Обманчивая тишина

От райцентра Хойники до первого контрольно-пропускного пункта Полесского радиационно-экологического заповедника чуть более десяти километров. Наша легковушка пробежала это расстояние за считанные минуты. Впрочем, я не отводил глаз от придорожных ландшафтов. Майские дожди щедро напоили колхозные пашни и луга, утопающие в своем зеленом великолепии.
Мысленно я представлял себе то, что должен был увидеть там — за колючей проволокой, опутавшей почти двести тысяч гектаров. Брошенные деревни, пустые глазницы окон, подворья, заросшие одичавшей смородиной, яблонями, грушами, вишнями.
Мы у цели. Дорогу перегораживали ворота, оплетенные колючей проволокой. Из КП вышел постовой и, узнав в одном из пассажиров директора заповедника, кивнул ему в знак приветствия. Путь свободен. Первый населенный пункт — Бабчин. Деревня находится в зоне отселения. Уровень радиационного загрязнения сравнительно небольшой — 20—30 микрорентген в час. Добротные кирпичные коттеджи по обеим сторонам дороги. Лишь часть из них обжита и являет собой научный городок, где проводится комплекс исследовательских работ по определению содержания радиоактивных веществ в почве, лесной подстилке, древесине, донных отложениях. Пробы, которые берутся по всей зараженной территории, стекаются сюда для лабораторного анализа.
Заходим в дом с табличкой над дверью "Научный отдел". Директор заповедника Н.Н.Воронецкий представляет меня своему заместителю по научной работе В.Н.Федорову. С этой минуты Виктор Николаевич мой гид. Намечаем маршрут поездки — гидрометеорологическая станция Масаны, находящаяся в 45 километрах от Бабчина и в 6 от чернобыльского реактора. В. Н. Федоров в Хойниках с девяностого года. Столичный житель, ранее работник Академии наук. Предложение возглавить научную часть в только что созданном заповеднике принял с воодушевлением. Да и наскучила рутинная кабинетная работа. Вахтовый метод вполне устраивал — две недели в зоне, две — дома. Получил в райцентре "подменку" — частный домик, огород, небольшой садик. Словом, жизненный круг очертился сам собой.
По натуре Виктор Николаевич — жизнелюб, немного философ, романтик. Конечно, скажет кто-то, какая романтика в том, что ты трудишься в зараженной местности. Возражу тем, что такие люди находят удовлетворение именно в сложных ситуациях, когда опасность, пусть невидимая, неосязаемая, которую даже полностью не осознаешь, находится всегда где-то рядом. Может, именно здесь он понял то, что осмысливал всю жизнь.
ДОРОГА В ОДНОМ НАПРАВЛЕНИИ
Может, для кого-то такое утверждение покажется странным, но именно эта дорога, по которой мчалась наша "Нива", одна из немногих, соединяющая мир людей с заброшенным краем. Мы проезжаем по угодьям Бабчинского лесничества между двумя лесными массивами. Трактор "К-700" культивирует противопожарный разрыв. Как-то непривычно, проехав несколько десятков километров, увидеть технику в полной сельскохозяйственной экипировке. Такое впечатление, словно он лишний в этом безмолвии природы.
Около 80 процентов бабчинских лесов — лиственные, некогда пойменные болота Припяти. Они и сейчас не испытывают недостатка во влаге.
Некошеные заливные луга утратили свою раздельность и после десятилетней бесхозности заросли глухими кустарниками.
Дроньковский лес назван по имени деревушки, раскинувшейся в стороне от дороги. Небольшая, дворов двадцать, почти вся деревянная. Лишь кирпичные коробки колхозных ферм с провалившимися крышами словно бы говорили, что дождутся возвращения человека. Дождутся ли? Ведь полураспад стронция-137 более 30 лет. Для полного его расщепления потребуется целый век. Плутоний будет держать в заложницах эту землю не одно столетие. Сто восемь населенных пунктов — почти двадцать пять тысяч человек населения выселено с этих мест. За сотни километров забросила их чернобыльская беда от сел, где они родились, выросли, прожили часть своей жизни. Оревичи, Красноселье, Борщевка, утопающие в цветущей акации. Это немногие деревни, которые мы проезжали, держа путь к чадящему горнилу.
Птицы ВОЗВРАЩАЮТСЯ
Во время войны Масаны были сожжены, стерты с лица земли. С сорок четвертого для них стало отсчитываться другое время. Люди вернулись на пепелища, отстроили деревню заново.
Восемьдесят шестой стал для нее еще одним днем смерти. Но если люди покинули эти места, то птицы всегда возвращаются к истокам. Каждый год прилетают аисты в свои гнезда, построенные им человеческими руками. Может, они знают, возродятся ли Масаны?
На этом холме когда-то стояла церквушка. Далеко был виден ее купол. С пригорка в ясную погоду видны контуры чернобыльского саркофага. Радиационный фон превышает допустимые нормы в сотни раз. В среднем он колеблется от 300 до 1000 микрорентген в час. Вокруг холма, на котором мы стояли, все деревья отмечены синей краской — это одна из реферных площадок, где берутся пробы почвы и древесины для изучения миграции радионуклидов.
В 1999 году в Масанах создали постоянный метеорадиологический пункт. Выбрали один из лучших домов, отремонтировали, завезли необходимую аппаратуру. Специалисты-радиологи, ведущие исследовательские работы, здесь и живут. Через каждые три часа замеряется радиационный фон, берутся пробы воздуха. Работа не тяжелая, и свободного времени у вахтовиков хватает в избытке. Завезли "чистую" древесину — срубили баньку. Иосиф Шкут, специалист первой категории. В этот день он плиточник-облицовщик. Застали мы его у печи с кельмой в руке.
— А как же, — парирует он шутку В.Н.Федорова, — все должно быть в товарном виде. Радиометрист А.В.Гусах, старший лаборант О.Давиденко — уроженцы этих мест. Александр Васильевич — ликвидатор последствий аварии на ЧАЭС. У каждого стаж работы в заповеднике более пяти лет.
Ну, а как со здоровьем? Ожидал, что в ответе будет звучать горечь и досада. Но нет.
— Нормально, — ответили.
Масанские места и раньше славились грибными местами, озера — рыбным изобилием. Но видит око, да зуб неймет.
— Плавающие микрореакторы, -- пошутил кто-то.
А ведь многие горожане, да и жители деревень, не глядя ни на что, собирают и грибы, и ягоды. На проверку их не везут, дескать, и без проб знаем, что радиоактивные. Да и за работниками заповедника такой грех водится. На таком озере, как масанское, да не поудить! Даже ради спортивного удовольствия.
Завели радиометристы на станции живность. Всеобщий любимец Шарик любит озерную рыбу. Для него это лучшее лакомство. А вообще он — надежный сторож. Его острый слух учует приближение незваного гостя. Даже дикие кабаны не подходят близко к человеческому жилью. Сколько их поразвелось за последнее десятилетие, равно как и волков.
Как-то недалеко от ?реерной площадки сотрудникам пришлось вступиться в защиту лосихи и лосенка. Атаковала семья волков. Отбежали матерые в сторону, заслышав людской крик. Ожидают, когда уйдет человек. Не боятся. Жаль лосенка, но что поделаешь: в их мире свои законы.
Зашел разговор о жизни. У каждого семья, дети. Сын Иосифа Шкута — в лесниках в заповеднике, как и отец. Жена Александра Гусака до недавнего времени работала с мужем в одной организации. Но здоровье стало пошаливать, получила группу по инвалидности, теперь домохозяйка. Ежегодно работники заповедника проходят комиссию на профпригодность, и каждый раз через медицинское сито отсеивается по несколько десятков человек. В 1998 году — восемнадцать. В нынешнем -- допуск к работе не получили пятеро. Никто не скажет, сколько времени еще здесь проработает — год ли, два. Но только каждый знает, что их организм ежегодно пополняется радиоактивными веществами, и потому разговоры о состоянии здоровья вести не любят.
Все живут обычной жизнью. Семья, работа, повседневные заботы — посадить огород, чтобы на зиму были запасы. Словом, все идет своим чередом. Но заметил, что у многих обостренное чувство обиды. Слишком мало они получают от государства. Справедливо ли, что люди, проживающие и работающие в загрязненных зонах, платят чрезвычайный налог, который затем возвращается им в виде доплат аж в 19 тысяч рублей. Среднемесячная зарплата составляет полтора миллиона рублей. Вместо путевки в санаторий, где можно хоть мало-мальски поправить здоровье, ликвидатор получает компенсацию  несколько сотен тысяч белорусских инфляционных. На сегодняшний день ни одна госпрограмма по минимализации последствий катастрофы на ЧАЭС так и не работает — мы словно плывем по течению, смотрим вперед и гадаем, что нас ждет.
Масанский страж долго гнался за нашей "Нивой", сердито лая.
— Не любит рева двигателя, — пояснил В.Н.Федоров, — привык к тишине.
За поворотом пес отстал.
Сергей САБАДАШ.
1998 г., апрель.