Воспоминания о детстве. Гулкое пространство. 2

В прошлом рассказике я говорил о «Гулком пространстве». Читатель может у меня так прямо и спросить, что это за зверь такой, гулкое пространство и откуда он его выкопал? И чего, собственно он нам головы морочит. Именно морочит, а не говорит по-простому то, что хочет сказать. Ни у кого никакого пространства нет, а ему, вишь ли, понадобилось. Да еще и гулкое.
   Прекрасно вас понимаю и сам не люблю, когда лишнего напридумывают. Но, поймите, без гулкого пространства ну никак не обойтись. Дурно морочить голову людям, но и упрощать задачу, спрямлять естественную траекторию- тоже не дело. Есть вещи сами по себе простые. И говоришь о них просто, да еще и с большим удовольствием.
Но есть мысли сложные. Сами по себе, или, как выразились бы философы, имманентно сложные.  И что же с ними делать прикажете? А? Не замечать вовсе? Так выходит, что ли?
А хорошо ли это будет, честно ли? По отношению к мысли, по отношению к истине. А я вам отвечу. Совсем даже нечестно. И. можно даже сказать, нехорошо. Непорядочно.
  Поэтому, хочешь не хочешь, а и с этими сложными вопросами, порой, надо иметь дело.
Кое-кто мне скажет:
 «Мудрите вы все, батенька. Ничего сложного вовсе и нет. Если тень на плетень не наводить, то все просто и все можно высказать понятно и простыми словами.
А я не соглашусь. И не просто не соглашусь. А и довод приведу. Смотрите. Вот- математика. Понятие производной функции. Попробуйте объяснить это понятие простыми словами. А? Ну , как получилось? То-то же. А попробуйте доказать бином Ньютона на пальцах. Получится? То-то и оно.
 Так и с мыслями о жизни, о человеке, о духе происходит. Есть простое. Но есть и сложное. И сложное это приходится объяснять с трудом и понимать его можно тоже только с трудом.
     А теперь к делу. Я говорил о гулком пространстве, как о чем-то особенном, что человек в иные минуты в себе ощущает. Я бы это гулкое пространство еще мог бы назвать третьей силой. Хотя слово сила и не совсем для нее подходящее, так как она невидима, пуглива и неагрессивна. А первыми двумя силами посчитал бы самого человека и его внешнее окружение.
   Так вот я в детстве, насколько понимаю, невольно старался выбирать такие пути, которые не слишком ущемляли эту самую третью силу.  Чтобы она мало мальски дышала, существовала и не испытывала ущерба.
   И потому чурался шумных компаний, вертлявых товарищей, и давящих личностей. Гулкое пространство сосуществовать с ними не могло.
Конечно, у меня были друзья. И очень я ценил дружбу их. Но друзья, как бы это вернее выразиться, не навязчивые, не болтливые. Такие, которым нравилось быть вроде как и с другом и вроде как самому по себе. Такие друзья и составляли мне компанию. Тут вы и Вовку Калужина знаете и Вадик был и Леша. О которых я еще расскажу. Как-то мы все ходили, бродили, собирали, играли, не задевая и не тревожа гулкое свое пространство. И так дружить зараз можно было только с одним приятелем.

А когда я стал постарше и поступил в институт, и жил в общежитской комнате с тремя товарищами и на всех у нас был один стол, четыре тумбочки и один шкаф, то спрашивается, где бы могло тут уместиться привередливое гулкое пространство?
    А я вам скажу. Как ни удивительно, гулкому пространству было вполне комфортно в этой тесноте. Ибо теснота была внешняя. А внутренней тесноты никакой не было. И мне даже нелегко объяснить, как могло это получиться. Просто, какой -то выработался за долгие годы удобный стиль общежития. Хочешь поговорить- поговори. Хочешь помолчать –молчи. Никому до тебя дела нет, и никто ни в душу к тебе не лезет, ни в тумбочку.
  Вы спросите, как же так? Если ты хочешь с человеком поговорить, а он, к примеру, не хочет, что тогда? Как быть тогда? Очень просто. Если человек тебе не отвечает или отвечает не охотно- оставь его в покое. Такие отношения могут показаться верхом деликатности, но были они совершенно органичными и естественными и никем не оспаривались и не нарушались.
Всякий был народ в общаге- и те, что учились безвылазно, и те, что больше водку пили или к девушкам захаживали, и те, что из глухой деревни, и те, что из города—и как то все признавали этот ненаписанный витающий в воздухе кодекс общежития, который единственно только и позволял на протяжении пяти лет сосуществовать вместе на 10 квадратных метрах четырем разнохарактерным мужчинам, юношам, подросткам.
    Но вернемся к детству. Поскольку перескочили раньше времени. Этот тип дружбы, необязательной, нетесной, свободной- был широко распространен. А шумные,близкие компании были исключениями.
   И такая жизнь, надо сказать, обладала качествами особыми. Если было что у человека за душой, если было в нем зерно, то незаметно, неторопливо это зерно прорастало. Прорастало с неведением, со страхом, с мучениями, но и с взлетами невидимыми, с какой-то необычайно высокой невыразимой словами жизнью. Которая потом станет фундаментом личности, источником  чуткости, сострадания, сопереживания.