Повесть о Кате и Владике продолжение

_ _ _ _

     В конце сентября в одно из воскресений умерла бабушка из двадцать пятого дома. Как это случилось, ребята не знали. Наверное, она ночью умерла или в субботу, потому что утром, часов в одиннадцать, около двадцать пятого дома уже стояла машина с откинутыми бортами, на ней, в кузове, стоял крашеный гроб, и в гробу, на стружках, покрытых простынёй, лежала неподвижная бабушка. Она была по грудь покрыта одеяльцем, на голове у неё был беленький платочек с мелкими синими цветочками, маленькие сморщенные руки сложены на груди, а глаза закрыты. Владика особенно поразило, как плотно были закрыты у бабушки глаза: они совсем сравнялись со щеками. А Кате, когда она смотрела на это совершенно бездвижное тельце, всё время не хватало воздуха, и ей всё время хотелось глубоко вдохнуть и выдохнуть вместо бабушки. Все дети плакали.
     Подошёл папа Лидки Сидоровой, вздохнул. Подошла мама Копыркиных, посмотрела и стала вытирать глаза кончиком шарфа и шмыгать носом. Подошла мама Капы Сусловой, стала креститься и кланяться: она верующая была. Подошла тётя Рая Мухазакирова, сложила руки на груди и тоже поклонилась. Потом пришёл папа. Он обнял детей за плечи - и ничего не сказал...
      Машина медленно поехала по дороге, и все ребята вместе с родителями пошли за ней. Никто почему-то ничего не говорил.
     Машина приехала к подножью Подсобной горы, где было поселковое кладбище. Там двое дяденек заканчивали копать яму. Потом они подошли к машине, сняли гроб и поставили его около ямы, на самом краю. Они сняли с кузова крышку, поставили рядом с гробом, и один дяденька спросил:
    - Ну, кто-нибудь будет прощаться?
    Мама Капы Сусловой подошла к гробу, перекрестилась и поцеловала старушку в лоб. Она сказала:
    - Царствие небесное! - поклонилась и отошла.
     Тётя Рая подошла, поцеловала маленькую сморщенную ручку, поклонилась и отошла.
     Дяденька вздохнул, кивнул другому, они взяли крышку и закрыли гроб. Потом они заколотили его гвоздями. Дети плакали.
     Дяденьки поддели под гроб верёвки и на верёвках опустили его в яму. Тётя Рая первая бросила на крышку горсть земли. Потом все взрослые, и папа тоже, бросили в могилу по горсточке. Потом стали бросать дети. Земля была холодная и мокрая.
     Потом дяденьки взялись за лопаты и стали закапывать гроб. А когда закопали, сняли с кузова деревянный крест и вкопали его в землю - там, где у старушки были ноги. Постояли, повздыхали, повернулись и побрели домой.
     Все дети много плакали в тот день...

_ _ _ _

     В школе готовились к большому празднику.
     На рейде стояло много кораблей, и среди них - корабль "Колхозник", а комсомольцы из экипажа "Колхозника" были шефами школы. Вот по поводу встречи с шефами и готовился праздник. В нём участвовали все - и старшие, и младшие классы.
     В одной из классных комнат сделали выставку детского творчества. Там были и картины, и вышивки, и всякие рамочки, полочки, шкатулочки, которые ребята выпиливали из фанеры и красиво раскрашивали. Висела там и Владикина картина: русский витязь в чистом поле на боевом коне. Витязь был исключительно красивый, и конь хорош, только ноги у коня немного толстоваты. Конские ноги никак не удавались Владику, и это была его большая беда.
     А Катя учила стихи для концерта. Это были политические стихи, в которых разоблачались американские империалисты:
Жил дядя Сэм, весьма хитро
Делишками ворочая.
Имел он злато, серебро,
И всё такое прочее.
И закупил себе он впрок
Творить дела порочные
Таких, как Этли, как Жюль Мог -
И всё такое прочее.
     Дядя Сэм, понятное дело, был американский империалист; а вот кто такие Этли и Жюль Мог, дети не знали. Но понимали, что люди они, конечно, скверные, раз творили порочные дела, и разоблачают их недаром. Поэтому Катя старалась голосом выразить всё своё презрение к ним, и даже на лице у неё появлялось брезгливое выражение.
Ему министры-мастаки,
До золота охочие,
Усердно лижут сапоги
И всё такое прочее.
     Министры-мастаки представлялись Кате смешными, пузатыми, точно карикатуры в "Крокодиле", и с собачьими мордами вместо лица - но не такими, как у симпатичных лаечек, а как у злых бульдогов, со сморщенными носами и вислыми щеками.
А он твердит: "Придёт лишь срок,
Я дам вам полномочия
Идти войною на Восток
И всё такое прочее!.."
     На этом месте Владик предлагал сделать паузу, выбросить вперёд руку и крикнуть от имени дяди Сэма: "Хайль Гитлер!".
     - Вот увидишь, будет здоровски, - уверял Владик. - Все со смеху помрут!
     Но папа сказал, что это было бы исторически неверно: в войну американцы были нашими союзниками и воевали против Гитлера. Дети были поражены. Возможно ли это, чтобы какие-то империалисты, которые только и знают, что негров линчевать и всех угнетать, были нашими союзниками?
     - Возможно - в тот исторический момент, - ответил папа. - Дело в том, что фашизм угрожал всему миру, так что ни им, ни нам выбирать не приходилось... Хотя, конечно, главная тяжесть войны легла на наши плечи. А после войны империалисты показали своё звериное лицо.
Но тут дошла до Сэма весть,
Что и у нас, короче,
И атомная бомба есть,
И всё такое прочее!..
     Это звучало гордо. Вот так-то, почтенный дядюшка Сэм! Не очень-то мы вас испугались!.. Выражение лица у Кати становилось такое, как будто она хотела сказать: " Ну что, съел, не поперхнулся?.. То-то же!"
От страха дядя занемог,
Не спит ни днём, ни ночью:
Расстройство нервов у него,
И всё такое прочее...
     Катя говорила это таким голосом, точно дядя Сэм был её родной и любимый дядюшка, и она очень огорчена его нездоровьем. Но все понимали, что это с её стороны просто шутка. На самом деле ей дядю Сэма вот ни настолечко не жалко. Наоборот! Поделом ему!
Пусть Сэм в Америке живёт,
Делишками ворочая;
Пусть там себе и ест, и пьёт,
И всё такое прочее -
     Великодушно разрешала Катя. Но потом кулак у неё сам собой сжимался, и завершала она самым воинственным образом:
 Но если двинет он войска,
Мы так его попотчуем,
Что отобьём ему бока
И всё такое прочее!
     - Железно! - восхищался Владик. - Мощёво! Главное, правильно!.. Точно, пап?
     - М-м-м... вполне политически выдержано... - неопределённо согласился папа.
     - Мне, главное, припев нравится, - сказала Катя, у которой от общего одобрения покраснели щёки и разгорелись глаза.
     - Какой припев?
     - А вот этот: "И всё такое прочее". "Усердно лижут сапоги и всё такое прочее..."; "Мы отобьём ему бока и всё такое прочее... " Здоровски, да? Железно! - хохотали дети.
     - Это, Катя, называется не "припев", а "рефрен", - объяснил папа. - Рефрен, действительно, удачный. Жаль, что автор его спёр... я хотел сказать, позаимствовал... простите, мадам... у другого автора.
     - У какого ещё другого?
     - А вот жил в восемнадцатом веке в Шотландии великий поэт Роберт Бернс. Он, конечно, писал по-своему, по-шотландски; но наш Маршак, Самуил Яковлевич, перевёл его стихи на русский язык. И рефрен в переводе звучит именно так: "И всё такое прочее". Вот послушайте... - и папа прочитал наизусть:
Кто честной бедности своей
Стыдится, и всё прочее,
Тот самый жалкий из людей,
Трусливый раб, и прочее.
     При всём при том, при всём при том,
     Хотя бедны мы с вами,
     Богатство - штамп на золотом,
     А золотой - мы сами!

Мы хлеб едим и воду пьём,
Мы укрываемся тряпьём,
И всё такое прочее,
А между тем дурак и плут
Одеты в шёлк и вина пьют,
И всё такое прочее.
     При всём при том, при всём при том,
     Судите не по платью.
     Кто честным кормится трудом,
     Того зову я знатью.
     - А что такое "знать" - спросила Катя.
     - Не перебивай... Стихи не перебивают. Потом объясню, - сказал папа и продолжал:
Вот этот шут - природный лорд,
Ему должны мы кланяться.
Но пусть он чопорен и горд,
Бревно бревном останется.
     "Чопорен" - повторила Катя про себя новое слово, но перебивать папу не решилась. Потом, так потом.
     При всём при том, при  всём при том,
     Хоть весь он в позументах,
     Бревно останется бревном
     И в орденах, и в лентах.
    "В позументах", - мысленно отметила Катя.
Король лакея своего
Назначил генералом,
Но он не может никого
Назначить добрым малым.
    При всём при том, при всём при том,
    Награды, лесть и прочее
    Не заменяют ум и честь
    И всё такое прочее.

Настанет день, и час пробьёт,
Когда уму и чести
На всей земле придёт черёд
Стоять на первом месте.
    При всём при том, при всём при том,
    Могу вам предсказать я,
    Что будет день, когда кругом
    Все люди станут братья!..
   
Папа сделал паузу и предложил:
    -  Вот теперь спрашивайте.
    - А что такое "знать"?
    -  "Знать" - это люди, которые относятся к так называемому "высшему обществу". Их имена всем известны, знакомы, поэтому они "знать"; хотя заслуги могут быть сомнительны.
     - Например? - спросил Владик. Он очень любил всякие исторические примеры.
     - Ну, например... э-э-э... Вот, например, все в стране знают папанина, это символ исследователя Севера; но никто не знает таких людей, как, например, дядя Боря Агров или дядя Миша Пятин...
     - Перестань, - недовольно сказала мама. - У Папанина, действительно, есть свои заслуги.
     - Есть, есть, - согласился папа неопределённо. - Но на моё отношение к нему это не влияет. Ты же знаешь...
     - Оставим, - сказала мама директорским голосом, - при детях... Детям жить... - и папа умолк.
     - Ну ладно, - сказала Катя. - А что такое "позументы"? И почему это бревно в орденах и лентах? разве бревно - девочка?
     - "Бревном", как вы понимаете, поэт называет лорда, который, по его мнению, глуп, как бревно. Лорд, конечно, не девочка; но ленты и банты, и даже парики с косичками в восемнадцатом веке носили не только девочки, а и мужчины, иногда даже вот такие солидные и толстые, как я.
     - Мужчины? Ленты и банты?.. - Дети покатились от хохота.
     - Представь себе. И "позументы" - это из той же оперы. Такие вот золотые тесёмочки... ну, например, как у меня на капитанском кителе, на рукаве...
     - Пап, а ты разве капитан?
     - М-м-м... считаюсь капитаном второго ранга. Это моё звание... Но я, конечно, не очень-то капитанский капитан... А дайте-ка мне вон ту книгу, - указал папа.
     Дети подали папе большую книгу с яркими картинками, и папа стал показывать.
    - Вот это - великий полководец Суворов. Видите, у него лента через плечо? Это значит, что он Фельдмаршал. Это было его звание. Но, в отличие от меня, он был настоящим полководцем... А вот это - граф Потёмкин. Это он начал когда-то строить город Херсон. Знаете, который у нас на юге?
    - Ага... где матрос-партизан Железняк погиб.
    - Точно, - сказал папа. - А вот граф Орлов. Видите, какой на нём парик с косичкой. А между тем, он совсем не был девочкой. Я бы даже сказал - "отнюдь".
     От портретов папа перешёл к рассказам про всяких исторических людей, потом, как всегда, к стихам, и вот так закончился этот осенний вечер...

   (продолжение следует)