Эх, рано встаёт охрана Ч. III. Благ. ком. полка

     Как наше отделение ещё в карантине получило
“благодарность” от командира полка

     Как-то раз в карантине, наше отделение собрали по тревоге. Оказалось, нужно было перевезти командира полка на новую квартиру.
     Помню, работали дружно и споро: всё какое-то разнообразие в этой серой жизни, да, к тому же и командир полка, полковник, Герой Советского Союза. Правда, его самого мы не видели, но это мелочь, человек он занятой.
     По возвращении в роту вместо того, чтобы вести нас на обед, всё отделение построили в казарме по линейке. В голове мелькнула мысль: наверное, хотят объявить благодарность - поработали, что называется, “на совесть”. Но вместо этого руководивший мероприятием капитан - освобождённый секретарь парторганизации части - объявил:
     “При переезде у командира полка из кармана кителя пропала записная книжка с секретными сведениями и четыре рубля...
Приказываю всем раздеться для досмотра”.
     То есть, догола. Никто даже не заикнулся о правомочности такого приказа и не спросил, почему секретные сведения были в записной книжке, а не в сейфе штаба - слишком “зелёные” мы были для таких вопросов. Да и горьковское: “Человек – это звучит гордо!”, как известно, в советской жизни было демагогией чистейшей воды, особенно, в условиях советской солдатской действительности.
     И начался “шмон”, иначе это никак не назвать. Должен сказать, что капитан делал это весьма тщательно, можно сказать, профессионально, очевидно, подобную операцию он производил не впервые. Да при таком досмотре он нашёл бы не только записную книжку, но и презерватив в потайном кармане, если бы он у кого-нибудь оказался...
     Уже к концу “шмона” к капитану подошёл дежурный по роте сержант, и что-то негромко сказал. Капитан скомандовал: “Отставить!” и приказал всем одеться. Оказалось, был звонок из квартиры командира полка: записная книжка с секретными сведениями и, наверное, четыре рубля нашлись в другом кителе...
     Благодарности не было, не было и извинений. Самое главное, никто их не ждал и не просил, но по логике человеческих отношений, всё это подразумевалось.    
     Именно по логике человеческих отношений, а не по логике мышления кадрового советского армейского партработника. И именно этот факт обыденности и рутинности произошедшего – сознательного пренебрежения человеком одетого в солдатскую форму, подспудно стал для меня одним из самых сильнодействующих моментов для переосмысления самого понятия - что же такое солдат вообще и солдат Советской Армии, в частности?
 


                Как я заработал свою первую благодарность

     В первый раз я заступил в караул вместе с другими молодыми солдатами после месячного карантина, где мы прошли азы армейской службы.
     Это был день перед самым наступлением Нового Года! Попал я во второй караул, находившийся на аэродроме. Меня поставили на шестой пост - самая дальняя стоянка самолётов - за два часа до Нового Года. Предупредили, что заступаю на четыре часа. Позже, уже без предупреждения, могли оставить и на всю ночь... Часам к 12-ти подъехал грузовик, из кабины вышел старшина, начальник караула, и поздравил меня с наступающим Новым Годом! Кажется, ответил что положено:

       - Служу Советскому Союзу!

     Старшина уехал (следующий свой Новый Год я тоже встречал на посту, но я не помню, чтобы кто-то тогда приехал и поздравил с праздником, как в этот момент).
     Ещё примерно через полчаса вижу, что к посту приближается какой-то военный в сапогах, технической куртке, солдатской ушанке с завязанными тесёмками наверху. Как и положено кричу:

      - Стой, кто идёт?!

     Отвечает: “Свои!”

     Я снова кричу: “Стоять!”
 
     А морозец градусов под 25! Потом были морозы и посуровее немного!...

     Я же одет соответственно: валенки, тулуп с поднятым воротником, толстые солдатские трехпалые рукавицы, зимняя шапка с опущенными и завязанными внизу тесёмками. Карабин я уже давно взял наперевес. А солдатику-то Холодно! И бежать боится - а вдруг дурак часовой, “салага зелёная”, как он уже, наверно, догадался, стрельнет и отвечать не будет! И холодно просто стоять - вот он и приплясывает на месте от холодрыги!
     Карабин, хоть он всего четыре килограмма, долго на весу в такой экипировке не подержишь. Я его положил на шасси крайнего самолёта, около которого мы находились, и вожу дулом соответственно направлению его телодвижений... Думаю, минут двадцать, не меньше, он так потанцевал - его счастье, что не больше. Тут вдруг опять подъезжает грузовая машина, из кабины в одной телогрейке выскакивает помощник начальник караула и освобождает задержанного.
     Видно, начальство понимало ситуацию, и было начеку!
     Позже и мы стали понятливее... Правда, понятливость меня иногда подводила... Так, по прошествии нескольких месяцев, ранней весной, после бессонной ночи, под утро ко мне на стоянку самолётов, перед её официальным вскрытием заехала автомашина из аэродромной роты.
 За рулём был самодовольный широкомордый водила моего призыва. Я его попросил отъехать, чтобы у меня не было недоразумений с дежурным офицером, который должен был вскрыть стоянку. В ответ получил, что я тупой валенок и прочее, и прочее...
     Тут во мне всё и взыграло:
     и бессонная ночь, и брошенная учёба, и его по-настоящему тупая самодовольная морда. Я моментально сорвал карабин с плеча, передёрнул затвор и не успел навести на него, как тот уже вскочил в кабину, нажал на газ и только я его вместе с машиной и видел...
     А самовольщик, старослужащий из роты аэродромного обслуживания, каким был мой задержанный, должен был знать, что на Новый Год должны заступить молодые солдаты. Но, очевидно, после возлияния в самоволке совсем упустил это из виду, за что и поплатился! Зато под прицелом моего карабина на морозце у него была хорошая возможность освежить свои умственные способности!
     После смены караула мне и была объявлена первая благодарность за службу!
     Первая, но не последняя. Из всех последующих мне более всего запомнилась благодарность, полученная после участия в восстановлении плотины на искусственном ставке, прорванной талыми водами ранней весной.
     Почти два часа, в составе целого взвода солдат, мы безуспешно пытались забросить громадную образовавшуюся брешь, куда безудержно прорывалась вода из ставка, грозя ему полным обмелением. Дыру закидывали совковыми лопатами, наполненными, набранными в них камнями и песком. Это происходило до тех пор, пока я не поскользнулся на глинистом склоне, спускаясь за очередной порцией песка, и у меня в мозгу непроизвольно возникла фраза из техникумовского конспекта по гидрогеологии: “глинистый водоупорный слой...”
 Я тут же посоветовал капитану, который возглавлял наши работы, закидать дырку глиной. Минут через двадцать брешь засосало этой самой глиной, и угроза обмеления озера исчезла. Но, думаю, что благодарность мне объявили не за ценный совет, а за то, что, перед тем, как я поскользнулся на откосе, кто-то уронил мне на склонённую голову “хороший кусочек” подтаявшего льда (благо был в зимней шапке), но я в запале продолжал работать... Может, только поэтому и вспомнил то, что вспомнил...