Пролог
I
Мне нравится летать Lufthansa, но мне не нравятся самолеты, которые компания использует на трансатлатических рейсах – аэробусы 380А европейского производства. Нет, ну конечно самолеты абсолютно даже нормальные, в общем и целом. Не нравятся мне в этих самолетах только салоны эконом-класса. Когда летишь одинадцать часов хочется хоть как то, более или менее, удобно обустроиться в кресле. В этих аэробусах про удобства в эконом-классе можно забыть начисто. Если твой рост превышает сто восемьдесят сантиметров твоим коленкам некуда будет деться. Весь полет твои коленки будут упираться в кресло соседа напротив, а когда он, или она, захотят отойти ко сну и откинут кресло назад, то у тебя останется три возможных варианта: соединить коленки вместе и повернуть свое тело вместе с коленками налево, на сорок пять градусов, или направо, а последний вариант - это сесть поглубже в кресле, но не слишком, и раздвинуть согнутые в коленях ноги как можно шире, одну в сторону соседа, а другую в проход, и так вот периодически менять эти позиции в течении полета. Конечно если ты сидишь в кресле где и слева и справа у тебя соседи, то третий вариант вообще отпадает – это наихудщая ситуация.
Должен отметить, что у каждого из этих вариантов есть свои минусы. К примеру, все эти телодвижения могут не понравиться твоему соседу или тем более соседке, или они будут делать тоже самое одновременно с тобой. Хорошо еще, если это окажется симпатичная соседка, а может оказаться и какой нибудь потный товарищ, к тому же еще и пускающий злого духу периодически. Вариант третий хорош, но надо быть готовым к тому, что по выставленной в проход коленке тебя будут постоянно пинать пассажиры, спешащие в туалет или просто прогуливающиеся по салону для разминки, и стюардессы со стюартами, таскающие свои железные ящики с едой, питьем и всякой прочей ерундой.
Самое инересное то, что аэробусы той же компании курсирующие внутри Европы, и на более короткие расстояния, имеют гораздо больше пространства между креслами. Поэтому когда я пересаживаюсь во Франкфурте на Питерский рейс, то развалясь в кресле мгновенно засыпаю, на все два часа и сорок минут, и просыпаюсь только перед самой посадкой.
А вообще-то мне больше нравяться Боинги, там нет таких проблем.
II
Перелет с западного побережья США, а точнее из Портланда во Франкфурт, где по воле судьбы я проживал уже несколько лет, и собственно так и не понимал, что же я там делаю, занимал обычно одинадцать с небольшим часов. Перемахнув через часовые пояса, и встретив в самолете вначале закат, а затем и рассвет, или наоборот, я обычно благопалучно приземлялся во Франкфурте, и через пару с небольшим часов пересаживался на самолет, который уносил меня в Питер – самый родной, любимый и дорогой моему сердцу город на свете. Но на этот раз все получилось несколько иначе.
О том что самолет забит до отказа и мое место кому то отдали, в связи с какой-то экстренно-неотложной ситуацией, я узнал непосредственно перед регистрацией.
Мне предложили другой рейс Lufthansa: до Франкфурта, через Канадский Ванкувер. В Ванкувере мне надо было просидеть почти три часа в ожидании, и конечно, в этом случае я не успевал на стыковой Питерский рейс, но других вариантов у меня все равно не было.
Самолет на Ванкувер улетал через сорок пять минут и мне надо было поторопиться. Lufthansa меня заверила, что во Франкфурте все вопросы будут решены. Я позвонил своей замужней girlfriend, скорее по привычке, чем по желанию, и зачем-то сообщив ей об этом отправился в Ванкувер.
В Ванкувере обо мне почему-то никто не знал, и проторчав три часа в аэропорту у меня не было никакой уверенности в том, что я попаду на обещанный рейс. В момент регистрации меня любезно попросили подождать до конца посадки. Слава Богу! в самолете оказались свободные места, и пожилая стюардесса, с улыбкой каширского кота, прошпрехила мне по английски с сочным немецким акцентом, что я могу сесть на любое, взмахнув в направлении свободных мест своей жилисто-костлявой рукой так, что мне как-будто бы послышался скрежет ее суставов.
Мест оказалось два, и оба в среднем ряду с соседями по бокам. Это означало, что мне достался наихудший вариант. Но делать было нечего. Быстро оценив взглядом каждого из своих потенциальных будущих соседей я, как мне показалось, выбрал лучший для себя вариант, – и здорово ошибся.
Вместо того чтобы сесть между немного тучным мужчиной средних лет и такой же немного тучной женщиной, чуть старше бальзаковского возраста, я сел между молодым парнем, лет дватцати, и старушкой «божий одуванчик». Я рассудил, что полные люди это любители поболтать, чего я не любил делать в полете, любители попотеть, а также потенциальные выпускатели злого духу, особенно во сне, да еще и с прихрапом, и пространства они занимают намного больше. А старушка и молодой парень показались мне умиротворенными и спокойными личностями, плюс в обьеме тела они явно уступали тучному мужчине и бальзаковской женщине, что было критически важно для одинадцати часового полета.
Насчет парня я не ошибся: всю дорогу он либо сидел в наушниках и смотрел филмы, либо возился со своими электронными играми, и потом завалился спать. Опасность пришла от старушки.
Она оказалась немкой, но уже долгое время жила в Америке, после того как вышла замуж за американского сержанта, служившего когда-то на военной базе в Хайдельберге, небольшом немецком городке на юге Германии, из которого она была родом.
Всю дорогу этот «божий одуванчик» рассказывала мне свои истории из ее жизни в Хайдельберге: как ее мама замечательно умела потушить свиную ножку, а папа варил лучшее пиво в Хайдельберге, на заднем дворе ихнего дома; о том как Джейк, ее сержант, первый раз пригласил ее на танец; о том как она первый раз пригласила его к себе домой, чтобы познакомить со своими родителями, и за обедом Джейк нахваливал свиную ножку, с тушеной квашеной капустой, и пиво. И еще многое многое другое, отчего у нормального человека начинают вянуть уши, не выдерживать нервы и хочеться очень вежливо, но громко и с ударением провопить: "Заткни-и-ись".
Казалось, что ее рассказ будет бесконечным, и когда она наконец-то подошла к тому месту где бравый американский сержант сделал ей предложение, и когда я, посмотрев на часы отметил, что в полете мы уже почти шесть часов, - неожиданно наступила тишина.
Я посмотрел на «божий одуванчик»: она мирно посапывала; что-то борматала во сне по немецки; уголки ее старческих губ расплылись в доброй улыбке. "Наверное ей снится ее Хайдельберг, пятидесятилетней давности", – помню абсолютно по доброму подумал я тогда, и тоже заснул.
Разбуженный суетой в салоне я понял, что подают завтрак: это значило, что самолет приземлится часа через полтора.
III
Франкфуртский аэропорт - это как маленькое транзитное государство, живущее своей собственной жизнью, и имеющей все для этой жизни необходимое: отели, транспорт, забегаловки, кафе, бары, рестораны, магазины, отделения банков, секьюрити и прочие разные службы, удобства и неудобства - как впрочем и все другие крупные аэропорты мира.
Выйдя из автобуса, доставившего меня вместе с остальными пассажирами к терминалу, я как можно быстрее просочился во внутрь и подошел к ближайшей справочной стойке, чтобы выяснить мою ситуацию. Хорошими новостями было то, что обо мне здесь знали, а плохими то, что мне надо было болтаться в аэропорту двенадцать часов.
Выйти в город я не мог, в Российском паспорте у меня не было визы, а "green card" в такой ситуации абсолютно бесполезный документ. После одинадцати часового перелета, да еще с разговорчивой бабулькой, я и так-то чувсвовал себя как в тумане и туго соображал, а тут еще надо было каким-то образом убить дополнительные двенадцать часов. На выручку неожиданно пришел «его величество случай».
Когда я подходил к первой попавшейся мне на глаза кофейной стойке, выпить кофейку, то проходя мимо столика наступил кому то на ногу, а этот кто-то, видимо от боли, по русски прошипел слово на букву "Б" - так я и познакомился со Стасом.
Стас уже несколько лет жил в Германии и работал на стройках, а тогда ехал домой в Иваново, навестить своих родителей. Он то меня и надоумил сходить к немецким таможенникам за визой, и даже взялся сопроводить меня туда, потому что, как он мне обьяснил, с ними будет легче договориться если вести переговоры на их родном языке, а я по немецки не говорил.
Спасибо Стасу! Он действительно с ними договорился, и оставил меня в офисе таможеников только после того, как один из них, проверив мои документы, сказал во сколько немецких марок мне обойдется однодневная виза. Стас мне подмигнул, дав понять что все в порядке. Мы пожали друг-другу руки, пожелали удачи, и Стас побежал на свой самолет.
Я пересек немецкую границу и не долго думая направился в ближайщий отель, который был тут же, можно сказать в нескольких шагах от паспортного контроля и под той же крышой, мне даже не надо было выходить на улицу. Я настолько устал, что мне было абсолютно все равно, как отель называется и сколько мне будет стоить номер.
Симпатичная ресепшионистка почему-то поинтересовалась:
- Where are you from?
Этот простой, казалось бы, вопрос заставил меня почену-то задуматься.
- From Russia, - ответил я.
- ...and where are you going?
- To Russia, - снова ненадолго задумался я и протянул ей кредитку.
Она, как мне показалось, улыбнулась более открыто чем это было положено ресепшеонистке, и глядя на меня в упор, вручила мне конвертик, с почему-то двумя картами от номера. Перекинув через плечо найковский дорожный рюкзачок, я направился к лифту.
Все-таки перелет через Атлантику, да еще со всеми этими хлопотами, связанными с переменой рейсов и разницей во времени, дали о себе знать. Во всем теле чувствовалась усталось, ломота, и немного побаливала голова: ощущение сродни похмелью. Я еще подумал: "Неплохо-бы было чего нибудь выпить, чем нибудь закусить да пойти завалиться спать".
В этот самый момент двери лифта распахнулись и оттуда начали выходить какие- то люди в деловых костюмах. Они довольно возбужденно разговаривали между собой: кто по английски, кто по немецки, также слышна была и французская речь. Краем уха я невольно уловил отрывки разговоров тех из них, кто говорил по английски, и понял, что они проголодались и поэтому направлялись в ресторан. С нетерпением выждав, пока эта проголодавшаяся братия вывалилась из лифта, я, уже сделал шаг в кабину, как вдруг, какая-то неведомая сила заставила меня обернуться.
I
Это было лето 1983, точнее 31 августа - мой День Рождения. Тем летом я закончил школу и больше месяца пробегал в поисках подходящего учебного заведения, в надежде определить свою будущую карьеру. Что это будет за карьера я не имел ни малейшего представления. Единственное, что смутно витало в моей голове еще до начала выпускных экзаменов, так это мысли по поводу театрального института, но в какой-то момент они просто исчезли, видимо так распорядилась судьба или звезды на небе, или еще что-то мне неведомое.
Первое заведение, на котором я остановил свое внимание, был Институт Связи им.Бонч-Бруевича. Почему? Не знаю. Скорее всего потому, что кто-то мне сказал, что конкурс на факультет, то ли АС, а то ли АЭС, небольшой, и проходной бал всего лишь шестнадцать. Что это за факультет, какой может быть моя будушая профессия и с чем это все едят, образно выражаясь, я не имел ни малейшего представления. Но все это были мелочи для меня на тот момент, которые не заслуживали особого внимания. Главное надо было куда-то поступить, в любое высшее учебное заведение, чтобы потом все тобой гордились: родственники и бывшая школа. Имя Бонч-Бруевич звучало солидно, и неплохо подходило для этой цели: так мне тогда казалось. По правде сказать, тогда, я даже не знал кто такой был Бонч- Бруевич, но это меня нисколько не смущало, и единственное, что мне не понравилось, так это очень узкие корридоры института.
Вместе с теми, кто снабдил меня "бесценной" информацией по поводу шестнадцати проходных баллов, мы записались на подготовительные курсы, потому-что проходной бал шестнадцать был только для тех кто эти курсы заканчивал.
Я и представить себе не мог, что там будет столько много математики, в которой, мягко говоря, я был просто дубом. Но я решил добить это дело до конца, чего бы моим мозгам это не стоило и поступить в институт. Я честно отсидел первые два занятия и конспектировал все, что понимал и не понимал, в надежде разобраться со всем этим позже. Но вот на третьем занятии произошло то, что и должно было произойти.
Класс начался с того, что преподаватель вызвал одногo из абитуриентов, показать как тот справился с уравнением, вызвавшим больше всего вопросов. И этот вот парень, с невероятной легкостью, играюче нарисовал это уравнение и разложил все по полочкам, попутно обьяснив что он делает. Я бы даже сказал, что делал он это, с любовью. При этом вычислял в уме такие вещи, для которых мне, например, непременно понадобился бы «супер калькулятор». Это был мастер класс, жаль только не по адресу. Я тогда подумал: "Если этот вундеркинд ходит на подготовительные курсы, то кто-же тогда те, кто решил поступать без подготовительных курсов? " Я быстро понял, что пошел не в тот институт.
Быстрое и правилное решение мне помог принять еще и преподователь сказав: «В принципе, через год занятий, вы будете решать такого рода уравнения в уме».
Возможно это была шутка, но почему-то всеми внутренностями я ощутил, что доля правды в ней 99,9%.
Я посмотрел в окно. За окном стояло вполне приличное Питерское лето: без дождя. На другом берегу Мойки, практически напротив института Бонч-Бруевича, я увидел как девушки и парни, в основном девушки, проходя под величественного вида арочными воротами, желто-белой покраски, устремлялись к такого же архитектурного типа зданию, в глубине небольшого парка, частично скрытого со стороны набережной зеленью парковых деревьев. Позже я узнал, что это раскошное здание, не что иное, как дворец графа Разумовского. Меня это заинтересовало. Дождавшись перерыва я вышел из аудитории, не потрудившись забрать уже ненужные конспекты, и переправившись на другую сторону Мойки, неторопливо направился в сторону арочных ворот.
Пройдя под арочными воротами, я открыл для себя Педагогический Институт им.Герцена; но случилось это не сразу. Слово "педагогический", в названии института, я как-то упустил, оно куда-то испарилось с бронзовой таблички. Также испарился и памятник Ушинскому, который я с удивлением обнаружил только на обратном пути. Все это произошло видимо оттого, что как раз в тот момент когда я уперся глазами в эту табличку, и изучал ее содержание, в двух шагах от меня что-то прапорхало, прошелестело и прохихикало. Меня это привело в состояние легкого раздражения. "Почему, когда человек чем-то занят, всегда найдется кт-то, кто будет обязательно так громко порхать, шелестеть и хихикать?" Нахмурившись, я повернулся в ту сторону откуда исходили все эти звуковые и физические возмущения.
К моему неудивлению я увидел двух симпатичных особ женского пола, примерно того же возраста что и я. Внешне они были абсолютные противоположности. Одна была светло-рыжая блондинка, вполне себе высокого роста для девушки, с зеленоватым цветом глаз и короткой стрижкой. Одета она была в джинсовый сарафан "Levis" голубого цвета, сантиметров на десять выше колена, белую футболку от "Reebok", с эмблемой на рукове, и низкие кроссовки той же фирмы, по цвету немного темнее сарафана. Через плечо у нее была перекинута небольшая полуспортивная сумка, типа "батона", какой-то непонятной для меня формы, сшитая из какого-то непонятного мне материала, почти белого цвета. На сумке еще были эмблема и короткая надпись; но не то ни другое мне не о чем не говорило. В моей "базе данных" хронилось всего несколько названий известных мне фирм, среди них: Puma, Adidas, Reebok, Lee, Levis и последняя Avis, джинсами которой (Made in India) были завалены все универмаги города по цене сорок пять рублей. На этом мои "широкие" познания в этой сфере заканчивались.
Кстати, о фирме "Lee" я узнал из песни, которую сочинил мой школьный друг в девятом классе школы. Она так и называлась "Джинсы Lee", и там были такие слова: "...и мальчик у мамы просит купи, купи, мне мама джинсы Lee". Короче говоря, из всего этого моя логика сделала вывод, что предки этой девочки работают либо в "Интуристе" либо в "Совтрансавто" либо у нее друзья "мажоры".
Вторая особа была светлая брюнетка, с большими темно-карими, я бы сказал красивыми глазами. Небольшой, еле-заметно курносый носик, и пухленькие чувственные губки, как будто специально были сделаны для нее самим Творцом, настолько идеально и правильно все это помещалось на ее милом личике. Волосы у нее были длинные, густые и немного волнистые. Спереди небольшая прямая челка прикрывала ее милый лобик, а по бокам ласково полуобнимая ее длинную красивую шею волосы опускались ей за плечи, и собирались в шикарный хвост. Отливали они каким-то интересным шелковистым оттенком: примерно так же отливала одна шелковая ткань, увиденная мною однажды в Гостином дворе, и почему-то привлекшая мое внимание.
На лице ее горел легкий румянец. Роста она была невысокого и не маленького, и стиль ее одежды был полной противоположностью стилю ее подруги: на ней было легкое летнее платье, чуть выше колена, светлого цвета в крапинку. Вроде бы ничего особенного в этом платье не было, но сидело оно на ней очень елегантно, идеально подчеркивая ее стройную фигуру. На ногах у нее были посоножки, на тонком, но не очень высоком каблуке, светло-серо-голубоватого цвета. Эти посоножки очень удачно подчеркивали красивую форму ее икраножных мыщц. В руках она держала обыкновенный фирменный полиэтиленовый пакет, в котором, по его очертаниям, угадывалась пара общих тетрадок, книжка, и скорее всего папка с документами для приемной комиссии.
На мгновение я забыл зачем я здесь и для чего. Эта "сладкая парочка" прошелестела мимо меня неторопливым темпом и скрылась в здании института, бросив в мою сторону мимолетный, практически отсутствующий взгляд, как будто они смотрели не на меня, а в пустоту: так обычно смотрели продавцы мясного отдела на покупателя, в Советских магазинах, когда тот пытался выбрать в груде костей кусочек получше.
После недолгого замешательства я привел свои мысли в порядок и направился внутрь институтского здания. Правда перед этим я еще раз изучил бронзовую табличку, и на сей раз обнаружил слово "Педагогический". Не знаю почему, но мне стало как то приятно на душе от этого слова, не от того конечно, что оно мне напомнило о наших великих Макаренко и Сухомлинском, а от того, что в мою голову пришла догадка, что процент студентов женского пола в этом инситуте несомненно будет намного превышать процент студентов мужского.
"В этом есть прямая выгода, - подумал я. - Во первых, очень маленькая конкуренции в свете романтического общения, а во вторых, девчонки куда более ответственно относятся к учебе и наверняка будут помогать меньшинству в моем лице. Кроме этого, руководство института, а также города, да и нашего государства в целом, наверняка заинтересовано в большем выпуске мужчин учителей. Поэтому наверняка будут поблажки и снисходительность в учебном процессе, и также при сдаче вступительных экзаменов. В конце-концов необязательно оставаться учителем, главное получить диплом, а там видно будет. Да и вообще, институт вроде неплохой, судя по табличке, имени Герцена все-таки. И почему бы мне не стать педагогом? Научил же я недавно своего приятеля, из четвертой парадной, "Три Окна" "Машины времени" играть на гитаре, а уж он-то непростой был случай. Правда потом эти "Три Окна" у меня за стенкой звенели целый месяц, в среднем часа по два каждый день."
Вообщем я решил, что задатки педагога у меня есть, а остальное сделает институт. "Этот институт как раз то-что мне нужно", - показалось мне на тот момент. "И как же приятно я удивлю учителей моей родной школы, в хорошем смысле я надеюсь, когда сообщю им, что стал их коллегой". С такими мыслями я шагнул за порог институтского здания.
Сладкая парочка куда-то испарилась; но мои мысли уже сосредоточились на более важном. К тому же таких парочек тут пархало видимо-невидимо. Главное было поступить.
Мне оставалось только решить на какой факультет поступать. Я двинулся в сторону приемной комиссии, направление к которой мне подсказали синего цвета стрелочки, нарисованные на белой плотной бумаге прикрепленной к стенам то ли изолентой то ли еще чем-то.
Найти приемную комиссию оказалось не сложно. Она располагалась на первом этаже главного здания, не очень далеко от входа. Это было что-то вроде маленького зала, десять на пятнадцать метров, с расположенными под потолком окнами. Высота стен была не меньше семи-восьми метров. Вдоль стен, по периметру зала, буквой П, были расположены прямоугольные, скорее всего столовские столы, покрытые суконными скатертями темно-синего цвета. За ними, где по одному, а где и по двое, сидели, как я предположил, студенты института, работающие в приемной комиссии. Все они были чем-то заняты: одни отвечали на вопросы абитуриентов, другие работали с документами, или просто болтали между собой. Все они, за ислкючением одного очкарика, который среди этого вишневого садика выглядел просто сухой ольхой и портил всю картинку, были особами женского пола. В общей сложности их там было человек двадцать не меньше, исключая очкарика.
На небольшом отдалении, с левой стороны от входа, стоял отдельный стол, покрытый суконной скатертью зеленого цвета, за которым никто не сидел, но видимо должен был. Эта картинка мне напоминала выборы депутатов в Верховный Совет СССР, вот только буфет с редким сервелатом, пирожками и бутерами с красной рыбой отсутствовал, также как и красный цвет в интерьере зала.
Свободными от работы сидели двое: симпатичная студенточка и очкарик (впрочем, студенточки там были все симпатичные). Очкарик мне сразу не понравился. Он выглядел значительно старше своих коллег. На вид ему было лет двадцать пять. Вероятнее всего он был студентом последнего курса или даже аспирантом. Хоть и одет он был во вполне приличный костюм, темно-синего цвета, возможно от фабрики им.Володарского, но скорее всего от фирмы "Маяк", и фигрура его выглядела вполне атлетично но, что-то в нем было не так. Какой-то он был весь недовольный, нервный и вредный с виду. Видно было, что ему все это не нравилось, или он делал вид, что ему это все не нравилось: окружение и сам этот рабочий процесс. Чувствовал он себя явно не в своей тарелке, и как мне показалось, витал где-то в другом месте. У него это было написано на лице и выражалось в его телодвижениях и жестах. Я еще подумал: "Вот придурок, учится, а может быть даже и работает, можно сказать в цветнике, а рожу состроил как будто в коровнике на скотном дворе сидит, и вот прямо сейчас его заставят навоз разгребать".
Немного за ним понаблюдав, я заметил, что он, в отличии от других своих коллег по приемной комиссии, ни скем не перемолвился даже и словечком, за исключением обращающихся к нему абитуриентов. Отсюда я сделал вывод, что общение с противоположным полом его большая проблема: "Да уж, такой большой и такой закомплексованный. Совсем общаться видимо с девушками не умеет. Поэтому и сидит с такой кисло-нервно-хмурой физиономией и ни на кого не смотрит. Ну какая девушка захочет с таким заговорить? Хотя, внешне совсем недурен собой. Закрепилась за ним небось в институте такая вот кисло-хмурая репутация, а он может и хотел бы разбить это вдребезги, да уже не получается. Люди ведь они такие... Даже если человек и захочет что-то изменить или исправить в отношении своей репутации, ему этого просто не позволят сделать потому, что любой социальной группе всегда будет необходим такой-то вот индивидуум, с такой-то вот репутацией. Они хотят его видеть таким каким они его привыкли видеть, и не хотят видеть другим. Другим он им не нужен. И они будут всячески игнорировать перемены происходящие в человеке. И даже, если перемены будут заметны настолько, что игнорировать их будет просто невозможно, они все равно их не примут. Они просто найдут замену этому индивидууму. Вот он и сидит с кислой миной, и похоже здорово по этому поводу переживает".
Мне даже стало его немного жалко. "Если так дело дальше пойдет, то он может стать женоненавистником или того хуже, примкнет к "голубой братии", но не по воле природы, а от безвыходности своего положения. Если бы я был его другом, то дал бы ему совет: валить из этого института как можно быстрее и начинать строить свои отношения с женским полом где нибудь в другом месте, и с чистого листа".
Окинув его оценивающим взглядом в последний раз, как бы окончательно утверждаясь в правильности своего суждения, я про себя добавил: " К счастью я не его друг".
В тот момент я решил что у меня просто «железная» логика и «способности» к психоанализу, что окончательно убедило меня в правильности выбранного мною пути: стать педагогом!
Так или иначе «очкарик» мне все равно не нравился, и я направился за консультацией к симпатичной студенточке.
На какой факультет мне поступать я еще не знал. Поэтому мне надо было выработать план: понять, в чем моя сила и в чем моя слабость; что я люблю и что не люблю.
Само-собой, там где вступительные экзамены включали в себя математику, химию, физику и английский мне идти было нельзя: девяносто девять и девять десятых процента провал. Хотя, в физике я был не совсем уж и безнадежен, и даже получил четверку на выпускном экзамене. И та оценка начиналась как совсем нечестная вначале,но закончилась как совершенно честная в конце.
За несколько дней до экзамена мы с другом умудрились стащить из кабинета физики экзаменационные листы со штампами, которые предназначались как черновики для подготовки. Пять дней и ночей я сидел дома и переписывал ответы на экзаменационные билеты, в каждом из котрых было по три вопроса: два теоретических и задача. Всего билетов было двадцать один. Когда все было готово, я сделал большой надрез в подкладке пиджака, ближе к спине по размеру листа, и засунул туда все двадцать один билет в порядке последовательности так, чтобы я мог спокойно пальцами правой руки, перебирая листы, отсчитать нужный мне билет, и воспользовавшись подходящим случаем во время экзамена, вытащить его из пиджака. Все было спланировано заранее.
На экзамен по физике нас запускали по пять человек в класс. Я вошел с растегнутыми пуговицами пиджака, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения, что у меня там за пазухой что-то есть, и стал оценивать ситуацию.
Учителей было трое. Двое сидел за столом, а третий постоянно прогуливался по классу, наблюдал нет ли у кого шпаргалок. Была еще учительница физики, моя любмая учительница, но она практически не находилась в классе: постоянно куда-то убегала. Ее в расчёт я не брал: ей было всего двадцать три.
Я понял, что шансов вытащить листок из под подкладки и воспользоваться им, пока я буду готовиться, у меня не будет. Тогда, в моей в голове молниеносно созрел план "Б". Конечно он был рискованным но, другого мне ничего не оставалось.
Я подошел к столу, с разложенными на нем билетами, и уверенным движением руки, безо всякого волнения, замешательства и напряжения вытащил один из них. Номер билета был восемь. Первый вопрос был по механике, а точнее по кенетической энергии, второй по диффузии, и третьей была задача, опять же по механике.
Меня усадили за вторую парту в центральном ряду и дали время на подготовку. Если я отвечал на два теоретических вопроса и не отвечал на практический вопрос, то мне светила тройка. Если я отвечал на один теоретический и практический вопросы, то получал бы четверку.
Так-как в механике я плавал, и пятерка по физике меня интересовала мало, то на первый вопрос я решил вообще не отвечать. Что касается диффузии, то там было все слишком просто для меня. Я знал, что диффузия - это процесс переноса материи или энергии из области с высокой концентрацией в область с низкой концентрацией, ну а задача у меня была под подкладкой.
Мне надо было делать вид, что я подготавливаюсь, и что-то писать на листочке. Я стал вытаскивать из моей памяти всякие разные стихи, и разбавлять их всевозможными физическими, химическими, алгебраическими формулами и теоремами из геометрии: всем тем, что каким-то образом вполне комфортно улеглось в моей голове за время школы, но абсолютно не имеющими никакого отношения к билетным вопросам. Вообщем лепил полную ахинею. Контролирющий учитель, которая ходила между рядами в поисках шпаргалок, была учителем пения, и абсолютно ничего не понимала в физике, и только одобрительно кивала головой, проходя мимо меня, видя, как я "усердно готовлюсь". Если бы только она хоть немножечко проявила интерес к моей писанине, то легко бы обнаружила странное сочетание Лермонтовского «Выхожу один я на дорогу...» и «Пифагоровых штанов», равных во все стороны.
Когда настала очередь отвечать я встал из за парты, и взяв в левую руку свое "творение", со строчками из стихов великих русских поэтов, перемешанных наборами цифр и знаков непонятных никому на этой земле, прошел между рядами парт к доске медленной, но очень уверенной походкой.
Как только учителя оказались у меня за спиной, правой рукой, используя практически только кистевую часть, я отсчитал и извлек восьмой билет из под подкладки пиджака и вложил его в левую руку под свой оригинальный черновик. Теперь мне было необходимо избавиться от черновика со стихами, потому-что по окочании экзамена я должен был сдать черновик, как доказательство моей усердной подготовки.
Я повернулся к экзаменационной комиссии в полоборота и спросил: "Я могу начать с задачи ?" - заранее зная, что ответ будет положительным; но мне надо было выиграть пару десяток секунд, а заодно удостовериться, что никто ничего не заподозрил.
На лицах моих славных учителей я не нашел и доли подозрения. Они видимо считали, что самое удобное, и единственно возможное место для списывания, - это за партой, во время подготовки, а так как я этот этап уже прошел, и произвел на них хорошее впечатление, то следить за мной не имело никакого смысла. На это и был рассчитан мой сверхнаглый и сверхопасный план "Б".
Я стал делать вид, что ищу мел, и склонил немного голову и туловище вперед к доске. В тот момент я наверное был похож на подслеповатого старца, ищущего свое пенсне. Используя только пальцы правой руки, я стал сворачивать черновик вчетверо. Когда мел был обнаружен, я еще больше наклонил тело вперед по направлению к тому месту где лежал мел, полы пиджака оттянулись немного вниз и я, легким движением руки, переправил сложенный вчетверо черновик под подкладку. Дело было сделано.
И в тот-то самый момент, со мной и произошло самое непонятное и удивительное для меня тогда. Я, прочитав условие задачи, как запрограммированная машина в автоматическом режиме, начал расписывать ее решение на доске, с объяснительными комментариями по ходу, и совершенно позабыл о своей, ставшей уже легальной шпаргалке. В моей голове, как будто на большом экране, стройными цифрами, знаками и буквами, пункт за пунктом высвечивалось решение. Но еще больше удивился я, когда понял, что легко могу справиться и с вопросом по кинетике. Однако, делать этого я не стал, решив, что для меня это будет пожалуй слишком много: "Хватит с тебя и четверки", - приказал я сам себе.
Утвердившись в мысли, что на экзамене со мной произошло счастливое недоразумение, в виде случайного озарения, и только любопытства ради, я, на следующий день после экзамена, решил это дело проверить. Схватив список возможных экзаминационных вопросов, выданных каждому старшекласнику задолго накануне экзамена, я начал с первого. Я так увлекся, что просидел за этим занятием добрых три с половиной часа, ответив, к моему великому удивлению, на первую дюжину, не исключая ни одной задачи. Когда я осознал что произошло, мне стало просто смешно. Получилось так, что делая себе шпаргалки, я по сути, подготовился к экзамену, и за неделю выучил больше чем за целый учебный год.
Для меня лично не имело большого значения что я получу, я вполне-бы удовлетворился и тройкой, но, старался я для нее, для своей любимой учительницы физики. Мне очень не хотелось, чтобы она почувствовала разочарование за меня после экзамена, да и за себя тоже, как за учителя. Почему я так к этому относился? Да все просто. Причиной этому были наши с ней, как мне казалось, не совсем обычные отношения, по крайней мере не такие какие обычно должны быть между учителем и учеником, в классическом понимании.
Мы были с ней как хорошие приятели, или даже друзья. Мне невероятно легко было с ней общаться: я не ощущал ни разницы в возрасте ни в статусе. Мы как будто-бы давным-давно знали друг друга. Где-то в глубине души я чувствовал, что это несколько странно и необычно, но с другой стороны, она сама по себе была необычная, и совершенно отличалась от класических учителей нашей школы. Практически после каждого урока физики, и это вошло уже в привычку, я не уходил на перемену, как все остальные, а оставался в классе, и мы болтали с ней о вся кой ерунде, совершенно не имеющей отношение ни к физике ни к школе. То же самое происходило когда мы встречались в коридорах школы.
Но не только наши "беседы ни о чем" были причиной того, что мне очень нравилось проводить с ней эти короткие минуты, конечно нет: вся ее внешность притягивала меня к ней как магнит, она была просто красива.
Очень часто, на уроках физики, я следил не за ее объяснениями, а за движениями ее губ, выражением глаз, поворотами головы, интонацией голоса, жестами и ее перемещениями по классу. Иногда я так этим увлекался, что даже тогда, когда она останавливала на мне свой взгляд, я все равно продолжал мечтательно на нее пялиться. В такие моменты она непременно задавала мне какой нибудь вопрос, по объясняемой ею теме, возвращая меня в реальный мир, и мучила до тех пор, пока я на него не отвечу. Мне даже казалось, что она злилась на меня в такие моменты.
Наши беседы давали мне возможность находиться к этой красоте совсем близко, и лицезреть ее на расстоянии вытянутой руки. Конечно, втайне я был в нее влюблен, как впрочем и все остальные старшекласники мужского пола, но не придавал этому значения, потому-что понимал, мечта моя неосуществима, а потому глупа. Но отказывать себе в удовольствии общения с нею я не хотел, до самого последнего школьного звонка.
Сразу после экзамена, когда я вышел из класса, она вышла прямо за мной. Сияющая и довольная она совершенно неожиданно меня обняла, не обращая внимания на всех присутствующих десятиклассников и учителей. Потом, просто похлопав меня ладонью по груди, сказала: «молодец»,- и удалилась обратно в класс.
Несмотря на то, что ее объятие длилось не больше двух секунд, оно вызвало удивленно-любопытные взгляды в нашу сторону, как учителей так и десятиклассников.
На душе мне было как-то стыдно тогда, что я почти-что нажульничал во время экзамена, а с другой стороны, глядя на нее, как она искренне обрадовалась моей четверке, я подумал: "Такие моменты в жизни пожалуй стоят того чтобы жульничать".
В беседах со мной по поводу успеваемости она постоянно мне говорила, что я не использую имеющийся у меня потенциал, поэтому и хожу в троечниках. Я, в отличии от нее, не был уверен в своем потенциале, и относился к этому скептически. Но ее правда была в том, что иногда я действительно бывал жутким лентяем, но это от скуки. Точные науки меня занимали меньше всего. Я уделял этим предметам столько времени сколько считал необходимым. Я не понимал, почему меня насильно заставляют учить то, что мне неинтересно, почему мне не дают сделать выбор самому, в какую сторону мне развиваться. Ладно еще программа младшей и средней школы, но в старших классах... Физика была маленьким исключением, потому-что я был влюблен в учительницу.
Мне очень нравилась история, особенно древняя и средних веков, и даже немного история КПСС, там я тоже иногда находил для себя кое-что интересное: Плеханов и его "Группа освобождения труда", Ленин и его "Союз Борьбы за освобождение Рабочего Класса", "Всеобщий Еврейский Рабочий Союз" в Литве, Польше и России, а затем и первый мартовский съезд РСДРП, прорадительницы КПСС, в Минске в 1898 году. Я это все воспринимал как исторический детектив с закрученным сюжетом, погонями и облавами. А вот когда на уроках начиналось обсуждение съездов и их постановления, то я начинал засыпать, и не было для меня на тот момент ничего более скучного и занудного.
Как раз с историей-то КПСС у меня и получился конфьюз на выпускном школьном экзамене. Этот конфьюз стоил мне оценки в моем аттестате.
Я был абсолютно готов к экзамену, хотя к нему и не готовился: даже не удосужился посмотреть какие будут вопросы. Годовая за десятый класс у меня была пятерка и предмет мне давался очень легко. На самом экзамене я ответил на все вопросы по коллективизации, подчеркнув важную роль партии в этом вопросе; привел в качестве примера героев из книги Шолохова «Поднятая целина». Все были довольны, и я, и экзаменаторы. Всем все было ясно, дело шло к пятерке. Всем, кроме учителя по истории КПСС. Она встала из за стола, подошла к окну, посмотрела в него, а затем, повернувшись ко мне, попросила меня вкратце рассказать, о чем говорили на двадцать третьем съезде КПСС, - главную идею сьезда.
На тот момент я уже прилично устал от экзамена, и разговоров на тему партии и коллективизации, и к тому же сильно проголодался, и хотел, чтобы это все как можно скорее закончилось. Вообщем я ей абсолютно искренне, без всякой иронии (ирония по поводу таких вещей в 1983 воспринималась не очень хорошо) со всей юношеской непосредственностью ляпнул: "На двадцать третьем съезде партии говорили то же самое, что и на двадцать втором".
Наступило довольно длительное и напряженное молчание, в котором я поймал на себе два разных взгляда: смотрящие на меня с сожалением глаза завуча школы, и сверлящий взгляд учителя истории, которая к тому же, как потом выяснилось, была секретарем парткома школы. Ни завуч, ни другие учителя в экзаменационной комиссии, ни даже директор школы, не могли повлиять на ее решение. Все они были партийные люди. И вместо пятерки, я получил тройку в аттестат.
Тем не менее проблема была не в тройке в моем аттестате. Я был уверен, что смогу сдать вступительный по истории на отлично. Проблема крылась в другом. Во время разговора с симпатичной студенточкой я выяснил, что одним из вступительных экзаменов на исторический факультет будет английский, и это была катастрофа для меня. С английским у меня вообще было никак. Хуже даже чем с математикой и химией вместе взятыми.
Случай произошедший в моей школьной жизни стал причиной моих проблем с английским. Во мне засела обида на учителя английского, и той несправедливости которую, как я тогда считал, она допустила по отношению ко мне.
В пятом классе, когда мы стали учить английский, я проявил к этому предмету огромный интерес. Я даже знал несколько английских слов и пару фраз, которым научила меня моя старшая сестра еще до того как мы начали учить язык в школе. Меня это даже почетно выделяло среди своих сверстников в самом начале обучения. Но все изменилось в первой же четверти.
В журнале учителя, напротив моей фамилии, стояли: 5,4,5,3,3. Был последний день занятий по английскому перед каникулами. Я подготовился к уроку и ожидал что меня вызовут отвечать, чтобы в четверти вышла четверка, так по логике и должно было произойти. Но меня почему-то не вызвали, и в четверти поставили трояк. Я так обиделся на учителя, что решил больше не учить английский вообще, чтобы ей навредничать. И действительно перестал это делать. Надо одтать должное моему упрямству делал это вплоть до восьмого класса, ну а когда осознал всю глупость принятого мной детского решения, было уже поздно. Я кое-как дотянул до выпускного экзамена, на котором получил свою, ставшую уже привычной тройку. И кто-бы мог подумать, что через много лет, мне этот английский нужен будет как воздух, и мне придется на нем говорить, читать и даже писать; и все это мне придется осиливать самому, без всяких учителей.
Короче говоря, на истфак поступление отменялось. И тогда я решил пойти на факултет географии, так как география мне тоже нравилась и там не надо было сдавать математику, английский или химию.
В тот момент, кода я стал подробно расспрашивать студенточку по поводу геофака, за моей спиной быстрыми шагами пропыхтела пожилая женщина, почему-то она мне напомнила самовар. Она подошла к очкарику и с улыбкой на лице что-то тихо ему сказала. Очкарик вскочил как ужаленный и с воплями восторга, вперемешку с лошадиным смехом, перемахнув через стол вылетел из аудитории. И где-то вдалеке корридора, еще некоторое время, раздавались его дикие вопли. Обалдевшие абитуриенты окаменело застыли в тех позах в которых они были за долю секунды до этого извержения, точь в точь как в игре «морская фигура на месте замри». Спустя буквально несколько секунд после этого события, в дверном проходе материализовалась строгого вида мадам, тоже в темно-синем, как у очкарика, но женском костюме, и тоже видимо от фирмы "Маяк". На вид ей было лет сорок пять, и направилась она в сторону бабули.
-Что здесь произошло Мария Павловна? - обратилась она к бабуле вполголоса, но так, что я смог стать невольным слушателем их разговора.
- У него что, несчастье какое произошло или что?
- Да нет, наоборот счастье Валентина Поликарповна, - пропыхтела бабуля с таким сладким выражением лица и интонацией голоса, что можно было подумать, что она только-что откушала блинчиков со сгущенкой, пирожных со всбитыми сливками и еще каких-то восточных сладостей, запив это индийским чаем "Три слона", и ее полностью занимал процесс переваривания этих продуктов.
- Да жана у него, наконец-то родила! С утра бедняжка не могла разродиться, а тут мне на вахту позвонили, дык я ему и сообщила радостную новость. Мальчишка у него! - Сладко пропыхтел "самоварчик".
- Новость, конечно, очень хорошая Мария Павловна, только в следующий раз, если кто-то у кого то родится, я вас попрошу в первую очередь сообщать об этом непосредственно кому нибудь из руководства, а мы уж донесем эту новость тому, у кого кто-то родился, в нужное время и в нужном месте. Если каждый будет так с работы убегать по всяким пустякам, кто тогда работать будет? У парня и так проблемы с комсомольскй ответственностью. - И с этими словами, строгого вида мадам, дематериализовалась.
Бабуля "самоварчик" проводила этот обьект осуждающим взглядом и прищюрив глаза попыхтела в сторону выхода, с раждражением тряхнув в воздухе рукой.
Как только сценка закончилась все опять пришло в движение и каждый занялся своим делом.
"Да, - подумал я, - моя теория по поводу очкарика разлетелась в пух и прах. Зато какая была попытка методом дедукции понять проблему его кислого выражения лица!"
Я продолжил задавать симпатичной студенточке интересующие меня вопросы по поводу геофака, и выудил у нее всю необходимую мне информацию, даже сверх того, получил кучу бесценных советов: когда, в какое время и каким по очереди приходить на экзамены; также как одеваться, когда улыбаться, и как вообще себя вести чтобы не завалиться. Видно было, что человек был с опытом, а звали ее Катя.
Я поблагодарил ее за столь исчерпывающую информацию и попросил на всякий случай номер ее телефона, под предлогом того, что может быть в дальнейшем мне может понадобиться ее помощь. Она написала номер на отрывке бумаги и вручила мне со словами: "Всегда рада помочь, если что… ". При этом сверкнула глазами так, как сверкнула в последний раз фара от мотоцикла "Минск", когда я с со своими деревенскими друзьями из Псковской области пыталася поставить ее на мотоцикл "Восход 2", после чего у меня еще несколько секунд рябило в глазах. Смекнув что контакт состоялся, я восвояси удалился.
Взяв, как говорится, "ноги в руки", я выбежал из института Герцена, и перемахнув на другой берег Мойки, быстренько забрал документы из "Бонч Бруевича". Вернувшись в "Герцена" с документами, я подошел к столу где должна была сидеть Катя. С легким сожалением обнаружив, что ее там больше нет,я обратился к другой девушке, сказав: "На геофак."
II
Я решил не торопиться и идти чуть ли не с последним потоком, чтобы было достаточно времени для подготовки.
В начале августа, проводив своих родителей, старшую сестру и ее мужа в отпуск, в деревню к бабушке с дедушкой, сказал им, что вряд ли смогу к ним присоединиться, если только может быть на два-три дня, после экзаменов.
Родители отсчитали мне пятьдесят рублей, и сказали, что этого в принципе на месяц должно хватить, если тратить с умом. "Ты постарайся не транжирить, планируй расходы наперед и разумно, потому-как это все, что мы можем тебе выделить на данный момент. Ну, а если уж совсем туго будет, отбей нам телеграмму" - сказали они мне на прощанье.
Я разделил пятьдесят рублей на тридцать дней и получилось рубль шестьдесят шесть в день, на все про все. "Да отлично! - подумал я". Но деньги все же начали уходить намного быстрее чем я предпологал.
Следуя наставлениям Кати я, накануне экзамена, вечером, отпарил свой выходной костюм тройка, кстати тоже от фирмы «Маяк», который мама мне купила перед самым десятым классом, нагладил белую, наполовину хлопчатобумажную рубашку, и даже погладил черный узкий галстут на резиночке, после чего он стал немного блестеть, совсем как говорится не в тему. "А почему бы ему ему и не блестеть немножко, - рассудил я,- может быть это такая специальная ткань для этой модели галстука."
Вообщем я не стал заострять свое внимание на галстуке и пошел пораньше спать, чтобы наутро быть в отличной форме и со свежей головой, и успеть еще немного полистать книги по географии.
Спать я пошел помню где то около девяти вечера, и заснул практически сразу, как любой здоровый юноша в таком возрасте. Но через какое-то время меня разбудил телефонный звонок. Долго соображая, что собственно происходит, я посмотрел на будильник, где часовая стрелка показывала девять пятнадцать того же вечера. Было в "лом" вылезать из под одеяла и тащиться к телефону, но телефон блеял неумолимо не оставляя мне никаких шансов, а тот кто мне звонил явно знал, что я дома. Недолго раздумывая кто бы это мог быть, и укутавшись в одеяло, я поднялся с дивана, вышел в коридор и поднял трубку.
- Ларик привет! Ты чего делаешь? – услышал я в трубке. Это был Данька Фокин, мой друг и сосед с четвертого этажа по нашей парадной. Мы учились с ним в одной школе до восьмого класса, только он в А, а я в Б классах.
Данька был классный парень. Про таких говорили: «сорви голова», и он действительно был такой. Он пошел учиться в ПТУ на автослесаря, с перспективами после окончания устроиться на единственную в Питере Ладовскую автстанцию на улице Салова, через знакомых естественно. Так-что с его трудовым будущем более или менее было все понятно, в отличии от моего. У него еще был брат Димка, старше его только на год. Он учился в холодильном институте, и даже уже успел стать кандидатом в члены партии.
-Да так, ничего. Сплю вообще то. - Ответил я сонным голосом.
-Ларик, а ты чего, заболел? – спросил Данька с искренней тревогой в голосе, - время-то еще детское.
-Да нет, я в полном порядке, просто у меня завтра экзамен.
-Ну ты меня напугал! Слушай, у нас предки свалили на неслолько дней на дачу, так мы тут решили собраться в картишки поиграть в дурачка, ну и в очко тоже, по десять копеек, а до тебя не дозвониться. Я от тети Ани слышал, что ты своих тоже проводил, аж до сентября. Короче, приходи, Андрюха Чиграков уже бухла достал.
"Ну да, бухла мне только и не хватало перед экзаменом", - подумал я про себя, а вслух сказал:
- Данька, я же тебе говорю, у меня завтра экзамен.
- Во сколько?
- В девять начинают принимать.
- А заканчивать?
- Часа в три… я точно не помню.
- Так чего ты дергаешься? "Ёкара на бабай"! – одно из любимых Данькиных выражений, – у тебя времени до трех немерено.
- Я хотел с утра немного позаниматься.
- Так тем более, перед этим делом надо немного отдохнуть, расслабить мозги на время, а то толку никакого не будет: и утреннее занятие на пользу не пойдет, и экзамен завалишь. По какому экзамен-то?
- По географии.
- Да ты чего, нервы застудил что ли? Чего ты им про Миклуху Маклая не раскажешь, как он там за три моря ходил?
- Вообще-то это Афанасий Никитин был, и это не совсем по географии.
- Да какая "половая разница", видишь, ты и так все знаешь. Короче спускайся, а то мы сами к тебе придем. Да, и покопайся у себя в холодильнике, может чего пожевать на закусь найдешь, а то у меня полный голяк. Предки конечно денег оставили немного, но чего их на еду-то переводить.
Перспектива собраться у меня на квартире накануне экзамена, да еще после этого со сто процентной вероятностью выгребать бардак, меня мало радовала. Я понял, что крепко приперт к стенке. Зная Данькин характер, сопротивляться было бесполезно, и я спустился на четвертый этаж.
Дверь мне открыл Андрюха Чиграков. По его выражению лица я понял, что там уже все в порядке и все под полным контролем: ждут только меня.
Андрюха был славный малый. Любил хорошо одеваться и умел это делать. Причем никоим образом родителей своих этим вопросом не обременял, зарабатывая себе сам на расходы и шмотки. У него от природы была коммерческая жилка и всегда водились деньги. Это, кстати говоря, видели девчонки и уважали его за такую самостоятельность. Именно поэтому он раньше всех начал с ними встречаться. Андрюха был недурен собой как лицом так и фигурой, и в спорте, надо отдать ему должное, был тоже очень хорош: быстро бегал и здорово играл в волейбол и футбол. Он всегда носил длинные волосы, под Клифа Ричарда, и был даже внешне на него похож. Знаменитое высказывание Клифа «Не волнуйся мама, я почти знаменит!» как нельзя лучше описывало характер, внешность и манеру поведения Чигракова.
Чиграков пропустил весь четвертый класс в своей старой школе по болезни, поэтому был постарше всех на год с небольшим. Что там с ним было, толком никто не знал, да и не принято было о таких вещах расспрашивать.
Когда он пришел к нам в четвертый "Б", то сразу же подрался с Толяном, одним из самых сильных поцанов в классе на тот момент. А в пятом классе он организовал игру в «трясучку». Правила игры были просты: брались монетки любого достоинства, минимум две; один из играющих тряс монетки между ладонями, а другой командовал стоп и угадывал "орел" или "решка" - "орлов" брал один, а "решки" другой.
Практически каждую перемену мы бежали в туалет, где и происходили азартные баталии, и тратили часть денег которые родители нам давали на завтраки.
Надо отдать Андрюхе должное, все было организовано на достаточно высоком уровне. Был даже создан своеобразный банк. Все игроки вносили какую-то сумму денег в этот банк, раз в неделю, и в зависимости от выигрыша. Чем больше выигрыш тем больше взнос, но не больше двадцати копеек. Если ничего не выигрывал, то ничего и не вносил. Банк хранился у Андрюхи дома. Деньги из банка использовались на призы: «за волю к победе» и «самый невезучий игрок недели», методом голосования и по сумме выигрыша. Призы были утешительные и выдавались в денежной форме, давая возможность игроку начать сначала со следующей недели.
Азартные игры длились в туалете почти-что до конца учебного года, до тех пор, пока учитель русского и литературы, немалых физических размеров сорокалетняя женщина, ворвалась в туалет и поймала нас с поличным, крикнув передовым комсомольцам школы, сопровождавшим ее в качестве полицейских в момент облавы: "Всех за шкирку и к директору". Деньги отобрали, вызвали родителей, и на школьной линейке обьяснили, что азартные игры в нашей стране запрещены, и даже пригрозили исключить из пионеров, что было пожалуй самое страшное для нас. Кто на нас настучал, мы так и не узнали.
Свое горе, мы, всей компанией, утопили в газировке, и заели мороженным, в ближайшем кафе "Снежок", на деньги, которые были в нашем банке и хранились у Андрюхи, и до которых не смогли добраться ни учителя ни родители.
В шестом классе Адрюха стал заниматься коммерческой деятельностью в школе: продавал жевательную резинку и порнорафические открытки, за что был отчислен из школы на пару недель. С седьмого по восьмой класс он переорентировался на более солидную продукцию, стал продавать диски западных исполнителей, а также художественную литературу, как отечественную русскую и советскую, так и зарубежную. И то и другое было в дефеците в нашей стране, и уходило в школе на ура, не смотря на цену. Например, «Сердце Бонивура» уходило у него за пять рублей, и это было еще по дружески, а "Три Мушкетера" улетали по десятке, и не только в школе, а и за ее пределами. Откуда он все это доставал мы не знали, да нам это было и не интересно. Советские люди любых возрастов были жадны до хороших книг. Читали везде: в общественном транспорте, особенно в метро, в скверах и парках, конечно у себя дома и даже в очереди за туалетной бумагой. Читальные залы библиотек никогда не пустовали, там всегда был народ. Когда в библиотеке не удавалось взять какую-то книгу в тот же день, потому-что она была у кого-то на руках, то люди записывались в очередь и ждали неделю, а то и две, только бы заполучить это сокровище.
Жадны были люди и до хорошей современной зарубежной музыки, но это все не было доступно в магазинах. Если книгу еще можно было приобрести легальным путем, сдав двадцать килограмм макулатуры, и потом еще заплатить по прейскуранту, то с популярной зарубежной музыкой было все намного сложнее. Вообщем и целом, Андрюхин бизнесс попал на благодатную почву и был очень успешен.
После восьмого класса он ушел из школы, и пошел работать учеником на завод по производству зажигалок. Может это совпадение, а может и нет, но после того как Андрюха стал там работать, интерес к зажигалкам в отделе магазина «Культтовары» резко пропал, об этом мне поведал старший брат одной из моих одноклассниц, который именно в том отделе и работал. Но как это ни странно, почти все курильщики нашего микраройона, которых я знал, и не только курильщики, пользовались именно зажигалками. Однажды, когда мне понадобилось зажечь газовую конфорку, а спичек на кухне я не нашел, то моя соседка по лестничной площадке, пожилая женжина тетя Аня, с удовольствием предложила мне воспользоваться её новенькой пьезовой зажигалкой так как: "Нету более никакой надобности держать у себя спички, - смачным голосом промычала она через нос, - пользуюсь услугами научно-технического прогресса. С рук купила, за совсем недорого".
Таким образом, зажигалками был обеспечен достаточно большой процент населения нашего микрорайона, ну а руководство магазина «Культтовары» ломало себе голову, озабоченное неожиданно резким падением выручки по этому виду товара.
Я прошел треть коридора и свернул направо в кухню. Кухонный стол был выдвинут на середину и за ним сидели: братья Данька с Димкой, Витек и Гриша Чесноков, последние двое из нашего класса школы.
Витек увлекался рок музыкой, очень любил творчество "Битлз" и боготворил каждого из участников квартета в отдельности. Любил политику, много читал, писал стихи, надо отметить очень неплохие, и был таким, я бы сказал, философом-романтиком: мог рассуждать обо всем, на чем только останавливалось его внимание. Говорил много, глубоко и с выражением, но ингда так, что слова которые вылетали из его уст явно опережали его мысли. В такие моменты, когда это происходило, он переставал говорить, делая паузу в виде длинного «э-э-эм» на выдохе, на пару тройку секунд задумывался, как бы давая мыслям догнать слова, и потом, "пулеметная очередь", снова продолжала поливать из его рта. Витек был моим закадычным другом.
Гриша обожал футбол, футбольную статистику и аналитику. Практически не было ни одного вопроса который мог бы поставить Гришу в тупик относительно футбола. Он знал по именам всех футболистов Советского чемпионата, Англии, Германии, Италии, Испании и некоторых из Франции. Его любимой национальной командой по футболу была сборная Германии. По характеру и манере поведения Гриша был абсолютной противоположностью Витьку. Был всегда «спокоен как танк», говорил мало, но всегда в тему.
На столе лежала колода кард и стояло три бутылки тридцать третьего портвейна. Вокруг этого, строго по периметру стола, расположились: один чайный бокал, с рисунком Аленушки, два стопятидесяти граммовых граненых стакана, и три чайные чашки от «кобальтого» сервиза, произведенные, скорее всего, "Ленинградским фарфоровым заводом имени Ломоносова", где работали Данькины родители.
Я подошел к столу и добавил к этому "натюрморту" пол буханки ржаного хлеба, кусок деревенского сала с чесноком, который отковырял в морозилке моего холодильника, и две пачки вафель «снежинка», которые лежали у нас в буфете с незапамятных времен.
Получив одобрение по поводу доставленной закуски, и поприветствовав присутствующих рукопожатием я, вместе с Андрюхой, уселись за стол и игра началась.
III
Проснулся я от того, что по мне что-то двигалось, а потом остановилось где-то в районе моей грудной клетки, отчего мне стало жарко и неприятно. Я медленно открыл глаза и увидел перед собой кота, удобно примостившегося у меня на груди со сладким выражением на морде и балдеющего под лучами солнца, которые пробивались откуда то слева, по видимому через окно. Какое-то время я и кот рассматривали друг друга с любопытством, после чего сквозь меня как електрическим разрядом пронеслось: "Откуда кот? Кота ведь у Даньки не было".
В голове все шумело, а если быть более точным - штормило. Я сделал попытку подвигать руками и ногами: получилось, но не смотря на юные годы с трудом. Сделав над собой усилие я медленно стал поворачивать голову в сторону источника света. Как я и подозревал - это было окно, но какой-то, не то чтобы другой формы, а какого-то другого вида: даже отдаленно не напоминающее ни одно из окон в Данькиной квартире. Окно было полузашторено светло–блестящими шторами, и от них у меня зарябило в глазах больше, чем от яркого дневного света. Который был час, я даже не пытался и предположить, но то, что это была не ночь, для меня было вполне очевидно.
Я увидел себя лежащем на совершенно незнакомой мне кровати, размеров, по моим физическим ощущениям, превышающим размеры кроватей нормальных Советских граждан, и в совершенно незнакомой мне комнате. Хотя, учитывая мое физическое состояние, - это могло мне просто показаться.
Чтобы понять прав я или не прав, я медленно проскользил низходящим по диагонали взглядом от окна вниз, по направлению к полу, и обнаружил дальний краешек кровати. Она действитрльно была огромная, такие я видел только в американских фильмах: "Аэродром какой-то, а не кровать",- удивился я. Затем мой взгляд стал медленно скользить вправо, паралельно кровати, и уперся в сладко-балдеюшую морду кота, продолжающуюся жмуриться от солнечных лучей. Кот загараживал мне видимость, и поэтому мне пришлось движением правой руки оттолкнуть его в сторону с моей груди. Кот снисходительски-недовольно что-то пробурчал, на своем кошачьем языке, и слез не только с моей груди, но и судя по легкому топоту с кровати тоже.
Приподнявшись на локтях, а затем опираясь на запястья, и помогая себе при этом ногами, я проскользил на заднице к переднему краю кровати. Усевшись на краешек я уперся глазами в тумбу, стоящую на расстоянии от меня не более полутора метров: тумба тоже была большого размера. Сделав над собой физическое усилие, я с трудом выпрямил шею, и увидел перед собой зеркало, распологавшееся над тумбой. У меня, почему-то, появилось острое желание понять, к чему оно крепится, к тумбе или к стене, но быстро позабыл об этом, потому-что в зеркале, как будто из тумана, стал вырисовываться обьект в виде человеческого изображения. И чем больше «туман рассеивался», тем больше меня начинало беспокоить увиденное. В какой-то момент я даже засомневался: "А зеркало ли это?". То, что я увидел, было похожим на полный бред.
Из зеркала на меня смотрело человеко-подобное существо, неопределенного возраста, со стрижкой под ежика, опухшей физиономией, и в военной рубашке, неприлично на нем сидящей: пуговицы были расстегнуты по всей длине, а воротник задран кверху. Лицо существа, вполне напоминало морду бездомного боевого кота, побывавшего в великом сражении за дворовую помойку и отметившего победу валерьянкой, разлившейся тут же на помойке из разбитого аптечного флакончика.
С усилием поднявшись на ноги, я, скользнул взглядом вниз по зеркалу, и увидел армейские брюки, расстегнутые в поясе и ниже. Нерешительно и робко, я прикоснулся к зеркалу рукой в том месте, где у существа под левым глазом светился солидного размера фингал, и с ужасом наконец-то осознал, что это мое собственное отражение.
"Я точно помню, что вчера, перед тем как спуститься на четвертый этаж к Даньке, мои волосы закрывали мне уши", – это было первое о чем я начал размышлять, глядя на себя в зеркало. "Ну, опухшую физиономию, и даже фингал под глазом, теоретически еще как-то можно объяснить, а вот откуда военная форма? И где мои итальянские светло–бежевые вельветовые штаны "Риорда", за которыми я отстоял пятичасовую очередь в универмаге "Купченский? И куда подевалась зеленая финская футболка, привезенная мне моей старшей сестрой из Тарту?"
Осмотрев комнату, я ничего этого не обнаружил. Зато обнаружил военный китель, обнимающий торшер, стоящий справа от кровати. Обычный солдатский китель, вот только погоны были какие то интересные, ярко-синего цвета с золотой коймой по краям, и на погонах, желто-золотистым цветом красовались две буквы ГБ. На макушке торшера разместилась фуражка, по всей видимости принадлежавшая кителю, судя по цвету околыша, который был таким же как и у погон.
Из школьного курса начальной военной подготовки я помнил только значение букв СА, ПВ и ВВ, а вот буквы ГБ мне не о чем не говорили.
"Чего это !?"- то ли спросил сам себя, а то ли просто испуганно воскликнул я и попытался напрячь свою память. Но моя память отказала мне в любезности дать хотя бы мягкий намек на происходящее.
Комната была оформлена каким-то интересным образом. Весь пол, от стенки до стенки, был выстлан ковром, серо-голубоватого цвета, заправленным под плинтуса. От пола до уровня подоконника, стены были как будто обсыпанны очень мелким гравием, и выкрашены краской по цвету напоминающей черно-смородиновое мороженое. По уровню подоконника, по горизонтали, по всему периметру комнаты, тянулась декоративная полоса лепнины, сантиметров двадцать в ширину, а выше лепнины, до самого потолка, стены были оклеены голубого цвета шелковистыми обоями, с рисунком из строгих вертикальных полосок, практически такого же цвета но более темными. Потолок представлял из себя беспорядочный рельефный рисунок и был выкрашен в белый цвет. Я измерил взглядом расстояние от пола до потолка: "Метра три с половиной, не меньше". Были еще пара ночных тумбочек и пара торшеров, с каждой стороны кровати; большой и высокий четырехстворчатый шкаф, слева от тумбы с зеркалом; и как отдельным элементом меблировки выделялось изголовье кровати. Вся мебель была белого цвета и полированная: "Спальный гарнитур значит. Из этого следует, что я в чьей-то спальной комнате", - резюмировал я и уставился на свою расстегнутую рубашку и штаны.
Чувство смутной тревоги, и даже страха, навалились на меня всей своей массой в тот момент, потому, что ничего подобного из окружавших меня вещей, ни в одной из квартир своих друзей и знакомых, я припомнить не мог. И кроме этого, в большинстве «нормальных» Советских квартир, спальная комната, как название части жилой площади, и как понятие вообще, просто-напросто отсутствовало. Безусловно, я допускал, что спальные комнаты существовали и в Советском Союзе, и доказательством тому была та, в которой я себя странным образом обнаружил, но только не в Советских квартирах моих друзей и знакомых.
В большинстве Советских квартир деление происходило по следующему принципу: коридор, большая комната, маленькая комната, еще более маленькая, в зависимости от количества комнат, и кухня. Спальней могли служить любые из этих комнат, не исключая также кухню и коридор. Кухни вообще являлись самыми универсальными еденицами жилплощади: могли легко трансформироваться из столовой в гостиную; в дискуссионный клуб, с разговорами о политике и моде; в дискотеку домашнего производства; а в экстренных ситуациях, например, когда гости засиживались, очень быстро переоборудовались и в спальни.
Я повернул голову в сторону источника света и меня посетила первая разумная мысль: "Надо бы в окно посмотреть". Делая шаг по направлению к окну, я одновременно, попытался застегнуть штаны, но тут же свалился на кровать как подкошенный, и чуть было не заорал от невероятности произошедшего: после короткого стука, дверь в спальню распахнулась, и передо мной предстала Анастасия Павловна, мой учитель физики!
IV
- Э-это вы? - обезумевши-удивленным голосом выдавил из себя я.
- Это я, – ответила Анастасия Павловна.
- А я где?
- На третьей планете от солнца, – ответила она безразлично-серьезной интонацией голоса, разглядывая меня с выражением лица, с каким наверное, капитан Кук разглядывал первого повстречавшегося ему аборигена.
- На третьей? – я почувствовал как меня начинает прошибать холодный пот.
- Ага на третьей, – кивнула она головой в подтверждение сказанного.
- А что я здесь делаю? – испуганно спросил я.
- Ты знаешь Ларионов, я думаю что ты здесь родился и уже некоторое время, по моим предположениям лет семнадцать, живешь, – как бы размышляя вслух так же безразлично-серьезно продолжила она.
- А вы что же тут..
- И я тоже, – прервала она мой вопрос, который я все равно врядли-бы нормально сформулировал.
- Нет, ну подождите, ну какая планета, вчера я был у Даньки в квартире, а - тут я запнулся. - Простите, а какая планета от солнца третьей будет?
- М-да Ларионов. Совсем серое вещество не работает? Ну какая?
Мое серое вещество все-таки дотянуло до Марса, после чего сразу же отключилось. Но этого оказалось вполне достаточно.
- Земля что-ли? - все же не совсем уверенно вопросом на вопрос ответил я.
- Ну, поздравляю, - и она небрежно хлопнула пару раз в ладоши, адресуя мне что-то вроде аплодисментов.
- Простите, а город тот-же? - шопотом, настороженно спросил я.
- Тот-же, - также шепотом ответила она.
- Простите, а можно поточнее.
- Конечно можно, это Ленинград, - сказала она таким, как мне показалось, озабоченным голосом, каким обычно разговаривают с не совсем психически здоровыми людьми.
- Уф, – с облегчением выдохнул я. - А что, а здесь я как...? А до того как здесь, я где был?
- Погоди Ларионов, не все сразу. Для начала доброе утро, хотя, пожалуй уже день. Как спалось? - спросила она, на сей раз сверкнув на меня в упор своими карими глазами из под длинных ресниц, в которых я разглядел (если я конечно вообще мог что либо нормально видеть на тот момент) удивление, любопытство, раздражение, и иронию одновременно. Интонация ее голоса изменилась в том же направлении, а пухленькие красивые губы сложились в иронической полу-улыбке.
- Доброе утро Ан...Настя, – и после секундной паузы, – Пална, или день, - заикаясь просипел я. Мой язык наждачной бумагой терся о нёбо и плохо меня слушался. Во рту и в горле, как в аравийской пустыне, была полная засуха.
- На вот попей, – она протянула мне стакан с прозрачно-мутновато-зеленоватой жидкостью, остававшийся до сих пор незамеченным мной в ее руке.
- А это что?
- Огуречный рассол. Пе-eй, – нараспев приказным тоном сказала она, заметив мои колебания, что заставило меня в тот момент почувсвовать себя сидящем в классе на уроке физики.
Я принял стакан из ее рук и с недоверием посмотрел на его содержимое. Но мой организм, с бущующим внутри него пожаром, убеждал меня в том, что жидкость, под названием рассол, вполне может помочь облегчить мне мои страдания. И я залпом опустошил содержимое стакана, ожидая последствий.
Анастасия Павловна стояла напротив меня в белом, махровом халате. Ее влажные, темные волосы, мелкими кудряшками лежали на ее плечах. " Наверное только-что из душа вышла, - подумал я. - "Что-что, а хороший душ мне бы сейчас тоже не помешал".
Лицо ее горело легким румянцем и было так естественно-красиво, безо всякой косметики, что я снова, как на уроке физики, уперся в нее глазами.
"И как только такие красавицы становятся физиками, пусть даже и учителями? Ну, понятно еще там учитель литературы или рисования, но физики... Причем, надо отметить, что учитель ведь она классный! И это не только мое мнение, но и мнение всех старшекласников нашей школы, хотя, возможно субъективное: они же все в нее влюблены. Да нет, даже меня она смогла чему-то научить. Вообще-то ум и красота у противоположного пола сочетание нечасто уживающееся друг с другом, а потому безусловно исключительно ценное. Многие просто изображают из себя таких. Взять хотя бы к примеру подружку моего двоюродного братца: изображает из себя Афину и Венеру в одном лице. Да, не спорю, вышла и лицом и фигурой, но вот рот ей лучше открывать как можно реже. А здесь именно тот случай, когда ум и красота просто-напросто влюбились друг в друга", - рассуждал я про себя.
Процесс моих рассуждений, однако, не помешал мне обратить внимание на то, что верхняя часть халата Анастасии Павловны, в районе ее груди, была немного распахнута, и именно к этому месту на ее теле невольно прилипли мои глаза, после выпитого мной огуречного рассола.
Цвет кожи у нее в этом месте был нежно-смуглым, как через тройку дней после легкого утреннего загара, таким же был и цвет кожи ее лица. Но любоваться прелестью цвета ее кожи мне пришлось не долго: без труда определив направление моего взгляда, она ловким движением руки быстро запахнула халат.
Но мои глаза не хотели сдаваться и проскользили вниз по ее телу, вернее по халату, который это тело скрывал, в поисках хоть какой-то лазейки. Но к глубокому моему сожалению халат был настолько длинным, что почти полностью скрывал икры ее ног. Но даже та маленькая часть ее тела, между домашними шлепанцами и нижней полой халата, вызвала во мне наиприятнейшие ощущения, поборов чувство ломоты во всем моем организме.
Я поймал себя на том, что мои проблемы плохо соображать никоим образом не мешали мне мысленно пытаться снять с нее этот махровый халат, с самого того момента когда она появилась в комнате. Проще говоря, - я ее раздевал глазами, уж до того мне захотелось увидеть то, что он скрывал. Однако, халат прочно сидел на своем месте и не поддавался. Сделав еще несколько неудачных попыток я сдался, бросив это бесполезное занятие, и мои глаза снова встретились с глазам Анастасии Павловны.
Она смотрела на меня с тем же выражением на лице, и скорее всего делала вид, что не замечает моих тщетных попыток раздеть ее глазами. Мне показалось, что глядя мне в глаза, она пытается что-то прочитать в моей голове, какие-то интересующие только ее вещи. Но, так-как мысли мои были в полном застое, а извилины отказывались работать даже на хозяина, то пробиться сквозь эту броню не под силу было даже самому крутому экстрасенсу в мире. Доступ к моему сознанию был полностью заблокирован: заслонки закрылись; их заклинило; когда они откроются было непонятно.
В этом ее взгляде было что то еще, что невозможно описать словами, а можно было только почувствовать. От этого взглядя у меня все-таки перехватило дух, началась легкая паника, и снова захотелось огуречного рассолу. Я стал тонуть в этом взгляде, и наверняка опустился бы на дно, если бы за шкирку меня не вытащило на поверхность воспоминание о моем зеркальном отражении: опухшая физиономия, фингал под глазом и расстегнутые, почему-то армейские штаны и рубашка.
Снова поднявшись на ноги с кровати, я повернулся полубоком к Анастасии Павловне, и неловкими, торопливыми движениями рук, стал застегивать штаны и рубашку.
Сказать что я себя чувствовал неудобно в присутствии моей учительницы, в таком виде, значит ничего не сказать. Я не знал куда мне деться от стыда. Мне хотелось спрятать эту опухшую физиономию с фингалом в какой нибудь шкаф, и не доставать ее оттуда пока она не примет нормальные человеческие формы. Но ничего ни поделаешь, такова была реальность моего положения, и эту реальность надо было как-то пережить.
- Э-э-э, Анастасия Павловна, а как я...
- Послушай Ларионов, – снова перебила она меня, - мне кажется, тебе сейчас очень хочется принять душ.
- Как вы догадались? - задал я в общем-то идиотский вопрос.
- А от тебя несет, как от завода "Шампанских вин" и "Синявинской птицефабрики" вместе взятых.
"Сложное сочетание запахов", – подумал я, и попытался прочувствовать это мысленно, но у меня ничего не получилось.
- Приходи потом на кухню. Ты есть-то хочешь?
- Честно говоря не очень.
- А чай или кофе?
- Тоо-точно еще не знаю. Мне э-это... п-п-пока трудно понять, - начал зикаться я от озноба, неожиданно на меня нагрянувшего.
- Ну, тогда про-о-осто приходи, а там ра-а-азберемся, - передразнила она меня.
- Хотя-аа..., а у вас рассол еще есть? - поинтересовался я.
- Еще пока есть. Ванна по коридору прямо, в самом конце, и все необходимые банные принадлежности найдешь там же.
Коридор оказался длинным. Перемещаясь по нему, я уже не обращал внимание ни на стены ни на потолок. Необходимо было добраться до ванной, и взять тайм-аут на размышление. Единственное, на что я обратил внимание, - это на количество дверей, которые я миновал, двигаясь к ванной комнате. Их было четыре, не считая той из которой я вышел: получилось три слева и две справа. Последняя дверь слева была расспахнута, и я мимолетно, по ходу движения, заглянул внутрь. Помещение за дверью оказалось очень просторной кухней, с огромным количеством подвесных шкафчиков, столов-тумбочек, холодильником, и овальным деревянным столом посередине и стульями вокруг него. Там были еще какие-то штучки, назначение которых мне было непонятно. "Не квартира, а дворец", - подумал я и открыл дверь в ванную комнату.
Теплый душ сделал свое дело. Он подействовал на мое тело как лечебный бальзам. Ко мне понемногу начала возвращаться способность мыслить. Стоя под душем, окутанный струями теплой воды, я стал напрягать свою память: "Итак: вчера вечером я готовился к экзамену; Данька уломал меня поиграть в карты; пили портвейн; оставалась последняя бутылка; не хватало; Чиграков убежал добывать по своим каналам и вернулся минут через двадцать, с сияющей физиономией на лице; со словами "пацаны гуляем" разлил всем по стаканам и кружкам и, и я проснулся в квартире своей учительницы."
Моя память категорически отказывалась выдавать мне информацию о том, что было было между последним стаканом портвейна и моим пробуждением в квартире Анастасии Павловны, и видимо по этой причине мои мысли непроизвольно перескочили на другую тему: "Интересная однако эта квартира, с совершенно не советскими стандартами: ванная комната велечиной с кухню. Вот только унитаз здесь зря установили. Кому он здесь нужен? Хотя, как раз он-то мне сейчас и нужен, и даже очень. Однако, что если кто-то захочет в туалет в тот самый момент, когда кто-то принимает душ, и очень серьезно захочет? Не логичная планировка. Но все-таки откровенно надо признать, что ванная классная, несмотря на соседство с унитазом. А между прочим интересно, откуда у двадцати трех летней школьной учительницы такая крутая квартира?"
Так называемый "квартирный вопрос" в течении всей жизни преследовал большинство Советских граждан. Чтобы получить нашу трешку, моя мама отпахала на вредном производстве, на одном месте без перерыва, десять лет, и только ради квартиры. И если бы не наш дальний родсвенник, который каким-то чудесным образом помог продвинуться в очереди чуть быстрее, пришлось бы нам ждать этой квартиры еще лет десять, а может и того больше. Помню как все радовались в нашей семье, когда мама получила ордер на квартиру. Я радовался тоже, но скорее так, за компанию, и из солидарности со всеми, потому что мне было пять лет, и я не особо понимал сути происходящего. Что касается меня лично, то я вполне нормально себя чувствовал и в старом двух этажном доме, в пригороде Ленинграда, где у нас была комната в двушке, без удобств и на первом этаже, где мы жили вчетвером. Меня же не заботило, что за водой надо было ходить на колодец и зимой и летом, что на зиму надо было заготавливать дрова и готовить на плите, которую предварительно надо было растопить этими дровами, а дрова принести из сарая, и как минимум три-четыре охапки, чтобы еще хватило и на комнаты. Для меня было вполне естественно, что после стирки мама брала тазик с бельем и тащилась со мной и тазиком на речку, полкилометра от нашего дома, чтобы прополоскать белье, а потом с тем же тазиком и со мной обратно. Мне-то конечно нравилось приходить с мамой на речку, особенно осенью, когда я мог наблюдать за желто-красной флотилией из опавших листьев на поверхности реки, и представлять эти опавшие листья настоящими кораблями, уходящими в дальнее плавание. Время от времени мама прекращала полоскать и отогревала свои красные, распухшие от работы руки, и затем начинала снова, пока на воде больше не оставалось пенных пузырьков от порошка "Новость".
Кстати, слово "новость" было одно из самых первых слов которое я научился читать, еще до того как пошел в первый класс. После того, как школьный учитель объяснил мне значение этого слова, я долго пытался понять, какое отношение новости могут иметь к стиральному порошку, но так и не понял.
Жизнь, окружающая меня, мне казалась абсолютно прекрасной. У меня была куча друзей во дворе и детском саду, и я не совсем понимал, зачем надо куда-то переезжать. Не нравился мне в нашем жилище только туалет. Там не было унитаза, а было "очко", и я очень боялся туда провалиться. А еще, мне было немного страшно за маму, когда она ходила на колодец зимой. Там всегда было очень скользко, а за ведром надо было тянуться до середины колодца. Я боялся, что она может подскользнуться и упасть в колодец, и всегда наблюдал за ней из окна, когда она это делала: я думал, что таким образом ей помогаю, и поэтому ничего плохого случиться не может.
Переехали мы правда не сразу, только спустя два с половиной года после получения ордера. Нас провожал весь двор. Так было всегда, когда кто-то переезжал или умирал. Помню мне было грустно расставаться со своими пацанами, которых я больше никогда не увидел. Но впереди меня ждала новая жизнь, новые друзья, новые приключения, и я быстро позабыл о своих пацанах.
Новая квартира показалась мне дворцом. Там было три комнаты, кухня, корридор и балкон с видом на Неву. Из кранов текла не только холодная, но и горячая вода, а в туалете не было "очка" и стоял настоящий унитаз. Но что больше всего вызвало у меня восторг, так это ванная комната с душем, самая что ни на есть настоящая.
"Скорее всего у Анастасии Павловны есть богатый или могущественный покровитель, - начала раскручиваться без моего на то разрешения моя "логическая машина", - а может и то и другое в одном лице; но не муж, это очевидно, иначе бы я проснулся в каком-угодно другом месте, только не в этой квартире. Кроме того, я не заметил у нее на руке обручального кольца. А вот перстень у нее на руке очень даже внушительный, и хотя я в этом ничего не понимаю, смотрится он как произведение исскусства. Она похоже с ним даже в душе не расстается.
Судя по квартире, этот покровитель, как минимум, какая-нибудь "шишка", приближенная к какому-нибудь секретарю райкома, а может, кто знает, и горкома партии. Возможен конечно вариант и с работником Советской продовольственной торговли. Хотя, нет. Не думаю, что Анастасия Павловна будет связываться с такого рода представителями Советской подпольной элиты, которые разбавляют сметану теплой водой и выбрасывают в продажу плесневелый сервелат, не разошедшийся по своим, предварительно очистив плесень подсолнечным маслом и придав колбасе более чем товарный вид. Еще ставят ведра с водой рядом с мешками наполненными сахарным песком, чтобы сахар впитывал в себя влагу и становился тяжелее в процентном отношении, а проценты делят в зависимости от должности, доли участия и принятого на себя риска. Также дурят людей на пиве, квасе и соках в разлив: не доливая, разбавляя и пуская побольше пены.
Вот так, придешь к тетушке и дяде Грише в гости и наслушаешься историй про Советскую торговлю. Одна заведующая винного отдела в гастрономе, другой водитель пивной бочки: союз и по любви и по интересам.
Нет, я не думаю что у моей учительницы покровитель такого рода, да простит меня моя тетушка и дядя Гриша. Может мажор тогда? Маловероятно. Даже самый крутой мажор не потянет на такую квартиру. Значит остается партийный работник. Дурдом какой-то. О чем я тут вообще рассуждаю? Какая мне разница, что это за квартира, откуда она у моей учительницы и кто у нее в друзьях. Надо бы обзванить парней и узнать что и как".
С такими мыслями я, завершив водные процедуры, и напялив армейские штаны и рубашку, вывалился из ванной.
Если бы я попал в другое измерение, или каким-то образом оказался в прошлом или в будущем, то поверил бы в это быстрее чем в то, что происходило со мной во времени настоящем.
На кухне стоял ароматный запах кофе. Удивительная штука, мне всегда нравилось как пахнет кофе, даже растворимое, то которое было два рубля за банку, а уж тем более свежезаваренное в кофейнике. Мне даже нравился запах кофе за одинадцать копеек, в Питерских пирожковых, но вот пить я его почему-то не любил.
Проковыляв по столу взглядом, я заметил на нем кофейник, пару бокалов, вазочку с печеньем и уже знакомый мне стакан с огуречным рассолом. Анастасия Павловна, оперевшись ладонями о подоконник, стояла лицом к окну и куда-то смотрела. Затем, видимо услышав как я вошел в кухню, быстро повернулась ко мне, и с неожиданной для меня улыбкой, и вполне приветливой интонацией голоса сказала:
- С легким паром Ларионов! Ну что, приходишь в себя немного?
- Немного, – смущённо ответил я.
- Твой рассол, – кивнула она в сторону стакана, стоящего особнячком от остальных кухонных принадлежнoстей расположившихся на столе.
- Спасибо. Мне бы позвонить. У вас телефон есть? Можно я от вас позвоню?
- Вон там, - она указала рукой в самый конец коридора, - как только пройдешь спальню, из которой ты вышел, через несколько шагов справа будет дверь в гостиную, прямо перед входной дверью, там и найдешь телефон.
"Безразмерная квартирка, честное слово, тут случайно профессор Воланд не проживал ранее?" - попробовал сиронизировать я про себя.
Первый, кому я позвонил, был естественно Данька: его телефон молчал. Молчали телефоны и всех остальных моих друзей, кто присутствовал в Данькиной квартире тем вечером. Ко мне, тихой сапой, начало подкрадываться беспокойство: "Не могли же они все одновременно выйти из дома по каким-то делам или так долго спать, кто-то же, по теории вероятности, должен был ответить на звонок". Я вернулся на кухню и сел за стол напротив стакана с рассолом.
- Ларионов, а ты что, добровольцем в армию записался? – с насмешливой издевкой в голосе спросила Анастасия Павловна.
- Ну да, конечно. Чего я там не видел? - усмехнулся я.
- Тогда откуда у тебя этот военный кафтан?
- Не знаю. Сам мучаюсь этим вопросом.
- А на голове у тебя что? Кто это тебя так обкромсал?
- Анастасия Павловна, еще вчера на мне были вельветовые штаны, футболка и длинные волосы... А сегодня все это исчезло, - с досадой в голосе произнес я.
- Ну, исчезло это все не сегодня, а как минимум вчера, и, послушай Ларионов, ты пожалуй можешь без Павловна и без вы. Наши отношения, как учителя и ученика, ушли в прошлое, и признаться, я не люблю когда меня по отчеству называют. В школе, в официальной обстановке, - это просто естественная необходимость, а вне школы для меня это слишком странно звучит: ощущение такое, что тебе не двадцать три, а как минимум сорок три. Понимаешь о чем я, да?
- Не совсем, - задумчиво ответил я.
Посмотрев на меня как на только-что реанимированного, который только-только начал приходить в сознание, Анастасия Павловна снисходительно сказала:
- Ну ладно Ларионов, можешь называть меня просто Настя. К тому же вчера в ресторане ты все равно уже перешел со мной на ты.
- В ресторане? В каком ресторане? - растерянно спросил я.
- В ресторане гостиницы "Пулковская".
- А что я там делал?
- А ты там брэйк дэнс под Юрия Антонова отплясывал на свадьбе.
- Брэйк дэнс? Я? Под Юрия Антонова? На свадьбе? На чьей свадьбе?
- На свадьбе Виктора и Натальи! – породийно-торжественно объявила Настя. – Так звали молодоженов. Тебе эти имена о чем-то говорят? - понизив голос, скороговоркой спросила она.
Я на несколько секунд задумался.
- Да не о чем мне эти имена не говорят. – А еще через мгновение, ножиданно сам для себя, задал идиотский вопрос, по которому было очевидно, что моя физическая речь явно не шла в ногу с моей мозговой деятельностью:
- Ну и как?
- Что как? – вопросительно посмотрела на меня Настя, и ее рука с печеньем, которое она собиралась откушать, зависла в воздухе, где то посередине между вазочкой и ее ртом, a ее и без того большие глаза стали еще больше.
- Ну-у э-э-это...
- Что это Ларионов?
- Брэйк дэнс... – с трудом нашелся я.
- Аа, честно говоря, мне так показалось, что это было больше похоже на танцы народов Севера. Но публике похоже понравилось.
- А потом?
- А потом ты заметил меня, взмахнул руками вверх, и еще издалека, направляясь к нашему столику, где мы с друзьями отмечали День рождение моей подруги, воскликнул: "Какая приятная неожиданность встретить вас в неформальной обстановке", и попросил разрешения "приземлиться на нашем столике", вызвав немалое удивление моих друзей. Ничего другого, как представить тебя им, мне не оставалось. Когда они узнали кто ты такой, не знаю почему, возможно из любопытства, но разрешение на "приземление" было тут же единогласно одобрено, - тут она снисходительно поморщилась, - ну, разве что за исключением одного голоса против.
Изложение ею событий, в которых я принимал непосредственное участие, становилось для меня все более интересным и ценным, так-как заполняло мои извилины необходимой информацией, по непонятным мне тогда причинам не задержавшейся в моей памяти.
Настя замолчала, чтобы сделать пару глотков кофе. Воспользовавшись этим, я, не очень уверенно пытаясь перейти с ней на ты, спросил:
- Анаста... Настя, а одет я был как, там в ресторане?
Заметив мою неуклюжую попытку она улыбнулась:
- Да также, по военному. Кстати, я не знала что ты умеешь играть на гитаре, да еще и петь.
- Да, играю я действительно неплохо,- произнес я, думая в тот момент о другом: "Интересно, каким ветром меня занесло в тот ресторан?" Затем как-бы опомнившись:
- А причем здесь моя игра на гитаре? Что, неужели вчера я еще и ... ? - и я проимитировал руками в воздухе игру на гитаре.
- Не прошло и минуты, после знакомства с моими друзьями, как ты, ни слова не говоря, направился к эстраде с музыкантами. После короткой беседы с ними, они, с явной неохотой, вручили тебе в руки гитару. Побренчав на ней несколько секунд ты подошел к микрофону и обьявил, что следующая песня посвящается твоей самой любимой учительнице физики, которая, присутствует в этом зале, и указал рукой в направлении нашего столика. Твоя поза в тот момент была зеркальным отражением позы Ленина, во время его выступления на броневичке, по прибытии на Финляндский вокзал. Не знаю уж чем, может быть этой позой, но всеобщее ликование публики ты вызвал.
- И что же я спел?
- Yesterday
- В каком смысле Yesterday? – в тупой задумчивости спросил я.
- Beatles Ларионов, Beatles!
- Аx, Beatles. Ну да, я знаю один хороший перевод?
- Да нет Ларионов, исполнил ты ее по английски.
- Я? По английски? Да быть этого никак не может!
- И я тоже так-же подумала, учитывая твои проблемы с английским в школе. Но факт - есть факт. Правда из всей песни я отчетливо расслышала только Yesterday, Why, и I don’t know. Но это скорее всего потому, что пел ты с очень натуральным, таким Ливерпульским акцентом.
- Издеваешься?
- Немножко, почему бы нет. И все-таки вышло неплохо.
- А этот голос, ну, который был против моего "приземления", он кому принадлежал? Тебе?
- Нет не мне. А ты не помнишь?
- Я же сказал, последнее что я помню - это Данькина квартира.
Настя посмотрела на меня с недоверием.
- Странно, он тебе оставил такой яркий афтограф под твоим левым глазом.
Она, склонив немного голову вправо, стала рассматривать мой подбитый глаз как какую-нибудь очень заинтересовавшую ее деталь, на полотне одного из великих мастеров эпохи возрождения.
- Это мой близкий знакомый, - добавила она, продолжая рассмаривать мой фингал.
- Близкий знакомый. То есть, он не друг, а знакомый, но, у вас с ним такие отношения, которые намного ближе, - и я соеденил свои ладони вместе, - чем между просто знакомыми.
- Боже мой! Ларионов, какая гениальная интерпритация, но можно было и без ладоней.
Несмотря на ровную и уверенную интонацию её голоса, в глазах её я все-таки увидел смущение, явно вызванное моей интерпритацией.
- Теперь все понятно, - ни с того - ни с сего выпалил я.
- Понятно что? - удивилась Настя.
- Понятно почему он был против моего приземления.
- И почему же?
- А здесь замешаны ваши отношения. Так-как он в тебя несомненно влюблен, по своему, то мое неожиданное появлениение нарушило его стройные планы времяпрепровождения с тобой в компании твоих друзей. Все пошло совершенно не по его сценарию, который он наверняка написал у себя в голове до вашей встречи в ресторане. Бьюсь об заклад, что он был в качестве главного говоруна и развлекальщика за столом, напрягаясь произвести наилучшее впечатление на твоих друзей. Небось разбрасывал вокруг себя анекдотики, шуточки, и прочую словесную лапшу. И я не удивлюсь, если многое из того, что он вешал вам на уши, было не первой свежести, но это срабатывало и всех все устраивало. И тут вдруг бац, откуда ни возьмись появляется новое лицо, которого по сценарию не должно было быть. И это лицо становится причиной того, что пьеска начинает катится совершенно сама по себе, и он, как режиссер, теряет над этим контроль: естественно я ему помешал. Я стал для него инородным телом в вашей компании, от которого ему просто необходимо было избавиться.
- Знаешь Ларионов, а у тебя, однако, богатая фантазия! Вот только твое неожиданное появление, в том виде в котором ты появился, и в той ситуации, нарушило бы планы любого нормального человека и подействовало бы раздражающе на кого угодно.
- Возможно и так. Однако, другие твои друзья отнеслись к этому вполне терпимо, и даже позволили мне приземлиться, не так ли?
- Все люди разные, и в одинаковых обстоятельствах могут вести себя по разному. Я вот, например, вчера из за тебя Матвею врезала.
Настя произнесла эту фразу когда в кухню вбегал тот самый кот, которого я обнаружил у себя на груди, когда проснулся. Он что-то промяукал на бегу в мою сторону, на своем кошачьем языке, и направился к миске с едой.
- Это-этот вот Матвей которому ты врезала? – кивнул я головой в сторону кота, - зря, симпатичный котяра. Помнишь эту песенку из детского фильма? Ну Боярский там кота Матвея играл "Я кот Матвей, мой метод прост, я не люблю тянуть хвоста за кот, о нет, ну конечно же все наоборот, – пропел я сиплым голосом ." Ты знаешь, домашние животные очень часто становяться жертвами плохого настроения людей. В русской истории, к примеру, был такой случай. У Николая II был дядя, великий князь Николай Николаевич, и когда этого дядю, под давлением думы, Николай II снял с поста главы Совета Государственной Обороны, то этот великий князь, с досады, взял клинок и одним махом отрубил голову своей любимой борзой Ванде. Бедное животное лишили жизни ни за что.
Настя вначале посмотрела на кота, а потом на меня таким взглядом, как будто я только-что сбежал из психушки.
– Ларионов, спасибо тебе конечно за историческую байку о несчастной борзой, но уверяю тебя, ни я, ни этот кот, никаким боком к этой байке стоять не можем: историческая параллель проведена не по адресу. Вот этот вот, – и она указала на кота своим указательным пальчиком, - не Матвей, этого зовут Тима, а Матвей это тот, – и она перевела свой указательный пальчик в мою сторону, а точнее в сторону моего левого глаза, при этом прищюрилась, как бы иммитируя выстрел, - кто засветил тебе под глаз: выражаясь твоим же языком, тот с которым у нас отношения намного ближе, чем просто со знакомым.
Настя с любовью погладила кота, взяла его на руки и посадив к себе на колени продолжила:
- Сразу после своего сольного выступления ты вернулся к столику и поднял за меня бокал. Твой тост получился длинным, но зато я узнала о том, какой классной физичкой я была. Еще я узнала, что меня любила вся школа, особенно учитель физкультуры, никогда не упускавший возможности посмотреть как я поднимаюсь вверх по лестнице. В самой концовке, перейдя к моей внешности, ты, так своеобразно-чувственно начал описывать некоторые части моего тела, вызывающие безудержную страсть всего мужского населения, а также лесбиянок Советского Союза, что в конце-концов предложил за них выпить.
- За кого, за лесбиянок? - с недоумением спросил я.
- Нет, за некоторые части моего тела. "И какой это наверное кайф, хотя бы один раз в жизни испытать с тобой ночь любви: тонуть в твоих глазах, запутаться в твоих обьятиях, чувствовать вкус твоих губ во время поцелуя..." Еще там было что-то про живую энергию моего тела... а, вот еще: "Это даже лучше, чем увидеть какой-то там Париж, и что самое приятное, умирать после этого совершенно не обязательно!"- закончил ты.
Я ничего на это не ответил. Меня всего прошило словно иголками, а потом бросило в жар, и как любил выражаться Данька "чуть екаранабабай не хватил". Мне как страусу, снова захотелось засунуть куда-нибудь свою голову, и поверить в то, что меня никто не видит. Мои глаза стали блуждать по всей кухне, и остановились на стакане с огуречным рассолом. Схватив стакан так, как будт-то только в нем и была моя надежда на спасение от чего-то ужасного, я залпом его опустошил, приклеив свой взгляд к столу.
- Ларионов, что, что-то не так, тебе плохо? - с наигранной заботой, и откровенно издевательским тоном, при этом явно сдрерживая смех, спросила Настя. - Так мне продолжать или сделаем перерыв?
В ответ я только кивнул головой и промычал "продолжай, пожалуйста", не отрывая взгляда от стола.
- Несколько раз, в течении твоего тоста, Матвей порывался вскочить со стула, но я его останавливала. Не знаю, как долго бы еще длился твой тост, но Матвей, все-таки вскочив со стула, предложил тебе заткнуться и идти туда откуда пришел. На что ты очень достойно, - на "очень достойно" Настя сделала ударение, и естественно саркастическое, - ответил: "Заткнуться не могу, особенно когда говорю тост в честь моей любимой учительницы. Уйти туда, окуда пришел, тоже не могу, даже если бы очень хотел, потому, что не помню откуда пришел. Но есть встречное предлжение: предлагаю заткнуться тебе, ведь перебивать тостующего значит показывать свою, - тут ты смачно икнул, - невоспитанность и неуважение, как к тостуюшему, так и к тостуемому". Он сказал, что ты еще молокосос, чтобы учить его манерам. На это ты ответил: "А ты просто невоспитанный козел переросток". Он тебе: "Ты кого козлом назвал?", а ты ему: "Ты оказывается не только не воспитанный, но еще и глупый: тебя конечно-же".
Потом ты сильно озаботился цветом его лица. Тебе показалось, что после "бледно-натурального цвета", оно стало "все такое нереально красное, хоть прикуривай". Ты подумал что ему очень жарко, и предложил освежиться, плеснув ему в лицо водой "Полюстрово", из моего бокала. Через мгновенье Матвей оказался перед тобой, и врезал тебе под этот самый левый глаз. Ты и так-то не очень твердо стоял на ногах, а после удара, пытаясь устоять, ухватился за скатерть, и сделав пару шагов назад, все-таки свалился, вместе со скатертью и всем тем, что на ней было. Матвей был просто взбешен: таким, я его никогда не видела. Он хотел было броситься на тебя снова, и... если бы я не влепила ему пощечину, то как минимум, у тебя был бы фонарь и под правым глазом тоже.
- Какой нездержанный, однако, товарищ этот твой, "больше чем близкий знакомый".
- А ты сдержанный? Как можно было плеснуть человеку минералкой в лицо?
- Согласен, совершенно недопустимо. Но, не в оправдание себе, а как факт: я вчера, видимо, был в такой физической и эмоционально-психологической кондициях, которые не позволяли мне полностью контролировать свои действия. То-что со мной вчера происходило можно считать случайным недорозумением, ну а он-то был в полном порядке. Нет, дело тут не во мне.
Настя бросила на меня удивленно-вопросительный взгляд и я решил, что брошеная мною фраза нуждается в некоторой коррекции.
- Ну, не совсем только во мне. Ему не понравилось то, что ты присоединилась к мнению своих друзей: оставить меня за столиком.
- А с чего ты взял, что я была за то, чтобы ты остался?
- Но ведь против был только Матвей, а значит ты была за.
- Ничего подобного, я не была за.
- Ну хорошо, значит воздержалась. Но ему-то хотелось чтобы ты была против. Он почему-то посчитал, что ты должна была отреагировать на это также как и он. Его взбесило именно это. Плюс ревность к тому, что ты кому-то, кроме него, тем более какому-то там бывшему ученику, непонятного вида и происхождения, уделила немного внимания. Но высказать это тебе, тем более в присутствии твоих друзей, было-бы огромным риском для него испортить с тобой отношения. Вот я и стал его громоотводом. У таких людей есть четко устоявшееся представление об окружающем их мире: я, и все остальные. Обеспечивают себе комфорт в личной жизни и карьере за счет манипулирования людьми, и особенно используют их чувства. И для контроля пытаются навязывать свою точку зрения; пытаются заставить их думать как они. Когда у них это не получается, не поддается кто-то их дрессировке, и они теряют контроль, - это их выводит из себя. Но, если это их друг или возлюбленная, в открытую они этому человеку не выскажутся: все скопившееся недовольство выпустят на том, кто попадется им под руку. Однако, это только до поры до времени, рано или поздно их все равно прорвет. Этих типчиков я бы назвал "паразито-эгоисто-манипуляторами": все должно работать на них, и друзья и любимые, и как я уже сказал, для их собственного комфорта.
- А что, собственно, ты пытаешься мне сказать? - не заметил я по началу изменение в интонации ее голоса.
- Я пытаюсь тебе сказать, что твой ухажер с проблемами. Втайне он наверняка ревнует тебя к каждому встречному столбу, но не только оттого, что безусловно в тебя влюблен, но больше оттого, что ты для него, как красивая и ценная картина, обладание которой гарантирует ему статус, а возможно, и бесплатный проездной билет, на протяжении всего пути его запланированной комфортной жизни. Поэтому-то он и боится тебя потерять, ревностно оберегая свою собственность от внимания других. Только рано или поздно он не выдержит: начнет выпускать свой пар наружу и достанет тебя своей ревностью, эгоизмом и занудством. А когда-нибудь может и вообще предаст. Зря ты с ним связалась.
Настя, во время моего монолога, смотрела на меня удивленными глазами. Когда я закончил, она поднялась из за стола, подошла к окну, и снова стала смотреть куда- то вдаль. Наступила долгая пауза, которая, вероятно, была предназначена для того, чтобы дать мне возможность осознать, что я ляпнул что-то ни то. Затем она повернулась ко мне, и скрестив на груди руки с выражением сказала:
- Дурак ты Ларионов! Ты сам-то понял, что сейчас сказал? У тебя такие "тараканы" в голове... Как ты можешь с такой легкостью судить о человеке, и давать ему характеристику, абсолютно его не зная? В конце-концов я не собираюсь тут от тебя выслушивать, а тем более обсуждать с тобой Матвея и мои с ним отношения. Ты кто тут такой вообще, чтобы лезть в мою личную жизнь? - сказала она таким тоном, после которого нормальный человек просто бы заткнулся. Но на тот момент я еще был не совсем нормальным человеком, поэтому меня понесло дальше.
- Однажды, мой дед, учил меня уму-разуму, и сказал следующее: "Слушай меня внучок, пока я еще не покинул этот говеный мир, и мотай на ус. Влюбленный человек, все равно что слепец, или дитя малое, и не может видеть того, чего видно человеку со стороны: в этом весь казус. Любовь она зла, полюбишь и козла!"
- Ларионов, а тебе не кажется что ты оборзел? - очень возмутилась Настя.
- Это почему?
- Да хотя бы потому, что ты не в том положении, чтобы мне тут лекции читать, особенно у меня дома, и особенно после того, как ты испортил моей подруге День Рождение, устроив погром в ресторане. Ты был в таком состоянии, что мы с Аленой еле доташили тебя до кровати.
Было очевидно, что я ее разозлил. Ничего подобного я не хотел делать. Но этот Матвей мне заочно не нравился, ну не знал я почему, но вот такое у меня было чувство о нем, хотя действительно, я ведь ничего о нем не знал, и даже не запомнил в ресторане. И дело было совсем не в фингале, который он мне поставил. Но в моих интересах было погасить Настину вспышку гнева: "Иначе не узнаю, что-же я делал прошлой ночью и куда подевалась вся моя компания", - подумал я.
- Настя, извини меня пожалуйста. Меня немного понесло не по теме.
- Вот именно! – и она снова села за стол.
- То есть, своим спасением я обязан тебе, - попытался я сгладить последствия своего монолога и вернуть ее расположение.
- Подхалимажем занимаешься? И правильно делаешь. Хочешь ведь услышать, что дальше было?
- Очень хочу!
- Ну тогда слушай, а не умничай здесь. И не перебивай.
- Не буду.
И она продолжила.
- От танцующих на свадьбе отделился очень пожилой человек, с тростью и большим количеством медалей на груди, очевидно ветеран войны, и подойдя к тебе с заботой спросил: "Не ушибся сынок?" - и даже помог тебе подняться на ноги. После чего подошел к Матвею, и обращаясь к нему спросил: "Это что здесь такое происходит? За что-же это ты фашист, защитника Родины и прямо по морде?".
Откровенно говоря, Матвей, меня еще раз неприятно удивил, совершенно по хамски ответив старику: посоветовал ему обратно гулять на свою свадьбу, и что мол не его это дело, и обратился ко мне с предложением уйти. Я ему сказала, чтобы он во первых, не хамил старику, а во вторых, что никуда я с ним не пойду. Он психанул и направился к выходу. Но тут, дедуля, со словами "Да нет Власовец недобитый, это как раз мое дело, как партизана-кавалериста и как Советского человека!" замахнулся на него вдогонку тростью, как кавалерийской шашкой, явно делая попытку поразить Матвея навзничь одним махом. Но не удержался на ногах и чуть было не упал, если бы не официант, обхвативший его сзади руками, спешивший выяснить, что у нас происходит. Дедушка повис у официанта на руках и стал дрыгать непрерывно ногами. Создавалось такое впечатление, что официант пытается стальным зажимом придушить бедного старика, а тот в свою очередь пытается высвободиться всеми возможными методами, включая хриплый мат, время от времени прорывавшийся из глубины его гортани.
Затем, на танцплошадке кто-то неожиданно завыл женским голосом: "Хараул! Хирюша хлянь, нашего деда хулиханы душють. Ой тошненько, ведь убьють совсем хады. Хестапо ни схубило, а ентиж хулиханы нонче, хуже хестапо". Из толпы танцуюших выпрыгнула фигура двухметрового рыжего Хирюши, очень колоритного вида и с горящими как у быка глазами, и я поняла, что хорошего от этого ждать нечего. В несколько, каких-то диких прыжков, он оказался перед официантом и дал ему такого леща, что тот, бедный, отлетел метра на три, и рухнул на столик за которым сидели, судя по их акценту, гости нашего города. Партизан-кавалерист, потерявший точку опоры, шлепнулся на пол.
Из за стола, за которым сидели, судя по акценту, гости нашего города, поднялся один из гостей, и подойдя к Хирюше сказал: "Паслюшай дарагой. Ми приехали пасматреть на культурный сталица, весь день хадили, хадили, сматрели, сматрели – все красиво. Устали. Захатели пакюшать. Нашли хароший сталовай. Сидим культурно. Гарячий принесли, катлета паaкиевский, а ты афициант на мой катлета поставил. Нехорошо". А Хирюша ему в ответ: "Ну и че-е?", - а гость: "Заплати за мой катлета по прейскурант, пижалуста". "А-ха ща-асс", - пробасил Хирюша и дал ему в челюсть. Гость отлетел к тому же столику куда Хирюша ранее отправил официантана, но на уже другую котлету. Двое других гостей с юга, с криками на своем родном языке, бросились на Хирюшу. В ту же секунду, из толпы танцующих, на подмогу Хирюши, кинулись несколько человек, но их, вероятно надеясь поначалу просто уговорить, встретила группа официантов. Мирных переговоров, на которые рассчитывали официанты, не получилось, и началась рукопашная. И передовой отряд с танцплощадки, все-таки прорвавшись к Хирюше, вынудил отступить южных гостей, но тут, к южанам пришла неожиданная подмога, со стороны хорошо подвыпившей финской дружины. Ну, а через пять минут уже было непонятно, кто против кого, и за что бьется.
- А я-то, я-то что делал в этот момент, тоже учавствовал в битве? - несколько возбудившись и заранее уверенный каким будет ответ спросил я. Но ответ меня разочаровал.
- Нет, ты в этот момент, за чьим то соседнем столом, преспокойно в одиночестве, уничтожал бутеры с красной икрой, как будто вокруг ничего не происходило. Мы с Аленой еле отделили тебя от стола и потащили к выходу, и вовремя сделали. Когда мы вышли на улицу, к ресторану уже подьезжал целый рой милицейских машин. Аленка поймала тачку и помогла мне доташить тебя до кравати: в машине ты просто вырубился, и еле мог передвигаться самостоятельно. Мы хотели отвезти тебя домой, но добиться от тебя адреса так и не смогли. А кстати, ты родителям позвонил? Они же волнуются наверняка.
- Не беспокойся, никто не волнуется. Они у меня все на даче, почти до середины сентября. Я дома один.
- А, вот оно что! Хорошенький повод оторваться по всей программе.
- Да в том то и дело, что ничего такого я не планировал. Вчера готовился к экзамену по географии, и даже лег пораньше спать, чтобы с утра на свежую голову повторить предмет и тут, Данька позвонил.
Я рассказал ей каким образом оказался в Данькиной квартире и чем мы там занимались.
- Максим, неужели ты правда ничего не помнишь? - на сей раз, без всякой издевки и сарказма в голосе, совершенно серьезно спросила она меня, назвав впервые по имени, а не по фамилии.
- Последнее, что я отчетливо запомнил, - это кухня в Данькиной квартире, где мы играли в карты, и счастливую физиономию Чигракова. Затем, все как во сне: куда то шел, на чем-то ехал, с кем то говорил. Не предметов, ни людей, не событий - ничего не помню. Все вокруг: голоса, лица, звуки, предметы слились в одно большое нечто, и это нечто плыло мимо меня; иногда вместе со мной; иногда я плыл внутри этого, то очень быстро, а то в замедленном действии. Какая-то одна большая сюрреалистическая тягучая картина, и я внутри ее. Вообщем, все вот в таком роде. А потом проснулся у тебя квартире.
- Да уж... От одного только портвейна врядли могут наступить такие последствия. А Чиграков, это тот который в школе порнушкой в шестом классе торговал, по рублю за картинку?
- Ты же тогда еще не работала у нас в школе, а Андрюха после восьмого класса из школы ушел, - удивился я.
- Это была одна из самых первых историй которую мне рассказали мои коллеги учителя, про эту вашу школьную знаменитость, которая доставила им немало хлопот. Так значит это один из твоих друзей, - усмехнулась она. - А где у тебя сегодня экзамен по географии?
- В Герцена, твоем бывшем институте.
- А почему ты решил что это мой бывший институт?
- Ну как, ты же учитель, а учителей у нас готовит институт Герцена, логично?
- Вполне, – улыбнулась она, – вот только чтобы преподавать физику в старших классах школы необязательно заканчивать Герцена и быть педагогом.
- Да? А что еще можно закончить, например?
- Ну, например, можно закончить МФТИ и быть просто физиком.
- Я с абривеатурами не очень, МФТИ это что?
- Московский физико–технический институт, в Долгопрудном, под Москвой.
- А-а, вот оно как, МФТИ.
- Именно так, - кивнула она головой.
- Значит ты специально уезжала в Москву, чтобы учиться в том институте?
- Никуда я не уезжала, я коренная москвичка.
- Подожди, ничего не понимаю. Неужели ты приехала в Питер специально для того, чтобы устроиться на работу в школу? Какой в этом смысл? Что, в Москве своих школ что-ли мало?
- Так сложились обстоятельства в моей жизни, так получилось.
- Что получилось?
- Вот любопытный какой! Но должна тебя огорчить, ничего интересного в этом нет.
- А мне интересно. Знаешь, когда я сидел на уроке физики, и смотрел как ты ходишь между партами, то частенько строил всякие догадки относительно тебя.
- Может быть тебе надо было лучше на уроках слушать, а не за моими перемещениями между партами наблюдать и строить всякие догадки?
- Может быть. Тогда, может быть, тебе не надо было быть учителем в нашей школе, и быть такой красивой? - неожиданно смело для себя, парировал я.
Настя промолчала и ничего на это не ответила, но как-то внимательно и по особому посмотрела на меня. Я не выдержал этого взляда и отвел глаза в сторону. На кухне наступила, как мне показалось, абсолютная тишина. В этой тишине я услышал свой пульс, который стучал то ли в левом виске, то ли в левом ухе, а то ли где то в затылке. У меня начиналась головной боль, даже не боль, а какая-то пульсирующая тяжесть в моей черепной коробке. Я почувствовал себя неловко в этой тишине, но что либо произнести, чтобы нарушить эту тишину я не мог. Настя первой прервала молчание.
- Когда я закончила школу мне было шестнадцать, - я родилась первого ноября. Мой папа уговорил директора школы, чтобы меня взяли с шести лет. Он не хотел чтобы я теряла целый год из за каких-то двух месяцев.
- Во как! Извени, что перебиваю, но у меня со школой получилось все в точности наоборот. Мои родители, только спустя год пошли регестрировать мое рождение, и сотрудник ЗАГС, по ошибке, поставил в мое свидетельство о рождении не год моего рождения, а год регистрации. Обнаружилось это спустя три года, когда мои родители устраивали меня в детский сад. Они отправились в ЗАГС исправлять ошибку, а там потребовали справку из роддома, а справка куда-то посеялась. Родители решили не заморачиваться и оставить все как есть. Так я стал на год моложе, и в результате этого пошел в школу с восьми лет. Самое интересное, что при переезде на новую квартиру справка нашлась, но я уже заканчивал второй класс и уже поздно было что либо менять, да и не имело смысла.
- Когда я впервые тебя увидела на своем уроке, мне еще тогда показалось, что ты выглядел немного старше остальных. Значит я не ошиблась.
- И наверняка подумала что я второгодник?
- Признаюсь, меня такая мысль тогда посетила, - рассмеялась Настя.
Я изобразил на лице что-то вроде обиды, в шутку конечно, и попросил ее продолжить рассказ.
- Так вот, в школе у меня легко получалось с точными науками, но парадокс был в том, что мне это не особенно нравилось, я большe любила литературу и французский. Все вокруг думали, что своими пятерками по математике я обязана своему папе. На самом деле, мой папа мне ни разу не помог за все мои школьные годы. В школе конечно в это никто не верил, но доказывать и спорить по этому поводу я не хотела.
- А кто у тебя папа?
- Профессор математики, - сделав гримасу на лице, и с явной неохотой, выдавила из себя Настя.
Профессия ее папы меня конечно же впечатлила, но судя потому, с какой неохотой Настя об этом сказала, я подумал, что будет лучше если я сделаю вид, что профессия ее папы не произвела на меня никакого особого впечатления.
- Когда в шестом классе у нас началась физика, - продолжила Настя, - то меня она увлекла больше чем все другие предметы. Это было для меня знаешь… как интересная игра что-ли. После окончания школы мне все: и учителя, и родители, и друзья, настоятельно советовали попробовать поступить в МФТИ, хотя я и зкончила обычную, а не специализированную школу. Знаешь, после обычной школы не так-то просто туда попасть. Но я не задумываясь подала туда документы, и поступила. Я поступила на факультет "Обшей и прикладной физикии", и после зачисления оказалась на кафедре "Физика элементарных частиц". Уже на четвертом курсе мы начали заниматься научной работой. Я занималась этим как и все остальные студенты и ничем от них не отличалась. На пятом курсе, в свободное время, я начала делать... ну так, один проект, просто для себя, ради интереса. Впоследствии, этот проект сыграл со мной злую шутку: стал темой моей дипломной работы, которую я успешно защитила.
- Я не совсем понимаю, - в очередной раз перебил я ее,- в чем же здесь злая шутка, если ты успешно защитилась?
- А в том, что через несколько дней после защиты мне позвонили с кафедры, и попросили зайти побеседовать. На беседе меня ошарашили, предложив продолжить обучение в аспирантуре и заниматься наукой: моя дипломная работа их заинтересовала.
- Настя извени, может это у меня после сегодняшней ночи мозги не в порядке, и я не могу ясно мыслить, но, мне кажется это здорово! Чем ты собственно недовольна?
На мгновение Настя задумалась, набрала в легкие воздуха и выдохнув продолжила.
- Ничего подобного я не хотела, не ожидала, и не была готова к такому обороту событий. Никогда не задумывалась о том, чтобы посвятить свою жизнь науке. Как я уже говорила, для меня это была интересная игра, в которой я, должна согласится, была хорошим игроком. Но вот только любая игра, даже очень интересная, если в нее долго играть может наскучить, надоесть, или от нее можно в конце-концов устать, понимаешь?
В ответ я только не очень уверенно кивнул, но лучше бы я этого ни делал, так- как после этого кивка у меня началось головокружение и вся кухня начала качаться, ну и я соответственно вместе с ней, что напомнило мне путешествие на остров Валаам с моими родителями, когда на Ладоге начался шторм.
- Я почувствовала, что больше просто не хочу играть в эту игру. Но проблема была в том, что случилось это на последнем курсе, и я уже слишком далеко зашла. Понимая, что это глупо выбросить шесть лет просто так в никуда, я решила все-таки закончить спокойно институт и идти куда-нибудь потом по распределению, или устроиться на какую нибудь работу. И чтобы особо не напрягаться, решила использовать тот свой проект, который я начала на пятом курсе, как тему для диплома. И как специально, моя дипломная работа произвела на комиссию впечатление.
Последнюю фразу Настя произнесла с раздражением и сарказмом.
- Удивительно то, что руководитель моего дипломного проектирования ничего особенного в моей работе не разглядел. Но разглядели другие… Вообщем начались бесконечные разговоры между родителями и мной, между мной и институтом, разными другими людьми, кто не прочь был в этом поучавствовать и дать «ценный» совет. Мне надо было принимать какое-то решение. И я решила, что мне как воздух необходимо взять тайм аут на какое-то время, как минимум на год: сменить обстановку и хорошенько все обдумать. Сообщила об этом родителям и институту, и все заинтересованные стороны нашли это решение вполне разумным. Конечно я не собиралась сидеть целый год и ничего ни делать: так я и стала учителем физики.
- И все таки непонятно, как ты в Питере-то оказалась?
- Ах да, Питер. У мего папы есть закадычный друг, еще со школьной скамьи, Глеб Мифодиевич его зовут, - потрясающий дядька. Он работает в библиотеке ООН в Нью- Йорке, и уже два года вместе со всем своим семейством там живет, а это его квартира. Когда он узнал о моей ситуации, то предложил мне пережить этот год здесь в Питере, в его квартире.
- Да тут целый рассказ можно написать. Ничего себе, не интересно! Так ты значит без пяти минут ученый. Вот это да...
- Прекрати Максим, - раздраженно прервала она меня. Я понял, что ей не хочется об этом больше говорить и сменил тему.
- Интересно, какой он этот Нью-Йорк, в котором я вряд ли когда нибудь буду? - мечтательно подумал я вслух, и на ум мне пришли строки из песни Наутилиуса "Good bye America", припев которой я начал мычать.
V
- Ларионов у тебя экзамен во сколько? – прервала мое пение Настя.
- По совету местной гимназистки, из приемной комиссии, мне надо-бы было появиться там ближе к полудню. Есть мнение, что в это время легче всего сдавать. У экзаменаторов к этому времени начинает урчать в желудках и мысленно они уже начинают перемещаться в столовые, буфеты и прочие места связанные с общественным и не общественным питанием. Они перестают задавать дополнительные вопросы и становятся менее внимательны к ответам абитуриентов.
- Не берусь судить насколько та гимназистка права, но только сейчас без четверти два, и я думаю, что тебе надо очень поспешить чтобы вообще успеть на экзамен. Если мы потратим на дорогу до Герцена не больше часа, то ты будешь в порядке. Давай Ларионов, облачайся в свой военный кафтан и вперед.
- А что, ты тоже едешь со мной?
- Не совсем, но нам по пути. Кроме всего прочего, что-то мне подсказывает, что моя помощь тебе очень может понадобиться сегодня. - И она многозначительно окинула меня взглядом.
- Блин!- спохватился я. - Мне же еще перед экзаменом надо было получить это, ну это, куда оценки ставят? Экзаменационный лист абитуриента.
- А как-это ты еще без него? Тебя же может и в списках нет.
- Есть я в списках. Я в институт звонил на прошлой неделе. Когда я из Бонч-Бруевича в Герцена перебегал, то так забегался, что забыл про этот лист. Они там мне сказали, что я могу его забрать прямо перед экзаменом.
- Подожди, что значит забыл? И как это возможно, что тебе так позволили...
- Настя, ну это долго рассказывать, - не дал я ей закончить. - Потому что все спонтанно получилось... И это совсем не важно.
- Ну хорошо, а зачем ты в «Бонч» бегал?
- Затем, что изначально я планировал поступать именно туда, и специально для этого ходил на подготовительные курсы.
- И что случилось?
- Настя, положа руку на грудь, - при этом я действительно приложил руку к груди, - ну не мое это, уравнения в уме решать.
- Понимаю, - с наигранной серьезностью сказала она, и добавила:
- С приключений начинается твоя взрослая жизнь Ларионов. Интересно, куда эти приключения тебя приведут лет через пятнадцать?
- Лет через пятнадцать я буду почти старым. И где бы я не был, и кем бы я не был, и чтобы я не делал, ничего интересного в этом уже не будет. Все самое интересное - это здесь и сейчас!
Я напялил на себя китель, пристроил на голове фуражку и стал смотреться в зеркало. Фингал под глазом сиял всеми цветами радуги. Вид у меня был экзотический, но все же лучше чем некоторое время назад. Вот только чего-то не доставало, какой то маленькой, но очень важной детали моего армейского туалета, и без этой детали картинка в зеркале не выглядела цельной.
- Галстука не хватает, – раздался неожиданно, слева от меня, голос Насти.
Я повернул голову влево и увидел ее в полной боевой готовности и с сумкой через плечо. На ней были свободные летние брюки, типа шароварчики, из тонкой светло-голубой материи, и также свободно сидящая белая блузка с коротким рукавом, заправленная в брюки. На ногах были кожаные посоножки на средне-высоком каблуке полушпильке светло-серого цвета. Все это на ней так хорошо сидело, что я в который уже раз поймал себя на том, что уже какое время снова разглядываю ее в упор. Но на этот раз, мне показалось, ей было приятно мое разглядывание.
- Галстук, - повторила она и дотронулась своим указательным пальцем предпоследней верхней пуговицы на рубашке.
Действительно, не хватало именно галстука. И мои обе руки, абсолютно без моего ведома, потянулись в боковые корманы кителя, видимо решив, что галстук надо искать именно там. Однако вместо галстука, пальцы моих рук нащупали внутри карманов какие-то скомканные бумажки, и я медленно стал вытаскивать содержимое карманов. Часть извлеченного из карманов упала на пол, а часть осталась у меня в руках, зажатая между пальцев.
Меня уже мало что-либо могло удивить в тот день, но когда я увидел зажатые между пальцев, и лежащие на полу десяти и двадцати пяти рублевые купюры - растерялся.
-Вот это да! – удивилась Настя. - Откуда у тебя такие денжища богатенький Буратино?
В ответ я только изобразил недоуменную гримасу на лице и пожал плечами.
-Ладно,- сказала она,- потом разберемся, а сейчас надо торопиться.
Собрав на полу валявшиеся купюры, и даже не удосужившись их посчитать, я засунул их обратно в карманы кителя.
Присев на корточки Настя подняла с пола какую-то скомканную бумажку, оставшуюся лежать на полу после того, как я собрал деньги.
- Дискотека «Невские Звезды», - прочитала она на чеке, - день вчерашний. Это та самая ниточка, которая поможет пролить хоть какой-то свет на твои ночные похождения. - Она потрясла в воздухе чеком. - Ларионов это первое, что ты должен сделать после экзамена.
- Что именно?
- Ларионов, давай, побыстрей включай работу своего мозга.
«Да, легко сказать побыстрей, а что если не включается. Там вообще похоже все пробки перегорели», - подумал я про себя. Вслух же почти что жалобно и устало пробурчал:
- Настя, ну будь снисходительна к человеку все еще находящемуся под стрессом неизвестно чего выпитого. Ну понял я, понял. Теперь я вижу, что физику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит.
- Ну это-то тут при чем Ларионов, тем более что Ломоносов это о математике сказал.
- Да? Разве это Ломоносов сказал? Жаль. А я-то думал, что это у меня так красиво получилось.
-Не расстравивайся, у тебя еще все впереди. Ну ты готов?
-Не совсем. Ботинок не хватает.
-Там, - указала Настя на спальню.
Я сразу же узнал «Саламандровские» светло-бежевые ботинки, принадлежавшие моему шурину, которые я иногда брал у него взаймы поносить, когда он бывал в отъезде. Конечно-же я ему об этом ничего не говорил, но я думаю он догадывался.
Надев ботинки и нахлобучив на голову фуражку я вышел в коридор.
Мое появление в коридоре вызвало у Насти взрыв смеха. Я оглядел себя в зеркало в полный рост. Все бы ничего, но светло-бежевые «саламандровские» ботинки, ушитые армейские брюки, сидящие в обтяжку, и китель, с неимоверным количеством каких-то значков и синими погонами, выглядели ядерным сочетанием. Мое одеяние напомнило мне одного председателя совхоза, из Лужского района, где мы комсомольско-молодежным лагерем собирали клубнику. Звали его Абдула Габас Басырович. Он всегда и везде появлялся в одном и том же виде: костюме с галстуком, с заправленными в кирзовые сапоги брюками, и тюбитейке.
В любом случае, никакой другой одежды у меня все равно не было. Мы с Настей, захлопнув за собой дверь, спустились вниз по лестнице с третьего этажа, и вышли во двор, окруженный домами сталинской эпохи. Мне так и не удалось посмотреть из окна квартиры ооновского библиотекаря.
VI
Пройдя через арку дома я увидел перед собой Московскую площадь. Повернув в сторону проспекта с таким же названием мы быстрым шагом направились к станции метро, которое также носило имя столицы нашей Родины, чтобы оттуда поймать тачку.
- Настя ты не находишь это символичным.
- Что именно?
- Ну как что: площадь Московская, проспект Московский, станция метро Московская и сама ты московская. И поселилась ты, в этом Московском островке Питера.
- Это скорее островок сталинской эпохи. Просто Москве от этой эпохи досталось больше чем другим городам.
С ней трудно было не согласиться.
Я старался по возможности не вертеть головой, потому-что каждый поворот головы вызывал у меня достаточно неприятное головокружение. Однако, безо всякой причины, я повернул голову в сторону памятника Ленину, который стоял в центре площади, и это меня заставило вначале замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться. Настя успела оторваться от меня на несколько шагов, но заметив что я отстал, тоже остановилась.
Видимо подумав, что меня продолжают мучить последствия прошедшей ночи, она подошла ко мне и спросила с учительской заботой: - Что, все еще мутит?
-Настя, - медленно повернув голову в ее сторону сказал я, – это мне так только кажется или это действительно так оно и есть?
- Что есть? О чем ты?- с недоумением спросила она.
- Посмотри на Ленина.
Настя, с выражением на лице безразличного непонимания, повернулась в сорону памятника. Через несколько секунд повернувшись ко мне, но уже с румянцем на лице и смущенно улыбаясь сказала:
- У тебя Ларионов после неизвестно чего выпитого нарушилось нормальное восприятие окружающих нас вещей. Но это пройдет.
На что я ей ответил:
-Судя по твоему выражению лица, оно, это восприятие, у тебя нарушено тоже.
Настя на это мне ничего не ответила.
Конечно скульптор памятника и подумать не мог, что оттянутая вперед пола пиджака Ленина, в сочетании с вытянутой вперед рукой и зажатой в ней кепки, если смотреть на памятник под определенным углом в профиль, дадут странную картинку: видимость как будто у Ленина, то есть у памятника, мужской орган находится в состоянии большого возбуждения, и сильно выпирает из штанов.
Чтобы проверить так-ли это на самомом деле, или это действительно последствия выпитого, я попросил проходящую мимо девушку посмотреть на памятник и спросил, не замечает ли она каких нибудь особенностей в скульптуре. Девушка, посмотрев на памятник, и бросив нам с Настей «больные», быстрыми шагами стала удаляться в сторону пртивоположную Московскому проспекту, что окончательно меня убедило в том, что это не последствия выпитого «неизвестно чего».
Мне и так-то постоянно хотелось пить, а тут еще, довольно неожиданно для последнего августовского дня, выдался, может не жаркий, но душный день.
Чуть вдалеке по прямой, на углу Атайской, недалеко от универмага Московский, я заприметил автоматы с газированной водой, и предложил Насте пройтись пешком до того места и уже оттуда ловить тачку.
Подойдя к автоматам с газировкой я с большим удовольствием обнаружил квасную бочку, спрятавшуюся за газетным киоском. Вытащив из кармана десяти-рублевку, и протянув ее бабуле, я заказал большую кружку.
- Я те че, сберкасса чтоль, милай, - проворчала бабуля, – я ж не водкой, а квасом торгую. Гдеж я те сдачи-то возьму.
Настя протянула бабульке десять копеек. Бабулька, отсчитав пять копеек сдачи, налила мне в полулитровую емкость пенистого напитка.
Мы договорились с Настей, что пока я буду пить квас, она быстро збегает в универмаг, за какой-то ей нужной вещицей.
Становилось жарче. В воздухе парило и я, расстигнув пуговицы на кителе, закинув фуражку на затылок, и пробегая глазами по заголовкам газет и журналов в киоске напротив, сделал первый большой глоток божественного хлебного напитка. Прочувствовав, как его живитильная прохлада приятно спустилась в мой желудок, я расслабился.
Продолжая бегать глазами по заголовкам газет, я невольно обратил внимание на то, что кроме моего отражения в стеклах газетного киоска возникло и другое отражение, и расположилось справа от моего. Я не придал этому никакого значения и продолжал наслаждаться квасом и журнально-газетными заголовками. Через несколько секунд к первому неопознанному отражению присоединилось второе, и проскользив позади моего, расположилось слева. А еще через тройку секунд прямо позади моего отражения выросло еще одно – третье. Я, несколько отвлеченный этими отражениями, уже не так увлеченно продолжал читать заголовки, и периодически стал скользить взглядом с одного отражения на другое. Когда в стекле киоска возникло четвертое отражение, я подумал: "Что-то слишком много отражений в одно время и в одном месте".
Отражение расположившееся справа, обращаясь к отражению только-что возникшему, лающе-гнусавым голосом произнесло: "Товарищ капитан, а мы тут на клоуна нарвались. Вот посмотрите". После некоторого молчания я услышал очень неприятный интонации голос: "Да уж… Последнее время этих клоунов развелось хоть в бочку засаливай. Как будто цирк побывал, уехал, а клоуны остались. Но такого клоуна, я пожалуй вижу впервые".
Разговор отражений меня заинтересовал, и я решил обернуться.
Передо мной, образовав некий полукруг из четырех человек, стояли трое курсантов какого-то училища, судя по их погонам с буквой К, и по видимому тот самый капитан к которому обратился гнусавый курсант.
Все четверо уставились на меня: курсанты с ехидными улыбками, а капитан с высокомерной пренебрежительностью. Так они стояли и смотрели на меня секунд дватцать, не произнеся ни слова.
Совершенно не подозревая в чем собственно дело я, с мирной улыбкой на лице, прервал это тупое молчание:
- Жарковато сегодня. Парит.
Курсанты неприветливо ухмыльнулись, и переглянувшись между собой продолжили тупо на меня глазеть. «На солнце перегрелись что ли?» - выдвинул я гипотезу.
- Мужики, может кваску?- сделал я еще одну попытку контакта, но в ответ получил те же самые ехидные ухмылки. - Ну, не хотите, как хотите. - И добавив, уже про себя, «дебилы», снова вернулся к заголовкам газет и журналов.
- Товарищ рядовой предьявите ваши документы, - услышал я за спиной голос капитана, но абсолютно никак на это не отреагировал, так-как и подумать не мог, что это обращаются ко мне.
- Рядовой, я кажется к вам обращаюсь. Вы что устав не читали, и не знакомы с субардинацией?
Я продолжил спокойненько смотреть в витрину киоска и вдруг, отражение слева тряхонуло меня за плечо:
- Солдат, ты совсем что ли обурел?
Я развернулся к этим четырем и с раждраженным недоумением спросил:
- Мужики вам чего надо-то?
У капитана сразу после моих слов покраснело лицо, глаза выкатились из орбит и приняв позу боевого индюка, готового заклевать кого угодно кто попадется ему на пути, он прохрипел на высоких тонах:
- Документы я сказал.
И только тут до меня доперло, что на мне не мои вельветовые штаны и зеленая финская футболка, а форма рядового Советской армии.
«Вот ведь проделки судьбы: нарваться на военный потруль не имея к армии никакого отношения. Что делать-то? Рассказать правду? Кто в нее поверит. И уж точно не эти, с ехидными физианомиями. Подумают из армии слинял незаконно, и наверняка задержат до "выяснения". А когда выяснят кто я, привлекут к этому милицию. Милиция начнет выяснять откуда форма, деньги… И что я им скажу? И чем все это может закончиться неизвестно. Про экзамен и инситут вообще придется забыть. Нет, этого я позволить себе не могу. Надо как то потянуть время, а там может что-то и придет в голову».
Моя рука медленно полезла под китель в поисках внутреннего кармана, но безо всякой надежды что-либо там обнаружить. И каково же было мое удивление, когда я не только обнаружил карман, но и извлек оттуда ярко-красный блокнотик, на котором было написано "Военный билет". Я растерянно уставился на него не веря своим глазам.
- Рядовой что вы зырите на ваш билет, как будто увидели его в первый раз, - раздался индюшиный голос капитана, даже не подозревавшего насколько он был прав, - это же вам, в конце-концов, не картина Репина "Приплыли". Давайте его сюда.
Я протянул ему билет и стал выжидать как будут дальше разворачиваться события, и в зависимости от этого принимать решение как мне действовать дальше.
- Таaк... Рядовой Понамарев Герасим Мартынович. Военная часть 4212Н. Стрелок пограничных войск.
Он развернул лежавшую сложенную вчетверо в билете бумажку.
- Отпускное вроде бы в порядке... А прибыли окуда? Ага, поселок Венденга Коми АССР. В комендатуре конечно же еще не отметились. Зато всю ночь небось пили, а, рядовой? Отмечали, так сказать? Отмечали. Так наотмечались, что стали непохожи на свою собственную фотографию в билете. Гражданская жизнь в голову ударила, а? Это понятно. Но ничего, до камендатуры мы вас сейчас подвезем, заодно там и отметитесь. Также хочу вам напомнить рядовой Понамарев, что несмотря на отпуск, вы являетесь военнослужащим Советской Армии, и никто вас в запас пока не увольнял. И даже в отпуске вы должны быть положительным эталоном для молодого подрастаюшего поколения призывников, и других Советских граждан.
"В первый раз слышу, что эталон может быть положительным, а уж каково им быть и вообще представить себе не могу",- подумалось мне.
- А вы, - продолжил капитан, - своим свинячим внешним видом позорите не только Советскую Армию, но и все наше государство в целом. Вон, иностранцы ходят,-
заговорщицки понизив голос и втянув голову в плечи, огляделся капитан по сторонам. - Посмотрят на вас, да еще и сфотографируют, а завтра, завтра, в какой нибудь сраной «Times» появится ваша физиономия во всей красе, вместе со лживой статьей, порочащей нашу Советскую армию, ее военнослужащих и государство в целом.
Странно что после речи капитана мне действительно стало немножко неудобно, как будто я совершил что-то нехорошее. Я даже допустил возможность того что он был прав, если бы перед ним стоял настоящий военнослужащий, а не липовый как я.
Но ход моих мыслей быстро переключился на другое, и продолжающаяся трепотня капитана, отошедшая на второй план, уже звучала далеким эхом.
"Герка Понамарев. Неужели Панама? А может однофамилец? Случайное совпадение? Но совпадает все: и имя, и фамилия, и отчество, а отца его зовут Мартын Елисеевич. И в армию Панама ушел прошлой весной, с первого курса кинотехникума".
Герка Понамарев, по прозвищу "Панама", была моим дворовым дружком, и жил в соседнем доме.
"Вероятность того что это Панама огромна, но все же полной уверенности в этом нет. И этого я не узнаю пока не увижу фотографию в военном билете. А значит, мне любой ценой необходимо завладеть документами. Придется немного поиграть в рядового Советской армии. Начальную военную подготовку я в школе проходил, фильмы про армию смотрел - этого будет вполне достаточно".
- Рядовой Понамарев вы слышите, что я вам говорю? – снова отчетливо раздался у меня в ушах противный голос капитана, когда я прервал свои размышления.
- Так точно, - постарался как можно более естественно по военному ответить я.
- Так исполняйте.
- Есть, - покорно прорычал я, продолжая стоять без движения с полувытянутой правой рукой, в которой держал кружку с квасом, а левую вытянув вдоль туловища.
Со стороны наверное это напоминало сцену из Советских военных филмов сороковых и пятидесятых годов, когда Советские офицеры поднимали тосты за вождя и победу.
Я заметил, что прохожие стали обращать внимание на мою беседу с патрулем, некоторые даже останавливались и неодобрительно кивали головой в мой адрес.
- Я повторяю, пуговицы на кителе застегните, - ударило мне в уши хрипло металлическим звуком.
Кое как левой рукой я стал застегивать пуговицы, продолжая держать кружку с квасом в правой. Было очень неудобно это делать и я спросил капитана:
- Товарищ капитан разрешите мне квас допить, а то совсем как-то несподручно, да и жажда замучила. Вы правы, перебрал я вчера немного.
- Чтоооо... – заскрежетал капитан, повысив голос в октаву на последней ноте.
- Фуражку поправь. Где галстук? Что за белые тапочки на ногах? Кто позволил лепить золотые полоски на погоны? Не по уставу. Сорвать сейчас же. Где документы на знаки отличия? Не солдат, а елка новогодняя. На губе проведешь остаток отпуска.
Капитан разашелся не на шутку, и этот гнев надо было срочно как-то тушить. Я начал импровизировать на ходу, вспоминая сценки из военных филмов.
- Товарищ капитан разрешите доложить.
- Докладывайте и побыстрее, - уже более спокойным тоном ответил он. Видимо мое обращение к нему по уставу призвело на него успокаивающее действие.
- Тут такая ситуация случилась... Пока ехал в поезде – вздремнул. Проснулся, ни ботинок ни галстука. Пошел к проводнику а он: «Ничего не видел, ничего не знаю но, - говорит, - могу помочь». Я его спрашиваю как помочь? А он мне: «Ни как, а чем», и поднимает нижнюю полку, а там у него шматье всякое импортное, ну и обувь тоже была. «Вот,- говорит, – выбирай». Ну ни ехать же мне было домой босиком, ну я и купил у него эти ботинки, а цвет такой потому, что это единственный размер который мне подошел. Я еле-еле с ним сторговался. Все свои скромные армейские накопления ему отдал.
Капитан смотрел то на меня то на военный билет, которым периодически шлепал по левой ладони, видимо решая что со мной делать. И тут в разговор неожиданно вступила бабуля, продавщица кваса:
- Ну что вы к мальцу пристали черти бездушевные. Малец в отпуск домой приехал, ну с друзьями встретился, ну выпил немного и что из того. Ну что вы из него душу то рвете, отпустите домой с Богом, дайте ему хоть отоспаться да дух перевести после службы, а потом уж и вызывайте на допрос.
- Товарищ продавец кваса, вы пожалуйста не вмешивайтесь и занимайтесь своим делом, а мы будем своим заниматься. Ну а если хотите знать, то по уставу, военнослужашему срочной службы пить спиртные напитки не положено.
- Послушай милок, устав ваш пусть засунут себе в одно место те кто его написал. Это как же так понимать? В Афганистане значит поцаненкам с восемнадцати лет помирать положено, а вот вино им пить, значит, по вашему уставу нельзя. Сам то глушишь небось морда камендантская а? Да глушишь конечно. Вон ряха-то вся опухшая!
Пока капитан и продавщица кваса спорили по поводу устава, время от времени переходя на личности, я, обратил внимание на то, что один из курсантов все время очень пристально пялится на меня. Точно также на меня пялился один "голубой" на Московском вокзале, когда я поздним вечером возвращался с дачи, и остановился купить пару пирожков с мясом. Тогда я еще подумал, что его наверное привлекли мои розовые финские спортивные штаны, которые я одолжил у своей старшей сестры, не помня по какой причине. Когда я дожевывал последний пирожок он подошел ко мне, представившись работником культуры какого-то заведения, и с милой улыбкой предложил мне посмотреть видео у него дома. Я, насколько это было возможно, вежливо объяснил ему что он ошибся, и отказался от предложения.
-Простите, а что тут такое происходит? – Раздался мягко-бархатный голос Насти за спиной у капитана и компании. И вся компания, как по команде, повернулась на этот голос.
Голос у Насти был именно мягко-бархатным, такие по крайней мере у меня были ассоциации с ее голосом. Если ее голос перевести в цветовую гамму, то пожалуй главным цветом был бы нежно-пурпурный. Когда она говорила, и даже совсем негромко, ее невозможно было не услышать. Она никогда не повышала свой голос, но, спокойные тона этого бархатного звучания могли с легкостью освободить для себя пространство, заглушив, или даже подавив, множество громких голосов, звучащих одновременно.
Настя, с простодушно-милой улыбкой, вопросительно перебегала взглядом с бабули на капитана, с капитана на курсантов, с курсантов на меня, немного акцентируя свой взгляд на капитане. Подмога с ее стороны подоспела в самый что ни на есть нужный момент.
Лица курсантов и капитана, и особенно капитана, приобрели расплывчато-слащавые выражения, и челюсти у всех четверых опустились до пупка, а капитан даже вспотел. По его красной шее начали скатываться капельки пота. Впрочем, возможно это было от стоящей на улице духоты.
- А вас девушка, простите, почему это так интересует? Вы что, знаете этого рядового, или имеете к нему какое-то отношение? - как можно более любезно и в то же время важничая поинтересовался капитан, явно пытаясь произвести впечатление и сразить, так сказать, одним ударом.
«Вот хвост распушил, петух Гамбургский», - подумал я.
- Я его очень хорошо знаю, и имею к нему самое-что ни на есть непосредственное отношение.
- И какое же, позвольте спросить? – пыжился капитан, явно пытаясь языком и жестами подражать русскому офицеру дореволюционной эпохи.
-Это мой жених, - также простодушно улыбаясь ответила Настя.
Если при появлении Насти, у капитана челюсть опустилась только до пупка, то после Настиного ответа, капитанская челюсть, образно говоря, конкретно уперлась в асфальт Московского проспекта, а на лице нарисовалось идиотско-растерянное непонимающее разочарование.
Я мог себе только представить, чего там у себя в голове навыдумывал «бравый» капитан, в течении всего лишь минутного разговора с Настей, и до каких высот в своих фантазиях он успел подняться. И как же обидно Настины слова разбили его новорожденную мечту о пучину холодной реальности.
Бывает, что при встрече с кем-то, мы начинаем тут-же строить "воздушные замки", отдаваясь сиюсекундным, ошибочным ощущениям. Мы начинаем мечтать, строить планы, чувствуем себя уверенно, даже слишком, в такие моменты: нам кажется что это уже наше, и никуда от нас не денется. Но эти секунды уверенности в себе, и "воздушные замки", лопаются в одно мгновение, по причине всего лишь двух-трех произнесенных кем-то слов, а иногда и просто, от одного только взгляда, а бывает достаточно и жеста. И тут, человеческая гордыня, в нежелании принять произошедшую реальность как истину, будет мешать человеку любоваться тем, чем он искренне любовался лишь мгновение назад. Понимание того, что то, чем он любовался мгновение назад, и чего он так искренне хотел и желал, не может ему пренадлежать, быть с ним рядом, и что он никогда не сможет к этому прикоснуться, больно ударит по его самолюбию. Воспаленное самолюбие станет навязывать обратное чувство, вопреки истинному. Начнется дотошное копание, в попытке отыскать какие-нибудь недостатки в объекте любования. И все это только для того, чтобы оправдать свою отверженность.
- Да, ну и времена настали, ну и девушки пошли, - осуждающим тоном и с сожалением произнес капитан, глядя в сторону квасной бочки. - Какая же девушка, такого в женишки себе возьмет? Достаточно одного взгляда чтобы понять, что этот рядовой один сплошной недостаток.
- Так чеж вы таких недостаточных в армию берете? Брали бы тогда достаточных, -снова вмешалась в разговор бабуля.
Капитан высокомерно проигнорировав это замечание и ничего не ответив продолжил, обращаясь к Насте:
- А скажите девушка, так, ради любобытства, есть-ли у этого рядового хотя бы одно достоинство, ради которого за него стоит выходить замуж? - с ядовитой усмешкой, довольный сам собой и своим вопросом спросил капитан.
- А знаете товарищ военный, я пожалуй удовлетворю ваше хамско-бестактное любопытство. Да, у него есть одно такое… достоинство, – Настя, сделав ударение на такое, приблизилась к капитану почти вплотную, и многозначительно глядя ему в глаза перешла на пониженный тон, - ради которого, на все остальные его недостатки, я готова смотреть сквозь пальцы. – А затем вернув невинно-простодушную улыбку на лицо скороговоркой спросила:
- Не могли бы вы отпустить его с миром? У нас свадьба через неделю, и нам так нужно много чего успеть…
- Ух и девка тебе солдат досталась, прямо и мед и пламень – снова врезалась в разговор бабуля.
Капитану после рзговора с Настей, вроде бы как, стало неловко, и показалось, что он был бы рад как можно скорее уже это все закончить. Со словами « Ну ладно..» он уже стал протягивать руку с военным билетом в мою сторону, с явным намерением меня отпустить, как вдруг, курсант который все это время пристально смотрел на меня неожиданно заорал во все горло:
- Товарищ капитан, так это же он, тот который у нас патрульную машину вчера угнал с бульвара Красных зорь, в Невском районе. А машину товарищ капитан нашли сегодня, около гостиницы Пулковская. Меня из за него сегодня снова на дежурство послали. Я только сейчас его признал.
Капитан сверкнул ястребиным взглядом, а курсанты двинулись на меня перекрывая мне пути к отступлению. Я растерялся. Но Настин голос, несмотря на то что прозвучал как-то очень обыденно и спокойно, привел меня в активное состояние:
- Беги Макс, беги.
Левой рукой я выхватил военный билет и отпускное у капитана, а правой окатил наступавших курсантов остатками кваса. От таких неожиданных действий с моей стороны в рядах противника образовалась небольшая брешь. Бросив пустую кружку в руки капитану я просочился через брешь, и пользуясь их замешательством побежал. Мне это стоило свалившейся с головы фуражки, но чтобы остановиться и подобрать ее я даже и не подумал.
- Задержать – послышался вопль капитана у меня за спиной. Я оглянулся назад и увидел как все трое курсантов бросились за мной в погоню. Я был абсолютно уверен, что на короткой дистанции, до двухсот метров, я создам себе фору от моих преследователей, несмотря на то, что мое физическое состояние оставляло желать лучшего, и то, что узкие штаны не позволяли мне высоко поднимать колено, стесняя мой бег. Даже находясь в не очень хорошей форме, на тренировках по легкой атлетике, я выдавал средний результат на стометровке 11.4 секунды, а на двухсотметровке 24.7. Вообщем за двести метров я был абсолютно спокоен. Но у меня не было в голове никакого плана на случай того, если погоня перейдет за двухсотметровую границу. «Курсантики может быть и не такие спринтеры как я, но со спортивной подготовкой, я уверен, у них все в порядке; и если погоня из спринтерской перейдет в стайерскую, шанс, что они меня дожмут, даже очень высок», - размышлял я на бегу.
После двадцати секунд тротуарного спринта, молотя ногами по асфальту и обегая встречных прохожих, я почувствовал как мои четырехглавые мышцы на обеих ногах стали ослабевать. Решив выжать еще немножко, и создать как можно больший отрыв от своих преследователей, в надежде что это их убедит бросить погоню, я рванул как на финише, и замельчешил, стараясь как можно выше поднимать колено.
Вначале я почувствовал, как будто кто-то горячей головешкой дотронулся до моей задней поверхности бедра, а потом, как будто там что-то порвалось, и наконец от острой боли я рухнул на обочину газона.
Обернувшись назад я увидел своих преследователей, упорно меня настигавших. Поднявшись на ноги, и подобрав военный билет, я сделал попытку пробежать, но резкая боль в моей двухглавой мышце не позволила мне этого сделать. Максимум на что я был способен - это передвигаться пешком, подпрыгивая и хромая. И тогда я подумал что все кончено, и остановился.
VII
Моих преследователей от меня разделяло метров дватцать пять, их приближающиеся злорадствующие физиономии предвкушали расправу, как вдруг, в двух шагах от меня, рядом с обочиной, резко затормазил Москвичок. Задняя дверь распахнулась и я увидел Настю.
– Макс прыгай, - махнув моей фуражкой крикнула она. Я не раздумывая нырнул на заднее сиденье, хлопнув дверью за пару шагов от моих преследователей уже стартанувшей с места машины.
Мы с Настей одновременно повернулись назад и залились смехом от вида курсантов, оставщихся стоять на обочине Московского проспекта с совершенно расстерянными лицами и в замороженных позах.
- Настя, ты снова меня спасла!
- Я же говорила, что я тебе сегодня понадоблюсь. Что случилось? Почему упал?
- Думаю ничего страшного: рванул на холодные мыщцы, надеюсь что просто потянул.
- Будем надеяться. Не хватало мне тебя еще и в травмпункт на себе тащить. Вот, твоя фуражка, - и она нахлабучила мне ее на голову.
- Ничего, до свадьбы заживет! Тем более что она уже не за горами, так я понимаю? - глядя на нас в зеркало и улыбаясь включился в разговор водитель "Москвича".
- Кстати, благодари не меня а ... простите как вас зовут? – обратилась Настя к водителю Москвича.
- Нил Ильич.
- Меня Настя завут, а это вот Максим.
- Спасибо Вам Нил Ильич,- поблагодарил я хозяина "Москвича".
Нилу Ильичу на вид было лет около шестидесяти. На нем была клетчатая рубашка с коротким рукавом, и по его мускулистым рукам и широким плечам можно было догадаться, что немалую часть своей жизни он занимался физическим трудом. Лицо его было загорелое, скуластое и покрытое паутинками морщин. Но эти морщины как-то совсем не были заметны и не старили его: их сглаживали молодые, полные жизни глаза, с горящим в них огоньком, и улыбка, очень добрая и открытая. Его стриженные под канадку волосы, большей частью седые, с очень редким остатком черных вкраплений, говорили о том, что когда-то он был жгучим брюнетом. Говорил он просто, как бы немножко по деревенски, добавляя в конце предложения словосочетания.
- Да я то что, это вот все она, невеста твоя - девчина бедовая. Выскочила аж почти на середину дороги, проезжую часть то есть. Ну кудаж мне было деваться, скажите мне на милость?
«Помогите,- говорит,- жениха спасти».
А я ее и спрашиваю: «Где жених-то?»
А она: «Вон бежит, вдоль проспекта по тротуару».
А я ей: «От кого бежит-то? От тебя что ли?» - ну в шутку конечно, какой же дурень от такой красавицы бегать будет? Хотя бывает всякое. Снаружи бывают красавицы, а снутри не приведи Господь! Сразу все впечатление от красоты улетучивается. Человек, он должен быть красив не только телом, но и душой прежде всего, так сказать.
«Нет не от меня, - говорит, - от потруля».
- Глянул я в ту сторону и правда, трое за одним гонятся. Ну думаю, если трое за одним гонятся, значит на его стороне правда. Хотя, если бы и наооборот, один за тремя, то все одно, правда была бы на стороне одного. У меня принцип в жизни такой: я всегда за тех кто в меньшинстве. А куда вас отвезти-то молодые люди? Уж не в ЗАГС-ли прямиком?
- Да нет, нам бы в институт Герцена, экзамен по географии сдать, для начала. А там посмотрим. Вот поступит в институт выйду за него замуж, а не поступит... ну что же, значит не так сильно меня любит, – сверлила меня насмешливыми глазами Настя.
- Ну брат, тебе и карты в руки: такое сокровище на кону. Надо постараться, во что бы то ни на есть! Тем более и дело-то хорошее. Одобряю. Сразу значит после дембеля и в институт. Стало быть не зря мы тебя с Анастасией из беды выручили, а Настя? – лукаво подмигнул он в зеркало.
- Очень надеюсь что не зря Нил Ильич, – подыграла Настя Ильичу.
«Ну вот, нашли объект для шуточек. Пять минут в машине, а уже как сговорились», – проворчал я про себя.
- Максим, простите мне мое любопытство, но почему вас все-таки так яростно преследовал патруль?
- Да погоны им не понравились, блестели не по уставу. Хотели чтобы я эти полоски золотые от погон отодрал. А как я могу? Форма ведь не моя.
- А чья же?
Я открыл военный билет и глядя на фотографию ответил:
- Панамина.
- Это что за зверь такой?
- Приятель с моего двора.
- Ну, а невеста-то хоть твоя?
Я отвернулся к окну и ничего не ответил.
- Ты что-то совсем поник головой. Да ты не растраивайся. Настоящую любовь,брат, иной раз заслужить надо, а иной раз и завоевать. Вид конечно у тебя, мягко говоря, никудышный, не жениховский совсем. Но одно могу сказать тебе наверняка: раз такая барышня тебе помогает, значит ты, гренадер, действительно чего-то стоишь. А это брат, поверь моим седым волосам, знак добрый.
Я посмотрел на Настю, а она посмотрела на меня в ответ. В ее глазах больше не было видно ни шутки, ни насмешки, ни игры. Ее лицо в тот момент вообще ничего не выражало.
- А расскажу-ка я вам сейчас историю молодые люди, из своей жизни, если конечно вы не против, - после некоторого молчания начал разговор Нил Ильич.
- А расскажите! - оживилась Настя.
- Ну, ладно. Давно это было. - Начал Ильич. - Работал я тогда на Сталепрокатном, проволоку сквозь печь протягивал и в масле закалял, такая вот у меня была работа.
- В подсолнечном масле что ли закаляли?- неудачно попытался пошутить я.
- Да нет, не в подсолнечном, остряк, - нисколько не обидевшись, улыбаясь ответил Ильич.
- Пропускали проволоку в печи под высокой температурой, а потом, по выходу из печи, проволока охлаждалась в ванне, наполненной специальным маслом. А температура, того масла, аж больше пятиста градусов по цельсию. Это, так сказать, мягкая закалка, для того что бы проволока была пластичной, вернее сам метал или сплав, из чего проволока-то сделана. Это только первичное охлаждение, там еще другие ванны были, но суть дела не в этом, я не о технологии закалки вам рассказать хотел. Так вот. А по вечерам, после работы, посещал я школу рабочей молодежи, чтобы образование свое подправить, а то у меня всего семь классов сельской школы было. Ну и вот, дали мне тогда в напарники одного охламона, вроде как для того чтобы я над ним шевство взял, на воспитание так сказать. Ух и намучился я с ним по началу – мама родная! Ничего делать не хотел. Двигался как черепаха, а говорил как жвачку жевал, но в другом деле шустр был на удивление. Стал я замечать, что пропадать стал мой Гришка с рабочего места периодически, тогда его Гришкой все звали. То есть исчезал в течении смены неизвестно куда. И главное так мгновенно как в сказке, на секунду я отвернусь, а Гришки и след простыл. Вот тут же, в пяти метрах от меня стоит, только я отвернусь на несколько секунд, в сторону закалачных ванн, посмотреть там чего и как, обернусь - Гришки нет. Потом, так же откуда ни возьмись, образовывается, как привидение прям какое, ей Богу. Поначалу я думал, что может в туалет он ходит, правда уж больно часто и на долго, но может у него кишечно-желудочные проблемы какие, ктож его знает. Но дальше стало хуже: по часу стал пропадать. А как появится обратно, то весь какой то бледно-зелененький, и еще медленнее двигается, и совсем туго соображает.
Стал я его проверять на предмет туалета. Неделю проверял. Как замечу его исчезновение сразу бегу к туалету, постою немного, подежурю, а там другие люди выходят и входят, а иногда и просто туалет пустой, а Гришки моего как не было так и нет. На меня в цехе, через это туалетное дежурство, мужики уже начали странно поглядывать. Вернусь на рабочее место, похожу вдоль печи, за процессом присматривая, бац, Гришка мой натурализовался, и опять откуда ни возьмись.
«Ну брат,- думаю,- значит не в туалет ты ходишь». Начальнику решил ничего не говорить. Решил сам выследить и поговорить по душам.
- Ну и как? Выследили? – спросил я
- И да и нет. Случай помог. Искал я тогда…, вроде стопарный ключ от катушек, точно не помню. Не мог найти никак и ругался грешным делом на предыдущую смену, что они его забросят вечно куда нибудь, а мне ищи. Ходил около печки, туда-сюда, и случайно обратил внимание на узкий проем между печкой и стеной, в самом начале печи. Проем был такой узкий, что туда с трудом, боком, мог протиснуться человек среднего телосложения. Я к тому времени годов пять там уже отработал, а проема этого не замечал. А тогда, чего-то, дай думаю посмотрю. Ну и начал протискиваться. С метр где-то было узко, и еле видать чего, а потом проем стал расширяться и достиг такой ширины, что я спокойно мог руки в стороны расставить. Прошел я вглубь туда, метров с десять наверное. Смотрю обьект какой-то темнеет. Подошел ближе. Гляжу Гриша мой мирно посапывает на боку, на лежанке самопальной. А у изголовья лежанки, так геометрически культурно, пустая посуда из под разной ликеро-водочной продукции расставлена. Все мне понятно сразу стало: устроил он там себе комнату отдыха с лежанкой, из фуфаек старых, и с горячительными напитками. И мне, помню, тогда в голову тревожный вопрос пришел: «Что если бы я никогда не нашел куда он исчезает?» Ведь угорел бы он там, рано или поздно, заснул бы и не проснулся. Там же жарища от печки такая! Да плюс алкоголь. Растормошил я его и вытащил наружу из этой конуры, а лежанку потом разобрал и выкинул. И на следующий день состоялся у меня с ним разговор: «Почему ты так делаешь?» - спрашиваю его. А он мне: «Тоскливо Нилыч, и в душе и в теле. Ну какой смысл в том, что день за днем стою я у этой печи? Неужели же я на свет уродился только для того, чтобы у этой печи всю жизнь проторчать? А потом что? Пенсия? А потом помру, так ничего и не повидав в этом мире, и не прочувствовав его до конца». А я ему: «Так может тебя жизнь специально к этой печке поставила, чтобы ты этот вопрос себе задал и сделал шаг к чему то другому, тому, что тебе по душе будет. Сделай что нибудь, чтобы тоску-то убрать, да жизнь свою к лучшему измени. А ведь с бутылкой, да за печкой на самопальной лежанке, жизнь свою лучше не сделаешь. Угоришь и сгинешь с этого мира раньше времени, не за ради чего. Мы ведь годами с тобой Гриш не очень разнимся. Старше я тебя лет на пять может, не больше, но у меня мысли в голове другие по поводу жизни и будущего моего. До восемнадцати годов прожил я на деревне, а с Армии когда пришел, решил на деревне не оставаться, другой жизни хотел. Развиваться хотел. Приехал к родителям на месяц, подсобил по хозяйству и в город, на завод устраиваться. Правильно, неправильно сделал, не знаю, жизнь покажет. Но я сделал какое-то изменение в своей жизни. Вот и в школу рабочей молодежи по вечерам хожу, образование свое повышаю. Потом в техникум буду поступать. А что до работы нашей, так и мне она порой поперек горла тоже. Однакож на данный момент - эта наша работа. Нам ее доверили и делать ее надо хорошо. Ведь проволока эта наверняка где-то очень нужна. Да и жить на что то все равно надо». Вот так я с ним поговорил. А потом предложил я ему тоже, в школу рабочей молодежи пойти, начать с чего-то жизнь свою менять к лучшему. С неохотой он конечно, с сомнением таким, но согласился.
Нил Ильич сделал короткую паузу, как будто что-то припоминая, и продолжил рассказ.
- Прошло уж с недели две, или три, как он школу стал посещать. И ничего так вроде учился, не хуже других. И тут-таки он меня, не то чтобы удивил, но озадачил. Возвращались мы с ним как-то домой вместе из школы. Почти всю дорогу до дома я один и говорил, а он все молчуном шел. Он и раньше не очень разговорчив был, но беседу всегда поддерживал, а тут вообще ни гу-гу, и как будто все думает о чем-то. К дому когда подошли я его и спросил: «Гриш у тебя как дела, в общем и целом? Как здоровье? Не заболел ли?» Посмотрел он на меня внимательно, как будто проверял что-то, ладонь к груди прижал и отвечает: «Может и заболел. Вот здесь ноет». Ну думаю посадил сердце парень, доотдыхался за печкой с алкоголем в обнимку. И стал посылать его в нашу заводскую поликлинику. Был у нас там доктор, сердечник, которого все хвалили, больно грамотный. Ходили слухи, что он к нам из военно-медецинской академии пришел. У него там что-то не заладилось. Вот я Гришку к нему и посылал. «Сдашь,- говорю ему,- анализы какие надо, и назначат тебе лечение, ну на крайний случай операцию сделают, но жизнь спасут». Он снова, так как-то на меня посмотрел и говорит: «Да нет Нилыч, тут доктор не поможет». И как рассмется... Ну я подумал, либо это что-то психичиское, крыша значит пошатнулась, либо совсем помирать собрался, от безысходности. Разволновался я за него как за брата родного, хоть и знал чуть больше двух месяцев. Нутром своим чувствовал, что человек хороший, просто неприкаянный какой-то. Как путник на лесной дороге: отошел немного в сторону в лес, по нужде, и заблудился в потемках, и никак обратно на дорогу не может выйти, вот и плутает. Однако, перестал он смеяться и так серьезно мне говорит: "Влюбился я Нилыч". После этих его слов от души у меня отлегло. Ну думаю, слава те, здоров. "И ктож такая? – спрашиваю. И тут он мне выдает: "Учительница математики, из нашей вечерней школы". Вот те на! Ну думаю, замахнулся ты не по рангу Гриша, не по Сеньке шапка. Учительница та, была хороша собой. Вот прямь как вы Анастасия. И не какая-то там «фертифлеска». Вся мужская аудитория вечерней школы была в нее влюблена, включая меня. Ну, я в нее был влюблен не по настоящему конечно, а так, чисто из уважения к ее красоте. Многие порядочные, и не порядочные люди тоже, пытались завести с ней роман. А она ни в какую. Кремень да и только. Но все-таки выбрала она себе жениха, одного инженера из цеха обжига, с нашего завода. Инженер тот был человек весьма положительный: сам по себе мужик видный, специалист с перспективой, с хорошим окладом… А у моего Гриши ни формы, ни вида, ни положения. Ну кудаж ему с инженером этим было тягаться? Не соперник он был ему. Разные весовые категории. Так я тогда на тот момент думал. И жалко мне стало Гришку. А он как будто мои мысли прочитал и, так твердо, с уверенностью в голосе сказал: "А а ее любовь завоюю, старанием завоюю!"
"Так жених же у нее есть Гриша" - говорю я ему. "А я отобью ее у жениха этого" - заявляет он мне. В глазах огонь, будораженье… И снова заржал как жеребец и вихрем в свою общагу. И скажу я вам молодые люди - меняться человек стал прямо на глазах: на работу без опозданий, на работе как огурчик, ни в одном глазу; работает так, что если и хотелось бы к чему придраться да не к чему. С людьми стал приветлив и вежлив, и работать с ним и общаться стало одно удовольствие. Начальство начало его примечать. А уж с учебой и того больше. Взялся он за учебу, я бы сказал, с диким остервенением, как зверь какой голодный, особенно за математику. Без книжки под мышкой его и встретить даже было нельзя, что на заводе, что на улице. Народ на перекур, а Гриша за книжку, народ на обед, а Гриша с книжкой, народ в выходной кто в кино, кто на танцы, а Гриша дома математику штурмует.
На самой кульминационной части рассказа я вдруг почувствовал позывы к тошноте.
- Нил Ильич, я извиняюсь, не могли бы вы тормознуть где нибудь: тошнит.
- Укачало что ли?- спросил Ильич.
- Скорее последствия пробежки.
- А может последствия вчерашнего брэйк дэнса? - насмешливо отметилась Настя.
- А можно временно не острить, а то мне от этого еще хуже. Все, больше не могу …
- Эй жених, да ты погоди, что же это ты… - и Нил Ильич надавил на тормоз.
Я открыл дверь, и все то, что мешало моему желудку, вышло на обочину проезжей части с диким рыком, рядом с тротуарным газоном, на котором какая-то дама выгуливала свою лохматую болонку. Болонка отпрыгнула в сторону с визгом и лаем, а ноги дамы возмущенным тоном с отвращением прокричали: «Ужас! Какая мерзость!».
"Простите", - рыкнул я еще раз."
"Пойдем отсюда Эльзочка", – обратились ноги к балонке и стали удаляться вместе с Эльзочкой, остукивая частую дробь об асфальт.
После очистки желудка мне значительно полегчало. Настя протянула мне носовой платок, чтобы я хоть как-то мог привести себя в порядок, и мы двинулись дальше.
Настя молчала и смотрела в окно, на мелькающие машины, на тянущиеся дома вдоль проспекта, на прохожих и бог знает на что еще. Ильич продолжал рулить, и тоже молча, иногда поглядывая в зеркало заднего вида, то на меня то на Настю. На лице его сияла улыбка в которой, как мне показалось, заключалось абсолютное понимание происходящих вокруг него вещей и событий, но что именно он понимал было известно только ему одному.
- Простите Нил Ильич за неудобства, - извенился я.
- Да ничего брат, всякое бывает, а тем более по молодости. Все мы люди, все мы человеки, и никогда не знаешь чего этот наш организм может выкинуть иной раз.
- Так чем же история закончилась Нил Ильич? – напомнила о себе Настя вопросом.
- Ах, да, чем закончилась... А закончилась она тем, что Гриша мой, настолько стал способным к математике, что учительница это заметила. А Гриша, не будь дураком, попросил ее о дополнительных с ней занятиях, под предлогом надобности дальнейшего образования. И вот они уже, лет этак больше тридцати, этой математикой вместе и занимаются.
- Значит все-таки отбил он ее у инженера? – почему то обрадовалась Настя.
- Отбил, как есть отбил. Школу вечернюю закончил, в институт поступил, свадьбу инженеру расстроил, а на последнем курсе института, аккурат сразу после защиты диплома, они и поженились. Она, как только Гриша в институт поступил, из школы ушла, в аспирантуру. Гриша «молотком», работу на заводе не бросил, a перешел в вечернюю смену, потому-что захотел учиться на дневном. В связи с этим договорился с начальством. Начальство конечно пошло ему на встречу, он у нас в цехе уже тогда знаменитостью стал, можно сказать. Вообщем днем учеба, вечером работа, и так пять лет с половиной. А потом и он в аспирантуру двинул, по следам любимой своей, так сказать, и с завода ушел.
- И где же он сейчас? - с любопытством задал я вопрос.
- На даче. К нему то я сейчас и направляюсь. У него там рыбалка отменная!
- Я не это имел ввиду, Нил Ильич.
- А, понимаю. А вон, видите техноложку проезжаем? Вот он там курс высшей математики студентам и читает. И она тоже там же работает. Вот любовь силища какая, молодые люди.
- Значит из неудачника, любовь, своей волшебной силой, превратила его в успешного человека, – подитожил я рассказ Нил Ильича.
- Я вот этих слов не понимаю, и к человеческой жизни ни стал бы их применять. Что значит удачник – неудачник? Это ведь смотря с какой стороны посмотреть. Почему-то принято считать, что если человек богат, знаменит, в карьере далеко продвинулся – это мол удачливый человек. В материальном плане и статусе социальном - да, согласен. Но почему, спрашивается, удачливость человека привязяли к толщине кошелька и социальному статусу? Но ведь это только одна, маленькая, и совершенно незначительная часть, которую, почему-то, в последнее время, выдвинули аж на передний край нашей человеческой жизни. А как насчет души? Ведь если душевно человек несчастлив, то никакие деньги и статус не обрадуют. Что, разве мало людей, которые материально обеспечены, знамениты, в карьере успешны, но при всем при этом абсолютно несчастливы в душе? Да сколько угодно. А почему? Да потому, что делают не то что хотят, а то что модно, или как это еще говорят - престижно; и живут не так, как хотят, и не там, где хотят, и ни с тем, с кем хотят. И вместо того чтобы быть самими собой, изображают из себя кого-то другого, прилаживаясь к этой среде. А за ради чего спрашивается? А за ради материального достатка и статуса "удачник". Они этот статус ставят выше чем мир и правду внутри себя. Вот и живут они, снаружи вроде все такие блестящие и отглаженные, а внутри, как Питерская дождливая осень. Так какие же это удачники? Да это все просто несчатные люди. Да развеж может человек считаться удачливым, если он в душе несчастлив, хотя бы и с набитым кошельком в кармане? Все зависит от того, как ты воспринимаешь мир внутри себя и мир тебя окружающий: себя самого и во внутреннем и во внешнем мире, свое место в этом мире. Если ты живешь в мире с самим собой, то и с миром тебя окружающим, и быстро бегущим, ты будешь сосущевствовать мирно. И не важно кто ты, и каков твой стаус в этом обществе. Будь ты политик, инженер, актер или дворник: все тебе будет легко и в радость. Удача и счастье, также как и несчастье, внутри каждого из нас. Нужно только разобраться в себе, и в том, что есть что. И никакого отношения к материальному это не имеет. А что касается волшебной силы любви… Любовь, брат, одна из величайших сил во всей нашей вселенной, а может быть даже и самая величайшая сила. Вот только не всегда она бывает добрая, как все мы это привыкли думать.
- Как же это так, Нил Ильич? – с удивлением спросила Настя.
- А так. Ох как она зла бывает, девица-красавица. Она может человека оживить, поднять на свет божий из темноты, вдохновить на дела и поступки хорошие, чувствами красивыми одарить, а может и наоборот погубить, подвинуть на дела плохие, чувства низкие и мерзкие в человеке породить. Вон посмотрите, разве мало случаев бывало, когда кто-то из за несчастной любви жизнь свою кончал? Это ладно, что только свою жизнь, хотя любая грешная жизнь бесценна, а бывали такие, что за собой в могилу целые армии и народы утягивали. Вон, к примеру, Клеопатра и Марк Антоний. Сколько душ невинных загубили из за своей любви... Или вон, помню в деревне у нас трагедия произошла, я тогда еще подростком был. Парень и девица так шибко любили друг дружку... Поженились, и где-то год жили душа в душу. А потом, парень начал девицу побивать. А потом и вовсе убил. Приехал следователь из города, стали выяснять. И выяснили, что был там еще один, в эту девицу влюбленный. Она ему отказала однажды и вышла замуж за другого. А он злобу на нее из за этого затаил. Записался в друзья к ее мужу, влез в доверие и стал на жену его клеветать. И так видимо клеветы той много накопилось, что однажды, муж не выдержал и из ревности придушил бедную. Прямо как Отелло Дездемону. А когда правда выяснилась, повесился муж этой девицы, но перед этим успел зарубить дружка своего. Вот так, вот. Конечно многое от индивидуума зависит, каков он персонально.
- Ну и напугали вы меня Нил Ильич. Такие страсти о любви рассказываете... Может тогда лучше вообще не любить, а, Нил Ильич? И тогда отдельные индивидуумы и целые народы живее будут.
– Ха, так любовь она не спрашивает. И как ты от нее не беги, все равно догонит, и в сердце твое войдет без приглашения.
- А как вы думаете, Нил Ильич, когда один человек любит другого, и знает, что это взаимно, только он также знает, почти наверняка, что никогда не сможет быть вместе с этим человеком – это какая любовь добрая или злая? - задумчиво спросила Настя, продолжая рассматривать жизнь Московского проспекта, пролетающую мимо с автомобильной скоростью.
Не знаю отчего, но почему-то мне стало очень грустно, когда Настя задала этот вопрос Нилу Ильичу. Откуда пришла эта грусть я понять не мог. Мне тогда показалось, что эта была самая первая настоящая грусть в моей жизни, которую я реально почувсвовал.
- Я думаю добрая эта любовь, добрая.
- А почему? Ведь разве осознание того, что ты не можешь быть вместе с человеком которого любишь, не приносит страдание?
- Верно, приносит. Только страдание это приносит себе сам человек, из за собственной надуманности в своей голове. Если любовь взаимна, и если всерьез, то препятствием, чтобы быть вместе с любимым человеком, может быть только сам человек. А вообще-то, все это одновременно и просто и сложно, молодые мои друзья. Я вот до седых волос дожил, а сам так до конца в этой любви и не разобрался. Да и вряд-ли кто разберется. Любовь древнее нас всех. Конечно, какой нибудь ученый с улыбкой вам скажет, что любовь мол эта - обычная химичиская реакция в организме человека, вызванная обычным инстинктом к продолжению рода. Может оно и так конечно, ученым виднее. Только отчего же тогда, после тридцати пяти лет совместной жизни с моей половиной, после того как продолжение рода уже практически невозможно, с медецинской точки зрения, я продолжаю ее любить всей душой? Значит не в одной химии тут дело. Любовь это таинство великое, также как и рождение нового человека на свет. Мы все знаем о том как рождается человек, но мы совершенно ничего не знаем о том, почему и зачем он рождается.
За разговорами мы не заметили как подьехали к парадным воротам института со стороны Мойки, тем самым, которые я разглядел из здания института Бонч-Бруевича.
Настя протянула Ильичу трешку, но он взял только рубль за бензин, категорически отказавшись от остальных двух, мотивировав это тем, что ему его стодвадцати рублевой пенсии вполне хватает.
Мы еще раз поблагодарили его и, тепло попрощавщись, вылезли из машины. Просигналив нам на прощание, Москвичок, управляемый Нилом Ильичем, помчался в сторону Невского, и повернув направо исчез из нашего поля зрения.
VIII
У Насти были какие-то дела в центре. Приблизительно прикинув, сколько мне
понадобится времени на экзамен, а ей закончить свои дела, мы условились встретиться через три часа у фонтана Казанского собора.
Вбежав в институт, я быстренько разузнал где принимают экзамен и прямиком направился туда, по ходу дела забрав свой абитуриенский листок, больше похожий на четырехстраничный блокнот. Дойдя до места, я увидел только какого-то парня, одиноко бродящего взад и вперед около двери кабинета, где принимали экзамен: он что-то бурчал себе под нос. Приблизившись, я смог расслышать отрывки фраз о каких-то озерах, и что-то еще про хребты Тянь-Шаня. Причем русская речь перемешивалсь с каким-то другим, непонятным мне языком.
- Привет. На географию? – обратился я к нему. Он посмотрел на меня так, как-будто человека впервые в жизни увидел, и с каким-то полуиспуганным уважением в голосе, с акцентом одной из наших средне-азиатских республик ответил:
- Привет. На географию.
- Давно здесь?
- Давно.
- Фамилию Ларионов не называли?
- Называли, называли. Много раз называли. А это ты Ларионов?
- Он самый.
- Недавно из армии, да?
Я подумал, что обьяснять ему все-что со мной приключилось было бы скучной тратой времени, и поэтому решил симпровизировать фантазию на армейскую тему. Тем более, что к этому меня распологало мое настроение. Заодно захотелось проверить утверждение: "чем неправдоподобнее история, тем быстрее тебе поверят".
- Ага, вчера прилетел.
- И что, даже не готовился? А документы когда ты успел в институт оформить?
- Логичный вопрос дружище. Начальство военной части за меня похлопотало. Я им военный билет только предьявил и все. Экзаменационный лист только что выдали, прямо перед экзаменом, вот, фотографию только что приклеели, - что было чистейшей правдой.
- Хорошо служил да? Если начальство за тебя пахлопало.
- Похлопотало, – поправил я его.
- А где служил?
Не долго раздумывая я ляпнул:
- На Китайской границе. Видишь фингал под глазом?
Он кивнул головой.
- В нем-то все и дело было.
И меня понесло.
- Служил я обедовозом, в одной пограничной части, довольно секретной. Подвозил обеды пограничникам прямо к месту их непосредственного боевого дежурства. Закидают мне повора на кухне обед в термоса, плюс ложки, миски, кружки, и я на своем козелке по лесным дорожкам, от точке к точке, солдат кормлю. И вот три дня назад, во вполне обычный день, возвращаюсь я на базу, и ба-бах, движок заглох, ни с того ни с сего. Поковырялся я немного под капотом и понял только, что искра куда-то пропала, а куда пропала и как ее вернуть я разобраться не смог. А время уже тянулось к вечеру. Торчать на лесной дорожке и ждать когда они обнаружат, что я не вернулся в часть, и начнут мои поиски, минимум часа три пройдет, а если напрямки,по лесным тропкам, не больше часа пешком. Поразмыслил я, и решил идти. А чтобы впустую время не тратить, решил по пути грибов пособирать, и захватил для этого дела с собой ведерко, в котором полотенца вафельные возил.
Прошел я всего минут дватцать, не больше. Смотрю, прямо под елкой, белые рассыпались, штук восемь-девять не меньше.
- А что такое белые?- спросил меня абитуриент из средней Азии.
- Это сорт грибов такой.
- А что такое грибы?
- Продукт леса, съедобный, под деревьями растет: елками, березами, осинами там всякими... Из них можно суп варить, жарить с картошкой или без, засаливать на зиму... У вас там что, грибы не растут?
- Персик растет, абрикос растет, инжир растет, гранат растет - грибы не растет.
- Жаль, вкусная штука, если хорошо приготовить конечно.
- А на что он похож, этот грибы?
- Гриб, - поправил я его. - Ты видел взрыв атомной бомбы?
Абитуриент посмотрел на меня испуганными глазами.
- Видел, у нас в кишлаке кино про эту бомбу показывали.
- Ну вот. Гриб выглядит точно-также, только размером поменьше.
Я руками изобразил ему среднего размера гриб. Абитуриент с опаской посмотрел на меня и спросил:
- И что, их правда можно кушать?
- Ну конечно, я же тебе говорю - вкуснятина.
Я решил больше не детальничать о грибах и продолжил:
- Собираю я их в ведерко, и вдруг хрясь, хруст сухих веток, прямо недалеко от меня, метров может двадцать, не больше. Я застыл под елкой, не шалохнусь, только головой верчу. Подумал вначале может зверь какой-то. Присмотрелся. Вначале ноги увидел в сапогах, значит не зверь, а потом и туловище показалось. И идет прямо к моей елке, за которой я притаился. Роста невысокого, ножки кривенькие, а через плечо сумка болтается. Идет как крадется, нагибается и что-то с земли подбирает, и зырит по сторонам постоянно, как будто чего-то опасается. По внешнему его виду, и по повадкам, понял я что это китаец. Ну думаю, точно лазутчик. Что делать? Надо брать. Да проблема в том только, что у меня кроме ведра, напаловину заполненного грибами, никакого оружия не было. Но с другой стороны, нельзя же позволять лазутчику так нагло по нашим лесам шнырять. "Эх,- думаю, - была ни была. Смелость города берет. Надо попытаться". С криком, "стой, не с места", я выбежал из за елки с ведерком в руках. А потом еще добавил, что любое сопротивление безсмысленно, что он окружен, шаг влево или вправо будут расцениваться как попытка к бегству, и я буду стрелять без предупреждения.
Он вначале испугался, опешил от неожиданности, как я и рассчитывал. А потом, он так осмотрелся по сторонам, и начал так нахально улыбаться, и говорит мне по русски: "Пока-пока" - и пошел. Тут конечно моя очередь пришла немного растеряться, но усилием воли я заставил себя собраться. "Стой, - крикнул я ему,- стрелять буду". А он остановился, повернулся ко мне и говорит, опять же по русски: «Чем стрелять будешь солдата? Грибами из ведерка? Ты солдата иди своя путь, а я пойду своя путь, и всем будет мир». И опять пошел. Я решил что пора переходить к активным действиям, и подбежав к нему сзади схватил за шкирку. А он как зверь какой, извернулся, руку мою отбил в сторону, подпрыгнул, и бац, мне прямо в этот самый глаз ногой. Кун-фу, гад, свое применил. Хорошо-что я успел голову немного отвернуть, и удар получился не прямой, а как бы по касательной, процентов на шестьдесят силы. Но все равно меня повело, и я потерял ориентацию на несколько секунд. Ведерко из рук выпало и я стал на месте топтаться, и как ежик в тумане слышу он мне говорит: «Ну сто солдата длусить будем?» - и ехидно продолжает улыбаться гад. Профессионал попался - это я после удара сразу понял. Но как только ориентация ко мне вернулась, я начал мыслить, как бы мне этого конфуиста одолеть. Прямым наскоком его мне было бы не взять, и я решил шлангом прикинуться.
- А что значит "шлангом прикинуться"? - озадачился мой коллега по экзамену.
- Ну, притвориться значит.
- А как человек может притвориться шлангом? - не унимался мой восточный товарищ.
- Сейчас поймешь, слушай. После удара, когда я уже пришел в себя, я не стал ему это показывать, а наоборот, наклонился, за голову схватился, типа мне больно и все такое, а сам к ведерку с грибами все ближе и ближе, а потом и вообще на колено опустился. Вообщем окончательно его убедил в том, что продолжения схватки не будет. Вот это и называется "шлангом прикинуться". Понял теперь?
- Теперь понимаю.
- Так вот. Он, так, снисходительно фыркнул, и повернувшись ко мне спиной собрался уйти восвояси: расслабился гад. Да не тут-то было, противника недооценил. Как только он повернулся ко мне спиной, схватил я свое ведерко, вскочил на ноги, как зверь раненый, и изо всех сил ка-а-к шмякнул по башке его китайской, и еще раз, и еще раз, пока он оглушенный на землю не повалился. «Вот, - говорю, – куда там вашему кун-фу против наших ведерок цинковых, да еще и со знаком качества». Пока он приходил в себя, из состояния окочуренного в нормальное, я ему руки за спиной ремнем стянул, а на голову ведро напялил, чтобы он не видел какими дорожками я его к заставе нашей поведу. С напяливанием ведра на голову получилась небольшая задержка. Дело в том, что когда я его по башке долбил ведерко погнул, то есть сплющилось немного. А его башка, от большого количества шишек, наоборот расширилась. И когда я ведерко на его голову напяливал - пришлось повозиться. Потом нашел я палку поувесистее, и пока мы шли, периодчески по ведерку цинковому постукивал, чтобы мысли его дезореинтировать и чтобы он какой нибудь фокус из своего кун-фу ни выкинул, то есть ни давал ему прийти в себя. Вот так, до самой заставы, постукивая по ведру я его и вел. Да, когда я его катомку проверил, то обнаружил там кучу лягушек. У них там лягушки в цене, любят они их кушать, да на всех-то видать не хватает, народу-то миллиард, вот и повадились к нам, за нашими советскими лягушками.
Когда я его на заставу привел начальник мне так и сказал: "Поймал ты Ларионов самого тертого вора лягушатника, по всей Китайской границе. Мы уже давно за ним гоняемся и никак поймать не могли. Он нам вех лягушек тут в округе переловил, и огромный ущерб нашей экологии причинил. Мы уже связались с высшим командованием и доложили о твоем геройском поступке. Высшее командование решило наградить тебя досрочным увольнением в запас, и помочь с поступлением в военное училище или институт. Выбирай любой. Ну, только в смысле характеристики, и оформить быстро документы вне конкурса, а экзамены это ты сам. Также со стороны части мы тебе подготовим специальные погоны с золотыми полосками, на память". Так как я всю жизнь мечтал стать педагогом, то соответственно выбрал институт Герцена. Высшее командование связалось с институтом и обо всем договорилось. Меня на следующий день на самолет и в Ленинград.
Парень стоял и смотрел на меня с широко раскрытыми глазами, забыв про хребты Тянь-Шаня. Не дав ему опомниться и поразмыслить над той лапшой, которая была повешена ему на уши я спросил:
- А что у тебя за история? Сам то откуда, и как здесь оказался?
- Я из под Ферганы приехал. Семья сказала надо высшее образование получать. Надо поступить, а то позор на весь кишлак. Я уже месяц читаю, читаю... Знаешь как тяжело? Книги все русском. Я вначале читаю по русски, потом на свой язык перевожу, потом запоминаю на своем языке, а потом опять со своего на русский перевожу.
- Действительно сложно. А почему педогагический?
- Учитель в Кишлаке совсем старый. Помрет, кто будет детей учить?
- А почему Ленинград?
- Люди добрые, приветливые, внимательные, воспитаны хорошо и историю города своего хорошо знают. По улице идешь, потерялся, спросишь что - всегда дорогу покажут и все объяснят. И город красивый. Пробовали в Москву... Там все толкаются, бегут, спросишь - ничего не знают. А в институте там, им мало было изюма и кураги, слишком большой подарок хотели! У моего папы столько нету. Мне папа и говорит: "Поехали сын в Ленинград".
Наш разговор был прерван появлением в дверях кабинета женщины с листком бумаги в руке, видимо экзаменационным списком абитуриентов.
- Ларионов появился? – спросила она не обращаясь ни к кому конкретно, глядя в листок бумаги.
- Появился,- ответил я.
- Очень хорошо. Пойдете после Абдухапарова. Я позову. Абдухапаров заходите, – ковыряясь в списке ручкой сказала она и удалилась.
- Ну, удачи тебе! Надеюсь папин изюм и курага тебе не понадобятся.
- Я тоже так хочу, - улыбнулся он и шагнул в чрево кабинета.
После получасового ожидания настала и моя очердь. Мое появление явно заинтересовало членов комиссии: они все дружно посмотрели в мою сторону. Даже та мадам, которая приглашала на экзамен и ни на кого не смотрела, перестала ковыряться в своем списке и уставилась на меня с выпученными глазами. Затем, она стала медленно осматривать меня с ног до головы: начала с ботинок и остановилась на моем украшенном фингалом лице.
Все они были люди интеллигентные, и не стали задавать лишних вопросов по поводу моего внешнего вида, а просто предложили вытянуть билет. Единственное, что они себе позволили, это долго сверяли мою фотографию в экзаменационной книжке с моей реальной физиономией на тот момент, и спросили нет ли у меня с собой случайно паспорта. Я хотел-было им предложить военный билет, но вовремя опомнился.
Рано я радовался, что никто не задал мне вопросов по поводу моего внешнего вида. Зато меня стали закидывать доплолнительными вопросами другого рода, когда я вышел отвечать. Их количеству, я думал, не будет конца. Было ощущение что меня элементарно хотят завалить. Почему? Возможно мой внешний вид не внушал им доверия, и они не хотели видеть меня студентом педагогического ВУЗа. Но надо отдать мне должное - я мужественно отражал атаки экзаменаторов. Особенно зверствовала та самая особа, которую я встретил в приемной комссии, когда она имела разговор с бабулей «самоварчиком». Та, которую так сильно заботила комсомольская ответственность того парня, у которого жена родила.
Когда казалось бы, я отбил все атаки, конечно с потерями, но на четыре балла я явно тянул, и когда вся коммиссия уже устала меня валить, она то мне и задала идиотский вопрос, с моей точки зрения, особенно если это сравнивать с экономиой Австралии. Но она конечно знала наверняка, чем можно убить наповал. Именно тогда в голове у меня промелькнула совсем непорядочная мысль: "А не курагу-ли с изюмом папы Абдухапарова она отрабатывает? Ведь если так, то какого-то надо обязательно убирать, а такой странный тип как я - кандидатура вполне подходящая. Видать папа Абдухапаров всю курагу с изюмом ей отсыпал, все что у него было, не спроста она так зверствует".
-Скажите мне пожалуйста Ларионов, чем можно измерить длину экватора на глобусе?
Вопрос был из разряда А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, что осталось на трубе? На это было и расчитано, чтобы сконфьюзить мозги человека, перейдя от сложного к супер простому. И мои мозги попались, в этот ловко поставленный капкан. Они никак не могли отойти от Австралийского овцеводства, как одной из доходных отраслей Австралийской экономики - и я поплыл.
Но перед тем как капитулировать, я высказал предположение, что экватор можно измерить при помощи циркуля. Это было тупо. Следующее предположение оказалось несколько умнее, я предложил использовать линейку. Но это тоже было не совсем удачно. Но предположение третье, использовать сантиметр, применяемый в ателье, мне показалось просто блестящим, но и это оказалось не совсем в точку, хотя всем остальным экзаменаторам это предположение вроде бы пришлось по душе.
- Нет Ларионов, - готовила мне приговор особа, - к сожалению неправильно. Вы по прежнему не ответили на вопрос. Еще какие-то идеи есть?
У меня не было абсолютно никаких идей, я просто не знал, чем еще можно было измерить этот "долбаный" экватор. Мне даже показалось, что каждый из членов комиссии перекинулся с ней взглядом как бы говоря: "да отстань ты от парня, довольно уже, найдем еще кого завалить". Но она не унималась. Видимо образ сумок, набитых изюмом и курагой, как натюрморт "Десерт", великого Виллема Кальфа, стоял у нее перед глазами.
- Ну что же. С большим сожалением должна констатировать, что на этот вопрос вы не смогли ответить, хотя и были близки. А мне так хотелось поставить вам четверку, но увы...
Она начирикала тройку и с притворной улыбкой сожаления передала мне экзаменационный листок.
- А все-таки, какой же правильный ответ? – спросил я у нее.
- Длину экватора на глобусе надо измерять мокрой ниткой, а потом приложить к линейке. Это и будет самым точным измерением.
- М-да,- многозначительно произнес я, - вы знаете, такое бы я точно вряд ли вспомнил, даже если бы когда-то и знал. Но, так-как измерение глобуса мокрой ниткой для географии, как я понял, имеет очень существенное значение, то конечно же больше тройки я не заслуживаю. - Поблагодарив всех членов комиссии я удалился из кабинета.
Как только я вышел из кабинета сразу же за мной вышла мадам со списком.
- Простите мне мое любопытство. Максим? Кажется так вас зовут? – при этом она посмотрела в свой список.
- Так, - ответил я.
- А почему вы так странно одеты, и синяк под глазом? По документам вы только что после десятилетки, а почему-то в военной форме, да и то какой-то неформальной. Если не хотите, то можете не отвечать. Просто я впервые вижу такого как вы абитуриента, за довольно продолжительную карьеру в этом институте.
- А что, если я вам отвечу, вы мне лишний бал за экзамен добавите? – улыбаясь спросил я.
- К сожалению нет. Изменить ничего уже нельзя. Но лично бы я поставила вам крепкую четверку без сомнений, вы хорошо отвечали. Но не расстраивайтесь, у вас еще два экзамена вперди. Просто сегодня вам не повезло. Сама Маргарита Прокофьевна решила присутствовать на экзамене и вы, к большому сожалению, похоже ей не понравились.
- О, это я почувствовал сразу. А разве такое может быть? Я имею ввиду разве это справедливо, когда тебя оценивают не по знаниям, а потому понравился ты кому то или нет?
- К сожалению часто именно так и бывает. Добро пожаловать в мир взрослых!
Мне эта мадам почему-то понравилась, и не потому что она меня похвалила и подбодрила. В ее взгляде было искреннее участие, как будто она была моя родственница или близкий товарищ. Интонация ее голоса и сожаление в мой адрес прозвучали абсолютно искренне, и мне захотелось ответить ей тем же.
- Готовился вчера к экзамену, а сегодня проснулся в квартире моей бывшей школьной учительницы, вот в таком вот виде. По ходу выяснилось, что в глаз я получил от ее жениха. Также выяснилось, что я каким-то образом угнал военно-патрульную машину, которую правда уже нашли, и то что форма принадлежит моему другу, которого я больше года не видел. Как, где, когда и при каких обстоятельствах я с ним встретился моя память следов не сохранила, так же как не сохранила она следов и о том, что со мной приключилось прошедшей ночью. И вообще не знаю, что меня ожидает в ближайшем будущем. Но очень хотелось бы узнать, куда подевались все мои друзья после сегодняшней ночи.
Она не громко, но очень выразительно и искренне рассмеялась.
- Боже мой как интересно! Ну что же, удачи вам в поисках ваших друзей и разрешении тайны о ночном приключении. И посторайтесь, насколько это возможно, стоять в стороне от неприятностей.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, я уже решил, что не буду сдавать оставшиеся два экзамена потому, что это потеряло уже всякий смысл. Произведя в голове элементарную калькуляцию я понял, что мне, с моим средним баллом аттестата и тройкой по проферирующему предмету, мало чего светит. До необходимой минимально-проходной суммы баллов я не дотяну.
С такими мыслями я решил заглянуть на факультет трудового воспитания. Пообщавшись с представителем факультета, и рассказав ему за сколько секунд я пробегаю стометровку, я решил стать учителем труда. Как выяснилось мне и делать то особо ничего не надо было, просто приходить и отмечаться на экзаменах. Единственное что им понадобилось это звонок от моего тренера, и бумажка из ДЮСШ Невского района, подтверждающая, что я действительно там занимался легкой атлетикой. Спринтеры в Герцена, как выяснилось, были в большом дефиците. И институт с большой охотой был готов приобрести, уж если не Борзова, то по крайней мере Ларионова.
Не откладывая в долгий ящик, я прямо из факультета позвонил тренеру, на его домашний телефон, но никто не поднял трубку. Тогда я позвонил в спорт-школу и с разочарованием узнал, что тренер мой в отпуске и вернется только в сентябре, а куда конкретно он уехал на другом конце провода не знали. Именно в тот момент я пожалел о том, что отказался от его помощи перед самым окончанием десятого класса: всего то и надо было - выбрать институт. Злодейка судьба в самый нужный момент сыграла со мной злую шутку, и повернулась ко мне задницей, дав понять, что в жизни, в большинстве случаев, бывает только один шанс, а второй может и не представиться.
В конце-концов вся эта битва за образование мне надоела, я почувствовал как мне необходим глоток свежего воздуха и вышел из инситута.
На воздухе я почувствовал себя лучше, как морально, так и физически. Солнышко заваливалось ближе к горизонту, духота спала и вечер обещал быть довольно приятным, если конечно не думать о ночных приключениях, но не думать о них было невозможно.
Зайдя в телефонную будку, расположившуюся невдалеке, я набрал 08: «Шестнадцать часов пятьдесят восемь минут» - ответил мне автомат. До встречи с Настей оставался еще целый час. Я медленно побрел через институтские дворы в сторону улицы Плеханова. Оставив за спиной институтские владения и перейдя Плеханова, я поднялся по ступенькам Казанского собора и спрятался за колоннами, разумно опасаясь еще раз нарваться на патруль, и занялся ожиданием Насти.
IX
Я заметил ее еще на Невском, когда она поворачивала на дорожку, ведущую к фонтану. Обогнув фонтан, со стороны Барклая, Настя остановилась прямо напротив входа в музей «Религии и атеизма», и стала смотреть по сторонам, определенно выискивая меня. Я отделился от колонны Казанского собора и спустившись на несколько ступенек вниз окликнул ее. Когда она меня заметила и направилась в мою сторону, я тут же взбежал на несколько ступенек вверх, в обратном направлении, и скрылся за колоннами.
- Прячешься? И правильно делаешь. Конспирация в первую очередь. Я заметила патруль у Барклая, тебе отсюда не видно, Барклай их закрывает. Разбираются с каким-то беднягой. Я тебе одежду нормальную принесла, переодевайся быстрей.
Только сейчас я заметил у Насти небольшую сумку, типа «батон», перекинутую через плечо.
- А где переодеваться-то? Прямо здесь что ли, между колоннами?
- А у тебя есть лучшее предложение? Нет, ну конечно если ты хочешь оставаться в этом идиотском виде и в очередной раз удирать от патруля - дело твое! Давай Ларионов не стесняйся. Я на тебя смотреть не буду, я отвернусь. - Снисходительным тоном со смешком заявила она.
- А я и не стесняюсь, - выпячив грудь вперед, и подбоченившись, громким голосом возразил я. - Просто как-то это все не очень прилично будет выглядеть, - понизил я голос до почти заговорческого, вжав голову в плечи и разведя руки в стороны.
- Непрелично? Ну, если бы ты мог себя видеть вчера, особенно в тот момент когда я и Алена тащили тебя ко мне в квартиру, то ты бы не стал сейчас употреблять это слово.
- Настя, ну вдруг случайные прохожие поймут что нибудь не так, что мы чем-то не тем занимаемся? – пытался возражать я, опустошая карманы и передавая Насте деньги, военный билет и экзаменационный лист абитуриента.
- Обязательно поймут, если ты будешь здесь стоять и разглагольствовать, и ждать когда эти прохожие толпой собируться вокруг нас. Ты не бойся, я на стреме постою.
Настя вытащила из сумки джинсы и что-то нечто среднее между рубашкой и футболкой с коротким рукавом, и протянула мне. На джинсах я рассмотрел лейбу «Levis», а на футболке лейбу в виде маленького зеленого крокодильчика.
- А этот зверь по какому поводу здесь? – спросил я разглядывая крокодильчика.
- Это фирменный знак французской компании « La Costa».
- О-о, - многозначительно протянул я, как будто это название о чем-то мне говорило. - А откуда такое шмотье? Ты что у мажоров это все выудила?
- Ага, только что сейчас с «галерки» прилетела! – с сарказмом ответила она. – Это у тебя карманы набиты деньгами, неизвестно откуда, а у меня таких денег нет. Моя зарплата меньше чем цена этих джинсов.
- Деньги наверняка Панамины, раз пиджачок этот армейский его. А вот откуда эти шмотки?
- Макс, ну какая тебе разница откуда. Бери и одевай, и не задавай вопросов не имеющих на данный момент никакого принципиального значения.
- Мне бы все-таки хотелось знать кому принадлежат эти вещи. Я, должен признаться, не очень люблю чужие шмотки одевать. А вдруг у человека были какие нибудь кожно-венерические заболевания. Я не хочу подцепить что нибудь в этом роде.
- Да-а! А как насчет формы, которая на тебе? Не боишься, что у твоего Панамы было что нибудь в этом роде?
- Нет не боюсь. Это исключено. Когда Панаму забирали в армию он всех врачей проходил, и кроме того, мы с ним до его армии в один и тот же бассейн ходили, а там, перед посещением, обязательно надо справку предъявить из кожно-венеричесого диспансера. Так что тут все железно.
- Железно, действительно. – Саркастически согласилась Настя. – Но по поводу этой одежды можешь тоже не сомневаться. У человека, которому эти шмотки принадлежат, кожно-венерических заболеваний ноль. Справку правда я тебе предъявить не могу, извени, но можешь мне поверить на слово.
- Бездоказательно, но в голосе действительно чувствуется стопроцентная уверенность – откуда?
- От верблюда! – начала раздражаться Настя. – Я достатоточно хорошо его знаю.
- То есть настолько достаточно хорошо чтобы знать такие подробности? - не знаю отчего, но тоже почему-то начал заводиться я.
Настя вплотную приблизилась ко мне и уставилась на меня своим гипнотически-одурманивающим взглядом. Она приподняла голову и ее полуоткрытый ротик, с пухленькими губками, оказался на расстоянии каких-то десяти сантименров от моего лица, и замерла на мгновение, сверля меня своими глазами. В то мгновение я почувствовал себя жертвой, загипнотизированной хищником. Затем, приблизив свой аппетитный ротик к моему уху шепнула: - Именно так. И хватит нести чушь, меня это начинает доставать.
Несмотря на сильное действие ее гипноза, я все же нашел в себе сил и упрямства спросить еще раз:
- Откуда Настя?
- От Матвея, - и добавила, - вот достал-то...
- А, от Матвея. Значит, все то время пока я сдавал экзамен и стоял здесь, прячась за колоннами, ты вместе с ним проводила время у него дома?
- Ну не все время, но большую его часть. А почему собственно у тебя такая странная на это реакция? - и на ее лице выразилось удивление.
- У меня? Ничего подобного.
- Тогда отчего же ты так разволновался? – уже улыбаясь задала она мне вопрос.
- Да я вообще спокоен. Просто, я же сказал - не люблю чужие шмотки носить.
Настя, словно уже знала причину моего раждражения, которую я сам еще тогда не понимал, но уже начинал чувствовать. Я чувствовал это во всем: в мелодичном шуме фонтана, в свежести легкого ветерка, неожиданно набежавшего, нежно обнявшего нас, и умчавшегося куда-то дальше, в звуках города, в запахах уходяшего лета, в колебаниях чего-то невидимого но прекрасного вокруг нас... Между ней и мной, несмотря на огромную разницу во всем, что-то происходило, что-то другое, отличное от дружбы. И вся нелепость ситуации, в которую мы оба были вовлечены, это только подчеркивала.
- Матвеевское шматье одевать не буду, - твердо заявил я.
- Ну какие же вы все мужики… одинаково упертые, не смотря на разницу в возрасте. Вначале один мне на мозги давил, а теперь вот еще и ты. А знаешь что Ларионов? Я тебе вообще-то не мама и не сестра, чтобы с тобой тут возиться. Поступай как знаешь, а у меня и своих дел и забот «выше крыши». Чао! - И она уже собралась было уходить как вдруг, откуда ни возьмись, появилась немолодая пара, средних лет. По поведению - муж и жена, по виду - представители рабочей интеллигенции среднего звена.
- Дорогая посмотри, они уже и здесь фарцуют, мало им «галерки» спекулянтам проклятым. Постыдились бы, ведь это культурно-историческое место, музей Религии и Атеизма. А вы молодой человек вообще, просто позорите Советскую Армию.
- Вы знаете, - обратился я к паре, - мне уже сегодня об этом говорили, так что пожалуйста, идите вы своей дорогой товарищи и продолжайте наслаждаться, хотя и не законченным, по некоторым источникам, но все же архитектурным великолепием русского классицизма.
- Дорогая, ну ты только посмотри, а он еще и хамло порядочное, вот и надейся на таких защитничков Родины. И что это ты имеешь в виду под незаконченным? – С претензией в голосе поинтересовалась мужская половина пары.
- Ну как же, разве вы не знаете? По первоначальной задумке архитектора данного собора, Андрея Никифоравича Воронихина, собор должен был иметь вторую дугу колоннад, с противоположной стороны. То есть, как бы две полуокружности колоннад, развернутые противоположно по отношению друг к другу, соприкасались бы в центре посредством здания самого собора. Кстати, здание самого собора тоже не достроили: левое крыло собора отсутствует. Это легко заметить, если вы встанете напротив главного входа.
- Ну, это очень похоже на бред сивой кобылы. Я вот побольше тебя на этом свете живу, но подобное слышу впервые. А я ведь, можно сказать, коренной Ленинградец, в половине колена. Да и откуда ты это взял?
- Из школьной экскурсии по городу.
- Больно много умников у нас развелось за последнее время, типа тебя. Работать не хотят, только умничают, да фарцовкой занимаются. Ха-а, а вот и патруль приближается, - с ехидной радостью прошипела мужская половина пары.
Женская половина пары, за все время разговора ни проронила ни слова, только фыркала иногда с надменным видом, видимо в знак согласия со своей мужской половиной.
- Ты сейчас эту байку про вторую дугу, и не достроенное крыло, вон тому офицерику расскажешь, а мы послушаем.
Мы с Настей аккуратно выглянули из за колонн и действительно увидели приближающийся патруль, они уже были приблизительно в пятнадцати метрах от фонтана, и явно имели намерения подняться по ступенькам собора.
- Настя, второй встречи с патрулем я не переживу.
- Макс, у тебя есть не больше минуты.
Ощущение приближающейся опасности сделало свое дело. Позабыв про стеснение, приличие и Матвея, я скинул с головы фуражку, снял китель, рубашку, стянул кое-как узкие армейские штаны и остался в одних трусах, предоставив Насте все это запихивать в сумку.
Все это время молчащая, женская половина, вдруг неожиданно заорала каким-то куриным кудахтающим голосом:
- По-по-порнография товарищи, по-по-порнография у колонн исторического здания!
От этого неожиданного кудахтанья мы с Настей застыли и уставились на кудахающую персону. Настя опомнилась первая.
- Ну что вы такое говорите? – обратилась она к женской половине, - какая же это порнография? Вы вообще-то когда нибудь порнографию видели? Это вот, - и она указала на меня, - даже на эротику не тянет. Извени Макс, и пожалуйста одевайся быстрее, - бросила она мне, видя как я увлеченно слушаю их разговор.
Я, чуть ли не в прямом смысле, запрыгнул в джинсы, кое- как застегнул на них верхнюю пуговицу и напялив "Ла Косту" был одет. Все это у меня заняло не более пятнадцати секунд.
- До-дорогой, - обратилась кудахтающая персона к своей половине,- эта девица думает, что я никогда не видела по-порнографии, она думает, что я по-порнографию от эротики не отличу, она думает, что я аб-аб-абсолютно не образованная личность. - Разволновалась особа, при этом ее кудахтающий голос принял оттенок кудахтающе-оскорбленного.
- Ну знаете ли девушка... Это уже слишком! – с сильным акцентом на слове «слишком», и выпучив глаза, встал на защиту своей кудахтающей мадам ее спутник. - Это что вы тут себе позволяете? Да знаетели вы, что мы так-уую порнографию видели ого-го..., что вам и не снилась! Вы еще тогда под стол пешком ходили.
Мы с Настей удивленно переглянулись и поняли друг друга без слов - чем быстрее мы отсюда уберемся тем лучше. Возникло только одно небольшое затруднение: фуражка никак не хотела влезать в сумку «батон». Пришлось ее загнуть с двух сторон, и только с четвертой или пятой попытки нам удалось закрыть сумку на молнию. Именно в этот момент из за колонн пявился патруль. Я схватил сумку «батон» и мы быстрым шагом, между колонн, направились в сторону памятника Кутузову.
- А, убегаете, как трусы с поля боя! – услышали мы вдогонку.
- Ну что вы, просто не хотим вас смущать своим присутствием, да и пора нам, дела. Очень приятно было с вами побеседовать, – ответила Настя на ходу. Они еще что там пробурчали, но мы не обратили на это никакого внимания и продолжили свой путь.
Я спрыгнул с подножия колонад на грунт, бросил сумку «батон» на землю и стал помогать Насте спускаться. Она, перекинув свою маленькую женскую сумочку через голову, на манер почтальона, присела на корточки, обвила мою шею руками и оттолкнувшись от фундамента спрыгнула. Чтобы смягчить приземление я вначале поддержал, а затем обнял ее за талию и медленно опустил на землю. И в этот момент что-то произошло между нами. Мы застыли в обьятиях друг друга как мраморная скульптура, и не имели не малейшего желания разомкнуть эти объятья. Так мы стояли какое-то время без движения и смотрели друг-другу в глаза. Мы разговаривали друг с другом, но не произносили ни единого звука. Нам были без надобности эти голосовые звуки, которыми обычно пользуется человек в процессе общения. В тот короткий момент времени мы понимали друг-друга без слов. Мир исчез и растворился вокруг нас, ничего не существовало - только она и я. Никогда еще я не чувствовал так близко женское тело. Оно притянуло меня неведомой мне силой, и не хотело меня отпускать. Я почувствовал как участилось ее дыхание, как высоко стала подниматься ее грудь при каждом вздохе. И эта пульсация в венах, ее и моя, как будто соединила нас в одно целое.
Ее руки по прежнему обвивали мою шею. Я прижал ее к себе еще крепче – она не сопротивлялась, напротив, отдалась моему движению. Она была здесь, совсем рядом, я чувствовал ее дыхание все ближе и ближе. Как лепестки роз раскрываются на рассвете так и ее губы, немного приоткрылись, и отдались моему поцелую; наверное неумелому и робкому, но абсолютно искреннему, от того глубокого влюбленного чувства по отношению к ней, которое внезапно выросло внутри меня, и которое, я может быть никогда бы не смог выразить словами.
Ее руки медленно соскользили с моей шеи и задержались у меня груди. Приподняв плечи она нежно обхватила мои запястья и медленным, каким-то вымученным движением, и мне показалось с неохотой, стала освобождать свою талию от моих рук. Мои ладони, скользнув по ее бедрам, оторвались от ее тела.
Настя смотрела на меня взглядом в котором не было упрека или порицания моему поступку, напротив, там были нежность, теплота и, даже легкое, удивленное смущение прочел я в ее глазах. Потом я заметил в ней какую-то внутреннюю борьбу - я не понимал.
Она сделала вздох, и почти полушепотом, на выдохе произнесла:
- Максик, ты совсем очумел. Ты зачем это…?
- Настя прости, я, я не знаю как это все так вышло. – В смущенном замешательстве стал оправдываться я, чуть ли не заикаясь. - Оно как-то само так все получилось, я не думал в этот момент что я делаю, я просто видел тебя, и ничего вокруг, и мне очень захотелось тебя поцеловать. Я не мог себе приказать не хотеть...
- Макс, Макс не оправдывайся и не извиняйся, - прервала она меня, - не надо, я не сержусь. Просто… - она запнулась.
Не знаю сколько времени заняла эта сцена, но очнулись мы от очень знакомого голоса, который прозвучал прямо у нас над головой: «Вот они голубчики. Фарцовщики и извращенцы».
Мы подняли головы и увидели знакомую пару средних лет в компании военного потруля, и что самое тревожное, вместе с ними находился и милиционер, видимо местный постовой. Они все стояли на краю основания колоннад, с которого мы только что спрыгнули, и смотрели на нас как вожди пролетариата с агитационных плакатов. Каким образом эта компашка собралась вместе, можно было только догадываться.
Милиционер стоял немножко впереди остальных.
- Сержант Поликарпов, - козырнул милиционер, представившись, - предъявите пожалуиста ваши документы, - обратился он к нам.
- Простите, а вы к кому обращаетесь? - спросила у него Настя.
- К вам обоим, - и он довольно ловко спрыгнул основания колоннад на землю.
- Что значит к нам обоим? Я не совсем понимаю.
- Ну вы же вместе?
- Вместе с кем?
- Ну с этим вот парнем.
- Я? С ним? – сделала удивленную мину Настя. - Вы ошибаетесь. Этот абсолютно незнакомый мне юноша просто помог мне спуститься вниз, и спросил у меня который сейчас час, вот и все.
- Интересно у вас незнакомый юноша время спрашивал девушка, - ухмыльнулся милиционер. - Это что, так сейчас незнакомые юноши время спрашивают? Или это такая манера у девушек пошла отвечать который час?
- Я конечно не совсем понимаю о чем это вы товарищ сержант, - с наискромнейшим выражением на лице проворковала Настя, - но только все люди разные знаете ли, и у каждого свои манеры, как спрашивать, так и отвечать. Так вы по прежнему хотите чтобы я предъявила вам свои документы?
- Пожайлуста, будьте так любезны.
- Могу ли я поинтересоваться по какому поводу? Я что, что-то нарушила?
- Я уверен что ничего. Но документы я проверить у вас обязан, потому-что поступил сигнал от этих вот граждан, - и он кивнул головой в сторону пары средних лет. - Просто для установления вашей личности.
- Ну хорошо, тогда вот: трудовая книжка вас устроит? Паспорт с собой не ношу, извените.
- А зря, надо носить. Ну, раз нету с собой паспорта давайте трудовую. О, да вы учителем в школе работаете, а по вам честно говоря и не скажешь, не очень-то вы на учителя похожи. Извените конечно, ничего плохого не имею ввиду, напротив...
- Товарищ сержант, а нельзя ли побыстрее, а то мне еще надо в магазин «Очки» заглянуть. - При этом Настя посмотрела на меня очень выразительным взглядом, пока сержант рссматривал ее трудовую, и показала глазами куда-то на противоположную сторону канала Грибоедова. Я не сразу понял, что за сигнал она мне пытается послать, но посмотрев на другую сторону канала прочитал: «Очки». Затем посмотрел на нее. Она пару раз хлопнула ресницами, тем самым видимо давая понять, что мыслю я в правильном направлении. Из этого я зделал вывод, что это место встречи.
- То-товарищ с-сержант, – закудахтала дама-курица, - я видела, я видела они тайно переглянулись. Эта девица фо-форменная аф-аф-аферистка, сааврет не дорого возьмет. А документ может быть поддельным, вы его внимательно изучите. А этот вот, - и указала на меня, - ее подельник, и не иначе как армейский дезертир. Я видела как они фоорму в сумку запихивали. А может они солдата какого ограбили, а форму иностранцам продать хотят? А может они оба шпионы? А этот вот с фингалом, молодой а про товарища Воронихина больно много знает: мол вторая дуга колонн там должна была быть, с задней стороны музея, и левое крыло не достроили… Откуда он все это знает? Разве нормальному Советскому человеку важно о таком знать, ну скажите мне на милость?
- Подождите гражданка, прошу вас. Вы граждане вообще-то можете уже идти, я здесь без вас разберусь, спасибо, - спокойным ровным тоном отреагировал сержант.
- Вы сумку, сумку-то проверьте, - не унималась кудахтающая мадам.
- Гражданочка, если вы сейчас отсюда не удалитесь я вынужден буду задержать вас за нарушение общественного порядка, - таким же ровным тоном предупредил ее сержант.
- Пойдем дорогая, не волнуйся милиция разберется. Главное, мы выполнили свой гражданский долг. Эти голубчики свое получат: и за порнографию, и за эротику, и за вторую дугу с не достроенным крылом, и за товарища Воронихина!
И они стали удаляться бурча что-то друг-другу и периодически оглядываясь в нашу сторону, пока оканчательно не скрылись за колоннами.
-Ух, - утомленно выдохнул сержант. - Ну хорошо. Личность ваша установлена извините за беспокойство вы свободны, - протараторил сержант без знаков препинания, видимо заученную уже наизусть фразу.
- Счастливо всем оставаться, – бросив улыбку по кругу, бодренько сказала Настя и уже поспешила было нас оставить. А я подумал: «Какой смысл во всей этой разыгранной комедии?»
- Кстати, одну секундочку девушка, чуть было не забыл. Это чья сумка? – спросил сержант.
- Ой, спасибо большое товарищ сержант! Какая-то я вся сегодня рассеянная, чуть было про нее не забыла. Сегодня в Пасаже женское нижнее белье выкинули, импортное. Такое классное! С самого утра за ним простояла и всю зарплату потратила. Зато купила! Хотите посмотреть? – и подняв сумку с земли протянула ее сержанту.
- Нет-нет, ну что вы, в этом нет никакой необходимости, - явно смутившись ответил сержант, - вы идите, идите пожалуйста.
Настя, находясь между мной и сержантом, сделала шаг в сторону Невского. Но сделала этот шаг настолько неловко, что споткнувшись выпустила сумку из рук и повалилась на меня, упершись мне головой в живот и обхватив мою талию. Чтобы она не сползла еще ниже и не грохнулась я, пытаясь ее удержать от падения, ухватил за подмышки со стороны спины. В таком полусогнутом положении она повисла на моих руках и на животе. И тут я почувствовал как она засунула мне что то в задний карман джинсов.
Сержант тоже поспешил на помощь - положение обязывало. Но оказался в не очень удобной для этого позиции и совершил ошибку. Пока Настя, находясь в полусогнутом положении запихивала мне что-то в карман, сержант, находясь позади нее, ухватил ее за бедра в районе ягодиц. При этом, сам слегка подавшись вперед, стал тянуть Настю на себя, из вполне только благих намерений, чтобы не дать ей упасть. Исходя из тех же благих намерений, я, старался за подмышки тянуть ее вверх и тоже на себя. И так, когда сержант тянул ее в свою сторону Настины ягодицы упиралась ему в пах, а когда я тянул Настю на себя то ее лицо упиралось мне в живот. Как все это действо выглядело со стороны можно было только догадываться. Не знаю как долго бы мы еще ее перетягивали туда-сюда, пытаясь каждый по своему помочь ей не упасть, если бы Настя не простонала взмалившемся голосом:
- Хватит меня перетягивать, я вам что канат? Сержант отпустите мою задницу.
И сержант, наконец-то, видимо осознав всю неловкость ситуации выпустил Настю из соих рук, а точнее то место за которое он ее держал. После этого Настя, все-таки с моей помощью, вскарабкалась руками по мне и встала твердо на ноги.
- Ух, какая я сегодня неловкая! – отдуваясь произнесла она. - Приведя себя в порядок она повернулась к сержанту с грозным выражением лица, который стоял красный как рак и почти в постойке смирно.
- А что это вы себе позволяете товарищ сержант? Что это вы меня лапаете? Вы что же это думаете, если вы представляете власть значит вам все позволено?
- Ну что вы девушка, вы просто меня не так поняли, то есть я просто хотел вам помочь, чтобы вы не упали.
- Интересный у вас метод девушкам помогать, чтобы они не упали, - явно намекая на предыдущий сарказм сержанта примомнила ему Настя. Подняв с земли сумку «батон», и перекинув ее через плечо, она легкой походкой направилась в сторону Невского.
Сержант выглядел расстерянным. Эта сцена собрала вокруг нас приличное количество зевак. Надо отдать должное сержанту он быстро вернулся в свое нормальное рабочее состояние и попросил всех разойтись.
Я засунул руку в задний карман джинсов и извлек оттуда, как выяснилось, свой абитуриентский листок, который отдал Насте когда переодевался между колонн. «Хорошо что она вспомнила. Значит это сцена с неловким спотыканием была ею симпровизирована. Здорово! Интересно только до какого момента?» - с улыбкой подумал я про себя.
- А, это ваш документ?- прервал мои мысли голос сержанта,- ну давайте же я на него посмотрю, чтобы покончить с этим делом. Ну так я и знал. Вот народ… преполошат только всех, – с досадой в голосе, обращясь неизвестно к кому, посетовал сержант.
- Вот, сами убедитесь, не ваш это клиент ребята, - показывая мой документ старшему лейтенанту патруля, про который я уже успел забыть, бросил он.
Старший лейтенант, как ожившее бронзовое изваяние, с неохотой присел на корточки, и с высоты фундамента заглянул в мой абитуриентский документ, после чего удовлетворенно кивнул сержанту. Затем он, и сопровождавшая его свита курсантов, ни слова не говоря, лениво удаляясь с места события, скрылись за колоннами собора.
- Держи абитуриент, - протянул он мне мой документ с улыбкой, - да, и передай своей учительнице что в ней пропадает великолепная актриса. Может ей стоит задуматься о том чтобы поменять профессию? - Сказав это, он развернулся и пошел по направлению к Михаилу Богдановичу Барклаю де Толли, а я, минуя Михаила Илларионовича Кутузова, двинул к магазину «Очки».
X
Оказавшись на месте, Насти я не обнаружил. Я попытался открыть дверь под вывеской «очки» но она не поддалась, видимо магазин уже был закрыт. Я решил немного подождать, ровно столько сколько это будет разумным, и если Настя не появится двигать в бар "Вена" за возможной информацией без нее.
Ужасно хотелось есть после всех этих погонь, экзаменов и неожиданных случайностей. "Хоть бы пирожок с повидлом за пятак съесть, - подумал я одновременно с урчанием в моем желудке. - Конечно пирожка маловато будет - вот если бы чего нибудь мясного...».
С такими мыслями я стоял лицом к Казанскому и рассматривал его купол, спрашивая каждые две минуты у прохожих который час. После примерно одиннадцати минут ожидания позади меня раздался голос:
- Что нибудь новенькое для себя открыл в архитектуре купола?
Я повернулся на ее голос.
- Нет, я думаю о том где бы поесть, а то у меня кроме двух стаканов огуречного рассола ничего во рту не было, да и те, извиняюсь, вышли наружу больше трех часов назад. А ты где была?
-На, держи, - протянула мне она сумку «батон», - у метро Грибоедова стояла, смотрела не увязался ли кто-нибудь за тобой из той компашки. Так, на всякий случай.
- Кстати, сержант нас раскусил - просто хорошим парнем оказался. Просил тебе передать, что в тебе пропадает актриса.
- Да? Ну что ж, может и стоит задуматься над его советом, - весело отреагировала Настя, - а пока давай-ка действительно подумаем где бы нам перекусить. На Желябова есть чабуречная и пышечная, там же рядом на Невском есть кафе «пчелка», я так его называю, знаешь о чем я да? На Садовой есть метрополевская кафешка, до Садовой есть Север…
- Настя, я мяса хочу или макарон, а еще лучше и того и другого, - прервал я ее. Настя осмотрела меня сверху донизу.
- Да, пожалуй. Подожди, а это что за заведение?
Прямо рядом с "очками" в соседнюю дверь входил и выходил народ, в большинстве своем мужчины, но были и женщины.
- Пойдем проверим, - кинула мне Настя, и схватив меня за руку потащила внутрь за стеклянную дверь.
Заведение оказалось пивным баром. Мимо проходящий, судя по внешнему виду официант, уже немолодого возраста, при виде нас остановился и высокомерно-вежливо спросил:
- Могу ли я вам чем нибудь помочь молодые люди?
- Мы проголодались и хотим есть: что нибудь вкусное и не дорогое - это здесь возможно? – спросила Настя.
- И чтобы с мясом, - добавил я.
Официант осмотрел нас оценивающим взглядом с ног до головы, задержав свой взгляд на Насте намного больше чем на мне, и видимо удовлетворившись осмотром с улыбкой ответил:
- Да конечно. На первом этаже у нас пивной бар-ресторан, но я не думаю что вам там будет уютно. К тому же там в основном холодные закуски к пиву: вареные раки, креветки, рыба копченая и вяленая, сырки плавленые… и довольно шумно. А вот наверху у нас есть ресторан «Гринница», и там можно очень даже хорошо перекусить, и с мясом, - хитро улыбаясь ответил он, посмотрев на меня, - а цены по прейскуранту.
И через какое-то время добавил:
- Если вы решили то я могу вас провести в ресторан.
Мы переглянулись с Настей проголодавшимися глазами, и в знак согласия кивнули головами.
Проходя мимо пивного ресторана мы услышали: «Кто в футбол играл с пеленок?» и множество голосов в ответ «Наш Володя Казачонок!»
- Болельшики «Зенита», - как бы извиняясь прокоментировал официант.
Мы поднялись по ступенькам на второй этаж и оказались в довольно симпатичном месте. Ресторан был оформлен в старо-русском стиле: с низкими сводчатыми потолками, стенами расписанными изображением сценок из русских народных сказок с былинными богатырями, старорусскими пейзажами - все в таком духе. Мне это очень напомнило вид боярской трапезной с какой-то картины, которую я видел в книге по искуствоведению, на которую случайно нарвался в библиотеке пока рылся в поисках «Милый друг» Мопассана.
- Володя, проводи пожалуйста молодых людей за столик, и предложи им расширенное меню, – распорядился пожилой официант, обращаясь к своему молодому коллеге дежурившему на входе. Последнюю фразу, о расширенном меню, он практически шепнул ему в ухо, но я услышал.
– Конечно Борис Петрович, - ответил ему молодой официант с очень уважительной интонацией в голосе, из чего я сделал вывод, что Борис Петрович сдесь не просто официант, а скорее всего вообще не официант, а что-то намного большее.
Нас проводили за один из столиков который находился, судя по расположению, в небольшой центральной зале ресторана, но сводчатые низкие потолки создавали ощущение полной уединенности.
- Присаживайтесь пожайлуста. Вот ознакомьтесь с меню пока, а я принесу вам что нибудь прохладительного. Кстати из без алкогольных напитков очень вам рекомендую лимонад «Фольга» завода «Вена». Производят только для особых случаев. Ну и мы тоже не всем предлагаем, а только хорошим знакомым. Мы его даже в меню не выставляем. Этот лимонад в ресторанах города, а магазинах и подавно, в глаза не увидите. Официальная отпускная цена завода пятьдесят пять копеек! Пятьдесят пять копеек! Можете себе представить? Бутылка Жигулевского дешевле стоит.
И наклонившись поближе к нам спросил:
- Вы ведь знакомые Бориса Петровича, не так ли?
Настя напустила на себя пелену таинственности и ответила приглушенным голосом:
- Мы совсем недавно с ним познакомились: он помог нам сделать выбор касающийся общественного питания.
– О, понимаю, понимаю, - с таинственно-глупой, и очень корявой улыбкой, ответил молодой официант. - Борис Петрович большой мастер в такого рода делах. Он тут у нас все! Мы его между собой зовем папа Боря. Вот и этот лимонад он достал через свои связи, в Таврическом, - и молодой официант изобразил на лице важную мину.
- Из дворца что ли? - просто так ляпнул я, но заметил уважение на лице официанта в мой адрес.
- Прямо оттуда, - кивнул он. - Вы, я так понимаю в курсе, что там недавно был неофициальный слет руководителей комсомола со всей страны. Вот для них то «Вена» и выпустила ограниченную партию лимонада. А все что на слете не выпили все нам и досталось. Спасибо папе Боре. Как говорится «остатки сладки!» Там конечно еще много чего оставалось, по рассказам, но все разошлось по другим своим. Надо же все по честному, сами понимаете, и...
- Понимаем, давайте нам две «Фольги», - явно утомленная откровениями официанта отрезала Настя.
- Очень хорошо! Через минуту буду.
- Боже, как он меня достал. Слушай Макс, нас похоже с кем-то перепутали и приняли не за тех.
- Я тоже так подумал. Ты слышала как «Борис великий» сказал что-то по поводу расширенного меню?
- Ага.
- Я думаю, что «Фольга» это и есть расширенное меню.
- То есть.
- Ну смотри. Завод выпускает партию лимонада на комсомольское мероприятие. Организаторы комсомольской вечеринки за эту партию лимонада уже заплатили. Комсомольцы не смогли весь лимонад употребить. Что делать с остатком? Там же наверняка вся подсобка в Таврическом завалена ящиками с этим таинственным напитком. Они же когда гуляют всегда впрок затавариваются. Заводу этот лимонад не нужен - завод свои деньги получил. И что делать с этим лимонадом? Ведь испортится и пропадет, срок хранения от трех до семи суток. Ну, этот может и дольше немного хранится, потому-что специальный: побольше «черта» добавили наверное.
- Побольше чего?
- А, ну это консервант такой для безалкогольных напитков, на семидесяти процентной спиртовой основе, и еще какой-то дряни. Такая желто-прозрачная жидкость. Ее и «Вена» и «Степана Разина» и «Бавария» используют. Я у дяди Гриши ее видел. По свидетельству дяди Гриши ядерная вещь. Пользуется большой популярностью у алкаголиков. Кто на этих заводах работает таскают оттуда и продают местным алкашам. Ну так вот, возвращаясь к лимонаду. По знакомым и друзьям штучно продовать очень хлопотно. Через торговые точки рискованно: товар слишком броский, судя по описанию, ажиотаж возникнет и обязательно кто нибудь стуканет. К тому же агенты ОБХСС по торговым точкам шарятся, а документов на товар, кроме липовых, не предъявишь никаких. Остается одно - нелегально реализовать через сеть ресторанов.
Вот такие папы Бори приходят и оптом берут за полцены, проплачивая из своего кошелька. Ну а потом в свой кошелек обратно кладут в два раза больше. И тем хорошо и этим, и комсомольцам тоже.
- Макс откуда ты все это знаешь?
- Тетушка у меня заведуюшая в винном отделе гастронома, а ее знакомый пиво развозит в бочках. Я эти лекции по Советской торговли на семейных вечеринках вынужден иногда слушать.
- Бедняга, - пожалела меня Настя.
- Да уж и не говори.
- Интересно, как из людей получаются вот такие официанты и папики Бори?
- Или физики, у которых папы профессора, а папины лучшие друзья работают в библиотеке ООН в Нью Йорке.
- А, даже вот так… Я понимаю Макс на что ты намекаешь.
- Настя, ни на что я не намекаю. Это так прозвучало. Упоминув о том, что ты из профессорской семьи я просто хотел подчеркнуть, для сравнения, какую роль в жизни человека, и влияние на его дальнейшую судьбу может оказать его окружение. Я о том, что человека, как личность, формирует его окружение: семья, школа, друзья, работа, место проживания... Тебе повезло родиться в семье профессора математики. И дело ведь не только в математических генах, которые наверняка ты получила в наследство, но еще и в том, что ты видела вокруг себя. Я имею в виду круг твоей семьи, и круг друзей и знакомых твоей семьи. А у этого молодого официанта может папа на «Самтресте» грузчиком работает, подворовывает оттуда винцо и продает по знакомым и соседям. А мама в каком-нибудь столовском буфете работает, и тоже подворовывает, бутрброды с сервелатом. И друзья у них соответствующие. Вот тебе и формирование человека как личности во всех отношениях. Растет личность в этой среде и постепенно перенимает те навыки и привычки, которые присущи этой среде. И даже его родителей такая среда могла изменить в свое время. Может быть даже у его родителей и специальность любимая была. Но под воздействием жизненных реалий они пошли работать туда где больше можно поиметь, и в угоду этим реалиям делают и поступают так, как они не хотели бы, и окружают себя теми людьми, которыми не хотели бы окружать. Торгуют пивом, устраиваются официантами, грузчиками на «Самтрест» потому, что там всегда можно умыкнуть чего нибудь, и деньги на этом сделать. И делают они это потому, что на зарплату той професии, которой они обучались, прожить трудно, а семью кормить надо, и жить хочется достойно. Поэтому этот парень и работает официантом, в надежде когда нибудь занять место папы Бори. Я слышал как тетушка моя рассказывала дяде Грише, что к ней на работу продавцом устроилась работать одна женщина, инженер. Так она еще за это место продавца заплатила заведующей гастронома. А знаешь на чем там деньги делают? Алкаши вещи пропивают, к примеру, на бутылку водки золотые часы жены меняют. А дядя Гриша тот вообще пять тысяч какому-то начальнику ОБХСС заплатил, чтобы на бочку с пивом устроиться.
- Окружение говоришь. Ну что ж, с этим пожалуй можно согласиться, но только частично. Человек, преже всего, сам делает свой выбор, в каком бы окружении он не находился, ведь за границами его окружения существует другой мир и другие люди, который он видит когда выходит из своего окружения. Человек же мыслит самостоятельно, и может сравнивать и анализировать. Та женщина, инженер, пошла работать туда потому, что там можно, как ты выразился, умыкнуть, сделать деньги по легкому, вместо того, чтобы, возможно только через какое-то время, но стать хорошим иженером и заработать те же деньги за свой труд - никого не обманывая. Макс, и дело не в професии вообще. Ничего плохого в профессии официанта или продавца крепких напитков нет. Вопрос в том, что за люди приходят в ту или иную профессию, и какое влияние впоследствии на эту профессию они оказывают. Важно конечно, наверное, из какой семьи ты вышел, и к какой социальной группе ты принадлежишь, но не так все же это важно. Дело в самом человеке. Плохое и хорошее - это внутри нас, а не на афише нашего статуса. В каждом из нас живут много зверей Макс, и все они разные. Вопрос только в том, какого из этих зверей мы больше кормим. Разве не бывает такого, что в профессорских семьях вырастают полные идиоты, мерзавцы и негодяи? Конечно бывает. Дело именно в человеке, в его осознанном выборе. И оправдывать кого-то за то, что этот выбор был сделан в силу каких-то независящих от него обстоятельств или жизненной необходимости - полная чушь. Все зависит от того, как человек воспринимает, обрабатывает и реагирует на информацию полученную им из окружающего его мира, и что из этого мира он берет для себя, а что отбрасывает. Видишь - снова выбор. Конечно, чем шире этот мир тем лучше. Но не всегда обязательно так. Возьми, к примеру, Ломоносова. Каково было его окружение? Крестьянский мир, рыбаки. С раннего детсва он помогал отцу рыбачить. И вроде бы туда ему была и дорога, продолжать дело своих предков, поморских крестьян. Но он отказался идти той дорогой, он хотел другого - и стал великим ученым. И это был его выбор. Понимаешь о чем я?
- Настя, ну ты замахнулась... Ломоносов гений.
- Нет, Ломоносов, прежде всего, человек, сделавший свой выбор. Поэтому он и стал тем Ломоносовым каким мы его сейчас знаем. Я, кстати, в гениальность не верю. Размер мозга у всех одинаковый, и количество извилин в нем тоже. А вот как отдельно взятый индивидуум этими извилинами решил распорядиться - в этом вопрос.
- Ну да, пожалуй. Но все-таки, вот тебе другой пример. Когда я был в шестом классе, Генка Петров рассказал нам, как он однажды пришел домой после школы и застал своего отца в постели с соседкой по лестничной клетке, в то время как мать его была на работе. Отец его стал уговаривать ничего матери не рассказывать. И какой выбор Генка должен был сделать: в пользу матери или отца? И как такая ситуация могла повлиять на его формирование как человека?
- Я не знаю. Ужасно, что отец его поставил перед таким выбором, однако это совершено другое, не сваливай все в одну кучу. Тут личное, тут отношения, тут любовь замешана.
- Любовь? Скорее интрижка. Когда человек влюбляется по настоящему он не способен на вранье - любовь не позволяет врать. Князь Мышкин сказал, что красота спасет мир. Но я бы сказал иначе: любовь спасет мир. Потому что в любви есть вечная правда, а в ней красота. Что может быть красивее любви? Любовь не может быть некрасивой, а, Настя?
- Ты идеалист Макс. Но а если она не взаимна? То значит несчастна. А какая же красота в несчатье?
- В несчастье конечно никакой красоты нет, но в любви есть. Ведь само по себе чувство любви уже прекрасно, даже если и не взаимно. И прекрасно оно в том, что человек способен любить!
- Ты думаешь что на любовь способны не все?
- Не знаю, может быть и не все.
- А ты способен на любовь Макс?
Этот неожиданный вопрос застал меня врасплох и я смущенно замялся.
- Я, я не знаю. Ко мне это еще не приходило. Я думаю что да.
- А как ты узнаешь, что это любовь?
- Почувствую химическую реакцию в организме, - улыбнулся я.
Она хотела меня спросить что-то еще, но тут подошел "молодой официант" с двумя бутылками «Фольги».
Бутылки лимонада действительно выглядели необычно. Горлышки бутылок были длиннее чем у обычных лимонадных, и обернуты они были серебрянной фольгой, по типу бутылок шампанского, а широкая этикетка красовалась прямо по центру. По сути это была абсолютная копия бутылки шампанского только меньшей емкости.
Открыв бутылку, и разливая ее содержимое в бокалы, официант спросил:
- Уже решили что будете заказывать?
- А-а нет пока, дайте нам еще минутку, - ответил я.
- О конечно-конено, - услужливо промурлыкал официант и удалился.
Я начал копаться в меню и обнаружил, что на девяносто процентов ничего не понимаю в названии блюд. И не потому, что это был мой первый визит в ресторан, Пулковский был не в счет, а потому, что все названия блюд были грузинскими, ну или как минимум кавказскими. Из довольно длинного списка холодных и горячих блюд там было: чоги, лобио, аджапсандали, мцнили,сулугуни, бастурма, хинкали, сациви, цыплята тапака, хачапури, чанахи, шашлык, супы харчо, хаши, чихиртма и много чего другого. Из всего этого изобилия я знал только харчо, который ел в столовке на Народной, хачапури и шашлык. Но самое интересное в этом меню было то, что между хачапури и чанахи были втиснуты пельмени русские и блинчики с творогом, видимо в знак оправадания интерьера ресторана.
Когда я исследовал меню алкагольных напитков то обнаружил там ту же самую картину, а именно: Вазисубани, Ркацители, Хванчкара, Цинандали, Киндзмараули, Мукузани, Алазанская долина. В разделе крепких напитков одиноко красовалась водка.
Я обвел взглядом залы ресторана и подумал, что для такого меню, вместо былинных богатырей на стенах, наверное стоило бы изобразить горы Квказа, виноградники и джигитов с саблями, а для блинов, пельменей и водки, стоило бы отвести отдельный столик с надписью «уголок русской кухни».
Изучая меню я не сразу обратил внимание на то, что стол начал вибрировать. Оторвав глаза от своего меню я увидел как Настя указательным пальцем правой руки тычет в свое меню, а левой рукой указывает мне на стены, еле сдерживаясь от смеха. Когда кивком головы я дал ей понять, что я придерживаюсь того же мнения мы оба взорвались смехом. Подошедший к нам официант нашел нас мы в необычайно веселом настроении.
- Что нибудь выбрали?
- Да, я пожалуй возьму шашлык по грузински, - сделала свой выбор Настя.
- Я тоже возьму шашлык. Да, и не могли бы вы к шашлыку еше и макароны сварить? – озадачил я официанта.
- Отчего же не можем, обязательно сможем, - сделав вид, что это абсолютно естественно, что к шашлыку в качестве дополнительного гарнира заказывают макароны.
-Очень хороший выбор. Я сам хотел вам порекомендовать шашлычок. Он у нас всегда свеже-маринованный: "главный" сам его маринует. Приготавливает тоже сам, никому не доверяет, - начал распыляться официант.
- А скажите, ваш "главный", он кто по национальности, грузин? – поинтересовалась Настя.
- Нет, почему грузин? - с серьезным непониманием на лице ответил официант, -главповар у нас сибиряк, он даже деревню нам свою назвал как-то, там где он родился: толи Клюевка, а толи Клевая, точно не помню. А поварить он учился в Новосибирске, в кулинарном техникуме. Ну так я пойду заказ ваш передам, минут двадцать-двадцать пять придется подождать. Если вам что-то понадобиться то дайте мне знать, я недалеко от стойки бара буду стоять, вот там, - и он кивнул головой в сторону бара.
- Не слабо в Новосибирском кулинарном техникуме учат Грузинской кухне, - сказал я Насте когда удалился официант.
- А почему бы и нет? У нас почти везде, и в кафе и ресторанах, вообще непонятно какая кухня.
- Ну как это непонятно какая? Если мы живем в Советском Союзе, то и кухня у нас тоже Советская.
- Это как? Когда всей комуналкой на одной кухне разом что ли? Макс ты чего белены объелся? Что такое Советская кухня?
- Что это такое я не знаю, но пример привести могу.
- Давай, валяй.
- Жареные пирожки с повидлом, мясом, рисом и яйцом на Московском вокзале - это раз.
- Ташнотики что ли?
- Ага.
- Что нибудь еще?
- Сосиски молочные, в кафе у зоопарка, причем варят их прямо в целофановой обертке, по Советски - это два. Яйцо вареное вкрутую, в нашей школьной столовке - это три. Котлеты Советские, в любой столовке нашего города - это четыре...
- Понятно. Как экзамен?
И я ей рассказал как было дело.
- Макс, она явно хотела тебя завалить. Я не знаю, этo твой внешний вид или что-то еще... Вопрос был задан явно на засыпку. Для опытного препода не составит труда с первых минут определить знает абитуриент предмет или нет, и насколько. И все-таки Макс, мне так кажется, ты ищешь себе оправдание, а это самое легкое объяснение своих неудач. Не ищи себе оправданий, а лучше проанализируй случившееся и сделай вывод.
- А я, между прочим, так и сделал.
- Ну и каков же вывод?
- Надоело по институтам бегать. Видно не судьба мне в этом году куда-либо поступить. Пойду в ТУ-10 на электротехника. Поучусь десять месяцев, получу профессию, а на следующий год опять документы подам в какой нибудь институт. Так и время не потеряю зря и что-то полезное приобрету для себя.
- Одобряю. Только есть одно но.
- Это какое же?
- В армию тебя загребут следующим летом, и возможно ты даже экзамены не успеешь сдать.
- Экзамены точно успею, если конечно не произойдет невероятное и военкомат каким то образом не узнает год моего реального рождения, что абсолютно невозможно. У меня ведь День Рождение в самом конце лета, 31 августа. Так что я во все потоки прохожу, а там видно будет. Может быть на отсрочку договорюсь, а может быть пойду туда где есть военная кафедра.
- Разумно Ларик, хвалю!
- А аткуда ты это знаешь? Меня только близкие друзья так называют.
- Макс, а разве мы с тобой не близкие друзья? – разыграв удивленную обиду спросила она меня.
Ее вопрос меня поставил в тупик, хоть он и был задан с шуточной интонацией, примерно также как тот, про глобус с ниткой. Я попытался было что-то промямлить, но к счастью не успел, меня выручил официант принесший наши шашлычки. И так как мы оба проголодались, то сразу же переключились на них, и не оттягивая ни мгновения принялись их уничтожать.
Шашлык действительно, надо отдать должное "главному", оказался очень даже вкусным, может быть конечно мы были просто голодными, но скорее всего не поэтому.
XI
Когда я дожевывал остатки своих макарон, то переферийным зрением заметил как
два человеческих объекта остановились справа от меня, напротив столика за которым мы сидели. Постояв несколько секунд один из объектов заговорил:
- Солдат, ты что ли? Вот так приятный сюрприз! Смотри Колян, - обратился он к своему приятелю, - на ловца и зверь бежит. Блатная у тебя служба солдат я смотрю: по ресторанам с девушками ходишь... Прикид с военного на не слабый гражданский уже сменил. Такую службу даже в мечатх представить невозможно.
Я, с набитым макаронами ртом, медленно повернув голову в сторону говорящего объекта и увидел двоих парней, лет двадцати трех на вид, оба в джинсовых костюмах и довольно крепкого телосложения.
Недолго раздумывая парни безо всяких церемоний уселись за наш столик, кинув Насте «здрасьте девушка». Тот кто говорил, сел со стороны Насти, а тот кого называли Колян, уселся рядом со мной.
Настя перестала пить «фольгу», и молча кивнув головой на «здрасьте девушка», и с интересом осмотрев моих новоиспеченных знакомых, перевела вопросительный взгляд на меня. Но мне нечего было ей сказать. Поставив себя в позицию стороннего наблюдателя она стала ожидать развития событий.
- Ребята, а мы что знакомы? – голосом человека, который только что хорошо покушал, спросил я.
- Парень да ты чего, шлангом что ли прикинуться решил? Ты куда с моими деньгами вчера слинял? Где деньги солдат?
- Парни погодите. Какие деньги? У меня события вчерашнего вечера и сегодняшней ночи абсолютно стерлись из памяти.
- О, пробел в памяти. Так это пустяки, мы тебе сейчас память поправим. – И обратился к Коляну:
- Эй Колян, давай его в подсобку, человеку надо помочь память восстановить.
Я не знал каким образом они мне собирались восстанавливать память, но почувствовал всеми печенками, что процедура восстановления памяти, в исполнении Коляна, штука явно не из приятных.
Колян поднялся из за стола с явным намерением переместить меня в ту самую подсобку по восстановлению памяти, но тут, неожиданно для двух бугаев, в разговор вступила Настя.
- Эй-эй ребята, а не лучше ли вам для начала остыть и рассказать как дело было, а то я сейчас так закричу, что сюда не только Зенитовские болельщики из пивной сбегутся, при этом она вытащила из своей маленькой сумочки значок футбольного клуба «Зенит» и нацепила себе на блузку, но и половина Невского. И я не думаю, что папа Боря будет счастлив, что в его ресторане произойдут события, после которых, впоследствии, со стороны соответствующих государственных структур, наверняка начнутся частые визиты в виде непредвиденных проверок. И тогда вообще неизвестно, кого поведут в подсобку, а кого в кутузку.
Парни явно не ожидали такой речи и такого поворота событий. Голос у Насти был настолько уверенный и твердый, что вся самоуверенность парней и их развязанные манеры исчезли в одно мгновение. Тот, кто говорил, переглянулся с Коляном и дал ему знак рукой, чтобы тот опустился обратно за столик. «Вот что значит опыт работы учителем в старших классах», - подумал я.
- А вы что, знакомы с папой Борей? – вкрадчивым голосом поинтересовался тот, который говорил.
- И с папой Борей и еще кое с кем... – удовлетворила его любопытство Настя, сверля его глазами. Тот, кто говорил, несмотря на то, что создавал впечатление крепкого парня во всех отношениях, не выдержал ее взгляда и опустил глаза. «Слабак!» - произнес я про себя.
Я еще в школе замечал, если Настя смотрела на кого-то в упор, то многие этого не выдерживали и отводили глаза в сторону. И это были далеко не только ученики, а и пожилые педагоги. В ее взгляде чувствовалась огромная внутренняя сила. Через глаза человека она как будто проникала в его мысли, и видела что там происходит. Я пожалуй был один из немногих кто мог выдержать этот ее взгляд в упор. Я даже тащился от этого. Вся штука была наверное в том, что я никогда не сопротивлялся ее взгляду, не пытался с ним бороться что-ли. Ни делал из этого дуэли, как это пытались делать другие. А зачем? Все равно проиграешь. Напротив, я растворялся внутри этого взгляда и как батарейка получал энергетический заряд и удовольствие одновременно. Хотя конечно, взгляд у Насти, без преувеличения, явно обладал какой то гипнотической силой. Я даже иногда подумывал: "не ведьма ли она".
- Кх, - кашлянул тот, который говорил, и обратился ко мне:
- Солдат, ты бы нас представил своей знакомой.
- Слушайте мужики, - с усталым безразличием начал я, - вначале вы меня в подсобку хотите затащить для поправки памяти, а потом любезно просите познакомить с моей знакомой. Отчего такие резкие перемены?
- Обстоятельства изменились, - ответил тот, кто говорил.
- А почему бы вам самим не представиться. Я вас вижу впервые, по крайней мере в сознательном состоянии. И даже не знаю как вас зовут.
- В этом конрчно нет особой необходимости, но намного легче общаться с человеком обращаясь к нему по имени, - заметила Настя.
- Меня зовут Денис, - представился тот, который говорил, - а вот это Колян, то есть Коля.
- Настя, - с неохотой представилась Настя.
- Максим, - зачем то подняв правую руку вверх представился я. И тут же около нас оказался молодой официант, видимо восприняв мою поднятую руку как сигнал, что нам что-то нужно.
- Геня тебе чего? - спросил его Денис.
- Мне показалось что меня позвали.
- Так оно и есть: тебе показалось.
- А поднятая рука?
- Это я ненамеренно поднял, - извинился я.
- Иди Геня, иди не мешай. Мы тут по делу разговариваем, - с раздражением отшил Денис Геню.
- Хорошо ухожу, - обиделся Геня и обратился к Насте:
- Борис Петрович, при случае, просил узнать как вам наш шашлычок?
- Очень вкусный, - с любезной улыбкой ответила Настя, - правда Макс?
- О да, шашлык был классный, и макароны тоже. Передйте Борису Петровичу что нам понравилось.
- Передам, прямо сейчас и передам. - И он удалился.
- Вот халдей-то, с головы до пят, - глядя вслед уходящему Гене процедил Денис. – Работает без году неделя, а уже как уж, во все щели пролезть успел. Чаевых больше всех зарабатывает, и папа Боря к нему благосклоненен уж больно.
Но потом, как будто испугавшись своих собственных слов, Денис, с опаской посмотрел на Настю. Но когда увидел на ее лице абсолютное безразличие, расслабился и неожиданно разоткравенничился.
- Мы тут с Коляном тоже официантами по вечерам работаем, на полставки. А днем в институте Советской торговли. Еще пару лет осталось. Мы вместе с Коляном под Лугой служили, нас из Краснодара забрали. Мы решили в Питере остаться, вместе в институт поступать. На одну стипендию в пятьдесят ре не проживешь, да и в общаге, хоть и бесплатно, а жить не хотелось. Сняли с Коляном однушку на двоих. Вот холдеями и устроились, вернее устроили, сюда просто так не попадешь. А тут и еда и чаевые. Родителям помогаем тоже...
Неожиданные откровения Дениса очевидно смягчили Настино отношение к обоим парням - это стало заметно по ее выражению лица и интонации голоса.
- Вообще-то у слова "халдей" есть и другое значение: так называли людей населявших Вавилонскую низменность, и славились они своей образованностью. Их также называли магами и прорицателями, - просветила всех Настя. - Так как же вы все-таки с Максом пересеклись?
- Возвращался я домой вчера после с работы, как раз вот из этого ресторана. Обычно мы с Коляном вместе возвращаемся, но вчера Колян после института домой поехал, курсовую дописывать. Стою на светофоре, на перекрестке Орджоникидзе и Гагарина, где то около двенадцати часов ночи было. Машин уже почти не было, кроме редких автобусов, и вдруг бабах: меня в кресло вдавило и чуть кондратий не хватил с перепугу и от неожиданности.
Очухался я через несколько секунд, проверил руки, ноги, голова – вроде все на месте и ничего не болит - уже хорошо. Обернулся назад, смотрю военный козелок своей мордой мне в зад уперся. Не в мой заде конечно, а в зад машины. И первая мысль просвистевшая в моей голове была о том, что попал я на деньги. Мы эту машину с Коляном у однокурсника Хвычи одолжили на неделю, покататься, пока он в Грузию навестить родственников полетел. Ему эту Волгу папа подарил за поступление в институт. Вообщем выхожу я из машины злой до не могу. Смотрю задний фонарь бдребезги, крыло помято и бампер скривился. Подхожу к козелку безо всякой надежды, потому что разговаривать с военными дело фактически бесполезное. Как правило, если какой нибудь неопытный новобранец впилится в гражданского, дело замнут и ничего ты от них не добьешься, но я подумал что попытаться надо. Когда открылось окошко с стороны водителя, мне в нос ударил такой выхлоп, что меня начало мутить. Это был просто настоящий удар по моему обонянию, после которого я еще какое то время не мог нормально различать другие запахи. Двое на переднем сиденье были в штатском, в клевом прикиде таком, а на заднем сиденье ты сидел в военной форме, - кивнул Денис в мою сторону. - Ну я прикинул, и сделал вывод что офицерство наше гуляет, а солдата-водилу посадили назад, службу так сказать тащить. Я этому, за рулем который был и говорю: мол так и так, что делать будем? А он мне вдруг по чухонски: «еккала, поккала, моккала» - и не бельды не понять. Я от неожиданности растерялся. Да нет, пожалуй даже испугался, подумал может я какое скрытое сострясение в мозгу от удара получил, что у меня от этого крыша съехала, а я и не заметил. Обратился к другому, который рядом с водилой сидел, и он мне тоже «еккала-поккала». Расстроился я не на шутку. И тут ты заговорил по русски, и у меня прямо от сердца отлегло, в смысле что с мозгами у меня все в порядке и я их не повредил.
С тобой то я быстро нашел общий язык. Ты, в отличии от чухонцов, не выглядел сильно датым, но вид у тебя был какой то странный, не знаю даже как сказать - ошарашенный что ли. Короче говоря, ты начал чухонцам объяснять, что надо заплатить, а они в ответ на своем начали кукарекать и показывать на руль, на педали, на рычаг переключения передач, потом на приборную доску... Вообщем истыкали пальцем всю машину. Ну ты нам и говоришь, что на машину они жалуются, говорят легче их старым трактором на ферме управлять чем этим динозавром. И им опять: «товарищи финики надо заплатить».
- Слущай Денис, - прервал я разсказчика, - а я с ними ведь по русски говорил, так?
- Так.
- А они со мной по чухонски, ну то есть по фински, так?
- Так.
- Так как же мы друг-друга понимали?
- Этого я не знаю, но было такое ощущение, что понимали вы друг-друга прекрасно. Меня этот вопрос вообще не волновал, для меня важно было хоть какую то компенсацию получить.
- Ну и как получил?
- В том то и дело, что получил. Ты им там начал мозги вкручивать про уголовную ответственность и какие-то международные соглашения и еще что-то. Я уж не знаю, что из того что ты им говорил они понимали, а что нет, но слушали они тебя с явным вниманием, насколько это было возможно в их состоянии - это факт. И к моему великому удивлению, чухонцы, после твоей речи, не выходя из козелка, покукарекали немного между собой и отсыпали мне триста пятьдесят рублей. И тут мне бы надо было сесть в машину и домой уехать, но ты меня пригласил с чухонцами в карты поиграть: «Поехали чухонцев в карты обыгрывать, а то они расхвастались, что крутые игроки, а мне партнер нужен. Играем на мои».
Не знаю почему, но я согласился, и поехал вместе с вами в Пулковскую. Вроде бы продолжение вечера обещало быть интересным, может поэтому и согласился.
В номере финики вытащили из холодильника бутылку водки и мы выпили за знакомство. После этого один из фиников вытащил из тумбочки три запечатанные колоды карт и положив их на стол объявил: "Блэк джек", - а ты ему: "очко", и оба кивнули друг другу головой. Затем ты, отодвинув в сторону две колоды, сказал: «Лишние». Финик, посмотрев на тебя в пьяном недоумении, пододвинул к одинокой колоде вторую и что то пробурчал по фински. После чего ты, взяв в руки обе колоды, и подержав в руках сказал: «Тяжеловаты». Затем ты распечатал обе колоды, одна за другой, и убрал из них все двойки, тройки, четверки, пятерки и джокеров. Собрав отобранные карты в стопку ты пододвинул их к лежащей в сторонке одинокой колоде и снова сказал: «Лишние». Я и другой финик наблюдали этот процесс передвижения колод по столу в полном молчании. Ощущение было как от игры в шашки. Финик задумался, почесал репу, снова задумался, сосредоточенно глядя на обе уменьшенные колоды, и в конце концов произнес: "Блэк джэк", - а ты ему: "Очко". Стало понятно, что вы пришли к общему согласию играть двумя колодами по тридцать шесть карт. Финик, смешав обе колоды в одну, протянул ее почему мне, показав жестами, и сопровождая это непонятными мне словами, что я являюсь наилучшей кандидатурой на роль крупье, видимо потому, что из всей компании на тот момент я был самым трезвым. Ну что было делать? Я согласился и предложил делать ставки, помогая себе скромными знаниями английского и языком жестов. Забавно было то, что все меня прекрасно поняли.
Ты достал из кармана горсть мелочи, и широким жестом высыпал ее на стол, как будто это были испанские золотые дублоны, а не Советская мелочь. Финик пересчитал мелочь и показал всем три пальца, что очевидно означало три рубля. После этого он вытащил из кармана монету достоинством в пять финских марок и положил на стол. Ты с пренебрежением посмотрел на финскую монету и сказал: "Я на ваши деревянные марки дровосеков играть не буду, к тому же три рубля намного больше чем пять ваших финикийских марок, финских то есть. Вот смотри, элементарная арифметика при подсчете валютных курсов. Сколько вы в Финляндии даете за один доллар, а? Ну округлим по среднему - где то пять с половиной ваших марок, так? Так. А в нашем государстве официально за доллар, опять же округляем, дают шестьдесят пять копеек. То есть, три рубля делим на шестьдесят пять получаем... четыре американских доллара и, опять же округляем, шестьдесят один американский цент. Далее, умножаем пять с половиной ваших марок на четыре доллара и шестьдесят один цент американский, получаем что? Правильно, не будем скупердяями и округлим вниз, двадцать пять ваших деревянных марок. Отсюда следует, что за наши Советские три трубля ты должен выложить двадцать пять ваших финикийских, то есть, тьфу, что это я снова, конечно же финских марок". После этого ты взял шариковую ручку и блокнот, лежавшие на тумбочке рядом с кроватью, и показал финну все свои расчеты на бумаге. Парень из Суомы внимательно посмотрел в твои записи, почесал затылок и в знак несогласия отрицательно покачал головой. Тогда ты продолжил приводить ему аргументы в пользу рубля: «Ну пойми ты, чудак человек, Советская экономика занимает второе место в мире после Американской, а по выпуску чугуна даже первое. И это абсолютно достоверные данные от нашей училки по экономической географии, а она, она - член райкома партии. Поэтому наш рубль самая чугунная, то есть, я хотел сказать самая крепкая валюта в мире, и к тому же обеспечена золотом. Один рубль официально равен 0,987 граммам золота, а ваша марка равна половине среза от нашего березового бревна. Только без обид пожалуйста, я ведь констатирую чисто экономические факты. И к тому же, что я буду делать с твоими марками, я ведь в магазин с ними не пойду? А если кто нибудь узнает что у меня иностранная валюта и застучит? То вообще могут загрести за валютные махинации».
Финн упорно качал головой в разные стороны в знак несогласия и говорил что-то по фински. Тогда ты ему выдвинул еще один оргумент в пользу крепости рубля, тыкая в бутылку «Столичной», которая на тот момент была уже пустая: "Скажи, сколько у вас в Финляндии стоит водка? How much финских марок?" Финик взял листок бумаги и нарисовал цифру 50. "Явно занижает жук, и не меньше чем в два раза" - сказал ты мне, а потом обратился к финику: «Ну хорошо, пятьдесят так пятьдесят. А у нас водка Ливизовская стоит четыре рубля и двенадцать копеек, а столичная пять рублей и тридцать копеек. Вот и считай, твои пятьдесят деревянных делим на наши пять золотых и получаем десять. То есть у вас водка, в среднем, в десять раз дороже. А водка, товарищ финик, самая стабильная валюта. Получается, что по водочному курсу моя трешка вообще тридцать марок стоит, так что соглашайся на двадцать пять". И ты ему опять всю калькуляцию нарисовал на бумажке. Финик посмотрел на калькуляцию еще раз и переговорил со своим другом. После чего его друг вышел из номера, а когда вернулся обратно, минут через десять, то положил на стол зелененькую трехрублевку, закончив таким образом дискуссию по валютным курсам.
Трешку эту ты проиграл, как говориться, не отходя от кассы, и как выяснилось это было твоим единственным капиталом. Ты тут же попросил у меня взаймы червонец, и потом еще червонец, и еще… Где то после получаса игры ты пригрывал сто двадцать рублей. Точнее сказать я проигрывал. Но меня тоже уже захватил азарт, и в конце-концов я отогнал тебя от стола и сам взялся за дело, однако неудачно.
Финик достал еще бутылку водки и разлил по кругу, с довольной физиономией, типа: "за щет заведения". Я отдал тебе последние две десятки и предложил доиграть. И тебе вдруг поперло, скорее всего от того, что финики после последнего разлива были уже просто никакие: спасибо дешевой Советской водке. Короче говоря, я точно помню, когда у меня прихватило живот, и там началась революция, ты отыграл обратно все мои триста тридцать рублей.
- А живот, не от здешнего ли шашлычка прихватило? А то я начинаю за себя беспокоиться, - сиронизировала Настя.
- Нет-нет. Это мне вчера наш "главный" удружил: какой то салат из скумбрии подсунул. Сказал его личное изобретение. Опыты гад проводит на работниках ресторана, с одобрения папы Бори. Находится в творческом поиске, причем в постоянном. Изобретет "г" какое нибудь и всем подсовывает продегустировать, а после этой дигустации все дрищут потом. А отказаться нельзя, Боря чуть-что так сразу: «помогать друг другу надо, команда у нас, команда», - типа бригадного подряда значит, и на дверь кивает. А сам не разу не дегустировал.
Ну вот, началась у меня революция и побежал я в туалет. Задержался я там минут на двадцать. Выхожу из туалета и вижу: финики оба храпят за столом, а солдата и след простыл. Выглянул я из номера, посмотрел туда, сюда – никого. Время уже было за полночь, я был пьян, да еще и живот прихватило. Куда мне было идти? А вдруг бы по дороге прихватило? А так в номере, со всеми удобствами. Подумал я и завалился на кровать спать. И приснился мне сон. Будто сижу я на стуле, периодически вибрирующем, со связанными сзади руками, в комнате похожей на комнату пыток. А передо мной стоит наш шеф, с огромной миской, до краев заполненной салатом из скумбрии, и ложкой мне этот салат пытается насильно запихнуть в рот, а я как могу этому сопротивляюсь. И запах такой противный что вот-вот меня вырвет. Проснулся я в холодном поту. Открыл глаза, а передо мной чухонская морда с открытым забралом, в сантиметрах от моего носа выпускает ядовитые испарения прямо на меня. А второй, с другой стороны, задом ко мне пускает злого духу, и так громко что даже матрас вибрирует. Вскочил я с кровати, умылся по быстрому, и поехал домой на разбитой машине и без денег. Вот и все.
- Теперь понятно как я оказался на свадьбе, - сказал я и посмотрел на Настю.
- На какой свадьбе? – спросил Денис
- На какой не важно. Важно то, что исчезнув из номера я каким то образом очутился в ресторане той же самой гостиницы и попал на свадьбу. Там меня Настя и обнаружила. Слушай Денис, а я тебе по поводу козелка ничего ни рассказывал? Ну типа, откуда я его взял?
- Солдат, ну ты вопрос странный задаешь. Что значит откуда ты его взял? Ты же на нем службу тащишь - не я. Про это я ничего не знаю. У меня тогда голова была забита тем как я Хвычину Волгу буду ремонтировать, и кроме того, когда я увидел тех финских чудил у меня поночалу мозги вообще отказывались что либо понимать.
- Ну да, понятно. Кстати, а про финнов я тебе ничего ни говорил, где я их встретил?
- Нет, ничего.
- Ну ладно. Так сколько же там денег было?
- Триста пятьдесят, когда я побежал в сортир.
- Настя, посмотри пожайлуста сколько там?
Настя вытащила из своей сумки кучку купюр и выложила на стол. В кучке оказалось сто двадцать пять рублей.
- Немного осталось, - с досадой заметил Денис.- А остальные где?
- Я думаю на свадьбе остались, - вступила в разговор Настя, - невесту наверное выкупал. Да Макс?
- Может и выкупал, - виновато пробурчал я.
Наступило минутная пауза в разговоре, и каждый о чем то задумался.
- Я сегодня сгонял в таксопарк на Седова, - начал Денис,- по рекомендации одного знакомого, и там мне сказали, что самый быстрый срок за который они могут управиться это два дня. И за скорость надо платить. За все про все запросили триста двадцать пять рэ.
- А почему такая спешка? – спросил я.
- Хвыча через три дня прилетает, и недостающая сумма мне нужна к завтрешнему утру не позже, а иначе они не успеют.
- Слушай а нельзя у твоих ресторанных взаймы взять?
- Ну да, дадут они тебе двести рэ. Вон на Геню посмотрите, такой ведь только брать может, а что бы кому то одолжить...
Колян, который все это время молчал, вдруг заговорил.
- Слушай Диня, а помнишь Борис был как-то на веселе и рассказал нам историю как он пятьсот рэ в карты продул? Где-то там его знакомые по пятницам собираются, вечерами, у них там что то вроде клуба для своих.
- И что?
- Ну как что. Может спросить у него чего и как.
- Колян да ты чего? Мало ли кто чего во хмелю болтает. Ну во первых, кто с Борисом пойдет говорить? Ты что ли? Или я? Да он с нами на эту тему и говорить не будет. И что мы ему скажем? Нам двести рэ надо где-то достать до завтра, а вы помнится по пьяни как-то говорили... И не отрекомендуете ли вы нас своим знакомым, чтобы мы у них эти двести рэ в карты выиграли? У них там своя тусовка. Кто нас туда пустит? У них же там игра в карты не как способ заработать, а как элемент приятного время препровождения, общения между собой, после нелегких трудовых будней. Они там отдыхают и расслабляются таким образом. Для них проигрыш или выигрыш не имеет никакого значения, для них это второстепенно.
- Ничего себе! Это пятьсот-то рэ второстепенно? – пробубнил Колян.
- Вот именно Колян, про это я и толкую. У них и у нас разное отношение к этим пятьсот рэ. Для них пятьсот рэ это один из ресурсов получения удовольствия, а для нас пятьсот рэ это средство выживания в этом мире. Хотя для нас более правильным было бы назвать десятку средством выживания. И я не думаю что они там в подкидного дурачка режутся. И кто с ними играть будет? Ты что ли?
- А пусть солдат играет, это он тебе денег должен, а не ты ему. Он же фиников вчера обыграл, значит играть умеет. – И все дружно посмотрели на меня.
- А день сегодня какой? – спросил я.
- А сегодня как раз пятница! - огорчил меня Колян.
- Верно, пятница. Ну так тебе и карты в руки солдат! - обрадовался Денис.
- Интересно, а как я внедрюсь в их тусовку?
- Ну вы же вроде как знакомые Бориса, да?
- Да, но... - замялся я и посмотрел на Настю, - мы не в тусовке.
- Ну ладно мальчики, - поднялась из за стола Настя, - мне надо выйти ненадолго, а вы тут пока пообщайтесь без меня. Я скоро вернусь.
Мы все трое замолчали и стали провожать ее глазами. Она подошла к стойке бара и перекинулась несколькими словами с Геней, который после этого, кривляясь как налим на сковородке, куда-то ее повел. Через полминуты Геня появился с такой физиономией как будто только-что получил от профсоюза бесплатную путевку, на болгарский курорт «Слынчев бряг».
"А Денис пожалуй прав насчет Гени, - подумалось мне, - он не официант, а именно халдей, причем не из Вавилонской низменности. Похоже это в крови. Ну что ж, профессиональные халдеи тоже необходимы нашему Советскому обществу".
- Эй Максим, - впервые обратился ко мне по имени Денис, - а вы с Настей просто друзья или у вас отношения?
- Отношения, - немного подумав ответил я. И не потому, что тот поцелуй, вызванный юношеским спонтанным порывом, которым я удивил себя самого, мог быть основанием так считать, а скорее потому, что почувствавал личную заинтересованность со стороны Дениса по поводу Насти - это была элементарная ревность с моей стороны.
- Я так и подумал, судя по тому как она яростно за тебя вступилась, когда мы хотели тебе накостылять. Даже и не испугалась ничуть. А жаль.
- Жаль что?
- Жаль, что у вас с ней отношения. Так бы я сам в нее влюбился. А может мне у тебя ее отбить?
Я ничего не ответил, но после его слов у меня появилось сильное желание запустить в него остатками макарон и шашлыка. Мои эмоции, видимо, нарисовались на моем лице, потому что он тут же сказал:
- Да ладно, ладно тебе солдат расслабься. Это же шутка. Я такими вещами не занимаюсь. А где ты с ней познакомился, если не секрет?
- На уроке физики. Настя была моим учителем, - неожиданно откровенно вырвалось у меня.
- Да ладно тебе, хорош заливать. Где она тебя учила физике? В армии что ли? Она конечно постарше тебя немного, но не на столько чтобы выглядеть учителем, и тем более твоим. Я ей больше двадцати одного не дам. На учительницу она вообще не похожа, а тем более физики. Ей бы в кино сниматься или в журнале мод каком-нибудь. Видишь, не стыкуется солдат. Она может тебя и учила конечно, но только не физике, а совсем другой науке, - и он многозначительно ухмыльнулся. - Впрочем, не хочешь отвечать не отвечай.
Его ухмылку я понял, но проигнорировал, подумав: «вот придурок».
- Я где-то читал, что люди, занимающиеся мозговой деятельностью, в особенности ученые, зачастую выглядят моложе. Чем тренированней мозг тем медленнее стареет организм. А что касается моей службы... Ни в какой армии я не служу, - решил окровенничать я до конца. И в кратце, опуская многочисленные подробности, описал им ситуацию.
- Ты что, хочешь сказать что ты только что закончил школу, а она реально была твоей школьной учительницей?
- Так оно и есть.
- И сколько тогда получается ей лет?
- Двадцать три.
- А тебе?
- Биологически восемнадцать, по документам семнадцать.
Лица Дениса с Коляна расплылись и застыли в недоверчивых улыбках, именно с такими физиономиями и застала их Настя, когда вернулась.
- О чем это вы тут мальчики?
- Я им правдивейшим образом отвечаю на вопросы, как друзьям можно сказать, а они не верят.
- Не верят и не надо. Ладно, пошли.
- Куда это вы? - спросил Денис
- За деньгами. Я взяла телефон у бармена, и как только деньги будут у нас мы вам звякнем. Да, и сто двадцать пять рэ мы забираем с собой, они нам понадобятся. Настя взмзхнула рукой и услужливый Геня приюлил к нащему столику без промедления.
- Сколько с нас?
Геня достал свой блокнотик и начал калькулировать вслух:
- Два шашлычка с салатом по рубль пятьдесят, макароны сорок пять, и «фольга» пятьдесят пять копеек. Итого с вас четыре рублика ровно.
- Две «фольги» - поправил я его.
- Нет-нет, вторая «фольга» за счет заведения, то есть я хотел сказать от Бориса Петровича.
Я откопал единственную пятерку из той кучки денег которая продолжала лежать на столе и протянул ее Гене.
- Я сейчас сдачу принесу.
- Сдачи не надо, спасибо, – ответила за меня Настя.
- Спасибо вам! Заглядывайте к нам почаще, всегда будем рады вас видеть, - раскланялся Геня и как танцор балета удалился на цыпочках.
- Да не надо было этому хмыренышу чаевые давать, – раздраженно сказал Денис.
- А чего им не давать, они же не свои, а твои деньги отдают. Сейчас свалят с последними рублями и ищи их потом по всему Питеру, – вставил Колян.
- Вот, можете взять в качестве залога, - и Настя, сняв с руки перстень с прозрачно-желтоватым камушком, симпатично поблескивающим иногда голубоватым, протянула его Денису. – Уверяю вас, что в любом ломбарде за этот перстень, вам как минимум, отсыпят раз в двадцать больше чем ваши триста пятьдесят ре, но дело не в этом. Этот перстень принадлежал моей пробабушке, потом моей бабушке, потом моей маме, а теперь вот мне. Он мне дорог, очень дорог, и что-бы не произошло, я по любому за ним вернусь.
Денис покрутил перстень в руках, перекинулся взглядом с Коляном и посмотрев на меня вернул перстень Насте.
- Это вообще то не твоя проблема Настя, а его, - и Денис кивнул на меня, - и все равно, ничего не надо, мы будем ждать звонка.
«А этот Денис оказался порядочным и благородным парнем. Но Настя, зачем она это делает? Готова была отдать в залог, незнакомым вообщем-то людям, свой фамильный перстень. Почему она мне так помогает? Неужели то, что подумалось Денису, правда? В это конечно странно и сложно поверить, но очень хочется».
- Ну тогда мы почапали, - бодро отрапортовала Настя.
- Настя, - остановил ее Денис, - мы тут еще кое-что хотели у тебя спросить, так, из любопытства. Максим нам тут байку рассказал, что ты мол была у него учителем физики в школе, до недавнего времени. Мы конечно в это не поверили но...
- А почему нет? Это чистая правда ребята, - не дав закончить Денису ответила Настя, - я действительно вела физику в классе этого оболтуса.
Денис с Коляном переглянулись и снова недоверчиво заулыбались.
- А, понимаю. Я конечно не обязана это делать, - сказала Настя, - но ради вашего любопытства и торжества истины, вот, - и она протянула им свою трудовую книжку в раскрытом виде. Я, чтобы доказательства были совсем неопровержимыми, достал из заднего кармана джинсов экзаменационнтый лист абитуриента и выложил его на стол.
После предъявленных докозательств лица Дениса и Коляна вытянулись в изумлении, и уставились на нас как на восьмое чудо света. Оставив их изумляться, мы с Настей направились к выходу.
Спускаясь по лестнице вниз, мы вновь услышали голоса зенитовских болельщиков, и череду футбольных речевок в их исполнении.
«Что за х.. торчит из кеда?» - как бы обращаясь ко всем присутствующим озобоченно задал вопрос серьезный мужской баритон. И множество голосов ему ответило: «Это общество Торпедо».
«Что за х.. спустился с гор?» - был его следующий вопрос.
«Это общество Шахтер» - удовлетворила его любопытство группа болельщиков.
«Что за х.. торчит из дыма!» - страдальчески возмутился баритон.
«Это Таврия из Крыма», - сниходительным тоном отозвалась толпа.
- Макс тебе не кажется странным, что мужской анатомический орган занимает через чур большое место в творчестве зенитовских болельщиков?
- Видимо есть какая-то весомая причина по которой эта тема их очень волнует, раз они используют это в своем творчестве.
Но как будто услышав это замечание, зенитовцы убрали половой орган из своих стишков и перешли на другие части тела.
«Рожа в масле, жопа в мыле, я работаю на ЗИЛе, Трррпедо Москва», - надрывался кто-то в экстазе, принявший эстафету от баритона. И сразу после этого: «Не ходите девки в баню – к нам приехал Кипиани».
- Ну вот, теперь пошли банно-заводские темы. Макс, а кто такой Кипиани?
- Да ты что! Не знаешь кто такой Кипиани?
- Не-а.
- Да это же нападающий тбилисского Динамо и нашей сборной. Причем очень хороший нападающий.
- Аа!?- только и смогла произнести Настя.
«Кто болеет за Динамо, у того больная мама. Кто болеет за Торпедо, у того сын от соседа!» – продолжали скандировать отдельные голоса.
«А кто болеет за Зенит, у того всегда стоит!» - поставил жирную точку вернувшийся баритон.
Настя вдруг резко остановилась, и с шутливой улыбкой, чего сначала я не раскусил, испытующе спросила:
- Макс, а ты болеешь за «Зенит»?
- Еще бы, конечно болею! Аж с восьми лет! - эмоционально ответил я.
- Ты очень рано начал Максик! Но правильно, продолжай болеть. Как выясняется это полезно для здоровья. - Я почувствовал как краска ударила мне в лицо.
Казалось, что баритон уже поставил жирную точку во всей этой болельщицкой кокофонии, как вдруг, ниоткуда, будто вырвавшийся из оков несвободы, одинокий женский голос пропищал: "Я хочу иметь ребенка от Володи Казаченка!" И судя по восторженному грому мужских голосов, откровение это было принято на ура!
Пока мы спускались по лестнице я заметил двоих парней, с интересом наблюдавших за зенитовской тусовкой через стеклянные двери. Как только под сводами пивной стали затихать последние восторженные голоса зенитовских "болел", один из парней открыл дверь в бар и громко прокричал: «От Москвы до Гималаев лучше всех стоит Дасаев! «Спартак» Москва, «Спартак» Москва!»
По ту сторону стеклянной двери наступила гробовая тишина, такая, что было слышно как пиво из краника заполняет пивную кружку. Совершенно видимо не понимая как такая наглость вообще могла произойти, «зенитчики» застыли в замешательстве, устремив свои взоры в сторону двух парней, уже показывающих им свои спины. Но это замешательство длилось не больше пяти секунд, до тех пор пока один из «зенитчиков» не крикнул: «Хватай спартаковских диверсантов!» - и вся толпа кинулась к дверям.
Взъерошенная, потревоженная такой наглой и неожиданной смелостью «спартачей» зенитовская группировка, ураганным ветром пронеслась в полуметре от нас с Настей, просочилась в распахнутые двери и слилась с шумом и суетой большого города, в погоне за убегающими спартаковскими смельчаками.
- Кстати, Настя а откуда у тебя зенитовский значок? Ты что тоже за "Зенит" болеешь?
- Я вообще футбол не люблю, - это Матвея значок, совершенно случайно оказавшийся у меня в сумке. "Снова этот чертов Матвей!" - пробурчал я про себя.
XII
Там, в "Гриннице", когда Настя сказала почапали, я понял, что мы идем за деньгами, вот только не понял куда.
- У нас есть два варианта, - опередила она мой вопрос, – либо мы идем к Матвею, и он одоалживает тебе недостающие двести рэ, и это самый реальный и надежный вариант, либо, совершенно авантюрный вариант: идем играть в карты со знакомыми папы Бори. О том и другом варианте уже есть предварительная договоренность.
- А как же ты с папиком по поводу карт договорилась?
- У многих мужчин и женщин, в определенном возрасте, появляется желание, или даже потребность в молодом окружении, наверное чтобы почувствовать себя хоть немного моложе. Особенно сильно это желание у мужчин преклонного возраста. Понять конечно это можно: так они пытаются отдалить неизбежно приближающуюся старость, и все то что с ней связано. Но они ошибочно сравнивают себя с аккамуляторной батареей. В желании быстро подзарядиться высоким током от новенького зарядного устройства, мощность которого явно не соответствует малой емкости, тем более возрастной батареи, они не учитывают того, что быстрая подзарядка высоким током может привести к перезарядке, и как следствие, окончанию эксплутационного срока службы. А проще говоря: батарея перегреется, закипит и взорвется. A некоторые старые аккамуляторы вообще не способны ни принимать заряд не удерживать его. Как ни старайся но против физики не попрешь.
- Настя извени, но я не совсем уловил ход твоих мыслей. Ты не могла бы еще раз про аккамулятор повторить?
- Могу конечно. С молодежью он любит общаться. А мы ему, особенно понравились.
- И что?
- Ну что что, Макс? В Кировский театр он меня пригласил, на «Жизель», а я взяла грех на душу и пообещала с ним сходить.
- Странно, а чего он меня-то не пригласил? Я ведь ему тоже вроде понравился, -изобразил я на лице фальшиво-обиженную гримасу.
- А у него Максик только два билета было, - также разыграв сожаление ответила Настя, и мы оба рассмеялись.
- Теперь понятно почему он предложил "расширенное меню". А как ты объяснила ему наш интерес к игре в карты?
- Сказала что это у тебя хобби такое. Ну так что будем делать Макс?
- У Матвея я деньги в долг брать не буду однозначно.
- Ну, карты так карты. Тогда пошли, здесь недалеко. И мы, перейдя Невский напротив станции метро Грибоедова, повернули налево и пошли в сторону улицы Желябова.
- А если проиграешь?
- Не проиграю.
- Откуда такая уверенность?
- Во первых, проиграть мне никак нельзя, а во вторых, я недавно книжку одну прочитал про "блэкджек", мне ее один приятель принес. Книжка такая, типа подпольной, на синьке распечатанная. Так вот, там описываются две системы игры в "блэкджек", одна принадлежит Харви Дебнеру, другая Стэнфорду Уонгу.
Главная идея объединяющая обе системы в том, что нужно вести счет карт во время игры, то есть считать карты выходящие из игры, и в благоприятный для себя момент, пользуясь специальной калькуляцией в голове, поднимать ставку, а в неблагоприятный опускать. Я немножко уже успел опробовать обе системы на своих друзьях – работает. Правда мы играли колодой в тридцать шесть карт, что значительно проще чем при игре с колодой в пятьдесят две карты. Но исходя из рассказа Дениса, с фиником я играл колодой из семидесяти двух карт, так что... Я так думаю: те люди, туда куда мы идем, хоть и большие любители игры в карты, но уж наверняка не профи, поэтому шансы у меня есть.
- Подробнее можешь изложить суть этих систем?
- Могу, но не очень хочу, потому что чувствую не избежать мне от тебя критических замечаний, а это может повлиять на мой настрой и веру в победу.
- А ты попробуй.
- Ну хорошо, слушай. Но для начала я хотел бы узнать насколько ты знакома с игрой "блэкджек" или по нашему "очко"?
- Ну так, постольку - поскольку. Знаю что надо набрать двадцать одно очко, или как можно больше к двадцати одному.
- Абсолютно правильно, только при игре в "блэкджек", в отличие от "очка", играют колодой состоящей из пятидесяти двух карт, а в профессиональной игре играть могут и двумя и тремя и пятью колодами. Игра в "очко", в принципе, является вариантом игры "блэкджек", разница только в некоторых нюансах. Например, так называемые картинки в "блэкджек" имеют ценность десять очков, независимо валет это, дама или король, а в нашей Советской версии валет это два очка, дама три и король четыре. Туз в "блэкджек" может иметь ценность как одинадцать очков так и одно очко. Если общая сумма не превышает двадцати одного, то это одинадцать очков, а если больше двадцати одного, то это соостветственно одно очко. Но перехожу к системам. Метод первый. Обычно производится несколько раздач, и как правило из комплекта колод, как я уже упомянул. Карты в колоду не возвращаются и колода не перемешивается, то есть вероятность исхода напрямую зависит от предыдущих игр. Стратегия игры с подсчетом вышедших карт заключается в том, чтобы делать маленькие ставки, когда вероятность выигрыша маленькая, и высокие когда шансы высоки.
Каждой карте выходящей из колоды, присваивается свое числовое значение. Если выходят двойки, тройки, четверки, пятерки и шестерки то мы в памяти откладываем плюс один, а если выходят десятки, вальты, дамы, короли и тузы, то мы отнимаем из памяти минус один. Семерки, восьмерки и девятки мы игнорируем. Например, если вышла тройка то плюс один, а вышло два короля то минус два, и таким образом текущий счет минус один – то есть негативный. При негативном счете наши шансы на выигрыш уменьшаются, значит надо делать маленькие ставки, чтобы не залететь на деньги. При положительном счете шансы соответственно вырастают. Но тут правда есть один нюанс, надо понимать при каком положительном счете стоит поднимать ставку, и чтобы это определить надо воспользоваться реальным счетом. А сделать это можно поделив текущий счет на количество колод в игре. То есть к примеру, если мой счет плюс девять и игра ведется тремя колодами, то мой реальный счет будет равен трем. Там была табличка с шансами, в зависимости от реального счета, и я запомнил главное, если минус два и ниже, то лучше от игры воздержаться, а если плюс два и выше то можно начинать увеличивать ставку.
Настя, к моему большому удивлению, слушала очень внимательно.
- Макс, - прервала она меня, - но этот метод не претендует на высокую достоверность. Смотри: туз сильнее десятки, пятерка хуже чем двойка, но когда ты их считаешь то никаких отличий между этими картами не делаешь. Ведь реальный положительный счет после выхода из игры пятерок намного более ценен для игрока, чем при выходе из игры двоек, если я правильно все поняла. То же самое можно сказать и про тузы с десятками. Вероятность появления двойки такая же как и у пятерки, а если десятка будет приходить в три-четыре раза чаще чем туз? И как же все таки семерки, восьмерки и девятки? Они то вообще игнорированы. Я так быстренько посчитала и получается, что вероятность появления каждой такой карты это одна тринадцатая.
- Ну я же говорил раскритикуешь. Да, система далека от идеальной, но шансы значительно увеличивает, особенно, как я уже сказал, если играешь с любителями.
- А может быть эти любители такую же самую книжку тоже читали, ты этого не допускаешь?
- Вероятность такая существует, но будем надеяться что вряд ли.
- А какой второй метод?
- Второй метод близок к первому и называется «половинки».
- А почему не четвертинки или восьмушки? – насмешливо спросила Настя.
- Слушай, хватит иронизировать, сама же попросила рассказать, и сама же издеваешься. Короче говоря, во втором методе картам тоже присваиваются числовые значения, но как бы половинят целое число. Двойка имеет значение ноль целых и пять десятых, тройка и четверка еденичку, пятерка это одна целая и пять десятых, шестерка равна еденице, семерка ноль пять, восемь равно нулю, девять равно минус ноль пять, и наконец десятка и все картинки влючая туза равны минус одному. Тут тоже все зависит от реального счета. Но тут числовые значения присваеваемые картам более точные, поэтому система более эффективна и надежна. Кстати с четвертинками и восьмушками было бы еще точнее, просто в голове это все не удержать будет.
- А почему ты думаешь, что они будут играть именно в «блэкджек» или «очко»?
- Я об этом не думаю - я на это надеюсь.
- Не очень-то все это убедительно Макс, - серьезно заметила Настя. - Все это в теории, а вот как это будет выглядеть на практике... Но по крайней мере в одном ты прав наверняка - это лучше чем ничего. Только смотри Ларик, не запутайся в этих плюсах и минусах с половинками, а то придется к Матвею идти.
- Вот уж дудки! Скорее небо упадет на землю, чем я к твоему Матвею за деньгами пойду. Хватит с меня и того, что я его шмотки напялил, у меня от них похоже аллергия начинается. Завтра же верну.
- А мне кажется ты должен быть ему благодарен, что он согласился тебе помочь, учитывая вчерашние события. Возвращать сам пойдешь или мне поручишь? – с издевкой спросила Настя.
- Сам пойду, - после некоторого раздумья ответил я, - и выражу ему полную мою благодарность прямо в лицо, ты мне только адресс не забудь дать.
- А ты мне напомни, в случае если я забуду. О, похоже мы пришли, нам вот в эту арку.
Я огляделся вокруг и узнал улицу Желябова.
- Ну что Макс, готов?
- Никогда еще не был так готов как сейчас! – ответил я уверенно, но совершенно не был уверен в успехе дела.
Мы нырнули в арку, которая вела к жилищу одного из друзей папы Бори, с большой целью но маленькой надеждой выиграть там двести рэ. Однако чудеса бывают, и через час, выныривая из той же самой арки на улицу Желябова, я чувствовал себя победителем, и находился если не на вершине удовлетворения, то по крайней мере где то близко к его макушке: "Наконец-то у меня хоть что-то получилось!" - радовался я.
Мой план на игру сработал, не без доли везения конечно, и не смотря на то, что все уже было позади, верилось в это с трудом. Но двести пятьдесят рублей, выигранные в течении часа, неопровержимым докозательством расположились в переднем кармане Матвеевских джинсов. Я даже перевыполнил план на двадцать пять рублей. Наверное я мог бы выиграть и больше, останься я там еще на какое-то время. Но у меня не было цели выиграть как можно больше. К тому же каждая последующая минута, проведенная в компании этих "деловых людишек", давила на меня такой неприятной атмосферой от их рассказов, разговоров и шуточек, что порой казалось меня вот-вот вытошнит. Было непросто изображать из себя человека их круга, и заставлять себя смеяться над тем как директриса какого-то там магазина, втюхала «дуракам» покупателям молдавские пятидесяти-копеечные яблоки по цене рублевых венгерских, используюя тару из под венгерских яблок. А вырученные левые деньги вложила в покупку прелестной норковой шубки.
Был там и начальник транспортной колонны, которая обслуживала ленинградские пивоваренные заводы. Худой, с алчными колючими глазками человечишка, он был зол и жаловался на "бочкарей", которые, по его выражению, зарабатывали в пять раз больше него, а подкидывали ему, начальнику, унизительные гроши в виде чаевых. Больше всего его злило то, что изменить что либо он был не в состоянии, потому что эти самые "бочкари" получали свои места от людей, стоящих в той иерархии намного выше этого начальника. "Бочкари", как выражался этот алчный человечек, были рядовыми по должности, но дворянами по статусу.
Возмущался поведением "бочкарей" и какой-то начальничик от ГАИ. Поводом для возмущения стало то, что участились случаи когда "бочкари" с полной бочкой, пролетая мимо поста ГАИ, даже не удосуживались отцедить "замученным" службой сотрудникам "положенные" двадцать литров пива, бесплатно естественно.
Заведующая стола заказов, внешне вполне симпатичная женщина лет пятидесяти, распылялась по поводу того, что ее дватцати пяти летний любовник последнее время много тратит, и ей все больше приходиться рисковать, а стресс плохо влияет на ее сексуальное здоровье.
Было там еще с десяток такиж же индивидуумов и личностей с разговорами такого же плана.
Настя определенно чувствовала то же самое что и я, по отношению к этому обществу, но героически мне подыгрывала. Я мог только себе представить, как это было непросто для нее, дочки профессора математики, и физика по образованию, находиться в компании этих людей. В отличии от нее, у меня имелась хоть какая-то теоретическая подготовка, в виде тетушкиных и дяди Гришиных рассказов о "славной" Советской торговле. Мне стало ее искренне жаль, и я сожалел о том, что принципиально не захотел взять в долг у Матвея, подвергнув Настю такому неприятному испытанию.
К счастью наше часовое мучение было вознаграждено и мы получили то за чем приходили, вернее я получил. И еще утешало то, что выиграл я эти деньги у людей, которые не имели никакого отношения к порядочной части нашего общества.
Передав деньги Денису и Коляну, мы направились в "Невские Звезды", стараясь придерживаться задуманного плана. Но перед этим я решил снова обзванить своих друзей. Время близилось к десяти вечера, и зайдя в телефонную будку я набрал номер Даньки.
Данькин телефон по прежнему отвечал длинными гудками. Затем я позвонил Чигракову, который, как только ему исполнилось восемнадцать, съехал с квартиры своих родителей и решил жить независимо. Он снимал комнату в хрущевской двушке, у одной пенсионерки, которая почти круглый год проживала на даче, и приезжала в город раз в месяц за пенсией, но и заодно проинспектировать комнотосъемщика. Там тоже никто не поднимал трубку. Тогда я набрал номер Витька, и через несколько длинных гудков в трубке раздался голос Витькиной мамы: - Да. - Интонация голоса Витькиной мамы не выказывала каких либо признаков беспокойства, только выражала еле заметное раздражение, так обычно раздражаются люди когда их неожиданно оторвали от каких-то рутинных дел, которые они хотят закончить как можно быстрее. Основываясь на этом я предположил что Витек возможно уже дома, но звать его к трубке, на всякий случай, я воздержался. Поэтому на мгновение я растерялся и не знал с чего собственно начать.
- Алло, ну что вы там молчите? – уже более раздраженно отреагировала мама Витька на телефонное молчание.
- Нина Петровна эта я, Максим, – не имея ни малейшего представления как дальше продолжить разговор ответил я.
- А, Максима, ну что вы там, еще не нарепетировались? – как только узнав меня сразу же перешла на приветливый тон Нина Петровна. - Он вообще как, домой сегодня собирается? Или опять у тебя ночевать будет? Он что там, совсем зарепетировался что домой позвонить не может? Позовика мне его, мне надо ему кое-что сказать.
"Значит Витек сказал родителям, что он идет ко мне на репетицию с ночевкой" , - провертел я у себя в голове. Врать конечно было нехорошо, но чтобы не беспокоить маму Витька я начал импровизировать на ходу.
- Нина Петровна, он сейчас на самой середине творческого процесса, и луше бы его сейчас не беспокоить. Дело в том, что у нас в песне мелодия с текстом не совпадает в трех местах, из за синкоп, вот он и пытается техт под синкопы подшлифовать. Он сейчас с магнитофоном на кухне сидит и карпит над этим делом.
- Скажите пожайлуста, творческий процесс! Что, снова в дом отдыха завода Казицкого играть поедете?
- Поедем Нина Петровна, приглашают. Все-таки восемьдесят рэ на дороге не валяются, мы на эти деньги пару мониторов купим, а то играем почти вглухую, приходиться впереди колонок стоять чтобы самих себя слышать.
Это было чистой правдой, нас действительно второй раз пригласили играть в дом отдыха завода Казицкого, для работников завода, вот только программа была уже давно готова и никаких проблем с текстом и синкопами у нас не было.
- А что это? Вроде как шум машин в трубке, и бибиканье? - настороженно спросила мама Витька.
- Это у нас одна из песен так начинается, такой шумовой эффект в начале песни. Мы вчера шум города весь вечер на магнитофон записывали, разные его варианты, как раз Витек над текстом этой песни сейчас и работает, поэтому магнитофон на всю катушку сделал, чтобы ничто постороннее его не отвлекало.
- Ну ладно репетируйте, у меня и самой тут куча дел… Только пусть позвонит если он останется у тебя. Да, и Максима, передай ему пожалуйста, что звонили из института и сказали, что если он хочет пойти на вечернее, то ему надо в понедельник подъехать в институт и все это оформить.
- Обязательно передам Нина Петровна, до свидания, - и повесил трубку.
Вздохнув с некоторым облегчением я высунул голову из будки и попросил у Насти еще двухкопеечную монету, надо было сделать звонок Чеснокову.
У Чеснокова к телефону подошел отец. По характеру он был шутник, оптимист, и вечный изобретатель. Ко всяким жизненным ситуациям относился легко и с иронией. Работал он прорабом на стройке, но когда я приходил к Гришке домой то всегда заставал его на кухне: то за расточкой блока цилиндров, то за разборкой карбюратора, то сидящим в раздумье, глядя на какую нибудь деталь от своей разобранной одинадцатой модели «Жигулей».
Когда его отец купил машину то она была на ходу и ездила вполне прилично, по рассказам Гришкиной матери. Но потом его отец где то прочитал про двигатели «Порш», что там тоже четыре цилиндра, а по мощности с Жигулевским и сравнивать нечего. И у него в голове засела идея из "Жигулевского" движка сделать что-то похожее на "Поршевский", по крайней мере как можно ближе приблизиться к его характеристикам. Для этого он начал собирать всякую возможную техническую информацию об этом и постоянно говорил: "Дело не в количестве горшков, а в их качестве". При этом, несмотря на то что у него был гараж, он почему то предпочитал работать на кухне. На кухонных полках, где должна была находиться куханная утварь, находились втулки, трамблеры, поршни, свечи и прочее связанное с автомобилем барахло. Даже в газовой духовке, когда Гришкина мама, к примеру, хотела испечь пирог, могли легко обнаружиться стартер или генератор. Именно по этой причине все семейство перестало кушать и перекусывать на кухне, и передеслоцировалось для этого в одну из комнат, туда же перенесли практически и всю кухонную утварь. Даже пришлось Гришиной маме купить двухкомфорочную електроплиту для готовки. И только когда надо было приготовить что-то серьезное - пользовались газовой плитой. На все протесты, со стороны семьи, Гришкин отец отвечал: "Вы мне должны спасибо сказать, что я вас отучил на кухне принимать пищу. В нормальных интеллигентных квартирах пищу принимают в столовой". На что Гришкина мама отвечала: "Тогда, нормальная интеллигентная квартира должна состоят больше чем из двух комнат, чтобы было место для столовой".
- Смольный на проводе, - услышал я как всегда бодрый голос Иван Ивановича.
- Приветствую Вас Иван Иванович - это Максим.
- А, Максим, ну как дела на творческом поприще?
- Да ничего нормально, репетируем.
- Отлично! Надо бы послушать как вы играете, да времени пока нет. Вот закончу свой проект с движком, тогда послушаю. Я кстати на стадии завершения, думаю месяца через два можно будет тестировать, я тебе через Гришку дам знать, приходи обазательно.
- Конечно приду Иван Иванович, о чем речь. Иван Иванович, а Гриша еще не пришел домой, - начал я осторожно.
- Гришка-то? Да нет вроде, погоди я у своей половины спрошу, – и он вернулся через минуту, – по последним данным, которые моя половина получила в виде вчерашнего звонка в 21:30, Гришка ночевал, и по настоящее время находится, у некоего Даньки Фокина, они там какие-то диски импортные на кассету всю ночь переписывали…
- Ну да, я и сам там был, - перебил я его, - вот только ушел пораньше, потому что у меня экзамен сегодня по географии был. Я-то думал он уже вернулся, поэтому и звоню.
- Ну и как сдал?
- На три балла.
- Ну ничего, ничего - главное не завалил. Максим, моя половина немного волнуется, не могла до Фокина сегодня дозвониться.
- А у него последнее время телефон здорово барахлил, может и сломался, - выдумал я на ходу.
- Да ладно: телефон барахлил, экзамен по географии, записи... - передразнил меня Иван Иванович недоверчиво и с сарказмом, - знаю я эти записи и барахлящие телефоны с географиями - сам такой был. Девок там наверно за ягодицы таскали всю ночь, а телефон отключили, чтобы не мешал, и потом весь день отсыпались. Когда проснулись опять с девками заигрались, а телефон подключить забыли. Так ведь, а ?
Против такой логики я возражать не посмел, тем более что на тот момент это было очень неплохим вариантом для всех нас.
- Не совсем чтобы уж так Иван Иваныч ну… что-то вроде этого.
- Да ладно тебе, я же понимаю - дело молодое. Меня и самого брат иной раз так это дело припрет, что терпеть невмоготу, но как назло все больше по утрам, когда и мне и моей половине на работу идти. Однако ты ему скажи: девки девками, а сегодня чтобы как штык дома был, и чтобы до полуночи, - мать волнуется. А своей половине я версию с «записями» оставлю. Ну все, конец связи!
Рассказав Насте о содержании моих бесед с родителями моих друзей, и уже совсем серьезно обеспокоенный их бесследным исчезновением, мы спустились с ней в метро на станцию "Гостиный двор", и уже через двадцать минут вышли на станции "Ломоносовская".
Я обратил внимание на то, что ломоносовская тусовка, а сокращенно "ЛОМО", уже собиралась в кучу около входа в метро. Невольно я вспомнил одну из наших песен, посвященную именно этой тусовке. Однажды мы сделали глупость и спели эту песню перед худсоветом, в стиле очень такого тягучего хард-рока, и совершенно забыли им объяснить, что слово ЛОМО в песне, не имеет никакого отношения к Ленинградскому оптико-механическому объединению: нам не дали допеть до конца и попросили за дверь. Было это в 1982 году, а слова там были такие:
Если ты пьян, если мажор
Если ты любишь бить кулаком
Если ты любишь девок простых
Сравнимых, пожалуй, лишь с пятаком
То приходи на ЛОМО
Здесь тебя ждут и ждут
Точно такие как ты
Здесь вечерами живут...
XIII
Около входа в дискотеку толпилось, а точнее сказать кучковалось, довольно приличное количество народа. Нет, это не была очередь: кто-то выходил чтобы освежиться, кто-то заходил обратно уже освежившись, кто-то курил, выпуская изо рта вместе с дымом сигарет бестолковые слова, чтобы поддержать бестолковую беседу, кто-то стоял в ожидании кого-то, переминаясь с ноги на ногу - вечное непрекращающееся движение.
Мы без особых проблем просочились сквозь эту кучкующуюся группу и вошли внутрь.
У кассового аппарата я завязал с парнем, стоящим за этим аппаратом, короткую беседу, которая получилась довольно странной.
- Привет.
- Привет.
- Ты меня случайно не узнаешь?
- Нет. А зачем?
- Да так, мало ли... У меня вот тут билет... - и я протянул ему билет. Парень посмотрел на билет и таким же спокойным, безразличным и ничего не выражающим тоном спросил:
- И что?
- Ну может ты меня видел здесь вчера вечером? Понимаешь, билет есть, а ничего не помню.
- Провал в памяти. У меня тоже такое сейчас, в третий раз. Этот раз самый тяжелый. Вот теперь на кассе стою, восстанавливаюсь. Пытаюсь вспомнить события последних двух дней, – безразлично-афигефшим тоном пролепетал парень.
- Портвейн 33 пил? – спросил он меня.
- Пил.
- Самтрестовский?
- Вроде бы, какой же еще?
- Ну все, беда. Теперь бесполезно. Ничего не вспомнишь. Мне знакомый технолог с «Самтреста» сказал, что они случайно, по ошибке, в последнюю партию побочный ингридиент добавили, но никому об этом не сказали, чтобы план квартальный не завалить и бум не поднимать. Для здоровья не опасно, но короткую память отшибает начисто. Поэтому извини друг, но тебя я не помню. Сходи наверх, может бармен тебе поможет, или диск-жокей Гаррик Галустян, у него память хорошая, и он 33 портвейн не пьет. Билеты будете брать? Один коктейль входит в стоимость билета.
Поднявшись наверх мы нашли пару свободных мест у стойки бара, в надежде выудить какую либо информацию у бармена. Но бармен, как оказалось, накануне вечером не работал и помочь нам ничем не смог. Он выдал нам два коктейля и удалился зниматься своими делами.
Диск жокей Гаррик был сильно занят за своим пультом, и подойти к нему мы сразу не решились, предпочитая дождаться когда у него будет перерыв, и я предложил Насте продегустировать коктейль. На мое предложение Настя ответила каким то полувялым неуверенным отказом, другими словами, она вроде бы была и не против, но что то ее сдерживало. Я не стал настаивать и потянул из трубочки пару раз. На вкус коктейль оказался совсем даже не плохим, и я с удовлетворением сообщил об этом Насте.
- Ты уверена, что не хочешь коктельчика? - спросил я Настю.
- Нет не уверена.
- Так в чем тогда проблема то?
Я заметил, что она не очень то горела желанием говорить в чем собственно проблема.
- Понимаешь Макс, мне алкоголь противопоказан.
- О, проблемы со здоровьем, да?
- Ну, что то вроде того, - с неохотой ответила она.
- Что, что нибудь серьезное? – озабоченно спросил я.
Настя посмотрела на меня смущенным взглядом, которого я раньше никогда за ней не замечал, и ответила:
- Последний раз было довольно серьезно.
- Что, печень хандрит, или сердце?
После заданного мной вопроса Настя неожиданно рассмеялась.
- Нет, не то и не другое. С этими органами у меня все в порядке.
Мне стало неудобно пытать ее вопросами и я решил больше не спрашивать, но Настя сама продолжила разговор на эту тему.
- Я когда выпью чего нибудь алкогольного, то начинаю себя вести не совсем адекватно, а последний раз было просто ужасно... И не спрашивай Макс, все равно не расскажу.
- Да я и не собирался ничего спрашивать, а только хотел отметить, что большинство людей, после того как выпьют, ведут себя неодекватно, и что же в этом необычного? Неодекватность поведения напрямую зависит от количества выпитого алкоголя, а в этом коктейле, количество алкоголя меньше чем в кефире, так-что расслабься. И с этими словами пододвинул бокал с коктейлем поближе к Насте, приглашая отведать напиток.
Настя еще какое то время смотрела на коктейль, принимая решение, а потом со словами: «Действительно, что может случиться от одного коктейля?» - пригубила напиток.
Уже какое-то время мы сидели и болтали, обо всем понемогу, так, беспредметный разговор на разные темы, не забывая тем не менее зачем пришли. Настя, потягивая коктейль из трубочки, и находясь в отличном расположении духа, судя по интонации ее голоса и выражению лица, с удовольствием поддерживала разговор, иногда поглядывая на танцплощадку. Никаких побочных эффектов, от исчезающего в бокале коктейля, не было видно и в помине.
Глядя с каким удовольствием она потягивает коктейль я вспомнил про свой, и протянул руку к тому месту где должен был находиться мой бокал. Но моя рука, рыская по стойке бара, ничего кроме воздуха не ощутила. Зато я заметил пустой бокал рядом с Настей, к которому через секунду присоеденился еще один, только что ею приговоренный. Я порадовался за Настю, что коктейль ей понравился, и заказал еще парочку.
- Ой Максик, извини пожалуйста, я кажется случайно выпила твой коктейль за разговором, - не особо то искренне прозвучала ее попытка оправадаться.
- Да на здоровье! Я рад что этот напиток пришелся тебе по вкусу.
Продолжая болтать с Настей, я, с постоянной периодичностью, не забывал посматривать на Гаррика, чтобы не упустить момент когда у него будет перерыв. Одновременно с этим я не оставлял попыток заставить свой мозг, хотя бы частично, как выразился парень за кассовым аппаратом, восстановить "короткую память", чтобы найти хоть какую-то зацепку и выдвинуть хоть какую-то гипотезу относительно таинственного исчезновения моей компании.
Стрелки на часах бара показывали десять тридцать, а Гаррик похоже и не думал брать тайм-аут на перекур. Время поджимало, и в моем распоряжении его оставалось ничтожно мало до полуночи, поэтому, не теряя больше драгоценных минут, я решил немедленно поговорить с диск-жокеем. Настя нашла это вполне разумным и изъявила желание подождать меня за стойкой бара.
Протиснувшись сквозь толпу, танцуюших под «Modern Talking», я приблизился к рабочему месту Гаррика, которое возвышалось над танц-площадкой примерно на две лестничных ступеньки. Напрягая свои голосовые связки на всю катушку, я праорал ему что мне необходимо с ним поговорить. К моему приятному удивлению Гаррик отреагировал моментально, жестом пригласив меня вскарабкаться на диск-жокейский постамент, и указал мне в сторону ступенек, справа от него.
Поставив какую-то веселенькую вещь группы «Joy», он подошел ко мне и с широкой улыбкой бросил: - Эй, привет Макс! Как дела? О, уже в штатском и с фингалом - клево. Сразу видно хорошо отдохнул после тяжелых армейских будней. Ты один или с командой?
- Ни то и ни другое, - как то абсолютно машинально ответил я, как будто мы были давние знакомые. – Я со своей бывшей учительницей, - зачем то добавил я и кивнул в сторону бара.
– Я вижу прекрасную брюнетку, с глазами как у пантеры и типом волос очень необычным для наших мест. Неужели эта та с кем ты пришел? – чуть театрально задал мне вопрос Гаррик. Я еще раз посмотрел на Настю и ответил: - Ну да.
- Поздравляю Макс! Ну ты просто молодцом! Честное слово Макс, если бы у меня была такая учительница, я бы всю жизнь из за парты не вылезал, пока силы позволяли бы. А позволь тебя спросить, она чему учит?
- Физике.
- Мх... физике? Физика... это же так интересно! - с романтическим лицом произнес Жорик, не отрывая от Насти глаз.
- Ты знаешь Макс, мне всегда нравилась физика, но у меня не было такой, - на слове такой он сделал ударение, - учительницы, а потому наверное, я думаю, не было и стимула к изучению этого интереснейшего предмета. И ты понимаешь какое дело...
И тут я решил остановить его словесный поток и напомнить о том, что веселенькая вещь группы «Joy» закончилась, и мне все еще нужно у него кое-что спросить.
- Ах, да… Да конечно, - как будто проснулся Гаррик,- погоди я сейчас поставлю что нибудь и вернусь.
Когда он вернулся я попросил его рассказать при каких обстоятельствах мы с ним познакомились.
- Ты что шутишь? – с удивлением спросил он.
- Да какие тут шутки Гаррик. Стал бы я к тебе ради этого протискиваться?
- Колеса ел или грибы?
- Портвейн тридцать третий пил.
- Портвейн с демидролом наверное был, - выдвинул версию Гаррик.
- Я бы тогда заснул. А у меня энергии было столько, что много чего успел натворить и много где побывать, за короткий период времени. Гаррик ближе к делу, пожалуйста!
- Да, вчера ты подошел ко мне и попросил поставить эту хохму, "танец маленьких утят".
- И исполнил «Брэйк дэнс», - саркастически перебил я его. Гаррик рассмеялся.
- А что, ты это уже делал раньше?
- Да, только под Юрия Антонова.
Гаррик схватился за живот от смеха.
- А почему не под Иосифа Кобзона?
- Потому что песни Иосифа Кабзона почему-то на свадьбах не поют. Гаррик дальше как было?
- А, вы с ребятами выстроились на середине танц-площадки, переплели руки внизу, знаешь, так, крест на крест, как в балете, и станцевали танец "маленьких лебедей" из балета «Лебединое о озеро», ну, то есть сделали попытку.
- Танец "маленьких лебедей"? Из балета "Лебединое озеро"? Под музыку "маленьких утят"?
- Ну да! Знаешь, хохма получилась приличная. Народ со смеху катался. Вот так собсвенно мы и познакомились.
- Не помнишь сколько нас человек было?
- Когда вы танцевали я точно помню, что число было нечетное... семь, да, я думаю семь. И еще две девчонки к вам подбежали когда вы закончили танцевать.
- А как они выглядели не помнишь?
- Ну как-как? Как все девчонки. Симпатичные такие, но в подробностях я тебе описать их не смогу. Они тут все чем-то друг на друга похожи, кроме твоей учительницы, - и он снова приклеел свой взор к стойке бара, где сидела Настя.
- Эй Гаррик, - потрес я его за плечо, - а ты не помнишь который был час и как долго мы здесь тусовались?
- Время я точно не помню, что-то после десяти, может. Мы с тобой поболтали где-то минут пять, потом я видел твоих друзей пару раз танцующих, и около стойки какое то время, но без тебя. Ты исчез из моего поля зрения, ну как минимум на полчаса. Потом ты появился, и буквально сразу же, вы всей компашкой потянулись к выходу.
- Гаррик, а финики вчера в баре были?
- Да кто их знает – может и были. Только я с высоты своего подиума вроде бы никаких иностранных физиономий не припомню. Макс ты извини, но мне надо работать. Ты надолго сегодня здесь?
- Нет, мне уже надо идти.
- Тогда пока, ты заходи - всегда рад!
Гаррик вернулся к своему пульту, а я направился обратно к стойке бара, где оставил Настю, на ходу анализируя полученную информация: "На дискотеку мы завалились всей компанией, и Панама, с дявяносто девяти процентной долей вероятности был с нами, так-как на мне уже была его военная форма, и нас было семеро. Именно он-то, по видимому, и был седьмым в нашем танцевальном ансамбле. Но кто были те две девчонки, упомянутые Гарриком? А зачем я напялил панамовскую форму и постригся? Куда я свалил из дискотеки приблизительно на полчаса, и куда, вернувшись обратно, забрал с собой всю компанию? Одно огромное уравнение с множеством неизвестных" - резюмировал я.
Я поспешил поделиться полученной информацией с Настей, в надежде получить помощь ее физико-математического ума. Но когда я подошел к тому месту где я ее оставил, то обнаружил только четыре пустых бокала из под коктейля. Тогда я подумал, что она наверное вышла в туалет и стал ожидать ее возвращения.
Оглядевшись по сторонам я обратил внимание на то, что народу на дискотеке значительно прибавилось, и шатающиеся туда-сюда тела посетителей все меньше оставляли в зале свободного пространства, закрывая мне обзор.
Со стороны танц-площадки неожиданно донесся шум возбужденных голосов, и затем громкое хлопанье в ритм начавшей звучать песне «Woman in red» «Uriah Heep», но в исполнении кого-то другого, и в какой-то очень ритмичной попсово-дискотечной обработке с остаточными элементами рока. Я бросил взгляд в ту сторону, но из за плотного кольца людей, быстро образовавшегося вокруг танц-площадки, ничего не увидел.
Соскользнув со стула я направился посмотреть, что же там такого интересного происходит. Для большего удобства я взобрался на диск-жокейское возвышение, откуда чуть было тут же не свалился от неожиданности: там действительно было на что посмотреть.
Настя в центре этого живого круга танцевала соло, воспроизводя какие-то невероятные танцевальные импровизации. Это выглядело странновато и необычно, но скорее все же красиво и захватывающе! Я не был знатоком танцев и танцевальных стилей. Мои познания в этом вопросе ограничвались одной, случайно просмотренной от нечего делать, телевезионной передаче о танцах. Еще пару раз всем классом мы ходили на балет, и один раз Чиграков пригласил меня на урок хореографии, куда он пошел заниматься из за того, что влюбился в одну девчонку.
Хореография танца в исполнении Насти, насколько я мог судить, полагаясь на свои весьма скромные знания, включала в себя целый винегрет элементов из разных стилей, которые я мог наблюдать в телевезионной передаче: балет, ча-ча-ча, джайв, степ… и полуакробатический рок-н-ролл в перемешку. Она крутилась волчком, меняла направление вращения тела, перебирала ногами, вскидывая руки над головой, выбрасывала то одну то другую ногу выше головы, прогибаясь при этом назад всем телом так, что почти касалась руками пола, затем выгибалась в форме лотоса и в прыжке вытягивалась в шпагате. Там было все самое невозможное в моем представлении о танцах. Я не знал что это такое и как это называлось, но, то что вытворяла Настя мне казалось чем-то невероятным.
Глядя на ее исполнение я видел, что это был не заученный танец - это была импровизация: полет ее души, ее состояние, ее сущность, ее настоящее я. Оторвавшись от всего земного, освободив себя от скучных, запыленных основ норм поведения и правил этого заземленного мира, она соединилась со своей природной сущностью и стала с ней одним целым. В ее движениях не прослеживалось никакой последовательности или порядка, они были хаотичны, непредсказуемы, безумны, необъяснимы, непонятны и в то же время красивы – там была сама жизнь.
Я стоял как завороженный глядя на все это. Я видел ее глаза - эти глаза не замечали восторженную толпу, хлопающую и орущую, - они были ей безразличны. Она танцевала для себя - это был крик ее души.
Диск-жокей Гаррик сразу же после «Woman in red» поставил великолепную медленную вещь Роберта Планта, название которой я никак не мог вспомнить. Вот тут-то и начало происходить то, чего я никак не ожидал.
Настя никуда не ушла с танц-площадки. Когда первые ноты гитарного соло, с которого начиналась песня, сладким звучанием наполнили каждый кубический сантиметр дискотечного воздуха, она оставалась какое-то время неподвижной. С закрытыми глазами, опустив вниз голову, скрестив вытянутые вниз руки и сдвинув плечи вовнутрь, она как будто готовилась раскрыть крылья. Народ вокруг танц- площадки, будто что-то предчувствуя не расходился, и стоял в ожидании: ну и дождался.
Настя, медленно расправив плечи, выпрямилась и приподняла голову, все еще не открывая глаз. Затем, плавно разведя руки в стороны и совершив ими полукруг, соединила над головой ладонями внутрь. Она, вытянувшись как перед прыжком в воду с трамплина, вскинула голову к ладоням, посмотрела куда-то вверх и резко швырнула руки вниз, как будто они, руки, ее достали. После чего взъерошила себе на голове волосы и соеденив руки в ладонях, на уровне груди в форме лотоса, как индусы во время молебна или приветствия, с экстазной улыбкой начала плавные, волнообразные движения всем телом, покачиваясь как маятник из стороны в сторону. Ее соединненые в ладонях руки, в такт телу, тоже исполняли волнообразные движения по нисходящей. В тот момент мне показалось что она начала исполнять какой-то ритуальный танец змеи.
Когда кисти ее рук достигли уровня бедер она, разъеденив ладони, скользящими, вращающими движениями прошлась ими по своим бедрам, талии, животу, груди, и, достигнув шеи, ее ладони отправились в обратное путешествие по ее телу - и так еще пару раз. После этого, плавными, кошачьими, последовательными движениями кистей рук она вытащила из брюк заправленную блузку. Продолжая свой волнообразный в раскачку танец, играя бедрами, плечами, покачивая головой, Настя, как бы случайными, небрежными движениями рук стала цеплять блузку, в районе живота, задирая ее, и таким образом периодически оголяя свой животик. В толпе начало раздаваться одобрительное «оo-о»!
"Еще несколько минут назад это была совсем другая Настя, восхитившая всех присутствующих своей импровизированной хореографией, а сейчас передо мной какая-то полустриптизерша – ничего себе перевоплощение! Хотя, тоже хореаграфия, только другого рода. А толпа-то начинает заводиться. И что мне прикажете делать если станет совсем жарко? Ладно, посмотрю со всеми вместе пока, а там видно будет. Интересно как далеко это все зайдет?"
Пока такие мысли вертелись в моей голове Настя, как бы отвечая на мой последний вопрос, медленным перебором своих пальчиков начала растегивать блузку, и покончив с этим отбросила ее в сторону. Блузка, совершив нечто вроде полета осеннего листа, мягко приземлилась на пол. Настя, под громкий гул все больше возбуждающейся толпы, продолжала свой уже конкретно стриптизный танец, оставаясь на танц-площадке в брюках и бюстгалтере.
Диск-жокей Гаррик посмотрел на меня в расстерянности, и как бы всем своим внешним видом задавал, то ли мне, то ли себе самому вопрос: "а что делать-то?" Я жестами пытался ему сказать, что надо вырубить Планта и сменить запись. Пока мы с Гарриком объяснялись языком мимики и жестов, Настин бюстгалтер совершил мягкую посадку прямо на рабочий пульт Гаррика. Народ заорал и завизжал в тупом восторге от увиденного. Я тоже, какое-то время стоял упершись замороженным взглядом в Настину грудь, но усилием воли, взяв себя в руки, спрыгнул с диск-жокейского пьедестала, и как нож сквозь масло, продравшись сквозь толпу, выбежал на танц-площадку.
Гаррик без труда расшифровав мои намерения тут же вырубил музыку, вызвав тем самым неодобрительный гул толпы. Он очень вовремя это сделал, потому-что ситуация вокруг танц-площадки начинала выходить из под контроля. Народ уже начал выкрикивать шуточки с жирными намеками, мягко говоря не соответствующие никаким нормам приличия. На одну из этих шуточек Настя имела неосторожность ответить.
Один из двух индивидуумов, лащеного, мажорского вида, стоящих прямо напротив Насти пошутил: "Эх, в такие бы сиськи да с головой, а такие бы ножки да на плечи!" - вызвав тем самым довольное хрюканье в своем окружении. Настя, нисколько не смутившись, кошачьей походкой подойдя к нему и остановившись на расстоянии метра, с ядовитой, полной отвращения, презрительно-уничтожаюшей улыбкой на лице ответила: "Ты не представляешь, с каким бы удовольствием я нассала бы тебе на голову".
Индивидуум видимо не был готов к такому ответу, и замер, но по выражению его лица можно было заметить как он пытается подобрать какие то подходящие слова, чтобы выдти "победителем" из этой неожиданно возникшей словесной дуэли, и сохранить "статус кво" среди окружавших его "хрюшек". Но так ничего подходящего и не подыскав в своей голове, продолжал смотреть на Настю похотливыми, но досадными, растерянными и раздраженными глазками. Мне показалось, что у него было большое желание вот-вот врезать Насте оплеуху, за то невыгодное положение в которое она его поставила. И имменно в этот момент, быстро подобрав Настину блузку с пола, я, "заборным частоколом" встал между Настей и этим индивидуумом.
- О, Максик! Как хорошо что ты здесь! Т-ты единственный из-из-из этой компании, - и она сделала жест рукой, указывающей на людей нас окружавших, - кого я рада видеть, - произнесла она полузаплетающимся языком.
Я посмотрел ей в глаза и увидел там красивый и полный беззаботности бардак: "И это всего-то после четырех коктелей".
- Я тоже рад тебя видеть, пошли отсюда, - и накинув ей блузку на плечи стал уводить ее с танц-площадки. Но второй индивидуум из компании "хрюшек" остановил меня за плечо.
- А ты чего ее уводишь? Она что, твоя собственность что-ли? – и обратился к Насте с наглой улыбкой: - Может девушка еще потанцевать хочет, со мной, например, а девушка?
- Девушка устала, плохо себя чувствует и идет домой. Поэтому представление окончено, – ответил я за Настю, начиная раздражаться.
- А я не у тебя спрашиваю, чувачек, а у девушки, - с явной агрессией и подражая уголовной интонации в голосе бросил мне вызывающе парень.
Я всеми печенками почувствовал, что эти двое просто так не отстанут, и потасовки, как бы я этого не хотел, будет не избежать. В короткое мгновение в моей голове пронеслись воспоминания обо всех спортивных секциях, связанных с единоборствами, которые я когда либо посещал.
Когда мне исполнилось одинадцать – это было самбо, в клубе «Торпедо» при заводе «Звезда», где первое время меня постоянно подташнивало во время тренировок, особенно когда мы качали «мостик» на голове, и делали всевозможные упражнения на вестигулярный аппарат. Ощущение было не из приятных, но потом, месяца через три, это прошло, правда после года занятий прошло и желание заниматься этим видом спорта. Годом позже я решил попробовать себя в цзюдо и записался в клуб "Трудовые резервы". Было неплохо, и уже не подташнивало при качании "мостика". Но этажом ниже, в том же клубе, я обнаружил секцию бокса, и бокс мне показался более динамичным и более практичным видом спорта среди единоборств. Там я тоже продержался год, стерпев первый, после трех месяцев занятий, тренировочный поединок с третьеразрядником, который, в прямом смысле, настучал мне по ушам так, что мои уши приняли окрас и размер кленовых осенних листьев, а в голове стояло гудение очень схожее с гудением высоковольтных проводов. Этот третьеразрядник вообще почему-то любил бить по ушам. То же самое он сделал и с моим приятелем, с которым мы вместе пришли из цзюдо. Зато через два дня, когда тренер меня и моего приятеля (нас обоих) поставил против этого третьеразрядника, мы на нем хорошо отыгрались. Как не бегал он по рингу, как не пытался быстро контратаковать и уходить от наших атак, его опыт и техника ему не помогли - по ушам он все равно от нас получил.
Бокс мне нравился. Мне нравился как наш тренер вел тренировочный процесс, и если бы не случайность то наверное я бы еще долго занимался этим видом спорта. В одном из поединков я неудачно поработал левой, а мой соперник оказался таким крепким, что пропуская раз за разом мои короткие удары слева, упорно держался на ногах. Было такое ощущение, что у него не голова, а чугунная наковальня. В одной из своих очередных атак левым хуком я почуствовал, что нанес удар как будто не в челюсть, а в железобетонную стену, после чего ощутил резкую боль по всей поверхности ребра левой ладони. Еще какое то время я пытался боксировать, поменяв левостороннюю стойку на правостороннюю, пытаясь довести бой до конца, в надежде выиграть по очкам, но судья заметил что что-то не так, и остановил бой. После осмотра врачом моей руки, бой для меня закончился, естественно не в мою пользу, а рентген показал, что я получил повреждение капсулы пястно-фалангового сустава, проще говоря повредил костяшку кулака, там где мизинец. Я вынужден был на какое- то время закончить тренировки, а когда все зажило решил не возвращаться назад потому, что открыл для себя карате.
После Олимпиады 80 по всей стране карате набирало популярность. Как грибы, откуда ни возьмись, выросли новоявленные сен-сеи. Большинство из них были конечно же делитантами-самоучками, получившими образование из переведенных на русский язык и распечатанных на синьке книг по восточным единоборствам, но некоторые из них были действительно знатоками своего дела, и как правило эти люди имели непосредственное отношение к силовым органам.
В Ленинграде, то там то здесь, стали открываться секции карате, но все они были как бы полулегальными, то есть, вроде бы их не запрещали, но в то же время особо и не поощряли со стороны государственных структур, закрывали на это глаза и выжидающе позволяли, типа – там видно будет.
В одну из таких секций, с большим трудом, потому я пришел с улицы, и ко мне долго присматривались и откладывали прием, попал и я, впоследствии выяснив, что в секцию старались брать в основном по рекомендации уже занимаюшихся людей, и с хорошей репутацией. Знакомых среди занимающихся у меня не было, а по поводу репутации четырнадцатилетнего подростка - что можно было сказать?
Занятия были только два раза в неделю, по три часа, и это меня устраивало, потому, что мне приходилось одновременно заниматься и легкой атлетикой тоже. Ежемесячная плата была всего пять рублей, и это, как мне объяснили, шло на аренду школьного спортзала в котором мы занимались.
Многое для меня было ново в этом виде спотра, кроме поклона залу, сопернику и мастеру: тоже самое мы делали и в дзюдо. Но дыхательные упражнения, занятия босиком на деревянном полу, ката, игра в «бешеный баскетбол», в качестве разминки, в котором было только два правила: попасть мячом в кольцо и не наносить удары игрокам команды соперника - это было необычно. Очень много времени уделялось физической подготовке, а если быть более точным - выносливости, и всякого рода растяжкам. Дисциплина была идеальной, никаких посторонних разговоров во время занятий не касающихся тренировочного процесса не позволялось. Все команды и названия ударов подавались только на японском языке. Первое время было очень тяжело, но со временем, с помощью старших партнеров, я полноценно влился в тренировочный процесс. Мне повезло - я там был самым младшим, и ко мне относились даже с большим вниманием чем может это было нужно. Самому старшему там было больше сорока.
Кто был наш сен-сей? Откуда он взялся? Никто толком не знал. На вид ему было лет тридцать, может чуть больше, и ходили слухи, что он работает в милиции, но опять же, толком никто ничего про него не знал. Но любое ката в его исполнении превращалось для нас в настоящий спектакль, настолько отточены и красивы были все его движения. Это были настоящие боевые танцы. Однако он не только танцевал. Несколько раз на занятиях, этот не особо выделяющийся физической мощью человек, показал нам как он умеет колоть кирпичи и разбивать кулаком доски четырех сантиметровой толщины. И практически перед каждым занятием он рассказывал нам историю восточных единоборств, и пытался донести до нас философию этого вида спорта, а может даже и исскуства.
Всем нам, занимающимся, хотелось научиться хотя бы чему то из того, что умел наш сен-сей. И конечно не тому, чтобы просто тупо махать руками и ногами и метелить по макиварам, но попытаться понять саму философию этих движений, их красоту.
Спустя, что-то около двух лет, секции по всему Ленинграду начали закрывать - закрыли и нашу. Видимо определенные государственные структуры нашей страны решили, что слишком много каратистов появилось на улицах наших городов. И в этом была, к сожалению, доля правды. А дискредитировали карате как раз те самые псевдо сен-сеи, которые тупо показывали своим ученикам голую физическую технику ударов и движений, абсолютно игнорировав главное: филосовскую состовляющую. И среди этих учеников действительно находились такие, которые пытались отрабатывать свои приобретенные навыки на улице.
Вообщем освежив память этими воспоминаниями я сделал заключение, что на пару-тройку ударов я вполне способен. И в этой связи я вспомнил случайно завязавшуюся неформальную беседу, между мной и моим сен-сеем, когда мы волею случая вместе возвращались домой с тренировки. Я помню задал ему вопрос: "А как себя вести в реальной ситуации, на улице, если ты понимаешь, что как ни старайся, а драки все равно не избежать?" На это он мне ответил: "Бей первым, не раздумывай. Этим ты приведешь в замешательство своего противника: получишь, прежде всего, психологическое преимущество и выиграешь время, а уже по ходу дела, в зависимости от складывающейся ситуации, примешь дальнейшее решение как быть дальше". "А как же философия?" - спросил его я. "Здесь нет никакого противоречия. Ты, под воздействием внешних, не зависящих от тебя факторов, оказываешься в агрессивной среде, которая вынуждает тебя применить силу для защиты себя или твоих бизких, и инициатива первого удара только превентивно-технический ход, при помощи которого ты осуществляешь эту защиту".
И я решил действовать по этому принципу. Но для того чтобы почувствовать себя чуточку более уверенным и завестись, я быстро напел про себя припев одной шуточной песни, к которой Витек написал текст, а я музыку. Мы исполняли ее в стиле хард-рок и посвятили вообщем-то тем новоявленным каратистам, которых так много стало появляться на улицах Ленинграда в начале восмедисятых. А слова там были такие:
Вася Дроздов - Брюс Ли
Вася остриг свои патлы
Он тоже прошел Шаолинь
И знает приемы пяткой
Вася живет на экране
Сен-сеем смертельного ката
Владелец пятнадцати данов
А также одной лопаты!
И как только последнее слово из припева песни проревело хард-роком в моей голове, я, с разворотом на 180 градусов, на отмаш, правой рукой провел "урокен" в голову тому, кто положил мне руку на плечо, и попал ему прямо в нос. Должен заметить, что когда тебе попадают в нос, ощущение, мягко говоря, не из приятных.
Парень вначале завыл, закрыв лицо обеими руками, а потом со словами: "Сука, он мне нос сломал", - быстрыми шагами, в полусогнутом состоянии, замельчешил в сторону туалета, через быстро образовавшийся в толпе проход.
Второй индивидуум, который затеял весь этот разговор и нахамил Насте, смотрел на меня вылупленными, ошарашенными глазами, в окружении свои «хрюшек» единомышленников.
«Прав оказался сен-сей. Враг растерян и пребывает в состоянии «заморозки!» - радостно отметил я.
Но такое состояние врага длилось не долго. Враг стал довольно быстро отмараживаться, и больше того, я уже видел как в глазах его закипал гнев, кстати главная помеха в любом поединке. Еще секунда и враг бросился бы на меня с кулаками. И тут я снова сыграл на опережение: стоя к нему левым боком, на расстоянии примерно двух метров от него, я сделал полушаг навстречу и прописал ему "еко гери кикоми" левой ногой (проникающий удар пяткой в корпус) и почувствовал как парень успел сократить мышцы живота, видимо автоматом сработал рефлекс, из чего я зделал вывод, что парень в драке не новичок. Но удар ногой, хоть и получился несколько корявым, настолько насколько мне позволяли матвеевские джинсы, оказался для него все равно полной неожиданностью. Сложившись пополам, с распростертыми в сторону руками он отлетел назад, врезавшись в толпу, при этом, видимо страхуя себя руками при падении, случайно заехал кому то ниже пояса, и услышав ругательство: "Бля–я, мудила ты что не видишь куда падаешь?", - получил дополнительного "леща", но не оттуда откуда вылетело ругательство, а почему-то с другой стороны.
«Добрые у нас люди, отзывчивые такие во всех отношениях, и особенно щедрые "лещей" раздавать, по поводу и без повода", - подумалось мне глядя на эту сценку. Этот удар, однако, стоил мне того, что моя потянутая мышца резкой болью напомнила о себе.
Хрюшки, смотрящие на меня стайными, шакальими глазками стали перед дилемой: наброситьтся всей стайкой на меня или пойти на выручку предводителю, попавшему под перекрестные лещи? К счастью для меня с Настей они быбрали второе, видимо решив разобраться со мной позже, ведь деваться мне было некуда. И это было почти правдой. Мы были абсолютно отрезаны толпой от выхода, а позади нас был только диск-жокейский пьедестал.
Я больше всего беспокоился за Настю, но когда я посмотрел на нее, то нашел ее в прекраснейшем расположении духа, хохочущей непонятно над чем. С большущим удовлетворением я обнаружил, что руки ее уже были просунуты в рукава блузки, правда пуговицы все еще оставались незастегнутыми, и ее «великолепие», хоть уже и прикрытое блузкой, все равно еще частично было доступно для обозрения.
- Макс, - вдруг услышал я над головой. Это был Гаррик.
- Карабкайтесь ко мне, я вас остюда выведу.
Когда мы взобрались на его пьедестал, Гаррик, Настиным бюстгалтером махнул нам как указательным флажком, давая понять в каком направлении нам двигаться. И спасибо ему, сделал это очень вовремя потому, что «хрюшки», видимо закончив разбираться с обидчиками своего предводителя, решили тут же взяться за меня, а может и за нас, кто его знал. И я услышал как "воскресший" предводитель в негодовании вопросительно проревел: "А куда делся этот "конь педальный" со своей стриптизершей?"
Следуя за Гарриком мы спустились с пьедестала и вдоль стены подошли к бару, где бармен, видимо уже нас ожидавший, и решивший нам тоже почему-то помочь, распахнул перед нами барную калитку. Пройдя через бар и маленький коридорчик, мы оказались в подсобном помещение за баром, заставленным ящиками и коробками из под разных напитков, фруктов и другой ерунды. Я остановился и попросил Гаррика чтобы он вернул Насте предмет ее туалета, которым он размахивал налево и направо показывая нам дорогу.
- О, да -да-да-да-да конечно, прошу прощения,- пропулеметил он. Гаррик подошел к Насте, и удерживая бюстгалтер на вытянутых руках двумя пальцами, отворачивая лицо в сторону, но при этом кося глазами в направлении Настиной груди, оккуратно приложил этот предмет туалета на то место, где ему и следовало было находиться. Я, стоя почти-что вплотную к Насте, у нее за спиной, взял ее кисти рук и медленно положил их ладонями на ее грудь, поверх бюстгалтера, чтобы они его придерживали. Гаррик при этом, все еще продолжал удерживать бюстгалтер двумя пальчиками, по прежнему кося на Настину грудь.
- Гаррик, - резко окликнул я его, - все, можешь отпускать. Гаррик, резко оторвав свои пальцы от бюстгалтера как от раскаленной сковородки, выпустил вздох облегчения: я заметил что у него на лбу даже пот выступил. Я тоже, надо сказать, вздохнул с облегчением, когда убрал свои руки подальше от Настиной груди.
Настя, периодически хихикая, с интересом наблюдала за передвижением наших рук во время всей этой процедуры, а потом насмешливо произнесла:
- Бедные мальчики, совсем утомились, но к сожалению вы только пол-дела сделали, не могу же я так все время придерживать свой лифчик? У меня руки устанут. Максик, а Максик, пожалуйста… там… застежка должна быть.
Застегивать лифчик, как выяснилось, оказалось делом совершенно не простым.
- Максик, а ты совершенно не умеешь это делать. У тебя совершенно в этом нет никакого опыта, да? Но ты ничего, ни расстраивайся, я тебя научу. После этих ее слов я почувствовал что мое лицо запылало как пионерский костер, а пальцы вообще перестали слушаться. Почувсвовав, что я в затруднительном положениии, Настя стала давать мне подробнейшие инструкции, заплетающимся языком.
После тяжелой и продолжительной борьбы с лифчикиной застежкой, я, с горем пополам, все таки вышел победителем.
- Браво Макс! Ты делаешь успехи, – похвалила Настя.
- Настя, а вы не могли бы и меня тоже научить, как это делать? – неожиданно вставил Гаррик ангельским голосом, - у меня тоже опыта нет.
- Нет, наш спаситель, в студенты я вас не возьму. В таких уроках вы уже давно не нуждаетесь. Это видно по вашей хитрой физиономии. Вы давным-давно уже профессионал, и невинная интонация вашего голоса не введет меня в заблуждение, даже и не пытайтесь. И перестаньте же уже пялиться на меня с такой страстью. Поверьте, я вас очень хорошо понимаю, но помочь вам ничем не могу. Здесь, - и она прошлась по телу своими ладонями точь-точь как во время танца, - вам ничего не светит. А здесь, - и она приложила свою ладонь к груди, - было только одно вакантное место, и оно уже занято.
В моей голове, при этих словах, сразу же выплыл образ Матвея, но прерывая мои мысли на этот счет в подсобку нежданно залетел бармен.
- Как, вы еще здесь?
- Заминка тут техническая получилась, - ответил я за всех, - а что?
- Да эти, с которыми ты перемахнулся, ищут тебя по всей дискотеке с отмороженными глазами. Как бы кто им не подсказал куда вы испарились. Вы ребята хорошие, но мне тут неприятности по работе не нужны, и лучше бы вы побыстрее свалили отсюда.
- А чего ты боишься- то? Вызови ментов в случае если совсем обнаглеют.
-Да? А ты знаешь, что тот которого ты ногой пнул, сынок второго секретаря райкома? Он тут уже давно всех достал, но сделать никто ничего не может.
- Извени дружище за неудобства, уходим. Да кстати, хотел у тебя кое-что быстро спросить, - и отведя его чуть в сторону полушепотом, чтобы никто не слышал, задал вопрос по поводу того что пила Настя.
- Да ничего такого особенного, кроме только...- и тут он замялся.
- Кроме только?
- После коктелей она спросила меня не могу ли я ей сделать «Манхэттэн».
- Чего? – не понял я.
- Коктейль такой, достаточно крепкий, на основе виски, с вишенкой.
- И что?
- Крепкиe напитки мы здесь не используем, тем более виски, да и вишенок у меня не было. Зато у начальника с давних времен стоит тут несколько бутылок «Зубровки». Давно стоит, сколько я здесь работаю так и стоит, еще до дискотеки, и у меня тут еще компот из слив был. Ну я ей из «Зубровки» и сливового компота коктейль и сделал, со сливой.
- А кампот?
- А что кампот? - не понял бармен
- Кампот-то давно в подсобке стоит?
Для бармена смысл моего вопроса, по поводу кампота, был явно непонятен. Он мешкал с ответом, пытаясь отыскать в своей памяти информацию по поводу компота.
- Да примерно столько же сколько и «Зубровка».
- Так это же уже не компот, а сливочная наливка. И сколько же она таких "Манхэттэнов" выпила? - подозрительно спросил я, вспомнив, что на стйке бара оставалось четыре бокала.
- Да немного, только два.
- Ну теперь понятно, - с досадой в голосе проворчал я, и вспомнил о том, о чем предупреждала меня Настя, и к чему я отнесся легкомысленно.
- А что если это вообще не «Зубровка», а а что нибудь другое было?
- Да нет «Зубровка», просто очень старая, лет пять выдержки в подсобке, вот наверное и закрепчала сильно, плюс может я с пропорцией напутал немного, - извеняюще произнес он, - напиток то иностранный, а я только пару раз в "Интуристе" на практике его сделал, сразу после окончания курсов. Неужели после двух моих "Манхэттэнов" можно так запьянеть.
- Вопрос в том, что это за "Манхэтэны" были, учитывая что ты пятилетнюю зубровку с забродившим компотом смешал. А реакция организма, на те же самые напитки и объемы випитого, может быть у всех разная. И кроме этого у нее вообще проблемы с алкоголем.
- Что тяга к спиртному что ли? А жаль, такая красавица... Загубит красоту свою раньше времени.
- Напротив, отторжение спиртного организмом, что приводит к не совсем правильному воспринятию окружающих вещей и происходящих вокруг событий, выражаясь в неадекватном поведении и в не совсем правильной реакции на эти вещи и события.
- А ты что, в медецине разбираешься?
- Ага, в психологии, - иронично ответил я. - Блин!
- Ты чего? – спросил меня бармен.
- Там же Настина сумка в баре осталась и "батон" на полу, там где мы сидели.
- Сейчас принесу, - сказал бармен уже направляясь к выходу из подсобки, и через минуту вернулся с "батоном" и Настиной сумкой в руках.
- Ребята, вам надо валить отсюда как можно быстрее. Эти быки похоже уже что-то пронюхали, и глазеют в сторону бара постоянно. И Гаррик, там музыки нет, народу нечем заняться - это усугубляет ситуацию. - Выпалив все это, бармен убежал в обратном направлении.
- Сюда, - бросил нам Гаррик, указав на квадратное окно в стене, размером приблизительно метр на метр, закрытое двустворчатыми дверьками обитыми железом.
- Это что? – настороженно спросил я.
- Грузовой лифтик, - ответил Гаррик, - по нему мы товар поднимаем, ну и все другое, то, что влезает.
- И что? Ты предлагаешь чтобы мы на этой штуковине вниз спустились.
- Ну да, а что?
- Какая грузоподъемность?
- Да кто его знает. Но четыре ящика с лимонадом поднимает без проблем.
- И сколько они весят – эти четыре ящика с лимонадом?
- Ну считай: в каждом ящике по двадцать полулитровых бутылок, каждая весом грамм семьсот пятьдесят где-то, плюс вес ящика пару кэгэ, и получается килограмм семнадцать один ящик весит, помножь на четыре и вот тебе шестьдесят восемь кэгэ.
- Гаррик я вешу восемьдесят пять.
- Ну и что, ерунда какая, у любых лифтов есть запас прочности.
- Настя ты сколько весишь? – посмотрел я на нее, и нашел ее пристально рассматривающей рубашку Гаррика с серьезным лицом. Я тоже посмотрел на его рубашку но ничего необычного в ней не обнаружил. Потом она подошла к Гаррику поближе, засунула четыре пальца в его накладной карман рубашки, отчего у Гаррика на лице появилось умильное выражение (уж не знаю чего он от этого ожидал) и со словами: "абсолютно лишняя деталь" дернула за карман вниз, оторвав его с "мясом".
Гаррик стоял несколько секунд в расстерянности, с обидой и недоумением переводя взгляд то на Настю, то на свой оторванный карман, а потом таким спокйным, несчастно-смиренным тоном произнес:
- Эта была моя новая фирменная рубашка, "а-ля Гавайи", котрую мне на прошлой недели привезли из Финляндии. И что я теперь буду делать? Как я обратно на публику выйду?
Я, в качестве компенсации, предложил ему обменяться рубашками, на что он с удовольствием согласился, и не подумал о том, что рубашка-то не моя, а матвеевская.
Гаррик открыл дверцы и мне в нос ударила смесь ароматов сладких напитков и застоявшихся фруктов. Оценив лифтик внутри и за его пределами, насколько мне хватало видимости, и постучав по стенкам, я сделал вывод, что этот лифтик был обычной деревянной коробкой на железной раме, подвешенной, хоть и на железном, но очень тонком тросике, за сомнительного вида крюк. С двух сторон лифтик вообще не имел никаких стенок и мало-мальски хоть каких то загорождений. Прямо над кабиной, на железной прекладине, был подвешен очень хилого вида электромоторчик. В принципе, осмотренная мной конструкция, позволяля мне с полной уверенностью заключить, что это был никакой не лифтик, а скорее обыкновенный грузоподъемничик, не внушающий никакого доверия.
- Настя сколько ты весишь? - повторил я вопрос.
- Не знаю, - сладко улыбаясь смотрела она на меня, - а сколько надо?
Язык у нее совсем заплетался. Проигнорировав ее вопрос я взвесил ее фигуру на глаз и получил приблизительно пятьдесят шесть килограммов. Я решил, что было бы вполне разумным спустить Настю первой, потому что ее вес вполне соответствовал грузоподъемности лифта. Если бы спускался первым я, то был риск поломки лифта, учитывая мой вес, и как последствие, я бы мог отрезать Насте путь к побегу. Я задал Гаррику вопрос, от ответа на который зависело принятие окончательного решения - кто будет спускаться первым:
- А что там внизу?
Гаррик сделал серьезное лицо, и подойдя к пульту управления грузоподъемничком, поместившемся в железной коробочке, электро-кабель которого болтался в свободно подвешенном состоянии внутри шахты лифта, приступил к даче инструкций.
Из его инструкций стало понятно, что подъемничик управляется пультом только сверху, и очень важно по окончании спуска либо нажать на звонок, который будет находиться справа на стене, либо просто крикнуть, что все в порядке. Там в маленьком "предбанничке" будут две двери, одна прямо, а другая справа, если стоять спиной к подъемничку. Ту дверь, которая справа, ни в коем случае трогать нельзая, потому-что она под сигнализацией и ведет в продовольственный магазин. Та которая прямо, без сигнализации, и закрывается на обычный замок с собачкой и выводит во двор. Через эту-то дверь нам и нужно выходить, главное не забыть ее за собой захлопнуть. Правда Гаррик предупредил, что в предбанничке будет темновато - выключатель распологается в магазине, но света должно быть достаточно чтобы соорентироваться: "Ночь сегодня лунная и вы должны будете увидеть тонкую полоску света, между дверью и полом, и это будет для вас правильным ориентиром, плюс немного света будет проникать со второго этажа через шахту подъемничка".
Получив инструкции от Гаррика я объяснил Насте, почему будет лучше если она спустится первой, и спросил ее, не имеет ли она на этот счет каких либо возражений. Она без коментариев согласилась с моими аргументами. По ее внешнему виду было очевидно, что она вообще готова была согласиться с чем угодно, только бы ей дали возможность где нибудь уютно устроиться и вздремнуть.
Мы с Гарриком застелили дно кабины разодранной картонной коробкой, в которой когда то находились яблоки "Джонотан". Упершись спиной и ступнями о противоположные стенки кабины, с полусогнутыми в коленях ногами, Настя, с нашей помощью уселась внутри.
К моему великому удовлетворению лифтовая конструкция не издала никаких посторонних и подозрительных звуков, и тогда я спросил Настю, не будет ли она против того, если я к ней добавлю еще "батон" и ее сумку, заранее зная ответ. Я аккуратно положил обе сумки ей на живот, и она, обняв их обеими руками, положила на них голову, и смотрела на меня усталыми, борющимися с тяжестью век глазами. Я еще попросил ее, хотя это было совершенно лишнее, чтобы она сидела смирно до конца спуска, и не двигалась до полной остановки кабинки, и без команды не выходила. На это она мне покорно кивнула головой. Гаррик, нажав кнопку с символом в виде стрелочки направленной вниз, начал спуск.
Електормоторчик вполне приятно загудел, и кабинка очень медленно, намного медленнее чем можно было предположить, с сумками и Настей в своем чреве, начала спускаться. Несмотря на то, что длина спуска между вторым и первым этажами не должна была превышать и пяти-шести метров, спуск занял не менее пятнадцати секунд.
Я крикнул Насте, что она может вылезать, и подождав немного услышал ответ эхом пронесшийся вверх по шахте лифтика:
- Куда вылезать Макс?
- Там полоска света должна виднеться – это тебе как ориентир.
- Я никакой полоски не вижу. Тут как у черта в жопе: темно и пахнет гнилой картошкой, – обидчивым голосом выругалась Настя.
- Все правильно,- сказал мне Гаррик, - дверь которая под сигнализацией, ведет в овощной отдел.
- Выход справа, - крикнул ей Гаррик, - вы можете смело опустить ноги на пол, там невысоко.
- А если тут крысы? Я крыс боюсь, и на дух их не перевариваю.
- Не бойтесь, все крысы вокруг овощного отдела тусуются, в предбаннике для них ничего интересного нет, - и уже мне тихо, - если конечно грузчики не забыли из предбанника сгнившие овощи на помойку выкинуть, - и Насте громко, - к тому же они не шарятся когда музыка играет и народ танцует, вообщем до конца дискотеки.
- А музыка-то как раз сейчас и молчит,- заволновалась Настя.
- Зато народ топчется – успокаивал ее Гаррик.
- Ну хорошо, вылезаю, - наконец-то решилась она.
- Как вылезешь сделай три-четыре шага вперед, и жди меня, не двигайся.
- Я вылезла. Максик только давай быстрей пожайлуста – мне страшно и холодно здесь.
- Я мигом, - ответил я.
Гаррик поднял кабину наверх и я с опаской разместился в кабинке на такой же манер как и Настя. Не почувствовав никаких подозрительных аномалий я расслабился, и пожав Гаррику руку сказал:
- Давай.
Анамалии проявились к концу спуска. Вначале начался легкий скрежет, затем вибрация, и когда уже я думал, что кабинка вот-вот должна коснуться основания, она зависла на мгновение, а потом просто шлепнулась на него. На мое счастье, судя по ощущением моей задницы, с очень маленькой высоты, но моя задница все равно это прочувствовала. Мне почему то очень захотелось втянуть голову в плечи и закрыть ее руками, что я и сделал. Сразу же после этого, буквально через секунду, над моей головой раздался такой грохот, что у меня заложило в ушах, и я даже перестал слышать.
Убрав руки с головы и посмотрев перед собой, я, в ореоле тусклого света проникавшего в кабину через образованную в крыше кабинки пробоину, и клубы пыли, в нескольких сантиметрах от моей головы разглядел половинку електромотора, торчащего как неразорвавшаяся бомба времен Великой Отечественной войны. Я впал в оцепенение и тупо смотрел на этот предмет. Где то, как будто из другого мира, каким-то далеким нереальным эхом, в моей голове отдавалось мое имя. Постепенно эхо начало приближаться все ближе и ближе, и становиться все громче и громче, и наконец так близко приблизилось к моему правому уху, что я смог расслышать слова:
- Маaксик, ммиленький, ну ответь же ты… Ты живой?
Я узнал Настин голос, зовущий меня заплетающимся языком, и повернул голову вправо. В тусклом свете, бьющим из пробоины, я разглядел ее испуганное лицо.
- Да вроде. Вот только задница побаливает и в голове звон стоит.
Она стала трогать мою голову, нос, щеки, шею, плечи, руки, грудь, будто проверяя все ли на месте, но когда она положила мне руки на бедра я попросил ее чтобы она остановилась, объснив это тем, что прикосновения ее рук вызывают специфическую реакцию внутри моего организма, и в ответ получил короткий смешок.
- Макс, ты в порядке Макс, ау, - не переставало нестись сверху.
- Все нормально Гаррик, вот только лифтик твой накрылся медным тазом. Зато свету прибаилось, правда только в кабине.
- Да хрен с ним с этим лифтом! Не лифт и был. Главное, что все живы. Завтра скажу шефу что мотор оторвался неизвестно как. Может хоть новый лифтик поставит наконец-то
- Ну все Гаррик, бывай, мы уходим.
- Эй Макс, вы заходите.
- Обязательно.
Я выбрался из кабины и мы с Настей направились по направлению к двери, но сделав два шага я споткнулся о сумки, брошенные Настей на полу, и пытаясь удержаться на ногах по инерции налетел на дверь которая была под сигнализацией. Над дверью начала мигать "лампочка Ильича", обляпанная красной краской, и противно зазвонил звоночек, распугавший видимо всех местных крыс овощного отдела, потому-что две здоровенных крысы, видимо потерявшие ориентацию на местности, вдруг появились ниоткуда и пялились на нас в мигании красной лампы. Настя завизжала так, что я снова на время оглох. Схватив обе сумки, и щелкнув собачкой замка нужной двери, мы пулей вылетели из магазинного "предбанника", не забыв все-таки, захлопнуть за собой дверь. Обогнув здание с противоположной стороны от дискотечного входа мы вышли на улицу Бабушкина.
Не успели мы пройти и сотни метров как мимо нас на встречу пронесся милицейский "москвичок". Я проводил его взглядом до тех пор пока он не юркнул во двор, откуда мы только-что вышли. Перейдя на другую сторону улицы, мы, вдоль Куракиной дачи, очень медленно направились в сторону Ивановской, и по ходу движения стали ловить тачку, чтобы преребраться через Володарский мост на правый берег. Продолжать поиски, принимая во внимание состояние Насти, не было никакой возможности. Весь остаток своей энергии она потратила на то, чтобы убежать от ужасных крыс. Она совсем выбилась из сил и еле передвигалась, практически повиснув на моем плече. Да и моя потянутая мышца, побеспокоенная потасовкой в баре, снова дала о себе знать. В какой то момент мы просто остановились и продолжили голосовать не двигаясь с места.
Наконец нам повезло и около нас притормозил жигуленок. Выяснив что это совсем рядом, водитель согласился нас подвезти за рубль.
Устроившись на заднем сиденье Настя, взяв меня под руку обеими руками, опустила голову мне на плечо и мгновенно заснула. Весь короткий отрезок пути, от Куракиной дачи до подъезда моего дома, я размышлял что мне делать дальше. Проблема была в том, что если я ничего не помнил что со мной произошло, то с памятью пацанов наверняка было то же самое: одно ведь зелье пили. А в таком состоянии все что угодно могло произойти. "Это мне повезло, что я встретил Настю, а если бы не встретил? - и я с благодарностью посмотрел на спящую, - неизвестно где бы я проснулся. И о чем я только думал, когда вешал лапшу на уши их родителям?"
Мне стало очень тревожно на душе. Я твердо решил, что как только открою дверь своей квартиры сразу же позвоню всем родителям и расскажу правду. Пусть подключают к поиску милицию.
Настя проснулась от остановки машины, и тут же снова положила мне голову на плечо, но я ей сказал, что мы уже приехали и нам надо вылезать из машины.
- Куда приехали? И зачем вылезать? - заспанным голосом спросила она.
- Ко мне домой.
- А почему к тебе домой?
- Потому-что до меня было намного ближе и дешевле чем до тебя.
- М-м, - промычала недовольно Настя.
Когда мы поднялись на лифте и подошли к двери моей квартиры я вдруг понял, что мне нечем открыть дверь. Я вытащил из "батона" армейскую форму и тщательно проверил все карманы - ключей там не было. "Наверное мои ключи остались там же где и мои вельветовые штаны с футболкой. Вот досада, теперь еще всю ночь на площадке торчать".
Но к счастью у меня был сосед, тот самый, которого я научил играть "Три окна", и иногда мы с ним пользовались удобным соседством наших балконов, чтобы перелезать к друг другу в гости, минуя беготню из парадной в парадную. Наши балконы разделяла тонкая железобетонная стенка, от пола до потолка. Но разделяла она только две трети ширины балкона, а одна треть разделялась перегородкой, чуть ниже пояса высотой, сделанная из того же железобетона. Даже наши родители несколько раз пользовались таким методом, когда случайно захлопывали дверь, а ключи забывали дома. Конечно это было немного высоковато, все-таки десятый этаж, но надо же было как-то попадать в квартиру.
Я рассказал Насте о своем плане, но он ей категорически не понравился. И все- таки, через какое-то время, мне удалось ее убедить в том, что здесь нечего бояться, и что это уже не однажды проделывалось мной, моим соседом и нашими родителями. Я уговорил ее остаться и подождать меня на лестничной площадке.
Дверь мне открыл отец моего соседа, Вадим Вадимыч. Самого Сашки, так звали моего соседа за стенкой, дома не оказалось. Вадим Вадимыч сообщил мне, что встретил его около часу назад на автобусной остановке с какими-то тремя ребятами, когда возвращался с работы.
- Обещал через часа полтора быть дома. Если хочешь то подожди его на кухне, а я пойду на боковую, мне завтра с рассветом на первую электричку надо. Моя половина на даче отдыхает, а продуктов там осталось "кот наплакал". Не дай бог надумает сама еще в город приехать за продуктами…
-Вадим Вадимыч, мне собственно Сашка не нужен, мне домой надо попасть, я ключи куда-то посеял.
- Через балкон что ли хочешь?
- Ага.
- А, ну давай, только я с тобой пойду, подстрахую на всякий случай.
Летом дверь на балкон мы обычно не закрывали, чтобы свежий воздух проветривал квартиру, а только зашторивали тюлями и занавесками. В принципе это был не балкон, а лоджия, не знаю насколько правильно было это название, но так мы это в семье называли, поэтому даже в дождливую погоду мы держали дверь открытой, дождь все равно не проникал в комнату.
Без каких либо проблем я перебрался с соседской лоджии на свою. Дверь, как я и ожидал, была открыта, а проход был зашторен. Стараясь побыстрее добраться до корридора, чтобы отпереть входную дверь, я спешно перешагнул через порог лоджиевской двери но оступился. Оступившись, я инстинктивно ухватился за шторы, и запутавшись в них, вместе с ними нырнул на диван-кровать, который распологался в одном шаге от входа на лоджию.
Я даже не успел удивиться, когда почувствовал при приземлении что диван кем-то занят. Те кто занимали диван вначале выскочили из под меня, пиная ногами во все места моего тела, а затем завопили вначале женским, а потом в унисон и мужским голосами так, что мои и без того травмированные падением електромотора барабанные перепонки чуть не лопнули от перенапряжения.
Я кое-как поднялся на колени и размахивая руками попытался избавиться от занавесочного плена, а голоса продолжали вопить с размером такта в две четверти, без пауз. Наконец-то мне удалось откинуть в сторону занавеску, но как только я это сделал, то тут же увидел летящий в меня кулак, после контакта с которым меня откинуло назад и вбок, и я завалился между диваном и паровой батареей. Падая, в моей голове с досадой пронеслась мысль о том, что теперь у меня на лице будет полная «фингальная симметричность», и без солнцезащитных очков мне уже будет не обойтись, по крайней мере неделю точно.
После того как меня послали в нокаут наступило затишье. Немного полежав на полу, как подбитая птица, я осторожно выглянул из за дивана. Когда мне удалось сфокусировать свое зрение, то вначале я разглядел Панаму, без трусов, но в моей финской футболке, держущего угрожающе в руках маленькую банкетку для ног, в полной боевой готовности нанести последний сокрушительный удар. У него за спиной я увидел девушку, стоявшую в чем мать родила, с очень напуганным лицом. В ней я признал ту самую Катю из Герцена, которая сидела в приемной комиссии и надавала мне кучу "ценных" советов по поводу экзаменов.
"Хорошо, что хоть кто-то уже нашелся", - обрадовался я.
- Ларик? Ты ли это? Фу-у. Ну наконец-то! - со вздохом радостного облегчения выговорил Панама. – Ну и напугал же ты нас. Ты куда пропал и откуда свалился?
- Это еще вопрос, кто-кого напугал, - и я многозначительно посмотрел на них и потрогал у себя на лице место под правым глазом, - и кто куда пропал и кто откуда свалился.
- Ларик ты извини, что я тебя так… Мы с Катей уже почти засыпали, и тут представь себе, кто-то на нас падает и в занавесках копошится. Тут у любого сдвиг по фазе может случиться, особенно спросони. Это я тебе от испуга звезданул.
- А чего вы без трусов-то спите?
Катя, придя в себя после испуга, как будто опомнившись схватила с дивана пару подушок и прикрыла ими спереди свою наготу.
- А в трусах жарко, - изображая на лице удивление ляпнул Панама, тем самым пытаясь показать, что это вполне естественно если человеку жарко, то первым делом надо снять трусы, но непременно остаться в футболке.
- Ну да, глядя на твой "подосиновик" можно с уверенностью сказать, что тебе-то уж точно было жарко! Мне даже кажется, что в комнате пахнет паленой резиной.
Катя от этой реплики пыхнула смехом, а Панама, посмотрев на себя ниже пояса, быстро прикрыл банкеткой свое место.
- Если так жарко зачем же тогда вместе на одном диване спать? - продолжил доставать я Панаму, просто так, для прикола.
- А мне было страшно одной в этой комнате, и я попросила Панаму, то есть Геру, чтобы он со мной немного побыл, - колокольчиком прозвенела Катя, придя на выручку Панаме.
Я осмотрел комнату и ничего страшного, кроме куска оторванного линолеума перед входом на лоджию не обнаружил.
- Да. Я должен был быть уверен что с Катей все в порядке. Мало ли что. Может грабитель какой...
- Интерсно, каким образом грабитель может влезть в квартиру на последнем этаже?
- Да элементарно. Последние этажи очень даже удобно грабить, особенно если квартира с балконом. По веревке с крыши спускаются и бац на балкон, а оттуда в квартиру.
- Да любой грабитель от вида твоего "подосиновика" дал бы моментального дубу. Катя снова хихикнула.
- А ты-то почему через балкон? – не обратив внимание на мое высказывание задал мне вопрос Панама.
- Потому что ключи посеял. А ты почему здесь? То есть вы?
- Потому, что ты нас здесь запер, а сам испарился неизвестно куда.
- Вы что замок не могли открыть и выйти просто захлопнув за собой дверь?
- Один замок мы открыли, а вот другой не смогли, потому-что ключа от него не было. Посмотрели где смогли, но не нашли.
- Слушай Панамыч, ну не парь мне мозги. Ключ нужен для того чтобы в квартиру войти, а не для того чтобы из нее выйти.
- Ну да, конечно, это только если дверь не имеет двустороннего замка.
И действительно, я вспомнил про нижний двусторонний замок входной двери, но которым никто из нашей семьи никогда практически не пользовался. Единственный ключ от этого замка, вместе с карандашиками и другой ерундой, всегда находился в жестяной коробке из под халвы, которая валялась на телефонном столике в корридоре.
- Вот он, ваш ключ-чик, - как будто из преисподни потусторонним, низким, шипящим эхом совершенно неожиданно прозвучал Настин голос. Она как приведение стояла в дверном проеме, освещенная тусклым лунным светом августовской ночи, пробившимся через балконное окно, и в приподнятой руке держала ключ.
Катя от неожиданности снова вскрикнула от испуга. Панама, стоя на диване с банкеткой в руках, резко повернулся ко мне своей задницей, и глухим голосом издал нечто похожее на звук, который я частенько слышал после обедов в комсомольско-молодежном лагере, проходя мимо одноименных туалетов.
- Т-т-ты кто? - после паузы замешательства, заикаясь выдавил из себя Панама.
- Это Настя, - вылезая из за дивана ответил я за нее, удивляясь увиденному немного меньше чем остальные.
- Настя ты где его откопала? - спросил я, имея в виду ключ.
- Хотела на коврик присесть, а он, по мере моего присаживания, начал скользить, и когда я приземлилась на задницу, то почувствовала что-то жесткое, оказался ключ-чи-и-ик, - икнула Настя, - извините. Покрутила его в замочной скважине немного и дверь открылась. Вот.
Настя подошла к Панаме и повесила ключ на одиноко торчащий шуруп с обратной стороны банкетки, которой прикрывался Панама.
- Настя это Панама, то есть Гера, - исправился я, - Гера это Настя.
- Здрасьте. Я извиняюсь не одет. Мы отходили ко сну и совершенно не ожидали чьего либо появления, тем более таким вот способом. А голый потому, что у меня с детства осталась привычка спать без трусов, когда жарко, - прошелестел Панама.
- Ну что вы, не извиняйтесь. Привычки детства они всегда с нами - это же так естественно. Это вы нас извините за неожиданное вторжение. Надеюсь мы вас потревожили не в самый ответственный момент вашего отхождения ко сну? – зевая обратилась к Панаме и Кате Настя.
- Нет-нет, ответственный момент был уже пройден, - уже несколько расслабившись простодушно ответил Панама, и хотел было добавить что то еще, но я вмешался в разговор:
- Настя а это...
- Катя, - опередила меня Катя и тут же добавила, обращаясь к Насте, - действительно было очень жарко.
- О, в этом я не сомневаюсь, - ответила ей сонной улыбкой Настя, - а меня вот познабливает, и ужасно хочется спать. Извините.
Не обращая ни на кого больше внимания, как будто кроме нее в комнате никого не было, она улеглась на живот по дагонали дивана, как бы давая понять, что спальное место занято и свободных мест больше нет, и через считанные секунды сладко засапела.
В течении немой паузы мы все вначале посмотрели на спящую Настю, а затем перекинулись взглядом друг с другом. Каждый из нас в этот момент видимо задумался над неловкостью ситуации в которой мы все оказались.
- У нее был тяжелый день, - прервал я молчание. – Нам лучше оставить ее здесь одну и не мешать.
Катя, прикрываясь подушками, и подобрав свои вещи с пола, выбежала из комнаты, пытаясь прикрыть ими свою задницу. У нее это плохо получилось, потому что провожая ее взглядом я все равно смог разглядеть ее очень привлекательного вида ягодицы, которые могли бы привести любого мужчину в состояние предвулканическое. Мы с Панамой понятливо переглянулись друг с другом.
- Ларик и не говори. На ее жопу молиться можно, смачная до не могу! - романтично-мечтательно отметил Панама. - После более года службы мой "богатырь" получил настоящий подарок! Даже больше чем можно было себе представить".
Затем мы одновременно, будто сговорившись, перевели взгляд на Настю, вернее на ее ягодицы, очень изящно обтянутые брюками. Какое-то время молча рассматривая Настины ягодицы Панама наконец высказался:
- Должен честно тебе заметь Ларик, что задница у твоей Насти ничуть не хуже Катиной будет. И это еще в брюках. Могу себе только представить какова она без брюк. Ну просто задница Нефертити как минимум!
- Эй Панама, - оторвал я его глаза от Настиных ягодиц,- а ты где задницу Нефертити видел?
- К сожалению не пришлось. Но по историческим описанием очевидцев, живших с нею в то далекое время, лицо этой женщины было красоты неописуемой. Я картинку с ее бюстом видел в школьном учебнике по истории, в анфас и профиль.
- А лицо-то здесь причем?
- Ларик, ну ты чего глупый совсем? Это же легко можно предположить, что если женщина красива лицом, то и задницей она будет красива на все сто.
Панамину теорию по поводу задницы и лица я нашел не очень основательной, но то что Настина задница и ее лицо были одинаково сильно привлекательны, - не согласиться с этим я не мог. Так же как не мог я не заметить и того, что Настина задница занимала Панаму не меньше Катиной, в связи с чем я его предупредил:
- Ты друг мой Панама на Настю глаз не намыливай, и "богатыря" своего держи от нее как можно дальше, договорились? И спрячь его уже, хоть в какую нибудь одежду.
- Ларик ну ты чего? За кого ты меня принимаешь? Я просто отметить хотел, что красота у нее такая... глубокая, такая натуральная и законченная. А она кто вообще то? Ты с ней как познакомился?
- Я тебе потом расскажу, попозже, ладно?
- Да нет проблем. Спасибо тебе кстати.
- Это за что?
- Ну как, это же благодаря тебе я с Катей познакомился. И так мы с ней подружились...
- Ну это я уже понял, можешь не продолжать. На здоровье! Ты лучше вначале скажи как ты в моей квартире очутился и где все остальные?
- А что остальные? С остальными все нормально. Они таким же макаром как и ты перелезли через балкон в соседскую квартиру, и уже все по домам наверняка. Спасибо твоему соседу за стенкой. Мы услышали, что кто-то тебя зовет, но долго не могли понять откуда голос. Потом сообразили – из розетки. Вы что с ним так постоянно переговариваетесь?
- В большинстве случаев. Это с детства еще. Когда мы в дом переехали то телефонов здесь еще не подключали какое-то время, вот мы и изобрели такой оригинальный способ общения. Ну и вошло в привычку.
- Мх, интересное изобретение! А я вот с Катей остался, она побоялась перелезать. С ней еще ее подружка была, Лиза, так та не испугалась, перелезла. Кому-то же надо было с Катей остаться?
- И ты конечно тут же воспользовался случаем и вызвался добровольцем.
- Это не совсем так, она сама меня об этом попросила, как самого благонадежного из всей компании. Я ей доверие внушил.
- Интересно, чем же это ты так ее доверие заслужил? Небось разжалобил какой нибудь очередной выдуманной историей. Ты же мастер на такие дела. Благонадежный ты наш.
- У каждого свой метод Ларик, - рсплылся Панама в хитрой и самодовольной улыбке.
- Парни вообще ничего не помнили что было, - продолжил он. - Проспали они почти до девяти вечера, правда под утро стали просыпаться и нести всякий бред. Меня вообще не узнавали. Когда они очухались, и пришли в нормальное состояние, то здорово удивились, увидев меня и девочек. Стали расспрашивать, что да как? Я оказался единственным кто все прекрасно помнил, да вот и девочки еще тоже. А им всем память словно пылесосом высосало. И самое интересное, что все выглядело абсолютно нормально вечером и ночью: все друг друга прекрасно узнавали, и во внешнем поведение никаких сбоев не наблюдалось. Чокнутость начала появляться ближе к пяти утра, когда после пары часов сна один за одним парни начали просыпаться. В глазах у них наблюдалась явная ненормальность, ошарашенные такие глазки были. Что за гадость вы вчера пили?
- Портвейн 33. Мне один человек сказал, что на винном заводе, возможно, ингридиенты перепутали, что-то в этом роде. Короче ошибку допустили в технологическом процессе.
- Все может быть, – согласился Панама с умным видом, – хорошо-что эта гадость уже закончилась к моменту моего к вам прихода, и мне ничего не досталось. Может даже и к лучшему, что ты нас запер в квартире. Неизвестно чем бы все закончилось если бы наша компашка вышла погулять на улицу. Могли бы быть неприятности.
- А что такое?
- Ну как что, суди сам. Чиграков например вспомнил, что в предыдущей жизни он был птицей, и что навыков летать он не потерял, просто они засели у него где-то очень глубоко, и дремали до сегодняшней ночи, вернее утра, а сегодня проснулись и ему непременно надо полетать. Он уже стоял на табуретке перед раскрытым на кухне окном, с вытянутыми в сторону руками и периодически ими взмахивал. Мне пришлось долго его убеждать в том, что погода сейчас не летная и направление ветра не то, и лучше подождать до завтра. Затем Данька, проснувшись часов в пять утра, прибежал на кухню, где я дремал, как ночной вахтер, и заговорщицки, шепотом, с опаской оглядываясь по сторонам сообщил мне, что вчера он принес два дивана песка, и спрятал их в надежном месте, и что он даже знает как достать третий, но это тайна, и сказать он мне об этом не может. Как только он мне рассказал эту чушь, то тут же улегся на кухонном полу и мгновенно заснул.
- А какой песок-то? Сахарный или обычный? – почему-то заинтересовало меня.
- Да кто его знает, об этом он ничего не сказал. Но ты прикинь, как можно вообще что-то диванами переносить?
- Да, метод действительно странный,- согласился я.
- Слушай дальше. После этого я задремал, но не на долго, так-как сквозь свою дремоту услышал я Гришин голос, доносящийся из этой вот комнаты, где мы сейчас стоим. Я пошел проверить, и застал Гришу орущим с балкона: "Долой старое наследие Брежнева! Да здравствует омоложение нашей республики!" Я не знаю как долго он это орал, но когда я появился на балконе лицо его было покрыто капельками пота. Хорошо то, что уже уборочные машины начали чистить улицы, и они немного заглушали его вопли. Когда я ему сказал, что омоложение республики уже началось он потребовал от меня докозательств в письменном виде. Хорошо-что у тебя на столе валялась справка для бассейна, с печатью кожно-венерического диспансера. Посмотрев на справку он успокоился, и улегся обратно на диван.
Панама сделал паузу, набрал в легкие воздуха и продолжил:
- Девочки спали там, в маленькой комнате, рядом с кухней. А проснулись они оттого, что увидели перед собой Димки Фокина голую жопу, которую он показывал, как выяснилось, картине "Три богатыря", висящей над диваном, на котором девочки спали. Вернее не от того, что он показывал жопу богатырям, а от того что он при этом им говорил.
- Кому, девочкам?
- Нет, богатырям.
- И что же он говорил?
- А говорил он следующее: "Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память знаниями всех тех наук, которые выработало человечество. Привет центральному комитету! Ждите! Скоро буду! ТЧК". И так вот много раз одно и то же. Витек тоже учудил: выдрав телефонную трубку из телефона с мясом, заявил, что на западе давно уже пользуются безпроводными микрофонами, и начал дергаться и петь в телефонную трубку, перебегая из одного конца корридора в другой: "Опять контора на мосту, опять кого-то бьют, и зубы пачками летают, и битласы поют. Е-е-е...". Побегал так пару минут и тоже потом заснул, вместе с трубкой. Вообщем ни мне ни девочкам поспать нормально не удалось, да еще Витек и средств связи нас лишил с внешним миром.
Натянув на себя армейские семейники, а потом мою "Риорду" Панама, а за ним и я, двинулись в направлении кухни, закрыв за собой дверь где спала Настя. Проходя по квартире я с ужасом увидел то, чего так опасался, и именно по этой причине добровольно спустился на четвертый этаж к Даньке. Бардак который оставили после себя мои дружки не поддовался описанию. Ощущение было такое будто через квартиру промчалась стая диких кабанов.
Но когда я вошел в кухню, то был приятно удивлен увиденным. Пока Панама мне рассказывал о произошедших событиях у меня в квартире, во время моего отсутствия, Катя, уже одетая, успела потрудиться на кухне и смогла нам соорудить что-то вроде ужина из ничего, отыскав где-то какие-то продукты. Собранный ей урожай был не богатым, но куска сливочного масла, немного сахарного песка и половинки батона, за двадцать пять копеек, оказалось достаточным чтобы приготовить великолепные тосты. Эти полбатона я упустил каким-то образом перед походом к Даньке.
Катя нарезала булку кусочками, затем обмакнула нарезанные кусочки булки в сладкую воду, и положив их на сковордку обжарила в сливочном масле.
- Ну я пожалуй пойду, мне пора заявила Катя.
- Как, ты даже не останешься попить чаю с тем что приготовила? И кроме того уже поздно, куда ты поедешь?
- Нет, мне надо ехать, а то предки будут беспокоиться. Одна ночь – это ничего, а две уже через чур. Хорошо-что телефонный шнур у твоего соседа оказался такой длины, что дотянулся до балкона и позволил мне позвонить домой. Я уже пообещала предкам что вернусь сегодня. А тосты это для вас мальчики, ну и для Насти, если конечно что-то останется.
- Погоди, погоди, ты где живешь? – спросил я и начал копаться в карманах Матвеевских джинсов в поисках денег, которые должны были еще остаться.
- На Петроградке, - ответила Катя.
- Вот, - протянул я Кате оставшиеся четыре рубля, - этого должно хватить на тачку.
- Спасибо, - мило поблагодарила Катя и чмокнула меня в щеку.
- Я тебя провожу, – спохватился Панама и вскочил с места.
- Подождите я тоже с вами.
- Нет Максим, ты уж лучше останься с Настей, мало ли ты ей понадобишься в какой-то момент, - предупредительно остановила меня Катя в моем намерении ее проводить. - Прошедшая ночь и сегодняшний день пролетели в каком-то одном сумашедшем порыве. Все получилось непредсказуемо, спонтанно и противоречиво для меня. Погуляли одним словом! - и Катя посмотрела на нас обоих, а затем обратилась ко мне:
- Максим ты ведь на меня не обижаешься, правда? - спросила она так, как будто хотела услышать обратное. - Ведь это ты мне вчера позвонил и пригласил в "Вену". А когда ты внезапно куда-то исчез... Гера оказался таким внимательным, милым и обоятельным...
Видимо прочитав на моем лице, что я даже не понимаю почему я собственно должен был на нее обидеться она сказала:
- Ладно, в провожатые мне вполне будет достаточно и одного пограничника, тем более почти-что героя!
- Героя? – вопросительно посмотрел я на Панаму, который напустил на себя важный вид.
- Ну да, - подтвердила Катя, - а рзве ты не знаешь за что ему отпуск дали?
- Неет.. – протянул я, - как я могу знать?
- Ах, ну да, конечно!
И с очаровательно улыбкой она рассказала мне как Панама задержал нарушителя на Китайско-Советской границе.
"Ну вот и еще один защитничик Советско-Китайской границы объявился!" - и я вспомнил про то как вешал лапшу на уши абитуриенту из Ферганы перед экзаменом.
- Интересно, а я и не знал что Коми АССР граничит с Китаем, - вполголоса заметил я и покосился на Панаму.
Панама, так многозначительно посмотрел на меня, дав тем самым понять чтобы я его ни в коем случае не выдавал, что мне ничего другого не оставалось, как также посмотреть на него многозначительно, дав тем самым ему тоже понять, чтобы он не беспокоился - тайна будет сохранена. Катя не обратила никакого внимания ни на мою реплику, ни на наши с Панамой переглядывания, и продолжила:
- А затем мне Гера такую грустную историю про себя рассказал ...
Она посмотрела на Геру полным сочувствия и жалости взглядом и с чувством произнесла:
- Его девушка бросила.
- Неужели! - разыграл я изумление, глядя на Панаму.
- Ага. Она ему призналась, что уже давно встречается с другим и Геру больше не любит. А в письмах писала совершенно обратное. Не так ли Гера?
- К сожалению так, – со вздохом произнес Панама, упершись глазами в пол.
"Вот жук-проходимец! - подумал я про себя, - знает ведь на какие нервы жать. Так я и знал – разжалобил".
- Мне так его стало жалко... Он мне показался таким покинутым...
"Что я конечно же не могла его не утешить", - закончил я фразу за Катю у себя в голове.
Панама при последних словах Кати изобразил из себя такую милую жертву, что даже я, зная Панаму, чуть было не поверил в этот бред и не пожалел его.
Когда эта лирическая сценка закончилась, Панама, сообщил мне что отправится спать домой, сразу после того как посадит Катю на тачку. Я попросил его об одолжении, сообщить всем ребятам собраться завтра у меня, чтобы помочь ликвидировать бардак. Мы договорились ориентировочно на двенадцать.
Когда двери лифта раскрылись, и Панама уже вошел внутрь кабины, Катя резко повернулась ко мне и сказала:
- Ты звони мне, просто так, по дружески.
- Конечно Катя, и ты мне тоже! – и она исчезла в кабине лифта. Но через секунду из лифта появилась голова Панамы:
- Но только по дружески, - и в шутку погрозив мне кулаком был насильно втянут обратно в кабину Катей. Я постоял еще несколько секунд и захлопнул входную дверь.
Вернувшись на кухню я решил не тратить время даром и отведать тосты, после чего идти спать. Тосты оказались "пальчики оближешь". Мысленно поблагодарив Катю я завалился на диван под "тремя богатырями", но перед тем как заснуть прочитал про себя что-то вроде молитвы, пожелав себе проснуться там же где и заснул.
XIV
Разбудили меня яркие лучи солнца, легко проникшие в комнату через незанавешенное окно. И как я не пытался бороться с этими лучами, и идти на всякие ухищрения: плотнее прикрывая веки, притворяясь и внушая себе, что утро еще не настало, и за окном еще лунная ночь - ничего не помогло. Лучи оказались такими настойчивыми, что все таки заставили меня капитулировать и открыть глаза.
Пробежав глазами по потолку, и не обнаружив на нем никакой лепки и чего-то такого необычного, я перевел взгляд на стены и с удовлетворением опознал знакомый и незамысловатый в елочку узор на обоях, отечественного производства. Еще большее удовлетворение я получил когда увидел "трех богатырей" на том же месте, над диваном. Затем, резко вскочив с дивана, я посмотрелся в трильяжное зеркало. Мое отражение отобразило положительные изменения в моей внешности со вчерашнего вечера. Лицо перестало быть похожем на морду кота в сапогах, приняв почти-что нормальный вид, и если бы не парочка фингалов под глазами, изменивших свою окраску, то все выглядело бы вполне прилично. Волосы за ночь не отросли, но и короче не стали, то есть армейская стрижка осталась без изменений, и это меня также порадовало. Также никакой посторонней одежды, кроме моих собственных трусов, я на себе не обнаружил.
Затем я взялся тестировать свою память. И она нарисовала мне все события вчерашнего дня в мельчайших подробностях. Все это окончательно убедило меня в том, что эту ночь я провел дома, и без всяких приключений.
Стрелки на часах показывали почти девять утра. Приняв душ я подумал о том, что неплохо было бы организовать какой нибудь завтрак. Но последние деньги я отдал
Кате на тачку, а завтракать за Настин счет в мои планы тоже не входило. К тому же я хотел это организовать без ее участия, еще до того как она проснется, и преподнести ей сюрприз.
Почесав в затылке я решил направиться к соседке по лестничной площадке, тете Ане, той самой которая пользовалась достижением научно-технического прогресса в виде пьезовой зажигалки, в надежде занять у нее трешку. "Только бы она оказалась дома" - забеспокоился я.
Перед тем как выйти, я прислонил ухо к двери, за которой спала Настя, и прислушивался около минуты. Исходя из того что мне ничего услышать не удалось, я сделал вывод что Настя еще спит, и спокойно отправился за трешкой.
На мое счастье тетя Аня оказалсь дома и больше того, показала мне свое новое приобретение: электро-шашлычницу, которую она также отнесла к успехам НТП.
- Ты не представляешь какая это удобная вещица! - с удовольствием промычала она в нос, - двадцать минут и шашлычок готов. Модерновая штучка, как сейчас говорят. Потратилась конечно, отдав двадцать пять рублев: двадцать за шашлычницу и пятерку на лапу этому кровопийце, продавцу отдела, - пояснила она мне.
Шашлычницу тетя Ана поставила посередине большого полированного стола в самой большой комнате ее двухкомнатной квартиры, как будто это была не шашлычница, а ваза богемского стекла, и накрыла ее полотенцем с цветочной вышивкой.
- А ты чего пришел-то, спички что ли опять кончились? - оторвавшись от предмета своего любования спросила она меня, - говорила же я, что в наше время надо пользоваться современными средствами. Вот купил бы пьезовую зажигалку, - сделала она ударение на букву "о" в слове пьезовую, - и спичек бы не надо было.
- Я трешку пришел у вас занять, тетя Аня.
- А что, неужто ужо все потратил что родители оставили? - подозрительно спросила она.
- Потратил.
- Погулял значит милок немного. То-то у тебя шумно вчера в квартире было. Гости- то разошлись?
- Разошлись, но не все: самый главный гость еще спит, поэтому и пришел к вам - выручайте тетя Ань.
- Да ладно, поняла ужо все, дело молодое, сама такая была лет сорок назад. Я хоть и потратилась, но, на вот тебе, - и она протянула мне трешку.
- Тетя Ань спасибо большое, я вам с первой стипендии отдам, или с первой получки.
- Да ладно тебе, когда отдашь тогда и отдашь.
Я обожал нашу булочную, которая находилась на углу соседнего дома в трехстах метрах от моего. Она была маленькая и уютная. Но не смотря на свои маленькие размеры ассортимент выпечки и кондитерских изделий был достаточно разнообразным и поддерживался стабильно. Там без труда и на любой вкус можно было найти что-нибудь для завтрака. В любое время, когда бы я туда не заходил, запах свежеиспеченного хлеба и всякой сдобы ударял мне в нос и возбуждал аппетит, особенно с утра. Именно туда я и направился.
Первым делом я прошел через хлебный отдел, и остановил свой выбор на городском батоне за двадцать две копейки, его еще называли "Ленинградский", мне нравился его подсоленный вкус и продолговатая форма.
Подойдя к кондитерскому отделу я думал недолго, потому что увидел только-что привезенные свеженькие "ром-бабы" за восемнадцать копеек и пирожные "полоска" за одинадцать копеек, из мягкого песочного теста с джемовой прослойкой, покрытое слоем кофейной глазури. Все остальные, двадцати двух кпеечные стандартные пирожные, типа корзиночек, эклеров, буше, заварных и сахарных трубочек меня не привлекали.
Я попросил продавщицу две ром-бабы, две полосочки, и подумав немного добавил к этому два шестнадцатикопеечных кекса, уж больно вкусный аромат распространяли они.
Тучного вида продавщица, средних лет, неторопясь засовывая ром-бабы в бумажный пакетик вдруг спросила:
- Это ты все для себя?
Не придав вопросу никакого значения я ответил:
- Для себя, а что?
- А то, что от такого количества сладкого у тебя случайно жопа не слипнется? - и тут же объявила, закатив глаза в потолок:
- Девяносто копеек в кассу, следующий.
Это прозвучало немного неожиданно, но не сильно меня смутило, так-как Советские потребители были привычны и всегда готовы ко всякого рода неожиданному сервису, периодически исходящему от отдельных представителей Советской торговли. На такой неожиданный вопрос я даже не нашелся сразу что и ответить, но когда возвратился к отделу с чеком в руке спросил ее:
- Вы случайно накануне тридцать третий порвейн не пили?
- Чего-чего? - возмущенно-небрежно бросила продавщица.
- А того, есть информация будто бы на заводе был нарушен технологический процесс, и этот портвейн плохо влияет на здоровье, - и покрутил пальцем около виска. Сказав это, я решил как можно быстрее удалиться из магазина потому, что буря негодования неменуемо должна была бы пролиться на мою голову со стороны продавщицы, но, к моему великому изумлению лицо "хозяйки" кондитерского отдела приняло испуганно-озабоченный вид. Она на мгновение задумалась, как будто что-то припоминала и к чему-то прислушивалась, и затем, резко развернувшись, и виляя своим необъятным задом, стала удаляться в подсобку, крича на ходу Тамарке чтобы та ее подменила, потому что ей срочно надо к врачу.
Подумав, и решив, что одного сладкого будет недостаточно, по крайней мере для меня, я забежал в молочный магазин, находившийся тут же по соседству и купил десяток яиц (там всегда продавали куриные яйца), а также поллитровый треугольный пакет молока, чтобы приготовить яишницу.
Вернувшись домой я быстренько поставил на плиту чайник, разложил сладости на блюде, и взбив яйца с молоком стал обмакивать в этой массе нарезанные кусочки Ленинградского батона, посыпая их сахаром перед обжариванием на сливочном масле. Остаток яичной массы я поставил в духовку, предварительно взбив ее еще раз и стал ждать Настиного пробуждения. По моим расчетам это вот-вот должно было произойти. Но прошло полчаса, яичный амлет был готов, и тосты, горкой аппетитно золотившиеся на блюде, начинали остывать, а Настя так и не пробуждалсь.
Начиная сгорать от нетерпения, а скорее от голода, потому как не было уже больше сил спокойно смотреть на кухонный, накрытый для завтрака стол, я снова подошел к двери комнаты где спала Настя и прислушался - не единого звука. Я подождал еще. Но когда стрелки часов перевалили за одинадцать утра я не выдержал и постучал в дверь - ответа не последовало. Я постучал еще - снова безрезультатно. "Что-то не так", - подумал я, и тихонько приоткрыв дверь осторожно просунул голову в комнату.
На диване я увидел только аккуратно сложенное одеяло и подушки. Насти в комнате не было. "Ушла, - эхом пронеслось у меня в голове, - но когда? Пока я спал или пока ходил в магазин? Впрочем какая разница. Ушла. Но почему так странно, ничего не сказав? Может просто не хотела меня будить, а уйти ей надо было срочно. А с какой стати ей меня предупреждать? Но все-таки..."
Я стал перелистывать страницы вчерашнего дня, в поисках вероятной причины ее неожиданного исчезновения. "А почему собственно должна существовать какая-то причина? Нет никакой причины. Хватит копаться", - приказал я себе закончить эти рассуждения, пытаясь притвориться, что ничего особенного лично для меня здесь не произошло. Но как я не притворялся и не подбадривал себя, настроение мое сделало разворот на 180 градусов, и двинулось в отрицательном направлении в сторону нуля. Мне стало так грустно, что я даже напрочь забыл про накрытый кухонный стол и урчание в желудке. Мое физико-психологическое состояние на тот момент было полной противоположностью тому, о котором я однажды прочитал на стене лестничной площадки, между первым и вторым этажами моего дома:
"Люблю тебя как булку с маслом
Ты мне дороже двух котлет
Хочу тебе в любви признаться
Но опоздаю на обед!"
Я поймал себя на том, что обшариваю глазами комнату, в надежде что-то найти. Что? Я и сам не понимал. Может быть записку с парой слов, оставленную ею, или какой-то знак, как объяснение ее неожиданного ухода.
Не помню как долго я этим занимался, но звонок в дверь оторвал меня от этого занятия. Открыв ее я увидел всю вчерашнюю компанию. Впереди всех сияющие лица братьев Фокиных, за ними Гриша Чесноков с Витьком, и замыкал компанию Панама. Не было только Чигракова.
Данька, ворвавшись первым, сразу попытался завалить меня кучей вопросов, но я остановил его, сказав что все будем выяснять по порядку. Удовлетворившись тем, что я по крайней мере, живой и невредимый, а синяки это мелочи, он прямиком направился на кухню. Все остальные, поздоровавшись со мной и высказав соболезнования по поводу моих фингалов, последовали за Данькой.
- Вот екара на бабай! Вот это я понимаю! Только настоящий друг может так заботиться о своих друзьях! - радостно воскликнул Данька указывая на накрытый мною стол, всех усаживая и начиная хозяйничать на кухне, против чего я абсолютно не возражал.
Когда все уселись за чаепитие, слово было предоставлено Панаме, потому что все остальные помнили только до того момента когда Чиграков разлил последнюю бутылку. И вот что следовало из его рассказа.
Панама, получив десятидневный отпуск, возвращался из армии домой, на побывку. Подходя к дому он нарвался на Чигракова, бегающего по своим каналам в поисках спиртного. Как и полагается, при такой радостной и неожиданной встрече, друзья радостно обнялись после долгой разлуки и Чиграков предложил Панаме присоединиться к нам, осведомившись на всякий случай нет ли у Панамы в его отпускном дипломате чего нибудь выпить. Получив от Панамы ответ, что все уже было выпито в дороге, Чиграков направился к знакомой фармацевту, жившей в соседнем доме, в надежде добыть какой-то целебный бальзам, настоенный на спирте, который она использовала как добавку к чаю, и который, со слов Чигракова, должен был у нее наверняка быть.
Договорившись о том чтобы встретиться у Даньки, друзья расстались. Чиграков побежал за бальзамом, а Панама домой, обнять родителей. В кругу семьи Панама оставался не более получаса, и затем, даже не переодевшись в гражданскую одежку, отправился к Даньке. Застал он всех нас уже в очень "веселом настроении", но без каких либо видимых отклонений. И, так-как отмечать на месте было уже более нечем, и все ресурсы были исчерпаны, то отметить Панамин отпуск мы, общим голосованием, решили походом в бар "Вена". А чтобы было веселее я дозвонился до Кати и пригласил ее тоже: "если можно с подружками".
Панама было собрался идти домой переодеться, но я его остановил, изъявив неожиданное желание пойти на дискотеку в военной форме: он не возражал, и мы поменялись одеждами. Но подойдя к зеркалу я критически заметил, что мои волосы предательски длинноваты для ношения фуражки, и выдают во мне абсолютно не военного человека. Витек посчитал мое замечание резонным и вызвался меня подстричь. Когда я его спросил есть ли у него в этом деле опыт, он ответил, что в комсомольско-молодежном лагере он был не только главным политинформатором, но еще по совместительству и парикмахером. Я счел это убедительным и доверил ему поработать над моей прической. После чего мы и отправились в "Вену".
Мы встретились с девушками около входа в бар. На удивленный взгляд Кати относительно военной формы, я объяснил ей, что мне очень захотелось стать солдатом на сегодняшний вечер. После моего объяснения, Катя, предложила сыграть мне в игру, что будто бы я ее парень, а она моя девушка, наконец-то дождавшаяся меня из армии: предложение поиграть было принято с энтузиазмом. Не знаю, можно ли верить Панаме, но из его повествования следовало, что играли мы очень увлеченно: "Лобызались каждые пять минут".
Свободной из Kатиных подружек в этот вечер оказалась только Лиза. После быстрого знакомства и коротких приветствий мы всей гурьбой отправились внутрь дискотеки.
Там, исполнив танец "маленьких лебедей", из балета Чайковского, под музыку "Маленьких утят", мы пробыли недолго, как и говорил Гаррик. Причиной тому была Данькина идея поехать в кафе "Фантазия", на Староневский, с которой все охотно согласились, а я вызвался найти транспорт. Через полчаса я вернулся в бар и сказал: "Карета стоит у подъезда и лошади бьют копытами".
Лошадь и карета оказались военным козелком. Когда все в него уселись, ни у кого, кроме Панамы и девочек, не вызвало подозрений, что за руль сел именно я, видимо тридцать третий портвейн уже во всю действовал. На вопрос Панамы где я взял "козелок" я ответил, что одолжил. Когда Панама спросил меня как я его одолжил, я ему объяснил: "Передвигаясь в направлении к улице Ивановской и голосуя, на пересечении улицы Бабушкиной и бульвара Красных зорь, заметил одиноко стоящий "козелок", а невдалеке от него, окружив дерево, четверо военных орошали его влагой из своих мочевых пузырей. Они даже двигатель не соизволили заглушить. Я сел в машину и крикнул им, что мне срочно нужно одолжить у них транспорт, но обещал вернуть на то же самое место".
Когда мы проезжали бульвар Красных зорь, то видели тех самых четверых служивых, один из них был офицер. Заметив свой козелок они неистово стали кричать, ругаться матом и угрожающе махать в нашу сторону кулаками. Но мы в ответ, радушно им помахали руками, а Катя, даже Панамовской фуражкой.
До кафе "Фантазия" мы не доехали: Гришу Чеснокова начало мутить. Мы вынужденны были завернуть домой, но пошли не к Фокиным, а ко мне. Пока Гриша пугал унитаз я незаметно исчез, никому ничего не сказав. И когда Панама пытался безуспешно открыть входную дверь, чтобы пойти по моим следам, девочки сообщили ему, что козелок исчез со двора. Тогда-то все и поняли, что они заперты.
Дальше Панама начал рассказывать, что происходило в квартире после моего ухода, но я это уже знал и слушал не внимательно. В тот момент когда вся компания принялась бурно обсуждать вышеизложенное Панамой, в дверь позвонили.
На пороге, в пиджаке и галстуке, и благоухающий каким-то парфюмом стоял Чиграков. Пройдя на кухню с важным видом, молча осушив чашку с чая и закусив тостом, Чиграков наконец-то произнес:
- Я только что от фармацевтки, поэтому опоздал.
Все с большим вниманием уставились на него. Выдержав паузу, которая придала моменту важность, и окинув всех взглядом он произнес:
- Она баночки перепутала. Дура! Хорошо-что все живы остались.
- Какие баночки? Ты это о чем? - спросил его Витек скороговоркой.
- С "барбамином".
- С барба чем? - не понял Данька.
- "Барбамин". Честное слово парни, сам не знаю что это такое. Она этот порошок так называла. Дала мне баночку с большей дозировкой, - и он потянулся за вторым тостом.
- Чиграков хватит жрать, давай рассказывай, - не выдержал старший Фокин.
- А я что делаю? Я и рассказываю. Короче. Когда у нас портвейн был на исходе я побежал к этой самой фармацевтке. Она в свободное от работы время занимается изобретением всяких лечебных бальзамов, как для внутреннего так и для наружного применения. Все на основе трав, ягод и различных кореньев. Некоторые, те которые для внутреннего применения, я пробовал - вполне приличные по фкусу. Она правда их рекомендует в качестве добавки к чаю, но, в той нашей ситуации я подумал, что это подходящий вариант, ведь они все на спирту настоены. У нее эти бальзамы по знакомым очень быстро расходятся, большой популярностью пользуются: я ей тоже в этом помогаю иногда. Но позапрошлым вечером, когда я к ней пришел, у нее ничего не осталось, и она мне предложила этот самый "барбамин", пропади он пропадом. Дала маленькую баночку и сказала размешать содержимое в литре воды, и что эффект будет как от двух литров вина, и даже круче, безо всяких неприятных последствий. А я подумал, что эффект может быть еще лучше, если половину порошка высыпать в бутылку с портвейном, а остаток развести с водой. Вообщем мы вначале вино выпили, а потом водой этой запили.
- Слушай ты, алхимик, ты ведь на пару со своей фармацевткой мог нас на тот свет очень легко отправить, - вмешался я в рассказ Чигракова.
- Да, но я то хотел как лучше, чтобы веселее было. Кто знал, что она свои мензурки перепутает. Тут человеческий фактор сработал - небрежность в маркировке продукта. Я также как и вы - жертва человеческой ошибки. Я и сам ничего не помнил после того как вкусил этой дряни.
- Так, занятие частной деятельностью, а конкретно фармацевтикой: производство, хранение, реализация. Плюс незаконный вынос сырья, а возможно и готовой продукции с государственного предприятия: по сути воровство. Далее, вероятность нанесения вреда здоровью потребителя, вплоть до летального исхода. Да твоя фармацевтка криминалка чистой воды, она под несколькими статьями ходит,- заявил Гриша Чесноков, - а ты дурак с ней связался. Она тебя доведет - до Магадана.
- О да, она как эта, как ее? Чокнутая французская королева с итальянским происхождением, которая только и занималась тем, что травила всех при дворе. Ну как ее? Ну эта... А, Екатерина Медичи, вот, - высказался Данька.
- Ты чего мелишь Фокин? Думай когда говоришь! Медичи всех устраняла намеренно и с определенной целью, а моя фармацевтка напротив - людям помогает. Она конечно экспериментатор, ну заимствует какие-то ингридиенты из своей конторы, но никакого намерения кого либо устранить и мыслях не имеет и не имела, - возмутился Чиграков.
- Еще не вечер: начала с бальзамов, а закончит ядами. Вот потренеруется немного, набьет руку и займется ядами на заказ, - снова высказался Гриша. Чиграков ему ничего на это не ответил, только покрутил у виска.
Настала моя очередь. Мне совершенно не хотелось говорить о том, что проснулся я в квартире у Насти. Поэтому, упуская некоторые подробности, я рассказал приблизительно так, как все и было, заменив в рассказе Настину квартиру общежитием, а Настю, своей несуществующей знакомой из текстильного института.
По окончании моего рассказа, и довольно бурного обсуждения, ребята помогли мне привести в порядок квартиру, и починить телефон. Я отдал Панаме его военную форму и документы, а он мне вернул мои вельветовые штаны и финскую футболку. На пороге двери, когда уже все уходили, Данька напомнил мне, что у меня скоро День рождения. Панама с сожалением отметил, что не сможет на нем погулять, так-как к тому времени уже вовсю будет тащить службу.
- Ничего, в следующем году погуляешь, - утешил его я.
- Ага, если тебя не заберут в армию, - ответил он.
Вся компания с шумом начала спускаться вниз по ступенькам, потому что лифт был бесконечно кем-то занят. "А ведь он прав, - подумалось мне, - если меня заберут в армию, то ни мне, ни ему, не гулять на моем Дне рождения, и более того, увидеться мы с ним сможем только через два года, и то, если меня в отпуск отпустят. А если нет? Тогда только через три". Но впереди у нас было еще восемь дней его отпуска и я не стал думать о грустном, к тому же через год я собирался поступить куда нибудь с военной кафедрой.
После всей собранной информации картина произошедшего приняла вполне ясные очертания. Неизвестным в этой цепочке событий осталось только одно звено: где и при каких обстоятельствах я встретился с финнами. Но это так и осталось для меня загадкой.
Пока парни находились у меня дома, мысли о Насте покинули меня на какое-то время, но как только они ушли, мысли нагрянули снова, и с еще большей силой. Чтобы отвлечься от этого я решил съездить в Герцена и забрать оттуда документы, чтобы отдать их в ТУ-10. Часы показывали три часа дня и я решил не терять времени.
В институте меня попытались убедить в том, что я делаю ошибку, что впереди еще два экзамена и ничего еще не потеряно, но я уже принял решение что буду делать, и они ничего не смогли противопоставить моему упрямству.
События последних двух дней так меня утомили, что выйдя из института, я, сделав несколько шагов до ближайшего газончика институтского парка, развалился на травке и заснул под теплыми лучами августовского солнца. Не знаю сколько я проспал, но проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо, вернее я еще не был уверен проснулся я или нет, потому что когда я открыл глаза, то в ореоле спускающегося к горизонту солнца увидел лицо, склонившееся прямо надо мной. "Ну вот, уже ангелы снится стали. Наверное побочно-остаточное действие этой Чиграковской дряни", - подумал я. Но через секунду, ангел, вполне человеческим голосом, задал мне вопрос:
- Эй парень, ты живой?
"Вряд ли ангелу придет в голову задавать такой дурацкий вопрос, - подумалось мне, - он-то уж получше нас, людей, разбирается в вопросах жизни и смерти". Я понял, что уже не сплю.
- Живее всех живых. Я бы даже сказал, что чувствую себя воскресшим заново. Солнышко пригрело - не заметил как заснул, - прикрывая глаза ладонью от солнца, ответил я, одновременно пытаясь рассмотреть хозяйку "ангельского" голоса.
- От такого солнышка легко можно проснуться в больнице с тепловым ударом, - раздалось где-то справа, над моей головой. – К тому же цвет твоих синяков производит впечатление, что человек уже стоит на перроне, в ожидании поезда в мир иной.
Я, упершись ладонями в газон, приподнял свое тело и нарвался взглядом на кроссовки "Reebok", синего цвета, показавшиеся мне очень знакомыми. Вскарабкавшись взглядом до лица владелицы этой спортивной обувки, я узнал рыжеволосую блондинку, которую встретил недавно в компании очень симпатичной светлой брюнетки, при моем первом посещении института Герцена. Затем, повернув голову в сторону "ангела," я встретился глазами с той самой светлой брюнеткой.
- Сладкая парочка! - неожиданно для меня самого вырвалось удивленное восклицание из моего рта.
- Сладкая парочка? Да ты парень похоже точно перегрелся. Мне кажется его нужно срочно накормить мороженным, как ты думаешь? - то ли всерьез, то ли в шутку обратилась рыжеволосая к своей подружке.
- Ты думаешь, что таким образом мы еще сможем ему помочь? - в такой же манере, но уже с более заметной шутливой интонацией, вопросом на вопрос ответила ей светлая брюнетка.
- Ну должны же мы по крайней мере попытаться.
- А что там было насчет "сладкой парочки"? Пусть вначале расскажет. - И обе девушки уперлись в меня испытующими взглядами. Отступать было некуда, и я им рассказал о впечатлении которое они на меня произвели, когда я впервые увидел их у ворот института.
Псевдоним "сладкая парочка", и мой рассказ, видимо пришлись им по вкусу, потому что они весело отреагировали и на то, и на другое.
- Максим, - вскочив на ноги представился я.
- Наташа, - театрально склонилась в реверансе рыжеволосая.
- Даша, - протянула мне руку светлая брюнетка так, что было не очень понятно - это для поцелуя или для рукопожатия. Я не растерялся, и со словами, - "ну очень приятно", - поцеловал ей руку, постаравшись это сделать как можно галантнее, тоже включив элемент театральности, припомнив как это делал главный герой телефильма "Адьютант его превосходительства". Даша все-таки такого не ожидала, и это мое действие привело ее в некоторое смущение: воскликнув "ой", она быстро убрала руку.
- Ну что Дашик, возьмем воскресшего с собой, отмечать твое событие?
- Пожалуй возьмем, но только с тем условием, что он руки целовать не будет, и объяснит происхождение двух фингалов под глазами, а то вдруг он хулиган какой. Может все таки лучше оставить его здесь?
- Не целовать руки - это я вам пожалуй могу пообещать, а вот по поводу фингалов уж больно долго рассказывать, но можете поверьте мне на слово - я не хулиган. А в следующий раз обязательно расскажу.
- Ну что Дашик, поверим ему на слово?
- Не знаю-не знаю, - оценивающе измеряя меня взглядом и с притворным недоверием ответила Даша. - Ну ладно, так уж и быть, поверим.
- Тогда вперед, - заторопилась Наташа.
- Погодите, - остановил я их, - есть кое-что, что я хотел бы вам сообщить. Дело в том, что мое финансовое положение за последние пару дней резко пошатнулось, и в моих карманах, кроме нескольких пятаков на метро, ничего не осталось...
- Фу, как скучно, - прервала меня Наташа.
- Ужас как занудно, - почти в унисон вторила ей Даша. - Мы конечно сожалеем о твоем пошатнувшемся финансовом положении, но не думаешь ли ты, что из за этого мы могли бы отменить наше приглашение? - и они снова вдвоем впились в меня глазами. Ответ хоть и напрашивался сам-собой, но все же, кто знал, во что они играют.
- Нет конечно, - стараясь не показать хоть какого-то сомнения в голосе ответил я.
- Молодец, ответ правильный, - сказала Наташа. Тем более, пусть это будет еще и подходящим поводом для нас тебя угостить, а для тебя составить нам компанию.
- Ну если так, то почему же мы еще топчемся на месте? - начал входить я во вкус.
Девушки привели меня в то самое кафе-мороженое на Невском, рядом с домом военной книги, которое Настя почему то называла "пчелкой". Мы заказали по двести пятьдесят мороженного ассорти, несколько пирожных и шипучки.
- Кстати, а что отмечаем? - спросил я.
- Наша Дашенька в институт поступила! - ответила Наташа с интонацией заботливой старшей сестры.
- Поздравляю! За тебя Даша, - произнес я короткий тост, подняв бокал с шипучкой.
Опустошив бокалы мы принялись за мороженое.
- А у меня сегодня тоже, что-то вроде события, только наоборот: я документы из института забрал.
Девушки удивленно переглянулись и в один голос спросили:
- Почему?
- Потому что не понял еще, чего хочу в этой жизни. Постою на перекрестке пока, присмотрюсь, какую дорогу выбрать. Не хочу размениваться по мелочам, хочу чтобы так: сразу, наверняка и в точку. Жизнь коротка. Не хочу замахиваться на малое. Замахнешься на малое только кулак расшибешь. А пока в десятое ТУ пойду, чтобы время не терять. - Сам-то я не особо поверил в то что сказал, но надо же было как-то оправдать собственную неудачу по географии, а заодно и себя отметить в компании новых и очень симпатичных друзей.
- Тогда предлагаю выпить за твой перекресток, вернее за то, чтобы ты на нем не задерживался! - предложила тост Даша.
Посидев еще какое-то время в кафе мы отправились бродить по центру Питера. Вдоль Мойки вышли на Дворцовую площадь, свернули на улицу Халтурина, затем через Зимнюю канавку очутились на Двоцовой набережной. Дойдя до Троицкого моста мы решили пересечь Марсово поле и посидеть немного в Михайловском парке, на берегу Мойки. Затем, вдоль Садовой улицы закончили свое путешествие у Гостиного двора, где я с ними и распрощался, обменявшись телефонами.
Три часа нашей прогулки пролетели незаметно. Из наших разговоров я узнал, что Наташа профессионально занималась волейболом и закончила первый курс института Лесгафта, а ее родители вовсе не работали ни в Совтрансавто ни в Интуристе, как я ошибочно предположил. Ее папа работал на заводе "Большевик" наладчиком каких-то станков, а мама работником отдела технического контроля, на том же предприятии.
У Даши оба родителя были потомственными учителями и работали в одной из Питерских школ. Даша, не то чтобы решила пойти по их стопам, но очень увлекаясь английским языком и литературой, не смогла пройти по конкурсу в институт иносранных языков, и потому пошла в Герцена. Она очень хотела прочесть всего Шекспира в оригинале.
Вот так, случай познакомил меня со "сладкой парочкой". Мне понравились обе девушки, и Даша особенно. Но Настин образ продолжал вертеться у меня перед глазами, ее голос звучал у меня в голове и я ничего не мог с этим поделать. На тот момент я будто существовал в двух разных мирах: в обычном мире, который был вокруг меня, и в мире под названием "Настя". И вот когда мир "Настя" включался, он полностью доминировал и заглушал мир реальный. Мои мозги начинали о ней думать независимо от моей воли, совершенно производно, в непредсказуемые отрезки времени. Когда это происходило я был совершенно невнимателен ко всему происходяшему вокруг меня, как будто вподал в медитацию. Такое случилось со мной когда я беседовал с девушками во время прогулки. Я почувствовал как пару раз терял нить разговора, и потом, как будто очнувшись, отвечал невпопад. Возможно они тоже это заметили, но не показали виду. Интересно, что они обо мне подумали?
Прошло немногим более недели, с тех пор как Настя ничего не сказав исчезла из квартиры. В течении этого времени я отдал документы в Ту-10 и устроился подрабатывать на Московскую – товарную: разгружал вагоны по вечерам, три раза в неделю, надо же было где-то доставать деньги на пропитание, плюс День рождения мой был на носу. Дергать родителей в отпуске и отбивать телеграмму SOS я не хотел.
Вначале меня не хотели брать потому, что для такой работы я должен был быть совершеннолетним, но спасибо дяде Грише, знакомому моей тетушки, он объяснил своему приятелю, который, как оказалось, работал на станции каким-то начальником, что это нужно только на пару недель. Он-то все и устроил. Платили мне по десятке за вечер, расплачивались на месте, сразу по окончании разгрузки, и это было очень удобно. Но после первого рабочего вечера я почти-что принял решение обратно на товарную не возвращаться. Все мои мышцы ныли какой-то незнакомой мне до этого болью, не той которая обычно бывала после тренировок и занятий спортом. Однако, деньги были нужны, и также я не хотел подводить дядю Гришу, который за меня попхлопотал. Я переборол себя и свою мышечную боль: после последующих двух визитов на Московскую-товарную мышцы уже ныли не так сильно.
Однажды я позвонил Даше, и не нашел никакого другого подходящего повода встретиться с ней, как пригласить ее к себе домой на винегрет, которого даже и в проекте-то не было. На мое удивление она приняла мое приглашение очень запросто, без всяких там выпендросов. Я с удовольствием приготовил для нее это блюдо, припомнив как его делала моя мама. И если верить Даше, винегрет получился вкусным.
С этого самого винигрета и начались наши с Дашей встречи. Она оказалась классной, компанейской девчонкой без заморочек. За неделю мы прошлись с ней по дворцам Пушкина и Павловска, прокатились на "Ракете" до Петродворца, сходили во дворец молодежи на танцы и посетили концерт "Машины Времени" в Юбилейном. И через какое-то время Настин образ, хоть и не покинул меня окончательно, но стал постепенно блекнуть и выцветать, как картина под воздействием солнечных лучей, написанная акварелью. Но потом наступило 31 августа - День моего рождения.
XV
Утром тридцать первого августа я проснулся в наипрекраснейшем настроении. Мои предки здорово меня порадовали, прислав накануне поздравительную телеграмму и перевод на двадцать рублей в качестве подарка.
Я сделал пару кружков вокруг парка, принял душ, позавтракал овсяной кашей и стал готовиться к приему гостей, которые должны были подойти часикам к шести вечера. Успеть надо было многое. Мне конечно была предложена помощь в подготовке, но я от нее отказался: у меня был принцип все делать самому. Я считал, что если ты зовешь гостей к себе домой, абсолютно неправильно обременять их заботой о твоей вечеринке. Поэтому сразу после завтрака я как можно быстрее собрался и побежал по магазинам.
Возвращаясь домой с покупками я по привычке решил проверить почтовый ящик, и обнаружил там приглашение в Ленинградский Индустриальный Техникум, отпечатанное на узкой полоске бумаги, с адресом и телефоном. Я подумал что это какой-то розыгрыш, ведь прием во все учебные заведения уже закончился, но позвонив по указанному телефону с удивлением обнаружил, что это чистая правда. Мне необходимо было подъехать в техникум в этот же день и переговорить с секретарем относительно деталей.
Несмотря на то, что я уже принял решение по поводу своего дальнейшего образования на ближайший год, предложение меня заинтересовало. Любопытства ради я решил прокатиться до Толмачева 9, именно такой адрес значился на бумажке.
После разговора с секретарем, и поставив на весы все за и против, мне понадобилось не больше минуты чтобы принять решение в пользу техникума. Все что от меня требовалось это забрать документы из ТУ-10 и здать два экзамена: один по химии, а другой по русскому языку и литературе. Потратив чуть больше часа чтобы смотаться в ТУ-10, я вернулся обратно в техникум с документами.
Так как в техникуме был недобор студентов после десятых классов, экамен по химии мне вообще сдавать не пришлось. Оценку за экзамен мне поставили тут же автоматом, по аттестату. Что касается второго экзамена, то выдав мне список с темами сочинений на выбор, секретарь ошарашила меня вопросом:
- Ты до понедельника следующей недели управишься?
- Если я вас правильно понял, вы мне что, предлагаете сочинение дома написать?
- Какой ты догадливый, – иронически заметила секретарь.
- Ну конечно управлюсь.
- Вот, твой студенческий билет, - и она, шлепнув печатью в билете протянула его мне, - я тебе штамп поставила так, чтобы ты смог сам фотографию вклеить, а оставшиеся фото и сочинение закинь мне в понедельник, пятого, когда придешь на ориентацию. Поздравляю с поступлением в один из старейших и уважаемых техникумов министерства черной металлургии! - и пожав мне руку она тут же задала вопрос:
- Есть друзья, которые куда-то не поступили или еще не определились?
Гриша Чесноков, после того как не добрал баллов на юрфак Ленинградского универа, находился в подвешенном состоянии, и собирался пойти поработать на завод до следующего года.
- Звони, - придвинула мне секретарь телефон.
Я позвопнил Грише и сказал, что с ним хотят поговорить. После пятиминутного разговора с Гришей по телефону секретарь выписала еще один студенческий билет, и также шлепнув в нем печатью протянула его мне.
- Покажи ему темы сочинений и в понедельник жду вас обоих у себя, до ориентации.
Вот так, в День своего рождения, я, и мой друг Гриша, еще до сдачи единственного экзамена, стали студентами второго курса ЛИТа.
Выйдя из дверей техникума, и посмотрев на часы, я понял, что в одиночку к шести часам вечера мне будет не управиться. Звонить кому-то из своих пацанов было бесполезно, рассчитывать на что-то большее чем глазунья от них было нельзя, не то что там какой нибудь салат. Пригодиться они могли только в качестве уничтожателей этих салатов. Андрюха Чиграков был пожалуй единственным исключением, но он был занят на работе.
Я забежал в ближайшую телефонную будку и набрал Дашин номер. На мое счастье она оазалась дома, и через два часа пообещала быть у меня вместе с Наташей. Все складывалось вполне удачно. Пользуясь случаем, что я нахожусь в центре, я решил закупить сладкого к чаю. Вначале я направился в Елесеевский, как самому близкому от улицы Толмачева ресурсу сладкого, но там была толпа народу, как обычно, и тогда я было рванул в "Север", но здраво рассудив, что там возможно мне придется простоять в очереди не меньше часа, несмотря на рабочий день, а это для меня было роскошью в складывающейся ситуации, я пересек Невский по подземному переходу и выскочив на Садовую направился в "Метрополь".
Но в "Метрополе" я тоже ничего не купил. Как только я зашел внутрь я увидел Настю, рассматривающюю торты и пирожные. От такой неожиданности я застыл на месте, уставившись на нее. Мы находились на почтительном расстоянии друг от друга и она, не замечая меня, продолжала рассматривать витрину со сладостями. Смешанные чувства овладели мною: радость неожиданной встречи, и печаль воспоминания ее утреннего ухода, непонятного мне. И все-таки я решился подойти. Но в тот момент, когда я уже сделал шаг к ней навстречу, увидел парня, лет двадцати семи, спешащего к ней с чеком в руке. Подойдя к ней, и обняв ее за плечи, он чмокнул ее в уголок губ. "Матвей" - догадался я.
Она развернулась к нему и стала что-то с улыбкой объяснять, показывая на витрину. Все то время пока она это делала я не пропустил ни единого ее движения, жеста, мимики ее лица. Я даже старался уловить звук ее голоса, в шуме песпорядочных и таких надоедливых голосов посетителей магазина. И мне показалось, как будто мне это удалось. Ее голс слышался все отчетливей и яснее, мне даже казалось что я стал разбирать отдельные слова, хотя слова меня не интересовали. Вероятно мои мысли о ней обострили слуховые возможности моего организма, выделяя ее голоса и заглушая все остальные, ненужные, безразличные и чуждые мне голоса.
"То же мне, встанут тут на самом проходе, не пройти не проехать, хоть бы подвинулся немного", - раздалось у меня за спиной недовольное ворчание.
"Да и то правда, не войти не выйти", - зашумел и засуетился народ вокруг меня.
Я, желая остаться незамеченным, быстро попятился назад к выходу, но налетел на входящих в магазин посетителей, после столкновения с которыми споткнулся и с грохотом завалился на пол.
"Еще день на дворе, а он уже глаза налил, и не стыдно? Вот молодежь пошла! Один интерес только: тягя к бутылке", - проворчала громогласно какая-то дама у меня над головой.
"Верно, пропала страна!" - с досадой заключил чей то мужской бас.
Я, не отвечая на несправедливые обвинения в мой адрес, вскочил на четвереньки и виляя между частоколом ног стал пробираться к выходу.
"Смотрите, смотрите! Так нализался, аж ходить не может", - кричали мне в догонку "добрые" люди.
"Да пошли вы все!" - выругался я про себя и наконец-то оказался на улице.
Не знаю что обо мне подумали прохожие, увидев выползающим на четвереньках из дверей кулинарии ресторана "Метрополь", но меня это волновало меньше всего. Поднявшись с четверенек я поспешил в сторону метро, желая как можно дальше удалиться от кулинарии.
После этой неожиданной встречи мое настроение резко изменилось в сторону меланхолического: почти уже забытые мной переживания вдруг нахлынули с новой силой. Окружающий меня мир снова исчез, и на смену ему пришел мир под названием "Настя", захвативший меня целиком и полностью, и отпустил он меня только тогда, когда я обнаружил себя стоящим перед дверью своей квартиры - но не надолго.
Весь вечер я старался держаться как и подобает имениннику, чтобы ни в коем случае не выдать своего реального настроения. "Друзья мои пришли ради меня, чтобы вместе со мной разделить радость и веселье сегодняшнего дня, а свои личные печали я должен как нибудь пережить сам, не вовлекая их в эти мои проблемы, уж не сегодня точно", - сказал я сам себе. И я заставил себя радоваться вместе с ними. Мы ели, пили, шутили, танцевали, пели под гитару, гуляли по улице и возвращались обратно в квартиру - и снова повторяли все сначала. Все было так, как и должно было быть на Дне рождения, когда тебе исполнилось семнадцать, или восемнадцать, что вообщем-то не принципиально.
Даша с Наташей меня удивили: они принесли мне в подарок огромный красивый торт, сделанный на заказ в Невской фабрике кухне, вкусовые качества которого абсолютно соответствовали его внешнему виду. И именно этот торт придал законченность всему праздничному столу. Даньке так понравился торт, что он подвинул его к себе поближе и периодически к нему прикладывался весь вечер.
Когда стрелки часов перевалили за одинадцать часов к полуночи, все разбились на мелкие группы: Витек с филосовским видом активно жестикулируя что-то объяснял Лизе в коридоре, с которой, кстати, мы по настоящему смогли познакомиться только во второй раз; Чиграков и Наташа вели о чем-то размеренную беседу на балконе; Гриша Чесноков и старший Фокин обсуждали игру "Зенита" в прошедшем туре; и только Данька в гордом одиночестве, которое, судя по его умильному выражению лица, никоим образом его не беспокоило, наслаждался уничтожением остатков торта, запивая венгерским "Токаем", три бутылки которого, в качестве подарка, преподнесла мне моя всемогущая тетушка.
Я прошел на кухню и застал там Катю и Дашу, разговаривающих о чем-то на полутонах. При моем появлении девушки прекратили разговор и неловкое молчание повисло в воздухе. По этому молчанию я определил, что их разговор для моих ушей не предназначался.
"Обычные девчоночьи секреты" - сделал вывод я и направился было из кухни чтобы не мешать.
- Максим подожди, - остановила меня Даша, - ты знаешь уже довольно поздно и мне пора.
- Но еще даже двенадцати нет, - начало закрадываться в мою голову подозрение. "Не стал ли этот милый разговор между девушками причиной ее неожиданному желанию так быстро уйти?" - и я посмотрел на Катю. Та, быстренько отвела глаза в сторону. "Точно, что-то ляпнула!" - заподозрил я.
- Если бы не институт я бы еще осталась ненадолго. Я пойду позову Наташика, - с естественно-милой улыбкой ответила Даша, что частично развеяло мои подозрения.
- Жаль, - сказал я. - И это было не совсем искренне. Но я просто начал уставать от бесконечного, непрекращающегося потока переплетающихся мыслей и чувств, распутать которые я пытался. И Даша, конечно же, была частью этого переплетения тоже. Я начал уставать от моих друзей, которые не давали мне возможности остаться наедине со всем этим, и спокойно во всем разобраться.
Даша мне нравилась, очень нравилась! И это было абсолютно искреннее чувство. Те наши встречи, за последние несколько дней, нас явно сблизили. Да, я чувствовал себя с ней мило, легко и весело. Мы непринужденно могли беседовать на самые разные темы. У нас даже совпадали некоторые интересы, такие, например, как музыка, история и английская художественная литература, хотя меня больше, в противоположность Даше, увлекала французская. Мне приятно было находиться с ней рядом и проводить с ней время. Я с радостью вдыхал воздух ее присутствия, и все-таки, наши отношения с ней были больше похожи на дружбу, так мне казалось, хотя все же, я не был до конца в этом уверен.
Но Настя... Настя это было другое. К ней меня влекло необъяснимое страстное чувство, какое-то дикое и первобытное желание обладать ею. Я хотел чувствовать ее всю, слиться с ее сущностью, плотью, и отдаться этому наслаждению без остатка. Если находясь с Дашей я с радостью вдыхал воздух ее присутствия, то находясь с Настей я вдыхал этот воздух с упоением, и с ожиданием чего-то удивительного и тайного. И все это произошло за какой-то день и вечер, проведенные вместе с ней. Что это было за чувство? То что называют любовью? Но была ли эта любовь? А может эта была обычная юношеская сексуальная страсть, вперемешку с фантазией, которые так легко воспламеняют молодой организм в таком возрасте, особенно когда предмет твоего увлечения безусловно красив и немного старше тебя? И может все-таки мои отношения с Дашей больше походили на любовь?
Конечно же отношение с Дашей не были просто дружбой, но от того и мучителнее все это было для меня. Именно поэтому мне и хотелось побыть одному и разобраться со всем этим.
Через пару минут Даша и Наташа появились в коридоре в сопровождении Чигракова. Оставив остальную компанию мы поехали проводить девушек. Жили они недалеко, прямо за Сфийским мостом на одноименной улице, в одном и том же доме, но в разных подъездах. Запрыгнув в троллейбус двадцать седьмого маршрута, мы, минут через десять, вышли на Софийской.
У Дашиного подъезда мы задержались. Чиграков с Наташей встали немного в стороне, вежливо предоставив нам с Дашей немного личного пространства. Я искренне признался ей, что был очень рад ее видеть:
- Без тебя мой День рождения не был бы таким вкусным, и в прямом и в переносном смысле, - сказал я ей. Она мило улыбнулась, но в этой улыбке проявились, хоть и еле заметные, но все же черточки грусти и бепокойства.
- Максим, сегодня ты почему-то не спрашиваешь меня, когда я смогу с тобой встретиться.
- Сегодня нет, - после короткого молчания согласился я.
- Что, еще один перекресток?
Я не хотел, да и не мог ей врать.
- Да, что-то вроде того. Мне необходимо кое-что понять для себя, и самому с собой разобраться, а для этого мне нужно немного времени.
- И много у тебя еще, этих перекрестков?
- Не знаю Дашa. Может моя жизнь так задумана, попадать на эти перекрестки? Откуда мне знать, я ведь только в начале пути. Но на этом перекрестке я застрял благодаря тебе: твоему неожиданному появлению в моей жизни.
- Ах, вот как. Ну чтож, тем интересней! - задиристо улыбнулась она, - не люблю тех кому всегда все ясно, у которых всегда есть ответ на любой вопрос.
- Я думаю, что им все ясно и есть ответ на любой вопрос, оттого, что они неправильно понимают сам вопрос.
- Наверное. В любом случае, я тебе искренне желаю, как и тогда в кафе, чтобы ты, на этом своем очередном перекрестке, побыстрее понял в какую тебе сторону.
- Я постараюсь. Хотя, честно тебе признаюсь, не совсем это просто.
Положив мне руки на плечи, и чуть-чуть приподнявшись на цыпочках, она чмокнула меня в щеку, и махнув рукой своей подруге и Чигракову, скрылась в подъезде своего дома.
Когда мы подошли к Наташиной парадной, она, с очаровательной улыбкой попросила Чигракова отойти в сторонку, на минутку. Когда Чиграков вежливо исполнил ее просьбу, Наташа, с той же очаровательной улыбкой повернулась ко мне и сказала:
- Слушай Максим, Дашка моя лучшая подруга, и кроме того, она очень хорошая девчонка, ну просто очень хороший человечек, понимаешь?
- Понимаю, - ответил я, на самом деле не понимая куда она клонит.
- Я что хочу сказать, вернее предупредить, если ты ее обидешь, то я тебе набью морду. Если сама не справлюсь, то познакомлю тебя с моей волейбольной командой: мы тебя скрутим, привяжем к дереву и будем на тебе подачи отрабатывать, с близкого расстояния.
"Какая милая и заботливая однако у Даши подружка, надо же как о ней беспокоится", - не без доли иронии подумал я, одновременно рисуя у себе в голове картину в стиле Kукрыниксов, на которой Наташа, вместе со своей женской волейбольной командой, беспощадно улыбаясь, и в экстазе от происходящего, добивает мое бренное, обессиленно-повисшее на веревках тело, последней, самой мощной подачей! А на летящем мяче надпись: "За Дашку!"
- Предупреждение принято.
- Ну и замечательно, держи это у себя в уме. Ну пока! Спасибо за вечеринку, было классно!
- Да нет что ты, это вам с Дашей огробное спасибо! Без вас бы я ничего не успел.
Она ничего на это не ответила, а только кивнула головой и пошла прощаться с Чиграковым.
- Эй Ларик, а о чем это вы?- спросил меня Чиграков когда Наташа ушла.
- Да так, о нашем о женском, - пошутил я. - Андрюха, скажи, а у тебя с ней как?
- Ну так, нормалек! - бодренько ответил Чиграков.
- Да? Ну это хорошо. Только мой тебе совет: будь с ней осторожен дружище.
- А что такое?
- А то, если что-то пойдет не так, не избежать тебе знакомства с ее волейбольной командой!
Чиграков шутки не понял и хотел было что-то спросить по этому поводу, но к перекрестку подъезжал троллейбус и мы рванули на остановку.
XVI
- Максим, ну как дела? - как только мы с Чиграковым перешагнули порог бросилась ко мне с вопросом Катя.
- Какие дела, Катя? - спросил я, догадываясь, что именно она хочет узнать.
- Ну ты Дашу проводил? А что так быстро вернулись? Все нормально?
Чиграков, непонимающе посмотрев вначале на Катю, а затем на меня, молча удалился на кухню к компании, которая за время нашего отсутствия перекочевала туда из большой комнаты.
- А что это тебя так интересует Катенька? - спросил я ее ехидным тоном, - про Настю рассказала небось?
- Максим извени, я не подумала. Чисто случайно проговорилась, по инерции. Разговорились... Я ее спросила как вы познакомились, а она меня спросила как я с тобой познакомилась, ну и... вообщем вот: проболталась я про ту вечеринку, "Вену", и когда ты с Настей появился.
- А про Панамин подосиновик ты тоже рассказала?
- Дурак! Ну это-то тут при чем? Фу, не думала я что ты такое пошлое хамло. Просто вообще сегодня не в себе, - обиделась она, и покрутив у виска развернулась ко мне спиной, с намерением присоедениться ко всем остальным на кухне.
- Катя извени, - остановил я ее за плечо, - я не хотел тебя обидеть.
- Отпусти, - одернула она мою руку, продолжая стоять ко мне спиной.
После короткой паузы, когда она немного успокоилась, я спросил:
- А что, заметно что я не в себе?
- И не только мне.
- А кому еще?
- Даше, например.
- Как же так, я же старался вести себя как можно естественнее.
- Вот именно, старался. Это твои дружки ничего не заметили, а девчонки они сердцем чувствуют.
- Запутался я Катя. Не разобраться мне никак в своих чувствах. Не могу я ее из головы выкинуть. Она ко мне в мысли приходит когда захочет. Знаешь, это как к тебе домой кто-то приходит, мало того что без приглашения, так еще и начинает занимать все твое внимание, и пространство, которое принадлежало раньше тебе. А сегодня, после того как я ее в "Метрополе" увидел, - как нахлынуло! Ну тянет меня к ней как магнитом. И в то же время перед Дашей себя чувствую виноватым. На душе и погано и приятно: приятная мука какая-то.
- Мне кажется, Максим, надо прежде всего быть честным с самим собой. Заставлять себя любить кого-то только из за чувства вины, - делать только хуже и себе и этому человеку, и оскорбить его этим. И в любви, все-таки, надо быть эгоистом, и стараться для себя: от этого и тебе и всем остальным только легче будет. И слушать надо здесь, - и она ткнула меня пальцем в левую часть груди, - а не здесь, - и она ткнула меня пальцем в лоб. В любви логика отсутствует, а чувство присутствует. В любви нельзя любить головой. А ты слишком много думаешь на эту тему. Въехал, нет?
- Так что же мне делать, если я в них в обоих влюбился, только по разному?
- Я же тебе уже сказала, слушай здесь! - и она снова ткнула мне пальцем в левую часть груди, только на сей раз гораздо силнее, видимо чтобы я побыстрее въехал. - Отдайся своему чувству, желанию, сиюминутному порыву, инстинкту если хочешь, - нырни в это все с головой, тогда, возможно, ты сможешь в этом разобраться.
- Да я уже давно во всем этом плаваю, только все равно все раздваивается на две половинки: и чувства и порывы и желания. А как ты думаешь, возможно любить двоих одновременно?
- Ну, если у тебя два сердца... - рассмеялась Катя. - Двумя можно увлечься: кем- то больше, кем-то меньше. Можно увлечься и тремя, а вот по настоящему любить, мне кажется, можно только одного человека. Я не знаю, но обещаю тебе, если со мной подобное произойдет я обязательно с тобой об этом поделюсь, по дружески.
- Сколько сейчас времени? - спросил я ее и сам побежал в комнату за ответом.
Часы показывали 0:35. Я кинул в сумку "батон" матвеевские джинсы, и зачем-то гавайскую рубашку Гаррика. Пролетев мимо Кати и выбежав на лестничную площадку, я нажал кнопку лифта.
- Если повезет, то успею на последний автобус, если не повезет значит не судьба! Вы тут без меня продолжайте отмечать, ладно? Да, и захлопните дверь, когда будете уходить, если конечно будете. На сей раз ключ при мне.
- Эх, почему ко мне так никто не бежит, - грустно сказала мне вслед Катя.
Я бросил сумку на лестничную площадку, подошел к ней, и нежно обняв за плечи сказал:
- Катенька, ты самый хороший, самый добрый, самый человечный человечеще в мире.
- Уху, все так говорят. А я не хочу быть человечещем. Я хочу чтобы меня тоже также любили и также ко мне спешили.
- Катенька, ко всем твоим вышеперечисленным качествам ты еще и очень красивая девушка, - и через паузу добавил, - обалденно красивая! И если бы я не встретил их, я бы влюбился только в тебя! - и это было сказано абсолютно искренне.
- Максим, а ты как думаешь, Гера мной просто увлекся или влюбился по настоящему?
- Ну вот, теперь ты будешь мучить меня вопросами, которыми я мучил тебя минуту назад? Ну хорошо, я тебе скажу: Гера из кожи лез вон чтобы тебе понравиться, с самого первого момента как тебя увидел.
- Это Гера сам тебе такое сказал?
- Ну, можно сказать и так, - сам-то я мало что помнил. И что вы девчонки вот такие: обязательно вам нужны какие-то доказательства. Неужели ты сама этого не заметила?
- Заметила, только вот... может это ему нужно было потому, ну, в армии с девушками туго, и все такое.
- Нет, - категорично отрезал я, - это потому, и только потому, что в тебя невозможно не влюбиться, и он от тебя без ума.
Она довольно усмехнулась.
- Ладно, беги к своей Насте,
- А с чего ты взяла, что я к Насте?
- К кому же еще? Дашу ты уже проводил.
Мне повезло! На остановке меня подобрал автобус спещащий в парк, и без остановок довез до Московской площади. Соорентировавшись по памяти, я двинулся в направлении Настиного дома, нарвав по пути каких-то ярких цветочков с одной из клумб окружавших памятник вождю пролетариата. Мне не составило большого труда отыскать Настин дом и подъезд, из которого мы с Настей выходили около трех недель назад.
На площадке третьего этажа, перед дверью Настиной квартиры, я остановился и перевел дыхание. Постояв еще пару минут в нерешительности, и наконец-то набравшись храбрости, я позвонил в дверь.
На ней был тот же самый халат в котором я ее увидел когда проснулся у нее в квартире. По ее лицу не было заметно, что она была разбужена, напротив, внешне она выглядела даже немного возбужденной: волосы в небольшом беспорядке, тушь под глазами еле заметно размазана, а на губах блеклые остатки помады. И этот косметический беспорядок на ее лице, легкая бардачность прически и легкая возбужденность делали ее еще более привлекательной.
- Ларионов! У тебя с головой все в порядке? Что ты здесь делаешь? Ты знаешь который сейчас час? - холодно отреагировала она на мое появление. Тон ее голоса был почти-что ледяным, я не помнил чтобы она вообще когда либо так разговаривала, и это привело меня в полную растерянность и смущение. Она давала мне понять, что мое появление у дверей ее квартиры абсолютно неуместно - нонсенс.
- Я шмотки Матвея пришел вернуть, вот, - волнуясь ответил я и протянул ей сумку. Я же не знаю где он живет, поэтому принес тебе.
- В половине второго ночи?
- Извини, но раньше я не мог, а номера твоего телефона я не знаю.
Она смотрела на меня с раждражением, и перейдя на пониженный тон спросила:
- Ну зачем ты здесь Ларионов, только честно?
Я потоптался немного и подавив волнение ответил:
- Я хотел тебе кое-что сказать... Вернее кое-что узнать, то есть, я имел в виду спросить.
- И что же?
- Настя, я подумал... Мне показалось, что между нами что-то есть, какой-то такой контакт, я не знаю, что-то такое... что нас сближает. Мне очень надо это понять, не ошибаюсь ли я, понимаешь?
- О Боже! О чем это ты? Конечно ты ошибаешься! Ты просто маленький фантазер, верящий в свои фантазии, - рассмеялась она холодным, надменным смехом. - Ну ты сам подумай, что между нами может быть? Ну во первых, я старше тебя на шесть лет...
- Вообще то на пять, - перебил я ее, - мне сегодня исполнилось восемнадцать.
- Поздравляю с совершеннолетием! Однако же неофициальным, - саркастически добавила она. - Во вторых, я уже почти состоявщийся в жизни человек, в профессиональном смысле по крайней мере, а ты только что закончил школу. Где я и где ты? Что между нами может быть? Кем мы можем быть друг для друга? Мы на разных планетах, понимаешь? Но даже если игнорировать все выше сказанное, ты что, серьезно думаешь что тот романтический, в ковычках, вечер в Пулковской, и последующий за ним день, когда я таскалась с тобой везде как нянька и пыталась тебе помочь, может быть поводом для завязывания каких-то отношений? Я тебе просто оказала услугу Ларионов. А вот ты, до того нафантазировал у себя в голове, что даже решил использовать эти шмотки как предлог, чтобы завалиться ко мне в половине второго ночи с определенной целью. Ты на что рассчитывал? Что я тебя оставлю сейчас у себя только потому, что транспорт уже не ходит? Думал пожалею. А там кто знает, вдруг что нибудь да получиться: юркнуть ко мне в постель, например. Почему бы не попытать счастья? Ты ведь именно так планировал? Ну, признайся Ларионов!
"Дура вы, Анастасия Павловна, хоть и физик! Я конечно хотел бы оказаться с тобой в одной постели... А кто бы скажите нет? Но не юркнуть. Поэтому признаваться мне тебе не в чем. И чего ты так разошлась? Неужели снова что-то спиртосодержащее выпила?" - подумал я, но вслух этого сказать не решился.
Во время нашего разговора мы общались с ней через полуоткрытую дверь, она явно не имела ни малейшего намерения пригласить меня даже в прихожую.
- Настюля, кто это? С кем ты там разговариваешь? - услышал я мужской голос.
- О, похоже в вашу постель уже кто-то юркнул, и вряд ли там найдется еще одно свободное место, если конечно третий не лишний. А? Анастасия Павловна? - конечно от ревности, обиды и отместки за ее слова, скривив наглую ухмылку схамил я.
Настя, несмотря на наши разные весовые категории, вначале толкнула меня в грудь руками так, что я отлетел к перилам, а затем, выбежав на площадку влепила мне такую затрещину, от которой в моей голове раздался колокольный перезвон и наступила временная глухота, прямо как после падеия лифтового моторчика.
- Пошел вон, мальчишка! - гневным, но абсолютно ровным и спокойным голосом сказала она, указав мне на лестничный пролет ведущий на второй этаж.
- Все правильно, - сказал я, потирал щеку рукой. - Но перед тем как уйти, я все же кое-что скажу вам, Анастасия Павловна. Правы вы только в том, что влепили мне оплеуху, и в том, что шмотки были действительно поводом чтобы к вам прийти. Но цель моего визита была не юркнуть к вам в постель. Я пришел к вам, потому что не понял почему вы тогда ушли и ничего не сказали. Я пришел к вам, потому что очень много думал о вас. Я пришел к вам, потому что очень хотел вас увидеть. Я пришел к вам, потому что влюбился в вас, и хотел признаться вам в этом. И еще я к вам пришел, чтобы просто подарить вам вот эти цветы: и я бросил маленький букетик неизвестных цветов к ее ногам, который все время разговора держал за спиной.
Как раз в этот момент на лестничную площадку вышел человек, которого я видел с Настей в "Метрополе", с голым торсом и полотенцем обмотанным вокруг талии. Это был Матвей. Рассмотрев его с близкого расстояния я подумал: "Этот комсомольский лидер непременно дойдет до политбюро. Во всяком случае бедствовать в этой жизни он точно не будет."
- А что этот сопляк здесь делает? Ему что Пулковской было мало? - глядя на меня, но обращаясь к Насте, прогундел он.
- Он твои вещи вернул,- махнула Настя в сорону сумки, лежащей на полу рядом с дверью.
- А, вернул, очень хорошо! Ну тогда я тебе сейчас помогу с лестницы спуститься, - и уже двинулся на меня.
- Матвей прекрати, - жестко остановила его Настя.
Когда я стал спускаться по лестнице мне очень захотелось сказать ей что-то обидное. В конце лестничного пролета я остановился, и не оборачиваясь назад, ничего более глупого не нашел сказать кроме как:
- А выпускной экзамен по физике я списал.
- Двоешник несчастный, - послышалось мне в ответ, но я не был в этом уверен.
Моя ночная прогулка, от Настиного дома до Володарского моста, заняла около четырех часов. Всю дорогу, пока я шел, я прокручивал снова и снова, и последний разговор с Настей, и тот проведенный вместе с ней день, и короткие перемены в кабинете физики. "Может действительно, все это просто моя фантазия, до наивности далекая от реальности", - заключил я.
XVII
Когда я подходил к Володарскому мосту, его центральный пролет, медленно, устало, и как бы с неохотой, сопротивляясь работе механизма, но будто понимая важность, и сознавая необходимость своего каторжного труда, начинавшегося с каждым новым рассветом, обреченно сводился.
Чувство горечи, обиды и разочарования на жизнь подкатили к горлу, и я опустился на газон рядом с тротуаром.
- Что с вами молодой человек? Нездоровится? - спросил меня проходящий мимо старичок, держащий за поводок маленькую дворнягу.
- Почему этот мир так несправедлив к хорошим, порядочным людям и так благоволит ко всяким гавнюкам, жукам, прохвостам и проходимцам? - с обидой в голосе задал я вопрос адресуя его и себе, и старику, и дворняге, и кому-то еще невидимому.
- А вы себя, я так понимаю, причисляете к хорошим и порядочным, не так ли?
- Я точно не знаю, но хочется в это верить.
Старик ухмыльнулся.
- Эх молодой человек-молодой человек! Ваша жизнь ведь еще только начинается, и не переживайте вы так, сколько еще в вашей жизни будет всяких разных проблем, и больших и маленьких, чего конечно же я вам желаю иметь как можно меньше, но все же их не избежать на жизненном пути все равно. Я конечно не знаю, что там у вас стряслось, и насколько велика ваша беда, но, я вот что хочу вам сказать: обижаться на этот мир за то, что он мол с вами обошелся несправедливо и жестоко, дело неблагодарное и ведет в никуда. Ожидать от окружающего вас мира, что он будет относиться к вам хорошо и по справедливости только потому, что вы хороший человек, все равно что ожидать от бешенного быка, что он на вас не нападет, только потому, что вы вегетарианец.
Я укыбнулся на слова старика.
- Ну вот и чудесно, - тоже улыбнулся старик, - я вижу вам лучше, ну а мне надо домой докавылять. Если не вернусь через четверть часа, то моя старуха тревогу забьет. И он, вместе со своей дворнягой, покавылял в ту сторону где по всей вероятности находился его дом, и ожидающая его старуха.
За время своего путешествия я сильно озяб, и не смотря на все мои душевные переживания, юный организм, очень настойчиво, подовал сигналы что я проголодался. Ночь выдалась довольно прохладной, и хотя осень всего лишь несколько часов назад официально вступила в свои права, именно в этом утреннем воздухе, повсюду, уже чувствовалось ее дыхание. Я ускорил шаг, чтобы побыстрее добраться до дома, где меня наверняка ждали остатки салатов с праздничного стола и где я мог напиться горячего чаю.
Через пятнадцать минут я уже снимал ботинки в корридоре своей опустевшей квартиры, оставленной друзьями.
"Недавно ушла" - отметил я, уловив оставленный в коридоре, и не успевший еще раствориться в квартирном воздухе аромат Катиных духов.
Вместо того чтобы приложиться к оставшимся в избытке салатам и попить чаю, я прямо в одежде завалился на диван, рядом с праздничным столом, и крепко заснул.
Проснулся я очень поздно, около пяти вечера: ни солнечные лучи, ни галдеш первого школьного дня за окном, ни шум города - ничто меня не побеспокоило. Приняв душ, и подкрепившись остатками очень жирного салата "Мимоза", я хотел было набрать номер Дашиного телефона, но в дверь позвонили, и я пошел посмотреть, кто бы это мог быть.
- Настя!? - я смотрел на нее в полном непонимании происходящего, не зная как себя вести. Такое я не смог бы представить даже в своих самых смелых фантазиях. - Но я не понимаю...
- Молчи, иначе ты все испортишь, - и она приложила свою ладонь к моим губам.
- С Днем рождения! Это тебе, - протянула она мне коробку, в которой оказался новенький самоучитель английского языка с набором кассет. Я попытался сказать что-то вроде спасибо, но мой язык отказался мне в этом помочь, и вместо спасибо у меня получилось только проглотить сухость во рту и кивнуть головой.
- Пожалуйста, - поняла Настя мое намерение. - Ну что ты стоишь как истукан, неужели ты даже не пригласишь меня войти?
Я молча посторонился, распахнув широко дверь.
- У тебя есть что нибудь перекусить? А то я ужасно проголодалась.
Она вела себя так, как будто прошедшей ночью ничего не произошло. Я провел ее на кухню и достал из холодильника тазик с салатом "Оливье", в избытке оставшийся после Дня рождения.
- Ты знаешь, удивительная штука, рецепт вроде бы один и тот же, но все равно у всех получается по разному. Этот вот очень вкусный, - похвалила она салат, - тот кто его делал явно старался. А что ты все молчишь Макс?
- Ну, во первых, ты меня сама попросила об этом, а во вторых, молчать мне сейчас и вправду хочется больше чем говорить.
Она оставила тарелку с недоеденным "оливье" и посмотрела в окно.
- Ну надо же! Из твоего окна нашу школу как на ладони видно. А вон окна кабинета физики, и окно лаборантской, смотри.
Я поднялся из за стола и достал из буфетного ящика настоящий морской бинокль, который однажды подарил мне мой дядя, служивший мичманом на Северном флоте.
- Вот, в него еще лучше видно.
- Потрясно! Все вещи как будто перед тобой.
Настя, с увлеченностью и восторгом ребенка, которому подарили забавную игрушку, стала перечислять предметы и вещи находившиеся в лаборантской.
- Ах, Женька-Женька, снова забыла камертоны и шар Паскаля в шкаф убрать, - посетовала она на лаборантку. - Подожди, - вдруг опустила она бинокль и испытующе посмотрела на меня. Затем посмотрела на окна школы, затем на бинокль, и снова на меня.
- Макс, а зачем тебе бинокль на кухне? - пытливо спросила она меня, хитро при этом улыбаясь.
Я промолчал.
- Маакс?
- Настя, ну не мог же я не использовать удачное расположение моего кухонного окна, - смущенно объяснил я ей.
- И как часто ты использовал удачное расположение своего кухонного окна?
- По возможности часто. - Помолчал и добавил:
- Я знал твое расписание на весь учебный год.
- Ну ты... - и подыскивая подходящее слово она замахнулась на меня рукой, притворяясь что хочет мне хорошенько врезать, - гад!
- И что это последнее время меня либо бьют, либо угрожают побить?
- Наверное есть за что Макс. Ну и что же ты там видел?
- Тебя.
Несмотря на легкую улыбку на лице и проявившийся румянец, она с каким-то нежным сожалением задержала на мне свой взгляд, и через несколько секунд резко отвела его в сторону. Я не отвел глаза и продолжал смотреть на нее.
- Макс, я пришла с тобой попрощаться. Я завтра уезжаю в Москву.
Стараясь не выдать волны грусти с головой накрывшей меня я спросил:
- Решила идти в аспирантуру?
- Решила.
- Значит вряд ли я тебя когда либо увижу. А если и увижу, то только в том случае, если наши пути каким-то необычным образом пересекутся. А если это произойдет через много-много лет? Мы ведь можем друг-друга и не узнать, и пройти мимо друг- друга.
- Или не захотим узнавать, - добавила Настя с грустной усмешкой.
- Во сколько ты завтра уезжаешь?
- В час дня, с Московского.
- Можно я тебя провожу?
- Нет Макс, не надо. Там будет Матвей.
- Ах-да, конечно же там будет Матвей. Но не будет же он торчать до самого отправления, наверняка за пару минут уйдет.
- Он не уйдет Макс.
- Почему?
- Потому, что мы едем вместе.
- А, вот как. Так это что же... - оборвался я на полуфразе не решаясь спросить, но потом всет-аки спросил: - Ты его любишь?
- По крайней мере он точно знает чего хочет в этой жизни. Для своих двадцати восьми он уже сделал достаточно успешную карьеру, здесь в Ленинграде, а сейчас даже добился перевода в Москву, и только ради того, чтобы быть там вместе со мной. Хотя здесь работать ему намного комфортней. Разве это не доказывает, что он меня любит?
- Вопрос-то в том, любишь ли ты его?
Ничего не ответив Настя поднялась из за стола, и приблизившись ко мне вплотную потрепала мои волосы, но не так как она это делала в школе, во время наших бесед ни о чем, по другому. От этого все мое существо внезапно охватило трепетное волнение, пронесшееся по всему телу.
- Так почему-то случается Максик, что зачастую в этой жизни мы не можем быть вместе с теми кого мы любим, как бы нам этого не хотелось. Жизнь она совсем другая, не такая какой ты ее себе представляешь, она к сожалению многое корректирует на свой лад.
- Да неправда все это, - вспыхнул я, - это не жизнь, это мы сами корректируем, а потом, чтобы оправдать самих себя за совершенные поступки, противные нашим реальным желаниям, мыслям и чувствам сваливаем все на жизнь. Мы боимся признаться самим себе в том, что эта не наша жизнь, не та которую мы хотим, не та которая может сделать нас счастливыми. Сделав притворный выбор топаем не по той дорожке, ублажая себя внешним благополучием. Но самое плохое во всем этом то, что мы ведь прекрасно понимаем что лжем самим себе, но намеренно заглушаем в себе мысли об этом, потому что боимся подумать о них вслух. И если хоть частичка этой мысли прбьется в наше сознание, мы ее тут же стараемся прикрыть какой-то декоративной, отвлекающей мишурой, а то и просто, начисто выметаем, притворяясь что это ненужный мусор. По мне уж лучше до конца своих дней простоять на жизненном перекрестке под проливным дождем, так ни на что и не решившись, чем врать самому себе. Зачем делать выбор в пользу не своей жизни, которая против нас самих? Ведь это, в конце концов, может все просто убить внутри нас: таланты, желания, цель, чувства, радость, надежду, веру и любовь в конце концов.
Я замолчал на несколько секунд.
- Хотя... конечно, что я могу знать о жизни? Я ведь всего лишь...
- Поцелуй меня Макс, - тихим, низким голосом прервала она, глядя на меня влажными зовущими глазами.
Совершенно не ожидая такого поворота нашего разговора, я робко прикаснулся к ее губам.
- Не так, - и она поцеловала меня сама, прижавшись ко мне всем своим телом.
Прочувствовав на себе вкус ее поцелуя я быстро понял что надо делать, и добавив немного собственной импровизации поцеловал Настю еще раз.
- А ты быстро учишься Макс, - шутливо произнесла она.
- Каков учитель таков и ученик, - парировал я.
- Еще, - прошептала она. - И закрыв глаза подставила свой слегка приоткрытый рот для поцелуя.
И я целовал ее, еще и еще.
- Пойдем. - Она взяла меня за руку и привела в ту самую комнату, рядом с балконом. Было такое ощущение, что это не я у себя дома, а она.
- У нас впереди еще весь вечер, и целая, целая лунная ночь Макс, и все это наше: твое и мое.
- Откуда ты знаешь, что ночь будет лунная?
- Я так хочу. А ты, ты веришь в исполнение желаний Макс?
- Теперь кажется начинаю верить.
- Тогда загадывай еще одно, прямо сейчас.
Стоя напротив друг-друга, спещащими движениями рук, как будто боясь куда-то опоздать, и учащенно дыша, мы начали освобождаться от одежды, которая была для нас невыносима, вызывала раздражение, мешала нам свободно дышать. В одежде мы чувствовали себя как заключенные, каждый в своей тесной камере одиночке, разделенные стеной, которая огромным препятствием стояла между нами, и которую мы жаждали разрушить как можно быстрее.
Соединившись друг с другом мы стали одним целым, единым, наполненным миром, мир которого мы не знали до этого момента и не могли чувствовать его, ощущать всеми фибрами нашей души. Этот мир был спрятан и недоступен за половинкой каждого из нас. И только чувство любви, соеденив эти половинки, открыло нам путь в этот мир. Этот мир захватил нас абсолютно, мы растворились в нем, и в друг-друге.
- Настя, а знаешь какое сегодня число?
- Уже давно осень Макс. Второй день осени, - уточнила она.
- Не-а. Осень начнется тогда, когда пройдет эта ночь, настанет утро, и ты уйдешь. А пока ты со мной, пока ты здесь - это все еще лето. Сегодня последний день лета - тридцать третье августа.
Она улыбнулась, обвила мою шею руками, притянула меня к себе, и поцеловав прошептала:
- Это мой самый любимый день в году!
Эпилог
I
"Неужели это она!?" - взволнованно пронеслось у меня в голове. Будто услышав мой вопрос она тоже, замедлив шаг, отделилась от группы и обернулась в мою сторону. Наши взгляды встретились. Какие-то секунды мы всматривались друг в друга боясь ошибиться, а затем медленно, как два дуэлянта, начали сближаться. Приблизившись на расстояние шага мы остановились, продолжая сканировать друг друга глазами.
- Макс? - заговорила она первая.
- Так однажды меня называла одна девушка, которая была моим школьным учителем физики, и в которую я был безумно влюблен, - улыбаясь ответил я.
- Значит я не ошиблась, значит это ты!
- Он самый, я, только пятнадцать лет спустя. Что Настя, тяжело узнаваем?
- И да и нет: глаза те же, но более строгие, голос вроде бы тот же, но более твердая интонация, манера держаться все та же, но еще более независимая. И длиннющие волосы! Уж не стал ли ты рок-звездой?
- Нет. Но попытка была.
- И что же?
- Расхотелось.
- Почему?
- Подрос.
Настя усмехнулась.
- А я, сильно изменилась? - спросила она меня таким тоном, как будто боялась услышать ответ.
Что должен был ей я ответить? Пожалуй правду. Ее внешность не давала никакого повода к вежливой лести или сладкому вранью, которые всегда необходимы в такого рода ситуациях при общении с женщиной. Сколько ей было, тридцать восемь? Но глядя на нее тогда, я бы не дал ей и тридцати одного. Время как будто оставило ее в покое и совсем не хотело тревожить, если не забыло о ней вообще. Передо мной стояла очень красивая молодая женщина. Да, годы тронули ее внешность, но они тронули ее прекрасными красками той поры лета, когда созревшая природа показывает нам все свое великолепие, невольно заставляя нас восхищаться и наслаждаться написанными ею картинами.
- Ты такая же красивая как и тогда, может только чуточку красивей.
- Я тебе не верю, - льстец.
- Я говорю то, что вижу, - возразил я ей. - А кто эти люди которые так упорно смотрят в нашу сторону с почтенным ожиданием? - кивнул я в сторону группы от которой она отделилась.
- А, так, мои коллеги, мы работаем вместе. Некоторые из них наискучнейшие личности, надо сказать. Ничего подождут. У тебя как со временем?
- Да у меня вагон времени. Я здесь до завтра завис. Вот, в отель направляюсь, а у тебя?
- Я здесь тоже до завтра, и в этом же отеле.
- Так может мы с тобой посидим где нибудь, воспользуемся случаем, ведь такое не часто бывает.
- Дествительно, только раз в пятнадцать лет, - усмехнулась она. - Вот только у меня сейчас ланч запланирован с ними, - она повернула голову в сторону группы своих коллег, и набрав полные легкие воздуха устало выдохнула. С удовольствием бы не пошла, да не могу. Но я обязательно придумаю какую нибудь причину, чтобы ускользнуть пораньше.
- Да ты ланчуй на здоровье, не торопись, а я тем временем закину рюкзачок в номер и почищу свои перышки с дороги.
- Тогда давай встретимся... - она покрутила головой, - вот там, в том баре, через два часа.
- Эй, Настя, ты не находишь это необычным? - крикнул я ей вдогонку, когда она уже направлялась к своим коллегам.
Она повернулась ко мне, и пятясь назад, чуть развела руки в стороны и немного склонив голову влево, с обворожительной улыбкой пожала плечами.
Сумашедшая неожиданность этой встречи заняла все мои мысли по дороге в номер. Всю накопившуюся в дороге усталость сняло словно рукой.
II
Через час с небольшим, я уже сидел за стойкой бара и потягивал "Манхэттен", коктель о котором я услышал пятнадцать лет назад, а попробовал впервые только когда приехал в Америку.
Не могу сказать чтобы он мне очень нравился, правда и делали его везде по разному, но я почему то всегда заказывал именно этот коктель, садясь за стойку бара. Наверное потому, что название этого напитка наводило меня на воспоминания пятнадцатилетней давности связанные с Настей.
- Так что ты здесь делаешь? - услышал я Настин голос у себя за спиной.
Я обернулся. Настя, освободившись от своего делового облика, предстала передо мной совершенно другой, отличной от той которую я встретил при входе в лифт. Она успела сменить свой деловой костюм на джинсы, топ и жакет серо-серебристого цвета в темную полоску. Все это на ней превосходно сидело, подчеркивая прелести ее фигуры. Мужики сидящие за соседними столиками впярили в нее глаза.
"Как же это наверно непросто - быть красивой," - подумал я тогда, заметив их хищные взгляды.
- Что я здесь делаю? Ты знаешь тройку вещей: застрял здесь на двенадцать часов в ожидании своего рейса на Питер, в связи с непредвиденной ситуацией произошедшей в Портланде; попиваю не лучшего качества "Манхэттэн" на тощий желудок; и ожидая тебя размышляю о том, может ли моя жизнь быть как туалетная бумага - такой же длинной и полезной?
Настя засмеялась.
- И отчего же такие размышления?
- На определенном этапе своей жизни каждый человек начинает размышлять о вещах, которые волнуют его больше всего.
- А летишь-то домой или из дома?
- Трудно сказать. Моя душа мне постоянно ноет о том, что мой дом это Питер, а сердце возрожает, говорит что Портланд. Но в любой другой точке планеты, например во Франкфурте, они замолкают и перестают меня доставать. И я начинаю всерьез иногда задумываться о том, чтобы перебраться куда нибудь посередине между этими двумя пунктами. Но здесь возникает другая трудность, вернее две, а именно: на что собственно я буду жить и на каком языке общаться? Ведь кроме русского и английского ни на каком другом языке я не говорю.
- А ты выучи.
- Я к языкам не способный. Только время зря потрачу.
- Но ведь выучился же ты все-таки английскому.
- Это благодаря твоему подаренному самоучителю и стечению случайных недорозумений.
- И как же дальше?
- Буду продолжать задумываться. Ты присаживайся пожайлуста, в ногах-то правды нет, как говорится. Ты что будешь пить?
-Ананасовый сок, только безо льда.
-Что, по прежнему табу на алкоголесодержащие напитки?
- Не совсем. За прошедшие пятнадцать лет наметился определенный прогресс: могу пить пиво, безалкогольное.
- Действительно прогресс, - чуть не поперхнулся я от смеха.
- Хватит ржать Макс! Между прочим, в ста граммах безалкогольного пива содержится, в среднем, ноль целых и три десятых процента алкоголя.
- А в кефире трех-четырех дневной выдержки, согласно академику Углову, содержание спирта может достигать аж двух процентов.
- Ты снова о кефире?
- Что значит снова? - не понял я.
- Тогда, пятнадцать лет назад в "Вене", помнишь? Ты мне тоже про кефир говорил, и потом склонил к коктелю, а чем все это закончилось ты наверняка помнишь лучше меня.
- Да вообщем-то только тем, что ты ушла рано утром, ничего не сказав.
Настя задумалась, явно что-то перебирая в своей памяти.
- Зато ведь потом пришла.
- Чтобы снова исчезнуть, только уже на пятнадцать лет, и если бы не эта невероятная встреча, то возможно бы и навсегда.
- Макс, - коснулась она моей руки, - я хотела с тобой связаться, и много раз порывалась это сделать, особенно в первый год после переезда...
И она снова о чем то задумалась.
- Потом ушла с головой в учебу. После защиты кандидатской я приезжала в Питер на неделю, чтобы отдохнуть, развеяться, походить по музеям и театрам. И решила, что обязательно встречусь с тобой. Но потом вдруг подумала, а зачем? Прошло уже больше трех лет. У тебя уже наверняка сложилась своя жизнь, а у меня своя. Влезать в чью-то жизнь по прошествии трех лет, навести в ней погром, да и в своей жизни тоже, и все запутать - я не хотела. Я так думала Макс потому, что знала наверняка, что если мы с тобoй встретимся именно так и произойдет. А быть просто друзьями, ни я не ты, мы бы не смогли, ты ведь это и сам знал.
- Испугалась значит?
- Я слишком много вложила в свою жизнь Макс, и ты ничего не знаешь о том чего мне это стоило. Мне было что терять. Впереди мена ждала интересная работа, карьера, и на тот момент, кстати, я была уже замужем.
- Прости, я не вправе так с тобой говорить. Впрочем, тогда бы мы с тобой все равно не встретились. Меня сразу после окончания техникума, в мае восемьдесят шестого, в армию забрали. Спасибо еще дяде моего друга, который работал в военкомате и дал нам возможность доучиться. А ты замужем за Матвеем, да?
- О, нет! С ним мы разошлись, не прожив и трех месяцев вместе. До этого я очень долго ошибалась по поводу его. Он оказался совершенно не тем кем пытался казаться. В одной очень серьезной, и важной для меня жизненной ситуации, он повел себя, мягко говоря, очень непорядочно по отношению ко мне. Это было невыносимо для меня и я сним рассталась. А совсем незадолго до защиты кандидатской я вышла замуж за человека которого знала уже достаточно давно, еще будучи студенткой.
- Кто он если не секрет?
- Он из научной среды, но занимает административную должность.
- Ты с ним счастлива?
- А я смотрю, даже спустя много лет, твое любопытство интересоваться личной жизнью других людей не уменьшилось.
- Прости мне мое любопытство. Я не знаю как это объяснить, но странно, я всегда чувствовал, и даже сейчас, по прошествии стольких лет, что ты для меня не "другие люди". Знаю, - это должно быть странным еще и потому, что даже когда-то очень близкие люди, если долго не видятся друг с другом, перестают быть близкими людьми. Время, одну за одной разрывает нити, которые их крепко соединяли, и в конце-концов остается последняя, тоненькая нить-воспоминание, о том, что давным-давно они были близки. Когда они встречаются, то не могут поддержать даже самой простой, обычной беседы: выясняется что и говорить-то им в общем-то не о чем. Время наш враг: время нас разъединяет и делает нас чужими. А я вот сейчас сижу с тобой в этом баре и разговариваю: легко, непринужденно, без всякой скованности и стеснения, котороые должен был бы испытывать; но не испытываю; и не чувствую этого самого времени. Словно не было этих лет. Словно только вчера был тот самый день, когда ты неожиданно пришла ко мне, а ранним утром следующего дня, дня твоего отъезда, я сказал тебе "пока", так, будто на следующий день мы должны были встретиться снова.
- Ты знаешь Макс, это действительно странно и удивительно, но у меня точно такое же чувство: будто бы ты мне сказал "пока" всего лишь несколько дней назад, и вот мы встретились снова. Ощущение такое, словно что-то теплое, светлое и родное уходило от меня ненадолго, а теперь новь вернулось ко мне.
Мы замолчали. Каждый из нас переваривал в голове какие-то свои мысли. В течении этого молчания были моменты когда мы явно порывались о чем то друг-друга спросить, но когда наши глаза встречались мы понимали, что это абсолютно лишнее.
- Уже нет, - нарушила молчание Настя. Я даже не сразу понял, что она имела ввиду.
- Мы с ним разошлись. Была ли я с ним счастлива? Наверное да, была, какое-то время точно. А может быть заставляла себя в это верить? Но он всегда мне очень помогал и поддерживал. И отчасти именно благодаря ему, я приняла единственно правильное решение, самое главное в моей жизни.
Настя пригубила ананасового сока и продолжила:
- А когда по всей стране во всю прыть неслись перестройка, гласность и ускорение я, с группой ученых, работала над одним очень интересным проектом. Но проект закрыли из за того, как выразилось одно официальное лицо, что у государства были более важные и неотложные задачи, чем долгосрочные бесперспективные научные проекты. За ощущением повсюду в воздухе, приближающегося быстрыми темпами "доброго ветра перемен", несушего всем "новое светлое будущее", наступило ощущение тревоги, а затем, нежданно-негаданно, вместо "доброго ветра перемен" налетел ураган непонятной природы, сдувший все товары с прилавков магазинов, работу, многие человеческие жизни и целую страну. И еще принес с собой этот ураган огромное количество бритоголовых мальчиков, с отмороженными лицами неондертальцев, разьезжающих по улицам в авто в кожанках и кашимировых пиджаках, почему-то преимущественно красного цвета. Впоследствии, те из них кто выжил,стали называться новыми русскими. Когда я поняла, что это новые герои нового времени новой страны, и что именно они, с огромной долей вероятности будущее этой страны, мне стало жутко. Глядя на них, создавалось ощущение, что человеческая эволюция вначале опустилась вниз по перпендикуляру, а затем двинулась в обратном направлении, парралельным курсом относительно первоночальной прямой. Наступило будущее, которого большинство людей совершенно не ожидало, будущее, которое можно было представить только в страшном сне, будущее, к которому большинство людей оказалось не готово. Они потерялись в нем, а те кто послабже просто сгинули в этом урагане, не сумев хоть за что нибудь уцепиться. Наступило не то будущее, о котором мечтали тогда многие, и радужными красками рисовали его в своем воображении. Разочарование и злость, насилие и страх, агрессия и хамство, беспомощность и неуверенность, незащищенность, и вседозволенность граничащая с песпределом вышли на улицы. Баланс между духовным и материальным нарушился: животный материализм, выйдя из под контроля стал избивать духовность. Профессия физика в той "новой стране" стала звучать просто неприлично, впрочем как и многие другие профессии. Попрбовав торговать в ларьке кооперативными джинсами я быстро поняла, что очень переоценила свои способности, и поэтому стала искать что-то более простое и привычное для себя, например снова стать физиком, но уже в другой стране.
Муж был против переезда, и не советовал мне этого делать. Говорил, что все еще в стране наладиться и наука снова будет востребована. Возможно он был прав, и мне очень хотелось в это верить. Но сколько времени понадобилось бы для того чтобы все вокруг наладилось? И наладилось бы вообще? И сколько лет своей жизни я потеряю ничего не делая из того, что умею делать хорошо? А ведь у меня всего одна жизнь, и жить хочется сейчас. Вообщем я оконательно приняла решение уехать. Он категорически отказался ехать со мной, да это и понятно. По крайней мере он был честен со мной в этом. Несмотря на ситуацию в стране, его административная работа по прежнему давала ему очень приличное положение в том обществе к которому он принадлежал. И так круто менять свою жизнь, с реальной опасностью потерять свой статус, к которому он шел много лет в течении своей карьеры, и к которому он так привык - это было слишком большим риском для него. К тому же, не так то это просто начать все сначала в том возрасте в котором он был: он старше меня на двадцать лет. Вот так мы и расстались.
Я, получив работу в СЕРНЕ перебралась в местечко Мейрин, в пригороде Женевы, где и проживаю по сей день.
-Одна?
-Ну почему же одна - вместе с дочерью. Но я поняла что ты хотел спросить Макс, -улыбнулась она, - скажем так, у меня есть знакомый с которым мы вместе иногда проводим время, но в основном до наступления темноты.
- Боишься что он оборотень? – пошутил я.
- Кто его знает? По крайней мере я предпочитаю быть осторожней. Вечером и ночью я хочу чтобы меня окружали только самые близкие мне люди, те кого я люблю. К таким, пока, относится только моя дочь.
Я решил, что лучше будет переменить тему разговора.
- Послушай а этот СЕРН - это случайно не Европейский центр ядерных исследований?
-Он самый. Откуда ты знаешь? Впрочем извени, надеюсь мой вопрос тебя не обидел. Просто люди не занимающиеся наукой обычно не интересуются такими вещами.
- И ты абсолютно права. Я случайно, краем уха где услышал об этом центре, или прочитал о нем в какой то статье - точно не помню. А чем ты там занимаешься?
-Помогаю обнаружить "частицу бога",- с иронией ответила Настя.
Увидев на моем лице полное недоумение она попыталась мне обьяснить:
-В 1964 году шотландский физик Питер Хиггс теоретически предсказал существование экзотической субатомной частицы. Ее называют базоном Хиггса. Это единственное недостающее звено стандартной модели элементарных частиц. Предпологается, что бозон Хиггса сыграл основную роль в механизме, посредством которого некоторые частицы во время большого взрыва приобрели массу, а другие остались безмассовыми. В общем суть в том, что если бозон будет обнаружен то подтвердится правильность нашего понимания вселенной.
-А если нет?
-До сих пор стaндартная модель не терпела поражений и получала одно подтверждение за другим. Но если будет доказано, что никакого бозона Хиггса нет, то это откроет путь для целого ряда альтернативных теорий, даже таких экзотических как например параллельные вселенные или высшие измерения.
- Лучше бы вы его не обнаружили - этот бозон.
- Почему, - серьезно, немного нахмурив брови, озадачилась она моим пожеланием.
- Да потому, что "параллельные вселенные" звучит намного интересней чем "стандартная модель".
Только несколько секунд, Настя, оставалась с серьезным выражением лица, внимательно вглядываясь в меня, затем, словно что-то осмыслив, весело рассмеялась.
- Ну ладно, хватит уже обо мне. Настала моя очередь задавать вопросы. Расскажи мне теперь какова твоя история ?
- В моей истории ничего интересного нет.
- Но чем-то же ты все таки занимался все эти годы?
- О, чем я только не занимался! Работал мастером на заводе, водителем автопогрузчика, был инструктором по карате в ДЮСШ, и даже охранял красавиц на конкурсах красоты. А однажды попробовал себя в качестве рэкетера, но неудачно. В силу своего характера пошел на компромисс с одним кооперативным товарищем, а он меня знакомым ментам сдал. Меня даже отвезли в совершенно другое отделение, не по месту наезда, так сказать. Мне там так по ушам и бокам настучали, еще им очень нравилось дубинкой по ногам стучать тоже, что я быстро понял - профессия эта не для меня, и не стоит она того, чтобы портить свое здоровье. Условием моего освобождения было мое честное слово, что кооперативного товарища я больше доставать не буду, и небольшая денежная сумма, в качестве компенсации за полученный кооперативщиком моральный ущерб. Правда уже на выходе из отделения меня догнал летейнантик, и от имени начальника отделения намекнул, что в таком деле покровительство людей наделенных властью просто необходимо, особенно начинающим. Я намек понял, но так-как на тот момент я уже твердо решил завязать с этой профессией, то поблагодарив лейтенантика за такую добрую заботу о начинающих специалистах, ответил вежливым отказом.
Затем писал какое-то время курсовые по географии и истории для студентов вузов, за деньги конечно. Это помогло мне прйти к мысли о том, что наверное пора перейти от средне-технического к высшему образованию.
Страна менялась быстро, и по моим наблюдениям явно тяготела к банановой республике. Я понял, что если так дело пойдет и дальше, то очень скоро не будет ни фабрик ни заводов, а если и будут то не в том виде в котором они были раньше, и значит потребность в инженерно-технических работниках будет очень и очень низкой. Поэтому я пошел получать диплом ЛИСТа.
- Насколько я помню это институт советской торговли в Питере.
- Так он тогда назывался. А перед поступлением решил жениться на милой и красивой девушке Даше, правда перед самой защитой развелся...
- Почему?
- Да кто его знает. Она прекрасный человек: умница, красавица и сама доброта. Я-то, конечно,тоже человек положительный, если не во всем, то во многом, и практически без недостатков.
- И главное очень скромный! - иронически заметила Настя.
- И это, кстати, тоже, - приняв ее иронию продолжил я. - Просто, как бы это сказать? Были и чувства и страсть, но видимо не было главного - настоящей любви. А может и была, но в какой то момент, в совершенно неожиданный момент, все стало куда то уходить, растворяться и исчезать. И в конце концов исчезло. Мы как-то перестали интересовать друг-друга что ли? Нет, ну мы совершенно с уважением продолжали относиться друг к другу, но только это было похоже как на потухший костер, и только кучка тлеющих угольков уныло поблескивала своим инфрокрасным светом. Поначалу было жарко, а потом стало ни жарко и ни холодно - никак. Мы даже перестали ссориться, и наши отношения стали больше походить на отношения брата с сестрой. Каждый из нас видимо понимал это, но мы продолжали делать вид что ничего не происходит, и очень долгое время не решались об этом заговорить. Наша жизнь стала похожа на фруктовый кефир: он вроде кисленький, но не очень, и вроде сладенький, но тоже не очень. Попиваешь этот кефир и никак не можешь понять, то ли он кислый, а то ли он сладкий. Постепенно привыкнув к этому кисло-сладкому вкусу ты продолжаешь его пить, но без удовольствия, а только потому что привык.
В конце концов разговор между нами состоялся и мы объяснились. И ты знаешь, сразу стало легче на душе, не легко, нет, но легче. Мы даже, помню, пошли в "Сакуру" и отметили это событие, после чего расстались друзьями.
- А дети у вас есть?
- Нет. Мы даже об этом и не задумывались. Оно и к лучшему наверное. Времечко было чекнутое: нестабильность, неизвестность, бандюки, талоны, взрывы в домах.
Затем работал менеджером в одной оптовой компании, торговавшей отделочными материалами. Правда в России всех обычных клерков и сотрудников офисов называют менеджерами. Работая там, научился эффективно использовать свое рабочее время, два-три часа у меня уходило на то чтобы справиться с повседневными задачами, которые ставило передо мной руководство, а все оставшееся время я тратил на свои дела. Когда начальник узнал, что параллельно с клиентами компании я веду свою собственную клиентуру, он пообещал мне отрезать "яйца" и скормить их бродячим псам. Это в мои планы никак не входило, поэтому сразу после разговора с начальником, в тот же день, я чисто по английски покинул офис, и никода туда уже больше не возвращался. В течении года, занимаясь параллельно своими делами, я так преуспел, что уход из компании для меня прошел абсолютно безболезненно.
Я допил свой "Манхаттен" и заказал еще один.
- А в Америку тебя каким ветром занесло?
- Ну, вначале была Польша, куда я приехал вместе с челноками, а через год уже Мексика, с нелегальным переходом границы в штате Техас. Но это отдельная история, о которой, может быть, я тебе расскажу в другой раз, если захочешь.
- Обязательно захочу.
- Ты знаешь, захотелось посмотреть как люди в других странах живут, - продолжил я, - но не глазами туриста, а глазами человека живущего там реальной жизнью. Да и окружающая действительность новой России меня тоже порядком достала, вместе с президентом алкоголиком. Там, в штатах, думал временно останусь, но нет ничего более постоянного чем временное. Первые два года учил язык и работал в ресторане, а по вечерам иногда играл на гитаре в русском клубе. Затем, когда мой язык стал более или менее напоминать английский, оформил фиктивный брак с одной афро-американкой и получил легальные документы. Затем переехал на западное побережье, где меня и приютила одна контора, по производству медицинских инструментов. Дали должность лаборанта в местной лаборатории. Так бы я и долбил лаборантом, если бы однажды, совершенно случайно, не обнаружил ошибку в подсчетах инженера, который этой лабораторией заведовал. Он подошел помню ко мне, и глядя на меня удивленными глазами, как европеец на аборигена, который как выяснилось знает сколько будет дважды два, сказал: "I am impressed how you cracked this equation!" и спросил чем я занимался в России и какое у меня образование.
После этого случая меня произвели в ранг "engineering technician", чем и являюсь по сей день.
- Нравится работа?
- Да Боже упаси! Просто жить на что-то надо.
- А как у тебя с личной жизью в Америке?
- Ха, так ты тоже стала любопытной?
- Но ты же меня спросил, а теперь моя очередь.
- Ладно. Есть у меня знакомая женщина. Мы навещаем друг-друга периодически, то я к ней, когда ее мужа нет дома, то она ко мне, когда муж ее возвращается.
- А не боишься, что когда-нибудь ее муж вас застукает вдвоем и тебя побьет, или пристрелит?
- Да все возможно. Там встречаются такие нервные, что и за меньшее могут пульнуть. Только в этом-то напряжении и есть кайф, добавляет адреналина, а иначе бы я с ней не встречался.
- Значит ты экстрим любишь в отношениях.
- Нет, не люблю. Но от скуки помогает.
- Что, неужели не нашлось ни одной кто смог по настоящему завоевать твое сердце?
- По настоящему нет.
- Отчего так?
- Оттого наверное, как мне стало понятно однажды, что я скорее всего однолюб и потому наверное старомоден. Во всех тех, с кем я когда либо был, я всегда пытался найти тебя Настя, а они были не ты, и поэтому у меня ничего с ними не получилось.
- Но Макс, милый, но ведь столько много лет прошло с тех пор. И кроме того, что у нас было? У нас же с тобой был только тот чокнутый отрезок вечера в Пулковской, один сумашедший день и одна ночь вместе.
- У всех по разному бывает: кто-то ищет всю жизнь, а кому-то и искать не надо, чтобы полюбить по настоящему. И время, в таком случае, ничего не решает. Тот чокнутый отрезок вечера в Пулковской, сумашедший день, и та одна ночь - они были настоящие.
Наступила пауза, которая казалось будет вечной.
- Настоящие, - повторила Настя негромко, как будто соглашаясь, и неожиданно, словно окончательно на что-то решившись, быстро соскользнув со стула сказала:
- Пойдем, я хочу тебя кое с кем познакомить.
Не потрудившись даже спросить с кем, я просто повиновался и последовал за ней.
- Подожди пожалуйста секунду здесь, - сказала она мне, когда мы подошли к двери, ее номера. Она открыла дверь и скрылась внутри. Ждать мне пришлось недолго, буквально через минуту она появилась.
- Входи, я хочу тебя познакомить с моей дочерью.
- Но Настя, - немного смутился я, - ты бы меня хотя бы предупредила что ли: нехорошо знакомиться с ребенком без подарка. Если бы ты мне сказала об этом заранее, я бы, по крайней мере, смог купить ей какой-нибудь куклу.
- Не переживай так Макс, - улыбалась Настя, - спешу тебя успокоить, она уже не играет в куклы.
На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Процентов на семьдесят это была копия Насти, даже ее голос, несмотря на еще юный возраст уже приобрел тот же самый бархатисто-низкий оттенок, и если бы я разговаривал с ней с закрытыми глазами, тот вряд ли бы отличил его от оригинала. А вот цвет ее глаз, в отличии от Настиных, был голубым-голубым, как голубое безоблачное небо в солнечную погоду, и волосы, они хоть и были тоже в мелкую кучеряшку, но ее волосы были очень светло-русые, цвета зрелых пшеничных колосьев.
"Это пожалуй и есть те тридцать процентов, которые передались ей от ее папаши. Надо отдать должное ее родителям: какое прелестное дитя у них получилось!" - кажется немного позавидовал я тогда.
Но странное чувство овладело мной при виде этого милого созданья: появилось ощущение, что я уже давным-давно знаю эту очаровательную девушку, хотя и был абсолютно уверен, что видел ее впервые. "Просто она очень похожа на Настю", - нашел я сам себе простое объяснение.
III
Я стоял у окна, в моем номере отеля, и смотрел на разбросанные огни окрестностей Франкфурта. Секундная стрелка моих дорожных часов, которые я всегда таскал с собой отправляясь в путешествия, отсчитывала последнюю минуту уходящих суток.
- Хочешь пить? - услышал я за спиной Настин голос.
Я обернулся. Освещенная только отблесками огней из окна, она стояла напротив меня обнаженная и протягивала стакан воды. В тот момент мне стало безумно обидно, что я не художник и не умею писать картины. Я с жадностью стал осушать содержимое стакана.
- Эй-эй, оставь мне немножко, - остановила она меня.
- Ух, какая вкусная водица, даже не оторваться.
- Самая обычная, из под крана, - негромко рассмеялась она, забирая у меня стакан обратно.
- Нет, сегодня все необычно, и даже эта вода из под крана. Настя посмотри, какие они беспорядочные эти огни, совсем как наша жизнь.
Мы замолчали и обратили свои взоры на мерцающие огни за окном.
- Настя, - тихо позвал я ее, как будто боялся потревожить что-то очень хрупкое и чувственное, повисшее в воздухе.
- Да Макс, - также тихо ответила она.
- Какой удивительный и чудесный сегодня день: он вернул мне тебя и подарил мне дочь, о существовании которой я не знал все эти годы! Столько счастья в один день для одного человека! Возможно ли такое?
- Возможно ли? - переспросила Настя, и оторвав свой взгляд от мерцающих огней стала смотреть на меня. Она коснулась своей ладонью моей небритой щеки, и поцеловав меня в губы, вся прижалась ко мне так, что я почувствовал биение ее сердца.
- Сегодня возможно все Макс, - шепотом произнесла она, - сегодня тридцать третье Августа.
конец
33 Августа
© Copyright: Сергей Лавин, 2017
Свидетельство о публикации №217020700031
Свидетельство о публикации №217020700031
Рецензии