Алжирский пленник - часть 18

Обычно, когда я путешествую, то просыпаюсь рано. Может быть потому, в незнакомом месте мозг, возбужденный и настороженный делает сон чутким и беспокойным. Однако эту в ночь я спал прекрасно. В городке была тишина. Не было слышно ни гула машин, ни ночных криков, ни лая собак. Воздух свежий и прохладный. Но, несмотря на усталость и то, что легли мы с Зино спать уже за полночь, я хорошо выспался. А утром какая-то незнакомая птица прокричала сидя на ветке незнакомого дерева, и я проснулся свежим и выспавшимся. И тут же вспомнил, что еще не видел – где мы? Я вышел на балкон и чуть не запрыгал от восторга! Прямо передо мной, как мираж, как сказочное видение возвышался исполинский бархан! Он нависал над Игли словно песчаная волна цвета потемневшего на сковороде сахара. Это было удивительно! Я и предположить не мог, что песок здесь не светло-желтый, как у нас, а темнее и насыщеннее, материальнее. Это было так живописно и красиво, что мне захотелось тут же схватить этюдник и бежать к нему, к бархану, который находиться совсем рядом, в конце улицы, за домами с плоскими крышами. Но Зино, как сказочный пес в пещере, каким-то невероятным образом угадал сквозь сон мою попытку сбежать, приоткрыл один глаз, и сел на кровати. «Ноу! Арсени! В Алжир нельзя гоу один! Сейчас вери, вери ….» -он не мог вспомнить как будет по-русски: «Какого лешего ты подскочил так рано, я еще спать хочу!». «Но ведь это тут, рядом Зино! Здесь сто метров пройти!» «Ноу! Алжир менталитет! Нельзя! Традишин. Зис из фэмели территория. Ноу гоу ин стрит, иф ю ноу ин фэмели!» Так, или как-то так Зино разъяснял мне, что ходить здесь, где захочется, не принято, если ты не член семьи или не друг семьи. Спорить и доказывать было бесполезно. «Арсени!» - Зино молитвенно сложил руки, - «Плиз, плиз! Ай плиз ю, оунли ми, ноу уан ю! Ноу гоу ин хостел уан! Оунли виз ми!» Если кто не понял, переведу: он просил меня не выходить одному из гостиницы, только с ним. «Ес!Ес!» - пообещал я ему.
Нужно было что-то придумать. Я не мог сидеть и ждать пока он умоется, помолится, соберется. Южное солнце встает быстро, и также быстро набирает высоту, а тогда все измениться! Мне понравились холодные, длинные тени на бархане, утренний мягкий свет, нежно окрашивающий бархан в персиковые цвета. Я решил, что сбегу, пока он ходит в туалет. Что со мной будет? Тут идти совсем ничего, на улице нет никого, еще рано. Пойду писать этюд, а потом будь, что будет! В конце концов, что я пленник что ли?! Я стал собираться. Но, еще раз все взвесив, решил не портить отношения и не начинать наше путешествие со скандала. Потом ведь, он с меня глаз не спустит. Пусть привыкнет, успокоится. Может быть через два – три дня и разрешит ходить на этюды одному?
Я вынес свой этюдник на балкон и начал этюд со второго этажа нашего номера. Отсюда не было видно всего бархана, а только его часть, и то он был перегорожен высоким сухим деревом с редкими листьями, проводами и столбами. Мне удалось найти точку, откуда было видно без помех и бархан, и улицу, ведущую к нему и даже часть самобытного и необычного бетонного ограждения нашей гостиницы с металлическими орнаментальными вставками в арочных проемах. Я решил немного подразнить Зино, чуть-чуть напугать, в отместку за то, что он лишил меня законного права писать там, где мне хочется. Достаточно было прикрыть за собой дверь на балкон, и ему уже не было меня видно. Пусть побегает, побеспокоиться, когда не обнаружит меня в комнате, а я погляжу, как бы это было, если бы я все-таки ушел без разрешения. Я уже поставил этюдник, прикрепил к планшету бумагу и начал этюд пастелью, когда вернулся Зино. Увидев, что меня нет в комнате, он тут же выглянул на балкон, и обрадованно улыбнулся: «Гудь!» Но не лег спать, сел за свой ноутбук, видимо не до конца доверяя мне.
Я же, оставшись за многие дни один-на-один сам собой, без надзора – наслаждался этой малюсенькой свободой, возможностью погрузиться в творчество и жадно впитывал новые впечатления и ощущения.
С моего балкона мне, как из укрытия было хорошо видно все, что происходит на улицах, которые пересекались как раз недалеко от меня, стоящего на втором этаже. Прямо передо мной как на ладони был внутренний школьный двор, скрытый от посторонних глаз высоким бетонным забором. Одноэтажные школьные корпуса, напоминали наши автомобильные гаражи, только здесь среди таких же, как у нас кустарников еще торчали низкорослые пальмы, а сразу за школой возвышалась скалистая невысокой горка со сторожевой крепостью, в виде усеченной пирамиды. Большую часть школьного двора занимал огромный плац с футбольной площадкой, и асфальтированной дорожкой, по которой, не смотря на столь ранний час, ходила девочка в длинном серо-голубом халате с таким же платком на голове и книжкой в руках. Она видимо что-то учила, изредка заглядывая в книгу и энергично расхаживая взад-вперед по одному маршруту.
У школьного здания сидели и стояли другие девочки, но они были слишком далеко, чтобы можно было их рассмотреть. И я, боясь привлечь к себе внимание и нарушить какие-нибудь здешние правила, смотрел краем глаза, и краем глаза я видел, что появление чужака на балконе, не осталось незамеченным: в мою сторону смотрело с десяток любопытных девических глаз из-под надвинутых на лоб платков разного цвета. 
Звуки, фактуры, запахи и даже движения людей, все здесь было ново и интересно для меня. Я старался ощутить эту новизну, понять, в чем кроется ее отличительная особенность, чтобы потом передать это художественными средствами в своей работе. Но часто жизнь сама подкидывает подсказки и дарит сюжеты, если ты готов к их появлению и стоишь во всеоружии с бумагой и красками наготове.  Я был готов!
Для начала, нужно успеть изобразить самое ускользающее и непостоянное – свет. Освещение меняется быстро. Прямо на глазах, солнце поднималось все выше над горизонтом и с бархана, все больше сползало прохладное, бирюзовое покрывало - он становился все ярче, резче и понятнее. А мне нужна была сказка и загадочность. Поэтому первым делом я набросал бархан, а потом уже приступил к изображению широкой улицы уходящей к бархану, по обеим сторонам от которой плотными рядами стояли дома, без заборов, палисадников, крыш и почти без окон.  Над плоским верхним этажом, как обычно здесь, размещалась терраса, на которой сушилось белье, стояли круглые спутниковые антенны. Вдоль улиц как, часовые расположились столбы странных конструкций, а у домов редкие деревца, круглыми зелеными кронами разбавляли желтоватый колорит царящего повсюду камня, песка и глины.
По улице иногда проезжала повозка запряженная осликом, мотороллер или мотоцикл. Редко машина, с сидящими в кузове местными чернокожими людьми в белых или коричневых халатах с разнообразными головными уборами. Здесь встречались и платки повязанные странным способом, и шапочки, чуть скрывающие макушку, капюшоны накинутые на голову или болтающиеся сзади. Цвета, формы, способы намотки, обмотки, наложения, подвязки и залихватские способы ношения всего этого были самые разнообразные и весьма колоритные. Женщины, тоже иногда проходили в поле моего зрения, сами не зная, что стали предметом внимательного изучения и скрытой фото-съемки. Ничего криминального в моих действиях не было, но и афишировать этого тоже было нельзя. Поэтому я снимал украдкой, с живота или поставив фотоаппарат на бетонные перила балкона. Однако мне казалось, что местные джоконды, все равно, каким то шестым чувством улавливали, что за ними следят, начинали оглядываться, кутаться в платки или наклонив голову ускорять шаг. Поэтому мне редко удавалось сделать качественный и удачный снимок. И я с сожалением, как стрелок вспугнувший утку, выругавшись про себя, снова приступал к своей работе над этюдом.
Внизу под балконом по своим делам проходили красивые чернокожие мужчины, юноши, мальчики. Но женщины, девушки или девочки очень редко. А если и шли, то парами или в сопровождении важно шефствующего впереди мужчины. Мне удалось нарисовать некоторых из них и теперь они в своих необычных нарядах идущие по улице Игли остались навсегда в моем этюде.
Так началось мое первое свидание с желанной и трудно достижимой Сахарой и ее жителями.