Очередь

1

Он стоял в очереди и хотя солнце светило ярко, никакого дискомфорта он не почувствовал. Его больше занимал вопрос - как он попал в эту очередь и куда она идет и вообще, откуда что.

Немного  свыкнувшись с состоянием полной душевной разобранности, он начал изучать окружающих и как-то для себя определять, что могло его роднить с огромной вереницей людей,  медленно двигавшихся вперед. Масса очередников была разновозрастной, разнополой и социально неоднородной. Все стояли неприкаянно как в очереди в отдел судебных приставов после открытия в день приема. Надо было  просто стоять и двигаться и, видимо, этот принцип людей объединял и заставлял находиться в глубоком процессе внутреннего самосозерцания и нежелания устанавливать коммуникации с сотоварищами по ситуации.

Похоже, что все окружавшие нашего героя тоже не очень представляли, как попали в очередь и были в небольшом шоке, поэтому никто из них не бегал помочиться под дерево и не взывал к окружающим с целью узнать, есть ли где рядом сакральное место, где возможно купить пирожков или еще какой-нибудь шаурмы.

Дети не шалили, мужики попусту не базланили, покуривая и сплевывая себе под ноги, а бабушки и дедушки не проедали окружающим мозг концентрированной деменцией.
«Прямо рай какой-то» - подумал он, и тут что-то в его голове щелкнуло и пришло осознание, точно – рай!

Постепенно, внутри его пространства начали вырисовываться смутные картины того момента, который предшествовал такой метаморфозе и попаданию в очередь.
Вроде бы он не пил горячительного и не употреблял просветляющего, а просто попив чайку, лег спать в кровать с мыслями о бренности бытия и ощущением каких-то невидимых, но глобальных перемен. Его тревожила политическая нестабильность в мире вкупе с финансовыми катаклизмами, которые делали саму основу комфортной жизни весьма зыбкими. К этому добавились мысли о лысеющей макушке, выпадающих зубах и не бесконечной мужской силе.

 В таком смятенном состоянии он и отошел в царство морфея, а  итоге попал в очередь, где все вели себя культурно, не сморкались пальцами и не источали перегар. Все его внутренние сомнения и конфликты как-то потеряли свою значимость и совсем не тревожили его мысли. Самое главное, что его не беспокоил вопрос, каким образом можно попасть в рай. Это ведь не сходить в магазин шаговой доступности за пивом или шоколадкой, тут ведь все вроде бы не так просто и как пишут в умных книжках там надо пролететь в дыру или коридор и увидеть святых или родственников и вообще это все связано со смертью. Но наш герой явно не наблюдал ничего подобного и не ощущал того, что расстался со своей телесной оболочкой.
 
Короче, был он в неком новом для себя состоянии, хотя это его и не тревожило.
А очередь тем временем шла свои чередом и, хотя конца ее и начала не было видно, тем не менее, движение ощущалось явственно, и было понятно, что следуешь куда-то, а не стоишь как в пробке на Садовом или Бульварном кольце в час пик. Не было у него и раздражения от того, что надо стоять вообще, поскольку и не было чувства времени, которое заставляет нас иной раз осознавать то, что надо куда-то торопиться и за чем-то спешить и то что река жизни утекает в никуда, а мы стоим где-то и не можем сделать ничего из того, что задумывалось. Ему, теперь эти суетные терзания казались пустыми, ведь внутри себя он мог различать многое из того, что раньше было ему недоступно, а вернее, он просто раньше не замечал этого, хотя все было всегда при нем.

Целый внутренний мир располагался у его ног и таил в себе бесконечную природу для размышлений и установления причинных связей для обычного ума не очевидных. Пребывая в такой сосредоточенности, наш герой продвигался вперед по незримой дороге, которая вела его куда-то вперед в неизвестность.


2


Через некоторое время, хотя само понятие времени к этому состоянию малоупотребимо, произошел внутренний толчок, который вывел его из оцепенения самонаблюдения и заставил обнаружить перед собой вход в некое учреждение. Надо сказать, что сам вид того места, куда попал наш герой, рисовался ему более исходя из его жизненного опыта, нежели отражал реальность и походил на вход толи в суд, то ли в префектуру как по своему устройству, так и по интерьеру.

Строгие товарищи со всем вниманием осмотрели его, проверили на наличие чего-то запрещенного или нежелательного, смерили его строгим взглядом с ног до головы  и отправили куда-то неясным мановением рук.

В длинном коридоре, куда он попал, было людно, хотя и не душно. Ремонт, видимо, тут был недавно и стены не таили на себе следов человеческого присутствия. Мебель мало походила на ту, которую он помнил в детстве в ЖЭКе, состоявшую из пары стульев или трехместного устройства для сидения, которые бывали в пионерлагерях или загородных клубах. Хотя правды ради как-то попал он в один районный черноземный паспортный стол и как будто побывал в прошлом, осязав и мебель, и облупившуюся масляную краску, и не слишком чистое помещение, которое было переполнено в приемный день, как советская сберкасса пенсионерами в день массовой оплаты жировок. Так что было с чем сравнивать, и, в общем, при полной неопределенности его положения, всё это его где даже радовало, но не так ярко, как в обыденной жизни.

Общей суеты в коридоре не было. Работников не было видно вообще и ему казалось странным, что традиционный напряженный покой присутственных мест не рассекают с мощью ледокола  многочисленные работники, шумно хлопающие дверями и изображающие и ответственность, и занятость и с нелюдимыми лицами борцов внутреннего фронта проносящиеся, чеканя шаг меж тесно набившихся просителей.

Посетители незримо появлялись в этом коридоре и также незаметно исчезали в кабинетах, логически продолжая действие начатое своим появлением в очереди. Что их и его ожидало там, было ему не совсем ясно, тем не менее, ни страха, ни какой-либо внутренней неуверенности он не испытывал, лишь только пытался уловить бег мысли, который его так или иначе уводил к воспоминаниям как личного свойства, так и к тому, что видел он в кино или почерпнул в художественной литературе.

Чреда его грез внезапно рассеялась открывшейся дверью, и он почувствовал, что его время пришло и, расслабленно встав, неспешно вошел туда, где было нечто для него неведомое и неопределенное.


3


Когда он вошел в кабинет, перед его взором предстал благородного вида старец, сидящий за своим рабочим столом, хотя этот стол не был тем атрибутом канцелярской обстановки, к которому мы привыкли с вами. Это скорее был образец тех творений, когда сам стол определял свои властные полномочия и мог даровать пришедшему посетителю или положительное решение, либо повергал его в бездну неопределенности будущего существования.

Старец любезно сказал: «Присаживайтесь, голубчик, полно стоять. В ногах правды нету. Я некоторым образом буду заниматься вашим вопросом, насколько это, конечно, в моей компетенции».
Он ответил: «Я весь к вашим услугам, хотя и не совсем понимаю причину моего появления здесь, да и собственно не совсем понимаю, где я».

- Минуточку, минуточку, сейчас мы с вами, милостивый государь, все проясним и не оставим ни малейших деталей без внимания. Дело в том, что однажды сюда попадает каждый, ну, может быть, не все и не сюда, но какое-то количество посетителей приходит именно к нам, а остальная часть в другую канцелярию, хотя процедуры везде сходные.

Нам в некотором роде необходимо подытожить багаж ваших жизненных свершений, дабы точно знать, каков ваш дальнейший путь и участь.
Все эти «голубчик» и «милостивый государь» словно в гипнотическом трансе убаюкивали его и настраивали его мысли на полную откровенность и, можно даже сказать, располагали к благостной и неспешной беседе, которая происходит в спокойный летний вечер в тени сосен или лиственниц на дачной террасе во время пития чая с грушевым вареньем. В такой атмосфере и само время, кажется, не имеет значения и теряет смысл перед ароматами природы и терпкостью чая.


- Ну-те, давайте-ка делом займемся, чтобы не прослыть тунеядцами, а то очередь-то движется, -   голос старика вывел его из сладостного оцепенения.
Нам бы уточнить некоторые вопросы надобно и потом, так сказать, дать естественный ход делу…

Вы к нам попали, не думаю, что случайно, хотя всякое в нашем деле бывает, знаете, давно работаем уже и были казусы в моей практике. У нас тут по большей части посетители  без, так сказать, темных пятен наличествуют, все с репутацией, как у вас говорили, чтоб в кремлевскую стену можно было того…вот я и слежу, чтобы было все без накладок и недочетов.

Я ваше дело изучил и вполне возможно, что вы и наш клиент, но вот некоторые моменты меня озадачивают и посему покорнейше прошу мне все рассказать об интересующих меня деталях, чтобы уж быть уверенным до конца, а то, знаете ли, нас тоже по головке не погладят за всякое вольтерьянство и свободу в процедурах.
Как мне представляется, вы всю свою жизнь посвятили духовным поискам и весьма в этом преуспели?

- Да я, собственно, по молодости баловался. Пока разум не устаканился, читал много чего, ездил и общался с разными людьми. Меня, живейшим образом интересовал вопрос о природе всевышнего и его наличии в природе, поскольку, сами понимаете, жил я в стране безбожной, а душа как-то хотела все привести к общему знаменателю, ведь не так просто не мучить кошек, есть готовые котлеты и надеяться, что правоохранители не утащат в кутузку за валютные махинации. Как-то надо было жить и в согласии с совестью, а это было порой не просто. Вот так и попал я на ниву духовности, хотя, будучи совсем честным, она меня интересовала лишь как средство стяжания благ мирских.

- Ну что же, откровенно. Похвально, любезный друг, похвально. И что же вы не предались нашей нормальной церкви православной, не искали, как все нормальные люди, спасения в лоне её?
С какой целью вас к басурманам попасть угораздило?
Там что, причастие слаще?

- Да может и так, но вроде бы и нет. Я ведь был истовым верующим, а вопрос принадлежности к рядам прихожан тоже был не однозначен в те времена. Сами знаете, ежели кто узнает об этом, то из комсомола погонят или профсоюзной путевки лишат. Они хоть и богоборцами были, но сами по букве Закона Божьего жили. Ведь плох слуга двух господ…вот так они избирательно все и толковали, поэтому надо было соблюдать осторожность и конспирацию. А то еще не только финансов и работы можно было лишиться, но и на лечение попасть в дом для душевнобольных, за излишнюю любовь к Богу.

Не каждый из нас готов на крест идти, как спаситель. Это только в узком кругу мы все набожные и преисполненные веры, а как запахнет жареным, так всю веру теряем. Правда, апостол Павел тоже отрекался от учителя трижды, но стал при этом первым патриархом. Но не буду судить ни его, ни себя, ведь что наше мнение в этом суетном мире, все слова и пустое.

Когда перестройка началась и в храм ходить стало модным, так все и направили туда свои стопы, но, сами понимаете, что узки врата, ведущие в рай, и при таком стечении народа истину-то и не узреть, больно уж много наносного и показушного творится.

Хотя до Бога я все-таки достучался и он мне помог в сложной ситуации, поэтому хоть я на службы не хожу, но знаю, что он есть и благодарен ему за то, что явил мне он свой промысел и не позволил погрязнуть в унынии.

- Да-да-да-да, - пробормотал старик, - нечто подобное я и сам подумал, разбирая ваше дело, а что все-таки с востоком?

- Да тут воля случая или опять промысел всевышний, чтобы мне удостовериться, что за морем телушка - полушка, да рупь - перевоз.

Я ведь и не испытывал к мудрости восточной тяги никакой и фильмы индийские не любил, разве что «Зита и Гита», ну а большее только студентам филфака было ведомо.
Вот и увлекся я по причине неразличения единства сути при разных формах всякими индийскими штучками и, Боже упаси, если вы подумаете, что от Бога я отвернулся. Я везде его искал.

И в прочищении телес бренных, и в скручивании в разных позах, и в посте ежеденном, везде искал. И меня так печалило, что остальные искатели не видели его, хотя и много говорили, что видят. Может мы по-разному представляли его, не знаю, но уверен, что нам несколько заморочили голову всякой экзотической мишурой, хотя и с себя нельзя снимать вины за греховность нашу и негоже перекладывать все на социальные катаклизмы и прочую материальную неустроенность.

  Хотя, что там говорить, ведь и Библию в свое время пришлось покупать подпольно, хотя она и предназначалась для бесплатной раздачи, а уж с индийским мистицизмом было вообще все туго, и почерпнуть сколько-нибудь правдивых мыслей на эту тему можно было лишь в дешевых перепечатках или в книжках Академии наук, но там, понимаете ли, без чудес-расчудес все было написано, а лишь о глубокой и древней культуре индийского народа.

А на фоне пустых прилавков и общего дефицита хотелось чего-то такого, что мановением волшебной палочки наполнит до краев опустевший рог изобилия и утолит жажду обладания.

- Да, голубчик, чистая материальность превалировала в вашем разуме, оттого и такие метания жизненные. А поведайте мне, как у вас все происходило в среде мистиков и прочих почитателей богов заморских. Все ли устраивало вас и как вообще взаимоотношения складывались, а то мы хоть и видим истину, но вот многие хитросплетения человеческих отношений и нам непонятны. Как при такой неопределенности свою работу делать, не дай Бог, кого не того пропустишь, не разобравшись в истинных мотивах поступков.

- Мистики - это слишком громко сказано. Как в те времена было, кто-то книжку на западе купил, перевел, перепечатал 5 копий под копирку и пошел такой хоровод гулять по кухням прокуренным тесным московским или по коммуналкам пропитым ленинградским. Как называлось это в то время – «йоганутые» и «рерихнувшиеся». Где-то фильм Зубкова посмотрели, где-то про кундалини услышали и, как говорится, пошло-поехало. Собирались НИИшники  в трико с оттянутыми коленками и протертыми носками и дамы с неустроенной личной жизнью в группы и что-то делали и упражнялись в противовес действовавшей идеологии. Если агитацией антисоветской не занимались и не принимали ничего запрещенного, то к ним и не лез никто. Пусть себе йожатся, главное, чтобы социальных протестов не было.

 Кто-то из более харизматичных господ организовывал свои школы и таким образом выправлял свое материальное положение и общественную нереализованность. Да и люди сами были рады собраться в кругу единомышленников, поскольку так гораздо легче переносить тяготы и неопределенность.

Да и я грешным делом тоже  предался одной такой компании, вернее не то, что компании, а целой школе. Она, наверное, образовалась еще до моего рождения и была популярна по разного рода подпольным занятиям, а потом, набирая силу, существовала вполне уверенно, насколько это могло вообще быть в те далекие годы. Не сказал бы, что путь мой туда был прост и безопасен, но кого нынче такими словами удивишь? Это сейчас йогой занимаются все, кому не лень, то отдавая дань моде, то порождая собственную загадочность, а иногда надеясь на некое чудо, которое она дарует в отличие пилатеса или калланетика. Пришел в клуб или центр, оставил данные, заплатил и будь добр - на занятие, а потом чайку тибетского отведать или массаж какой-то экзотический пройти, тут ничего страшного и невероятного, все буднично. А в мои времена было все не так. На пути незримо стояли какие-то препоны, и обстоятельства могли сложиться благоприятным образом, а могли развеять по ветру все усилия в достижении необходимого результата.
Отчего так - остается лишь гадать: то ли мир был раньше более во власти сил непроявленных, чем нынче, то ли из йоги сделали нечто совсем иное и непротиворечащее общему направлению развития общества. Опять же - узки врата, ведущие в рай.

- Ну, это фигура речи, ворота у нас просторные, и притом весьма, да вот только поток, хоть и не прекращается, но стал заметно слабее в последнее время. Теперь уж и не знаешь, то ли текст Святого писания корректировать, то ли в конкурирующей организации врата расширять. Ну да не мешаю вам, продолжайте.

- Да тут, собственно, говорить можно долго, только не знаю, что лучше вам покажет истинные чувства, влекшие людей ряды школы.

Как правило, костяк составляли дамы пенсионного и предпенсионного возраста. Зачастую их семейная жизнь не сложилась как во французских романах или была такова, что, скованные семейными узами, они вели практически аскетическое существование без взаимопонимания с супругом, если он имелся или с детьми, которые зачастую не разделяли их взгляды.

Правда, были исключения и если дамы были властными, то и детей своих они приводили в школу и те, окруженные некими мистическим светом своих родителей, видели в себе особую роль и предназначение, и некое превосходство над остальными.
Были там и мужчины, и они, как водится, занимали ключевые позиции, наверное потому, что не особо занимались подковерными играми, а просто использовали эту систему для зарабатывания денег и в самом учебном процессе не принимали активного участия, поскольку и личная жизнь у них была на уровне, да и социально они могли реализоваться как в школе, так и вне ее.

Так или иначе, несмотря на некие законы, которые чтили внутри школы, и тайные правила, которые были доступны не для всех пришедших, школа представляла собой обычное учебное заведение со своими интригами и фракционной борьбой. Кто-то мнил себя ставленником атлантов, кто-то - древнеегипетских мудрецов, а кто-то считал себя махатмой, до которого неотесанным индусам и не дойти.

Пока таких явлений было мало в наших землях, это смотрелось вполне сносно и вроде бы как правдоподобно, но вот когда со всего мира начали съезжаться в первопрестольную учителя и посвященные со всего мира, то показалось, что сами устои школы рушатся, и в рядах начинается некий разброд и шатание. Да и наши отечественные мастера начали выходить на свет Божий, дабы не только нести свет истины, но и зарабатывать звонкую монету.

Как-то несколько времени позже я с увлечением рассматривал  видеоролики с сообщением некоторых мастеров-столпов советского андеграунда, вышедших на рынок духовных услуг. У меня сложилось превратное впечатление от всех этих действ и показалось, что все они как бы братья-близнецы или воспитанники одного учебного заведения, в котором пестовали мастеров, гуру и прочих мессий отечественного разлива. До смешного, насколько был похож инструментарий их словесных форм, вся их риторика была сходна, и те основные моменты, на которых они делали акцент. 
Я тогда подумал, что это был дух времени, хотя кто его знает, возможно, все они готовились к своей миссии и притом не в пещерах Гималаев.

Но это только подтолкнуло меня к размышлению, не находимся ли мы в поле некоего эксперимента по управлению нами? Не есть ли все это использование искреннего человеческого чувства и жажды Божественного в неких скрытых, хотя и вполне утилитарных целях. Может быть, искателей и собирали в какие-то группы, чтобы выявить на начальной стадии наиболее сильных и потенциально развитых, чтобы пресечь их такую прыть, не дать пройти уготованный путь или, во всяком случае, отклонить его траекторию от обозначенной цели?

Но вот мне что непонятно в контексте моего нынешнего положения, я вам все это рассказываю, так сказать, делюсь размышлениями, но вам, наверное, все и так понятно и нет ни малейшей детали, которая от вас бы ускользнула? А, возможно, и вы здесь сами все это устраиваете. А нам, получается лишь остается уповать на некий промысел, хотя все происходящее несет суть вашей игры?

- Отчасти вы правы, без наших затей здесь не обошлось, но ведь как бывает, кто-то понял у вас, как все работает и решил, что можно и не думать о тех, кто саму игру придумал и начал. Вот они-то и пытаются свои дополнительные правила ввести, условностями да ритуалами разбавить, чтобы те, кто мог бы сыграть по нашим правилам, до игры бы и не дошли. А там, как это последнее время у вас там заведено, своих близких на вакантное место ставят.

А механизм игры прост, в особенности, если его объяснить понятно, и семи пядей во лбу для этого совсем иметь не обязательно. Как там у вас – нувориши, сиречь «новые русские» не особо в интеллекте преуспели и от низменных страстей не избавлены, но, тем не менее, в игре, хотя, иногда их время пребывания в ней очень и очень мало. Мы ведь тут тоже не мух считаем, а стараемся на все ухищрения свои контрмеры придумать. Они правдами-неправдами своих игроков поставят, вместо тех, кого мы хотели бы видеть, а мы правилами связаны и отвести их не имеем возможности, а вот вывести из игры - это пожалуйста.

Поэтому контрольный выстрел не столько акт насилия, сколько защитный механизм игры. Игроков в игре количество вполне определенное, ни больше ни меньше, и чтобы в нее попали те, которых мы выбрали, то придумали мы  руками тех, кто туда влезает кривыми дорожками, осуществлять их внутреннюю, если можно так выразиться, ротацию.

Да что это я по-стариковски разговорился, мне ведь вас слушать надобно, хотя и отрадно, что вы смогли заметить искусственность происхождения духовных лидеров. Те, которых мы готовим особо не выделяются, да и сами не всегда догадываются, а вот те, которые в золоте или на трибунах стадионов - это как раз творения местных специалистов. Но в наше учреждение они не попадают, их в теплые края большей частью влечет.  Да, так как нынче эта ваша школа поживает?

- Да я толком и не знаю внутреннюю кухню, но живут себе и процветают. Во всяком случае финансово они вполне на плаву. Если в мои-то времена, там все бабульки с авоськами и характерной акцентуацией собирались, то теперь молодые и платежеспособные большей частью. Правда, внутренний их функционал поисчерпался и поэтому приходится делать надстройки, чтобы контролировать получение финансов регулярно. Раньше про Индию все со скептицизмом и заносчивостью говорили, а теперь семинары в ГОА не гнушаются проводить. А народу того и надо - совместить духовность с прогреванием телес на берегу окияна-моря.

Как-то я абсолютно случайно, не думая, что меня как-то «пасут», встретился я на одном семинаре инкогнито с прекрасной половиной а, вернее, с группой лучших половин этой школы. Я и не знал, кто они такие, но что-то показалось мне знакомым в незримом облике, который как вуалью окутывает каждого из нас. Там было дам пять, если память мне не изменяет. Они являли собой ярких представительниц той части населения, кои обладают маникально-депрессивным психозом в маниакальной стадии. Такие индивиды, в общем-то, являются завсегдатаями разного рода мероприятий и ничего удивительного или особенного в них не было.

Но было что-то очень знакомое в них, но разум мой не смог все сложить в словесные формы и преподать мне сразу, что именно привлекло мое внимание. Ну а когда ведущий попросил представиться каждого и только первая и самая главная из них открыла рот, то все сразу стало понятно. Представители школы всегда были достаточно жесткими и несколько обремененными своею значимостью и грузом всемирной ответственности и эти прекрасные её представительницы не были исключением. Это был, образно выражаясь,  такой танковый дивизион, который имел на вооружении более, нежели в прежние времена, средств внешнего самовыражения в виде китайских заколок или неуместного макияжа и полного обладания тайн и причастности к заповедной кухне, где варится похлебка мироздания. Ничего не поменялось в представителях школы за ту пару десятилетий, которые меня отделяли от последнего общения с ними. Все было в них без перемен и столь незыблемо, что мне показалось, что я очутился в стареньком подмосковном клубе, где проводились регулярные собрания и занятия.

По сути своей, представители школы поменяли только экстерьер, стали выглядеть не столь нищенствующими, более в них стало сексуального вызова, а в их словах, жестах и мимике все так же печально фигурировали авоськи и растянутые трико.
Видимо, закваска в учителе еще старорежимная была, а новые апостолы специальной подготовки не проходили, оттого и шаблоны были у них старые, но только раскрашены новыми красками.

И так от того мне сделалось смешно и горько, что люди играют много лет в какую-то весьма странную игру, добровольно соглашаясь быть расходным материалом в некоем сомнительном эксперименте и ни за что отдают свою судьбу в чьи-то сомнительные руки.  С семинара я ушел, поскольку был там лишь гостем и вспоминал уже о той случайной встрече, как о страшном сне, поскольку про себя мог сказать: «Господи! Был я слеп, а теперь прозрел». Хотя, правды ради, я могу точно сказать, что прозрел я гораздо раньше, но внутреннее сомнение в том, что могу быть и не правым вовсе в чем-либо или рассуждать лишь исходя из собственной значимости, приводили меня в сходные сообщества, где я всегда был одинаково разочарован.

- Да, печально слушать вас. Но с другой стороны, посмотрите, что они прекрасно своим поведением укладываются в глобальный принцип мироздания, который выражается как «бег белки в колесе».

Признаюсь вам откровенно, поскольку вы меня растрогали до глубины души, что этот принцип - тоже наших рук дело. Это, можно сказать, «наш ответ Чемберлену». Поскольку правила игры весьма общие и людям удалось найти лазейки, чтобы их обойти, то мы устраиваем им такие ма-а-аленькие, но весьма эффективные ловушечки. Они просты по своей сути, но вот мало кому удается их пройти. Представьте, как бы было просто, уже на земле и в твердой памяти и ясном сознании обеспечить себе теплое место на том свете? Ну, в данном случае они себе обеспечивают весьма теплое место, но не в этом суть.

Если бы все начали наряжаться весьма экстравагантным образом, использовать массово известные процедуры, применять средства фармакологии и таким способом попадать к нам, то в наших коридорах был бы, как говорят у вас на Земле в Одессе, «бардак и бакалейная лавочка». Не было бы порядка и внутренней сосредоточенности у каждого в этот весьма ответственный момент, который знаменует посещение нас. По привычке они бы стали тут пенять нам, что мы не видим их заслуги и регалии, а их путь, по недосмотру местной канцелярии, не устлан розовыми лепестками, что необходимо по причине их выдающейся духовности и гирлянду им не надевают на шею или, в крайнем случае, не орошают росным ладаном их чело. А с таким мировоззрением им уже совсем не к нам надо, а в теплые края, что, собственно, и происходит в обыденных ситуациях благодаря нашим превентивным мерам.

Вот и крутятся они в колесе, которое называют причудливым именем самсара, хотя никакие многие жизни тут не причем. Конечно же, было бы весьма удобно бранить свое прошлое рождение или уповать на будущее и не делать ничего разумного в настоящем, ведь и так сойдет. И как показывает печальная статистика, даже в современное им время самые почитаемые и знатные представители духовного мира становятся предметом пересудов и обнародования их тайн, которые ими самими тщательно скрываются.

- Да не без этого, конечно. Не только великие, среди людей посвященные и вроде бы рожденные во плоти боги испытывают такого рода унижения. Вот, к примеру, великого и ужасного Саи Бабу тоже всяко-разно полоскали: и педофил, мол, и мздоимец и вообще аферист. Люди не один десяток лет ему поклонялись и молились на его, как на воплощенного бога, а потом как-то разочаровались разом. И увидели, что он с их детьми в нежном возрасте всякое непотребство творил и все его материализации - только трюки и обман, причем не такие изящные, как на Привозе, а рассчитанные только на дремучего индийского крестьянина.

А откуда у них и по стечению каких обстоятельств подобное просветление наступило? Неужели по причине прозрения и открытия ока вечной мудрости? Решительно нет. Помнится, что одна дама захотела, чтобы Бхагаван ей материализовал четки из бриллиантов, а он ей из стеклышек такой предмет вручил, ну и, известное дело, что ее жадность сразу раскрыла ей глаза. А говорят, что пороки делают людей невосприимчивыми к реальности.

Потом и люди подтянулись с Дикого Запада, которые и экспертизы начали проводить материализованных драгоценностей, и оказалось, что золотишко совсем не той пробы, как им хотелось за их добрые дела. Как это сейчас называют - «пипл хавает», и лох достоин того, чтобы его разводили. Если все так плохо, то по какой причине они всего этого не видели раньше?

 - Ну а вы-то, голубчик, причастились святых тайн в этом случае?

- Да как вам сказать, наверное, нет. Меня, как представителя советского времени, всегда притягивала сверхидея получить цейлонского, но по цене краснодарского и поэтому я был, скорее, в роли наблюдателя. Никаких особых флюидов я не почувствовал, во всяком случае, не из того места и не в том качестве.
Мне нравилось жить в его ашраме по бросовой цене, питаться с индусами в одной столовой и есть руками. Я, было, попытался следовать рекомендациям маститых почитателей и вставать ни свет ни заря, чтобы занять места поближе для созерцания Саи, но моя нелюбовь к разного рода компаниям подобный энтузиазм сразу свела на нет. Но на режимные моменты я приходил аккуратно без опозданий, пел местные песенки, которые иногда были весьма недурны. В общем, пил, ел, спал, молился, животом скорбен не был, а разве этого мало для человека. Такой вариант санатория. И, надо сказать, что если бы не публика из богатых стран, то и испытывать чувства некой иронии не приходилось бы.

Я иногда подтрунивал над нашими согражданами, но они, похоже, не особо это понимали. Им хотелось чуда, и они не видели ничего иного, кроме предвкушения его получения. Собственно говоря, извечная жажда халявы и заветного слова влекла туда людей в их общей массе. Когда, встречаясь, они приветствовали друг друга фразой «Саи Рам», то это было мило и аутентично, но мне несколько раз захотелось пошутить над этим обычаем, в рамках приличия, конечно.
 Когда меня поприветствовали «Саи Рам», то я отвечал «Воистину Саи Рам», но это даже не вызвало отсвета улыбки на их лицах, видимо, очень много было связано в их жизни с тем, что они делали и насколько значимым  объявили это внутри себя. 
В общем и целом, я был доволен, и даже страшная жара мне не особо мешала вкушать все радости сектантской жизни. Был ли Саи Баба аферистом или нет, сказать не могу, поскольку не увидел я в нем ни подлинного света истины, ни страсти к стяжаниям, ни противоестественную похоть; а рассуждать о том, чего не знаю - не скромно.

Увидел я в нем индийского дедушку, который внутренним голосом и языком тела красноречиво говорил буквально с использованием инвективной лексики следующее: «Как же вы все мне надоели! Когда же у вас немного откроются глаза и заработает голова?»

Собственно, последнего, наверное и следует ожидать от тех мест, куда люди направляются за умом-разумом, но, видимо, не впрок мудрость прошлого, и каждый норовит налить чего-то нового в полный стакан и при этом удивляется тому, что все выливается на стол и никак не получается получить в сосуде желаемый состав, который может порадовать одновременно душу и тело.

Надо сказать, что была у меня в этом месте удивительная встреча, которая вселила в меня некоторый оптимизм, который выражаясь языком передовиц коммунистических газет, можно оформить во фразу «Правильной дорогой идете товарищи!». Тем не менее, каких-либо реально осязаемых последствий этого события я так и не ощутил, во всяком случае, то воодушевление, которое у меня в начале той встречи возникло, постепенно сошло на нет, а потом и вовсе пропало и осталось лишь в качестве хорошего и удивительного воспоминания.

- А что же с вами, милостивый государь, приключилось? Неужели вы узрели бога Шиву во всей его красе или сына его в натуральном виде?

- Да нет, все проще. Просто увидел индийского человека, вернее почувствовал его до того, как увидел, а увидев, все мое существо сказало – «отец родной». Такое внутренне расположение было к этому человеку без возраста и по своему внутреннему состоянию контрастировавшего с обитавшем в ашраме многотысячным контингентом преданных, что было весьма странно, поскольку связь как-то между нами получилась даже до зрительного контакта. И мы искали друг друга взглядом и нередко я ощущал, как он издалека наблюдает за мной и, повернувшись, замечал на себе его изучающий взгляд. Но, все так и кончилось, как началось, как говорится, роман без продолжения.

 Последний раз я увидел его на мандире,  когда он весьма решительно встал среди публики во время проезда бхагавана  и при этом его не усадили и не оттеснили охранники, как это обычно было с прочими индийским восторженными товарищами. Процессия остановилась  и «мой» индус без особых церемоний вручил Саи Бабе конверт, а затем между ними произошел разговор, который был гораздо дольше простого благословения и представлял собой некий обмен мнениями.

Больше его я не видел, и, как мне показалось, это было самое основное событие, ради которого я пересек пол мира. Правда, значения его я не понял и уроков не извлек и поэтому это все лишь как фотокарточка в альбоме. Вроде и было, но очень давно.  И нет для меня ничего горше того, когда не могу я понять или почувствовать событие или что иное и расположить это на причитающееся ему место. Посему не могу я злословить про человека, создавшего то место или его возможные деяния, ведь каждый получает то, что ему доступно. Кому-то надо получить перстень, кому-то религиозный экстаз, а кому-то и встреча с человеком, пусть и бессловесная, вполне по сердцу.

Я был свидетелем более низких деяний и у себя на родине, и потому не вижу смысла искать за границей некие изъяны. Наши духовные лидеры гораздо более изобретательны в умении объяснять своим последователям, почему дважды два - не четыре в конкретном случае, что, безусловно, заключается в понимании, так сказать, русской души и не встречает никакого внутреннего сопротивления у их последователей. Один, так сказать, йог из глубинки, в надежде обзавестись недвижимостью в столице, имея собственную супругу, развалил семью одного своего знакомого и как это говорят, навострил лыжи к его жене.

 И делал он это беззастенчиво и никак не боялся наказания в виде небесного огня или тумаков со стороны мужа. В итоге он добился своего, но когда слухи о его близости с молодой свободной дамой дошли до его горячих поклонниц-учениц, то он на голубом глазу заявил, что, мол, они осуществили применение тайных и продвинутых тантрических техник, а дама все не правильно поняла и он на нее не в обиде.

А в иной творческой группе, постигавшей мир горний, все последователи были столь экстатичны, что любая попытка начать диалог на тему осознания подобной сильной чувcтвительности к разного рода возвышенным энергиям и природы ее появления постоянно терпела фиаско. Они, с упорством людей, имеющих зависимость от химических веществ, так и говорили: «а зачем нам все это анализировать, когда есть суперэнергии, которые нам дают несказанный кайф? Ведь не все об этом даже знают. А мы имеем возможность при жизни чувствовать и активизировать то, что дает нам великая Мать!» 

В общем, на протяжении какого-то временного периода я встречался с ними, то так, то иначе, и имел возможность видеть их судьбы или то, что они таковыми считали. Кто-то из них образовывал семейные пары, кто-то разбегался, когда горние флюиды входили в противоречия с нашей земной реальностью, а некоторые имели полигамные браки для служения Матери. В общем, Содом и Гоморра.

Это, так сказать, характерные черты нашего духовного общества. Но вот один знакомый рассказывал, как попал на встречу с суфийским шейхом, который был проездом в столице.

Вытянуть много слов из него его я не смог, но он ограничился ремаркой, что побывал в неопрятной квартире, где были запахи заводской столовки и народ что-то очень осознанно делал, хотя ему показалось, что там явно не хватало опытного и квалифицированного психиатра. Он поспешил ретироваться, не дожидаясь финала, поскольку шейх все не прибывал на встречу ,несмотря на ожидания страждущих, а он с настороженностью отнесся к имевшейся там компании. «Как бы чего не вышло, - думал он, - не дай Бог, еще что противоестественное удумают», - а подобные опыты не были у него в планах.

Вообще, наши доморощенные  свидетели духовных озарений - люди неоднозначные и многое в жизни повидавшие, поэтому не могу с точностью давать им оценку, ведь раньше их гоняло КГБ, а теперь они - провозвестники новых откровений и эры Водолея. Я могу лишь описывать свои впечатления, хотя за их точность и объективность ручаться не могу.

Заметил я только одну закономерность, идеи их благие и возвышенные весьма и весьма опережали качество их претворения в жизнь. В том мире понятий или смысловом контексте, где варились эти сообщества, все имело сакральный смысл: и автобус, нежданно подошедший на остановку, и случайный заработок, и спонтанный выход кишечных газов. Понять все это можно лишь приняв правила их игры, а наблюдая со стороны, непосвященный профан может лицезреть отчасти некое странное поведение, либо некую акцентуацию, сквозящую сквозь действия, либо симптомы некоего коллективного помешательства. Но, поскольку я и сам грешен, то забава искать соринки в их глазах меня не особо привлекала.

Я лишь искал пути, которые могут мне открыться в условиях внутреннего дефицита вариантов саморазвития. Я был готов, подобно героям одного анекдота про пациентов психиатрического стационара, учиться плавать при отсутствии воды с перспективой ее получения. Но, всякое соприкосновение с теми, кто все знает и постиг гораздо больше остальных, отвращали меня от них самих  по причине того, что мои вопросы «А что же делать конкретно?» встречали легкую покровительственную улыбку, а вся деятельность заключалась в говорильне, если речь шла об изначальной ценности внешних действий, или, наоборот, в стимуляции внешних действий при отрицании важности таковых.

   А если говорить простым языком, то  разного рода адепты создавали ритуал из мытья посуды или чистки, пардон, сортира, поскольку в простой, обыденной жизни были незнакомы с этим несложным делом, и поэтому даже приготовление геркулесовой каши было для них делом, требующим самоотречения.

Конечно, они мне могли бы возразить, что именно поиск тайного в простых вещах и заключает в себе постижение истины и я бы при этом безоговорочно сдался. Но, видимо, простая привычка чистить унитаз и навыки в готовке, радостно мною воспринятые в пору детства, не могли открыть передо мною чарующий мир прекрасного, который могли узреть те, кто не знал с какой стороны подойти к сковородке.

- Ну, милостивый государь, вы меня прямо убаюкали, чтобы не сказать, замагнетизировали некими мессмерическими пассами, своими душевными повествованиями.
 Как там у вашего Пушкина говорится, растеклось внутри тепло после ерофеича, который употребляют после возвращения с заезжего поля.  Мило сердцу слушать вас, и, несмотря на то, что у нас тут все строго и нормативы на каждого посетителя, как у ваших участковых врачей,  никто мне не попеняет на то, что слушал вас внимательно, без торопливости и не подгонял вас, сетуя на нехватку времени.

А если подытожить наш душевный разговор, который в некоторой степени можно назвать тем, что в ваше советское детство называлось в милиции «политико-воспитательной беседой», то, признаюсь, что беседа с вами была интересной и вполне удовлетворила мое любопытство, хотя наше желание узнать тут подноготную более объясняется заботой о той игре, которую мы когда-то начали, а не пустым времяпрепровождением.

Старец мягким движением закрыл папку и положил ее в ящик его выдающегося стола, как бы отправляя его в бездну бесконечности.

Он хотел было еще немного расспросить про игру, про ее создателей, и к чему она должна привести, но что-то в пространстве поменялось, контуры различимого утеряли свою ясность, да и  сам он перестал ощущать, словами современных психологов, «здесь и сейчас». Все его естество устремилось куда-то, как будто влекомое неизвестной силой в непонятном направлении.

Вот тут он и увидел фильм про свою жизнь с мельчайшими подробностями и вспомнил то, что слегка подзабыл. Телесная оболочка, если таковой можно было назвать то, с чем он отождествлял себя в тот момент, была неким скоплением элементарных частиц собранных только волей его сознания быть таковой и цельной. Конец этого перемещения был знаменован и снижением скорости перемещения и уменьшением видимого, и в итоге он увидел бескрайнюю равнину, на которой покоились останки когда-то величественных сооружений. Он остановился, чтобы присмотреться и решить, как ему воспринимать все происходящее.

Откуда-то сзади медленно вылетела  маленькая и тусклая звездочка и, опережая его мысли,  устремилась за границу того пространства, в котором он находился, вдаль, освещая своим тусклым светом покрытую светло-серым пеплом равнину. Что-то невидимое подталкивало его двинуться вслед за ней, но внутреннее упорство решительно не давало никакой возможности двигаться и, можно сказать, что некоторым образом его парализовало. Мысли бились в голове, кровь начинала закипать в мозговых капиллярах и он почувствовал, как он просачивается через нечто, похожее на его тряпку из микрофибры, которой он протирал стекла в машине. Все его естество пенилось и бурлило, корни зубов настойчиво немели, а сердце выбивало барабанную дробь.

Он открыл глаза, но все ощущаемое им не уходило  и проецировалось на стену его избушки, в которой он заснул.

Майка была мокрой, волосы слиплись, а чехарда мыслей не отставала от него.
За окном загорался новый день.

«Дай Бог, не последний», - подумал он, хотя понимание того, что он теперь в игре, с одной стороны, бодрила его, а с другой, настойчиво говорила, что путь его теперь предначертан.