Круг провидения

А.Н.ПАВЛОВ

КРУГ ПРОВИДЕНИЯ

          Когда мы с Верочкой ждали первого ребёнка, мне потрясающе нравились беременные женщины. На каждую обращал внимание, проникался красотой и целомудренностью, тем светом, который излучали  глаза, лицо, походка, весь облик. Беременность преображает будущую мать. Она становится каким-то неземным существом. Её хочется беречь и делать только добро. Ребёнок ещё не появился на свет, а его уже любят. Его боготворят и ждут как царство Божие. Сколько нежности во взгляде беременной женщины теплоты и добра. Какая радость, когда малыш бьёт ножкой по животу. Тебе разрешают потрогать живот, приложить ухо и послушать новую зародившуюся жизнь. Начинаешь осознавать, что это наш ребёнок, наша плоть и кровь.
Кто-то хорошо сказал:
– Женщина, кормящая грудью ребёнка, уже мадонна.
Я бы добавил:
– Беременная женщина мадонна тоже.
     Но вот и роды. Тяжелейшие. Оказалось, Верочка переходила, чуть ли не месяц. Воды отошли преждевременно. Адлерская служба акушеров оказалась, я бы сказал, безобразно слабой. Верочку чуть не загубили. Но вот они с  дочкой дома. Она оказалась прекрасной матерью. Всё делала ловко и умело. Дочка росла как на дрожжах. Здоровенькая и крепкая. В десять месяцев уже начала ходить. Без проблем приняла ясли. Принесла в дом много радости.
     Но где-то через год у Верочки начались  страшные боли в пояснице, температура. По вызову приезжает фельдшер. Раз, другой, практически каждый день. Больница. Диагноз – гидропиэлонефроз. Первопричина – тяжелые роды с резким похуданием. Результат – опускание почки. Мочеточник, как позже выяснилось, перегнулся  на каком-то врождённом лишнем кровеносном сосудике. И пошло, поехало. Почка стала превращаться в гнойную «бомбу». В больнице Адлера ничем помочь не могли. Решили ехать в Ленинград.
     Включили ещё сохранившиеся военные связи.  Объединённая областная больница в районе Лигово. Диагноз подтвердился. Что дальше? Состояние ухудшается. Посещаю её каждый день.  Умоляет:
– Поговори с врачом. Пусть что-то предпримут. Я согласна на всё. Больше не могу. Эта неопределённость – самое страшное.
     Пошёл к лечащему врачу. Назову его Сергеем Владимировичем. Пригашает меня в кабинет и делает такое предложение:
– Есть только два пути. Либо надо почку удалять, либо…можно сделать пластическую операцию. Думаю, следует пробовать почку спасти. Отрезать всегда успеем.
    Что я мог на это сказать, ничего не понимая в медицине. Начинает на листе бумаги рисовать какие-то схемы. Я как в тумане. Понимаю одно – две почки лучше, чем одна. Говорю, что посоветуюсь с Верой. В общем, мы дали согласие.
     Вечером мне звонит Евгения Эмильевна Суни, тогда заведующая отделением, в котором Верочка лежала:
– Саша, вы что действительно решились на «пластику». Немедленно откажитесь. Этот парень не может такую операцию сделать. Это я тебе говорю как хирург.
     Евгения Эмильевна прошла хирургом всю войну. Приняла меня из блокадного Ленинграда дистрофиком. Какое-то время её малышка-дочь моталась с нами по близким к фронту тылам. Она доверила её моей тётушке. Такое не забывается. В опыт и высочайшую квалификацию Евгении Эмильевны мы верили безоговорочно.
     Евгения Эмильевна, – отвечаю я по телефону – да теперь как-то неудобно отказываться.
     Она прямо напустилась на меня:
– Что значит неудобно? Ты хоть понимаешь, о чём говоришь? Придумайте, что хотите. Мама не согласна, например. Да что угодно. Если он умный, то поймёт. А нет, так и чёрт с ним. Он прекрасный диагнозист. Закончил ординатуру в Москве. Обследование провёл отлично. Поэтому я Верочку к нему и положила. Но такую операцию он сделать не может. Уж поверь мне.
     Естественно, мы отказались. Выписались. Поехали получать документы. Около больницы нас обгоняет молодая женщина. В руках сеточка с какой-то едой. Запомнил бутылку с кефиром. Входим в вестибюль больницы. Сцена:
     Наш Сергей Владимирович, бледный, стоит в полной растерянности. Женщина, которая нас обогнала, кричит в полуобморочном состоянии:
– Сергей Владимирович! Вы хоть понимаете, что Вы мне сейчас сказали. Я же вчера у Вас была. Вы порадовали меня, что завтра мужа выпишите. Вы же мне это говорили, правда?
– Да говорил,…планировали выписку.
– А что Вы сейчас несёте? Говорите, что он ночью умер. Как же так. Разве такое может быть?
     Палатный начал что-то объяснять. А женщина кричала и кричала:
– Он же совсем молодой. Ему только 33 года. Такого не бывает. Вы что-то путаете. Кировский завод, где он работает, на Вас в суд подаст. Вам это так не сойдёт.
– Да, да, конечно, – лепетал Сергей Владимирович, - это Ваше право. Вы можете подавать в суд. Но поймите. Всё произошло так неожиданно. Меня вызвали ночью.  Сделали всё, что могли…
     И тут он увидел меня. Прижал в углу и начал что-то объяснять о патологии и всяких неожиданных случаях. Ему надо было кому-то выговориться. Я благодарил Бога, что у нас есть Евгения Эмильевна.
     Наконец, по большой протекции Верочку положили в хирургическое отделение Медицинской Военно-Морской Академии, которое тогда временно   располагалось в больнице 25 Октября, что на набережной  Фонтанки  в районе Троицкого Собора. Прооперировали. Почку удалили. Чудо, что она ещё не успела лопнуть. Разрезали практически пополам. Сказали, что операция прошла удачно Она молодая. Всё должно закончиться хорошо. Но пятьдесят процентов успеха определяется хорошим уходом. Первые дни с ней неотлучно была дежурная сестра. Я ходил ежедневно. Дома не мог спать. Просыпался в пять утра и сразу в больницу. Уходил после двенадцати. Прозвали медбратом. Почти поставили на довольствие. Помню, утром иду в больницу, на улице встречаю медсестру:
– Хочу порадовать Вас. Верочка сегодня начала вставать.
Радостный вбегаю в палату. Вера в рубашке стоит у кровати. Худущая. Ноги как палочки торчат из каких-то валенок. Глаза сияют. Счастливая. Я почти кричу:
– Знаю, знаю. Мне ещё на улице сказали. Ура.
     Персонал отделения  высокой квалификации. Многие сёстры прошли войну. В коридорах молодые крепкие парни в белоснежных халатах. На груди видны тельняшки. Будущий  флот российский. Смотришь на них и на душе сразу уверенность в успехе.
     Дело к выписке. Леонид Фёдорович, молодой палатный врач не так давно защитил кандидатскую диссертацию, посвящённую болезням щитовидной железы. По внешним признакам  заподозрил у Веры какие-то неполадки с этой железой. Несколько дней искал причину. И нашёл. Аденома. Надо оперировать. Конечно, не сейчас. Наверное, через год, когда совсем оправится. Выписал направление на будущую операцию.
    Ивот Верочка дома. Вес 48 кг (при росте метр шестьдесят семь). Это была осень 1963 года. К весне постепенно всё пришло в норму. Её мама привезла из Адлера нашу дочурку. Встречали я с Верой и её сестра, Женя. Помню, в машине наша малышка крутится и смотрит то на Женю, то на Верочку. Спрашивает тёщу:
– Бабушка, а которая моя мама?
У всех на глазах слёзы.
     Через год Верочка снова появилась в больнице. Окрепла, немного загорела. Выглядела прекрасно. Леонид Фёдорович удивился. Думал, что не решится. В вестибюле встретили Сергея Владимировича (из областной больницы). Узнав, как дела наши, заметил:
– Смотрите…, не всякая операция благо.
Мы не стали обсуждать эту тему. Как изменились его взгляды. Да! Опыт – большое дело. Он заставляет быть осторожней.
     Операция под местным наркозом оказалась не простой. Верочка рассказывала:
– Оперировали двое. Наш Леонид Фёдорович и заведующий отделением Фёдор Данилович. Мне кажется, он меня и с почкой оперировал. Громадный, добрейший мужик. Разговаривают со мной. Настроение у обоих хорошее. Вдруг слышу свист и мат. Вот те на! Аденома оказалась с проблемами.
     В палате пришлось три дня «лежать» сидя. Было трудно, очень. Но вот снова дело к выписке. И вдруг что-то «заело». Несколько дней облучение. Повторные анализы тканей. В сердце тяжёлое беспокойство. Слава богу, всё в порядке. Операция сделана блестяще и вовремя. Шов тоненький как ниточка, правда, от плеча до плеча. Но главное, что не подтвердилось злокачественности.
    Началась обычная жизнь с радостями и огорчениями. Дочка росла. Из Адлера переехали в Гатчину, потом в Ленинград. Закончил аспирантуру. Защитил диссертацию. Верочка работает в детском саду воспитателем. Летом ездим в Адлер на море и солнце. Как-то зашли в небольшой ресторанчик. Выпили немного кальвадоса. И вдруг у Веры страшный приступ кашля. Полный задых. Ничего не можем понять.
     В Ленинграде появилась небольшая температура. В поликлинике диагноз поставить не смогли. По ночам сильный кашель.
     Жили мы на улице Восстания в большой коммунальной квартире. Коммуналка есть коммуналка. Но жили без особых проблем. С ближними соседями дружили.  Праздники всегда вместе. Как-то  были у них. И вдруг Верочка начала сильно кашлять и чтобы не смущать гостей ушла в нашу комнату. Среди приглашённых был  Гриша Бонк – заведующий рентгенологическим отделением в Военно-медицинской Академии. Верочку все любили и относились к ней с большим вниманием. Гриша вышел из-за стола и заглянул в нашу комнату, узнать что произошло. Открыл дверь. Вера кашляет. С порога сразу сказал:
– Верочка! Да у тебя астма.
    Ну и пошло. Вначале помогал просто кофе, потом теофедрин по половинке таблетки… Дальше справляться было трудней и трудней. Пришлось «садиться» на дыхательные препараты. Сама боролась, как могла, с помощью всякого рода дыхательных упражнений.     Известно, что одно цепляется за другое. Довольно скоро обнаружился эндометриоз. Гармональное лечение. Военно-медицинская Академия, клиника Отто.  Разные методы. Почти подопытный кролик. Наконец, Рада Дмитриевна – прекрасный врач в клинике Отто (у профессора Г.А. Савицкого) высказала идею беременности. Получилось, хотя, когда об этом сказали профессору, он задумчиво ответил:
– Этого не может быть. Это ещё надо доказать.
Было много сомнений, отговариваний, консилиумов. Но Верочка верила в успех и была тверда. Даже запугивания не сломили. В итоге родился сын. Он и спас её.
     Но многочисленные лекарства, лечения всякого рода (иногда неудачные) надломили здоровье. Верочке пришлось пройти через тринадцать больниц города и перенести ещё несколько серьёзных операций.
     Она оказалась стоиком, мужественным и сильным человеком. Боролась за жизнь всю жизнь. Хорошо знала свои болезни и сама противостояла им как могла. Никогда не ныла, не жаловалась. Вырастила двух детей, внука. Работала, пока могла, тянула дом. Двадцать шесть лет (летние месяцы)  мы провели в нашей деревушке на Новгородчине. Огород, цветы, ягоды, грибы, всякие заготовки на зиму. Она любила всё это. Бывало, распустится цветок, появиться огурчик, закраснеет ягодка клубники, она всегда ласково разговаривает с ними:
– Какой ты красивый, просто прелесть. Так вкусно пахнешь. Расти,  мой хороший, не болей. Умница.
     С любовью ухаживала за ними. Много знала о растениях, с интересом читала о них.
     На праздниках у нас любили бывать гости. Изумительно вкусно готовила, была приветлива и искренна. Понимала людей. Принимала их такими, как есть. К нам часто заходили просто так.
     Я верю, что у неё был внимательный, любящий ангел-хранитель. Мы это прямо ощущали. Как часто болезни подводили к крайней черте – быть, или не быть. И вдруг непонятным образом всё образовывалось. Ангел «тянул» пока мог, видимо, до обозначенного срока.
     Теперь, задним числом, я могу фиксировать внешние признаки, как сигналы приближения срока жизни:
• Лето 2008 года. Деревня. Починили крыльцо. Выкосили высоченную траву перед домом. Почистили колодец. Верочка первый помощник и заводила. А в конце августа вдруг сильнейшая аритмия. Лекарствами не снять. Ночь. Скорая. Фельдшер. Добрейшей души женщина. Не навредила. Посидела. Успокоила. Звоним приятелям. Надо вывозить в Петербург. Спасайте. До нас триста километров. Последний километр бездорожье. Дождь льёт не переставая. И они приехали. Усталые до изнеможения. Час ночи.  Как мы с Верочкой прошли этот километр до машины, понять не могу. Я боялся, что не довезём её. Но как-то доехали. Думаю, не без помощи её ангела.
• За зиму более или менее выкарабкались. Были уверены, что в деревню свою любимую больше поехать не сможем. Решили:
– Ну, что ж. Значит, отпущено было радоваться новгородской природе 25 лет. Не так уж мало. И сын там вырос, и внук и тётушка моя одинокая из Боровичей лет 15 проводила с нами лето. Жаловаться не на что. Спасибо и за это.
• Но ещё одно лето было нам подарено. Прошло оно хорошо. Конечно, без всякого огорода, лесных ягод и грибов. Но довольно спокойно. В Петербурге уже не загадывали на следующий 2010 год. Как получится.
• В конце зимы опять сильная аритмия. Пульс постоянно за 100-120. В конце февраля первая потеря сознания. Неотложная. Александровская больница. 1-ая Кардиология. Попали в праздники. Врачи дежурные. Отношение безобразное. Приходит врач:
– Ну, что у Вас, рассказывайте.
– Потеряла сознание. Упала.
– Ну и что.
– Врачи неотложной установили блокаду ножки миокарда.
– Ну и что.  Ну,  установили. А чего вы здесь лежите.
И всё в таком роде. Заставил выпить какую-то таблетку, хотя Вера сказала, что этот препарат ей принимать нельзя, что ей будет плохо. Настоял-таки выпить. Слава богу, сумела схитрить и выпила не две таблетки, а одну. Почти мгновенно температура 39, вздутие живота и сильнейшие боли. Реакция врача:
– Этого не может быть.
Ну и так дальше. Третий дежурный врач оказался более квалифицированным, а потому и без апломба. В общем, через неделю выписали.
• Дней через десять стало очень плохо. Снова неотложная. Та же Александровская больница. Уже 2-ая Кардиология. Прекрасный палатный врач. Мерцательную аритмию удалось снять. Полегчало. За день до выписки обширный инфаркт. Спасти не получилось. Приняла смерть как солдат в бою, стоя. Спускалась   ко мне на лифте. Я собрался подниматься к ней. Стою у лифта. Открылась дверь и она падает к моим ногам. Будто пуля сразила прямо в сердце.
17 марта 2010 года оборвалась жизнь. Круг провидения замкнулся в той же больнице, в которой её спасли от смерти в 1963 году.
Справка. Александровская больница на пр. Солидарности – бывшая больница 25 Октября на Фонтанке.

Прошло почти три месяца.
     Вспоминаются виртуальные сигналы.
• 2008 год. Мне 75. Как всегда Верочка организует стол. Все свои. Во время застольных разговоров Вера вдруг решила рассказать сон, оговорив, что вообще-то свои сны рассказывать не любит. Могу воспроизвести его довольно точно, так как сохранилась домашняя видеозапись:
– Иду по какой-то слякотной дороге. Шнурки на башмаках почему-то не завязаны. Думаю, господи. Что ж это я. Ведь заступлю и упасть можно. Вдруг, подходит ко мне какой-то человек и завязывает шнурки.
Тут посыпались вопросы и шуточные подначивания:
– Не человек, а существо…как бы человек.
– Мужчина?
– Да мужчина.
– Ха, ха! Мужчина как бы человек (довольные женские реплики).
Встреваю:
– Могу точно сказать, – это был не я. Если бы я, то Верочка сказала бы, что завязал не так.
Общий смех. Верочка, смеясь, зааплодировала.
• Когда Вера последний раз попала в больницу, внук, вдруг как взбесился – начал крушить в доме все часы. На родительские недоумения:
– Что ты творишь. Что случилось? Чем часы-то провинились?
Вдруг заплакал:
– Чтобы время остановилось, и бабушка не умирала.
• Вспомнил свой сон ещё до больницы. Конечно, Верочке не рассказал. Перед глазами он стоит до сих пор. Вижу Веру на нашей улице. С какими-то двумя полными сумками. Она боком, лицом ко мне уходит за цветочный магазин рядом с нашим домом, как плывёт. Последнее время она почти не бывала на улице. Сильно болели ноги. Иногда мы «выползали» вдвоём и то только до скамейки у подъезда – посидеть. С палочкой. А тут одна. С сумками. Я стал кричать:
– Куда ты? Куда! Брось сумки немедленно.
Но она только улыбалась и уходила боком, пока не исчезла за углом магазина.
• На поминках Женя вспомнила свой сон (ещё в Адлере):
– Вдруг вижу Веру. Такая вся радостная молодая. Улыбается. Спрашиваю, чему так радуется. Отвечает, что неожиданно ей дали путёвку в санаторий, да ещё бесплатную. Спрашиваю, в какой санаторий. Она назвала. Но слово было какое-то длинное, незнакомое. Я не поняла и не запомнила. Может быть ей хорошо там.
• Как-то, приблизительно за месяц до кончины, она сказала мне:
– Знаешь, ты только не обижайся, я всё думаю, только бы не умереть от астмы. Это так тяжело и страшно. Медленное удушье. Когда подойдёт моё время, лучше бы инфаркт и чтобы сразу.
     Наверное, её желание было услышано.
     Вопрос о том, что ты сумел сделать в жизни, приходит многим людям в конце пути. Верочка не была исключением. Как-то она посетовала мне, что ничего путного в жизни сделать не сумела. Это была неправда. Да, что-то не получилось, но не по её вине. Она была талантливым и высокоодарённым  человеком. В молодости пела, играла на пианино. Прекрасно рисовала. На удивление профессиональных художников изумительно оформляла новогодние праздники для детей. Гуашью разрисовывала окна, стены – крупные выразительные полотна. Была прирождённым садоводом и огородником, кулинаром. Придумывала игры, писала сценарии для детских утренников, ставила с детьми спектакли. Умела ладить с людьми. И многое-многое другое она умела делать. И делала всегда с полной отдачей сил.
     И главное добро, которое она оставила людям – любовь к детям. Её боготворили родители. Группы в детских садиках, в которых она работала, всегда были переполнены. Родители хотели, чтобы их ребёнок попал к Вере Анатольевне. Сколько фотографий, где дети обнимают её, целуют, ластятся как к родной матери. Наверное, это самое главное в жизни – нести людям добро и любовь.
     Почти за месяц до своего ухода из жизни, в Прощёное воскресенье, как-то особенно проникновенно и тепло она простила меня.  Простила за все грехи перед ней. К сожалению, было за что. Я простил её тоже, хотя не знаю, в чём она могла быть виновата передо мной. Нежно расцеловались. Мы не знали, что это было последнее «Прости».
     Круг жизни, который очертило ей провидение, оказался не пустым. Она сумела наполнить его хорошим и светлым, человеческим теплом, вниманием  и заботой о людях и окружающем нас мире.