Алжирский пленник - часть 19

Весь первый день, мы ездили по маленькому городку Игли, были в соседнем селении, катались по окрестностям. Везде я видел какой-то издревле заведенный «правильный» порядок. Здешние жители не рушили свои храмы, чтобы потом их восстанавливать, не вырубали оазисы, чтобы потом снова их выращивать. Не разворовывали общественные постройки, не продавали оборудование своих заводов. Почему? Может потому, что их мозг всегда уже одну или две тысячи лет трезв? Я удивляюсь их отношению с детьми. Дети у них – это самое дорогое и ценное. Но не на словах, а на деле! Здесь в Алжире, норма, что кто-то из взрослых останавливает поток машин, чтобы перевести через дорогу ребенка, и все водители притормаживают, пропуская детей, что-то торопливо, но приветливо им говоря. Полицейский, улыбаясь, останавливает вереницу машин, сам переводит ребенка на другую сторону, и это не сказка, не вымысел для агитационной рекламы о хороших полицейских, это обычная действительность! Ребенок вырастет и у него уже будет с детства заложенный стереотип такого же поведения и отношения к детям. Это стало их культурой, обычаем. Почему у нас нет такого обычая? Мы что -  меньше любим своих детей? Я и сам не могу спокойно, без улыбки и умиления смотреть на этих красивых, очаровательных малышей, подростков, которые то парами, то по одному с каким-то не детским внутренним достоинством и уверенностью идут счастливые и довольные жизнью, затерянные в песках огромной  и пугающей меня пустыни.
Уезжая из Сибири, из села Казачинского, я поражался всеобщей озлобленности. Приехав в Москву, поражался всеобщим безразличием. В Алжире поражаюсь всеобщей доброте и отзывчивости. И не только по отношению ко мне, гостю, но и по отношению  друг к другу. Меня удивляет, как им не надоедает обниматься, улыбаться, хлопать по спине, бесконечно говорить при встрече: «Сава! Лабэз! Салам!» Но что-то я отвлекся…
Сегодня был день осуществления заветных желаний: я залез на бархан, на пальму и походил рядом, посмотрел, понаблюдал и понюхал верблюдов!
Сначала мы приехали к барханам. По пути, я наконец, увидел вблизи небольшой оазис с пальмами и упросил Зино сделать остановку, чтобы написать их. Меня предупредили, что все вокруг чье-то и рвать и собирать без спроса ничего нельзя. Здешние пальмы – финиковые, не очень высокие, я бы даже сказал низкорослые. Может быть это молодые оазисы, а может такие пальмы? Но для меня они все равно были удивительными, после наших сибирских берез и сосен. Поэтому я, предвкушая, как потом буду вспоминать это, стал изучать их строение, фактуру и пластику, пробовать найти цветовое соответствие  чешуйчатым стволам и песку, листьям и небу, свету и тени. Зино с Ханджем прогуливались по окрестностям и терпеливо ждали, когда я закончу свою работу. Потом Зино уважительно принял мой этюдник и холст, уложил в багажник и мы подъехали к бархану.
Недалеко от дороги, у подножия песчаной горы трудился местный житель, выкладывая камни в прорытую в песке канавку, куда потом высаживается бамбук. Чернокожий крестьянин показал нам двенадцатиметровый колодец, вырытый вручную и вручную отлитый из бетонных колец. Из него вода насосом подавалась в канавки, по которым текла и орошала молодые побеги бамбука. По шлангам вода бежала на грядки с луком, зеленью, и чем-то еще, чему я не знаю названия. К каждому деревцу, пальме и кустику шел шланг и через небольшое отверстие орошал растения. Бамбук вырастет и создаст тень, в которой будут расти молодые пальмы и другие растения. Так создаются оазисы, которых множество вокруг. Чтобы вырастить такой оазис с пальмами, уходит не одно десятилетие. Зато потом он передается по наследству и кормит детей и внуков того, кто когда-то вырыл в песке свой колодец.
Пообщавшись с крестьянином, мы пошли к бархану. Сняли обувь и босиком, по приятному, прохладному песку пошли вверх. По краям песчаной волны песок был плотный, и по нему было легко идти, а там, где песок был ровный – топкий, и ступня увязала по щиколотку, но идти все равно легко.
Бархан – это произведение ветра. Если ветер играет водой, то она быстро теряет форму, камень сопротивляется веками и не всегда его форма подчинена ветрам, все зависит от плотности и вкраплений. Песок податлив и легко принимает причудливые изысканные формы подчиняясь ветру. Конечно все в плоскости, но это именно игра песка и ветра, поэтому удивительно красиво, особенно когда бархан освещается с боку. Тогда к игре песка и ветра добавляется игра света и цвета.  Цвет бархана удивительно приятный, теплый, с красноватым отливом. Я бы назвал его – персиковый, но это не точно. Его сочетание с глубинной синевой неба и зеленью пальм – вообще что-то невообразимое! Нужно попытаться будет это передать. Не знаю, удастся ли?
Я пришел в такой восторг от бархана, что мне хотелось бегать, прыгать, кататься по нему. Но этому помешало одно обстоятельство. Еще когда мы только начали на него взбираться, Хандж, наш проводник, сказал, что на бархан можно заехать на машине, если ехать по плотным участкам, и он показал где. Мы уже были на середине пути к вершине, когда Хандж указал вниз, где черный внедорожник начал штурм бархана. Первая попытка оказалась неудачной. Машина забуксовала передними колесами. Из нее вылезли двое мужчин и стали откапывать колеса. Как потом оказалось, это были родственники Ханджа. После того, как автомобилю удалось вырваться из песчаного плена, он вернулся на исходную точку. Негроидные, но, по всей видимости, наши в душе мужики, натрезвяк решили испытать судьбу еще раз! Они с разгона взлетели на небольшую песчаную волну, выехали на плотную белую площадку из спрессованного как цемент известняка, и с нее опять бултыхнулись обоими колесами в основание следующей за ней песчаной ловушки. Несколько минут буксования естественно ни к чему не привели. С высоты нашего песчаного плацдарма хорошо было видно, всю тщетность и безвыходность этой ситуации. Но двое негров внизу старались, откапывали колеса и еще глубже увязали. Потом они стали носить сухие ветки от кустарников и подкладывать их сзади под передние колеса, но опять безрезультатно. Мы пошли выручать. Правда, Зино, надо отметить в его послужном списке, остался заниматься фотоэтюдами, а мы, два реальных пацана: тощий и мелкий Хандж, и почти пятидесятилетний старец – я, с каким-то воинственным и бодрым видом, длинными шагами спускались на подмогу. Несколько минут, и втроем мы вытолкали машину. Я посмотрел вверх на бархан и подумал: «А если бы им удалось въехать до половины и увязнуть там? Что тогда делать? Какой трактор или вездеход сможет подняться туда, чтобы выручить? Разве только верблюд – ждамэль!
И мы поехали к джамэль.