Выродок 20

Татьяна Сергеевна меня никак не наказала за мою выходку, но жил я отныне, как наказанный. Нет, в моей сытой, холёной жизни ничего не поменялось, но я перестал чувствовать расположение Татьяны Сергеевны ко мне.

Первое время после того случая в ресторане она меня игнорировала, не разговаривала со мной и вообще делала вид, что меня не существует. Когда я приходил завтракать, не отрывалась от газеты, как будто бы там было напечатано о конце света. Потом она уходила по делам, и её не было до позднего вечера. За это время она ни разу не позвонила, не поинтересовалась, как у меня дела, а сам звонить я стеснялся.

Я понимал, что расстроил её, не оправдал возложенных на меня надежд. Я снова и снова окунался в чувство вины, и оно, не имея выхода, становилось все острее и мучительнее. Мне было уже 17, - я был, по сути дела, взрослый человек, который к своему возрасту уже должен уметь улаживать подобные проблемы. Никто не давал мне скидку на то, что внутри себя я был таким незрелым, - лет, наверное, семи, - и всего на свете боялся, особенно людей!

Я предпочёл бы, чтобы Татьяна Сергеевна меня выругала, наказала. Поверьте, так мне было бы намного легче справиться с ситуацией. Я знал бы, что мой взрослый рядом, - и что, пусть он даже сердится на меня, я для него по-прежнему существую. Я не безразличен ему, и, показывая мне свои негативные эмоции, он как будто говорит мне: "Сделай что-нибудь, исправься, - и я тебя прощу!" Нет ничего хуже, чем когда тебя просто игнорируют.

Игнорирование - это последняя стадия, когда любые из взаимоотношений перестают существовать. На этой стадии они безвозвратно рассеиваются, как дым, как пыль. Я чувствовал себя ненужным, ужасным; отвержение, которое исходило от Татьяны Сергеевны, словно бы выталкивало меня из её мира.

Если бы она ждала от меня объяснений, я бы попытался объяснить ей своё тогдашнее поведение, хотя сам не до конца понимал, что за черт меня дёрнул так себя вести. Если бы она ждала от меня извинений, я бы извинился. Если бы я чувствовал хоть какое-то ожидание, - я бы на него ответил, но загвоздка была именно в том, что Татьяна Сергеевна, похоже, совершенно ничего от меня не ждала. Я в высшей степени разочаровал её.

Опять и опять эта мысль приходила мне в голову и распаляла меня настолько, что у меня начинали дрожать пальцы на руках и ногах. Я отбросил книгу, которой пытался занять себя, но не прочёл так и не строчки, - вскочил и начал прохаживаться по комнате взад и вперёд. Все здесь было убрано и красиво, - без сучка и задоринки, - один я своим присутствием уродовал царившую здесь гармонию.

Аккуратно открыл дверцу гардероба, нашёл свою старую сумку, где лежали ещё мои детдомовские вещи; порывшись, вытащил потрепанную пачку сигарет. В ней оставалось всего три сигареты, - я уже думал, что они мне не пригодятся, чуть не выбросил. А сейчас они показались мне моим Спасением. Как они пахли! Я начал успокаиваться и наглеть от одного их запаха. Сперва думал выйти на балкон, чтобы не застукали - и выкурить сигаретку. Но через несколько минут я уже решил, что останусь в комнате, не сдвинусь с места - и выкурю их все три махом, - вознагражу себя за долгие недели воздержания!

Я не понимал, откуда во мне взялось столько спесивой наглости! Не знаю пока, что я хотел этим доказать и кому, но очень обрадовался, когда в комнату, привлечённая запахом дыма, вошла домработница. Она округлила на меня глаза, а я, как ни в чем не бывало, сидел и выпускал изо рта клубы дыма. Я был уверен, что она побежит жаловаться Татьяне Сергеевне, так оно и случилось.

Как я и предполагал, вечером Татьяна Сергеевна "вызвала меня на ковёр". Я с нетерпением ждал объяснения с ней. Когда я вошёл в столовую, она отложила газету, и я, наконец, увидел её усталые глаза, которые она все эти дни прятала за своим чтивом. Выглядела она, как всегда, безупречно, но новые морщинки вокруг глаз скрыть так и не смогла. Прежде, чем начать говорить, она устало потёрла виски пальцами, на которых блестел свежий маникюр.

- Итак, до меня дошла информация, что ты курил в комнате...
- Да, - ответил я и выложил на стол свежую пачку сигарет, которую я успел купить до возвращения Татьяны Сергеевны домой. Она лишь кончиком ногтя подтолкнула пачку к себе, чтобы лучше видеть марку.
- И давно ты куришь?
- Лет с восьми.
- Так, значит, отучать тебя от этого нет смысла. Поэтому от меня будет всего две просьбы: не курить в квартире, а выходить на балкон. И второе: не мог бы ты выбрать что-нибудь поприличнее этих сигарет? Есть хорошие, статусные сигареты с замечательным табаком.

Я стоял обомлевший, - не потому, что мне вдруг давали добро на то, что раньше всеми осуждалось. А потому, что я сам уже не хотел этого разрешения, а хотел, напротив, чтобы Татьяна Сергеевна показала мне, что ей не все равно, что я творю со своим здоровьем... Но никто не думал ни осуждать меня, ни наказывать, ни что бы то ни было мне запрещать. Одиночество и отчаяние снова разверзлись внутри меня чёрной бездной.

Мне так хотелось назвать её мамой, крикнуть, как нужно мне её тепло, участие, озабоченность мною, тревога за меня!.. но, вместо этого, я тихо произнёс:

- Татьяна Сергеевна, простите меня за ту мою выходку в ресторане...

Она зафиксировала меня взглядом и долго держала меня под прицелом своих зелёных глаз, словно пытаясь прощупать ими, насколько искренне я говорю. Понял ли я свою ошибку до конца, прочувствовал ли её в полной мере. Я опустил голову и смотрел на кончики своих тапок, - ещё одно новшество моей настоящей жизни. Как я хотел походить дома босиком! Ведь здесь царила просто больничная чистота, - но именно поэтому нужно было надевать тапки, - чтобы не наследить. Из вежливости, как в гостях.

- Я дам тебе телефон Сергея Яновича. Позвонишь ему и извинишься сам, хорошо? - попросила Татьяна Сергеевна.

Хорошо. И это правильно. Спасибо, что воспитываете меня. Но... если бы в этом мире хоть кто-нибудь мог действительно прощать, а не тешить своё самолюбие.

Следующая страница http://proza.ru/2017/02/14/1871