Бедные, бедные переводчики

О том, как автор "Литературки" линчует переводчиков

    Давненько – с тех самых приснопамятных времён – я не читал таких разгромных статей: «Бедный, бедный Уильям» с подзаголовком «Как горе-переводчики убивают Шекспира» («Литературная газета», 31 января 2017 года). И как же это они, окаянные, посмели пойти  на такое антилитературное преступление?!
    Оказывается, виноват во всём американский учёный С. Д. Росс. По мнению Елены Беляковой, автора вышеупомянутой статьи (для краткости в дальнейшем – Е. Б.), именно господин Росс подвИг несчастных злоумышленников «стаскивать Шекспира с пьедестала», чтобы «стать одного с ним роста».
    Надо же было такому случиться, что в начале 80-х прошлого века именно Росс обосновал теорию переводческой множественности, которая, опять же по мнению Е. Б., «в последние годы в России стала популярной». Видимо, начитавшись соответствующих измышлений американца, незадачливые переводчики «взяли эту теорию на вооружение, чтобы оправдать свою бездарность и недобросовестность. Они очень быстро оценили выгоду этой теории, - пишет Е. Б., - и размахивают ею, как знаменем».
    «Перевод – это интерпретация», - слышим мы то от одного, то от другого толмача, - продолжает негодовать Е. Б. – Но интерпретация подразумевает не только передачу содержания и объяснение текста, но и оценку этого текста интерпретирующим. То есть, каждый интерпретатор истолковывает художественное произведение по-своему, вносит личностный элемент. Данный вид деятельности не имеет никакого отношения к переводу». А вот с этим голословным, личностным утверждением Е. Б. позвольте нам не согласиться, ибо вся история переводческой деятельности, как в России, так и за рубежом, начиная, можно сказать, с древнейших времён, свидетельствует как раз-таки о слепой неправоте этого надуманного вывода. И тут возникает вопрос: чем же так досадил господин Росс автору «Литературной газеты»?
    Возможно, я не ошибусь, если замечу, что российская филологическая общественность могла впервые широко познакомиться с теорией С. Д. Росса, прочитав книгу «Общая теория перевода», изданную в 1999 г. В. Н. Комиссаровым, известным автором многих публикаций по проблемам теории перевода, семасиологии и английского языка. Приведём из этой книги некоторые выдержки, касающиеся интересующего нас вопроса.
    Вилен Наумович отмечает, что из 18 статей сборника «Переводческий спектр», опубликованного в США в 1981 г., «наибольший интерес представляет  статья «Перевод и подобие». Её автор С. Росс указывает, «что недостаточно передать в переводе намерение автора, поскольку в этом случае пришлось бы признать, что может существовать лишь один правильный перевод».
    «На самом деле перевод отражает понимание переводчиком оригинала, а всякое понимание - это одно из возможных толкований текста…».
    «Передать эквивалентно всё, содержащееся в оригинале, невозможно. Необходим выбор, а отсюда и принципиальная множественность решений».
     «Перевод (как и любое толкование) - это различные формы высказываний об оригинале, которые стоят к нему в отношении «много к одному».
    В подобных высказываниях С. Д. Росса, как и в его теории переводческой множественности в целом, В. Н. Комиссаров не видит ничего предосудительного, тем более – крамольного. Наоборот! Он отмечает, что американские учёные «внесли достойный вклад в развитие науки о переводе». На мой взгляд, с этим мнением нашего авторитетного филолога-переводоведа нельзя не считаться. Что касается Е. Б., то для тех,кто уже читал её статью в литгазете, никаких вопросов относительно приоритетов нашей публицистки, конечно же, нет: шило в мешке не утаишь. А тех, кто не читал, мы просим на время успокоить своё любопытство, все секреты газетных хитросплетений Е. Б., её уловок доказать правоту своих измышлений, мы откроем чуть попозже. Спешите медленно! А пока перейдём к своеобразному экскурсу в историю отечественных переводов шекспировского сонета 66, к коим Е. Б. устремила своё обличительное око.
    Перво-наперво процитировав все 14 строк сонета 66 в переводе Николая Гербеля (!880 г.), Е. Б. пишет: «В этом переводе Шекспир подгоняется под некий эстетический шаблон, под условный поэтический штамп третьесортной русской поэзии последней четверти XIX столетия, в результате чего ясность и стройность оригинала превращаются в нечто косноязычное и невразумительное». В качестве примера, разбирая пару строк из сонета Гербеля, Е. Б. задаётся вопросом: «как можно вкушать благое»? и «как можно клониться, т.е. унижаться «величаво»?
    Походя заклеймив таким образом «условный поэтический штамп третьесортной русской поэзии последней четверти 19-го столетия», Е. Б. сразу перемахнула в 1914 год, когда появился сонет 66 в переводе Модеста Чайковского и когда «стало понятно, что переводы Гербеля – отнюдь не худший вариант». «К сожалению, - делает вывод Е. Б., - ни перевод Николая Гербеля, ни перевод Модеста Чайковского ни в малейшей степени не отразили художественное богатство оригинала. Читателя, который познакомится с сонетом по этим переводам, едва ли можно убедить в гениальности Шекспира».
    И так было до самого 1948 года: никого и ничего не было! - одно лишь «нечто косноязычное и невразумительное». И вот наконец-то –  свет в окошке, заря небесная, солнце красное!..
    «И вот, - возглашает Е. Б., - в 1948 году сонеты Шекспира были опубликованы в переводе С.Я. Маршака, и это стало событием в истории русской литературы. В переводе Маршака русские читатели впервые увидели в Шекспире гениального поэта». Значит, до Маршака о поэтической гениальности Шекспира в России даже и не подозревали. Во как! Трепещите, бедные русские переводчики! Трепещи, Пастернак!

Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли заткнут рот.
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу будет трудно без меня.

    А вот как Е. Б. бездумно, в снисходительной тональности интерпретирует смысл и достоинства пастернаковского перевода (жуть берёт!): «В этом переводе, написанном прекрасным русским языком, нет отчаяния и безысходности оригинала, всё как-то смазано, приглушено. Всё описанное в нём может вызвать раздражение, досаду, но никак не отчаяние. В самом деле, кто будет думать о самоубийстве, попав впросак?». «Пожалуй, - самозабвенно восхищается Е. Б. своей литературоведческой находкой, - единственный яркий образ, сопоставимый с шекспировским, - «мысли заткнут рот». (Почти как у Маршака: «вдохновения зажатый рот»! – В. Р.). И в заключение газетного абзаца Е. Б. – вовсе беспардонная фраза, оскорбляющая память о Борисе Леонидовиче: «В целом, у Пастернака получилось стихотворение о том, что советский поэт жить может вполне сносно, если будет держать рот на замке».
    «Как уже было сказано, - категорично вещает Е. Б., - для русскоязычного читателя каноническим является перевод Маршака». Извините, уважаемая, но кто же это его канонизировал? Не Вы ли самостийно провозгласили эту окололитературную ересь? И кто Вам дал право утверждать её чуть ли не от имени русскоязычного читателя?
    До чего же надо быть фанатом маршаковских переводов, чтобы, опять же беспардонно, писать в своей «грамоте», будто «канонический» перевод Маршака «всегда присутствует в переводах последователей, либо в качестве заимствований, либо полемики. И полемика эта чаще всего не имеет отношения к тексту оригинала – переводчики пытаются доказать, что не занимаются плагиатом, поэтому спорят с каноническим текстом, пытаясь любой ценой как можно дальше «отойти» от него…». (И слава Богу, что пытаются! – В. Р.).
    С ещё бОльшим нахрапом Е. Б. обличает современных переводчиков «бедного Уильяма». По её мнению, «рецепт изготовления» их переводческих версий прост: «берут перевод Маршака, часть слов заменяют синонимами, немного меняют порядок строк, разбавляют фразами из переводов других авторов, слегка перемешивают – и вот, новый перевод!». Наверное бывает и такое, если иметь в виду, мягко говоря, недобросовестных стихотворцев или законченных графоманов, готовых и на плагиат. Для таких стихоплётов неважно, где найти первоисточник для своего воровства: в поделках подобного им «творца» или в стихах истинного поэта. Но при чём тут Маршак, выставляемый в безоговорочных заявлениях Е. Б. как непогрешимый первоисточник всея и для всех!
    Не вызывает никаких сомнений, что найти, скажем, в том же Интернете, примеры вопиющего невежества среди современных так называемых поэтов, в том числе переводчиков, не составляет особого труда. Е. Б. их находит и цитирует в своей статье. Но они вряд ли составляют конкуренцию безостановочно тиражируемым сонетам Шекспира в маршаковском переводе. Конкурентами, особенно для наследников С. Я. Маршака, являются многие талантливые поэты-переводчики, имена которых  можно найти, например, в книге «Уильям Шекспир. Сонеты. Антология современных переводов. Bilingua» (издательство «Азбука-классика», Санкт-Петербург, 2004). Но о достойных из них (в книге представлены 27 переводчиков) Е. Б. в своей статье не говорит. Зато двое из «недостойных» всё-таки не улизнули от её всевидящего глаза.
    Вот – Сергей Степанов. В вышеупомянутой Антологии у него 25 сонетов, но  сонета 66 там нет. Е. Б. отыскала его на сайте http://lib.ru/SHAKESPEARE/sonets и процитировала целиком. Прочесть его может каждый пользователь Сети. Я только процитирую комментарий к нему, написанный Е. Б.: «Автор «поятой невинности» (слова из четвёртой строки степановского сонета  - В. Р.) – некто Сергей Степанов, который не только не постеснялся издать это неприличие (ничего нецензурного в слове «поять» нет, см. словарь Даля, - В. Р.) но и заявил в предисловии, что «в переводах Маршака практически нет Шекспира, так как отсутствует стиль Шекспира, отсутствует стих Шекспира - густой, костистый, риторический (т. е. красноречивый!), логически безукоризненный и воистину блистательный. Маршак же многое упростил, разбавил, подкрасил. А кроме того, он слишком многого не увидел (или не захотел увидеть) в тексте оригинала, а стало быть, и неверно перевел».
    А первым из тех самых «недостойных», кто также удостоился внимания Е. Б., был ваш покорный слуга, автор статьи «Бедные, бедные переводчики». Вот мой перевод сонета 66, на который ссылается Е. Б.:

Устал от жизни я, нет сил смотреть,
Как плутовство взимает уваженье,
Как радостно ничтожеству коснеть,
Как процветает клятвонарушенье,
Как низко пала родовая честь,
Как развращают нравственность, - доколе?!
Как пошло Красоту порочит месть,
Как шаткость веры губит силу воли,
Как жаждет власть связать нам языки,
Как глупостью врачуется искусство,
Как правду упрощают простаки,
Как добротой играют злые чувства.
Уставший от всего, я смерть молю
Со мной оставить лишь любовь мою.

    «Единственное верное слово здесь – «доколе», - комментирует Е. Б. – Доколе нам терпеть такое издевательство над Шекспиром? Неужели поэт (далее идёт перечисление моих творческих регалий, - В. Р.) Вадим Розов не понимает, что по-русски так не говорят? Ничтожество само коснеть не может, коснеть может только кто-то в ничтожестве».
    Пардон, уважаемая Е. Б., тут Вы не правы. Открываем академический Словарь современного русского литературного языка. Читаем: КОСНЕТЬ… Первое значение этого слова: пребывать в неподвижности, в состоянии застоя, делаться косным (т е. невосприимчивым к новому, отсталым). Даются примеры: «В те дни, как всё коснело на Руси…» (Из стих. Некрасова «Белинский») и «Оглянись на себя, наши классы в ещё более плачевном состоянии, - коснеем». (Слова Л. Толстого, цитируемые С. А. Толстой в письме от 24 марта 1888). Увы, ув. Е. Б., коснеть могут и КЛАССЫ, и ВСЁ, и даже Вы, если, не дай боже, вдруг окончательно закоснеете и превратитесь в ничтожество, т. е. человека ничтожного, невежественного, лишённого внутренней значительности и т. п.
    Но и далее Вы, Е. Б., продолжаете умствовать: «Врачевать значит лечить, облегчать страдания, поэтому врачевать искусство глупостью – нельзя». Правильно Вы мыслите. Действительно, нельзя допускать, чтобы недоумки, глупцы врачевали, лечили, оздоровляли искусство своей глупостью. Поэтому-то поэт и жалуется, что у него уже «нет сил смотреть», «как глупостью врачуется искусство». И что же в этих словах Вам не нравится? Создаётся впечатление, что у Вас, Е. Б., не всё в порядке с восприятием ассоциативных образов, свойственных поэтическому языку. Чувствуется, что Вам ближе, понятнее язык казённый, надёжно выверенный канцелярскими штампами.
    Ведь то же самое можно сказать и по поводу Вашего административно-хозяйственного замечания, мол, «плутовство не может взимать уваженье, поскольку «взимать» - взыскивать правительством: взимать дань, налоги и тому подобное». Вот именно: «и тому подобное!» Ах, Е. Б.! Разве Вам не известно, что плутовство может, фигурально выражаясь, взимать, не только незаслуженное уважение, подхалимаж и т. п, но и взятки, и «откаты», и… даже так называемую «канонизацию».
    А вот, кстати, подвернулась и интересная цитата, почти – по нашей тематике, даю её в качестве «лирического отступления»: «Ныне последний писака, готовый на всякое плутовство литературное, на всякую приватную подлость, на всякий безымянный пасквиль, проповедует в своём журнале независимость души» (А. С. Пушкин.  Путешествие из Москвы в Петербург).
    И последнее Ваше «глубокомысленное» замечание в адрес моего сонета: «Месть не порочит, месть карает». Извините, но разве нельзя из обуреваемого чувства мести опорочить человека? Так и поступают часто трусливые каратели…  Нехорошо, некрасиво, непорядочно так себя вести, не правда ли?
    «Остальные строки также имеют весьма мало смысла», - подытоживаете вы свои рассуждения-недоумки, войдя во вкус.
    И ещё - о Вашей недобросовестности, неряшливости в работе. Вот Вы, Е. Б., поместили в своей статье мой сонет 66, предваряя его цитирование сообщением, что взят он из моей книги «Сонеты Потрясающего Копьем в переводах Вадима Розова» (М.: «Новые авторы», 2012). Но, судя по всему, Вы даже не удосужились заглянуть в эту книгу, ибо, если бы заглянули, то увидели бы на странице 141, что мой сонет 66 значительно отличается от той моей версии перевода, который Вы цитируете в своей статье. (Видимо, в спешке или нарочито вы извлекли его из какой-то моей страницы в Интернете).
    Подытоживая нашу «творческую» дискуссию относительно того, кто и как хорошо знает и чувствует русский язык, можно констатировать, что Ваш, Е. Б., «выстрел» в мою сторону – не что иное, как пустозвонство. Между прочим, я, кажется, догадываюсь, откуда растут ноги вашего велеречивого наскока на меня, одного из «бедных, бедных» переводчиков. Ну конечно же из царства Аида, где обитают Эринии (они же – фурии), богини мести! Что я имею в виду?..
    Дело в том, что, возможно, Е. Б. держала в руках первое издание «Сонетов Потрясающего Копьём» (1998 г.), где Вадим Розов в послесловии к своим переводам сонетов Шекспира осмелился довольно резко покритиковать переводы С. Я. Маршака. (Пользователи Интернета могут познакомиться с этой моей критикой, обратившись к обзорной статье «Мой Шекспир. К 400-летию первого издания Сонетов Шекспира (1609 г.)» - http://www.stihi.ru/2009/06/29/80). Более того, он переиздал свою книгу в 2012 году с переводами Сонетов (bilingua), заново отредактированных, а затем и в 2014, ещё более улучшенных, - для читателей в Интернете! За подобное покушение на «канонизированного» мэтра надо карать!
    Вот и досталось Вадиму Розову и Сергею Степанову от Е. Б., выступающей в своей статье за «бедного, бедного Уильяма», а на деле – за Самуила Яковлевича, точнее – за непререкаемую монополию безудержно тиражировать его переводы. Не зря же, чуть ли не в качестве эпиграфа, в начале статьи Елены Беляковой стоит незыблемо, словно эпитафия на памятнике, фраза: «Несмотря на обилие переводов Шекспира, лучшими остаются переводы С. Маршака». Задача статьи обозначена, а вместе с ней – и директива для всех издательств, действующих в интересах доверчивого русскоязычного читателя.
    Понятно, что не все русскоязычные читатели читали маршаковские переводы Шекспира, а из тех, кто читал, не все готовы их «канонизировать». Таким «диссидентом» был и Михаил Леонович Гаспаров (1935 - 2005) — академик РАН, доктор филологических наук, автор фундаментальных работ о русском и европейском стихе, переводчик античной, средневековой и новой поэзии и прозы.
    В своей статье «Сонеты Шекспира – переводы Маршака», написанной в соавторстве с Н. Автономовой и впервые опубликованной в журнале «Вопросы литературы» (№ 2, 1969), Гаспаров отмечал, что «нет переводов вообще хороших и вообще плохих, нет идеальных, нет канонических. Ни один перевод не передает подлинника полностью: каждый переводчик выбирает в оригинале только главное, подчиняет ему второстепенное, опускает или заменяет третьестепенное. Что именно он считает главным и что третьестепенным - это подсказывает ему его собственный вкус, вкус его литературной школы, вкус его исторической эпохи»
    Маршак, как и все служители искусства, в той или иной степени, тоже был у времени «в плену», был пленником не только вкусов своей исторической эпохи, но главное – своих собственных творческих возможностей. Он не мог, как говорится, перепрыгнуть через себя и поэтому, что вполне объяснимо, писал стихи в меру своих дарований и в силу своих, порождённых ими и связанных с ними, пристрастий и предпочтений. Всё это вкупе и предопределило переводческую манеру Маршака и её границы.
    По мнению Гаспарова, русскоязычный читатель, мягко говоря, «окажется в затруднении», если захочет составить своё представление о стиле Шекспира по стилю Маршака. В отличие от сонетов «неистового, неистощимого, блистательного и страстного» английского Барда, переводы Маршака изобилуют «романтической» лексикой, «реминисценциями» пушкинского Ленского.
    Вот почему Гаспаров в своей статье недвусмысленно призывал «внимательнее исследовать технику Маршака-переводчика. Именно исследовать, а не отвлеченно восторгаться ею». М. Гаспаров подверг подробному и всестороннему анализу 88 сонетов и пришёл к выводу, что «многое, характерное для Шекспира и Возрождения», оказывается в переводах Маршака «опущенным, затушеванным или переработанным». По этим переводам можно судить разве что об идеологии Шекспира, «но о стиле Шекспира – никогда».
    А что же пишет в итоге своих заказных «исследований» Е. Б.? Она вновь вспоминает о невинном американце с такой выразительной фамилией – Росс. И всё для того, чтобы, мысли заткнув рот (по Пастернаку) и  зажав рот вдохновению (по Маршаку), «объявить мораторий на публикацию новых переводов Шекспира лет на 20». Теория С. Д. Росса о переводческой множественности, видите ли, развязывает руки горе-переводчикам и тем самым «сводит на нет достижения выдающейся русской школы художественного перевода».
    Нетрудно догадаться, что одним из ярчайших представителей этой школы, конечно же, является С. Я. Маршак, лауреат сталинской премии, классик литературы социалистического реализма, правила которого требовали от поэтов-переводчиков активного участия в создании (согласно призыву М. Горького) «единой, величественной, грозной и обновляющей весь мир социалистической культуры» (Горький М. Собр. соч. – М., 1955 – т. 30, с. 386-388).
    Кстати сказать, Е. Б. в своих газетных «лирических отступлениях» рисует довольно "острую" и яркую картину культурных «достижений» нашей современной, капиталистической России. Как же это Е. Б. забыла напрямую обвинить в нынешнем декадансе, а заодно и в "конфабуляции", бедных, бедных переводчиков?! А ведь здесь, в своих «лирических» пассажах, она могла бы лишний раз крепенько лягнуть их, да так, чтобы они, эти "убийцы" нашего «канонического» литературного наследства, на веки вечные забыли даже имя бессмертного «бедного Уильяма», а заодно и Росса!
    «Что же делать? – восклицает под занавес Е. Б. – Как защитить Шекспира от издевательств?» А очень просто: надо, - предлагает наша фурия, - чтобы законодатели подумали «о способах привлечения к ответственности плохих переводчиков и недобросовестных издателей». Ох, и плачут же по ком-то старые нары!..

Илл.: портрет Шекспира, художник неизвестен (из Интернета).