Чертовка в аду. Глава 2. Писака-марака

Я проснулась оттого, что кто-то ласково почти над самым ухом мне шептал:
- Ой, какая симпатюлечка, какая славная малявочка, уси-пуси, - незнакомая женщина с рогами из-под шляпы щекотала меня своими длинными когтями. Она ехидно улыбалась, пытаясь, по-моему, мне очень сильно понравиться.
- Женщина, что вы делаете? А ну-ка прекратите распускать руки. Что я вам  лялька в пелёнках? Я всё-таки взрослый человек! – резко соскочив с кровати, я внимательно рассмотрела себя в надежде, вчерашняя встреча с адом – мой кошмарный сон. Но к ужасу поняла, что у меня всё те же звенящие копыта, подросшие рога, длинный жёсткий хвост, и я снова без одежды.
- Да, Мамзель, ты права, похоже, все малявочки одинаковые. Смешные, кричащие, не верящие в то, что они уже не люди, - на табурете сидел какой-то толстый карлик с кривыми болтающимися ногами и забавными маленькими ручками  и весело разглядывал меня с головы до копыт. Он по-детски тёр кулаком глаза и улыбался в три зуба. Но всё-таки чёрт был староватым: с обвисшей кожей и седыми волосами. В руке он держал что-то вроде пилы, и я сначала испугалась, что этот инструмент будет связан со мной.

- Простите, кто вы? Где я?
- Малявочка, не бойся. Ты в знаменитой Безделке. К нам обычно привозят новеньких, чтобы им первое время было, где пожить, поесть, освоиться, устроиться на работу и найти себе достойного партнёра на всю смерть, - чертовка по прозвищу Мамзель была со мной настолько приторно-приветливой, что меня тошнило от её гримас, ужимок, писклявого голоса. Но надо отдать должное её внешнему виду. Это была редкая красотка. Такого количества нарядов разных эпох и стран, таких экзотических шляп, кружев, рюшек и белья я не видела больше ни у одной, даже самой модной чертовки. Мамзель была высокой, статной, большой, но при этом ей как-то удавалась оставаться женственной, лёгкой, изящной. Она шла, как будто летела, и мне иной раз казалось, что у неё есть крылья, как у некоторых чертей. Но Мамзель жаловалась, что крылья у неё не растут, и никто не может ей продать крылья даже за огромные деньги. Мол, с её фигурой, должностью и характером крылья будут только мешать.
Мамзель считала себя счастливой чертовкой. Этот карлик по прозвищу Пупс был её партнёром, вновь прибывающих чертей она звала своими детёнышами. И в материальном плане у неё все было отлично: всегда стабильная работа, жильё. С первых дней она сказала, что научит меня  готовить еду для чертей, а если я буду прилежной ученицей, то даст рецепты деликатесов из ядовитых грибов, мышьяка, помёта птиц, расплавленного железа. Когда я фыркнула, она засмеялась, сказав, что я действительно малявка, которая приличную пищу никогда и не ела. Именно Мамзель научила меня правильно пользоваться метлой и наводить порядок. Теперь мне стало понятно, почему так ржал надо мной чёрт, видя, как я подметаю. Оказывается, метла сама по команде чёрта делает за него всю работу. Она не просто убирает по команде, но и сортирует мусор внутри своего устройства. А когда чёрт берёт её в руки и начинает якобы подметать, то, наоборот, он сам чистит метлу от скопившегося мусора. Какой же в первый день я была глупой чертовкой.
 
  А ещё Мамзель посоветовала мне приглядеться к живущим в Безделке чертям и выбрать себе партнёра, иначе мне будет тяжело здесь существовать. Но среди этих неудачников очень трудно выбрать достойного себя. Такой же малявка, как я, с первых дней получивший прозвище Уголёк, рисовал всё, что видел вокруг. В первую ночь своего пребывания в Безделке он откуда-то за печкой нашёл уголёк и разрисовал все стены какими-то кричащими и дерущимися чертями. И Мамзель и Пупс мужественно терпели истерику новичка. А наутро заставили его всё отмывать. Уголёк, худенький стройный мальчишка, мог часами сидеть на кушетке, молчать, вперившись болотистыми глазёнками в свой очередной шедевр. Пока его как-то расшевелить и вернуть, так сказать к новой жизни, было нереально.
Другой чёрт, казалось, находился в безделке бесконечно. Пупс брезгливо называл его дармоедом, но Мамзель надеялась, что когда-нибудь Храп всё-таки выйдет из спячки и займётся нужным делом. Ночами я горько сожалела о том, что черти не умирают, а просто храпят годами, веками и мешают спать другим. Иногда Храп просыпался, зарастая густой шерстью, кровавыми глазами глядел на окружающих, просил огненной воды, быстро что-то бросал в свою бездонную пасть и снова заваливался на бок. Глядя на Уголька и Храпа, Мамзель сочувственно смотрела на меня и советовала быстрее устроиться на работу. Вот тогда я начну наконец-то зарабатывать свои первые деньги в аду, получу признание чертей, со временем, может, прославлюсь, стану богатой, найду себе самого лучшего чёрта.

Но сложность заключалась как раз в том, что я не знала, что умею, какие у меня способности, чего хочу, в какой сфере мне нужно развиваться. И впереди меня ждала Трудовица, напоминающая службу занятости. Все сотрудники Трудовицы приветливые черти, с радостью помогающие устроиться на работу. Они мне улыбались, и каждый зазывал в свой кабинет. Но меня удивили безработные черти, в большинстве своём зубоскалящиеся, со вздыбленной шерстью. Безработные здесь делятся на четыре категории: новички, вроде меня, не знающие ни своих способностей, ни работы в аду; запутавшиеся, коих здесь было большинство, которые периодически меняли свою работу от скуки; тунеядцы и вовсе не хотели работать, но их обычно приводили за шкирку полицейские; самая сложная категория безработных чертей – это карьеристы. Среди них были даже министры, которые периодически хотели повысить свою должность, увеличить зарплату. Карьеристов все тихо ненавидели за высокомерие и снобизм. Карьеристы всегда смотрели поверх своей головы и не видели других чертей. Один важный директор фабрики, наступив мне на копыто, посмотрел и заявил: «Извините, я думал, какая-то мышь под ногами ползает. А это вы! Надо же!» Ну хотя бы извинился, и то хорошо.

Когда я зашла в кабинет к инспектору Трудовицы, очень удивилась идеальной чистоте, порядку и отсутствию всякой мебели. За небольшим столом, уткнувшись в компьютер, сидела худощавая симпатичная чертовка. Она подмигнула мне и предложила сесть на непонятно откуда взявшийся стул. Больше в кабинете ничего и никого не было.
- Ну рассказывайте, кем хотите быть.
- Не знаю. И не помню. У меня с собой нет никаких документов, чтобы сказать вам, кем я была в жизни.
- Не расстраивайтесь. Сейчас мы всё узнаем, - вдруг инспектор нажала какую-то кнопку на компьютере и неожиданно с потолка, со стен стали падать какие-то метры, а потом и километры бумаги: мелко исписанные тетрадные листы, альбомные клочки, вырезки из газет, журналов, компьютерные распечатки. От этого тихого ужаса у меня закружилась голова. Я чуть не упала со стула. А инспектор почему-то спокойно сидела и злорадно улыбалась.
- Хм, похоже, писака. Вот кем вы были в жизни. Это всё ваше за всю вашу жизнь. И как вам не стыдно было понапрасну переводить столько дерева, когда в аду с этим проблемы! - из доброго инспектора она стала превращаться в какого-то жестокого судью. И кто ей позволил меня судить?! Да ещё надо серьёзно разобраться, мой ли весь этот хлам. Но приглядевшись к писанине, я поняла, что это мой почерк. Чертовка хотела выдать мне ещё что-то резкое, но вдруг с потолка на её голову упала доска с надписью «Моему любимому Петеньке». И тогда она пошловато мне улыбнулась. – А Петеньку вы тоже не помните? Наверняка все деревья и заборы его именем исписали.
Я сидела красная от стыда и не могла вспомнить ни одного Петеньку в той жизни, о которой я вообще ничего не помнила. Значит, я действительно любила какого-то Петра. Может, он был моим мужем, погибшим на войне, или братом, с которым нас разлучила судьба, может, любимым котом, спавшим на этой самой дощечке. А, может, Пётр был каким-нибудь царём, которому я посвящала оды. Но инспектор мне сказала, что Петя скорее всего был моим тайным любовником, иначе эта дощечка никогда не долетела бы до ада. И как это ни странно, но именно эта дурацкая надпись спасла меня от  колких слов и злобных насмешек инспектора. Она дала мне направление в газету «Спичка», напоследок подмигнула и пригласила приходить к ней пить чай и сплетничать.
 
Наверное, это был мой день. Сегодня ад мне не казался тем ужасным местом, откуда хочется убежать. В Трудовице мне улыбались, какой-то важный чёрт даже попросил прощения, там мне нашли работу. Кстати, навстречу шли довольные черти, смеющиеся и корчащие мне безобидные рожицы. Дорога до редакции была лёгкой и весёлой. Я раньше и не знала, что в аду есть такие красивые аллеи с настоящими берёзами и соснами, цветущими розами. Дворники аккуратно за ними следят. Один из них, увидев меня, срезал с клумбы цветок и протянул мне. Но, к сожалению, роза воняла терпкими духами и была искусственной. Ну что ж, всё равно приятно. Здание редакции открывалось сразу за аллеей и напоминало небольшую деревянную избу, находившуюся возле леса. Дверь мне открыл высокий худой чёрт с седой бородкой и лысиной. Он стоял в лаптях, холщовых лохмотьях и берестой в руке. У него было настолько печальное и измождённое лицо, что мне показалось, я ошиблась адресом.
- Здравствуйте, мне бы поговорить с редактором «Спички».
- А зачем он вам? – заинтересовался старик и внимательно стал меня разглядывать. 
- Я по направлению, я хочу работать у вас…
- Писакой?
- Ну можно и так сказать, - пожала я плечами. – Вы простите, но у меня нет времени общаться с обыкновенным сторожем, - сочувственно глядя на его лохмотья, добавила. - Если вы так бедствуете, я готова принести вам вещи из нашей Безделки. Мамзель говорит, что малявки, разбогатев, оставляют вещи нерваными и незаношенными.
- Вы готовы принести мне вещи? – лукаво улыбался старик. – Вы, правда, думаете, что я нищий?
- Извините, я не хотела вас обидеть. Я от души, - смутилась я. И вдруг мой новый знакомый так засмеялся, что на его смех прибежали все сотрудники редакции. Трое чертей уставились на меня во все глаза и тоже стали смеяться, мне кажется, не понимая, над чем.
- Товарищи, посмотрите, у нас уникальный экземпляр. Чертовка, готовая поделиться с ближним. Давно таких не встречал! Да и с каким ближним? Со своим работодателем, редактором «Спички». Чертовка, хотя мне и прислали километры вашей писанины и какую-то пошловатую надпись про Петю, я беру вас только за одну фразу «от души».

Все продолжали смеяться, но, кажется, беззлобно, а я снова готова была провалиться под землю. Кто ж мог подумать, что редактор выглядит беднее последнего бомжа. Это я потом поняла, что Лапоть, а именно так звали моего редактора, хотел жить и писать по старинке. Он и других писак заставлял ходить в лохмотьях, приобретая весь этот хлам на блошином рынке. Мы, несчастные черти, были вынуждены писать пером и черт знает где находить чернила. Это у корреспондентов других изданий были компьютеры, а мы писали или на бересте, или на пергаменте. Он не давал нам фотоаппарат, а однажды заставил рисовать нас шаржи и карикатуры вместо снимков. Мои коллеги очень рассердились и часами мучились, ломая и съедая от злости все карандаши. Но я вспомнила про Уголька, который до сих пор рисовал в стол и был бесполезен для ада. С приходом Уголька в нашу редакцию всё изменилось. Он с лёгкостью изображал храпящих во время совещаний министров; высоких начальников в постели с разными чертовками, бегущих от преступников полицейских. Сначала я думала, что Уголька скоро уволят за столь смелые выпады, но, наоборот, карикатуру полюбили все наши читатели, в том числе чиновники, сотрудники различных служб. Они считали себя героями ада и купались в лучах славы.

- Надо тебе найти свою нишу, - как-то посоветовал мне Лапоть. – Трафарет пишет о совещаниях. Посмотри, последний номер про будущее человечества. Да, согласен он пишет кондово, без изюминки, но зато всегда в курсе всех событий.
Меня кольнула зависть. А ведь я ни слова не написала про это совещание, с которого меня так позорно выгнали. Болезненно читая строки, я ждала, что Трафарет непременно напишет обо мне пару слов. Но его заметка действительно вызывала скуку: «На прошлом совещании «Будущее человечества» с докладами выступили несколько приглашённых министров военной обороны, сельского хозяйства и тяжёлой промышленности. Присутствующие были обеспокоены тем, что природных ресурсов недостаточно для дальнейшего развития ада. Нам необходимо начать взаимодействие с представителями рая. Благодаря плодотворному сотрудничеству мы можем повысить свои водные и энергетические ресурсы. Если мы не достигнем необходимого баланса, то и само человечество будет стоять на грани вымирания». Бла-бла-бла, и ни слова о том, как все орали, дрались, как в меня летели яблоки. В общем, Трафарет он и в аду Трафарет. Этот полноватый чёрт никак не мог сесть на диету и постоянно что-то грыз, позоря нас, злых и голодных писак. Он редко ходил на совещания, практически не выходил из своего кабинета, с головой зарывшись в подшивки прошлых лет и столетий. На вопрос Лаптя «Почему ты не на совещании?» он улыбаясь отвечал, что ему уже тысячу лет назад опостылели эти горько-кислые рожи, одни и те же разговоры.
Любимицей Лаптя из всех нас, писак, была хорошенькая маленькая Трещотка. Только ей он позволял красиво наряжаться, но и то, в нижнее белье, дабы подловить где-нибудь в неожиданном месте своих героев. Она вела светскую хронику, поэтому специально для неё всей редакции пришлось купить маленькие прозрачные крылышки, чтобы благодаря им она могла легко залететь в любую квартиру. Чиновников, бизнесменов, артистов она часами поджидала у них в шкафу, или под кроватью, или на балконе. Со временем подобные крылышки пришлось приобрести и для Уголька. Ведь он должен был всё вовремя запечатлеть. Хорошо, что крылья Угольку давали не часто. Я стала замечать, как мальчишка становится всё наглее, развязнее, свысока разговаривает со мной. А однажды заявил, что не поедет со мной ни в какую Тьму Тараканью.

- Нет, ты поедешь с ней в Тьму Тараканью, - безоговорочно заявил Лапоть. – Нам обязательно нужно интервью с древним чёртом по прозвищу Лихо. Он как раз живёт в Тьме Тараканьей. Меня уже раздражает ваш гламур и пафос. Малявки! Вот я в ваши годы любил уезжать в какую-нибудь заброшенную деревушку и общаться со стариками, помнящими ещё царя Гороха.
- Неужели и правда был царь Горох? – хихикал Уголёк. – Я думал, это присказка.
-  Мальчишка! Да царя Гороха я лично сам видел. А за прекрасное интервью Горох подарил мне целый ящик гороха, - закатив мечтательно глаза, говорил редактор.
- Я не пойму, Лапоть, это старики видели царя Гороха или вы? Путаетесь во времени, - не унимался, хихикая, Уголёк. – Да и ящик гороха что-то не очень щедрый подарок.
- Цыц! Разозлил ты меня. В наказание в Тьму Тараканью вы поедете на автобусе. Ни ты, ни она не получат крылышки. Побегайте, намотайте круги. Писак, как волков, ноги кормят. А теперь брысь, малявки! – впервые Лапоть злобно зарычал на нас и прогнал прочь.

Ужас в том, что до Тьмы Тараканьей автобус не шёл. А узнав наш маршрут, водитель автобуса, моргнув красным глазом, высадил нас ещё раньше и в испуге тут же скрылся в неизвестном направлении. Нам предстояло идти через густой чёрный лес, с оврагами и болотами. Деревья, как старухи, раскинув кривые ветки, пытались нас поймать. Вороны стремились ущипнуть за ляжки, и нам удавалось отбиваться от них палками. Какие-то насекомые вроде огромных комаров пытались высосать всю кровь, и приходилось хлестать их хвостами. С трудом пройдя лес, мы увидели большое рыже-коричнево-чёрное поле. Мы ступили на него, и наши копыта окунулись во что-то мягкое, кишащее и тёплое. Оказывается, это и была тьма различных тараканов. И вдруг где-то возле уха раздался женский визг. Это истошно вопил мой напарник Уголёк.
- Они живые, бежим обратно. Я дальше никуда не пойду, - он стоял в куче тараканов и не мог от страха сдвинуться с места. Но оказывается, тараканы были безобидными, они миролюбиво ползали по нам, щекотали и убегали, спеша по своим делам. И тут я не удержалась и попробовала одного самого жирного. В тот момент мне показалось, что ничего вкуснее я никогда не ела. Сладковато-солёные животики этих насекомых вскоре стали моим любимым лакомством в аду. А Мамзель, жаря, как семечки их на сковороде, благодарила меня за столь чудесную находку. Пришлось и Угольку в рот запихнуть таракана, чтобы он наконец распробовал и не орал так истошно.

Забытый и заброшенный домик старца Лихо возвышался где-то на горе, но черта нигде поблизости не было. Крохотный домишко покосился от старости, зарос мхом. Внутри дома стоял стол с одним стулом, и в углу находилась кровать, покрытая соломой.
- С ума сойти! Прожить столько веков и ничего не нажить! – удивлялся Уголёк и рисовал каждую деталь увиденного.
- Да, если можно так выразиться, старообрядец! Только где же мы его найдём? Может, старик, помер? – прыснула я от смеха.
- Нет, такие динозавры ещё нас с тобой переживут, вот попомни мои слова.
Устав ждать Лихо, мы вышли во двор и увидели небольшой свежевырытый холмик. И вдруг неожиданно откуда-то под копытами раздался громкий зевок, земля зашевелилась, и из неё вылез старенький маленький чёртик. Кожа висела на нём и напоминала одежду. Седая шерсть космами скаталась по всему телу. Брови были настолько густыми, что старец казался слепым. Уголёк, раскрыв рот, взял карандаш и рисовал странного чёртика.

- Эй, шельмы, тараканов пришли у меня собирать? Я щас палкой вас всех прогоню. Где она? – он смешно стал кружиться волчком. Потом остановился и глянул на меня. – Фу, кто бабу сюда привёл? Я ж сказал, баб мне сюды не водить. На дух не переношу этих подлых тварей!
- Стоп, стоп, старик. Ну вот это уже форменное безобразье! Я между прочим писака, и пришла взять у тебя интервью по поводу прошлого, настоящего и будущего ада, - задрав от обиды голову,  я старалась не глядеть на старца. 
- Ишь, с огоньком бестия. Будь я помоложе, может, и побегал за тобой. А сейчас ревматит замучил, артрит, остеохондроз, лишай. Фу, за тыщи лет всего и не припомнишь! Из какой хоть газетёнки вы прикопытили к Лиху?
- Из «Спички», редактор Лапоть. Это наш марака Уголёк. И я писака.., - и тут я споткнулась на слове, потому что до сих пор мне никто не придумал прозвище, а носить имя, как всем нормальным чертям, запрещалось.
 - Ты Заноза.  Приставучая какая. По глазам твоим вижу. Скажи всем, что тебе прозвище Лихо дал, - древний чёрт сел по-турецки возле своего дома и нас пригласил сесть на землю.  – Вы знаете, что разбудили меня, черти?! Я уже пару столетий лежал в земле и спал. И тут вы нагрянули. Я уж испугался, революция какая или война.
- Лихо, недавно на совещании «Будущее человечества» говорили о том, что аду угрожает война, потому что мало ресурсов, потому что черти всё время борются за власть, за земли. Ты как считаешь?
- Сдохли бы все разом, может, и ад бы в рай превратился! Чего вы ржёте, шалые? Ать, Лихо рассмешил вас? Да, я такой старик - ничего ещё! – древний чёртик стал прихорашиваться, расчёсывая когтями запутавшиеся космы. -  Ну а если сурьёзно, то во всем виноват нонешний президент Пиджак. Это он чертей распустил. И не перечьте мне. Да, он лупит их ежедневно, руки его по локоть в крови. А шо толку? Никто его не боится. А вечерами народ носится за ним, как за мальчишкой. Тудыть-налево. Это ж где такое видано, чтобы за волком овцы бегали?! Я когда был президентом много веков назад…

- Вы были президентом? – заинтересовалась я.
- А ты, Заноза, думаешь, Лихо тысячу лет дрых и тараканов жрал под  землёй? Эх, я тогда был очень кровожадный. Все черти только в Безделках жили, в магазинах покупали самое необходимое, все заводы и фабрики работали на благо ада. Ни один чёрт не бился с другим из-за власти, денег, квартиры, машины, какой-нибудь бабы. Все черти были настоящими воинами и сражались только с людьми за их чистые светлые души. Завладев человеческой душой, мы могли править целым миром. Но вечными нашими непобедимыми врагами оставались ангелы. Только самым отважным надёжным чертям удавалось убивать ангелов-воинов. Только самые отчаянные безумные черти погибали в Кровавой войне с ангелами.
- Лихо, но говорят, что черти и ангелы бессмертны.
- Да, Заноза, ты действительно малявка ещё. А другие ничего тебе не скажут, они сами не помнят или не знают. Медицина в аду шагнула далеко, и сейчас чертям стирают память, чтобы мозг не давил на голову, а голова не была такой тяжёлой. Все же только и мечтают о том, чтобы быть красивыми, лёгкими, воздушными, стремительными. А ведь в каждой чёртовой складочке, морщине, шерстинке важная информация о прожитых веках. Придите в любую больницу, и вам с радостью за огромные деньги пересадят или вовсе заменят сердце, печень, селезёнку. Научились выращивать искусственные органы и части тела. Сейчас черти, возвращаясь с войны или революции, получают новые ноги с копытами, руки.
- Лихо, а у тебя не было желания сделать операцию и пришить новые ноги, кожу бы лишнюю убрать? - весело подмигнул Уголёк.
- Мальчишка! А мне чертовок не надо заманивать. А мать-земля и такого меня любит. Мне не нужны ваши дурацкие новшества. Огня ещё хватает. Так что пожарить, сварить и сам могу. Крылья засохшие мои где-то под кроватью валяются. Мне они уже ни к чему. А хвост и рога ещё ничего. Посильнее твоих будут, - и вдруг Лихо вскочил и неожиданно, как  прочной верёвкой, скрутил своим длиннющим хвостом Уголька да так, что тот не мог ни встать, ни шевельнуться.
- Как же нам завладеть человечеством?
- Хм, хороший вопрос, Заноза. Я вот, лежа в земле, всё время думаю о том, а кто такие эти самые уголовники, которые сидят в наших тюрьмах. Одна сидит за то, что пишет какие-то революционные стихи о переустройстве ада. Другой повадился вместо заводов и домов скульптуры каких-то древнегреческих и древнеримских богов лепить. Третий и вовсе вместо прежних книг стал цитировать каких-то великих людей. Ну это уже вообще ни в какие ворота. А про Лохматого слышали?
- Нет, а кто это? – спросила я.
- И после этого ты ещё называешь себя писакой «Спички»! Помнишь, Лапоть не раз говорил нашему Одиночке, чтобы тот взял интервью у известного рецидивиста Лохматого? Проблема как раз в том, что ни один писака не может взять у него интервью, когда тот превращённый, - со знанием дела и важностью объяснял мне Уголёк. – А когда Лохматый снова становится чёртом, он избегает всех писак, и никто не может его поймать. Просто неуловимый чёрт!
- А мальчишка, оказывается, на такой дурень, как мне показалось вначале, - засмеялся в кулак Лихо. – Подозрительный этот Лохматый. Не нравится он мне. Я боюсь, не работает ли этот чёрт на ангелов.
- А разве такое возможно? Насколько я слышала и читала, ангелы не имеют никакой договорённости с чертями.
- Ой, всё, устал я от вас. Спать хочу. Звон стоит в ушах от вас. Идите к чёрту! – бесцеремонно заявил Лихо, подмигнул нам красным глазом, вырыл яму и нырнул в землю.

Моё интервью с Лихом в газете «Спичка» принесло мне некоторую известность в аду. Лапоть разрешил мне иногда брать крылышки для дальних поездок. Так я была у прославленного фермера - чёрта на куличках. Он показывал мне свои болота с пиявками, гадюками, поляны с дурман и трын-травой, привораживающей клубникой и кусающимися розами. В подарок чёрт дал свою продукцию. Трещотка выпросила у меня побольше клубники, Уголёк тоже на всякий случай попросил. Лапоть обрадовался гадюкам, пиявкам. А Мамзель всплеснула руками, увидев кусающиеся розы. Она их по горшкам рассадила по всей Безделке, а одну алую оставила у себя. Интересно, что сначала роза кусала всех подряд. А потом она привыкла в Мамзели и по-своему, наверное, полюбила, когда та её поливала, протирала влажной тряпкой листья и вдыхала её аромат.
И хотя всё у меня было не плохо, но со временем меня стали раздражать мои герои, которые жили за тридевять земель и особо не участвовали в жизни ада. В большинстве своём это были дряхлые, выходящие из ума старцы, к которым не хотел ехать ни один уважающий себя писака. Я уже отчаялась и решила пойти к Лаптю попросить что-то более интересное. Но он сам позвал меня в свой кабинет, сказав, что Одиночка, писака, занимающийся криминальной хроникой, надолго отправился в больницу. Когда я только пришла в редакцию, этот невысокий сутулый чёрт казался  потерянным и невероятно печальным. Он с каждым разом всё меньше писал об интересных происшествиях, полицейских и преступниках, а чаще читал  проповеди. Однажды на замечания Лаптя Одиночка выпалил, что хочет сесть в тюрьму, но не знает, как. Мол, уголовникам хорошо, они живут там, как в раю. И тогда Лапоть предложил Одиночке пройти серьёзное обследование в больнице.

С тех пор я стала писать на криминальные темы, установив контакты с полицейскими. Когда я впервые пришла в полицейский участок, мне казалось, что попала в хаотичный зоопарк. На люстре сидел чёрт и проверял свой вестибулярный аппарат, прыгучесть, способность выдерживать высокую температуру. Из другого кабинета выползли жучки и побежали в разные стороны. Оказывается, полицейские проверяли усовершенствованный аппарат выслеживания. Жучки очень хорошо и незаметно располагались на шерсти чертей. Но проблема была в том, что увидев на себе жучка, чёрт легко мог съесть дорогущее устройство. В лётном кабинете черти экспериментировали с новыми крыльями и костюмами-невидимками. Как-то войдя в кабинет, я дверью сбила одного молоденького лейтенантика. Он свалился с шишкой на лбу и улыбаясь пригрозил мне кулаком. В тире полицейские тренировались стрелять усыпляющими пулями. Преступника они могли вырубить на несколько лет. Занимались разработкой пуль, которые могли бы вырубить и на столетия. Но самой большой  ужас у меня вызывал зал, где полицейские любили драться холодным оружием. Они настолько увлекались, что доводили себя до полного изнеможения и потери крови. Потом в больницах их несколько дней приводили в порядок, иногда полностью меняя внутренние органы. Один капитан с бравадой мне рассказывал о том, как тысячу раз побывал на операционном столе и на сотни раз поменял свою внутренности. Иногда мне казалось, что передо мной не чёрт, а робот.
Со временем я привыкла к чудачествам полицейских чертей и даже просила, чтобы меня научили превосходно стрелять, драться на ножах и вилках. Я писала о новшествах в полиции, о бесстрашных полицейских и странных экспериментах. Но мой редактор мечтал только об одном: чтобы я отправилась в тюрьму и взяла интервью у Лохматого. Он меня торопил, потому что превращение могло закончиться в любое время, и тогда Лохматый снова станет чёртом, которого невозможно поймать. Я не знала, как брать интервью у этого уголовника, которого никто не видел превращённым и который только рычал, спрятавшись в огромную будку. Вот и всё, что мы, все писаки, знали о Лохматом. Но как-то в полицейском участке мне сказали, что превращённого Лохматого видел только один следователь по прозвищу Волк. И мне непременно нужно с ним встретиться.

Просторный тёмный кабинет напоминал небольшой кусок леса. Ковёр из зелёной травы, высокие сосны и разлапистые ели, за которыми скрывался дубовый стол и кресло. На стенах висели изображения различных волков:  воющих на луну, скалящихся, дерущихся, нежащихся в своей стае. Между двумя деревьями был натянут огромный гамак, и я удобно устроилась, дожидаясь следователя. Но вдруг увидела на поваленном дереве огромного серого волка. Он лежал, положив голову на передние лапы и щурясь смотрел прямо на меня. Я подумала, что следователь настолько любит волков, что одного прирученного держит у себя. Но я ошибалась. В одно мгновение волк, щерясь, набросился на меня. Он в исступлении скалил зубы и тянулся до моей шеи. Силы в моих руках не хватало, чтобы справиться с этим разъярённым зверем. И когда клыком он вспорол мою шею, я взвыла от пронзительной боли и что есть мочи ударила копытом в мягкий живот волка. Он, скрючившись на полу, постепенно стал принимать облик чёрта.
- Ну и удар! Кто позволил уголовницам драться с полицейскими! – он вскочил на ноги, и передо мне предстал мускулистый чёрт среднего роста и средних веков, всё ещё держащийся за живот.
- Ах, значит, вы есть майор Волк. А меня зовут Заноза, я работаю писакой в газете «Спичка». Меня все ваши сотрудники знают, а вы набросились на меня. Вон кровь из шеи бежит.
- Извините, я думал, вы преступница, - он взял со стола лейкопластырь и быстро наложил мне на рану. - Это мой метод работы: сначала долго выжидать, играя на нервах, а потом не дать опомниться от боли. Именно болевой шок заставляет всех уголовников говорить правду. Я надеюсь, всё что здесь произошло, останется между нами, и вы ни слова не напишете об этом в газету.
- Конечно, майор. Меня интересует другое. Мне хотелось поговорить с вами об одном преступнике по прозвищу Лохматый.
- А что он такового натворил в тюрьме? Он же сейчас под нашим контролем.
- В том-то и дело, что мне хотелось бы взять у него интервью по поводу его превращения, ну и в  целом о его жизни, интересах, принципах.
Следователь сначала просто слушал меня, улыбаясь, а потом рассмеялся с каким-то волчьим подвыванием.
- Ну, Заноза, кто же вам запрещает, идите, общайтесь, только предупреждаю, что ничего у вас не получится. Уж я этого Лохматого знаю как никто другой. Пока я единственный чёрт, кто видел его превращённым.
- Кем же он становится? – я с ума сходила от любопытства.
 
- Однажды много-много лет назад, когда его в очередной раз поймали как ярого революционера, я пришёл к нему в тюрьму и волком смотрел на будку, в которой его держали. Оттуда доносилось рычание, и вдруг из будки вышел огромный скалящийся леопард. Недолго думая, я набросился на него. Не знаю, сколько длилась эта яростная схватка, но мне казалось, что вечность. Мы дрались практически до последней капли крови. Когда стражи прибежали нас разнять, мы валялись полудохлыми. Нас обоих долго лечили, зашивали. Вот здесь, на животе, остались шрамы от его когтей, а на лице – от его зубов. Ему тоже досталось от меня. Обыкновенные черти никогда не оставляют на память друг о друге шрамы. Но мы в тот момент не были чертями. Мы были волком и леопардом, которые выясняли, кто сильнее.
- И кто же из вас оказался сильнее?
- Смешно! С таким чёртом, как Лохматый, я понял: мы будем либо заклятыми врагами, либо закадычными друзьями. Когда он снова превратился в чёрта, мы не раз вдвоём пили огненную воду, куролесили с красивыми чертовками и даже на войне были в одном полку. По сути он неплохой парень. Я даже не раз его звал работать в полицейский участок, но он всегда говорил, что хочет быть свободным во всём и не зависеть ни от кого, ни от чего.
- Майор Волк, почему вы смогли его увидеть, а другие нет?
- Вы курите? Нет? Плохо. Надо курить, - он взял трубку с письменного стола и затянулся. Следователь ещё несколько минут ходил из угла в угол, поглядывал на меня, долго не отвечая на вопрос. – Как бы вам это объяснить толковее. Он мне так и сказал, что чертовский дар не только превращаться, но и видеть превращённого. Кстати, если вы обратили внимание, я тоже превращаюсь, но в отличие от Лохматого, остаюсь самим собой. А он меняется кардинально. Это всех чертей и пугает. Вы понимаете, чудеса в аду. Как же так? Одни черти настолько меняются, что кажется: ангелы небесные управляют ими. А другие черти, вроде меня, так и остаются чертями, меняя только форму, а не содержание.
- Лихо тоже говорил, что Лохматый может быть каким-нибудь ангельским агентом.
- Не смешите меня. Ангелы не могут быть такими. Это какой-то сдвиг по фазе, который никак не лечится, не поддаётся анализу. Мне кажется, я сказал вам всё, что знаю о Лохматом. Идите в тюрьму. Сами его увидите. Или не увидите, - с улыбкой сказал майор и выпроводил меня из кабинета.

В полицейском участке меня научили стрелять, драться, пользоваться жучками. Но в тюрьме нельзя было применить ни одного умения. Мне не разрешили взять ни пистолета с усыпляющими пулями, ни метательных ножей, ни прослушивающих жучков. Я шла безоружная, взяв карандаш и блокнот. Даже всё знающий о Лохматом Уголёк сказал, что хоть в аду и нельзя умереть, он всё равно не самоубийца, и поэтому никуда со мной не пойдёт. Напоследок Лапоть мне сказал, что если я не напишу интервью с этим уголовником, он меня сразу же уволит. Следователь Волк тоже отказался идти со мной, заявляя, что боится новой кровавой схватки с леопардом. Я понимала, что меня все кинули, но выбора нет.
Если в аду и был где-то рай, то этим раем была местная тюрьма. Кажется, войдя сюда, я поняла, почему сумасшедший мой коллега Одиночка хотел остаться здесь навсегда. Меня повели через огромное поле бесчисленных цветов: ромашек, васильков, клевера и незабудок. Где-то слева от меня бежала горная река, справа простирался лиственный лес. Вдали возвышались снежные горы, а воздух в тюрьме был настолько чистым, что у меня с непривычки закружилась голова. Утреннее солнце приятно согревало кожу, а ветер игриво ерошил мою шерсть. Охранник опасливо поглядывал на меня и удивлялся, чему я так улыбаюсь и радуюсь. Прямо над нашими головами проплыло небольшое облако и облило нас дождём.
- Прекрати, бестия! - погрозил охранник облаку и объясни мне, что это уголовница – чертовка, пишущая какие-то революционные стихи о несовершенстве ада и о желании превратить его в рай.
Затем мы вошли в роскошный сад с пахучей оранжереей и фонтанами. Ослепительно белые скульптуры стояли повсюду. И вдруг одна золотая скульптура в образе Аполлона простёрла ко мне живые руки. Но охранник оттолкнул преступника, заявив, что это известный архитектор, построивший тюрьмы, казармы, офисы, заводы и фабрики. Но периодически на него находит что-то непонятное, и тогда он пытается соорудить в аду фонтаны, скульптуры каких-то языческих богов как символы любви, мира и красоты.
Когда мы проходили через библиотеку, неожиданно перед нами возникла огромная книга. Она сама переворачивала страницы, цитируя высказывания, видимо, великих на земле людей. К своему стыду, я их всех забыла. Охранник запрещал мне читать фразы обезумевшего философа. А ведь совсем недавно, несколько столетий назад, именно он писал предвыборную программу для многих президентов ада.

После библиотеки открывалась небольшая красивая полянка. Между двух скал протекал ручей, деревья образовывали тень, но всё равно поляна казалась солнечной и сказочной. И вдруг я увидела огромную будку и вздрогнула. Охранник сказал, что больше никуда со мной не пойдёт. А в этой будке и находится нужный мне рецидивист Лохматый.
Когда я осталась совершенно одна, пыталась с ним заговорить и, не дождавшись ответа, в какой-то момент стала просить его выйти и даже умоляла. Но он только грозно рычал и не показывался мне на глаза. А потом я устала и решила остаться тут подольше. Попив из ручья воды, поев землянику, я присела и незаметно для самой себя задремала на солнышке.
Проснулась оттого, что кто-то легко и нежно губами касался моей руки. Передо мной стоял маленький белый ягнёнок с васильковыми глазами и внимательно разглядывал меня. В первую же минуту я испугалась не столько за себя, сколько за это невинное создание, которое, видимо, случайно забрело в логово Лохматого. Из будки продолжало раздаваться рычание. И я решила во что бы то ни стало утащить ягнёнка отсюда подальше. Я взяла его на руки, побежала, ягнёнок испуганно ко мне прижимался и смотрел обезумевшими глазами. Потом незаметно вырвался и дал дёру.
В общем, в тот день я вернулась из тюрьмы ни с чем. Лохматый так и не появился. Когда я рассказала коллегам о ягнёнке, которого хотела спасти, Лапоть назвал меня полной дурой и удивился, как такая святоша вообще могла попасть в ад. Я умоляла его снова отпустить меня в тюрьму, чтобы  вытащить из будки Лохматого. Ведь не испугался его ягнёнок, я тоже не испугаюсь.

Каждый день я ходила в тюрьму, как на работу, и охранник стал привыкать ко мне. Непонятно откуда снова выбегал тот самый ягнёнок и резвился со мной на полянке. Это глупое животное и глупая чертовка совсем забывали, что где-то в будке прячется опасный чёрт в образе леопарда. Иной раз мне казалось, что ягнёнок – это приманка то ли для Лохматого, то ли для меня. Маленький зверёк ел с моей руки траву, позволял гладить себя, надевать на голову венок из цветов. Иногда вконец разыгравшись, он тянулся ко мне влажными губами и облизывал шершавым языком моё лицо. Как-то я принесла ему колокольчик и надела на шею. Почему-то мне казалось, что наши дни с ягнёнком сочтены. И скоро я никогда его больше не увижу. Так и произошло.
Когда я в очередной раз пришла к Лохматому в надежде вытащить его из будки, охранник сказал, что уголовника наконец-то освободили. И чёрт из невидимого снова стал самим собой. Я спросила про милого ягнёнка, но охранник посмотрел на меня как на сумасшедшую. Этого и следовало ожидать. А я, как правильно сказал Лапоть, полная дура.
 Сказать, что в редакции надо мной смеялись, это не сказать ничего. Несколько дней было потрачено впустую, а интервью я так и не смогла взять. Лапоть в ярости заставил Уголька нарисовать меня с ягнёнком на полянке возле будки с рецидивистом и подписать: «Кто жертва, кто хищник?»  Этот рисунок поставили на первую полосу «Спички», а меня попросили уволиться по собственному желанию.
И вот я осталась без моей любимой работы…

Июнь, 2016