Эх, рано встаёт охр. Ч. VI. Часов. Родины моей

                ЧАСОВЫЕ РОДИНЫ МОЕЙ


 “Парня в горы возьми – рискни, там поймёшь, кто такой!”… Так пел герой Владимира. Высоцкого в популярном кинофильме “Вертикаль”. В наших условиях достаточно было несколько раз “сходить” вместе в караул... Там каждый был виден в своей сути. Потом уже точно знаешь: “Пошёл ли бы ты с ним в разведку или нет?!”...

     Лютиков и другие…

     “Смотрю, впереди идёт нос, а потом Лютиков!” - так говорил мне один из часовых, который сменил его после 8-ми часового караула, (что было запрещено по уставу, но постоянно происходило) на стоянке самолётов. Нос у него был не просто большой или длинный, а монументальный.
     Видно, Господь Б-г, задумав его, решил сделать этаким былинным степным богатырём и начал с носа, но потом передумал и всё остальное сделал обычным. Так и получился Лютиков, с обычным лицом и... монументальным носом.
     Призван он был за год до меня. Однажды утром в выходной, когда лётчики отдыхали, иду в качестве помощника начальника караула со сменой часовых на стоянку самолётов.
     Первым должен смениться Лютиков, однако стоянка пуста. Нет и нет часового!   
     Но где же он!?
     За самогонкой в деревню, вроде бы, рановато. Вдруг моё немузыкальное ухо уловило какие-то непонятные поначалу звуки. Прислушался! Как будто, храп! Двигаюсь в направлении звуков и под нагромождением остатков бомботары нахожу моего дорогого Лютикова...
    
     По другую сторону аэродрома, на железнодорожных путях, никак не могу найти ещё одного часового, Макеева. Он тоже из ставропольцев, добродушный такой парень с рязанской физиономией. В свете фонарей около пустой платформы вижу большую кучу сухого навоза. Видно перевозили скот для армейских нужд, а остатки этого самого навоза, оставшегося после скота, сбросили на землю, и он со временем основательно подсох! Из кучи торчит дуло карабина. Носком сапога аккуратно разгрёб это дерьмо и обнаружил пропажу: прямо в тулупе, слегка посапывающего во сне Макеева.

      - Макеев! Да ты чё, не стыдно тебе, третий год служишь, а закопался по уши в дерьмо!

      - Так тяпло же!!! ...

     Идём дальше к складу ГСМ (горюче-смазочных материалов) – бензин, керосин, машинное масло, спирт - в отдельной большой цистерне, под пломбой.
     Её каждый раз перед закрытием склада ставит майор, начальник склада ГСМ. От регулярного запечатывания столь важной части объекта, нос его основательно и безнадёжно покраснел.
     Особняком во дворе склада стоит прицеп с цистерной, в которой находится спец топливо, как нам говорили, для ракет, предупредив, что оно здорово вредно, даже на расстоянии.
    
     Мой часовой, Вовк, только несколько месяцев назад призванный с Западной Украины, сидит прямо на большом крюке прицепа, зажав между ног карабин, и сладко дремлет.

     Бужу его.
   
     Вскакивает.

      - Вовк! - спрашиваю его,
      - Що будеш робити, коли до дому приiдеш?
      
      - Як що? Жiнку трахать буду! (немного другими словами, конечно).
      - Так не сможешь!
      - Та шо ви кажете! - и тут же отпрыгивает подальше от прицепа...

     Происходит это всё в течение каких-то двух часов обычного будничного армейского времени...

     Сопотычный.

     Из молодых. Постоянно сексуально озабоченный новобранец, гораздо больше многих других. И немудрено! Сам маленький, а мужское достоинство в явной диспропорции к росту - в солдатской бане далеко не спрячешься! ...

     Смена его с поста без приключений никогда не обходилась. А менял его всегда только начальник караула, который не мог отказать себе в удовольствии, потом поиздеваться над ним по очередному поводу.

     Как-то раз он застал Сопотычного спящим на посту (его обычно ставили “на шлагбауме” при въезде на аэродром), забрал у него карабин и унёс. Тот ничего не почувствовал и даже не проснулся.
 В другой раз застали его в той же будке с какой-то деревенской шлюхой. Это особенно всех развеселило.

     - Сопотычный, ну как же ты её сумел? ... Она - вон какая, а ты - вот какой!

     - Как, как! Сказал ей: “Избушка, избушка на курьих ножках, стань к лесу передом, а ко мне задом!”…
 
 

                Курбатов

Льды не сотрут меня в прах,
И я не вымру как мамонт,
Я ль виноват, что законный брак,
Стал вне закона, Мама!

     Ю. Курбатов

     Эх, Юра, Юра, Юрочка! Как же быстро “достала” тебя свободная от Армии жизнь – жизнь, к которой ты так стремился. Свободная жизнь, не освободившая тебя от чувствительности, живого восприятия всего окружающего, что и отличало тебя от многих и, в первую очередь, от своих же земляков - потомков казаков со Ставрополья, и что более всего притягивало меня к тебе! Особенно с годами!
     Хотя в гражданской одежде мне тебя видеть так и не довелось, а я пытался встретиться с тобой и, спустя почти 15 лет, будучи в Кисловодске, специально заезжал к тебе в Георгиевск. Но ты уже укатил в Элисту со второй женой... Соседка рассказывала, что после смерти матери ты нигде не работал, ничего не делал, только что-то писал, писал и думал..., не понимая, что это и была твоя работа, а вернее - призвание...
     До сих пор помню нашу первую встречу. Первая моя армейская зима. Позади “карантин”. Бесконечно длинные, бессонные караульные ночи в жестокую стужу. Там мы услышали, что есть такой маленький караул на аэродроме, где всего один пост около ворот и, где службу, собственно, службой можно и не считать.
     Естественно, попал я туда не сразу и, скорее всего, случайно. Уж очень я был подходящим объектом для наших сержантов для испытания на прочность, или, как говорится, на “вшивость”: еврей, на лавочника не очень похож, какой-то уж слишком умный, пусть, мол, попробует “по чём фунт лиха”, “пускай его послужит!”...
 
     К воротам караула нас подвезли с внутренней стороны аэродрома, то есть с тыла. Снега по обеим сторонам дороги по колено. У ворот стоит один из наших старослужащих. Караульное помещение в двух шагах от ворот. Заходим. Тепло. У входа горит печка (потом я понял, что если печку перестают топить, то спать возле неё зимой на протёртой до дыр шинели, не так то уж и тепло, даже, если очень спать хочется...).
    Караульное помещение состоит из двух небольших комнат. В одной несколько человек: все старослужащие, которых видел раньше, кроме одного, как я понял, повара. Высокий, под метр восемьдесят, что для военного поколения не так уж и мало, симпатичный, даже по-мужски красивый парень с резко очерченными, почти калмыцкими скулами, широкими плечами и узкой талией, внимательными глазами и гордо посаженной головой.
Казак, настоящий казак, только в обычной солдатской форме. Как говорили раньше - в красноармейской. В общем, гордый степной беркут. Я бы на месте известного скульптора в качестве натуры для памятника воину – победителю выбрал бы его.   
     Но, во-первых, я не скульптор, а, во-вторых, памятник уже давно стоял на своём месте в Трептов-парке в Берлине.

     Общее приветствие всем присутствующим. Незнакомец (это был Курбатов), подошёл ко мне, хотя подходить, собственно, было некуда, так было тесно. “Ты что ли после техникума?”. “Да”, ответил я, сразу насторожившись и, внутренне сжавшись, готовясь к какому-нибудь язвительному выпаду или подвоху. Но он улыбнулся, протянул руку - “Юра”.
     Не помню, назвал ли я себя по имени или просто поздоровался. Но сразу почувствовал, что у меня появился друг (“И по некрашеной крыше навстречу тебе иду” - Курбатов - так до сих пор и идём!)...

     Его не интересовали мои “великие познания” в геологии или геофизике. Его просто интересовал любой, кто хоть немного выделялся из серой солдатской массы роты охраны, средний образовательный ценз которой был 5-7 классов, и с кем можно было поговорить.
      Он жил литературой, бредил поэзией. И писал, писал. А где было взять слушателя? Ещё любил он женщин (а кто их не любит?), но поскольку в нашем солдатском окружении это были, в основном, общедоступные всем “ложкомойки”, как мы их называли, то это всегда кончалось для него привычным походом в санчасть для получения очередного болезненного укола...

     Но больше всего он любил госпиталь, куда обычно укладывался надолго, основательно, с полным собранием сочинений какого-нибудь автора, например, Лескова. С этим писателем я совершенно тогда не был знаком, так как он, видите ли, не вписывался в школьную программу, и не знаком был даже с его “Очарованным странником”. Для того, чтобы попасть в госпиталь, он глотал очередной кусок хозяйственного мыла и следующий, внеочередной отпуск ему был обеспечен...

     В перерывах между госпиталями варил кашу в карауле и писал, писал, писал...

“Уйдём, сравняемся с землёй,
Покроемся садами, городами...
И - тысяча чертей! -
Над нами только склеп,
Не нужен мавзолей!”

     Ю. Курбатов