Герои спят вечным сном 11

Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2017/02/08/2233

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ЗАНУДА

Потому я люблю затеи
Грозовых военных забав,
Что людская кровь - не святее
Изумрудного сока трав.
Николай Гумилёв.

- Ого! Умчались двуснастные. Ирочка, проводи. А вы что стоите, бездельники? Кто обещал погребец засыпать?
Раздала Ганя сестрам по серьгам. Витьке ничего не досталось.

Конечно! Хоть, где расположен хутор, и сухой над водами пятачок, а всё равно - низкие места. Копать - себе дороже: в паводок заплывёт.

Надо, чтоб правильный погреб держал правильную температуру, холм над ним поднять. Землю с ручья, как для плотины: сырая хорошо слёживается. Ещё лучше, если травой порастёт.

Работа кропотливая: сруб осиновый поставить от гнилости, опалубить * плетнями - шесть ниспадающих колец, окончив, дёрном обложить. И главное - летом делают. Времечко страдное! Вся сила - старцы да детвора.

Сколь их, тружеников? Почему не в огороде? Большие, должно быть, раз к земляным работам приставлены... Непокорные рабы! И всех по военному времени надо накормить, одеть, согреть... Тут настоящий детдом? Кто его устроил?

Витька поймал себя на мысли, что, получив ответы на поток обрушившихся вопросов, ничего не изменить, и, тем не менее, они возникают, лишая равновесия.

- А, между прочим, - прежде, чем убежать, отбросила слово ящерицыным хвостом Ирочка, - строительство погреба - это эксплуатация человека человеком, и вы никого заставлять не имеете права.

- Вот зануда! - огрызнулся мальчишка, что в хоре пел. - Сама - только косой по спине шлёпать, а - туда же, - борец за права трудящихся!
- Тебе, я подозреваю, - вступился за Ирочку другой, - нравится пыхтеть над погребом?

- Крохоборство мне не нравится и разлад. Давно ли ты, Зуев, свистал со страху на своей Малозавальской улице? Теперь балабонишь о правомерности работ, а погори хутор вслед за лесом, зимовать будешь где? Правильно, в погребе. Данилёнки, вон, вообще не рассуждают. Почему, как ты думаешь?

- Деревенские! Им ничерта не в труд, а я с этой тяпкой, будто заяц в трёх соснах, чуть ноги себе ни отрезал. Земля бежит от меня, кукожится и...

Не довелось узнать последствий кукоженности земли. Произошло событие, заставившее всех вдохнуть и не выдохнуть.
- Что? - Сам у себя спросил Витька и услышал сформированное изумлением имя: Антон.

Тишина легла несомненная, даже, показалось, водосток перестал журчать.
- Ой, - простонала еле слышно Ганя, - бедный ты, бедный! Пойдём, покормлю, пока не грянуло!
- Спасибо, на заставе поел". - Был ответ.

Антон (Степанов) - первый Ганин внук, безусловный любимец... Да и понятно, за что привечать! Всем взял малый. Действительно, старший в роду. Где стоит, там и ветер не дует. Любая работа с руки, любая обязанность кстати. Чего ж они, будто испугались?

- Не тушуй, Степаныч, - с нарочитой радостью воскликнул Зуев. - Признаешься, покаешься, и минует высшая мера социальной защиты. *

- Ну, пропащая душа! - Отец, будто на подхвате, возник позади. - Где тебя носило трое суток?
Антон не ответил.
- Мать вне памяти, - продолжил разыгрывать сцену Степан, - велела: если скажешь, куда ходил, не трогать тебя.

Витька вообще перестал понимать порядок действий. Зачем провинившегося сына прилюдно допрашивать! Хаты ему нет Или сеновала? Неужели вдарится в объяснения! Он же поступил предельно просто: дёрнул штаны, обнажил ягодицы, сунулся головой в клумбу.

Щиххк, щиххк, щиххк... прорезал воздух ремень, и ни звука ответом. Антон выпрямился, подтянул сопли.
- Господи, Иисусе! - Сронил Степан слово до полушёпота. - Вот так выросло дитятко, нечего сказать! Что тебе нужно, пёсий хвост?

- Мешок зерна, сутки времени. - Едва слышно пролепетал Антон.
- Дай ему два. Велосипед дранозадым не предлагаю. - Отправил Степан происшествие в архив и развернулся на каблуках. Скрипнули порожки, сухо лопотнула дверь.

- И на что ж тебе надо-то! - На полувыдохе запричитала Ганя, обхватив всхлипнувшего внука. - Необачный * ты, лихая голова! Гляди ка, попадёшь в Архангелы, как тогда!

- Бабка, ты чего! - В лад ей подвизгнул Антон. - Я маленький и боюсь, бабка! Если б знала! Там до того страшно! Вообще! Не надо! Лучше круглый год с утра до ночи картошку подбивать! Велосипед верну! Даже два! Заступись как-нибудь, а!

- Нечто за тебя заступишься! Эх! Сказал бы: прости, мол, батюшка, в стогу, мол, дрыхнул! А так-то зачем! Пойдём уж, пойдём!

- Кто такие Архангелы? - Нарушил гробовое молчание Витька.
- Группа обеспечения, - объяснил противник погреба. - Не связь, не разведка, просто всё: командиры отрядов подчиняются. И главный! Не поверишь! Андрюшка Деменков. За его голову Фрицы двадцать тысяч марок дают!

- Не двадцать, а две, - громко, будто ничего тут не случилось, над Витькиным ухом произнёс Андрей. - Нулик на первом объявлении сам подрисовал, чтобы от скромности не умереть. Они с тех пор везде эдак изображают. А ты не надейся. Хоть двести напиши, всё равно ничего не получишь. Брешут, вот те голый пуп!

Странной оказалась реакция: не огрызнулся один, не засмеялись другие. Высшая мера социальной защиты подействовала на всех. Бездельники молча повернулись, ушли засыпать погребец.

- Что это было? - Спросил Витька.
- Ого! Ритуал. - Отвечал Андрей. - Посредством ремённой передачи, присвоение звания "Человек Достойный!" Надолго запомнят, "герои", вать их хвать!

- Чего, и тут они? Всюду лезут?
- Ещё как! В хвост и в гриву. Ганьке памятник при жизни надо ставить. Собрали пять десятков - на "большую землю", а видишь ты! Мало человекомест, только раненых. Вот и "геройствуют" в меру сил: третьего дня гранаты покрали. Удалось вернуть, но двух не досчитываемся, и молчат, храбрецы.

- Антон так и не признается, где был?
- Зачем? Дело поверхностное! В Соторнях, знаешь такую деревню, "премьера", вроде Ступанской или Туркова. Мы не успевали, а Тоська! Представляешь! Самолёт без спросу взял. С ужаса делают эдак, надо понимать.
- Что будет за самолёт?

- Ганя сказала, что: машину-то он вернул в целости! Страшно, если слышишь про ликвидацию и бессилен остановить. До того жуть берёт, облако схватить готов, в луну вцепиться! У него же там - подруга. Девочка, на областном по химии познакомились. Переписывался, все знают.
- И чего? Спас!

- Ну да. Ушли в Захарово и дальше (довольно легко). А гадам шороху навёл! До се моются!
- Один навёл?
- По туману много не надо. В такие походы пьяными идут, и дело неправое, - страх впереди шага.

- Что можно одному?
- Деморализовать на малое время. Ты бы, например, велел, чтоб все собаки на голос завыли. Я миномёт изображу, в Сенькином с хат повыскакивают. Каким Тоська оборотнем стал с дождика, да по утрянке? Сушите наших! Говорят: эти друг друга перестреляли, двумя цепями полегли. Деревня - пламенем, а народ разбежался.

- Может, Ступанцы тоже?
- Никто не знает: скрытое место, ясный день...

- Ты сам-то, людей убивал? – спросил Видька и диву дался на себя: вчерашнее позабыл, что ли?
Фашистов, конечно. – Будто о будничном, сказал Андрей. – Разве есть варианты? Ждать, пока сюда заявятся? Нет уж.

- «Архангелы» – почему?
- Не знаю. Обозвать как-нибудь надо было, вот и «архангелы». Занятно! Звучит. Наша задача – зондеров к праотцам отправлять, чтоб деревни в целости! * Четыре смены в городской команде положили, а негодяям переводу нет!

- Посылают? Приказ?
- Да! Конечно. Они, как правило, русские, падаль! Кто посылает? Хоть бы и немцы! Достойно ли? Мне мать не велела домой возвращаться, если в Берлине такой приказ выполню. Иди, мол, куда хочешь. Нету, говорит, благословения.

- У вашего класса выпускной должен быть? -Сменил тему Витька.
- Ага. Тут – школа эвакуированная, и нам аттестаты выдали, государственного образца, между прочим. Можно хоть сейчас поступать. А ты - год в пролёте. Навёрстывай!

- Как?
- По порядку. Со здоровья начинай, с внешнего вида. Собак ночью забрали. Тебя Кулина не пускает.

- Что значит, забрали! Почему я???
- Потому что. Голова не упорядочена. Совсем забыл, или внимание мимо. Чего так смотришь? Ни один псих не признал ещё, что у него не в порядке с головой. Признаешь, и танцуй от этой печки. Начни с режима дня, сориентируйся во времени. Больше двигаться надо. Палочка, гляди, вот так работает!" Ногой шаришь? Ступить боишься? Ты же знаешь тут всё! Вот. Уже лучше.

- Псов куда?
- На остров меж трясин. Грузовик перевёз. Их испражнения - знак для поиска. Вряд ли немцы смирятся с такой потерей. Тебе неделю тут жить, как минимум. Акуля выпишет, дедка возьмёт. Ты же наш преродник! Считай - брат.

Антона точно в Архангелы. Он - совсем не "герой", хоть и выкинул номер. Припишет пару годиков, как добровольцы делали... Витьке же надо голову поправлять, ой, надо!

Самое страшное - вода. Андрей скупнул с плотины, и возродились Ступанские ужасы. Прудик мал, деться некуда. На двадцатом взмахе в камыш уткнулись, и не возникло желания плыть обратно. Стать бы камышом, да к земле прицепиться. Вылез, обсох, уснул на крылечке под скамьёй.

Сквозь дрёму скользило родное, перемежающееся:
Дремлет чуткий камыш. Тишь — безлюдье вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом — на лицо тебе вдруг

 листьев брызнет роса серебристая. *

Мамка была тут, радовался об неё сердцем, пока ни понял: Анисья гладит ладошкой лицо: - Гости к тебе, деточка, подымайся.
- Обед проспал? - Вспорхнул Витька.
- Да, вечереет. Не огорчайся. Кулина сказала: сон почтительней еды.

- Это мы, - уточнил список посетителей Алёша Данилов. - Зурабка в отряд уезжает, проститься пришёл. Ты знаешь, он совсем не старый! После школы! Год прибавил, и всё.

- О! - Витька почувствовал свою ладонь в больших, удивительно мягких руках. - Ты собаками пугать, а я вчера нахулыганил, и виписали. Ну, я не виноват. Зачем они пулэмёт в палате? Книжка для развлэчений, да?

- Прямо в палате?
- Ну, да, так, около совсэм.

- Будешь с нами ужинать?
- О, прямо тут. Винесем стол... Или вот, с окошка! - Сказал Зураб, и без особенных усилий снял ставенное полотно.

- Ты чего! - возмутился Николка. - Это же от самолётов, чтоб свет не видно!
- Самолёт мы другым уберём, доску назад повэсим. Вот ужин. Всэ помэстились, и закат. А маму твою выдил.

- Сам видел! - Задохнулись вопросом Данилки, сразу два.
- Трофым, и мне сказал. Она думает, вы в доме сгорэли. Она нэ знает, что вы мэня нашли и уплыли! Она больная совсэм. Как вы сгорэли, так она больная.

Алёша Заплакал, Никол засмеялся, а потом оба засмеялись и заплакали...
- Я не понимаю, - Сказала Манефа, - что это значит!
- А! - отмахнулся Зураб. - Он понимает, нам понимать нэт.

Как сгорели, так и больная! Витька приложил все возможные усилия, чтобы не захохотать, и спросил для перемены разговора:
- Ты грузин, Зураба?
- Да".
- Петь их научи! Знаете, как грузины поют!

- Где знать-то, - отвечал Николка. - Не живут здесь такие люди, а радио Бабкатя наша терпеть не могла.

- Казачьи, украинские, советские разные знаем, - поддержал брата Алёша. - Из опер - тоже, с граммофона. Покажи, может, сумеем? Нет, не словами, - так!
- Вокализом это называется, - пояснила Акуля. - Действительно, попробуйте, Зураб, . Они - понятливые. Красиво будет.

Загорелись, сделали. Должно быть, хорошо вышло. Витька не вспомнит теперь. Кажется, плыл, летел, покачивался на волнах песни, покуда ни дёрнул душу приглушенный хлопок, и, спустя пару ударов крови, в ладонь ткнулась большая гладкошёрстная собака.

«- Работайте, негры, работайте! Солнце ещё высоко! - Гришку до того заел отвратительный, проникающий за шиворот голосок, что чуть ни въехал лопатой меж глаз. Остановило всеобщее поклонение, настоящий культ.

- Зачем парни – такие дураки! Пустышка ведь, бездельница, тощая – глист глистом!!! А смотрит! Столько презрения каждому шлёт, столько брезгливости! Неужели самой не противно? Однако всех в ряды построила, будто кобели на свадьбе.

Нет. Он даже головы не повернёт в Иркину сторону, ни то, чтоб спину разогнуть. «Работайте, негры, работайте!!!» Подавись ты, Зануда. Уже - имя нарицательное. Меж собой все так называют, и каждый норовит возле стать, в глазки глянуть.

Лишь Новиковский особняком: строгий, будто струна. Глущенковы зовут Лёньку «партайгеноссе». Что это, Гришка не знает. Спросить? Ну его совсем! к местным другие вопросы есть: как по кустам косить, где рыба клюнет, - и прочь.

Толковые ребята, не зазнайки, да мало времени на спрос: гоняют их! Не городским чета.
И столько хороших девчонок! Ладно, будем поглядеть.

Щемит, конечно, меж рёбер от Иркиного присутствия: поворот головы, изгиб шеи!!! Чтоб её!!! Ходит павой. Наклониться? Ну – нет, никогда: присядет, коленочки вместе, ловко так двигается!

- Я предлагаю… - Женой взять, чтоб каждые пять минут предлагала! Ни-за-что! А пройтись с ней перед ребятами – очень даже! – Предлагаю составить коллективную петицию, письменное возражение от имени пионерского отряда. – Вкрадчивым (как ей казалось), на самом же деле – змеиным тоном прошелестела Ирочка.

- Не прокатит. – Отрезал Костя Куликов. – Пол отряда в дозорах.
- А мы – назади! – Подхрюкнул Стёпычев. – За людей не считают, правильно говорит. Ты как думаешь, Мазин?
- Я, - отвечал Гришка, - землю укладываю: норму сам себе назначил, и добьюсь.

Дружный хохот обвалил не успевший возлечь комок земли. Провалиться бы сквозь неё, назначенную! И что это? Не вихрь, не торнадо с вулканической лавой, а тёплая нежность: Ирочка ладонью по щеке.
 - Гришенька, - шелестит на ухо, - ты у нас самый лучший негр, а я тобой повелеваю.

Хорошо, что во рту стебель ревеня жёваный, а то бы зуб искрошил, так стиснулись челюсти. Внешне же Гришка и ухом не повёл: где копал, там продолжил. Длилось всё пару секунд, потом интерес потеряли. Ему же теперь вдвойне интересно: мстить станет Грачёва или хвостом побежит?

"Тяжела ты, шапка!" "Что за комиссия!" "Не судят их, не судят!!!" Умом Антон постиг лавры победителя, но сердце, которое сзади, не скоро позволит забыть. В Архангелы, вопреки отцу, возьмут! Бабка от пуза накормила! В её жандармо-европейском хозяйстве теперь полный порядок. Сомнительно, что некто из "героев" захочет "Высшей меры": раз Антона не пожалели, с ними, тем более, отставить церемонии!

Будут дразнить исподтишка, однако - другой уровень. И всё же! Особо гнусно стало после того, как Вася, следующий по старшинству брат, обозвал "печенью огорчённого налима". *

Сколь интенсивно она заживает? Неделю, две! Смазал снадобьем, пристроил под взятые у деда штаны накомарник и превратился в чучело с гряд.

Заняться теперь чем, а? Отвезти зерно убежавшим от смерти не получится, потому что "дранозадый". Работа - вообще рудимент. Читать!!! Было бы смешно, если бы не с нами. Какую ни возьми книжку, на какой странице ни открой, всюду натыкаешься на прямое или косвенное упоминание о постигшей судьбине. Как у голодных генералов с газетой и обедами!

* А сколько вокруг доброжелателей! Хоть головой в пруд, да мелко, и рыбы смеяться станут.

Единственное место - заветный настил )на ветвях старой липы. Там никто не найдёт. Бабке сказался, улучил минуту, чтоб не видели, залез, притих.

Такое лишь в детстве бывает, которое вот-вот - кончится. Сидишь ты на дереве (или в кусточке), и месту тому дела до тебя нет: вес безнагрузочен; взгляд не опасен; Ветер, солнечный промельк, паутинка, свёрнутый гусеницей стручок, всё - часть тебя, как дыхание и внимание. Не падал, но чувствуешь скорость от высоты; Не грыз, но вкушаешь особенность листа (берёзового, кленового, липового).

Внизу испещрённый следами песок, и можно без числа минуточек разбирать: где, чьи. Бабкин поперёк отцовского лёг; Там вон - Анюта пробежала, здесь - Васюн.
Милые, милые! Жил, не задумывался, как всех любит, пока ни грянуло! Мамонька переволновалась. Ей, туда-сюда, родить, а у Гани – свой день рождения, пятидесятый.

Рано девок замуж отдают, и парни рано женятся. Может, лучше так-то, сподручней вдвоём, только Антон при мысли о Соторнянских во! горя пережил: за себя менее страшно.

Вера, умница, мысли налету хватает: как взглядом указал, так и делала, мальчишки - тоже. Ну, ладно; обошлось; следует пережить это событие.

То ли дрёма, то ли сон,
То ли подых, толи звон,
Толи ветер, то ли дрожь,
То ли ужас, то ли нож.

Кто поднял веки, открыл глаза? Точно, не сам! Длинные-длинные тени, солнышко набрюшилось * на острия лесных вершин, лента ручья почернела, и под берегом возле скрыньки * новые кусты, номером четыре: собрались в кучечку, притихли.

Господи, прости за всё сразу! Антон осознал себя и понял: дотянуться до пистолета, не двигаясь, можно вполне, обойма непочата, расстояние приемлемое. Только бы точно, с первых выстрелов!

Что им надо? И как умеют! Ни в жись не отличишь, если бы в другом месте! Промахнуться фрицам нельзя. Он распластан, беззащитен, хоть меньше 98 сроду не выбивал. Они, небось, тоже снайпера, и, если средь листвы заметят, - выстрел может быть только один.

Нет. Если кто-нибудь подставится и откроет гнездо, тогда - два или три, но никак не четыре. Автомат бы!

Хутор им, как на ладони, каждое окошко видать, каждый кол солнцем высвечен. Они же - в тени против лучей, сливаются с массивом кустарника.

При самом драматичном развитии событий живыми им отсюда не уйти: сотню положат, сто первый убьёт. Самоубийство совершить можно и в более комфортных условиях, следовательно, чего хотят? На что рассчитывают? Почему не рассредоточились? Есть же иные удобные для наблюдения места!

- Тю-тютю-рютютю!
Подал Антон Сигнал на языке свиста. Им забавлялись все, но теперь, в заревом птичьем гомоне поздней весны, навряд ли кто-то услышит. Деменок ушёл, Васюн, огорчённая печень, рубится с беженцами в свайку, * что б ему!

- Тю-тютю-рютютю!
Нет ответа, и эти сидят. Ждут, видимо, темноты или притемка. Антону ждать нечего: сникнет солнышко, и всё, он - мишень, они - растворились.

- Тю-тютю-рютютю!
Не замечают, и на том спасибо. Но! Глянь ка ты! Беленькое на плотине? Платьице, платок! Время такое - дети должны быть по домам. Почему оттуда? Потому что - Зануда.

Ирка, чья-то, из горсоветовских, та, которая уже всех достала своим патриотизмом и осведомлённостью. Многознайство не мешает постоянно подлизывать за бабкой и протестовать.

- Тю-тютю-рютютю!!! Опасность!!! Внимание!!!
Это не слова, но общеупотребительный сигнал, который знать должны. Разве такие что-нибудь могут,кроме самолюбования! Ого! Увидела, и кажется, больше, чем он. Эти её увидели, и она увидела, что они увидели её.

Даниловы теперь раскрылись. Действительно, бабкино дело, "Ангели поют на небесех!" Что за чудо: не мелодия, а свет; не звук, а воздух! Сила, простор, длинная, как жизнь, дорога. Антон прежде такого не слышал, и не в последний ли слышит раз?

Даже свистать бесполезно, а Ирка... Что это? Она поднимает руки! Да. Показывает: готова молчать и сотрудничать. Может быть, сообразила и берётся отвлечь, чтобы он предупредил? Глупости. Внизу чистый песок до самой Гипербореи, * блоху заметишь.

Идёт. Спускается. На просвет видна. Ладони открыты. Платье развевается на ветру. Трепещут кончики косынки. Красивая, если рот закрыт.

Чего ж её так жалко! За Веру испугался, на грани остановки сердца в Соторню добежал, но чувство другое - безусловное понимание. Объяснять не надо: по взглядам сошлись, с порога догадались, бросили всё.
А какую комедь разыграли! Пустое теперь воспоминание, не греет на смертном рубеже.

Ирка подошла, села на корточки, говорит, на Манефину хату показала. Всё. Они получили. Нужна она им? Навряд. Собаки нужны, вот что. Он же до сих пор не понял, где у куста голова, где туловище, куда бить, чтобы наверняка.

Ирка смотрит без испуга. Протягивается рука. Сгребли, утащили в куст!

Вспышки нет, но что сначала: упругая волна, или серия ударов по стволу дерева? Всё равно. Только слышит Антон, как родился нездешний, вызванный страданием живого крик, видит, - выросло пыльное пугало, да метнулась к хутору стрелка, раскрывшийся в полёте зверь.

Можно слезать, не опасаясь. Две пропащие гранаты на пятёрку, собранную в пук! Но там, средь осевшей пыли, признаки движения. Чьё оно? Антон не задумывается, слетает кубарем, бежит.

Хутор для них, как на ладони, каждое окошко видать, каждый кол, а потому, петляет человек, уворачивается от пуль, падает в неприметную для стрелка ложбину и оттуда хладнокровно, с бережением и вдумчивостью посылает ответки.

Одна беда: накомарник торчит! Чётко его пристрелили. Опять Васюн смеяться станет.

Пулемёт с чердака, безопасный для Антона, потому что до Гипербореи видать, доканчивает точку, обездвижив полностью, но ему это уже не интересно. Главная обида - дедовы штаны. Главная боль - Ирка.

1. Опалубка – вспомогательная конструкция.
2. высшая мера социальной защиты – расстрел.
3. Необачный – безоглядный.
4. Зондеркоманда – отряд специального назначения.
5. Иван Никитин. Утро.
6. Печень огорчённого налима – Николай Лесков. «Заячий ремиз».
7. «Как один мужик двух генералов прокормил» – Михаил Салтыков-Щедрин.
8. Набрюшиться - повиснуть на кольях животом.
9. Скрыня примыкающая к плотине часть запруды.
10. Свайка – игра, попадание заострённым железным стержнем в кольца, лежащие на земле.
11. Гиперборея – мифическая северная страна.


Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/02/11/2108