучше. Хорошо кормят, ежедневные прогулки на свежем воздухе, — лучше уж не уточнять, что единственная моя прогулка была при заселении в тюрьму, — Прекрасный душ. И, что самое главное, нет этих идиотских допросов. Скоро опять буду как огурчик. Дайте срок. Активно займусь спортом.
— Ты отдыхай и набирайся сил, — голос у жены был очень неуверенный, — За нас не беспокойся. Мы справимся. А у тебя вся борьба впереди.
Сын решительно оттеснил жену:
— Рассказываю по порядку, — он глубоко вздохнул, — Сначала информация по водителю. Он арестован городским судом Лаппеенранты на основании того, что имеется подозрение о его причастности к контрабанде сигарет. У него нет постоянного места жительства в Финляндии. С первого декабря был переведён в городскую тюрьму Миккели. Теперь сидите вместе. Уже встречались?
— Нет. Я пока тут ни с кем не общался. Обустраиваюсь на новом месте, — мне совершенно не хотелось вдаваться в подробности, — Да я даже не помню, как он выглядит. Мне только один раз показали его фотографию.
— Обязательно найди его и постарайся выяснить все подробности по этой поставке, — тон у сына стал осуждающим, — Нам с адвокатом твои таможенники вообще не дают никакой информации. Они заявили, что предоставят суду и нам все необходимые доказательства только когда придёт время. Очень трудно в такой ситуации предпринимать активные шаги.
— Постараюсь, — я кивнул головой, хотя совершенно не представляю себе, как и где его искать, — А как закончился мой суд? Что за решение вынесено на этот раз?
— Ничего нового. Мы привезли тебе перевод решения. Суд продлил твой арест, мотивируя тем, что следствие не закончено и другие подозреваемые пока еще не пойманы. В решении есть очень интересный момент. Судья согласился, что доказательства могут быть представлены суду когда-нибудь потом.
— Оборзевшая кодла. Значит, следаки так пока и не придумали никаких доказательств. И при этом они их даже не искали. Зато спокойно продержали меня полтора месяца. Чем они занимались за это время неясно, но засекречено. Скоро они начнут создавать доказательную базу. Без меня и прочих помех, которые будут подчищать. Герои.
— Примерно так. Кстати, они только в середине декабря запросили помощь у датской, голландской и английской полиции. На день твоего суда ответов так и не получили. Про российскую таможню молчат и не упоминают, хотя твои партнёры подтвердили, что было два запроса. И ответы им были своевременно отправлены. Это проверено.
— Ну, тут как раз всё очевидно. Ответы российской стороны их не устраивают, и, значит, они навечно лягут под сукно. Это обычная практика. А если будете у них запрашивать, то получите отписку, что русским они вообще не доверяют. С огромным букетом ссылок на демократию и плевки в адрес авторитарного режима и коррумпированной братии. Старая песня.
— Я тоже так думаю. Хотя адвокат очень хотел с этими ответами ознакомиться.
— Пусть забудет. Есть только один путь - получить копии напрямую из России. Но, если финны об этом узнают, то будут всемирные вопли, что идёт давление криминала на честное следствие. Лучше не ворошить эту навозную кучу.
— Хорошо. Поехали дальше. Мы с адвокатом сейчас реально делаем огромную бумажную работу. Было направлено очередное прошение о твоём освобождении. Основание: ты совершенно невиновен в этом преступлении. Главное наше требование - либо представить хоть какие-нибудь доказательства твоей виновности, либо освободить. Это элементарное исполнение закона.
— Да вы оптимисты.
— Ничего подобного. Всё строго по закону. У следователей таможни было пять недель, чтобы найти хоть какие-нибудь доказательства твоей виновности. Тебя держат, потому что ты, якобы, можешь разгласить «важные» данные. При этом сама таможня разглашала их всем желающим с самого начала следствия.
— Ты в курсе, что они разослали письма всем партнёрам о моей личной причастности к уклонению от налогов? Очень ловко придумали. И тыл себе прикрыли, пару раз употребив слова «возможно» и «подозрения». Если не доказать, так хоть дерьмом обмазать. А финнов теперь от моего имени десяток лет трясти будет.
— Знаю. Обычная практика. Давай дальше. В понедельник-вторник мы отправим требование на замену следователей. Здесь явное нарушение прав человека и практическое применение пыток. А вот оно делает нелегитимным... — он назидательно поднял вверх указательный палец, — ... как само следствие, так и твой арест. Пусть начнут изучать конвенцию о запрещении пыток. Полезное чтиво.
Я неуверенно хмыкнул. В моём понимании пытки... ну как это правильно сказать… страшное месилово. Пальцы там переломанные, яйца дверью защемлённые. Или ещё чего похуже. А со мной как-то неубедительно. Ну, не пожрал месяц, но к врачам возили. Мало ли, что не к тем. Нервы потрепали, но не до смерти же. Спина заболела, но ведь ползаю. Явных следов никаких нет. Ногти не выдраны, конечности на месте, лёгкие не отхаркиваю и кровью не мочусь. А в остальном... будет только слово подозрительного заключённого против целого хора уважаемых членов общества, да ещё и признанных гуманистов при исполнении. Получится хило и малоубедительно. Тут убойная картина нужна.
— Даже не знаю, что тут сказать.
— Мы подождём окончательного решения лаппеенратского суда. Если даже получим негатив, то потом будет Суд второй инстанции. Он пройдёт в Коуволе. Если и там опять примут обвинительное решение, то мы его сразу обжалуем в Верховном Суде. Это в Хельсинки. Вот там нормальные столичные юристы. А после праздников уйдёт и твой протест в бюро по правам меньшинств.
— А эти тут при чём? Я не педикюрный голубчик, чтобы они за меня боролись.
— Национальных меньшинств. А этих-то как раз расплодилось много. Просто в суде твою национальность использовали как главное обоснование ареста и подтверждение преступных наклонностей. Это нарушает все существующие конвенции о правах человека, подписанные Финляндией.
— Сильно. Да уж, тварь я дрожащая, или право имею? А здесь подобные конторы ещё фунциклируют? Им позволят жалобно пискнуть?
— Зря недооцениваешь. У них тут определённый вес. Особенно во время выборов.
— Тогда пишите во все мыслимые инстанции. Хоть в Спортлото.
— Легко сказать. Пока недостаточно фактуры. Твои следователи прекрасно знают, как избежать любой ответственности и наказаний. Это их хлеб... и наши расходы. Жалобы, требования и прочие документы больших денег стоят. Один полный комплект обходится нам от двух до пяти тысяч. За месяц мы отправили их уже почти десять. А твой процесс может затянуться на несколько лет.
— Не пугай и так страшно. Будем верить в честность судей, — я громко сглотнул, — Минимально достаточную для моего освобождения. Может свечку в церкви поставить?
— Мы с мамой староверы, а вы с младшим вообще презренные никонианцы и вероотступники. Забыл? — он ехидно усмехнулся, — А всё туда же. Свечку в церкви ему приспичило. Ты хоть помнишь, где ваша церковь стоит?
— Поострил, Плевако ? Тут за любую соломинку хвататься надо. Батюшку попросите сделать все нужные процедуры. Он должен лучше знать. Может и поможет.
Жена кивнула головой и твёрдо сказала:
— Это надо сделать. Я сама займусь.
— Спасибо. А что у нас дома?
— Не волнуйся.
— А знаешь, что было, когда вас арестовали? – опять влез сын, — Уже на следующий день к нам припёрлись две здоровых тётки из службы детской опеки и хотели забрать нашего мелкого в приют. Еле отбился.
— Быстро сработали. А ты молодец. Сильный козырь выбил. Этим меня можно было активно шантажировать. Недооценили они тебя. Ох, недооценили.
— Это точно. Но ты не переживай. Теперь мама на свободе и больше таких наездов не будет.
— Верится с трудом. Арсенал у них слишком велик. С государством вообще ни в какие игры честно нигде и никогда долго не дадут поиграть.
— Справимся. А у меня новость.
— Хорошая?
— Мне предлагают крутую работу. Высокий оклад и персональную BMW-трёшку. Как начинающему.
— Рад за тебя.
— Но я отказался. Надо с твоим делом побыстрее разобраться, а потом меня в армию заберут уже этой зимой. На год. Пришла повестка. Не хочу никому создавать проблем.
— Тебе видней.
— А я стал великолепно водить машину, — он задрал большой палец вверх, — Пока мы ехали, всего один раз слетел с дороги.
— Слетел? Как слетел?
— Ну, так слегка. Что-то не рассчитал со скоростью. Потом дал задний ход и спокойно вылез из сугроба.
— Подушки не вылетели? – ошарашено спросил я.
— Нет. Обошлось.
— У тебя зимняя резина?
— Да, сам поменял. Мне надо же учиться.
— Значит так, молодой человек. Не знаю, что произошло. Но колёса меняются с обязательной балансировкой. Назад едешь медленно-медленно, низэнько-низэнько. Машину ставишь на прикол и забываешь про неё как кошмарный сон. Страховка закончится в аккурат на 31 декабря. И не надо больше искать приключений. Я тут с ума сойду до понедельника, пока не дозвонюсь и не узнаю, что вы благополучно добрались.
— Нормально я вожу, — пробурчал отрок. Муся благоразумно промолчала.
— А вы мне всё привезли, что я просил?
— Да. Мы ещё на входе отдали охранникам. Но всю еду, твою косметику и сигареты нам сразу вернули. А деньги тебе ещё в пятницу перечислили. На сайте тюрьмы указан счёт. По каким дням ваш магазин работает?
— По средам.
— Значит, успеют дойти.
— Обязательно хорошо питайся, — сбивчиво заговорила жена, косясь на вертухая, демонстративно показывающего на настенные часы, — Фрукты там, овощи. Всё в чём есть живые витамины. Спи побольше. Гуляй. Набирайся сил. Ты нам очень нужен.
— Обязательно. Поверь, но здесь просто курорт после того каменного мешка в Лапёрке. Хотя, сама знаешь. Только пишите мне почаще. Общения не хватает.
— И ты каждый день пиши, — они встали и помахали мне, направляясь к выходу.
В камере я впал в мрачные раздумья. Совершенно не представляю водительских талантов сына. Но слететь на почти прямой междугородней трассе? Для этого надо приложить особые старания. Или иметь самоуверенность носорога по такой погоде самостоятельно садиться за руль. Причём всего только в третий или четвёртый раз в своей жизни. Гастелло доморощенный. И куда только жена смотрела?
Через час вертухай принёс российские журналы, газеты и перевод протокола решения суда.
— Остальные вещи вам выдадут в понедельник после досмотра, — ответил он на мой недоумённый взгляд, и добавил, — Правила такие.
Чтение совершенно куцего протокола усугубило и без того тягостное настроение. Всё, как и ожидалось. Worst case scenario - наихудший вариант.
Все подозрения таможенников выписаны дословно. Очень кратко отмечено замечание защиты о предоставлении хоть каких-нибудь фактов или доказательств, обосновывающие арест и моё последующее задержание. Моё выступление вообще проигнорировано. И тут же развёрнутый безапелляционный ответ обвинения, что подозреваемый обязан был знать о наличие сигарет в грузе. А его отрицание этого звучит крайне неубедительно. Вот и весь сказ.
Красной нитью через протокол проходит только одна мысль - однозначно виновен и точка. С навязчивым упором на моё подозрительное гражданство. А уж неопровержимые доказательства криминала обязательно будут найдены следователями в обозримом будущем. И нечего тут вертеться под ногами правосудия со своими жалкими придирками.
Целый абзац посвящён легализации кулуарного решения судьи о дополнительном содержании меня в полицейской тюрьме с 3 по 16 декабря. Подумаешь, какая-то парочка лишних недель в комфортабельных условиях под присмотром квалифицированных специалистов. Следователь же не просто так позвонил и попросил. У него явно были свои очень веские причины. И самое главное. В Миккели нет комнаты для проведения допросов.
Хотя тут они явно залепили какую-то лажу. В тюрьме нет комнаты для допросов? Интересно, это на кого рассчитано? Может, здесь и камер нет, а только помещения для послеобеденного отдыха с приходящей обслугой? Они бы хоть слегка подумали, когда дословно переписывали этот лосиный бред.
Три предложения подряд в самом конце протокола касались моего самочувствия. Мне потребовалось перечитать их несколько раз, чтобы пропитаться всей таинственной глубиной заковыристости судейской мысли:
«Принимая во внимание серьёзность следствия, освобождение по состоянию здоровья является неумеренным требованием. Здоровье подозреваемого на заседании производило плохое впечатление. Здоровье подозреваемого не может препятствовать его дальнейшему содержанию в полицейской тюрьме».
И сразу за этим следовал уже известный вердикт:
«Подозреваемого отправить в полицейскую тюрьму города Лаппеенранты, из которой сразу этапировать в тюрьму города Миккели, как только будет получено новое назначение».
Ну, этот единственный самостоятельный вывод судьи очевиден и прост. С глаз долой, раз гнилой. Мы не водимся с тобой.
Я скомкал две странички протокола и с силой запустил их в мусорное ведро. И даже не удивился, что они точно попали по назначению.
В понедельник мне принесли пакет с вещами, но без Snug. Я немедленно озверел и поплёлся к верухаям на разборки. Надо посмотреть, как на деле работают шаламовские заклинания . Просить ничего не буду, но вот своё клыками вырву... даже временно нерабочими.
У будки три вертухая лениво трепались, разглядывая свежие газеты.
— А почему мне не выдали мой медицинский препарат? – стараясь, чтобы голос звучал предельно ровно, спросил я.
Два вертухая переглянулись, повесили газеты на перила ограждения и неторопливо направились к лестнице. У них явно отсутствовало всякое желание выслушивать чужие проблемы. Оставшийся посмотрел на меня с тоской, но ответил:
— Сейчас узнаю, — он с явной неохотой достал рацию и забубнил. Подождал ответа и задумчиво произнёс, — А вы уверены, что это не табак?
— Какой табак?
— Шведский.
— Да нет, это какая-то ошибка. Мне передали медицинский препарат. Называется он Snug. Такая специальная масса для фиксации челюстей. Я без него просто сдохну.
— Да? А они, — тут он кивнул на рацию, — Говорят, что это марка шведского табака и он никак не может быть пропущен.
— Пусть инструкцию почитают. Там всё написано, — я понял, что сейчас не сдержусь и начну истерично качать права.
— Тогда напишите требование, — он скрылся в будке и вынес мне пачку бланков, — Они вам его выдадут, если это действительно нужное лекарство и не входит в перечень запрещённых препаратов... и не табак, конечно. Да, возьмите все эти бланки. Они вам ещё пригодятся. А когда напишете, то опустите вон в тот ящик. Дежурный офицер забирает их оттуда каждое утро до 7:30.
— Спасибо, — я сгрёб всю пачку и потопал назад в камеру. Наловчились они здесь бумагой гасить любой бунт в зародыше.
Печатными буквами я написал вычурную просьбу о выдаче мне необходимого медицинского препарата, без которого не смогу жить нормальной тюремной жизнью. При этом я спускал всю свою злость, внятно выплёвывая реплюхи в открытую дверь камеры:
— Желаете written request? Порву малявами на финский крест. Не на того напали, бюрократы. Мне западло понты и маты. Я вас, в натуре, урою в макулатуре. Лишь бы только лесов хватило, на весь ваш отстой, чуходрилы.
Мне бы ещё не помешало добавить слух, голос, прикид и известной гибкости в членах. Но это мелочи. Плевать мне на то, что коряво и неполиткорректно. Зато полегчало.
Наступит politically correct только тогда, когда вертухай «Гоги перэдаст» мою кляузу. Вот тогда и о толерантности поговорим.
В камеру заглянул здоровенный рыжеватый заключённый. Он наморщил лоб и с трудом из себя выдавил:
— Эй, русский, там библиотека сейчас закроется. Книги нужны?
— А на русском есть?
— Сам сходи и поищи, раз глаза есть.
Я схватил написанный листок с требованием на Snug, и поспешил за столь странным книголюбом. Даже со спины он производил устрашающее впечатление. Такому в боях без правил блистать, а не книжки мусолить. Хотя, может он дальше комиксов и не продвинулся. Зато татуировок вон столько, на небольшой сборник заповедей White power вполне хватит. Радует, что мы примерно одного оттенка кожи. Хотя кто их поймёт с их местечковой интерпретацией White Pride WorldWide (всемирная «Белая гордость»).
По пути я закинул листок в указанный ящик.
— Лети к вертухаям с приветом, вернись с позитивным ответом, — сделал я бумажке ручкой, — Иначе жалобами задушу. Так и передай утреннему передасту-несуну-насильнику.
Вход в библиотеку оказался в двух шагах от вертухайского почтового ящика. По короткому коридору мы спустились на пару ступенек в узкую комнату, заставленную стеллажами с книгами. Возле столика с компьютером сидела оживлённо беседующая парочка.
— Какие книги можно брать? – негромко спросил я в пространство между ними.
— Какие хочешь, — последовал лаконичный ответ одного из них.
— На любом языке, — добавил другой, также не поворачивая головы.
Приведший меня верзила ухватил солидную пачку журналов и молча покосолапил к выходу. Парочка никак на это не прореагировала. Я бегло оглядел полки и наткнулся на небольшой островок русских книг. Выделялись толстые корешки четырёх первых томов про Гарри Поттера, а затем шли обтрёпанные и развалившиеся pocket books.
— Сколько книг мне можно взять?
— Да хоть все, — равнодушно сообщил один из них.
Я сгрёб русские книги с полки и повернулся к столу.
— Их надо по названиям записать?
— Нет, только количество. Ты из 37 камеры?
— Да.
— Запиши тут своё имя, — они вдвоём пододвинули мне тетрадь, — А то я так и не смог его прочитать на твоей бирке. Русские имена такие сложные.
— Невероятно сложные, — покладисто согласился я, — И азбука у нас upside down - вверх тормашками .
На обратном пути я зацепил взглядом расслабленного вертухая, скучающего у перил, и решил прояснить ситуацию с моим излишним свободным временем:
— Как и когда мне можно получить телевизор?
— А в камере его нет?
— Только декодер.
— Хорошо, я поставлю вас в очередь, — вертухай боком пролез в свою будку и включил компьютер, — Подождите минуту.
— Можно я пока книги отнесу?
— Как хотите.
Я отнёс книги и неторопливо вернулся к будке. Как-никак, но постепенно начинаю вписываться в ритм здешней жизни. Всё надо делать медленно и печально, не пуская пузырей и не взбалтывая ряску. Вертухай тупо смотрел в таблицу на экране, и вяло шевелил губами.
— Вы ищете свободный телевизор?
— Нет, свободные есть на складе. Рассчитываю стоимость аренды.
— Какой аренды?
— За пользование телевизором. Если вам дать с экраном в 17 дюймов, то его ежемесячная аренда для двухместной камеры составит 20 евро. На одного... — тут он задумался, опять пошевелил губами и радостно закончил, — Тоже составит 20 евро.
— 10 евро, — твёрдо сказал я, — Это ровно половина. Камера рассчитана на двоих.
— Но вы там один, — резонно заметил он.
— Это дискриминация, — нагло заявил я.
— Как это? – вертухай слегка оторопел и оторвался от экрана.
— Я единственный в тюрьме, кто будет платить двойную цену. Это дискриминация в чистом виде.
— Но вы один в камере.
— Сегодня один, а вот что будет завтра, не знает никто. Может, вы мне all street gang подкинете.
— Оружие запрещено в тюрьме, — неожиданно агрессивно сообщил вертухай, — И никто вам его давать не имеет права!
— Какое оружие? Телевизор? — я обомлел от такого перехода.
— Сами сейчас сказали Wall Street gun.
— Вы не поняли, — сказал я, прижимая руку к сердцу. Зато мысленно сразу парировал: «Поменьше боевиками на дежурстве увлекайся, этажерка». Но продолжил медленно и внятно, — Я говорил, что мне в камеру завтра могут и всю уличную шайку засунуть. Это образно говоря. Шпану, короче. Riffraffs. И все они будут бесплатно смотреть за мой счёт.
Вертухай посопел, обдумывая мой нетривиальный заход, но не сдался и веско резюмировал:
— Первый месяц будете платить 20 евро. Я направлю запрос начальству. Если вам разрешат, то будете ежемесячно платить по 10 евро. Появление сокамерника также уменьшит вашу ренту до 10 евро в месяц.
— А вдруг будет больше одного сокамерника? Мне надо что-нибудь написать вашему начальству? Сделать арифметические выкладки? Могу провести экстраполяцию с ранговой корреляцией. И даже выйти на позитив.
— Нет, уж лучше я сам.
— Спасибо, — я повернулся, сдерживая ухмылку и готовое сорваться: «Get stuffed!» .
Но хоть себе телек заказал. Теперь будет чем забить голову до суда. Может, на свободный мир поглазею свежим взглядом. Не дай Бог, если здесь будут показывать только четыре государственных канала с их потугами на разнообразие.
Рождество началось с приятных сюрпризов.
После завтрака зашёл незнакомый вертухай и вручил мне солидный кусок кекса. Кивнул головой и был таков. Я немного поломал голову, но решил, что такой чести, наверное, удостоился весь коллектив нашего верхнего этажа. И я, как его самое тихое и незаметное звено. Покачал головой, но съел с большим удовольствием. Мягкость теста необыкновенная!
Дальше пошло ещё веселее. Вертухаи распахнули все двери, и народ стал чинно фланировать по этажу. Из каждой камеры понеслись рождественские песни. Я также включил радио на полную громкость, раз пошла такая party.
На ёлке зажгли разноцветные фонарики. Просто детский утренник в старинном поместье. Я не поленился и сходил на местный Broadway к вертухайской будке. По-хозяйски осмотрел украшенную ёлку. И испытал острое разочарование. Никаких подарков под ёлкой не разложено. Явная несправедливость. Не только этих импортных Joulupukki и Santa Claus, но и нашего Деда Мороза не пропустили, а их праздничный груз явно конфисковали и раздербанили.
Улыбающийся вертухай в красном рождественском колпаке сообщил, что сегодня двери будут открыты до 19:00. Гуляй не хочу. Не захотелось уже через полчаса. Вся эта показушная мишура многоразового использования навевала только тоску по дому, и быстро нарастающее глухое раздражение. Стрельнув у вертухая пару дополнительных таблеток, я скрылся в своей камере с твёрдым намерением начать новую жизнь. Извлечь, так сказать, здоровый дух из руин организма.
Начинать надо с определения уровня дееспособности тела, а то весь порыв угаснет сразу. Я прикрыл дверь и постарался подёргиваниями всех конечностей догнать ритм какого-то монструозного шлягера. Спина запротестовала, но вполне терпимо. Мне хватило сил продрыгаться на три песни. Потом я позволил достойный перекур под пару чашек горячего кофе.
Силовая часть была представлена поднятием обеих табуреток за ножки с одновременным приседанием. Тут уж пыхтением я перекрыл радио, но смог продержаться более одной песни. Перекур потребовал уже трёх чашек кофе и дополнительную дозу таблеток для успокоения натруженных нервов и захулиганившей спины. Вертухай слегка удивился моему очередному запросу, но выдал без слов. Рождество, как ни говори.
Критически анализируя свою первую тренировку, испытал определённое опасение, что такими темпами и за очень короткое время я вполне смогу догнать Mr. Arnold Schwarzenegger. Хотя бы по потреблению кофе и никотина в соотношении к объему груди и длине портняжной мышцы. И даже превзойти Терминатора в некоторых категориях. Но нам такие результаты не нужны. Тут главное не рекорды, а посильное участие. Надо просто подправить и упростить график нарастания нагрузок с определением тренировочных дней недели по звёздному календарю.
За дверью прогрохотала тележка и подошло время праздничного обеда. Раз сделал дело – трескай смело. На первое был выдан солидный кусок kinkku – аппетитного запечённого свиного окорока с горчицей. Я весь изошёл слюной, пока нарезал его на микроскопические кусочки. Горчица подкачала, но тут уж не до особых изысков. Нам и сладкая теперь за милую душу сойдёт. На второе - кусок малосолёной селёдки с тарелкой киселя из чернослива. Оригинально, но упорно наталкивает на мысль о ночном фейерверке. А вот третье блюдо я долго рассматривал с явным опасением. Мелко нарубленная тушёная капуста, залитая вареньем. Сбоку свалена небольшая горка подсохшего винегрета. Вот это уже явный перебор. Моя чистенькая параша точно окислится после такого разноцветного коктейля. Мне и первых двух блюд до утра не переварить.
Я аккуратно собрал варенье себе к чаю на ужин, а капусту вывалил в мусорный мешок. Не ощущаю пока достаточных сил для экстрима.
Но праздничное настроение наступило.
В пятницу явился вертухай и послал меня вниз разбираться со своим Snug. Я спустился на подвальный этаж и заглянул в открытую дверь комнаты, в которой меня обыскивали по прибытии.
— Можно?
Вертухай, сидящий за столом, поднял голову и приглашающе махнул рукой. Я подошёл к столу и достал свои челюсти в целлофановом пакетике.
— Номер камеры?
— 37.
— Личный номер?
— 7109/2008.
— В чем проблема?
— Прошу выдать мне мой препарат Snug.
— Snug запрещён.
— Это ошибка. Мой препарат не запрещён, — я поколебался немного и совершенно сознательно соврал, — Был сделан запрос в центральное полицейское управление. У них он официально разрешён. Можете прямо сейчас связаться с моим адвокатом.
— У меня на это нет времени.
— Хорошо, — разом выдохнув от облегчения и, стараясь быть убедительным, я торопливо предложил, — Давайте вместе посмотрим. Snug это явно не табак.
— Давайте, — вдруг согласился вертухай, — Но если вы пытались меня обмануть, то... — он задумался и пощёлкал пальцами, — ... будет наказание. Суровое.
— Готов, — я даже подтянулся и гордо вскинул голову, — Готов к любым наказаниям.
Вертухай вышел в соседнюю комнату. Раздалось шуршание. Через минуту он вышел с мятым пакетом, на котором толстым фломастером было выведены большие цифры 37.
— Ваш?
— Не знаю. В первый раз вижу. Но, судя по цифре, должен быть мой.
— Ну, посмотрим, — угроза в его голосе была вполне очевидной.
Он сунул руку в пакет и достал белый пластмассовый будильник. Мы молча уставились на него.
— И это ваш Snug?
— Не думаю. Это вроде бы часы.
— Я сам вижу, что часы, — он заглянул в пакет, потом перевернул его и на стол выпала небольшая упаковка.
— Вот это Snug, — утвердительно сообщил я, — Вот и надпись есть. Даже челюсть нарисована. И никаким табаком здесь явно не пахнет.
Вертухай покрутил упаковку, открыл и с натугой вытащил две запечатанные пластинки розоватого цвета и инструкцию. Осмотрел и перебросил мне через стол.
— Можете забрать.
— Спасибо, — я всё быстро сложил назад, — А часы я могу забрать?
— Нет. К передаче разрешаются только наручные часы, а это настольные. Такие можете купить в нашем тюремном магазине.
— Извините, но вы ошибаетесь. Для меня это наручные часы, — мне стало весело от нахлынувшего чувства: «Нам нет преград ни в море, ни на суше», — У меня плохое зрение, — я несколько раз подслеповато сощурился, радуясь, что не надел очки, но решил особо не перебарщивать. В моём личном деле может быть указано, что последние десять лет у меня стабильно держатся по минусовой диоптрии на оба глаза, а это всем курам на смех, — На обычных часах я совсем не различаю стрелок. Только вот на таких wristwatch (наручных часах).
— И как же вы их носите на руке? — язвительно спросил вертухай, — Постоянно прижимаете к плечу? Или достаёте из подмышки?
— Ничего подобного, — меня осенило, — Сейчас покажу. Можно попросить у вас ножницы?
Вертухай с некоторым сомнением посмотрел на меня, но кивнул.
— Я использую один пакет? – я указал на рулон прозрачных пакетов для мусора, который лежал на полке.
— Да, — вертухай явно заинтересовался и даже откинулся в кресле.
— Голь на выдумки хитра, — промурлыкал я себе под нос и отрезал узкую и длинную полоску.
— Что? — не понял вертухай.
— Хороший полиэтилен, говорю. Толстый. Долго будет служить, — задумчиво перевёл я, прикидывая размер будильника и как можно привязать его одной рукой. Для пущей убедительности это надо сделать быстро, и чтобы он с руки не слетел. Особенно сразу. Тогда даже такому недоверчивому вертухаю станет понятно, что это явно не достигнуто долгими тренировками.
Я растянул отрезанный полоску полиэтилена на свободном уголке стола. Посередине плёнки положил будильник циферблатом вниз и сделал широкий узел. В образовавшуюся петлю всунул левую руку и придавил будильник. Двумя пальцами захватил один кончик, а правой рукой другой. Сильно потянул в разные стороны. Получилось быстро и где-то даже элегантно.
— Вот так приходится каждый день делать, — осторожно поводив перед вертухаем рукой с неустойчивым будильником, с явной ноткой грусти сообщил я, — Зато всегда могу узнать точное время.
— Ладно, забирайте, — вертухай хмыкнул, — Только вы свой будильник вверх ногами привязали. Или вам так удобнее?
— Отвык в тюрьме. Нужна ежедневная практика, иначе все навыки пропадают. Как у пианиста.
— Хорошо, идите. Пакет также можете забрать, — он подтолкнул мне пакет с цифрой 37, — И испорченный мусорный мешок тоже.
— Спасибо, — я сгрёб пакеты правой рукой и попятился к выходу, — До свидания.
Выйдя за дверь, я моментально содрал будильник с начинающей синеть руки и сунул его вместе с плёнкой в карман. В другой я с трудом, но засунул скомканные пакеты. В камере потом выброшу.
— Привет, — послышалось за моей спиной вроде бы по-русски, но с явно уловимым акцентом.
Я обернулся и увидел худощавого светло-русого мужичка с аккуратно подстриженными усами и старомодной бородкой клинышком, который весело скалился, облокотившись на доску-прилавок, перегораживающую соседнюю дверь в каптёрку. За его спиной виднелись полки с разной тюремной одеждой.
— Привет, — немного растерянно ответил я, — Действительно говоришь по-русски или на этом усох?
— И говорю, и по фене ботаю, — он выпятил вперёд свою нелепую бородёнку, став до подозрительности похожим на только начинающего хулиганить Дзержинского, — Может даже лучше некоторых бродяг, которые первому встречному кабинетному цирику сразу с порога туфту гонят и на его картонный арбуз ботву лепят.
— А ты кто? Железный Феликс?
— Sulev. Слышал?
— Ну-у-у, — уважительно протянул я, — SULEV. Конечно, слышал. Ты здесь что, механиком устроился?
— Каким, к чертям собачьим, механиком?
— SULEV. Super Ultra Low Emission Vehicle. Навороченные тачки со сверхнизким выбросом вредных веществ. Клёвая разводка для разных жирных бобров. Ты же этим занимался?
— Ты чё в натуре гонишь? У меня на торче бабло столбом стояло. Захомутали. Мокруху три года вкосую штопали. А... — он махнул рукой, — У меня почти десять лет была своя сеть по торговле синтетикой... синтетическими наркотиками. Потом вот арестовали. Пытались повесить на меня убийство одного должника. У него папаша оказался очень большой шишкой. А сейчас, как видишь, пока жду решения суда, каптёркой заведую. Сулев это моё настоящее имя. В Союзе погоняло было Бешенный Француз.
— Меня Дмитрием кличут. Погоняла никогда не было. Ты извини, но я уже привык, что финны как видят, так и читают. Peugeot - Пеугеот, а не Пежо, Renault - Ренaулт, а не Рено. Думал и SULEV погремушка из этой же серии.
— Да, финны они все такие.
— Подожди, а ты сам из каких будешь?
— Чистокровный эстонец.
— Офинаревший? В смысле с финским паспортом?
— Нет, с испанским.
— Прикольная фишка. Эстонский drug dealer с испанским паспортом в финской тюрьме, да ещё и с советским погонялом. И при этом ты выглядишь как вылитый польский дворянин Feliks Dzier;y;ski. Чудны дела твои, Господи!
— Ты, что поп?
— Да нет, просто оброс сильно. Полтора месяца лаперовался в полицейском СИЗО. Но крестик ношу.
— Тебя на границе взяли?
— Дома.
— Сам из Лаппеенранты?
— Из Ванты.
— Наркотики, спиртное или сигареты?
— Сигареты. Но вообще-то совсем даже не мои.
— Бывает. Ладно, потом поговорим. Тебе бельё нужно?
— И постельное и нательное. Дай сразу пару смен. Хоть от грязи окончательно отмоюсь.
— Зимняя верхатура нужна?
— А что можешь дать?
— Перчатки, шапочка, свитер, куртка. Кроссовки не бери, они местные. Ноги испортишь. Да и перчатки остались все дырявые.
— Давай всё, что можно носить. А не знаешь, где здесь разрешено стирать?
— Грязное бельё складываешь в пакет, разборчиво пишешь фамилию или номер и свою камеру. Потом либо сам сюда приносишь, если охрана разрешит, либо с оказией передаёшь. Имя моё запомнил?
— Запомнил. Сулев. Су-Лев, Лев реактивный, Jet Lion, почти Jet Li. Теперь точно не забуду.
— Что-то ты заговариваешься. Не назови потом как-нибудь МИГлев или ЯКлев. Осерчаю, — он подмигнул, — Не дай повода навесить на меня реальное обвинение. А то будет у моего лепилы счастье. Мокруха за чернуху. Ваша русская шутка юмора, — он грустно вздохнул, — Знаешь, а я после Горбачёва почти всю русскую тюремную музыку напрочь позабыл.
— Да нет, шутка почти удалась. Наши журнашлюги-три-пера её бы уж точно оценили. Спасибо за шмотки.
— Увидимся. Ты же с нашего третьего этажа?
— Да.
— У меня будет свободная минута - забегу.
— Буду рад первому гостю, — я обхватил здоровый ком из разных шмоток и потащился к лестнице.
Вертухай на этаже при виде меня покачал головой и выразительно постучал по своим часам. Я состроил виноватую физиономию и с трудом протиснулся в дверь своей камеры.
Будильник я гордо водрузил на табуретку. Полюбовался на заслуженный трофей и приступил к знакомству с инструкцией по Snug. Каюсь, до жути обожаю читать предостерегающие наукообразные перлы, рассчитанные явно на последних сохранившихся криворуких синантропов:
— Мы защитили рукосуя от эрегирования... мозга, — нежно пропел я, разворачивая солидную бумажную простыню.
Однако меня постигло жестокое разочарование. Подробное описание с картинками было только на шведском, финском и норвежском языках. И полное пренебрежение к пользователям из других, не менее нуждающихся стран. А я так надеялся скрасить себе вечер добрыми и премудрыми советами .
Вздохнув, я стал с грустью разглядывать рисунки. И здесь никакого всплеска фантазии. Эластичный кусок пластика наложить, расправить и лишнее обрезать. С этим и у непоседливого ребёнка весь творческий порыв угаснет.
Операция по восстановлению челюстей заняла у меня не более пяти минут даже при излишней тщательности. Я их тут же вставил. Громко пощёлкал зубами. И меня сразу заколдобило. Во рту шквально стал нарастать запах использованной медицинской перчатки с каким-то странным послевкусием. Пришлось метнуться к параше и вывернуться наизнанку, а потом долго сплёвывать тягучую слюну. Но вроде отпустило. Многообещающее такое начало. А вот в инструкции ни на одном рисунке ничего подобного не изображено.
Я несколько раз прополоскал рот. Сделал себе сладкий чай. Выкурил сигарету. Глубоко и медленно подышал, широко раскрыв рот. Что ж, притерпеться вполне можно. Похоже, от горячего чая челюсти намертво зацепились и не выпадают. Значит, жизнь возвращается.
Ночью тишину нарушили чьи-то радостные вопли и шум. Затем послышались гулкие удары по двери камеры. Но где-то далеко. Били явно ногами. Почти сразу раздался топот ног охранников, грохот запоров, короткая возня и всё стихло.
Утро принесло разгадку этого неординарного события. Для начала впервые не открылись двери камер, и был нарушен столь трепетно ожидаемый утренний парашно-туалетно-помывочный спринт. Завтрак сунули через кормушку.
— А когда откроются двери? — спросил я через щель у вертухая, надзирающего за раздачей еды.
— Вы все наказаны за нарушение режима.
— А когда можно будет вынести crap (дерьмо)?
— Какое?
— Разное. Shit, urine.
— Что?
— Excrement, stool, сaca, poop, doo-doo, — я напрягся, вспоминая все доступные мне названия фекалий, всё больше ёрзая от нетерпения. И так еле дожил утра, а тут такое изменение распорядка. Может ему парашу на руке взвесить или продемонстрировать судорожно сжатую задницу, отгоняя туалетной бумагой упорно прорывающиеся желудочные газы?
— Не понимаю.
— У меня в камере нет WC, а palju переполнилась. Слишком маленькая вместимость, чтобы хватило одному даже до обеда.
Баландёр, который продолжал торчать у моей камеры и прислушиваться к нашему разговору, откровенно заржал и очень громко стал что-то втолковывать вертухаю.
По этажу моментально стал нарастать злорадный гогот с циничными комментариями, несущимися из открытых кормушек. Лицо вертухая приобрело нездоровый оттенок. Он выхватил рацию и исчез из моего поля зрения.
— Эй, русский, может ещё одну порцию каши? – весело проорал баландёр, явно играя на развлекающуюся публику.
— Мне и эту девать некуда, — отрезал я, прикидывая, какую ёмкость могу безболезненно пожертвовать под ликвидацию после переполнения параши. Жаль, что такая сочная русская рифма как каша-параша не имеет аналогов в моём несовершенном английском.
Однако, некоторых и так зацепило. Судя по раздающимся выкрикам, у народа в идеях и предложениях недостатка совсем не ощущалось. Слишком больной вопрос для всех канализационных лишенцев.
Прямо на глазах стала объединяться очередная республика советов, за избавление параш от тяжёлого гнёта и честный доступ к свободным унитазам .
Вертухай вернулся в сопровождении парочки встревоженных коллег. Те рассредоточились по коридору, перекрывая выход на лестницу и проход к будке. После этого раздался долгожданный скрип ключа двери.
Я подхватил парашу и враскарячку, но весьма целеустремлённо потрусил по привычному маршруту между пунктами утилизации. И если опорожнение параши и её обработка заняли всего несколько секунд, то с унитаза меня сумели согнать только после третьего предупреждения. Из туалета я вышел, покачиваясь, полностью умиротворённый и с блуждающей на губах улыбкой. Даже захотелось сделать что-нибудь приятное всем этим напрасно нервничающим вертухаям:
— Большое спасибо. Это был лучший подарок, который я получил на это Рождество. Euphoria! (Эйфория!)
Вертухаи переглянулись, но никто не снизошёл до ответа. Тогда я воспользовался ситуацией и быстро спросил:
— А лекарства выдавать будут или на них тоже наложен запрет?
Вот это их зацепило. Они совершенно упустили такую мелочь при организации своих карательных мер. Меня отправили в камеру. Два привлечённых вертухая остались наблюдать за процессом двойного опорожнения остальных страдающих, а наш коридорный занялся лекарствами.
Свою дозу я получил последним. Опять подтверждается правило, что любая инициатива наказуема. Даже если она проявляется из самых лучших побуждений.
— А что случилось? — как бы ненароком спросил я, получая свои таблетки.
— Troubles (беспорядок). Failure to comply (нарушение режима), — неохотно озвучил вертухай официальную версию.
— I see! That noisy scuffle at nighttime... prisoner vs guards... correct? Who's keeping score? (Врубился! Та шумная ночная возня... заключённый против охранников… правильно? Кто победил?)
— Нет. За драку с охранниками полагается карцер на длительный срок.
— А что тогда?
— Home brew (домашнее самогоноварение), точнее cell brew (самогоноварение в камере).
— Понял, самопальное бухло.
— Виновный посажен в карцер, но теперь весь этаж наказан.
— Debauchery... он и в России дебошир по пьяне.
Вертухай махнул в сторону камеры. Я закинул в рот таблетки и неторопливо направился в свою нору. Просто любопытно, а как они здесь выдерживают брагу? Сам-то рецепт очень простой. Нужны только вода, сахар и дрожжи... точнее любой заменитель. Остальное зависит от человеческой извращённости и доступности разных вкусовых наполнителей. Но вот запах! Да тут вся тюрьма почти сразу должна была сделать стойку и свернуть носы от зависти. Надо будет потом узнать секрет столь действенной вытяжки. Может пригодиться при ужесточении борьбы с курением.
Наказание, постигшее наш этаж, сподвигло меня на ежедневное и весьма подробное написание писем. Изложение мыслей на бумаге неожиданно оказалось весьма полезным. Хоть какой-то порядок в голове выстроился из постоянного брожения мыслей и мельтешения образов.
Первым делом я постарался как можно убедительнее объяснить своим родным причину моего отказа от их дальнейших посещений. Тут действительно масса причин. Но самая главная причина, о которой я умолчал в своих письмах, это то, что после каждой встречи у меня начинается чёрная меланхолия. А вот это состояние совершенно не для тюрьмы. Тут и так каждый как может, давит своих тараканов в голове. А любые срывы могут слишком далеко завести и неизвестно чем могут закончиться. Я уж лучше побольше времени буду проводить с семьёй по выходу из заключения. Если получится.
Посещение тюремной лавки принесло новую проблему. Денег на моём счёту не прибавилось.
— У нас не банк, — радостно сообщила продавщица, — Ваши деньги поступили в Турку. Оттуда они будут направлены в Миккели. А только потом к нам в тюрьму поступит подтверждение о них из местного управления. Это даже в обычные дни требует от десяти дней до двух недель. А сейчас праздники. Лучше попросите, чтобы ваши родные привозили и просто передавали наличные охране. Тогда они сразу будут зачислены на ваш счёт.
Мне с трудом хватило остатка денег на табак, чай и кофе. Без сахара.
Вернувшись в камеру, я сел и стал делать наброски своего выступления на суде. Настроение накатило уж больно подходящее. Да и осталось ждать недолго. Раньше, если брать в среднем, суд, точнее слушания, проходили раз в две недели. Из-за праздников график, конечно, сдвинется, но в пределах разумного. Мой адвокат не даст этим крючкотворам отложить суд первой инстанции на неопределённый срок, как того нагло требовали следователи.
Исчеркав и разорвав несколько страниц, я слегка умерил свой первоначальный порыв, да и пыл почти угас. Из-под пера выползал поток такой злобы, что на суде мне с этим лучше вообще не высовываться. Ничего кроме нападок на странное поведение следователей и постоянного тыканья в очевидную предвзятость суда на данный момент я выдавить из себя не смог. Я не злопамятный, но именно сейчас я очень злой и на память не жалуюсь.
Следствие до сих пор не представило ни одного реального факта, который нужно опровергать. Остаётся только словесная эквилибристика в отражении каждый раз быстро меняющихся домыслов. Да ещё на чужом поле и другом языке.
А если использовать KISS , то есть кратко и по делу, то, как ни крути, у меня имеется только одно-единственное новаторское предложение для противной стороны. Тогда я бы от всего сердца простил каждого своего недоброжелателя, поудобнее усаживая в порядке живой очереди на смазанный жиром острый кончик здоровенного кола. Остальные многоэтапные идеи я сразу отмёл как чрезмерно жестокие и унижающие местное достоинство. Надо иногда и меру знать.
Значит, из-за отсутствия революционной ситуации, объявим день суда просто большим рыбным днем, и проведём его с плотно закрытым ртом. Хотя лапёрнутый судья совершенно спокойно сможет потом в своём решении утверждать, что я молчал как истинный русский контрабандист, а усмехался исключительно криминально .
Пусть лучше мой адвокат на суде распинается, как может. А я, если что, кивну или иные позитивные телодвижения сделаю при подходящем случае. Может тогда и настанет момент get out of jail free - на свободу с чистой совестью, но с пожизненным уголовным прошлым.
Вертухай открыл кормушку и негромко спросил:
— Адвокату звонить будете?
— What's up? А что случилось?
— Не знаю. Он звонил и просил ему перезвонить.
— Тогда, конечно. А можно прямо сейчас?
— Да.
Я схватил визитную карточку Тони и босиком прошлёпал к телефону. Встал у аппарата, обернулся к будке и стал ждать отмашки вертухая. Тот, чертыхаясь, листал толстую папку, иногда поднося её поближе к глазам. Опять моя заковыристая фамилия вызывает проблемы.
Всухую сплюнув от досады и переполнявшего нетерпения, я подошёл к будке и легонько постучал пальцем по стеклу. Вертухай приоткрыл дверь и обиженно сообщил:
— Опять карточки не в алфавитном порядке разложили. Не могу найти.
— Посмотрите на «ди» или «си», — звучит, конечно, по-идиотски, но тут никуда не денешься . Хотя можно заявить, что это мой запасной почтовый адрес .
— Смотрел уже, — он повернул папку ко мне. В ней как в визитнице были вложены пластиковые листы с кармашками, в которых были вставлены телефонные карточки. В верхнем углу каждого листа были коряво написаны буквы алфавита.
— Может, мы вместе их быстро и все подряд проверим? – меня совершенно не устраивает потеря моей кровной карточки из-за местного разгильдяйства. Особенно в свете совершенно пустого счёта и туманных сроков поступления денег.
— Я потом это сам сделаю. Ладно, идите звонить, — он слегка задумался, — Вам же разрешён бесплатный звонок адвокату.
С этими словами он достал немаркированную карточку из ящика стола и вставил в свой подлый агрегат. Тот не только фиксирует, кто и куда звонит, но также записывает весь разговор. Симбиоз регистратора и узаконенной прослушки. Наседка писучая.
Я подождал, пока на блоке, вынесенном над будкой, зелёный огонёк сменит красный и поднял трубку. До адвоката я дозвонился только с пятой попытки, уже проскочив точку кипения.
— Тони, добрый день. Что случилось?
— Хочу сообщить грустную новость. Сегодня отклонена наша жалоба от 23 декабря о признании незаконным решение суда, который состоялся 16 декабря.
— А как они это мотивировали? – на всякий случай спросил я, слегка запутавшись в датах.
— Все допущенные судом нарушения были признаны формальными и несущественными.
— Когда состоится очередной суд?
— Во второй половине января, никак не раньше. 16 января наступает крайний срок выдвижения обвинений от таможни. Вот тогда мы уже точно будем знать, что они конкретно против вас имеют. Это должно помочь.
— Будем надеяться на это. Всех благ, — я вздохнул, повесил трубку, помахал вертухаю рукой и побрёл к своей камере.
Завтра наступит Новый год. Кто бы мне пожелал all the best (всего наилучшего). Хотя, ну их к дьяволу со всеми этими пожеланиями. Недаром же всегда предупреждают, что не надо слишком мечтать .
Может для поднятия настроения написать и отправить финскому Joulupukki и бабе его Muori на их домашний адрес в Korvatunturi, 99999 Finlandia вежливую просьбу, типа «письма счастья» ?
Я тряхнул головой, отгоняя очередную дурь из башки, и захлопнул за собой дверь камеры.
Новый год и последующие дни я просто вульгарно проспал. Сказалось накопившееся нервное напряжение. Сознание включалось только на подъём-туалет-завтрак. Я бездумно заталкивал в себя всю приносимую пищу, курил и снова забирался под одеяло. Из вечно дремотного состояния меня вырывали только навязчивые обед-ужин-туалет-лекарства. Основной заботой стало наполнение и опорожнение желудка. Боль в спине легко и быстро гасилась непомерными дозами таблеток.
Осталось только прикинуться трухлявым пнём и обрасти мхом. Даже наличие зубов уже никак этому не помешает. Весь окружающий мир стал умещаться в миске с едой и фокусироваться на параше. Обрыдлость бытия. И я верю, что стряхнуть такое сможет только отдохнувший доктор. Он меня на ноги поставит.
Но вывел меня из сумеречного состояния, как ни странно, очередной неопознанный вертухай. Ранним утром он самолично приволок мне телевизор и установил на этажерке. Некоторое время ворчал, подключая телевизор к декодеру. Затем пощёлкал кнопками пульта, но без результата. Сходил, принёс новые батарейки. Заменил. Удовлетворённо хмыкнул, глядя на засветившийся экран.
— Может вам сегодня в сауну сходить? — парень, казалось, действительно был озабочен моим состоянием, — На прогулки вы вообще не ходите. А вот постоянно лежать в камере очень опасно для вашего здоровья.
— А когда будет доктор?
— Не знаю. Как он появится, вас сразу вызовут. Я проверял список. Вы в нём есть.
— Спасибо. А когда сауна?
— Через полчаса.
— Обязательно схожу.
— Попрошу, чтобы вас проводили, — вертухай кивнул головой и удалился. Дверь только неплотно прикрыл, даже не запирая.
Я сполз на пол, слегка размялся. Потерпеть вполне можно ради такого дела, а то точно скорлупой покроюсь. Достал шампунь, расчёску, чистую смену белья. Слегка скривился, оглядев гору грязной одежды.
Тут раздался стук в дверь, и сразу же в проём просунулась улыбающаяся физиономия разбитного мужичка лет так хорошо за сорок:
— Страст вуй, — он слишком старательно выговаривал слова, разбивая их на удобные ему составляющие, — Меня со вут Микко. Не мно го говор ю русски. Мы в сауна, — он облегчённо выдохнул и поманил меня рукой.
— Вот и страст тебе вуй, — растягивая губы в улыбке, также раздельно ответил я, — Может ты по-английски гово ришь?
— Да.
— Так явно будет проще. Не знаешь, сегодня можно сдать бельё в стирку?
— Можно. Только нужен пакет. Я сейчас принесу, — он исчез за дверью и буквально через минуту просунул в дверь свежий мусорный мешок, а затем просочился сам, — А у тебя кофе нет? А то я только сегодня в камеру попал. А где твой cellmate (сокамерник)?
— Кофе есть. Только растворимый. Горячей воды нет. Лишнего стакана нет. Точнее есть, но грязный. Сижу один, — терпеливо ответил я на все его вопросы.
— Твой термос можно использовать? — деловито осведомился он, оглядывая стол.
— Можно.
Микко моментально развил бурную деятельность. Пока я аккуратно складывал в пакет всю свою грязную одежду, он успел принести кипяток, сбегать за своим табаком, кружкой и даже ополовиненной пачкой печенья.
— Не могу пить кофе без сигареты, — извиняюще проинформировал он, — Иначе вкус совсем не тот.
— Да кури. Без проблем. А мы в сауну не опоздаем?
— Нет, ещё есть десять минут, — он вбухал в свою чашку четыре ложки «с горкой» растворимого кофе и, сделав виноватый вид, сообщил, — Понимаешь, люблю очень-очень крепкий кофе. Правда, настоящий, а не эту синтетику. Super strong black coffee.
— А зачем тебе вода? Жуй так.
Вопрос поставил его в тупик. Он почесал ухо и задумчиво произнёс:
— Может порошок глотать трудно? Или зубы потом почернеют? Считаешь, надо попробовать?
— Только не сейчас и не мой. Лучше после сауны. Иначе может сердце остановиться. Ты здесь не в первый раз?
— В пятый.
— Сам из Миккели?
— Из России.
— Что? — я подумал, что ослышался.
— У меня русская жена. У нас дом в Белоострове. А дом моих родителей недалеко отсюда. У меня и у моей жены финские паспорта. Здесь зарабатываю деньги, а в России живу. Мне там нравится, — он мечтательно произнёс, — А знаешь, какую я делаю настойку из гашиша?
— Настойку? Постой, а разве его не курят?
— Сам хоть раз пробовал?
— Нет.
— Гашиш можно заваривать как кофе, — он поцокал языком и начал выдавать на смеси двух языков, — Но это не то. Если хочешь провести хороший вечер с девушкой. Показать невероятную sexual activity (сексуальную активность), а утром проснуться cheerful... энергичным, то... – он потыкал пальцем себе в пах, — ... делай как я! Это же pure sex steroid. Надо взять spirit, совсем немного сорта khaki hashish, можно добавить henbane и datura. Дать неделю настояться. И получится божественный зелёный напиток. Perpetuum mobile. Понял?
— Про вечный двигатель я уловил, но вот названий добавок я совершенно не знаю, но, поверю, что помогает здорово, — про себя я добавил: «особо таким многобабным однолюбам», но перевести такого я бы всё равно не смог, — Что-то вроде spiritus vini medicinus? А дети у тебя есть?
— Нет. Мне пока рано.
— А сколько тебе лет?
— Тридцать.
— Тогда без комментариев. Пошли в сауну, гашишист.
Спуск по лестнице дался мне тяжело. Зато появилось неудержимое желание стукнуть Миккко по голове, когда он то вприпрыжку спускался, то снова забегал наверх, поторапливая меня.
— Спина болит. Не могу быстрее, — пытался я его вразумить.
— Попроси помощи у доктора.
— Спасибо за совет, — желание жахнуть его по затылку только усилилось.
Сауна была устроена в подвале, прямо дверь в дверь от вертухайских комнат для обыска. А в торце между ними сулевская каптёрка. Оригинальное соседство. Лучше бы с другого конца начинали приём новобранцев. Сауна-каптёрка-шмон. Всем было бы значительно лучше. Да и вертухаи вполне себе гигиенично так ковырялись в чистой заднице и свежевыстиранных шмотках.
Сулев сидел в глубине своей каптёрки и невозмутимо листал толстую газету. Я, привлекая его внимание, тихонько постучал по доске:
— Разрешите сдать использованное исподнее, господин-товарищ Сулев?
— А, это ты, — он откинул газету и забрал у меня пакет, — Через три дня будет готово, — тут он увидел Микко и присвистнул, — Опять ты здесь, руссико туристо.
Микко виновато сжался и быстро залопотал по-фински. Я пожал плечами и открыл дверь в сауну. Только мне ещё не хватало в чужие финно-угорские разборки встревать.
Сауна была сделана с любовью и типичной финской обстоятельностью. Просторный предбанник с большим зеркалом. По периметру расставлены широкие лавки. Пол покрыт ребристой резиновой сеткой. Всё в светлых тонах и очень чисто. Святыня, как ни крути. Тут за любые художества свои же руки поотрывают.
Я быстро разделся, захватил шампунь и поспешил в душевую. Там было человек семь народу, которые громко горланили. Одни охлаждались после парилки, другие активно мылись. Ну, а если не обращать внимания на чрезвычайное скопление наколок, то просто общественная баня будним днём. Один я тут как альбинос со своей белой кожей. При этом меня все старательно не замечают. Человек-невидимка из недемократической страны.
Почти сразу за мной влетел Микко. Вот он был сразу встречен жизнерадостным хохотом. Да и татуировки на нём какие-то несерьёзные. Птички-рыбки. А уж иероглифы явно списаны из китайского меню. Handwritten man (рукописный баклан). Живой оселок для оттачивания старых подколов.
Я старательно помылся, захватил одноразовый подпопник и пошёл в парилку. По пути мне все вроде невзначай, но уступали дорогу, а в парилке сразу освободили место на верхней полке и даже постарались отодвинуться подальше. Просто явление прокажённого в разгар великосветского party. Зато не возникнет вечных немецких проблем с Lebensraum - жизненным пространством.
Хотя любопытно же. Тюрьмы - это тот же социум, только ужатый по конфликтным и половым признакам. Явно здесь выработаны свои гласные и негласные правила. Надо будет у Сулева спросить. Микко на авторитет никак не тянет.
Я с удовольствием ещё пару раз попарился и решил, что с меня достаточно. Слишком хорошо - это уже не хорошо. И всегда чревато последствиями. А мне надо успеть разобраться в окружающей обстановке, а то опять под замок загонят воевать со своими мыслями. Лучше пообщаться, а заодно и Микко подожду в прохладном коридоре.
Сулев продолжал лениво перелистывать газету, изредка отхлёбывая почти чёрный дымящийся чай из металлической кружки.
— Не отвлекаю?
— А? — он отложил газету и зевнул, — От скуки что ли? От неё только на воле можно отвлечься.
— Слушай, а чего это все от меня шарахаются?
— А хочешь, чтобы грязно приставали? — он хмыкнул, — Могу устроить.
— Да нет, странно всё-таки. Меня замечают, если только вертухай попросит.
— Сам подумай. Тебя привозят на пару с городским сумасшедшим, хотя обычно эта скотовозка всегда полна под завязку. На следующий день пару приличных мужиков без предупреждения переводят из двухместной камеры в общую. Но тебя туда поселяют одного. Хотя тюрьма тут постоянно переполнена, а на втором этаже есть специальная камера для русских. Ещё через день прибывшего с тобой придурка-грабителя высылают дальше по этапу. Вертухаи кормят тебя таблетками как на убой, хотя больше пары штук у них никогда не допросишься. И никто не может понять, за что тебя замели. Ты из камеры не выходишь. Вокруг ходят мутные слухи, что дело очень крупное, следаки разрабатывают большую русскую банду, а тебя вообще засадят надолго... если не насовсем.
— Утешил, блин. Но прокурор вроде требует не менее одного года.
— Учти, не менее. А это срок, устремлённый в бесконечность, пока судья его не ограничит.
— Да ты прямо как Лобачевский.
— Газеты надо читать. Сейчас много пишут о том, как обуздать преступность в стране. Узнаешь много нового и интересного.
— Я и от тебя о себе уже много чего нового узнал.
Сулев благосклонно кивнул и снова взялся за газету. Из сауны вывалился взлохмаченный Микко и кивнул в сторону лестницы.
— Мы пошли, — я махнул Сулеву и приготовился к героическому преодолению лестницы под надзором суетливого бегунка.
Пользуясь тем, что двери камер открыты, я сходил и быстро наполнил термос и графин горячей водой. Сделал себе кофе и включил телевизор. Сидеть было неудобно. Я пододвинул табуретку к кровати, перенёс туда кофе и пепельницу. Рядом положил управлялку. Полуприлёг, подложив себе обе подушки под спину. Они моментально смялись до неощутимости. Я немного подумал. Встал, вытащил из шкафа куртку, свернул и сунул под подушки. Вот теперь комфортно и удобно. Отхлебнул кофе и стал перещёлкивать каналы в поисках внятно говорящих.
Буквально тут же раздался стук в дверь, и просунулась голова шебутного Микки.
— Заходи, — со вздохом сообщил я без всякой тени гостеприимства.
— А я сразу с кружкой, — радостно сообщил он, — И горячей воды уже набрал.
— Ложку с собой взял?
— Я могу и так насыпать.
— Сыпь, — я вздохнул и понял, что светлое настроение стремительно улетучивается. А глагол spill (разливать, насыпать) для меня теперь всегда будет ускользающего коричневого цвета.
— Крепкий кофе придаёт бодрость, — продекламировал Микко, колдуя над своим стаканом, — А я с просьбой. Мне твоя помощь нужна.
— Какая? – я слегка насторожился. С таким заходом кофе явно до закрытия дверей не доживёт. А ждать магазина ещё долго. Даже если деньги объявятся.
— Помоги мне с Russian filthy language.
— С чем?
— Мату шинну, — старательно выговорил он, — Russian insulting words... obscene words.
— Ты имеешь в виду обсценную лексику? Ругательства что ли? — меня стал разбирать смех, — А зачем? У тебя русская жена есть. И соседи в Белоострове. Они всему научат. Русскому человеку только дай волю – первым делом всякому похабству научит.
— Я просто смысла не улавливаю. Слова всё время одинаковые, а смысл всегда разный.
— Когда вернёшься, то сделай всем своим русским соседям проверку. Маленький такой тест. Вот смотри, я пишу. Попроси вставить пропущенные буквы в слове: _У_НЯ.
— Внимательно следи за своей женой.
— И что будет?
— Если у неё получится КУХНЯ, то она сделала правильный выбор на пути к твоему сердцу.
— А если нет?
— То, твоё природное несчастье.
— А-а-а, — он задумался, явно так ничего не поняв, но упорство взяло своё. Он кивнул на стол, где лежало моё, начатое вчера вечером письмо, — Ты много пишешь.
— Ага, камерный писатель, блин, «про заек», — я стал откровенно развлекаться, — Ладно, бери лист бумаги. Будешь записывать великие английские изречения.
— Мне русские нужны.
— В России без них никогда не обходятся. Давай начнём. Пиши. Твой кролик сочинил.
— Что сочинил?
— Ничего. Просто запиши в прошедшем времени. Your bunny wrote.
— Записал.
— Сделай себе remark. Употребляется как определённый артикль в любых трудных ситуациях, но только когда рядом нет женщин.
— Понял. Это легко запомнить.
— А вот если рядом окажется pretty woman, то сразу игриво говори: «Я меньше-быть-нить» — Ja less-be-yarn. Только не рыкай на американский манер. Нежно так произноси. Это понятно ?
— Да, — Микко был слегка озадачен, но что-то себе записал.
— Рад. Давай дальше. Если рядом bad guy и он тебе не нравится, то прямо говоришь ему: «Эй, мирный герцог!» — Hei, peace duke! — Можешь сразу записать и более сложную конструкцию: «спокойствие-дорога-яйцо» или «мир-дверь-мяч». Они пишутся одинаково: peace-door-ball. Есть и мягкая форма: «дребезжащий как день» — raspy-as-day. Видишь, ты уже совсем без ошибок пишешь по-русски, хоть и латинскими буквами.
— Так это легко. А меня русские, правда, поймут?
— Поймут. Догонят и ещё раз поймут. Кстати, если возникает любая проблема, то сразу громко кричи: «мир-смерть» — Peace-death!
— Извини, а что, эти сложные ругательства пришли к вам из Англии?
— Не все. Из финского тоже немного есть. Запиши себе ваш выдающийся перл: «поцелуй + люблю» - suukko rakastan. Только если рядом lady-love (дама сердца) или fag (гомосек), то не употребляй, а то реакция может быть непредсказуемой. Это тебе не британское вялое: «You are a fat fucking fuck». Уснуть можно, а не рваться морду травмировать.
— А мне жена говорила, что все ругательства к вам пришли от Tartar (татаро-монгол).
— Никогда не слушай женщин. Все наши ругательства только наши. Чисто славянские. Просто наша померанская императрица Екатерина II, стерва Великая, became Russified (обрусела) и за это основательно подчистила русский язык.
— Она была немкой?
— Можно и так назвать. Хотя Померанию после WW2 наш Uncle Joe под давлением англичан любезно подарил Польше.
— Она запретила русским ругаться?
— Да, хотя в том же польском языке всё так и осталось. Всегда везло нашим окраинам. Вот смотри, — я взял чистый лист бумаги, — Основное наше ругательство сhuj со славянского на английский означает просто sprout (побег, росток, отросток). От него у нас в разговорном языке только и осталось слово хвоя (needles) – отростки на ёлке.
— Но это не ругательство?
— Нет. У поляков вполне спокойно используют слова chujnia, chujoza, pizda. А jebanje вообще означает cheating (обман). Я однажды столкнулся с таким заковыристым польским выражением, что сразу от зависти скис .
— Я тоже знаю польское ругательство, — Микко аж подпрыгнул, — Psia krew! Но совершенно не знаю, что оно обозначает.
— Dog's blood (пёсья кровь). В смысле son of a bitch (сукин сын) .
Дверь распахнулась, и появился вертухай:
— Время, — он указал пальцем на Микко, — Камеры закрываются.
Микко бросил тоскливый взгляд на упаковку кофе, но сдержался и лишь обронил:
— Listen, mate (послушай, дружбан)! Я завтра обязательно зайду. Нужно использовать такую возможность серьёзно изучить русский язык. Спасибо за помощь. Приду с подарком.
— You are welcome, mate. Только без пудинга. Этот ваш vanukas не для русского брюха.
Дверь захлопнулась. Я опять развалился на своём импровизированном кресле. Вот ведь занятие мне подфартило, прости Господи. Ментор с лингвистическим уклоном в маразм. Shit!
Я отхлебнул остывший кофе и тупо уставился в зазывно мерцавший зомбоящик. Вялая тюремная сущность начинает заполняться свежачком.
На следующее утро заскочил Сулев. Он сразу отказался от кофе и прислонился к стене. Медленно оглядел камеру и одобрительно констатировал:
— Молодец, отчистил. До тебя тут была просто свинячья конура при скотобазе.
— Я заметил. Парни тут отрывались по полной. Устроили двухярусный сексодром на точность попадания. Задроты-баллистики.
— Что ты хочешь. Два метра сухостоя. Вот и пели соло по нотам, Паганини прыщавые. Даже местная пища их не сломила.
Я покивал, хотя уловил только общий смысл. Похоже у парней было что-то вроде слишком затянувшейся программы британского телеканала под лирическим названием Wank Week - Неделя мастурбации. При этом, наверное, дуэтом исполняли «Mary-Anne with the Shaky Hands» . Для придания процедуре дополнительного спортивного азарта.
— Да, меня вертухай просил передать тебе тюремные правила на русском, — он бросил на стол красную брошюрку, — Они старые, но других у них нет. И ещё. Наша продавщица взяла праздничные отгулы, и магазин теперь откроется только 8 января.
— Ну, это к лучшему. Может, мои деньги дойдут.
— Кому как. Ладно, пойду в свои владения. Праздники-праздниками, а дерьма от всех только прибавляется, — он величаво кивнул и удалился.
Я взял брошюрку и решил поближе ознакомиться с официозной точкой зрения.
Действительно, могли бы и поновее найти. Может, за десять лет здесь гуманность стала зашкаливать? Что там под обложкой?
ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ
Январь 1997
МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ
ДЕПАРТАМЕНТ ПО ДЕЛАМ ЗАКЛЮЧЕННЫХ
П.Б. 62 00811 ХЕЛЬСИНКИ 81
ТЕЛ. (09) — 759 081
ФАКС (09) — 759 08554
Я открыл оглавление и присвистнул. Много, но хоть по делу и без слезливых нравоучений с упором на демократию. Сразу видно, что столичные циники руку приложили.
СОДЕРЖАНИЕ
ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ ЗАКЛЮЧЕННЫХ 1
ПРЕБЫВАНИЕ В ТЮРЬМЕ 3
ОДЕЖДА 3
ОБРАЩЕНИЕ С ТЮРЕМНЫМ ИМУЩЕСТВОМ 4
ХРАНЕНИЕ ИМУЩЕСТВА ЗАКЛЮЧЕННЫХ 4
ТРУД И РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ 4
ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА И ДЕНЕЖНЫЕ ПОСОБИЯ 5
ТРУД ВНЕ ТЮРЬМЫ 6
УЧЕБА 6
ПИТАНИЕ 7
ЗДРАВООХРАНЕНИЕ 7
ПОКУПКИ В ТЮРЕМНОМ МАГАЗИНЕ И
В ГОРОДЕ НА ЗАКАЗ 8
СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ 9
ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ 9
КОНТАКТЫ С ВНЕШНИМ МИРОМ 10
Письма и посылки 10
Пользование телефоном 11
Визиты 12
Отпуска (увольнительные записки) 13
ДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ВЗЫСКАНИЯ 16
Дисциплинарные взыскания 16
1. Предупреждение 16
2. Потеря или урезание прав 16
3. Одиночное заключение 16
4. Потеря уже отбытого срока 17
5. Условное дисциплинарное взыскание 17
УСЛОВНО—ДОСРОЧНОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ 18
Быстро проскочил вступление, отметив для себя только, что «... условия содержания в тюрьмах отличаются друг от друга, что касается, в частности, внутреннего режима тюрьмы и права заключенных иметь собственные вещи. Наибольшие различия наблюдаются между закрытыми и открытыми тюрьмами».
Но тут же обнаружил обидное «...перевод в открытую тюрьму обычно возможен лишь в конце срока наказания». Значит, будем и дальше сидеть в этой каменной кишке.
А вот что от нас ждут:
«В заведении, где большое количество людей в силу обстоятельств живут, работают и проводят свое свободное время вместе, от каждого, для сохранения дисциплины, требуется, кроме способности приспособиться к тюремным условиям, соблюдения правил поведения.
Во время пребывания в месте изоляции вам следует:
; вести себя должным образом по отношению к другим заключенным и персоналу тюрьмы;
; после подъема стелить постель и мыться;
; проветривать свою камеру и содержать её в чистоте;
; хранить личные вещи в отведенных для этого местах, содержать в чистоте шкафы и столы;
; следить за чистотой и состоянием одежды;
; проветривать постельное белье в указанное время;
; прилежно трудиться на рабочем месте, а также соблюдать указания персонала и правила на данном рабочем месте;
; курить только в отведенных для курения местах;
; выполнять указания персонала.
Если, по вашему мнению, с вами обращались плохо в тюрьме, или если решение, принятое надзирателем, кажется вам несправедливым и неправильным, вы можете подать жалобу директору тюрьмы. Обычно просьбы и жалобы рассматриваются прямо в тюрьме. Однако, если это оказывается безрезультатным, вы можете подать жалобу Отделу пенитенциарных учреждений Министерства юстиции или Министру юстиции. Если принятое решение, на ваш взгляд, является противозаконным или ошибочным, вы можете подать жалобу также юридическому поверенному Парламента.
Вышеуказанные пути для жалоб являются нормальными. Однако, если они уже все употреблены, вы можете подать жалобу в Европейскую комиссию по правам человека.
Персонал тюрьмы не имеет права досматривать письмо, адресованное:
; Отделу пенитенциарных учреждений Министерства юстиции;
; Министру юстиции;
; юридическому поверенному Парламента;
; Канцлеру юстиции;
; Президенту Финляндской Республики;
; международным контрольным органам по правам человека».
Вот это правильно. У заключённого масса свободного времени. Только и делай себе, что пиши без остановки и надейся на доброго самаритянина. Так снижается агрессивность, и гасятся суицидальные настроения.
— Как много разных буквов трудных изрыгнет просвещенья дух, — продекламировал я и стал читать дальше.
«В тюрьме заключенные содержатся в одноместных или многоместных камерах. Заключенных можно изолировать, в частности, в связи с проведением следствия, или на короткий срок в качестве дисциплинарного наказания, в некоторых случаях также по собственному желанию заключенных (например, в связи с охраной). Если вам нужна охрана, вам следует посоветоваться об этом с директором тюрьмы.
В закрытых тюрьмах двери камер могут быть запертыми в дневное время. Этот вопрос каждая тюрьма решает сама. В каждой камере имеется устройство, с помощью которого в случае надобности, можно связаться с персоналом. В одних тюрьмах оно представляет собой железный лист на стене и, чтобы связаться с персоналом, вам нужно вытолкнуть его. В других тюрьмах связь с персоналом можно установить с помощью кнопки на стене рядом с дверью».
Вот лист меня заинтересовал. Жаль, что не довелось лично увидеть. Попихать бы для разнообразия. Ладно, а что там дальше?
«Подследственные имеют право носить свою собственную одежду. В открытых учреждениях заключенные носят свою одежду. В закрытых тюрьмах заключенные, как правило, носят тюремную одежду, но в связи с различными порядками в разных тюрьмах, в некоторых тюрьмах заключенным разрешается носить свою одежду. Более подробную информацию об этом вы можете получить у персонала тюрьмы».
Странно, мне казалось, что здесь вообще всем до лампочки, в чём ты ходишь. Или все вертухаи точно знают, что я подследственный? А другие тогда в каком статусе?
«С имуществом тюрьмы следует обращаться аккуратно. О повреждении какого-либо предмета или инструмента следует немедленно сообщить персоналу. Заключенный несет ответственность за хранение и состояние имущества, переданного в его пользование».
Надо учесть, а то нечаянно или ненароком сломаешь решётку, то за это не похвалят.
«Заключенный имеет право на хранение у себя умеренного количества предметов личного потребления (например, радио, телевизор и т.д.). В связи с различными условиями в местах изоляции права хранения имущества в разных тюрьмах различны. Более подробную информацию о праве хранения имущества заключенного и его регистрации можно получить у персонала.
Заключенный не имеет права передавать другим заключенным свое имущество.
Хранение и употребление алкогольных напитков, наркотиков и недозволенных медикаментов запрещается во всех исправительных учреждениях».
Ну вот, а Микко бесстрашно и нагло потреблял кофеин в моём кофе. Непорядок, однако.
«В регулярное рабочее время заключенный обязан трудиться, учиться или другим образом участвовать в работе исправительного учреждения.
По болезни или по другой уважительной причине заключенный может быть освобожден целиком или частично от работы, учебы или другой деятельности во время регулярного рабочего времени. Если заключенный работал, учился или другим образом участвовал регулярно в деятельности исправительного учреждения, он может быть освобожден от этого сроком до 4 недель в году.
Подследственный не обязан трудиться, но по его собственному желанию и по мере возможности персонал может организовать ему работу.
Продолжительность рабочей недели заключенных 38 часов 15 минут в неделю, (с понедельника по четверг 8 часов в день). В пятницу рабочий день укорочен. Не нормирован рабочий день у тех, кто работает на кухне и на приеме вновь прибывших, а также у тех, кто работает, например, уборщиком или истопником».
И здесь шнырей всё же исподтишка обижают.
«За выполненную в местах изоляции работу выплачивается заработная плата. Размер зарплаты зависит от рабочего времени и достигнутых заключенным результатов труда. Работа классифицируется на основе её ответственности и тяжести, а также квалификации и профессиональной подготовки, требуемой от заключенного. Также за учебу и за участие в деятельности тюрьмы выплачивается денежное пособие. Более подробную информацию можно получить у персонала тюрьмы.
Если заключенный по уважительной причине не работает, не учится или каким-то другим образом не участвует в деятельности тюрьмы, ему выплачивается невысокое денежное пособие.
В закрытых тюрьмах заработная плата и денежное пособие записываются на счет заключенного в тюрьме не реже, чем раз в месяц. Заключенному сообщается размер заработной платы или денежного пособия и сколько денег он может тратить. Деньги заключенный может тратить на покупки в тюрьме или посылать родственникам на родину. По желанию заключенного определенный процент его зарплаты удержится в качестве т.н. сбережения в принудительном порядке и выплачивается ему в момент его освобождения.
В открытых исправительных учреждениях зарплата подлежит налоговому обложению. Кроме того, заключенные должны платить за пребывание и питание в тюрьме. В открытых исправительных учреждениях заключённым разрешается держать деньги при себе».
Троцкий точно пришёл бы в полный восторг. Просто трудовая армия его мечты. Это уже не паразитические образования, где на 10 работающих приходится 100 обслуживающих. Здесь все при деле. И никакого повального дезертирства.
Так, дальнейшую лабуду пропускаем и переходим к насущным проблемам.
«Питание. В тюрьмах ежедневно подаются завтрак, обед, ужин и вечерний чай. Продолжительность обеденного перерыва равна одному часу в промежутке с 11 до 13 часов, причем в разных местах изоляции свой режим. По вопросам, касающимся диеты на основе состояния здоровья, религиозных убеждений и т.п. заключенные должны обратиться к персоналу тюрьмы».
Тут есть над чем наковальню до блеска поскоблить. Может прямо сейчас основать религиозную секту и стать проповедником начала конца Света? Типа только свежепробитая икра с собственноручно принесённым в жертву живым омаром позволит достичь тотального очищения по три раза на дню? Насколько это правдоподобно для твердолобых иноверцев? Может, за это и доплачивать станут? Любопытные мысли, но отложим пока.
«Здравоохранение. За здравоохранение в тюрьме отвечает тюремный врач. По вопросам, связанным со здоровьем, вам нужно обратиться к медсестре при тюрьме. У неё вы можете записаться к врачу, если вам нужна медицинская помощь. Если медсестра при тюрьме или тюремный врач не могут оказать нужную вам помощь, вы можете получить предписание на другую тюрьму с нужными вам возможностями лечения или в больницу.
Заключенные обеспечиваются бесплатным медицинским обслуживанием и связанными с ним лекарствами.
В случае острой зубной боли первая помощь оказывается заключённым бесплатно. Расходы по прочему лечению зубов заключённые должны взять на себя, частично или целиком.
Расходы, связанные с покупкой очков, возмещаются по усмотрению персонала.
Медсестра при тюрьме и работник социального обеспечения помогут вам в случае возникновения проблем при заполнении анкет для получения денежных пособий для лечения зубов или приобретения очков.
По прибытии в тюрьму каждому заключенному дается пакет, содержащий средства личной гигиены. Нужные вам вещи вы можете также купить за свой счет в тюремном магазине.
К медицинскому персоналу вы можете обратиться также, если у вас есть проблемы с алкоголем или наркотиками. На анализ крови на ВИЧ вы можете попасть, обратившись к медсестре.
Если вы не курите и, таким образом, не хотите жить вместе с курящим, вы можете обратиться к надзирателю для того, чтобы получить перевод в другую камеру.
Медицинский персонал должен хранить тайну и не имеет права передавать сведения, связанные с состоянием здоровья заключённого или о его личной жизни другим заключенным, тюремному персоналу, другим органам власти или родственникам без разрешения заключенного».
Вот это весьма интересно, но неконкретно. Будем долбить загулявшего докторишку. А пока просто сделаем зарубку на память.
«Покупки в тюремном магазине и в городе на заказ. В закрытых тюрьмах имеется магазин. Более подробную информацию о часах работы магазина (в разных тюрьмах свои правила), о том, что там можно купить и сколько денег вы можете потратить в месяц вы можете получить у персонала тюрьмы.
Как правило, в магазине продаются почтовые марки, почтовая бумага и конверты, кофе, чай, печенье, конфеты, консервы, другие продукты питания, которые хорошо сохраняются, средства гигиены, табачные изделия.
В некоторых тюрьмах заключённые имеют возможность делать покупки в городских магазинах на заказ, например, продукты питания, предметы и принадлежности увлечений. В случае надобности более подробную информацию о покупках вы можете получить у персонала».
Жаль, но уже ничего нового.
«Свободное время. В свободное время заключенный имеет возможность в зависимости от условий в тюрьме заниматься рукоделием, физкультурой, участвовать в дискуссионных группах, различных кружках. Заключённым предоставляется также возможность учиться.
Почти в каждой тюрьме имеется библиотека. Во многих тюрьмах заключённые могут также пользоваться услугами местных публичных библиотек.
Программа свободного времени, организуемая почти в каждой тюрьме, включает в себя прогулки, духовные собрания и занятия в разных кружках. Самыми популярными видами занятий являются тяжёлая атлетика, настольный теннис, курсы иностранных языков, кружки "умелые руки" и музыки. О желании участвовать в этих мероприятиях заключённые должны заявить персоналу».
Ну, результат работы и, видно, не одних очумелых ручек я уже в своей камере отмывал. Надо будет посмотреть, на что ещё тут направлен воспитательный процесс.
«Вероисповедание. Каждый заключённый имеет право на свое вероисповедание, и держать при себе личные молитвенники. Заключённые, исповедующие нехристианскую веру, могут обратиться к священнику при тюрьме или директору и договориться с ними о возможных специальных мероприятиях в связи с исповеданием веры. Персонал тюрьмы имеет возможность ограничить вероисповедание только в случае нарушения закона, общих правил поведения или общих порядков в тюрьме.
В тюрьмах устраиваются, главным образом, христианские духовные собрания, в которых при желании вы можете участвовать. Заключённые, исповедующие нехристианскую веру, могут встречаться со своими священнослужителями в тюрьме, если есть возможность осуществить такую встречу. О такой встрече нужно попросить у тюремного священника или у директора тюрьмы.
Если в тюрьме несколько лиц исповедают одну и ту же религию, они могут попросить об организации совместных мероприятиях».
А идея насчёт секты явно не лишена здравого смысла. Осталось только разузнать, что подразумевается под значением «несколько лиц». Два, три или это неисчислимые сотни ротозеев?
«Контакты с внешним миром. Письма и посылки. Письмо, адресованное органам, контролирующим деятельность исправительных учреждений, вашему законному представителю или судебному поверенному, доставляется немедленно без досмотра в место назначения.
Органами, контролирующими деятельность исправительных учреждений, являются международные контрольные органы по правам человека, Президент Республики, юридический поверенный Парламента и его заместитель, Министр юстиции и Отдел пенитенциарных учреждений Министерства юстиции. Что касается вопросов здравоохранения, то соответствующим органом является Управление социального обеспечения и здравоохранения.
Письмо, адресованное контрольным властям, вы можете послать без марок и заклеить сами; на конверте нужно написать имя и фамилию отправителя.
Письмо, адресованное заключённому адвокатом или судебным поверенным, доставляется без досмотра или распечатывается в присутствии заключённого. Письмо, адресованное адвокату или судебному поверенному, вам нужно отправлять с марками, и вы можете заклеить его сами; на конверте нужно написать имя и фамилию отправителя. Другие письма вы должны опустить в незаклеенном виде с марками в почтовые ящики в отделениях тюрьмы.
Другие письма и посылки, получаемые или отправляемые заключёнными, как правило, проходят досмотр. Поступающие письма распечатываются, но, как правило, не прочитываются, если нет оснований подозревать получателя в злоупотреблениях.
Деньги или другие предметы, хранение которых не разрешается заключённым в закрытых тюрьмах, изымаются и об изъятии сообщается, например, на конверте. Письмо, получаемое или отправляемое заключённым, может быть задержано при следующих условиях до момента освобождения заключённого: если есть основания подозревать, что оно содействует нарушению правил общего порядка или совершению преступления, или если заключённый может злоупотребить правом переписки. О задержании письма сообщается заключённому. Изъятая сумма денег записывается на счет заключенного в тюрьме.
Расписание выемки писем объявляется на почтовых ящиках и досках для объявлений.
Если вам нужна почтовая бумага, и у вас нет средств купить ее, вы можете попросить у персонала почтовую бумагу. В закрытых тюрьмах имеется запасы почтовой бумаги, предназначенные для пользования заключенных».
Вот это может иметь практическое применение. Значит, свои коварные планы буду держать при себе и не выставлять на всеобщее обозрение в письменном виде. Чревато непредвиденными последствиями.
«Пользование телефоном. Если вам трудно решить свои вопросы письменно или во время визитов, вы можете воспользоваться телефоном. Телефонные разговоры вы должны оплачивать согласно действующим тарифам. В большинстве тюрем заключенные могут пользоваться платными телефонами-автоматами с оплатой по карточке. Карточки вы можете купить в тюремном магазине. Более подробную информацию о правилах пользования телефоном и покупке карточек вы можете получить у персонала тюрьмы.
Заключенного, как правило, не зовут к телефону, но, если звонят по срочному делу, сообщение передается».
Здесь всё предельно ясно.
«Визиты. Заключенный имеет право принимать гостей. Гости обязаны показать свое удостоверение личности по прибытии в тюрьму.
Как правило, гостей можно принимать по субботам, воскресеньям и в праздники. Время и продолжительность встречи определяются по-разному в разных тюрьмах. По специальным причинам прием гостей разрешается и в неотведенное для этого время. Более подробную информацию вы можете получить, обратившись к персоналу.
• Накануне Иванова дня и Рождества принимать гостей не разрешается.
• В закрытых тюрьмах визиты, как правило, проходят под надзором персонала.
• Визиты предназначены главным образом для родственников, но знакомые также могут посещать вас.
• Директор тюрьмы может дать разрешение на визит без надзора.
• Семейный визит предназначен специально для тех, кто не имеет возможности получить отпуск и для подследственных, подвергнутых длительному аресту.
• Во время визита заключенному нельзя принимать или отдавать никаких вещей или денег;
• о вещах, передаваемых посетителю, нужно известить заранее персонал. Вещи и деньги, принесенные посетителем, должны быть досмотрены персоналом.
Многие тюрьмы участвуют в организованной Красным Крестом Финляндии программе, включающей в себя, в частности, посещения заключенных. Более подробную информацию об услугах Красного Креста вы можете получить у персонала тюрьмы».
Интересно, а у меня уже длительный арест или пока не очень?
«Отпуска (увольнительные записки). Отпуск предоставляется заключенному, принимая во внимание продолжительность срока наказания после того, как отбыта первая половина срока между началом наказания и моментом первого возможного освобождения, однако, не ранее, чем через два месяца с начала отбывания наказания.
Отпуск может быть предоставлен лишь тогда, когда есть основания предположить, что заключенный будет соблюдать условия отпуска. При решении вопроса об отпуске следует учесть и возможный процесс судебного разбирательства о высылке в Министерстве внутренних дел или уже принятое решение о высылке из страны после отбытия срока наказания в Финляндии.
По уважительной причине отпуск может быть предоставлен, начиная сразу с момента начала отбывания срока наказания. Такой уважительной причиной может служить, например, острое заболевание или похороны близкого родственника и т.п.
Потребность в отпуске нужно всегда подтвердить письменно.
Продолжительность отпусков не должна превышать шести дней в течение четырех месяцев. Без специальной причины отпуск не может превышать трех суток не включая времени, необходимого для проезда к месту отпуска. Отпуск может быть предоставлен также с сопровождением конвойного.
Уже предоставленный отпуск может быть отменен, если условий предоставления отпуска больше не существуют.
Как правило, отпуск предоставляется заключённому директором тюрьмы.
Ходатайство о коротком отпуске решается Отделом пенитенциарных учреждений, если:
1. заключённый отбывает наказание, которое содержит заявление о приговоре к изоляции, и тюремный суд еще не принимал решение об изоляции заключенного;
2. заключённый осужден к лишению свободы, по меньшей мере, на шесть лет за тяжкое преступление с наркотиками или с применением насилия;
3. заключённый хочет провести свой короткий отпуск в другой Северной стране;
4. заключённый не является гражданином Финляндии и не имеет разрешения на постоянное жительство;
5. заключённый не является гражданином Финляндии, и принято решение о его выдаче другому государству, или же начат судебный процесс о его выдаче;
6. имеется другое важное основание для предоставления дополнительного короткого отпуска.
Директор тюрьмы может предоставить заключённому отпуск, не превышающий шести часов, в сопровождении конвоира. Директор может также предоставить заключённому возможность в сопровождении конвоира принять участие, например, в религиозном мероприятии вне тюрьмы. В обоих случаях в качестве конвоира всегда следует быть надзирателю или другому члену персонала тюрьмы.
Подследственному отпуск может быть предоставлен в связи с тяжелой болезнью близкого родственника для посещения его/ее или для похорон, но всегда в сопровождении конвоира. В качестве конвоира будет надзиратель тюрьмы или полицейский.
Время, использованное в отпуске, зачисляется в срок наказания, если соблюдены условия отпуска, а также, если нарушение условий отпуска незначительно или совершено непреднамеренно.
Если ваша просьба отклонена, вы можете ходатайствовать снова через месяц.
Проезд и проживание во время короткого отпуска заключенный оплачивает сам, используя для этого свои средства или деньги, заработанные в тюрьме.
Расходы на транспорт в Финляндии покрываются из государственного фонда в следующих случаях:
1. всегда, если отпуск предоставлен в связи с тяжелой болезнью близкого родственника для посещения его/ее или для похорон, а также в случае переезда в открытое исправительное учреждение;
2. по случаю первого отпуска и затем через шесть месяцев;
3. по чрезвычайно уважительным причинам, например, в связи с плохим экономическим положением заключенного.
Более подробную информацию об отпусках, выплате расходов на транспорт и анкетах вы можете получить, обратившись к заместителю директора исправительного учреждения».
Это мне явно не светит. Да мои следаки изойдут на последнее дерьмо, но такого не допустят. То-то они были так против направления меня в нормальную тюрьму, ридикюли вазелинные. Тут даже рыпаться не стоит.
«Условно-досрочное освобождение. Заключённый, который отбывает наказание первый раз, может освободиться условно-досрочно после отбывания половины срока наказания, а рецидивист только после отбывания двух третей срока наказания. В каждом случае срок заключения должен составлять минимум 14 дней. Впервые осужденным считается заключённый, который за трехлетний период до момента преступления ни в Финляндии, ни в другой Северной стране не отбывал тюремного заключения.
Молодой заключённый, который совершил преступление (преступления) в возрасте 15-21 лет и срок приговора которого не превышает четыре года, освобождается после отбывания 1/3 срока наказания. Заключённый, осужденный на пожизненное заключение, может быть освобожден только помилованием от Президента республики.
Заключённый, отбывающий лишь оставшийся срок наказания, может освободиться условно—досрочно, отбыв один месяц срока наказания. Заключённый, отбывающий наряду с новым сроком наказания и оставшийся срок наказания, может освободиться условно—досрочно, отбыв вышеупомянутые 2/3 нового срока наказания и один месяц от старого срока.
Решение об условно-досрочном освобождении принимается правлением тюрьмы не позднее, чем за три месяца до момента освобождения. Без представления дела Отделу пенитенциарных учреждений, правление может отложить освобождение максимум на один месяц или принять решение об освобождении заключённого максимум на два месяца раньше срока, однако, не раньше, чем после отбывания половины срока наказания.
Правление тюрьмы обязано представить вопрос об условно-досрочном освобождении на решение Отдела пенитенциарных учреждений, если
1. правление тюрьмы рекомендует отсрочку условно-досрочного освобождения, по меньшей мере, на месяц;
2. правление тюрьмы рекомендует освобождение заключенного более двух месяца раньше срока;
3. правление тюрьмы рекомендует освобождение заключенного раньше срока по другой причине, чем обоснованной Министерством юстиции.
Условно-досрочное освобождение может быть отложено на один месяц, если
1. ожидается приведение в исполнение новых приговоров;
2. заключенный по обоснованной причине хочет отложить момент срока освобождения.
Условно-досрочное освобождение может быть также предоставлено раньше установленного 2/3 срока. Обоснованное заявление об этом подается правлению тюрьмы. Однако заключённый всегда должен отбыть не менее половины срока наказания и, значит, до этого срока предоставление условно-досрочного освобождения по закону невозможно.
Условно-досрочно освобожденный может быть поставлен под надзор. Эти функции выполняет Ассоциация по делам испытания и последующего ухода или частное лицо.
Если Министерством внутренних дел принято решение о высылке, заключённый будет отправлен на родину (или в соответствующую страну), после освобождения.
Более подробную информацию о вопросах, касающихся условно-досрочного освобождения, можно получить у заместителя директора исправительного учреждения».
Это надо будет изучить в первичных документах, но некоторый позитив определённо присутствует. Если уж и сидеть, то хоть половину срока, что мало, но утешает.
Дальше пошли адреса и координаты многочисленных финских тюрем. Ликбез окончен. Клиент готов к употреблению.
Я задумчиво смотрел на дверь, открытую вертухаем, прикидывая, чем заняться и стоит ли вообще покидать нагретое лежбище, когда опять заглянул Сулев.
— Привет, не занят?
— Нет, сижу и строю планы. Что лучше? Потужиться в сортире или прошвырнуться между окнами? Поглазеть на вольные просторы за решёткой? Кофе будешь?
— Нет, спасибо, — Сулев был сосредоточен и что-то обдумывал, — А ты чего на прогулки не ходишь?
— Спина. Как начинаю спускаться по этой идиотской лестнице, так будто раскалённый лом загоняют. А как представлю час тупого нарезания кругов, то это меня просто в дрожь вгоняет.
— Тебе же таблетки дают?
— Ага, без ограничений.
— А список есть?
— Нет. Всё прописанное вертухаи просто высыпают из моей коробки. А то, что дают просто так, очень слабое.
— А что у тебя со спиной?
— На допросах что-то в позвоночнике сдвинул.
— Напиши в Страсбург. Там есть суд по правам человека. Может, и рассмотрят, — он задумался, но закончил уже менее оптимистично, — Хотя ты русский. Значит, пролетишь мимо этой кормушки.
— Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР, — негромко пропел я, но увидев недоумение на его лице, добавил, — Это такой шлягер Газманов запустил. Уже давно, но весьма бодренько.
— Это что, пародия на Born to be wild (Рождён быть свободным)?
— Не знаю. Думаю, ближе к битловскому Back in the USSR (Снова в СССР).
— Ладно, так будешь писать жалобу в Страсбургский суд?
— Не знаю. У меня есть адвокат, а он всему голова. Моё личное мнение, что это очередная подотчетная Вашингтонскому обкому псевдо-наднациональная бюрократия. И доверия у меня к ней, если честно, вообще нет. Жаль деньги выбрасывать... на страсбургский ветер. Вот если бы я был финн и меня так трамбовали в России, то тут никаких проблем и масса ожидаемого позитива. Сразу можно начинать мемуары кропать. Бабла отсыпят столько, что не унести.
— Так накропай. Кто-то же должен о финских тюрьмах написать. Не только эти хвалебные газетные отчёты о проверках.
— Легко сказать. Сам не пробовал?
— Нет, — он побарабанил пальцами по столу, — Ты романы о рыцарях читал?
— Только в детстве.
— Там рыцари обет давали. Vow!
— Чему так радуешься? У них Интернета не было. Вот и отрывались по полной.
— Не wow, а vow! Если тебя оправдают... или посадят, то ты напиши книгу о нашей тюрьме. Вроде на вид грамотный. Любая цель помогает здесь не сломаться. Ты просто должен сам себе сказать: I vow and declare!
— Ты на ночь что, мистики начитался или порнухи пересмотрел? С какого перепугу я должен клясться и божиться?
— Появится смысл в жизни.
— Он у меня и так есть. Очень даже прагматичный.
— Какой?
— Просто жить. Жить спокойно и наслаждаться жизнью. Без всякой этой задолбанной суеты. Один раз меня насильно вогнали в клиническую смерть, так сразу весь смысл чётко сформировался. Не понравилось мне там.
— А там ничего и нет. Мы, эстонцы, никогда и ни во что не верили. Вечные безбожники. Нас крестили, а мы только делали вид, что согласны. Гнулись, но не ломались. И продолжали поклоняться своим камням.
— Знакомо. Знаешь, во время прошлой войны особо непримиримые чехи носили чёрные рубашки в знак сопротивления немецкой оккупации. Вот так и боролись, страшась смертельного риска, но исправно производя оружие для Wehrmacht. Мыши плакали, кололись, но продолжали грызть кактус. Битва храбрых водорослей с течением .
— Мы не чехи.
— Никто и не спорит. Просто навеяло.
— Так ты писать будешь?
— Слушай, что ты ко мне пристал как политрук? Партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Есть!». Пойми, я могу написать кучу слов, но это будет интересно только мне. И то весьма сомнительно.
— Я прочитаю.
— Обширная аудитория.
— Твоя семья, друзья.
— Список просто стремительно растёт. А всё закончится разводом.
— Почему?
— Матюгов не хватит на следаков. Жена пока не подозревает о такой тёмной стороне моей сущности. Внутренней такой истинности.
— Да брось ты. Уже на третий год совместной жизни они нас как залупленных знают.
— Облупленных.
— Что?
— Редакторская правка. Ты хрен с сердцем перепутал. Хотя тебе простительно.
— Тогда напиши небольшой рассказ.
— А может заметку в стенгазету? Начнём выпускать еженедельник «Мишкин зоопарк», а я возьму себе псевдоним Тимо Поганец и функции глав-вреда.
— Не понял, почему Мишкин?
— Я тут в книге рекламный буклет нашёл. У города, оказывается, было русское название Санкт-Михель, что означает «город святого архангела Михаила». А с четырнадцатого века здесь вообще был новгородский погост.
— Кладбище?
— Да нет, что-то вроде постоялого двора. От слова гостить. Новгородские ребята тут постоянно шарили по своим делам. Добычу сюда стаскивали, раны зализывали. Ну и мёрли как мухи, наверное. А вот сам город появился только благодаря нашему незабвенному императору Николаю I. Чтоб ему за это дополнительных дровишек черти подбросили.
— А что про нашу тюрьму написали?
— Там о ней вообще ничего не было.
— Странно. Старинное здание в центре города.
— По мне лучше, если бы здесь так и остался вековой котлован долгостроя.
— Зато я знаю, кто эту тюрьму спроектировал. Архитектор Carl Ludvig Engel в 1843 году. Там внизу табличка есть.
— А строителем был случайно не его тёзка Marx?
— Там не указано.
— Шутка. Я вообще ничего об этой тюрьме не нашёл.
— А что тут знать? Не самая худшая тюрьма в Финляндии. Рассчитана на 56 заключенных, а уже сейчас сидит 98. Половина камер вообще без канализации. Как и у тебя. Двухярусных кроватей в большие камеры понасовали и думают, как ещё запихнуть. Вчера вертухаи ругались, что им сюда без предупреждения несколько баб с этапом прислали.
— И куда их дели?
— Отправили на первый этаж. Вертухаи на радостях стукачей утрамбовали.
— Это действительно праздник. Пусть дятлы кильками поколбасятся от такого соседства.
— Это что. Скоро и нас всех раскидают по разным крыткам.
— Зачем?
— Новую тюрьму начнут строить. Наскребут 26 лямов и сделают модерн со всеми примочками. Заброшенный пустырь за тюрьмой собираются застроить. Я даже планы видел.
— А эту тюрьму куда? Снесут?
— Нет, оставят. Может, здесь тюремный музей откроют как в H;meenlinna или отель.
— У меня уже такая мысль мелькала. Когда впервые увидел. Отель был бы отпадный. Только здесь туристов с гулькин хвост. Сам городишко до 50 тысяч не дорос. Что тут смотреть? Чухонские серые будни? Так этого добра вокруг навалом.
— А зачем туристы? Вертухаи будут друг у друга по кругу опыт перенимать. Слышал, тут вроде рыбалка хорошая. Озёра, речки с порогами. И до Хельсинки всего 228 километра, — он грустно вздохнул, — А там на паром, и через три часа трудовые баталии в родной кровати.
— Да ты поэт, просто. Только мечтать осталось.
— Так ты писать будешь?
— О чём? Подумай сам. Сижу себе тихо и пристойно. Один вон напился, так весь этаж из камер неделю не выпускали. Кормят нормально. Вертухаи вежливые.
— Не в тюрьмах дело. Надо написать о судах и следствии. Здесь такое творится!
— Так это везде так. Одни рапортуют, другие страдают.
— Не везде.
— Понял. Значит только там, где нас нет.
— Я тебе свою историю расскажу. Это вообще полный беспредел.
— Да у меня и своя обхихикаешься.
Распахнулась дверь, и явился улыбающийся Микко. Он застенчиво помахал кружкой с водой:
— Кофе пьёте?
— Смотри, без акцента заговорил, — сообщил я к Сулеву, — А как курево закончится, его совсем от русского будет не отличить.
Сулев скривился, но выдвинул из-под стола табуретку и кивнул на неё. Микко сел и сразу занялся кофейной упаковкой. Позитивно оценил остаток и набухал себе привычную дозу. Сулев округлил глаза и хмыкнул.
— Я не мешаю? — Микко перешёл на более продвинутый английский.
— У нас важный разговор, — хмуро сообщил Сулев, — Зайди попозже.
— Хорошо, — Микко подхватил свою кружку и буквально исчез.
— Как думаешь, — спросил я, провожая Микко глазами, — У него тоже проблемы со следствием?
— Это у следствия с ним проблемы. Такое болтало, что пробы ставить негде.
— Стукач?
— Микко? — Сулев скупо улыбнулся, — Трепло безмозглое. Официально он занимается развозкой газет и всяких рекламок. Здесь неподалёку. Но постоянно гоняет в Россию. У него хорошие завязки с bikers (байкерами). Кто-то из его дальней родни там верховодит. Bikers иногда обеспечивают ему traffic (переброска наркотиков). Но Микко не спец по благородным. Так, по мелочам. Будильник, афганка, зелень. Да и свою дурь он всегда бодяжит страшно... или ему такое фуфло гонят. Я не в курсах. Кипиш раньше многие поднимали. Но потом быстро сдувались.
— Значит он тут по делу?
— Да ничего подобного. Я же говорю, что он болтало. Как появиться, то начинает всех обзванивать. Болезнь у него такая. Приобщнуться к крутизне.
— Так его за наркоту взяли, или как?
— Или как. Ему сто раз говорили: «Покупай телефоны с клонами чужих IMEI и звони сколько хочешь».
— А зачем?
— IMEI это международный идентификатор любой мобилы. Набери на клавиатуре *#06# и наслаждайся своим личным шпионом. Можно и без него, но тогда телефон моментально вычислят и отключат.
— Ну и?
— Тут недавно накрыли крупную партию наркоты, а звонки от Микко были засвечены поголовно у всех фигурантов. Вот теперь сидит и доказывает, что он совсем не при делах. Год или два схлопочет, если вообще никаких доказательств следаки не добудут.
— Не понял. А в чём его конкретно обвиняют?
— В том, что оказался в ненужных списках, плюс прошлые залёты. Не отвертится. А самое стрёмное то, что он уже четвёртый месяц сидит совершенно пустой. Вот это я совершенно точно знаю. Живёт только на мелочь со своей официальной работы.
— Значит, за прошлые дела?
— Какие у него дела? Так, делишки. Он мелкий pusher (торговец наркотиками) с одним реальным родственником. При удачном раскладе имел десятку с хорошей поставки, да и ту сразу сливал на свою прожорливую тёлку. А в тюрягу он всегда попадал либо обдолбанным, либо по хулиганке.
— И ты предлагаешь мне попытаться написать об этом?
— Даже не думал. У меня свои истории имеются.
— Вот и напиши автобиографию.
— Пробовал. Не смогу. Я сидел с двумя знаменитыми ребятами. Те тоже пытались писать, но так ничего и не вышло. Это не так просто. Нет ничего скучнее собственных слов.
— Знаешь, одна из моих бабуль, мир её праху, правда совсем по другому поводу, говорила: «Трудно стать первым мужчиной на протоптанной дорожке». Конечно, догадываюсь, что трудно. Тут порой письмо ни начать, ни закончить, а ты на книгу замахнулся. Все темы по сто раз исписаны.
— Пойми, но это очень важно. Надо всем рассказать про финское полицейское государство.
— Зачем?
— Здесь всё негласно устроено на презумпции вины. Каждый обвиняемый обязан сам доказывать свою невиновность. При этом суды платят адвокатам. Любым государственным структурам спокойно разрешается лгать под присягой. В крайнем случае, они могут мимоходом сообщить, что это только их подозрение. Но суд это преподнесёт как непреложный факт. И эта бумажная ложь будет всё нарастать и нарастать как снежный ком. Пока не утопит.
— Уже столкнулся. Подозрение с высокой долей вероятности.
— Типа того. И получается, что государство полностью всё контролирует и может легко фальсифицировать любой процесс. Только достаточно богатые люди могут нанять себе независимого адвоката, действительно заинтересованного в реальном выигрыше дела, а потом они также должны финансово выдержать длинную судебную волокиту за свой счёт. Это как отдушина, данная государством... free hand... carte blanche.
— Индульгенция?
— Да, такая обдиральная отмазка для тех, кто при деньгах, и при этом никак не хочет с приговором смириться.
— Ты хочешь сказать, что все государственные адвокаты продажны?
— Нет, почему? Они все искренне верят в свою честность, но при этом никогда не пойдут против интересов государства, которые им старательно разжуёт сначала прокурор, а потом подтвердит судья. Иначе останутся без работы.
— Пластилиновая совесть.
— Именно так. Ты знаешь, что в каждой тюрьме есть список правильных адвокатов, которые действительно будут тебя защищать? На каждый регион их не больше одного-двух на сотни государственных. И этот список редко когда растёт. Чаще он сокращается, а иногда вообще исчезает.
— Страсти какие.
— А что, тебе нравится твоя одиночка? – неожиданно сменил тему Сулев.
— Пока да. Могу спокойно есть, растопырив локти, и громко чавкать. Пользуюсь парашей вне очереди. Смотрю телевизор, когда захочу и что захочу. Неограниченная свобода выбора в пределах камеры.
— Вот и будешь тут сидеть, пока у тебя не высосут все бабки. Причём сначала заблокируют все твои счета и будут постоянно следить, из какого источника идут все твои оплаты и проверять расходы твоей семьи. Ни один банк не даст тебе кредит. Телефоны поставят на прослушку. Опросят всех твоих знакомых. Активизируется налоговая. Заново рассмотрят все твои даже самые мелкие нарушения за последние десять лет.
— Ну, не может быть всё так мрачно. Это вполне приличная страна скандинавского социализма.
— Вполне. Слушай, а подельников в этой тюрьме у тебя нет?
— Вроде водитель здесь сидит. Но я его не знаю.
— Ты сидишь один в камере, а тюрьма переполнена. На прогулки не ходишь, — он слегка задумался и покачал головой, — А знаешь, тебе просто везёт, как некоторым... ладно, не заморачивайся. Такая подстава не сработала.
— В смысле?
— Если вертухаи засекут хоть одно ваше пересечение, то они могут выступить на суде свидетелями.
— Свидетелями чего?
— Преступного сговора и попытки сокрытия важных улик.
— Да это же бред!
— Подобный бред легко вписывается в протокол суда. Потом его невозможно оттуда убрать. Ладно, я пойду. Ты подумай. У меня глаз на людей намётанный. Ты сможешь заставить себя об этом написать. Да и образования должно хватить.
— Буду думать. Это теперь и есть моё основное занятие. Cogito, ergo sum - влачу жалкое существование, пока мозги варят.
Магазин открылся 8 января. Только вот денег на мой счёт так и не поступило. Раздосадованный, я вернулся в камеру и проверил свои запасы. С определённым напрягом можно протянуть следующую неделю. Надо только правильно рассчитать необходимые временные интервалы между потреблением. Я взял лист бумаги и сел за планирование. Выходило не так уж и плохо. Одна сигарета каждые два часа. Два пакетика чая в день. Кофе не более неполной чайной ложки утром. Сахар либо сразу прикончить, либо использовать по половине чайной ложки в день.
— Просто лафа, — громко заявил я, но что-то без особой радости, — Если тут крысы не заведутся. В обеих смыслах.
— Da ta da da da da daaaah! — дверь распахнулась, и втиснулся Микко с кофеваркой в руках, — Ты не забрал свой аппарат.
— Спасибо, — появление кофеварки только усугубило моё мрачное настроение.
— А это подарок, — он вытащил из кармана пачку молотого кофе.
— Спасибо, — повторил я, — А фильтров у тебя случайно нет? Или будем молотый кофе растворять?
— Peace-death! — Микко гордо улыбнулся, — Фильтры в тюрьме не проблема.
Действительно он быстро вернулся с пачкой разномастных фильтров. Затем, не останавливаясь, уволок кофеварку и появился только через четверть часа:
— Я её промыл и залил чистой воды. Сейчас сделаю нам кофе.
— У меня сахара почти не осталось.
— One sec (секундочку), — он вставил фильтр, набухал кофе и гордо щёлкнул кнопкой, — Скоро будет готово, — с этими словами он опять смылся.
Ввалился он страшно довольный собой. Выложил на стол нераспечатанную пачку сахара, пакет молока и здоровенную стопку галет.
— Всегда делай людям добро, иногда взад обломится, — задумчиво сообщил я в пространство, — Надо только не забыть потом вернуть. Надо себе очередную зарубку сделать на память: talk less and listen more - познавай молча.
— Что?
— Never mind (не бери в голову). Слушай, а ты с кем сидишь?
— Хочешь поменяться с ним местами?
— Даже не подумаю. Просто интересно.
— Так, один старичок. Очень тихий. Kirvesmies. Carpenter.
— Плотник? А он что сделал? Кривой гроб сколотил для начальства?
— Нет, он не настоящий плотник. Его так здесь зовут. Он молотком людям головы пробивал. У него life-termer - пожизненное тюремное заключение.
— И много он... наплотничал?
— Доказали только пять или шесть эпизодов. А так больше двадцати, я думаю.
— И как тебе с ним?
— Да он молчит целыми днями. Кофе вообще не пьёт. Только лежит и много курит.
— Capacitor - конденсатор.
— Почему?
— Раньше конденсаторы часто взрывались. Накопит злости и разрядится. Так и ты однажды его своими разговорами достанешь и bang-bang! (пиф-паф)!
— Так я тоже в камере молчу. Давай лучше кофе выпьем.
Кофе оказался горьким и вязким. Как гуталин. Им только suicide (самоубийство) совершать. Coffecide - кофецид. Незаменимое средство для сапог и самоубийц. Или для самоубийц в сапогах.
10 января мой пятидесятый день рожденья. И выпал он на субботу. В этот день Юлий Цезарь пересёк со своим войском Рубикон, был аннулирован брак Наполеона и Жозефины, а до этого ещё был обезглавлен Емелька Пугачёв, крайне недостоверно выдававший себя за катькиного рогоносца Петра III. Ну и остальные человеческие заморочки по мелочам.
А по китайскому гороскопу я порядочная свинья-интеллектуалка. Там правда утверждалось, что такие легко переживают собственные неудачи и терпимо относятся к недостаткам других людей. Беспристрастны по отношению ко всем, в том числе и к себе. До бесконечности будут задавать себе вопросы о том, честно ли они поступают в каждом конкретном случае. В итоге эти самокопания могут превратить их в философов. Свинья настолько искренна, что опровергает все сомнения на свой счет и тем самым обезоруживает врагов. Услышать от нее ложь можно лишь в крайних случаях. Она говорит неправду только в целях самозащиты.
Начитался присланной российской прессы.
Это вызвало целую цепочку весьма неприятных ассоциаций и сразу захотелось поискать ближайшую лужу с живительной грязью. Но я переборол себя, убедив, что Козерог свинье не товарищ, и отважно поплёлся в сауну. На обратном пути сдал грязную и забрал свою выстиранную одежду. В камере сделал себе человеческий кофе и принялся анализировать внутренние изменения. Но ничего особого не заметил. Как-то вообще не верится, что закончились беспутные тридцатые, игривые сороковые и впереди болезненные шестидесятые. А я себя до сих пор ощущаю никак не старше тридцати. Если бы не спина, то и сейчас бы активно фонтанировал. Без всякого взросления. В этом слегка потрёпанном теле всё ещё хамски бьётся юное сердце, слегка испохабленное передовой медициной.
Я устроился поудобнее и стал вспоминать несостоявшиеся планы на этот день. Мы с женой планировали романтично отметить юбилей в Париже. Потом я бы под благовидным предлогом оторвался на одинокую партизанскую вылазку с обязательным плеванием на точность с la tour Eiffel и долгим показом среднего пальца la Libert; ;clairant le monde. А завершил традиционным зажиганием свечей в Notre Dame de Paris. Всегда надо клянчить в чужих святынях недостижимого. Вдруг у них конкуренция взыграет?
Но не срослось. А эту насильно подсунутую замену я уж точно не назвал бы равноценной. Хотя она и проходит в опосредственном присутствии большого количества иностранных гостей. Правда, собранных не по моей воле.
Заглянул Сулев:
— Ты чего такой грустный?
— Сулев, а на сколько лет я выгляжу?
— Ну, когда появился, то выглядел как больной старик. А сейчас лет на 35, ну 38. Может из-за того, что сильно оброс? А что такое?
— Мне полтинник сегодня стукнул.
— Да? Поздравляю. Хорошо сохранился. А я подумал, что у тебя стояк пропал. Тут такое со многими случается.
— В смысле?
— Хочешь порнухи?
— Нет. Совершенно не тянет.
— Здесь любого нормального об этом спроси и удивишься. Через неделю как отрезает. Только уж совсем прыщавые иногда по привычке своего лысого вяло потискают в опустошительных целях.
— Кормёжка?
— А хрен её знает. Знаешь, как тут народ нервничает перед длительными свиданками с жёнами?
— Не знаю и знать не хочу.
— Представляешь, но у них тут даже петушатника нет?
— Да брось. Этого добра должно быть в избытке. В стране, где одна половина любовь измеряется размером вибратора, а вторая признаёт только тёплые клизмы?
— Ну, пара сладеньких камер и здесь найдётся. Но без особой любви и страсти. Просто этакие степенные семейные пары.
— Вот этим порадовал. А то, как ни фильм, то вечно кого-то опускают в душе.
— Вентилем на полшестого? – Сулев весело расхохотался, — Если только ложку намертво приклеить и за веревочку поддерживать. Как в театре кукол. У япошек.
— Здесь что, все с альтернативной эрекцией?
— Нет. Отходят потихоньку. Через полгода уже может и по лбу ударить при переполнении. Ладно, празднуй дальше. Желаю тебе побыстрее выбраться отсюда. А я пойду к себе. У меня ещё смена не закончилась. Да и тебе уже пора начинать работать.
В воскресенье я заставил себя написать более взвешенную речь для выступления на суде. Опять получилось длинно и неубедительно. Я сократил свои сопли до половины страницы и решил отложить окончательную правку до наступления очередного просветления в голове.
С открытием дверей появился Микко и стал ненавязчиво намекать на необходимость крепкого кофе, как средство борьбы с зимней спячкой. После короткой пикировки сошлись на полукрепком, половина которого за час нагревания настоится до требуемой ему кондиции. И на эту половину претендует только он один.
Я вернулся к своим заумным фразам, изобилующим деепричастными и причастными оборотами разной степени непонятности. С философским смирением заменил «совсем уподобились лживым пресноводным» на «неадекватные действия сотрудников следствия», а «уже окончательно задолбавшее постоянное педалирование моего этнического происхождения» на «поспешные и необоснованные выводы». На этом мой творческий порыв полностью иссяк.
Снова проявился Сулев. Он одобрительно посмотрел на меня, задумчиво сидящего с авторучкой в зубах.
— Как идёт работа? Дашь почитать?
— Потом. Правлю свою речь для суда.
— Зачем? Тебе там лучше только кивать, а то припаяют добавку за неуважение к суду.
— С чего ты взял?
— У тебя улыбка слишком гнусная.
— Ты имеешь в виду глумливая?
— Нет. С этакой творческой мечтательностью. Только авторучку не перекуси от предвкушения. Просто поверь, чтобы тебя выпустить у судьи должны сложиться чрезвычайные обстоятельства. Например, похитить, а потом пригрозить не вернуть его самую любимую собачку. Иначе никак. Расскажи коротко свою историю.
— Легко. На границу прибыл груз, якобы в адрес моей компании. Его визуально осмотрели, засомневались и решили сделать рентген. Свой аппарат у них в этот день сломался. Тогда они отправили груз к соседям на просветку. Там обнаружили сигареты, упакованные в грузе. Арестовали вначале водителя, а потом меня и даже мою жену. Все документы по поставке следаки засекретили. Жену быстро отпустили, а из меня всё пытаются сделать главного финансиста русской мафии. Вот и весь криминал.
— Извини, но пока это бред или ты мне что-то не договариваешь. Ясно, что тебя готовят запустить паровозом. Водителя на такое трудно подписать. Сколько там было сигарет?
— Где-то около пятнадцати тысяч блоков.
— Так много?
— Это и меня поразило. Блок весит почти 300 граммов, значит всего более четырёх тонн. При этом следаки на суде нагло врали, что груз шёл на мой домашний адрес!
— Приятно слышать. Весьма оригинальное предположение. Может пора бросать курить?
— Очень смешно.
— Странная история. Как часто у тебя такие грузы были?
— Последний в августе. Потом производитель то ли временно закрылся, то ли вообще обанкротился. В общем, Бобик сдох. Совершенно не в курсе, что с ним конкретно случилось. Я же с транспортниками работаю. На этот контрабас мне вообще никаких документов не присылали.
— Поимели тебя в тёмную, — Сулев закатил глаза и выдал замогильным голосом, — С такими объёмами работают только серьёзные люди в костюмах с очень надёжной сетью сбыта, а вот таможня... она всегда при таких делах!
— У меня почти такое же мнение.
— Ты знаешь, что в Англии на этом грузе можно было почти лимон отжать? И очень быстро.
— Наверно. Но мне такой хабар не нужен.
— Да, ловко тебя пристегнули. Ладно, пиши себе дальше. Это нервы успокаивает. Только совсем маленький совет. Перед судом порви и выброси свои листочки. Или сожги. Чтобы врагам не достались. Здесь русский не имеет права обличать финские недостатки. Это неправильный ход. Это как у вас неграмотный чурка будет заслуженных академиков прилюдно наукам учить. Результат всем заранее известен, даже если чурка полностью окажется прав.
В понедельник, сразу после утреннего закрытия дверей, я залёг в своё импровизированное кресло и стал обдумывать применение нового слова, которое внезапно зародилось у меня в голове:
Prosecutor = prostitutor
Только как такое новое словечко перевести на русский? Уж больно оно вкусное и вроде даже знакомое. Ну, точно. Профурсетка . И моментально перед глазами всплыл образ прокурора-задохлика из Лапёры. Интересно во сколько он свою честь оценил? Или добровольно продырявился за так? В какой раз?
Но тут заскрежетал засов и проявился недовольный вертухай.
— К доктору, — он махнул рукой в сторону лестницы.
— Dude! (клёво), – я боком сполз на пол, — Очень вовремя.
Ждать пришлось недолго. Загорелся зелёный огонек, и я решительно взялся за ручку двери.
— Добрый день, — голос у доктора был безжизненный и тихий. Странно, а ведь этот чел только что вернулся из отпуска. Или и этот расслаблялся по принципу: «Отдыхаем хорошо, только устаём очень?»
— Добрый день. У меня большие проблемы с моей вставной челюстью.
— Да, я уже прочитал. Но в тюрьме нет необходимого оборудования. Могу вас записать в очередь. Вам это будет стоить, — тут в его глазах что-то замерцало, — Не менее 500 евро.
— За что?
— За восстановление ваших челюстей.
— Но челюсти в порядке. Мне нужен только новый внутренний слой.
— Это ничего не меняет. Вы готовы заплатить?
— Готов, но наличные в тюрьме запрещены, а все мои кредитные карты у охраны, — в голове у меня всплыли предостережения Сулева, — Может, вы мне выпишите счёт, а я перешлю его своей семье?
— Посмотрим, — он сразу утратил ко мне интерес, — Я вас поставлю на очередь. Что ещё?
— Спина.
— Таблетки не помогают?
— Нет.
— Я выпишу более сильные. До свидания.
Я кивнул и вывалился за дверь в некотором недоумении. Быстро, но непонятно. Или я уже стал таким тормозным? Итого, я теперь вроде как стою в паре очередей на разные обследования, но сроки даже примерно неизвестны. Очевидно, что мне выписали очередные таблетки, но опять без названия. Надо заплатить неизвестно за какой ремонт моих челюстей, но неясно, когда и как. Этому доктору надо логические задачки в детские журналы посылать. Большие гонорары может огрести, темнила.
Не успел я вернуться, как меня послали звонить своему адвокату. Тони был в приподнятом настроении, что породило во мне надежду, которая моментально угасла:
— Я улетаю на неделю во Вьетнам. Буду осуществлять юридическое сопровождение очень крупной правительственной сделки, — в его голосе звучало неприкрытое торжество, — Если я не успею на суд, то поедет мой старший партнёр. Он в курсе дела.
— А когда суд?
— Пока неясно. Судья обещал назначить его в ближайшее время.
— Понял.
— Вот и хорошо. Как вернусь, сразу позвоню.
— Удачной поездки, — я повесил трубку и немного постоял у аппарата. Очень хотелось прямо тут же выплеснуть всю нахлынувшую обиду. Кто-то мотается по тёплым странам, а кто-то только и может себе иногда позволить завистливо пялиться на хмурое небо в ржавую клетку.
Тоска.
— Собирайтесь на встречу, — вертухайша кокетливо улыбнулась, — Там к вам прибыли двое мужчин, но только одна женщина.
Я лихо поддёрнул спадающие тюремные штаны и двинулся за ней, слегка недоумевая, что это за делегация такая прибыла. Мы спустились на первый этаж и из «красного» перешли в перпендикулярное «белое» крыло. Коротенький коридор упёрся в старинную дверь, которую явно ни разу не подновляли с момента строительства.
— Вам туда, — вертухайша махнула на дверь и отошла за мою спину.
Я постучал и открыл дверь.
— Вот ведь паскудство какое, — непроизвольно вырвалось у меня. Да и было от чего. За небольшим столом расселись и весело щебетали Костик, Василёк и Пышка.
— Нам надо закончить последний допрос, — Костик вскочил и выступил вперёд, — И тогда ваше дело будет направлено прокурору.
— И вам не болеть. А кто-то утверждал, что здесь нет места для допросов, — язвительно сообщил я, — А где этот ваш большой-экскаватор-всех-закопатор?
— Он занят, — Костик скользнул взглядом в сторону.
— Мне интересно, а не ты то бздо накатал на меня легавым?
— Не понимаю.
— Кто дал ложные сведения обо мне в полицию в мой последний день в Лаппеенранте?
— Это вопрос к полиции. Мы здесь совершенно по другому поводу.
— Ну-ну, добропорядочные вы наши. С чем сейчас припёрлись? — я без приглашения сел и покрутил головой.
Двухкомнатная камера «книжкой», точнее почти квартира. Первая комната - гостиная, совмещенная с кухней. Во второй диван, журнальный столик и видна приоткрытая дверь в туалет и душ. Место для длительных свиданий или скромный вертухайский вертеп.
— Как настроение? Хотите кофе? — Пышка натужно натянула на своё лицо почти добрую улыбку, — С сахаром. Только молока нет.
— Спасибо, — во мне тихо стала закипать ненависть. Эту перекормленную сучку засунуть бы сюда на полгода, а потом явиться к ней с цветами и восхищаться благами естественной липоксации в подвальной восьмиместке.
Василёк продолжал сосредоточенно и упорно ковыряться в своём толстенном laptop и меня старательно игнорировал. Видно чует, хоккеист, своей ушибленной извилиной, что неправ. Он бы раньше думал, когда на меня донос строчил, поборник честности и демократии. Это ему не в fair play (чесную игру) соперника по льду исподтишка размазывать.
Я взял чашку кофе и стал ждать. Пышка моментально развила бурную деятельность. Она достала несколько папок, набитых бумагами с многочисленными закладками, диктофон, блокнот, авторучки и портативный принтер. Разложила всё это на столе, слегка потеснив Василька. Раскрыла первую папку, нашла нужный документ. Вздохнула и негромко заговорила:
— Сегодня допрос буду проводить я. Начнём со стандартной процедуры.
— Пропускай, — лениво сообщил я Костику, — Пусть она самостоятельно эту лабуду отбарабанит, а ты экономь время. У меня ещё дел по горло. Да и вам, небось, взад путь склизкий.
Костик согласно кивнул, и мы молча выслушали вступительную часть. Пышка пошла лёгкими красноватыми пятнами, но постепенно со своим волнением справилась и завершила уже быстрой скороговоркой. Сделала солидный глоток кофе и приступила к основной части:
— На последнем допросе мы не смогли получить достоверных ответов по ряду платежей, произведённых вашей компанией. Начнём с 2006 года.
И дальше пошла очередная просто невероятная муть. Пышка находила, осторожно вытаскивала и совала мне под нос платёжку. Я добросовестно зачитывал вслух указанный в ней номер инвойса, на основании которого этот платёж произведён. Василёк медленно набивал мой ответ в свой комп. Через час я заподозрил, что этот бред должен что-то означать, кроме беспросветной тупости. Непонятно только чьей?
Ещё через час я твёрдо сообщил, что мне нужен перерыв на обед и длительный перекур, иначе я просто реально свихнусь. Костик покладисто кивнул и по интеркому вызвал вертухая. Но опять появилась вертухайша. В комнату она не зашла, а терпеливо подождала у двери пока я выйду, хотя её так и распирало от любопытства.
— Вы закончили? – она стрельнула глазами в сторону Костика, торчащего у двери.
— Нет. Это был только warm-up (разминка, разогрев).
— Wahoo! – её негромкий возглас совпал со стуком закрытой Костиком двери, — А чем занимались?
— Classified information (секретная информация), — небрежно сообщил я ей и вдруг раздражённо выдал по-русски, — Жизнь прожить, это не только отсасывать и подмахивать. Как тут некоторые размечтались.
— Извините, не поняла.
— Это трудно перевести. Просто иногда люди хотят слишком много и сразу.
— Но это хоть какое-то для вас diversion (развлечения) в этой тюрьме.
— Это абсолютно точно. По крайней мере, этот дайвёршен в русском языке превратился в диверсию и имеет только одно, но очень правильное значение.
Вертухайша немного растерянно кивнула и умолкла.
Обеда я нервно прождал час, резонно опасаясь, что меня могут и голодного совершенно спокойно загнать на продолжение бессмысленного допроса. Зато появившийся шнырь несказанно удивил. Он просунул голову в кормушку и заговорщески прошептал:
— Эй, русский, у тебя сегодня допрос? Когда грязную посуду будешь возвращать, я тебе cake передам, — тут он хмыкнул и просмаковал, — Piece of cake (проще простого).
Я благодарно кивнул и засел за еду. Мясную порцию мне явно удвоили. Быстро же здесь новости разлетаются. Вот и меня осветил лучик чужого тюремного братства.
Не знаю почему, но получил я не один, а три весьма приличных куска творожного пирога с консервированными фруктами, залитыми сверху шоколадом. Сделан пирог был с большим старанием и это явно не первый опыт. Вкуснятина невероятная. Hell's delight!
И я бы точно кого-нибудь убил, если бы только помешал сполна насладиться.
— Продолжаем допрос, — Пышка была хмурой и явно раздосадованной.
— А у нас на обед было шикарное мясо, — доверительно сообщил я Костику, — Да и пирог был просто потрясающий.
— Мы без обеда остались, — Костик нервно сглотнул и указал глазами на Пышку, — Она на пять минут зашла в магазин и только через час вернулась.
— Как учили ваши южные союзники: «Arbeit macht frei».
— Это что за союзники? – подозрительно спросил Костик.
— Южные викинги, — выпалил я, чтобы не хихикнуть, — Из этих... мутных веков.
— Но это больше на немецкий похоже, — неуверенно отпарировал он, — Точно не шведский и не датский. У тебя вообще странное произношение.
— Нет, это нерусский разговорный. Ладно, не отвлекайся. Ваша дама уже что-то долго говорит.
Костик вслушался и зачастил:
— Некоторые выставленные вашей компанией инвойсы имеют определённые недостатки и не всегда отвечают требованиям, предъявляемым к этим документам. Также это касается и инвойсов, которые получала ваша компания. Это очень серьёзные нарушения бухгалтерской дисциплины.
— Да ну? Так уж и сурьёзные? — я задрал брови вверх, — А какое у вас образование, простите за любопытство?
— Это сейчас не важно.
— Очень даже важно, — меня стало слегка заносить, — То один ваш... особо eggheaded (яйцеголовый) гордо приходил с учебниками и такую пургу гнал... pardon... всё пытался навязать своё, но нужное следствию мнение. А судя по новому наезду... утверждению... теперь, оказывается, и все счета надо исключительно для блезиру делать? Чего же вам, сударыня, в них для полного счастья не хватает? Подписей кровью? Отпечатков пальцев? Или цветной гаагский апостиль отсутствует? — я втянул в себя побольше воздуха и хрипло, под Высоцкого, спросил, — Вы, вообще, чем занимаетесь третий месяц, а? Всё той же мудрой тряхомудрией?
Костик умудрился весь мой эмоциональный всплеск трансформировать ровно в три слова. Не уверен, что совпало с тем, о чём я сам подумал в этот момент, но, как ни удивительно, его перевод остался без встречной атаки.
Повисла пауза. Пышка встала и опять занялась кофе. Василёк так и не оторвал глаз от компа. Костик принялся задумчиво изучать свои ногти. Стороны по умолчанию взяли внеплановый time out.
В тишине громко зафыркал кофейник, выплёвывая последние брызги кипятка. Пышка дождалась щелчка выключателя, и стала разливать кофе по чашкам. Все синхронно потянулись за своей посудой и стали сосредоточенно поглощать слабенький напиток.
Первой не выдержала Пышка. Видно её слишком сильно давил груз ответственности за столь важное поручение. Она отставила чашку и решительно подтянула к себе папку с документами:
— Нам надо завершить рассмотрение ваших сомнительных платежей и не менее сомнительных поступлений денег.
— Сомнительных? Бухгалтерия, аудит и налоговая не углядела в них ничего сомнительного, — мне показалось, что у меня сейчас с языка закапает весь скопившийся яд, — Но вот появились вы, и всё перевернулось на 180 градусов. Может в этом всё дело? Для меня сомнительна ваша квалификация и сомнительна ваша цель, — я поймал себя на том, что это дурацкое слово прилипло ко мне как репей и никак не хочет оторваться, — Так в чём ваши сомнения, сомнительные вы наши?
— У вас инвойсы не имеют единой формы, — выпалила Пышка.
— Какой формы?
— Единой, — теперь в её голосе не было прежней убеждённости.
— А кто эту чушь придумал?
— Это требование, — она замялась, но не сдалась, — Это обязательное требование к бухгалтерским документам в нашей стране.
— В какой это такой нашей стране? — любезно подтолкнул я её к решительному наступлению.
— Законы читать надо, — огрызнулась она, — А нам сейчас необходимо закончить допрос.
— Если крыть нечем, крой матом, — я подмигнул Костику, — Это ей можно и не толмачить. Она таких слов не знает. Оконфузится с непривычки.
Но Пышка и без перевода опять пошла пятнами. Она рывком пододвинула к себе папку и стала резко перекидывать листы:
— Вот тут очередной непонятный инвойс вашей компании... совершенно другая форма... здесь вообще на русском языке... этот на английском... и все разные!
— Креативность не порок, а полёт свободного разума, — назидательно сообщил я, — Разные проекты рождают разные бумажки. Но необходимый набор информации есть везде. Могу зарубиться по-крупному.
— Мы не будем спорить. Это допрос, а не просто беседа.
— Тогда задавайте вопросы по существу. Мне не нужен ваш детский ликбез. Делом надо заниматься, господа, практическим делом.
— Вот вам вопрос по существу, — она вытащила документ, помеченный красной закладкой, — Есть несколько инвойсов, по которым вы оплатили компании Finntruck Oy большие суммы за неясные операции.
— Неясные? – я аккуратно вытянул листок из её пальцев, — Посмотрим, что здесь такого неясного и таинственного. Ага, оплата перевозки порт-порт плюс все портовые сборы и отдельно НДС. И в чём проблема? Суммы велики на ваш непросвещённый взгляд? Возьмите тарифы. Это абсолютно доступная информация.
— Там логотип компании напечатан в зеркальном виде, — победно заявила Пышка и ткнула пальцем.
— Хм, действительно. А я даже тогда подумал, что это их творческий прорыв. И что это меняет?
— Документ подделан!
— Зачем?
— Это просто прямое отмывание денег!
— Не говорите ерунды. Свяжитесь с бухгалтерией этой компании, и они вам подтвердят правильность платежа.
— Мы связались. И они категорически отрицают, что это их инвойс! У них другая нумерация. И правильный логотип.
— Свяжитесь ещё раз. Вон в той папке я вижу выписки из моего банка. Правильно?
— Да.
— Проверьте, был ли этот платёж сделан?
— Был, как и остальные.
— Если их бухгалтерия отрицает проделанную ими работу, то пусть вернут деньги. И мы с радостью закроем этот вопрос.
— Вы признаётесь в подделке?
— А может, вы, наконец, угомонитесь? Вызовите в суд свидетеля из этой компании. У меня должна остаться переписка и координаты конкретных людей, которые подтверждали эти услуги. Не вижу никаких проблем. Там и разберёмся, где прячется истина.
— Он опять лжёт, — подал голос Василёк, — Он никогда не говорит правду.
— Ба, и этот проклюнулся, — я повернулся к Костику, — Вы бы с ним лучше помолчали на эту тему, правдоборцы-кляузники.
На некоторое время между следаками разгорелся нешуточный спор. Я попытался уловить суть, но явно получалось, что Костик с Васильком требовали от Пышки ужесточить допрос, а Пышка, теряя последние бразды правления, хотела вести его и дальше по своему плану. На меня они вообще перестали обращать внимания.
Я тихо встал и налил себе остывшего кофе. Эх, сейчас бы всласть посмолить, но тут на это запрет. Вон сколько табличек развесили. Может в туалете?
— Извините, что прерываю, — стараясь не скалиться, вклинился я, — Можно туалет посетить?
Костик, не оборачиваясь, махнул рукой. Добро, вроде, дано. Я, стараясь не зацепиться за разгорячённых таможенников, просочился в соседнюю комнату и открыл дверь туалета. Тут меня постигло крайнее разочарование. Наклейки с запретом на курение висели на зеркале, на стене перед унитазом и даже на крышке, прикрывающей рулон туалетной бумаги.
— Обложили, сволочи, — я действительно обиделся на такой облом.
Это же прямое ущемление прав курильщика. Они бы лучше так своих обнаглевших педрил гоняли. До полного оздоровления нации. Посидев для приличия на унитазе, я вернулся на своё место и хмуро осмотрел поле боя. Победителя нет, есть только два мелких очага несогласия.
— Может, я в камере подожду?
— Нет. Нам надо закончить допрос.
— Так заканчивайте. А поспорить сможете и на обратном пути.
Пышка опять взялась за папку и принялась осматривать документы, отмеченные разноцветными закладками. Через несколько минут она возобновила свои рутинные вопросы. Чей это инвойс? Кто его посылал? За что сделана оплата?
Я тихо стал впадать в привычное сумеречное состояние. Моё присутствие, честно говоря, здесь совсем необязательно. На эти вопросы мог ответить любой, только слегка обученный грамоте. В голове у меня опять зашевелился червячок сомнения. Ну не могут люди, получающие вполне приличную зарплату, заниматься таким долгим и нудным насилием над здравым смыслом.
— На этом всё, — наконец веско сообщила Пышка, — Мы рассмотрели все документы, которые вызывали у нас сомнения. Я отдельно изложу своё особое мнение о выявленных нарушениях бухгалтерских законов.
— Валяйте, — безразлично ответил я, — Это ваше полное право.
— Кроме того, я буду обязана отметить, что вы категорически не хотите сотрудничать со следствием.
— Да я с вами и на одном гектаре не сел бы... сотрудничать. Природу жалко. Это вообще не следствие, а чёрт знает что.
Костик благоразумно промолчал, или просто задумался над тем, можно ли это использовать против меня. А может его окончательно сморило без обеда.
Василёк подключил принтер и чертыхнулся. Все обернулись в его сторону.
— У него завис компьютер, — неохотно пояснил Костик, — Кажется, он не запомнил вторую часть допроса. Сейчас попробуем восстановить.
— А мне что делать? Может, у себя подожду? Спина не железная.
— Там есть диван, — Костик указал на соседнюю комнату, — Посиди. Полежи. Не мешай, пока мы не разберёмся в проблеме.
Я послушно улёгся на продавленном ложе чужих пороков и принялся рассуждать о столь удивительном падении уровня IQ в некоторых отраслях бюджетного государственного хозяйства. Налетающие образы навеяли такую зевоту, что пришлось закрыть глаза и прикрыть рот рукой. Очнулся я от негромкого покашливания. Костик сосредоточенно смотрел на меня и что-то явно обдумывал.
— Надо подписать протокол, — он слегка скривился, — И там осталось ещё одно очень важное дело.
Протерев глаза, я широко зевнул, чуть не свернув себе челюсть, и медленно направился к кофеварке. На дне осталось немного кофе. Я спокойно вылил остатки себе в чашку и уселся на стул.
— Давайте, что тут надо подписать. Перевод не нужен. Я наивный. Опять поверю в вашу честность.
Пышка сунула мне толстую пачку листов. Василёк поработал на славу. Вопрос и ответ по каждому инвойсу занимал не менее половины страницы. Они что, отчёт по своей командировке по весу будут сдавать? За дополнительные премиальные?
— Это всё? – спросил я, отодвинув последний лист.
— Нет, — Пышка выдвинула из-под стола увесистый дипломат и достала устрашающую пачку бумаг.
— А это что?
— Наша бухгалтерия подготовила счета по всем имеющимся у вас задолжностям.
— Чё грузишь, гражданка начальница?
— Распишитесь вот в этих сводных таблицах. Здесь указаны номера всех наших платёжных требований. Они вам передаются в присутствии официальных лиц. Оригиналы заберёте, а копии останутся у нас, — Пышка начала сноровисто раскладывать документы на четыре стопки.
— А почему в четыре кучки этот хлам навалили?
— Отдельно платёжные требования к вашей компании, а отдельно лично к вам. Ну, и, соответственно, наши копии.
— Можно посмотреть?
Пышка закончила раскладывать и пододвинула мне две стопки. Я взял скреплённый верхний документ. Действительно, адресовано лично мне. Три листа убористого машинописного текста, потом страница расчётов, а затем и сам счёт. По дате явно, что это первая поставка. Итоговая сумма 539.761,04 евро. Впечатляет. Я пролистал остальные. По девять платёжек лично на меня и столько же на мою компанию. Ну, правильно, будет уж совершенно сверхцинично выставлять мне ещё счета и за чей-то пойманный контрабас. Только последняя платёжа была аж на 1.079.522,08 евро. Не слабо.
— А откуда такая цифирь?
— Таможенная пошлина, табачный акциз и НДС по каждой из ранних поставок.
— Хорошо. Это значит, что вы выставляете пять миллионов лично мне и ещё пять - моей компании? Итого десять. Вам не жирно будет?
— Все расчёты сделаны в соответствии с нашими методическими рекомендациями, — Пышка вся растрепалась от своих энергичных подёргиваний.
— Господа, а насколько это законно это делать ДО решения суда?
— Наших подозрений вполне достаточно.
— Ладно, давайте подпишу ваши исторические разблюдовки. Эти документы вам ещё рогом выйдут, помяните моё слово.
— Это абсолютно законно, — Пышка уже почти кричала.
— Барышня, если сердитесь, значит, неправы. Здесь вы совершенно нагло сложили поставки из РАЗНЫХ стран и от РАЗНЫХ компаний. И попытались их связать с последней совершенно левой поставкой. Якобы a priori. Это слишком круто. Даже для вас, — я сгрёб обе пачки, и мотнул головой Костику, — Вызывай охрану. Видеть вас больше не могу. Тараканы. От одного вида мутит.
— Вы можете подать свой протест до второго февраля. У вас ещё много времени, — в спину мне перевёл Костик скороговорку Пышки.
— Да пошли вы... в свою Мустолу.
Верухайша опять ждала меня у двери.
— Закончили?
— Да, — я помахал пачкой, — Задолжал я вашему государству 10 миллионов евро. И, кажется, это ещё не предел.
— Можно посмотреть?
— Да. Но, может, мы дойдём до камеры? Курить очень хочется.
— Конечно, — она согласно кивнула и пошла быстрее.
Открыв мне дверь камеры, она остановилась у порога. Я протянул ей всю пачку и схватился за сигареты:
— Могу кофе угостить.
— Нет, спасибо, — она быстро читала верхний документ.
Я решил в присутствии дамы покурить стоя. И даже не жадно затягиваясь. Хотя мне больше всего сейчас хотелось остаться одному и вдрызг проматюгаться.
Вертухайша докончила читать первый документ. Дальше у неё пошло очень быстро.
— Они что, все одинаковые?
— Да. Только даты поставок разные.
— Значит, вы торговали незаконными сигаретами?
— Нет. Это просто похожие транзитные грузы.
— Я не совсем понимаю. Здесь прямо сказано, что, — она опять вернулась к первому документу, — Третьего ноября прошлого года задержано 14.428 блоков сигарет. А потом уже везде расчёт идёт исходя из 14.000 блоков на каждую поставку, — вертухайша медленно порылась в пачке, — Только одна поставка называется сдвоенной и там указано 28.000 блоков.
— Вот такая она, простая финская арифметика, — я не удержался и глубоко затянулся второй подряд сигаретой.
— Так эти сигареты нашли или нет?
— Нет. Это только такое предположение таможни.
— А какие доказательства?
— Не знаю. Пока все документы следствия строго засекречены.
— А когда был суд?
— А суда ещё не было.
— Странно, — она сунула мне пачку в руки, и повторила – Очень странно.
Она покачала головой и вышла, медленно закрыв дверь.
— А уж мне как странно. Пора уже и в штаны по полной наложить, — сообщил я сигарете, догоревшей до фильтра.
На следующий день после обеда я получил здоровенный пакет и совсем тоненький конверт из таможни. На гадюшный жовто-блакитний таможенный логотип я посмотрел с законным подозрением. Недаром хохлы свой флаг кличут не иначе как «Засралi землю до неба». Ничего хорошего не смогут подкинуть неутомимые засрулли из тулли .
Вертухай помахал толстым пакетом перед моим носом и заявил:
— Я обязан его вскрыть в вашем присутствии. Он из адвокатской конторы. Возражения есть?
— Нет, — меня потихоньку начало потряхивать от нетерпения.
Сначала вертухай преувеличенно долго искал ножницы. Потом старательно отрезал сбоку узкую полоску. Вытряхнул пухлую пачку бумаг. Внимательно осмотрел. Потряс. Оглядел стол на предмет незамеченного и бесшумного выпадения чего-нибудь запрещённого. Опять стал встряхивать. Заглянул в конверт.
— Хорош стебаться, Трезорка, — сквозь зубы протянул я, но тут же растянул всё лицо в улыбке, — Теперь я могу забрать свои документы, офицер?
Вертухай с сожалением посмотрел в последний раз на бумаги и протянул их мне. Потом сунул конверт и, как довесок, отрезанную полоску от конверта.
— А второе письмо? – надо забрать, хотя этот конверт не предвещал ничего хорошего.
— Возьмите, — он осмотрел заклеенный скотчем надрез и остался доволен.
Я рванул к себе в камеру и первым делом вытащил документы из адвокатской конторы. Сверху была пришпилена короткая приписка от сына на русском языке:
Папа,
Защита связалась с Главным Таможенным Управлением Финляндии (Tullihallitus) и попросила заменить всех следователей в твоём деле, т.к. (1) следствие не является беспристрастным; (2) Восточный таможенный округ может быть сам замешан в контрабанде сигарет.
Прилагаю очень краткий перевод. Алекс.
P.S. Завтра я убываю в армию. Но ты не беспокойся. Мы с адвокатом будем на связи и тебя скоро вытащим.
Я хмыкнул на это послание «Алекс-Юстасу» и стал читать его пересказ в стиле digest (краткий обзор):
Следователи на судебных слушаниях открыто обещали в будущем найти доказательства, как твоей виновности, так и виновности компании, что уже само по себе является грубым нарушением установленного порядка проведения следствия.
Следователи договорились с судом дополнительно продержать тебя в условиях, которые теперь классифицируются не иначе как пытка. Это было сделано неофициально, просто по устному запросу, и только на основании того, что следствию необходимо проводить регулярные допросы для получения конкретных данных о твоей виновности.
Из шести грузов, ранее пришедших из России, и якобы содержащих контрабандные сигареты, как минимум два груза были просвечены таможней (и это только по озвученным данным Восточного таможенного округа). В соответствии с собственными заявлениями следователей этого округа при этом вероятность нахождения контрабандного груза составляет почти 100%.
Косвенными свидетельствами причастности таможни к контрабанде может считаться их показной непрофессионализм и прямой саботаж расследования. Следствие стало изучать документы и данные из твоего компьютера только через четыре недели после задержания ноябрьского контрабандного груза.
С иностранными полицейскими структурами следователи связались через шесть недель после поимки груза, хотя ты их официально просил сделать это ещё в начале ноября, т.к. по твоему мнению существовал очень высокий риск того, что в случае промедления, все важные доказательства могут быть безвозвратно уничтожены. Обрати внимание на то, что по финским законам следователи были обязаны выполнить твою просьбу не позднее, чем в недельный срок или мотивировать свой отказ.
Я не стал тебе переводить все указанные в документе ссылки на законы и прецеденты.
Борьба только начинается. Победа будет за нами!
Я взвесил на руке финскую версию. Достойная работа. Тянет как минимум на кандидатскую. При этом многочисленные сноски превышают размер основного текста. Ну, что ж. Завязывается перестрелка параграфами и закладывание минных полей из прецедентов. Теперь осталось только дождаться, когда наступит момент рвануть в штыковую. Победить или попасть в тюремный плен. Другого не дано. Отступать некуда, позади семья.
Скрипнула, приоткрываясь, дверь. Заглянул Сулев:
— Ты не занят?
— Нет. Читаю своё официальное требование к таможне.
— Что-нибудь важное?
— Сам смотри, — я сунул ему финскую версию, — Кофе будешь?
— Нет, спасибо, — прочитав несколько страниц, он удивлённо протянул, — Ну, ничего себе, твой адвокат отколол! Потом дай мне его визитку. Буду хранить на самый крайний случай.
— Понравилось?
— Да он совсем безбашенный, если в открытую обвиняет таможню в крышевании контрабанды.
— На то он и дорогой, чтобы производить нужное впечатление.
— А сильной отдачи не боишься?
— Это сидя в тюрьме-то? — я даже пренебрежительно присвистнул, — А мне теперь всё по барабану. Эти козлы сломали бизнес, распугали всех клиентов, а я ещё должен продолжать чего-то бояться? Да, передай, пожалуйста, мне вот тот конверт, — я показал на письмо, лежащее на столе, — Сейчас посмотрим на их очередной выпердыш.
Сулев перевернул конверт и понимающе покачал головой.
— Быстро работают. Вчера допрос. Вдогонку письмо. Да, а как у тебя допрос прошёл?
— Дерьмовато. Полдня тупые вопросы ни о чём, а потом бац - всучили штрафов на десять лимонов.
— На сколько?
— Ну, чуть поболее десяти миллионов евро. Хочешь, сам точно сосчитай. Мне лень. Бумаги вон там, — я указал на этажерку, — А я с таможенными изысками ознакомлюсь.
Я вытащил несколько скреплённых листков. Посмотрел и громко выругался.
— Что, зацепили?
— Все деньги со счетов компании спёрли, — я сунул ему листочки, — И как быстро провернули, уроды. Как корова языком слизнула. Э-э-э, а какое сегодня число?
— С утра было тринадцатое.
— Не понял, — я взял конверт и стал его осматривать со всех сторон, — Письмо подписано сегодня, деньги спёрли тоже сегодня, а почтового штемпеля на конверте вообще нет.
— Сильно они на тебя обиделись, если даже не пожалели курьера послать, — Сулев поцокал языком, — Это такой встречный ход. Чтобы ты понял, с кем связался. А когда твоё требование было отправлено в таможню?
— Позавчера.
— Любопытно. А вчера уже был допрос, и тебя сразу штрафанули на десятку. Когда о допросе сообщили?
— Вчера. Прямо перед началом.
— Странно. Обычно предупреждают заранее. Уж точно за несколько дней. Это тюрьма, а не СИЗО. И, наконец, сегодня твоя славная компания вдруг осталась на нулях. Тут даже самый... — Сулев помахал в воздухе рукой, — Ну ты меня понял, на кого тонкий намёк рассчитан... должен понять... и исправиться.
— Политес. Меня больше удивляет позиция моего банка. Отдать деньги своего клиента - вот так запросто, по писульке какой-то мелкой сошки из захолустной таможни? Куда катится мир?
— А что за банк?
— Не поверишь, самый что ни на есть крупнейший скандинавский. Nordea Bank. Знаешь, а ведь ему чуть не дали вначале название Unitas Bank. Правильно говорили в детстве: «Первое слово дороже второго». Воистину, сам слил бабки в чухонский унитаз.
Воистину любовь к благосостоянию зла, а всякие козлы этим пользуются.
Спалось плохо. С самого дорассветного утра ко мне привязался мотив заунывной тухмановской песни «Как прекрасен этот мир». Я попытался вспомнить слова, но дальше припева, с последующим подвыванием, шло туго. Но это придало заряд такой бодрости, что в забеге на унитаз я финишировал первым, и надолго захватил чемпионский пьедестал. Главное, надо научиться правильно и слаженно заставить организм выполнять поставленную кишечнику задачу. Тогда перед таким напором даже таможня не устоит.
Жить стало лучше, жить стало веселее.
Я вернулся в камеру и решительно разорвал текст своего заумного выступления. Теперь буду действовать спонтанно, только по быстро меняющейся обстановке. Молча и с гордо поникшей головой. Дабы ввести супостатов в заблуждение. И готовить отпор. Сейчас, главное, учитывать, записывать и использовать все их мерзопакости в ответном ударе. А то у нас не как в шахматах – встречи заканчиваются обоюдным матом.
Заглянул Сулев.
— Чем занят?
— Раздумываю.
— Ты это, не особо расстраивайся. Может адвокат тебя действительно вытянет. А если даже и получишь, — тут он задумался и пошевелил губами, — Ну, не больше четырёх лет... при таких-то объёмах. То уже через полтора года будешь на свободе. Или даже раньше.
— Утешил, шаман языкастый. Знаешь, мне уже совсем чуть-чуть осталось, чтобы понять, из-за чего Россия и Эстония друг на друга взъелась.
— Так это политики, а трудовой народ...
— Кто? — я даже поперхнулся, — Это мы трудовой народ? Тюремный пролетариат, ёрш его в медь, в цепях империализма. Специально для тебя дословно цитирую великие слова товарища Вильяма Фрея, который также известен как Якоб Рихтер, Владимир Ильин, он же Владимир Ульянов-Ленин: «Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно».
— Сильно выдал, реальная уважуха. Небось долго зубрил. Подожди, так он сам был интеллигент из дворян.
— Был, да сплыл. Перековался. Теперь вот в Мавзолее парится. Без права на условно-досрочное. Наш вот такой нетипичный пролетарский вождь. Остался один, без права на захоронение.
Сулев слегка подумал, но от спора уклонился. Жаль, я такую наживку закинул, да вот не подсёк. Когда ещё будет настроение почесать язык бездумным словоблудием о ленинской национальной политике? Думал, что хоть тут эстонца коварными фактами срежу. Или цинично обсудить более ранний, но оттого более прикольный, Ништадский договор . Я вздохнул и решил от скуки спуститься поближе к земле и поговорить о постороннем. Начал издалека:
— Сулев, а поведай лучше мне свои печали.
— Что сделать?
— Расскажи, как ты дошёл до жизни такой? И как тебя занесло в эту дыру из тёплых гишпанских краёв? Давай, разложи по полочкам. Ты ведь эстонский drug dealer с испанским паспортом в финской тюрьме, да ещё и с советским погонялом "Бешеный француз". Если не приврал. И при этом ты выглядишь как вылитый польский дворянин Феликс, мать его, Дзержинский.
Сулев покосился на открытую дверь камеры, потом посмотрел на часы.
— Ну, если коротко, то меня сгубило хорошее знание иностранных языков и самые последние годы развитого социализма.
— Да уж, совсем свеженький баян. Ты серьёзно?
— Абсолютно. В школе я выучил русский, английский и немецкий. Плюс эстонский и финский. У меня отец был моряком дальнего плавания, а мать одной из самых знаменитых детских врачей в республике.
— Слушай, я сейчас умру. Ты такую песню не слышал?
Сын поварихи и лекальщика
Я в детстве был примерным мальчиком.
Послушным сыном и отличником
Гордилась дружная семья.
Но мне, непьющему тогда ещё,
Попались пьющие товарищи...
— Что-то знакомое, — Сулев смешно наморщил нос, — Слышал раньше такое нытьё, но слов не помню. Я хоть и эстонец, но с пением у меня неважно. У тебя, кстати, тоже. От слова совсем. А кто такой лекальщик?
Я хрюкнул, но сдержался. Постарался сделать серьёзное лицо.
— Лекальщик - лекарь на тральщике. Почти главный моряк дальнего плавания, — тут я не выдержал и откровенно заржал, — Замкомпоморде. Заместитель командующего по морским делам. Только медицинским. Ладно, извини. Продолжай. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и минете.
— Бред какой-то. Тебе что, не интересно?
— Интересно. Но народ в своей массе прав, дурные гены не пропьёшь. Просто только я так могу здесь глушить свой стресс. Не обращай внимания. Даже если зарыдаю или забьюсь в падучей. Что с простого русского взять? Хотя, и тут нет... я сейчас даже на анализы из себя ничего приличного не выдавлю.
— Тогда помолчи, за бывалого сойдёшь. Первый раз меня загребли по малолетке за 120 финских марок. И дали четыре года.
— Это что, страшные валютные операции с капиталом в 30 баксов?
— Смешно? — Сулев слегка замялся, — Хиханьки-хаханьки? А я срок мотал, где белые медведи дохнут. Проходил по 154 статье, да. Спекуляция. Но, когда меня взяли, то нашли только эти несчастные марки. Дали 3 года. Там очередной месячник какой-то борьбы за что-то шёл.
— Так три или четыре? У тебя вечно цифирь не бьётся. И почему так много?
— В итоге дали три. Тут вообще много непонятного. Я эту статью наизусть выучил. Скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы. Она наказывалась лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией или без, а вот спекуляция в крупных размерах уже до семи лет с конфискацией имущества. А у меня, и ещё у одного эстонского парня, ничего не забрали, только эти чухонские марки конфисковали и загнали на этап в Сибирь.
— Звучит бредово. Сейчас все лохи на этом кормятся.
— Не то слово. Меня несколько лет назад в Штатах задержали по подозрению. Я им об этом сроке честно рассказал, так они мне вообще не поверили. Даже сделали запрос в Россию. А когда пришёл ответ, то сразу отпустили и извинились. Представляешь, они мне даже предложили помочь с получением политического убежища в США! Так растрогались.
— Ну и подал бы. — Я тут же провокационно добавил, — Не впервой же родину менять.
— А зачем? — Сулев пропустил мой подкол мимо ушей. — У меня к тому времени свой бизнес в Испании хорошую прибыль давал.
— Подожди, а как тебе Сибирь?
— Чуть не сдох. Нас, тех кто постоянно дисциплину хулиганит, засовывали в зарытый в землю металлический контейнер. В склизкий, ржавый и дырявый такой. Бр-р-р. Ни сесть, ни лечь, ни прислониться, а чем ближе ночь, тем меньше дружбы. Хе-хе. Только двигаться, чтобы не околеть. Мало кто сутки выдерживал. А один раз – не водолаз. Там никакого здоровья не хватит весь срок отмотать.
— И так все три года?
— Нет. Сибирь быстро мозги на правильное место ставит. И я нашёл способ как смыться назад в Эстонию. Написал заяву, что являюсь свидетелем уж-ж-жасно кровавого убийства на отдалённом хуторе. Ну, типа, невинно так собирал ягодки-грибочки, а тут глядь - страсть, какая жуть творится! Только с перепугу точного места не запомнил. Целую ночь проплутал. Но готов оказать всяческую помощь народному следствию.
— И проскочило?
— Не то слово. Социализм же был. Буквально через месяц вернули в Таллинн и стали прессовать. Тогда я их чуть ли не по всем хуторам в округе протаскал, — Сулев стал имитировать знаменитый эстонский акцент, — Вро-о-оде, похоже, но нэ со-о-овсем то. Может, с другой стороны, по-о-осмо-о-отрим? Или лучше до-о-ождёмся лета, а то сугробы очень глубо-о-окие, — но не удержался, хихикнул и продолжил уже нормальным голосом, — Они, конечно, быстро разобрались, но оставили на родине срок добить. А когда вышел из Батарейной, то ваша долбанная перестройка-перестрелка уже была в полном разгаре.
— И что потом?
— Скупал алкоголь в Москве и перепродавал в Таллинне. Это тогда действительно было выгодно. Этакий круговорот бухла в валюту. А чтобы порожняк не гонять, в вашу столицу мы всякое почти импортное барахло тащили. Потом на эти смешные деньги открыл свой бар. Затем ресторан. Но это больше для того, чтобы в любое время можно было самому спокойно расслабиться. Так, для души. На этом много денег не заработаешь. Но братва ценила.
— Но ты это бросил?
— Ага. Как раз стала резко расти в цене наркота. Мы, кстати, первыми стали фенамин промышленно выпускать. Купили гальванический цех и такое замутили!
— Сами делали?
— А чего там сложного? Гавно вопрос, пока сам в памяти. Амфетамин или фенамин легко получается восстановлением незамещенного нитропропена всего за один замес, а метамфетамин получается восстановительным метиламинированием фенилацетона. Ну, как ты понимаешь, это то, что, в свою очередь, получается из незамещенного нитропропена. Но на это уже потребуется два замеса.
— Слушай, Сулев, а ты что, ещё и химик? — у меня даже слегка отвисла челюсть, пока обвисали уши на заковыристые слова.
— Нет, я тогда только крупный сбыт организовывал. Ну, и закупки там всяких реактивов. Всё это у вас в России можно было легко и быстро купить. Бензальдегид, нитроэтан, ацетат аммония. Да много чего разного. И совсем недорого. При этом никаких подозрений в самой Эстонии. Только вот с линией по производству таблеток пришлось повозиться. До сих пор вспоминаю ту сволочную сушилку-гранулятор и таблет-пресс. Роторная уродина. Чуть ноги из-за неё не лишился. Ну об этом как-нибудь потом.
— И чем закончилось?
— Лет десять назад я отжал свою долю и уехал в Испанию. Люблю смотреть на тёплое море и снимать полураздетых женщин. Наглядное качество, особенно свежее незамужнее и стервозное. Несколько лет вот так просто отдыхал. Чуть не надорвался. Даже забыл, какой стороной трусы надевать.
— Постой, а как ты здесь оказался?
— Подожди. Всему своё время. Потом вдруг неожиданно кончились деньги. Я даже сам не понял как. Вчера вроде были, а сегодня их нет. Зато неоплаченных счетов как у дурака фантиков.
— Знакомые симптомы. — Я непроизвольно ухмыльнулся, — Помню-помню: «Пацан к успеху пёр, но с фартом обломился!»
Сулев, поморщившись, проигнорировал слабоватую подначку.
— Пришлось вспомнить о родном амфетамине. И опять всё круто пошло. В Испании от такого качественного товара народ просто отвык. На одной из тусовок я пересёкся с ребятами из французского Иностранного легиона. Они оценили наши таблетки и сразу предложили прямой обмен на чистый кокс. Причём, по весу. Вот тогда я стал постоянно носить такую... ну, золотую трубочку на цепочке. В неё даже дуть можно, если полиция заинтересуется.
— Свисток?
— Нет. Дорожки убирать.
— Извини, что? Ты это, на жизненном пути что, посвистывая вышивал крестиком и руководил дворниками?
— С тобой всё ясно. Ты на тусовках чем занимаешься?
— Я вообще-то их редко посещаю. Треплюсь с кучей ненужных людей, иногда, если уж совсем голодный, даже могу употребить разную гадость, что подсовывают как деликатесы и запить безымянным пойлом под громкими именами. Ну, и другие разные мерзости, если требуется. Протокольная халява – прямой путь к изжоге. Но при смокинге. С последующей химчисткой.
— Тут ты не прав. И места выбирал неправильные. Реальная тусовка всегда начинается с хорошей дорожки кокса. У кого с одной, а у кого и с божественной троицы. Sniff. Это ясно?
— Это ты о нюхлерах что ли? Я даже сортиры, если в кабинках есть ненужные отполированные полочки, всегда стороной обхожу. Только не хватало бытовой триппер подцепить. Или ещё чего позаковыристее.
— Твоё дело. Хотя это плебейские предрассудки.
— Слышь, аристократ, тебе жизненные примеры привести?
— Нет, сам лечился. Так вот. Сразу отсекаются лохи, которые скручивают стодолларовую банкноту и гордо тянут разбодяженный мел. А действительно приличные люди всегда имеют с собой свою персональную золотую или платиновую трубочку. И никогда свой нос не забивают чужой дрянью. Могут недорого угощать некоторых, чтобы почувствовали разницу. На моей трубочке даже специальный плоский бриллиант был вставлен, как белая точка. Спецзаказ под Dunhill.
— Постой, это как та точка из слоновой кости на их курительных трубках? The white spot?
— Точно. У меня даже портрет Сталина в кабинете висел, где он с такой трубкой.
— Не понял? Я что-то не слышал, что он на коксе сидел.
— Нет. С курительной трубкой Dunhill. Там такая же точка. Я эту его фотографию для darts использовал, когда гости заваливали. Она как раз висела рядом с моей коллекцией трубок. А вот у моей нюхательной трубочки специальная форма была. Двухцветная платиновая копия Art Deco period White Spot cigarette holder by Alfred Dunhill . Усёк? Сделали точно под размер моей ноздри. А вместе с портретом всё это производило просто убойное впечатление на клиентов. Крутой русский мафиози, блин. Но это долго объяснять. Так было проще. Ты слышал, наверное, такую нашу рекламку для узких кругов: «A snorter with a heavy end for that feeling of quality, you know what I mean» ? Если не слышал, то лучше не отвлекай от рассказа.
— Извини, но любопытно же.
— Вот-вот. У любопытной Варвары вначале непроходящий насморк, а потом чертовски стойкая зависимость.
— Всё, молчу.
— Так вот. Дело ширилось и процветало. Я подтянул девочек. Потом и мальчиков. Почти все из бывшего Союза. Основная моя фишка - вечеринки для богатых англичан и стареющих голливудских звездунов и их прихлебателей. Эти там как мухи всю Малагу облепили.
— А зачем тебе старые пердуны?
— Ты не понимаешь. Это очень богатые клиенты. Для них evening party это обычно скучная обязаловка после важных встреч или переговоров. Да и вообще серость будней. А я им дарил праздник, — тут он весьма точно скопировал Лёлика из «Бриллиантовой руки», — Достаточно одной таблэтки!
— Ты хочешь сказать, что они на свои мероприятия вот так просто заказывали наркоту?
— Нет, они заказывали уединённое место с комнатами для отдыха и очень дорогие экзотические деликатесы. Думаешь, зря я там маленький VIP ресторанчик держал? Совсем небольшие добавки амфетамина или кокса просто творили невероятные чудеса с любым десертом. Клиенты приползали еле волоча ноги, а уже через час носились как угорелые и начинали упорно тискать одинокие деревья в саду. Даже кактусы. Или ещё что похуже. Вот тут как бы случайно появлялись мои девочки с мальчиками. Бантики-чулочки при школьной лабуде и строгая военная форма с разрезом на заднице. Они гордо маршировали по плакатом «Русские идут!» Как из того старого фильма. Не поверишь, но после даже такого короткого представления все эти мумии умудрялись попользовать этих новоявленных демонстрантов по нескольку раз. Даже не особо торгуясь. Господи, как я трепетно ценю в таких людях аморальные качества!
— А у тебя трупов, случайно, не было? Ну типа, когда белочка за вечер превращается в песец? Или какая там зверюга им померещится от наркоты?
— Лично мне претензий никто и никогда не предъявлял. Пару раз родственники чеки присылали. Из благодарности, наверное. Ты не поверишь, но мне однажды тот самый шведский белобрысый Гульфик, который вечно шизанутых русских громил в боевиках играл, умудрился чек выписать типа за дополнительный десерт. Правда, на следующий день его сволочной импресарио его у меня назад выкупил. А Гульфик - это шкаф такой, семь на восемь, гоблин недоделанный. Я так хотел этот чек в рамочку повесить. Но тот импресарио – тоже гоблин, собака, был так страшно убедителен.
— Не понимаю, а чего ты тогда в Финляндию потащился?
— Вот когда денег уже девать некуда, то начинаешь думать, что делать с этим валом нала. Вот и я решил в родной Эстонии сделать nest... family estate.
— Родовое гнездо.
— В точку. Купил старинный дом с огромным садом и собственным пляжем, — он мечтательно закатил глаза, — Жена до сих пор там разных птиц разводит.
— Кур?
— Сам ты кур. Нет, она из разных стран выписала фазанов, цесарок. Я даже всех названий не знаю.
— Ты до такой степени яичницу любишь?
— Терпеть не могу.
— Значит, решил отдохнуть от дичи и перекусить рыбки в Финляндии?
— Нет. Оформление документов у меня заняло несколько месяцев. Бюрократия у нас ещё та. Да, пока не забыл. Могу тебя порадовать историей про моего соседа. Русского. — тут Сулев слегка задумался, поморщился и продолжил, — Может и не русского, а русскоговорящего. Хрен вас разберёт. Имена у всех вроде греческие, а морды совершенно разные.
— Давай, не томи, физиономист. — мне разнообразие не помешает.
— Совсем рядом один новый... да пусть будет русский. Он чуть раньше такой же участок, как у меня, себе прикупил. Дом, халупу довоенную, сразу снёс и моментально построил себе новый. Ну, как у ваших принято. Охренительную коробку под спутниковую антенну, но с колоннами. А на пляже отгрохал здоровенную сауну. Явно из столетней лиственницы. Из неё мостки провёл прямо в залив. Дно он там драгой углубил и завёз чистый песок. Смотрелось, конечно, потрясающе. Или устрашающе. Тут кому как. Так вот, как он только сауну закончил, так сразу набежали все местные инспектора и стали требовать эту сауну срочно убрать. Я сейчас не помню точно закона, но в этом месте сауну можно строить не то за 30, не то за 50 метров от берега. Но, не в том суть.
Сулев почесал нос и усмехнулся, явно выдерживая театральную паузу:
— Дали ему неделю, чтобы он эту сауну перетащил на положенное расстояние. Или её снесут. Тут уж совсем без мазы. Он поорал, побегал и исчез. Через пять дней явился с краном и таким плоским армейским тягачом. На них, наверное, ракеты до сих пор по Красной площади возят или там по Крещатику. Я таких раньше вообще никогда в Эстонии не видел. Название совершенно странное БАЗ. Запомни на будущее. Но колёс у этого монстра что-то уж очень много. Так вот. Там нанятая бульбаш-бригада помудрила-прикинула и краном эту сауну поставили на тягач. Укрепили её, значит, с помощью вашей славянской матери и отвезли ему в сад. Потом уже появились наши чистенькие сертифицированные плотники и мостки аккуратно переделали. По всем правилам и нормам. Ты представляешь, какой он оказался упорный?
— Не представляю. — Меня история, если честно, никак не вдохновила и не развеселила. Обычное прибалтийское «канцелярское» государство с правилами, прописанными и твёрдо продвигаемыми скучными скандинавами. И законопослушные демократизируемые аборигены. Но добавил, как показалось правильным, чтобы уважить рассказчика, — Мужик он и есть мужик. Терпила. Выполнил правилово и затих.
— Затих? — Сулев вдруг демонически хохотнул и хлопнул ладонью по столу, — Ага, жди такого от ваших. С тех пор, как только к нему заявлялись гости, уж поверь, даже слишком чем часто, он заводил этот свой ужасный тягач и задом подвозил сауну к мосткам. И начинались шаманские пляски с бубнами и фейерверками. А как они утомлялись визжать, песни задушевные выть и водку под сало трескать, а его халдеи начинали тела по гостевым домикам разносить, то только тогда, причём он всегда лично и этак торжественно отвозил сауну взад. Соседи с ума сходили от рёва и дыма, но поделать так ничего и не смогли.
Тут уже вдогонку хмыкнул и я, как только представил себе за рулём многоколёсного монстра свежевымытого волосатого пузанчика с обширной лысиной, который, облапав очередную покорную молодуху и потрясая пудовой голдой, кулаком лупит по клаксону и злорадно орёт, наполняя кабину ядреным перегаром: «K;ndiv munn вам, а не Шарапова, граждане соседи»! Латентный инсургент, однако. Не весь повывелся. Остались заповедные места.
— Ладно, давай дальше, — изобразив дежурное одобрение, попросил я, — Может, сегодня и до Финляндии доберёмся.
— А уже почти добрались. Пока я в Эстонии бумаги оформлял и смотрел за строителями, в Испании неожиданно начались полицейские облавы. Массу знакомых посадили. Как русский криминал. Представляешь, насколько эти испанцы тупые? И на меня, уроды, наехали и даже вроде что-то накопали, хоть я и порядочный эстонец с ганзейских времён. Не знаю, как и что, но ресторанчик мой и дом моментально конфисковали, жлобы. Интерпол разослал запрос на мой арест. Пришлось попутешествовать. В некоторых странах задерживали, но выпускали. Я пару лет прожил в Латинской Америке. И ты не поверишь, но у меня вдруг опять закончились деньги!
— Не опять, а снова. Слушай, да тебе просто надо карманы зашивать, купюрный сеятель-веятель.
— Кто?
— Знаешь, это такой крестьянин, который раньше ходил и разбрасывал зёрна в землю. Засеивал поле. А потом зерна от мякины отделял. Вроде бы. До появления первых тракторов.
— Похоже мы одного поля сорняки. Агрономы-теоретики. Так вот. Тогда я и решил вернуться и собрать кое-какие старые долги.
— В Финляндии?
— Сначала по всей Европе поколесил. Меня даже зацепили в Германии, но им было лень в долгую бодягу ввязываться, и они меня тихо отпустили. Да и сработали старые завязки. И вот тут меня обстоятельства закинули в Финляндию. Здесь курчаво жил сынок одного очень богатого папаши. Он в своё время набрал у меня под честное финское слово почти кило кокса, но всех денег так и не вернул. Тихо смылся из Испании, а тут и меня в путешествиях закрутило. И надо было так сложиться, что один мой хороший знакомый свадьбу затеял и очень настойчиво попросил меня приехать. Заодно и наши старые дела перетереть. Вот я и решил совместить рабочий отдых с тухлой разборкой. Кореш свадьбу праздновал с размахом. На второй день я позвонил своему забывчивому уроду, и договорился с ним встретиться в конце недели. Как только слегка оклемаюсь. Представляешь, а уже через три дня меня арестовали. За убийство этого придурка!
— Это как? У тебя же была куча свидетелей.
— Всё просто. Через два дня после нашего разговора его нашли мёртвым в лесу. Ничего странного. Этот сучонок половину Финляндии кинул на бабки. Его богатый папочка поднял невообразимый шум, подёгал за все рычаги и нажал на все педали. Из башки его ублюдочного сыночка вытащили пулю калибра 7.62. Проверили все его последние телефонные разговоры. По пути пробили моё имя и обнаружили интерполовский запрос на арест. А, когда меня уже загребли, один полный кретин, который там ширялся до последнего, с перепугу подписался, что видел у меня несколько лет назад Parabellum. И даже, типа, стрелял из него. Заложил меня, чтобы самому отмазаться. Ты представляешь себе Parabellum?
— Не совсем. Знаю, откуда пошло название. «Хочешь мира - готовься к войне» . Живьём никогда не видел. В руках не держал. Зато хорошо зазубрил чью-то мантру: «Я верую в животворящую силу пороховых газов в канале ствола и божественную нарезку, гироскопический момент и баллистическую таблицу как святое писание»! Перед школьными козами было круто этакое умное загнуть.
— Да? Видать большие у тебя теоретические знания, прохвессор. И очень бесполезные.
— Лады, но знай, я не последний лох, за мной многие занимали! А если хочешь съязвить, то уж лучше называй меня диплодоком. Сейчас такое новое погоняло для квази-ученых с дипломами, но без знаний. А если поподробнее о твоих заморочках?
— Так вот у него патрон 9x19, а никак не 7.62х39. Разницу замечаешь?
— Должно быть очевидно. Э-э-э... для специалиста.
Сулев вздохнул, схватил листок бумаги и стал набрасывать рисунки.
— Вот это патроны. А примерно вот так выглядел мой любимый Smith&Wesson M&P (Military & Police) 9 mm Parabellum. Теперь понятно?
— Ясен пень. Рисуешь ты, кстати, очень реалистично.
— За время следствия я столько раз рисовал, что хоть в художники записывайся.
— И что следователи? Отпустили?
— Ага. Почти три года меня перевозили по разным тюрьмам, а потом депортировали в Эстонию.
— Не понял?
— Мой следователь заявил, что патроном 7.62 совершенно спокойно можно выстрелить из 9 миллиметрового пистолета. Тогда мой адвокат заказал все, какие возможны каталоги, и даже получил письмо из Smith&Wesson. Но тут легавые упёрлись как бараны и стали талдычить: «Вы просто вводите следствие в заблуждение». Потом и прокурор стал утверждать, что пулю можно легко и быстро переставить в чужую пистолетную гильзу. Всё это якобы было проделано сознательно для того, чтобы обмануть следствие и таким образом избежать заслуженного наказания. Я тогда думал, что точно с ума сойду. Эти пули я им и сам рисовал, и картинки показывал. Вот сам посмотри. У одной пули диаметр 9.03 мм, а у другой 7.92 мм.
— Почему?
— Что почему?
— 7.92, а не 7.62?
— Калибр определяется не диаметром пули, а диаметром канала ствола по выступам нарезов. Вот он действительно составляет 7.62 мм. А эти «лишние» 0.3 мм обеспечивают вращение пули по нарезам. Цифра 39 в обозначении патрона - это длина гильзы, которая на самом деле равна 38,7 мм. Округлили для ясности таким, как ты.
— Теперь понял. Так ты их убедил?
— Нет. Сказали, что можно вставить пулю в гильзу и... э-э-э не знаю этого слова... сделать такой forge-roll.
— Завальцевать?
— Наверно. Тогда я попытался им объяснить, что весь патрон 29.7 мм, а гильза всего 19.15 мм и туда просто физически не засунуть пулю длиной 22.5 мм. Думаешь, поверили?
— Думаю, что нет. Дай угадаю. Оставляешь только немного пороха. Там есть люфт в 7.2 мм, не больше. Иначе патрон в магазин не влезет.
— Теоретик. Сразу видно. Именно так. Отними ещё 4 мм на донышко гильзы и получишь свободное пространство для пороха. Но его не хватит, чтобы даже пулю вытолкнуть, не то, что финскую тупую башку пробить. Но тут прокурор, сволочь такая, моментально стал туманно разглагольствовать о каком-то особо мощном секретном порохе, который где-то, по слухам, использовало КГБ. При этом ни разу не заикнулся об анализе пороховой гари. Затем вытащили древнего спеца, который битый час нудил о разных известных, неизвестных и даже возможных самоделках. А потом окончательно добил судью долгим описанием разницы между пироксилиновым и кордитным порохом. А в самом конце, этот гад трухлявый, заявил, что теоретически и не такое возможно, но для натурного эксперимента обязательно нужен использованный при стрельбе пистолет.
— Ну и отдал бы.
— Рад бы, да где я его возьму? Он остался в Испании, а полиция на финский запрос ответила, что во время обыска его не нашла.
— А почему было не взять такой же пистолет?
— А вдруг у меня другой ствол был? Прокурор там такие теории гонял, что я только диву давался.
— Но ведь во время убийства ты был среди народа. Это так?
— Да. Был. Но мой добрый следователь сразу подкинул прокурору совершенно убойный аргумент. Точного времени определить невозможно, но самое вероятное, что это произошло под утро, через 10-14 часов после нашего разговора. От места свадьбы до места убийства всего 30 км. Я мог спокойно незаметно исчезнуть на час и вернуться, пока все спали или были в неадеквате. Вот так легко они зарубили все показания в мою пользу.
— И тебя держали вообще без улик? Ну, типа господа, смотрите не на птичку, а на ее кличку?
— Ага. Знаешь, как меня скоблили, пытаясь найти микрочастицы пороха?
— Но не нашли?
— Нет. Тогда выдвинули версию, что я, как особо опасный преступник, мог использовать комбинезон, маску, специальную шапочку и непроницаемые перчатки, чтобы скрыть все следы пороха и не оставить на месте преступления никаких следов, подходящих для идентификации на ДНК. А потом всё это сумел быстро и бесследно уничтожить.
— Да ты просто Женя Бандитов, то есть великий JB007. Shaken not stirred . Тоже великий, но с нетрадиционной правовой ориентацией. Всё, молчу. Но хоть машина у тебя была?
— Какая машина? Я уже в первый вечер до сортира не дополз. У нас там кокса было - можно назад не вернуться. Хорошо, что хоть до прихода полиции его весь оприходовали. А анализы мочи и крови у меня только через две недели догадались взять, когда других улик не нашли.
— И ты просто так отсидел три года?
— Я? — У него в голосе прозвучала такая обида, что мне его даже стало жалко, — Да я угрохал все свои последние бабки на всевозможных специалистов. Мне нашли самого-самого известного в мире финского патологоанатома. Мы с огромным трудом пробили ему разрешение провести независимую экспертизу. Он определил точное время убийства. Как раз, когда все были в церкви. И это снималось на видео. Правда хрен там что разберёшь. Даром, что профи снимали. Словно в эпицентре землетрясения. Даже церковный пол пару раз нагло по объективу долбанул. Да, чуть не забыл, самый главный синоптик дал показания о точных изменениях температуры за эти дни, которые также подтвердили именно это время смерти. Я оплатил опрос всех возможных свидетелей в радиусе 50 км от места убийства. Нанимал частных детективов. А знаешь, чем закончилось?
— Ты говорил. Тебя депортировали в Эстонию.
— Нет, на суде.
— Судя по всему, весьма плохо.
— Точно. Всех моих экспертов-свидетелей просто признали не заслуживающими полного доверия. И их показания даже не были внесены в протокол решения суда! Просто дали перечень фамилий. А всё потому, что им, видишь ли, заплатило частное лицо, выполняющее подозрительные распоряжения арестованного. Могло, понимаешь, сказаться на независимости их суждений и выводов.
— Слушай, а почему тебя депортировали в Эстонию, а не в Испанию?
— Это вообще отдельная история. Пока я сидел в Финляндии, в Испании закончился суд и прошли сроки всех апелляций. Меня заочно лишили гражданства, всей недвижимости и закрыли счета в местных банках. Ко мне в тюрьму приезжали испанские юристы. Они были готовы начать встречный процесс, но мы не сошлись в деньгах. Я им только и мог тогда предложить 30% от всех будущих возвратов, но они требовали всё сразу и наличными вперёд, хорьки... короче, испанский рай захлопнулся.
— А почему Эстония?
— А у меня остался эстонский паспорт. Это же не проблема. Вот финны в отношении меня и решили, что за недоказанностью улик просто прекратить производство по дальнейшему расследованию к этому делу. И спихнули меня на родину. Там я ещё год отсидел, пока шло повторное разбирательство. Тут и Интерпол отозвал запрос на мой арест.
— А зачем опять сюда потащился?
— Деньги, точнее их отсутствие. За четыре года многое изменилось. Мне была нужна реальная помощь на первых порах. В самой Эстонии хороших знакомых не осталось. Я ведь почти 15 лет постоянно жил в других странах. А тут накопилась просто гора долгов. И никаких перспектив. Все, кого близко знал, либо разъехались по миру, либо стали большими чиновниками. Думаешь, наши министры захотят со мной встречаться, даже если мы дружили в детстве? Эстония не Россия. Это очень маленькая страна. Все слухи распространяются за один день, а я к тому времени уже мощно, да всем лицом обосрался аж на пол Европы.
— А продать свою фазенду не пробовал?
— Она и так дважды заложена. А рынок недвижимости у нас постоянно падает. Из-за вас, русских, кстати. Перестали лошарить дурными бабками. Я просто не получу уже вбитых в хозяйство денег. Боюсь, что даже должен останусь. Вот в это время один из моих кредиторов попросил забрать его заначку из Финляндии. В ответку полное прощение долга и кое-какая денежная работа. Он говорил, что это остаток бабок, которые он должен передать своему партнёру. Обязан был сделать лично, но Финляндия для него стала слишком горячей. И что мне оставалось? Получил машину с водителем. Сели на паром. Спокойно доехали до места, где он тайник соорудил. Только достал сумку, как налетел местный спецназ. Открыли сумку, а там свыше десяти кило амфетамина, расфасованного по бутылкам. Представляешь моё состояние?
— На подставу похоже, если не темнишь. А что теперь?
— Идёт расследование. Арестовали уже человек пятнадцать. Затянется года на два, тут к бабке не ходи. Одно радует, что водителя через два месяца отпустили. Он был вообще не при делах. Решил подзаработать на извозе. Впрочем, как и я.
— А что лично тебе грозит?
— Прокурор требует от 9 до 12 лет.
— Круто.
— Не то слово. И это теперь будет без всякого УДО. Сейчас из меня, как и тебя, делают руководителя преступной группы, особо напирая на моё криминальное прошлое. Их даже не волнует, что я вообще ни с кем из арестованных никаких дел не имел. С некоторыми раньше только пересекался в тюрьмах. Ты и сам увидел, что следствия тут вообще странно ведутся. Вот потому и хотелось, чтобы кто-то об этом написал. В тюрьме самое тяжёлое сидеть за чужие дела. Одно это может человека сломать. Так нельзя. Ни по закону, ни по понятиям.
— Ты меня так в тоску загонишь.
— Посмотри на себя. Ты здесь как белая ворона. Не той масти, как остальные. Но и из тебя ненависть уже начинает выплёскиваться. Подумай, что будет после суда? Хорошо, если оправдают или дадут условно. А если нет?
— Будет день, будет пища.
— Ох, интеллигент он и есть интеллигент.
— Не надо так грязно обзываться. Я сам себе деньги зарабатываю.
— Как скажешь. Я думал, что это комплимент.
— Очень сомнительный. Принимаю intelligent только в смысле сообразительный. Не более того.
— Ну, извини. А хочешь, секрет открою?
— Только... если не опасный.
— Я ненавижу гимн Советского Союза, а теперь России.
— Национальная гордость взыграла?
— Нет. В той советской тюрьме каждое утро его нам в шесть утра врубали на полную мощность. Стены дрожали. С тех пор слышать его не могу. Сразу хочется что-нибудь сломать.
— Ну, это я понимаю. Мне в студенческие годы однажды пришлось с подобным разбираться. К нам на подготовительный факультет неожиданно прибыла группа студентов из Вьетнама. Причём летом, на месяц раньше запланированного срока. А куда их девать? Расселили на пустующий этаж. В студенческом комитете тогда заправлял один восточный немец. Домой он не поехал. Пилил себе спокойно пару подруг и понемногу фарцевал. На весёлую жизнь с избытком хватало. Так вот, он, видно с очень большого бодуна, выстроил всю свалившуюся на его голову группу и дал строгие указания. По городу ходить только единой группой... а их двадцать человек! Дальше - больше. Отбой строго в 21:45... сразу после окончания просмотра программы «Время» и краткого конспекта текущих событий. Подъём в 5:30. Полчаса на оправку и приведение себя в парадный вид. А в 6:00 построение в коридоре и хоровое исполнение Гимна СССР на русском языке... без шпаргалок. Кто будет замечен в уклонении или нарушении распорядка дня, тот сразу будет немедленно отправлен домой. Точка. Такая твёрдая немецкая точка. Вьетнамские ребята были все как один дисциплинированные. Хотя, может ими боевой комиссар командовал? Кто сейчас разберёт. Но возвращаться на родину им точно не хотелось. И со следующего дня они дружно замяукали Гимн. И каждый старался не отстать от соседа. А потом стали возвращаться другие студенты. Представляешь, какую радость им доставлял этот живой будильник под дверью? Все кровожадные попытки набить им морду пресекались подавляющим численным азиатским превосходством. Мне потом их лидер говорил, что они посчитали эти наскоки зловещими происками империалистов, которые пытаются сорвать великие планы Хо Ши Мина. Но, думаю, с тех пор не только они наш гимн недолюбливают. Как, впрочем, и некоторые здесь присутствующие. Всегда найдётся повод.
Сулев вздохнул, немного помялся и задумчиво произнес:
— Может действительно стоит ещё раз послушать? Клин клином... — он встал с хрустом потянулся, — Да, и напоследок. Знаешь, попробуй сам свою историю хоть как коряво, но написать. Действительно забавно. При каждом приличном издательстве всегда есть свой ghostwriter . Если они заинтересуются, то они сами твой текст доведут до ума. Если нет, то хоть перед потомством оправдаешься. Если получится.
— Мне уж точно никто не поверит, если начну тебя пересказывать, — я вздохнул, — Совершенно не знаю специфики торговли дурью, а потому просто запутаюсь и заврусь в деталях. Из меня максимум, что может получиться, так это унылый тюремный визограф.
— Кто?
— Что вижу, то пишу. Сам придумал. Если по-русски с латыни, то просто тюремный вижопис. А если ещё и думающий, то вообще получается вижописдум.
— Эк ты себя.
— Я такой. Могу ещё в пропиЗэКи перейти.
— Ну, это ты слишком, — при этом Сулев начал гнусно потирать ладони.
— Не на то нацелился, похотливый ты наш. Есть профессиональные писатели про заек, а есть про зэков. Усёк разницу? Да, тут самое противное не это, а то, что наши разные базарные «г-г-гузские нагодовольцы» костьми лягут, но такого никогда не пропустят. На их демократическом солнце не может быть грязных пятен. Тем более в Финляндии.
— А демократы тут с какого боку?
— К слову пришлось. У меня теперь каждое упоминание демократии заканчивается мысленным требованием финского Карфагена . Слишком уж меня местные таможня и их следаки своими демократическими жупелами на допросах достали. Как раньше коммунистическими воззваниями.
— Лады, — он махнул рукой, — Может ты и прав. Но кокс обязательно попробуй. Он мозги лучше водки прочищает.
— Здоровье дороже, да и похмелье привычнее.
— Но тебе явно не помешает. Особенно к тому Карфагену, который тебе судья выпишет. — последнее он произнёс, уже выходя из камеры.
Четверг принёс просто невероятное обилие событий и новостей. С утра меня отправили в местную канцелярию, где я расписался за повестку в суд, который, наконец, назначили на понедельник, 19 января 2009 года в 10:00. А уже завтра отъезд. Хоть что-то прояснилось. Повеселил указанный в повестке штраф за неявку.
Не успел я вернуться, как получил от вертухая сразу четыре очень бодрых письма из дома. И в каждом выражалась полная уверенность в моём скорейшем возвращении. Я порадовался за старшего сына, который попал в десантники и уже начал привыкать к военному распорядку. Надеюсь, ему пригодятся те семь лет обучения тхэквондо или Tae Kwon Do. Солидный дядька у них преподавал. Отставного корейский майор из отряда специального назначения. Хотя не совсем представляю, как в финской армии можно идти по «пути ноги и кулака». Но это должно придать ему уверенности. Особенно на первых порах казарменного общения.
Заскочил вертухай с пачкой листочков и сунул мне подтверждение на поступление денег на мой тюремный счёт с приклеенным на нём игривым розовым листочком Post-it® с рукописным извещением, что 20 евро будут удержаны за аренду телевизора.
— Это я зря так поспешил, — эта глубокомысленная фраза получилась явно к месту, — Тут манатки пора собирать, а не деньги на тюремный фонд просаживать. Теперь не видать мне их, как и местной ларёчницы.
Я бросил взгляд на свой самодельный календарь. 19 января будет уже 76 дней, как государство бесполезно расходует на меня свои скудные средства.
— ОБХСС на вас нет, хапуги, — сообщил я интеркому, — Пора открыть свою контору в камере, раз номер намекает . Но на более прогрессивном уровне .
Неожиданно для самого себя я настолько уверился в позитивном исходе дела, что принялся разбирать свои вещи. Похвалил себя, что перешёл на тюремное барахлишко, и теперь не придётся изыскивать пути для внеплановой стирки. Удачно получилось. Перед судом переоденусь в своё, а потное тюремное чужим вертухаям оставлю. Надеюсь, они между собой не передерутся.
Некоторое затруднение вызвали навязанные «предметы первой тюремной необходимости». Я разложил их на столе и стал задумчиво разглядывать. В этот момент зашёл Сулев. Он встал рядом и молча уставился на стол.
— Не знаю, куда это добро девать? — нарушил я молчание.
— Шампунь сразу выбрось на помойку, — Сулев был категоричен, — От него только и пользы, что станешь блестеть как бильярдный шар... ха, хотя может тебя заинтересует экономия времени. Зубную пасту можешь использовать как клей. А вот зубную щётку обязательно сохрани. Ценная вещица. Только пока из упаковки не вытаскивай.
— Как музейный экспонат? Или в каждую сто миллиардную щётку незаметно вмурован пудовый слиток золота как призовой бонус? Я что-то упустил?
— Серый ты какой-то и совершенно неправильно образованный, — Сулев нежно провёл пальцем по упаковке, — Берёшь зажигалку, вот тут и тут размягчаешь и делаешь острые края. Заостряешь кончик. Потом любым чистящим средством снимаешь все воспоминания о себе и обматываешь здесь плёнкой, — он показал на щетинки, — Плёнка не пропускает пот и отрубает тест на ДНК. После использования спокойно бросаешь щётку на пол, а плёнку суёшь в карман, или легко проглатываешь.
— Любопытно. Мне это зачем?
— Никто не знает, как жизнь повернётся. Вдруг надо будет зубы показать. Или немного денег срубить.
— Зубы я и так могу показать... хоть на вытянутой руке. А как денег заработать? Поставить производство заточек на поток?
— А их много и не надо. Только когда по телеграфу нужная заява поступит.
— По телеграфу?
— Ты действительно совсем серый. Хоть раз включал канал MTV3? Там на телетексте есть бегущая лента частных сообщений. Из них получают все последние новости и свежие заказы. Ах да, ты же без чухнояза. Сейчас, например, ищут одного конченого отморозка. Дают сто штук за подтверждённого жмура с предварительной кастрацией.
— Не слабо. Чего он такого сотворил?
— Изнасиловал и убил совсем маленькую девочку. Родственники скинулись. Есть команда на поиск.
— Подожди, а как вообще эти деньги можно получить?
— Наличными. Любыми наличными. Если захочешь, то рублями, а можешь и алмазами потребовать. Как заказ тобой выполнен, то просто укажи что, когда, где и кому передать.
— А кому указать?
— Кому надо. Лучше не задавай таких вопросов.
— А если родственники обманут?
— Тогда их ждут аналогичные неприятности. Если не хуже. Но, обычно, деньги сразу передаются уважаемым людям, которые приводят весь этот механизм в действие.
— Понял, посреднику. Так вот, значит, почему здесь вышку отменили. Перешли на рыночные отношения. А я раньше, грешным делом, никак не мог понять, как это гуманизьм смог одномоментно вспучить головы всем местным депутатам.
— Не знаю. Но деньги крутятся солидные. Можно любую причуду оплатить. Но это обоюдно. Даже ты можешь на волю заказ бросить. Так что щётку не выбрасывай. Лучше ещё пару прикупи. На всякий случай. Правильные люди поймут. Учти, все щётки совершенно одинаковые. И выпускаются только одного цвета. Продаются во всех без исключения тюрьмах. А по одной уж точно каждому обязательно навязывают. Догадался почему?
— Стрёмно, но поверю на слово.
После обеда появился вертухай и сообщил, что я должен со всеми вещами спуститься в подвал. Потом совершенно неожиданно пожелал приятной поездки, но, видно устыдившись своей слабости, потопал в свою будку. Отрапортовал по рации, и сразу с головой утонул в газете.
Я на растопыренных руках еле собрал свои раздутые пакеты и стал протискиваться вниз по лестнице. Лишь бы никто навстречу не попался, да ручки у пакетов не оборвались. Иначе застряну как обоюдовыпуклая пробка. И совершенно непонятно в какую сторону меня станут выпихивать.
Обыск прошёл быстро. Вертухай дал лёгкий втык, что у меня только две бирки на пять пакетов. На мой скромный отпор, что дали, то и леплю, он посетовал на сплошную лень, переходящую в хронический тупизм у некоторых, отдельно взятых заключённых.
Долго ворчал что-то невнятное, но выдал недостающие три. Осуждающе понаблюдал за тем, как я их заполняю, но больше не выступал. Вызвал подвального вертухая и потерял ко мне всякий интерес. Зато явившийся вертухай пребывал в весёлом настроении и был совершенно не прочь потрепаться.
— Русский?
— Да.
— Это хорошо.
— Что-то пока не вижу ничего хорошего.
— Почему? Не так часто русские сидят в тюрьме, построенной русским царём. Должно быть приятно.
— Патриотично до ejaculation (семяизвержения) может быть только для некоторых masochists (мазохистов), но явно не для меня. Даже обычные финские дома значительно удобнее. Во всех отношениях.
— Звонить никому не будете?
— Нет. У меня адвокат сейчас во Вьетнаме... финские мины ищет.
— Правда? — Он слегка задумался, но тему не поддержал. — А вы почему ничего с собой не берёте? Автобус будет только завтра в первой половине дня.
— А разве можно? Охранник, который меня обыскивал, ничего не сказал.
— В первый раз?
— Да.
— Ладно, пойдём, возьмёте себе что-нибудь на вечер.
— Спасибо.
Наше появление вызвало у вертухаев буйную дискуссию, в результате которой мне всё же позволили взять термос, пару пакетиков чая, сахар и книгу. Вдогонку я даже, кажется, различил редко употребляемое слово ament (слабоумный). Но, может, ошибся и просто спутал со схожим финским. Только его тон не оставлял никаких сомнений во вложенном смысле.
Коридорный бдительно проследил как я укладываю свои пожитки на большую тележку, придвинутую к стенке, а удовлетворившись аккуратностью укладки, отвёл меня в закуток, отделённый решёткой от основного коридора. Расслабился и показал кран, где можно набрать кипятку. Поколдовал с ключами и рывком открыл крайнюю камеру.
— Не забудьте постельное бельё, — он указал на тележку, где лежали наборы комплектов.
Взяв самый верхний набор, свёрнутый в рулон, я вздохнул и двинулся вперёд. За дверью оказалась ещё встроенная решётка с открытой дверцей. Вторая линия вертухайской обороны.
Сама камера производила солидное впечатление. Очень большая, с полукруглыми сводами, устремлёнными к центру потолка. От склепа её отличало только одно микроскопическое окно, прорубленное метрах в трёх от пола.
Я оглядел четыре пары двухъярусных нар и уверенно направился к самым дальним, у стены. Хоть с одного боку будет надёжная защита, если что. Нары вообще расставлены весьма интересно. Пара, потом стол, две пары, стол, последняя пара. Ещё один стол сиротливо стоял в углу и вокруг него также сиротливо жались две табуретки. У стены рукомойники и дверь в туалет. Очень похоже на монашеское общежитие, если бы не железные декоративные излишества. Зато значительно лучше той конуры, в которой провёл здесь свою первую ночь.
Я разобрал нижнюю постель, сделал подушки и матраца импровизированное кресло и устроил себе полусладкий чайный отдых. Долго обдумывал не оставить ли потомкам свою прощальную запись, но решил, что перед выходом на волю пора уже вытравить из себя дурные наклонности. Тем более что со мной нет ничего марающего или скребущего. На всякий случай очень внимательно осмотрел нависающий надо мной исчёрканный фанерный каркас, но ничего интересного не нашёл. Либо русский люд сюда ещё не добрался, либо добрался, но без письменных принадлежностей.
Только под вечер вертухай завёл ещё двух заключённых. Они вежливо поздоровались, быстро устроились на дальних от меня нарах и стали очень тихо перешёптываться.
Я излишне увлечённо уткнулся в книгу и закурил очередную сигарету. Нам бы только три ночи простоять, и эта сплошная imuroida закончится. Впечатлений уже вполне достаточно, чтобы будущих внуков запугивать.
Ужин прошёл молча. Сразу после него я отложил книгу и завалился спать. Меня разбудили только раз на вечерний приём таблеток. И я снова провалился в неудобный омут.
После завтрака камера стала медленно заполняться. Каждый новый заключённый здоровался и останавливался у входа, оглядывая сидящих. Если находились знакомые, то тут же собирался небольшой кружок и следовал негромкий обмен новостями. Если нет, то неприкаянный искал себе свободное место и замирал в оцепенении.
В итоге в камере собрали 13 путешественников. Это плохо. Надо как-то сглазить примету. А то, кто знает, как здесь исполняются суеверия с baker's dozen (чёртовой дюжиной)? Мне с детства в пионерлагере вдолбили, что если одним столом соберутся 13 человек, а хлеба на всех не хватит, то, как минимум один из них точно умрёт в течение года. Тут три стола, но разве дано просечь коварность хвостатого существа с копытами и неземным разумом? Может, просто количество жертв утраивается? Или снижается на одну треть? Неизвестно, что хуже.
Я тайком трижды перекрестился отсел на свою койку. Совсем одуреваю. Поминая свою предыдущую поездку, я позволил себе только совсем немного чая и бутерброд. Пусть гимнастические упражнения с гигиеническими ёмкостями совершают другие акванавты.
Автобус ждал нас прямо внутри тюремного двора. Мы разобрали с тележки и растолкали свои вещи по багажным отделениям. Причём только у меня были магазинные пакеты, а все остальные щеголяли одинаковыми тряпичными зелёными чемоданами. Странно. Либо это тюремная роскошь, либо вертухаи справедливо считают меня исключительно временным нахлебником? Очень надеюсь, что ими движет многолетний опыт.
В автобусе осталось много свободных мест. Я сел у окна и расслабился. Понемногу согрелся и задремал под негромкий гул голосов.
В Коннунсуо мы прибыли, когда уже совсем стемнело. Пока все суетились с разборкой своих чемоданов-близняшек, я подхватил свои пакеты и первым прошёл через открытую дверь к металлодетектору.
Вокруг толпились вертухаи. Один держал список и молча уставился на меня. Я назвал свою фамилию. Повторил. Потом ещё раз повторил. Вертухай повернул ко мне список. Моя фамилия оказалась под жирной чертой. Вертухай кивнул мне на угол у двери, и приказал ждать.
Ждать пришлось долго. Пока всех подвергли весьма тщательному наружному обыску и брезгливому перетряхиванию вещей. Затем увели в камеры на первом этаже. Вернувшийся вертухай неодобрительно посмотрел на мои пакеты и махнул в сторону лестницы. Я подхватил свои пожитки, и мы медленно поднялись на второй этаж. У знакомой камеры хранения дисциплинированно остановился, и стал ждать, пока он выберет одну понравившуюся из всех свободных секций.
— Когда у вас суд?
— Утром в понедельник.
— Могли бы назначить на вторник после обеда, — тут он выдал несколько явно непечатных фраз, но взял себя в руки и закончил, — Вы будете тут единственным заключённым на все эти выходные. А вас бы могли привезти прямо на суд. И нам проблем меньше.
— Не доставлю никаких проблем. Обещаю. Можно, я возьму с собой некоторые вещи?
— Вначале покажите мне.
— Хорошо, — я стал доставать и показывать всю имеющуюся еду, потом кофеварку, а затем своё барахло, которое планировал одеть на суд. Вертухай забраковал только ремень. Я послушно засунул его в пакет.
— А можно занять свою старую камеру? У меня там были собраны книги на русском языке.
— Какую хотите. Можете из остальных камер книги и журналы собрать. Меньше пыли будет.
— Спасибо, — я действительно обрадовался. Будет чем заполнить выходные.
Вертухай спокойно наблюдал, как я занёс вещи, а потом собрал из всех открытых камер книги. Напоследок я не удержался и бормоча: «Запас карман не тянет, а только наполняет уверенностью в завтрашнем дне», набрал увесистую пачку бумаги и с десяток конвертов.
— Люблю писать, — пояснил я вертухаю, — семья большая. Каждый ждёт ежедневного отчёта.
Он только кивнул головой и позвенел ключами. Вздохнул, взял мел и стал мучительно выписывать мою фамилию на двери
— Намёк понял, — сообщил я сам себе, зашёл в камеру и вполне искренне поблагодарил вертухая, — Спасибо за всё.
Удивительно, но повторное посещение камеры вызвало даже какую-то тёплую волну в груди. Я по-хозяйски обошёл и оглядел все углы. Приоткрыл окно и вдохнул свежий воздух.
— Начинаем адаптацию к свободе, — благодушное настроение стало превалировать над усталостью, — Ещё бы шнырь хавчик на цырлах притаранил... pardon... не пора ли подавать ужин, господа? – я посмотрел на интерком, — А вот с аперитивом пока можно повременить. Заменим музыкальной паузой.
Я пощёлкал кнопкой и нашёл Sputnik - радиостанцию на русском языке. Передавали какое-то косноязычное интервью с заезжим DJ. Тот дисконтом обещал клёвый drive и отпадную тусу с celebrity всего за 15 евро с каждого совершеннолетнего носа. Плюнув с досады, я переключился на финскую музыкальную волну.
Лучше отдыхать бездумно.
— Тони? – я был безмерно удивлён, увидев в холле суда своего адвоката, — А я думал, что вы во Вьетнаме.
— Прилетел ранним утром и решил лично закончить дело и довезти вас домой после освобождения, — Он потрогал свой облупленный красный нос, — Жара была ужасная. А здесь как дела?
— Не знаю. Был только один допрос в тюрьме. Затем у меня сняли все деньги со счетов компании. Да, а перед этим выставили штрафов на десять миллионов.
— Оперативно. Но это мы уладим после окончательного решения суда. А компенсация покроет некоторые ваши убытки. Жаль, что не все. Но у нас не Америка и размеры компенсации просто мизерные.
— Поспешили на евро перейти?
— Почему?
— Свой печатный станок потеряли. А могли бы до сих пор марки штамповать. Тогда и проблем с размером компенсации никаких не возникло. — и вздохнув добавил в пространство по-русски, — Обклеили бы меня марками по самую макушку как ценную бандероль и отправили сачковать.
— Ну, это не совсем так, — Тони спокойно пропустил мимо ушей моё русское лирическое отступление, — С евро более глубокий экономический вопрос. Могу привести несколько очень важных аргументов.
— Не надо. Я просто пошутил. А от следствия сегодня никого не будет? — я оглядел пустой холл, где кроме нас слонялись два неприкаянных вертухая, что приехали вместе со мной из тюрьмы.
— Не знаю. Я не успел поговорить ни с прокурором, ни с судьёй. Но сегодня заканчивается срок, запрошенный для следствия. Посмотрим, с чем они сегодня выступят. Надеюсь, просто отзовут все претензии.
— Ваши слова да Богу в уши... — непроизвольно вырвалось у меня от нахлынувшей надежды, — Ну, это... your words would reach God's ears… without fail.
Тони покивал, полез в свой портфель и занялся бумагами. Я откинулся на стуле и подмигнул равнодушно глазевшему на нас вертухаю. Теперь не хватает только появления герольдов, которые возвестят о сдаче таможенниками всех своих позиций. Хотя я могу обойтись и извинительной писулькой с чеком... на неприличную сумму.
За две минуты до десяти, появилась знакомая секретарша и открыла дверь в зал суда. Мы с Тони расселись по своим прежним местам. Два охранника устроились на стульях для зрителей. И никого больше вокруг. Я посмотрел на настенные часы. Начало одиннадцатого. Интересное кино.
Тут раздался топот и в зал внёсся взмыленный прокурор. За ним, слегка отстав, семенил Живчик с уцепившейся за его локоть Пышкой. Дальше мелькнули незнакомые лица. Замыкал эту разномастную группу Лось.
— А вот и шакальё к кормушке ломанулось, — произнёс я со вздохом.
— Что? Не понял? – адвокат оторвался от бумаг.
— Tabaqui, — я извиняюще приподнял руку, — Это такой шакал Табаки из сказки про Mowgli.
Тони внимательно осмотрел вошедших, остановился на Живчике и внятно произнёс: «Winnie-the-Pooh with his pessimistic and gloomy grey donkey Eeyore» , — тут он указал глазами на прокурора.
Я негромко прыснул, так как характеристика получилась просто убийственной. Живчик слащаво разулыбался, обнаружив отсутствие судьи, а прокурор с печальной пессимистичностью моментально стал рассматривать принесённые с собой бумаги.
Из рассредоточившейся в углу таможенной компании отделилась сухая и чопорная женщина и села рядом со мной.
— Добрый день. Вы сегодня будете моей переводчицей?
— Да, — её холодное немногословие меня слегка удивило, но тут выбирать не приходится. Может день сегодня постный.
— Вы из таможни?
— Да.
— Понял, — формальное знакомство состоялось. Перевод в суде для неё явно не повод для раскрытия анонимности. Значит, обойдёмся без имён, но про себя буду звать её исключительно Воблой. Никак не скудеет лапёрская земля на генные модификации.
Вновь открылась дверь, и появился судья с неизменной спутницей. Я постарался обнаружить на его лице хоть какой-нибудь намёк на возможный исход дела, но безуспешно. Опять там ничего кроме тоскливой обречённости целый час своей мудрой жизни терять на лицезрение безмозглого быдла. Уже проходили.
После обычной судейской паузы тихо, с большими задержками, заговорила Вобла:
— Дело... которое смотрится сегодня... очень важно. В зале есть... представители таможенного округа... слово сейчас дадут прокурору.
Я несколько обескуражено покивал головой. Такого упрощённого перевода ещё ни разу не было.
Прокурор, не поднимая головы, без остановки закатил длиннющее предложение и опять зашелестел бумагами.
— Он просит... продолжить арест.
— А поподробнее нельзя?
— Он сказал, что это дело... пока им даже не рассматривалось... следствие продолжается... они послали официальные письма... во много стран... Дания, Голландия, Англия... ответов нет. Но очевидно, что вы полностью контролировали этот груз... и надо продолжать расследование.
— Ничего не понимаю, — я повернулся к адвокату, — Что он сказал?
— Это невероятно, — зашептал мне на ухо Тони, — Они просят продлить содержание под стражей на основании того, что у них пока ещё нет против вас прямых улик. They have made an ass of themselves more times than I can count (Они столько ставили себя в глупое положение, что и не сосчитать). Прокурор даже не приступал к этому делу, так как следователи не предоставили ему никаких документов. А ему ещё потребуется как минимум неделя, чтобы ознакомиться со всеми бумагами и решить, начинать дело или нет. Подождём реакции судьи!
Однако ждать пришлось долго. Судья с явной натугой переваривал услышанное. Он молча переводил свой взгляд с прокурора на Живчика и всё больше мрачнел. Потом полистал бумаги и снова стал сверлить взглядом Живчика. Тот слегка скис, убрал улыбку с лица и даже потупился. Насладившись произведённым эффектом, судья что-то невнятно буркнул и упёрся взглядом в столешницу.
— Адвокат должен ответить, — тускло сообщила Вобла.
— За чужую халтуру?
— Нет... он должен сказать своё мнение.
Тони вскочил и азартно затараторил, размахивая руками. Вобла приоткрыла рот и заворожено уставилась на него. Молча.
— Ну, и чего ждём? – прошипел я ей через некоторое время, — Переводить будем, или моему адвокату глазки строить?
— Он много говорит.
— Слышу. Но, о чём?
— Мне не успеть.
Я развернулся и незаметно дёрнул Тони за пиджак:
— Сделайте паузу. Мне нужен перевод.
Тони кивнул, выдал ещё пару предложений и широким жестом указал на Воблу. Судья согласно кивнул.
— Адвокат против продления ареста... десять недель без всякого результата... нет никаких доказательств участия в контрабанде... прокурор уже должен принять правильное решение... нужен честный суд... обвиняемому портят жизнь и бизнес, — она кивнула Тони, и тот немедленно вновь запустил свой хорошо поставленный голос.
Я посидел в неведении ещё минут пять и снова дёрнул его за пиджак. Тони развернулся к Вобле. Та что-то растерянно проблеяла и развела руками. Адвокат ухмыльнулся и стал очень раздельно произносить фразы, делая долгие интервалы.
— Транспортные документы, на основании которых произведён арест, сделаны другой компанией, а не подозреваемым, — вымученно выдавила из себя покрасневшая Вобла, — В его компании не было никакой информации об этом грузе... тем более никакой физической возможности влиять на его маршрут. Эту возможность имел только местный экспедитор... и таможня.
Я кинул взгляд на таможенников. Они сидели с застывшими лицами. Только Лось делал какие-то непонятные жесты Живчику.
— На прошлом заседании суда таможня сообщила, что летом 2008 года два груза были просвечены рентгеном, — перевод Воблы становился всё тише и тише, — Теперь голословно заявляется, что в них была контрабанда... что только подозреваемый виновен в ней... и он является единственным возможным подозреваемым в Финляндии. Это неправда.
— Погромче, пожалуйста, — не выдержал я, — Это меня касается.
Вобла покраснела сильнее, но звук прибавила:
— Единственная указанная причина его ареста... и основное требование следствия... это якобы защита пока не найденных доказательств... до тех пор, пока следствие не завершится. Но в законе четко сказано, что подозреваемый является невиновным пока не доказано обратное. Поэтому нельзя оправдывать арест тем, что, в далёком будущем могут найтись доказательства виновности подозреваемого. А ведь могут и не найтись.
— Bravo! Well done! – я даже слегка подмигнул Тони. Он прикрыл веки в знак признания такой заслуженной похвалы.
Зато Вобла недовольно заворочалась на стуле и уже чуть громче, чем требовалось, стала выплёвывать слова, выражая своё несогласие:
— За десять недель не было найдено ни одной конкретной улики, которые связывали бы компанию моего клиента с контрабандой. По закону эти улики надо предоставить суду. А если этого не произошло, то означает только одно... никаких улик нет. Это тоже по закону. Тут были разговоры о том, что мой клиент подозревается ещё в чём-то, возможно криминальном. Но эти обвинения так и не были конкретизированы. Закон требует аргументировать все обвинения и дать защите возможность опротестовать их, иначе это прямое нарушение прав подозреваемого. А вот одних только подозрений в теоретической возможности его участия недостаточно для вынесения судебных решений. Поэтому защита выражает свой очередной жёсткий протест против продолжения ареста.
Тони слегка поклонился и сел. Судья посмотрел на Живчика, скривился и перевёл взгляд на меня. Подумал и кивнул головой
— Вам дают слово.
Я решил не вставать. Слегка прочистил горло. В голове вообще не было никаких мыслей.
— Господин судья, — из головы опять вылетело, как надо правильно обращаться к этой самодовольной жабе, — Во время слушаний так ни разу и не была указана реальная причина моего ареста, а только каждый раз выдвигались весьма странные предположения. Следователи, прежде чем запрашивать ордер на арест, должны были ответить себе на следующие очень простые вопросы: кто получатель товара в Финляндии; зачем понадобилась, и кто занимался растаможкой в Финляндии; кто несет ответственность за товар в Финляндии, если владелец товара находится в другой стране; кто арендовал прицепы, и так далее. Это бы сразу указало на реальное положение дел и место, занимаемое моей компанией, в этой цепочке. Уровень ответственности сторон, согласно Incoterms-2000 . Хочу отдельно отметить, что все процедуры выполнялась в соответствии с требованиями, которые предъявляла таможня. Они здесь почти все присутствуют. Можете их допросить.
Вобла негромко кашлянула. Я опомнился и замолчал. Выплеск эмоций заставил меня совершенно забыть о паузах. Как жеребец, увидевший финиш, рванул вперед, не обращая никакого внимания на окружающих. Запросто убиться можно об этих дуболомов.
Вобла как-то слишком задумчиво переводила, морща свой узкий лобик и вся кривясь от своих «навязанных» слов. Да и закончила уж совсем похоронным голосом.
— Господа, для вас не секрет, что получателем товара был местный экспедитор. Он выбран российским перевозчиком. Экспедитор отвечал перед моей компанией за содержание разгруженных из трейлеров товаров, их дальнейшую растаможку и последующую отправку. Он же составлял все необходимые документы. Ясно, что экспедитор имел значительно больше информации, чем моя компания. А вот следователи до сих пор пытаются делать вид, что это совершенно не так. Они упорно твердят, что только моя компания виновата. Так объясните, наконец, суду, почему? И почему мы ни разу не видели здесь представителей экспедитора? Следователи неоднократно угрожали представить суду компрометирующие меня показания экспедитора и водителя. Я очень хочу с ними ознакомиться. Где они? Или это тоже из разряда очередных предположений?
Прокурор задумчиво смотрел в окно, отложив свои бумаги. Живчик выпятил губу и изредка поглядывал на судью. А судья, видно по застарелой привычке, старательно полировал взглядом свою столешницу. Опять только жужжания мух не хватает. На меня стала накатываться бессильная злоба. Вобла замолкла и выжидательно уставилась на меня. Она, по-моему, тут единственная, не считая Тони, кто делает вид, что слушает.
— Прицепы для перевозки панелей были арендованы на средства российской стороны. Моя компания отвечала за то, чтобы за прицепы вовремя вносилась арендная плата, проводился обязательный техосмотр. Растаможка в Финляндии для панелей стала требоваться только в мае 2008 года, так как на этих прицепах запрещено перевозить таможенные грузы. Более ранние грузы других компаний были транзитными. Из документов видно, что моя компания предоставляла только необходимые консультационные услуги и оплачивала поступающие счета.
Я глубоко вдохнул, дожидаясь окончания перевода, и решил выразить свою мысль предельно просто:
— Данный случай уж слишком напоминает ситуацию, когда клиента пытаются обвинить только за то, что он купил некачественную пищу в магазине. Ведь он, оказывается, просто был обязан знать, что внутри герметичной упаковки с правильным сроком хранения окажется совсем не то, что написано на этикетке. Так и здесь. Только с одной поправкой. Я даже не покупал этот товар. Просто некоторые... владельцы магазина... предположили, что вполне мог купить. Потому, что до этого иногда раньше покупал подобное. Правда немного другое, но для них это не имеет никакого значения. Ведь все остальные покупатели... они же добропорядочные местные господа и просто по своей сути не могут быть ни в чём таком заподозрены. Только именно этот один. Он же к тому же русский... а это всё объясняет. Разве не так?
Ответом мне опять была равнодушная тишина, только слегка разгоняемая Воблой.
— Следователи не получили ответов из Европы? Надеюсь, они не будут теперь утверждать, что это я из тюрьмы могу оказывать давление на Интерпол и полицейских разных стран? Посмотрите, когда они направили свои запросы? Я их просил это сделать в первой декаде ноября прошлого года! Прошло 73 дня со дня моего ареста. Вся имеющаяся у меня информация по этому делу была конфискована и до сих пор находится у следователей. Эти документы однозначно показывают, что следствие сознательно или нет, но допустило преступную ошибку. Совершенно не было никаких причин для ареста. Я на первом допросе требовал предъявить документы, пришедшие с грузом. Вот в них есть все необходимые данные. Однако от меня их прятали больше месяца, а потом показали только отдельные, совершенно несущественные кусочки.
Я сделал паузу и попытался понять, что и как можно именно сейчас вдолбить в эти заплесневевшие головы.
— Когда мы со следователями рассматривали документы по поставкам панелей, то сразу стали выявляться странные нестыковки между документами из России и документах экспедитора, которые он посылал в мою фирму. Почему моя компания получила меньше товара, чем поступило? Почему у нас разное количество отгрузок? Кто организовал последнюю поставку и почему не поставил меня в известность? Ответ был потрясающий: «Следствие это не интересует». А что же тогда интересует следствие? И интересует ли что-нибудь вообще? Для них только в своей версии нет никаких сомнений. Достаточно им с умным видом на суде сообщить, что их очередное предположение возможно с высокой долей вероятности, то все возникающие вопросы просто отметаются в сторону. Я уже в прошлый раз предлагал рассмотреть вопрос о выплате мне компенсации прямо из зарплат следователей. Может, хоть тогда они начнут работать, а не только безнаказанно фантазировать?
Пришлось прерваться, чтобы не перейти к озвучиванию своих самых сокровенных мыслей. Так точно до конца дней меня законопатят. Пусть Вобла выкручивается. Она и так уже сейчас на печёную устрицу похожа.
— Теперь о необходимости ежедневных допросов. Представитель следствия в прошлый раз утверждал, что это основная причина в их требовании о продлении моего задержания. И что? За прошедший месяц был только один допрос, который опять не имел никакого отношения к контрабанде. Может хоть теперь суд заинтересуется деятельностью следователей, и нам покажут результат их многомесячной работы? Они не захотели всего за три дня полностью раскрыть это преступление. Сегодня истёк запрошенный срок на расследование. Но они хотят потянуть ещё дольше, так как пытаются скрыть свой провал и оттянуть последующие за этим организационные выводы.
Вобла явно почувствовала себя не в своей тарелке и стала постоянно рыскать глазами между Живчиком и скоплением таможенников.
— Я значительно больше следователей заинтересован в раскрытии дела. Из-за этого необоснованного ареста моя компания не оплачивала приходящие счета уже в течение трех месяцев. Как, впрочем, и клиенты моей компании. А это оборвало приток средств. Арест остановил 19 проектов с 14 различными компаниями. Срыв шести проектов приведет к серьёзным контрактным санкциям. Правило force majeure просто никем не будет приниматься во внимание, так как этот арест сам по себе противоречит всем законам. Ни один клиент не поверит, что такое может произойти в правовом государстве.
Вдруг я понял, что смертельно устал. Адреналин выплеснулся, а никакого встречного понимания нет. Нет даже явной враждебности. Просто всеобщее безразличие. Моё многословное выступление всем до лампочки. Дали выговориться пока не надоест, а сами терпеливо ждут падения занавеса.
Уже теряя нить своего усыхающего выступления, я что-то промямлил про своё здоровье и понял, что пора закругляться. В голове настойчиво зазвучало: «Штирлиц знал, что запоминается последнее слово».
— Немедленное освобождение никак не помешает следствию. Только значительно его ускорит и спасёт подпорченное лицо финской таможни, — я склонил голову и произнёс специально для Воблы, — Это всё.
Опять повисла долгая пауза. Судья о чём-то раздумывал, катая авторучку по столу. Наконец, он поднял голову и кивнул Живчику. Тот вскочил, потом сел и стал лихорадочно рыться по карманам. Достал жёваный листочек бумаги, расправил и впился в него взглядом. Опять подскочил и радостно стал рапортовать. Вобла слегка оттаяла и даже стала более разговорчивой:
— После прошлого слушания нами было выяснено, что ранее из России прибыло 6 грузов, которые проехали через Финляндию в Европу... точнее, в Данию и потом куда-то далее. Кроме этого, было ещё три груза из Эстонии - 15 января, 9 и 14 февраля 2008 года. Это были элементы, совершенно идентичные тем, которые были из России. Вес груза тождествен пойманному грузу, а это значит, что элементы были также наполнены сигаретами. Покупателем этих грузов была компания подозреваемого. И только она давала все важные указания касательно грузов и их обслуживания.
Живчик довольно потёр руки и сразу перескочил на другую тему:
— Следствие также теперь инкриминирует подозреваемому две новых статьи, — он поднял палец и значительно посмотрел на судью, — Подлог бухгалтерии в особо крупных размерах и подделки бухгалтерских документов в особо крупных размерах!
Тут он стал осматривать с разных сторон свой листок. Тони наклонил ко мне голову и тихо произнёс:
— Это, конечно, любопытно, но по закону таможня просто не имеет права расследовать такие правонарушения.
Зато Живчик обнаружил искомое и гордо выпалил:
— В бухгалтерии явно не хватает инвойсов, а также не указаны все выявленные наличные платежи. Нам непонятно к какому конкретно бизнесу все эти перемещения денег относятся. Но у нас есть большие подозрения, что это делалось исключительно в преступных целях.
Я не выдержал и громко хмыкнул. Это уже даже не прежний дешёвый цирк, это значительно похабнее.
— В компьютере были найдены бланки разных фирм, печати и подписи, с помощью которых можно подделать любые инвойсы.
— Это обычные JPEG, GIF, PNG Images и Adobe Acrobat documents. Он, наверное, считает всех вокруг imbeciles, — хмуро ответил я на вопросительный взгляд Тони.
Тут меня как током дёрнуло, когда услышал дальнейший перевод:
— Все эти подделки сам подозреваемый полностью признал во время допроса. Есть неоспоримая видеозапись этого.
Я открыл рот, но Тони предостерегающе покачал головой и прижал палец ко рту.
— И последнее. Информация нами была запрошена в срочном порядке у официальных лиц разных стран, так как подозреваемый уже арестован. Скоро у нас соберутся все доказательства его виновности, — Живчик важно кивнул судье и сел.
Судья благосклонно покивал в ответ и повернулся к прокурору. Тот отделался только одной туманной фразой:
— Возможность побега до сих пор существует, так как гражданин России может попасть в Россию даже без паспорта.
Но тут даже Тони не выдержал. Он, как школьник, поднял руку и, даже не дожидаясь разрешения судьи, резко поднялся и стал громко говорить:
— Следователь и обвинитель базируются на косвенных уликах третьей и четвертой степени, которые совершенно не имеют никакого отношения к контрабанде сигарет. Это односторонние утверждения. Никаких документов, которые, по их словам, были поддельными, опять не предоставлено суду. То же самое касается якобы поддельной бухгалтерии. Обращаю внимание суда на то, что вопрос о подлоге бухгалтерии и подделке был поднят только для того, чтобы отвлечь внимание от основного дела. Кроме того, у следствия нет достаточных знаний и опыта в экономических вопросах.
Судья задумался, вздохнул, объявил часовой перерыв для вынесения решения суда и лениво стукнул молотком.
— Мы поговорим сейчас, или уже по пути домой? – спросил Тони, глядя на выходящих из зала таможенников, — Я не успел позавтракать, и теперь страшно голоден.
— Давайте поговорим потом. Только одна личная просьба. Купите мне блока два-три ментоловых сигарет. На всякий случай. А то я от этого тюремного табака точно какую-нибудь заразу подцеплю.
— Без проблем, — Тони собрал бумаги и поспешил на выход.
Я посмотрел на своих вертухаев, одиноко торчащих у выхода. Надо и мне как-то убить этот час. Сделал пару глубоких вдохов-выдохов, и решительно встал.
— Где я должен быть?
— Где хотите, — вертухаи быстро посовещались и выдали свои варианты, — Либо ждём в нашей машине, либо в полицейской тюрьме.
— А обед?
— Еда не предусмотрена.
— Понял. Тогда лучше ждать в полицейской тюрьме. Там хоть курить можно. И есть туалет.
— Свои вещи из машины будете брать?
— Нет.
Они согласно кивнули, и мы медленно пошли к полицейской тюрьме, которую я так долго мечтал навсегда покинуть.
Встретивший нас вертухай весь из себя разулыбался, увидев меня, и сделал приглашающий жест рукой:
— Очередное преступление? Или всё старое дело никак не закончится?
— Старое дело. Жду, когда ваших таможенников переведут сюда. Под конвоем. Хочу увидеть демократию в действии.
Охранник захохотал и хлопнул себя по животу:
— Хорошая мечта. Гулять будете или сразу в камеру?
— Можно в мою старую?
— Нет. Она сейчас занята. Но есть другая свободная. Там будете ждать?
— Да. Мне полежать надо. Спина болит.
— Тогда пойдём, — он пропустил меня вперёд, — Только обед на вас не предусмотрен.
— Это я уже слышал.
Через полчаса вертухай занёс мне пакет сока и извинился, что больше никакой другой еды после арестантов не осталось. Я вежливо поблагодарил и опять залёг на плиту. Очень хотелось прямо сейчас оказаться дома, а не тащиться на этот бессмысленный суд.
Мыслей не было. Только образы и едкое отвращение к таможенникам. Многое можно понять и простить. Но как быть в данном случае? Они совершенно спокойно вешают любую лапшу на уши судье, а тот также спокойно вносит этот бред в официальные документы. При этом все они уверены в своей совершенной безнаказанности. И продолжают себя считать приличными человеками. Есть с чего окончательно потерять веру в окружающих.
Или настала пора перестать это всё перемалывать только в себе? Слить беспредел нашим правозащитникам? Кто там у них главный? Какая-то древняя сморщенная старушенция - божий одуванчик. Бывшая активная добровольная помощница доблестной КГБ, а ныне американка, которая теперь на всех западных углах клеймит преступления кровавой гэбни и, особенно, её зловещего выкормыша. Но эти даже название себе придумали какое-то паскудное - Московская Хельсинкская группа. Нет, с ними точно не срастётся. Они, чего доброго, быстрее возьмут себе новое название от местного прогрессивного течения. МоскЛаптиГруп или вообще Laperkommando. И русскому уху будет вдвойне приятно услышать старое название Sonderkommando на новый лад. Суть не меняется.
Лучше уж не тушить импортный огонь псевдо-отечественным бензином. Вдвойне накроет.
Надо все эти бредовые инициативы из головы выбросить. Напрочь.
В зал заседания меня привели последним. Я гордо прошествовал на своё место и сел между Воблой и Тони. Почти сразу появился судья со своей безмолвной пристяжной. Сел и стал увлечённо разглядывать моего адвоката. Как доселе невиданную экзотическую зверушку в вольере. С трудом оторвался от этого увлекательного занятия. Взял подсунутые ему листки бумаги.
— Крайний срок для выдвижения обвинения, определённый как 16 января 2009 года, оказался излишне коротким. На запросы, сделанные в адрес зарубежных официальных лиц, не пришли еще ответы. Следствие не завершено. Дополнительно требуется время для прокуратуры, которая должна иметь время для рассмотрения обширных материалов дела.
Вобла говорила торопливо, всё больше косясь на Тони.
— У подозреваемого ожидаются большие финансовые потери и трудности... как результат его ареста. Но, учитывая серьезность преступлений и важность расследования, его нахождение в тюрьме не является чрезмерной мерой.
Судья сделал паузу для перевода, а потом снисходительно заговорил, обращаясь исключительно к Тони:
— По сей день существуют общие и особые причины для ареста. Подозреваемый будет продолжать находиться под стражей до 27 февраля этого года, или до вынесения приговора, если не будет других указаний. На его виновность прямо указывают неточности, найденные в бухгалтерии компании, а также имеющиеся в конфискованном компьютере бланки фирм, печати и подписи, с помощью которых весьма возможно подделывать разную финансовую документацию.
Тут судья перевёл свой взгляд на Живчика:
— Нижний суд считает, что уведомление, озвученное главным следователем о найденных в бухгалтерии и компьютере подозреваемого вышеуказанных улик... – тут он выдержал драматическую паузу, — Даже в таком виде достаточно честное. Поэтому суд считает, что рассмотрение единичных документов вновь ничем не оправдано.
Тут я заметил, как резко побледнел Тони. Интересно, он так меняет окрас от злости или от ярости? Даже мне, далёкому от юридической кухни, совершенно очевидно, что судья сейчас с наслаждением вытер об него ноги. Такой лёгкий финальный штрих к короткой схватке столицы и периферии.
— Все расследуемые преступления являются настолько серьезными и ожидаются настолько тяжелые последствия, если, конечно, подозреваемый будет впоследствии признан виновным, что есть причины подозревать, что он будет уклоняться от встреч со следователями и попытается вообще избежать судебного рассмотрения. Арест требуется, чтобы все мы были уверены, что следствие, суд, а также возможное наказание будут доведены до исполнения. Это решение нельзя обжаловать. Но это решение может быть опять вынесено адвокатом подозреваемого на обсуждение в суде следующей инстанции, если будет актуально.
Тут он не выдержал, ухмыльнулся, победоносно посмотрел на Тони и от всей души шарахнул молотком.
Обтекайте!
Вертухаи позволили мне пообщаться с Тони прямо у выхода из суда. При этом они выглядели какими-то смущёнными. Зато Тони продолжал кипеть:
— Он предложил мне в третий раз подать жалобу в Суд второй инстанции, хотя прекрасно знает, что по закону это делается только один раз. Я и так за последние 96 лет оказался единственным адвокатом со своим повторным обращением. Это совершенно недопустимое нарушение этических норм.
— Даже я это заметил, — надо же немного, хоть и дипломатично, его поддержать, — Don't let that worry you. Our judge is conceited little man of unreasonable ambition (Не волнуйтесь. Он просто самодовольный человечек с непомерным тщеславием).
Тони покивал, но не успокоился. Мне бы его заботы.
— Тони, а когда следующий суд? Неужели только в конце февраля?
— Мы попробуем заставить их это сделать пораньше. По закону можно вынести это дело на рассмотрение уже через две недели, если для этого будут основания, — он покрутил свой портфель, — Точнее, если судья захочет увидеть эти основания.
— Буду надеяться и ждать, — вздохнул я, но вдруг опомнился, — А вы мне сигареты не забыли купить?
— Купил, — он достал из портфеля пакет, — Тут три блока и зажигалка. Понимаю ваше состояние, сам раньше много курил.
— Большое спасибо. Включите все расходы в счёт.
— Не сомневайтесь. До свидания, — Тони пожал мне руку, кивнул вертухаям и пошёл к своей машине.
Вертухаи, старательно отводя взгляды от моего пакета, повели меня к тюремной парковке.
Возвращение в Коннунсуо вышло траурным. Вертухай сразу проводил меня в камеру и, буквально через четверть часа, привезли обед. Кое-как поковырявшись в тарелках, я сделал себе почти чёрный чай из двух пакетиков и улёгся раздумывать над своим дальнейшим житьём-бытьём в этой стране юридических чудес.
С судьёй просто и понятно. Для него это дело принципа срезать городского адвокатишку и показать кто в здешних местах хозяин. Прокурор вообще ни рыба, ни мясо. Что подсунут, то и озвучит. О следователях всех матерных слов не хватит. И что мы имеем?
А вот как ни удивительно, но в итоге мы имеем чётко спланированную акцию. Надо отдать должное, но эта акция с лёгким намёком на устрашение проведена качественно и в предельно сжатые сроки. Сначала передо мной помахали неподъёмным штрафом. Потом одним мановением пера в секунду зачистили все счета, а под конец открыто поглумились над солидным адвокатом и его столичной конторой. Мне открыто показали, что плевать тут хотели на любые писаные законы. Причём с высокой судейской колокольни.
Для прояснения имеющейся ситуации.
Только одно пока никак не высвечивается. А на хрена это всё им нужно? Те местные лапти, которые работали со мной, на такое просто не способны. Или их, как стадо козлов, целенаправленно пустили нужными тропами, а они до того оборзели, что берега потеряли? И явно зарвались. Тут же вышестоящих судов как собак нерезаных. И хоть один, но хоть как-то последует закону. Или я и тут заблуждаюсь?
А может хватит искать сферического коня в вакууме?
Вместе с завтраком мне был выдан сухой паёк в бумажном мешке. Внутри оказалось яблоко, пакет сока и два приличных бутерброда. Классический набор школьного обеда. Второй раз в учебный класс.
Я разобрал постель, собрал накопившийся мусор и напоследок в очередной раз сходил в туалет. И тут, в унисон успокаивающему журчанию, меня пробило на что-то вроде молитвы:
— Да будут ниспосланы сутяжникам и иже с ними всем двуликим мытникам безмерное унижение да бедность за их завирущее упрямство, и бесстыдное попрание законов. Пусть безбожники навлекут на себя гнев всех своих идолищ поганых и примкнувших к ним истуканов. А их чрева разом исторгнут неправедно полученное. Аминь!
Когда я, наконец, попал в автобус, то он уже был наполовину заполнен. Не раздумывая, я плюхнулся на переднее сидение и натянул капюшон куртки на голову. Дорога длинная, а ночь бессонная. Теперь спокойно вздремну под струйкой свежего воздуха из вентилятора до следующего шмона и тухлого бомжатного «отстойника».
Но особо расслабиться не удалось. Стоило только отключиться под мерное покачивание, как автобус резко затормозил и контингент громко залопотал. Я открыл глаза и с удивлением обнаружил, что мы остановились на небольшой площадке перед неказистыми одноэтажными зелёными бараками. Я повертел головой, но ничего похожего на тюрьму в доступной видимости не наблюдалось. Хотя, судя по тому, как засуетилась основная масса, это наше конечное место назначения.
Из барака неторопливо вышел вертухай, забрал у выскочившего конвоя документы и стал их разглядывать. Потом махнул рукой, и наружная дверь в наш отсек открылась. Немного сбитый с толку, я привстал и, уловив просвет, влился в поток выходящих.
Вертухай выкликал фамилии, названные забирали свои вещи из багажника, и направлялись к указанным бараками. Я напряжённо вслушивался, пытаясь не пропустить очередного издевательства над своей фамилией. Но не дождался. Оставшись последним, я неожиданно понял, что явно затесался в чужие ряды. Не меньше удивился и вертухай. Он полистал свои бумаги и уставился на наш конвой, который спокойно покуривал в сторонке. Оттуда донёсся молодецкий гогот, и понеслись разнообразные советы. Вертухай надулся и выкрикнул команду. Я непонимающе пожал плечами, а конвой зашёлся в очередном приступе веселья.
— Bus… go to the bus… go-go! (автобус… вали в автобус… давай-давай) — рявкнул совсем разобидевшийся вертухай и, не дожидаясь исполнения своего приказа, неожиданно прямо как заправский регбист, полусогнувшись, рванул к автобусу.
Я слегка присел от неожиданности, но он проскочил мимо и, резко затормозив перед багажным отделением, повернулся ко мне.
— Your luggage… where is your luggage? (твои шмотки… где твои шмотки?) — он видно уже допёр, что только что сам поставил себя в глупейшее положение.
Мелькнула мысль, что этот взбесившийся вертухай меня точно оставит тут и загнобит в меру возможностей, даже не из вредности, а чтобы продемонстрировать свою крутизну перед развлекающимся конвоем. Я машинально указал на свои пакеты и, на всякий случай, сделал непроницаемое лицо. Ну их к лешему с этими вертухайскими заморочками. Тут, если что, по любому всегда буду виноват только я.
Вертухай сдёрнул с крючка ближайший пакет и, не обращая никакого внимание на стягивающую верёвку с биркой, рывком раскрыл его, разорвав одну ручку. Секунду он смотрел на лежащий сверху бумажный мешок с сухим пайком, а потом подцепил его двумя пальцами.
— This packed meal is mine (этот сухпай мой), — автоматически отреагировал я и тут же ляпнул, — Don't worry. Be my guest. Bon app;tit! (Не волнуйтесь, будьте как дома, приятного аппетита!).
Конвой разразился одобрительными возгласами. Вертухай всунул этот злосчастный сухпай мне в руки, рывком развернул к двери и злобно выдавил:
— Go! Sit and eat! Go! (Давай! Садись и ешь!)
Я молча залез по ступенькам в автобус и сел на своё место. В конце салона раздались негромкие аплодисменты. Я обернулся. Два оставшихся заключённых показывали мне большие пальцы. Пришлось слегка поклониться в ответ. На «бис» вызывается белый клоун, чемпион по повсеместному влипанию. New prisonstar, hell's bells! (Новая тюремная звезда, ёшкин кот).
Повертя бумажный мешок в руках, я бросил его на соседнее сидение и стал ждать отъезда. Надо бы побыстрее валить из этого непонятного места. А то не успел приехать, как уже влез в глупейшую историю. Надвинув капюшон на самые глаза, я замурлыкал бессмертную мелодию Nino Rotta из soundtrack к кинофильму The Godfather . Как-то быстро и органично в мотив вписались две строчки в бесконечном повторении с незначительными вариациями:
Сиди, молчи,
Харчи свои харчи...
Автобус тронулся, но я так и не выглянул из-под капюшона. Лучше в норке переждать, но легавых... обмануть.
Меньше, чем через час автобус уже крутился по узким улочкам Котки и где-то в районе порта неуклюже втиснулся на закрытую парковку между непонятной одноэтажной подсобкой и вполне современным белым зданием.
Дверь с шипением открылась, но я остался сидеть на своём месте. Недавний опыт наглядно показал, что лучше быть последним, чем крайним. Я проводил взглядом выходящую парочку и встал, сделав вид, что просто разминаю затёкшие ноги. В дверь заглянул вертухай из конвоя и поманил рукой, глумливо ухмыляясь.
— Сейчас можете выйти. Захватите еду. Мы здесь пробудем не меньше часа. У нас обеденный перерыв, а потом поедем дальше.
Я подхватил еду и осторожно двинулся замыкающим.
Одноместная камера, куда меня запихнули, была небольшой, не более чем три на три, но недавно выкрашена в почти белый цвет. Это обидно, совсем остаться без познавательного чтива, но зато есть унитаз и нормально работающая поилка. Кроме того, длинная бетонная полка, имитирующая постель и два небольших, но бетонных же выступа – аки несокрушимые стол и стул.
Я долго и с наслаждением омывал унитаз, а потом несколько раз спустил воду. Уж больно шум противный, но хорошо поднимает протестное настроение и возбуждает аппетит.
В Миккели мы прибыли затемно. После весьма небрежного шмона нас троих загнали в сводчатую восьмиместную камеру, выдали ужин, положенные таблетки и с грохотом захлопнули дверь.
Я пошёл застилать понравившееся мне с прошлого раза место. Парочка плюхнулась на сдвоенные нары и, не переставая есть, стала азартно резаться в карты. Я вежливо отклонил предложение присоединиться и уткнулся в утащенную книгу. Тут моя совесть абсолютно чиста. Взамен я там оставил книгу из библиотеки местной тюрьмы. Должна же быть ротация и межтюремная свобода передвижения печатного слова?
Утром меня отправили на шмон, а мои сокамерники остались дожидаться железнодорожного этапа в какую-то тюрьму на севере. Мяукающего названия я так и не разобрал, но они отзывались о ней весьма одобрительно. Светило обоим всего по нескольку месяцев за хулиганку, но это их мало волновало. Не в первый, не в последний раз. Просто пришло время отоспаться и набраться сил перед новыми подвигами.
Зато вертухай встретил моё появление несколько странно. Он внимательно полистал мой «паспорт заключённого», затем сверился с компьютером.
— А почему опять к нам? – в его голосе прозвучала явная злость.
Риторический вопрос загнал меня в тупик. Я неопределённо пожал плечами и выдал:
— Может не закончилась аренда моего телевизора?
— Вы знаете, что тюрьма переполнена? – распаляясь, продолжил вертухай, — Свободных мест нет!
Выражение исключительно знакомое, но повернуться и уйти у меня, к сожалению, нет никакой возможности. Другие свои идеи я решил пока не озвучивать. Просто пожал плечами.
— Сколько уже ведётся ваше следствие?
— 78 дней, считая сегодняшний.
— Объясните мне, что это бред такой, — тут он опять заглянул в мои бумаги, — Suspect of the largest tax evasion - подозреваемый в крупнейшем уклонении от налогов?
— Я и сам не знаю. — можно, конечно, высказать всё наболевшее, но вроде не время и не место.
— Вы что, не платили налоги?
— Нет, я их всегда и полностью платил. У налоговой ко мне никаких претензий нет.
— Контрабанда?
— Пока не знаю. Так следователи говорят. Но я до сих пор не увидел, на основании чего они это утверждают.
— Значит, очередной невиновный? А знаете, сколько таких вот not guilty (невиновных) только сегодня находится в нашей тюрьме?
— Не могу знать. Я только за себя говорю.
— 116 contained (содержится), — не обращая на мои слова никакого внимания, продолжал он громко разоряться, — А это вдвое больше нашей вместимости!
— Но в подвальных камерах много свободных мест, — никто меня за язык не тянул, но этот вертухайское нытьё уже стало тихо доставать.
А ведь сегодня, что очень вероятно, я у него вообще единственный шмонаемый. При этом он ещё имеет наглость изгаляться, заводясь от жалости к самому себе. Раз так за службу радеет, то пусть в своём доме выездной филиал оборудует. Семейный подряд на общественных началах. Ничего сложного. Налепил решётки, укрепил двери, ну и табличку на дверь приколотил: We welcome prisoners with open arms! (Ждём заключённых с распростёртыми объятьями). Отбою не будет. И можно вечно доить родное государство, даже не поднимая расслабленной задницы с дивана.
— Matkaselli? (транзитная «дорожная» камера - отстойник) — его аж перекосило, — А прибывающих заключённых куда? Пусть во дворе ночуют? Да они весь двор за ночь в помойку превратят! Свиньи неблагодарные.
Тут лучше упрямо молчать. Но вот обозвать дорожной камерой грязный и изгаженный «отстойник»? В этом, согласитесь, есть что-то извращённо-напыщенное .
Я уставился на потолок и стал прикидывать, какое поэтическое название могло бы ласкать самый изысканный криминальный слух. Но в голову лезла всякая мура. Ночлег странника. Перекрёсток правильных друзей. Транзит-хата. Предпоследний окоп. Чистилище.
— Всё! Забирайте свои вещи и можете идти, — рык вертухая вырвал меня из мира грёз.
— Куда?
— На третий этаж. Вы же там были?
— Был в 37, а сейчас не знаю.
— Охранник на этаже покажет камеру. Clear out! (Убирайся).
Я повернулся, кое-как собрал свои разворошенные пакеты и вышел в коридор. Занятый удержанием этой неустойчивой кучи, не сразу заметил Сулева, лениво облокотившегося на свой импровизированный прилавок.
— Привет. Уже открыл лавочку?
— С прибытием. А ты опять вертухая с утра заводишь?
— Ничего подобного, — я свалил пакеты на лавку, — Он сам не с той ноги встал.
— Как суд?
— А по мне не видно? Опять признан потенциально виновным. Только вот доказательств нет. Буду сидеть, пока не найдут.
— Это долго.
— Догадываюсь. За двумя финскими зайцами погонишься, об третьего споткнёшься. Я раньше думал, что это шутка. Теперь что-то уже не очень в этом уверен.
— Ладно, держи постельное бельё и двигай на хату, а то наша этажерка сейчас крутой кипишь поднимет. Я после обеда заскочу, новостями перекинемся.
Я собрал пакеты, набросил сверху постельный рулон и стал медленно и мучительно протискиваться по лестнице на свой этаж.
Сулев как в воду глядел.
— Не отпустили? А когда следующий суд? — этажный также встретил меня настолько удивлённым возгласом, что я даже на миг проникся к нему симпатией.
— Не отпустили. Продлили следствие. Суд не раньше, чем через две недели, — кратко, но информативно сообщил я последние новости и покосился в сторону своей камеры.
— Just a moment (подожди слегонца), — он виновато поморщился, — Мы действительно были уверены, что вас выпустят. У нас тут проблема... overcrowded prison (коробочка переполнена).
— Про переполненную тюрьму я уже внизу слышал. Мне что, прикажете отправляться под restriction (домашний арест)?
— Нет, — он помялся, — В вашу камеру добавили cellmate (сокамерника).
— New co-prisoner? — если честно, то чему удивляться? Сокамерник, так сокамерник. Не всё же время одному сидеть. На всякий случай я уточнил небольшую, но очень важную деталь, — Hopefully, he is not a hired assassin or some kind of compulsive rapist? (Хотелось бы надеяться, что он не наёмный убийца или какой-нибудь там насильник)?
— Нет, — вертухай слегка задумался, но твёрдо закончил, — Manslaughter (непредумышленное убийство).
— Real murder? (реальный убийца?) — мне слегка поплохело.
Вертухай слегка пожал плечами и двинулся к камере.
— What am I to do? (Что мне делать?), – скорее самого себя спросил я.
— Cry blue murder (Кричи караул)! — хохотнул вертухай, не оборачиваясь, и с силой вогнал ключ в замочную скважину.
Открывшаяся дверь представила совершенно пакостное зрелище. На моём месте, на двух матрацах вальяжно возлежал мелкий индивид в семейных трусах и нагло пялился в телевизор, арендованный на мои кровные. С таким трудом отчищенная доска объявлений уже криво обляпана голыми бабами. Весь пол в крошках и обёрточных бумажках. Параша фонит как могильник. И это этот смрад плавает во влажной духоте ни разу не проветриваемой камеры. Я с шипением выпустил воздух через плотно сжатые челюсти.
Охранник кинул несколько коротких фраз моему новоявленному сокамернику и захлопнул дверь. Тот соскочил на пол и стал суетливо натягивать штаны.
— Terve! Do you speak English? – с нарастающим холодным бешенством спросил я у мельтешащего сокамерника.
Он отрицательно помотал головой, как-то уж очень затравленно глядя на меня.
— Засрать всё здесь за пару дней смог, а языка так и не выучил? — обвиняюще сообщил я, — Perkele saatana. (Ругательство) Завонялся тут как raato (труп, падаль).
Последнее слово возымело на недомерка невероятный эффект. Он попятился к стене и в глазах явно блеснули слёзы. Сам себя перебивая, он начал громко частить, указывая на дверь.
— Stop, — я ещё раз оглядел камеру, но нигде чистого места не обнаружил. Сделал шаг вперёд и свалил свои пакеты на кровать, — Хватит уже, наговорился. Как зовут? What is your name? Mik; on nimenne?
— Kimmo, — он слегка расслабился.
— Слушай сюда, кимоно маломерное, — я стал раздельно выговаривать каждое слово, — Сейчас убирать камеру будем... cell cleaning... selli... э-э-э... imuroida… capichi, грязнуля?
Он мелко закивал головой и бочком протиснулся к шкафу. Раскрыл дверцы и стал лихорадочно собирать свои вещи, разбросанные по всем полкам. Я залез на батарею отопления и открыл окно. В камеру рванул морозный воздух. Киммо что-то пискнул, но без должной настойчивости.
— Воздух есть основа жизни, — веско отреагировал я, — А ты тут кислород перекрыл, кикимор.
Киммо поманил меня пальцем и стал тыкать в пустые полки:
— Sinun kaapissa... sinun kaapissa... — потом показал на пустые вешалки и продолжил, как заведённый, — Sinun naulakko... ja sinun naulakko.
— Да понял я, понял, что моё, — я стал разбирать свои пакеты и раскладывать одежду по свободным полкам, — Ты это, пока стол приведи в порядок... p;yt;... блин... siivota... или как там? В общем, фунциклируй, фунявый.
Тут его прямо прорвало. Он тщательно подмёл пол, вытер стол влажной туалетной бумагой, а потом стал готовить себе место на второй полке.
Я установил кофеварку и устроил себе перекур для обдумывания дальнейших действий.
Коммунальное проживание требует выработки правил.
Сразу после открытия дверей я первым делом целеустремлённо двинул к вертухайской будке. Там опять сидел очередной новый вертухай, лениво перебирая накопившиеся бумажки.
— Разрешите парашу сейчас вынести?
— Завтра с утра, — вертухай так и не оторвался от своего занятия.
— У нас тут новенький, ему не объяснили правил. Уже третий день crap (дерьмо) в камере собирает.
Вертухай отрицательно покачал головой.
— Ну, ты и чмо, — совершенно не меняя просительной интонации, заговорил я уже по-русски, — Ща ведь запросто фекальный бунт замесим. И будет вам местный гавноносец в потёмках.
Я вернулся в камеру и позвал Киммо:
— Эй, слезай с дерева... Киммо-троп... palju взял... palju, — повторил я, указывая на источник зловоний, — и в WC… menn;-menn;... топ-топ... siivota... да шевелись ты, непонятливый.
Киммо спустился вниз, осторожно приподнял парашу за испачканную ручку. Внутри что-то глухо звякнуло.
— Ты что, туда не только гадишь? – поразился я, — Что там блюмкает? What is this? О, дьявол... mit; t;m; on?
Киммо стал сбивчиво оправдываться, но я ни слова не понял. Зато это навело на неприятные мысли. Такую смесь в сортир выливать нельзя. Иначе впереди ожидаются большие проблемы. И, может быть, даже очень большие. Но и в камере это протухшее дерьмо меня уже окончательно доконало. Тут из двух зол надо выбирать менее вонючее. Ввяжемся в драчку, а потом с полученными звидюлями разбираться будем.
— Go, — я махнул на дверь, — Волоки отседова свои отходы, киммосранец.
Появление Киммо в коридоре, да ещё и с парашей в руках, немедленно вызвало гул возмущения. Я высунулся наружу и оценил обстановку. Киммо, втянув голову в плечи, остановился, не сделав и пары шагов, явно не зная, что дальше делать. Вертухай в своей будке махал руками, что твоя ветряная мельница, а весь народ, который праздно шлялся по коридору, стал бурно реагировать с разной степенью матюгальности.
Тут я увидел Сулева, неторопливо поднимающегося по лестнице.
— Сулев, тут такое дело. Подсобить бы надо чуток, — обогнув замершего Киммо, я подошёл к нему и, стараясь быть убедительным, стал негромко описывать ситуацию, — Этот орёл ни разу парашу не выносил. В камере от вонизма озвереть можно. Надо парашник открыть.
— Этот? – он кивнул на Киммо, — Этот может. Засел в камере, как сурок. Намертво. Ладно, сейчас попробуем.
Но его помощь не потребовалась. Вокруг вертухая уже собралось достаточно народу. Тот весь подобрался и вполне заметно замандражировал. Схватил рацию и запросил указаний. Выслушал, кивнул головой и вскочил со стула. Потрясая ключами, он кивнул Киммо и пошёл открывать дверь в дерьмоочистку. И сразу наступила тишина.
— Ну, ты молоток, — одобрительно подвёл итог Сулев, — Не успел вернуться, а уже отметился. Ладно, я сейчас к вам зайду. Только руки помою. А вы там проветрите хорошенько, токсикоманы.
— А я сначала подумал, что вы оба обосрались при личной встрече, — весело сообщил Сулев, заходя в камеру.
— С чего бы?
— Тебе что вертухай сказал о нём?
— Посадили за непредумышленное убийство.
— Нормально. А этому, — тут он мотнул головой в сторону Киммо, забившегося в самый угол на нарах, — Он сообщил, что ты главарь страшной русской мафии. Вот такая встреча друзей на Эльбе.
— Н-да, нездоровый прикол. А кого он пришил? Или просто текилы перепил?
— Чего?
— Старая шутка. Мы раньше «To kill a man» переводили как «человек, злоупотребляющий текилой».
— Да? Не смешно. А пришил он своего закадычного дружбана. Они, да ещё и его баба что-то своё отмечали в пивнушке. Как потом он на суде гнал, что шутейно двинул кореша локтем в бок, да видно неудачно. Кореш сполз на пол и посинел. Этот деятель возомил себя врачом, по-быстрому раскатал со своей заистерившей бабой банку водяры, а затем полез делать искусственное дыхание. Но от усердия только и смог, что наломать дружбану рёбер и всего изблевать. Когда медики прикатили, кореш уже холодный, а эти оба вообще лыка не вяжут. Так все рядышком в вонючей луже лежат. Помнишь ваш фильм «Живые и мёртвые»?
— И что они огребли?
— Он четыре года, а баба свидетелем проскочила. Его это так крутануло, что лепилы полгода на колёсах держали, а теперь сюда засунули. Он то ли от суда, то ли от передоза вообще перестал фишку просекать. Ты бы его не обижал. Во всех смыслах. Он безобидный. Может ещё оклемается.
— Да уж, несказанно подфартило. Лежачий сортир с дырявой крышей.
— Зато не курит.
— А вот тут ему офигительная пруха попёрла. На шару подкоптится, что твой лещ. Лишь бы плавники не откинул в процессе.
— Только смотри, он под утро контроль над собой теряет, — в глазах Сулева блеснули озорные искорки, — Следи, чтобы он с зубной щёткой случайно не заснул.
— Не гони туфту, пехота. Тоже мне, чухонский голубь-истребитель. Клюй ближнего, гадь на нижнего. Да он только под себя ходить способен. А поролон дерьмо не пропускает. И будет ему личный лечебный бассейн. Надо только нары не раскачивать, чтобы волной не накрыло.
Сулев хмыкнул, потом вздохнул и посерьёзнел:
— Что на суде было?
— Облом. Следствию, понимаешь, не хватило времени. Но они пообещали найти важные улики, которые меня, наконец, утопят. Судья им тут же продлил срок до 27 февраля.
— А что следаки выдвинули?
— Выдвинули. Только с табуретки не рухни. Оказывается, используя имеющиеся копии инвойсов и договоров, я мог... понимаешь, чисто теоретически, но... мог подделать любой финансовый документ. И именно так была легализована вся возможная контрабанда. Представляешь заход?
— Нет. А что, подделать разве трудно?
— Подделать неизвестно что? Да как два байта переслать. Большого ума не требуется. Тут вообще никакие свои копии не нужны. Интернет подобным хламом забит под завязку. С таким же успехом следаки могли утверждать, что я подозреваюсь в планировании убийства, раз дома есть ножи и вилки. А чайные ложечки - так те вообще на изуверство тянут.
— Что судья?
— Этот напыщенный павлин всё сглотнул с умным видом. Даже покивал, прогрессор ссученный. Нет, чтобы задать детский вопрос: «Следаки, мать вашу, а хоть одну подделку обнаружили? Или это у вас очередные выкрутасы воспалённого рвения»?
— Но реальное хоть что-нибудь всплыло?
— Нет. Судья гордо заявил, что во всём исключительно верит таможне на слово, и никаких бумажек смотреть не будет. Этот разжиревший судейский лох тупее любого слабоумного.
— Я тебя предупреждал. Обычное явление. Любопытно другое. Ты знаешь, что о тебе вообще в прессе нет ни слова? Вот что странно. Сколько тебе таможенники выкатили?
— 10 лимонов. Пять мне и пять компании.
— Тут каждое мелкое правонарушение моментально в газетах и по TV, а о тебе молчок. Не удивляет?
— Меня сейчас ничего не удивляет.
— А зря. Ко всему надо быть заранее готовым.
— В зеркало посмотри. Вот грянет гром, тогда и креститься будем не переставая. А пока нервно курю бамбук и внимательно слежу за подкинутым мне дристлявым убивчиком.
— Успехов. Развлекайся, — Сулев поднялся, — Пойду деньжат настригу.
— Назад в каптёрку?
— Нет, у меня сейчас турнир по покеру. Не хочешь рискнуть? Всего 10 евро за вход.
— А разве карты в тюрьме не запрещены?
— Нет. Колоду себе можешь спокойно в лавке купить. Там несколько видов есть. Но без голых баб.
— Совершенно не хочу. Ни с ними, ни без них. Постой, чуть не забыл. Пока нас сюда везли, сделали остановку перед Коткой у каких-то бараков. Ни тебе колючей проволоки, ни решёток. Но почти весь автобус сошёл. Это что за хрень?
— Haminan vankila. У нас крытка, а там типа открытка. Открытая тюрьма в Хамине. Там раньше народ на лесоповале приличные деньги зарабатывал. До полутора штук в месяц. А теперь так, мелочь на курево. Остались только нерегулярные работы на подхвате. Есть места и получше. Не боись, подберём и тебе что-нибудь приличное, когда приспичит.
Ещё до подъёма прискакал довольный вертухай с известием, что специально для Киммо нашлась работа и сразу после завтрака он может начать ударно вкалывать. Видно, этот нестабильный индивидуум тревожил не только одного меня. Unbidden guests are welcome when they are gone. (Незваный гость хуже татарина). Точнее, предпочтительно хотя бы временное отсутствие. Хотя не очень понятно к кому это больше относится.
Тюремная энтропия стала постепенно устаканиваться.
Жизнь втекала в размеренное русло. Появление Киммо лично мне даже принесло определённые поблажки. Вертухаи после завтрака перестали запирать дверь камеры. Я так и не понял с чем это связано. В рабочее время были открыты только камеры работающих зэков и одна наша. Зато решился дневной вопрос с туалетом и душем.
В тюремной текучке как-то замылились и отошли на второй план брезгливость и отвращение к местной судебной системе. Можно сколько угодно обзывать дерьмо дерьмом, но от этого оно благоухать лучше не станет. Значит, опять надо принимать внешний мир таким, какой он есть. Это только в фильмах можно найти честного судью. Вот только жизнь подкидывает нам персонажей, даже близко не похожих на выдуманный идеал.
Тут надо извернуться, но поставить таких вершителей судеб в положение, когда им реально будет что терять. Работа, пенсия и прочие блага, как золотые цепи и кандалы, навязанные цивилизацией. Выбор не так уж и велик. А в малочисленной стране даже совсем мелкий камешек может вызвать разрушительные последствия. Осталось только такой камешек найти и удачно зашвырнуть в нужное место.
Конец недели наглядно показал, что жизнь из чёрной полосы всегда перетекает на белую. Только иногда надолго застревает на скучном сером.
Моего сына неожиданно комиссовали из финской армии. Медицинское обследование обнаружило у него и ещё нескольких новобранцев повышенную непереносимость яркого света. А так как подразделение этих салабонов тайно готовилось к добровольно-принудительной отправке в Афганистан, то у меня это вызвало исключительно положительные эмоции. Сам туда чуть не загремел по молодости, но отмазался. Лучше быть живым вампиром, чем морально искалеченным или вообще мёртвым героем очередной бессмысленной принудиловки отсталых туземцев к непотребной демократии.
Сразу по возвращению домой, сын взгоношил Тони, и они запросили срочную встречу со мной. Среди вертухаев такое рядовое событие, как очередной приезд адвоката к своему клиенту, вызвало настоящий переполох.
Для начала мне провели долгий инструктаж, что можно, а что нельзя делать во время встречи. Потом я подвергся тщательному обыску, а все мои записи были перетряхнуты и даже обнюханы. Эта процедура заняла полчаса времени у трёх задействованных вертухаев. В конце концов, с большим сожалением, они выпустили меня в переговорную.
С гостевой стороны, ближе ко входу, расположились Тони и Алекс, обсуждая разложенные бумаги. Памятуя о полученных наставлениях, я устроился напротив них. Кивнул и улыбнулся. Тони потянулся к трубке, но раздумал. Прозрачная перегородка не такая уж и высокая, да и народу вокруг нет.
— Good afternoon! – тут Тони осёкся и перешёл на финский, виновато поглядев на Алекса. Тот кивнул головой и синхронно заговорил, — Добрый день. Сегодня нам надо обсудить ряд вопросов о предстоящих делах. Хочу отметить, что по требованию сотрудников тюрьмы ведутся видео и аудио записи нашей встречи. Официальным переводчиком выступает приглашённый специалист. Замечания есть?
— Нет, — я оглядел комнату. Под потолком в разных концах комнаты были закреплены две видеокамеры. Микрофона нигде не было видно, но тут есть масса разных вариантов, — По переводчику замечаний нет. Рад его видеть живым и здоровым. И на свободе. Как удалось сюда попасть?
— Есть лазейки в законодательстве, — сын скупо улыбнулся, — Я сам обнаружил. Теперь это прецедент, которым будут многие пользоваться.
— Делаешь успехи. И о чём наша сегодняшняя встреча?
— Сначала о проделанной работе.
— Докладывайте, рядовой запаса.
— Получен ответ из V;hemmist;valtuutettu. Это Бюро по защите национальных меньшинств. На нашу жалобу они уклончиво сообщили, что хотя использование национальности как обоснование ареста не может быть признано законным, однако Бюро не считает для себя возможным комментировать решение суда.
— И нашим и вашим. Уползли в туман.
— Точно. Вот как раз по закону они были обязаны дать комментарий и принять все необходимые меры для твоей защиты.
— С этими ясно.
— На прошлой неделе отправлено требование в Главное таможенное управление Финляндии о необходимости всесторонней проверки действий Восточного таможенного округа.
— Почему всего округа?
— Мы поставили вопрос об отводе всех следователей, которые продолжают открыто фальсифицировать твоё дело.
— А что, у них есть и другие? У меня теперь очень большие сомнения, что там найдётся хоть один порядочный человек. Это же Система. Всю политику делает свита.
— Но мы должны попробовать. Так вот. Наше требование об отводе следователей официально передано Восточному таможенному округу.
— Извини, не понял. Управление что, просто спустило ваше требование в округ?
— Да. По местным правилам только конкретный округ может следить за правомочностью действий своих сотрудников.
— Что? Они сами себя проверяют? Лихие, однако, здесь правила. Вассал моего вассала - не мой вассал. И все концы в одних руках. Тут и ответ не нужен, чтобы предсказать результат. НКВД на них нет!
— Но мы должны использовать любую предоставленную нам возможность.
— Для них это уж точно ничем и никем не пробиваемый вариант.
— Тут ты, возможно, прав, — Алекс помялся, — Тони говорит, что их руководитель службы внутренней безопасности выступал у тебя на суде. Толстенький такой.
— Живчик? Ну, точно! Чем глубже в лес, тем толще партизаны.
— Что это значит?
— Старинная военная примета. А наш народ как всегда мудр, хоть и косноязычен.
— Но Тони говорит, что он надеется на его честность и порядочность.
— Угу, понадеялась овца на волка, да всё без толку.
— Что с тобой? Говори внятно.
— Извини, просто мозг сносит от таких новостей. Судья тоже уверен в его честности. Один только я один такой недоверчивый. Чем ещё отрапортуете засидевшемуся узнику?
— Сейчас мы подготовили очередное прошение об освобождении на основании твоей полной невиновности.
— И куда оно пойдёт?
— В городской суд Лаппеенранты.
— Эти подотрутся.
— Но в прошении будут прямые ссылки на решения Европейского суда по правам человека и на финскую юридическую литературу. Там однозначно констатируется, что содержание человека под стражей без предъявления доказательств является незаконным.
— Значит, подотрутся с особым удовольствием.
— Считаешь, что ничего не надо делать?
— Нет, не считаю. Просто желчь выходит. Да и сам подумай, как люди будут признавать свои собственные ошибки? Это же nonsense.
— Что?
— Абсурд, бессмыслица, вздор, чепуха. Даже приличного определения не подобрать. А что конкретно мне предложит господин адвокат?
Они некоторое время совещались.
— Я тебе постараюсь разъяснить местные правила, — Алекс слегка задумался, — Ты никак не хочешь понять систему работы адвоката. Он не имеет права давать тебе советы. Он только твои пожелания облекает в форму, соответствующую законодательству.
— Это как? Просветите бестолкового. Против меня выступает обвинение во главе с прокурором и открыто лояльным к ним судьёй. Они могут совершенно произвольно интерпретировать любое высказанное мной слово и подлавливать на этом, а мой адвокат даже не подскажет правильную линию поведения?
— Именно так.
— Да уж, исключительно честный поединок. Они не вылезают из судов и имеют практический опыт. Так?
— Так.
— А я должен сам себе придумывать линию защиты? Находясь в тюрьме и не имея никакой информации о том, в чём же меня конкретно обвиняют? Да им хоть плюй в глаза, всё божья роса.
— Именно так.
— Но на основании чего? Ранее прочитанных детективов или увиденных фильмов?
— Вот я этим сейчас и занимаюсь.
— Чтением или просмотром?
— Созданием твоей линии защиты.
— Спасибо тебе, — тут я поймал себя на мысли, что сын неуловимо, но изменился. Что-то он меньше стал похож на вечно сонного ботаника, — Алекс, а сколько дней ты пробыл в армии?
— Пять дней. А что?
— Да так, в тебе проклёвывается что-то новенькое. Ладно, давай возвращаться к нашим баранам.
— К таможне?
— Обижаешь. Я не посмею так грубо оскорблять благородных домашних животных. Нет, к тому, что я должен сейчас делать.
— Ждать.
— Сколько?
— Тони считает, что процесс специально затягивается. Этакая позиционная война.
— Интересная война. Танк против мишени.
— Так оно и есть. Мы ждём, когда они раскроют все свои карты.
— Ладно. Сидим в засаде. Я тут набросал несколько писем, — я повертел в руках черновики, — Чёрт, мне их запрещено передавать. Читайте через стекло, а потом я перешлю их почтой.
Я прислонил первый листок к стеклу и стал менять их по мере прочтения и перевода. Одно письмо было адресовано в таможню, с запросом на получение копий документов по всем прошедшим поставкам. Второе письмо в банк. В нём в категоричной форме требовалось организовать срочный возврат средств, незаконно изъятых со счетов фирмы.
— Я всё перевёл, — как-то слишком равнодушно сообщил мне Алекс, — Но могу тебе ещё раз сообщить. Запросы в таможню мы уже неоднократно направляли. Следователи нам ничего не дадут. И без документов понятно, что дело нечисто. А вот банк уже устно ответил. Тони им сразу позвонил. Так вот, они будут рассматривать этот вопрос только тогда, когда мы представим окончательное решение суда. Да, они понимают, что их банк совершил ошибку. Но таможня никогда не проигрывает дел. НИКОГДА. Могут изменяться меры пресечения, размеры штрафов, но пока не было случая, чтобы хоть одно дело у них развалилось.
— Утешил. Будем считать, что я просто разрабатывал руку и вспоминал навыки чистописания.
— Извини, но мы пока не можем изложить наши планы. У нас дома все телефоны прослушиваются, а письма просматриваются. Даже здесь пишут. Просто поверь, что тебя из тюрьмы точно освободим. Только это долгий процесс.
Заглянул вертухай и показал на часы.
— Всё, нам только на один час встретиться разрешили, — они поднялись и пошли к выходу.
Я помахал им вслед рукой и остался ждать возвращения вертухая. Тот вернулся через несколько минут и отвёл меня назад в шмоналовку.
Обыск опять занял не менее получаса. Бесплатный массаж тела и белья.
Ещё одна неделя пролетела совершенно незаметно. Я заново перечитал первые четыре тома про Гарри Поттера. В гости никто надолго не забредал, а сокамерник приходил с работы и сразу забирался на нары. Оттуда он молча таращился на любые телевизионные сериалы и слезал только для регулярного наполнения параши. В этом он явно вне конкуренции.
В среду он притащил финско-английский словарь и занялся его изучением. Ему потребовалась целая вечность, чтобы обнаружить искомое.
— Welder... welder, — он радостно потыкал себя в грудь.
— Ну, привет, сварщик, — откликнулся я, впечатлённый его лингвистическим прорывом, также постучал себя по груди, — Former independent entrepreneur. Бывший независимый предприниматель.
Беседа надолго прервалась.
— Killer, — он скрестил решёткой пальцы.
— Да какой ты killer… homicide задрипанный. — Я чуть не сплюнул от такого самомнения.
Киммо покивал и зашуршал бумажками. Очень содержательно побеседовали. Через час он слез и прилепил на недавно отчищенную доску поочерёдный график выноса параши. Значит, посчитал свою вину полностью исчерпанной. Я согласно кивнул. Пора уже и мне впрягаться в это спортивное мероприятие.
Все последующие дни наши краткие общения уже не заходили дальше взаимно понятных жестов.
В выходные на меня напал зуд вредного интриганства, и я сел писать кляузы начальнику тюрьмы. Первая жалоба была на недостаточный уровень оказываемых медицинских услуг. Я мелким почерком заполнил все жалкие шесть строчек для текста, выделенных на стандартном тюремном бланке, но остался совершенно неудовлетворённым полнотой раскрытия темы. Пришлось дописать ещё два листка приложений к нему.
— И так как краткость есть душа ума, а многословие - его прикраса, — громко продекламировал я вмиг остолбеневшему Киммо, — To be, or not to be, that is the question... эх, Кимчукчия... ща попрощее загнём. Стишата, блин, без мата... Сносить ли нам парашу злобствующей судьбины или в ответ нагадить в ветер бедствий и, обтекая, напрочь загасить. Иль захлебнувшись, утонуть в позоре... Не таращься, это я только так, для бодрости. О, как без Офелии прискорбно нам! И лишь живительную бодрость на мерзкие пасквили истощать.
Я почесал кончик носа и стал думать о нанесении следующего удара по тюремному спокойствию. Вспомнив Сулева, я на одном дыхании накатал просьбу о разрешении использования компьютера в целях написания книги о необходимости ведения здорового образа жизни в тюремных условиях. На мой взгляд, вполне cogent reason (убедительная причина).
Злорадно, только из-за переполнявших в этот момент низменных чувств, я вместо подписи аккуратно ставил dbdb. Этакие два яблочка, или две перевёрнутые фф. Иногда я этот двуххренник сокращаю до db2. Мой старый проверенный метод «дабл-ди-би», когда нет надежды на позитив, но верить хочется. Такое вот невысказанное дополнение к изложенной просьбе: Don't Be a Douche Bag! (Не будьте сволочью!)
В понедельник были опять отменены все тюремные работы, а двери камер закрыты. Однако, видно памятуя прежние брожения, всем канальям дали по очереди опорожнить параши и совершить утренние процедуры.
Тюрьма затихла и стала ждать информации об источнике очередных свалившихся неудобств. Но вертухаи были неприветливы и молчаливы.
Во вторник прошёл покамерный шмон, но, видно, без особых находок. Нашу камеру перевернули вверх дном, только еду особо не поганили, потыкав явно не продезинфицированной спицей.
Зато появилось ругательное занятие до ужина. Вторничный субботник по разборке хаотично разбросанного вертухаями барахла.
Среда прошла тревожно из-за топота вертухаев, которые стадом неугомонно носились по коридорам. А вот после обеда всё окончательно стихло.
В четверг двери открылись уже как обычно. Вертухаи по центральному матюгальнику объявили, что сегодня будет работать магазин. Это известие было встречено восторженным многоголосым воплем. Опала закончилась.
После магазина заскочил Сулев. Он был хмур и задумчив.
— Ты чего такой суровый?
— Да вертухаи задолбали. У вас сколько раз камеру шмонали?
— Один раз.
— А мою четыре раза. И каждый раз новые. Дважды собаку притаскивали.
— Назвался наркобароном... — Посмотрев в побелевшие от злости глаза Сулева, я решил в тему дальше не углубляться, — … в общем, получи совок гранату от фашистского бойца. А что вообще случилось?
— Кому-то в дачке дурь пытались заслать.
— Кто?
— Кабы знал, щупальца пообрывал. Лично. Шалупень безмозглая. Нет, чтобы по-человечески договориться. Поручить знающим людям. А-а, — он махнул рукой, — Экономные, блин, спасу нет. Аналисты.
— Анналисты? Но это вроде же древнеримские историки?
— Нет, это искатели острых приключений.
— Понял. У меня один знакомый, этакий интеллектуал, называл их возвышенно жопрэ. Ну, и что с анал-реципиентом?
— С кем?
— Ну, с тем, который с воли пытался получить донорскую помощь от своих аналистов.
— На диете отдохнёт месяц в карцере. Может, поумнеет. Хотя вряд ли. Тут не армия, чтобы улучшать то, чего нет.
— Слушай, меня вот что удивляет. Почему даже во время шмона все вертухаи такие вежливые?
— Это тебе не Россия. Финляндия — страна маленькая. Нет, не так. Страна по площади большая, но населения маловато. Представь себе, что вдруг в вашем демократизированном Син-Пидрограде открыли 40 тюрем на 100-200 заключённых и СИЗО при каждом отделении милиции на 10-20 человек. И наплодили прорву вертухаев. Понятно?
— Нет.
— Всё просто. Здесь у них довольно приличная зарплата, куча льгот. И при этом все как в деревне друг друга знают или вообще в отдалённом родстве.
— Не, нам такое не понять. У нас каждый больше в своём квартирном мирке замкнут перед зомбоящиком, а родню только по праздникам с трудом вспоминает.
— Ваши проблемы. Вертухаи не аналисты и для себя приключений не ищут. Теперь врубился?
— Извини, торможу. — Я действительно не мог понять к чему он клонит.
— Я же тебе уже говорил. За убийство тут обычно дают 4 года. Если без отягощающих. Тем, кто по первости, надо отсидеть всего полсрока. Можно легко мочкануть вертухая, когда он совсем забурел и нагло понтует без формы. Тогда никак не пришить умышленного нападения при исполнении. За заранее спланированное дело можно и пожизненное схлопотать. Это реальные 10-12 лет. А так... пьяная драка и через два года трать свой заслуженный гонорар. Только не надо этих киношных извращений. Поближе к природе. Камень, бутылка, кусок доски... что под руку подвернётся. Но это на крайний случай. А вот качественно отмудохать можно в любое время и за милую душу. Почти задаром. Прочитай его имя на badge и делай нужный заказ на волю. Да, а как по-русски будет badge?
— Не поверишь, так и будет. Бейджик. У нас повальная американизация языка. Под чутким руководством. Хотя... ваш-то президон в бабочке вообще на ставке CIA сидел. Ладно, не суть. А кто на такое подпишется?
— Всегда найдутся желающие спокойно передохнуть от разных проблем. Как там у вас говорят? Без лоха и жить неплохо, но жизнь без лохов доведёт до грехов.
— Не сталкивался. Надо запомнить. Добавлю, как эпиграф к Александру Сергеевичу: «Нас каждый день опала ожидает, тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы» .
— Заумно слишком. Сразу видно, что мужик ни разу в тюрьме срок не мотал. Что-то твой терпила с травкой перемудрил... Да, а как там твой сокамерник?
— Молчит. По вечерам рассматривает словарь, но больше знакомых слов пока так и не нашёл.
— Повезло. Большинство как заведённые свои истории раз за разом рассказывают. Пока окружающих не вгонят в тоску.
— А потом?
— Зависит от рассказчика. Одним подзатыльника достаточно, а других так и будешь, скрипя зубами слушать, пока не отупеешь. Знаешь, как это называется?
— Недержание? Словесный понос?
— Попытка понять, что делать, и кто виноват.
— А ты этим чернышевским Достоевского подсовывай. Его точно на все языки перевели.
— Это который бабку топором тюкнул?
— Он, родимый. Вот с тех на Руси деньги так и называют «бабки». Прижилась схема быстрого обогащения.
— Это неправильно. Надо как здесь. Тюрем приличных понастроить и тянуть деньги с родственников. Прибыль значительно выше, чем в гостиничном бизнесе. Правда, теневая. Невидимые чаевые, так сказать. Ilmaraha - воздушные деньги или деньги из воздуха. Но это для избранных. А остальные и так заняты вроде бы полезным делом.
— Никогда не слышал, чтобы здешние вертухаи взятки брали.
— А они их прямо и не берут. Здесь это не принято. Как у вас там это называлось? — Сулев пощёлкал пальцами, — Во, семейный подряд! Знаешь такое прикрытие у финской коррупции?
— Больше знаком со своей стороны. Обычно за них платят, а потом им отдают чеки. Они совершенно официально получают деньги в своих компаниях. Иногда набегают очень и очень приличные суммы. Особенно в длительных командировках. Лекции за кружкой пива для мифической аудитории. Образцы продукции, исключительно подходящие к конкретному домашнему интерьеру. Да много чего.
— Это семечки. Основные деньги делаются на цепочках навязанных посредников. Родственников, друзей и хороших знакомых... их же постоянно подкармливать надо. Теперь эту схему и в Эстонии практикуют. Как более приличную и прогрессивную.
— А вертухаи здесь каким боком?
— У вас что, нет срастания бизнеса с криминалом?
— Ну, ты даёшь! У нас именно криминал создал современный россиянский баксы-чёс, который только из приличия называется бизнес. Он, как обладающий наиболее убедительными доводами и стартовым капиталом, стал основным двигателем торговли и производства .
— Граждане, сдавайте валюту! – Сулев грустно хмыкнул, — Меня так мой следак встречал перед каждым допросом. Как давно это было, а всё никак не могу забыть. Как и ваш шумный гимн.
Он поковырял пальцем стол и нехотя выдавил:
— Вот тебе реальный пример. Ты знаешь, что финны строят атомную станцию?
— Знаю. Взяли дорогой французский проект, который нигде раньше не делали. Зато гордо затоптали более дешёвый и эффективный российский.
— Потому и взяли. Он тут некоторым политическим партиям очень нужен. Этим, кто сейчас у руля, — он показал пальцем в потолок, — Они же этот проект и утвердили. Строительство затянут на пару лет и из бюджета получат ещё столько же. Но это не наши проблемы. Так вот. Через вертухаев одному моему старому знакомому на прошлой неделе намекнули на крупное дело. Он парится в другой тюрьме. Предложили оптом продать всю использованную технику и домики для строителей.
— Хорошая сделка.
— Очень. Особенно, если учесть, что перед началом тендера будет неофициально объявлено, что весь этот хлам будет иметь повышенный радиационный фон.
— А это плохо.
— Зато заранее спланировано. Тут везде повышенный фон из-за гранита. Подтянут «зелёных». Они будут трещать «правильными» счётчиками, и гнать большую пенную волну. Потребуют деньги на утилизацию и дополнительное обеззараживание местности. Все уже заранее знают, кто этим займётся в Финляндии. А в это время домики и техника будут тихо перевезены в Эстонию, а там исчезнут. Объявятся потом либо в России, либо где-нибудь в Азии. Подновлённые и перекрашенные.
— Что-то сложно.
— Брось, это очень просто. Нужна только надёжная организация, которая умеет держать язык за зубами. Ну, и гарантированное распределение прибылей. Для пополнения партийной кассы.
— А ты здесь каким боком?
— Он через меня искал некоторые старые контакты. В другом я ему, к сожалению, ничем помочь не смогу. Не мой профиль.
— А ради чего твой кореш корячится?
— Депортация в Эстонию и снятие приговора. Ну и пухлый процент. Это от наших.
— А разве это просто?
— Получить процент?
— Снять приговор.
— Финские приговоры - ещё та песня. Особенно те, которые рождаются в безумных головах у судей из первой инстанции. Они умудряются забывать, что законы постоянно меняются и просто ставят параграфы из прежних похожих дел, даже не задумываются о последствиях.
— Почему?
— Есть более-менее толковая Вторая инстанция, а потом вполне профессиональный Верховный суд. Они и приводят эти убогие приговоры в нормальный вид. Если, конечно, обозлённый терпила окажется при деньгах. Но этот процесс занимает годы. Я как раз об этом тебя и просил написать.
— Не поверишь, но я тут директору тюрьмы кинул слёзную маляву о разрешении мне пользоваться компьютером. По принципу сделал гадость - сутки в радость.
— Что? А почему медведя с балалайкой не вписал?
— Медведь воняет, а балалайку я в руках только раз в жизни держал. Сразу отвечаю, что и ключ от камеры мне также не нужен. У меня замок снаружи.
— Но это же запрещено. Категорически. Тут даже PlayStation 3 не разрешают. С него легко в Интернет выйти.
— Наступают новые времена. К тому же я просил без Интернета. Мне и старая модель подойдёт. Буду писать рецепты здоровой пищи, идеально подходящие для наших тюремных будней.
Тут Сулев захохотал так, что я испугался набега вертухаев. Но обошлось.
— А как будущий писатель ты не хочешь себя коксом побаловать? Для ускорения, так сказать, полёта мысли?
— Хочешь предложить?
— Нет. Напиши директору. Так и так. В тюрьмах наркоманов более 70%. Всё равно никто ничего не заметит. А у тебя будет творческий прорыв. Повышенная фантазийность. Он это точно оценит. А наша тюрьма будет как в песне, — он задрал бородёнку, но довольно похоже пропел дискантом, — Дурманом сладким веяло...
— Грубый ты, Сулев. Хоть и поёшь, иногда попадая в ноты, а юмор у тебя так и остался эстонским. Даже испанское гражданство не помогло. Я же для общей пользы стараюсь.
— Личный компьютер и всеобщая польза - две большие разницы. — Сулев задрал указательный палец и назидательно помахал им перед моим носом.
— Никакой разницы. Кому компьютер и бессонные ночи, а кому польза от этих бессонных ночей.
— От твоих бессонных ночей польза может быть только в приросте населения. Да и то очень сомнительная, — он вовсю развеселился и стал вслух прикидывать возможный эффект и ожидаемую производительность такого труда.
Прервал его разглагольствования заглянувший вертухай, который сунул мне два ответа на мои просьбы. На первом была дата и время посещения доктора, на втором краткий ответ администрации. Я передал его Сулеву и стал ждать реакции.
— Я был прав, — он довольно ухмыльнулся, — Полный отлуп. Зато тебе разрешают заказать печатную машинку. Только не электрическую и без всякой памяти. Будешь теперь не свой сонный шланг тискать, а тугие кнопки мучать ночами. И будет вместо вдумчивого шурх-шурх какое-нибудь хрясть-хрясть-дзинь-дрынь! Тебя вертухаи к утру сами первыми и уроют. И все вокруг под этим дружно подпишутся. Твой заход не проканал.
Я представил себе грохочущего печатного монстра в камере и содрогнулся.
— Ещё не вечер. Сейчас напишу, что у всех пишущих машинок большая проблема с русскими шрифтами.
— Тебе нормальным финским языком сказали, что компьютер нельзя из-за наличия памяти. Низз-я-я-а!
— Да сейчас память куда ни попадя суют. Хоть в телевизор, хоть в говорящий унитаз с обдувом и музыкой.
— Это точно. Только ты этого им никогда не объяснишь. Есть такая вещь как Инструкция. Самого ведь обучали. Круглое - носить, квадратное - катать, тяжёлое - забыть. Просёк? Хотя... своими писульками ты им нервишки ещё долго трепать можешь. Главное, не тормози.
Опять явился вертухай и коротко бросил:
— К доктору!
— Но вы мне только что принесли, — я потряс листком, — У меня назначено на завтра в 10:00.
— К доктору, — вертухай сморщился от досады и переключился на Сулева.
— Иди, там дыра образовалась. Те, кто были записаны, уходят на этап и уже сидят в отстойнике. Так что тебе повезло, кустарь-машинист... безкомпьютерный или бес компьютерный?
Доктор принял меня сразу. Он хмуро окинул меня подозрительным взглядом.
— На что ещё жалуетесь?
— Всё то же. Зубы и спина.
— Вам же разрешили... — тут он взглянул на дисплей, — Snug. Разве этого недостаточно?
— Нет. Это provisional remedy (временное средство).
— У меня записано, что вы поставлены на очередь в стоматологию. Ждите.
— Как долго?
— Это не от нас зависит. Может три месяца, может и все шесть. Мы вам направим подтверждение. Наиболее быстро это делается для тех, кто уже отсидел в тюрьме более года.
— Понял. Спасибо, но лучше я уж потом дома себе сам закажу. А что мне можно сделать со спиной?
— Болит?
— Можете сами посмотреть.
— Здесь нет X-ray unit (рентгеновского аппарата).
— А мне что делать?
— Ждите, когда отвезут в больницу на рентген. Лекарства не помогают?
— Нет. Никакого эффекта.
— Я выпишу новые. Более сильные. Но только вместе с таблетками для желудка. Их надо обязательно принимать вместе. Иначе будет gastric ulcer (язва желудка).
— Гастрит по имени Алсу, — машинально переврал я про себя . Алая вода в желудке. Очень поэтично. Но для ленивого костоправа добавил более вразумительно, — Обязательно буду принимать их как tablet-doublet (таблетки дублетом), доктор. Наши prison guards (вертухаи) за этим проследят.
Доктор покивал и махнул рукой в сторону двери.
— До свидания, — Я открыл дверь и вышел в коридор. Но не сделал и шагу, как упёрся в двух взъерошенных и опухших субъектов, которые стояли перед дверью и молча, но активно жестикулировали.
— Mit; (что)? – хмуро спросил я. Сейчас придётся объяснять, что я не говорю по-фински, а с английским у таких всегда явные проблемы.
Однако парочка повела себя странно. Один продолжал тыкать себе пальцем в челюсть, а второй закатывал глаза и прикладывал руку ко лбу.
— What's the problem? – эти двое либо полные идиоты, либо это какая-то непонятная лично мне новая местная шняга, — What's up?
Один не выдержал, пихнул недотёпу, указывающего на свою скулу, и зашипел по-русски:
— Ты же говорил, что можешь, что угодно спросить. Вот и спроси.
— Не могу. Я сейчас концы отдам. Все слова из башки вылетели.
— Mit; kulu (как дела)? – выдавил из себя активный.
— Kaikki on huvin (всё хорошо), — уже еле сдерживаясь, чтобы не испортить разворачивающееся представление, сообщил я.
— Kaikki loppu (всё закрыто), — обречённо исчерпал он остатки своих познаний в «финском магазинном» и перешёл на русский, обернувшись к страдальцу — Ну и как я смогу втолочь этому тупому турмалаю, что тебе нужна пломба?
Тут я не выдержал и хихикнул:
— Слышь, мужики, я не доктор. Тупыми турмалайскими пломбами не заведую.
— А чего ты тут делаешь? – ошарашено спросил он в ответ, — Вертухаи говорили, что кроме нашей камеры здесь вообще русских нет.
— Конспирация. — Я приложил палец к губам, — Отдыхаю я тут.
— Ты что, здесь живешь?
— Ага, но только временно, пока в Питере мой дворец не очистят от выставки музыкальных инструментов.
— Да ну?
— Вот тебе и да ну. А тут горящая путёвка. Еле зубами у правильных пацанов вырвал. Кучу бакинских отвалил. У меня отпадный люксач на третьем уровне. Жаль, всего неделя осталась. Клёвый улёт и развлекуха. Архитектура, то-сё, пивасик рекой, снежок дорожками... вертухайши по любасу... прикольно.
— Ты чё, новый русский? Из этих, с прибабахом? — в его голосе стали пробиваться надрывные нотки.
— Ты ещё лапсердак на груди порви, пролетарий. Чего пантомиму устроили?
— Как будет дупло по-ихнему? – он моментально сменил тон на деловой, — Видишь, корешу плохо. Зуб дёргает. Мочи нет. А нас завтра на суд везут.
— По-польски точно жопа. По-ихнему не педрю, а на островном будет cavity.
— Ты по слогам скажи.
— Кэй-вэ-ти.
— Я не запомню. А как врач поймёт?
— My cavity is very hurt. Блин, да скажи просто с грузинским акцентом: «Мой куй-вам-ети как из Веры хер-т». Доктор поймёт. Только на нужную дырку на зубе пальцем ткни, чтобы он не перепутал. Он хоть передовых турмалайских кровей, но отсталый.
— А, ну бывай... курортник, — он дёрнул ручку двери и подтолкнул бедолагу в кабинет.
— И вам не болеть, граждане соотечественники.
Я кивнул и поплёлся назад, рассуждая к какой заповедной национальности вертухаи умудрились меня причислить? Вот так и рождаются слухи о безродных космополитах, затерявшихся в местных исторических достопримечательностях.
Не успел я вернуться в камеру, как появился вертухай и деловито сообщил:
— Для вас нашлась работа.
— Какая?
— В подвале, — тут он сначала неопределённо пожал плечами, но потом нехотя добавил, — Sewage cleaning (очистка сточных вод).
— Что? – меня аж передёрнуло, — Ударную говночерпалку из меня решили сделать на старости лет? Размечтались, инноваторы.
— Не понял? – но моя интонация ему явно не понравилась.
— Спасибо за предложение, но вынужден отказаться. Я и так in deep doodoo (в глубоком дерьме).
— Why not? Никакой другой работы пока нет.
— Sewage watchdog? (сторожевой пёс нечистот). Нет уж, спасибо. Я и так скоро вас насовсем покину.
Вертухай схватился за рацию и сообщил вниз мой отказ. Выслушал ответ и укоризненно сказал:
— Подумайте до вечера. Там хорошо платят. Money has no smell (деньги не пахнут).
— Нет, — хотелось ответить особо дерзко, но в голове нужных слов никак не находилось. Тогда я решительно свёл перед собой руки крестом, — Never ever! (ни за что и никогда!).
— Never say never again (никогда не говори «никогда»), — вертухай довольно хохотнул и прикрыл дверь.
— Меня зовут Понт, Д’жесть Понт, — запоздало передразнил я его, слегка кивнув двери, — Эй, сомелье! Сообщи тому трясуну за стойкой, что ингредиенты из отборных экскрементов надо смешивать, а не взбалтывать. Иначе шейкер засорится.
Но сам понял, что прозвучало слишком жидко. Без должной стуловой твёрдости как надлежит предложенной вакантной должности. Но тут злоба отступила в прямую кишку, требуя немедленного очищения.
Всё же я не лентяй, а просто лицо с недостаточной мотивацией. По мне лучше варежки шить, как некоторые передовые флагманы российской нефтедобычи.
Ко вторнику новые таблетки сделали своё дело, и организм стал заметно терять чувствительность. На прогулку во двор я так и не рискнул выйти, но зато стал неутомимо шататься по этажу. А это не менее двух часов в день. И много-много вёрст. По крайней мере, явно не меньше одной.
При редких встречах стал регулярно подвергаться подначкам, кстати, вполне заслуженным, со стороны Сулева. Прямо перед своей депортацией та шебутная российская парочка успела сообщить ему сенсационную новость, как здешние вертухаи полное фуфло задвигают. На третьем этаже они втихаря наделали люксов для новых русских экстремалов. А вот правильных пацанов заставляют толкаться по восьмиместным и двенадцатиместным вонючим казематам.
Сулев посокрушался вместе с ними, но уже к вечеру пришёл и гордо выдал мне своё первое собственное литературное творение: «засланный новорусский каЗЭК». На некоторое время у него это вызывало азарт, и он изобретал всё новые названия, пока не упёрся в свой недостаточный уровень знаний заковыристостей русского языка. Последний изыск: «А когда сдашь Абрамовичу свой шикарный люкс с парашей на вынос?», был начисто сломлен моим туманным ответом:
— Сопля соплю соплёй перешибёт... нет сил на барский кошелёк сморкаться. Ну, что, уловил скрытое отрицание на слово перешибёт?
Это вызвало у него глубокую задумчивость и внеочередное бесполезное посещение библиотеки.
В среду я довольно бодро спустился в канцелярию, где получил повестку в суд. На этот раз мне достался ужасно занудный и очень бледный чиновник, да ещё в цивильном. При этом без всякого чувства юмора.
Сначала он медленно и гнусаво зачитал, что заседание суда состоится в пятницу 6 февраля ровно в 14:00. Потом тускло сообщил о штрафе, который меня ждёт, если я не явлюсь на слушание. Тут я не выдержал и тихо, прямо в унисон его бормотанию, задал совершенно простой вопрос:
— А если мой автобус опоздает? На улице то снегопад, то гололёд.
— Тогда вам будет необходимо представить официальный документ о причинах неявки. Суд его рассмотрит и перенесёт заседание на другое время, — тут он задумался, — Если, конечно, будет найдено свободное время в расписании судьи, ведущего ваше дело.
— А штраф?
— Будет рассмотрено, насколько объективна причина, вызвавшая ваше опоздание, и только тогда окончательно определён точный размер штрафа.
— Значит, вас оштрафуют? – улыбнулся я и радостно потёр руки.
— Как это? — у него даже кончик носа посинел от возмущения, и голос предательски завибрировал, — Это же ваша личная ответственность!
— Тогда выпишите мне освобождение на 6 февраля, а уж из дома я доберусь сам. И вовремя. Под мою личную ответственность. Иначе это несправедливо.
Тут он впал в ступор и зашелестел бумагами. После долгих разглядываний и раздумываний он вымучил обтекаемый ответ:
— Мы не можем этого сделать без решения суда о вашем полном освобождении. А его в деле нет.
— Жаль, — я покосился на его коллег за двумя соседними столами и придвинулся вместе со стулом поближе. Наклонился в его сторону и негромко, но очень проникновенно спросил, — А можно частный вопрос? Я могу поменять судью?
— Почему?
— Он мне сильно надоел (he is driving me up a wall – дословно «я от него на стенку лезу»).
— Что?
— Просто спросил, — я слегка удивился такой вспышке праведного гнева. Может он неправильно меня понял? Но, вроде, устоявшееся выражение, если дословно не переводить, — Нельзя, так нельзя. Никаких проблем.
Однако эта канцелярская вдруг крыса раскипятилась и стала активно апеллировать к соседям. Их единодушное возмущение было достаточно велико, что даже пришлось выслушать целый каскад нравоучений, состоящий из одних финских гласных. Я дождался, когда спадёт эта жалкая волна эмоций и совершенно невинно закатил свой встречный монолог на русском:
— Поймите, это же не судья, а какая-то вредная опухоль, выскочившая на чистых руках финского правосудия. Точнее прыщ закостеневший. Пупырь, если по-нашенски. А вы тут на мерзопакости разные из-за него исходите. Нехорошо-с, господа. Ишь, как разбулькались, чернильницы. Бесогоны левосудные. Озаботились бы лучше, что там у этой вашей деревенской Фемиды со зраком. А то, что не состряпает, то толи брак, толи полный мрак.
Последнее получилось как-то спонтанно и почти в рифму. В комнате повисла тишина. Я даже подумал, что кто-то из них по молодости ещё русский в школе застал и теперь пытается переварить. Но нет. Мой бледнолицый канцелярский ментор укоризненно сообщил:
— У нас два государственных языка. Финский и шведский. Для вас, как исключение, мы используем английский. Говорите на любом из них.
— Спасибо за богатый выбор, — но мне сразу что-то расхотелось, — Надо расписаться за новость или уже достаточно того, что услышал?
— Распишитесь здесь и здесь, — он подсунул мне бумаги, — Это ваш экземпляр повестки. Вас перевезут завтра. Можете идти.
— Извините, а там у вас случайно не лазерный принтер стоит? – ну не могу я вот так просто уйти, напоследок повторно не колыхнув застоявшейся тут тоски.
— Да, — он гордо махнул в сторону громоздкого аппарата, — HP Laser Jet.
«Лазерная струя в одну лошадиную силу» , — моментально вспомнилось его российское техническое описание, — Значит, он может и на мягкой бумаге печатать?
— Может. Но зачем?
— Это очень важно. Краска не растекается. Да и документ можно долго и вдумчиво изучать. Удобнее текст усваивается и совсем не липнет, — я посмотрел на его застывшее лицо и быстро закончил, — Завидую вам. Такая передовая техника. Жаль, что не используется в полезных делах. Прощайте.
После обеда я быстро проскочил поверхностный шмон и был сопровождён в такой знакомый отстойник. В камере на сдвоенных нарах сидели пять человек, и азартно резались в покер. Они без всякого интереса повернулись на грохот открываемой двери и решётки. Один, явно с моего этажа, коротко кивнул и продолжил изучать свои карты. Остальные, хоть и с задержкой, но также покивали, а потом сразу вернулись к игре.
Я застелил своё давно облюбованное место и завалился читать. Никаких эмоций, только лёгкое раздражение от отсутствия бубнящего телевизора. Зато есть унитаз и рукомойник. Баш на баш. А в остальном... состояние обычное, привычное и часто повторяющееся. Господи, но как обрыдло!
Тюремный автобус был то ли наполовину пуст, то ли наполовину полон. Все, кроме меня, опять заняли места в конце салона. Красноглазая часть продолжила игру, а остальные весьма заинтересованно наблюдали. Судя по негромким, но выразительным возгласам, явного лидера за ночь среди них так и не выявилось.
— Кажется, эти ковбои задаром навоза наелись , — сообщил я своему отражению в окне, — Но время провели с пользой, если им остальное по барабану.
Коннунсуо встретило нас метелью и пронизывающим ветром. Все моментально расхватали свои вещи и рванули в предбанник. Только на вертухаев это не произвело никакого впечатления. Они брезгливо осмотрели обляпанную снегом толпу, сгрудившуюся перед металлодетектором, и стали усиленно изображать напряжённый процесс изучения чрезвычайно важных сопроводительных документов.
— Учет и контголь. Вот главное... — негромко прокартавил я любимую коронку Вождя, — Для пгавильного функционигования пегвой фазы коммунистического общества .
Как и прошлый раз, я опять оказался единственным отщепенцем в этом этапе. Мне пришлось ждать, пока всех не загонят в местный отстойник и только тогда, в сопровождении вертухая, изрядно утомлённого этой показушной активностью, мне было разрешено подняться на второй этаж.
Наученный предыдущим опытом я сделал себе отдельный пакет с необходимыми на последнюю ночь вещами.
Последняя ночь. Ах, эти сладкие мечты и грёзы! У меня уже весь организм стал настраиваться на немедленную свободу. Даже подумать страшно о возможном негативном решении завтрашнего суда. Иначе прямо в зале заседаний брызну кровавыми ошмётками, как арбуз, перекаченный химикатами.
Но может пронесёт?
Я молча предъявил вертухаю свой «дорожный набор» на досмотр, а остальные пакеты с трудом засунул в ячейку хранения. Демонстративно медленно снял и кинул туда же свой ремень.
Вертухай двумя пальцами пошарил в пакете и нарушил молчание:
— Вы у нас уже были?
— Несколько раз.
— А зачем вам кофеварка? В камере она есть.
— Знаю, но совершенно не хочется её мыть. Даже если она ещё работает.
— Хотите в прежнюю камеру?
— Да. А что, сегодня опять там никого нет?
— Нет. Все верхние транзитные камеры пусты. Книги нужны?
— Спасибо, но у меня с собой своя есть, а уже завтра буду дома.
Он безразлично кивнул, закрыл сетчатую дверцу хранилища и отомкнул дверь на этаж. Махнул рукой. Я целенаправленно двинулся по уже знакомому маршруту. Не отказал себе в удовольствии прихватить несколько конвертов и увесистую стопку линованной бумаги. Подумал и подцепил кусочек мела. Вертухай задрал брови, но я предугадал его вопрос:
— Свою фамилию на двери напишу. Она слишком длинная и сложная. Так будет проще и быстрее.
Вертухай слегка оторопел, но возражать не стал. Только с интересом проследил, как я занёс вещи в камеру и вернулся к двери.
— По-русски я бы назвал это занятие писун надверный, — подбодрил я сам себя, но заметив удивлённый взгляд вертухая быстро сообщил, — Cell writer, — тут я энергично потыкал себя мелком в грудь и уже под нос тихо продолжил, — Теперь точно буду иногда тост поднимать «За сел-райтера». Главное в подпитии не спутать с засератором.
Вертухай побуквенно сверил написание моей фамилии со своим листком и остался весьма доволен. Я слегка поклонился и вернулся в камеру. Впереди сегодняшний вечер и завтрашнее дообеденное безделье. А потом Сталинград и, как говаривали наивные немцы в котле, wir fahren nach Hause (мы поедем домой)!
Камера снова порадовала взгляд и согрела душу. За такую и сейчас где-нибудь в Красной Поляне содрали бы весьма реальные деньги. А в Олимпиаду она бы вообще проходила как минимизированный suite. А мне всё задаром, да ещё с приличным хавчиком и бдительным major-domo, который старается предугадать любое задуманное желание.
Я с наслаждением облегчился в чистенький унитаз. Тщательно вымыл руки и стал раскладывать духманистую хрустящую простынь на подозрительно попахивающий поролоновый матрац. Идилия-с! И настроение почти бодрое. Это вам не на вонючем сеновале в ночь перед расстрелом кровью истекать. Тут даже фривольные мысли невольно подкрадываются.
— Изголодавшемуся волку не помешало дёрнуть б тёлку, — промурлыкал я, любовно разглаживая пододеяльник, — Ах, какие мы сейчас кровожадные, просто никакого спасу нет...
От нахлынувших чувств я с громко пропел ШКИДовский вариант :
Не женитесь на курсистках,
Они толсты, как сосиски,
А женитесь на медичках,
Они тоненьки, как спички...
Это вызвало странную ассоциацию, и я, совершенно неожиданно для себя, с надрывом затянул народную-заунывную:
Последний нонешний денёчек
Гуляю с вами я, друзья!
А завтра рано чуть светочек
Заплачет вся моя семья,
Тут мой затуманенный взгляд упал на окно. Я приоткрыл створку и вдохнул холодный воздух. Лепота! Надо свою прохудившуюся крышу проветрить, а то точно будет как у Штирлица: «Пьяный воздух свободы сыграл с профессором Плейшнером злую шутку... Явочная квартира советского разведчика была провалена фашистами».
Я машинально поковырял отогнутую сетку и тут заметил свежую аккуратную надпись столбиком на ранее чистом простенке у оконной рамы. Моментально всё моё игривое настроение улетучилось.
# Алексей, Выборг
03.11.08 – Лаппеенранта
02.12.08 – Коннунсуо
03.12.08 – Миккели
27.01.09 – Коннунсуо
28.01.09 – Суд в Лаппеенранте.
Прокурор просил от 4-5 лет. Дали 4 года.
30.01.09 – возвращаюсь в Миккели
— Вот это да! Да что же это такое делается, люди добрые? — возопил я, неожиданно поняв, что никакое это не совпадение, а запись сделана всего неделю назад водителем якобы моего «сигаретного» грузовика. Парню неслабо вкатили по самые придавленные марципаны. А это значит, что следствие уже закончилось и пошла клепать губерния конкретные тюремные сроки.
Тут на меня нахлынули мрачные предчувствия и стали рисоваться весьма тревожные перспективы. Надо срочно тормозить. Дурень думкою багатіє. Я сначала злобно выругался, а потом долго тряс головой, чтобы отделаться от неприличных видений. Ну, вот уж болт вам пятидюймовый, господин судья, а не спокойная жизнь в председательском кресле. Чай, не целка таможней затисканная, да и очко перед сыскунами не режимное. Предупреждён - значит, на стрёме. И завтра посмотрим, на чём таком заковыристом вы этого бедного Лёху столь лихо задавили.
Ох, как надеюсь, что вконец оборзевшие ищейки хоть какие-нибудь документы на суд сдуру приволокут. Вот тут и начнётся реальное месилово. Ледовая куликовщина на зееловских высотах. Тогда и посмотрим, за кем поляна останется. Даже супротив такого подлого серпентария. Тем более, что готов на местном граните выбить: I ain't done nothing (я ничего такого не делал)!
Только вот тревожат неясные намёки со стороны седалищного нерва.
Надеюсь, что это не интуиция.
К моменту, когда меня доставили в пустой предбанник перед залом заседаний суда, я уже успел себя так накрутить, что готов был не хуже дворового пса кидаться на каждую подозрительную личность. Но не срослось. Меня встретила только переливающаяся в солнечных лучах пыль и тишина.
Мой адвокат появился только через четверть часа. Он стремительно влетел, размахивая своим подарочным вместилищем-страшилищем, радостно улыбнулся и скинул на ближайший стул пальто. Потом окинул меня придирчивым взглядом и, слегка скривив губы, сообщил:
— Today you are in the blues (Вы сегодня в грустном настроении). What's up?
Я некоторое время смотрел на него непонимающе, но потом натужно улыбнулся :
— Да, тоже так... Just pale as a ghost (Просто бледный как призрак). Устал. Бессонная ночь, — звучало неубедительно. Пришлось сразу выложить главный аргумент, — Узнал, что водителю дали 4 года.
— Да, — Тони покивал головой, — У меня есть с собой перевод его решения суда. Сможете в перерыве прочитать. Сейчас нет времени, — он вежливо пресёк мою попытку запротестовать, — До заседания всего пять минут. А вот и сторона обвинения (the prosecution) пожаловала.
Я оглянулся на входящую группку и сморщился, как от фантомной зубной боли. Хоть бы их всех диарея сразила, что ли, или родимчик какой насквозь пробил. Только бы не видеть этих лицемеров здесь и сейчас. А то точно поводок оборву. Плохо без надёжного намордника.
Тони покосился на меня и, продолжая плотоядно улыбаться прокурору, прошипел:
— Будьте раскрепощённым. Веселее смотрите. Покажите им, что полностью уверены в успехе дела. Это очень важно.
Я склонил голову и растянул непослушные губы. Помигал сразу двумя глазами для пущей убедительности. Но презрительно плюнуть на пол не решился. Это перебор. Даже для таких зрителей. Мои внутреннюю борьбу прервала секретарша, распахнувшая двери.
— В последний раз сойдёмся, сцуки, в рукопашной, в последний раз Фемиде сможем наложить. А за такое помереть совсем не страшно, вот только очень хочется свалить, — бездумно замычал я себе поднос, устраиваясь за столом. Теперь можно и повнимательнее оглядеть диспозицию.
Итак, дрессированные кобельки и их немногочисленные неказистые сучки занимают свои положенные места на арене. И я посередине, как сахарная косточка. Точнее, призовой хабарик, если поближе к жизненным реалиям. Лакомая контрабандная цигарка победы. И куча желающих. Моськи науськанные.
Слева одиноко ссутулился прокурор, покусывая бескровные губы и безостановочно листая сброшюрованную пачку разномастных бумажек. Справа не переставал лыбиться Живчик в окружении парочки неведомых субъектов. За соседним столом еле уместился толстый боров с колючими глазами, который, пыхтя, доставал и раскладывал перед собой увесистые тома грязно-зелёного цвета. Я оглянулся за колонны, но моих хитрозадых следаков нигде пока не видно.
Только парочка вертухаев-сопровождающих, две страшные мадамки и тройка совсем непонятных личностей. То ли просто любопытствующие, то ли заслуженные терпилы, принудительно направленные на обучение новаторскому шулерству. Личинки-головастики с заранее выявленными задатками.
Буквально минута в минуту появился судья со своей неразлучной тенью. Я удивился такой непривычной точности, но вовремя отвёл глаза, чтобы не издать неприличных звуков. Мне этого зрелища и по первому разу вполне хватило. Шутка, повторенная дважды - боян, а здесь уже просто клубная фисгармония какая-то.
Тут меня сначала отвлёк Тони, подсунув перевод дела водилы, а потом рядом плюхнулась резко и ядовито пахнущая особа почти женского вида. Я слегка скривился, но тут же постарался изобразить неимоверную радость. Надеюсь, моя мимика не стала для неё чересчур откровенной.
Вот почему, скажите мне на милость, если попадается ангельское личико, то фигура обязательно будет не подлежащей восстановлению; а уж если проплывают мимо аппетитные формы, то почти всегда увенчаны такой будкой, что хоть стой, хоть падай? У этой вообще такой франкенштейновский экстерьер, что можно в психическую атаку без оружия выпускать. А уж духи себе подобрала, что даже мой тюремный запах стыдливо улетучился. Страшила смрадная.
— Вы из таможни? — решился я сгладить возможную неловкость.
— Да, я сотрудник таможенного управления.
«Оно заметно», — чуть не выпалил я, но вовремя попридержал язык. Итак, ясно, что обложат со всех сторон, но могли бы что-нибудь приличное подсунуть, дабы подсластить своё похабство, изуверы.
— Слушается дело РК08/1295 от шестого февраля 2009 года, — без всякого предисловия зачастила Страшила вслед за судьёй. Слово предоставляется старшему инспектору Восточного Таможенного округа.
Все перевели взгляды на Живчика, который вскочил, улыбнулся судье, а потом стал лихорадочно шарить по карманам.
«Меня сейчас стошнит», — подумал я, — «Они сами хоть понимают, как выглядят? Или это побочных эффект от постоянных заседаний»?
Живчик вытащил очередной мятый листочек, покрутил с разных сторон, вчитался и радостно сообщил:
— Подозреваемого надо продолжить содержать под стражей по ранее указанным причинам.
Судья кивнул головой и стал ждать продолжения. Возникла незапланированная пауза, пока Живчик пытался разобраться со своим листком. Но что-то заело. Несколько раз перевернув листок, Живчик заметно побагровел и оглянулся на своих сопровождающих. Они наперебой стали ему что-то шептать и сдержанно жестикулировать, бросая испуганные взгляды на судью. Наконец, один из них спохватился, с мясом выдрал лист из папки и передал Живчику. Тот прокашлялся и стал вполне бойко читать. Страшила подобралась и ничем не уступила ему в скорости.
— Чунька-пулемётчица, — прошептал я слегка обескуражено.
— Строительные элементы были импортированы в Финляндию на имя компании подозреваемого. Он единоличный владелец и поэтому отвечает за все, что было сделано его компанией. Подозреваемый давал экспедитору указания о месте назначения груза, а также оплачивал счета экспедитора, — тут Живчик обвиняюще указал на меня пальцем, но забыл вернуть руку назад, став подозрительно похожим на распухший памятник Ленину.
— Он руководил всей преступной цепочкой в Финляндии! – тут он слегка сбавил напор и постарался придать своему голосу лёгкий трагизм, — Была запрошена срочная помощь у официальных лиц Дании, Голландии и Англии. Датчане уже ответили. Из Голландии и Англии пока не получено ответа. Кроме всего этого, подозреваемый явно причастен к особо наглой подделке документов, а также обвиняется в особо серьезном нарушении бухгалтерского законодательства. Эти нарушения связаны... правда, только частично... с импортом металлоконструкций. В бухгалтерии недостаёт многих важных счетов, а также отсутствуют данные по наличным платежам. Нам неясно, о чьей бухгалтерии вообще идет речь.
Тут Живчик споткнулся и ещё раз пробежал глазами по листку и менее уверенно повторил:
— Бухгалтерия очень неясная. Возможно, это двойная или даже тройная бухгалтерия.
— Это всё? – впервые забеспокоился судья.
— Вес... весовые характеристики, — выдавил из себя Живчик и вдруг опасливо посмотрел на моего адвоката. Я автоматически проследил за его взглядом и успел заметить ускользающую змеиную усмешку на губах у Тони, — Плотность использованного специального полиуретанового наполнителя 100 кг/м3, а плотность сигаретных блоков 285 кг/м3. Поэтому вес груза в «чистых» машинах должен быть 6.800 кг, а не 8.500 кг, как было в действительности.
Тут Живчик запнулся и стал нервно советоваться с одним из своих помощников.
Тони дёрнул меня за рукав и приглушённо зашептал:
— Их расчеты любопытны, если учесть, что эту плотность полиуретана he pulls out of a hat (он взял с потолка). Но этот вопрос мы оставим до настоящего суда, — тут он коварно улыбнулся и негромко щёлкнул пальцами.
В это время Живчик уже обращался к судье:
— Указанная разница в весе даёт нам все основания подозревать, что сигареты были не только в одной пойманной машине, а также и во всех предыдущих!
Судья милостиво покивал головой.
— Бельдюги, — ругнулся я очень тихо, чтобы не достигло ушей таможенной шпионки, — Совсем охренели. Поиграли в ноябристов и будя... а то точно до вышака дофантазируетесь, ришельевцы .
Живчик явно почувствовал прилив красноречия от непроизнесённого напутствия:
— Особые причины для содержания под стражей всё ещё существуют. И хоть минимальное наказание за данное преступление всего один год тюремного заключения, но есть особые причины подозревать, что этот русский субъект либо сбежит, либо ещё каким-либо образом начнёт избегать следствия, суда и наказания, а также будет всячески мешать расследованию дела. Следствие пока не закончено... все документы следствия будут переданы прокурору не позднее 19 февраля 2009 года.
Я слегка запутался в несоответствиях, но постарался выкинуть эту лабусню из головы.
— Ожидается серьёзное наказание по этому делу, — Живчик теперь говорил громко, явно соскользнув на накатанную колею, — Можно предположить, что подозреваемый будет пытаться мешать следствию, негативно влияя на свидетелей, а также уничтожать и лично прятать доказательства, которые, возможно, пока ещё ускользнули от внимания следователей. Арест для него не является чрезмерной мерой, учитывая возраст и другие социальные параметры.
Тут Живчику что-то шепнули, и он сделал неожиданный вираж:
— Да, в деле есть и ещё один подозреваемый, которого до сих пор мы не смогли допросить. Пограничников уже попросили его задержать... когда у них появится такая реальная возможность.
Я наморщил лоб, пытаясь понять, о ком сейчас зашла речь, если водитель уже мотает срок. Абас, ну точно! Могли бы просто позвонить ему на Кипр, а не заставлять служивых сидеть в мифической засаде.
— Подозреваемого обязательно надо содержать под стражей, — повторил Живчик и сел.
Зато вскочил Тони и загрохотал как на митинге:
— Это уже пятый раз, как мы судимся. А ситуация так и не изменилась ни на йоту с самого первого раза. Таможня повторяет свои предположения и слухи, но пока не представила ни одного конкретного доказательства, которые бы указали на вероятные причины подозревать моего подзащитного в данном преступлении. А это ставит под вопрос законность всего процесса. В соответствии со статьёй 1-16... да и со статьёй 17-1 Судебного уложения... так действовать совершенно нельзя. Всё базируется на юридической литературе, которая мной была заранее представлена Суду. Там очень доступно рассказано про процессуальный баланс. Суд должен быть объективным, что означает, что мнение следователя и подозреваемого имеют равную юридическую ценность.
Тони сделал паузу, а я слегка забеспокоился. Выпад был настолько явным, что я, будучи на месте судьи, сразу взбеленился. Но тот только меланхолично перекатывал свою авторучку по столу и был всецело поглощён этим занятием.
— В прошлом решении суда было записано: «Нижний суд считает, что мнение главного следователя о найденных в бухгалтерии и компьютере нарушениях достаточно для суда и, поэтому суд считает, что рассмотрение единичных документов не оправдано». Нижний суд посчитал простое мнение таможенного чиновника неоспоримым доказательством вины!
Тут Тони многозначительно поднял палец вверх, но окружающие упорно продолжали делать вид, что не замечают его наскоков.
«Дон Кихот и мельница воровского княжества. Ща точно в жернова вляпаемся», — мысленно сопоставил я происходящее.
— Здесь опять говорилось про «наглую подделку», но мы до сих пор не знаем конкретно, что было подделано, когда было подделано, кто и что подделал... да и вообще является ли такая подделка противозаконной? Это касается и утверждения о «подлоге бухгалтерии». Суду не было представлено ни одного документа по этим обвинениям, а подозреваемый до сих пор не имеет возможности прокомментировать или опротестовать эти материалы. Может, следователи просто не понимают простых правил бухгалтерии, так как у них нет нужного образования и опыта?
Но и этот коварный заход был оставлен без внимания. С таким же успехом он мог бы выступать перед обществом глухих филателистов. Тони сжал кулаки и заговорил уже с явными нотками просительности:
— Защита ссылается на Европейскую Хартию по правам человека и её решения, где указано, что подозреваемый должен иметь реальную возможность ознакомится в суде с доказательствами обвинения, а также иметь возможность их оспорить. Одна из причин ареста... это утверждение следствия, что преступление особо «ужасное». Относительно этого утверждения защита предоставила суду ссылку на базисную юридическую литературу, где сказано, что «ужасность» преступления не может являться причиной ареста без веских и конкретных доказательств того, что подозреваемый может сбежать или помешать следствию, либо, что он категорически отказывается от сотрудничества. Но следователи не могут доказать ни одной попытки побега подозреваемого. Его паспорт уже давно конфискован. А российское происхождение постоянно подчеркивается только в негативном контексте.
Тут он замолк и стал шуршать бумагами, явно привлекая внимание окружающих. Затем гипнотизирующе уставился на судью. Но не на того напал. Не выдержав своих пустых односторонних гляделок, Тони, уже заметно нервничая, заговорил отрывистыми фразами:
— Единственное доказательство, которое связывает подозреваемого с этим делом... опять же только по устному утверждению обвинения... это то, что якобы его компания указана грузополучателем в каких-то документах... которые неизвестно кем составлены... и которые пока никто в глаза не видел.
Судья, оторвал взгляд от столешницы, демонстративно уставился на часы и укоризненно закачал головой. Тогда Тони предпринял последнюю попытку:
— В этом деле из подозреваемого уже сделали козла опущения по причинам, которые ему до сих пор неизвестны.
— За опущение ответишь. Ты это... правильные слова подбирай, — машинально шикнул я на Страшилу, от раздражения слегка ошибившись адресом, — Просто невиновный...
— Но такое и в России бывает, — вдруг трагически воскликнул Тони, — Он до сих пор не понимает, почему должен страдать. Его компания совершала сотни подобных сделок за год, а сама работа компании сравнима... с работой туристического агентства и ничего другого.
Я совершенно не врубился в последнюю фразу, но отнёс это только на счёт подлой сущности переводчицы. Не успел я об этом спросить Тони, как упруго вскочил Живчик.
— Строительные элементы с найденными сигаретами... вот это неоспоримые факты! Все документы сделаны на основании указаний его компании, а все русские клиенты контактировали только с ним, — Живчик тоже явно разволновался, — Подозреваемый признался во время допроса, что регулярно подделывал важные документы. Правда, после этого он испугался и отказался говорить.
— Хорош звиздеть! – неожиданно рявкнул я, совершенно осатанев от такой явной лжи.
Живчик победно посмотрел на меня, а Тони успокаивающе положил свою руку мне на плечо и тихо сжал.
— Подозреваемый может помешать расследованию даже в случае, если он уедет из страны. А из Финляндии можно уехать не только в Россию, — Живчик отрицательно помахал пальцем и медленно произнёс, — Для этого ему не потребуется паспорт.
Он насладился произведённым эффектом на сослуживцев, а потом повернулся к судье и со значением добавил:
— Мы знаем, почему именно подозреваемый не пытался сбежать. Он был моментально арестован!
— Только на третий день, счетовод, — зло выдохнул я.
Делая вид, что отвечает на мой прозвучавший вопрос, Живчик, обволакивая меня масляным взглядом, укоризненно сказал, как своему нерадивому отпрыску:
— Главная цель ареста... помешать ему незаметно уехать из страны, а нам иметь возможность спокойно закончить процесс. Вопрос идёт о почти доказанных подозрениях в очень-очень ужасных преступлениях. За них максимальное наказание может быть целых 4 года тюрьмы!
— Комиксов насмотрелся, цирик? – меня переклинило капитально, и я уже сдерживался из последних сил, глядя, как он сначала игриво сложил из пальцев «решётку», а потом прощально помахал мне своей пухлой ручкой, прежде чем величественно усесться на своё место.
Судья печально улыбнулся, опустил глаза и вернулся к истязанию своей несчастной авторучки. Зато, даже не приподнимаясь, отреагировал Тони:
— Вы действительно нашли сигареты, но по сей день не представили ни одного доказательства того, что мой подзащитный имел хоть какое-то отношение к этому нелегальному грузу. Отправитель, естественно, знал о сигаретах. Возможно, водитель что-то мог знать о сигаретах. Кто-то также должен был встречать эти сигареты в Европе, но... подозреваемый не имеет никакого отношения к этим сигаретам! Турфирмы тоже не знают, что их клиенты везут в своём личном багаже. Вот только непонятная закорючка в неизвестном документе не дает достаточных оснований подозревать его... с большой вероятностью.
Судья подумал, подцепил свою многострадальную авторучку и небрежно ткнул ей в мою сторону. Я начал приподниматься, но решил, что лучше буду говорить сидя. По крайней мере, если держать руки на столе, то не будет никакой возможности на разные оскорбительные жесты.
— Начнём с возможностей для побега. Мой паспорт уже давно находится у следователей. Без него в Россию попасть можно только нелегально, а это прямое уголовное преступление. Да и я совершенно не готов к такому подвигу... и близкому знакомству с Сибирью. Выехать в другую страну можно, но нереально. При приобретении билетов требуется удостоверение личности, а уж полиции отследить такие перемещения чрезвычайно легко. Тем более, что все мои карточки тоже конфисковали. Удивительно, что обвинитель, который является высокопоставленным чиновником в приграничном районе, не знает таких простых и очевидных вещей.
Я посмотрел на Живчика, но тот тихо распекал своего помощника за вырванную страницу и меня откровенно игнорировал. Судья продолжал изводить свою авторучку, а прокурор так и не соизволил оторваться от бумажек.
— Теперь о возможностях подделать какие-то счета. В компьютере тысячи сканированных копий документов с подписями и печатями. Сделать из них можно что угодно. Но, покажите мне хоть одну фальшивку, и тогда действительно будет предметный разговор...
Я позволил себе лёгкую передышку, а потом более спокойно продолжил:
— Может, пригласите специалистов? Тогда и бухгалтерский учёт для некоторых козло... особо продвинутых... сразу прояснится. Почему следователи до сих пор не связались с бухгалтерами и аудиторсами моей компании? Или тогда у них не будет возможности таинственно намекать на двойную... или как там? Тройную бухгалтерию? Hat-trick! Это же надо до такого дойти! Волюнтаристы-придумщики...
Неожиданно я поймал себя на мысли, что если сейчас без перехода я заговорю об исторической роли ранних нибелунгов в деле героизации поздних гномов, то точно никто не заметит никакой разницы. А секретарша потом аккуратно подправит текст в нужном направлении.
Некоторое время просто на автопилоте я продолжал произносить малосвязанные эмоциональные банальности, стараясь случайно не свалиться на мат и лихорадочно обдумывал, как бы встряхнуть это сонное царство, но при этом не нарваться на какую-нибудь гадость за оскорбление суда. Хоть тресни, но всё мало-мальски толковое, как нарочно, замылилось. Надо закругляться, пока все окончательно не ушли в летаргический сон, а я не стал упарывать слишком двусмысленные косяки.
— Таможенные следователи совершенно не дают объективной картины... у них нет начальных знаний для проверки бухгалтерии. Эта задача для налоговой службы и работающих там профессионалов. Лично я в этом просматриваю совершенно другой интерес следователей. Со счетов компании они откровенно спи... спёр... конфисковали все деньги. Без всякого решения суда и хоть каких-либо доказательств моего участия в расследуемом преступлении. Может хоть кто-нибудь, наконец, обратит своё внимание на этот произвол?
Блин, я вообще забыл о контрабасе! Надо туда мягко свернуть.
— Почему обвинение до сих пор не открыло нам содержание сопроводительных документов по контрабандной поставке? А ещё лучше, если бы их сравнили с более ранними. Тогда мы могли вполне предметно говорить, кто и зачем отправил товар, какой маршрут и кто являлся его конечным получателем. Но таможня засекретила все эти данные. Почему? Это очень хороший вопрос. И почему только моя компания совершенно не была проинформирована об этой последней поставке вплоть до момента обнаружения контрабанды? Кто задумал втихаря... незаметно протащить этот нелегальный груз под видом рутинной перевозки? И почему следователи как гов... говорящие роботы повторяют, что только моя компания знала, куда и к кому эти сигареты направляются? С чего возникла такая уверенность?
Можно до бесконечности распинаться о подлянках следаков, но это обычная часть их поганой работы по «срубанию палок» и ничего нового здесь не открыть. Я машинально повторил то, что говорил ранее на наших предыдущих судейских посиделках. Кинул взгляд на настенные часы. Больше двадцати минут беспредметной говорильни. Надо заканчивать эти таможенные страдания. А то судья точно свою бедную авторучку обесчестит в летаргической задумчивости.
— Я абсолютно невиновен и это совершенно очевидно, — добавив в голос искренней пионерской убедительности, закончил я.
Несколько минут судья раздумывал, потом посмотрел на прокурора. Тот потряс своими бумажками и хмуро сообщил:
— Подозреваемый должен продолжать содержатся под стражей, чтобы у нас была возможность закончить процесс.
Я вздохнул. Может встать и набить эту кислую морду? Спинным мозгом чую, что хуже не будет, а многие даже одобрят.
Адвокат таможни, сидевший со мной по соседству, также отрицательно покачал головой. Но тут снова вскочил Живчик и, захлёбываясь, стал частить без остановки. Моя Страшила слегка оторопела и смогла переводить только короткими отрывками:
— Экспедитор, который ранее делал эти таможенные очистки... следовал только указаниям компании подозреваемого. Представитель экспедитора был выслушан следствием в качестве свидетеля. Таможенные декларации заполнялись... только по требованию подозреваемого. После растаможки товар выпускался на территорию ЕС и полностью выходил из-под надзора таможни. Проследить дальнейшие перемещения очень трудно...
— Опять пургу понёс, — резюмировал я, — Очняками дави, пустомеля.
— В Голландии была запрошена информация... получали ли они те элементы, которые к ним были направлены? В Данию и Англию был направлен такой же запрос. Например, голландская компания... та вообще... больше специализируется больше на продаже семян, кофе... у них, правда, много складов.
— И ещё они «снежок» нагло пьют, а травку вшивают крестиком... ах, какой нетипичный экспедитор, — меня даже стала развлекать манера Живчика так нагло врать на голубом глазу.
— Датчане ответили, что элементы пришли к ним... и от них продолжили свой путь... предположительно в Англию.
— Потрясающая новость! — я еле сдержался, чтобы не зааплодировать, — Никак CMR прочитать осилил?
Тут проявила свой нордический характер Страшила. Она замолкла и стала сверлить меня недобрым взглядом.
— Мешаю переводу? – почти невинно поинтересовался я.
— Да, — отрезала она, — Если вам неинтересно, то могу вообще помолчать.
— Да Бога ради! Уши чище будут.
Живчик распинался ещё некоторое время, но, наконец, угомонился и затих. Сел, вытер ладонью вспотевший лоб, и стал сдержанно принимать поздравления от своих заметно ликующих помощничков.
— Он хоть что-нибудь умного сказал? — миролюбиво спросил я Страшилу после недолгого раздумья, — Или опять гнал хлипкие турусы на квадратных колёсах ?
— Про колёса он ничего не говорил, но вы и ваша компания явно виновны в незаконной деятельности, — её голос становился всё холоднее и холоднее.
— Ответ неверный. Это он виновен, что занимает пост державного человека. Хоть бы достоверное иногда выдавал, мерин сивый. За правду Боженька даже таким несколько очков потом набавляет.
— Вы его обвиняете в клевете?
— Регулярно за последние три месяца. Что устно, что письменно. А он и ныне тут. Дрозд певчий.
Терминаторша вскинула подбородок и отвернулась.
— Ужо повыведут крапивное семя, — мстительно добавил я ей в спину, — И подберут вам северные уголки, где базар по атомам фильтруют.
Неожиданно встрепенулся судья. Он суетливо посмотрел на часы, стукнул молотком и сорвался с места. Все зашевелились и медленно потекли из зала суда. Я обернулся к Тони:
— Какое впечатление?
— Ничего нового. Опять full of sound and fury, signifying nothing (много слов и страсти, нет лишь смысла), — он покосился на меня и хмыкнул, — William Shakespeare. Если попроще, то only loud empty words (одни громкие пустые слова), — он не выдержал и с наслаждением потянулся, — Схожу, пообедаю, а то не успел утром позавтракать. Потом переговорим. Надеюсь, когда мы вместе будем возвращаться домой.
— Bon app;tit! — я подхватил перевод решения суда по осуждённому водителю и неторопливо двинулся к своим вертухаям. Что касается лично меня, то никакой уверенности в благополучном исходе сегодняшнего представления пока ничуть не прибавилось. Как раз наоборот.
Вертухаи пропустили меня вперёд и пристроились на шаг сзади, негромко перебрасываясь короткими фразами. Смысл не улавливался, но интонация была вполне нейтральной.
Я категорически отказался от прогулки и был немедленно препровождён в пустующую большую камеру. Сделав над собой усилие, я пинками отделил пару наиболее чистых и почти жёлтых матрацев. Опасливо присел, вытянув ноги. Теперь можно и делом заняться. Закурил сигарету и стал читать вслух.
— Итак, Городской суд Лаппеенранты, Пятый отдел... – я удивлённо присвистнул, — Вы посмотрите, что творят! И у нас было Пятое Управление КГБ... кажись, экономическая безопасность... слизали, как пить дать слизали, змеюки коварные. Ничего своего придумать не могут.
Я проскочил перечень задействованных лиц. Всё равно никого не знаю. А вот заголовок впечатляет:
ДЕЛО ОБ УКЛОНЕНИИ ОТ УПЛАТЫ НАЛОГОВ
В ОСОБО КРУПНЫХ РАЗМЕРАХ
— Как корабль назовут... так его и утопят.
Первые же строки заставили меня притихнуть. Я бегло прочитал, а потом заново перечитал более внимательно:
«Устюхин, в попытке избежать уплаты налогов, как минимум семь раз импортировал в страну сигареты, не декларируя их на таможне. Ниже приведены семь пунктов обвинения, в которых указано, что Устюхин ввез из России через таможню Нуйамаа как минимум 98.428 блоков сигарет. В результате этих деяний им не было выплачено суммарно налогов за сигареты, таможенные платежи и налоги на добавленную стоимость на сумму в размере 3.794.828,50 евро».
— Знать ушлые ребята подсуетились, раз так нагло пытаются свои мечты в звонкую монету трансформировать, — с ноткой невольного уважения протянул я, — Нашим до таких заходов ещё расти и расти.
«Устюхин был водителем грузовика, в прицепе которого находились покрытые металлом сэндвич-элементы для возведения внешних стен строений. Внутри каждого элемента были спрятаны сигареты марки L&M в блоках. Каждый раз им были осуществлены попытки получить значительную экономическую выгоду и, поэтому эти преступления должны быть классифицированы как злостные».
— Господа присяжные заседатели! – от моей проникновенности даже пепел с сигареты испуганно слетел, — А вы не задумывались, если он такой богатый, то зачем он до сих пор так упрямо за баранку цепляется?
Глаза скользнули ниже по тексту, и я лихорадочно зашелестел страницами.
— А вот это уже высший пилотаж! — я зашвырнул догоревший хабарик в унитаз и стал сличать цифры, пытаясь найти расхождения.
1–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
02.06.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввёз из России в Финляндию 10 поддонов стенных элементов или 100 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.000 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 539.761,04 евро.
2–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
01.07.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввёз из России в Финляндию 8 поддонов стенных элементов или 80 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.000 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 539.761,04 евро.
3–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
14.07.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввёз из России в Финляндию 8 поддонов стенных элементов или 80 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.000 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 539.761,04 евро.
4–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
22.07.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввёз из России в Финляндию 8 поддонов стенных элементов или 80 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.000 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 539.761,04 евро.
5–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
31.07.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввёз из России в Финляндию 8 поддонов стенных элементов или 80 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.000 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 539.761,04 евро.
6–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
08.08.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввёз из России в Финляндию 8 поддонов стенных элементов или 80 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.000 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 539.761,04 евро.
7–й пункт обвинения в уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах. Дело 9010/R/0004297/08/A. Статья 29–2 УК Финляндии
03.11.2008. ЛАППЕЕНРАНТА. Устюхин ввез из России в Финляндию 8 поддонов стенных элементов или 80 стенных элементов, внутри которых было спрятано, как минимум 14.428 блоков сигарет. Тем самым было не выплачено налогов и иных платежей на сумму в 556.262,31 евро.
— Пожалели! – ахнул я, — Как пить дать они его пожалели, сердобольные. За одну поставку немерянно бабла скостили. У меня там просто количество сигареты удвоили, куркули. А тут такое благородство, да и щедрость просто поразительная! Я сейчас все стены хвалебными рунами покрою... да не глянцевыми, а исключительно матовыми.
Я на некоторое время отложил приговор и задумался. Если честно, то подсунутые мне на последнем допросе счета я до сих пор воспринимал как очень неуклюжую попытку давления и кое-как наспех скроенное липовое основание для того, чтобы следаки могли хоть на время конфисковать все деньги со счетов компании. Шаг простой, но довольно действенный. Нет денег - нет хорошего платного адвоката. Нет хорошего адвоката, то мотай от звонка до звонка от балды навешенный срок на баланду.
А раз появились деньги на адвоката, то докажи их исключительно честное происхождение до самого распоследнего цента. Логика прямолинейна до полного неприличия. Если человека сто раз назвать свиньей, то он точно захрюкает. Хотя бы в рапорте. Российской прессой проверено.
— Вот, значит, какую доказательную базу слепили, — задумчиво произнёс я, выбивая из пачки очередную сигарету, — А теперь посмотрим, как вы её перед тётенькой судьёй сумели обосновать.
Я брезгливо поднял приговор.
ТРЕБОВАНИЯ ИСТЦОВ: Устюхин обязан возместить финскому государству в лице Таможенной службы в соответствии с параграфом 9–1 «Закона об уголовном процессе» нижеследующие суммы, включая таможенные платежи, табачные налоги и НДС:
Пункт обвинения 1:
539.761,04 евро и законные проценты со 02.6.2008 включительно;
Пункт обвинения 2:
539.761,04 евро и законные проценты с 01.7.2008 включительно;
Пункт обвинения 3:
539.761,04 евро и законные проценты с 14.7.2008 включительно;
Пункт обвинения 4:
539.761,04 евро и законные проценты с 21.7.2008 включительно;
Пункт обвинения 5:
539.761,04 евро и законные проценты с 31.7.2008 включительно;
Пункт обвинения 6:
539.761,04 евро и законные проценты с 08.8.2008 включительно.
— Вот честное-пречестное вред-водительское слово, госпожа судья, — тоненьким голосом пропищал я, — В ближайшее время всё до последней копеечки в клювике притараню. Прямо начиная со следующего тысячелетия. Только больше не бейте параграфами по извилинам.
Я перелистнул страницу. Самая верхняя фраза заставила меня долго и громко ржать.
«Устюхин признался, что 3.11.2008 он был водителем машины, которая ввезла в Финляндию стенные элементы».
— Поклёп! Подлый навет! — заорал я, — Не виноватый я, она сама сюда, шалава, постоянно мотается! И меня снасильничала.
Тут грохнули засовы, и заглянул встревоженный вертухай. Он оглядел камеру, но ничего подозрительного не заметил:
— Чаю хотите?
— Очень.
— Сейчас принесу. Может таблетку от головной боли?
— С удовольствием.
Вертухай прикрыл дверь, а я показал себе большой палец и снова уткнулся в протокол.
«Он, правда, сообщил, что не знал, что внутри элементов были спрятаны сигареты. Требования истцов он опротестовал, но признал, что сумма иска правильная».
Я повторно прочитал последнее, но зело усомнился такому глумливо начертанному. Ну не может наш русский человек легко и быстро оперировать таинственными процентами. Тут другие гены нужны.
— А я лишь обгаженный всеми кораблик в бушующем море страстей, — фальшиво напел я явно что-то декаденское, но это сразу натолкнуло на резонный вопрос, — Интересно, а адвокатом у него служит очередной без-мзда-мездный, то бишь дармовой дармоед? Тогда сие признание ужо вестимо. Прогибайтесь и далее, ГосАды служивые.
«Устюхин также признался, что он ввозил стенные элементы и в другие дни, указанные в иске. Но он опротестовал эти пункты обвинения на том основании, что не существует никаких причин считать, что в тех грузах были спрятаны сигареты».
Вот это слегка поближе к истине.
Тут явился вертухай, да не с чаем, а с кофе! Он виновато пожал плечами:
— У нас был кофе готов. А вот таблетка, — он протянул мне два одноразовых стаканчика. В одном был кофе с молоком, а во втором на дне одиноко болталась таблетка.
— Спасибо, — растроганно сказал я, — Это для меня просто настоящий праздник.
Вертухай потоптался у входа, но ничего больше не стал предлагать и удалился, бросая заинтересованные взгляды на моё чтиво. Я запил таблетку глотком почти горячего кофе и продолжил увлекательное погружение в финское делопроизводство.
«В деле бесспорно доказано, что Устюхин, в указанные обвинением дни, ввёз один раз 10 поддонов (пункт обвинения 1) и шесть раз по 8 поддонов (последующие пункты обвинения) из покрытых металлом сэндвич-элементов для возведения внешних стен строений. Когда указанный в пункте обвинения 7 импортированный груз был вскрыт таможенниками, то было выяснено, что элементы упакованы в полиэтилен так, что снаружи невозможно рассмотреть строение самого элемента. Элемент - это лишь плоскость, в углах которого был наполнитель (полиуретан), а внутри него пустота, заполненная спрятанными блоками сигарет. В грузе было найдено 14.428 блоков сигарет, за которые надо было заплатить налоговых и прочих платежей 556.262,31 евро».
— Любопытно, — сообщил я унитазу, — Или я ничего не понимаю в этой безграмотной казуистике, или эти панели имели ненарушенную заводскую упаковку. А это наводит на определённые размышления. Только сразу возникает один маленький, но очень глупый вопрос: «А водитель тут при чём»?
Ему на складе загрузили панели, ничем не отличимые от настоящих, навесили заводскую или складскую пломбу. Что у них там было под рукой? После этого он обязан быстро и стремительно отметиться у ближайших местных таможенников, которые неприветливо и сурово сорвут пломбу, а потом сверят груз на соответствие документам... в надежде слегка поживиться. В результате этой туманной процедуры они облагодетельствуют машину уже своей, несоизмеримо дорогой пломбой, и небрежно заляпают документы печатями, а грузу дадут «добро» мирно трястись в сторону границы. Там процедура повторится сначала на российской, а потом и на финской сторонах.
Только вот в этом случае не на водилу надо всех собак вешать, а копнуть чуток глыбже. Если, конечно, совесть позволит. Сейчас посмотрим, как тут с этим дела.
«Суду заданы вопросы: можно ли считать, что и более ранние грузы были тождественны пойманному грузу, или же в этих грузах действительно везли стенные элементы, либо какие-нибудь другие товары? Также суд должен решить, знал ли Устюхин, что в грузе находились в реальности сигареты, а не стройматериалы?
У всех грузов абсолютно одинаковые документы, что указывает на то, что и грузы были одинаковыми. По данным CMR вес груза № 1 был 9.950 кг, а вес остальных грузов варьировал от 8.277 кг до 8.700 кг.
По калькуляциям, сделанным таможней, вес блока сигарет составляет 280 грамм. Вес куска полиуретана размером с блок сигарет весит около 102 грамм. Полиуретан легче, чем табак.
По расчетам таможни расчетный вес грузов №№ 2-7 должен был быть 6.900 кг, если бы они были действительно наполнены «чистыми» полиуретановым наполнителем. То, что заявленный вес грузов был существенно выше, указывает на то, что внутри элементов были спрятаны сигареты».
Тут сразу возникают подозрительные вопросы. Если у всех грузов одинаковые документы, то почему тогда засекретили документы по последней поставке? И почему мой адвокат так веселился, услышав об этой хитрой таможенной калькуляции? Надо его обязательно спросить.
«01.07.2008 и 14.7.2008 два груза были просвечены на рентгене в таможне Нуйамаа, после чего они продолжили свое движение».
Ничего не понимаю. Эти два более ранних груза проверены, и таможня сама подтверждает, что ничего не обнаружено. Однако чуть раньше они выставляют штраф за сигареты, якобы перевезённые в этих грузах. Ох, темна водица в чухонских облацех.
«03.11.2008 рентген таможни Нуйамаа ремонтировался, и груз отправили на рентген в Ваалимаа, где рентген способен делать снимок сверху. Груз вызвал подозрения, после чего его исследовали, и тогда были найдены сигареты.
Инспектор таможни рассказал, что таможня внимательно изучила июльские фотографии и сравнила их с ноябрьскими. На фотографиях, особенно где вид сбоку, у них полная идентичность. На снимках, сделанных в Ваалимаа наглядно видно, что углы элементов, где находится полиуретан, более светлые, чем середина, где находились сигареты. То же самое явление может наблюдать на фотографиях, сделанных в июле. Суд безоговорочно верит этому надёжному свидетелю».
Странно, но какие-то смутные ассоциации возникают у меня с этой поломкой рентгена и контрабасом. Ладно, не будем пока себе голову ломать. Интересно было бы посмотреть на эти фотографии. Я пролистал все страницы, но фотографий нигде не было. Жаль. Надо у Тони попросить. А то какой-то уж слишком лихой заход с признанием идентичности грузов и совершенно непонятное одобрение суда. Нашли, блин, нездоровые пятна на осеннем солнце.
«По этим вышеуказанным причинам Городской суд Лаппеенранты считает выясненным, что во всех грузах находились сигареты, и что целью данной схемы являлся незаконный импорт сигарет в Финляндию».
— Господа, но это же неприлично! – я ошарашено потряс страницами, — Не далее как полчаса назад ваш очередной уж-ж-жасно честный таможенник активно распинался, что до сих пор не получил всех ответов от запрошенных европейских сыскарей, а тут такое пишут. Зато это опять говорит о беспринципности... sorry, о профессиональной беззубости халявных государственных адвокатов, которых я для себя теперь навсегда сокращаю с ГосАдов до ГАдов.
«Во время допроса 04.11.2008 Устюхин рассказал, что он получил от своего работодателя поручение забрать груз с некоего склада завода, который находится в Нижнем Новгороде на улице Пестеля, дом 5. После того, как от российских таможенных органов пришла информация, что по данному адресу расположен жилой дом и офисы, он во время допроса 18.11.2008 сообщил, что это адрес грузоотправителя, а адрес склада может быть совсем другим и что его сопровождали до места загрузки. Он уточнил, что в первый раз он остановился недалеко от места погрузки и оттуда ему показали дорогу до склада.
На суде Устюхин сначала рассказал, что он встретил представителя компании отправителя перед домом номер 5 по улице Пестеля. После повторного вопроса он рассказал, что он звонил представителю компании отправителя, когда подъезжал к городу и дал тому идентификационные данные своей машины, после чего подобрал этого представителя компании с обочины дороги до того, как подъехал к городу. Устюхин рассказал, что он не знает этот город и поэтому не может указать точного адреса места погрузки. Поездка до места погрузки длилась около 20–30 минут. Он рассказал, что таким образом он забирал элементы каждый раз.
Рассказ Устюхина, по мнению суда, противоречивый и довольно сумбурный, учитывая, что он в течение полугода забирал груз из того же самого места семь раз.
Для преступлений такого типа характерно, что водителю, который везёт груз, не рассказывают достаточно детально, какой товар он везёт и откуда этот товар. Водитель этого, в общем, и не хочет знать. Учитывая всё это, суд считает, что Устюхин должен был знать, что он вёз что-то явно незаконное из России в Финляндию, а легко связав все факты, он был обязан понимать, что это могли быть только сигареты.
На указанных основаниях суд считает доказанным, что Устюхин должен был знать, что он везёт сигареты».
— А может, вёз корову, трата-тата-тата-та, а может не корову, а целого быка? — меня стал разбирать неприличный смех, — Я дурею от вас, господа. Это не водитель, а монстр какой-то. Он тщетно пытался скрыть своё «рентгеновское» зрение Супермена, но не на тех напал.
А этот блестящий вывод: «На ранее указанных основаниях Суд считает, что обвинение было доказано. Устюхин виновен в том, что ему инкриминируют»!
— И какого лешего нам были вообще нужны разные там сталинские суды-тройки? Здесь и сейчас без них вполне себе спокойно обходятся.
«Основываясь на существующих прецедентах можно сказать, что в случае «уклонения от оплаты налогов в особо крупных размерах», на размер наказания в основном влияет только величина неуплаченных налогов.
Последняя попытка контрабанды была пресечена, а сигареты были конфискованы государством. Расчетная налоговая стоимость данных сигарет 556.262,31 евро. Остальные грузы с сигаретами были, что вероятнее всего, как минимум равные по размеру пойманному грузу.
Абсолютно понятно, что свободное место в перевозимых грузах при таких преступлениях используется как можно эффективнее и поэтому расчётные неуплаченные налоги должны быть не менее 3.794.828,50 евро.
Как смягчающее обстоятельство учитывается, что Устюхин был только водителем».
— Ах, всего лишь четыре года при таких смягчающих обстоятельствах! – я похлопал в ладоши, — Интересно, а для меня чего тогда особо вкусненького заготовят?
«В соответствии со статьёй 1-26а Устюхин должен содержаться под стражей. В деле не было представлено ни одной причины, которая бы указывала, что содержание Устюхина под стражей является негуманным деянием».
— Это знакомо. Вокруг известные человеколюбы, сиречь гомофилы. Так, дальше пошли перечни никогда и никем нечитанных параграфов, разная муть и пустое крючкотворство. Ага, вот и единственное, что заслуживает внимания.
«Алексей Устюхин выразил желание подать апелляцию».
— Не захотел червём ползти понуро на заклание, а нагло кукиш показал, — я допил остывший кофе и затянулся новой сигаретой.
Тут обмозговывать многое придётся. При таком судействе ни за понюшку табаку можно такого огрести, что до второго Пришествия точно не отскоблиться.
Опять лязгнула дверь. Вертухай задумчиво оценил табачное облако под потолком и неуверенно спросил:
— С адвокатом сейчас встречаться будете?
— Обязательно. Я готов.
С Тони мы встретились в знакомой комнате свиданий. Вертухай, видно решив, что хорошее надо дозировать, засадил меня в клетушку, и общаться пришлось по телефону, щурясь сквозь заляпанное стекло.
— Я прочитал приговор водителя и у меня есть ряд вопросов.
Тони покивал головой.
— Что это за расчётный вес «правильного» полиуретана?
Тони плотоядно хмыкнул и заговорил, покачивая телефонной трубкой:
— Все эти расчеты нас тоже сразу заинтересовали, как только ознакомились с протоколом суда. Мы пригласили для консультаций очень известного химика, главу профсоюза работников химической промышленности, — он не выдержал и хлопнул ладонью по приставному столику, — Но он так и не смог понять, как таможенники вычислили плотность полиуретана в 100 кг/м3.
Тони выдержал драматическую паузу, потом стал рыться в своём портфеле, но быстро бросил это занятие:
— Не помню, захватил ли я вообще с собой его разъяснения. Но это пока не важно. Мы согласны, что плотность блоков сигарет может быть 285 кг/м3. Плотность промышленного полиуретана варьируется от 14 до 1.500 кг/м3. Вот тут начинается самое интересное. От таможенников из Ваалимаа мы получили официальное подтверждение, что вес последнего контрабандного груза был 9.450 килограммов, — Тони довольно улыбнулся, — Они не знали, что их коллеги из Лаппеенраты эту информацию немедленно засекретили и до сих пор никому не сообщают. А может, и знали, но специально сделали... — тут он покрутил свободной рукой в воздухе, — ...information leakage (утечку информации). Теперь понятно?
Тони замолк и выжидательно уставился на меня. Я выдержал внутреннюю борьбу между желанием радостно покивать головой, показав какой я умный, или стыдливо признаться, что тут перед ним расселся совсем проржавевший тормоз с ослиными мозгами.
— Извини, Тони, но я пока ничего не понял.
— Но это же просто! Груз совершенно не соответствовал документам и сильно отличался от предшествующих. Слишком большой перевес. Из-за этого водителя, возможно, и послали на полную проверку из Нуйамаа в Ваалимаа. А там моментально всё вскрылось. Очень явная и грубая имитация, кстати. В деле есть все фотографии этих quasi-panels (квази-панелей).
— Но суд... – начал я, но так и не успел закончить.
— То, что сделали таможенники, называется crude forgery (грубая подделка). Но это пока только между нами. При весе груза в 8.700 кг плотность полиуретана составляет 160 кг/м3, что абсолютно нормально для наполнителя, но совершенно недостаточно для сигарет.
— И мы будем молчать?
— Нет, мы пока только информировали прокурора. Не думаю, что этот вопрос будет подниматься в дальнейшем. Следователи не рискнут поменяться местом с вами, — он дробно захихикал.
— С этим понятно, — хотя у меня был ряд уточнений, но я решил пока не тратить на это время, — А почему ранее проверенные грузы также сочли контрабандными?
— Вас интересует официальная или неофициальная версия?
— Официальную я уже прочитал.
— Значит неофициальная, — он подозрительно посмотрел на свою переговорную трубку и вздохнул, — Иногда, в некоторых... и очень далёких от нас странах, государственные служащие получают зарплату только в рамках утверждённого бюджета. И всегда есть очень много желающих этот бюджет урезать. А служащим хочется с каждым годом всё лучше кушать и при этом медленно, но уверенно двигаться вверх по career ladder (служебной лестнице). Хороший кабинет, хорошая машина, уважение в обществе. И им иногда выпадает ШАНС. Не мелочь какая-нибудь, а реальное дело. Вот тут совсем нечаянно получается, что... — он нервно оглянулся на видеокамеру и опять вздохнул, — ...the results of the investigation have clearly been doctored (с результатами расследования явно нахимичили).
— А смысл?
— Ну... бюджет вырастет, зарплаты... а некоторым дадут новые звания и награды... да много чего полезного из этого извлечь можно.
— Или скрыть. Что-то подобное я и предполагал. Кажется, я знаю, почему таможенники из Ваалимаа решили нам помочь. They are bursting with envy (Они должны лопаться от зависти). Да и это дело у них нагло отняли.
— Будем исходить из того, что они просто честные люди.
— Хорошо. Давайте остановимся на этом. Но ведь проверки же раньше были... и ничего не нашли!
— Тогда начнём сначала. Машины проверяются таможней по трем основным причинам. Есть метод случайной выборки. Одна из 200-300 проходящих машин должна проходить полную проверку.
— Метод основан на вредности?
— Возможно. Проверке также подлежат машины, у которых есть явное или кажущееся несоответствие в документах. И, наконец, когда у таможенников есть хоть малейшие подозрения в контрабанде. Вот в июле были проверены подряд сразу две ваших машины. Таможня либо подозревала, что в машинах могут быть незадекларированные товары, либо там был перевес. Или водитель как-то неправильно себя повёл. В обоих этих случаях таможенники были обязаны после рентгена вскрыть груз, и удостоверится в отсутствии контрабанды.
— А есть такие подтверждения?
— Официальных нет. Вот только в протоколах допросов записаны слова водителя, что упаковку каждый раз при проверке вскрывали.
— Но в материалах суда этого нет.
— Это отдельный вопрос.
— Но там ссылались на какие-то снимки и разные пятна на них.
— Если бы в тех машинах были сигареты, то на фотографиях груз бы выглядел бы как шахматная доска. Понимаете, при весе груза в 8.700 кг можно заполнить сигаретами максимум 75% образующихся пустот. Вот таможенники нигде и не указывают реальный вес последнего груза, ссылаясь на чрезвычайную секретность своих розыскных методик. Да, а более светлые участки на июльских фотографиях просто связаны с тем, что те фотографии были сделаны под углом. Это наши специалисты легко докажут.
— Очень радует.
— Это не самое главное. Сейчас в центре стоит вопрос о легитимности этого суда и законах, на которых базируется дело. Вы заметили, что суд признал эту контрабанду незаконным импортом сигарет в Финляндию?
— Да. Очень удивился. Это противоречит сегодняшним заявлениям обвинения.
— Если признать, что это был только фактический транзит в невыясненные страны... я цитирую таможенного инспектора... то тогда дело не попадает под действие финских законов. Есть такое решение Верховного суда Финляндии от 2002 года. Так сейчас иногда ввозят сигареты в ЕС, чтобы вообще не платить таможенную страховку, которая уж очень большая. Например, для конфискованного груза она бы составила не менее 60.000 евро.
—Но наказание за это всё же есть? За отсутствие страховки?
— Да. Полагается устное порицание либо административный штраф в размере 250 евро по статье 42-3 Таможенного кодекса. Вот и водителя, если, конечно, правильно и по закону, то должны были судить по этой статье, а не по 29-2 УК, где уже полагается до 4 лет с компенсацией нанесенного государству ущерба. Но тогда на суде обвинению ещё бы потребовалось документально доказать, что налоги не выплачены... — он хмыкнул, — ... в странах конечного грузополучателя, которые так до сих пор и не выяснены таможней.
Раздался стук в дверь. Тони посмотрел на часы и вскочил:
— Опаздываем!
Мы успели прямо перед приходом судьи.
Тот, как обычно, очень долго устраивался, а потом, только после своих нелёгких раздумий, стал монотонно читать. Я требовательно посмотрел на вызывающе молчащую Страшилу, но та продолжала невозмутимо смотреть в какие-то свои бумаги. Я возмущённо повернулся к Тони. Тот прокашлялся и тихо выдавил:
— Denial of discharge (отказ в освобождении).
Я открыл рот, но тут ударно замолотила Страшила, считывая со своих листков:
— Продолжить содержание под арестом. Общие и особые причины для этого имеются вплоть до сегодняшнего дня. Подозреваемый должен продолжать находится в тюрьме под стражей, — она заглянула на следующую страницу, — Подтверждено, что только вы и ваша компания могли контролировать все операции с этими товарами... у следствия есть вероятные причины подозревать, что вы могли знать о сигаретах и настоящей... а не декларируемой деятельности ваших российских партнёров. Эти вероятные причины доказывают, что вы лично также могли участвовать в этом уклонении от налогов. Во время следствия была обнаружена несомненная схожесть с другими подобными поставками... также есть вероятные причины подозревать, что вы и в тех случаях могли активно участвовать в злостных уклонениях от налогов. Дальше переводить?
— А что там?
— Особые причины.
— У них и такие есть?
— Следствие по делу еще не закончено. У местных официальных лиц Голландии и Англии были запрошены данные по получателям товара. Ответы пока ещё не получены.
— Это всё?
— Нет. Явно связанный с этим делом подозреваемый из России пока еще не пойман. Это позволяет предполагать, что расследуется преступление, которое совершено организованной преступной группой.
— Тогда дочитывайте до конца. Может, ещё чего страшного о себе узнаю?
— Есть причины подозревать, что вы ранее участвовали в данных преступных действиях. Будучи на свободе, сможете повлиять на людей, связанных с этим делом, а также уничтожать или прятать доказательства, которые ещё не были получены следователями. Виновных в данном деле ожидают долгие сроки лишения свободы, поэтому есть причины подозревать, что вы постараетесь немедленно сбежать из страны, чтобы избежать следствия, суда и наказания. Арест необходим для гарантированного ведения следствия, суда и исполнения наказания. Учитывая серьезность преступления и важность расследования, ваш арест не является чрезмерной мерой, хотя он негативно повлияет на ваше финансовое и психическое состояние. Вы будете отправлены в тюрьму города Миккели для содержания, до тех пор, пока не будет дано других указаний или не возникнет надобности в вашем присутствии на слушаниях дела в суде, либо на очередном слушании об аресте. Вы должны содержаться под стражей до вынесения приговора, если не будет других указаний. По вашей просьбе Нижний суд снова примет дело для рассмотрения без отлагательств, но не позднее чем через четверо суток после соответствующего запроса. Но дело не должно быть вынесено на рассмотрение ранее, чем через две недели после предыдущего рассмотрения. Нижний суд имеет право провести рассмотрение и по своей воле, если для этого появятся основания. Вам и вашему адвокату, а также следователю и обвинителю дадут возможность выступить по рассматриваемому делу. Это решение нельзя обжаловать.
— Теперь всё?
— Да. До свидания.
— Спасибо и прощайте.
Я посмотрел на Тони. Тот пожал плечами:
— Я даже не хочу ничего комментировать. Это не Швеция и даже не Германия. Там хоть есть какая-то система. А такое решение... ладно, пока это не так важно. Давайте подождём суда Первой инстанции. Да, у меня в багажнике лежит три блока сигарет. Ваш сын просил захватить... – он кисло усмехнулся, — ...to be on the safe side (на всякий случай).
— My boy is always foresight (предусмотрительный парнишка).
Потом уже, валяясь в камере на кровати, я прокручивал в голове поведение обвинения и никак не мог отделаться от раздражающих сравнений. Мне со школьной скамьи вдолбили, что прописные истины: «Ложь, повторенная несколько раз, становится правдой» и «Ложь должна быть грандиозной, иначе в нее не поверят» — наиболее действенно стал использовать только невероятно талантливый Йозеф Геббельс, верный последователь Алоизовича . Он даже подвёл под это почти наукообразную базу .
Интересно, а у моих таможенников пробивается остаточная генетическая память или они меня просто пластуют от излишней образованности? Хотя, если вольно перефразировать старую казачью поговорку, то весьма любопытно выходит: дед был истинный нацист, отец - лишь сын идей нацистских, последыш прятался в коконе пацифистском. Весьма подходит тем, у кого разум даёт свободно выползать внутренней сущности.
К вечеру воскресенья я уже совсем перестал здраво рассуждать и ударился в разработку собственной конспирологической теории. При отсутствии достаточной информации всегда легко найти чужую подлую руку.
Я взял приговор и стал рассматривать даты, пытаясь хоть что-то вспомнить об этих поставках. Плохо, когда нет нужных документов под рукой.
А что, если идти от обратного и принять на веру утверждение таможни, что во всех поставках были сигареты? И подставили меня с самого начала со сверхдальним прицелом. Тогда всю эту операцию следаков можно назвать «Высокие разборки в маленькой Лапёрке» и можно сляпать второразрядный боевик на местной киностудии. Тем более, что есть тут у финнов один пацан, который за малый бюджет лепит в Голливуде разное подобное . Похлеще наших разных михАлковых. Надо бы ему синопсис киносценария выслать.
Итак, лето прошлого года. Самая первая поставка.
02 июня 2008 года в российском грузе сэндвич-панелей финскими таможенниками сходу обнаружена большая партия контрабанды. После долгих раздумий, проходящих под заунывные звуки старинной баллады из Kanteletar , таможенники эту партию предусмотрительно пропускают. Но вешают продвинутый маячок, способный распознавать лица преступников. Они пьют конфискованное пиво и строят далеко идущие планы. А потом рисуют их на поляне.
По своим секретным каналам они договариваются и приступают к таинственным переговорам с мрачными россиянами в грязной раскалённой бане посреди бескрайней снежной равнины на нейтральной полосе.
Это для придания колорита, а по жизни им даже даром не надо самим лезть в логово контрабандистов. Достаточно подцепить на крючок экспедитора и отправить его с чётко обозначенными условиями дальнейшей совместной деятельности. Маршрут груза легко контролируется и эта угроза весьма серьёзна как для отправителя, так и для конечного получателя. Но это для сериала – там временные рамки шире и можно детализировать разные пикантные подробности. Включая бесстрашную финскую таможенницу. Бисексуально озабоченную.
Месяц уходит на ожесточённую торговлю о размере долей участников. Панели для новых поставок без движения пылятся на страшном российском складе. Бандиты ходят вокруг них и постоянно пьют (в основном из горла, отрыгивая и матерясь), подсчитывают убытки, нервничают и проклинают жадных чухонцев. Финские таможенники в ответ люто конфискуют спиртное у дрожащих русских водил и тоже пьют (но только после смены), и также не сдаются.
Но стороны ломаются на третьей производной бодуна. Помогают бисексуальные персонажи и нервный окрик из Москвы. Государственный бюджет трещит по швам без поступлений.
Договорённости достигнуты! Грузы начинают идти косяком: 01, 14, 22, 31 июля. Таможенники, для отвода глаз, пару раз проходящие грузы полностью проверяют, пересчитывают, но пропускают.
На то он и передовой форпост Европы, чтобы контрабандисты не сачковали, а точно и вовремя не забывали делиться кровными.
Пока довольна только одна демократическая сторона. Русские продолжают беспробудно пить и грязно ругаться со страшным акцентом. Их предводитель, ранее возглавлявший кровавый СМЕРШ, думает заслать с грузом «грязную» атомную бомбу – «по понятиям». Но тут его любовница начинает требовать новый норковый лифчик и набедренную диадему из самородного урана. План возмездия откладывается. И тогда он задумывает новый коварный план. И уже через неделю, совершенно неожиданно в график добавляется поставка от 08 августа. Вокруг неё возникает огромный шум.
Голос за кадром: «Это был привычный кидок. Злобным русским стало жалко денег, и они попытались провернуть одну сделку самостоятельно».
Но таможня не дремала и подняла по тревоге всех плохих собратьев в Дании.
Тут я почесал голову. Совершенно непонятно, зачем использовать заведомо засвеченный маршрут? Хотя местным сценаристам такое явно по барабану. Что, русские тупоголовые братки положились на свои извечные «авось» и «небось» с долей обречённости «хай подавятся», если не выгорит?
Интересно, а что действительно произошло тогда с августовским грузом в Дании? И кто его выпотрошил, если там была начинка? Может лучше всего подойдёт жуткая перестрелка в порту с плохим финалом для обленившихся датчан? С последующей тайной кремацией трупов в канализационном коллекторе.
Может, из-за этого поставки потом прекратились почти на три месяца?
Таможенники не простили нарушения «джентельменского» договора, но на словах согласилась продолжать совместный бизнес. А тут же арестовали неопознанный груз, причём «не в нашем районе».
Чтобы скрыть такое «крысятничество», «в тёмную» наняли самых тупых для показательного дебильного расследования. С привлечением кучки странных следователей и слишком явным нагромождением лжи – для отвода глаз.
Замазали всех, кто даже косвенно участвовал, дабы не вздумали ничего лишнего вякнуть? А я тут при чём. Типа зримого подтверждения, что посадить могут каждого? Да и поменять виновных в местном суде, это как в лужу напустить. По вновь вскрывшимся обстоятельствам. Но тут пусть из сценаристы выкручиваются.
Финал. В сгущающихся сумерках крутые тонированные чёрные тачки с высунутыми из окон огромными российскими флагами мчатся по ухабам через заснеженный лес. Багажники забиты чемоданами с деньгами, грубо сколоченными ящиками с водкой и эмалированными кастрюлями с чёрной икрой. Плачущая любовница предводителя сидит в рваной песцовой телогрейке и прямо из газетного кулька нюхает модный оранжевый кокс. Лесную просеку пересекает красивый новенький шлагбаум с бело-синими полосками, за которым открывается ярко освещённая ровная многополосная скоростная автомагистраль. Наплывом появляются неприступные лица суровых финских таможенников. Главарь морщится, делает большой глоток из отбитого горла пыльной бутылки водки, двумя пальцами выбивает из носа густую зелёную соплю себе под ноги и злобно давит на газ. Взрывы, бешенная стрельба. Начинается война добра со злом. Под бравурный марш красиво высаживается натовский десант.
Эпилог. Простреленный американский флаг гордо реет на старой границе. Финские дети возлагают цветы к монументу павшим защитникам демократии. The end.
Может и ничего получится, если сделать упор на обнажённую натуру в камуфляже. Или вообще голимую порнуху слепить.
Я потряс головой. Реально схожу с ума. Но и местные тоже не хило лепят.
Ничего этого проверить невозможно. Хотя нет. Есть же водитель и он, можно сказать, прямо под боком. Но что он может знать? О перевозимых сигаретах? Не думаю. Его если и использовали, то однозначно вслепую. Может при погрузке или разгрузке он мог заметить что-то странное? Или через него какие-нибудь посылки передавали? Сомнительно, но уточнить стоит.
Если схема сложилась таким образом, то должен быть канал, по которому шла регулярная оплата налога на слепоту. Или ретивые стражи порядка брали «борзыми щенками»? Пропало же свыше 500 кг груза на складе экспедитора. Интересно, сколько это выходит, если взять таможенные расчёты?
Я полистал протокол. Ага, вот «...вес блока сигарет составляет 280 грамм». Итого получаем 1.785 блоков сигарет или свыше 70.000 евро, если по магазинной цене. Что-то хило для такой своры. Или это только небольшие премиальные? Мелочишко на молочишко.
Могли моего экспедитора сделать постоянным командировочным? Тогда становится ясно, почему его так быстро перевели в разряд надёжных свидетелей, и упрямо отрицают все его контакты с российской стороной.
Тема интересная, но если она хоть на четверть подтвердится, то список любителей работать за чужими спинами быстро сократится. Причём с обеих сторон от пограничного столба.
Пока плевать на всё... нам любые преграды по плечу... море по колено... а жизнь вообще... по художественной гимнастике.
Надо расслабиться и выкинуть всё из головы.
А тут ещё и это совершенно идиотское русскоговорящее радио «Спутник» стало постоянно давить на мозг навязчивой рекламой с предложением посетить Миккели и ознакомиться с какой-то совершенно незабываемой природой и историческими достопримечательностями.
Вот бы выпускающего редактора засадить на пару месяцев в эту достопримечательность с ознакомительными целями. Сразу запел бы другие песни. И совсем другим голосом.
Пришлось перейти на финские программы, чтобы не раскурочить казённый интерком.
Утром во вторник я долго и тупо смотрел на своё недописанное письмо домой. Сегодня уже 98 день моего скитания. Скоро юбилей и встречу я его в своей камере в Миккели под многозначительным номером 37.
Письмо выходило хмурым, без всякой жизнеутверждающей силы для последующего семейного подражания. Таким точно тоску нагонять или... заучить для сердобольных подаяний в метро.
— Слезогонка, — мрачно сообщил я пыхтящей кофеварке, — Соплеструйка. Это не стоит валютной почтовой марки и халявного конверта.
Решительно разорвал написанное, и спустил обрывки в унитаз. Посмотрел на будильник. 9:45. Времени ещё вагон. До отъезда успею и подушку подавить, и новое письмо настрочить.
Словно в ответ на мои рассуждения раздался топот, ковыряние в двери и в камеру наполовину всунулся вертухай:
— Срочно освободите камеру. Через 15 минут должны быть готовы к выходу.
— Хорошо, — я слегка удивился изменению распорядка, но это всяко лучше запланированного безделья, — А что, автобус уже здесь?
Вертухай вместо ответа громыхнул дверью и торопливо унёсся.
— Готовите торжественные проводы единственного транзитника? — продолжил я разговор с дверью, быстро сдирая постельное бельё и бросая его в кучу на полу, — Ну, это уже перебор. Я могу и без всяких церемоний...
Нагреватель у кофеварки был раскалённый, и я несколько минут прикидывал, как её нести. Пакет точно не выдержит. А в руках тащить стрёмно. Под холодную воду засунуть? Но нет никакого доверия великим китайским рукоделам. Не удивлюсь, если вся эта конструкция моментально развалится.
Дверь распахнулась, и взмыленный вертухай неодобрительно посмотрел на стоящую на столе кофеварку:
— Почему вы ещё не готовы?
— Она очень горячая.
— Значит, так понесёте.
Я представил себе, как потащу эту горячую кофеварку в одной руке, пакет в другой, а потом зубами элегантно подхвачу три пакета из камеры хранения. Прикинул, плюнул и засунул кофеварку сверху в пакет. Не выдержит, так пусть погибнет со звоном и грохотом это хунвейбиновское отродье от своей японой матери.
По пути я, с трудом, но запихнул постельные принадлежности в контейнер для грязного белья, и стал терпеливо ждать, наблюдая как вертухай роется в связке ключей и пробует их один за другим.
— Вы бы номера на ключах написали, — доброжелательно посоветовал я через некоторое время, — Было бы легче. Точнее, тяжелее, но зато быстрее.
Вертухай недобро зыркнул на меня, но ответом не удостоил. Очередной ретроград и могильщик прогресса.
— Забирайте вещи, — он, наконец, справился с замком и дёрнул дверцу.
Я накинул брючный ремень себе на плечо, выудил пакеты и осторожно приподнял подозрительно растянувшийся пакет с кофеваркой.
— Идите за мной, — он защёлкнул замок и стал спускаться по лестнице.
— Куда идём мы с Пятачком? – пыхтя от натуги, сквозь зубы завёл я, — В далёкие края... в цементовозе прокачу, любимая свинья...
Вертухай шёл, не оглядываясь и даже двери, стервец, не придержал. Я еле успел оттолкнуть её ногой, пока не захлопнулась, и постарался проскочить без особых потерь. А это весьма сложно. Пакет с кофеваркой почти на вытянутой руке, а вторая рука на отлёте с тремя раздутыми пакетами со шмотками. Бегущий снеговик. Только осталось ведро нацепить и морковку куда надо вставить до полного сходства.
Вертухай остановился у металлодетектора и отрывисто бросил:
— Вещи на досмотр!
— Пожалуйста, — я и сам рад избавится от этой обузы. Все ладони затекли и покрылись глубокими красными рубцами от ручек.
— Встать лицом к стене... руки на стену... ноги раздвинуть!
Это что-то новенькое. Вот так стой и гадай, то ли тут инструкцию новую получили, то ли так неудачно нарвался на «голубую» дивизию. Надеюсь, что в этом коридоре с меня штаны не спустят, а то простудиться же можно.
До штанов дело не дошло, но обшмонал меня прилизанный вертухай капитально. Потом отошёл и зашуршал пакетами.
— Налапался, касатик? — из моего голоса можно было змеиный яд выпаривать, — Теперь на гражданке геморрой мануально исцелять станешь?
— Можете повернуться, — он методично вынимал мои вещи, разворачивал, встряхивал, ощупывал швы и небрежно бросал рядом.
— Разрешите складывать?
— Нет. Ждите окончания досмотра, — он кивнул второму вертухаю, сидевшему в будке. Тот неторопливо выполз, и они на пару продолжили рыться в моих вещах.
Я стал разглядывать металлодетектор. Вот сейчас точно выключен. Может для проверки туда случайно ремень уронить? Но далековато. Не поверят, что он случайно туда долетел.
Из размышлений меня вывел негромкий вопль вертухая.
— Кофеварка горячая, — мстительно подтвердил я, — Предупреждал же. Зачем хвататься за раскалённое?
Вертухай кинул на меня злобный взгляд и стал потирать обожжёнными пальцами мочку правого уха.
— Urine (моча) хорошо помогает при ожогах - уринотерапия, — заботливость в моём голосе стала почти неподдельной. Я не стал добавлять, что могу поднатужиться и вообще всего окатить... в целях необходимой профилактики от ползучей гангрены. Но кто их знает, как они к этому отнесутся?
Он прекратил терзать моментально покрасневшее ухо и удалился в свою будку. Там достал коробку с красным крестом и стал изучать содержимое.
— Собирайте вещи, — мой коридорный вертухай явно подобрел. Горе ближнего всегда на радость окружающим.
— У меня есть десять минут? — спросил я, разглядывая наваленную гору.
— Можете не спешить, — лениво ответил вертухай, заинтересованно наблюдая за манипуляциями коллеги.
Я стал разбирать и аккуратно складывать одежду, изредка косясь на стекло будки. Там было на что посмотреть. Страдалец, шевеля губами, медленно читал инструкцию, морщился, иногда даже нюхал, но отбрасывал упаковку и приступал к новой. Вот оно, пагубное влияние цивилизации. Сходил бы, отлил от души и закрыл дело концом. Простота такого лечения даже в пословицу вошла.
— Оставьте свои вещи тут, — он указал на стоящую в углу тележку, — Следуйте за мной.
Слегка удивлённый, я переставил пакеты на тележку, повернул ярлыками наружу, чтобы избежать ненужных воплей при погрузке, и поспешил за удаляющимся вертухаем. Скоро, блин, они нас вообще на самообслуживание переведут. Наставят указателей, и будем сами ходить по стрелочкам, следуя голосовым командам компьютера. И самостоятельный шмон начнём проводить возле специального шеста под цветными прожекторами. А уж обзовут точно, как health promotion casting (распределение охраны здоровья).
Вертухай провёл меня мимо знакомой двери на второй этаж. Открыл замок в соседнюю дверь. Затем последовал короткий закуток, упирающийся уже в металлическую дверь. Вертухай потряс ключами и, криво усмехнувшись, сообщил:
— Свой transfer (перевозку) будете ждать здесь.
— Как долго?
— Несколько часов. А что это вас так беспокоит?
Я неопределённо пожал плечами. Действительно, какая разница? Aрестант сидит - срок идёт. Лучше вообще впасть в спячку для ускорения процесса. Слегка тяготясь отсутствием всех своих вещей, я вошёл в отстойник. Восьмиместная камера, но не такая здоровая как в Миккели. Двухярустные нары раздвинуты по стенам, а возле входа вполне приличных размеров грязный стол, заваленный хламом, оставшимся от прежних постояльцев. В стену вделан кронштейн с небольшим телевизором. Воняет как в знойный полдень внутри консервной банки недельной давности. Это вам не там, где потенциально порядочные приезжают на суд. Тут конвейер по сортировке отходов общества.
На нижних нарах развалилась весьма экзотическая парочка. Оба в полурастёгнутых скрипучих шортах - выпустили подышать обширные волосатые трудовые мозоли. Явно за малым они не дотягивали полутора центнеров каждый. А отсутствие футболок вполне компенсировали цветные татуировки, плотно усеявшие их обширные телеса в волосяных жилетах.
«В здоровом теле стух здоровый дух» — мысленно оценил я.
Они увлечённо читали телетекст и перекидывались односложными фразами. Я кивнул, выдержал молчаливый осмотр двух пар излишне внимательных глаз и ответные кивки. Весёлые ребята. И шорты, у них видно специально для зимы. Из натуральной кожи. Или это такие пижонистые трусы? С такими дружить себе дороже. Я ещё раз осмотрелся вокруг и потащился к дальним нарам. Крякнул и полез на второй ярус. Отсюда и телек видно лучше и подремать можно спокойно.
Попялившись в бегущие по экрану строчки, я понял, что уже вполне достаточно насмотрелся на занимательные группы цветных букв, смысл которых совершенно непонятен. Зато мои синяки, точнее цветняки, изредка оживлялись, похохатывали и даже осторожно похлопывали друг друга. Но без всякой нежности, что успокаивало.
Я свернул валиком куртку, сунул её под голову и как-то незаметно задремал.
Сегодня маршрут автобуса был странным. После просёлочной дороги из Коннунсуо водитель лихо повернул в другую сторону от Лаппеенранты, и помчался, обгоняя редкие грузовые фуры.
Через ряд кресел от меня устроилась давешняя парочка. Теперь они были полностью в боевой кожаной экипировке. На потёртых куртках кучи надписей, нашивок и совершенно безвкусных побрякушек, от которых наш Юдашкин точно бы перевозбудился и заново переделал всю военную форму.
Одно настораживало. Оба были сейчас уж очень серьёзны, и от них реально несло угрозой. Былого веселья как не бывало. Видно, я проспал какой-то переломный момент в их настроениях.
Я стал пристально всматриваться в сгущающиеся сумерки, пока не зацепил взглядом указатель. Вот это новость! Едем на пограничный пункт Ваалимаа. Осталось 17 километров. Там вроде никаких тюрем нет, зато упрёмся в очередное начало нашей великой Родины. Вот только от такого соседства что-то нехорошо свербит, а перед глазами начинают мельтешить картины сомнительного свойства. Причём одна мрачнее другой. Недаром на суде обвинение ни разу не обошлось без чересчур жирных намёков, что при любом удобном случае я нагло смоюсь из этого болотно-озёрного рая. А тут и граница под боком, и в автобусе всего трое заключённых.
Вон и вертухаи как по команде стали доставать свои рации. Ох, не к добру это!
Неожиданно автобус резко остановился. Я дёрнулся и стал нервно оглядывать местность. Мы прижались к обочине прямо перед пересечением с основной дорогой. Совсем недалеко виднелся Teboil Rajahovi, в русском просторечии именуемый Шайбой. Этакий торгово-развлекательный центр на границе. И до хмурых российских погранцов осталось меньше километра-другого. Только вот что-то нет сейчас никакой радости от такого соседства.
Вертухаи стали суетливо переговариваться по своим шипящим рациям и закрутили головами, что твои штормовые флюгеры. Я осторожно скосил глаза на попутчиков. Те сидели выпрямившись, и неотрывно следили за вертухаями.
— Начинка уже в сэндвиче, — тихонько подбодрил я себя, — Осталось положить на поднос и подать клиенту.
Да уж, сейчас и без хрустального пузыря можно запугать самого себя до колючих мурашек и рефлекторного сжимания первичных половых признаков. Жизнь-подлюка явно меня решила сделать сценаристом дальнейших событий. Из педагогических соображений. Чтобы не в сценарии не выпендривался.
В голове замельтешили яркие картинки.
Версия первая. Яркая имитация побега. Колесо неожиданно натыкается на острый лёд, а мотор начинает подозрительно дымить. Сами вертухаи не справляются и, в нарушение инструкции, призывают на помощь подконвойных. Один из этих цветняков берёт в руки домкрат... и понеслись мозги по кочкам...
Эпилог: двое скрылись, но один нарушитель всё же убит доблестными финскими пограничниками при попытке незаконного пересечения государственной границы. А я так близко знал и очень любил этого неуклюжего беднягу.
Итог: безымянная могила.
Версия вторая. Игра в подкидного дурака. Перед Ваалимаа автобус сворачивает с трассы и охотничьими тропами незаметно подбирается к границе. Там вертухаи немедленно слепнут и глохнут, зато мои расписные соседи неожиданно просыпаются и с удивлением смотрят на распахнутые двери...
Эпилог: хорошенько раскачав, меня, как пушинку, перебрасывают через заградительную сетку с колючей проволокой, а неведомо откуда появившийся Лось длинной автоматной очередью от бедра прошивает в полёте моё беззащитное тельце, так и долетевшее до ближайшей российской берёзки.
Итог: тихие похороны неопознанного трупа проходят за российский государственный счёт в то же самое время, что и торжественное награждение скромно улыбающегося Лося красивым крестом. За находчивость и отвагу.
Версия третья. Дорожное происшествие. Автобус резко тормозит. Выбегает вертухай с монтировкой, и молча разбивает окно. Парочка цветняков за руки и за ноги подсовывает меня под колёса. Моё яростное сопротивление легко пресекает автобус, аккуратно дробящий кости. И так несколько раз...
Эпилог: вертухаи получают премии за героическую попытку спасти главаря российской мафии, который просто каким-то чудом сумел разбить закалённое стекло и даже смог на ходу выпрыгнуть из мчащегося автобуса.
Итог: безлюдные похороны в закрытом гробу на тюремном кладбище. Скромная табличка с шестизначным номером...
Прошло несколько томительных минут. Я понадёжнее зацепился ногой за нижнюю стойку кресла и крепко сжал зажигалку в кулаке. Может, сразу и не выдернут, как перезревшую репку. Надо ещё финальную фразу заготовить, а то потом некогда будет. Я лихорадочно стал прикидывать короткую, но гордую реплику, стараясь не выпускать из поля зрения ни вертухаев, ни цветняков. Тут главное не упустить момент начала махача, а то вообще пикнуть не успеешь, как начнётся мясорубка с одними субтитрами.
;No pasaran! (Они не пройдут!) я отмёл сразу. Этот «Но пасаран» мне всегда напоминал жалобный вопль мрачного страдальца недельным запором. Так иногда и хочется разделить всех людей на но пасаран и уже пасаран. И тут в голове склеился совершенно уникальный лозунг из разных обрывков.
— Cosa Nostra non muerte – негромко опробовал я новый клич. Звучит надменно и певуче. Да и рявкнуть можно от всей души, но лучше в два захода. А уж потом соскочить на привычный мат. Как и задумывалось. Ещё бы стакан водки и можно хоть сейчас начинать...
Но весь мой всплеск патриотизма был рутинно смазан вертухаями. Они опустили рации, а один разочарованно кивнул водителю. Автобус заурчал, подал назад, а потом неуклюже развернулся, медленно выехал на перекрёсток и повернул в сторону от границы. Пронесло. Я принюхался, и гордо отметил свою негативную реакцию. С трудом разжал пальцы и сунул зажигалку в карман. Еле вытащил застрявшую ногу. Сделал несколько глубоких вздохов. Надо поменьше болтаться по кинотеатрам. А то точно можно сорваться в неотстирываемый позитив.
Мимо проносились редкие дома. Стало быстро темнеть. Я бездумно уставился на своё отражение в окне. Понемногу отпускало. Автобус, дав большой крюк, сделал короткую остановку в Haminan vankila. Открытая тюрьма в Хамине встретила нас совершенным безлюдием и мелким снегом. Водитель нажал на клаксон.
На крыльцо выскочил жующий человечек. Он зябко поёжился и потрусил к вертухайской дверце. Взял документы, поводил по ним пальцем и подошёл к нашей двери. Один из цветняков встал, похлопал напарника по плечу и в раскорячку направился к выходу. Дождался, пока откроют двери, потом забрал из багажного отделения свою увесистую спортивную сумку и вполне дружески заговорил с вертухаем.
Сразу же раздался взрык заведённого мотора, и автобус стал медленно пятиться. Тут краем глаза я зацепил что-то неправильное и быстро оглянулся назад. Цветник небрежно сунул свою сумку верухаю и спокойно направился по протоптанной тропинке в сторону центра Хамины. Ничего себе порядочки! Пивком что ли решил освежиться перед вечерней поверкой? Я посмотрел на оставшегося напарника, но тот только пожал плечами и отвернулся. Кучеряво тут народ устроился. Просто чёрные завидки за жабры берут от таких открытых посиделок.
Следующую остановку сделали в Котке. Нас поместили в одну камеру и выдали сухие пайки. Цветняк быстро и молча сжевал свой бутерброд, растянулся на бетонной плите и демонстративно закрыл глаза. Намёк очевиден. Я достал из кармана книгу и стал перечитывать последнюю главу. Что-то перед судом вся развязка в голове совершенно не удержалась. Может, хоть сейчас узнаю, чем там у автора всё закончилось.
В Миккели мы прибыли очень поздно.
Вертухаи забрали все наши вещи и без всякого шмона засунули нас в узкую камеру-четвёрку. Я чертыхнулся, вспоминая раздолбанный унитаз, но протестовать не стал. Всё равно впереди только одна ночь, а спать уже хочется зверски. Явно сомлел на нервной почве.
Сложив два матраца и кое-как разобрав постель, я удобно прилёг, собираясь выкурить последнюю сигарету перед сном. Никакая сила не заставит меня выполнить здесь даже укороченный вечерний моцион.
Но тут прорезался цветняк. Он, разбирая своё лежбище, несколько раз открывал рот, но так пока ничего из себя не выдавил. Зато сейчас вдруг разродился:
— Ты из этой тюрьмы? — по-английски он говорил не просто хорошо, а даже с каким-то укоренившимся южным акцентом. Явно не по фильмам pronunciation (произношение) себе поставил. Такое специфичное произношение прилипает, если долго прожить где-нибудь в Техасе или Нью-Мексико. Встречались мне уроженцы тех мест.
— Да.
— Давно сидишь?
— С ноября.
— Какой этаж?
— Здесь третий. С конца декабря.
— Кто сосед?
— Э-э-э... greenhorn (новичок, неопытный).
— За что сидит?
— Manslaughter (непредумышленное убийство).
— Откуда сам?
— Из России.
— С байкерами знаком?
— Нет, — я решил не сообщать, что до сих пор считаю их только хоть и потенциальными, но весьма полезными донорами человеческих органов. Правда, только очень определённых. На лёгкие, печень и почки никому не рекомендую претендовать.
Цветной потерял ко мне всякий интерес и занялся своей постелью. Тут я не выдержал и задал давно мучавший меня вопрос:
— А ты сам кто?
— Road Captain.
— Кто?
— One per-cent biker.
Я запнулся. Наверно ожидал услышать какое-нибудь особо поэтическое погоняло, как Могучий Дроссель, Газующий Гризли или уж совсем дешёвую безвкусицу, типа Торпеда-Лысый Череп. А тут что-то бухгалтерское. На всякий случай уточнил:
— Извини, это твоё имя или должность?
Он оторвался от пододеяльника, который до этого долго и подозрительно осматривал со всех сторон, повернулся ко мне и требовательно спросил, указывая на свои штаны из «чёртовой» кожи:
— Это что?
— Pants (брюки), — немного подумав, добавил, — Handmade leather (кожа ручной выделки).
— Chaps (ковбойские наштанники), — наставительно сообщил он и постучал по ним пальцем. Штаны ответили глухим звуком.
«Да тут последняя блондинка поймёт, что не шёлковые панталоны», — но вслух этого я произносить не стал. Дорожный покровитель их знает, насколько трепетно они к своим доспехам относятся.
— My mascots... (талисманы на счастье) — он любовно обвёл пальцем свои побрякушки на куртке.
— That's cool! (круто!), — без всякого энтузиазма сообщил я, ожидая, что сейчас будет представлен на обозрение монументальный нательный гимнаст на пару-тройку фунтов. Но ошибся.
Цветной кекс вдруг весь скрючился, напрягся и выдал просто какой-то невероятно оглушительный взрыв. Он явно прислушался к звону в своих ушах и удовлетворённо выдохнул:
— THAT'S cool! (ЭТО круто).
Я моментально затаил дыхание. Вот тебе и Газующего Гризли. Вы песен просили...
Одно радует, что успел сигарету затушить, а то ненароком так всю тюрьму можно поднять на воздух. Несмотря на её историческую монументальность. Хочется верить, что он выдал больше, чем один процент от заявленной мощности.
Через минуту я осторожно принюхался. Вроде особых изменений нет. Может эти его чапсы ещё и фильтром работают? Или они у него с газовым подогревом? Тогда это исторический момент. Прямо у меня на глазах в этих необъятных штанах материализуется огромный кукиш «Газпрому» от имени продвинутой Европы. Больших денег такое know-how может стоить. Только бы он на ночь это сокровище с себя не снял.
— It is cold today (сегодня холодно), — как бы в пространство произнёс я задумчиво, но очень раздельно и с напором. Может, подействует?
Подействовало! Он потянул носом, повздыхал и завалился во всей своей скрипящей сбруе. Я решил, что мне нечего подавать дурной пример и так же улёгся одетым. Лучше напрочь пропотеть, чем к утру задохнуться. Кто его знает, где его оставшиеся таинственные 99% затаились?
После завтрака он прервал молчание:
— В тюрьме сейчас финские байкеры есть?
— Не знаю. Через пару часов сам сможешь узнать, — я неопределённо пожал плечами.
Но он отрицательно помотал головой. Немного подумал:
— Сегодня меня перевезут в другую тюрьму. Не говори, что меня здесь видел, ОК?
— ОК, — я кивнул, хотя совершенно не понял такой таинственности. Инкогнито к вам едет ревизор... Но это не мои заморочки. Пусть эти мотокексы с мотокренделями сами свои сцепления регулируют. И газуют себе на здоровье, пока выхлопная труба не отвалится.
Но кое-что хорошо бы уточнить.
— У тебя это первая ходка (prison term)?
— Что? — мне вначале показалось, что он не понял вопроса, но тут он криво усмехнулся, — За последние 15 лет я 12 провёл в тюрьмах.
— А сейчас что?
— Foolishness (дурь), — он отвернулся и больше рта не раскрывал. Вот и понимай, как знаешь – то ли в плохом, то ли в хорошем смысле.
Перед уходом я удостоился от него еле заметного кивка и под это сомнительное благословение покинул камеру. Но не успел переступить порог, как первый же вдох сильно поколебал мою веру в адсорбирующие способности чапсов.
Накатившее хмурое настроение буквально тут же просто в хлам усилил и окончательно допохабил чересчур нервный вертухай-шмональщик. Он без разговоров сгрёб в отдельную кучу все мои сигареты, упаковки табака, кофе и сахар. Потом подумал и добавил туда же шампунь. Зато чай не тронул.
— Будет возвращено при выходе из тюрьмы.
— Что? Да я только вчера прибыл! И как я без этого здесь обойдусь?
— Завтра будет магазин. Там всё необходимое можно купить. А это будет храниться здесь, — он с треском отодрал от рулона пакет для мусора и небрежно смахнул туда конфискованное. Сорвал бирку с моего пакета и привязал к горловине, — Всё. Свободен.
Весь кипя от столь явной борзоты, я стал распихивать свои шмотки. Вот так отъехал на пару-тройку дней, а тут уже власть сменилась. И теперь всё, с таким трудом нажитое, каждый норовит скапитализдитъ.
На выходе я нос к носу столкнулся с Сулевом, который открывал свою каптёрку. Он осмотрел меня и изобразил подобие улыбки:
— О суде не спрашиваю. Фотография высвечивает. Но как остальные дела?
— Это у прокурора дела, а у меня так... рукоделие. Аут, кум, скуто...
— Ну, с out понятно... за крёстного отца спасибо конечно, но не стоило... а вот за скота давай разбираться... — в его глазах замерцали искорки.
Я не выдержал и расхохотался:
— Сулев, ты красавА...
— Но-но... ты тут без этих... намёков!
— Да нет. Aut cum scuto, aut in scuto . Это так...
— Да знаю я... не пыжься, — он подмигнул и выдал, — Feci quod potui, faciant meliora potentes . Я эту лабуду на суде залпом произнёс, так прокурор потребовал анализа... что это... моё чистосердечное признание или скрытое оскорбление суда?
Я открыл рот и беззвучно похлопал в ладоши.
— Ты не сомневайся, мы тут тоже книжки иногда в сортире перечитываем... сохранились они тут ещё местами... в твёрдых обложках.
— Срезал, как пить дать срезал, змей... Теперь меня чистеньким бельишком порадуй, пожалуйста. Пойду устраиваться и директору маляву строчить.
— Чего так?
— Вертухай, козлина, сегодня явно не в духе... весь табак и кофе отобрал.
— Кончай бурагозить.
— Чего?
— Неприятности к тебе липнут.
— Не то слово. Похоже, становлюсь бездонным сосудом скорби. Такое вот еврейское счастье.
— Твоё?
— Вроде нет, но видно заразился где-то. Прилипчиво, слов нет. Хоть иди и обрезание делай.
— Да хоть полную кастрацию, всё равно не поможет. Раз сюда попал, то уже на всю жизнь меченый. Проверено.
— Утешил. Ладно, пополз я в свою нору. Может, в душ вертухаи дадут заскочить, а то мой сосед точно вымрет.
— Тут ты прав. Побереги парня.
— Ну не надо перебарщивать, я не вонюч, а просто излишне обогащаюсь окружающими запахами.
— Очень излишне.
Коридорный вертухай, при виде меня, тоже весело оскалился:
— Опять к нам?
— Угу, как... member of visiting committee (член инспекционной комиссии) ... а, у меня сигареты, табак и кофе отняли.
— Внизу?
— Да.
— И абсолютно правильно. Вы всё это из тюрьмы вывезли, а значит теперь надо покупать заново. Магазин завтра будет открыт.
— Но у меня все чеки на все покупки есть!
— Это ничего не значит, — он хихикнул, — В душ пойдёте? А то потом к вам в камеру будет зайти страшно.
— Спасибо, пойду. Прямо сейчас. Только вещи брошу.
— Камера открыта.
Я свалил все пакеты на свои нары. Слегка подивился, что Киммо не стал претендовать на них во время моего отсутствия. Только матрац скатал валиком. Точно телевизор комфортно смотрел, наслаждаясь безникотиновой тишиной. Я радостно загорланил:
Не думал, не гадал он,
Никак не ожидал он
Совсем назад не ждал он
Вонючего курца!
Порывшись в шкафу, я нашёл запасной мусорный пакет и стал в него запихивать все использованные шмотки. Надо Сулева попросить, чтобы их дважды через стирку пропустили. Может хоть тогда весь запах от поездки отобьётся.
Самое обидное, что голову нечем помыть. Хотя в душе есть жидкое мыло. Оно явно не хуже той навязанной химии. Если только использовать чуть-чуть... чисто для профилактики.
Я остался в трусах, влез в шлёпки, накинул полотенце на плечо и потрусил в душ.
Есть в тюрьме такое славное время, когда вокруг тишина, почти все где-то работают, коридоры вымыты и пустынны, а вертухаи расползлись по своим будкам. И тут ты нагло шлёпаешь как посторонний. Даже какая-то гордость берёт за окружающую со всех сторон такую тяжёлую, но строгую старину.
Пришлось немного подождать, пока пойдёт горячая вода. Я с наслаждением залез под тугую струю и довольно заурчал. Но тут же что-то сильно надавило на нос. Я провёл по лицу рукой и протяжно выругался. Погружённый в свои мысли, я совсем забыл снять очки. Хорошо, что их не снесло потоком к неминуемой гибели. Добавил бы очередной чёрный шар к сегодняшним непрухам.
Отнёс и положил на раковину.
И тут началось. Стоило только дёрнуть за проволочный рычаг, как из держателя вывалилась почти полная банка с жидким мылом и весело запрыгала по кафелю. На полу тут же стали вздуваться и лопаться радужные пузыри.
Я подхватил развеселившуюся банку и постарался засунуть назад в кронштейн. Она сопротивлялась и подло выскальзывала из рук. Я надавил посильнее. Весь кронштейн плавно оторвался от стены и, ощетинившись шурупами, которые хищно проглянули из красных дюбелей, упал мне на ногу. Я взвыл и выронил душ. Как в замедленной съёмке он немного подлетел вверх перед моим лицом и, плавно качнув серебристым шлангом, устремился к полу. Зажмурив глаза, я ожидал удара по другой ноге, но боли не последовало. Но об пол саданулось громко. И сразу снизу наискосок ударила тугая струя горячей воды. Она зазмеилась до потолка и ускакала к двери. Не открывая глаз, я с ненавистью стукнул по ручке крана. Моментально наступившую тишину прерывал только быстрый стук падающих отовсюду капель.
— Даже до обеда не дотерпел, — обречённо произнёс я и осторожно открыл глаза.
Погром был основательный. Кронштейн умудрился прихватить из стены какое-то невероятное количество цементной грязи, которая теперь живописно расползалась вниз по кафельной стенке. Душ, что твоя граната, разлетелся на несколько кусков и теперь по всем углам отсвечивали белые пластмассовые осколки с ржавыми внутренностями. А на шланге остался только короткий кусок ручки с зазубренными краями.
Я опасливо скосил глаза на свои ноги, ожидая увидеть страшные порезы. Но ничего подобного. Только на правой ноге было небольшое покраснение. И всё.
Дверь в душевую рывком распахнулась, и заглянул вертухай. Он одним взглядом окинул взглядом весь учинённый бардак и желчно произнёс:
— Long time no see (давненько не виделись).
— Я прямо сейчас всё уберу и начну чинить, — несколько поспешно заявил я.
— Только уборка... — его аж перекосило, — И не надо ничего чинить. Я лучше вызову специалиста.
Вертухай сокрушённо покачал головой и захлопнул дверь.
Я выждал некоторое время и осторожно перешёл ко второму душу. Пустил воду. Меня мучил только один вопрос. Вот если бы я перед душем зашёл, к примеру, в туалет? Там бы меня также ждали запланированные на сегодня неприятности?
А может, я просто удачно отделался?
Надо сменить вектор приложения сил.
Слегка обсохнув, я сделал себе совсем чёрный чай, который получился со странными маслянистыми разводами, и приступил к обдумыванию малявы местному главному бугру. Вертухайская отмазка предельно ясна, значит надо им подкинуть что-то неожиданное. Причём такое, чтобы они свои репы до плеши исчесали, но сигареты вернули. Без кофе я с трудом, но перекантуюсь, а вот без курева точно загнусь. Да и жаль такой хабар халдеям оставлять.
Пришлось изрядно покусать авторучку, прежде чем в голове забрезжила кудрявая мыслишка. Все знают, что сигареты с ментолом вредят сердцу. Но также, чисто подсознательно, все считают их лёгкими. Надо сделать неотразимый заход: после операции на сердце мне разрешены только лёгкие сигареты с освежающим эффектом, а тот табак, что продаётся в местной лавке, чрезвычайно крепкий и только напрасно засоряет лёгкие. А отсутствие ментола только добивает мою и без того подорванную нервную систему.
Я подавил смешок и стал набрасывать черновик, используя самые заумные островитянские выражения. Не успел налюбоваться написанным, как в камеру тихо проскользнул Киммо. Он так страдальчески посмотрел на мою сигарету, что стало неудобно.
— Терпи казак, — ласково сказал я ему по-русски, — Тяжело в учении, зато потом даже жабрами дышать сможешь. Хоть здесь, хоть в газовой камере. Жаль, что ты таких простых вещей не понимаешь.
Киммо покивал, неуверенно улыбаясь, и осторожно присел на табуретку.
В коридоре загремела тележка. Наступало время обеда.
На следующее утро лишь некоторым усилием воли, да ещё и безжалостно подстёгиваемый настойчивыми требованиями организма, я заставил себя покинуть камеру в хлипкой надежде, что чёрная полоса уже миновала.
Зато практические эксперименты позволили лично убедиться, что параша нигде мимо не пролилась, а унитаз подо мной не развалился, не забился и даже не протёк. На душе полегчало. Значит, теперь можно следовать распорядку без невосполнимых потерь.
Сразу после завтрака у меня родилась свежая мысль: «А не пора ли навестить подельника»? Свою статью он получил, а мне надо уточнить ряд деталей».
Я решительно направился к парочке вертухаев, которые в расслабленных позах трепались возле своей будки. Пришлось остановиться рядом и подождать, пока они не закончат. Наконец, один раздражённо кивнул на меня другому. Тот неохотно повернулся:
— Что надо?
— Ищу одного человека.
— Пройдитесь по камерам, может, найдёте, — он посмотрел на напарника, — Не забудьте заглянуть в холодильник.
Тут они многозначительно покивали друг другу и загоготали.
— Ha-ha, — кисло отреагировал я, — Он с другого этажа.
— Classified information (секретная информация), — моментально отреагировал второй и зашёлся в новом приступе.
— Но я могу с ним встретиться? – чисто для проформы уточнил я.
— Classified information, — в один голос выпалили оба и ещё больше развеселились.
«Совсем сбрендили», — подумал я, но мрачно поблагодарил, — Thanks awfully.
Я зашёл за вертухайскую будку и свесился через перила. На втором этаже слонялось несколько человек. Ну и как тут найти нужного перца? Он явно не с рулём ходит. И можно ли вообще переговариваться через эту сетку или моментально набегут ретивые служивые? А как привлечь внимание этих сомнамбул, медленно ползающих от окна к окну? Пощёлкать пальцами, свистнуть или похлопать в ладоши? Хрен его знает, что тут принято, а что является чудовищным оскорблением?
Вот так свистнешь чисто по-приятельски, а народ тут же сорвётся в попытке рыло начистить. Хорошо, если кулаками, а то и любимой зубной щётки не пожалеют. Хлопать в ладоши тоже стрёмно. Мигом прибежит особо пассивный, от которого потом вообще не отделаться. Или заскучавший активист за конкурента примет. Неизвестно, что хуже.
— Эй, люди, — негромко стал вопрошать я, сложив руки рупором, чтобы вертухаев особо не потревожить, — People... folk... вот, блин, уроды глухие... ihmiset... hei, kaveri!
Никакого эффекта. Швырять в них точно ничего не буду. Не надо быть особо умным, чтобы предсказать обратный эффект.
— Заморышы, — бросил я в сердцах. Вот сейчас это наиболее подходящее описание для некоторых иностранцев, которое использовал один мой знакомый .
— Кхе-кхе, — выдавил я из себя натужный кашель, стараясь не особо переигрывать, — Гр-хм...
Один запнулся и поднял голову. Я осторожно помахал рукой, надеясь, что мой жест будет правильно истолкован:
— Русские есть? Ven;l;iset kaverit...
Он покивал головой, показал мне три растопыренных пальца и потопал дальше. Ну и что это значит? Русских на вилы? Три экземпляра присутствуют? Есть один такой урод на третьем этаже?
Я несколько растерянно наблюдал, как он исчезает из поля моего зрения. Но нет. Остановился возле одной из камер, стукнул по двери кулаком. Дверь через некоторое время неохотно приоткрылась и оттуда высунулась взлохмаченная голова.
Безмолвный помощник помахал рукой в мою сторону и продолжил свой бесконечный путь.
Зато лохматый, подтянув трусы и интимно почесываясь, подошёл и встал почти напротив:
— Чё?
«Через плечо», — мысленно, но моментально отреагировал я. Особо выступать пока не стоило, поэтому миролюбиво уточнил, — Русский?
— Ну?
Чуть не выдав тираду про загнутую коляску и дальние катания, я придушенно спросил, косясь на вертухайскую будку, — Ищу тут одного. Водитель. Алексей. Из Выборга.
— И чё?
Я еле сдержался, но решил сначала обойтись парламентскими выражениями.
— Он здесь?
— Ну.
— Позвать его можно?
— А чё?
— Ты выёживаешься или как?
— Во, суомец отжигает... сначала разбудил... а ты кто?
— Чухонь в пальто.
— Чё, русский, что ли?
— Нет, блин, президон Зимбабве... заполз на огонёк.
— А чё ты выступаешь?
— Должность такая. Банановая. Алексея позови.
— Так бы и сказал, а то сразу на понтах... баобаб зачуханный... поспать спокойно не дадут, — он развернулся и скрылся в камере.
Я опять нервно оглянулся на вертухайскую будку. Через стёкла было видно, что вертухаи до сих пор увлечены своей беседой.
— Эй, — раздалось снизу.
— Алексей? — я лихорадочно пытался вспомнить фотографию, которую мне показывал следак.
— Да. А ты кто?
— Подельник твой. По контрабасу, — а как ему можно ещё короче объяснить?
— Что-то ты припозднился с прибытием. Заходи, поговорим.
— А вертухаи разрешат?
— Не знаю. Тогда давай на прогулке пересечёмся. Но я там тебя что-то ни разу не видел.
— Сегодня впервые пойду.
— Лады, — он кивнул и напоследок сообщил, — У меня камера номер три, если что.
Я тут же на всякий случай выпросил у вертухая две дополнительных таблетки и добавил их к своей дневной порции. Получилась весёленькая кучка. Медленно заглотил их все и стал ждать результата.
— Эх, Лёха, Лёха мне без тебя так плохо... — привязалась ко мне строчка из разухабистых девяностых. Я даже исполнительницу вспомнил. Алёна Апина. Смелая такая девица, бухгалтер в юбочке из плюша .
Остановился у дверей камеры. Настроение резко подскочило. Вот сейчас точно неохота томиться в камере. Через сетку увидел знакомую вертухайшу, которая сегодня дежурила на втором этаже. В душе что-то доброе шевельнулось.
— I love you baby, — сменил я репертуар и тут же смачно выдал самый правильный Гоблинский перевод, — Люблю вас, бабы.
— Чего орём? Где бабы? — вылез у меня из-за спины Сулев.
— Разбежался. — сообщил я ему, радостно улыбаясь. — Это я особо удачные словесные взбрыки вспоминаю. Знаешь знаменитую песню «Мы, шампиньоны», которую в пятницу один американский посол написал?
— Нет.
— «We Are the Champions» by Freddie Mercury.
Сулев с сомнением хмыкнул, но промолчал, всё ещё подозрительно заглядывая на мою камеру.
— А знаешь, какой самый знаменитый диск у битлов?
— «Let It Be».
— Правильно. Русский перевод: «Давай съедим пчелу».
Взгляд Сулева слегка затуманился, и он неуверенно спросил:
— Слушай, тебе что, вертухай по ошибке не те колёса подсунул? Может, лишние осталось? Поделись, а?
— Не-а, уже всё потребил. Я сейчас как истинный отпрыск тундры. Что вижу, то пою. Кстати, помнишь ансамбль ABBA?
— Конечно.
— У них была шикарная песня «Super trooper».
— Почему была? Я её и сейчас постоянно слышу. Там про знаменитую певицу на сцене.
— Ошибаешься. Знаешь, как переводится?
— Знаю как правильно. А вот по-русски...
— Ага, не знаешь! «Лучший патологоанатом».
Сулев скосил глаза к переносице:
— Как бы тебе самому с такими темпами в прозекторскую раньше времени не загреметь.
— У тебя слишком циничное восприятие жизни.
— Точно. Не дано нам, бедным эстонцам, познать высокий полёт ваших русских мыслей. Этих, как их там... винтокрылых выражений.
— Опять грубишь, — неожиданно горько констатировал я, — Радостную минуту омрачить хочешь. Знаешь, как актриса Фаина Раневская отвечала на такое своим юным поклонникам?
— Нет.
— Пионэры! Пошли в жопу.
— Раневская... Раневская... а, вспомнил... — и он противным голосом прокаркал, — «Муля! Не нервируй меня». Я этот фильм в тюрьме смотрел. Очень давно. Только вот про пионеров что-то не помню.
— Так это ваша эстонская цензура вырезала, — вновь развеселившись, хихикнул я, — Дружба народов и всё такое. Зато теперь вы в ответ сплошную цирюльню у себя там развели.
— Что?
— Стрижка денег с резидентов ЦРУ.
— А почему забыл про засиральню? – вдруг задребезжал Сулев, — Отмывка денег за счёт CIA .
Подошёл Киммо и застыл рядом, пытаясь понять причину такого подозрительного веселья. Сулев моментально придал себе строгий вид и небрежно процедил пару фраз. Киммо сразу испарился.
— Чего ты ему сказал?
— Чистую правду: «Тебе лучше ничего не знать, когда вертухаи пытать будут.»
— Спасибо, благодетель.
— На добро всегда надо отвечать добром. Заодно будет ему проверка на вшивость. Заодно узнаем, вдруг действительно начнут динамит в камере искать. Но это так. Да, а если не колёса, то ты чего весь из себя довольный?
— С водителем на прогулке договорился встретиться. Многие вопросы проясню.
— Это тот, который сюда сигареты привёз?
— Ага. Следак уверждал, что он на меня заяву накатал, а они по ней меня закрыли. Надо удостовериться.
— Ему же четыре года впаяли. Считаешь, что это он так легко и удачно отмазался?
— Не знаю. Есть вещи, друг Горацио, на свете, которые без банки не просечь. Всё вообще странно. Я его приговор читал. Там нет никаких упоминаний о его признании. Только какой-то бред про то, что он считает правильной всю сумму начисленного ему штрафа.
— Тогда разбирайся. Повесить на себя столько бабла? Полная туфта.
— А я о чём тут расшекспирился?
На том и разошлись.
С понятным нетерпением и некоторым необъяснимым трепетом я заранее собрался на свою первую прогулку. Жалко, что опытного экскурсовода нет. У Сулева, как у работающего, выход на воздух в другое время. Хотя я так пока и не смог уловить, как вообще может выглядеть официальный график его работы. Они с напарником явно себя ничем не перетруждали, щедро пользуясь свободно скользящими техническими перерывами. Которые, как я подозревал, они сами себе и устанавливали.
Услышав топот ног, я вздохнул и пошёл вливаться в группу любителей поглазеть на небесный кусочек совсем близкой свободы.
Прозвучал короткий сигнал, вертухай дал отмашку и все стали медленно спускаться по винтовой лестнице. Я прислушивался к своей спине, но лекарства пока полностью давили болевые ощущения. Надеюсь, на час хватит. А там отлежимся, если что. Зато нужным делом предстоит заняться. Впервые за последние месяцы.
Мы прошли по подвальному этажу мимо камер-отстойников, и остановились перед металлодетектором. Некоторые, пройдя проверку, подходили к встроенному шкафу и разбирали гантели, грифы и блины для штанги.
Я покрутил головой, но никого с других этажей не было видно. Вот это совсем не хорошо. Зато в углу перед выходом стоял явно свежий рукописный бумажный плакат, только что натянутый на кривую рамку (видно для ожидаемой кому-то отвальной):
Mikkeli prison – Gate of Freedom!
Тюрьма Миккели – ворота свободы!
— Совсем ошалели союзники нацистов. Пара молний на рукаве... и порядковый номер на карманЕ, — буркнул я и стал снимать ремень. Потом выложил на поднос сигареты и зажигалку. Металлодетектор меня проигнорировал и я, подхватив свои скромные пожитки, неторопливо вышел во внутренний двор тюрьмы через временно возводимые одноразовые ворота свободы.
И вот и место для народных гуляний.
Не густо, но всяко не крытый кирпичный колодец от лапёрских новоделов. Между тюремными стенами и двумя деревянными будками, выкрашенными в тусклый серый цвет, был размечен участок в треть футбольного поля. За тонированными стёклами будок не было заметно вертухаев, но, очевидно, они, как сознательные зрители, занимали свои места заранее.
Две трети территории, разрешённой к затаптыванию, занимала пустующая волейбольная площадка с двумя врытыми столбами для сетки, а оставшаяся треть была отведена под деревянный помост для занятия со штангами и турник. Рядом с помостом щетинилась обрывками кожзаменителя облезлая спортивная скамья, небрежно замотанная скотчем. И три потемневших деревянных скамейки, прикрученных к стенам, для отдыха отзанимавшихся.
Выходящий из дверей народ моментально делился на три неравных группы. Наиболее активные целеустремлённо поволокли железо к помосту и начали там бодро копошиться, издавая противный лязг и грохот. Большая часть разбилась на пары и небольшие группки, включившись в медленное движение по скруглённому периметру. Несколько человек расселись на скамьях у выхода и сразу задымили.
Слегка растерянно я постоял у двери, совершенно не зная, что мне тут делать. С «качками» тягать железо мне сейчас здоровье не позволит, к «маятникам» лезть и неуклюже встревать в чужие разговоры западло, а с «двойными сидельцами» на таких скамейках только себе задницу морозить по самую маковку.
Я медленно, но решительно двинулся по протоптанной тропинке в противоход ходоками. Полный идиотизм, но со стороны смотрится, вроде как человек чрезвычайно занят, мысли свои задумчиво туда-сюда гоняет и никому особо не мешает.
Всё это мельтешение на куцем участке мне подозрительно напоминало что-то знакомое. Ну, конечно! Не хватает только брюхастого физрука или мордастой физручки с жизнерадостным: «Встаньте, дети, встаньте в круг!»
Сделав два полных оборота и вдоволь налюбовавшись неприступными стенами, я остановился у выхода. Постоял, а потом почти присел, слегка прислонившись к самому краю ледяной скамейки, и стал обдумывать свои дальнейшие действия. Здесь и сейчас культурно отдыхает только неработающая часть нашего этажа. Значит, у нас с другими этажами разное время для прогулок и надо искать иное место встречи...
Тут, поддатая мощным пинком, распахнулась дверь, и кучно стал вываливаться новый люд. Громкая ругань многократным эхом отозвалась от стен. Все замерли и повернулись в их сторону. Я выловил глазами выходящего водителя и поднял руку, чтобы он меня заметил.
— Ну, привет... — прищурившись, стал пристально вглядываться в его глаза, а в голове у меня, прямо как у заправского Терминатора, стали вспыхивать разные варианты первой разящей фразы к начинающейся разборке: «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» ... «Почём шкурку сдал, Иуда?» ... «Знаешь, что стучать вредно для здоровья?» ...
— Привет, — не отводя взгляда, но после некоторой паузы ответил он, чем прервал мою подготовку к штурму, — Надеялся тебя ещё до Нового года увидеть. Скажи, как ты мог на незнакомого человека донос накатать?
— Я? Что? Донос? Но это же ты... — тут меня пробило, — Слышь, Лёха, я за свою жизнь ни разу никаких доносов, ни на кого не писал. Мне следак прямо сказал, что меня арестовали как раз на основании твоего заявления...
— Что? — перебил он меня — Стучать легавым? Отсосут...
Алексей насупился и стал шарить по карманам.
— Нечего на козлов транжирить ценный семенной фонд, — уже миролюбиво ответил я, — Давай лучше перекурим и всё спокойно обсудим.
Он кивнул, мы прикурили от его зажигалки и сделали по первой глубокой затяжке.
— Какие суки... — прервал он молчание.
— Не то слово, — подтвердил я.
— Подлые суки, — после некоторого раздумья уточнил он.
— В точку. Как не обзови, всё равно мало сучковатости.
— Верняк.
— А с чего ты взял, что я тебя заложил?
— Меня следак постоянно этим прессовал. Он говорил, что ты на меня накатал конкретную заяву.
— Какую?
— Ну, что я работал на тебя... ты потом совсем соскочишь, а я один буду сидеть... а если не дам на тебя показаний, то получу максимальный срок. Всё как обычно.
— Ладно, проехали. Меня той же лапшой кормили. Лучше расскажи мне подробно о твоей последней поездке.
— А чего рассказывать? Обычная поездка... знал бы, что халявный контрабас внутри... голову бы умельцам отвернул. Да и через четыре года не поздно будет.
— Тут я тебе компанию готов составить.
Мы помолчали, а потом, не сговариваясь, пристроились вслед за проходящей парочкой. Надо было приступать к расспросам, но все мои мысли были заняты следаками и оценкой их методов работы. Чтобы отвлечься, я спросил:
— А чего все так орали?
— Вертухаи шмон затеяли. Прямо на выходе.
— Что-нибудь нашли?
— Ни фига. Просто из вредности.
— Бздительные.
— Педрительные. Даже в штаны к некоторым грязными лапами залезали.
Несколько кругов мы прошли в молчании. Я вздохнул:
— Ладно, давай по порядку. Почему ты признал размер штрафа?
— Какого штрафа?
— Который тебе выставила таможня. Около четырёх лимонов.
— Сколько?
— Не помню точно, но где-то три миллиона семьсот тысяч.
— Евро?
— Их, родимых.
— А что так много?
— А разве таможня тебе не вручала счетов?
— Давали какие-то бумажки. Я их даже не смотрел. Выкинул.
— Похвально.
— Мне адвокат сказал, что их всё равно оплачивать не надо.
— Резонно. А как ты выбрал такого умного адвоката?
— Никак. Он сам ко мне на допрос пришёл.
— И помог раскрутить тебя на четыре года.
— Нет. Он всё время молчал.
— Поверь, не лучший способ защиты. У тебя сколько было допросов?
— Три или четыре.
— И что ты им рассказал?
— Кому им? У меня был только один следователь.
— Повезло. И что ты ему рассказал?
— А что я мог рассказать? Загрузился, поехал. Утром на таможню прибыл, а они меня сразу отправили к соседям. Там попросили машину загнать в бокс на рентген. Я из кабины вышел и на улице ждал, пока они закончат. Долго ждал. Потом приехали полицаи и сказали, что арестован. Вот и все приключения. Месяц просидел в Лаппеенранте, а потом отослали сюда.
— Немногословно как-то у тебя получается.
— А чего ты хотел? Профессия такая. В дороге за меня говорит радио, а дома жена.
— Ты читал решение суда?
— Нет. Адвокат обещал сделать перевод и привезти.
— Он у меня в камере лежит.
— Встречался с моим адвокатом?
— Не встречался, но перевод есть. Я тебе его как-нибудь перекину. Ты его почитай, а потом думать будем, что дальше делать. Только один последний вопрос. Ты что-нибудь привозил таможенникам или экспедитору? Подарки какие-нибудь, толстые конверты... типа с документами? Ну, ты меня понял.
— Нет. Да я бы не взял. Есть строгие правила. Можно работы лишиться. А я с финскими компаниями больше десяти лет проработал.
— Ясно. Тогда начнём потихоньку разбираться в деталях. Время пока есть.
Из будки вышел вертухай и, поёживаясь, ходко потрусил открывать дверь. Народ засуетился и потянулся за ним в свои обжитые и тёплые камеры.
Буквально сразу по возвращению из тюремной лавки ко мне заявилась весьма любопытная парочка. Здоровенный бугай, который отвечал за раздачу еды и вальяжный цыган. Бугай неуклюже помялся у дверей, а цыган спокойно вошёл, внимательно оглядел камеру и показал на табуретку.
— Садись, раз уж здесь, — несколько настороженно предложил я, даже не заметив, что говорю на русском, — И своего мелкого не забудь пригласить.
Они чинно расселись и принялись меня рассматривать. Я небрежно распихал свои покупки и присел на свою койку. Показал на кофеварку. Получил отрицательные покачивания разной амплитуды.
— What can I do for you? (Чем могу быть полезен?).
Они помялись и стали, постоянно подсказывая друг другу нужные слова, задавать тупые вопросы. Кто такой, откуда, за что взяли...
Я переводил взгляд с одного на другого и ждал вопроса, ради которого они сюда припёрлись, а сейчас ломают комедию. Я тут больше месяца, а они словно проснулись. Ну, наконец, созрели:
— Кто с тобой ехал из Коннунсуо в автобусе?
— Well… three prisoners under escort… (Ну, три заключённых под конвоем…). — у цыгана так нехорошо сузились глаза, что мне как-то захотелось побыстрее проскочить этот вопрос. Тем более что я вроде как цветняку пообещал не трепаться, — Я и два парня. Один сошёл в Хамине, а со вторым мы вместе приехали в Миккели.
— Его имя?
— Не знаю.
— Alias... nickname (кликуха)?
— Никаких имён или кличек он не называл. А что случилось?
Они потеряли ко мне интерес и быстро заговорили между собой. Потом цыган резко обернулся:
— Any distinctive marks... understood?
Чего уж тут не понять? Нет кликухи, значит, по наколкам будут вычислять. И как я буду описывать иероглифы и заумные рисунки? При таких знаниях языка они Мальвину от Буратино не отличат. Ладно, уведём слегка в сторону:
— He is breaking wind continuously… constant fart... understood? (Он непрерывно портит воздух … постоянно пердит… понятно?).
Они переглянулись, встали и, не прощаясь, потопали к выходу. Я негромко хмыкнул. Убедились в бесполезности или для них даже это служит опознавательным знаком?
Может времена изменились и по фене теперь с чистой совестью фартовыми парнями называют всех встречных пердунов?
За последующие дни на прогулках я постепенно перезнакомился с русскими обитателями камеры номер 3 со второго этажа. Почти все они были из Выборга, но попали сюда по разным эпизодам. Зато гордо именовали себя «последними из выборжан», видно подсознательно подразумевая под этим сокращением выборгских каторжан. Остальные приличные люди города, по их неоднократным утверждениям, уже посетили разнообразные финские тюрьмы, и впечатлениями остались весьма довольны.
Все наши россияне, так или иначе, были с поличным арестованы за контрабанду сигаретами или спиртным. Самым шебутным среди них был Женька Панов, который бегло говорил по-фински и гордо щеголял импортным погонялом John. Он являлся кем-то вроде старосты большой десятиместной камеры и даже получал за это от финского государства некоторые средства. Остальные сокамерники ему по-чёрному завидовали, не особо скрывая свои чувства, а уж за глаза у них часто прорывалось совсем не доброе дополнение «Джон - пронырливый гондон». Грубо, но почти в рифму.
Этот Джон, будучи бригадиром, совершал с вверенными ему подельниками очередной переброс солидного табачно-бухального грева страдающим финским безработным. В самый разгар последней передачи, они были буднично, а от того чрезвычайно позорно прихвачены полицией с поличным, да ещё и под видеозапись. На первом же допросе следователь предъявил Джону полнометражное кино всех прошлых художеств с его участием, и Джон решил за лучшее не особо запираться и полностью раскололся. Решение очевидное, если учесть, что финны вели их почти полгода, пока не посчитали, что собранного материала даже больше, чем достаточно.
Зато его подельники ушли сдуру в глухую несознанку и упорно не узнавали даже своих лиц на отснятых кадрах. Следаки откровенно веселились, а вот прокурор, до глубины души оскорблённый такой пещерной наглостью, запросил для них максимальные сроки. Основания больше, чем внушительные. Особенно если учесть, что для каждого фигуранта размер захваченной партии тупо умножался на количество пересечений финской границы, которые были скрупулёзно подсчитаны по таможенным штампам в их паспортах.
Благодаря этому Джон плавно переместился из руководителя в рядовые грузчики и получил меньше всех. Всего два года с небольшим. И по весне его должны были перевести в открытую тюрьму. Апелляции он подавать не стал, прекрасно понимая, что будет только хуже, а столь удачно привалившая пруха может дать сбой. Его вполне устраивал год на diet (диете) и регулярный bodybuilding .
А вот его упрямые подельники, отправленные в Коннунсуо, затаили нешуточную обиду и во всех судейских накрутках обвинили исключительно Джона. Они разослали малявы во все доступные места, а потому каждый звонок в Выборг заставлял Джона всё больше нервничать. Городок сам по себе плюнь-перейди, а уж новости расползаются быстрее кухонных тараканов.
В разговорах выяснилась и другая весьма существенная для них деталь. Все остальные сокамерники-выборжане, за исключением Алексея, попавшего сюда как кур в ощип, неожиданно выяснили, что работали на одного и того же человека. Теперь они иногда хмуро рассуждали о непродуманном отсутствии такого необходимого страхового полиса, как подпитка из общака. А всё из-за его полного отсутствия в выборжанском транзитном захолустье. Вот и выпал им всем пресный чухонский самокрут - крутись сам, как можешь, уповая только на свои силы.
Среди этой компании некоторым особняком затесался один литовец. Его имя Jurgis сокамерники сначала чинно перевели в Георгий, но быстро упростили до Жорика, для чего у того имелись вполне определённые внешние данные. Жорик был услужливым, хорошо готовил тюремные деликатесы и при этом выглядел как невинный худенький старшеклассник.
Я пару прогулок вынужденно посвятил выслушиванию истории его нелёгкой жизни. Если отбросить совсем уж малодостоверные детали, то это действительно «продукт нашего неспокойного времени».
Родом Жорик был из небольшой деревеньки под Клайпедой. Демократические преобразования настигли его в начальных классах школы. На словах они принесли невиданный доселе разгул «свободного предпринимательства», но как-то совсем уж по-литовски. У него напрочь пропало желание дальше учиться, а у родителей не стало работы, при том, что все советские сбережения семьи в одночасье ухнули в очень даже известном направлении. И Жорик, покрутившись несколько лет по разным городам, рванул покорять так удачно объединившуюся Германию. За спиной у него уже имелся солидный опыт ночных прогулок по чужим квартирам и мелким торговым точкам. А субтильное телосложение позволяло вполне обоснованно надеяться на его значительно более выгодное использование в хоромах зажиточных и беспечных бюргеров. И, главное, появился шанс подальше убраться от родных пенат, раз выпала такая возможность.
Почти десять лет он с переменным успехом прытким зайчиком скокарил по всей Европе, изредка изучая нравы в местных тюрьмах, пока один его чрезвычайно удачный скок неожиданно не сорвал планы конкурентов - долго готовящихся на это же дело румын. Цыганистые собратья по профессии не на шутку обиделись, и стали сообща кидать разные подлянки беззащитной одиночке. От греха подальше, Жорик без билета просочился на паром, но промахнулся мимо Швеции и, несколько неожиданно для себя, оказался в Финляндии. О том, сколько он успел пробыть в Финляндии и где кантовался, он тактично умалчивал. Взяли его под Рождество в небольшом магазинчике на окраине Лахти.
И вроде у него всё шло как обычно. Легко пролез через вырезанное в стекле отверстие, совершенно не потревожив чрезвычайно заумную сигнализацию. Спокойно набил сумку наиболее ценным товаром, но тут обнаружил внушительный сейф. Присел в задумчивости перед такой находкой и при свете фонарика стал внимательно изучать заковыристый замок. Это его и сгубило. Проезжающая патрульная машина случайно засекла предательски прыгающий лучик.
Он сам толком не мог объяснить, чем этот сейф его приворожил. В его карманах были только отвёртка, стеклорез и плоскогубцы. Может какой-нибудь продвинутый медвежатник мог попытаться и с этим набором поколдовать, но уж, очевидно, не Жорик.
Следствие завершилось в рекордные два дня. Суд, да и то, только по науськиванию прокурора, дал ему полгода. При этом прокурор, ни разу не видевший Жорика, сделал фатальную ошибку в своём письменном требовании. Он настаивал на том, что обвиняемый не только обокрал магазин, но и готовился вынести сейф с дневной выручкой для дальнейшего злостного нанесения ущерба владельцу.
На суде эти прокурорские фантазии прозвучали настолько нелепо, что развеселившийся судья чуть не выпустил Жорика на свободу. Тем более что сейф, по злобному утверждению хозяина магазинчика, был совершенно пустым и достался как ненужное наследство от прежних арендаторов, а у него никак руки не доходили вывезти этого древнего десятипудового монстра на специализированную свалку. Кроме того, хозяин был откровенно раздосадован такими непривычно активными действиями родной полиции. Если бы Жорика не поймали, то он спокойно выдавил бы полную компенсацию стоимости украденного от страховой компании. Да и приписки в таких случаях никого бы не удивили.
Вот только прежние европейские судимости не позволили Жорику отделаться грозным порицанием с минимальным условным сроком. Но и так он был вполне доволен своими зимними каникулами. Его только сильно расстраивало, что депортировать его будут с полицейским эскортом. Явно терзала мысль, что придётся оставить ранее набитый солидный финский загашник без присмотра ещё на неопределённое время.
Чуть позже я заметил, что Жорик, после серии неубедительных сражений с турником, стал ненавязчиво подкатывать к разным людям, но потом окончательно остановился на местных цыганах. Видно, решил повторно наступить на ромалыйские сгребалки.
— Я не наступаю на грабли, я их пинаю, — логично подвёл я итог, наблюдая момент, как Жорик ударил с цыганами по рукам. Интересно, а как он деньги получит?
Но даже достаточно краткое общение с Жориком укрепило меня в твёрдом намерении без всякого промедления укрепить все домашние двери, установить мощные решётки на окнах и резко размер страховки на имущество. Ну, и на всякий случай, стараться никогда не оставлять квартиру без вооружённого присмотра. Европомойка совсем уж нелепо сейчас разползается, и такие меры явно не будут лишними. Кончилось честное патриархальное время. Теперь в доме надо иметь приличную коллекцию бейсбольных бит и нужного тяжёлого кузнечного инструмента.
А то вот так пойдёшь ночью проведать Ихтиандра и среди голых стен столкнёшься нос к носу с очередным любознательным экспроприатором, тихо снимающим последний унитаз. Тут одной струёй не отобьёшься.
И правда, иногда тюрьма действительно выступает «школой жизни».
Или как неприятное превращать в полезное.
Оказалось, что самое сложное это выдавливать по каплям информацию из Устюхина. Он полностью замкнулся в себе и постоянно пребывал в каком-то сумрачном состоянии. Все попытки вывести его из этого состояния натыкались на вялый, и опять же немногословный отпор.
На третьей встрече я не выдержал:
— Лёха, да встряхнись ты! Такое ощущение, что у тебя уже жизнь кончилась.
— Я не грустный, а трезвый. И так сидеть мне здесь четыре года...
— Не четыре, а два... может и ещё меньше. А если выиграем дело, то совсем скоро. Тебе государство даже денег отсыплет.
— Сам то веришь? Деньги, конечно, хорошо, но мне домой срочно надо.
— Всем надо.
— Ты не понимаешь... у меня дочь месяц назад родилась.
— Ух ты, поздравляю!
— С чем? Жена - студентка, ни отца, ни тестя нет, мама в две смены работает, а теща, который год болеет и не встаёт. Ты представляешь как жене сейчас одной?
— Дела... но хоть кто-то помогает?
— Кто? Я на себе всё тащил. Брат без работы... из запоев не выходит. С ним самим надо нянчиться, чтобы последнее не пропил. А у меня еще и сын есть. Спиногрызу всего три года летом стукнет.
— А как с деньгами?
— Плохо. Я все сбережения в новый дом вложил. Плюс кредит. Как раз перед арестом стропила закончили. Так вот теперь он всю зиму простоит без кровли... чтобы потом добрые соседи по кирпичику растащили... бесхозное, — он махнул рукой и замолчал.
А что тут скажешь? Как говаривали наши заумные доморощенные классики, бедным становится любой экономически слабо подкованный контингент. Человек себе жилы рвёт, корячится, борется с обстоятельствами, а судьба берёт и с размаху бьёт по кошельку. А без бабок путь не сладок. Ни больным, ни здоровым.
Для себя я постепенно уяснил следующее. Алексей специализировался на рейсах в Финляндию и Прибалтику. Хватался за все поступающие заказы. Жизнь заставляла пахать круглыми сутками.
Долгое время он добросовестно работал на финские транспортные компании, но потом поступило более денежное предложение от питерских перевозчиков. На него оформили машину и стали загружать работой. При этом сквозь пальцы смотрели на разные левые перевозки, если основные заказы им выполнялись вовремя.
Тут уж Алексей проявил недюжую смекалку и быстро научился править тахограф. Тахограф это такое сволочное электронное контрольно-измерительное устройство, предназначенное для непрерывной индикации и регистрации скорости движения, пробега, периодов работы и отдыха водителя. Этакое недремлющее «хозяйское око», которое уже только своим присутствием портит настроение трудовому народу. Рисуемый тахографом диаграммный диск, или «шайба», позволяет без особого напряга в любой момент запрессовать любого водителя.
Даже самый захудалый финский полицейский может тормознуть фуру с хулиганской наклейкой RUS и сразу приступить к изучению весьма прибыльных загогулин на «шайбе». По европейским правилам водитель не может терзать баранку более четырёх часов без часового перерыва, а еще после четырёх часов ему, видите ли, положен полноценный 8-часовой отдых. А всего за сутки он должен не менее 11 часов скорбно забивать баклуши на свою работу.
К этому остаётся только добавить, что «шайбу» надо менять раз в сутки и иметь с собой все «шайбы», использованные за последние 2 недели. И никуда от этого не денешься. Лафа государевым бездельникам в форме. Выявленные минимальные расхождения повлекут за собой штраф до пятнадцати сотен европейских репрессионных тугриков. Ну и глазастому полицаю достойная десятина официально отвалится.
Алексей, после нескольких неудачных опытов, установил на тахограф хитро замаскированный электромагнит постоянного тока и стал осторожно дрессировать немецкую электронику. Это не блоху тупо загубить подковами, тут нужен IQ заметно покруче. Зато у него получилась натуральная машина времени. Он километры на колёса наматывает, а «шайба» законный отдых старательно отмечает. Только успевай тумблером щёлкать. Главное не переусердствовать.
Это открыло дорогу незапланированным и нигде не отмечаемым перевозкам, которые неплохо пополняли семейный бюджет. Но всё это о его вынужденной работоспособности. Интересно, но не более того. Баловство с топливом меня вообще оставило равнодушным. Экзотики с ослиной мочой нигде не прослеживалось, значит и никаких криминальных махинаций не совершалось. А вот до самого главного мне пришлось упорно добираться через его постоянные шофёрские байки.
Все заказы на перевозки сэндвич-панелей он получал через своих диспетчеров. Девочки по телефону диктовали ему дату, время прибытия и номер мобилы сопровождающего аборигена. Пользуюсь тем, что тахограф в России, а для большинства непросыхающих деревенских ребят с полосатыми палками, вещь вообще исключительно заумная, то он его вообще отключал и за ночь спокойно добирался из дома до Нижнего Новгорода. Там он пересекался с местным Сусаниным, который показывал дорогу до склада, занимался пропуском, ошивался рядом во время погрузки, а затем сопровождал до таможни, где помогал в ускоренных темпах пройти процедуру прощания товара с родиной. Ничего необычного. Но меня интересовали конкретные вопросы:
— А почему в протоколе суда у тебя отмечены противоречивые показания?
— Это ты об адресе и сопровождающем?
— Ага.
— Сам не знаю, чего тут больше. Меня спросили сначала про первую поездку, а потом сразу про последнюю. Зато по протоколу выходит, что я про одну и ту же поездку не смог толково рассказать. Или переводчик напортачил, или эта жаба... судья постаралась.
— Плюнь. Тут они все такие... в одной связке. А что с адресом?
— У меня во всех документах стоял только адрес их регистрации. А адреса склада я до сих пор не знаю. Следователю это раз десять подробно объяснял.
— Но до склада ты мог сам доехать?
— Мог. А зачем? Кто меня просто так на охраняемую территорию пустит? Даже если и пустят, то откуда я узнаю место погрузки? Склад это тебе не одинокий сарай с древним сторожем. Там десятки машин одновременно обслуживают.
— Так за что тебе впаяли четыре года?
— Сам не пойму. Судья упирала на то, что я не знаю точного адреса склада.
— И из этого сделала вывод, что ты знаешь про сигареты? Как в анекдоте про универсальную логику .
— Я такой про зверей слышал...
— Ага, каждый суслик в поле агроном. Только я не зоофил, да и мы пока не в джунглях. А у тебя вообще таможня эти панели проверяла?
— Постоянно. И наши, и эти. Я даже через российский рентген проходил.
— А сколько раз финны просвечивали?
— В самом начале четыре раза подряд, а потом в Валиме последнюю ходку.
— Но таможенники говорили, что только два раза в Нуйяме, а один раз на Ваалимаа.
— Не знаю, что там они говорят, но, поверь, такие события надолго запоминаются.
— А они заводскую упаковку вскрывали?
— Каждый раз. Иногда заклеивали за собой, иногда нет.
— Странно, но что-то мои следаки никогда ни прокурору, ни судье об этом не говорил. Боялись корешей расстроить? А ты своему это озвучивал?
— Да.
— И как?
— А никак. Покивает головой, и другие вопросы сразу начинает задавать. При этом мои ответы не записывает.
— Понятно... здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачивали.
— Какую рыбу?
— Прокурву мурскую. Наши следопыты совсем не роют копытом. Они своему прокурору только разные версии подбрасывают, сказочники. Им не факты важны, а только подозрения, чтобы судья потом сам выбрал, что лучше для более глубокого вгрызания.
— Ну, это ты загнул.
— Это тебе суд загнул. А следаки? When the shit hits the fan. Тебе не встречалось такое выражение?
— Нет.
— Ошибаешься. А кидать дерьмо на вентилятор знакомо?
— А то.
— Это и есть их основной метод работы. Тогда давай, подробно рассказывай, как ты груз получал. Что видел, чего слышал.
— Всё как обычно.
— Дьявол прячется в деталях. Последняя погрузка отличалась от предыдущих?
— Да вроде нет.
— Так вроде или нет?
— Дай подумать, — он прошагал полный круг в молчании, — Знаешь, а в последний раз все люди совершенно другими были. Кроме постоянного сопровождающего, который с бумагами везде бегал. Да, и эти... гестаповцы...
— Кто?
— Не знаю... вроде охраны. Отморозки в кожаных плащах. Раньше никакой охраны точно не было. Загружали, пломбировали и вперёд. А остальное как обычно.
— А загружали в том же месте?
— Не помню. Может и в том, а может и в соседнем. Это у сопровождающего надо спросить.
— У тебя его телефон есть?
— Да, мне же все личные вещи вернули. Даже записную книжку.
— Тогда позвони, поинтересуйся здоровьем, передай привет из ближнего зарубежья. Только последи за лексикой.
— Может ему ещё поздравительную открытку послать? — хмуро отреагировал Алексей, — Или скромный подарочек?
— Который по самые гланды? Пожалей человека. Может, ему ещё арию пропеть предстоит перед местным судьёй.
— А потом к нам в камеру в гости, — он плотоядно усмехнулся, — Хоть на пару суток.
— Грех это. Вдруг этот перец ни сном, ни духом, а ты его сразу в оборот?
— Всегда кому-то не везёт.
Утро пятницы внесло очередной сбой в распорядок. Сразу после завтрака, вертухай, странно косясь на меня, приказал срочно спуститься в подвал. Видно, моя писулька медленно, но верно, достигла высокого адресата. Теперь узнаем результат.
Настраивая себя на позитивный лад, я попытался сдвинуться хоть немного дальше пары жизнеутверждающих строчек, но безуспешно. Только липучие: Smoke on the water And fire in the sky...
Зато вспомнилось, что раньше были времена, когда реклама Don’t panic, it's organic (без паники – это органика) или Smoking is sexy (курение сексуально) вдохновляли людей на подвиги. А один актёр второго плана пролез в президенты, даже не вынимая сигарету изо рта, нагло рекламируя Smoking is good for your memory and concentration (Курение помогает вашей памяти и концентрации). Не вру!
Спускаясь по ступенькам, я стал загадывать, сколько пачек сигарет мне вернут, но последняя ступенька подло сообщила, что zero тоже числительное, чем привела меня в меланхолическое настроение.
— По зерам, по зерам. Нынче здесь, завтра там, — мрачно пропел я, подмигнул Сулеву, который лениво читал газету в своей каптёрке
Прислонившись к косяку, пару раз негромко, но демонстративно кашлянул, чтобы обратить на себя внимание слышимых, но невидимых вертухаев.
— Come in (Вползай).
Я натянул на лицо маску переизбытка вселенской скорби и, тяжело шаркая, просочился к вертухайскому столу, упорно не отрывая взгляда от пола. Предстояло вынести не только назидательную тягомотину, но и постараться хоть что-то вырвать из этих загребущих лап тюрьмосудия. В таком раскладе надо изначально свой гонор засунуть в подходящее для этого укромное место и не злобить этих scumbags in blue (козлов в синем). Тут всегда прав у кого больше прав. Теперь надо медленно поднять глаза, наполненные болью от понесённых утрат, и испустить тяжёлый вздох. Жаль, слезы не смогу пустить для завершения образа. Надо было у шныря свежего луку попросить.
Однако вся моя художественная пантомима оказалась излишней. Вертухай, сидевший за столом, исходил пятнами как недоваренная креветка, а сбоку от него нависал рассерженный начальник тюрьмы. Он вертел в руках мою заяву и, судя по недовольству на его лице, явно не закончил воспитательную процедуру.
— Это ваша просьба? — он помахал листком в мою сторону.
— Да, — надо было что-то срочно добавить, но все аргументы опять бесследно испарились, — Это моя просьба. Даже чеки из магазина могу показать.
— Что? Какие чеки?
— Все вещи, которые у меня забрали, были куплены здесь, — это не совсем соответствовало действительности. Точнее, почти совсем не соответствовало, но тут явно надо было подыграть праведному гневу бугра, которого оторвали от важных дел, ради такой мелочёвки.
Начальник коротко взрыкнул и вертухай на цырлах пулей рванул из-за стола в кладовку. Я пониже опустил голову, чтобы мои эмоции не стали достоянием окружающих. Мне тут ещё кантоваться чёрт знает сколько времени, а ненужные проблемы как раз и вырастают вот из таких пустяков.
— А это что значит?
— Что? — я несколько непонимающе посмотрел на начальника.
— dbdb, — он пальцем ткнул в текст.
— Э-э-э... что-то типа... sincerely yours (с уважением, искренне ваш), — надо было срочно выкручиваться, — В России так обычно пишут в конце письма. Это русские буквы. Перевёрнутое двойное ff, как раньше было в окончаниях старых русских фамилий. Традиция. По-русски звучит как «фсефо фоброфо, фуфло ф фуфайке».
Я с некоторой обоснованной тревогой проследил за его реакцией на этот спонтанный и бессмысленный бред, но никаких следов ярости вроде не проявилось. Уф, кажись, удался проскочимчик.
Начальник задумчиво покивал головой, скомкал мою заяву и метко зашвырнул её в мусорное ведро. Туда ей самая дорога. Надеюсь, что тут нет любопытных славянофилов, готовых шарить по помойкам ради псевдокириллических вывертов. А то потом нафтыкают фисдюлей по полной программе.
Из кладовки вышел вертухай с набитым пакетом и молча сунул его мне в руки. Я моментально отметил длинные прямоугольники блоков сигарет, распирающие стенки, а также несколько упаковок поменьше. Явно кофе и что-то там ещё тяжело булькает.
— Здесь всё?
Тут я, неожиданно для себя, мелко затряс головой, дёргаясь как отбивной молоток. Слов не было. Очень похоже, что мне сейчас вернули всё ранее конфискованное. Надо побыстрее хапнуть эту нежданную добычу и срочно рвать отсюда когти, пока не передумали. Но этим двоим было явно не до меня. Начальник ещё не закончил своей воспитуйни, да и вертухай уже морально приготовился к продолжению болезненной профилактики без смазки.
Тихо отступая спиной вперёд, я выскользнул из комнаты и выдохнул только в коридоре.
— Фторник? — раздалось сзади насмешливое.
— Нет, сегодня уже пятница, — машинально ответил я и потряс перед Сулевом пакетом, — Смотри, что урвал у архаровцев.
— Wow... моё почтение... фуфло ф фуфайке.
— Ха. Ф моём слоффаре фазные фасни фесёлые фесть.
— Докажь!
— Фу, фистонский фиснайка, — продолжил я тягуче с усреднённым прибалтийским акцентом. Хотя, всё равно больше смахивало на киношный фрицевский без словаря, — Фуфись фока фя фыф.
Сулев хихикнул, но в долгу не остался:
— Фрусска фодло фымогать ф финска фазенда.
Мы дружно заржали и театрально раскланялись.
Добыча оказалась богатой. Вертухай действительно вернул почти всё за исключением телефона, кошелька с кредитными карточками и чего-то ещё, но чего я вспомнить так и не смог. Видно, это хранилось в другом пакете. Жаль, но это сейчас не столь важно.
Главное, что столь нужной отравы для лёгких и желудка теперь в достаточном количестве. Можно отросшую ботву и задубевшую шкурку отодрать с последующей отдушкой. И очень удачно перед субботней сауной.
Dandy day (удачный денёк).
А вот понедельник уже привычно окрасился в скромный серый, но близкий к траурному цвет.
Сначала Алексей дозвонился по имеющемуся у него номеру и выяснил, что представитель грузоотправителя, который его встречал и оформлял с ним все документы, весьма странно погиб ещё в конце ноября прошлого года. И не где-нибудь, а перед дверью в собственную квартиру. Милиция списала это на обычное ограбление. Об этом Алексею сбивчиво поведала рыдающая барышня неизвестной принадлежности к усопшему.
Не успел я вернуться с прогулки, пытаясь хоть как-то осознать размер коснувшейся нас чужой беды, как скучающий в своей каптёрке Сулев радостно сообщил, что с 19 февраля пошла массированная информация о раскрытии крупнейшей контрабанды сигарет.
— А чего раньше не сказал?
— И в газетах и по телевидению сообщали без упоминания имён. Я как-то сразу не сообразил. Вечером закину Kauppalehti. Там тоже об этом есть. Можешь сам возгордиться, а можешь с водилой на пару.
Вечером он принёс толстую газету для добропорядочных финских коммерсантов и стал торжественно зачитывать:
— Заголовок. Смотри, какой крупный... выбился в лидеры
НОВОСТИ ТАМОЖНИ.
ВОСТОЧНЫЙ ТАМОЖЕННЫЙ ОКРУГ РАСКРЫЛ 03.11.2008
КРУПНЕЙШУЮ КОНТРАБАНДУ СИГАРЕТ
ЗА ВСЮ ИСТОРИЮ ФИНЛЯНДИИ.
— Польщён. А как там насчёт малого бюста на родине героя?
— Что?
— Бронзового... да хоть из люминия-чугуния... интересно, что там пылится в таможенных конфискатах?
— Тут ничего такого нет. Только про сигареты.
— Значит, заныкали, демоны. Тогда читай дальше.
— Проницательные таможенники из Нуйямаа с честью выполнили свой долг. Они сразу заподозрили странный российский грузовик с партией строительных панелей, который предрассветным утром прибыл из России.
— Что за... ты что, сплошную отсебятину лепишь?
— Да вроде нет. Как написано, так и читаю. Но я тебе не синхронист...
— ... ага, начинающий садист. Это я догнал. Или тут после войны случайно забыли прикрыть Министерство пропаганды и правильного народного просвещения?
— Будешь дальше слушать?
— Лепи, раз начал.
— В ходе оперативной и чрезвычайно профессиональной проверки, таможенники обнаружили в этих панелях тщательно спрятанные 14.000 блоков сигарет. Последующее уголовное расследование, уже в ноябре убедительно доказало, что этим контрабандным маршрутом было переправлено не менее 140.000 блоков сигарет... Дальше они своим разные дохерамбы поют...
— Дифирамбы ...
— А тебе не одномастно? Итак... российский водитель каждый раз был тот же... правильно, это Лёха, а дальше ля-ля. Ага... ... акциз за эти сигареты превышает 5 миллионов. Хорошая цифра, уважительная такая. За такую точно много дадут.
— Может, без своих эстонских подколок продолжишь?
— Нервный ты какой-то стал.
— Станешь тут.
— Водитель грузовика осужден в феврале районным судом Лаппеенранты на четыре года тюрьмы за серьезные налоговые мошенничества...
— В январе.
— Что?
— Лёху осудили 28 января.
— А какая разница?
— Да никакой. Так, к слову пришлось.
— Ну, и лады... правильная пресса никогда не ошибается. Ух ты! Водитель должен оплатить солидарную ответственность в размере более трёх миллионов евро налогов на импорт контрабандных грузов, которые прошли через таможенный контроль в период с мая по ноябрь прошлого года.
— Вот заразы. Знают, что с Лёхи ничего нельзя взять, кроме долгов, так сразу о солидарной ответственности вспомнили.
— А ты думаешь, зачем тебя загребли? Пойдёшь хорошим таким... солидарным кошельком. Как пить дать.
— Подавятся. Они и так уже на меня и компанию счетов наштамповали где-то свыше десятка лимонов. И теперь активно трудятся, проценты начисляя.
— Так... Водитель выразил недовольство таким решением. Это означает, что вопрос будет позднее рассматриваться в апелляционном суде.
— Спецы. Маленькой правдой подтвердили большую ложь. Сразу к себе доверие поднимут у тупо хавающих масс.
— Тут дальше очень подробно о том, что таможенная очистка всех грузов делалась в Лаппеенранте, потом эстонским транспортом грузы перевозились в порты Хельсинки и Турку, а там, через Швецию и Данию, куда-то дальше, вероятно, в Великобританию. Интересно?
— Нет.
— А вот дальше и про тебя есть... Следователи Восточного Таможенного округа выявили... Или вычислили? Как правильно? И, вообще, как вся эта байда называется?
— Подставили. В ходе оперативно-тактических махинаций.
— Как скажешь, тебе виднее... значит... выявили основного подозреваемого в организации всей этой контрабанды. Это мужчина-иммигрант из столичного региона, владелец логистической компании, которая зарегистрирована в Финляндии.
— Ты посмотри, как осторожно преподносят.
— А вдруг тебя выпустят? Кому гнойный головняк нужен? Так, тут дальше пошла какая-то туманная хрень о твоей непонятной логистической и корпоративной деятельности. Никакого смысла не улавливаю. Только намёки. А вот вывод интересный... Оказывается, что ты руководил или принимал самое активное участие ещё в трех контрабандных поставках в январе-феврале 2008 года.
— А какая связь?
— Сам не понял. Это же для финнов. А они как дети малые, свято верят написанному. Дальше вообще здорово... Мужчина-иммигрант, кроме серьезных уклонений от уплаты налогов, также подозревается в грубых нарушениях учета контрафактной продукции и в других не менее тяжких преступлениях.
— Усохнуть можно обдумывая. Плохо сигареты считал, что-ли?
— Тебе виднее. Досудебное расследование завершено, и все материалы переданы для уголовного преследования... Тут опять непонятно... Вот... его личная солидарная ответственность более 5 миллионов евро неоплаченных налогов на импорт сигарет, которые тайно поступили на рынок Европейского союза... Так, дальше пошли рассуждения редакции о вреде курения. Пропускаем... У него были захвачены сотни тысяч евро незаконно полученных доходов, а сам подозреваемый находится под стражей с ноября прошлого года.
— Круто. Незаконный арест моих счетов эти правдолюбцы походя заменили на незаконные доходы.
— А последний абзац вообще... полный абзац. Тут пишут, что следователями сейчас выявляется особо опасная криминальная организация, занимающаяся контрабандой. Ну, и намекают, что подозреваемый стоял во главе. Ха-ха. Решающий вклад в раскрытие этого крупнейшего преступления внесли таможенники из Нуйямаа. Для получения дополнительной информации дана ссылка на сайт таможни www.tulli.fi и телефоны следователей. Они тебе знакомы? — Сулев протянул мне газету.
— Не то слово. Мои самые активные следаки в полный рост. Живчик и Лось. Им делать, что ли нечего, как о своих подвигах народу в рабочее время байки травить?
— Отсталые вы, россияне. Открыта прямая линия для стукачей. Надо же людям душу отвести и заклеймить вражеского преступника. Может, что-то и для суда сгодится.
— Утешил.
— Молись лучше своим православным богам, а то найдутся больные придурки, и такого понакрутят, что твой адвокат потом несколько лет за тебя отписываться будет. They admitted to their complicity in the crime.
— Что?
— На суде они признались в соучастии в преступлении.
— Это и без перевода понято. По мне так лучше так: He went through the mockery of a trial. (Он участвовал в инсценированном судебном процессе). А с чего ты на английский перескочил?
— Не знаю, твоим видом навеяло. А представь, как здорово бы выглядело - приползёт толпа, скажем, воинствующих ветеранов Зимней войны и гордо сдастся, размахивая простреленным бело-синим флагом. И накатают заяву, что были коварно лично тобой вовлечены в русскую преступную банду. Пожертвуют собой, но проклятого врага навек законопатят. Мне такой ход больше нравится.
— Хреновый ход. Я сейчас всего могу ожидать. Мало им вертолёты в сигареты превращать, так теперь под этим соусом и эфемерную мафиозную группу создадут. Полёт мысли запредельный. Сфабрикуют дело покруче сталинских. Представляешь, славные чухисты, тьфу ты, местные таможенники, раскрыли контрдемократическую вредительскую организацию, которая путём ввоза табака разрушала Европейский союз и стремилась вызвать панику среди широких народных масс путём тотального никотинового отравления.
— Отлично звучит. Ты бы им эту идейку подкинул, может послабление какое выйдет. Мне там одно слово очень понравилось - «путём». Закосишь под политического эмигранта. Будешь у них «не-путём». Зато на полном государственном обеспечении.
— Я, вроде как, и сейчас на нём нахожусь. Никакой радости.
— Это только первые пять лет. Потом начнёшь ценить даже самые маленькие прелести. По опыту знаю.
— Нет, уж лучше вы к нам... на вольные хлеба.
Тут нас прервала славная парочка Микко и Киммо. Они появились, держа в четыре руки Helsingin Sanomat и при этом что-то бурно обсуждали. Сулев прислушался, совершенно гнусно захихикал и, давясь словами, сообщил:
— И тут о тебе... свежие новости.
Вот это уже хамство. Центральная газета "Новости Хельсинки" выходит ежедневным тиражом в 1,2 миллиона экземпляров. Пятничный выпуск от 20 февраля. Подобрали, заразы, самый читабельный день для реципиентов. Но хоть статейка небольшая. Сулев моментально завладел газетой и стал дикторским голосом читать:
ТАМОЖНЯ ВЕРИТ, ЧТО ПОЙМАЛА С ПОЛИЧНЫМ
КРУПНЕЙШУЮ КОНТРАБАНДУ СИГАРЕТ
В ИСТОРИИ ФИНЛЯНДИИ.
— Ты только посмотри, какой шикарный подзаголовок:
ДВОЕ ПОДЕЛЬНИКОВ ПОЛУЧАТ СЧЁТ ПО 5 МИЛЛИОНОВ ЕВРО.
— Теперь посмотрим, что столичные люди о вас пишут. Так, таможенники Нуйамаа в прошлом ноябре поймали с поличным приехавший из России грузовик, в котором было спрятано 14,000 блоков сигарет. Это привело к расследованию, в ходе которого с большой вероятностью выяснилось, что эта группировка импортировала через финскую границу на территорию ЕС свыше 150.000 блоков сигарет. По мнению руководителя следствия, это крупнейшая попытка контрабанды сигарет за всю современную историю Финляндии. Шайкой было не заплачено свыше 5 миллионов евро налогов в государственную казну. Основная часть сигарет была импортирована в Финляндию на грузовике, который ввёз стенные элементы. Таможенники Нуйамаа решили разобрать один элемент, и в нём были найдены незаконные сигареты. Причиной досмотра и поимки контрабанды стали специальные методики по выявлению рисков, разработанные финской таможней.
— Ты понял?
— Это ты о чём?
— О специальных методиках. Наука и жизнь. Знание-сила.
— Ученье - свет, а неученье - чуть свет выползать таможенникам на постылую работу. Не отвлекайся.
— Кроме пойманного груза из России, в Финляндию ранее было импортировано на том же грузовике, еще 6 грузов, идентичных арестованному», — рассказал нам другой старший инспектор таможни. Кроме этого, таможня подозревает, что из Эстонии было импортировано морским путем ещё три груза. Таможня также считает, что табак проходил только транзитом через Финляндию. «Вероятнее всего, сигареты были затем экспортированы в другие страны ЕС, но для приговора в Финляндии достаточно уже того, что табак просто побывал на нашей территории», — утверждает он.
— Это точно от Лося залепуха. Вот лошары рогатые. Мой адвокат сказал, что за транзитный груз могут взять только административный штраф. Но таможню так припекло, что через прессу попытаются продавить новую версию закона.
— Похоже задницу прикрывают. Слушай дальше. Водитель грузовика приговорен судом за уклонение от налогов в особо крупных размерах. Однако он собирается пожаловаться в суд второй инстанции.
— Ты смотри, и здесь это отметили.
— Ну и про тебя не забыли, сердешного. Таможня подозревает, что организовал всё это мужчина, долгое время живущий в столичном регионе. Все материалы, касательно его участия, переданы обвинителю. Таможня подозревает этого мужчину в уклонении от налогов, в подлоге бухгалтерии и в подделках. Всё в особо крупных размерах.
Дочитывая, Сулев уже откровенно хихикал и как дирижёр помахивал указательным пальцем в такт очередным обвинениям.
— Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой. То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой , — хмуро выдал я как бы шебутинского и поклонился окружающим, — Может вам ещё чечётку сбацать?
— Не, погодь, здесь самое вкусное. Таможня выписала счёт, как водителю, так и столичному подозреваемому на сумму свыше 5 миллионов евро. Это неоплаченные табачные налоги. Вот теперь можешь плясать.
— Обойдёшься.
— А зря. Уже к вечеру у твоих дверей встанет очередь за кредитом, — он скособочился и жалобно забормотал, — Дай милльён, дай милльён!
— Ишь, распаниковался... – тут я не выдержал, и кисло хмыкнул, — Как ни крути, а в саже вымазывают перед судом меня основательно. Все эти статьи в газетах незаконны, так как следствие официально засекречено. Высказывания следователей также незаконны, так как до решения суда подозреваемый является невиновным. Все выписанные таможней счета та же филькина грамота. Но, это если придерживаться буквы закона.
— Ну-ну. Радуйся, что мы тут лаппеенрантских газет не получаем. Думаю, они уж точно развернулись по полной. И все в едином порыве храбро плюют на твоё мнение... да и на твой закон. И публикуют не ложь, а только свою альтернативную версию событий. C'est la vie (такова жизнь).
Утешил, называется.
После обеда я дозвонился до сына. Он торопливо сообщил, что убегает, так как через час встречается с адвокатом, который вечером в пятницу получил из Лаппеенранты материалы следствия. Там не менее полутора тысяч страниц, а прокурор категорично потребовал, чтобы каждый пункт планируемого обвинения был предметно и детально откомментирован не позднее 27 февраля 2009.
— Успеете?
— Будем по ночам работать, но успеем. Я тебе обещаю. Хотя в обычной ситуации на ответ официально даётся месяц, а то и два, если крупное дело.
— Прессуют. А когда суд?
— Они определятся только после того, как ознакомятся с нашими ответами. Это займёт не менее пары недель. Всё, теперь действительно опаздываю. Пока.
— Удачи, — я медленно повесил трубку и отошёл от телефона.
Возвращаться в камеру ещё рано. Прислонившись к перилам, я стал рассматривать неторопливую суету на нижних этажах. Как бы в ответ на мои рассуждения, я увидел Алексея, который направлялся в свою камеру.
— Лёха, – негромко позвал я.
Он повертел головой, но догадался посмотреть наверх.
— А, здорово. Только что со своей конторой говорил. Они мне наймут нового адвоката. Какой-то финн, но у него большая контора в Питере.
— Его не Раймо случайно зовут?
— Кажется. Сказали, что он ко мне на днях заедет, и мы всё обговорим, — он радостно улыбнулся.
— Поздравляю, — я постарался добавить в свой голос уверенности, более подходящей к этому случаю. Появилось желание хоть сегодня не портить человеку настроения. И так ему со всех сторон не сладко.
Несколько лет назад я потерпел просто сокрушительное поражение в финском суде, правда, в Котке. Но там точно без заумного словоблудия этого доблестного адвоката не обошлось, хотя ситуация была проста как облупленное яйцо.
Из Германии паромом доставили две дефектоскопно-путеизмерительные автомотрисы. Это такие многотонные двенадцатиметровые самобеглые монстры, которые проводят ультразвуковую и магнитную диагностику рельсов железнодорожного пути и что-то там ещё высчитывают, явно не менее полезное.
Мне их надо было срочно перекинуть в Питер, а оттуда они своим ходом должны потихоньку поползти к Волге, где их всё последнее столетие ожидал непочатый край работы. Только, как принято в нашем разгильдяйском государстве, некие высокие дирижёры распила что-то явно перемудрили, а может просто с большого бодуна дали своим подчинённым головастикам команду решить вопросы и оплатить растаможку именно в Балтийской таможне, которая затерялась на Канонерском острове.
Все мои объяснения, что не надо ничего придумывать, а просто дёшево и сердито подцепить эти умные сундуки к подходящему товарняку, а после границы их уже своим ходом запустить по железной дороге прямо до поволжского стойла, благо у нас с финнами колея единая.
Но тут я натолкнулись на глухую стену полного невосприятия. Заказ принят, деньги получены. Либо возвращай бабки с доплатой и дальше умничай себе на здоровье, либо крутись. Как говорят в приличных магазинах: «Take it or leave it» (бери или вали).
Как и ожидалось, стоимость автоперевозки такого негабаритного груза моментально выросла до заоблачных размеров, но заказчиков это совершенно не смутило. Тут и я, расслабившись, допустил оплошность, полностью поверив в мифический профессионализм крупнейшей финской компании, которая последние четверть века только и делала, что специализировалась как раз на таких негабаритных доставках. Вот и поплатился.
Финны встречно прикинули, что много денег не бывает, а экономия ещё никому особо не вредила, и, вместо дорогого официального сопровождения по российской территории, заказали совершенно левых, но на словах якобы государственных, хотя по бумагам вроде и частных охранников из Выборга.
Вот с этого всё и покатилось.
Специальные тягачи медленно и торжественно доехали до границы, где финские полицейские оставили их на попечение выборгских следопытов с мигалками. Те благополучно сопроводили груз до Санкт-Петербурга... и заблудились. В нормальной ситуации маршрут движения специального автотранспорта заранее разрабатывается, согласовывается, а потом и официально утверждается вполне адекватными людьми. А они не только палками наловчились махать и лохов активно стричь, но и определённые остатки масла в голове сохранили.
Но эти выборгские раздолбаи не только о маршруте не подумали, они даже картой не озаботились, если не считать мятой пачки «Беломора». И, регулярно блокируя движение, неожиданно для самих себя вывернули эту негабаритную колонну прямо к Смольному - на скучающий передвижной пост ГИБДД.
Дальше произошла вполне прогнозируемая словесная баталия, в которой полная моральная и финансовая виктория досталась более продвинутой охране молебно-хлебного места. Только вот «обрублённые» областные «поводыри» от обиды и злости плюнули на дальнейшую работу, и спешно умчались в своё непуганое приграничье. Совершенно не обращая никакого внимания на робкие протесты финских водителей.
Насытившиеся гаишники расслабились до такой степени, что даже указали направление движения так ничего и не понявшим водителям. Те дисциплинированно тронулись и поехали... куда глаза глядят. Поздним вечером они случайно наткнулись на Московский вокзал и, окончательно сдавшись, приткнулись на Лиговском проспекте, очень удачно заблокировав только половину проезжей части.
Впереди маячили выходные. Водители посчитали, что и они тут свою работу полностью выполнили, а теперь открыты доступному женскому вниманию.
Только вот несколько иначе подумала местная шантрапа и свой weekend отметила ударным трудом. Спокойно и без спешки отжав врезанные замки, они спёрли всё, что плохо привинчено, а напоследок, видно от щедрот своих, но зато в обеих автомотрисах, наложили большие кучи с ароматом лиговских прерий.
Три дня потребовалось на лихорадочное согласование нового маршрута, растаможку и передачу автомотрис железнодорожному ведомству. И ещё полгода на изготовление, доставку и установку утраченного оборудования.
И это при том, что финны совершенно нагло попытались всучить мне астрономические счета за простой своих тягачей и невероятный моральный ущерб, нанесённый их водителям.
Встречно и российская сторона требовала чухонской крови или хотя бы пятизначной компенсации.
Два года тянулась тяжба. Решение суда в Котке поставило в тупик обе стороны. Данный случай был признан force majeure и, как следствие этого обстоятельства непреодолимой силы, с обеих сторон были снята всякая ответственность за недолжное исполнение ими своих контрактных обязательств.
Если финны только вздохнули с облегчением, то счета той моей компании от такого выверта облегчились так основательно, что её пришлось оперативно продать. Мир её праху вместе с остатками непонятных долгов. Дешевле было открыть новую.
Я несколько мгновений задумчиво смотрел сквозь Алексея, а потом спохватился:
— Нормальный мужик. Такой... с большим практическим опытом. Значительно лучше прежнего... халявного и отмороженного.
— Вот теперь мы повоюем.
— Это уж точно, — правда, еле сдержал готовое вырваться сакраментальное: «За одного бритого двум небритым срок дают», — Да... у меня следствие закончилось. Мой адвокат документы получил. За неделю должен ответить по всем пунктам.
— А когда суд?
— Никто не знает. Прокурор будет пару недель изучать ответы, а потом задумается, будет ли он продолжать это дело или вообще его прикроет. Пойду очередную ненужную речь готовить. Вроде и не надо, а всё равно свербит, зараза.
На том и расстались.
Вся последующая неделя прошла во внутреннем информационном вакууме. Я начинал и тут же почти сразу бросал писать тезисы к своему выступлению на суде. Остальное время я лежал и бездумно смотрел в неугомонно бубнящий телевизор, включаясь только на прогулку и еду. Мысли умирали, даже до конца не оформившись. Этакое самосозерцание внутренней пустоты с неуклонным возрастанием злобной ненависти.
Первая встряска наступила 25 февраля. Вертухай заскочил в камеру и шутовски раскланялся:
— Mister President! Your dismissal of review is waiting for you downstairs. (Господин президент! Отказ в пересмотре судебного решения ждёт вас внизу).
— Охренеть. Зови меня просто царь. Чего мелочится? — я кряхтя спустил ноги на пол, — Вспомни славную историю и вассальную присягу.
Вертухай внимательно выслушал моё славянское бормотание и вопросительно поднял брови.
— Our presidential troops made an advance against the enemy. (Наши президентские войска наступают на врага), — туманно перевёл я ему, мучительно раздумывая идти мне вниз босиком или всё же влезть босиком в кроссовки. Решил, что просто босиком будет как раз под текущее настроение, да и вообще более романтично. Несгибаемый революционер перед расстрелом.
Я пошлёпал к лестнице, чувствуя затылком всё ещё подозрительный взгляд вертухая. Он несколько секунд помедлил, но не сдержался:
— Be quick! (Давай быстрей), – на этом весь его надзирательский запал иссяк, и он лениво забубнил в затрещавшую рацию свой обязательный доклад о моём внеплановом перемещении.
— I'll run for it like antelope Gnu. (Прям ща рвану, как антилопа Гну), — достаточно хмуро отреагировал я и осторожно стал спускаться по ещё влажным после уборки ступеням.
Перед канцелярией на скамейке безучастно сидели два финна со второго этажа. Они слегка кивнули и подвинулись, освобождая место. Я присел и стал рассматривать вертухая, растёкшегося по будке, который радостно курлыкал, треплясь по мобильному телефону.
— Quit goofing off and do your direct job! (Хорош сачковать, давай работу напрягать), — почти злобно прошипел я.
Финны вздрогнули, синхронно повернулись, но заметив, что я упорно сверлю глазами вертухая, вразнобой что-то одобрительное промычали, и опять впали в привычное оцепенение. Зато занервничал вертухай. Он отложил телефон, поискал глазами неосознанную помеху и, наконец, заметил на меня.
Я растянул губы в улыбке и показал ему большой палец. Тут бы больше подошёл средний, но потом слишком долго объяснять, что случайно перепутал. Вертухай насупился и уткнулся в монитор. Тяжело парню. Слишком маленький выбор для таких устрашающих габаритов. Либо в сухомятку порнуха, либо от баб лапша в ухо. Да и заключённые никак не дают полностью расслабиться.
Я дождался своей очереди и остановился у раскрытой двери, стараясь сходу определить, кто их присутствующих здесь четырёх усердных pencil pushers (канцелярских крыс) сейчас ковыряется в моих документах. Некоторое время они синхронно всё глубже зарывались в разложенные на столах пачки бумаг, пока один первым не достиг дна. Он обречённо поднял голову и метнул на меня укоризненный взгляд:
— Номер?
— 7109/2008.
— Вон к тому столу, — он махнул рукой в угол и приступил к новым раскопкам в своих драгоценных развалах.
Я приблизился к указанному столу и, не зная, что делать, стал разглядывать солидную плешь на затылке, которая, как и хозяин, всем своим видом изображала смертельную занятость.
— Аhem, — негромко, но многозначительно кашлянул я через некоторое время, — Ahem-ahem.
Плешь сморщилась и стала медленно уползать за горизонт, зато всплыл солидный шнобель, а потом из-под лохматых бровей сверкнули прозрачные глаза:
— Номер?
— 7109/2008.
— Ждите, — глаза потухли и снова опустились в бумаги, а весь обзор снова заняла плешь, расправившаяся от морщин в осознании собственной значимости.
Интересно, что за аврал у них сегодня? Этот облезлый потомок Вия так зыркнул, будто я только что нагло спёр и обглодал сахарную косточку, отложенную на кухне для его любимого пса. Неужели богоугодная ревизия свалилась на это историческое заведение?
Минут через пять раздался обречённый вздох, и последовало вымученное приглашение присесть. Я плюхнулся на скрипнувший стул и неожиданно громко чихнул.
— I have an allergy to paper dust. (У меня аллергия на бумажную пыль), — гнусаво предположил я, зажимая ладонью нос. Не хватало ещё засопливить здешние раритеты.
— Don’t sneeze here! (Не чихайте здесь), — неожиданно фальцетом взвизгнул плешивый.
— Лучше спереди, чем сзади. Просто поверь на слово, — негромко отреагировал я, уже обеими руками, как домиком, прикрывая нос, — Радуйся, что иссяк порох в пороховницах и запас ягод в ягодицах.
Плешивый некоторое время рылся в своих завалах, пока не выхватил скреплённые листки. Внимательно просмотрел и пару раз удовлетворённо повторил:
— Aha… dismissal of review… dismissal of review.
Ишь, сколько радости накатило. Теперь ясно, откуда мой коридорный вертухай узнал про этот заумный «отказ в пересмотре судебного решения».
— Можно поподробнее? – вежливо осведомился я, не отнимая рук от лица.
— Нет оснований, — ласково ответил он, бережно снимая скрепку, — Распишитесь вот здесь.
Я небрежно чиркнул только что придуманную закорючку над своей фамилией и вернул бумажку назад. Взамен получил свою копию и начал привставать, чтобы откланяться.
— Это ещё не всё, — осадил он меня, и снова зашарил по столу, — Тут для вас есть... – он задумчиво потёр пальцами левой руки, — Да... invoice… claim for refund.
— Что? Какое требование на возврат денег? У меня уже всё отобрали.
— Ознакомьтесь, — он протянул мне несколько листков, — Тут всё на английском.
Я быстро пробежал сопроводительное письмо от моего второго лаппеенрантовского форвардера, который кратко сообщал, что таможней были вскрыты все пять контейнеров с бумагой в рулонах и произведены выборочные проверки на предмет поиска незадекларированных товаров. В скобках указано - путём множественного разрезания подозрительных рулонов. Результат отрицательный. В заключение была выражена надежда, что моя компания своевременно оплатит все произведённые работы, а также погасит накопившуюся задолженность по хранению. Я перекинул лист и стал рассматривать инвойс. Нет, это точно взбесившийся дурдом. Перечислено всё, включая вывоз контейнеров из зоны таможенного склада на рабочую площадку, полный выгруз рулонов, выбор таможенниками «подозрительных» грузов, их разделка и так далее, но теперь в обратном порядке.
Я оторвался от описания таможенного маразма, последствия которого теперь так спокойно вешают на меня, и встретился с заинтересованным взглядом плешивого.
— Что там? — не удержался он от вопроса.
— Там... – я на секунду задумался, — Вы знаете, что такое paper in reels?
— Конечно. У нас страна лидирует в мире по производству бумаги.
— А знаете, как эти рулоны производят?
— Очень поверхностно.
— Можно ли спрятать большое количество блоков сигарет в рулоне бумаги?
— Как?
— Не знаю. Но если подходить чисто гипотетически?
— If only theoretically, — он закатил глаза, — Ага... немного развернуть рулон... метров на десять—двадцать... вырезать отверстия, как в барабане револьвера... вложить туда блоки сигарет... аккуратно завернуть бумагу назад.
Мы оба уставились на инвойс и замолчали.
«Не там работаешь», — мысленно похвалил я плешивого. Недаром волосы так активно покидают эту голову. Сразу видно, что шибко умный. Но это не оценка его повышенной мозговитости, а просто неотвратимый приговор карьере.
— The demand for this kind of operation not warrants your efforts. (Требование на такой вид работ не оправдает ваших усилий), — задумчиво, но с явной ноткой разочарованности, наконец, вымучил он, — Да и будет очень заметно. Ведь рулон весит около пятисот килограммов?
— Да, примерно.
— Бумага легко рвётся и будет невозможно достичь нужного натяжения. Возникнут неровности на торцах. Нужно создавать специальные приспособления... — взгляд его затуманился, но он с большим усилием вернулся к реальности, — Бессмысленное занятие. Всё равно рулон будет перекошен. Не стоит даже пытаться.
— Напишите это вашим таможенникам.
— They obviously did a vile thing. (Они явно накосячили), — почти неслышно произнёс плешивый, глядя куда-то вбок.
«Тут ты прав на все сто», — подумал я. Надо обязательно внести в свой словарь новое слово «кастоморить», как симбиоз от Customs и чморить. И его русский вариант «таможорить». Только потом на досуге слегка упростить, чтобы совсем не путать с мажорами.
— Это всё?
— Нет, — он позволил себе усмехнуться, — Тут есть кое-что ещё.
Он опять перебрал бумажки и вытащил солидную пачку. Оставил сладкое на десерт?
— Что это? — спросил я, вглядываясь в мелкий текст.
— Требование компании, которой поручено взыскать с вас долги.
Я по диагонали пробежал огромную преамбулу и затормозил на инвойсе. Век живи - век тащись.
— И здесь не виновны? – слишком участливо спросил плешивый.
— Вы даже не поверите, — я дошёл до последней страницы, — Где надо расписаться?
Он достал бланк, медленно вписал название документа и дату. Потом подсунул мне:
— Поставьте свою подпись и напишите фамилию разборчиво.
— Теперь всё? – хмуро спросил я, возвращая документ.
— Последний вопрос, — он покрутил в руках авторучку, — Вам нравится в нашей тюрьме?
— Нет, — я слегка оторопел от такого захода, — Совершенно не нравится. Сервис не на высоте. Самому приходится выносить... ну, знаете... waste (отходы).
— У вас в камере нет WC? – совершенно ангельским голоском изумился плешивый.
— Нет, и никогда не было.
— Трудно?
— Нет слов. Особенно, когда мимо цели.
— А скоро будет значительно... – он немного подумал, — Uncomfortable (хреновее).
— Хотите меня отправить домой? – решил я сразу поставить точку на этих наводящих вопросах.
— Нет, но вы можете поменять тюрьму, — он натянул слащавую улыбку, — У нас есть очень современные тюрьмы. Со всеми удобствами. А тут сейчас слишком много заключённых. Сначала были почти все камеры на одного-двух человек и только четыре на четыре-шесть. Теперь мы их увеличили до десяти-двенадцати. А нам всё присылают и присылают. Тюрьма не резиновая.
— А я при чём?
— Вокруг вас слишком много суеты.
— Too much vanity, — задумчиво повторил я за ним. Нравится мне это многоликое слово. И все известные значения сейчас в масть .
— Согласны? Тогда напишите свою просьбу на имя директора тюрьмы, и мы очень быстро подыщем вам новое место.
— Спасибо, — я медленно встал, — Надеюсь, что скоро и так вас покину. Навсегда.
Плешивый медленно прикрыл глаза, наклонил голову и небрежно махнул рукой в сторону двери.
Не поверил.
Оживлённо болтающие Сулев и Джон-гандон ввалились ко мне в камеру, когда я тупо рассматривал разложенные на столе бумажки.
— Неужели выпускают? – удивлённо спросил Джон.
— Добавили срок? – деловито осведомился Сулев.
Прозвучало это одновременно и явно отражало разные уровни накопленного опыта.
— Не дождётесь, — ответил я сразу на оба вопроса, но решил внести ясность, — Судейские сделали всё, чтобы покрыть художества своих коллег-беспредельщиков из Лапёры и я теперь точно буду именно здесь ждать суда. Таможенники то ли совсем сдурели от бессилия, то ли решили мне напоследок сделать глупую каку-бяку и на складе расхреначили мою бумагу в рулонах. А вот последний докУмент вообще шедевр шедевральности.
Я сунул Сулеву бумаги и занялся приготовлением кофе, краем уха слушая рассуждения Джона о несомненной пользе бодибилдинга в быстром обезвоживании организма.
— А это что за чушь? – поинтересовался Сулев, закончив читать и небрежно бросая документ на кровать.
— Следаки расстарались и, видно, нужным людям подсказали. Там требование двухлетней давности от аудиторов, которые не получили денег за свою работу. Только вот есть интересная деталь. Компанию, которая запросила аудит, а потом доблестно не заплатила, я продал давным-давно. Сразу, как проиграл дело в суде... две автомотрисы, будь они неладны. И у меня есть копия купчей, оформленная по всем правилам. Но счёт вдруг прислали не текущему владельцу, а мне. Любопытное совпадение? — я отхлебнул и отставил кофе – слишком горячий
— Да, там указаны реальные владельцы, но у них у всех венгерские адреса. — Сулев пощёлкал пальцами, — Зато через два года очень удачно включили и тебя. Со сноской, что ты не был своевременно выписан из реестра.
— Странно это. Владельцы такие же венгры, как из тебя испанец. В купчей было чётко оговорено, что полное переоформление учредительных документов компании будет сделано новыми хозяевами в месячный срок. Что-то мне подсказывает, что тут очередной мухлёж.
— Что будешь делать?
— Ничего особенного. Моему адвокату передадут копию купчей, и он меня моментально уберёт из этого долбанного реестра. Как ошибочную запись. Тогда весь этот левый наскок просто лопнет как надутый штопаный-перештопанный презерватив.
— Герой, — Сулев хмыкнул, — Прям как заправский чемп по грёбле на кроватях и стоя.
— Это ты о чём?
— Сам посмотри. Помои на тебя льют и льют, а ты всё отгребаешь и отгребаешь. Не устал магнитить неприятности?
— Давай лучше по сигарете дёрнем под свежий кофеёк, а то мой сокамерный малёк сейчас притащится и опять будет мучительные страдания изображать.
— Он у тебя всё также молчит?
— Молчит. И я его не перебиваю.
— Тоже неплохо. Хочешь очень добрый совет? Признайся на суде во всём, что не попросят и сиди себе дальше спокойно.
— Точно, — внёс свою лепту заскучавший Джон, — И пора тебе начинать железо тягать, а то вон бицепсы как запястья стали. Нечего на чухонцев давить. Я их знаешь, как теперь уважать стал за такие тюрьмы? Особенно за питание.
Я поперхнулся и, прокашлявшись, выдавил:
— Доброхоты, ёлкин хвой. Поборники здорового тюремного образа жизни.
— Да ладно. Ты это, не психуй... просто забей на всё... после суда точно легче станет. И нервы надо беречь.
Ох, видно не зря наша страна была страной советов.
Вторая встряска наступила в понедельник второго марта. Не успел я убедить себя, что уже наступила пора беспокоить адвоката, как вертухай послал меня вниз без всяких объяснений.
После быстрого и поверхностного шмона меня отвели в переговорную, а через пару минут туда запустили Тони и сына. Оба они были весьма озабоченными и явно уставшими.
— Привет. Чего так, без предупреждения? — от неожиданности зачастил я, — Успели написать ответ прокурору? Когда суд?
— Привет, — опережая Тони, кивнул сын, — Я тебе сейчас всё быстро расскажу, а потом можешь задать ему вопросы.
— Давай, — меня немного отпустило.
— Суд второй инстанции отклонил наше требование о твоём освобождении от 16 февраля 2009 без объяснения причин.
— Да, я его получил. А почему без объяснения причин?
— Имеют право. Кто же в здравом уме будет признавать нарушение законов своими же коллегами? Даже, на всякий случай, они продлили твоё пребывание в тюрьме до суда... точнее до 27 апреля.
— Не, ну это вообще... хотя лучше промолчу, а то у местного слухача уши завянут. Поехали дальше.
— Теперь по обвинениям, которые против тебя выдвинул прокурор.
— Много?
— Сейчас порадуешься. Слушай внимательно.
Сын раскрыл папку и стал перекладывать бумаги:
— Ты обвиняешься в том, что организовал и оплатил импорт 10 грузов, в которых были спрятаны нелегальные сигареты. Ты предположительно знал о существовании нелегальных сигарет. Три груза были ввезены из Латвии через Эстонию в январе-феврале 2008 (пункты обвинения 1-3). Шесть грузов были ввезены из России одним водителем в мае-августе 2008 (пункты обвинения 4-9). Десятый груз - контрабандный товар, арестованный 3 ноября 2008 (пункт обвинения 10).
— Ловко. А что с доказательствами?
— Сейчас точно переведу... Доказательства наличия сигарет в грузах. Предоставлены рентгеновские снимки грузов от 1.7.2008 и 14.7.2008. На них видны светлые линии, которые по версии обвинения явно и однозначно указывают на наличие нелегальных сигарет в грузах 1-9. Вот тут ещё примечание. На суде будет свидетелем тот же самый таможенный инспектор, что и у Устюхина.
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю. Увидим.
— А кто будет рассказывать про «убийственные» расчёты таможни по плотности полиуретана?
— Никто. Прокурор этот бред быстренько выкинул, чтобы сильно не позориться.
— Но у Устюхина на суде это же использовали?
— Да, но больше не будут. Им повезло, что там был ленивый адвокат. Ладно, слушай дальше. Доказательства твоей информированности о нелегальных грузах. Значит так. Тут проще своими словами. Ты организовал и оплатил ввоз грузов, а также растаможил грузы на имя своей компании. Все указания по грузам с сэндвич-панелями также давал ты.
— Кроме последнего.
— Тут интересная деталь. Мы просмотрели все допросные листы. Твой финский форвардер на своём единственном допросе прямо сказал, что всю информацию об арестованном грузе он получил не от тебя, а напрямую из России. Только следователи эту информацию утаили. Как обычно.
— И как это использовать?
— Только на суде. Мы вызовем его свидетелем и зададим этот вопрос. Да, тут есть ещё предположение о твоей невероятной информированности. Или преступной прозорливости. Не знаю, как более правильно. Внешне грузы выглядят подозрительно, а обвиняемый имел фотографии сэндвич-панелей. Логистика движения грузов была крайне подозрительной и необоснованной, к тому же с перегрузкой товара в Финляндии. Обвиняемый явно должен был знать или подозревать, что в грузах находятся нелегальные товары. Фотографию мы получили. Вот, смотри.
— Вот оно, величие заднего ума! – так хотелось плюнуть, что с трудом сдержался. Я посмотрел на фотографию, которую мне в своё время прислали из России. На цветной фотографии стояли штабеля сэндвич-панелей, упакованных в термопластичную пленку и обтянутых стяжками. Интересно бы опросить таможенников на предмет видимой подозрительности.
— Подожди. Сейчас со стула рухнешь. Косвенные улики. Обвиняемый в одном из инвойсов сменил страну происхождения груза с Латвии на Финляндию, т.е. явно заметал следы. Он оплатил один счёт наличными и получил оплату наличными от своего российского клиента, т.е. очевиден прямой злой умысел. В его еженедельнике от 16 января 2008 была найдена, бесспорно, компрометирующая его запись: «Vertinski - cigar», т.е. видны предпосылки преступного сговора (контрабанда сигарет, совершённая группой криминальных лиц). В его компьютере обнаружен e-mail, где написано «остальное сверху», что подтверждает получение «чёрных» доходов от организации перевозок грузов с сэндвич-панелями.
— Это что, серьёзно? Или это ты так издеваешься?
— Мне до такого вовек не додуматься.
— Ну, тут всё слишком просто. По наличным оплатам есть приходные и расходные бухгалтерские ордера. А вот Вертинский пусть заяву в полицию пишет. Он хоть сам-то знает, что стал криминальной личностью?
— Да. Я ему сразу позвонил. Он уже написал прокурору. Если это будет озвучено в суде, то он моментально выставит встречный иск. Мы ему поможем с оформлением.
— А что это за мыло?
— Какое?
— Да e-mail, на который здесь прокурор ссылается?
— Мы его в документах не обнаружили. Видно обвинение хочет это использовать как сильный козырь.
— Бред какой-то. Лично я ничего такого не помню. Это всё?
— Нет. Осталось ещё два пункта. Пункт обвинения 11. Злостный подлог бухгалтерии. Обвиняемый не вписал 36.000 евро наличных в бухгалтерию. Также не вписаны в бухгалтерию комиссионные доходы в размере 33.397,96 евро и 29.825,97 долларов. Данные основываются на «черной бухгалтерии», найденной в его компьютере.
— Полная улетайка. Это как они сто штук насчитали? За какой период?
— Секрет следствия. Догадываешься, кто будет свидетелем по этому вопросу?
— Тоже мне, бином Ньютона. Такое может выдумать только один... больной на голову. Как говорится, видно птицу по помёту, парнокопытных по дерьму.
— Не увлекайся. Нас тут вовсю пишут.
— Понял. Ярлыков клеить не буду, но эту гнилую шиширу хорошо и надолго запомню.
— Тут ещё не всё. Комиссионные доходы обвиняемый вписывал в бухгалтерию на основании неправильно составленных инвойсов. Также он оплачивал аренду конторы своей компании, основываясь на инвойсах, которые вводят в заблуждение стороннего наблюдателя.
— В этом месте надо плакать или смеяться? Чем им инвойсы не понравились? Водяных знаков не хватает? Или этого «стороннего наблюдателя» нашли в обществе слепых?
— Никто пока не знает. Нам они просто переслали всю ранее конфискованную бухгалтерию твоей компании за три года.
— Типа «догадайся сам»?
— Похоже. Доказательства по пункту обвинения 12 (подделка) аналогичны пункту обвинения 11.
— Очень информативно. А что я подделал?
— Обещали все конкретные факты будут подготовлены к суду.
— Слушай, а всё это действительно серьёзно или полная туфтень, как мне сейчас видится?
— Судья решит. Может пока это и выглядит детским лепетом, но кто их там знает...
— На мой взгляд, весь этот кретинизм вообще не стоит потраченного него времени и денег.
— Да? А теперь очень серьёзно подумай вот над чем. В пятницу 27 февраля в 12:30 Тони выслал свои развернутые комментарии по материалам следствия в адрес городского суда Лаппеенранты. Это, между прочим, 27 печатных страниц и 170 страниц приложений. Мы ответили по каждому из 72 эпизодов, указанных прокурором. По степени их обоснованности.
— Молодцы. Стахановцы.
— Подожди. Уже через полчаса в 13:00 прокурор обвинил тебя и твою компанию... — он достал распечатку, — ... в 10 случаях уклонения от уплаты налогов в особо крупных размерах (пункты обвинения 1-10, ст. 29-2 УК), злостном подлоге бухгалтерии (пункт обвинения 11, ст. 30-9а), подделке документов (пункт обвинения 12, ст. 33-1).
— Что-то уж слишком быстро. Может он мечтает увидеть свою фамилию в The Guinness Book of Records (Книге рекордов Гиннеса)?
— Не то слово. Прокурору официально дается две недели на ознакомление с ответом защиты. Ответить ранее, чем через неделю считается верхом неприличия и явного неуважения как персонально адвокату, так и его конторе. А тут...
— Какие чухонские страсти-мордасти забушевали из-за меня. А что думает Тони? Ответит дуэлью на скрепках?
— Он не будет здесь этого комментировать. Этика поведения.
— И правильно. Благородством дави проходимцев.
— Ну и сюрприз напоследок. В твоём деле опять будет тот же судья, что и у Устюхина.
— А разве такое возможно?
— Как ты сам видел, в Лаппеенранте всё возможно. Мы в ближайшие дни подготовим и отправим твоё прошение в городской суд Лаппеенранты об отводе судьи.
— А какие у меня основания?
— Она возглавляла суд в деле Устюхина 28 января. В его деле судом вообще не были рассмотрены чрезвычайно существенные факты того, что все грузы являлись фактическим транзитом, которые по закону не облагаются налогом в Финляндии. Наличие сигарет было доказано, основываясь только на расчетах таможни, которые не имеют никакого отношения к действительности. Это, если изложить твою позицию, причём очень кратко и очень мягко.
— Думаешь, этого хватит?
— Мы не знаем, но попытаться стоит. Пойми, если судья примет во внимание новые факты, то ей придется поставить под сомнение свои предыдущие решения, сделанные в деле Устюхина. Это может очень существенно повлиять на её беспристрастность. На основании 9 пункта прецедента Верховного Суда ККО:2005:90 судья в таком случае подлежит отводу. Она как раз сейчас метит на вакантное место в Верховном суде. А тут такое громкое дело подвернулось. Неужели она сможет сама себя публично опозорить?
— Ты смотри, как заговорил. Аж мурашки по коже побежали.
— А я все законы проштудировал, пока мы ответ прокурору готовили. Круглыми сутками работал.
— Горжусь. Нет серьёзно. Вот я бы точно от обезвоживания за эту неделю высох.
— Почему?
— На слюну изошёл, плюясь как загнанный верблюд. Да, пока не забыл. Устюхин у своей транспортной компании запросил официальное письмо с описанием всей процедуры заказов этих поставок. Почему использовали именно его, как он получал распоряжения от диспетчеров, копии заказов и так далее. Это передадут его новому адвокату.
Оставшееся время я настойчиво пытался вытянуть из Тони его предположения по ходу и результату суда, но он больше отнекивался, украдкой бросая мрачные взгляды на работающую видеокамеру.
В конце мы обсудили, как меня удалить из реестра и полностью закрыть одну из самых безобидных провокаций неугомонного Лося. Кроме того Тони мне подробно разъяснил почему таможне совершенно нереально вчинить иск за испорченные рулоны бумаги. Я повздыхал и выкинул из головы эти потери, утешившись добрым адвокатским напутствием:
— You can kiss goodbye to your money. (Распрощайтесь с деньгами).
Одно только осталось пока совершенно неизвестным. Точная дата суда.
А вот моё возвращение в камеру было скрашено поспешными сборами сокамерника. Рядом стоял Микко и громко подбадривал его советами. Увидев меня, он расплылся в улыбке и гордо сообщил, красуясь своими познаниями в русском:
— Я ему место... ульвал?
— Урвал? Оторвал?
— Да-да... парень в соседней камере... уехал в транзит... Киммо не курит... там другой тоже не курит.
— Да ты просто радетель рода человеческого.
— Теперь тут можно... кофе пить... и спокойно курить... по-русски много говорить.
— Точно. Завтра откроем общественную лингвистическую рыгаловку. Полный вперёд. А пока лучше помоги человеку. Мне тут надо мысли некоторые обдумать. Суд скоро.
Микко покладисто кивнул и стал тараторить значительно тише. Я плюхнулся на койку, закурил сигарету и прикрыл глаза. Дорого бы я сейчас дал, если кто смог научить наводить порчу на конкретные личности. Тут уж я бы так развернулся! Всю тяжесть с души выплеснул.
— Adieu! – вяло помахал я рукой нагруженной парочке, которая всё ещё торчала у порога.
Даже слегка грустно стало от расставания. Неожиданно накатило воспоминание, как я долго не мог нормально воспринимать финское «до свидания» - N;kemiin, которое почти полностью созвучно английскому May I come in? (Я могу войти?). На мой слух не отличить. Долго раздражало, когда вечером кто-то подходил к дверям офиса и радостно выпаливал эту фразу.
Но уже во вторник у меня нарисовался новый сосед.
Молодой, слегка потасканный парень лет 25-27. Задевая стенки, он ввалился в камеру, зацепился ногой за табуретку и чуть не упал.
— Mitta vittua? (чё за хрень?) – слабо произнёс он, оглядывая камеру. Увиденное его явно не порадовало, и он с силой шарахнул себя по лбу, — Vitun pelle! (долбанный клоун).
Я оторвался от книги и стал с интересом наблюдать.
— Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца, — негромко процитировал я ужастик нашего великого афро-славянского сказочника. Тут курчавый не промахнулся.
Было полное ощущение, что парень меня вообще не увидел. Лицо у него было абсолютно белым с какой-то подозрительной прозеленью. Глаза настолько больные, что без ведра рассола лучше не подходить. Зато его прикид ещё совсем недавно мог вызвать определённую зависть. Только теперь работа хороших итальянских дизайнеров была пущена насмарку, точнее, на полный сфинктерный самотёк. Не подозревали творческие натуры, что их exclusive можно долго использовать как подтирку, при этом вообще не снимая. Хотя пора было врубиться в древний анекдот про Ржевского , раз свои самые дорогие образцы они теперь чуть ли не полностью гонят в Россию.
Запах пока ещё не докатился, но, боюсь, что скоро подтвердятся мои самые худшие опасения. Радует, что форточка открыта и сквознячок тянет в сторону распахнутой двери.
Но не довелось. За спиной у страдальца возникли два цыгана. Вальяжный - что-то ласково зажурчал, а молоденький нежно подхватил паренька под локоток, и они плавно смещаться в сторону душа.
— Опа-на, — удивлённо присвистнул я, — Встреча милого друга из табора? Это что за квёлый перец такой нарисовался?
Разъяснилось через полчаса. Сначала отмытого, переодетого в тюремные шмотки и уже вполне умиротворённого клиента привели в камеру. Молодой цыган быстро разобрал ему постельное бельё и помог забраться наверх. Парень глупо хихикнул и рухнул лицом в подушку.
— Это друг, — скупо сообщил вальяжный цыган, внимательно наблюдая от порога за процессом, — My very valuable friend (Мой очень ценный друг).
Я кивнул, не вдаваясь в подробности, о какой ценности тут идёт речь. Самородок, блин, слегка отмоченный. Хотя за то, что они его привели в божеский вид, мужикам особое спасибо. Он теперь хоть запах параши не будет перебивать. Странный какой-то пошёл цыган-альбинос.
Окончательную ясность внёс Сулев. Он заглянул с вопросом:
— Красавчика тебе подкинули?
— Да. Вон дрыхнет. А что это за чудо?
— Богатый мальчик.
— Это я по прикиду заметил. Он что, крашеный цыган?
— Нет. Нормальный финн. Самый лучший клиент на северо-западе.
— Знакомый?
— Пересекались, — осторожно сказал Сулев, — Но у него свои постоянные поставщики.
— А его за что?
— Башню снесло.
— Заметно. Может, просветишь? Мне здесь с ним куковать.
Сулев не успел ответить, как Красавчика резко скрутило, и сверху понеслись мучительные позывы.
— Пошли отсюда нах, — нервно сказал Сулев.
— Может ему туда мусорное ведро закинуть?
— Он пустой. Не захлебнётся.
Красавчик какими-то странными рывками самостоятельно спустился на пол и, раскачиваясь, протиснулся мимо меня к параше. На губах у него пузырилась желтовато-зелёная пена с красноватыми пятнами. Я, стараясь больше не смотреть на его дёргающее изломанное тело, выскочил за Сулевом в коридор. Неподалёку прогуливался вальяжный цыган со своим неизменным адъютантом. Он быстро пошёл и тихо спросил:
— What ails him? (Что его беспокоит?).
— He's in the bog throwing up. (всё засирает блевотиной).
— The police grilled him for hours. (менты задолбали его допросами), — цыган неодобрительно посмотрел на меня и кивнул своему молодому. Тот молча просочился в камеру.
Я догнал Сулева у окна:
— Чуть сам завтрак не стравил.
— Плюнь. Через день-другой он как новенький будет.
— Уверен?
— Смотря что ему сейчас джипсята подбросят... надо абстягу загасить. Боюсь, он круто дуплился пока окончательно не двинул.
— Ни хрена не понял.
— Gypsy это цыгане.
— Это-то я как раз понятно.
— У него ломка. Он явно дуплил разную дрянь с бухлом.
— Теперь уловил. Только не знал, что наркоту спиртным запивают.
— Отсталый ты. У каждого свой фирменный стиль.
— А если его так и дальше будет клинить?
— Не будет. Это же тюрьма и запасы дури здесь не безграничны. А на подручных заменителях особо не разбежишься. Можешь все свои таблетки ему скормить, раз такой добрый.
— Перебьётся. Откуда мне такой подарок свалился?
— Из Турку. Там дело ясное, что дело тёмное. Богатая семья. Папа очень большая шишка в муниципалитете. Старший брат ресторатор и музыкант. Средний в NHL играет. А это младший. Он просто деньги тратит.
— Самый умный, что ли?
— Ну, типа того. Как говорится, родился с платиновой карточкой во рту. Как бульдозер всю приличную наркоту под себя загребает. Всегда при тёлках и в три слоя облеплен наличными.
— По виду не скажешь, что он активно-репродуктивный. А как его сюда занесло?
— Слышал что-то невнятное. Старший брат то ли новый ресторан открыл, то ли крутую рок-группу в свой ресторан пригласил.
— Топтуся?
— Что?
— Топовый тусняк устроил?
— Вроде того. Там Красавчик так додуплился, что где-то уже за полночь у обслуги прихватил ключи от грузовика, у охраны пистолет с парой обойм, и потом рванул к центру, на ходу стреляя по звёздам.
— Круто.
— Пару машин побил, пока грузовик в дерево не врезался. Легавые его уже в полном отрубе из кабины вытаскивали.
— А почему он не в Турку?
— Видно его папаша моментально сюда перекинул. Подальше от репортёров. Дело быстро замнут. Сам увидишь. Вообще, он парень сам по себе неплохой. Когда вменяемый.
— То-то цыгане вокруг него стервятниками вьются.
— Они своего не упустят. Сейчас его ещё раз реанимируют, потом будут поддерживать, а счёт выкатят, мама не горюй.
— Завидуешь?
— Да. Но не лезу. Забыл, что там в одной вашей книге было за нарушение международного договора?
— Майор Пронин и шпионы?
— Нет. Такой еврей... хромой и с гусем.
— Паниковский? Нарушитель конвенции? «Паниковский вас всех купит и продаст, потом снова купит, опять продаст... но уже дороже!»
— Во-во. Потом этого бедного старика бьют ногами. За чужого клиента.
— Не за чужого клиента, а за то, что оказался третьим и самым глупым сыном лейтенанта Шмидта. Почти как здесь.
— Ты русский, тебе виднее про немецких детей.
— Каких детей?
— Ну, это когда польский еврей Ponikowski пытался выдать себя за сына немецкого офицера Schmidt, чтобы мошенническим способом получить денег. За это его жестоко избили. Разве не так?
Я не сдержался и хрюкнул:
— Это что, эстонская версия причины нападения на Польшу? А конвенция тогда получается «Пакт Молотова-Риббентропа»?
— Ты же знаешь, что я всегда избегал политики. Постой... Молотов... это кто? Это он, что ли придумал «коктейль Молотова» ?
— Нет, он засветился с Deutsch-sowjetischer Nichtangriffspakt. (Договором о ненападении между Германией и Советским Союзом).
— Никогда о таком рецепте не слышал. И что там главное?
— Возврат части ранее захваченных территорий Российской империи.
— А, — ответил Сулев явно разочарованно, — Так это ты о вашей кровавой... советской оккупации демократической Европы?
— Приехали. Была обычная деоккупация и разграничение зон влияния, а сейчас это просто игра политиков в слова. Ладно, пойду я лучше посмотрю, что там ваш милый Красавчик натворил. Видишь, вертухаи зашевелились, значит, сейчас пойдут двери закрывать.
Возвращаясь, я всё размышлял, прикалывался Сулев или нет .
Красавчик ещё пару дней не сползал со своего второго яруса. Зато цыгане теперь появлялись при каждой возможности и пичкали его сладостями вперемежку с подозрительными таблетками и порошками. Не вовремя заскочившего Микко они шуганули так, что он нашу камеру стал обходить по другой стороне коридора.
Я делал вид, что ничего такого особого не замечаю и, по возможности, старался оставлять их наедине. А то нанюхаешься ненароком и сам таким станешь.
На третий день Красавчик немного оклемался и даже сподобился вынести парашу. Зелень с его лица сошла, но он продолжал оставаться молчаливым и подавленным.
Я решил, что надо отпраздновать это событие и позволил себе сделать звонок сыну, чтобы истратить последние деньги на телефонной карточке, а заодно узнать свежие новости.
Телефон сына долгое время был выключен, потом вне зоны. Дозвониться удалось только с четвёртого захода, прямо перед закрытием дверей.
— Привет, — ответил он мрачным голосом и без всякого вступления спросил, — Ты знаешь, кто твой следователь?
— Их было пятеро. Тебе нужны их имена или характеристики? Напоминаю, что наш разговор записывается.
— Знаю. Он гнусный хорёк... как ты там его обзывал? Рогатый? Сохатый?
— Лось.
— Ошибаешься, он вылитый хорёк. Только откормленный.
— Что он опять начудил?
— Я только что из полиции. Этот... ну, ты и сам понимаешь, кто... написал заявление, что я являюсь вероятным участником террористической группы. Возможно, что даже её непосредственным руководителем.
— Что? Террористом?
— Ага. Он в твоём компьютере нашёл американскую статью о терроризме, которую я скачал из школьного Интернета ещё в 2002 году.
— Не помню. Ну и что?
— Я тогда писал реферат и принтовал с твоего компа. Но все копии материалов там и остались.
— Да и чёрт с ними. Чем закончилось?
— Мы с Тони целый день проторчали в полицейском участке, пока те полностью не убедились в абсурдности выдвинутого обвинения. Дело официально закрыто. Даже извинились в конце.
— Лось, вот блин... гнилая провинциальная интеллигентщина. Этот удод, видно, совсем с катушек съехал, как только прознал, что ты активно помогаешь адвокату.
— Похоже.
— Привыкай к боям без правил... но такое разрешено только для одной стороны. Держись от них подальше, а то замажешься. Что ещё нового?
— Маме выплатили компенсацию за неправомочный арест. Тони просил 10.000 евро за моральный ущерб, а выплатили меньше тысячи. Она страшно обиделась.
— Решили мелкой подачкой легко отделаться? Пусть потратит их на освежители для туалета и забудет, как кошмарный сон. Даст Бог, посчитаемся потом... на холодную голову.
— Я ей примерно так же сказал. Ты знаешь, сколько мы уже должны Тони? Тут первый счёт пришёл.
— Даже знать не хочу, чтобы не расстраиваться. Распоряжайся всеми доступными деньгами сам.
— Хорошо. Твой суд, может быть, назначат на 12 или 13 марта. Прокурор уже звонил Тони. Официальное подтверждение должны прислать на днях.
— Это радует. А что с отводом судьи?
— Городской суд Лаппеенранты отклонил наше требование об её отводе.
— И чем замотивировали?
— Тем, что хоть она и судила одного подследственного по делу, то это не даёт нам права сомневаться в её кристальной честности. И уж тем более требовать её отвода.
— Но был же прецедент?
— Они его просто проигнорировали, посчитав, что сейчас будет совершенно другое дело. А судья... она как ангел... безупречна.
— Мне уже пяти завравшихся херувимов хватает. По самое...
В трубке что-то зашуршало и телефон отрубился. Я несколько раз подёргал рычаг. Никакого эффекта.
— Закончил?
Я обернулся и увидел улыбающегося Устюхина.
— Привет.
— Чего аппарат ломаешь?
— Карточка сдохла. Не смог с сыном договорить.
— Бывает. Пошли к нам, мы пирог сделали.
— А вертухай?
— Сегодня хорошая смена. Меня вот к вам сразу пустили.
Вертухай молча кивнул на мой вопрос, и мы спустились на второй этаж. В камере народ азартно резался в домино. На столе были рассыпаны шахматные фигурки, а перевёрнутая доска была расчерчена под нарды. Рядом валялось несколько колод карт.
— Да у вас тут просто игровой зал, — слегка позавидовал я, — На нашем этаже только в карты играют. Сулев в покер всех раздевает.
— Карты есть везде, а домино, нарды и шахматы только для больших камер. Шахматы можешь взять. У нас их три штуки.
— И с кем я буду играть? У меня новый сосед вообще лыка не вяжет. Если и может сейчас ходить, то только e2-e2 (едва-едва).
— Тогда возьми и для него, — Лёха отрезал два щедрых куска пирога и положил на одноразовую тарелку, — Заходи почаще, а то народу много, а всё равно скучно.
— Как вертухаи позволят. Тут везде скучно. Я книги по третьему разу перечитываю.
— Возьми у нас, — он открыл шкаф и показал на две полки, в два ряда плотно заставленные русскими книгами. На них стопками лежали диски DVD.
— Вот это да! – я от удивления развёл руками, — То-то никак не мог понять, почему в библиотеке такой малый выбор.
— Фильмы нужны?
— Спасибо, но мне их не на чем смотреть. Да и телек есть.
— Как скажешь.
Я вернулся в свою камеру нагруженный книгами. Подсунул кусок творожного пирога Красавчику, неподвижно сидевшему за столом. Тот только ниже наклонил голову и стал отщипывать маленькие кусочки и медленно пережёвывать. Вылитый зомби. Только до сих пор иногда слишком уж подозрительно подёргивается. Как подпрыгнуть с места хочет. А это напрягает.
Так и сосуществуем.
Не успел закончиться обед, как вертухай отправил меня в подвал. Пока я спускался по лестнице, ломая голову, что там могло случиться, встретил гнусно лыбящегося Сулева.
— Ты чего сияешь?
— Мы получили из стирки вещи твоего соседа.
— Дерьмо не отстиралось?
— Круче. Мой напарник мазу не просёк и свалил их вместе с постельным бельём. Всё на пару размеров село и местами полиняло. Представляешь, как он на суде будет выглядеть?
— Как Кощей-переросток, — я невольно хихикнул, — Бомжующий Абрамович в пергидроле и обносках.
— Хуже. Там фигурные дыры совсем развалились и штанины на последних соплях держатся.
— Значит, мотнёй будет всех слепить. Может, судью разжалобит.
Сулев провёл по губам пальцами, сложенными щепоткой, как молнию застегнул, и понёсся наверх. А я продолжил спуск.
У вертухайской комнаты никого не было. Я негромко постучал в полуоткрытую дверь и, не услышав никаких ответных звуков, вошёл. Вертухай, знакомый по удачной разборке с будильником, сосредоточенно долбил по клавиатуре. Он оторвался на секунду, подсунул мне листок бумаги и опять забарабанил.
Я посмотрел на листок. Обычная опись. Паспорт, пара флешек и внешний накопитель. Ну и что это значит?
Вертухай закончил печатать, внимательно пробежал глазами текст и облегчённо вздохнул. Потом выскочил в соседнюю комнату и вернулся с большим почтовым конвертом.
— Из таможни прислали ваши вещи, — он потряс конвертом, — Будете проверять?
— Конечно, буду, — непреклонно сообщил я, — Better safe than sorry (бережёного Бог бережёт). — и значительно тише добавил народное, — А не бережённого вертухай стережёт.
Вертухай картинно вздохнул и вытащил паспорт. Я, с некоторым трепетом стал листать страницы, боясь обнаружить какую-нибудь сволочную запись или вообще погашенную постоянную визу. Но никаких следов подлянки не обнаружил. Улыбнулся и вернул паспорт вертухаю. Тот небрежно потряс конвертом над столом. Весело вылетели две флешки, а потом глухо стукнулся накопитель.
— Проверять не будем, — быстро сказал вертухай, — Может там вирусы.
— А где шнур от HDD?
Вертухай заглянул в конверт и отрицательно покачал головой.
— Чтоб им всем на нём удавиться, — невнятно буркнул я про себя, но громко добавил, — Могу забрать?
— Нет. Распишитесь на бланке, что получили. Вещи будут выданы при освобождении.
Я кивнул и поставил аккуратную подпись. Чтобы не придрались, когда возвращать будут.
— Теперь зайдите в канцелярию.
— Слушаюсь.
Медленно поднялся и потащился на первый этаж. Теперь точно прислали повестку в суд. Значит, судейские определились по конкретной дате.
Ждать вызова пришлось долго. Наконец из дверей вылетел взъерошенный парнишка, испуганно покосился на меня и скрылся за дверью ближайшей камеры.
— Какой прыткий стукачок нынче пошёл, — удовлетворённо проводил я его глазами, — Не сладко языкастому приходится. То ли ещё будет на длинном пути исправления.
Загорелся зелёный огонёк. Я встал и решительно толкнул дверь. В комнате сидел только один человек. Плешивый, но знакомый. Он неодобрительно посмотрел на меня и перевёл глаза на стул. Я воспринял это как приглашение и сел.
— У вас назначено предварительное слушание суда, — он сунул нос в лежащую перед ним стопку, — Да... в 9:00 в пятницу 13-го марта. Возможно, и 16-го марта, если суд за один день не успеет рассмотреть ваше дело.
Тут он почесал нос и стал разглядывать настенный календарь.
— Мы вас отправим во вторник 10-го марта, а назад...
— I will not be back after this court (я не вернусь после этого суда), — несколько запальчиво вырвалось у меня.
— ... а назад 17-го марта. Как раз успеете. Вы запрос о переводе в другую тюрьму написали?
— Нет. Меня должны отпустить. Этих слушаний вполне хватит.
— Каждый так говорит, а тюрьмы до сих пор переполнены, — он озабоченно полистал бумаги, — Вот здесь и здесь распишитесь, а потом можете возвращаться в камеру.
Я, весь кипя от праведного негодования, поставил подписи и стал ждать возврата своей копии.
— Но это не ваша подпись! — неожиданно взвизгнул плешивый.
Он повернулся к шкафу, который стоял у него за спиной, пошарил там и вытащил злополучный «Отказ в пересмотре судебного решения».
— Это кто подписал?
— Я.
— Но это совершенно разные подписи!!!
— Да. У меня несколько вариантов моей подписи. Здесь по-русски, а там по-английски. Могу также по-фински и даже по-китайски. Я же не отказываюсь от них. Мои имя и фамилия рядом вполне разборчиво написаны.
Плешивый некоторое время тупо переводил взгляд между моими закорючками, но потом сломался и замахал руками.
— Можете идти. See you later! (Увидимся позже)!
Пришлось быстро ретироваться.
— See you later, alligator. After a while, crocodile (типа: «Прощеватор, аллигатор! Чтоб ты сплыл, крокодил!»), — как заведённый крутил я дурацкую детскую присказку, поднимаясь по лестнице.
Но в душе нарастала тревога.
На втором этаже стояли Джон-гандон и Лёха Устюхин с тарелкой печенья. Они вяло обсуждали качество чьих-то кулинарных способностей.
— Печенье будешь?
— Буду, — я зацепил парочку сверху и сразу надкусил одно, — Шикарно! Сами делали?
— Есть тут у нас один такой. Кухонный первопроходец, — раздражённо сообщил Джон, — Теперь в камеру не зайти. Ждём, когда хоть немного проветрится. Мы тут собрали немного из первой партии, что не сгорело. Понравилось?
— А то. Кисленькие. Почему с лимоном? Чтобы жизнь мёдом не казалась? Ха-ха. Мне так самое-то перед судом.
— Откуда это он лимон взял? – Джон подозрительно понюхал печенье.
Я как можно быстрее рванул на свой этаж и выплюнул кислую массу в мусорное ведро.
Но ни каких последствий не случилось.
Даже из-за оконной решётки стали видны внешние изменения. Неожиданно резко потеплело и реально запахло весной. Повышенная сырость неожиданно вызвала новую волну острой ностальгии по дому.
Я стал отбирать и укладывать неиспользуемые вещи. Сдал Сулеву лишние тюремные шмотки. Вернул библиотечные книги. В тюремной лавке истратил последние деньги.
Мой личный календарь наглядно показывал, что день суда будет 129 днём в заключении. Тянется пятый месяц, напрасно выкинутый из жизни.
У моего полумёртвого соседа тоже, наконец, пробился интерес к окружающему миру, и он первым делом позаимствовал у Киммо финско-английский словарь. Правила чтения английского языка он игнорировал, считывая все слова побуквенно, как написано в словаре. При этом он был абсолютно уверен, что финский, шведский, датский и норвежский языки являются основными, идущими от гордых викингов, а остальные просто являются их испорченными диалектами.
Из русского он до этого знал до неузнаваемости искажённые «здравствуйте», «водка», «бабУшка» и «давай-давай» с вольно проставленными ударениями. Немного странный набор для богатого скандинавского торчка.
Да ещё и его подозрительно возросшая активность стала меня настораживать. Он без конца, как заводной, чистил камеру, спал не более 4-5 часов, а если не находил себе занятия, то, как ткацкий челнок, мельтешил между стеной и дверью. Четыре шага, разворот. Четыре шага, разворот. Energizer Bunny. Летучий недовикинг.
Утром 10 марта меня отозвал коридорный вертухай. Мы подошли к его будке. Он сел за столик, развернул ко мне монитор своего компьютера, потыкал пальцем в экран и несколько озабоченно сообщил:
— As you can see they deprive you of your allowances. (Смотри, они снимают тебя с довольствия).
— Это хорошо или плохо?
— Не знаю. Но тут есть кое-что ещё, — он взял со стола распечатку, — Твой transfer (перевозка) в Лаппеенранту подтверждён на сегодня, а вот заявка на обратную дорогу аннулирована.
— Но мне этот, Mr. Bald (г-н Плешивый) из канцелярии, говорил, что меня вернут в следующий вторник.
— Но в наш график внесено изменение.
— А можно мне сейчас сходить в канцелярию?
— Их сегодня никого нет.
— Сбежали крысы с корабля?
— What does this expression mean? Some rude words? (Что это означает? Грубости?).
— By no means! (Ни в коем случае). По-русски это выражение сожаления, — тут я не покривил душой. Любой моряк подтвердит, что это не самое радостное событие перед отплытием.
— Тогда собирайтесь. Через два часа спуститесь вниз.
Я вернулся в камеру, пытаясь из суеверия стереть наползающую улыбку. Может мне подкинули такой тонкий намёк, что я сюда больше никогда не вернусь?
Возвращаясь в камеру, я, неожиданно для себя, слегка перевирая замурлыкал только недавно услышанную в «русской» камере композицию вполне приличного российского dance-pop project Neoclubber:
All dreams come true Все мечты становятся явью,
When I dream away Когда я забываюсь в мечтах.
I dream we could Я мечтаю о том, что мы могли бы
Be cute and be insane. Быть лучше всех и быть безумными,
Could dance with Sun Могли бы танцевать с Солнцем,
Moving with the Moon Лететь рядом с Луной.
Your dreams come true Твои мечты станут явью,
My dreams come true. Мои мечты станут явью!
Суд
В Коннунсуо меня сразу отделили от дорожных попутчиков. Те философски проходили углублённый шмон, а потом неспешно перетекали в «отстойник» под нервные покрикивания вертухаев. Я, приткнувшись в уголке, терпеливо дочитывал захваченный из Миккели разухабистый боевик в формате pocketbook и мучился только одним, но зато совершенно зверским желанием - срочно выкурить сигарету.
Четыре часа без никотина раздражали больше, чем вся эта очередная тягомотина. Смена попалась совсем неопытная, что компенсировала повышенным рвением. Они все вместе медленно выворачивали шмотки, а только затем приступали к владельцу. Добротно общупанный счастливчик получал охапку своих растерзанных вещей и индивидуально конвоировался в нижний «отстойник».
На последнем возникла заминка. Из его сумки вертухаи достали два рулона туалетной бумаги. Это даже меня проняло. Проблем с ней я пока ни разу не ощутил, да и вообще замечал только слишком очевидный переизбыток. Вот уж чего везде по тюрьмам рассовано, так это разнообразных подтирочных материалов.
Финляндия, как истинное место объединённой Европопы была, есть и ещё долго будет крупнейшим производителем туалетной бумаги на континенте .
Хищно усмехаясь, вертухай пододвинул к себе мусорное ведро и стал медленно разворачивать рулон, следя, чтобы бумажный хвост не вываливался на пол. Все вертухаи моментально замерли и стали напряжённо наблюдать за процессом. Меня это заинтересовало ничуть не меньше их. Слишком живо это напомнило мои беззащитные рулоны российской бумаги, зверски раздраконенной местными таможенниками.
Некоторая растерянность мелькнула на лице вертухая, когда бумага закончилась. Он повертел в руках картонную гильзу, надорвал, а потом смял для верности. Подумал и решительно взялся за второй рулон.
Напряжение нарастало. Он теперь изменил тактику. Иногда прекращал монотонную работу и тщательно принюхивался. Напряжённо размышлял... и продолжал разматывать дальше.
Это немедленно натолкнуло меня на многообещающий эксперимент. Может, сам не успею, но хоть подскажу кому следует. Всё просто, как всякое передовое. Надо вот также до половины размотать рулон, хорошенько использовать метра три по назначению, а потом аккуратно завернуть назад. Пусть вертухаи порадуются добыче. Кто ищет, тот всегда дерьмо найдёт. Я мстительно оскалился, что не осталось незамеченным остальными вертухаями. Да и плевать. У меня здесь только короткий транзит. Хотя, как ни крути, голова всегда в ответе за то, куда потом влипнет задница.
Особо умный вертухай закончил свои исследования и с силой зашвырнул пустую картонку в мусорное ведро, слегка придавив распухшую кучу девственно чистой туалетной бумаги. Все три вертухая моментально потеряли интерес к странному чистюле и повернулись ко мне.
— А нам не страшен ни кал девятый... – промурлыкал я, снимая куртку и вытягивая ремень из джинсов.
Меня пару раз прогнали через металлодетектор, а потом долго лапали, вращая как бессловесный манекен. Точнее, иногда довольно чувствительно тыкали в спину, малоубедительно прикрываясь обыском. Но тут всё по делу, без обид. Нечего было рожи корчить.
Наконец, угомонились. Слегка помятый, я бросил вопросительный взгляд на свои так и не тронутые пакеты. Один из вертухаев полистал мой разбухший «Паспорт заключённого» и резко выдохнул:
— Вещи остаются здесь. Вы без них следуете в камеру.
Спорить сейчас явно бесполезно. Я взялся за ремень, как сзади раздался очередной рык:
— Книгу!
Неужели выкинут? Хотя даже радует, что не успею дочитать до конца этот горячечный маразм. Я протянул вертухаю pocketbook. Он перевернул книжку корешком вверх, полусогнул и резко отпустил, придерживая за один край пальцем. Страницы громко зашелестели, но на пол ничего не выпало. Он пару раз повторил, а потом, поняв бессмысленность такого занятия, сделал вид, что заинтересовался ярким рисунком на обложке. Там, под массированным артиллерийским обстрелом, бежал стероидный дебил со зверским оскалом, весь обвешанный устрашающим оружием, но при этом с ножом в руке.
— Это кто?
— Рембо-рус. Одним махом Abrams убивахом.
— Кто?
— Russian special forces.
— Strictly forbidden book! (Строго запрещенная книга).
— Не надорвись, копируя, — почти неслышно выдавил я, затягивая ремень, — Пупок развяжется.
Вертухай вроде слегка, но очень болезненно пихнул меня в бок, будто показывая направление. Покачнувшись, я двинулся вперёд по неоднократно хоженому маршруту. Вертухай только перед дверью соизволил меня обогнать и приступить к своим швейцарским обязанностям открыл-пропустил-закрыл.
Пока больше заботило то, что я остался без кофеварки и без всех своих припасов. В кармане, задевая зажигалку, уныло звякала жестяная коробка из-под сигарилл Hofnar, которую я позаимствовал у Сулева. В ней должно быть не меньше 10-12 самокруток. Не фонтан, но зато накуриться можно сразу. До утра хватит. А потом?
Вертухай затормозил возле камеры. Я поднял глаза и увидел знакомый номер 266. Повезло? Или меня за ней персонально закрепили?
Чертыхаясь, вертухай с тремя ошибками написал мою фамилию мелом на дверной табличке. Перечитал и чертыхнулся значительно громче. Рукой стёр написанное и стал выводить каждую букву, сверяясь с листком.
— Могли бы к моему приезду уже и гранитную мемориалку присобачить, — сообщил я ему в спину, — Со специальной такой держалкой для цветов.
Вертухай меня проигнорировал, пару раз заново проверил свой труд, а только потом отошёл, пропуская внутрь. Свою досаду он выместил на двери. Под её грохот я засунул в рот сигарету и с наслаждением сделал первую затяжку. Плевать на негостеприимную смену, но тут точно райский комфорт. Начнём обживаться и наслаждаться. Унитаз ещё не разбит, кофеварка заляпана, но работает.
— Миньеточку! – я несколько растерянно посмотрел на кровать, — А где моё чистенькое постельное бельё?
Закурив вторую сигарету, я внимательно обследовал камеру. Негоже вертухаев раз за разом по мелочам гонять. Им надо вывалить сразу все проблемы для придания ускорения хоть на одно действие. Я машинально щёлкнул выключателем. Раздался хлопок и лампа, мигнув напоследок, погасла. Вот и вторая халтурка приплюсовалась.
За пару минут я трижды проверил работу унитаза. Туалетной бумаги столько, что хоть «Войну и мир» из себя выдави, всё равно на продолжение останется. Даже начатый рулон бумажных полотенец присутствует. Пришлось перейти к водопроводу, но и тут придраться не к чему. И холодная, и горячая вода исправно вытекают. Жаль, но придётся начинать свои права качать с мелочей.
Я решительно подошёл к интеркому и с несказанным наслаждением утопил кнопку вызова. Так бы в глаз некоторым ткнуть. Из динамика долго неслись странные шорохи, а потом прорезался искажённый голос:
— What? (Что?)
— Проблемы. Нет постельного белья. Лампа не работает, — тут спина напомнила, что уже наступил вечер, — До сих пор не получил свои дневные таблетки... да, и все мои вещи отобрали.
— What did you say? (Что ты сказал?)
Я ругнулся, но очень медленно и внятно повторил весь перечень.
— Sit and wait (сиди и жди), — интерком отключился.
— А с какого баклажана... я могу куда-то деться? — огрызнулся я безмолвной панели, но больше для острастки.
Через час я понял, что если сейчас ничего не предпринять, то про меня ещё долго никто вспомнит. Нужен хороший такой повод. Убедительный. Боязнь темноты? Сомнительно, но попытаться стоит. А раз будет озвучен весомый стимул, то медлительные финны вполне дадут фору некоторым орловским рысакам.
Как там у нас называется боязнь темноты? Заумные лекаря этих фобий напридумывали столько, что в них сам чёрт ногу сломит. Клаустрофобия? Нет, это боязнь замкнутого пространства. Кайрофобия? Кажется, это страх оказаться в незнакомом месте. Эти фобии может и могли проканать в первый день, но никак не в сотый с хвостиком.
Как там, на славной латыни будет слово «тёмный»? Если Гумилёв и тут не соврал, то обскурация . Вроде так он обозначил трагическую утерю нашей фиктивной пассионарности. Лады, значит, для моего случая получаем обскурофобию. Хрень какая-то. Про камеру-обскуру помню, а про обскурофобию точно никогда и ничего не встречал, хотя про боязнь темноты когда-то читал. На языке название вертится, но никак не ухватить. Да и как вообще такой заумный бред я внятно сумею растолковать вертухаю? В темноте буду сам себя душить, а на свету радостно лопотать и подпрыгивать? Как бы в карцер не загреметь на излечение.
Тут раздались шаги по коридору и остановились у моей двери. Я присел на кровать и вытянул вперёд руки. Света от уличного фонаря должно хватить, чтобы вертухай в глазок смог меня разглядеть и от страха не начать дёргаться. Точно. Он долго сопел у двери, прежде чем открыть. Дверь толкнул осторожно, без всякого желания зайти. В камеру ворвался узкий клин яркого света из коридора.
— Скотофобия! Вспомнил! Точно скотофобия! – я от нахлынувшей радости хлопнул себя по коленям и гордо добавил, — А также никтофобия! Специально же запоминал, что «под солнцем никто не скот».
Вертухай всё же дёрнулся, но сдержался и медленно процедил:
— What does it mean? (Что это значит?).
— I am fearing the darkness… very greatly (Боюсь темноты… очень-очень), — по инерции сболтнул я, уже понимая всю очевидную глупость сказанного, да при этом ещё подавляя неудержимо рвущийся наружу смех. Присмотревшись к озадаченному вертухаю, я совершенно отчётливо понял, что тут требуется исключительно простое и краткое разъяснение, — No light! Too uncomfortable! (Света нет! Слишком неудобно) — и тут я вспомнил совершенно тупой анекдот в тему: «Лампа горела, но света не давала. Штирлиц потушил лампу и Света дала». Пришлось срочно сесть на кровать и забулькать, заглушая гнусное хихиканье.
Вертухай покачал головой, сделал шаг в камеру и пару раз щёлкнул выключателем.
— Out of operation (не работает), — после долгого раздумья вынес он свой глубокомысленный вердикт и преспокойно удалился.
Ещё час я ждал продолжения, медленно, но верно наливаясь уже вполне обоснованной злобой. Потом не выдержал и стал давить на кнопку интеркома, выбивая SOS. Три коротких - три длинных - три коротких.
— What? (Что?)
— Some virgin paper and pen, please! (Немного чистой бумаги и ручку, пожалуйста).
— What for? (Зачем?).
— What for? Да потому, что мухомор! – рявкнул я, уже не сдерживаясь, — Заяву Ивану накатаю... I’ll make a complaint to your boss about these disorders. (Я направлю жалобу Вашему боссу об этих беспорядках).
— I didn't get it! (А я её не получал)!
Интерком издал невнятный хрип и отрубился.
Не успел я выбеситься, как раздались гулкие шаги по коридору. Явно пара, а то и тройка сторожевых псов сорвалась с насиженных мест. На всякий случай я отодвинулся поближе к окну, а то эти и покусать сходу могут.
Дверь распахнулась, и явила невероятное зрелище вертухая со стремянкой в руке и запасной лампой под мышкой. За ним замаячил второй вертухай со всеми моими пакетами, а дальше переминалась ещё парочка потревоженных бездельников. Это непродуманное построение моментально создало в камере пробку. Стремянка, упираясь в стол, просто не оставляла никакого прохода.
Я затаился, боясь спугнуть такое зрелище. Просто бесплатный фильм ужасов про казарменный интеллект. Освещённый коридор, как экран в маленьком кинотеатре, а на нём застыли растерянные вурдалаки, вынюхивающие свою жертву.
Жаль, но долго это не продлилось. Дала себя знать знаменитая финская смекалка. Первый со скрипом раздвинул стремянку и полез к потолку.
— «Да будет свет, — сказал электрик, засунув в жопу провода», — как бы невзначай сообщил я ему такой безбожный, но пока никем не опровергнутый детский совет.
Второй с сомнением посмотрел на щель между стремянкой и стенкой. Даже сделал движение головой, будто примериваясь, сумеет ли она там пройти.
— Давай-давай, — азартно подзадорил я его, стараясь, чтобы только не вышло слишком громко, — С прижатыми ушами точно пролезешь! Дерзай, служивый.
Недобро покосившись на меня, вертухай поставил пакеты на пол и выскочил из камеры. Неужели полиглот? Хотя для его пятидесятого размера головы сие весьма сомнительно. А уж если вычесть волосы и толстый череп, то вообще странно, что он до сих пор на двух ногах передвигается. Явно там всё на рефлексах завязано.
Поблямкав, помигала, а потом ровно засветила лампа.
— Thank you, (Спасибо) — поблагодарил я.
Вертухай не удостоил меня ответом и сложил стремянку. Пятясь задом, он наступил на один из моих пакетов. Ни хруста, ни звона разбитого стекла не последовало.
— Thank you very much, (Большое спасибо) — поблагодарил я его снова. Теперь уже почти искренне.
— Medicine, — под посторонние хрипы сообщили из коридора.
Я встал и, осторожно лавируя между пакетами, подошёл к двери. Один из этой парочки был смутно знаком. На всякий случай я кивнул и улыбнулся. Он хмыкнул и протянул мне стаканчик с таблетками:
— Русские книги нужны?
— Очень.
— Сейчас соберу.
Они проследили, что я полностью проглотил таблетки, и только потом слегка прикрыли дверь.
Знакомый вертухай вернулся буквально через несколько минут. Он сначала сунул мне небольшую стопку книг, а потом постельное бельё. Немного помялся, но спросил:
— Когда суд?
— В пятницу утром.
— Да, и вот ещё что... тюрьма не место для улыбок.
— Учту. Спасибо.
— Здесь очень опасно. Особенно для некоторых... – он задумался, но уточнять не стал.
— All prisoners are equal, but only guards are more equal than others, — задумчиво перефразировал я великий жизненный постулат, очень надеясь, что он будет тут уместен, — Все заключённые равны, но только охранники равнее других.
Вертухай укоризненно покачал головой и решительно захлопнул дверь.
— И вообще, я не такой как все. Больше других себе нравлюсь, — но это высказывание было мной сделано исключительно для очистки совести.
Пора готовить себе уютное гнёздышко.
Я допивал вторую чашку чая, когда блуждающий взгляд затормозил на свежей карандашной надписи, сделанной над столом. Опять наши русские люди развлекались матерной загадкой о местном паравосудии. Пришлось почесать ухо прежде, чем в голову пришёл правильный ответ. И почему нас с детства всякой фигне учат ? И это навело на вполне здравую мысль. До предварительного слушания ещё два полных дня. Книги я ещё раньше все перечитал, и пока нет никакого особого желания вызубривать их на радость авторам. Значит, попробуем систематизировать накопленные впечатления и оставить их как правильный ответ мечтателям о человеческой справедливости.
Вытащил из пакета и сложил вместе несколько чистых листов бумаги и покосился на оставшуюся там авторучку. Вздохнул и приступил…
ОСНОВНЫЕ ПРАВИЛА
подготовки и ведения судопроизводства
в уездном городе L.
I. Сторона государственного обвинения выбирается только из наиболее достойных местных кадров. Их выводы и аргументы всегда исключительно взвешены и не требуют никаких дополнительных доказательств, а истинность и объективность гарантируется их честным словом.
II. Каждый ответчик, особенно иностранный, изначально виновен. Любые сомнения в обратном служат неоспоримым подтверждением того, что вскрыты далеко не все эпизоды преступной деятельности, а истоки криминальных наклонностей скрыты в их недемократическом прошлом. При полном отсутствии доказательств следует незамедлительно переводить таких подозреваемых в разряд особо опасных преступников, специально подготовленных соседним диктаторским режимом, более никак не обозначенным здесь из соображений государственной безопасности.
III. Ввести выборочную мотивацию, ускоряющую замену недобросовестных наёмных адвокатов исключительно надёжными и высококвалифицированными государственными защитниками. Это решит проблему занятости в регионе и послужит делу дальнейшего торжества демократического правосудия, неуклонно поддерживающего изначальную правоту обвинения.
IV. Доводы и доказательства со стороны ответчиков направлены всегда и исключительно на бесконечное затягивание рассматриваемых дел в безуспешных попытках воспрепятствовать честному и беспристрастному вершению правосудия. Все аргументы ответчика должны приниматься исключительно в письменном виде для последующего умеренного архивирования.
Примечание. Каждый раз доводить до сведения ответчиков, что использование скрепок и иных инородных предметов категорически запрещено муниципальными службами, отвечающими за сбор и утилизацию вторичного сырья.
V. Обвинительные приговоры не должны отличаться от требований прокуроров, прямо представляющих интересы государства, кроме случаев ужесточения наказаний, в назидание адвокатам ответчиков за их бесцельную и бесполезную активность.
Обвинительные приговоры обязаны включать в себя максимально возможное количество инкриминируемых злодеяний с общими формулировками, без всяких привязок к месту, времени и совершённым деяниям. Все ссылки на законы давать нарастающим порядком в специальном приложении - для снижения потока беспредметных и недобросовестных апелляций.
VI. Средства, сэкономленные на недобросовестных адвокатах ответчиков, направлять на постоянное лоббирование новой прогрессивной экологической программы ведения судопроизводства «Честный дуплет». Именно конвейерное рассмотрение дел с участием наиболее заслуженных судей и прокуроров позволит ускорить процессуальные процедуры и избежать ненужной бюрократической волокиты при вынесении справедливых наказаний на основании фактов, отмеченных чрезвычайно высокой степенью достоверности.
VII. Завершение каждого вербального судебного заседания «Честный дуплет» позволит сохранить до 15 деревьев ценных хвойных пород, достигших плодоносного возраста. Это позиционирует наш уездный город L. как мировой центр экологических инноваций, обладающий неиссякаемым источником дешёвой рабочей силы, которые, в ближайшей перспективе, станут значительно профессиональнее и дешевле иных азиатских предложений.
— Не дай Бог столкнуться наяву, — произнёс я, перечитав написанное, — Эк меня попёрло в пессимистическом угаре.
Через пару дней все эти пункты будут решительно опровергнуты жизнью, а я полностью посрамлён. Придётся ручьём лить горькие слёзы раскаяния по дороге домой, а все мои зарождающиеся преступные наклонности станут выходить исключительно через правильный, хоть и чёрный ход.
И я никогда даже всуе больше не помяну болтливого Энгельса с его нелепым пророчеством .
Надо хорошенько выспаться перед судом.
Мой пересып закончился только перед самым обедом. Завтрак так и остался нетронутым, а утренние таблетки я удавчиком заглотил, даже не открывая глаз и, кажется, не запивая. Рефлекс выработался.
Тут, в «Конской случке», вообще полная лафа. Никакого тебе гомона, топота или грохота засовов. Да и навязчивый запах созревшей параши не толкает на активные действия.
Готовиться к суду всё равно сейчас бессмысленно, но привести себя в товарный вид необходимо. Верховодить будет какой-никакой, а бабец с перспективой служебного роста. Я подошёл к зеркалу и вздохнул.
— ... острижен по последней моде, как dandy лондонский одет, и, наконец, увидел свет , — передразнил я свое изображение.
Эта опухшая рожа с криво подстриженными усами и разбойничьей бородёнкой никак не тянула на ошибочно обвинённого добропорядочного джентльмена из приличного общества. Осталось только накрасить зелёнкой глаза и губы, чтобы в Halloween пугать нервных нетрадиционалов до полной переориентации. Главное, чтобы только потом мне лоб этой зелёнкой не намазали. За все весёлые шалости.
— Как там педрилы баки забивают? Лучше быть молодым голубым, чем жизнью умудрённым, но вечно зелёным, — прикинул я, но не вдохновился. Никак не тянет даже мысленно переквалифицироваться в толчкового ассенизатора. Вообще это слово только для россиян придумали. У бриттов это cesspool cleaner - чистильщик выгребной ямы или nightman, что подразумевает работу под покровом ночи, что также подходит для ночных сторожей и ночных воров. А название такой нужной профессии, только у нас начинается через задницу . Или остальное у нас тоже так?
Вопрос с помывкой решился моментально. Не успел я заикнуться об этом вертухаям, принёсшим мне поднос с обедом, как они предложили посетить сауну хоть сегодня, хоть завтра. Только в предвечернее время, когда она уже будет свободна, но ещё не совсем остыла. Я сразу застолбил обе возможности. Немного насторожило только то, с какой поспешностью они согласились. Однако, спишем это на их доброту и хорошее настроение.
В ожидании прогулки я долго простоял у окна, радуясь по-весеннему тёплому солнышку. Надеюсь, что первый загар будет не в клеточку. Такие дополнительные штрихи к уже имеющемуся портрету совсем ни к чему. От благостных рассуждений меня отвлёк несуразный коротышка, который объявился в сопровождении вертухая. Он суетливо сунул мне толстенную пачку бумаг, а потом стал тыкать в отдельный листок. Не удовлетворившись, он на нём начал выводить пальцем кривые линии.
— Да понял, понял. Только авторучку возьму. Тоже мне, доставка типа с понтом мимо пробегал.
Я небрежно кинул бумаги на стол, забрал листок у так и не успокоившегося субъекта, и поставил размашистую подпись. Тот довольно осклабился и ретировался.
Ох, как истово любят здесь изводить бумагу по любым пустякам. Просто какая-то нездоровая страсть, доставшаяся от немцев. Ну, и что подкинули на сей раз? Так... это прокурор решил отметиться. За два дня до суда он соизволил прислать мне все пункты своего обвинительного заключения. Типа готовьтесь, дорогой товарищ, свободного времени для изучения у вас вполне достаточно. Мало ему моего адвоката напрягать. Решил и меня порадовать.
Смачно выругавшись, я сделал себе крепкого чаю и решил выкинуть суд из головы. Для этих целей пусть у Тони извилины напрягаются. А уж чего они такого умного разродят, время покажет. Будем ли мы вместе трясти государство на деньги или только свои кровные спустим на ветер. Да и вообще... что будет, то будет. Потери теперь меня ждут при любом раскладе. И это при том, что и так эти красивые бумажки с каждым годом надо зарабатывать всё большее и больше, а они упрямо дешевеют, не успев попасть в руки .
Как я не отвлекался, но два последующих дня все мысли постоянно утыкались в предстоящий суд. Свихнуться можно от толпящихся в голове язвительных реплик. Осталось только дождаться их применения и надеяться на приличную квалификацию переводчика, который из рвения не станет меня особо перевирать ради своих туманных служебных интересов.
Зато к 7:30 утру пятницы 13-го марта 2009 года я был до скрипа отмыт, максимально старательно подстрижен своими детскими ножницами и убеждал себя держаться решительно, но сохранять некоторые остатки гордого и неприступного достоинства.
Заглянул знакомый вертухай и со значением сообщил:
— Соберите все свои вещи и сдайте постельное бельё.
Это вызвало у меня такой прилив давно забытой активности, что за пять минут я всё собрал и зачистил, носясь метеором по камере. Потом резко остановился и хлопнул себя по лбу. И тут я впервые за долгие годы искренне восхитился одним маленьким кавказским забиякой !
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Нет, ну это просто перст Судьбы и ждёт меня дальняя дорога! Тут я торопливо трижды переплюнул через левое плечо. А то уже некоторые докаркались:
Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, казенный дом…
Быть может, старая тюрьма Центральная
Меня, несчастного, по новой ждет.
Ну их, с этими приметами. Тут и «Защита от тёмных искусств» не поможет со всеми покедаврить. Вообще всё странно. У нормальных людей перед смертью вся жизнь перед взором проходит, а у меня какие-то невнятные обрывки чужих творений. Да и то весьма сомнительного содержания.
Вниз я спустился в полном раздрае. Поочерёдно и без всякой системы то захлёстывало предвкушение близкой свободы, то накатывал выработанный за последние месяцы упаднический скептицизм, сразу вызывающий прилив мрачных прогнозов.
Вертухаи, столпившиеся возле своей будки, только указали на угол перед выходом. Вдогонку донеслось:
— No crack down today. (Сегодня шмона не будет).
Тоже хороший знак, раз перестал быть им интересным. Надеюсь, у вертухаев правильный нюх. Профессиональный.
Не успел я порадоваться, как распахнулась дверь, и ворвался молодой гладковыбритый толстомордый полицейский. Он решительно двинул к вертухаям и углубился в переданные ему бумаги. Потом задрал подбородок и стал подозрительно меня осматривать.
Печально вздохнув, я принялся внимательно изучать носки своих кроссовок. Ну, почему при таком позитивном раскладе на горизонте всегда появится очередной Жопец (Женоподобный Отвратительный хлоПЕЦ), горящий неистребимым желанием наглухо скрасить человеку радость? Не сделать её более приятной, а целенаправленно и вдумчиво загасить, до отвала нагадив в душу. Вот и тут. Вымахал кабанчик под два метра, корма раскормлена покруче будки, а всё скреплено мощным пластом брюха. При этом бройлер явно не достиг своей первой четверти жизни. И нет никакого весового предела такому беспределу.
Как в лужу плюнул. Жопец совершил обзорный полукруг, примерился и сделал вращательное движение указательным пальцем. Вздохнув ещё печальнее, я повернулся к стене и упёрся руками в стену. Слегка раздвинул ноги. Моментально руки были поддёрнуты выше вверх, а по кроссовкам дважды глухо шарахнул казённый ботинок. Ноги послушно разъехались.
Дальше началась процедура массажного обыска. Это когда вместе с тканью, особенно на швах, как бы невзначай прихватываются кусочки кожи. На руках эти невинные художества переносятся вполне нормально, на теле тоже можно перетерпеть, но вот мошонка, зараза, реагирует весьма болезненно. Если сильно дёрнешься, то можно тут же локтем в бок огрести, а если стерпишь, то полицай, не удовлетворенный произведённым обыском, может напоследок резко провести ладонями снизу-вверх по внутренней стороне бёдер... и слегка не рассчитать размах якобы предписанной проверки.
Местные вертухаи этого себе особо не позволяют, а вот пришлые силопцы в таких ситуациях иногда душу отводят. Как разрядку от своих тяжёлых патрульных будней. Лучше бы водку от нервов пили, кобельки легавые, а не на бессловесных брёвнах в своих подлянках тренировались.
Рывком повернув меня к себе, Жопец уставился мне в глаза и при этом демонстративно опустил руку на рукоять пистолета.
Интересно, кем он себя сейчас возомнил? Не хватает только заключительной коронки.
— Let's rock (давай встряхнёмся), — угрожающе прошипел он и перевёл выразительный взгляд на наручники, выпирающие из кожаного чехольчика, прикреплённого к его поясному ремню.
«Дождался. Лучше уж get cop's rocks off (оторвать легавые яйца). Что у него? Гормоны бушуют, тёлка опять не дала, жрать вечно хочется, а до конца смены ещё как до Норвегии?», — последовательно промелькнуло в моей голове и закончилось злорадным, — «А морду набить некому. Вот дитятя и быкует».
Жопец, наконец, отклеился от меня и стал оценивать мои пакеты.
— Здесь документы для суда, — моментально уловил я нависшую опасность, — Без них мне никак нельзя.
Он скривился, но указанный пакет оставил, а остальные легко подхватил и поволок к выходу. Я оглянулся на развлекавшихся вертухаев, сделал им на прощание ручкой и поспешил за полицаем. Догнал я его в тот момент, когда он, отодвинув дверцу, небрежно скинул мои пакеты в салон.
— Долбанный бабай, — прошипел я сквозь зубы, но громко комментировать не стал. Обойдётся, гад, сегодня без развлекухи.
Залезая в задний отсек машины, я рассуждал о навалившейся непрухе. Могли бы и нормальный наряд прислать, раз такое крупное дело захимичили. Так нет, отправили парочку передроченных салабонов. Да и в лом уважающему себя легавому весь день дурак-дураком проторчать в зале суда. А правильные клоны только под гарантированный приезд телевизионщиков появляются.
Жопец сел к водителю и моментально радостно заржал. Тот подхватил и, показывая свою невероятную крутизну, резко рванул с места. Я не удержался, ударился плечом об решётку на дверце, и от души выругался.
Настроение не улучшилось.
Ах, это хмурое утро 13 марта 2009 года! Интересно, с подвохом или нет, назначили сегодняшние судебные слушания? День уж больно мистический .
Полицейский микроавтобус бодро катил по подмёрзшей за ночь дороге. Сплошные ледяные кочки. Меня подбрасывало на жёсткой скамейке не хуже, чем на телеге. Но во мне лекарств по самое горло. Так что без проблем.
Машина резко притормозила и немного проехала юзом. Отлепляясь от окошка в переборке, я заметил странную картину. Недалеко от крутого поворота дороги в сугробах стояли танки! Самые настоящие.
Я несколько раз моргнул, прогоняя наваждение, но танки никуда не делись. И куда меня завезли? Решили долго не мучить, а просто предать военно-полевому суду и тут же привести приговор в исполнение? Мишень на танкодроме с проверкой качества приготовления гусеничного фарша?
Буквально через пару минут машина, покрутившись за домами, остановилась. Хлопнули дверцы и послышались приближающиеся шаги. Щёлкнул замок. Жопец откинул одну створку и сделал приглашающий знак рукой. Я осторожно спустился на землю и прищурил глаза. Машину припарковали в каком-то полутупике возле вполне монументального здания.
— What is this? (Что это?)
— Our Army Academy (Наша армейская академия), — в его голосе было неприкрытое злорадство.
Блин, таможенники меня что, действительно втихаря спихнули воякам? Додумать эту мысль мне не удалось, так как Жопец поглядел на часы и стал подниматься на высокое крыльцо, а сзади, отрезая мне путь, встал второй полицейский.
Как-то всё хреноватее и хреноватее это выглядит.
По узкому коридору меня подвели к двери без всяких табличек. Жопец своим ключом открыл дверь, заглянул внутрь и посторонился. Я с трудом протиснулся, стараясь не зацепить его угловатым пакетом, и ввалился внутрь.
Маленькая чистенькая комната, единственным украшением которой являлась гладко струганная деревянная скамья. Просто парилка в сауне. Только холодно и каменки не хватает.
— No smoking! – строго сообщил Жопец и закрыл дверь.
Я покрутил головой и заметил анализатор дыма, укреплённый под потолком. Значит, покурить, точно не получится.
И что вся эта чертовщина означает? И сколько мне тут торчать?
Но ждать пришлось недолго. Негромко, совсем по-домашнему, звякнул замок. Жопец приоткрыл дверь и приложил палец к губам. Потом махнул головой в сторону коридора.
Ну вот, теперь сплошная таинственность пошла. Ещё бы глаза завязали, и мешок на голову натянули, конспираторы. Я пристроился за его спиной и постарался попасть в шаг. Всё хоть какое-то занятие.
Жопец остановился у неприметной двери и уставился на панель с тремя лампочками. Горела жёлтая. Из динамика раздался неразборчивый хрип и мигнул зелёный огонёк. Жопец медленно открыл дверь и зашипел:
— Go, go!
— Haste makes waste (Поспешишь - людей насмешишь), — отмахнулся я, оттягивая неизбежное.
У меня весь организм вопил благим матом, что нечего туда соваться и точка. А своей интуиции я привык доверять. Но тут вступил в дело Жопец. Он упёрся кулаком мне в спину и медленно вдавил меня вместе с собой внутрь, одновременно закрывая за собой дверь.
— Да и ... с вами, — выдохнул я и сделал самостоятельный шаг.
Узкий проход между стеной и монументальной кафедрой, за которой располагались места для судей, вывел в обширный зал. Я на секунду остановился, осматриваясь. Увидел Тони, который приподнял руку, и направился в том направлении.
Расстановка вполне привычная. Напротив судейской кафедры, стоящей на возвышении, установлены четыре стола. Два для обвинения и два для защиты. За ними, на некотором удалении, на приставных стульях, плотно уставленных в два ряда, сидела вполне приличная группа человек в тридцать. Но явно не таможенников. В основном очень молодые и почти все с блокнотами наизготовку.
Что, голодных до крови журналюг накормить решили?
Перпендикулярно двум столам защиты было выделено место для прокурора и рядом с ним что-то вроде трибуны, заставленной аппаратурой. С другой стороны небольшой пустой стол с микрофоном. Это точно для свидетелей.
Одно радует, что на военный трибунал вроде никак не тянет.
Тони указал мне на свободный стул за соседним столом. Я присел рядом с пожилой женщиной.
— Здравствуйте. Вы будете сегодня переводить?
— Доброе утро, — несколько напряжённо ответила она, — Судья сказала, что это будет очень трудное криминальное дело.
— Мне уже об этом доложили, — я постарался снисходительно улыбнуться, но вышло криво и не особо достоверно.
Одно в плюсах, что сегодня с переводчицей повезло. Акцента вообще никакого. Насторожена, но это вполне объяснимо. Мне такое отношение окружающих уже с утра зеркало предсказало. Теперь разберёмся с Тони.
— Как дела? — и тут только я заметил своего сына, который сидел рядом с ним и сосредоточенно перебирал разномастные бумажки.
Тони мелко покивал головой, молча поднял вверх большой палец и тут же стал читать протянутый сыном документ.
Так, намёк ясен. Значит, осмотрим диспозицию.
Сына было трудно узнать. Я впервые увидел его причёсанным, в приличном костюме-тройке, да ещё и при галстуке в тон. Что-то совсем невероятное. Это вам не вечно растянутые свитера и невероятно жёванные джинсы. Неужели и ботинки обул? Я опустил глаза и обнаружил агрессивные зимние кроссовки-гавнодавы, которыми он упирался в свой любимый рюкзак. Хоть в чём-то, но остался верен себе. Ботан на фуршете.
Хотя прогресс очевиден.
Судьи пока нет, только в уголке приткнулась затюканная секретарша с компьютером. Кадаврик видно опять с изжогой или с лимоном на завтрак переборщил. У этого прокурора будет век недолог. Язвой аукнутся мышкины слёзки.
Я бросил взгляд на два соседних стола. Там разбирал многочисленные зелёные тома с законами полный адвокат из таможни. Этого борова я помню. Умная сволочь. Радует, что хоть сегодня он припёрся в одиночку, без группы агрессивной поддержки.
— Вы не знаете, что это за публика? — спросил я переводчицу, указывая пальцем назад.
— Некоторых знаю. Студенты с юридического. Судья у них лекции читает. Думаю, она их и пригласила.
— Теория и наглядная практика. Неужели она так уверена в себе?
— Она очень хорошая судья.
— Слышал, что её кандидатуру рассматривают для Верховного суда?
— Да, так говорят, — переводчица достала из своей сумки маленькую бутылочку минеральной воды и сделала глоток.
Я моментально позавидовал её предусмотрительности. О том, чтобы взять с собой воду у меня даже мысли никакой не возникло. А зря, оказывается. Но хоть поговорить можно. Главное, что переводчица явно не из таможенных штатов.
— А что конкретно сегодня будут рассматривать?
— А вам разве не сказали?
— Нет.
— Сейчас найду материалы, которые мне прокурор прислал, — я вытащил все свои документы из пакета и положил их на стол. Подцепил прокурорские бумаги и передвинул их переводчице.
Ну вот. Теперь все делами заняты. Один я, как последний лох, один остался. Но можно глупо потаращиться по сторонам. Надо себя тоже чем-нибудь занять. Я выровнял стопку документов и разложил авторучки строго параллельно краю стола. Подумал и изменил порядок. Теперь перпендикулярно. Потом разделил бумаги на стопки. Добился максимальной симметрии. Стал перекладывать авторучками для придания законченности. Комбинаторику что ли вспомнить?
Тут все зашевелились и встали. Ого, здесь уже всё по-взрослому. Я приподнялся и посмотрел на проход, через который меня ввели. Там появилась седая одутловатая женщина, которая уверенно прошла и села точно посередине за судейской кафедрой. За её спиной гуськом просеменили два невнятных мужичка с совсем уж древней старухой. Они уселись с краю – ближе к секретарше.
— Достойный антураж. Тут и свиноматка мудрой газелью покажется, — подтвердил я себе первое впечатление, но решил окончательно удостовериться, — Извините, это судья в центре?
— Да. Разве это не заметно?
— Даже чересчур.
— Присяжные сидят в углу.
— Понятно.
Судья окинула холодным взглядом присутствующих, подогнула микрофон на нужную высоту, подождала пока засветился красный ободок, подтверждающий включение, прокашлялась, и стала читать с лежащего перед ней листа.
— Рассматривается дело R 09/265, — тут же включилась переводчица, — «Подлог бухгалтерии в особо крупных размерах».
— Не понял? А где контрабас?
— Не знаю. Вам переводить присутствующих?
— Нет.
— Хорошо, — она положила перед собой стопку линованной бумаги и стала аккуратно записывать фамилии и должности.
Я сосредоточился на судье. Ей явно за полтинник. А даже очень. За собой следит, но совершенно недостаточно. Выглядит не меньше, чем на свой возраст, если уж сделать комплимент. Липоксация ей насущно необходима при таком образе жизни. Да и пегую ботву не мешало сначала нормально подравнять, а потом хорошенько подкрасить. Голос слишком высокий, а иногда вообще переходит на визгливые тона. Как по стеклу напильником. Скрытая истеричка что ли?
Судья сделала паузу и приподняла указательный палец. За моей спиной моментально стих негромкий шёпот. Студенты явно хорошо знают характер своей наставницы.
— Пункты обвинения 1-10. Уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах, — слегка покачивая головой в такт словам, заговорила переводчица, — Обвиняемый импортировал сигареты с целью избежать уплаты обязательных налогов. Конфискованные сигареты не были задекларированы в таможне. За них не были уплачены налоги...
Тут вскочил Тони и громко запротестовал:
— В пунктах обвинения 1-3 грузы шли транзитом из Латвии через Эстонию и Финляндию. Грузом являлись строительные элементы, как и было указано в документах, а совсем не сигареты. Даже если бы в грузах были сигареты, то их транспортировка через Финляндию в третью страну не является преступлением, так как базовые документы ЕС, такие как «Акт об основании ЕС», гарантируют беспошлинное и свободное передвижение товаров по территории содружества.
— Протестую, — подал голос прокурор.
— В пунктах обвинения 4-10 вопрос о транзите грузов из России через Финляндию... в какую-то третью... пока никем не выясненную страну. — Тони полностью проигнорировал выпад прокурора, — Этот транзит также не облагается ни налогом на добавленную стоимость ни табачным налогом. Во всех грузах, за исключением последнего непонятного груза, остановленного таможней, не было сигарет, а только строительные элементы, как и было в своё время задекларировано на таможне.
Прокурор попытался что-то вставить, но был моментально подавлен мощным ором разошедшегося Тони:
— Так как вопрос идет о транзите, то максимум, что можно рассматривать, это подачу неправильных сведений таможне - как попытку избежать выплаты таможенных гарантий, что никак не является уклонением от оплаты налогов! Появление налогового долга не означает налогового преступления, как гласит решение Верховного Суда 2004:56. Налоговое преступление надо доказать отдельно произошедшим. Теперь попрошу обоснованно ответить на восемь базовых аргументов защиты, которые изложены в нашем процессуальном заявлении.
Судья не выдержала, подвинула к себе микрофон и взвизгнула. Явственно резануло по ушам. Но Тони не затих, а стал выступать ещё громче. Переводчица замолчала и только покачивала головой.
— Что за базар пошёл?
— Не могу понять, — он широко раскрытыми глазами продолжала смотреть на разворачивающуюся баталию.
Сзади стали доноситься азартные реплики. Студиусы учуяли надвигающийся раздрай. Они там что, и тотализатор заодно быстренько организовали? Тут очнулась переводчица:
— Тут такое дело. Ваш адвокат настаивает, что он ещё до суда сделал официальное процессуальное заявление, а судья категорически отказывается его рассматривать.
— А орать так зачем?
— Действительно странно. Знаете, что он утверждает?
— Даже не догадываюсь.
— Этот суд не может быть дееспособным, так как преступление произошло за границей.
— А мы сейчас где?
— Тут, — веско ответила она, — А сигареты, если они вообще были, вывезены через Бельгию, Данию или Швецию в какую-то невыясненную страну Европейского содружества. Они не были употреблены в Финляндии.
— Конечно. А что это меняет?
— Ваш адвокат утверждает, что согласно статье 52 таможенного закона речь идет о фактическом транзите. В самой Финляндии государство не имеет права требовать налоги, так как никакого уклонения просто не было. Их должен оплачивать конечный грузополучатель по месту реализации. И это проблема только той неизвестной пока страны и их фискальных органов.
— Лихо. Они разобраться не могут, а я тут в тюрьме всю зиму парюсь.
Неожиданно басовито подключился адвокат таможни:
— В соответствии с 202 параграфом Таможенного кодекса содружества 2913/92 долг перед таможней появляется сразу после того, как товары ввозятся в таможенную зону содружества и при этом товары декларируются неправильно.
Шума стало больше.
— Как лебедь раком щуку, — удовлетворённо констатировал я, но видно излишне громко.
— Что? – удивлённо спросила переводчица.
— Басня такая. Забытый эзопов жанр. «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет, и выйдет из него не дело, только мука.»
Переводчица молча кивнула. Но тут нам стало не до разговоров. Троица интеллигентных юристов окончательно распоясалась. Студенты сначала неуверенно, а потом всё громче стали подавать свои реплики, явно дробясь на враждующие группировки. Гвалт постепенно нарастал.
Судья не выдержала и стала громко стучать молотком. В задних рядах моментально наступила тишина.
— Адвокатам сторон остаться, а остальным перерыв на 15 минут, — как-то задумчиво сообщила переводчица, — Интересное начало.
Я спохватился и поднял руку. Судья бросила на меня неприязненный взгляд и кивнула головой.
— Ваша честь, в здешней камере противопожарное устройство. А я курю много и часто.
Судья скривилась как от зубной боли и махнула в сторону основных дверей.
— Вам в перерыве разрешается посетить комнату для курения, — уже совсем отстранённо подтвердила переводчица, делая большой глоток из бутылки.
В едином порыве всё сразу пришло в движение. Адвокаты синхронно двинулись на разборки с судьёй. Мой сын помялся, но пошёл туда же, стараясь неприметно держаться за спиной Тони. Я повернулся и стал искать своего бдительно бдящего Жопца. Тот сидел и грустно провожал голодным взглядом упругие попки уходящих студенток, явно мучаясь своим положением.
— Губу закатай. Есть такая профессия, — нравоучительно произнёс я в пространство, ухмыляясь, — С поводком быть и но-но кобелить.
Жопец горестно вздохнул, зацепил меня ненавидящим взглядом и тяжело, в раскорячку поднялся. Судя по всему, мой жизнерадостный вид добавил дополнительных страданий его нарастающему спермотоксикозу.
— Destination: the nearest smoking room (Место назначения: самая близкая курительная комната), — скрипучим голосом произнёс я. Похоже, всплыло из какой-то забытой компьютерной бродилки.
Уже привычно я пристроился ему в кильватер и стал старательно копировать его утиную походку. Жопец оглянулся, покраснел, но промолчал. Зато постарался поплотнее свести ноги в районе тазобедренных суставов. Мы прошли через большой холл и остановились возле отгороженного стеклянного отсека. Он немного подумал, осматривая столпившихся там курильщиков, а потом решительно вошёл внутрь.
Эффект превзошёл самые смелые ожидания. Курильщики засуетились и быстренько стали сматываться. Любит местный народ свою полицию, аж до нервных судорог.
Жопец, насупившись, встал у входа и постарался дышать через раз. Я присел на хлипкий стульчик и пощёлкал зажигалкой. Больше всего я люблю курить на свежем воздухе и с трудом переношу накуренные помещения. И уже, чёрт знает сколько времени, насильно наступаю на горло своим принципам.
С посвистыванием отъехала дверь, и в курилку боком втиснулся невысокий хмурый мужик, а за ним на полусогнутых просочился... Лось! Я аж подпрыгнул на стуле. Вот с кем надо бы парой тёплых слов перекинуться.
Но Лось, равнодушно скользнув по мне взглядом, всё своё внимание полностью переключил на собеседника, как губка жадно впитывая каждое его слово. Радует, что хоть глаза в экстазе не закатывает и слюни не пускает. Но прогибается зачётно. Самое непонятное, но и Жопец моментально заразился этим повышенным лизоблюдством. Он вытянулся во фрунт и стал преданно поедать глазами обоих.
Хмурый сделал несколько затяжек и силой разломал свою дорогую сигару в пепельнице. Потом медленно встал и удалился, бросив напоследок ядовитую фразу.
«Вставил пистон», — удовлетворённо подумал я, — «Знать бы кто, да и за что». Хотя за что и так понятно. Не оправдал Лось оказанного доверия высокого гражданина низенького роста.
Лось остался сидеть, бессмысленно таращась в пол. Зато Жопец шумно выдохнул и расслабился. Потом сделал пару шажков к Лосю и негромко заговорил. Судя по просительности в голосе и постоянном упоминании таможни, нетрудно сделать вывод, что намылился он сменить свою полицейскую рутину на таможенное поле чудес. Лось отвечал односложно и слегка брезгливо.
Я дождался паузы. Громко и очень раздельно спросил:
— Arto, if nice talk won't work, try a little arm twisting. Is not it? (Арто, если не сможешь уговорить, то надави немного. Не так ли?)
Лось дёрнулся и непонимающе уставился на меня.
— Я не об этом субъекте, а о своём сыне говорю, — непроизвольно кривясь, уточнил я, — С обвинением ко мне у тебя не вышло, решил на моей семье отыграться? Сына террористом объявить?
— Всё было в рамках закона, — быстро ответил Лось, — Мы обязаны были проверить все подозрительные материалы.
— Or your framed-up charges? (Или ваши сфабрикованные обвинения?).
Лось зыркнул на Жопца и сорвался с места. Дёргая заевшую дверь, он не удержался и прошипел:
— You will be imprisoned for a long time! Promise! (Сядешь надолго! Обещаю).
— Suck off! (Отсосёшь).
Дверь неохотно поддалась, и разъярённый Лось вывалился наружу. Лицо Жопца выражало крайнее недоумение нашей перепалкой. На нём просто плакатными буквами проступило: «И как он тут же на месте не прибил эту русскую сволочь»? Видно было, что его вера в могущество таможни резко пошатнулась.
А суд ещё даже толком не начался.
Больше в курилку никто не заходил. Желающие поправить здоровье чинно ускальзывали мёрзнуть на улицу. Время тянулось медленно. Прошло уже 45 минут, а юристы всё продолжали за закрытыми дверями выяснять правомочность лапёрского суда. Вокруг нашего аквариума уныло слонялись потерянные студенты. На их месте я бы уже давно слинял для более приятных дел.
В зал нас пригласили только ближе к одиннадцати.
Взъерошенная судья что-то объясняла своим кивалам, изредка метая красноречивые взгляды в сторону прокурора. Прокурор, став ещё бледнее, лихорадочно писал что-то на полях своего обвинительного акта. Тони, с блуждающим взором, сидел на своём месте и постукивал пальцами по столешнице. Мой сын доставал и раскладывал перед ним всё новые порции бумаг. Адвокат таможни лихорадочно листал солидный том законов, при этом хмуро косясь на судью.
Очевидно, что ничего особо путного для меня из этого кипеша не вышло. Рядом со мной присела переводчица, достала свою недопитую бутылочку с водой, а потом довольно решительно дёрнула меня за рукав. Тут я с ужасом понял, что разглядывая главных действующих лиц, словно самый распоследний лунатик, вполне внятно повторяю на разные лады одно и то же, как заклинивший попугай:
— Bloody dismissal of review and fucking denial of discharge… (Чёрта с два пересмотрят своё решение и хрена лысого освободят).
Тони отвлёкся от своих мыслей, и тоже весьма задумчиво произнёс с длинными паузами:
— Well... a far fetch... waiting for all of us. (И ждёт всех нас долгий путь).
Утешил, называется. Я повернулся к переводчице и с обидой пожаловался:
— Кому война, а кому мать родна. Кому гонорары по часам, а кому камера... годами. И никакой лирики. Nothing personal, just business. (Ничего личного, просто бизнес).
Она неопределённо покачала головой и показала глазами на судью. Та завершила накачку своих и так безропотных кивал, а теперь оценивающе буравила глазами студентов. Оставшись довольной явным отсутствием наличия брожения юных умов, она взялась за бумаги и пониже наклонила к себе микрофон.
Но Тони опять сорвался с места и закатил длиннющий монолог. Перепалка возобновилась с новой силой. Зато и прокурор, и адвокат таможни делали вид, что чрезвычайно заняты своими собственными делами.
— Что опять не так? — спросил я у переводчицы.
— Тут так просто не разобрать. Ваш адвокат опять требует немедленно прекратить дело... оно всяко не для местного суда, а для центральных органов... а судья настаивает, что решения здесь принимает только она и ей... как бы это правильно сказать... подтереться... разным бумажным мусором, который ей пытаются всучить особо пронырливые столичные адвокаты.
— Просто семейные разборки, — я гнусно захихикал, вспомнив старый анекдот про туалетную бумагу .
Моё изменившееся настроение не осталось незамеченным.
— Что смешного? — подозрительно спросила переводчица.
— Представил, как мой адвокат помогает ей в точности исполнить её требование. Причём постранично.
Переводчица наморщила лоб, но видно воображения всё же не хватило. Тогда она невозмутимо продолжила:
— Судья принимает решение начать слушания, а адвокат может подать свой протест в вышестоящие инстанции согласно установленному порядку и правилам.
Тони успокоился и сел, успев вначале подмигнуть мне, а потом под столом показав большой палец. Но я причину радости так и не уловил. В этом долгом сотрясении воздуха совершенно не видно никакого позитива.
Очевидно лишь одно, что в юриспруденции у меня невосполнимый пробел, который не позволяет уловить такие понятные окружающим нюансы.
Судья победно посмотрела на своих студентов и начала громко читать.
— Она перечисляет все пункты обвинения, которые подготовил прокурор. Переводить?
— Нет. Я уже ознакомился с этими фантазиями.
Тут судья вдруг стала наливаться красным, и её голос стал резать по ушам.
— Что с ней?
— Он требует у прокурора дать разъяснения по пункту 12... что было вами подделано и почему не указаны конкретные пострадавшие от этого?
Прокурор явно занервничал и стал лихорадочно перебирать бумаги. Не найдя нужной, он вопросительно посмотрел на адвоката таможни, но тот сделал вид, что до сих пор страшно увлечён листанием толстенного тома законов. Судья стала издавать нетерпеливые повизгивания.
Кадаврик сжался, затравленно оглянулся на студентов, потом склонил голову и что-то тихо произнёс.
— Ничего не разобрала, — с некоторым недоумением сообщила переводчица, — Кажется, прокурор снимает с вас это обвинение.
— Неужели? Может просто ждёт подсказки?
— Нет, действительно снял. Судья сообщила, что этот пункт рассматриваться вообще не будет.
Тони усмехнулся и поднял руку.
— А что делать с Вертинским? — переводчица заглянула в прокурорские обвинения, — А это кто?
— Есть такой. Следаки пытались создать видимость групповухи... э-э-э... русского преступного сообщества в Финляндии.
Вот тут судью прорвало.
— Она спрашивает, был ли проведён допрос этого... господина Вертински? Ответ: «Нет... у следователей на это не было времени». Повторный вопрос: «Тогда в чём он подозревается и почему упомянут как опасный криминальный элемент»? Прокурор не знает... он снимает и это обвинение.
— Цирк гасит огни, — констатировал я, отметив разочарование на лице Тони, — Ну, не проходит чёс нахрапом средь доверчивых селян. — И даже порадовался сдержанной улыбке переводчицы.
Судья некоторое время перелистывала страницы, потом поманила пальцем сначала прокурора, а потом Тони. Адвоката таможни она видно решила не отрывать от столь углублённого изучения финских законов.
— Нас опять выгонят? — поинтересовался я у переводчицы, — Или они до вечера так и будут сдавать нормативы по успокоительной ходьбе?
Она вздохнула и сделала глоток. Я опять позавидовал и решил кое-что для себя уточнить:
— Здесь всегда так?
— Как?
— Вот так долго не могут начать суд?
— Нет. Обычно адвокат обвиняемого сидит спокойно, а суд проходит очень быстро.
— Понятно. Так это мой адвокат во всём виноват?
— Сами видите.
— Рад, что хоть тут вложил деньги с очевидной пользой.
Совещание завершилось. Судья подождала, пока все расползутся по своим местам.
— Начинается заслушивание свидетелей. Первым вызывается таможенный инспектор, который отвечает за техническое оборудование, — переводчица взяла авторучку и положила перед собой чистый лист бумаги.
Секретарша произнесла несколько фраз в микрофон. За дверью разнеслось громкое эхо, потом послышался быстрый топот и появился розовощёкий здоровяк с папкой в руках. Он уверенно подошёл к судейской трибуне и вслед за секретаршей быстро произнёс слова клятвы, обещая суду быть исключительно честным.
Дальше начался remake (римейк) показательного выступления, так удачно апробированного в деле Устюхина.
Румяный гордо встал у трибуны, что рядом с прокурором, раскрыл папку и стал доставать фотографии. Потом покопался среди установленной там аппаратуры, что-то щёлкнул, и на противоположной стене появился белый световой прямоугольник. Секретарша выключила верхний свет.
— Вот фотография, на которой видно, как сигареты, импортированные 03.11.2008 года, были спрятаны внутри элементов, — негромко заговорила переводчица, — Их закрывали сверху и снизу тонкие металлические пластины. Под металлическими пластинами был сделан карман из полиуретана, укрепленный решеткой из толстой фанеры, которые надёжно фиксировали блоки сигарет во время их транспортировки. Запомните эту решётку! Её края потом будут чётко видны на рентгеновских снимках, как вертикальные полоски.
Идея такой перевозки не очень оригинальна, но вполне продумана. Я бы по достоинству оценил чужую смекалку, но только в том случае, если бы сейчас эту шнягу так нагло и упорно не вешали именно на мою шею.
Румяный поставил новую фотографию сэндвич-панелями, но уже без сигарет и, явно позабыв о включённом микрофоне, рубанул как бравый капрал на плацу:
— Внимательно смотрите! Это не настоящие стенные элементы! Это контейнеры для перевозки сигарет!
Эффект превзошёл все ожидания. В задних рядах послышались испуганные возгласы. Судья сморщилась, но вмешиваться не стала.
Румяный смущённо кашлянул и поменял фотографию. Теперь это была стопка панелей без упаковки. Заговорил он значительно тише:
— Устройство для перевозки контрабанды со стороны выглядело как прямоугольная полиуретановая конструкция, закрытая металлическими пластинами. Они были уложены на поддонах по 10 элементов и упакованы в полиэтилен с логотипом производителя, — тут он сделал шаг вперёд, вступил в луч света и отвесил мне театральный поклон, — Идеальная маскировка!
Я не выдержал и беззвучно похлопал ему в ладоши. Блестящий французский экспромт. Это когда долго готовят, а выдают за «вот только сейчас в голову пришло». Но любой талант надо уважать. Даже в такой ситуации.
— Все эти грузы ничем не отличались друг от друга. Сами увидите по полоскам. После прибытия в Финляндию грузы разгружались на склад экспедитора, а после таможенной очистки... — теперь он отступил на шаг назад и сделал широкий жест в мою сторону, — ... вновь загружались в трейлеры, принадлежащие компании подозреваемого. Место назначения грузов так и не было выяснено, но, вероятнее всего, это была Великобритания. Хотя это сейчас совершенно неважно. Преступник, как вы сами видите, уже пойман!
— Мели, Емеля... — сквозь зубы процедил я. Это перебор. Слишком явные подвязки меня к контрабасу. Будто опять у мужика случайно вырвалось... а не по заранее подготовленному сценарию.
— Мы у себя, на таможенном посту в Нуйамаа делали просвечивание грузов от 01 и 14 июля прошлого года с помощью передвижной рентгеновского аппарата, — тут он перешёл на виноватый тон, — Но он у нас имеет значительно меньшую мощность, чем аппаратура в Ваалимаа, с помощью которой наши коллеги моментально обнаружили контрабандный груз.
Румяный установил обещанную картинку и озадаченно задумался. На фоне неясного скелета грузовика смутно проглядывали более тёмные кубы поддонов с сэндвич-панелями. А может и вообще не они. Тут можно, что хочешь утверждать.
— Вот груз... качество не очень хорошее. Как вы видите, в кузове стоят поддоны со строительными элементами... точнее, с контейнерами для перевозки сигарет. Но просто запомните эти вертикальные полоски. Видите? — он многозначительно помолчал, но спохватился, — Может на втором снимке всем будет лучше видно?
Он быстро поколдовал с фотографиями.
— Да, тут видно получше. Эта фотография сделана всего через две недели. Но груз действительно легче различить... но, хотя тоже не очень. Зато и здесь есть вертикальные полоски! Давайте перейдём к снимкам пойманного контрабандного груза.
— А где там сигареты? – шёпотом спросила переводчица.
— В его воспалённом воображении.
— А-а-а, — разочаровано протянула она, — Я думала, что будет каждый блок сигарет виден. И полосок я никаких не вижу.
— Сейчас до контрабанды дойдём, — утешил я её, — Может там что увидим.
Таможенник, понимая, что его наглядный показ пока не произвёл должного впечатления на публику, долго и бережно выкладывал новую фотографию. Видно, для пущего эффекта.
— Она цветная, — гордо оповестил он, — Правда, только для вида сбоку. Но на ней всё можно очень легко различить. Сплошной наполнитель этих конструкций не даст никаких полосок, а рёбра решётки, о которых я говорил, их очень явно оставляют!
Некоторое время все напряжённо всматривались в новую картинку. Первой не выдержала судья:
— Покажите, где конкретно были оборудованы тайники с контрабандным товаром?
— А все эти полосатые квадратики и есть тайники, — гордо сообщил Румяный, — Теперь это можно легко увидеть даже невооружённым взглядом.
— Увидеть что? — ледяным тоном спросила судья.
— Панели. Они же тайники. И полоски.
Судья пожевала губами и сухо сообщила:
— Продолжайте.
Румяный помялся и начал долго и нудно объяснять малопонятные технические различия между рентгеновскими установками в Нуйяме и Валимаа. Переводчица некоторое время переводила, но потом сникла.
Меня в это время занимали совершенно другие мысли. Я не могу понять, как такую невероятно чудовищную лажу можно вообще выносить на суд? И это даже не экспромт. Попытка доказать, что все ранние грузы полностью идентичны контрабандному и тогда тоже содержали незадекларированный товар, должна строиться на железных аргументах, а не на размытых фотографиях с какими-то полосками.
Судья выслушивает эту ахинею уже во второй раз. Но очевидно, что ни тогда, ни сейчас она не улавливает никакой связи! А всего два месяца назад она лично и окончательно признала такое же выступление Румяного неоспоримым доказательством вины Устюхина! Ах, да, там ещё прилагались особо правильные таможенные расчеты плотности полиуретана и сигарет! С заранее известным выводом.
Я как-то непроизвольно расслабился, зато Тони подобрался и уже весь изъерзался от нетерпения.
Таможенник, наконец, умолк и уставился на судью.
— Это всё? — даже у переводчицы голос стал недоверчивым.
Румяный кивнул, а судья, словно отгоняя муху, махнула ладонью в сторону прокурора. Тот отрицательно покачал головой.
Моментально вскочил Тони. Он как-то уж очень хулиганисто шмыгнул носом, а потом притопнул. Все насторожились.
— Господин инспектор...
— Я старший инспектор.
— Господин старший инспектор, — голос у Тони стал вкрадчивым, — 01 и 14 июля прошлого года проходили проверки грузов со строительными панелями. Это так?
— Да.
— Почему они происходили?
— Плановые проверки.
— Как часто вы делаете плановые проверки?
— Регулярно.
— Как регулярно?
— Затрудняюсь точно ответить.
— А сколько машин со строительными элементами проходит через ваш таможенный пункт?
— За год?
— Как угодно. За месяц, за год.
— Несколько тысяч, если за год. Много. Может и значительно больше.
— Очень конкретно. А сколько машин вы проверили?
— Не могу сказать.
— Из шести машин со строительными элементами, которые мы сегодня рассматриваем, вы проверили две. Но это только по вашим утверждениям. И всё равно это треть. Водитель вообще говорил о четырёх полных проверках. А это уже две трети.
— Водитель ошибается. У нас всё зафиксировано.
— Позвольте усомниться.
— В таможне работают очень честные люди.
Тут я не сдержался и задушенно хрюкнул. Это самый убойный местный аргумент. В лучших традициях тотальной пропаганды. Только я за всю свою жизнь с такими идеалистами ни разу не сталкивался. Они, почему-то, всегда умудряются избегать дорог, которые я выбираю. Неправильные пчелы делают неправильный мёд.
— То есть вы проверяете каждую третью машину?
— Нет, у нас таких возможностей нет.
— Каждую десятую... сотую... тысячную?
— Не могу сказать. Где-то 1% от проходящих. Иногда меньше. Слишком большой грузопоток.
— Давайте вернёмся к рассматриваемым грузам. Вы их осматривали, по меньшей мере, в 30 раз чаще, чем другие аналогичные. Чем это вызвано?
— Не могу сказать.
— Но, очевидно, это не плановые проверки?
— Не могу сказать.
— Хорошо. Как проходили проверки?
— Обычно. Машина загоняется в специальный бокс... водитель выходит... мы включаем аппаратуру и делаем снимок... потом его анализируем. У нас есть специальная программа. Если возникают хоть малейшие подозрения, то производим вскрытие груза и проводим дополнительную тщательную проверку.
— 01 и 14 июля прошлого года были сделаны такие тщательные проверки?
— У нас не записано.
— Водитель утверждает, что были. Все четыре раза. И всё это не считая регулярных проверок на российской таможне.
— Он ошибается.
— Да, тут вы правы... — Тони задумчиво осмотрел зал, — Слово уважаемого таможенника... извините, старшего таможенника против слова какого-то подозрительного иностранного водителя. Не возникает никаких сомнений в том, кто прав. Значит, водитель постоянно ошибался, когда говорил следователю, что его четыре раза просвечивали, а потом осматривали груз, вскрывая заводскую упаковку?
Тут взвился прокурор:
— Этого нет в протоколах его допросов! И на суде он ничего такого не говорил!
— А его спрашивали?
Прокурор выразительно посмотрел на судью. Она отрицательно покачала головой, а потом спросила с досадой:
— Ещё вопросы есть?
— Есть, — Тони довольно потёр руки, — Очень много вопросов. Начнём с самого простого. Почему ранее просвеченные грузы не были сразу арестованы?
— Но мы... — тут таможенник явно смутился, — Но у нас... очень старая техника... были только подозрения.
— Вы сами только что утверждали, что при малейшем подозрении таможенники начинают тщательную проверку.
— Тогда... мы об этом не подумали.
— Ну, если не подумали первого числа, то могли подумать четырнадцатого? Тоже нет? Странно. Но оставим это. Расскажите нам, как проходит процедура таможенной очистки?
— Строго по правилам. Мы получаем документы и тщательно проверяем груз... — тут он запнулся, — Иногда... может излишне доверяем экспедиторам... тогда проводим только визуальную проверку... на соответствие груза документам... у нас все очень честные люди... замечаний ни разу не было...
На Румяного стало жалко смотреть. Он запутался в своих словах, прекрасно понимая, что чем дальше они будут углубляться, тем будет опаснее.
— Достаточно. И так ясно, что все грузы проходили не меньше одной тщательной проверки. Или на въезде, или во время таможенной очистки. Но, давайте оставим это, — великодушно предложил Тони, — На прошлом суде вы показывали какую-то калькуляцию по плотности наполнителя этих панелей в сравнении с плотностью сигарет. А также сделанные на основании этого выводы. Можно нам всем сейчас с ними ознакомиться?
— Я? — он беспомощно оглянулся на прокурора, — Я их с собой не захватил. Но, если надо...
— Это несущественно, — тут же встрял прокурор, — Расчёты будут непосредственно представлены только по требованию суда. Пока это закрытая информация.
— Два месяца назад она была открытая, — Тони широко улыбнулся, — А сейчас она стала закрытой? Для кого?
— Продолжайте задавать вопросы по сути дела, — перебила его судья, — Суд сам решит, какая информация ему может потребоваться для рассмотрения.
— Да, Ваша честь! — отреагировал Тони, — Вам виднее. Тогда вернёмся к фотографиям. Можно нам снова показать снимок контрабандного груза?
Румяный как-то поскучнел, но достал фотографию и снова включил эпидоскоп. Тони подошёл поближе к стене, на которую проецировалось изображение, и стал его разглядывать.
— Так что это за полоски? — он указал на более тёмные вертикальные линии, в двух местах пересекающие каждый блок сэндвич-панелей.
— Это края решёток из толстой фанеры, которые удерживали блоки сигарет при транспортировке, — медленно ответил таможенник, — Структурные элементы контрабандных контейнеров.
— Уверены? – участливо спросил Тони.
— Полностью уверен, — только вот в его голосе уверенности уже совсем не ощущалось.
— Тогда покажите нам снимок упакованных элементов.
— У меня с собой нет, — совсем хмуро сообщил Румяный.
— А я случайно захватил, — с детской непосредственностью сообщил Тони, — Можно я воспользуюсь этим замечательным аппаратом?
Он ловко оттеснил таможенника и положил свою фотографию.
— Это было приложено к материалам, которые нам так любезно переслал прокурор, — невинно добавил Тони, а потом посерьёзнел, — А не подскажете... господин старший таможенник, из какого материала сделаны эти стяжки? – Тони указал на ленты, фиксирующие груз на поддонах.
— Это такие тонкие полосы. Приходилось их перекусывать специальными инструментами, — машинально ответил таможенник.
— Правильно, — одобрил Тони, — У меня и покрупней фотография есть. Уже из другого источника. Соседняя таможня снабдила.
Он быстро положил сверху новый лист.
— Качество не очень, — пожаловался он, — Но ясно видно, что лента металлическая. Подождите секунду.
Тони отошёл к столу и быстро вытащил книгу с заложенной страницей.
— Итак... металлическая лента является прочным и надежным упаковочным материалом. Лента изготавливается из высококачественной стали с антикоррозийным покрытием. В качестве защиты от коррозии может быть применено лакирование, оцинкование или воронение... это пропускаем... скрепление концов металлической упаковочной ленты осуществляется металлической скобой или с помощью пломб методом просечки, а также безгильзовым способом, с помощью самозатягивающегося замка... пожалуй, и так достаточно. Укажите мне, где она тут на вашем снимке? Фанеру вы мне наглядно показали, а этот металл, он что, какой-то очень особенный? Совсем прозрачный?
В рядах зрителей послышался неясный шум. Первой отреагировала судья. Оно постучала своим деревянным молотком и властно сказала:
— Всем приглашённым очистить зал суда!
Из задних рядов раздались одновременно радостные и протестующие возгласы.
— Немедленно! – излишне резко добавила судья.
Народ гурьбой повалил на выход. Судья некоторое время молча смотрела на захлопнувшуюся дверь, а потом последовательно указала пальцем на трёх виновников возникшего конфуза и рявкнула:
— Разбирайтесь. Быстро!
Тони, Румяный и ссутулившийся прокурор подошли к стене и стали глубокомысленно разглядывать картинку. Сначала было тихо, а потом вспыхнула нешуточная перепалка.
— Воздух тут у вас здесь какой-то особенный. Потому таможня врет, как дышит. Кстати, может, перерывчик замутим? — спросил я у переводчицы, — Они теперь долго не успокоятся. А мне никотина для нервов всё больше и больше требуется.
Однако судья отмела это предложение, заявив, что скоро и так будет обеденный перерыв, а до него нужно обязательно закончить с первым свидетелем.
Переводчица некоторое время прислушивалась, а потом безнадёжно махнула рукой.
— Они теперь уже не уверены, была ли эта стягивающая лента из металла или из похожего на металл пластика, да и вообще фотография упакованного груза стала спорной. А что было на прошлом суде?
— Не знаю, но на основании показаний этого... старшего смотрителя... водителю дали четыре года тюрьмы.
— Но ведь контрабанда всё же была?
— Может и была... я теперь уже ни в чём не уверен. С такими таможенниками надо ухо держать ой как востро. Пока сам лично не увижу, теперь ни за что не поверю. Кстати, а можно сейчас задать вопрос таможне? Пусть он скажет, где сигареты и почему я так до сих пор так и не получил номеров партий? Просил ведь своих следователей неоднократно. Даже сейчас по этим номерам сигаретных партий можно много чего интересного выяснить.
Переводчица, повысив голос, задала вопрос. Ответ был для неё обескураживающим. Она несколько раз переспросила, а потом повернулась ко мне:
— Они говорят, что все сигареты были уничтожены. Почти сразу после их поимки, так как у них не было свободного места на складе. Но, уверяют, что есть акт утилизации.
— Я тащусь... нет, я просто финарею от таких бла-а-родных санитаров границы. Раз - и уже нет в природе никакой ядовитой отравы. Только фиговый листок со штемпселем. А чего тогда машину вместе с водителем сразу не утилизировали? Просто так, за компанию? Всё равно все концы... по акту можно зачистить. Теперь два - посмотрите, как дело распузырилось... полоски какие-то невнятные... зато результат просто зашкаливает... миллионные ущербы, правда непонятно чьи. Бухгалтерия им моя во всём стала ужасно подозрительна. Одни страдания от той... русской мафии. Но водилу всё же на четыре года законопатили, гомолюбы-гомофаги. Теперь меня этой заумью прессуют. — я резко прервался из-за внезапно наступившей в зале тишины.
Тони отошёл от шёпотом всё препирающегося прокурора с таможенником и удовлетворённо сообщил:
— Для начала и этого достаточно. Как-никак, но пока это только предварительное слушание. У нас в запасе есть много любопытной информации. Пока мы так и не получили всех документов, сопровождающих груз, но нам сами таможенники... не эти, а их соседи... подтвердили, что контрабандный груз весил более чем на 700 кг больше всех предыдущих. Жаль, что прокурор отозвал расчёты плотностей и весов. Было бы совсем хорошо. А вот когда нам разрешат детально ознакомиться со всеми документами... — он закатил глаза и зловеще оскалился, — Хотя и так уже очевидно, что надежды таможни о наличии сигарет в прошлых поставках... не оправдались.
Я вначале не понял, почему он обращается ко мне через переводчицу, а потом дошло. Имеющий уши, да услышит.
— Что вы об этом думаете? – переводчице видно и самой стало интересно.
— За волосья на конюшню... и всенепременно высечь, — мечтательно произнёс я, — Чтоб другим paganus наглядный урок был.
— Куда, что и кому? — ошарашено переспросила переводчица.
— Всем. На латыни «паганус» чертовски правильно описывает некоторых местных сельских жителей, «высечь» – старинная русская терапия по активизации мозга, а «конюшня» - просто для создания антуража и придания колорита.
— Мне опять непонятно.
— Парадокс, но вы как раз и есть та непонятность, которая меня сегодня больше всего удивляет.
Раздался стук судейского молотка.
— Перерыв на обед.
Я повернулся к сыну:
— Хорошая работа. Надо бы отметить. Захвати мне, пожалуйста, с обеда чашку... нет, лучше две больших чашки кофе с сахаром и бутылочку минералки. Слушай, а если я попрошу принести мне здоровую такую корзину попкорна? Как думаешь, судья это оценит?
Он усмехнулся и поспешил за Тони.
Потом мне пришлось долго и активно спорить с Жопцом, но он всё же вывел меня через какой-то чёрных проход в задний дворик и дал пять минут на перекур. Затем отконвоировал меня в камеру и брезгливо всучил бумажный кулёк.
Яблоко, пакетик сладкого напитка, четыре бутерброда. Два с сыром, два с варёной колбасой.
Зуб даю, что судья с прокурором на пару в это время из вредности нагло и жадно хлебают горячий супец и нетерпеливо ждут свои сочащиеся кровью бифштексы с острой подливой.
Я непроизвольно сглотнул. Несправедливо это. Не по-людски.
Вторая часть слушаний началась с привычных препирательств обеих сторон. Только теперь я отнёсся к этому отстранённо и почти благожелательно. На столе у меня стояли два пластиковых стаканчика с кофе и бутылка минеральной воды .
— Опять что-то не поделили? — после первой порции кофе просто из вежливости спросил я переводчицу.
— Ваш адвокат пытается заручиться подтверждением, что отсутствие сигарет в ранних поставках должно быть официально признано бесспорным фактом, который необходимо занести в протокол.
— И с чем тогда прокурор останется? С кривой цифирью по бухгалтерии?
— Не знаю, но адвокат таможни настаивает, что пока обвинение рассмотрело далеко не все факты и раскрыты не все преступные замыслы.
— Что-то новенькое. Скоро и за крамольные мысли будут реальные сроки давать?
Неожиданно наступила зловещая тишина.
— Договорились? — шёпотом уточнил я.
— Нет, — она быстро переводила взгляд по застывшим спорщикам, — Даже не представляю, что сейчас начнётся... Ваш адвокат заявил, что если таможня знала о наличии сигарет в ранних поставках, но не предотвратила, то они сами являются прямыми соучастниками преступления... или даже организаторами.
— Звучит неплохо. Главное, что жизненно.
И тут грянул гром. Начался такой ор, что уши заложило. Со всех моментально слетел тонкий налёт цивилизованности, и стали доминировать реальные человеческие оскалы.
— Это лучше не переводить, — предупредил я переводчицу, — Меньше знаешь, лучше спишь. Потом шконку от слёз будет не просушить, а так... хоть остатки любви сохраню... к двуногим без перьев. Правильно умные люди говорили: «С таможней свяжешься – весь измажешься». The truth is out there (Истина там).
Тут судья вышла из себя и, непрерывно стуча своим молотком, потребовала тишины.
— Официально выношу строгое предупреждение адвокату ответчика за его недостойные и оскорбительные высказывания.
— Ещё додумайся его отстранить, перечница судейская. Нашим можно, а вашим нельзя, — задумчиво сообщил я сам себе, продолжая наслаждаться, — Приличным считается только «попкорное молчание»?
Судья попила водички и затеяла совещание со своими кивалами. Долго убеждала, а потом показала им какой-то листок. Те дружно согласились.
— Вызывается следующий свидетель.
Вошёл незнакомый худощавый чернявенький парень.
— Это кто?
— А вы разве не знаете? Это руководитель местной форвардерской компании. Вы же с ним работали.
— А зачем мне его знать? Не я его выбирал, не мне с ним в глазелки глазеть. Как заговорит, сразу определю, того ли подсунули, махинаторы.
После присяги парень неуверенно присел на свидетельское место и стал исподлобья оглядывать зал. Задержал свой взгляд на мне, но быстро соскользнул. Странное поведение. По телефону его голос всегда звучал уверенно.
Судья стала расспрашивать о работе. Долго и подробно.
— А зачем ей это нужно? – поинтересовался я у переводчицы, — Будто своё чадо к нему пытается пристроить. Или нас усыпить.
Она пожала плечами, но продолжала автоматически переводить. Тони также отключился и явно обдумывал что-то своё.
— Вопросы к свидетелю есть? — вывела всех судья из дремотного состояния.
— У обвинения вопросов нет, — сообщил прокурор.
— У защиты есть вопросы, — Тони привстал, но потом плюхнулся на место, — Когда и как вы лично познакомились с обвиняемым?
— Лично я его сейчас вижу в первый раз. Российские перевозчики приезжали ко мне зимой прошлого года. Они осмотрели склад и оборудование. Мы обговорили условия и цены. Они сообщили, что все оплаты будут производиться финской компанией.
— Вам не показалось это необычным или подозрительным? — влез прокурор.
— Нет. Как раз вполне обычная практика. Нам также часто приходится платить за российские компании. У них вечно проблемы с банками. Особенно при многочисленных мелких платежах. Им легче заплатить один раз, но за всё сразу.
Тони неприветливо посмотрел на прокурора. Тот извиняюще приподнял руки. Судья промолчала.
— Грузовые документы по поставкам металлоконструкций были идентичными?
— Кажется, да, — он немного задумался, — Только я не видел документов по последней поставке. Груз до нас не довезли.
— Откуда вы получили информацию о последнем «сигаретном» грузе?
— От российской транспортной компании. Они всегда согласовывают день и примерное время прибытия, чтобы избежать простоев.
— То есть, информация о прибытии груза поступила из России, а не из компании подсудимого?
— Да, — он немного помялся, — Но вечером третьего ноября прошлого года я, сразу после звонка из таможни, попросил своих работников информировать всех возможных причастных, что возникли какие-то проблемы с грузом.
— У меня больше вопросов нет, — сообщил Тони, внимательно разглядывая прокурора.
Судья отпустила свидетеля. Вздохнула, подняла молоток, покрутила в руках, но положила на место. Заглянула в листок и ткнула пальцем в переводчицу.
— Теперь вас... нет, нас вместе... приглашают на свидетельское место.
Я подошёл к столу, остановился и демонстративно дождался переводчицу. Пододвинул ей стул и только после этого сел. Здесь так не принято при местной заоблачной эмансипации, но пусть судья завистью подавится.
Судья, по-птичьи склонив голову набок, долго рассматривала меня, а потом неприязненно констатировала:
— Начните с совершеннолетия.
Прозвучало весьма двусмысленно. Прямо как из советского прошлого: «С какого времени вы встали на преступный путь»? Или из американского: «Когда у вас начались первые ночные поллюции»?
Я прокашлялся и начал с институтской скамьи. Просто из чувства протеста. Буквально после пары фраз был поставлен в тупик уточняющим вопросом судьи:
— Вы инженер или дипломированный инженер?
Некоторое время я непонимающе смотрел на переводчицу, а потом очень осторожно сообщил:
— У меня есть дипломы об окончании двух российских университетов. Этого достаточно, чтобы считаться дипломированным?
Лицо судьи выразило странную смесь недоверия и разочарования, что мне стало за себя стыдно. Что-то из серии ... такая сволочь, а ещё в шляпе.
Она резко что-то зачеркнула в своём блокноте и отрывисто бросила:
— Продолжайте.
Некоторое время я медленно распинался о том, как был приглашён на работу в Финляндию. В каких фирмах и кем работал впоследствии, прежде чем дошёл до такой наглости, что стал тихо и спокойно ковыряться самостоятельно.
— Когда вы стали заниматься контрабандным бизнесом?
Я долго смотрел на судью, а потом очень раздельно, упорно вдавливая в себя нарастающую злость, стал отвечать, делая большие паузы:
— Н-и-к-о-г-д-а я не занимался контрабандным бизнесом. Особенно таким. Слишком невыгодно в долгосрочной перспективе, — я с трудом отогнал от себя, так и лезущую на язык пошлость «...тільки свинота жадібна до грошей», и решил не особо углубляться, — А уж тем более... влезать в криминал... да ещё под своим настоящим именем. Такой примитивизм мог родиться в недрах только вашей таможни. Ими обнаружен контрабандный груз, и мне совершенно непонятно какого... зачем он направлялся на мой домашний адрес... точнее, по адресу почтового ящика компании. Это бессмысленно. До сих пор я так толком и не видел никаких документов по этой поставке. Во время допросов мне показали только странные отдельные куски. Полностью солидарен со своим адвокатом, что действия таможенных офицеров... выглядят весьма сомнительными. Неоднократно подавались требования о замене их на более профессиональных и незаинтересованных. Для раскрытия преступления такого размаха совсем не надо иметь семи пядей во лбу. Просто надо честно сделать свою работу.
Всё это время я сдерживал себя, чтобы не сорваться. Иначе так понесёт, что простой дракой не кончится.
— У вас есть претензии к следователям?
— Огромный список. Его огласить полностью?
— Нет. Расскажите о деятельности своей компании. С момента основания.
Нудный пересказ занял минут сорок. Судья делала пометки в своём блокноте, но больше не вмешивалась. Складывалось полное впечатление, что все взяли передышку от шумных баталий и теперь готовятся к каким-то своим внутренним разборкам.
— Достаточно, — судья стала сосредоточенной, — Теперь мы перейдём к конкретным вопросам.
— Давно пора, — облегчённо отреагировал я, но так, чтобы переводчица не вздумала донести эти мысль до окружающих. Может хоть сейчас какая-то конкретика пойдёт.
— Каким количеством перевозок занималась ваша компания?
— За какой период?
— Ну, скажем за год.
— Не меньше 150, если считать короткие транзиты.
— Сколько у вас было клиентов в прошлом году?
— 14. По действующим контрактам.
— Чем ещё занимались?
— Консультирование ряда проектов.
— С какими финскими компаниями?
Я назвал несколько самых крупных, что вызвало её легкое замешательство. Она быстро просмотрела какой-то листок и язвительно спросила:
— Но вы ещё и картинами успевали поторговать?
«... а по ночам вышиваю гладью партийные лозунги...» — но это я успел затормозить и только весьма примирительно сообщил, — Это исключительно для души. Только работы одного, самого известного у вас скандинавского портретиста, что родом из Грузии, хоть он и русский. У нас с ним очень дружеские отношения. Вот и помогал, чем мог. Сами знаете, какие страсти бушуют... среди этих творческих личностей. — «Ещё тот завистливый гадюшник» — но это уже про себя,
— Вернёмся к вашей деятельности. Расскажите обо всех поставках грузов со строительными элементами.
Я вздохнул и ещё час подробно рассказывал о летних поставках. Никто не перебивал, но все старательно записывали. Просто не суд, а увлекательная лекция об очередном, но так и не раскрученном проекте. В конце я решил подвести краткий итог.
— Все летние грузы являлись пилотными. Основной задачей было определение сегмента рынка для них, уровней рыночной стоимости и поиск надёжных и долгосрочных европейских партнёров. Но не срослось. А вот неожиданное появление нового груза через три месяца после закрытия проекта... это действительно странно. Ещё более странно, что мою компанию никто из России о нём вообще не информировал. И, если бы не обнаруженный контрабандный груз... прошу отметить, другой... совершенно другой таможней... то я, возможно, никогда бы об этом грузе вообще ничего не узнал. Именно это меня больше всего настораживает.
— Но у вас были разрывы между зимними и летними поставками?
— Конечно. Поиск нового производителя и передача технологии. Меня об этом как раз постоянно информировали. Первые три поставки шли из Латвии. Сделка, как я слышал, имела отрицательный финансовый результат. Доходы даже не покрыли слишком высокую себестоимость.
— Но в документах вы подделали страну, где они производились?
— Да. Country of origin. И только для самой первой поставки. По просьбе клиента Латвия была изменена на Финляндию. Это вполне обычная практика на начальном этапе. Конкуренция диктует свои правила. Ваша честь, исключительно для вашего сведения, страна происхождения важна только для тех товаров, с которых взимаются антидемпинговые или компенсационные пошлины. Здесь такого и близко не было.
— Но всё равно это подделка!
— Тогда можете спокойно обвинить в этом практически все финские компании, — огрызнулся я, — Made in Finland ставится даже на те товары, к которым Финляндия вообще не имеет никакого отношения. Made in EU вообще прикрытие для чёрт знает чего. Большая часть знаменитой финской бумаги делается не в Финляндии. Могу прямо сейчас перечислить ряд крупнейших экспортёров, который совершенно открыто занимаются такой практикой.
— Суду не нужны такие сведения. В поставках из Латвии были сигареты?
— Ваша честь, может, я отстал от жизни, но Латвия вроде пока всё ещё числится в Евросоюзе? Зачем тогда весь этот огород городить в едином таможенном пространстве?
— Чтобы избежать табачных налогов и пошлин.
— Где? Это же транзит через несколько стран. Есть масса других, более простых способов. А тут... мои следователи, как я понимаю, снова не нашли времени связаться с производителем в Латвии? За прошедшие полгода им его опять не хватило? А это, между прочим, довольно крупное производство и те заказы отгружались прямо с их склада. Может, вам стоит попросить латвийскую полицию произвести там облаву? И, главное, получить их ответ. И я вам даже уверенно предскажу какой он будет.
Судья перевела взгляд на прокурора, но тот неопределённо пожал плечами.
— Только мои, слишком предвзятые следователи, могли выдвинуть такое абсурдное предположение, совершенно не заботясь о проверке. И точно так же обстоят дела по всем остальным пунктам обвинения.
Кадаврик очнулся и издал протестующий вопль. Судья кивнула и наклонилась к микрофону.
— Я согласна с обвинением. Маршрут движения зимних грузов выглядит совершенно абсурдным. Из Латвии до Эстонии, потом паромом до Финляндии, а из Финляндии паромом до Нидерландов. Значительно дешевле было просто довезти грузовиком по суше... да и ближе.
— Дешевле? 90% мировой торговли идёт по морю. Извините, но у кого-нибудь из здесь присутствующих есть практический опыт организации хоть каких-нибудь грузовых перевозок?
— Дискуссия тут неуместна. Суд обоснованно считает, что такой маршрут явно задуман с преступными целями.
Тони приподнял руку и стал как-то уж очень лениво цедить слова:
— Мы предлагали вызвать свидетелем специалиста по логистике. Вы это отклонили, письменно согласившись, что утверждение прокурора весьма спорно, что всегда трактуется в пользу обвиняемого. Возникла ли теперь необходимость в приглашении такого эксперта?
— Нет, — судья пошла розоватыми пятнами, — Пока идёт только предварительное обсуждение.
— Дешёвые стройматериалы бессмысленно доставлять на длинные расстояния, — встрял уязвлённый прокурор, — Совершенно бессмысленно.
— Да? — теперь меня уже просто распирало сказать ему какую-нибудь гадость, — Сообщите это строителям, которые китайской плиткой отделывает ваши дома, используют азиатские инструменты и итальянский цемент. С таким же умным видом.
— Доставка ваших строительных конструкций стоит дороже самих конструкций.
— Конечно, если считать с растаможкой. Но всяко дешевле предлагаемых на местных рынках. Тот же китайский кирпич совершает почти кругосветное путешествие, но вполне рентабелен для потребителя. Да что там далеко ходить. Есть две одинаковые цифры. 70% от всей территории Финляндии покрыто лесами, при этом 70% экспорта древесины из России идёт непосредственно в Финляндию. Стоит только чуть-чуть поднять российские экспортные тарифы, и вся целлюлозно-бумажная промышленность страны станет нерентабельной. Это для вас не бессмысленно? Не своё рубить, что под носом, а неизвестно откуда тащить?
Судья стукнула молотком. Прокурор моментально закрыл рот, так и не ответив на мой выпад.
— Прения прекратить! Обвиняемому отвечать только на задаваемые вопросы. Я лично считаю, что маршруты выглядят крайне подозрительно, и совершенно ясно, что вообще нет никакой реальной целесообразности возить дешёвые строительные материалы на такие большие расстояния. Эта тема закрыта.
Наступила тишина. Полная ахинея. Может, чтобы переубедить судью, мне надо было покорно со всем соглашаться? Тогда из женского чувства противоречия она призадумается? И перестанет перед своими кивалами изображать, что она тут и швец, и жнец, и на дуде игрец? Специалистка глобального профиля, мля. Великий знаток логистики и строительного рынка. Безапелляционность суждений похлеще, чем у некоторых россиянских эх-спёртов.
Неожиданно вновь громко засопел Кадаврик. Он насобирал пачку листов, обклеенных разноцветными stickers, и решительно встал.
— Есть много вопросов по бухгалтерии. Очень серьёзных вопросов, — он помахал бумагами в сторону судьи, — Тут прослеживается явная связь с преступной деятельностью обвиняемого.
— Удивите меня, — уже не особо сдерживаясь, буркнул я.
Всё это стало откровенно надоедать. Башка и так уже кипит как чайник, язык вообще как рашпиль, а тут сейчас опять пойдёт веер пальцев в небо.
Прокурор ещё раз потряс бумагами и шарахнул ими об свой стол. Торжественно достал какие-то склеенные листы и развернул их как гармошку. Издалека показал сначала судье, потом моему адвокату. Сделал пару шагов из-за стола и повернулся ко мне.
— Что это? – в голосе было столько трагизма, что я даже на секунду его пожалел.
На склеенных листах миллиметровки скакала жирная ломаная линия.
— Ваша кардиограмма? — сделал я первую попытку угадать.
— Нет.
— Моя кардиограмма?
— Нет. Это ваши преступления!
— А почему они так прыгают? — я действительно не понимал, чем он там так активно трясёт.
— Это поступления денег на ваш счёт и ваши оплаты. Видите? Зубцы — это поступления денег, а эти глубокие впадины - это ваши платежи.
— Ну и что? Вы считаете, что я должен был просто присваивать себе клиентские деньги? Недолго бы наслаждался.
— Вы делаете признание?
— В чём? — тут надо поосторожнее, а то, как потом пойдёт писать эта губерния, что все их косяки сразу точно моими станут.
— Вы буквально сразу отправляли неизвестным лицам очень большие средства.
— Господин прокурор! Неизвестным лицам я могу подать милостыню. А все получатели платежей хорошо известны. И это совершенно нормальные юридические лица.
— Но вы им платили практически сразу.
— А что, считаете, обязан был специально помариновать? Контракты готовятся несколько месяцев. После их подписания также проходит масса времени, пока в России оформят свои чумурудные паспорта сделок, а банки соблаговолят сделать по ним перечисления. Да, и не забывайте, что в России очень дорогие деньги.
— Вы увиливаете. Это чистейшее отмывание преступных доходов!
Кадаврик торжественно возложил перед судьёй свою простыню, гордо вернулся за свой стол и откровенно вылупился на меня как размороженный судак.
— А, может, и мне это художество поближе покажете? – мой голос предательски завибрировал.
Но этот вопрос все дружно проигнорировали. Ещё чуть-чуть и я, как намедни судья, сорвусь на бабий визг. При этом в голове зародился пока только один, но уже не лишённый смысла кусок фразы: «... точно родом из уродов».
Судья, склонив голову, молча водила пальцем по начертанной линии и что-то сосредоточенно раздумывала. Потом поманила прокурора и стала с ним тихо переговариваться. Я перевёл взгляд на Тони, но тот быстро писал, просто неприлично оттопырив ухо в сторону моего шепчущего сына. Опять я один тут не при делах.
Прокурор вдруг засучил ножками, как только что родившийся жеребёнок, и, смешно подвзбрыкивая, быстро посеменил к своему столу. Стал рывками просматривать бумаги, небрежно отбрасывая ненужные, набирая на сгиб левой руки увесистую стопку.
— Меня это нервирует, — пожаловался я переводчице, — Этот междусобойчик с подскоками точно не к добру.
— Ничем не могу помочь, — меланхолично ответила она, — Я их отсюда не слышу.
— Мне одного вида хватает.
— Не знаю. А эти документы... их же, наверное, ваш следователь для прокурора подготовил?
— Есть там один такой. Мусор грязи не боится.
— Извините?
— Нервы пошаливают... не обращайте внимания. Конечно, их следователь подготовил. Он здесь в предбаннике с утра томится.
— А разве вы не знаете, что там?
— Нет. Тут нужна очень богатая фантазия.
Судья прямо-таки барским движением руки отпустила прокурора на место и громко стукнула молотком.
— Вы можете объяснить, почему в этой таблице не указаны ни получатели денег, ни цели таких огромных платежей?
— Не могу, — я уже стал слегка переливаться желчью, — Это должно быть адресовано к составителю этого зубастого графика. Я его вообще никогда в глаза не видел, а мне никто и никаких вопросов по нему не задавал.
Судья медленно повернулась к прокурору. Тот вздёрнул головой, сорвался с места, нежно вытянул из-под носа у судьи свою бесценную «гармошку», остановился в метре от нашего стола и развернул перед моим лицом.
— А можно это положить на стол? Ни лапать, ни лопать не стану, — спохватился я поздно, но переводчица меня вообще не стала переводить.
Прокурор и без её помощи отрицательно покачал головой. Я, слегка прищурившись, стал всматриваться в график. По вертикали выставлена шкала в евро от ста тысяч до двух миллионов, по горизонтали период за последние три года. Вычерчено от руки и с определённой любовью, хотя никакого практического смысла я в этом творении так и не уловил.
— А где платёжки банка, на основании которых так старательно нарисованы эти выпуклости и впуклости?
Прокурор снисходительно усмехнулся и вернулся к своему столу. Пальцем разрыл стопку, выхватил несколько листков и, продемонстрировав сначала судье, а потом Тони, весьма небрежно кинул передо мной на стол.
— Я не это просил, — тут и беглого взгляда достаточно, чтобы всё понять, — Мне совершенно не нужны сводные банковские распечатки движения средств.
Кадаврик картинно задрал свои белёсые бровки, всем видом показывая, что просто наповал сражён безмерной наглостью преступника, давно и бесповоротно загнанного в угол такими очевидными и неоспоримыми фактами.
— Account transactions (сводные банковские выписки о перечислении денежных средств), — очень медленно, уже сдерживаясь из последних сил, попросил я, — Это просто сводки по счёту, а тут нужны копии Currency payments (платёжные поручения). Они есть по каждому платежу.
Кадаврик оглянулся на судью и вздохнул. Но тут вскочил Тони, скромно сияя невинной улыбкой.
— Нам тут вернули первичные бухгалтерские документы компании. Я с собой захватил папки только за 2008 год. Остальные лежат у меня в машине. Их надо сейчас принести?
Судья медленно покачала головой.
— Тогда, для начала мы рассмотрим сомнительные платежи прошлого года. Если этого будет недостаточно, то обратимся к более ранним.
Прокурор двинулся в сторону Тони, покрутил перед ним своей «гармошкой», а только потом указал на какую-то точку. Тони выбрал и раскрыл толстую папку и стал листать бумаги.
— Наше слово с делом не расходится, — нервно замычал я, наблюдая за затянувшимися поисками, — На ветер не швыряем мы... бабло.
Тони закончил поиск и указал на документ. Прокурор забрал папку и так раскрытой принёс, и показал её мне. Я взглянул на копию платёжки и жестом попросил открыть прикреплённый к ней счёт. На каждом документе стоя штамп бухгалтерии и вписаны колонки цифр бухгалтерских проводок.
— И где тут тайна? — меня опять стало захлёстывать, — Теперь готов ответить.
— Кому и за что предназначались эти деньги? – задавая мне этот вопрос, судья упорно сверлила глазами прокурора.
— Ваша честь, здесь во всех документах очень разборчиво напечатано «Payment according to the Contract No 3 dated 080216 for dairy (milk production) and transportation. First payment». Специально для господина прокурора сообщаю, что это первая часть оплаты за молочный завод, который установили в Подмосковье. Точный адрес можно найти в транспортных документах. Номер контракта указан, значит, его оригинал обязательно есть в бухгалтерии. Иначе при аудиторской проверке возникли бы серьёзные проблемы. Я помню эту поставку. Российская сторона решила сэкономить на упаковочной линии... даже могу рассказать какие проблемы затем стали их преследовать. Завод сделан в Италии. В контракте есть все их координаты. Контракт подписан шестнадцатого февраля, а оплата по нему произведена только двадцать третьего марта. Как я вам и говорил, что всегда существуют задержки. Моя компания произвела оплату на следующий день после поступления денег из России. Господин прокурор, а вы уже сообщили итальянцам, что они коварные преступники?
Прокурор открыл рот, но его перебила судья:
— Достаточно, — она стукнула молотком, — Представленные обвинением документы требуют дополнительной доработки. Ещё вопросы есть?
Тони развёл руками, а Кадаврик отрицательно покачал головой.
— Вернитесь на место, — это явно в мой адрес, — Объявляется перерыв на 30 минут.
Я левой рукой подхватил недопитую чашку кофе, а правой вцепился в бутылку минералки и сделал просто невероятный глоток. Поперхнулся так, что расплескал кофе на стол. На глазах выступили слёзы, а в нос шарахнуло газами. Сушняк фраера погубит.
Проморгавшись, я поспешил за хмурым Жопцом, который нетерпеливо указывал на дверь. Все обсуждения с Тони оставим на потом. Сейчас мне надо срочно покурить и понять происходящее. Заодно и Жопец избавится от накопившихся естественных потребностей и понизит свой текущий уровень говнистости.
Я даже успел насладиться двумя длительными перекурами на заднем дворе, прежде чем нас пригласили в зал суда.
Не знаю как окружающих, но меня дико раздражает, что дело слеплено так грубо и элементарно безответственно. Плевать на следователей, но прокурор-то должен же хоть немного уважать себя, а не только выступать попкой, тупо озвучивая всё, что подсунут. Доказательства, которые никто не желает проверять. Выводы, которые вообще ни на чём не основываются. И прямо-таки всеобщая клиническая уверенность в своей абсолютной правоте и непогрешимости. Интересно, а судья хоть понимает, как она лажанулась в деле Устюхина? Или тут так принято? С глаз долой - дела в архив?
Жопец стал нервно поглядывать на часы и, наконец, показал на дверь. Последний раунд на сегодня. А может и вообще? Как хотелось бы в это поверить.
В зале меня ждала приятная неожиданность. Тони с сыном поменялись местами. Не успел я сесть, как сын негромко, но напористо зашептал:
— Делай непроницаемое лицо. Твои гримасы тут всех бесят. Особенно судью. А она принимает окончательное решение. Здесь не цирк и не театр, а солидное мероприятие.
— Тони говорил, что надо держаться очень расковано.
— Но не кривляться же и не так откровенно ржать.
— Ладно, учту. Сам видишь, что творится. Не пойму, где они прикалываются, а где медицина отступила.
— Это их мир и их правила.
— Понял уже. Заползаю в раковину и захлопываю створки.
— И не волнуйся ты так, мы теперь тебя точно вытащим.
Он отвернулся к Тони и у них завязалась оживлённая беседа. Я сосредоточился на переводчице.
— Как настроение?
— Устала. Думала, что за два-три часа управимся, а уже девятый час.
— Сколько?
— Сейчас 20:15.
— А я и не заметил. Видно, на нервяке проскочило.
Появилась судья. Все встали. Она с неприкрытым отвращением осмотрела присутствующих, села и демонстративно углубилась в бумаги.
Зато внятно пару раз кхекнул адвокат таможни. Судья подняла голову. Убедилась, что это не очередная конфликтная ситуация, и только тогда кивнула. Боров медленно поднялся, бросил последний взгляд на раскрытый том, вышел из-за стола и стал расхаживать по залу. Заговорил через паузу, но его голос, низкий и тяжёлый, сразу заставил вслушиваться.
Переводчица некоторое время молчала, а потом спросила:
— Вам это переводить? Он рассказывает об общих законодательных актах.
— Это не надо. Только если меня лично коснётся.
Некоторое время она делала короткие записи, а потом отложила авторучку и заговорила с небольшими перерывами:
— Вклад обвиняемого в осуществлении контрабанды был существенным. Каждая поставка была им организована умышленно и целью преступления была попытка получить максимальную налоговую выгоду. Действия его были крайне осмысленны. Эти преступления надо классифицировать как особенно тяжкие.
— Да уж, все грехи мои особо тяжкие, — вздохнул я.
Она бросила на меня откровенно сочувствующий взгляд. Тут я с ней солидарен. Адвокат подавлял своей мощью. Если бы ещё это имело хоть какое-то отношение к реальным событиям.
— Обвиняемый всеми способами мешал независимым наблюдателям получать правильную картину об экономическом положении своей компании... true and fair view (истинное и справедливое представление). Неполных, неправильных и вводящих в заблуждение бухгалтерских записей очень много и все они касаются огромных сумм. Записи базируются на неправильно заполненных инвойсах. Сумма всех этих нарушений делает данное преступление исключительно злостным.
Последовала долгая пауза, а затем адвокат зарокотал так громко, что у меня даже волосы на голове зашевелились:
— Суд должен запретить ему вообще заниматься бизнесом! Учитывая размер, длительность и повторяемость нарушений, его действия должны быть классифицированы как опасные как для нашей честной европейской рыночной экономики, так и для наших государственных интересов! Эта мера совершенно гуманна.
Неожиданно переводчица поперхнулась, схватила платок и сделала вид, что пытается прокашляться.
— Может воды? — решил я ей помочь, — Что случилось?
— Сейчас, — задушено ответила она, — Я справлюсь.
В это время адвокат закончил свою громоподобную речь и важно удалился на своё место.
— Он сообщил, что ваши преступные действия не дали возможности Финляндии вовремя выплатить свой годовой взнос в Европейский Союз. Мне кажется, что это уже чересчур.
— Вот такой он, враг народа, — стараясь выдержать невозмутимое лицо, подтвердил я, — Помешал грандиозным программам. Теперь точно наступит полный и окончательный трендец отсталой Евронопе.
Она опять уткнулась в платок, а я обернулся к Тони. Тот не особо и скрывал своей весьма ехидной ухмылки. А мне запретил!
Зато судья с явным уважением продолжала смотреть на таможенного адвоката. Потом спохватилась и дала команду секретарше. Та наклонилась к микрофону, и за дверью эхом разнеслось имя последнего свидетеля.
Лось от дверей поклонился судье и уверенно двинулся к месту принесения присяги.
— Это точно последний на сегодня? — уточнил я, — А то и так сильный переизбыток впечатлений.
— Наверно. Уже слишком поздно.
Лось, клятвенно подтвердив суду свою невероятную честность, сразу отправился к технической тумбе. Немного поёжился под взглядом прокурора, но раскрыл принесённый с собой плоский портфельчик и стал выкладывать листки. Секретарша выключила верхний свет. Все вынужденно стали таращиться на освещённый прямоугольник на стене.
— Обвиняемый всеми способами мешал нам получать правильную картину об экономическом положении его компании...
— Я это один в один уже слышал, — шепнул я переводчице, — Неужели используют одну шпаргалку на двоих?
— ... нам пришлось потратить много времени, чтобы самостоятельно разобраться в его хитроумных махинациях. Вот они.
Лось положил лист. На стене появилась длинная таблица, пересекаемая разноцветными линиями.
— Здесь видно, как проходили оплаты за форвардерские услуги, таможенную очистку, наземные и морские перевозки всех контрабандных грузов.
Он подошёл к стене и стал пальцем водить по цифрам.
— Бесплатно никто свой зад не поднимет, — грустно сообщил я переводчице, — Даже мы, хоть до коммунизма совсем чуть-чуть не дотянули.
Она поперхнулась, но продолжила:
— Записи вносились неправильно, что сделало возможным ведение «чёрной» бухгалтерии. Нами доказано, что за период контрабандных поставок в бухгалтерию преступно не вписано 33.397,96 евро и 29.825,97 долларов. Кроме того, наличными было незаконно получено 36.000,00 евро.
— Точность какая, — искренне восхитился я, пользуясь темнотой, — Ему бы в Центробанке работать... камер-цалмейстером . Интересно, а откуда у него вообще баксы выползли, если я в последние годы только с евро работал?
Лось повернулся к судье и торжественно сообщил:
— В одном из посланий, найденных в его компьютере, которое мы расшифровали, было откровенно написано «остальное сверху», что подтверждает всё мною сказанное о получении неучтённых криминальных средств.
Тони поднял руку и попросил показать этот документ, о существовании которого он узнал только сейчас.
Лось кивнул и высветил на стене распечатку с шапкой моей электронной почты годовой давности. Там был перечень стоимости услуг по какой-то неназванной поставке и отдельно комиссии по каждой услуге. В самом конце была просьба подтвердить заказ со словами «ссылаясь на приложение сверху». Эти слова были несколько раз подчёркнуты авторучкой, а вокруг стоял ряд восклицательных знаков. Видно, я второпях писал, раз такая безграмотность. Значительно лучше бы смотрелось «ссылаясь на приложение снизу».
Не сдержавшись, я хихикнул. Сын тихо переводил Тони текст.
Не удержалась даже переводчица. Она громко прочитала вслух всё моё послание. Судья задумчиво посмотрела на Лося. То, даже не смутившись, моментально отреагировал:
— Поймите, это был творческий перевод, полностью отвечающий сути дела.
Судья вздохнула, а Лось стал быстро менять картинки с цифрами и довольно скоро завершил свой калейдоскоп:
— Регулярность преступных деяний позволяет классифицировать это преступление как исключительно злостное.
— Карфаген должен быть разрушен... и никакие другие возражения не принимаются, — подвёл я итог его речи и укоризненно покачал головой.
Тони вышел из задумчивости и задал вопрос:
— Какое у вас образование?
— Первый курс местного университета, — Лось зарумянился, и скороговоркой сообщил, — Но недавно я прошёл полный курс бухгалтерского учёта. Это 150 академических часов.
Сын наклонился ко мне и зашептал:
— Я узнавал про его образование. Это что-то вроде советских вечерних курсов при ПТУ... а самое слабое из них именно здесь. Свободные курсы для начинающих бухгалтеров самого низкого уровня. А в 35 лет поступать в университет...
— Студент первого курса... — Тони задумчиво почесал нос, но его перебил Лось.
— Я старший инспектор таможни!
— Старший инспектор таможни, который проходит обучение на первом курсе, — невозмутимо продолжил Тони, — Вы считаете для себя вполне возможным вот так, под присягой, подменять собой сразу авторизированную бухгалтерию, авторизированный аудит и дипломированные налоговые органы? Это не слишком?
— Суд учтёт это замечание, но мы не сомневаемся в квалификации... — тут судья повысила голос, — Старшего инспектора таможни.
Лось побагровел и вдруг выпалил:
— Его Statements (взаиморасчёты с клиентами) полностью подделаны. Все указанные там компании фиктивны... я вам это только сейчас наглядно показывал. Проценты получаемых комиссий по сделкам каждый раз разные. А ещё... – он набрал побольше воздуха в лёгкие и выдал, — Он делал нелегальные платежи в адрес замбийских... замбийской подозрительной компании! А сам их незаконно присваивал!
— Перегрелся, — я посмотрел на переводчицу, у которой на лице отражалось неподдельное изумление, — Или это вы так сейчас решили разрядить обстановку... такой таможенной шуткой?
— Он сам так сказал, — тут она спохватилась, — Ваш адвокат к нему вопросов не имеет.
— Зато у меня есть, — я автоматически поднял руку, — Просто мечтаю задать вопрос. Много раз.
Судья некоторое время оценивающе смотрела на меня, а потом кивнула.
— Можно посмотреть на документы, по которым... старший инспектор обнаружил мою «чёрную» бухгалтерию?
Тот криво усмехнулся и вытащил из своего портфеля несколько бумаг и отнёс их судье. Она посмотрела и решила:
— Можете передать.
Лось двумя пальцами, как какую-то дохлую крысу, перенёс мне их на стол и отошёл к прокурору. Тот моментально стал шипеть, но Лось только тихо огрызался.
Я быстро просмотрел два первых скреплённых листка, потом вторые два, потом третьи.
— Извините, это всё?
— Нет, — голос Лося выражал пренебрежение, — Просто я захватил с собой ваши подделки только по этой компании.
— Жалко. А так сразу можно было бы со всем этим покончить, — я внимательно посмотрел на прокурора, — Кто-нибудь эти бумаги вообще видел, кроме этого... старшего инспектора-первокурсника?
Прокурор покосился на Лося, но ничего не ответил.
— Тогда сообщаю, что это три черновика планируемых однотипных сделок за полгода. Планируемых, но только один раз реализованных, да и то не в полном объеме! Здесь имеются расчёты сроков и требуемых сумм, а также возможное распределение комиссий сторон при разных объемах заказываемых партий товаров. В каждом из трёх документов стоят почти одни и те же даты, но разные суммы. Неужели никого это не удивило, что даже не сравнили с банковскими движениями денег? Теперь мне понятно появление американских долларов в моих «страшных» преступлениях. Заказы шли на азиатский рынок, а там всё расчёты в долларах. Тут рядом есть их перевод в евро. Транспортировка тоже в евро. Господин сту... э-э-э... старший инспектор, это по незнанию, или вы специально их все вместе... так творчески просуммировали?
Лось рванулся, схватил листки и уставился на даты. Судья стукнула молотком и протянула руку. Он неохотно отнёс ей листки и вернулся к прокурору.
— Вот почему они нам не дали свою калькуляцию по «чёрной» бухгалтерии, — протянул сын, — А я всю неделю себе голову ломал. Как последний придурок.
Судья поводила пальцем по столбцам и воззрилась на прокурора. Тот слегка пожал плечами и ответил:
— Мы разберёмся к следующему слушанию.
Тони отреагировал мгновенно:
— Защита просит суд вписать все выясненные бесспорные факты и вычеркнуть утверждения прокурора, которые противоречат этим фактам.
— Следующее слушание назначается на 23 марта, — в ответ судья стукнула молотком и стремительно удалилась.
Тут я её прекрасно понимаю. Кивалы остались собирать бумажный мусор. Хоть так отработают свои серебряники. Жаль, что мне не дали задать других вопросов. Было бы любопытно познакомиться с изнанками таможенной кухни. Как готовится местная экономическая стряпня по секретным рецептам.
Рядом сын глубоко вздохнул и потянулся.
— Я как предчувствовал, что сегодня ничего не закончится. Мы тебе три блока сигарет привезли, — он достал из-под стола пакет и сунул мне в руки.
Я покосился на своего конвоира, но тот в совершенном потрясении продолжал таращиться на прокурора, который нервно собачился с обоими таможенниками. Я надел куртку, медленно застегнул молнию. Не холодно, но что-то знобит. Теперь и жрать невероятно захотелось.
— Попроси Тони, чтобы он моему легавому сообщил, а то, как бы чего не вышло. Дрянь человечишка.
Тони кивнул и, повернувшись, громко сообщил о принесённой передаче.
И тут понеслось... Жопец вскочил, подлетел ко мне, на ходу доставая наручники. С силой вырвал пакет и со скрежетом сковал мои руки.
Вот так капец. Всем капцам капец. Одно слово – Жопец.
— Вы не имеете права ничего тайно принимать от посторонних, — ошарашено сообщила переводчица, у которой глаза стали как плошки, — Теперь будете подвергнуты суровому наказанию.
Жопец победно поглядел на таможенников и подпихнул меня в спину.
— Собери мои документы, — запоздало сообщил я сыну.
Самое обидное, что поговорить нам теперь точно не удастся вплоть до следующего слушания.
Направляемый Жопцом, я прошёл через основной выход и был отконвоирован к центральному выходу. Тут он достал рацию и стал громко переговаривать.
— Будем здесь ждать машину, — он сделал непроницаемое лицо, явно наслаждаясь своим эффектным выступлением.
— Лучше на улице. Хоть спокойно покурю.
Он немного подумал и кивнул. С этим тоже всё ясно. Зрители его уж точно не обойдут стороной.
Мы спустились по ступенькам и встали у мусорного бачка с приделанным к ней цилиндром для сбора окурков. Я весь искрутился, пока достал сигареты и прикурил. Наручники затянулись сильней, конструктивно отреагировав на мои рывки.
— Это обязательно? – я потряс наручниками.
— You are breaking the law (Вы нарушаете закон).
С этим спорить сейчас бесполезно. Я медленно задымил, наблюдая за тем, как здание покидают люди. Их было значительно больше, чем я ожидал. Очевидно, многие задержались на работе из-за столь позднего завершения заседания суда. А может, свои тёмные делишки доделывали.
Проходящий мимо прокурор нам только отсутствующе кивнул, слегка оторвавшись от гудящих ему в спину таможенников, а зато Лось злорадно усмехнулся и показал большой палец вниз.
Почти сразу после них вышли Тони с сыном. Сын передал Жопцу пакет с моими документами. Тот заглянул в него и кивнул.
— Дома всё нормально, — скороговоркой заговорил сын, — За нас не волнуйся. Слушания прошли почти так, как мы и ожидали. Судье трудно сразу перестроиться и отказаться от своих прежних решений. Сейчас нам предстоит большая переписка и с судьёй, и с прокурором по сегодняшним массовым нарушениям. Потом начнём согласование свидетелей и их приглашение. Работы много. И мы должны всё предусмотреть на три шага вперёд. Жаль, что не рассмотрели наше процессуальное заявление. На этом бы всё и закончилось.
— Понял. Вся надежда только на вас. О, чёрт! – я неожиданно вспомнил, — Мне ещё десять дней в местной кутузке торчать, а я все деньги я истратил. У вас наличные есть? Этот легавый передаст... выдаст их моим вертухаям.
И сын, и Тони растерянно посмотрели на меня, но послушно достали свои лопатники, набитые карточками.
— Ты бы предупредил, — с упрёком сказал сын, — Сейчас доедем до ближайшего банкомата, и я сниму. Сколько тебе надо?
— Поздно, — сообщил я, глядя на приближающуюся полицейскую машину, — Перейдём на подкожный корм. На декаду должно хватить. Ладно, передавай всем приветы. Скоро увидимся.
Тони с сыном пошли на парковку. Жопец, воровато оглянувшись, быстро снял с меня наручники и открыл заднюю дверь. Ясно, зрителей больше не осталось, показуху можно завершить.
Я залез в свой неуютный отсек. Жопец захлопнул дверцу. Потом небрежно забросил в салон пакет к остальным моим вещам, а сам забрался к водителю. Машина лихо рванула с места, приветственно шарахнув меня об дверцу.
Мы поколесили по каким-то тёмным, слабо освещённым местам, пока не остановились у придорожной забегаловки. Жопец издал радостный вопль и убежал внутрь. Довольно быстро он вернулся с горой коробочек и двумя огромными стаканами с напитками.
Они с водителем переместились в салон, разложили эту жрачку на столе и принялись активно чавкать. Мой желудок требовательно заворчал, а нос чуть не свернулся набок, вылавливая пробившиеся миазмы аппетитных запахов. Пришлось отвернуться и уставиться на дверь.
— Это чистый холестерин, — убеждал я себя, ежесекундно сглатывая слюну, — Он вреден для здоровья... да хоть бы в этой обжираловке давились, сцуки... изжога вам в требуху.
Закончив, оба сытно отрыгнули, что вызвало у них приступ веселья. Потом они долго собирали мусор, явно наслаждаясь своей трепотнёй и бездельем. Хорошо бы только по бабам сейчас не рванули от переполнявшей энергии. Когда серединка сыта, краешки страсть как шалят. Вот тогда я уж точно бы в голос завыл!
Жопец в Коннунсуо сдал меня вертухаям с громкими комментариями под их насмешливое обсуждение. Причина выяснилась моментально.
— Кухня закрыта. Ужин для вас сегодня не предусмотрен, — излишне сочувственно выдал один из вертухаев.
Я посмотрел на искрящегося от удовольствия Жопца и кисло усмехнулся. Знал ведь, погань раскормленная, потому и специально заехал в забегаловку, борец за торжество идей таможни.
— Кому надо написать рапорт об отклонении от маршрута движения при транспортировке особо опасного преступника? — негромко спросил я, никому конкретно не обращаясь.
Все моментально замолкли. У Жопца вытянулось лицо.
— Вы все подтвердите, что на маршруте была допущена явная дискриминация по национальному признаку?
На Жопца стало просто исключительно приятно смотреть, а меня отвели в сторону. Они некоторое время совещались, а потом, по одному, стали покидать приёмный бокс. Последний, бросив недобрый взгляд на полицейского, молча, без всякого досмотра и обычного выпендрёжа, отвел в камеру.
Интересно, но на столе, где обычно лежали конверты и писчая бумага, было девственно пусто.
— Попробую найти еду, — закрывая дверь, слегка виновато сообщил вертухай.
Я вздохнул и присел на стул. Невероятно. Вроде ничего не делал, а вымотался просто капитально. Ещё и этот толстомордый силоп-идиот со своими примочками. Ясное дело, доложил в тюрьму о доставке заключённого, а те сообщили, что в двенадцатом часу ночи никто меня кормить не собирается. Вот он и проявил инициативу. Это не детство в очке плещется, это плебейство хуторское выползает. Я тоже хорош. Dangerous criminal. Надо фиксу золотую на будущее заказать и страшные переводные татуировки на лоб.
Ладно, замнём... зато, надеюсь, в дальнейшем Жопец своей большой тыквой ещё и думать начнёт. А не только в неё есть.
Довольно быстро вертухай принёс новое постельное бельё и поднос с молоком и бутербродами. Бутерброды были разномастными, и от них явно пахло домом. К бабке не ходи, сложились и решили задобрить от греха подальше. Даже пару пакетиков чая подкинули с сахаром. С-с-сыкуны.
Я вяло пожевал бутерброды с горячим чаем. В глазах как песок насыпали. Странное состояние. Есть хочется неимоверно, а кусок в рот не лезет. Зато крепкого чаю литра полтора в себя залил и понял, что сейчас просто вырублюсь. Точнее, утону.
Всю субботу я просто проспал. Такой вот отходняк от суда. Только к самому вечеру я решил, что пора вставать, а то голова уже совсем стала чугунная.
Не успел я привести себя в порядок, как припёрся очередной вертухай.
— Вы пойдёте в сауну?
— С удовольствием. В любое время.
— Через час вас устроит?
— Конечно!
— У вас проблемы с сигаретами?
— Да, — сразу вспомнился Жопец, и на душе стало гадостно.
— Мы можем выдавать вам не больше одной пачки в день, если нет средств, чтобы их купить, — тут он достал красную пачку L&M и сунул мне в руку.
Я машинально сжал пачку, со скрипом соображая, что к чему. Кивнул головой закрывающейся двери и совершенно тупо уставился на сигареты.
— Розыгрыш? — мелькнула первая мысль, которую сразу отогнала вторая, более трезвая, — Молчания хотят. Вчера бутерброды, сегодня курево с сауной. А что завтра? Предложат за доппаёк агитировать за честный образ жизни на какой-нибудь синей зоне?
Похоже, что так. С чего бы вдруг такая забота? Денег на тюремном счету у меня действительно сейчас нет. Табака своего полно, но вчера меня никто не проверял. Но такая поддержка здесь возможно и существует, хотя я до сих пор о ней ни разу не слышал. Наркошам дают же некоторое время какие-то особые таблетки. Интересно, а алкашам как помогают?
— Наркошам дозволят понюхать калоши... блатных алконавтов сдадут в космонавты... и будет порядок во всём, — прошипел я дурным голосом и стал собираться в сауну.
Зато в воскресенье я проснулся ранним утром совершенно бодрым с каким-то неуёмным желанием сделать хоть что-нибудь действительно полезное в этой жизни.
За окном ещё слишком темновато, но впереди почти неделя до суда в комфортабельных условиях при почти подобострастных вертухаях. Такого и за деньги не всегда получишь.
— Отмыть родного Ихтиандра, — поставил я себе первую задачу и уверенно нажал на кнопку интеркома.
— Завтрак только через час, — через продолжительное время ответил угрюмый голос.
— Могу я попросить чистящие средства?
Интерком замолк, только слышался какой-то подозрительный шум. Значит, собеседник не отключился.
— What? (Что?) – наконец раздалось из динамика. Голос явно другой.
— Cleaning fluid... cleanser, (очищающие жидкости) — я немного поломал голову и выдал, — Detergent! (моющие средства)
— What is it used for? (Для чего это употребляется?)
— WC.
Интерком хрюкнул, раздались откровенные смешки нескольких человек и перешёптывания, шелест страниц, а затем последовал заинтересованный вопрос:
— Bloody flux? (Дизентерия?).
— Bloody shit! (типа передразнил «Хрень господня», но дословно звучит как «кровавое дерьмо») – весьма невежливо окрысился я на остряка.
— The shits? (Понос?).
— No. WC is dirty (Сортир грязный).
— It's OK. Whole life is shit (Это нормально. Вся жизнь - дерьмо), — глубокомысленно выдал интерком и окончательно отключился.
Я плюнул и решил перенаправить свою активность в другое, безвертухайное русло. Надо разобрать свою мятую одежонку и спокойно готовиться к новому суду. На неделю работы точно хватит.
Есть одно большое препятствие. В камере нет ни одной вешалки. О прежней монументальной конструкции в напоминание остались только две здоровенные дырки. Ряд дырок поменьше шёл по стене. Четыре обнаружились вокруг умывальника.
— Не дырки, а отверстия, — привычно поправил я себя, — Даже дюбеля спёрли, сквалыжники СИЗОкрылые. Или правильнее будет СИЗОкрытые? В общем, КПЗешники-клептозэшные.
Я полдня с большим удовольствием убил на создание экзотических вешалок и крючков из одноразовых ложек и вилок, коих обнаружилось достаточное количество за отогнутой сеткой. Извёл почти весь газ из зажигалки, но результатом остался доволен.
Потом в строгом цветовом соответствии медленно и со вкусом развесил своё уже слегка подсыревшее барахлишко. Стало довольно уютно, а казарменный запах расцвёл новыми красками от горелого пластика. Нет в природе совершенства. Вокруг раковины теперь висели в удобном беспорядке расчёска, ножницы и одноразовые пилочки для ногтей. А под потолком медленно летали чёрные червячки копоти. Одно лечим - другое калечим.
Недооценивают наше поколение. Если бы тут застрял надолго, то из одноразовых бритв медленно, но верно смастерил себе и нож, и рубанок и такого бы из зубочисток натворил, что никакие Кижи не устоят. Если меня отходами раньше не завалит.
Захотелось добавить чего-нибудь более стильного и близкого к настроению.
— Против лома нет приёма... – забубнил я, и это натолкнуло на любопытную мысль, — А против таможенного лома? Интересно, как это может заумно звучать? Customs might make this right. (Таможня создает справедливость). Похоже на то... создатели, мать иху… но тут мы ещё пободаемся. Да и вертухаи в написанном никакой крамолы не найдут.
Чрезвычайно старательно я пририсовал к придуманному тексту чуждого нам имперского орла, но без свастики в лапах. Немного полюбовался и повесил её на вилочные рога, так теперь удачно торчащие прямо напротив кровати.
Из влажного листа бумаги сделал себе удобную по размеру духовую трубку. Подождал, пока она высохнет и приобретёт необходимую твёрдость. А потом целый час практиковался на точность попаданий жёваной бумагой, пытаясь без промахов побуквенно выбить такие приятные слова как Customs shit (таможенное дерьмо). Оказалось такое большое количество комбинаций, что душа возликовала. Детский сад, конечно, но как надёжно успокаивает! На шестом варианте у меня даже родилось лирическое посвящение таможне: «Души прекрасные порывы» . И я мысленно перечислил с десяток местных душ, которые надо не просто придушить, а с позором.
К вечеру я угомонился, слегка прибрал камеру и решил, что наступила подходящая пора для обдумывания минувшего заседания суда. Как ни крути, а в нём никакого смысла нет. Завиральные обвинения, которые продолжала так упорно гнать таможня, не несут в себе вообще никакого рационального зерна. Всё как обычно с кондачка наскоками под откровенно лживым прикрытием «высокой степени достоверности». Bells and whistles. («Колокольчики и свистки» - как символ ненужных прибамбасов). Ну, с этими сволочами (даже в хорошем смысле) и раньше было предельно ясно.
А что судья? Тут полная засада. Она совершенно не удивлялась всей этой галиматье. Даже довольно активно усугубляла. Видно, замаячившее перед ней кресло в Верховном суде вмиг высосало последние остатки здравомыслия. Если оно когда-то было. Кретинизм карьеризма.
— I should lean against the wind (Я должен склониться против ветра), — горько сообщил я зеркалу, — Слышь, образина образованная, не забывай, что мужикам никак не рекомендуется этого делать против ветра... но поднатужься. Не сахарный, не растаешь, да и душистости не добавится. Как показывает опыт, демократия - удел очень настойчивых и не боящихся испачкаться. Главное при этом - оппонентов посильнее обгадить.
Также я не смогу, как обкуренный китаец долго сидеть на берегу реки и ждать, пока мимо стайкой проплывёт в Аид вся таможня. Даже мечтать не стоит. Да и такого забористого опиума на них не напасёшься при нынешних ценах. И не выйдет из меня идейный борец за всеобщую справедливость, которой в мире нет, и никогда не будет.
Мы пойдём другим путём. Нет, не так. Нормальные герои всегда найдут обход. Хотя тоже долго и далеко. Мне нужна узенькая, но короткая тропинка к свободе.
Вспомнился Сулев с его мрачными пророчествами по поводу местного правосудия. Тут он, возможно, прав. Может, настала пора не только картинки малевать, чтобы их, как в детстве, камерно оплёвывать, а хамски замахнуться на...
— Не по Сеньке козырёк, — констатировал я вслух после долгого раздумья, — Да и начальная военная подготовка подкачала. Это не люминивые пороховые изделия по нормативу наводить на наглого маловысотника , тут нужен созидательный склад ума при стойком седалище... но сама мысль требует глубокого осмысления. Вокруг полно дипломированных терзателей клавиш, рвущихся в приличный писательский люд. Хотя намечается такой достойный повод вставить фитиль в зад... подкинуть народу информационную косточку. Но сначала надо соорудить скелет, чтобы не унесло в графоманском угаре. Да вроде тут сама жизнь – лучший режиссёр.
Но надо сделать первый шаг, чтобы осилить и эту дорогу.
— Сегодня ваш трансфер, — сообщил вертухай, несколько озабоченно разглядывая разбросанные по всему полу исписанные и скомканные листы бумаги.
— Какой трансфер? — искренне удивился я, отрываясь от захлестнувшей меня бумажной лихорадки, — Сегодня 17, а суд у меня только в понедельник 23-го. Это вообще на следующей неделе.
— Поступило распоряжение отправить вас сегодня назад в Миккели. Автобус будет через три часа. Собирайте вещи.
Вот так всегда. Стоит в кои-то веки заставить себя заняться полезным делом, как моментально все начинают старательно отвлекать. И тут совершенно бесполезно дёргаться. С волками жить - не надо кукарекать.
К автобусу меня вывели последним. Столпившиеся перед выходом вертухаи отводили глаза и старательно делали вид, что вся отправка задерживается исключительно по моей вине, и теперь у них совсем нет времени на шмон. Даже через рамку не заставили пройти.
— Злые вы... взашей гоните... без массажа, — сопел я довольно расстроено, с трудом рассовывая свои пакеты в забитое доверху багажное отделение, — От милого унитаза в парашное средневековье...
Автобус был полон, но все привычно кучковались в конце салона. Пара передних кресел оставалось свободными. Не успел я присесть, как автобус взрыкнул, задрожал и ходко двинулся навстречу наползающим сумеркам.
До позднего вечера вертухаи развозили радостно гомонящих пассажиров по местам новой приписки. Большинство осталось в Котке, ждать следующий транспорт до назначенных им мест пребывания. Стала понятна причина их повышенного настроения. В открытых тюрьмах решёток нет. Условия почти домашние, а вертухаи реально зашуганные. Народ там пошатнувшееся здоровье быстренько подправит, связей поднаберётся и вперёд на свободу, преодолевать новые рубежи. Да и приличное выходное пособие заработает, если уж возникнет такая необходимость.
До Миккели нас добралось только шестеро. Парочка совершенно сонных вертухаев подтащила тележку, на которую мы безропотно сложили вещи. Разрешили с собой взять только сигареты и зубные щётки. Раздали лекарства, пакеты с сухим пайком и постельное бельё. Засунули нас в смежные камеры 4+4, и сразу наступила тишина.
Все молча стали готовить свои спальные места. Я удачно ввинтился в дальнюю от унитаза камеру и выбрал правые нижние нары. Осторожность никогда не помешает. Монастырская мудрость . Сплю я на правом боку. Значит, задницей к стенке. Защита сомнительная, но всяко сновидениям будет спокойнее. Вроде и местный народ спокойный, но никак не отделаться от настырных американских боевиков.
Напротив меня устроился довольно шустрый вьюнош с бегающими глазками, который весьма бойко тараторил по-английски со странными вкраплениями совершенно непонятных свистящих слов.
Не успел я расправиться с вонючим постельным бельём, поминая последними словами экономного Сулева, как ознакомился с небольшой, но весьма яркой биографией нового сокамерника.
Паренёк откуда-то с далёкого севера. Из глухомани на стыке финско-шведско-норвежских границ. Решил, что на хлебных югах будет попроще. Там он навсегда забудет о талонах на еду, с трудом получаемых родителями-алкоголиками, и окончательно задолбавшей его странной семейной экономии. Тем более что языков нахватался много, только вот образование подкачало. Это он компенсировал завидной активностью, которая стала быстро раздражать полицейских всех сопредельных стран.
Месяц назад он круто лажанулся в Котке при попытке сбагрить разбодяжку (если, конечно, я правильно понял его странное определение bloody white rot), заносчивому jack-in-office (клерку). Тот долго ломался, и всё пытался сбить цену, но потом вроде созрел под какой-то свой надвигающийся междусобойчик. При передаче товара этот лох неожиданно преобразился, и оказался подлым провокатором на службе у легавых. Полкило дури просто вылетело в трубу, а мой сосед теперь почти три года будет облагораживать тундру неподалёку от родных пенат. Без всякого УДО, но с непомерной задолженностью перед братвой.
Я слушал его без всякого интереса, пытаясь расклеить пододеяльник, когда из соседней камеры раздался взрыв хохота. Мой говорун сорвался с места и унёсся за положительными эмоциями. Через некоторое время он просунул голову в проём и поманил меня пальцем, церемонно сообщив:
— Please inform us... something about real Russia (Пожалуйста, поведай нам что-нибудь о реальной России).
Я неопределённо хмыкнул, но бросил намертво слипшийся пододеяльник и пошёл читать ликбез. Всё одно какое-то развлечение. Все чинно расселись по трое на нижних нарах, закурили и выжидательно уставились на меня.
— А что интересует?
— Всё, — пробасил здоровенный громила, — У нас планируется сделка на севере России. Там самая дешёвая афганская дурь. Никто там никогда не был. Знаем, что там всё плохо. Так что ничего не скрывай.
Я поперхнулся дымом, прокашлялся и, стараясь сдержать себя, приготовился в меру замогильным голосом нести заповедную правду в столь прогрессивные массы, доросшие до путешествий в тундру, или туда, где, по их мнению, начинается таинственный и страшный Север.
— Сам я родился в глухом уголке Сибири. Расскажу, как раньше было. — тут пришлось сделать паузу, чтобы самому подло не разоржаться, и начать снова, напирая на lonely (малолюдный) и out-of-the-way corner (отдалённый угол), вокруг вечная мерзлота (permafrost). — последнее слово зацепило какие-то забытые струнки сознания и вышло как «сперма в рост». Окружающие этого не заметили и сочувственно зашушукались. Я решил в дальнейшем не особо перегибать:
— Холод, б-р-р... fucking terrible, -55° C, — совершенно ничего не помню из географии о нашем полюсе холода, — John (туалет), что мы зовём ласковым словом M-Jo sortir (М-Ж сортир), был в ста метрах от нашей деревенской древесной землянки (wooden dugout). Чем глубже дом врыт, тем теплее.
Я покосился на слушателей, но никаких признаков недоверия не обнаружил. Тогда решил подбавить суровой правды.
— У нас была очень богатая землянка. Три уровня под землёй... и большой подвал (basement), — тут я понял, что слегка перегнул и решил исправиться, — Только у нас, в Сибири, подвал на поверхности. Это как... природный холодильник. У вас он всегда внизу, а у нас только под открытым небом.
Все дружно закивали головами.
— В наш M-Jo sortir мы всегда ходили с AK-47, — на лицах у слушателей появились понимающие улыбки, — Он выдавался бесплатно только по communist party membership card (коммунистическому партийному билету). В местном selsovet. Ходить по улице можно только днём. Иначе полярные медведи (polar bears)... and...
Я стал вспоминать других арктических обитателей, но понял, что и тут у меня наметился слишком явный пробел. Мамонты все поголовно вымерли, а неуклюжих тюленей трудно приручить к домашнему очагу. Значит, надо отвлечь простым жизненным примером.
— Russian polar bears... — Я задрал указательный палец и покрутил им в воздухе для усиления эффекта, — Тварь умная и хитрая. Пасётся (graze) возле землянок и в спячку (hibernation) никогда не впадает... э-э-э, не спит даже зимой. Сильный... как слон. Когти как у тигра.
Чуть не ляпнул про хвост, который длиннее, чем у крокодила, но сдержался. Других сравнений решил не приводить. И так картинка достаточно впечатляющая. Да и в голове постоянно вертится подлая подсказка: «Кролики - это не только ценный мех».
— Real ogre… man-eater! (Настоящий огр… людоед) И эти... sons of Russian polar bitch... постоянно нападают на грузовики с нашей едой, — тут я решил внести уточнение, — Работали мы все бесплатно. Только за еду и водку (vodka-food). Консервированный жир (tinned fat), называемый в России salo. War communism (военный коммунизм). Он у нас тогда везде был. Еду завозили только раз в год. Самолетами. — тут я понял, что окончательно заврался и решил переключиться на другое. — Добывали уран... и другие секретные polymers (полимеры).
Пришлось опять взять паузу и закурить, чтобы задавить нагло рвущееся наружу попытки сделать дословный перевод: «Просрали полимеры».
— Если медведя сразу не убить, то наступает полный starvation... голодная смерть. Но самые страшные это их самцы... alpha-dogs... живучие, гады. У нас это все знают. Всё норовят последних красивых девок попортить (rape), а мужиков калечат (maim) и жрут только исключительно genitals. Никакой свободы передвижения в вечернее время по их меченой территории. Страшное и всеобщее падение demography. Вот я и поехал в Финляндию... democratic liberties... free will (демократические привилегии, свобода воли) ... теперь я здесь! Среди вас. В капитализме.
— Perestroika? – вылез один из самых просвещённых.
— Restructuring? – огорчил я его, — Нет. Perestroika это только aurora borealis (северное сияние). Её под рекламу Coca-Cola тогда приспособили и с глупых туристов требовали за просмотр золотом. Секретная разработка. Naezd называется. Да, а Vodka и Coca-Cola, я слышал, туда теперь привозится в виде coloured blocks of ice (раскрашенных глыб льда), чтобы не загрязнять природу и беречь ценных fur-bearing animals (пушных зверьков). Откалывают себе по куску после смены и грызут. У меня однажды зубы примёрзли, когда топор забыл и решил сам откусить. Пришлось все зубы выбить, чтобы спастись от обморожения (deep frostbite) и голода.
Я выдвинул челюсти, подтверждая истинность своих слов, а заодно посмотрел на часы соседа. Подумал и решительно произнёс:
— I wish you all goodnight. (Я желаю Вам всем доброй ночи).
Все зашевелились, дружно раззевались и по очереди стали наведываться к Ихтиандру.
Я плюхнулся на свою кровать и решил сегодня спать одетым . Надо же показать настоящий сибирский характер, раз так рассвистелся. Неожиданно меня посетила весьма разумная мысль, что не мешало бы на перспективу отшлифовать подобный рассказ, украсив его неотразимыми деталями .
Ведь я, наивный, раньше думал, что только заокеанский tabloid может быть таким USAble (годным к употреблению) для разных баек. Боюсь, но всеобщий маразм крепчает. Даже у наших ближайших соседей. И мы за ним так покорно идём следом.
Бедные наши потомки. Что с ними будет?
Проснулся я совершенно разбитым. Ночью накурили так, что не продохнуть. Пришлось полностью открыть окно. Когда влетали порывы ветра, становилось свежо, но холодно и сыро, а в остальное время душно и невероятно вонюче. Настигло наказание за хамское глумление над сибириадой. Теперь я точно уверился, что эту тюрьму наши дореволюционные раздолбаи соорудили.
После завтрака только я один был вызван на шмон, а остальные остались ждать своих дальнейших перевозок. Кого автобусом, а кого и по железной дороге. Напоследок я надиктовал им краткий русский разговорник, добавив etap, dachka, kozel, otvali nakh, paika и другие действительно необходимые в Сибири слова и выражения для специфичных финских туристов с их криминальной миссией.
Шмон не состоялся. Вертухай ограничился краткой иронической репликой своему напарнику:
— He is again with us. (Он снова с нами).
Потом демонстративно повёл носом, брезгливо сунул мне в руки сопроводительные бумаги и махнул в сторону двери.
— Сам бы хоть раз со своими сопле... менниками в камере покантовался, чистоплюй привередливый, — уязвлённо проговорил я парой минут спустя, хмуро топчась у каптёрки.
Каптёрка была закрыта, хотя внутри явно что-то шуршало. Осторожно постучал, но реакции не последовало. Видно, дела не для посторонних. А лишние знания может и сокращают срок, но точно не приближают свободу. Ладно, до вечера далеко. Ещё разживёмся бельишком.
Я глубоко вздохнул и стал подниматься со всем своим барахлом по лестнице, надеясь, что никому сейчас не приспичит спуститься вниз. Тогда точно застрянем.
— Long time no see (Давненько не виделись), — Коридорный вертухай довольно заржал своей дежурной шутке.
— Задолбал уже. Посвежее ничего не придумать? – буркнул я, но для понимания добавил вполне в местном тюремном духе, — Glad to meet you again, officer! Ready to take any reasonable risk... only under your surveillance. (Рад снова встретиться, офицер! Готов на разумный риск... только под вашим наблюдением).
Вертухай радостно захрюкал и пошёл в очередной раз прилеплять картонку с моей фамилией над дверью камеры 37. Там уже висела одна картонка. Значит, Красавчика ещё не вытащили его заботливые предки. Жаль. Будем надеяться, что он теперь уже полностью вменяемый.
Но меня ожидал сюрприз. На моей койке вольготно раскинулся крупный незнакомый парень и тупо глазел в телевизор.
— Это что за хрень на моём месте? — брюзгливо вырвалось у меня.
— Ты русский? – восторженно заорала хрень, спрыгивая на пол.
— Нет, блин, мимикрирую. Ты как сюда попал? Этот этаж для офинаревших.
— Я не виноват. Меня эти сюда посадили, — он как-то сразу сгорбился и жалобно посмотрел на вертухая, — И никто по-русски тут вообще не говорит.
— А ты чего ожидал?
— Ну, я... — он замялся, но быстро переменил тему, — Я вашу полку занял?
— Полку? — не выдержав, я плотоядно ухмыльнулся, — Это тебе не купе Москва-Сочи. Запомни, правильно выбранные нары красят человека... и берегут его здоровье.
Вертухай продолжал стоять в дверях и умильно наблюдать за встречей соотечественников и явно ждал заслуженной благодарности.
— I am truly grateful for your... for your... (Искренне благодарен за вашу...), – я слегка замялся, не зная как более точно описать вертухайскую услугу, вызвавшую моё раздражение, но решил не усугублять и неожиданно закончил — ... for such related cellmate (за такого родственного сокамерника).
Вертухай довольно закудахтал и даже разрешил сходить в душ, а потом спуститься за постельными принадлежностями.
Прямо как родного встретил.
Дверца каптёрки слегка приоткрылась только после третьего энергичного стука.
— Уже вернулся? – хмуро спросил Сулев через узкую щель, — Чего барабанишь? Только всех псов накликаешь. Не видишь, что закрыто? Дела у меня. Переучёт. Вижу, что помылся. Шмотки потом сам занесу. А пока вали отсюда по-тихому.
— И я рад тебя видеть, — хмыкнув, сообщил я, — Новатор производства.
Камера встретила меня открытой форточкой и относительной чистотой. Сокамерник успел перестелить себе на верхней полке и теперь чинно стоял у ещё влажного стола.
— Меня Мишей зовут, — сообщил он, явно размышляя протянуть мне руку или здесь такое не принято.
— Рад встрече, Михаил, — бодро сообщил я, усаживаясь на табуретку — Давно сюда попал? Куда делся мой отмороженный финик?
— Меня только вчера перевели из подвала. Здесь никого не было. Даже матрацев и подушек. Только вечером принесли. Я не знал, что нижняя кровать занята. Никто по-русски не говорит, а я в школе французский изучал... но уже совсем ничего не помню.
— Вот и начинал бы с французской тюрьмы.
— Но у нас бизнес в Финляндии и Швеции.
— И какой, если не секрет?
— Да какой уж тут секрет, — лицо у него сморщилось, казалось, он вот-вот заплачет. Довольно странное поведение для такого здорового мужика, — Табак и водка.
— Знакомо. Много взяли при аресте?
— Пятьдесят блоков и почти полный ящик алкОголя, — странное ударение резануло по ушам.
— Часто сюда катаешься?
— Два раза в неделю.
— Готовься, теперь тебе за каждую поездку по столько же выпишут.
— Не выпишут, — голос у него был слегка дрожащим, — У нас всю отчётность полицейские забрали.
— Что забрали?
— Отчётность. Когда, сколько, кому и почём.
Я вначале не понял, а когда дошло, то начал так неудержимо хохотать, что пришлось перебраться на кровать и прилечь.
— Помолчи, — предупредил я Мишу, — А то точно от смеха умру, терпила-доброволец. Сейчас немного отдышусь, перекурю и продолжим.
— А мне можно? Третий день без сигарет. У меня остался блок в сумке, но мне его не выдают.
— Держи и крути себе, — я достал упаковку табака, отсыпал горку фильтров, пачку папиросной бумаги, машинку и разложил всё на столе, — Только не заслюнявь аппарат. Потом тщательно промоешь. А я пока кофеварку запущу. Ты как относишься к кофе?
— Я его только по утрам люблю.
— Принципиальный подход. Сейчас нет и одиннадцати. Будешь ждать следующего завтрака или оскоромишься?
— Буду сейчас.
— Разумный выбор, — я нажал кнопку интеркома и попросил вертухая выпустить меня, чтобы набрать воды.
— А здесь и воду можно набрать?
— Даже нормальный сортир можешь в течение дня неоднократно посетить.
— А я и не знал. Сегодня утром чуть не умер, когда парашу вываливал. Хорошо, хоть увидел, как её можно помыть и хлоркой засыпать. А то так приклеилось, что уже думал, что придётся руками выгребать.
— Опять новости на поржать. Подожди, дай я воды принесу, а то ты как скажешь, так сразу всё из рук валится.
Не успела колба наполниться кипятком, как из приятной задумчивости меня вывел несмелый вопрос Михаила:
— А разве нельзя сделать чай?
— Кто сказал, что нельзя? Опусти в стакан чайный пакетик и пей себе на здоровье.
— Но вы же сказали, что будете варить кофе?
— Ничего подобного. Я только спросил, будешь ли ты кофе сейчас или отложишь до завтрашнего утра. И перестань «выкать». Раздражает.
Миша повертел стакан в руке и твёрдо сказал:
— Буду чай.
— Бог в помощь. Или ждёшь меню и официанта для обслуги?
— Не... я сам.
Он сделал первый глоток и зажмурился.
— Хорошо-то как. Совсем как дома.
— Странные у тебя ассоциации. Давай, трави дальше своё жизнеописание.
Следующие полчаса Миша веселил меня своим незамысловатым бизнесом. Томясь от навалившейся безработицы, он запил и сошёлся с разбитной продавщицей из какого-то продовольственного ларька. Именно она надоумила его запустить «коммерческое колесо».
Руки у парня росли из положенного места, и он довольно быстро наделал тайников в своей подержанной иномарке. И дело пошло. Любовница развила бурную деятельность, оформила годовые визы и стала потихоньку брать из своего ларька сигареты и спиртное «на реализацию». Дело стало стремительно расширяться .
Миша перестал пить и постоянно жалеть себя. Стал полностью обеспечивать семью всем необходимым. Любовница азартно торговалась и вела все расчёты с покупателями. Ежемесячно честно выплачивала треть всех доходов. Ещё одна треть доставалась ей, а остальное уходило туманной «крыше».
— А кто вас крышевал? — исключительно в целях самообразования заинтересовался я, — Ты с ними знаком?
— Нет. Она лично вела все переговоры.
— Угу, знакомо. Нашему Мише не до «крыши», он смотрит значительно выше.
— Нет, не ничего такого не думай. Я же с ней до сих пор иногда сплю.
— Весомый аргумент. Непрошибаемый.
— Она вела специальную книгу. Сколько взяли, сколько продали. Кто чего купил и что заказал на следующую поездку.
— Фамилии тоже записывала?
— И имена, и фамилии, и телефоны. Финские и шведские.
— Герои-любовники, мать вашу.
Вылить весь сарказм мне не дал щёлчок замка. За спиной вертухая маячил Сулев с рулоном постельного белья.
— Никогда не долби закрытую дверь, — назидательно произнёс он, — А то самого девственности лишат.
— И вы говорите по-русски? – оторопело спросил Миша, — Но я же вас спрашивал?
— Радуйся, что мне было лень, а то точно бы как болотную жабу распластал на британский флаг.
— Но я... – Миша замолк и стал суетливо наливать себе новую чашку чая.
— Чем он тебя поразил? – полюбопытствовал я у Сулева.
— Этот... аршин рязанский...
— Верста коломенская.
— Что?
— Если ты о его росте, то верста коломенская. Аршин это 16 вершков. Точно помню. Пуд - 16 кило, а тут 16 вершков. Очень мало для такого бугая. Зови его просто многопудовым вершкоростом.
— Прохфессор, ты бы лучше дослушал, и этого... вершкопуда казанского начал правильно воспитывать. Я вчера утром сижу пью себе спокойно кофе, а этот... без разрешения засунул свою грязную тыкву ко мне в каптёрку и нагло заявил: «Слышь, мужик, хоть ты тут по-русски педришь?».
— И чем закончилось?
— Закончиться мог только ваш оккупационный режим... а я простым и очень доходчивым эстонским языком направил его точно... откуда он так неудачно вывалился на этот свет.
— Но бельё выдал?
— Напарник подсуетился. Я же кофий принимал. А то бы точно в лоб закатил этому переростку.
— Может, с нами чашечку за компанию выпьешь?
— Нет. Пойду. У меня дел полно, — кивнув, он вышел за дверь.
— А это кто? – осторожно спросил Миша.
— Тебе официально или по правде?
— Официально.
— Злостный наркоторговец и потенциальный хладнокровный убийца, увильнувший от сурового наказания из-за недостаточности улик.
— А если по правде?
— Стечение обстоятельств. Как и у тебя.
— И сколько ему за это дадут?
— Сейчас точно не помню, но лет 10-12 точно.
— Но мне дадут меньше? — его стал пробивать лёгкий мандраж.
—Это как суд решит. Иногда, в назидание другим... вот если вашу глупость следаки приравняют к преступлению, то вы оба получите пожизненное без всякого УДО. И жить будете на подножном корму там, куда лопари оленей не гоняют. — я резко остановился, потому что парень весь покрылся испариной, и на лице стала проступать нездоровая синева, — Миша, ты как себя чувствуешь?
— Что-то мне нехорошо, — он забрался на койку и отвернулся к стене.
— Может тебе какие лекарства у вертухая выпросить?
— Нет, спасибо. Я лучше отлежусь.
—Точно?
— Да, — его голос стал тихим и каким-то слишком умиротворённым. Так, ещё один стал готовиться к безвременной гражданской панихиде.
— Если что, ползи к интеркому и вызывай вертухая. Им любая смертность портит статистику. И не вздумай тут обделаться со страху. Помни, это сильно подмочит твою репутацию на весь оставшийся срок. А у меня ещё есть ряд действительно неотложных дел...
Сюсюкать с ним не надо – сам должен себя преодолеть... или сломаться.
— Обе ваши карточки не работают, — слегка удивлённо констатировал вертухай.
Я с грохотом повесил телефонную трубку и вернулся к вертухайской будке.
— Одна может и закончится, но вторая совсем новая, — я с подозрением посмотрел на вертухая, — В Коннонсуо я никому не звонил. Что могло случиться? Мне надо срочно связаться со своим адвокатом.
— С адвокатом? — он стал задумчиво перебирать папку с телефонными карточками, — Можете сделать один короткий бесплатный звонок.
— Спасибо, — я подошёл к телефонному аппарату и стал ждать, пока зелёный огонёк сменит красный на блоке связи.
Тони ответил почти сразу.
— Почему вас перевели из Коннунсуо? – требовательно спросил он вместо приветствия.
— Hyv; kysymys! Хороший вопрос. Не знаю, но думаю, что связано с тем полицейским, который меня конвоировал.
— Проблемы?
— Нет. У меня проблем нет.
— У меня сейчас здесь ваш сын. Будете говорить?
— Да.
В трубке послышались голоса, потом удар, потом что-то заскрипело.
— Извини, я трубку уронил, — сообщил сын, — У меня все руки твоими бумагами заняты. Привет. Почему тебя перевели? Судья обещала, что ты будешь в Коннунсуо до следующего слушания.
— Долгая история. Тот легавый слишком выпендрился, а я намекнул, что накатаю жалобу. Вот они меня и сбагрили от греха подальше.
— Понятно. Мы сейчас перегружены. Только что Верховный суд не дал нам права обжаловать решения о незаконности твоего удержания под стражей.
— Что-то для меня сложно. Но хоть объяснили почему?
— Нет. Просто отказали.
— Жаль.
— Другого и не ожидалось. Иначе всю таможенную верхушку ждало наказание за явную фальсификацию. Кто на такое решится? А так тебя потом тихо выпустят по решению суда и ни у кого никаких проблем. Надеемся, что прямо из зала суда.
— Другие новости есть?
— Новостей полно, но лучше если мы не будем об этом говорить. Твои разговоры записываются, а твои следователи имеют прямой доступ к этим записям.
— Понял. Как сам?
— Нормально. Твоё дело очень интересное.
— Не сомневаюсь. Как дома?
— Нормально. Ты там особо не психуй. Мы тебя точно вытащим. Извини, но мне пора. Дела. Пока.
В ухо застучали короткие гудки. Я повесил трубку, повернулся к вертухаю и пару раз скрестил руки, показывая, что разговор закончен. Тот кивнул и поманил меня к себе.
— Спуститесь в камеру к русским. Они что-то просили, но никто ничего не понял. Сейчас предупрежу охрану.
Я слегка подивился, но послушно двинул на второй этаж. Там вроде Джон-гандон оставался за старосту и это его задача разруливать вопросы с вертухаями. Кстати, достаточно неплохо оплачиваемая.
Дверь в камеру была приоткрыта. Я стукнул пару раз для приличия и вошёл.
— Какие люди! — радостно завопил Лёха, — А мы думали, что тебя отпустили. А тут ты сам один и без охраны.
— Размечтался. Мы с тобой крутые контрабандисты и от нас так просто не отделаются.
Я огляделся. Половина коек пустовала. Несколько человек продолжали спать.
— Уж полдень близится, а эти как сурки...
— Они всю ночь фильмы крутят, а днём дрыхнут. Говорят, что так время быстрее летит.
— Эйнштейны-Эйзенштейны?
— Нет, тут евреев точно нет.
— Заметно. А где остальные? Что стряслось? Меня вертухай сюда погнал. Где Джон?
— У кого сейчас есть работа, те на работе. — весело затараторил Лёха, — Джона сразу после тебя отвезли на суд. Свидетелем по другому делу. Да ничего у нас не случилось. Были проблемы с телефонными карточками, но мы все себе уже новые купили. Расскажи про суд. А я пока кофейку сварганю и пирог достану. Вчера сделали с ягодами. Целых два противня. Один уже умяли.
Лёха был откровенно рад моему приходу. Он бестолково суетился, светясь улыбкой. Неожиданно я также разулыбался, да и настроение резко улучшилось.
— Спасибо, Лёха, — тихо сказал я.
— За что? Ты ещё пирога не попробовал. Сейчас сядем, и давай, рассказывай про суд.
С кроватей стали сползать невыспавшиеся тени. Они молча топали в туалет, жали мне руку и, машинально почёсывая яйца, а потом в одних трусах рассаживались за столом.
— С чего начинается Родина? – задал себе риторический вопрос, откусил большой кусок пирога и приступил к рассказу.
В камеру я вернулся только через час, но с двумя солидными кусками пирога.
— Грешник Михуил, спустись на землю. Второй завтрак прибыл, — игриво сообщил я с порога, — Сейчас начнём твою хворь изгонять.
— Меня Михаилом зовут, — обиженно отозвался он, спуская ноги вниз.
— Не дорос, — отрезал я, — Когда на волю выйдешь, то тогда будешь гордо именоваться Михаилом как-тебя-там.
— Ты только не смейся. Моего папу зовут Гелий. Это значит «солнечный».
— Как? — я чуть не подавился дымом от сигареты, — И ты с таким отчеством решил посетить тюрьму? Ну ты, брат, силён! А фамилия у тебя случайно не Петухов?
— Нет. Я Дятлов.
Я обессилено сел на табуретку и только через несколько минут смог из себя выдавить, булькая от восторга:
— Ми-***л, блин... Гей-я-ВИЧ, блин... да ещё и Дятлов. Радуйся, что следак по-русски не догоняет. Повезло. Да, тебе надо срочно в Европарламент баллотироваться... без голосования и длинной очереди. Только стань англофилом. Представляешь, какая у тебя шикарная будет вывеска на двери: Woodpecker Michael, Gay.
Миша наморщил лоб, но промолчал.
— Будешь везде почётным гостем.
— Почему?
— За свежий подход к ведению бизнеса, который был полностью предопределён твоими родителями.
— Но меня же посадили?
— Это досадная случайность. В следующий раз... ты знаешь, что за зверь такой sandwich-man (ходячая реклама, человек-реклама)?
— Нет.
— Не важно. Это следующий этап твоего перспективного ведения тайной бухгалтерии. Новое течение. Громкое соло для невероятного контрабаса... Ладно, садись к столу. Просто молча поешь.
Миша откусил кусок пирога и замычал от восторга.
— Знаю, сам тащусь от разных человеческих талантов, Михуил Гей-ты-ВИЧ.
— Я Михаил Гелиевич.
— Извините покорно, господин Дятлов, скоро наизусть заучу. Теперь вот заметно, что порозовел, а то ты так зачётно синел и уже ласты активно клеил.
— Какие ласты?
— Астральные. Что у тебя ещё припасено?
— Как узнал?
— По отчеству.
— Скажи, как? Я же про деньги ничего не говорил?
— Не тормози. Запрягайте, хлопці, коні. Годі далі спочивати.
— Ты, что, хохол?
— В этом никто не уверен, но в детстве часто отдыхал в Астраханской области. Там и нахватался. Рыбалка, чёрная икра и сало в этом деле - верный друг и помощник. Так что там с твоими бабками?
— Когда меня арестовывали, я успел 50 евро засунуть в маленький кармашек на джинсах. Когда обыскивали, то не заметили. Вот, — он вытащил из кармашка сложенный в квадратик полтинник и бережно развернул.
— Ну, и что ты с таким богатством собираешься делать? Купить мимолётную благосклонность вертухайши или щедро заказать большую пиццу?
— Что-нибудь найду.
— Где?
— Не знаю.
— Слушай, гений-контрабасист, дуй прямо сейчас к вертухаю... о, чёрт, вместе пошли... я лучше сам переведу, а то точно отправят тебя местный карцер неделю стенку полировать.
Во время моего рассказа о стрессовой забывчивости сокамерника, вертухай метал злобные взгляды на Мишу, но особо выступать не стал. Молча забрал деньги, негромко побурчал, залезая в свой комп, и внёс их на его счёт. Нижние вертухаи лопухнулись, а он подчистил их огрех. Всё шито-крыто и без последствий.
— Теперь можешь смело их потратить в магазине, — сообщил я Мише, — И не занимайся больше самодеятельностью. Здесь бюрократия правит бал.
— Какой бал?
— Пенитенциарный.
— Это что, что-то с членом связано?
— Penis это одно, а вот твоё пребывание здесь... дело совершенно другое. И они у тебя никак не пересекутся. Знаешь, ты просто переполненный кладезень непуганной дремучей премудрости. Считай за комплимент.
— Спасибо. Как ты думаешь, мне мою машину потом вернут?
— Догонят и ещё раз вернут. Это же орудие злостного преступления. Ты ведь в ней тайников немеряно намастрячил?
— Да.
— Вот и будет она экспонатом в местном криминальном музее.
Миша явственно всхлипнул. Мне стала немного стыдно.
— Слушай, а сколько лет твоему Кенгуру?
— У меня Nissan Sentra. Почему кенгуру?
— Потому, что сумчатая. Так сколько?
— Чуть больше девяти, но она совсем как новенькая.
— Тогда расслабься. Вернут тебе твою бедолагу. Точнее насильно всучат при выходе, даже бензином отоварят. Чтобы ты на Родину не мозолями кирзачи топал, а чинно сопроводил почтенную старушку подальше с глаз долой. Самобеглая некрофилия здесь не в моде. Иначе придётся не только тебя в приличных условиях содержать, но и сильно потратиться на утилизацию.
— Скорей бы, — мечтательно вздохнул Миша, — Сразу рвану в «Макдональдс».
— Провериться на «триаду Макдональда» ?
— А это с чем?
— Супер-аксиома жизни без всяких добавок. Если хоть раз помочился в постели, поджёг какое-нибудь чужое имущество или там кошку с восторгом помучил, то раз... и ты уже серийный убийца. Науку, Михаил Гелиевич, не обманешь. Куда не ходи. В ресторан или в твою любимую... забегай-на-ловца. Забегаловку, если для непонятливых.
Он надолго задумался, но потом, до самого моего отбытия, так ни разу и не спросил, а за что я тут сам сижу.
Два дня без устали на разных этажах я молол языком, рассказывая о прошедшем предварительном суде заинтересованным слушателям, при этом окончательно убедив себя, что следующее заседание станет моим триумфальным выходом на свободу. Российское одобрение получила и сокращённая версия «Основных Правил». Особенно у Сулева, который посчитал это знаком того, что я созрел повесить себе на шею ярмо под названием «писательское бумагомарательство».
Проснувшись рано утром, я вдруг понял, что мне даже слегка жаль, что я сегодня навсегда покину Миккели, и будет упущен отличный шанс сколотить здесь группу активного сопротивления, дабы утопить весь тюремный аппарат в ворохе требований с далеко идущими воззваниями. Глядишь, там бы и кавалерия подоспела... но это так, больше окружающим меня вниманием навеяло... да и слишком много вокруг бесхозных фонарей вхолостую простаивает, что напрягает мой уже набитый на таком хозяйстве глаз.
Я потянулся и подёргал стойку кровати до появления взлохмаченной сонной Мишкиной головы.
— Хочешь вынести парашу?
— Нет.
— Может хочешь чашку кофе?
— Да.
— А прямую связь чувствуешь?
— Понял.
Он кряхтя сполз как раз под звон ключей засуетившихся вертухаев. Вот так у нас и начинается очередной будний день. Но сегодня - последний.
Неторопливо закончив сборы, я решил присесть на дорожку. Миша весь из себя расчувствовался, горестно вздыхал, но пока держался.
— Радуйся, — сообщил я ему с непонятной мне самому грустью, — Телевизор до конца месяца у тебя есть, с парашей ты научился сносно обращаться. Узнал, где душ, а где сортир. А кофе-чай, поверь, не самое главное в этой жизни. Станет совсем скучно - жалобно просись в русскую камеру. Сулев покочевряжится, но поможет с вертухаями разобраться, если, конечно, за своим базаром следить будешь. Может тебе видак у парней на ночь попросить? — я участливо посмотрел на поникшую фигуру, — Посмотришь порнушку, забудешь о деле, вспомнишь что-нибудь доброе о напарнице?
— Да шло бы это ваше порно в даль светлую, — он явственно всхлипнул, — У меня ведь всё не так. Не поверишь, как только гляну на это отвратительное зрелище, так моментально кровь начинает приливать к голове. Давление зашкаливает. И тут же я начинаю лихорадочно прикидывать впишется ли стоящая там мебель в мою спальню и какова кубатура оставшейся полезной площади. А потом и эта, мать её, конгруэнтность начинает терзать. Прямо страшно становится! Вроде давно не пацан сопливый. Так что я только в темноте и с закрытыми глазами. Один раз. Без всяких выкрутасов. Как в армии на плацу.
— Как скажешь, главное не защеми свою исключительность сослепу. Может это тебе судьба намекала, что парторгом-схимником нужно было работать. Как в анекдоте. Цены бы не было. Но не срослось. Вот и вырос такой странный контрабандист. Только один вопрос. У тебя в штанах агрессор или пацифист? Для понимания обстановки.
— Нормальный я...
— Ага, только полный тотем и табу. Тебя уж точно никогда не выгонят из борделя за разврат. Ты есть нетипичное отклонение по Фрейду. Вот кто бы тебя точно на анализы разложил. Надеюсь, что ты в довесок хоть латентный лесбиян?
— Не, может я это, феномен какой?
— Да нет, батенька, ты не феномен, ты... тут ни одного приличного слова к «звону» не подобрать. Значит так, здесь спишь крепко и по ночам с кровати не сползаешь. Даже по нужде. Дабы не провоцировать мотивированную агрессию. Усёк диспозицию?
— Ага, спать до побудки.
— Слово сказано, что пуля стреляна. И на будущее запомни. Лучше уж длинная очередь в туалет, чем короткая к проктологу.
В такт моим словам Миша то кивал, то отрицательно тряс головой.
— Вроде всё. Ликбез окончен. Ладно, держи хвост трубой. Или тренируйся. Потом от души вставишь своей писучей экономистке... чтоб ей уши в темноте заложило. За все твои переживания. А у меня здесь время вышло. Поеду за победой.
Первым, кого я увидел в «отстойнике», оказался Лёха Устюхин.
— А ты чего здесь?
— Сюрприз! Меня к тебе свидетелем вызвали, — он широко улыбнулся.
— Защиты или обвинения?
— Не знаю, мне всего только час назад об этом сказали. Еле успел собраться, зато так грандиозно обшмонали, что лучше бы вообще ничего с собой не брал. А тебя?
— Как грудастую гимназистку с причиндалами. Лады, проведём выходные в приличных условиях. Жаль, что там для таких как мы только одноместные, но на прогулке точно пару раз пересечёмся. Ты азбуку Морзе знаешь?
— Нет.
— И я нет. А как славно было бы вечерком от души постучать. Помянуть моего сокамерника.
Лёха хмыкнул, немного помолчал, и задумчиво спросил:
— Когда тебя выпустят, то, может, и моё дело сразу заново пересмотрят?
— Обязательно. У тебя теперь активный платный адвокат и будет железобетонный прецедент. Прецедент-президент. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
— Домой ужасно хочу. И свернуть шею тому, кто это замутил.
— Большой список нарисуется. Лёх, а знаешь, какой парадокс меня больше всего мучает? Я всё больше убеждаюсь, что мы тут вдвоём с тобой самые распоследние лохи. Сидим ни за что. А тебе уже срок впаяли... как за реальное убийство.
— Это не парадокс, а сплошные подставы. Уже конкретно готов замутить какое-нибудь реальное мочилово. Мне бы только успеть детей на ноги поставить.
— Ты уж определись в последовательности.
Мы пару часов поболтали, не обращая внимания на постоянно прибывающий растрёпанный контингент, пока нас неровным строем не запихнули в автобус.
Рутина.
В Коннунсуо я был встречен откровенно ехидным:
— Hauska tavata! (Приятно познакомиться!)
— Nice to meet you too! (Тоже рад вас встрече) – отпарировал я моментально, — Just keep supplying me writing papers and a lot of pens, please (Только продолжайте снабжать меня бумагой и ручками).
Вертухай демонстративно отвернулся и больше меня не замечал.
— Чего это он?
— Пытался сострить как мог, эмбрион. Не успели они меня выпихнуть и легко вздохнуть, как я снова тут. Скорей бы эта смена поменялась, а то подгадить могут. Зуб даю, что проторчим здесь долго.
Сначала медленно, но тщательно обыскали и рассортировали прибывших на две большие группы для нижних «отстойников». Потом пришла очередь Устюхина. Его быстро обхлопали, заглянули в тощий пакет и отвели на второй этаж.
Словно не замечая одинокую фигуру, все собрались у будки и стали старательно изучать каждый листок из моего арестантского паспорта. Несколько раз перебрали все бумажки и стали активно обсуждать.
— У вас рецепт (prescription) просрочен, — сообщил, наконец, один, потрясая листком.
— Какой рецепт? — я готовился к чему угодно, но такой заход сбил меня с настроя.
— У вас закончились курсы приёма таблеток... Naprmetin, 500 mg и Cozaar, 50 mg, — он потыкал пальцами в листок, — Вы их вовремя не продлили.
— А откуда я мог знать? Могли бы и мне копию этой писульки (bit of paper) выдать.
— Напишите жалобу начальнику тюрьмы в Миккеле, — сквозь его холодный и официальный тон слишком уж открыто сквозила явная издёвка, — Этот документ они были обязаны вам предоставить. Да, и на канцелярию жалобу также можете написать. И министру.
— Спасибо за совет.
— С сегодняшнего дня вы не будете получать этих медикаментов.
— Да понял я уже. Поддерживаете порядок (maintain order). Просто скажите, когда вы потребуете (require absolute obedience) от меня испражняться (defecate) только стандартными цилиндрами? Строго по часам.
Вертухай часто заморгал и казённо сообщил:
— Мы анализы мочи берём только при подозрении, что заключённый употреблял наркотические вещества, но в пределах от трёх до пяти дней.
Вот и поговорили.
— Ты чего такой молчаливый и хмурый? — спросил Лёха уже через пару минут после начала первой совместной прогулки, — Ползёшь как черепаха.
— Так сразу не объяснить, — я глубоко вздохнул и моментально зашипел от накатившей боли, соскользнув с ледяной кочки, — Знаешь, как букву Х раньше называли?
— Нет. Но я своему совсем недавно читал стихи о буквах, — он сразу заметно сгорбился, — Как сейчас помню:
Буква Х хохочет громко,
Ха-ха-ха и хе-хе-хе
Рассмешит она ребенка,
Хохотушка буква Х.
— Рассмешит... это точно... до слёз. А раньше она называлась просто «хер». Отсюда и пошло «похерить». Документ считался недействительным, если он перечёркнут крест-накрест, — я опять поскользнулся и зашипел значительно громче, — Так вот, вчера вертухаи благополучно похерили мои болеутоляющие таблетки.
— Это они тебе перед судом такую подлянку кинули?
— Не знаю, у нас тут свои разборки. Дай им волю, так они и срать с линейкой заставят.
— Зачем?
— Для создания однородной массы.
— А линейка тут при чём?
— Как мерило стандарта и средство единообразия.
— Слушай, — Лёха озабоченно посмотрел на меня, — У тебя суд послезавтра, а ты, вроде как, заговариваться стал.
— Тут ты исключительно точен, как ледоруб Меркадера .
Лёха поперхнулся и махнул в сторону засыпанной лежалым снегом скамейки:
— Пошли, посидим, может, отпустит. Только задницу не отморозь.
— Пошли. А знаешь, что в древнерусском языке слово «задница» означало «наследство»?
— Вот и прояви заботу о своём наследстве. Да что с тобой сегодня? Тут жизнь, можно сказать, решается, а ты тут всякую хрень порешь. Вот влепят тебе четыре года... тьфу-тьфу, чтобы сглазить... надо ещё по скамейке постучать для закрепления. Что, не выспался?
— Ага. Полночи не спал. Спина, зараза, замучила.
— Не зараза, а инфекция, — Лёха облегчённо засмеялся, — Пора бы зазубрить, культурный ты наш.
Мы, слегка стряхнув снег, уселись на спинке скамейки и стали обсуждать предстоящий суд. Под конец я, неожиданно для себя, стал его горячо убеждать:
— Говори очень кратко. Отвечай только на задаваемые вопросы. Тут попадаются такие переводчики, что больше стараются угодить судье, чем точно перевести.
— Не учи учёного, у меня свой такой был. Ты сам залепух не навешай, а то тебя не каждый русский с первого раза просечёт.
И вроде обоим полегчало.
Вертухаи не разрешили мне забрать с собой все вещи.
— Только самое необходимое для суда. Вас всё равно никуда не отпустят, пока к нам не поступят документы, — этот был из новой смены и просто констатировал очевидный только ему факт.
Я смирился и собрал накопившиеся бумаги. Тут не угадаешь, что может на суде пригодиться.
Внизу уже ждал Лёха. Он хмурился и с открытой враждебностью разглядывал парочку прибывших полицейских. После поверхностного вертухайского шмона я подошёл и негромко спросил:
— Ты чего?
— Терпеть ненавижу раскормленных бездельников. Что этих, что наших. На них пахать можно, а они только и могут, что права качать и штрафы с ошибками выписывать.
— Не о том думаешь. Прошлое заседание почти четырнадцать часов длилось. Готовься к нервяку и бессортирной никотиновой диете. У меня тогда всё отходы с трудовым потом вышли.
— Тю, напугал дальнобойщика кукишем .
Но хоть полицейские нам попались вполне адекватные. Они разрешили короткий перекур, прежде чем завести в здание, а перед камерой даже предложили посетить туалет.
— Впервые такое, — Лёха присел на скамейку, — Сразу видно, что из полных семей. Уважительные, спасу нет.
Мы молча посидели с четверть часа, прежде чем за мной явился полицейский. Я снял куртку и оставил её Лёхе:
— Держи. Сверни и положи под голову. Время быстрее пролетит.
Тот же зал суда в той же военной академии. Все основные фигуры уже расселись по своим местам, только задние ряды почти пустовали. Мой сын устроился в этом зрительском секторе рядом с директором одной моей партнёрской московской компании. Я им еле заметно кивнул и улыбнулся. Рядом кучковались несколько человек из таможни под наблюдением Пышки. Вот ей я подмигнул и несколько раз надул одну щёку. Пусть понимает в силу своей испорченности. Но правильно дошло, раз так сильно покраснела.
Я пожал руку Тони и подсел к новенькой переводчице. Она задумчиво доставала из своей сумки вторую бутылку минералки.
— Доброе утро. Готовитесь к долгим баталиям?
— У меня есть... как это... опыт, сын ошибок трудных ...
— ... и мытня , парадоксов друг, — подхватил я, — Да мы просто пророчество на пару из курчавого слепили.
— А это не оскорбительно?
— Никак нет. У нас вообще в стране даже на самом верху постоянная чехарда по волосяному признаку. Целая теория заговора есть . Полюбопытствуйте на досуге.
Тут появилась судья со своей свитой и суетливо мельтешащей секретаршей.
— Ну, что... понеслась... поле ... по кочкам.
— Кочки... это же небольшие холмики? Но я про кочки другую идиому слышала.
— Тут вы правы. Но, поймите и меня... рядом культурная дама... а так, конечно, идеальное совпадение.
Судья принялась читать документы, торжественно преподнесённые ей секретаршей. Я повернулся к Тони. Он нетерпеливо ёрзал, как боевой конь, ожидая сигнала начала атаки. В таком состоянии его лучше не трогать. Пришлось удовольствоваться болтовнёй с переводчицей.
— Как вам суд?
— Если честно, то он странный какой-то. Я не имею никакого права сама давать оценку, но мне кажется, что он... зелёный... нет, влажный... извините, совсем забыла, как правильно.
— Сырой. Неподготовленный.
— Да, точно. Доказательства неубедительные. И мне рассказали про эти постоянные ссоры адвоката с судьёй.
— Сейчас они опять начнут. Мой и так уже весь извёлся.
Перепалка началась сразу, стоило судье закончить чтение, и остановила свой недобрый взгляд на Тони.
— Это тоже надо будет переводить? — обречённо спросила переводчица, с хрустом сворачивая пробку на первой бутылке.
— Зачем? Милые бранятся... только гонорар выше будет. Мне интересен исключительно вердикт судьи.
Ждать пришлось недолго. Так и не разгоревшаяся свара была прервана множественным стуком молотка и пламенной речью судьи, считанной с заготовленного листа:
— Внесу полную ясность. В соответствии со статьей 2-1 Закона об уголовных процессах, расходы защитника оплачиваются в соответствии с указом Государственной Коллегии. В статье 3 этого Указа сказано, что оплачивается только время, потраченное на подготовку к делу, на непосредственную защиту клиента во время следствия и в суде. Также оплачиваются транспортные расходы защитника. В статье 4 Указа сказано, что оплачивается исключительно ОПРАВДАННЫЕ рабочие часы и расходы. При их расчёте учитывается сложность и размер дела. Суд считает, что это дело не является сложным, если уж сразу ответить на требование статьи 8 Указа. Такие дела у нас в Лаппеенранте слушаются постоянно.
Тут она прервалась и стала мелкими глотками пить воду из стакана, моментально поднесённого секретаршей.
— Эк её зацепило. У вас что, только судья решает, какие действия адвоката оправданы, а какие нет? — я был слегка ошарашен таким неприкрытым давлением на моего адвоката, но решил уточнить.
— Да. А разве это неправильно?
— Вам виднее. Но, на мой взгляд, это такая здоровенная дубина для манипулирования непослушными адвокатами. Особенно её тонкий намёк не лезть в дела, которые она тут ежедневно щёлкает как орешки.
Наше обсуждение прервала так и не угомонившаяся судья. Не весь текст дочитала или решила от себя дополнить?
— Адвокат не представляет государственные органы. Он независим как от суда, так и от клиента. Понятно, что защищая клиента, адвокат может вызывать раздражение суда. Другая сторона его независимости заключается в том, что суд не может прямо указывать адвокату, как он должен защищать своего клиента, а клиент не может указывать адвокату, что он должен делать. Естественно, адвокат может делать лишнюю работу для клиента, если клиент способен за неё заплатить. Но учтите, статья 21-1 Судебного Уложения ясно указывает, что оплачиваться должны только умеренные и оправданные судебные расходы. Это положение напрямую касается оплаты работы адвоката... а не этого безобразия!
Судья с силой шарахнула своим молотком, отложила зачитанный адвокату-отступнику лист, придвинула кипу бумаг и склонилась над ними, всем видом показывая, что прения окончены.
— Ничего себе порядочки, — протянул я, — Открытым текстом и не стесняясь. А по своему воспитательному пути даже законодательную базу подвела.
— Но вы же платите своему адвокату?
— Конечно плачу, но любой... ласковый юрист всегда двух маток сосёт. Значит, теперь мне платить надо будет чуть больше.
Судья, не поднимая головы, поманила секретаршу. Та с готовностью подбежала, выслушала и закивала головой. Через несколько секунд из холла послышалась искажённая не только секретаршей, но и динамиком фамилия Устюхина.
Я повернулся к полицейскому и показал скрещённые решёткой пальцы. Он понятливо кивнул и ходко потрусил из зала.
— Свидетель в камере, — пояснил я переводчице, — Сейчас увидим трогательную сцену. Это она его самолично на четыре года законопатила.
— Это водитель?
— Он, родимый. Ждёт, не дождётся встречи со своей крёстной. Почти как у Отелло: «Она меня за муки полюбила, а я её за состраданья к ним». Надеюсь на классический финал. Неоднократно на бис.
Ввели слегка покачивающегося Лёху. Вступив в зал, он сонно заморгал, подтверждая происхождение багровых полос на его левой щеке.
— Силён, бродяга, — завистливо протянул я, — Даже здесь умудрился закемарить. Вот, что значит профессия. Главное, чтобы хватку не ослаблял.
Переводчица поперхнулась и с укоризной посмотрела на меня.
— Мечтать не вредно, — неубедительно соврал я, — Но тут всякое может случиться. Жаль, монтировка регламентом не предусмотрена. Обязательный атрибут водительских переговоров. Явный судейский просчёт.
Теперь засуетилась моя переводчица. Под испепеляющим взглядом судьи, она встала и поспешила к свидетельскому столу, за которым сгорбился Устюхин. На полдороге она запнулась и вернулась назад за своим стулом.
Судья побагровела и переключилась на секретаршу. Та молитвенно сложила руки и явно приготовилась запустить искупительную слезу. Но, мгновенно насладившись увиденным, судья повернулась к Устюхину.
Дальше начались мои мучения. Переводчица говорила прямо в микрофон, а Лёха, отодвинувшись со стулом за край стола, когда галантно освобождал ей место, говорил тихо и был совершенно не слышен.
Пришлось довольствоваться только переводом вопросов судьи:
— Расскажите о себе. ... Достаточно. ... Что вы скажете о характере грузов? ... Суд не интересуют ваши предположения. ... Я не спрашивала вас о том, сколько раз и как вас проверяли таможенники. Мы имеем свою достоверную информацию из надёжного источника. ... Почему только сейчас вы заговорили о том, что последняя загрузка отличалась от предыдущих? ... А вы должны были настаивать, чтобы эту информацию внесли в протокол. ... Незнание этого не является для вас смягчающим фактором. Сейчас уже поздно. ... У обвинения или защиты вопросы к свидетелю есть? Нет. Вы свободны.
Весь допрос занял не более десяти минут. Лёху увели, а переводчица вернулась, волоча за собой стул.
— Ни одного ответа отсюда не услышал, — хмуро сообщил я в некоторой оправданной запальчивости, — Ключевой свидетель, а его так быстро отпустили.
— Судья решает, — примирительно ответила она, — Но он сам так далеко от микрофона отсел. Я это учту, когда буду переводить других свидетелей.
— А судья-то почуяла... нет, точно учуяла... раз так быстро всё завершила... такая сцена сорвалась. Век буду жалеть, что ей ничего не свернули.
— Прекратите. Так неприлично говорить.
— Неприлично в тюрьме за так сидеть.
Мы замолчали и стали наблюдать, как судья провела привычное вразумление своим кивалами, а потом махнула секретарше. Та наклонилась к микрофону и вызвала следующего свидетеля.
Вошла Ириша Дичкова, главный бухгалтер московской компании. В растерянности она притормозила на входе, но увидев меня, улыбнулась и приветливо помахала рукой.
Судья нахмурилась и в довольно резкой форме предложила ей пройти на место для принесения присяги. Переводчица придушенно вздохнула, с трудом подхватила свой стул и понесла его на новое место работы. Пока шла стандартная процедура, я повернулся к расслабившемуся Тони:
— Сколько у нас свидетелей?
— Два бухгалтера сегодня приехали из России, и я пригласил профессионального финского бухгалтера. Прокурор согласился, что этого вполне достаточно. Могли вызвать всех, кого хоть раз упоминала таможня, но фактически у нас оставалось только три дня... очень мало времени... у некоторых проблемы с визами... командировки. Но никто не отказался. У вас оказались очень надёжные партнёры. В Финляндии далеко не так...
— We are not licked yet (Мы ещё не победили). Let’s see...
Тони согласно кивнул и стал внимательно наблюдать за разворачивающими событиями.
Судья быстро проскочила вопросы образования и профессиональной деятельности. Судя по её кислому и недоверчивому выражению лица, российское высшее образование для неё было сродни шаманскому обряду, а главбух достаточно крупной русской компании явно ассоциировался с нечистым на руку казначеем при воровском общаке.
— Расскажите о совместной деятельности с компанией ответчика.
— Семь лет назад у нас был подписан Договор траста, где был определён минимальный размер комиссии. Мы регулярно направляли средства, необходимые для реализации совместных проектов. Из этой суммы его компания имела право ежемесячно удерживать минимальную комиссию. Отдельные сделки, которые соответствовали нормам общего договора, могли быть согласованы и по телефону. После того как обговоренная группа сделок была реализована, то в Москве проходили переговоры, в которых обязательно участвовали представители бухгалтерии и генеральный директор. На переговорах проходила полная сверка поступлений и расходов, а также определялся окончательный размер комиссии и премиальных. Составлялся протокол переговоров, а его компания выставляла окончательный счёт, который прилагался совместно с другими документами к нашей бухгалтерии. Все эти документы меня с собой. Их надо показать?
Некоторое время судья пребывала в напряжённых раздумьях, а потом отрицательно покачала головой и разрешила поработать прокурору. Тот откашлялся и стал по бумажке задавать вопросы.
Они касались конкретных поступлений и выплат. Ириша как примерная ученица в ответ моментально по памяти барабанила даты, цифры и назначения платежей. Прокурор скис и стал коситься на судью. Та подняла руку:
— Думаю, что вопросов достаточно. Скажите, а почему вы всё так хорошо помните?
— Но вы же меня вызвали свидетелем? – в её голосе послышалось неподдельное удивление и растерянность, — Я внимательно просмотрела документы за весь период нашей совместной деятельности. Со мной приехал генеральный директор. Вы может у него уточнить детали, если я что-то упустила.
— Да, у меня есть последний вопрос, — очнулся прокурор, — Statements. Ваши ежемесячные взаиморасчёты. Вы их хоть раз сами видели?
— Я их не только видела, но и каждый раз проверяла и утверждала. У меня они с собой.
— Они приложены к вашей российской бухгалтерии?
— Нет. Это промежуточные рабочие документы, которые составлялись по просьбе финской стороны. В нашей бухгалтерии фигурируют только итоговые суммы по завершённым сделкам.
— То есть они разные?
— Цифры одинаковые, только оформлены по-разному. Это вызвано различием требований к ведению бухгалтерского учёта в наших странах.
— Они разные? – в голосе у судьи прорезался явный интерес, — Просто скажите «да» или «нет».
— Да. Они даже на разных языках, хотя там одни и те же данные.
— Всё, этого вполне достаточно. Теперь подойдите ко мне. Мы сейчас оформим командировочные документы, и вы сразу получите оплату за доставленное беспокойство, — голос у судьи сразу стал добрым и ласковым.
Не успела за Иришей закрыться дверь, как судья одарила меня зловещей улыбкой и сообщила:
— Так как наказание для ответчика может быть особенно суровым, то суд сам решил оплатить расходы свидетелей, во избежание излишних тяжб, так любимых вашим адвокатом. Маловероятно, что у вас потом хватит средств покрыть все выдвигаемые судом требования.
— Может сразу расстрелять? – прошипел я, — Или пустить на удобрения? Практично или экономично. Выбор за вами.
Переводчица благоразумно промолчала. Я посмотрел на Тони. Тот слегка пожал плечами, но комментировать тоже не стал.
Несколько разочарованная судья разрешила пригласить следующего свидетеля.
Главный бухгалтер питерской компании была мне мало знакома. Она только в прошлом году приступила к своим обязанностям. Тогда на встречах она была немного закомплексована, но сейчас держалась довольно уверенно.
Схема допроса полностью повторилась. Судья быстро завершила с общими вопросами. Затем прокурор зачитал свои - по крупным платежам. Судья дождалась ответов и моментально задала вопрос о Statements. Получив аналогичный ответ, она развеселилась и с добрыми напутствиями быстро отпустила свидетеля.
— У меня складывается впечатление, — безмятежно сообщила она Тони, — Что если сосчитать вместе комиссионные доходы, указанные в документах, найденных в памяти компьютера ответчика, то полученная сумма будет соответствовать той, что указана следователем.
Не успел Тони открыть рот, как она добавила:
— Давайте послушаем вашего столичного бухгалтера, — она очень едко выделила «столичного», явно намекая Тони, на чьей они сейчас территории.
Тони усмехнулся, но выступать не стал. Зато я явственно расслышал «hick squabbler» (захолустная склочница), но никогда и нигде подтверждать этого точно не стану.
Приглашённый финский бухгалтер поначалу вызвал у меня просто невероятное разочарование. Был он весь какой-то серый и пыльный. Говорил неуверенно, постоянно хватался за оправу своих проволочных очочков, ну вылитый склеротик, который вечно проверяет, не потерялись ли они.
Для начала он нервно сообщил, что является совладельцем большой бухгалтерской компании. Опыт профессиональной работы свыше двадцати лет. Даже эту информацию он давал с большими паузами, будто боясь совершить непростительную или непоправимую ошибку.
Судья явно развеселилась и позволяла ему повторять одно и то же по нескольку раз. Тут не выдержал и вмешался Тони:
— Расскажите об итогах проверки бухгалтерии компании ответчика.
— Проверка бухгалтерии компании... да, проверка нами была проведена... не вся, только за последний период... только тех документов, которые мы получили... мы сделали наш анализ... в письменном виде, да... там всё указано... есть небольшие замечания, да... нарушены сроки подачи некоторых документов, не выполнены полностью все требования к их оформлению... но это никак не влияет на сам бухгалтерский отчёт. Бухгалтерия чистая... что соответствует проверкам, сделанным ранее аудиторской компанией.
— Мямля, — тихо ругнулся я в бессильной злости. Не знаю, что он за специалист, но оратор из него аховый. Тут и в самых прописных истинах любой засомневается.
Видно, это понял и прокурор. Он потряс бумажкой:
— Компания ответчика получил от своих российских клиентов наличные средства, но не вписал их в бухгалтерию.
— Наличные средства, да... но речь идет не о платеже, а о залоге. В соответствии с бухгалтерским законом залоги не записываются в бухгалтерию.
— Как? — удивление прокурора было настолько большим, что он даже обернулся к судье за поддержкой.
— Такая деятельность... как у истца, да... в Финляндии классифицируется как комиссионная торговля... да, именно комиссионная торговля... а если эти средства залог, то они не вписываются в бухгалтерию на основании статьи 2-8 Бухгалтерского уложения, да... а если эти средства аванс, то они не вписываются в бухгалтерию на основании решения KILA 1695/2003.
Прокурор открыл, а потом медленно закрыл рот.
— Суду были представлены факты злостные нарушения бухгалтерского законодательства, — вступила судья.
— Злостные нарушения, да... я читал об этом... но мы их не обнаружили. Какое образование у автора тех обвинений?
Судья немного помялась и сообщила:
— Грамотный специалист. Дипломированный инженер... почти.
Тони громко хрюкнул.
— А у меня больше двадцати лет, да... практической работы.
— Суд также считает, что его компания получила комиссионных доходов больше, чем указано в бухгалтерии.
— Я тоже обратил на этот пункт внимание... только там забыли указать, да... речь шла не о реализованных, а о запланированных... теоретически возможных доходах, которые потом не реализовались. Это называется... не произошедшие события в бизнесе. Абстрактные цифры.
— Но он мог получать неучтённые доходы? Больше, чем было указано в официальной бухгалтерии компании?
— Мог...
— Вот видите! – воскликнула судья.
— ... но тогда его сообщником должен быть как минимум глава банка Nordea, да... но я, лично, сомневаюсь в этом. Бухгалтерия совершенно прозрачная.
Воцарилось молчание. Судья с трудом переваривала услышанное, а прокурор внезапно сосредоточился на изучении своих ногтей. Тони наклонился ко мне и зашептал:
— За введение суда в заблуждение (misled court to any prejudice) следователю может грозить до 6 лет тюрьмы. Прокурор может потерять своё место. Сейчас судье есть о чём подумать.
Но тут бухгалтер явно встряхнулся, осмелев после своей незапланированной остроты, и стал значительно более уверенно вещать, не замечая, что и судья и прокурор полностью отключились от происходящего:
— Statements. Непонятно, почему им уделено такое внимание... все указанные там цифры подтверждены банковскими выписками... это просто уточняющая информация для бухгалтера... просто они обосновывают полученную минимальную месячную комиссию... из средств, уже находящихся на счету компании... все они, за исключением одной копии, являются оригиналами.
Вопросов не последовало.
— Странный пункт о присвоенных перечислениях в адрес... ага, вот... в адрес замбийской компании, а потом якобы присвоенных ответчиком. Он нас всех сильно развеселил, да... здесь речь явно идёт об оплате рабочего места, да... только, э-э-э... ваш специалист... зачем-то удалил все подтверждающие документы... или их не заметил... а они одобрены и аудитором и налоговой службой. Здесь всё законно... Он явно ошибся, решив, что референс для оплаты является названием африканской компании... а это весьма странно для специалиста...
Судья встряхнула головой и стукнула молотком:
— Вполне достаточно. Суд считает, что рассказ приглашённого бухгалтера не имеет доказательной силы в этом деле. Его данные о бухгалтерии основывались только на нескольких отдельных документах компании... и, в основном, на рассказах защиты.
Последовал очередной стук молотка. Тони явно ахнул, а вот бухгалтер выпрямился:
— Вы считаете нашу проверку недостоверной?
Судья скривила губы и раздельно произнесла:
— Ваш допрос окончен. Прошу покинуть зал суда.
В полной тишине он подошёл к двери и неожиданно пнул её ногой.
— Не оскорбляйте и не загоняйте людей в угол, — задумчиво протянул я, наблюдая за происходящим, — И эта дама собирается так же лихо шуровать в Верховном суде? Отдача не замучает?
— Некрасиво получилось, — грустно сказала переводчица, — Никогда такого не видела.
— Ответчик, у вас есть, что добавить суду?
— Не то слово... да, есть!
— Пройдите на свидетельское место.
Я галантно подхватил стул переводчицы и едва не выронил его от накатившей боли. Но сдержался, донёс и установил его перед столом для свидетелей. Переводчица благодарно кивнула и села. Я пристроился рядом, впервые позитивно подумав о явных преимуществах женской эмансипации.
— Слушаем вас, — судья всем корпусом повернулась ко мне, — Что нового вы можете нам рассказать?
— Я начну с того, что вся работа, проделанная местной таможней, была предвзятой и абсолютно необъективной. Мы неоднократно требовали отвода всех следователей.
— Суд просит говорить только по существу, — голос у судьи стал ледяным, — Сегодня мы рассматривали ваши злостные нарушения бухгалтерского законодательства. И ранее были приведены конкретные примеры, уличающие вашу компанию.
— Извините, но всё, что инкриминировал тут один следователь таможни... тот, который студент первого курса... не имеет никакого отношения к действительности. И сегодня вам это полностью доказали свидетели. Этот следователь...
— Говорите только по существу. Таможня выставила вам свои требования по возмещению ущерба, который вы нанесли государству. Вы их признаёте? Учтите, что ваше наказание будет определяться исходя из количества незаконно ввезенных сигарет или из расчётной суммы невыплаченных налогов.
— А суд вообще уверен, что было импортировано именно то количество сигарет, которое указано в обвинении? – тут я понял, что мой сарказм может выйти боком, учитывая трансформацию после перевода, — Это надуманное предположение таможни не имело никаких оснований и доказательств. Я категорически отрицаю причастность своей компании к контрабанде. И, кроме того, до сегодняшнего дня таможня держит в секрете документы по последней поставке. Может хоть сейчас их мне здесь покажут?
— Это не имеет отношения к сегодняшним слушаниям. В последний раз указываю вам на то, что надо говорить только по существу. Вам это понятно?
— Предельно ясно.
— Вы признаёте себя виновным в указанных преступлениях?
— Нет. Не признаю ни по одному из одиннадцати озвученных пунктов.
— Этого вполне достаточно. Можете вернуться на своё место.
Я несколько обескуражено покрутил головой, переводя взгляд с судьи на прокурора, а потом остановился на задумчивом лице Тони. Такой быстроты я никак не ожидал. Переводчица уже встала и покорно ждала, когда до меня дойдёт, что уже всё закончилось и пора прекратить впустую греть свидетельское место.
— Охренеть, — только и сумел из себя выдавить я, поднимаясь и берясь за стул переводчицы, — Пока не врубился, но, кажется, меня только что публично поимели.
Не успел я дотащиться до своего места, как поднялся адвокат таможни и забасил:
— В соответствии с правилами, указанными в статье 6-3 Уголовного кодекса, при измерении размера наказания надо учитывать все причины, влияющие на размер и тип наказания. Также, надо учитывать существующие прецеденты, но не выходить за их границы. В статье 6-5 УК сказано, что наказание должно быть ужесточено в том случае, если преступление было особенно продуманным и, если преступники создали организованную преступную группировку для совершения тяжких преступлений.
— Это он о ком? – я даже подумал, что ослышался.
— О вас, — вздохнула переводчица.
— В данном деле речь идет о очень большем количестве сигарет. Мы смогли только один раз... ещё раз внимательно посмотрите на пункт обвинения 10... сосчитать точное количество сигарет. Их было целых 14.428 блоков. Сигареты ввозились десять раз... подумайте только... десять раз! В девяти случаях такая контрабанда успешно удалась, но последний груз был пойман нашей таможней. В случаях, указанных в пунктах обвинения 1-3, государство недополучило табачный налог, а в случаях, указанных в пунктах обвинения 4-10 государство лишилось таможенных платежей, табачного налога и НДС на сумму свыше 5 миллионов евро!
— Сейчас точно залепит, что я лично спровоцировал мировой экономический кризис. Зуб даю.
Но нет, сегодня адвокат не решился так далеко не заходить. Он грузно поболтался между прокурором и судьёй, смазывая драматизм своих слов, а потому решил добавить трагизма:
— Речь идет о тщательно организованном процессе, где контрабандный товар был почти идеально упрятан внутри ничем не примечательного груза. Преступления были спланированы и совершены со злым умыслом, что полностью подтверждает существование организованной преступной группировки, целью которой были совершение дерзких и особо тяжких преступлений.
— После проверки кирзачей... зарплату выдал казначей.
— Что? – переводчица наклонилась ко мне.
— Так... я просто улетаю от такой голимой борзоты.
— А все подтверждённые... неоднократные и злостные нарушения бухгалтерского законодательства... это последнее доказательство длинной череды преступной деятельности... возглавляемой ответчиком.
— Всё... теперь я точно на дне... бросаю якорь.
— Учитывая всё мною ранее сказанное, требую приговорить его к высшей мере наказания.
— К чему? — я поперхнулся и зашёлся в кашле.
— К высшей мере наказания. У нас так называют максимальный срок по той статье Уголовного кодекса, по которой обвиняют подсудимого.
— Не употребляйте больше такого выражения. Аж мороз по коже пробил. Заикой так стану.
Вскочил красный Тони:
— Мы направили суду письменное опровержение по каждому пункту. Совершенно очевидно, что мой подзащитный полностью невиновен. Все убедительные доказательства этого представлены суду. Мы надеемся на честное и непредвзятое решение. У меня всё.
Не успел Тони сесть, как негромко прозвучала только одна фраза прокурора:
— Прошу назначить меру наказания... 7 лет лишения свободы.
Судья наморщила лоб и задумалась. Потом встряхнула головой:
— Ответчик будет продолжать содержаться в тюрьме города Миккеле до получения приговора. Крайний срок для вынесения приговора, – она поводила пальцем по календарю, — Вторник, 31 марта 2009 года. Суд окончен.
Раздался стук молотка и все медленно потянулись из зала. Переводчица жалостливо посмотрела на меня и вздохнула:
— До свидания. Надеюсь, что всё у вас будет хорошо.
— А уж я-то как надеюсь.
Директор московской компании сделал шаг ко мне, но натолкнулся на предостерегающий жест полицейского, только потряс двумя руками, сжатыми в замок.
Я кивнул и отстранённо улыбнулся. Надо было высказать свою признательность, но сейчас нет никаких сил. Состояние такое, что только в голос хочется повыть в одиночестве, а не в благодарностях изливаться. Хоть и заслуженных.
Подошёл сын и стал переговаривать с Тони. Тот односложно отвечал, медленно запихивая бумаги в портфель.
— И что это было? — я старался смотреть между ними, чтобы хоть как-то контролировать себя.
Сын переглянулся с Тони:
— Понимаешь, суд первой инстанции... он вообще ничего не значит. Мы надеялись, что тебя сегодня отпустят. Нет никаких доказательств вины. Вообще никаких нет. Одни только голословные обвинения. Сам же слышал. Но судья сегодня решила иначе. Она вообще не несёт никакой ответственности за свои действия. Ей просто нужно... большое дело.
— Что, вот так всё просто? Вся эта засекреченность... тупой бред следаков... заумные наезды их адвоката... Чтобы только раздуть дело?
— Примерно так.
— Они даже документы по последней поставке до сих пор нам не дали.
— На прошлой неделе дали, — тихо произнёс сын.
— А почему мне их никто не показал?
— Чтобы ты не волновался.
— Чтобы я... что?
— Если бы ты их увидел, то мы не знали, как бы ты себя повёл.
— Так покажи.
Сын пожал плечами и заговорил с Тони. Тот вздохнул и полез в портфель. Медленно вытащил тонкую папочку и стал выкладывать по одному листку.
— Это Международная товарно-транспортная накладная CMR, сделанная в России. Грузополучателем в ней указан твой лаппеенранский форвардер как транзитный получатель.
— А вот это грузовая таможенная декларация, также сделанная в России. Извини за качество копии, но другой у нас просто нет. Грузополучатель тот же. Мы знаем, что финская таможня также получила официальное подтверждение достоверности этих документов из России.
— Теперь самое главное. У нас есть только последняя финская таможенная декларация.
— Последняя?
— Просто дослушай. Вот так у выглядит официальная таможенная декларация. — он потряс листком.
— А как здесь появилась моя компания? Этот кусок... где указан грузополучатель, я помню... мне его следак показывал.
— Каждая таможенная декларация имеет собственный MRN номер. Вот он, находится прямо под штрих-кодом. Мы по нему проверили время появления этого удивительного документа. Эту информацию везде постарались спрятать, но забыли, что бюрократия уже переросла границы.
— Европейская статистика, — я кивнул головой, — Все обязаны отчитываться.
— Посмотри очень внимательно. Груз арестовали около восьми утра. Меньше двух часов ушли на оформление незаконного содержимого. А эта таможенная декларация появилась в 14:27. То есть, когда таможенники уже решили, что будут делать с конфискованным товаром.
— И здесь полный беспредел, — мне вдруг стало всё безразлично, — Они просто нагло и тупо подделали официальный документ! И почему они до сих пор на свободе?
— Мы проконсультировались со многими адвокатами. У всех мнение одно. Если бы только на этом факте мы стали строить твою линию защиты, то, как результат, ты проведёшь в тюрьме несколько лет, пока бесконечные проверки будут сменять друг друга. Любое их окончательное решение для тебя будет явно негативным. Это понятно?
— Ясен пень. Таможня замазана по самые уши. Но никто не посмеет это подтвердить, так как ниточки могут слишком далеко потянуться. И всё по любому спишут на меня. Так?
— Не собираюсь прогнозировать, но вероятность такого исхода достаточно высока.
— Нахватался казуистики?
— Не то слово. Но мне пока нравится. Суды работают со своей виртуальной реальностью в своём виртуальном мире по многозначным законам. Выигрывает тот, кто наиболее правдоподобно их извратит... загнав судью в бумажный тупик. Такому нигде не научат.
— Рад за тебя. А мне что делать?
— Ждать. Просто ждать. Мы тебя вытащим рано или поздно.
— Постоянно это слышу. Лучше рано, хотя может быть и сейчас уже поздно. Так и так всё придётся начинать с нуля.
— Видишь, я правильно боялся, что такая информация тебя может расстроить.
— Ты прав. Любви к человечеству уже точно не добавит. Ладно, поползу, а то мой легавый стал суетиться.
— Подожди. Есть ещё одна деталь. Мы её тоже пока не стали использовать. Из России привезли копии учредительных документов производителя сэндвич-панелей. Ты оказался прав. Компания была продана 09 сентября 2008 года.
— Вписывается в логику дальнейших событий. Ключевой свидетель вдруг случайно погиб, а остальную шушеру разыскать не удалось. Я угадал?
— На все сто. Теперь очень большая странность. Сегодня прокурор её не озвучил, но он в переписке с нами стал странно намекать на возможную связь этой контрабанды уже с Global Freight Ltd, которая через тебя закупала нефтяное и газовое оборудование. Там ещё фигурировал платёж, день в день совпадающий с первой летней поставкой. Ты можешь что-нибудь предположить?
— Нет. Думаю, это тот же бред, как и помощь замбийским повстанцам... а ранее с вертолётом-перевёртышем и прочими... таможенными полётами неудержимой фантазии.
— Да, — сын немного задумался, — Может ты не в курсе, но скоро сюда приезжает Медведев, а потом Путин. Россия газовую трубу в Германию тянет через финскую прибрежную зону.
— А я тут при чём?
— Ты пока не причём. Но тут напрашивается слишком явная связь с «Газпромом». Просто мы подумали, может кто-то на всякий случай заказал компромат к переговорам? Сверху. Пресса пока полностью кем-то сдерживается. Ты знаешь, что ни одно издание, так ни разу и не упомянуло твоё имя или название компании? Только прозрачные намёки.
— Я должен огорчиться?
— Нет, но это очень странно для Финляндии. И тревожно.
— Ну, всё. Ерунда это. Лучше пойду, а то теперь ты загоняешь меня в траур.
— Я тебе деньги привёз и сигареты.
— Вот вместе с адвокатом договоритесь с охраной. Мне в наручниках болтаться совершенно не понравилось. Упирайте на то, что я ещё не настоящий заключённый.
Тони с сыном приступили к обработке полицейских, а я стал собирать свои бумаги. И какого рожна я их вообще сюда притащил? Знал бы заранее, так хоть сейчас бы не мучился.
Сын похлопал меня по плечу:
— Деньги положат на твой счёт, а сигареты отдадут тебе в тюрьме. До встречи.
— До встречи. Передавай всем приветы. Скажи, что у меня всё хорошо и выгляжу я замечательно.
— Обязательно, — он серьёзно посмотрел на меня, — По правде говоря, выглядишь ты плохо. Просто на глазах постарел.
— Спасибо за комплимент. Боюсь, что я только как раз сейчас начал взрослеть и избавляться от прежних наивных заблуждений.
И меня увели.
Лёха безмятежно храпел, подложив мою скрученную в жгут куртку под голову, когда полицейский открыл дверь. Пришлось его растолкать, чтобы разбудить.
— Опять вызывают? – он с трудом раскрыл глаза, — А, это ты. Я что, до ночи проспал?
— Нет, сейчас где-то полдень.
— Обед? – он свесил ноги с полки и почесал голову, — Заправиться никогда не помешает.
— Да нет, суд закончился.
— А ты чего здесь делаешь? Отпустили? За курткой вернулся?
— Назад в тюрьму поедем. Решение только через неделю состряпают.
— Как прошло?
— Лучше не спрашивай. Мне этот свободный мирок хитрожопых карьерных членоходов и рвущихся в верха сиськоносов совсем не понравился. В тюрьме проще.
— Что, всё так плохо?
— Не знаю. Так сразу слов не подобрать. Одна подстава и постоянное кидалово.
— До этого я и без тебя дошёл. Как судья? Вот бы кому шею набок свернул. С радостью и песнями.
— Готов в очередь встать.
— А что прокурор?
— Запросил семь лет.
— Сколько?
— Семь.
— Они тут совсем оборзели?
— Ладно, давай, сползай. Охрана копытами бьёт. Назад повезут, там и поговорим. Сейчас просто не могу. Стошнит.
— Понял. Проходил.
Нас отправили в Миккели на следующий день.
— Знаешь, — задумчиво сообщил я, разглядывая пейзаж за окном, — Я тут всю ночь раздумывал. Прокурор с таможенным адвокатом всё время намекали на международную банду... преступное сообщество. А вот суд над тобой провели отдельно, когда моё следствие ещё официально не закончилось. Почему они так поспешили?
— Потому, что суки конченные.
— Это, конечно, имеет место, но всё же?
— Ты умный, вот и думай. Ночей впереди много. А я домой хочу... и снова за баранку.
— Я тоже много чего хочу, но спасибо за совет.
Дальше мы ехали молча, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами.
После утреннего шмона после выпуска из транзитной камеры в «домашней» тюрьме на нас натолкнулся Сулев, который неторопливо спускался по лестнице.
— А вот и вы. Ничего не говорите, я сам догадаюсь, — он открыл каптёрку, просочился в дверь и облокотился на прилавок, — Давайте, с одного раза. Могу выступить прорицателем. Ждите.
Он скрылся среди полок и вернулся в рваной шапке-ушанке, неведомо как тут оказавшейся:
— Специально для подсудимого, — он лихо сдвинул шапку на затылок, — They are fucking us, but we'll be only stronger!
Я заржал, а Лёха недоумённо уставился на Сулева и с некоторой угрозой спросил:
— Ты это кого факать собрался, а?
— Охлынь. Не он, а они, и не кого-то, а нас. Коряво, но в самую точку, Сулев. Только как-то уж слишком педерально звучит. Хотя... главное, что мы действительно крепчаем.
Лёха с подозрением посмотрел на нас, но промолчал.
— Сегодня получите бельишко с запахом лаванды. Для себя готовил, но раз такое дело. Когда решение суда?
— Как узнал?
— Не смеши учёного... раз сразу не выпустили. Первая инстанция приговор лепит от недели до месяца. Потом долго будешь расхлёбывать то, что они там под настроение наворотят.
— Через неделю.
— Значит, уже всё решили. Осталось только оформить. Сколько прокурор прокуковал?
— Семь.
— Забористо. Думаю, судья скостит не меньше половины. Для тебя слишком круто. Да и Лёха уже край по статье осветил.
— Типун тебе на язык. Я полную оправдаловку жду.
— Как там у вас раньше пели? Надейся и жди, весь срок впереди... Отсидишь половину, а там на УДО отвалишься. Итого - тебе всего полтора года осталось.
— Блин, Сулев, и так парашно, а тут ты ещё тоску нагоняешь.
— Суровая правда нашей жизни. Посидишь с моё...
— Иди ты... в даль светлую. Знаешь, как наши вашим говорили? Революционный болт вам, эстонские крестьяне, а не землю... Через неделю, как раз перед моим выходом, обсудим.
— Ну-ну, — Сулев хмыкнул, — Ничего зимнего не надо?
— В своём дохожу.
— Помечтай.
— Угу. У меня сокамерник тот же?
— Нет. Твоего народного героя вместе с его бабой-хронометристкой вчера с большой помпой депортировали. Ты опять сам-один... без ансамбля. Да, не забудь, сегодня магазин. Порадуй себя чем-нибудь.
Я кивнул и потащился на свой этаж.
Неделя тянулась как в тумане. Это просто подарок судьбы, что я в камере остался один, и рядом нет посторонних проблем. Даже на прогулку я еле заставил себя спуститься только раз, о чём моментально пожалел. В субботу, после долгих раздумий, посетил сауну и снова впал в оцепенение. Просто марсианская депрессия . Скоро на куски разваливаться начну.
Изредка заглядывали соседи, но быстро исчезали, понимая, что меня сейчас лучше не трогать. Зато после них на столе осталась черстветь парочка кексов и шоколадный батончик.
Кто-то из вертухаев, устав от моих постоянных просьб, напряг доктора и мне автоматически продлили курс болеутоляющих. Даже их напугало постоянно дымящее привидение с лихорадочным желанием узнать свою дальнейшую судьбу.
Рассвет вторника я встретил в хлам испорченным желудком, воспалёнными от бессонницы глазами и полностью собранными вещами. Ночью мне ударила в голову совершенно бредовая идея, что надо срочно собраться, а то могут возникнуть проблемы с выпиской из тюрьмы.
Но никаких новостей весь день не было.
К ужину я так извёлся, что готов был головой стенку продолбить, чтобы только постоянно наблюдать за вертухаями и первым узнать поступившее радостное известие.
Тишина и ничего...
В сонное оцепенение я впал только под утро среды, как почти сразу был разбужен вертухаем:
— Ваш адвокат звонит, — он оставил дверь открытой и неторопливо удалился в свою будку.
Я босиком, подпрыгивая на ледяном полу, примчался к телефону и схватил трубку:
— Go ahead, please!
— Dmitri, sorry, but you can refuse our further advocation… ( Дмитрий, извините, но вы можете отказаться от наших услуг по дальнейшему представлению вашего дела в вышестоящий суд) — совершенно убитым голосом начал Тони.
У меня внутри всё упало. Если уж мой адвокат вот так с ходу прямо говорит, что я могу отказаться от их дальнейших услуг, то тут явно никаким освобождением не пахнет.
В трубке что-то зашумело, и ворвался голос сына:
— Привет. Мы только что получили решение суда . Тони очень расстроился.
— Я заметил.
— Ты тоже не особо переживай. Судья просто выкинула из протокола показания всех наших свидетелей и оставила одни требования таможни.
— Короче.
— Тут такое дело. Тебе дали семь лет, конфисковали все средства и имущество компании, а также наложили запрет на занятие тобой любой коммерческой деятельностью. Перевод я потом вышлю. Извини, но мы теперь будем ещё долго и очень заняты. Начни писать книгу, чтобы отвлечься. Всё будет нормально. Это не конец. Пока.
Я осторожно повесил трубку, прислонился к стене и медленно сполз на пол. Вот вам и 1 апреля. День одного русского дурака во всей Финляндии. В голове копошились исключительно нецензурные ошмётки от казавшихся ранее умных мыслей, которые теперь никак развеселить не могли.
Не успел подумать, как неожиданно меня стал разбирать смех. Сначала он был негромким, но быстро нарастал, заставляя болезненно сотрясаться всё тело, пока не перерос в нервный прерывистый хохот.
Вертухай развернул газету и сделал вид, что ничего особенного на этаже не происходит.
Может он и прав.
Я откашлялся, покачнулся, но встал ровно и неторопливо пошёл к себе в камеру. Сначала надо выспаться, а потом аккуратно разобрать вещи.
Впереди много времени, но прямо завтра надо начинать приводить себя в рабочее состояние. Проиграно очередное сражение, но не война. Предстоит опять напомнить некоторым, что русские легко и просто не сдаются.
— Мы нация победителей, чёрт подери! — и рявкнул на всю тюрьму, — We are a nation of winners, not losers!
КАК СТАТЬ НЕВИДИМКОЙ
Я лениво тащился из тюремной канцелярии, где под тщательно проверенную подпись получил толстый пакет с официальным решением суда. Хотелось не портить себе утреннее настроение и максимально оттянуть доставку этой, с позволения сказать, «сволочной малявы», которая получила полное одобрение судьи. Ещё бы, старой болонке женского пола, было нужно громкое дело, чтобы гордо вступить в местный Верховный суд. И она его зубами выгрызла.
Казалось, только внеси эти бумаги в камеру, как с этого момента даже застарелый запах параши начнёт вспоминаться последним честным финским ароматом со слегка перенасыщенной «северной» хлорной линией.
Но не успел я подняться на свой третий этаж, как попался на глаза вертухаю, который помахал мне таким же толстым пакетом.
«Гектар леса извели, не иначе, бюрократы» — с нахлынувшей неприязнью подумал я, рассматривая фирменный конверт адвокатского бюро. К бабке не ходи - русский перевод того же решения суда.
Хмуро покивав вертухаю, я повернулся и увидел возле полуоткрытой двери своей камеры спины сосредоточенно шепчущихся Сулева и Лёхи. Тихо подкравшись, я решил рявкнуть что-нибудь этакое казарменное, но услышанное заставило замереть в предвкушении.
— … так научить тебя научному подходу к твоей проблеме? Чтобы не суетился и своему адвокату не названивал как наскипидаренный? — с придыханием вещал Сулев.
— Валяй, Мичуринс, умничай.
— Ты меня хоть с латышами не путай, грамотей.
— Сам такой. Там что за наука?
— Сколько вшей не корми, а у любого осла всё равно больше.
— Эстонец ты, Сулев, и шутки у тебя эстонские. Точно тебе говорю. И буду продолжать стоять на своём.
— Ну-ну, если будешь продолжать стоять на своём - он у тебя быстро посинеет и отвалится, — Сулев гнусно хихикнул и стал с преувеличенным вниманием разглядывать свой сжатый кулак. Потом уважительно его обнюхал и удовлетворённо вздохнул.
Лёха насупился, но любопытство перевесило:
— А если серьёзно?
— А если серьёзно, то сиди мышкой и обтекай. Законов финских ты не знаешь, так доверься хоть своему насквозь фуфлыжному адвокату. И не дрочи ты его ежедневно своими бредовыми идеями. Он всяко больше в местных джунглях разбирается. Да и лавэ на этом приличное имеет. И с тебя, бог даст, свой кус урвёт. А ты дыши глубже и не пузыри. Его твоя судьба не интересует. Это факт. А твои ночные бредни он с утра только в унитаз может спустить. Врубился в аллегорию?
— Не, ты чё несёшь?
— Это ты несёшь. Слышал, какую пургу ты только что адвокату задвигал. Я–не я, контрабаса не моя! — Сулев презрительно фыркнул.
— Может кофейку? — влез я в разговор, протискиваясь между ними в камеру и махнув на ополовиненный чайник, — Перед завтраком хорошо пойдёт, а то вы с утра что-то вздёрнутые.
— Слушай, а почему у вас, у русских, breakfast называют «завтрак», а не «сегодник» или там «утренник»? Вот у бриттов все ясно. Быстрый перерыв перед работой, разговение после ночного, как там у вас? А, ночного поста! Если бы вы ужин назвали завтраком, то четко знали бы какой подарок к утру ждать. А так непонятно.
Мы замолкли, переваривая услышанное. Но Сулев не угомонился:
— А почему у вас так схожи слова масштабирование и мастурбирование? — он задумчиво почесал нос и вынес вердикт, — Потому что вы, русские, простые как линейка и одночленные! Без обид.
— Можно подумать, что ты сложносочиненный многочлен. Знаешь как у нас водилы говорят о таких? «Блудень - сантиметр, фантазий - километр». Во!
— Ну, началось. Некоторые считают, что не бритты, а англосаксы на островах языком рулят. Сулев, ты тут еще вспомни, почему у нас на руках не «рукти», а «ногти». И язык корявый, и буквы спьяну не в ту сторону перекрутили. Как не пыжься, а я «азъ есмь роусинъ» и страна наша как «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Усёк? Плохо нам. Климат, то-сё, пьяные медведи эти, с балалайками, задолбали. А тут ещё и ты грязными эстонскими лапами в чужую филологию лезешь.
Сулев замер, обдумывая встречный наезд, невнятно пробормотал: «сами вы левосторонние», но тут совсем некстати влез Лёха:
— Сулев, а ты знаешь, почему в русском «уши» и «вши» похожи, а «ухо» и «вошь» нет?
— Не знаю.
— Потому, что вместе мы сила!
— Что? — тут Сулев реально впал в ступор, только рот похабно закривился. Потом он встряхнул головой, сгоняя морок, приподнялся на носочки и внимательно осмотрел Леху сверху вниз. Кхекнул и выдавил из себя:
— Сам додумался, или подсказал кто?
— Сам, — не стал отрицать гордый собой Лёха.
— А скажи мне одну только чистую правду, уважаемый Лехаим. У тебя в роду евреи были?
— Нет, — Лёха от неожиданности истово перекрестился, — Алексей я, крещёный и не обрезанный. Крест есть!
— Значит будешь первым. Раз такой… даровитый. — Раздельно и отчетливо отчеканил Сулев. — Основатель нового рода избранных, блин. Выбреев! Для тебя поясняю – выборгских евреев.
— А сам… а сам то, — Лёха мучительно придумывал достойный ответ, но подходящие слова не находились. Слегка покраснев, он досадливо буркнул, — А что с тебя взять, если ты даже материшься с эстонским акцентом? И знаешь, что я скажу? За вашу политику. Несмотря на вроде большие размеры все твои Трибалтийские Вымираты сами лезут во все задницы. А Таллинн твой с президентом-идиотом вообще, как яркий шоколадный глаз.
— Сам ты ass hole (засранец)! Шоколадный.
— А вот за осла ответишь. И знай - от шоколада до гoвна всего полметра пищевода.
Я, наблюдая за бурным развитием событий, просто почувствовал прилив позитивных эмоций, но сдержался, едва слышно пробормотав:
— Два дебила - это сила!
Но Сулев явно что-то расслышал, цыкнул зубом и подозрительно уставился на меня с вызывающим:
— Ч-а-а-во?
— Не, брателло, всё пучком. Как говорила моя покойная бабка: «Два героя всех уроют»! Правда она имела в виду руки, а не «гарних хлопців», да ещё таких знатных лингвистов-анал-специалистов. Короче, завершая увлекательный диспут, предлагаю общими силами сделать плакат, да над каждой дверью повесить: «Финские тюрьмы лучшие в мире – внихуютно». Заднюю часть, тьфу, вот, блин, жопа привязалась, вторую часть предложения писать только слитно. И затвердить до потери смысла.
— Ничуть не смешно, — неуверенно сказал Сулев.
— И не хрена не уютно, — задумчиво подтвердил Лёха, — Дома всяко лучше.
— Ну вот так всегда с вами, — огорчённо произнёс я, — Очередная моя передовая идея родилась случайно, а помрёт глупо. Ладно, давайте посмотрим на официальное решение суда. Тут и на финском есть и русский перевод адвокаты подкатили. Всем будет интересно.
Я с треском распотрошил оба пакета и достал две одинаковые по толщине пачки бумаг, скрепленные очень похожими здоровенными скрепками. На русском отдал Лёхе, а на финском - Сулеву.
— Наслаждайтесь. — я демонстративно налил себе кофе и уставился на решётку в окне, — Мне его сын по телефону вчера зачитал.
— Тогда и мне налей, — Лёха внимательно посмотрел, как я наливаю уже подгустевший кофе, но отрицательно качнул головой на предложение долить молока и вдруг выдал:
— Мне бы сейчас сюда серебряную ложечку. — он причмокнул губами и мечтательно произнёс, — Говорят серебро все микробы убивает!
— Хочешь добить это пойло дохлыми микробами? — моментально среагировал Сулев, оторвавшись от бумаг.
Лёха шумно отхлебнул кофе и демонстративно уставился в свой русский вариант. Минут пятнадцать в камере царила тишина, изредка прерываемая шорохом переворачиваемых страниц.
— Устюхин также подтвердил, что он говорил на эти темы с ответчиком в тюрьме города Миккели. Это значительно снижает доказательную ценность его рассказа, — брезгливо перечитал Сулев строчку из решения суда и стал внимательно разглядывать Лёху.
— А я что? Должен был там тупить под присягой? Мы же действительно обсуждали. — Лёха, защищаясь, поднял ладони перед собой.
— Тут без мазы. Стал бы гнать, судья совершенно спокойно внесла в протокол, что не верит твоим словам. — Сулев потряс листами, — Дёрнули бы вертухаев, и тебе точно влепили ещё пару лет. За наглый обман и введение суда в заблуждение.
— Ну. А чего тогда предъяву кидаешь?
— Просто вспомнилось. Я ведь ему тогда говорил, — он кивнул на меня, — Готовилась прямая подстава. Могли же вас спокойно раскидать по разным тюрьмам. Тебя сюда, а его в Коннонсуо. Или наоборот. А так... сразу урыли тебя, как главного свидетеля защиты, а значит, все показания таможни можно было спокойно принять на веру. Как бы ты там потом не трепыхался, голубь наш сизокрылый.
— Говорил-говорил, — задумчиво подтвердил я, подливая себе кофе, — Как сейчас помню, гнусно ехидничал моему появлению, и тому, что я в один в двухместке сижу, хотя тюрьма переполнена... как последний презерватив.
— Вот, учись красиво выражаться, jail entrant (тюремный новичок). — тон Сулева прозвучал до обидного поучающим.
— То наезжал... теперь хамишь? — уточнил Лёха мрачно.
— Не-а, это вроде тюрьматурьента.
— Это пёс, что ли?
— Как абитуриент в тюрьме. До пса тебе расти, не дорасти. Это не твоё водительское кормило уже через месяц пальцем крутить и елдой скорости переключать. Тут творческий подход... это когда шкурка оценивается другими и совсем под другим углом.
— Хорош психику прессовать. Умное что скажи.
— Так судья вас по пунктам расписала. И хрен кто вас теперь отмажет, мои недорогие россиянцы. Здесь вы только азиатские имперцы третьего сорта. Следующие инстанции станут выносить решения исключительно на основании писульки этой судейской дуры. У них там, в высоких судах, нет никакого времени во всех документах заново копаться. Вы качественно застираны в овне, если говорить культурно, а таможня хорошо подмыта. Готовьтесь чалиться от звонка до звонка.
— Ты тоже был советским. Не отмажешься. Имперец, мля... эстонский перец, — мстительно сказал Лёха и резко встал, — Пойду к своим, а то в лом, если не культурно, мести пургу впустую. Чесало не железное, да и моча все мозги продавила.
— А я и не спорю, — подтвердил ему Сулев в спину, и, по блатному цыкнув зубом, почти прохрипел, как пропел, — Был я простой советский заключённый, зато теперь свободный человек!
— У тебя логика нарушена. — меланхолично отметил я, добавляя сахар в кофе.
— С логикой у меня всегда порядок. Да, опять сижу... но как свободно!
— Слушай, а ты с утра ничего такого не принимал, а? — повышенная разговорчивость Сулева всегда вызывала у меня определённые подозрения.
— А что, заметно? – неожиданно забеспокоился Сулев, — Я только так... — он пощёлкал пальцами и стал их с большим интересом рассматривать. Потом опомнился и закончил — … типа приглашённый спец, заценить качество.
— Успокойся, — глядя на эту пантомиму вновь развеселился я, — Внешне почти совсем незаметно. Слегка сбледнул, глаза опухли, так что зрачков и вблизи не видно. Только уж больно разговорчив стал, просто эс-с-стонский балагу-у-ур. Не вздумай только вертухаям о тюремной свободе вещать. Сразу стребуют мочу на анализ.
— Ты недобрый, — он покачал головой, — Вырождаются настоящие русаки. Нету былой душевной благодати.
— Щедрости. Благодать из другой оперы. Душевной щедрости.
— Дождёшься от вас щедрости, оккупанты. За 120 несчастных финских марок меня целых три года в Сибири гноили.
— Не заливай. Во-первых, тебя свои же эстонцы повязали, а во-вторых, ты в Сибири и полгода не прокантовался. Сам же русским следакам липу слил и смылся. А потом спокойно расслаблялся в родных эстонских пенатах.
— Но и там в русской оккупационной тюрьме!
— А чем тебе местная демократическая лучше?
— Всем.
— Тут ты почти прав. Жрачка нормальная, колёса в любом количестве. Этого не отнять. Но здесь о тебе не один правозащитник не озаботится. А в оккупационной ты бы уже был узником совести и светочем свободы... с видами на приличное трудоустройство.
— А они разве не за надзор деньги получают?
— Исключительно за это. Но только очень избирательно. Вот мы и продолжаем нюхать демократическую парашу от самого гуманного суда.
— Красиво загнул. Ты никак писать начал?
— Угу, уже халявную пачку в мусор отфигачил. В Коннонсуо засел. Только на одну ночь хватило, а потом бросил. Детский лепет на тему: «Как я провёл лето у бабушки».
— Что я делал у бабУшки? Дважды поимел старушку! — проорал Сулев, активно имитируя процесс.
Меня аж передёрнуло от его жлобски американизированного ударения на второй слог.
— Слышь, некрофил, давай быстрей слезай с кумара. Всех вертухаев взгоношишь своими воплями.
— А потом задул лягушке и соседке хохотушке... — тут он застрял в рифмах и замер.
— Угомонись, а то верняк - полный риммель настанет.
— Знаешь, что? — вдруг печально произнёс Сулев, — В Эстонии я такого себе не позволял.
— Стыдно перед головоногими?
— Обидно. Я же про соседку. В школе вместе учились. Иногда снится.
— А-а, я-то подумал, что ты про свои стишата.
— Мы очень музыкальная нация. Все пишут стихи.
— А танки ?
— Вот хрен вам. Мы в НАТО. Пусть они ваших танков боятся. А нам сейчас всё и на всех пох. Мы им казармы и аэродромы готовим, а они вам так накостыляют, — тут он задумался, — Если успеют... нас на карте найти и добраться. Слушай, я пойду. Что-то не то. Надо подновить замес.
Он сорвался с места и боком выдавился из камеры, зацепившись за косяк. Я некоторое время смотрел на дверь, а потом перевёл взгляд на стопку листов с переводом решения суда. Совершенно нет никакого желания ковыряться в этом коряво сведённом жульничестве.
— Сделаю тебе, Сулев, подарок, — я слегка поклонился двери, — Плагиат, конечно, но всё равно не для вмазавших эстонцев догонялки.
Намного дольше вспоминалась сама танка , чем её исправление. Но получилось даже где-то вполне искренне и немного лирично:
Всю бы таможню
Развесить в саду, на уныло
Стоящие вишни!
Красотою цветущего сада
Утешится сердце моё.
Сулев вернулся минут через десять. Вошёл, преувеличенно твёрдо ступая и сел, напряжённо выпрямив спину. Его новое состояние выдавали только внезапные порывистые движения и невероятно расширенные зрачки, теперь занявшие всю радужку. Я вздохнул, представив последствия, но понадеялся, что он обычно ходит, уставившись себе под ноги и сегодня вертухаев задирать не будет.
— Давай... поговорим о твоём судейском... вердикте, — проговорил он с длинными паузами, которые заполнял то задумчивой, то мечтательной улыбкой, — Но в одном ты прав... финны просто жлобы. Надо их срочно на покер раскрутить... а то всё... сами оприходуют.
— Хорошо загнул. Только погоди чуток. У меня для тебя готова почти японская танка, — я прокашлялся и зачитал свою обработку.
Сулев долго молчал, потом потёр глаза. Чихнул. Покачал головой:
— Да уж... ничем не лучше российских танков... коряво... угловато... вам бы только воздух и деревья портить.
— Зря ты так. Тут мы мировые лидеры. Сейчас вон обещают «Чёрного орла» запустить.
— Это что, тоже танк?
— Да.
— Всё у вас так и осталось... через жопу, — он вздохнул и прикрыл глаза, — Даже не извиняйся. Танки с птичьими именами... вертолёты с крокодильими... то «тюльпаны» ... то «георгины» ... не армия, а сборище ботаников-зоофилов. А представляешь... бац, находятся такие толковые головастики... и принимают на вооружение автомат «Герыч» ... танк «Метадон» ... взрывчатку «Субутекс». Вот тогда весь мир у ваших ног. Все рвутся в новую имперскую гвардию... и назад в Афганистан... на полевые испытания «Маковый улёт». Империя не зла.
— Ну уж нет, империя очень зла! Не знаю, что ты там себе навинтил, но тебя точно сейчас косым винтом клинит. На твою повышенную гениальность надо санитаров вызывать. Ты же вроде собирался о моём деле перетереть?
— Сам с темы сбил. А что там сложного? — Сулев с силой потёр виски и сфокусировался на кофеварке, — Судья себе в CV очередной жирный плюсик вписала? Вписала. Ей на тебя плевать, как и на всё твоё мутное дело. У неё, как я понимаю, один интерес... задавить твоего ретивого столичного адвоката, чтобы из системы так нагло не выбивался. Из принципа. На свидетелей защиты она просто большой и толстый забила... или что там у неё ещё шевелится. Поверь, запроси прокурор пожизненное... так ты и получил бы... под роспись. Ты есть червь. Радуйся, что хоть так отделался. Через полгода-год будет и тебе суд Второй инстанции. Запустят обычную судейскую карусель. Да, а ты апелляцию подал?
— Адвокат обещал прислать копию.
— Видишь... у тебя уже жизнь налаживается. Будешь теперь бумажки писать и ждать ответов... появится новый смысл кругами суетиться. Потом обломаешься, и тебя тихо переведут на открытку. Станешь тупо пахать за дополнительную хавку... и ждать длительных свиданок, устав от порнухи. Вертухаев начнёшь своей правильной активностью радовать, иначе загнобят. Потом свобода, где ты уже никому не нужен... только надзирающему легавому. А там опять потянет в простой и понятный мир тюрьмы.
— Утешил, сердоболец.
— А сам чего хотел? Ты уже меченый системой... на всю оставшуюся жизнь. Как ни крутись. Клеймённый.
— Давай поговорим о чём-нибудь светлом.
— Давай. Не бездельничай, возьми бумагу и опиши, что с тобой произошло... вот и наступит тебе прозрение… и это, душевное равновесие. Определишь свою роль в этом мире. В жизни же нет ничего заумного. Вечная грязь, которую все старательно не замечают. Как дерьмо в унитаз... поднатужился... наложил... полюбовался... и смыл. Задницу старательно подтёр... и опять чистенький... а нос... он только на чужой запах реагирует.
— Да ты, брат, вульгарист. Забористую дурь твоим корешам закинули.
— На таких корешей... вишнёвый сад бы не пожалел... как этот ваш врач-очкарик с бородкой.
05 Апреля 2009 года принесённым вертухаем куском кекса я одновременно отметил Вербное Воскресенье, и первые пять месяцев абсолютно бессмысленного болтания между тюрьмами.
— Вертеп... охолощенный, но всё же вертеп , — сытно бурчал я, вывалившись из камеры, а потом бесцельно слоняясь по этажу и задумчиво разглядывая потолок, — Вот вам и обещанное шествие на осляти . Нет, не так... гоняют впустую осляти по вертепам... а таможня давно сожрала морковку. Совсем как бедных евреев, которые по пустыне рыскали сорок лет, чтобы уж точно найти место, где нет следов американской нефти. А у меня впереди семь долгих лет. Хотя, если не зажмут УДО, то три с половиной минус пять месяцев даёт три года и один месяц.
— Ты чё тут шаманишь? — за спиной нарисовался хмурый Сулев, — Башка, как... ну, ты понял... а ты тут маятники рисуешь. Случайно парочку лишних колёс не заныкал? У меня глаза штырит зигзагом... вроде даже третий через затылок попёр.
— Халява всегда выходит боком, — язвительная нравоучительность в моём голосе напрочь победила редкие ростки сострадания, — А с бодяжной халявы можно вообще зажмуриться с финальным обсёром. Исключительно жидким.
— Смотри, как заговорил, — Сулев натужно усмехнулся и облизнул потрескавшиеся губы, — У меня калган крепкий, лишь бы кендюхи сдюжили. А ты чего здесь впустую понты колотишь? Крутани вертухая, а? Мне сейчас никак нельзя. У тебя такой вид, что и косить не надо. А я пока у корешей в камере покантуюсь, чтобы сильно не отсвечивать.
Выждав, для приличия, несколько минут я пошёл к вертухайской будке. Коридорный с сожалением оторвался от монитора, и кисло покосился на меня. Явно раздумывал, выключать свой комп со старательно скрываемой секретной порнухой или я и так быстро слиняю.
— Pain killer, please (болеутоляющее средство, пожалуйста) — решил я сократить общение до минимума и избавить его от излишних умственных напряжений.
Вертухай понятливо покивал головой и потрусил к кладовой, соседствующей с моей камерой. Со вздохом поковырялся в замке и втиснулся в узкое помещение. Некоторое время он там слабо чертыхался, но потом замолк, обнаружил искомое и, не оборачиваясь, вытянул в мою сторону руку с большой банкой и с цифрой вместо этикетки. Нетерпеливо потряс ей в воздухе.
— Опять панадол, — пожаловался я этой волосатой руке по-русски и сделал руки ковшиком, слегка стукнув по банке, — Им только печень отыметь... без удовольствия.
То ли от незнакомых слов, то ли от желания поскорее от меня отделаться, но вертухай щедро сыпанул таблеток и продолжил свои личные изыскания.
— Thank you, — поблагодарил я в полумрак кладовки и поплёлся в камеру.
Странная щедрость. Но надо учитывать, что сегодня воскресенье и служивым особо напрягаться нет никакого резону. Лучше недобдеть, чем перебдеть - спокойней вечер будет. А может он там для себя особый вертухайский вазелин ищет, чтобы потом вечером не отвлекаться. Все мы люди-человеки со своими тараканами.
Сулев почти мгновенно просочился в камеру и вопросительно посмотрел на меня:
— Что и сколько?
— Дерьмо, но до хрена. Хочешь, запей, а хочешь, зажуй. Здоровье по рифме.
Сулев утробно заурчал, сгрёб все таблетки и запихнул в рот. Некоторое время он их с хрустом перемалывал, а потом затих.
— Ты их что, даже глотать не будешь?
Он отрицательно покрутил головой, упёрся спиной в стену и впал во внутреннее созерцание. Даже глаза закрыл. Ясно, отходняк пошёл. Тут лучше не мешать процессу, но свербит же.
— Сулев, хорош стенку подпирать, лучше сядь по-человечески, — меня уже стала беспокоить его поза. Полное ощущение, что он, медленно сползая, пытается изобразить равнобедренный треугольник. Как бы затылком об пол не долбанулся. — Стена не рухнет, если ты свою подпорку уберёшь.
— Качает, — Сулев попытался разлепить глаза, но только скорбно собрал морщины на лбу.
— «Летучая мышь», — вспомнилось мне, — Фильм такой старый. «Опять заключенные тюрьму раскачивают». Это про тебя.
— Не, — вяло сообщил Сулев и вдруг вполне вменяемым тоном быстро забубнил что-то странное, — Тюрьма надёжная, тут хрен дырку под шуруп пробьёшь. А шуруп, забитый молотком, держится крепче, чем гвоздь, закрученный отверткой. И вообще, если болт надо забить аккуратно, его вкручивают. Учись реальной жизни, пока я добрый.
— С тобой всё ясно, красавец. Пусть хромой, зато горбатый.
Дверь слегка скрипнула, и явился растрёпанный Лёха. Реально злой.
— Сулев, вот ты где! Там на тебя сейчас облаву объявят.
— Что? — Сулев с напрягом и явно неохотно, но всё-таки приоткрыл один глаз.
— Твои картёжники уже всех достали. Сам их вчера взгоношил. Они уже и банк сбили, а главного каталы нет. Непорядок. Ты тут тупо кемаришь, а там финское бабло на сторону уйдёт.
— Иду уже, — он решительно потряс головой, — Сушняк валит. Колы нет? А, блин, совсем забыл.
— Ага. Тут одни Миколы да квасные приколы, — Лёха проводил его красноречивым взглядом и повернулся ко мне, — Слушай, а чего это с ним?
— Ломка вроде. Отходняк. Бодун. Хандра эстонская. Хрен разберёшь. Вроде бы вчера закинулся, сегодня добавил, а теперь отходит.
— И где он ширнулся?
— Места знать надо. Он тут свой среди чужих. Тебе завидно?
— Вроде нет. Мне бы в покер так научиться... но без такого похмела. Лучше вообще по старинке. Как в том тосте: «В меру выпитая водка хороша в любых количествах».
— Тут я за. Но всяко лучше финская водка в теплой компании, чем теплая водка в финской тюрьме. Кофе будешь?
— Давай. У меня две новости.
— Начинай по нарастающей.
— Меня назначили старостой камеры и начнут платить деньги.
— Нормально. А что ваш славный Джон-гандон ?
— Женьку вчера перевели в Коннунсуо. Вот кому точно будет не сладко. Там все его подельники сидят. Кранты ему, если быстро не слиняет.
— Этот быстро слиняет. Только будет ли ему от этого дома лучше?
— А ты почём знаешь?
— Он тебе про свои заморочки в Выборге рассказывал?
— Долги, что ли?
— Да.
— Говорил, что есть немного. Но, вроде так, ничего особого.
— Ну, в принципе, да. Если три лимона с копейками под 30% годовых для тебя не представляет ничего такого особого.
— Бакинских или еврейских? – деловито спросил Лёха.
— А тебе не по барабану? 600 хабаровских тебя устроит? Или 1.000 Франклинов?
— Что-то для него крутовато.
— Вот и я о том же. Когда выйдет, то будет должен в два раза больше.
— А кого он раскрутил?
— Каких-то чекистов. Он им за это фазенды обещал построить. Как раз к этому лету. Но сюда залетел.
— Тогда пипец ему. Лучше из Финки вообще не возвращаться. — Лёха задумчиво просвистел первые такты похоронного марша, — Слушай, я тут подумал, это он точно наших таможенников кинул. Они его на ноль помножат, а остатки на лоскуты порежут.
— При чём здесь таможенники? Он про чекистов говорил.
— Чекисты отвечают за охрану границы и всех крышуют, а таможня основное бабло собирает. Порвут они нашего Джона-гандона как таксы глупую крысу. Не с теми связался.
— Не боись. Он без смазки проскользнёт. Как бы все вы ещё виноватыми не оказались. Да, а что у тебя за вторая новость?
— Хреновая. Я звонил директору своей конторы. У них заказов вообще нет, и они мне больше не смогут платить.
— Вот он, подсунутый нам капитализм, собака, вечно в кризис валится. Нет в природе совершенства. Могли бы в девяностых придумать какой-нибудь культурный горби-стабилизм, а не это.
— Ага. Больше всего я боюсь, что мне перестанут даже адвоката оплачивать. Тогда точно... сидеть тут до последнего звонка. Труба, если опять подсунут какого-нибудь хмыря государственного. Он меня вообще доконает.
— Да не бзди ты раньше времени. Куда твой денется? Раз подписался, то будет отдуваться. Иначе финны его радостно отправят в игнор. Он и так своим питерским офисом слишком много клиентов перешибает у местных.
— А как ему платить?
— Девичьими обещаниями.
— Да ты чё? Я на такое не подпишусь.
— А при чём тут ты? Тоже мне ценность. Если не виновен, то будет тебе компенсация. От ста евриков в день. Это минимум. Железно. Вот и считай. Я сижу уже 152 дня, а ты на два дня больше. Пятнадцать штук накапало, как с куста. Минус половину скостят в налоги. Вот и отдашь остатки на правое дело. Ему за глаза хватит на апелляцию и суд. С учётом ранее полученного.
— Они бы и мне точно не помешали. — Лёха закатил глаза, мысленно примеряясь к открывающимся возможностям.
— Так любишь деньги, что уже ревнуешь к другим? Ты лучше определись в приоритетах.
— Да не верю я, что нас выпустят. — Лёха вздохнул, — Уйдут мои кровные бабосы на ветер ни за хер собачий.
— Зря. Есть большой шанс. Чем выше против нас соорудят бумажную башню без опоры, сиречь неопровержимых фактов, тем быстрее и громче сия конструкция рухнет.
— Да наша судья плевала на все опоры... да и на законы.
— Пусть плюёт, но от сопромата ещё никто не уходил. Наука, брат, это не вибратор... хочу - вставлю, хочу - выну. Будет ей внеплановый климакс, когда мимо кресла Верховного суда пролетит.
— Сам-то веришь?
— Истово! — я даже решил перекреститься для убедительности, но передумал. Вроде не время и не место, — Вот под местный лежачий камень мы всегда успеем. — тут не удержался, трижды переплюнул через левое плечо и постучал по столу, — Сам видел, что этой бабе соврать, что прокладку в трусах поменять. Вот на этом мы её, стерву двуличную, и достанем. Тут всё просто. Либо она нас, и мы тянем лямку до звона запоздавших бубенцов... либо скоро ударно вмажем по холодной беленькой, не сползая с тёплой перины.
Лёха вздохнул, хотел что-то сказать, но махнул рукой, понуро встал и поплёлся к себе вниз.
— Your lawyer, — буркнул вертухай, приоткрыв дверь и для наглядности потыкав пальцем в пол.
Оторвавшись от очередного бездумного перечитывания книги, я понятливо кивнул. Вот и мой адвокат пожаловал. Сейчас заслушаем часовой детальный отчёт о впустую проделанной работе. Всё-таки оплаченное развлечение.
Может босиком пойти? Или вообще в трусах? И вертухаям работы будет меньше. Сделав над собой усилие, я залез в джинсы и мятую тюремную майку, сунул ноги в шлёпанцы и стал принюхиваться. Даже на мой непритязательный вкус, что-то среднее между хорошо отхлорированным сортиром и давно не чищеной пепельницей. Если сейчас использовать дезодорант, то наступит явный косметический перебор. Ладно, сойдёт и так. Пока спускаюсь, встречным ветром слегка обдует.
Решение не применять дезодорант оказалось исключительно правильным. Оба встречающих меня вертухая моментально потеряли ко мне плотоядный интерес и откровенно старались не особо приближаться. Видно только явились на смену и теперь пытаются сохранить воспоминания о начинающейся где-то весне.
Меня без всякого шмона препроводили в комнату переговоров и вертухаи моментально испарились. Минут через пять появился мрачный адвокат и мой сын.
— Как дела? Хорошо? — бодро спросил сын.
— Офигительно, — не менее бодро ответил я ему встречной остротой, — Курорт по высшему разряду.
— А вот Тони до сих пор очень расстроен твоим приговором.
— Мне его пожалеть? Вот чёрт, платок в камере забыл.
— А чем тут так воняет? – не очень тактично ушёл сын от ответа.
— Хлоркой. Я сегодня на себя всю банку высыпал.
— Зачем?
— Для разнообразия. Проверял сопротивляемость организма, — но, увидев его округлившиеся глаза, я решил особо не перегибать, — Парашу хлоркой засыпал, но что-то там заело. Я банку потряс и сдавил посильней, так крышка вылетела и облаком накрыло. А душ только после обеда. Тогда и шмотки в стирку сдам, а то в камере уже дышать нечем.
— Весело там у вас.
— Не горюем... как некоторые. Мы ребята стойкие, вредные, но бойкие. Лады... минуты тикают. Давайте ваши свежие новости.
Сын оглянулся на Тони и зачастил:
— Мы оспорили решение Суда второй инстанции об отказе в отводе судьи. Есть решение Верховного Суда ККО:2005:90. Там такое дело. Проверка собственной работы всегда угрожает беспристрастности судьи. В таком случае судья подлежит отводу. В случае если судья отказывается принимать во внимание и комментировать новые факты дела, то судья также подлежит отводу.
— Что-то вы поздно спохватились. Суд-то уже прошёл.
— Никогда не поздно, — запальчиво парировал сын, — Мы в ближайшие дни также обжалуем действия суда и всего, что происходило во время последних слушаний.
— Но вы не сможете наехать на судью. У неё гарантированная неприкосновенность. Или настали новые времена?
— На судью не можем. Но мы обвиним канцелярию суда в подделке официальных документов.
— Это как?
— Кто-то, явно нарушая закон, не вписал ответы защиты на доказательства и свидетельские показания обвинения, сделанные ими под присягой. Суд, получается, вынес решение без законных объяснений. Вопреки бесспорным фактам, однозначно признанным тогда судьёй. Это нарушило твои права и явно усложнит твою дальнейшую защиту в суде второй инстанции.
— Ух, ты, как заговорил. А если проще и более внятно?
— Мы не утверждаем, что сама судья лично подделала протокол. Мы в этом обвиняем исключительно её секретариат.
— Те же яйца - вид сбоку. Ну, и... кто более матери-истории ценен?
— Что?
— Да от тебя сейчас вовсю Маяковским несёт .
— Это ещё кто?
— Трибун революции.
— Оратор?
— Chief of ComFut animation team.
— Мастер кунг-фу?
— Нет. Аниматор, растуды его талант, мутант с шершавым языком плаката. Потом в Интернете посмотришь. Кубуфутурист с р-р-р-революционными наклонностями. Первый подарок большевистской России из царской лоскутной Грузии. Сутяжный психопат и бактериофоб. Мне им все мозги в своё время замусорили.
— Саакашвили что-ли?
— Нет. Тот свой, ещё имперский продукт. Ярким был, собака, и плодовитым, пока не застрелился. Не перец, а здоровенный перечище из старой школьной программы. Извини, но в комиксах вроде не издавался.
— Ладно, потом поищу, если не забуду.
— Тогда давай дальше.
— Мы обжалуем твой приговор на основании того, что в нём были грубо извращены все факты. Туда же добавим те аргументы, которые мы выдвигали во время заседаний.
— И что это даст?
— Потребуем снять с тебя все обвинения.
— Требовалка у вас пока слабовата. Тут надо что-нибудь поувесистей.
— Куда же ещё? Закон Финляндии был изменен только 14 декабря 2008 года. Тебя арестовали 5 ноября. В действующем в то время законе прямо сказано, что таможня не имеет права облагать фактический транзит никакими налогами. Только административное нарушение со штрафом в 300 евро.
— Докажут... что вот именно этот один-единственный закон имеет обратную силу. Или что-то такое подобное. Здесь так врать научились, что семинары проводить пора. И вообще зреет подозрение, что этот закон из-за меня приняли.
— Не отвлекайся. Факты указывают на отсутствие сигарет в ранних грузах! В соответствии с прецедентом Верховного Суда ты не мог считаться информированным о наличии нелегальных сигарет в грузах, даже... — тут он аж задохнулся, — ... даже если такие сигареты вообще существовали.
— А им плевать. Таможенный долг они на меня всё равно повесили.
— Здесь совсем интересно. В соответствии с решением европейской комиссии, таможенный долг появляется только после того, как кто-то употребит этот товар. Вот, если к тому времени такой долг не выплачен государству, то тогда реализуется налоговое преступление. Кроме этого, потребовать выплаты этого долга может исключительно та страна, где этот товар употреблен. И эта страна, бесспорно, не Финляндия. Судья сознательно подделала протокол. Решение Верховного Суда 2004:56 однозначно трактует: «... появление налогового долга не означает налогового преступления. Налоговое преступление надо доказать отдельно произошедшим». Ясно?
— Ясно, что мутно. Но она и дальше будет продолжать косить под деревенскую юродивую, пока в столицу не переберётся. Пока у неё очень достоверно получается. Если припереть, то сразу завизжит, что финская таможня никогда не ошибается, а следователи – ангелы святые. Могу зарубиться. Проходил. Давай дальше. Там ещё бухгалтерия осталась.
— Это вообще можно не рассматривать. Обвинения в подлоге бухгалтерии основываются только на свидетельских показаниях единственного таможенного инспектора с зачатками начального образования. Он по закону не имел права комментировать бухгалтерию. Независимый профессиональный бухгалтер под присягой убедительно доказал, что ты не мог совершить тех нарушений, в которых тебя пытался обвинить этот горе-экономист.
— Доказать-то он доказал, только вот судья взяла и сообщила, что в этом нет никакой доказательной силы. Есть только Лось... признанный отстой-геморрой. Соврёт - недорого возьмет... а с него суду каждое лыко... прямо в протокол.
— Да он же негодяй...
— Согласен. Лось-мученик. Как про него вспомнишь, так он сразу где-нибудь всплывёт, как непотопляемое го..., sorry, неостывшая финская субстанция. Но судье он много ближе и роднее, чем какой-то понаехавший русский. Так вот и наскребла добрая старушка мне подарков на семь лет.
— На следующем суде всё рассыпется.
— Уверен?
— А то. Любой порядочный судья просто обязан твоих следователей в тюрьму засадить. Надолго.
— Лучше сразу на кол.
— Зачем?
— Затем. Если уж мечтать, то только вот о таком, о возвышенном. Дорого бы дал, чтобы посмотреть, как Лось будет судорожно свою задницу в горсть собирать. А вот остальных надо просто выпороть. Мелкая шелупень. На большее не достойна.
— Садистом стал?
— Нет. Мозги усохли до конкретных обобщений. А ты тут такие рулады заумные выводишь. Проще надо быть.
— Следователи, таможня, а потом прокурор с судьёй откровенно подделали все свои доказательства.
— Удивил. Я этот процесс наблюдал из первого ряда.
— Они прикрываются только тем, что, по их мнению, все выдвинутые против тебя обвинения могут иметь достаточно высокую степень достоверности.
— Я же просил, проще будь.
— Доказательств нет. Есть только предположения.
— А подделанная таможенная декларация?
— Ты что, действительно поверил, что их можно за это посадить? Размечтался. Легче самому удавиться.
— Намёк понял. Что Тони скажет?
Тони долго рассматривал работающую видеокамеру, потом что-то негромко пробурчал.
— Он просит меня кратко изложить наши планируемые действия. Но я тебе уже их изложил. Теперь курим бамбук. Ждём Суда второй инстанции.
— Теперь доходчиво. Тогда давай поговорим о том, что сейчас творится у нас дома.
Возле дверей моей камеры опять лениво подпирали стенку Сулев с Лёхой. Я подошёл как раз в тот момент, когда Лёха, воровато оглянувшись на вертухая, продолжал тихо уговаривать Сулева:
— Лучше научи меня в покер играть.
— Легко. Самое главное - правильная техника. Ты у нас левша или правша?
— Правша.
— Тогда вообще никаких проблем. Только нужна свежая колода. Сначала правой аккуратненько так выдёргиваешь всех четырёх дам. Раскладываешь строго по масти. Потом незаметно опускаешь левую руку в трусы… — тут он не выдержал и громко захохотал.
— А в торец? — похоже Лёха даже растерялся от такой подлости.
— Можно… только партнёров не ослепи, — еле выдавил из себя Сулев, сотрясаясь, — Тухляком своим застойным...
— Хорош ржать. Сиамские мудрецы, блин, — хмуро сообщил я, — Вертухай и так с утра на взводе. Заходите, если дело есть.
— Что там твой адвокат? — Лёха устроился на табуретке, старательно игнорируя Сулева.
— Ничего. Бумажная волокита. Надо ждать суда второй инстанции.
— Я же вам говорил, — продолжая хихикать, сообщил Сулев, — Давайте лучше обсудим особенности членотехники.
— Просто возьми член в руку и перед тобой сразу откроется мир буйных фантазий, — машинально отреагировал я, — А ведь тебе его еще найти надо, выследить, пугливый он нынче стал, дюже осторожный. От перебора дури и брому.
— Хочешь проверить? Спор на мою удачу? — благожелательно окрысился Сумев.
— Так ты всё-таки выиграл? Сорвал банк? — не удержался и встрял Лёха, завистливо косясь на Сулева.
— Обижаешь, comrade-in-arms (товарищ по оружию).
— Сам своего комрада армируй. Таллиннский волк тебе, рукосуй, — Лёха моментально надулся.
— Давайте доброй беседой отметим мой выигрыш. Главное - это понять, простить, налить! — торжественно, но замысловато провозгласил довольный Сулев, — За вами крепкий чай, а халяву я сейчас притараню.
— Миньеточку, сударь… что-то ты сегодня опять подозрительно игрив, — несколько задумчиво протянул я, — Просто опять живчик какой-то. Небось весь хабар у фиников снял?
— А то, — Сулев театрально поклонился и исчез за дверью.
— Не мешайте наркоману улетать в заветный мир, там он Властелин Вселенной, а не жалкий дезертир. — прокомментировал я его уход я и стал внимательно оглядывать Лёху. — Ты-то чего сегодня не в духе?
— С чего веселиться? Думал, может хоть твой адвокат чем порадует.
— Не сегодня. Типа пока идут окопные бои. Вроде битвы под Сталинградом. Война бумажных снайперов.
— А мы что, вроде пленных?
— Типа того. Civilian casualties (потери среди гражданского населения).
— Цивильные, блин… в тюремной робе.
Тут, пнув ногой полуоткрытую дверь, завалился Сулев, шурша двумя упаковками шоколадных кексов, которые небрежно швырнул на стол.
— Где мой чай? — требовательно спросил он, выразительно подув в свою кружку.
— Может тебе ещё и пакетик помять? — окрысился Лёха, явно не отошедший от прежних наездов.
— Это потом. Если захочешь, — томно произнёс Сулев, наливая кипяток себе в кружку, — А сейчас лучше поговорим о глобальных проблемах педрил и разных прочих дрочил.
— Нашёл время и место, — Лёха расслабился и сердился больше для виду.
— Тут ты прав, — Сулев оглядел камеру, — Здесь не лучшее место. Даже рабочую руку подмыть негде. Не предложите ли, господа, как с этим бороться?
— С чего приспичило? — удивился я, — Весной навеяло?
— Если бы... — он задумчиво почесал свою похабную бородёнку, — В соседнюю камеру сегодня засунули сладкого пассивного... он ещё тут всех достанет, а 32 камера вообще могильник спермы. Мимо без зависти не пройти. Вломить им что-ли?
— А тебе вообще какое дело?
— Да западло в парашу спускать.
— Мутантов боишься? – ухмыльнулся Лёха, — Так они не от этого вылупляются.
— Сострил? Ты лучше вот ему идейку подбрось, — Сулев кивнул на меня, — Пусть он нашему бугру злую ксиву напишет. Делать вам, подельнички, всё одно сейчас совершенно нечего.
— Кстати, а это действительно идея, — в голове у меня что-то забрезжило, — Генрих однажды такое провернул.
— Какой Генрих?
— Тот самый. Генрих Гиммлер . Он первый открыл государственные бордели для заключённых.
— Зачем?
— Чтобы поднять производительность труда. Одно шлюхо-место на 300-500 работающих. Я сейчас точных цифр не помню. Но, когда читал, тех продвинутых феминисток сильно жалел.
— А производительность точно повысилась?
— Никто не знает. В Нюрнберге другие целомудренные феминистки всё засекретили.
— Нормальная тема. Нам только о фашистах осталось вертухаям напомнить. Запрессуют ведь.
— А что тут такого? — влез Лёха, — Ихнии союзники, как-никак. Они и сейчас на Германию смотрят с этим... с особым подобострастием. Да и твои эстонцы в войну под разными красными флагами маршировали.
— Ты про подобные страсти лучше помалкивай. — о чём-то раздумывая, отрезал Сулев, — Коммерческий банк спермы здесь точно не прокатит. Контингент слишком специфичный. Холодильники хреновые. Пролетим. Нужен позитив. И широкая реклама.
— Япония? – предложил я.
— Ещё один ихний союзник, — опять влез Лёха, — Давай и Италию сюда подтянем.
— Я не о том. Джапы секс-кукол штампуют в натуральную величину. Со всеми правильными отверстиями. Силикон на любой вкус.
— А что? Тема, — Сулев закатил глаза, но быстро успокоился и вздохнул, — Не прокатит.
— Почему?
— В лоскуты порвут. А без смазки так практически сразу.
— Ничего подобного. Это тебе не надувная финтифлюшка - свистнула и улетела. Здесь особо прочный наполнитель. На ощупь от настоящей кожи не отличишь.
— Вы что, серьёзно? — Лёха подозрительно осмотрел нас обоих, — Я вообще никаких резинок не переношу, а вы что, раскрашенную калошу трахать собрались? Одну на сто человек? Да ещё за валюту?
— А про вертухаев забыл? — подковырнул его я, — У них право первой брачной ночи. Никто не отменял. Если такой брезгливый, то мы все можем скинуться по паре на каждый этаж.
— А сколько стоит? – заинтересовался Сулев.
— От пяти до десяти штук баксатых.
— Комплект?
— Одна, но в красивой упаковке и с доставкой.
— Без меня, — Лёху аж перекосило, — Давайте другие предложения.
— Как скажешь. Или вот - рацуха, — порадовал я его.
— А эту как?
— Это надо только обдумать. Рационализаторское предложение. Пиратство, если по-местному.
— И куда совать?
— В массы. Идея проста - полная расчленёнка!
Лёха судорожно качнулся на табуретке, а Сулев посмотрел как-то нехорошо. Излишне оценивающе.
— Нет, не так, — заторопился я, — Разборная кукла. Как муляж в анатомическом театре. Это очень важно для такого большого коллектива. Да и поощрение будет выглядеть справедливым. Вот, к примеру, собирает вертухай нас после рабочего дня и орёт:
— «Sivolaponen сегодня перевыполнил план на 200%».
— «Рад стараться»!
— «Тебе от пупка по бёдра – выдаётся на пять часов».
— «Разрешите приступить»?
Сулев хихикнул и постучал кулаком по столу. Потом справился и встрял:
— «Muhosrainen только 110%. Получает правую сиську с подмышкой».
— Во-во, — подзадорил его я, — «Dohlopopinen только 70%. Ай-яй-яй, Dohlopopinen, сегодня только ухо. Смотри, не ори в него громко и не переусердствуй, а то завтра опять норму не выполнишь. Только инструмент испохабишь».
— Фотки бы раздобыть, — с какими-то квакающими звуками дополнил идею Сулев.
— Точно, и надпись присобачить: «That girl is going to be a scrubber» (У этой девушки все задатки шлюхи). А рядом привинтить пикантную копилку. Побольше. Сиськи такие здоровущие, чтобы денег побольше собрать. Будет безотказный народный проект.
— Вы оба сбрендили, — осуждающе констатировал Лёха, — Скоро договоритесь, что целую куклу будут выдавать передовикам производства. Да и то... по большим праздникам.
— Молодец, — Сулев неожиданно громко икнул и сделал пару глотков остывающего чая, — Вот, что значит, пошла мысль в правильном направлении. Какие праздники нас ждут впереди! Рождественская оргия! А потом эти... Новогодние страсти, интимная Пасха, День независимости в трудах... нет, День независимости в трусах!
— Блин, одни извращенцы вокруг, — в сердцах сплюнул Лёха, — В тюрьме только о бабах, а с бабами, что? Только булки лениво помять? Дохлым каплуном похвалиться и о тюрьме байки перетирать?
— Это вялый плагиат, братан. Не заводи себя так, — Сулев аккуратно откусил кусочек кекса, — А то потом тебе никакая виагра не поможет. Кстати, я ещё помню, что в вашем русском языке глагол «затрахаться» обозначает совсем не то, о чём ты сейчас размечтался. И для тебя добавлю. Каждый человек творец только своих сперматозоидов. Усёк?
— Усёк.
— Да и ещё. Заруби себе на носу. Каплун , это кастрированный петух. Ты бы поменьше здесь умными словами разбрасывался. Я, хоть и не русский, а понятия имею. И вообще. Работай чаще ушами, а не языком.
— Усёк, — повторил Лёха и неожиданно тихо добавил, — А мне длительную свиданку разрешили в следующем месяце.
Повисла долгая пауза, и они оба уставились на меня.
— Чего ждём? — спросил я, довольно кисло усмехнувшись, — У меня таких свиданок точно не будет. Проверял. Нет брачного свидетельства. Потеряли ещё при переезде. А без него ни-ни.
— Не повезло, — Сулев помрачнел, — Мне тоже отказали. Будут рассматривать только после решения суда.
— А суд когда назначили?
— Пока не знаю. Через полгода, не раньше, — Сулев вздохнул, засунул в рот оставшийся кусок и невнятно заговорил, — Лёха, мы за тебя это... будем болеть... в смысле здорово радоваться... и завидовать.
— Спасибо, — неуверенно поблагодарил Лёха, с некоторым недоверием косясь на Сулева, — Не знаю только, как она тут себя будет чувствовать. Здесь среда такая агрессивная...
— Перенеси свой перепихон на вторник, или жди четверга, — моментально подначил Сулев и стукнул себя в грудь, — Вот тебе совет настоящего эстонца: «Стоять только за себя, а в критические дни лежать на соседках». А до выхода на волю выучи, наконец, хоть одну английскую фразу: «Anyone for tennis?» (Кто-нибудь хочет поиграть в теннис?), только tennis с penis иногда путай, грамотей. Крутым интуристом в своей деревне будешь.
Вспышку дальнейшего обсуждения загасил угрюмый вертухай, который заглянул в камеру и недвусмысленно потряс связкой ключей.
После утренней беготни Сулев указал мне на прыщавого тощего парня с длинными сальными волосами:
— А вот и наша новенькая давалка.
— Вот так не куй себе счастье! — вырвалось у меня, — Так он страшнее атомной войны. Да и ноги кривые и волосатые. Кто ж на такую беду позарится?
— Какая ему разница на каких ногах за клиентами бегать? Может это естественный отбор? По основной позиции. Липучестью ведь берёт, вертижопник. А уж нудный, как следователь на очняке. Да и не по роже его выбирают. Зацени, как попку отклячил, кавалерист!
— И что, клюют?
— Врать не буду. Хоть и пересекались несколько раз, но лично не трогал. Ни-ни.
— А за что его сюда?
— За дурь, родимую. Без неё тяжело низам к заветному счастью тянуться.
— Лучше бы он больше срал, прости Господи.
— Зато у него запоров не бывает.
— Проход разработан?
— Не только. Утка-многостаночник. Тьфу ты, как об этом подумаю, так сразу мозг потеет. — Сулев притворно вздохнул и промурлыкал на блатной мотив, — Раз не пахнет шконка тёткой, то пилот пойдёт пилоткой.
— Вожделеешь никак, трёхаккордный?
— Я ж не каменный. Но только не на это… существо. Мне наша новая вертухайша что-то спокойно спать не даёт. Вот на неё бы похожую куклу заказать. Закинь мысль начальнику, а? Пусть переваривает.
— Да без проблем. Заодно и про компьютер вскользь упомяну. Из двух зол хоть одно, да словим.
— Вот тебе и флаг в разрабатываемую руку. А я вниз поползу. Открывать трудовые будни.
Не успел Сулев исчезнуть за поворотом винтовой лестницы, как рядом со мной материализовался предмет обсуждения.
— Hey, Russian! My name is Oskari, — он протянул мне руку.
Я моментально убрал руки за спину и стремительно отшатнулся, чувствительно саданувшись о перила.
— Sorry, Oskari, — несколько напряжённо сообщил я, — I’m totally straight! Russian orthodox… national rules! (Я полный традиционал. Русский ортодокс... национальные правила). Облико морале, блин.
— I see! (понятно), — он задумчиво осмотрел меня и ухмыльнулся.
Что не отнять, но зубы у него были ровными и прямо-таки белоснежными. Только излишне неприятный контраст с червивым лицом. Просто вампир какой-то. Вампедик оскароносный.
«Хорошо же ему зубы полируют... некоторые», — пролезла в голову подозрительная мыслишка. Пришлось её сразу отогнать, как излишне провокационную.
Я аккуратно обошёл нетрадиционала и медленно двинул к своей камере, стараясь идти немного боком, чтобы не потерять из виду этот источник возможных неприятностей. Кто их тут знает, до каких изысков опустилась демократия на воле за последние месяцы? Может я сейчас смертельно оскорбил это чмо в дарованных ему правах? Сделают потом из меня расиста по гендерному признаку.
Зато сразу появилась крамольная идея смастрячить и повесить здоровенный такой плакат над нашей душевой с неувядаемым детским напоминанием: МОЙТЕ РУКИ ПЕРЕД И ЗАД.
Жаль, но не догонят финские сидельцы. Такое даже не перевести на ни один внятный язык. Иначе воспримут мою вежливость как временную слабость.
— Друзей не надо иметь! – пафосно провозгласил я в камере, — С ними надо только общаться. На том стояла, стоит и стоять будет земля Русская. Мы не Гейропа, мы значительно лучше.
В доказательство своих слов я нацарапал на листке бумаги приблизительные контуры обособившейся Европы. Полюбовался. А потом снизу приписал Gayropa, чтобы не было никаких сомнений. Пригляделся. Может, я что-то забыл или слишком исказил, но по картинке явно выходит, что мелкая Скандинавия своей раздутой чухнёй точно готовится вдуть в откляченный зад Европы, а островитяне только завистливо наблюдают.
— Вашу мать, — ругнулся я, — Бывших приебалтов забыл. Ими же развдувательную европопость надо очертить. Но они слишком мелкие. Изобразить задранный хвост или хотя бы исторгнутые сперматозоиды? Как в политике.
— Ау, — Лёха просунул голову в дверь камеры, — Ты чего тут сам с собой... тихую беседу?
— Заходи, — я задумчиво осмотрел рисунок, — Ничего не напоминает?
— Детские каракули. Обгадившаяся курочка и плохой пёсик. А что это ты тут приписал? – он старательно пошевелил губами и неуверенно произнёс, — Гауропа? Это что за хрень? Болезнь?
— Карта части объединённой Европы, — слегка озадаченно сообщил я, — И живут там европЯйцы. Вроде, похоже?
— Похожи только рожи, — хмыкнул он и стал водить пальцем по листку, — А что это за ошмётки?
— Сверху Великобритания, а снизу Грецию пририсовал.
— Постой, а где эти... ну, югославцы там, румынцы, болгарские перцы... их же там многих сгуртовали?
— Я югов и младоевропейцев не учитывал. Здесь только основной костяк.
— Вот и получилось, что твоя курочка Грецией так обдристалась, что Британия отлетела?
— Да я пророк, однако.
— А то. Слушай, а зачем ты эту порнуху вообще намалевал?
— Не знаю, — я решительно разорвал листок и выбросил в корзину, — Когда долго сидишь в одиночке, то сам себе начинаешь удивляться.
— Перебирайся к нам.
— Не, я уже привык... этак монокулярно. А ты с чем пожаловал?
— Ах, да. Тут у нас у одного запор... – Лёха удивлённо замолк, глядя, как я хватаю воздух, не в силах вытолкнуть из себя удушающий хохот, — Ты чего?
Тут я разродился такими невероятными звуками, что он отшатнулся. Пришлось срочно упасть на кровать, чтобы внутри что-нибудь не лопнуло.
— Ты чего, а? — Лёха встревожено глядел на меня, не зная, что делать, — Ну, запор... с каждым бывает... дело житейское, а человек страдает. Или у тебя тоже?
— Нет, — я еле отошёл, но внутри ещё потряхивало, — Нет у меня запора. А ты сейчас не столкнулся с таким... прыщавым волосатиком?
— Это новенький что ли? — тут до него стало доходить, — Про которого вчера тут Сулев распинался?
— Его, голимого. Вот ты бы у него и поинтересовался о передовых методах профилактики... запоров.
— Охренел совсем? Да за такие советы меня наши на раз уроют.
— А от меня чего хочешь?
— Как понос... тьфу, ты... как запор по-ихнему будет?
— Не знаю. Спроси у Сулева, может он сталкивался?
— А если не знает?
— Тогда отправляй его к доктору с голой задницей. Только пусть вставит большую пробку для наглядности.
— Давай серьёзно, а?
— А если серьёзно, то надо как-то выкручиваться. Или ты хочешь, чтобы я пошёл к вертухаю и сообщил, что у него заключённый срать не может?
— Ага, уже несколько дней. Только пердит и страдает. Никаких сил нет.
— Слушай, я с этим не пойду, — решительно сообщил я, — Сейчас тебе на листке бумаги напишу, а ты передай этому вашему накопителю. Пусть он маляву сам к вертухаю оттаранит.
Я взял лист бумаги и аккуратно вывел: I can't shit for a long time. Call a doctor, please! Для Лёхи перевёл: Я не могу срать в течение долгого времени. Вызовите доктора, пожалуйста!
— И это точно тут? — Лёха покрутил листок, — Ты, это, не прикалываешься случаем?
— Ни капельки, — я не сдержался и хихикнул, — Это такой обходной манёвр, если правильного термина не знаешь. Но зато включена законная просьба вызвать врача. Надеюсь, подберут по профилю... или не судьба.
Лёха покачал головой, сложил лист пополам и удалился.
Я некоторое время пребывал в задумчивости, но решил, что надо бы и мне побеспокоить директора тюрьмы. А то действительно стало скучно. Даже бесхозный педрила завелся. Начнём играть в демократию до наступления окончательной и полной анархии.
Взял чистый бланк для просьб и оценил размер выделенного места под письменную просьбу.
— Маловата малявка, — констатировал я слишком очевидное, — Туточки трэба всех сеструх по полной отоварить , которые за наш талант отвечают.
Некоторое время я покусывал кончик авторучки, а потом решительно написал: In accordance with law I request… (В соответствии с законом я прошу...)
— Вот тут точно полный капец настанет всем нашим благим начинаниям, — с этими словами я порвал листок и отправил обрывки в мусор, — Нет такого закона. Не приняли ещё.
Неожиданно вспомнилось устойчивое сочетание: «hygienic regulations» (гигиенические нормативы). Вот это, пожалуй, можно обыграть. И выглядеть будет не особо нагло.
Новый заход выглядел цветистым, многословным и даже где-то жалостливым: We should be extremely grateful if you could allow us (on the assumption of conventional hygienic regulations) to purchase from Japan last model of sexy doll (only one test multiinput unit per each floor). - Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы Вы могли позволить нам (исходя из обычных гигиенических нормативов) закупить в Японии последнюю модель сексуальной куклы (только одну испытательную мультивходную единицу на каждый этаж).
Послание, написанное мелким почерком, заняло почти всё выделенное на бланке место. Осталась только одна свободная строчка.
— Переписывать не буду, — заслал я пробный шар своей совести. Прислушался к ощущениям и усилил, — Знаю, что криво, коряво, но если бугор откликнется, то тогда на словах дам необходимые пояснения. И выскажу всю накопившуюся у народа озабоченность.
Пора переходить ко второму пункту. Если разрешат компьютер, то я сразу забуду про все тюремные невзгоды и перестану быть им постоянной занозой. Надо только подобрать убедительные слова.
С шумом ввалился Лёха и обессилено плюхнулся на табуретку.
— Это ты виноват, — без предисловий начал он, — Слабо было просто написать, что у человека запор?
— Говорил же тебе, что не помню. Что, я должен был lock (замок; запор на двери) написать? Вот тогда они точно в его заднице замок искали. Хотя... может и помогло бы. А что случилось?
— Ну, вначале всё было вроде нормально. Вертухай долго читал, а потом развеселился и отправил его вниз. А этот тормоз на радостях забыл у него забрать твою бумажку. Так сразу и ломанул.
— Я-то тут при чём?
— При том. Он же второй день только стонет и дальше матерного никак не заходит. А как его медсестра о чём-то стала спрашивать, так он ей в ответ только что-то мычал и на задницу показывал. Потом стал штаны с себя стягивать. Представляешь?
— Отвратительное зрелище.
— Она испугалась, сразу дала ему пачку свечей и выгнала...
— Свечи хоть от геморроя? — не удержался я.
— Не знаю. Он, как приковылял назад, так сразу заперся в сортире и все их в себя затолкал.
— Эк его приспичило.
— Потом сел тужиться.
— Помогло?
— Ни хрена. Пыхтел-подвывал, да всё тебя матюгами обкладывал, а потом уполз в душ. А минут через пять там так рвануло...
— Вот с этого момента поподробней.
— Какие уж там подробности. Он головку душа открутил, загнал шланг поглубже и врубил на полную мощь.
— Анальный суицид?
— Не знаю, кто кого и как суетит, но сейчас он там убирает и вовсю поёт.
— Сильные желания всегда сбываются. Хотя не думаю, чтобы местный душ когда-нибудь мечтал стать русской клизмой.
— Зато я теперь только в ваш душ и в сауну ходить буду. Пока там всё десять раз не промоют.
— Чистоплюй ты, однако. Признайся, но хоть из любопытства заглянул... на отравленную территорию?
— Что я, полный извращенец? Решил вот у тебя отсидеться, пока там вертухаи не угомонятся.
— Вот и сиди. Хочешь чаю выпей, а хочешь - телевизор посмотри. А я пока придумаю, как себе комп урвать.
— Ты опять за своё?
— Скучно. Бабу уже запросил, теперь вот про комп хочу напомнить. Может, подскажешь вумную мыслищу?
— О чём?
— Зачем мне вообще в тюрьме нужен комп. Не просто нужен, а очень даже позарез. Жить без него не могу.
— Так и напиши.
— На это я отказ уже получил.
— Во! Знаешь, а я вот слышал, что когда бьёшь пальцем по любой клавише компьютера, то сразу дохнет не меньше ста тыщ микробов.
— Ага. Миллион за разгон! Такая санитария наших вертухаев только порадует. Сразу предложат стены возле параши давить. Круглыми сутками.
— Ну, не знаю. Напиши, что ты акула пера.
— Нет, блин, мелкий Буратино из авторучки. Может мне просто написать: «My pen is mightier than the penis»?
— А это что?
— Приблуда такая выскочила. Мой член слабее авторучки. Надо бы кремлёвским журналистам этот лозунг подкинуть. Пусть возгордятся. Ещё свежие идеи есть?
— Не нравится - пинай свою память.
— Блин, — я восторженно хлопнул Лёху по плечу, — Гений! Как же я сразу не догадался?
Недрогнувшей рукой я лихо вывел на оставшейся строчке: Also please permit me to get any personal no memory computer. - Также разрешите мне получить личный компьютер без памяти.
— И чего ты там умного нацарапал?
— Попросил себе копм без памяти. Смысл туманный. Пусть теперь репы почешут.
— А такие компы разве бывают?
— Полно. Абак. Счёты.
— А какого... тебе счёты в камере?
— Из принципа. Массаж спины буду делать.
— Да? Может, хватит всей этой хренотизацией заниматься? Сулев тот вообще полным маразмом от дури последние дни страдает. Теперь тебя прихватило.
— Другие предложения есть?
— Никак нет. Пойду, лучше посмотрю, как у нас дела. Пора уж ему там и убраться и заново всё засрать. Давай, я твой бред в ящик по пути заброшу. Надеюсь, что завтра все вертухаи от смеха передохнут.
— Значит, и дальше буду им резать правду матом. До полного истребления репрессивного класса.
Результат действительно проявился на следующее утро. Не успел я облегчённой пушинкой впорхнуть в камеру после очистительного моциона, как ко мне завалилась целая делегация. Возглавлял её уже знакомый бугор. Ещё парочку я точно видел в канцелярии, ну и три вертухая добавили для солидности. Похоже, по одному от каждого этажа. Для наглядности и устрашения.
— This libel is yours (Это ваш пасквиль), — бугор обвиняюще потряс листком. Вся свита как по команде дружно нахмурилась.
Я молча покивал головой, ожидая продолжения. В прошлый раз он мне реально помог получить нагло арестованные вещи. Может и сейчас что выгорит. Сразу после нудной обязаловки.
Бугор минут пять громко распинался явно больше для вертухаев, демонстрируя постоянное соединение fucking egghead с замысловатыми литературными оборотами.
— Задрот. Jerk, — неожиданно вырвалось у меня. Сказалась привычка думать вслух, выработанная одиночными камерами. — Значительно лучше, чем ваш долбанный яйцеголовый.
Делегация замерла. Я очнулся и понял, что они среди русских слов они уловили только jerk. Бугор моментально стал наливаться нездоровым свекольным цветом.
— What a jerk! (Какой болван), — с силой, но достаточно осторожно, я стукнул себя по лбу, — Sorry, I'm on another ego trip. (Извините, это я о себе).
Бугор недоверчиво покосился на своих и решил, что пора закругляться:
— No sex imitation in my prison! (Никаких сексуальных имитаций в моей тюрьме!) – тут он не сдержался и рявкнул, — Never! (Никогда!).
«На воре и шапка горит. Хотя, если подумать, если не пойман, то и не вор он вовсе», — как-то отстранённо стал обдумывать я его отказ, пока он заново взялся перечитывать мой труд. И опять ляпнул совершенно невпопад, вспомнив аналог поговорки, — A rapist isn't a rapist until caught in the act. (Насильник ещё не насильник, пока он не пойман на месте преступления).
Моя ремарка вызвала гул негодования у канцелярских, а бугор выдал целый ряд познавательных лозунгов:
— No sex… no drugs… no harassment… no smoking… (нет сексу… нет наркотикам… нет сексуальным домогательствам… нет курению…) — тут он понял, что в запале полез явно не туда, и убойно завершил, — You can't get blood from a stone! You can masturbate only at your leisure! (Меня не разжалобить! Дрочите только на досуге).
Вначале жизнерадостно и с пониманием заржали вертухаи. Затем неуверенно захихикали канцелярские. Бугор насупился, видно не сразу оценив свою выдающуюся рекомендацию, но потом осознал, хмыкнул и сразу подобрел.
— What about unusual sexual orientation? (А что насчет нетрадиционной сексуальной ориентации?) — без всякой задней мысли я решил до конца прояснить все вопросы.
— Yours? (Вашей?)
— No. Just yesterday I saw a sugary fag… (Нет. Вчера увидел липкого педрилу).
— Homosexual prisoner? (Гомосексуальный заключенный?) — на всякий случай уточнил он.
«Нет, блин, американский паучок-с заскочил на огонёк», — так засвербило на языке, что срочно пришлось заменить словесный ответ утвердительным кивком.
Один из вертухаев подал голос, и сразу началось бурное обсуждение. Но бугор взрыкнул, и все моментально затихли.
— Computer, — осторожно в пространство произнёс я.
— Moot point, — бугор брезгливо кинул мой листок на стол, и решительно развернулся к выходу.
Его сопровождение забурлило, вываливаясь за дверь, чтобы побыстрее расчистить дорогу начальству.
— Что это было? — задал я сам себе риторический вопрос, глядя на небрежно прикрытую дверь, — Дрочить значит, пожалуйста, а как компьютер, то спорный вопрос? А если этот вопрос поставить в другой плоскости? Можно ли дрочить перед компьютером? Или это уже не удовольствие, а софистика?
Некоторое время я задумчиво рассматривал свой листок с просьбами, а потом смял и бросил его в урну. Интересно, а с кем это бугор собрался обсуждать вопрос о компе? Или это он просто неправильно выразился? Послал, так сказать, но издалека?
Не успел я приготовить себе кружку кофе, как заявился Сулев.
— Шмонали? — деловито поинтересовался он.
— Отчитывались по моим критическим замечаниям, — безмятежно ответил я, принюхиваясь к слабому кофейному аромату, — Кофе будешь?
— Нет, я на работе.
— Заметно.
— Это ты бездельник. А я сейчас честно деньги зарабатываю. Напарника послал бельё собрать, а сам к тебе заскочил. Думал, случилось чего.
— Что за бельё?
— Пидорка нашего к стукачам срочно перебрасывают. А он тут даже корму развернуть не успел.
— Как быстро среагировали, — я отхлебнул глоток и поморщился, — Блин, сахар забыл.
— Постой, и тут ты вляпался?
— Ничего подобного, — слегка возмущённо отреагировал я, — Вот в кукле нам точно отказали. Про комп, правда, ещё будут обдумывать. А про трясогузку я только мимоходом помянул.
— Вот так наш этаж сразу лишился всех давалок, — Сулев хохотнул и замогильным голосом добавил, — Народ не поймёт. Зато крайний объявился.
— Переживут. Да, мне тут бугор вовсю рекламировал преимущества мастурбации.
— Наглядно подрочил?
— Принародно. Теперь вот хотят вставить в распорядок дня. Так что хочешь, не хочешь, а придётся. Обязаловка, но только совершенно бесплатно. Ни один импотент без справки не отвертится.
— Ты это серьёзно? — у Сулева брови сошлись на переносице.
— Можешь у вертухаев спросить. Или подожди, они сами скоро по радио объявят.
Сулев наморщил лоб, потом сжал в кулак и слегка подёргал свою бородёнку, но не выдержал и дробно захихикал.
— Купил, — он покачал головой, — Правда, купил. Я даже сначала поверил. Делегация притопала солидная. Да и вертижопку так резко вниз отослали...
— Зато он узнает, что его жопа - это не только источник удовольствий. А ты? Сам же начал. То тебе руки негде подмыть, то безотказную бабу подавай. Имел бы молча этот дуплоход и не чирикал.
— Так я же над Лёхой просто стебался. Пусть будет отъявленным пессимистом - тогда жизнь будет преподносить ему приятные неожиданности. Хоть и редко.
— Стёбарь, блин. Вот так и рождаются нездоровые сплетни. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся» . Классику знать надо. Умные люди давно сократили для таких... ну, как мы сейчас... «За базар ответишь».
— Базар, не базар, а дрочить точно будем все... — подвёл итог Сулев и грустно вздохнул, — Кому насущная необходимость, а кому муки тяжкие и долгие.
После обеда ко мне вежливо постучался молоденький цыган и устроил целое представление. Он оттянул пучок волос и двумя растопыренными пальцами стал прихватывать их, издавая дребезжащие звуки.
— Haircutting machine? (Машинка для стрижки?) — включился я в угадайку.
Цыганёнок отрицательно покачал головой и продолжал жужжать.
— Leikata tukkaa? (Подстричь?) – с напрягом вспомнилось местное.
Малец ретиво затряс головой и стал тыкать в сторону душа. Я запустил руку в сильно отросшие волосы и утвердительно кивнул.
— Хрен редьки не слаще, — даже не знал, что здесь стрижка предусмотрена, но сейчас это точно в тему.
У вертухайской будки стоял Сулев, и вяло препирался с вертухаем-этажеркой. Я притормозил, слегка дёрнул его за рукав и тихо спросил:
— Здесь что, налысо стригут или как?
— Кто как может. Вертухаи на три дня машинку выдали, вот и выбирай себе... причесон. Сам себя будешь корнать или уже договорился с кем?
— Вон цыганёнок позвал.
— За то, что ты им с Красавчиком тогда не мешал? Бонус отвалил хулай?
— Не понял?
— Хулай - это местный цыганский хозяин. Смотрящий. Барон или близкий к нему. Там свои заморочки. Ты у них очки заработал.
— Да и хрен бы с ними. Не очком же. А как стригут?
— Нормально. Не хуже, чем в парикмахерской. Только попроси покороче.
— Под лысый корень?
— Пожалей вертухаев. Их и так от твоей опухшей морды каждое утро воротит.
— Сам в зеркало загляни. Слушай, я по-цыгански знаю только, что «девел» - это их бог, да и «Джа ду кар». А как будет «спасибо»?
— Нет у них такого слова. И не вздумай материться. Сразу видно, что русский. Только и смог выучить, как кого куда посылать. Белый сагиб, мля, в пампасах.
Я махнул рукой и пошёл к цыганчику, который нетерпеливо вертелся у дверей душа. Первый раз стригусь бесплатно. Надо запомнить такое выдающееся событие.
В душе, перед рукомойниками, стояла табуретка. На скамье лежала стопка чистых полотенец. В углу валялись уже использованные. Рядом с мусорной корзиной была сметена довольно приличная куча волос.
Невысокий седой цыган шумно продул электрическую бритву, полюбовался результатом, несколько раз включил и выключил, прислушиваясь к звуку. Потом повернулся ко мне и машинкой указал на табуретку.
Я вздохнул. С детства ненавижу стричься. Но надо. Однажды в Африке я с превеликого бодуна решил немного подровнять себе причёску в местной цирюльне. Через день на шее вздулся такой вулкан, что потом пришлось две недели на антибиотиках сидеть. Стерильно трезвым.
Цыган стриг быстро и аккуратно. Сразу видно, что рука набита. Минут за двадцать он полностью управился с моей шевелюрой и отступил на шаг, оценивая свою работу. Удовлетворённо крякнул, отложил бритву и стал массировать мне голову. Это у него получалось очень даже недурственно. Закончив, он показал на зеркало. Я повертел головой.
Сулев прав. Рожа опухшая, но теперь хоть никакая волосня сумашедшим дыбом не стоит. Окультуренный бичара с ровной армейской ботвой. Зато меньше шампуня уйдёт на полировку.
В душ заглянул старший цыган. Он поцокал языком и показал мне большой палец.
— Thank you! – решил я обойтись с ним международным, а мастеру благодарно добавил, — Kiitos palveluksesta.
Цыгане сразу загомонили о своём, а я понял, что с меня уже достаточно.
И на том спасибо.
— Всегда и во всём надо быть предельно честным, — наставительно сообщил я себе за утренней чашкой кофе давно вынашиваемую мечту, — Завершение дня надо отмечать только перед сном, а не сразу как глаза продрамши.
Одинокий календарь на доске объявлений пользовался моей законной привязанностью и постоянной заботой. На нём я отмечал основные события и вёл учет всем своим тюремным дням. Как только клеточки заканчивались, я аккуратно подклеивал очередную разлинованную страничку.
— Решено. С понедельника прошедший день буду отмечать благородным кружочком и забуду про всякие подозрительные зачёркивания. День обязан быть правильно прожит, а не... – тут я слегка задумался, но ничего в голову не лезло, — ... а не скукожен кривым дрючком!
Вот в понедельник намечается очередная круглая дата - 160 тюремных дней. Может, сабантуйчик какой замутить? Или выступить с приличным начинанием? Поднатужиться и всё же организовать подпольное общество Свободу Русскому Угнетённому Народу и стать трёхэтажным русским вождём? За отсутствием реальной конкуренции. А ведь как хорошо звучит!
— Вождь СРУНов сегодня спустился... нет, снизошёл до официальной встречи с аборигенами. Встреча прошла в духовной атмосфере, — с голосом крещёного Левитана что-то не вышло, но и так прозвучало неплохо, — По её итогам несмываемое пятно было наложено на представителей всех судебных ветвей местной власти, принудительно присутствующих в зале.
Невольно представилось, что я, аки исполинский голубь мира, порхаю над вжавшимися в плечи головами, выискивая знакомые объекты для прицельного бомбометания...
— Есть надо больше и калорийнее, если вдруг столкнусь с той хурой дуевой из Лапёрки, — сделал я себе очередную зарубку на память о судье, — И не забыть про навязчивую пропаганду. Без неё даже такому вождю никак.
После некоторого размышления я решил, что надо разделить наглядную агитацию и атрибутику. Знамя и лозунги должны стоять отдельно от мест возможного скопления мух. Так будет значительно долговечнее.
Лозунги должны быть как местечковые, так и националистические. К первым можно отнести: «СРУН за экологичную тюрьму!», «Нет - бесхозным парниковым газам!», «Только СРУН легко остановит тюремное насилие!». Тема большая и требует вдумчивого подхода.
Что с интернационалом? Тут сложнее. Аббревиатуру можно и не менять. Наши буквы иногда бывают подозрительно похожи на чуждые латинянские каракули. Пусть гадают, что здесь заложено. То ли SPY (шпион) с ошибкой, то ли CPY (копия, от copy). А ведь вполне прилично звучит: «CPYH must secure the existence of our people» . (СРУН должен обеспечить жизнь наших людей). Про белых детей мы упоминать пока ничего не будем. Тема слишком скользкая. Можно ведь и у других по-тихому спереть вполне симпатичные слоганы: «CPYH brings good things to life» (СРУН пожизненно выдаёт только хорошее), «CPYH tries harder» (СРУН старается больше других), «СРУН in the making» (СРУН в созидании). Главное, чтобы российские филиалы сразу не заложили мой плагиат своим западным ретроградам-хозяевам. Из-за извечной хомячковой зависти.
Зато я уже точно знаю, каким будет гимн:
— You can't smell your own shit on your knees (Не замечать родного дерьма на коленях), — вполне укладывается в ноты и реалии. Этак торжественно и немного печально.
Со знаменем вообще просто. Нежный шоколадный фон и оливковая парящая пирамидка. Может решётку, как орнамент по краям пустить? Или это уже вызывающий имперский kitsch?
Обязательно надо создать молодёжные организации: СРУНята-СРУНцы-СРУНищи. Прямая и неразрывная связь поколений.
— Ты чего щетину чешешь? – донеслось от дверей, — Есть более приятные места.
— Заходи уж, охальник прибалтнённый, — я махнул Сулеву, продолжая изучать свой календарь, — Пасха прошла, а я никакого доброго дела не сделал.
— Ну, с бабами ты точно пролетел. Компьютер получишь потом... на поселении.
— Типун тебе... на страдающее место. Да, а что тебе не нравится в моей новой причёске?
— Бородатый колобок с явной проплешиной.
— Грубо и непедагогично.
— Зато точно. Ты в сауну сегодня пойдёшь?
— С чего это ты так заинтересовался, а?
— Размечтался. Мне комплекты новых шмоток как раз сегодня должны завезти. Тебе оставить?
— Каждой позиции по три экземпляра. Только не нужны мне трусы XXXL. Я из них во сне выпадаю. Якорь совсем не держит. А вот за наводку вам наше un grand merci и кофе без очереди.
— Твоим кофе только стены закрашивать. Лучше действительно сделай что-нибудь полезное. Только чтобы вертухаи не забегали.
Сулев исчез, а я принялся оглядывать камеру. Вроде чисто и ничего лишнего. Взгляд остановился на стопке пузатеньких прозрачных упаковок из-под детского желе, которым нас регулярно пичкали последние две недели. Видно, просроченной оказалась целая партия. Но вкусные. Я как хомячок эти симпатичные баночки сохранил для будущих неясных целей.
— Наши руки не для скуки, — задумчиво забубнил я, прикидывая, как можно использовать этот запас. Решение накатило сразу, — «Птицы, летите, летите, через полночь и солнце в зените» .
Вот и доброе дело определилось. Если сложить две упаковки вместе, прорезать большое отверстие в верхней боковой части, то получится изумительная по красоте кормушка. На зависть всей этой отсталой тюрьме. И птахи благородно разделят со мной скудную трапезу одинокого узника.
Осталось только придумать, как соединить эти половинки. Хотя тут и думать особо не надо. Проделать дырки в донышках и пропустить прозрачную ленту. А вот саму ленту изготовить из мусорного мешка.
Конструирование кормушки заняло почти час. Зато выглядела она на загляденье. Осталось только накрошить хлеб и вывесить наружу.
Я критически оценил путь с залезанием через батарею отопления с подтягиванием к решётке, прислушавшись к спине, я решил, что лучше сделаю это вечером, как только основательно загружусь таблетками. Так спокойнее. Сверзиться с окна меня совершенно не прельщает. Потом никаких костей не соберешь. Один жалкий помёт СРУНа.
Утром, под грохотание открываемых дверей, я неохотно выполз из-под тёплого одеяла и, подпрыгивая на ледяном полу, стал одобрительно рассматривать своё творение. К сожалению, виден был только небольшой кусочек кормушки, мерно покачивающейся на ветерке. Но и он вдохновлял.
— Жаль, что птиц пока нет. Дрыхнут лентяи городские, — несколько разочарованно констатировал я, приступив к приготовлениям на утренний марафон.
Лязгнул запор двери и я, удачно ввинтившись через цепочку заспанных арестантов с парашей, оказался всего четвёртым в очереди. Глубоко вдохнул. Тут весь расчёт на скорость и отработанные движения. Опорожнение, промывка и засыпка хлоркой заняли отрепетированные восемь секунд. Выдох уже на возврате. Как раз напротив пустующей вертухайской будки. Теперь вторая и наиболее важная часть обычного утреннего забега. Но тут начались непонятки. Вход в мою камеру заслонил нервный вертухай, что-то отрывисто тараторивший в рацию.
— Ahoy! I’ve many things to do! (Эй, у меня дел полно), — недовольно сообщил ему я и добавил по-русски, — Мотай в свою будку, балаболка. А то я прямо тут обделаюсь.
Никакого эффекта. Я громко кашлянул и постарался придать своему голосу подобающую солидность:
— You are blocking the passage! (Ты загородил проход).
Вертухай нетерпеливо отмахнулся от меня, не двигаясь с места. Ах, так? Я аккуратно поставил парашу прямо ему под ноги и рванул к свободному туалету, нагло пользуясь тем, что редкая цепочка страждущих с жадным любопытством следила за вертухайскими переговорами.
— Пусть лучше лопнет моя совесть, — громко продекламировал я, захлопывая дверь и быстро нарывая куски туалетной бумаги для сиденья, — Казённые шмотки дороже.
Дверь, возвращаясь в неприветливый мир, я открыл с томной улыбкой хорошо отработавшего человека, но не смог сделать и шага. У самого выхода переминались два вертухая. Один из них потряс пластиковой банкой и довольно зло выдавил:
— Urine examination (анализ мочи).
— И где я тебе, милый, её сейчас найду? — вполне добродушно пробурчал я, всё ещё пребывая в расслабленном состоянии, и добавил, указав для наглядности за спину на унитаз, — No urine... no more. Next time. (Мочи нет. В следующий раз).
Вертухай разразился длинной тирадой и всучил мне злосчастную банку.
— Impossible (нереально), — со вздохом сообщил я ему, зачем-то повертев банку в руках и разглядывая её с разных сторон.
Дальнейшие события меня поразили. Второй вертухай полузахватом зацепил мою руку, выдернул меня из сортира, развернул к стене и двумя короткими ударами раздвинул мои ноги на ширину плеч. Затем приступил к медленному обыску. Хорошо, что я в майке, тонких арестантских штанах и шлёпках на босу ногу. Иначе процесс мог затянуться надолго. В совершеннейшем недоумении я покрутил головой и только тут заметил, что в коридоре уже нет ни одного заключённого. Только вертухаи суетятся. Кажется и в моей камере что-то шмонают.
— Ты мне яйца защемил, падла, — гневно рявкнул я, передёргивая бёдрами, чтобы слегка унять взметнувшуюся боль, — Мять твою рвать, криворукий.
Вертухай неохотно выпустил мою мошонку из кулака и отвесил лёгкий подзатыльник. Но обыск прекратил. Подумал и указал на дверь в туалет.
— May I drink some water? (Могу водички попить?) – ясно, что так просто этот урод теперь от меня не отстанет.
Интересно, что тут за хрень происходит? Не успел я уединиться от мира, как тут начались такие дела. Вроде я совсем недолго в сортире пробыл. Они что, успели всех обшмонать и распихать по камерам? Оперативно отработали, членодавы.
Подскочил очередной вертухай с одноразовым стаканчиком. Сам набрал воды из-под крана и сунул мне. Вода была чуть тёплой. Явно с утра ещё никто не набирал. Я выпил её в один долгий глоток и прислушался к своим ощущениям.
— Give me more water, please. (Ещё водички, пожалуйста) — буду наливаться, пока не потечёт. Другого способа всё равно нет.
После третьего стакана я ощутил едва заметные позывы. Правда, более рвотные, чем фекальные. Но всяко прогресс, если зажать нос и затаить дыхание.
Я решительно повернулся к унитазу. Вертухай ногой придержал дверь. Ну, хочешь наглядно, так будет тебе наглядно. Я встал немного боком и стал ждать результата.
— Be quick! (Давай быстрее), — через некоторое время не выдержал вертухай.
— As soon as possible (как только – так сразу), — я поднатужился, но мои почки явно не собирались заниматься пустопорожней работой.
Некоторое время мы сосредоточенно молчали. Потом вертухай стал ядовито сопеть. Прямо как Змей-Горыныч. Опаздывает куда? Не успел я это обдумать, как вяло вытекла тонкая струйка.
— Enough (достаточно), — рявкнул вертухай с заметным облегчением.
Я одной рукой поддёрнул штаны, потом завернул крышку и протянул банку вертухаю. Он брезгливо взял её двумя пальцами и поспешил вниз. Ну, вроде всё. Я посмотрел на второго вертухая и кивнул в сторону своей камеры. Он посторонился, пропуская.
В камере всё было перевёрнуто вверх дном. Два вертухая стояли у окна и рассматривали что-то в целлофановом пакете. Я прищурился. Блин, так это же моя кормушка. Проголодались, ребятки?
— What is this? (Что за…) — угрожающим тоном начал один.
— Feedbox (кормушка), — но на всякий случай я решил внести дополнительные уточнения, — Especially for birds. Not for human (Специально для птиц. Не для людей).
Они возбуждённо посовещались и вышли. Дверь захлопнулась. Стукнул засов. Зато буквально сразу в коридоре загомонили заключённые.
— Вот так всегда, — я медленно приступил к разбросанным вещам, — Всем прогулка, а мне разборки. Дискриминация.
С уборкой камеры я закончил только после обеда. Интересно, никто из вертухаев за это время заикой не стал? Ругательства закончились буквально через час, а остальное время я только смаковал детали наиболее болезненных членовредительств.
Дверь мне открыли ближе к вечеру. Первым делом я набрал воды и сделал себе крепкий чай. А то уже совсем зачах на водянистом молочном напитке.
Тут же появился Сулев. Он внимательно осмотрел камеру и спросил:
— Твоя работа?
— Я что, совсем больной? Вертухаи постарались.
— И почему я не удивлён? Сегодня-то что не так?
— Не знаю.
— Не тренди. Уже с утра вертухаев донимали звонками.
— Кто?
— Как ты сам говорил. Бздительные сопле-менники и их сучьи менницы.
— А этим чего надо?
— Вот это ты мне расскажи.
— Честно не знаю. Ворвались и всё тут перерыли, пока я так себе спокойно опорожнялся в сортире. Потом заставили мочу сдать и исчезли.
— И ты ещё не в карцере?
— За что?
— Эх, было бы за что...
— А что там сознательные граждане на меня наговорили? Переманиваю птиц? Порчу строгую красоту тюрьмы?
— Не знаю, о чём они там говорили, но тревога была объявлена сразу. Причём только по нашему этажу. Я почему-то с лёту подумал, что это твоих рук дело. Колись.
— Решил птичек подкормить.
— Что?
— Сделал симпатичную такую кормушку и вывесил на решётку.
— Наружу? — уточнил Сулев.
— А на хрена она мне внутри? — совершенно резонно задал я встречный вопрос, — Боевых тараканов плодить?
— Ты знаешь, что это запрещено?
— Нигде не написано. А что не запрещено, то сам понимаешь...
— У меня сил нет, — сообщил Сулев, присаживаясь и подло захихикав, — Ты бы ещё там лозунг вывесил. Особо революционный. Как вы умеете.
— Была такая идея, — несколько озадаченно подтвердил я, — По случаю праздника. Доступные методы агитации.
— Доступные, говоришь... — он ненадолго задумался, — Значит, тебе ещё незнакомо такое понятие как «enhanced interrogation techniques»?
— Это ещё что за техника?
— Усовершенствованные методы допроса, — Сулев поднял палец, — И ты скоро до них допрыгаешься. Поверь на слово.
— Да ладно тебе свистеть. Я же не террорист. Лучше просвети из-за чего весь этот сегодняшний сыр-бор?
— Дурь. Разные сопляки считают себя особо умными и на нитках вывешивают заначки. А тут все жильцы близлежащих домов поголовно бдят... на совесть.
— Блин, мы же на третьем этаже. Да тут без телескопа ничего не разглядишь!
— Это тебе так кажется. Сознательный человек не сможет начать свой день без беззаветного служения. Кто первым стучит - тот спокойно ночью спит. Финская национальная черта. Точно тебе говорю.
— Плевать. Не моя камера сегодня на дворе. Там была только кормушка с хлебом. Сто пудов.
— Тем более. Представляешь, как сейчас наши сапоги будут рады такому облому? Они тебе это ещё припомнят. И не раз. По любому поводу.
— Охолонь, милай! Всегда найдется, что сказать в оправдание обеих сторон. Если обходить все неприятности, то можно лишиться удовольствий!
Очередное дурное предсказание Сулева стало неотвратимо сбываться на следующий день. Сначала меня последним выпустили из камеры, и пришлось долго крутиться у туалета.
Стали развозить завтрак, а я всё нетерпеливо переминался у двери, с законным подозрением прислушиваясь к недобрым трубным звукам и мучительному кряхтению застрявшего там кишечного страдальца.
Зато из туалета я пробкой вылетел с выпученными глазами и явным желанием утопить в этом унитазе либо повара-затейника, либо ту подлую продавщицу, которая подсунула какому-то неистовому мелиоратору такое удобрение. Я же не экскрементатор, мать их ети. Весь аппетит напрочь отбили таким отходняком.
Не успел закончиться унылый завтрак, как явился довольный вертухай. Он с порога демонстративно оглядел камеру и выдал как конферансье:
— I have good news and bad news. Good news. New fellow inmate… real attempted murder… three previous convictions. (У меня две новости - хорошая и плохая. Хорошая новость. Новый сокамерник… покушение на убийство… ранее три судимости).
— И вам не кашлять, служивый, — старательно растянув губы в улыбке, сообщил я, изображая накат безмерной радости, — Это... а где дёготь? Oh, give me the bad news!
Вертухай хмыкнул, вытащил руку из-за спины и помахал толстым конвертом. Вот это действительно дёготь. Большая мерзость. Достаточно одного вида этой кастрированной таможенной свастики, чтобы окончательно проснуться истовым революционером. Я молча сгрёб конверт и осмотрел со всех сторон. Ха, вертухаи даже не потрудились его вскрыть. Понятно, что от этой «сволочной» компашки ничего доброго не бывает.
— Быстро же мне за птичью кормушку отомстили подлым наездом, — довольно зло истолковал я совершенно неочевидный факт и стал коряво надрывать конверт, — Уж если такой здоровый «хер» на конверте нарисовали, значит, точно не поскупятся. Издалека пугают, херои.
Результат всяко превзошёл самые мрачные ожидания. Восемнадцать аккуратных пачечек убористым шрифтом, по каждой из предыдущих девяти поставок с «законными» процентами за истекший месяц. Половина макулатуры на мою компанию, половина на меня лично.
— А не жирный ли им процентик по сто косарей в месяц? — я вопросительно посмотрел на зашипевшую кофеварку, — Правильно. Совсем оборзели, мздоимцы-очковтиратели... видно приграничная шизофрения к весне обострилась. Пора им таможню закрывать и отправляться на...
Дверь скрипнула и прервала мою содержательную беседу с неодушевлёнными предметами. Шатаясь, ввалился парень с разномастными пакетами. Он произнёс что-то невнятное, выронил свои пакеты на пол, мутно оглядел койки и безропотно полез на незаселённый второй ярус. Даже не обращая внимания на отсутствие матраца.
— Да что за день такой, — пожаловался я умолкшей кофеварке, — То не прогадиться с толком, то тут же вертухай злорадный нагло вторгся с плохими новостями, а теперь ещё и наркоша-йог... над моей беззащитной головой.
Дверь скрипнула опять. Я, как ошпаренный, подскочил на табуретке.
— Ты чё? – в дверях застрял Лёха, — Я тебя напугал, что ли? А зачем пакеты разбросал?
— День такой, — я неопределённо помахал рукой в воздухе, — Событийный. Решил, что уплотняют по полной.
— А уж как мне парашно, — хмуро процедил Лёха, переступая через пакеты, — Ты даже себе не представляешь.
— Представляю. Сам недосравши-недожравши. Зато вот с новым соседом.
— Да? А я со своим адвокатом сейчас поговорил. Знаешь, что мне этот гад отчебучил?
— Удиви. Суд снесли на зиму?
— Хуже. Это муйло в бабочке... высказал, понимаешь, пожелание. Представляешь, по-же-ла-ние! Он предлагает мне отказаться от всех финансовых претензий к государству. Мне! Тогда, мол, все мои шансы на освобождение значительно увеличатся. Вот гадюга! Я специально посчитал, что если по сотке в день, то уже больше шестнадцати штук накапало. Да за такие бабки я ему язык без наркоза вырву! И ещё подумаю, куда поглубже всунуть.
— Не лишено здравого смысла... — договорить я не успел.
— И руки-ноги пообрываю, — Лёху несло.
— Я не о том. В принципе, толковая мыслишка у твоего адвоката. Да угомонись ты! — пришлось повысить голос, чтобы добиться внимания, — Сам теперь определяйся. Но шансы действительно резко вырастут, если откажешься.
— Да я эти бабки давно потратил!
— Внятно говори. Давно или в гавно? Когда успел?
— Ну, это так... только мысленно. Знаешь, скольким людям надо заплатить? А я пока даже не вышел.
— Пипец какой-то, — неожиданно я развеселился, — Можешь срочно потребовать аванс.
— Думаешь, дадут?
— Помечтай. Иногда полезно. Ты из таможни новые счета получил?
— Не знаю. Вчера был какой-то толстый конверт. Я его не раскрывал. Сразу в мусор выбросил.
— Мудро. Жаль, что я не догадался. Только настроение себе испортил. Они теперь набегающие проценты в сто штук евро начислили. Мог бы полюбоваться, сидя на горшке.
— Плевать. Так что мне с моими деньгами делать?
— Брать! Твёрдо. В обе руки. А адвокату скажи наше твёрдое исконное трёхбуквенное русское «Нет» . Не для того мы здесь мучились... — сдерживаться становилось всё труднее, да и слова подходящие лень искать. Я судорожно вздохнул, — Не заморачивайся ты сейчас этим. После суда обсудим.
— И я так думаю, — Лёха покивал головой своим мыслям, — Деньги реальные. Мне пригодятся. Очень.
Я решил, что сейчас не лучшее время знакомить его с законом подлости Паддера . Лучше как-нибудь в другой раз. Случай точно представится.
С верхней койки донёсся тихий стон.
— Опять тебе чмо в ломке приволокли? — Лёха покосился на свисающую руку, — Отморозок-то хоть местный попался?
— Кто ж его знает? Ни мычит, ни телится. С порога вырубился. Не угадаешь. Главное, от него не особо шмонит. Вот только вертухай, собака, что-то уж слишком радовался. Подозрительно это.
— Значит, чухонец. Наш бы точно на допросах оклемался.
— Прозорливый ты, однако.
— За что его?
— Вертухай намекал на убийство. Нет, покушение на убийство.
— Наркоша-мокрушник? Нормально так. Бытовуха или грабёж?
— Что я тебе, следак Зоркий Скокарь? Очухается – узнаем. Чего сейчас гадать. Главное, чтобы у него натура была хорошая и желудок не подкачал. А то за чистенькую парашу будет обидно.
На том и расстались.
— Не буди во мне зверя, он и так не высыпается! — возмущённо тряхнув головой, рявкнул я спросонья на бабаханья и громыхания, эхом разносящиеся по коридору тюрьмы. Болела спина, быстро отвыкшая спать на жёстком. Я запоздало пожалел, что вчера излишне сердобольно скатал второй матрац и положил его в ноги так и не очнувшемуся сокамернику. Теперь этот шум и гам. Ну, что там опять стряслось?
В камере стояла мрачная темень. Я нащупал рукой табуретку. Аккуратно похлопал сверху ладонью, отыскивая будильник. Так и есть. Всего шесть утра. И чего, спрашивается, народу не спится?
Слишком ранняя сигарета моментально напомнила о насущных физиологических потребностях. Когда дрыхнешь, то можно ещё перетерпеть, а теперь придётся лишний час мучиться. И вообще надо завязывать с вечерним чаем. Достаточно того, что человек на четыре пятых состоит из воды. Кожаный аквариум. А мы всё подливаем и подливаем. При таких-то проблемах с утилизацией.
Некоторое время я прислушивался и топоту вертухаев и их крикам. Опять неймётся сапогам. Даже смену не могут спокойно сдать. И чем только они по ночам между собой занимаются? Лучше бы в подвале строем ходили и следили за своим внешним видом. А то такой импортный товар, да в расхлюстанной упаковке. Хотя, эти яблоки от своей яблони недалеко яблонулись... а тут ещё этот парашютист наверху нарисовался.
Я внимательно прислушался. Вроде пока дышит, хоть и с перерывами. Пахучий, да живучий. Но, пора выползать.
— Твою мать, — привычно прошипел я любимое утреннее вступление, когда ноги соприкоснулись с ледяным полом. Господи, а какое количество нецензурных синонимов различных оттенков сразу стало ломиться в голову!
Включив свет, я затаил дыхание и поднял крышку параши. Оценил наполненность и твёрдо решил продержаться оставшееся время. Сам я больше не рискну таскать с таким переливом, а на сокамерника сейчас надежды вообще никакой. Ему надо заново учиться вертикально передвигаться, а параша ему точно за костыль не сойдёт.
Пришлось сделать себе маленькую, но крепкую дозу кофе.
— Эй, зомби, кофе будешь? – немного запоздало спросил я телесную оболочку сокамерника. Ответа не последовало. Значит, полная клиника, если у финна отсутствуют реакции на запах кофе. И даже на русский язык. Жаль, бухла нет для полной чистоты эксперимента.
Я пожал плечами. Кто в прострации, а кто в просрации. «Jedem das Seine» - «Каждому своё» как справедливо утверждали немцы в Бухенвальде.
Хотя мне же лучше. Если сверху не заливает, то и вниз точно не прольётся. Очередное подтверждение закона сохранения неустойчивой массы .
Часы уже стали показывать начало восьмого, но среди общего шума так и не зазвучали долгожданные удары запоров. Я забеспокоился. Одно дело выворачивать челюсть от недосыпа, а вот долго держать сфинктер в предельном напряжении ещё ни у кого не получалось. Словно прочитав мои мысли, начали раздаваться яростные вопли из близлежащих камер. Условный рефлекс - вещь страшная, когда параши не бездонные.
Вот тут я внезапно понял, что и во мне всё больше начинают доминировать первобытные инстинкты, разбуженные тюрьмой.
— Порву сук, — рыкнул я и аккуратно постучал табуреткой по двери. Вышло неубедительно, но уж больно мебель жалко. Другой точно не достать. Да и хлипкая она какая-то.
Заворочался сокамерник. Он слегка приподнял голову и попытался сфокусировать на мне взгляд. Получалось заметно плохо.
— Болтанка с ханки? – мрачно поинтересовался я, — И мне, брат, плохо. ТРД (твёрдотопливный ракетный двигатель) в космос рвёт.
Сокамерник моргнул и внятно произнёс:
— My name is Ville.
— Дима, Дмитрий, Митрий-хитрый, — скороговоркой ответил я на знакомство, стараясь не особо пританцовывать.
— Dim? Why? – в его голосе послышалось явное недоумение, — Are your really dim? (Ты действительно слепой?).
— No. — и решил сразу обрисовать проблему, — Our crap is overflowed. (Нет. Дерьмо переливается).
— Dim crap? (Тусклое дерьмо?).
— Regular. Leave it until later (Нормальное. Всё потом). — мне совершенно не хотелось прямо сейчас углубляться в ненужное обсуждение. Тут бы самому не расплескаться. А то действительно произойдёт не вовремя помянутый переход из вялой прострации в полную просрацию.
Возникла минутная пауза. Потом Вилле вздохнул и медленно стал приподниматься. Оценивающе посмотрел сверху на пол и мешком рухнул вниз. Совершенно невероятно, но приземлился он на обе ноги и даже сумел не шарахнуться головой об стол. Немного постоял, покачиваясь, а потом выдвинул из-под стола табуретку и сел. Почесал голову.
— Dutchman? Frenchman? (Голландец? Француз?)
— Russian.
Тут Вилле весьма злорадно хмыкнул:
— Dim-Russian, gets closer to Finnish prison! (Русский Дим, знакомься с финской тюрьмой!)
— Куда уж ближе, — буркнул я и постарался внести ясность, — I am not Dim-Rus or Demis Roussos . My name is only Dmitri. (Я не Дим-Рус, или Демис Руссос. Меня зовут Дмитрий.)
— OK, only Dmitri, — покладисто согласился он, — What time does the door open? (Хорошо, просто Дмитрий. Когда дверь открывается?).
Я молча сунул ему под нос будильник. Он нахмурился. Несколько неуверенно встал и прошёл к параше. Поднял крышку и стал внимательно разглядывать содержимое.
— Fucking fuck! — он осторожно вернул крышку на место. Убедившись, что она плотно встала на место, задумчиво добавил, — Fucking prison. Fuck the world! (Долбанная крытка. Да провались всё!).
— Ой, і не кажи кума, — больше для себя произнёс я, с вялым интересом наблюдая за его манипуляциями, — Ща втонем разом. Не сильно гарна перджопектива.
Вилле совершенно машинально покивал головой и вдруг со всей силы вмазал по крышке раздаточного окошка. Подул на кулак и заорал. Получилось громко и длинно. Весь этаж притих. Потом раздались приветственные возгласы. Знакомых у него оказалось много.
— Fuck me! (Вот это да!) — тихо произнёс я себе под нос. Теперь понятно злорадство этажерки. Тут такой явный психопат, что не соскучишься.
Вертухаи тоже среагировали моментально. Залязгали наши запоры, наполняя мою душу ангельской музыкой открытия небесных врат. Совершенно потный и красный вертухай выдал Вилле встречную длинную тираду на повышенных тонах и стал пальцем тыкать в баллончик с газом, который его напарник уже держал наготове.
И тут началось. Вилле одной рукой подхватил парашу за ручку, а второй – за донышко. Было полное впечатление, что сейчас он выплеснет её на вертухаев. Вместе с крышкой. Те рванули за приоткрытую дверь и стали истошно вопить в свои рации. На лестнице послышался приближающийся топот подмоги.
— Я сейчас обосрусь, — горько констатировал я и взвыл, — Ville, stop bullshiting! Enough! We need only toilet! Now! (Вилле, хорош трендеть! Кончай! Нам нужен только сортир! Сейчас!)
Вилле с грохотом выставил парашу в коридор. Немного жижи выплеснулось, образовав небольшую вонючую лужицу.
— Go-go! (Давай-давай!) — высунувшийся из-за двери вертухай показал на меня пальцем.
Я, коряво раскачиваясь, протиснулся мимо застывшего Вилле и ходко засеменил к туалету. Война войной, но уж тут будьте любезны вне очереди. Надо же понимать, что чем больше ум, тем больший срун.
А все разборки на пустой кишечник.
На выходе меня встретила тишина и спокойствие. Вилле уже вполне себе дружелюбно общался с вертухаями. Ни параши, ни лужицы в коридоре уже не было. Только подсыхал вымытый кусок пола перед дверью.
Пользуясь наступившим перемирием, я быстро набрал воды и включил кофеварку. Показал Вилле на банку с кофе. Он величественно кивнул и медленно прошествовал к туалету.
— С чувством исполненного долга, — оценил я и добродушно пожелал ему вслед, — Дрищите спокойно, дорогой товарищ. Народ вас сегодня точно не забудет.
За вернувшимся Вилле сразу захлопнули дверь камеры.
И только потом стали выпускать исстрадавшихся обитателей безканализационной части.
С закрытием последней двери очередная вертухайская операция продолжилась...
А затем, явно для поднятия настроений в тюрьме, в Швейцарии благородно замутили чемпионат мира по хоккею с шайбой на льду. Это полностью заменило полное отсутствие иных развлечений.
Теперь вертухаи без всяких напоминаний давали десять минут утром и десять минут вечером на «оправку», а на всё остальное время дверь оставалась закрытой. Нас с Вилле пару раз выгоняли в коридор и проводили демонстративные обыски. Больше, правда для того, чтобы хоть чем-то себя и нас занять. Трудно найти иной смысл в скидывании на пол постельного белья и сознательного перемешивание наших немногочисленных шмоток в шкафу. Зато мы полностью изучили все имеющиеся резервы и дважды тщательно вымыли камеру. Вот тут вертухаи особо не заморачивались и доступ к тряпкам и моющим средствам обеспечивали беспрекословно.
Вилле достаточно быстро стал приходить в себя и становился всё более многословным. За последующие дни я трижды выслушал историю его непутёвой жизни, включая последние заморочки.
Родился он в небольшом городке на востоке Финляндии. Его семья, как и их многие достаточно бедные соседи, были из вынужденных переселенцев с Карельского перешейка. Любовью к Советскому Союзу в такой среде даже близко не пахло. К коренным финнам, кстати, аналогично. Жизнь в окружении что-то типа нашего: «понаехали тут». Фактически вся разномастная молодёжь чётко и однозначно делилась на три враждующие группировки: финны, карелы и шведы. Шведов, как вымирающих нацменов, было исключительное меньшинство, хотя, как это ни грустно, но именно по тем местам проходила старая имперская шведско-российская граница.
Вилле долго подыскивал определение этим местным группировкам, но потом остановился на paramilitary riffraff (военизированная шпана). Основные предметы их гордости полностью соответствовали нашим деревенским обычаям. Начистить рыло чужаку, нагло выползшему за свою территорию, в хлам ужраться при первой представившейся возможности, а самое главное, гордо колотить понты, размахивая вражескими трофеями.
Этакая классическая frontier manners (кордонная манера поведения). Это всё было бы вполне нормально, только вот там везде проходили довольно ожесточённые бои в Зимнюю войну, а запасливые селяне никому не собирались сдавать бесхозную военную добычу. Да и полиция вокруг вполне лояльна. Специфика северной жизни. Точно такая же, как в нашей тайге. Только здесь закон - болота, а прокурор - голодный трупный червь.
Но Вилле умудрился так ярко выделиться, что его от греха подальше сплавили к дальним родственникам в Котку, чтобы он попытался хотя бы окончить начальную школу, а уж потом доисправляться в армии.
Вот, кстати, к армии у него была просто патологическая страсть. Вилле постоянно качался, нерегулярно, но посещал занятия по боевым искусствам. А самое главное, он был просто помешан на всех видах оружия и с детства собрал просто невероятную коллекцию. Только карманного танка не хватало. При этом, как утверждал сам Вилле, он никогда не был жесток, а только излишне любознателен. Но это кому как и с какой стороны.
Парнишка был далеко не глуп, но никакого желания к учёбе никогда не проявлял. Зато в портовой Котке он быстро и крепко подсел на дешёвый эстонский амфетамин и слегка утратил связь с реальностью. Это, если мягко сказать.
Когда пришло время, то в местном военкомате оторопели, ознакомившись с его «послужным списком», услужливо предоставленным полицией. Доконало их убийственное медицинское заключение. Единодушным решением ему был выписан «белый билет». Вилле страшно обиделся, некоторое время безуспешно обивал пороги разных инстанций, но в армию так и не прорвался. С горя он набил морды нескольким удачно подвернувшимся воякам, а, выйдя из кутузки, совсем слетел с нарезки и стал отрываться по полной.
Дальше он помнил весьма смутно, да и то с большими временными провалами. Разборки, вышибание долгов и прочие пресные будни наёмного pistolero . При этом он никогда не интересовался последствиями своих действий. Первое отрезвление наступило, когда его взял полицейский спецназ. Для него это был исключительно vile surprise (подлый сюрприз) и result of collateral circumstances (результат побочных обстоятельств).
Следствие не торопилось и собрало обширные свидетельские показания. Даже смонтировали полноценный фильм из кадров видеонаблюдения. Вилле больше радовался своему изображению на экране, чем содержанию. Очень напрасно. Оно того не стоило.
В самый злополучный день он собирался быстренько «облегчить» задолжавшего всем fouled pusher (гнойного пушера), а потом спокойно поразмяться со свеженькой давалкой. Только вот должника на вычисленной хате не оказалось. Вилле долго звонил и безуспешно ломился в закрытую дверь. Наконец, не выдержал и демонстративно пальнул в дверной глазок. Слегка промазал. Пришлось сосредоточиться, но глазок, хоть и со второй попытки, удалось разнести вдребезги. Как намёк, что посетитель рассердился на такое вопиющее хамство и неприличную непунктуальность.
А вот ночью состоялся полноценный захват. С непременным вышибанием дверей в сопровождении разных свето-шумовых эффектов. Расслабленная девка сразу обделалась и билась в непрекращающейся истерике, а вот Вилле хоть бы хны. Он даже не очнулся. Передоз от дневного огорчения.
Когда его откачали, то он к своему немалому разочарованию узнал, что его первая пуля попала точно в лобешник трусливому, но излишне любопытному крысёнышу-пушеру, который в тот момент внимательно и слишком долго разглядывал в глазок незваного гостя. Но для Вилле был важен совершенно другой итог. Задание не выполнено, должок не возвращён. Промашка вышла. Царапина на репутации.
Суетливый адвокат быстро утрамбовал ленивого прокурора и вместо запрошенных восьми лет по совокупности своих художеств Вилле получил меньше трёх, которые отсидел с некоторым довеском. Тут он должен был пенять только на самого себя. Чуть ли не ежемесячный карцер и вечные склоки с вертухаями. Этим, кстати, и объяснялся эпизод с парашей. Именно в Миккели Вилле окатил дерьмом предыдущего директора тюрьмы, о чём многие не забыли до сих пор. Повезло, что директор тогда нагло припёрся с какого-то торжественного мероприятия в смокинге, а то могли накрутить как за нападение при исполнении.
На воле он пробыл весьма недолго. Погубило его то, что он, после трёхлетнего воздержания, втюрился в сексуально озабоченную шмару и моментально собрался под венец. Останавливало только полное отсутствие денег.
В этом месте Вилле долго мялся и, в конце концов, уклонился от рассказа о том, что случилось потом. Повязали многих. Количество жертв так до конца и не определили. Выявленные уцелевшие терпилы упорно молчали или несли полную пургу. Вилле опять получил три года при том, что ему так ничего и смогли внятно инкриминировать. Подводя черту своему второму тюремному заключению, Вилле выдал весьма любопытную и довольно глубокую мысль (явно прокурорскую), которую я потом долго пережёвывал:
— The absence of evidence is not the evidence of absence. (Отсутствие свидетельства не есть свидетельство его отсутствия).
За три года, которые от честно оттрубил от звонка до звонка, Вилле физически полностью восстановился и даже не особо буйствовал. Явная тенденция к остепенению. Вышел на свободу он всего чуть больше месяца назад.
И всё повторилось. На выход друзья подкатили ему юную тёлку, безотказную и чрезвычайно бодрую в постели. Первую неделю они не вылезали из её квартиры, питаясь только пивом с привозной пиццей. Затем Вилле немного насытился и принял само собой напрашивающиеся решение (в его понимании) - тёлку надо срочно кольцевать. Слишком редкий для флегматичных финок экземпляр. Но сразу встал ряд сопутствующих вопросов. Самое главное - быстро достать реальные бабки, потом встроиться в схему реализации дури и, конечно, восстановить былой арсенал.
План он стал реализовывать с конца. Первым делом он обзавёлся старым, но надёжным Valmet Rk.60, который являлся очень удачной модификацией советского автомата Калашникова. Потом парочкой дробовиков и «чистым» пистолетом. На этом его тюремные финансовые запасы подошли к концу. Хватило только на годовой абонемент в продвинутую качалку.
Вилле, недолго думая, отправился навестить своего «откормленного кабанчика». Его он, в своё время, вытащил из тюремных разборок и покровительствовал ему вплоть до отправки на «открытку». На воле «кабанчик» реально приподнялся и явно доозрел для выплаты старого должка.
Встреча произошла за нормально накрытой поляной с девочками и неразбодяженным коксом. Они повспоминали былые времена, оценили прелести оплаченных услуг, и перешли к старым тёркам. Вот тут-то и началось. «Кабанчик» сразу слезливо заныл о трудностях, вызванных навалившимся кризисом и обвальном падением кредитоспособности своих клиентов. Пришлось ненавязчиво напомнить ему о былых клятвах и накопившихся долгах. Слово за слово, и тут Вилле столкнулся с извечной проблемой перехода радужных обещаний в конкретное исполнение. Это ему очень не понравилось. Он немного помял бока вяло сопротивляющемуся «кабанчику» и отволок его в садик для проветривания. Но даже свежий воздух не заставил того одуматься и приступить к ответке за старый базар. Вилле действовал осторожно и постарался не особо портить фасад. Отрабатывал только рыхлое тельце.
Слегка утомившись, он достал пистолет и прострелил мякоть левой ноги, рассудив, что так дело пойдёт быстрее, да и барыга теперь далеко не уползёт. Будет время помозговать, пока у Вилле есть халявный кокс. Прикинуть, так сказать, линию дальнейшего поведения.
Кокс помог и слегка притупил ярость. Но навёл на лирические размышления о скучной утилизации тела, если носитель уйдёт в окончательный отказ. К этому может добавиться ещё проблема с двумя отработанными тёлками, которые до сих пор валялись в отключке по разным комнатам. Глядя на огонёк зажигалки, он представил, какой симпатичный погребальный костёр можно устроить этим недостойным членам общества.
Вилле с трудом нашёл авторучку и записал себе на руке памятку, что надо не забыть повыковыривать все пули. Нечего загружать полицаев чужими проблемами. Потом добил все остатки кокса и пошёл завершать свой визит.
«Кабанчик» тихо скулил, истекая кровью, но твёрдо стоял на своём. Даже попытался вроде как перекреститься, но Вилле не понял такого порыва и, на всякий случай, прострелил приподнятую руку.
Тут вступил в действие знаменитый финский полицейский спецназ, который вызвала одна из очухавшися девиц. Они с ходу открыли огонь на поражение, проламываясь сквозь участки соседних домов. Вилле, переклиненный коксом, свято поверил в свою неуязвимость и, гордо стоя под перекрёстным огнём, отстреливался до последнего патрона.
Удивительно, но ни одна из сторон никаких потерь не понесла, да даже ранений не получила. Вот вам и высочайший профессионализм в действии. Потом Вилле вырубили каким-то диковинным дальнобойным шокером. Так. На всякий случай. Да и то со спины.
Предварительное следствие провели за три дня. Сразу после получасового заседания суда, его перебросили в Миккели. Ждать назначения следующего суда, который окончательно определит его судьбу на ближайшие годы. При этом Вилле достаточно резонно надеялся получить очередные три года. Трупов нет? Нет. Так, чисто-конкретно повздорили старые кореша. С кем не бывает. Бытовуха. Его больше волновал вопрос о верности новой подруги. Уж больно горяча на передок. Уволокут завистники.
После третьего подробного пересказа, Вилле стал интересоваться моей судьбой. А что тут расскажешь? Семь лет за то, что не знал о чужих делишках? Или вылить ему всё, что у меня накопилось по поводу местной Фемиды?
После некоторых раздумий я решил ограничиться нейтральным минимумом:
— На границе поймали пять тонн сигарет. У меня раньше были похожие грузы. Про этот груз ничего не знал, пока не арестовали. Финскую таможенную декларацию сами же таможенники изменили через несколько часов после обнаружения контрабанды. Два месяца допросов. Прокурор выдвинул 14 пунктов обвинений. Десять грузов, подозрения на подделку финансовых документов и всей бухгалтерии. Потом осталось двенадцать обвинений. Ни по одному пункту ничего не доказали, но дали 7 лет. Жду суда второй инстанции.
Вилле долго молчал, а потом встал, потянулся и, потрясая кулаком, громко передразнил в кормушку:
— We never make mistakes! (Мы никогда не ошибаемся).
Больше мы наше дотюремное прошлое никогда не обсуждали.
Нас стал больше интересовать хоккей.
Начало чемпионата выдалось исключительно удачным. Наши вчистую раскатали медлительных немцев, а финны не пожалели юных, но прытких норвежцев. И там и там отвесили по пять безответных плюх.
Если наши голы я праздновал в тишине, злорадно поминая Сталинград, то каждый финский гол сопровождался таким сотрясанием дверей во всей тюрьме, да под радостные вопли, что я начал сомневаться в искренности здешних болел. Тут явно ожидался побег из-под свежих развалин.
Вилле следующие полдня терпел, а потом предложил компромис. Если финны будут играть против наших, то смотреть молча и на окружающие провокации не поддаваться. В камере должно быть мирное сосуществование. Тут я согласился без всяких оговорок. Парень он неплохой, но слишком нестабильный. Да и на осколках телевизора много не насмотришься...
Именно на этом моменте я бросил писать.
Стало откровенно скучно. Трудно тем, кто «на воле» понять как тюрьма медленно, но верно меняет людей. И не в лучшую сторону. Как сужается круг интересов, уступая место откровенно первобытным инстинктам. Просто тихо сползает шелуха цивилизованности, открывая нашу тщательно скрываемую сущность.
И, если интересно, через несколько недель меня перевели в тюрьму в городе Ванта. Там пришлось некоторое время ожидать в «отстойнике», когда освободится место в камере. Зато пришлось побывать «связующим звеном» между враждующими нацистами-рокерами и ворами-румынами, которых тюремные службы умудрились поселить в одной многоместной камере.
Потом чрезвычайно сносные условия в одной из самых современных тюрем. Масса любопытных персонажей. Там же я прошёл полное медицинское обследование, которое обнаружило у меня двойной компрессионный перелом позвоночника.
А с тем количеством обезболивающих, которые мне выписали, можно было свою аптеку открывать. Но тут через несколько месяцев в тюрьме появился Сулев и весьма рачительно решил проблему излишков.
Лёху выпустили летом – по решению суда второй инстанции. И даже выплатили небольшую компенсацию. Большую часть из которой забрал себе его адвокат.
Мой суд второй инстанции состоялся только в ноябре. Это был такой аттракцион с конями, что как-нибудь подробно опишу. Но выпустили меня прямо из зала суда. И компенсация, полученная за вопиющее и неправомерное содержание под стражей, стала третьей по величине – за всю историю страны.
Да, самое приятное – Лося сделали крайним. Он долго мыкался, но потом его взяли завхозом в ту самую больницу, куда я попал по его вине.
А остальное – мелочи жизни.
А она продолжается.
Как стать контрабандистом
© Copyright: Арест Ант, 2017
Свидетельство о публикации №217020702416
Свидетельство о публикации №217020702416
Рецензии