Фонтаном слепящего воя

Была какая-то затянувшаяся ссора. Весь день между нами сыпались искры переглядок и силы притяжения натягивались резиной. После репетиции я искала тебя по всему театру. У меня дома, в кои-то веки никого сегодня не будет, и времени – сколько хочешь... И можно наконец-то всё…
Я открыла какую-то дверь. Ты сидел на ручке кресла и снизу вверх смотрел на стоявшую перед тобой девицу. Она стояла ко мне спиной, а твоя морда выражала вожделение кота при виде рыбных потрохов.
Я закрыла дверь. Стала спускаться по лестнице. Внутри всё как-то ослабло и трепыхалось. Нужно было, во что бы то ни стало, расслабиться и ни о чём не думать.
Да и, собственно, что такого произошло, что было бы для меня новинкой? Я, улыбаясь, прощалась со всеми, кто встречался мне на пути, что-то отвечала, может быть, даже смеялась… Ничего особенного, и не такое кушала… а из непонятных глубин нарастал нечеловеческий гул, и нужно было унести себя отсюда, отовсюду… от глаз и ушей человеческих… чтобы не взорваться у всех на виду, чтобы никто не…
Улица замызганная, забор, деревья, листья, пылища, собака бездомная… а как всё ярко – кажется, запомнишь это на всю жизнь. Жизнь… глаза… звуки… нос дышит… кожа… внутри что-то пульсирует, перетекает… Автобус, почти пусто… села. Сиденье дермантиновое, коричневое, мягкое… вышла… улица. На ходу – легче. Ноги передвигаются… хорошо… ещё, ещё, воздух вокруг. Костёрчик впереди. Странно, кто-то оставил гореть и ушёл. Ветки рядом сухие. Присела рядышком, в огонь вперилась. Ветки кидаю.
И вдруг всё – одно за другим, одно за другим стало складываться – каскадом – в одно целое – маленькие осколочки, большие… всякие…
Вот он какую-то бабу в коридоре гостиницы у стенки жмёт, а я мимо, и он со мною глазами встречается, а в глазах – огонёк от радости, что мне больно… мимо, мимо…
Вот он меня за плечи держит, и шепчет что-то жарко и неистово, а я отбиваюсь, и он, чуть не плача, смотрит в меня, в душу прямо, и ловит, не пускает, обещает что-то, а я вырываюсь и мимо, мимо…
А вот он идёт впереди, как побитая собака, а я, молча, обгоняю его и ухожу упругой походкой…
А вот я перед дверью, за которой он заперся с какой-то колодообразной реквизиторшей, и я это видела, потому что как раз несла ему поесть, ведь он полчаса назад лежал в постели, больной и несчастный! А у меня в гостиничном номере полный холодильник вкусностей, чтобы праздновать сегодня его день рождения. Но сейчас я стучусь к нему, за дверью стихают звуки, тогда я пытаюсь выломать дверь, и понимаю, что убью и его, и её, и точно знаю – как именно! Разбегаюсь и снова – в дверь! А его друг, непонятно, откуда взявшийся, уговаривает меня уйти, смотрит фальшивыми глазами, оттаскивает от двери, несёт какую-то чушь приторно-лживым голосом…
А вот он несёт меня на руках и говорит, что не может без меня… а меня от этого тошнит, и хочется бежать, подальше…
А вот…
Но тут всё стеклось, наконец, в одну точку… сложилось, сложилось, сложилось… и наступила ясность. Полная ясность. Просто ты – другой. В тебе всё иначе устроено! Вот эта всеядность – твоя жизнь. Ты НИКОГДА не будешь любить так, как я. Тебе нечем! Ты не виноват. У тебя в этом месте – пусто.
А мне… а во мне – утолить эту гудящую, воющую лаву можешь ты, и только ты. Почему-то!.. И только с тобой я – вылетаю за все пределы… и свет, и жизнь, и счастье – только ты… и – никогда… нам – не встретиться там, в этом свете… никогда… и мне без тебя… осторожно… сейчас… бегом, домой… взорвусь… с глаз, с глаз, от людей, скорей… бегом… лестница, лифт, дверь… закрыть… всё,
А-А-А-а-а-у-у-у-у!!!... АааааауууууООООо!!!... А-а-а-ва-а-а-а-у-у-о-а-ы-ы-ы…  и так далее….
Вой из меня вырывается с чудовищной силой. Меня бьёт и мотает об пол и о батарею… стол, стулья, окно, всё это – вид снизу. Изо рта вместе с воплями выходят струи чёрного дыма и, змеясь, уползают в форточку. Руки, кажется, разбухли до размеров грелки, с сарделечными пальцами, которые вот-вот треснут, потому что из них, гудя, текут высоковольтные токи. Душа рвётся вон из тела… Тело выгибается то вольтовой дугой, то корёжится и выламывается, выворачивается наизнанку… О-О-У-у-ы-а-а-и-и-и это – длится, длится, длится… кажется, бесконечно-о-о-о!!!… Вдруг – хоп… и дальше ничего нет...
Очнулась перед рассветом, в серых сумерках. Тела не чувствую – не моё. Вспомнила… а ведь – всё кончено… М-м-м… что же дальше?.. и зачем?.. всё – испепелено. Пустыня. Глаза открылись с трудом. Сама не заметила, как стала молиться, вперивши взгляд вверх, перед собой, в окно, в небо…
…И в этом полном отсутствии всего, вдруг поняла: «Я – есть! Всё отнято. Но я-то – есть!»   Есть – я. И Тот, в небе, вокруг, во мне… Которому молюсь.
И от этого в меня неспешно потёк первый вздох… как будто Кто-то дышал на замёрзшее стекло… потихоньку начала оттаивать на поверхности рёбер лунка… жизнь внедрялась всё глубже и глубже внутрь, отвоёвывая телесное пространство. Вместе с потеплением, изнутри начался озноб, захотелось скрючиться, руки, ноги, пальцы не слушались, как отдавленные. Сил не было. Совсем. Нелепо и замедленно, как медуза на песке, дошевелилась по коридору до кровати, вползла в какую-то взбаламученную кучу подушек, простыней, одеял, и, трясясь, отрубилась.
…..
Жарко… и душно… и темно… ах, как-то всё – не так… надо упереться этими… как их там… совсем они странные… не поймёшь, откуда растут, и где заканчиваются… хм, и на спинке чего-то много… мешается… м-м-м…
Она нетерпеливо повела туловищем и оттолкнула от себя влажную, душную оболочку, от этого оболочка натянулась, треснула, и в образовавшуюся брешь хлынул поток света и запахов.
Она высунула голову, и была ослеплена обилием цвета, который дробился, слоился и наплывал со всех сторон. Ошарашенная, она даже не в силах  была подумать: «Ой, что это со мной?..» Её туманило, дурманило от воздуха, пропитанного всевозможными ароматами, которые проникали в длинные усики, а она беспомощно поводила ими в разные стороны… и ещё этот хоботок… а!.. раскручивая и закручивая его, пыталась понять – как это он… и зачем?..
Испытывая сильное неудобство, она начала выкарабкиваться из своего убежища, цепляясь непомерно длинными лапками, приделанными где-то в середине туловища, отчего равновесие всё время терялось, и она то запрокидывалась на хвост, то тыкалась головой в кору… а многочисленные цветовые пятна то удалялись, то стремительно наезжали.
И ещё – что-то сильно мешало… на спинке, какие-то мятые, пёстрые комки, которые можно было углядеть боковыми задними отделами глаз. Чтобы сбросить помеху, она стала усиленно трепыхаться… и тут спинка зажила отдельной жизнью… комочки покорно встряхивались, и постепенно стали расправляться мокрыми яркими тряпочками. Они были большими, тяжёлыми и гибкими… но ужасно красивыми. Увлечённая этим занятием, она нашла удобное положение, ухватившись растопыренными лапками за ветку, на которой сидела, и время от времени старательно встряхивала этими красивыми штучками, от чего они становились всё прямее и глаже, а узоры на них – всё отчётливее и ярче.
Умаявшись, она на мгновение замерла, распластав влажные крылышки, потом скрутила хоботок и, слегка покачиваясь на нетвёрдых ногах, начала разглядывать всё вокруг. Всё было мучительно знакомым, родным и известным… но в то же время – совсем другим… запахи, цвета, обилие зелени.
А самое главное – другою была она сама – и снаружи, и внутри… Другою была точка отсчёта – желания, возможности, намерения… Что-то изнутри томило, распирало, звало… Нет, это не было желание есть… зелёную листву больше не хотелось жевать, заглатывать, крушить челюстями… да, собственно, и крушить было уже нечем – впереди на мордочке красовался изящный закрученный хоботок.
Тем временем, от нежных солнечных прикосновений, крылышки просохли, окрепли и стали лёгкими. Она повела плечиками – и двумя плоскостями по бокам вздохнули яркие чешуйчатые опахала. Она вдохнула пьяный цветочный аромат, который доносился откуда-то издалека, изо всех сил взмахнула крыльями… и вдруг поднялась в воздух… и полетела… А… А… А… взмах, взмах, взмах… я… лечу-у-у-у-у!
Вокруг простирался воздух… она парила, раскрыв крылья, купаясь в тёплых лучах и пропуская сквозь себя душистые потоки. По руслу одного из них она стала плавно опускаться, пока не коснулась лапками влажной розоватой поверхности. Из середины лепестков исходил головокружительный дух… она успела только раскрутить хоботок, и нырнуть в самую глубь, перепачкавшись пыльцой, но упиваясь сладостью нектара.
Напившись, она поднялась в воздух, перелетела на соседний куст, стряхнула с себя пыльцу, но пока копошилась в серединке цветка, примеряясь, как бы глотнуть ещё нектара, снова запорошилась этой душистой цветочной пудрой…
- Смотри, смотри! Бабочка! – послышался кровожадный мальчишеский шёпот.
- Какая красивая! – прожурчала маленькая рыжая девчонка, и замерла в восхищении.
- Подожди, сейчас я её сачком…– мальчишка сноровисто изготовился для охоты и стал приближаться к ничего не подозревавшей красавице.
- Не надо, пускай летит,– запрыгала малявка и замахала ручками.
- Ну, погоди, не мешай…– отмахнулся тот, но бабочка уже почувствовала тревогу, испуганно взмахнула крыльями и полетела наверх, наверх, – всё выше и выше.
….
Я открыла глаза – в проёме распахнутого окна, на подоконнике сидела бабочка. Сначала она прикидывалась листком, непонятно как торчавшим из подоконника. Я пригляделась и приподнялась на локтях. Бабочка размеренно-демонстративно похлопала крылышками, изображая аплодисменты.
В окно вливался солнечный день, заполнявший всё заоконное пространство. Захотелось пошевелиться. Встать. Вертикальное положение вызывало некоторые сложности. С одной стороны, всё тело было совсем слабым. Но, в то же время, я казалась себе намного легче обычного, и от этого нужно было заново учиться передвигаться. Иногда картинка в глазах вдруг резко смещалась. От этого стало как-то смешно. Я подошла поближе к бабочке, она слегка присела и пошире распахнула крылышки, как бы предъявив их напоследок во всей красе. Потом взмахнула ими, и скачкообразно понеслась вдаль.
Я высунулась вслед за ней, облокотившись о подоконник. Воздух был тёплым. Лицо обнаруживало глупую улыбку. А в глубине грудной клетки что-то уже ворочалось, топорщилось и копошилось, расправляя крылышки.