После нас

А.Н.ПАВЛОВ

ПОСЛЕ НАС

     По пятницам в соседнюю деревню приезжает лавка. Хочу затовариться.  Дома продумываю недельное меню. Составляю список. Так у нас было заведено ещё с Верой. Да и в городе с сыном делаем так до сих пор. Не надо думать в магазине, сочинять на месте. И не забудешь ничего. Как правило, прихожу первым. За мной небольшая очередь из местных и таких же дачников, как я. Вот гудит мотор. Автолавка паркуется на «пятачке». Шофёр открывает двери кузова. Ставит лесенку. Залезает. За ним следует продавщица Лена. Я здороваюсь и протягиваю список. Она выдаёт товар и в конце говорит:
– По списку всё. Сегодня нет только огурцов.
Я расплачиваюсь. Заталкиваю покупки в рюкзак и шагаю к дому. Это чуть больше полукилометра.
     Прошлые годы нас, из Моровского, как немногочисленных и дальних, всегда пропускали первыми. Да и посмотреть всем хотелось, что берём, на сколько, какими бумажками расплачиваемся.
     В эту пятницу я оказался вторым.
– Да, мне немного. Только хлеб возьму, – как бы оправдываясь, сказала Тамара Ивановна. Она из дома, около которого собирается очередь. К моему приходу её авоська уже была выставлена на лавочку. Конечно. Всё по справедливости. Какие могут быть претензии.
     Лена занимает своё место у весов. Водитель наготове помогать. Продавщица объявляет:
– Сегодня хлеба осталось только восемь буханок и столько же батонов. Всем не хватит. Буду выдавать только по буханке и одному батону. Согласны?
Общее молчание. Затем раздаётся одинокий женский голос:
– А что делать? Лена, но ты же знаешь, мы всегда берём восемь буханок. Что ты не можешь больше привезти. Или для нас как-то отложить?
– Не могу. Заказываю не я, а хозяин!
И пошло-поехало.
– Жалобу писать надо! Вот что! Все подпишемся!
Господи, как у нас любят писать. От себя только анонимки. А, если подписывать, только скопом.
     Наконец, продажа товаров началась. Тамара Ивановна тихо, даже вкрадчиво, говорит:
 – Мне буханку хлеба и батон.
Лена подаёт.
– Да! А печенье есть?
– Есть.
– А какое? Мягкое?
– Есть и мягкое.
– А почём?
Называется цена. Тамара Ивановна думает.
– Ну, тогда мне полкило.
Начинается взвешивание. Стрелки на весах сразу не устанавливаются, но видно, что больше. Тамара Ивановна внимательно присматривается к тому, как стрелка качается.
– Да, ладно, Лена, пусть будет побольше.
Печенье убирается в сумку. Лена выжидательно смотрит:
– Что ещё?
– А из круп гречневая есть?
– Есть.
– Ну, тогда мне пакетик.
Рассматривает и забирает.
– А сахарный песок? Мне бы полкило.
– У меня только в расфасовках. По килограмму, пяти и десяти.
Тамара Ивановна думает.
– Мне бы полкило. Ну, да ладно! Пока брать не буду. А творог есть?
– Есть.
– Лена, взвесь тогда мне полкило.
 И так дальше, в том же духе и темпе. Заканчивается мороженым Очередь молча ждёт. Привыкла. Большинство таких же. Редко, кто с готовыми списками. И то дачники. Пока идёт торговля в очереди озабоченно:
– Да! Придётся завтра в Любытино за хлебом идти. (Замечу, это около десяти километров в одну сторону). По такой жаре-то.
     От всей этой тягомотины на душе муторно. Все знают, Верочки не стало. Смотрят сочувственно. В тоскливом настроении направляюсь к своей вотчине. И вдруг,…вижу в сторону автолавки мчится мальчишечка. Дорога немного вниз. Резко заворачивает вправо. Делает крутой вираж. Чуть не падает. Поворачивает обратно. Уже в горку. Снова вниз. Крутой поворот. Вверх. Разгорячённый. Лицо от пота мокрое. Светлые кудрявые волосы у висков и на лбу слиплись. Но он не устал. Ему нравится бегать. Кого-то или что-то изображает.
     Увидел, что я смотрю. Блеснул глазёнками и забегал ещё пуще. Руки растопырил. Наверное, он был самолётом. Вечер. Часов восемь. Но жара ещё не спала. За тридцать. А он бегает вверх и вниз без устали. И жара нипочём. Ему хорошо. Он радуется бегу и своей игре. Его счастливый задор передался и мне. Настроение улучшилось. На душе потеплело. Я подбодрил его:
– Давай, бегай, бегай. Молодец! Здорово у тебя получается.
А про себя подумал:
– Да! Я так теперь бегать не могу. И желания нет. Завидовать только осталось, и радоваться, глядя на тебя, малыш.
Чистая и светлая пора. Он этого не понимает. А зачем ему понимать. Размышлять и понимать будет после, когда станет, как я. А пока…бегай мальчишечка. Бегай! Улыбайся. Будь счастлив.
     Он выскочил из дома, в который его привезли несколько лет тому назад, совсем крохой. Дед с бабкой, не задолго до его рождения, купили эту избу. Большую. Справную. Через год или два  поставили её на фундамент, сменив нижний венец на новый, из мощных брёвен. Развели великолепный цветник. Я бывал в этом доме раньше. У прежней хозяйки, Марии Ивановны, мы покупали молоко. Коренная жительница этой деревни. Прожила в ней всю жизнь. Девочка. Колхоз. Замужество Тяжёлая работа. За войну потеряла мужа. Одна подняла двоих детей. Собственно, почти как вся деревенская Россия.
     Помню, очень переживала за внука, Игоря. Он был призван в воздушный десант. То сильно простудился, то первый прыжок с парашютом, то тоска по деревне, бабушке, которая его вынянчила. Каждое его письмо хранила как святыню. Читала мне и Верочке. Всегда при этом плакала. Так болела сердцем. Приходил к ней со своим сынишкой, тогда ещё дошкольником. Угощала пирогами с молоком.
     Была у неё старая телега. В колесе спица выскочила из обода. А сено для коровы возить надо. Покос у неё был в Моровском. Как раз против нашего дома. Косили с дочерью, Валей. Сушили. Сгребали в копнушки и возили на сеновал. Для него была приспособлена старая изба (новые хозяева её раскатали на дрова и разбили на этом месте цветник). Мария Ивановна обращалась не раз к местным мужикам помочь – починить колесо. Ставила и маленькие и поллитровки. Но у тех не получалось. Попросила меня. Решил взяться. Сложная конструкция колесо от телеги. Даже не представлял до этого. Но сделал. Дала мне она за эту работу рюкзак отборной картошки и трёхлитровую банку свиного сала. Я был очень горд:
– Вот, Верочка, возьми. Заработал, как тележный мастер. Не пропадёшь со мной.
Посмеялась, но была рада за меня.
     Ворошить сено мы Марии Ивановне помогали. Не привыкли стоять «руки в боки» и смотреть, как люди работают. Хотя какие из нас на покосе были помощники.
     Часто вспоминаю время покоса. Красивая пора. Приходили семьями с косами и граблями. Все участвовали. И с охоткой. Бабы в свободных платьях, тапочках и косынках. Мужики в картузах, рубашках нараспашку. Отдыхали под двумя огромными берёзами. У меня там качели были сделаны. Мальчишки и девчонки катались на них. В тени накрывали перекус. Хлеб, яйца, огурцы, лук зелёный. Картофель отварной с крупной солью. Молодухи гоняли на наш родник, вниз к ручью. Из дома у нас воду брать не хотели. Приносили в бидончиках или вёдрах. Обязательно свежей, ледяной. Как-то незаметно ушло это время. Исчезла простота и радость труда. Коров не стало. Покосы заросли бурьяном. Все покупают молоко в пакетах. И простокваши-то не сделать. Стоит неделями и не киснет.
     Но вот сено в копнушках. Телегу мою нагрузили Громадный воз. Повезли. Лошадёнка едва тащит. А я смотрю и переживаю – выдержит моё колесо на кочках или… Не дай бог. Позору не оберёшься. Телега-то без рессор. Не положено для неё. Хрясь, хрясь! Удар колеса о камень. Сердце замерло. Выстояло! Ура! Кричу Вере:
– Гляди! Колесо-то моё цело. Значит, я сделал хорошо. А мужики не смогли. А ведь они все мастеровые.
     Как я был рад. Помню до сих пор. Хотя уж и коровы нет, и дом продан, и Мария Ивановна умерла, и дочь её Валя тоже.
     Но вот передо мной новый человек. Бойкий мальчишка с озорными глазёнками. Бегает и бегает по жаре. Вниз по дорожке, вверх. Вниз. Вверх. И жить становится не так грустно.