Тартар

ТАРТАР 

      В конце шестидесятых годов один из ведущих институтов министерства геологии разработал новую по тем временам методику оценки эксплуатационных запасов промышленных вод. Она была принята в производство, выделено финансирование и всем геологическим  Управлениям СССР даны поручения на срочные работы по ее  региональному внедрению. В  основном это касалось йодо-бромных вод. Управления к такой работе были не готовы, тем более, что она оказалась сверхплановой. Не выполнять ее они не могли и потому стали в массе своей искать субподрядчиков. По северо-западному региону среди таких подрядчиков оказался я. Поскольку новой методики исполнители не знали, ее разработчик срочно организовал семинар, который должен был всем помочь.

     Местом семинара выбрали Туркмению, на юго-востоке которой функционировал йодный завод, перерабатывающий соленые подземные воды с высоким содержанием йода. Предприятие находилось в песках пустыни Кара-Кум у северного склона Копед-Дага. Принимал нас небольшой городок, состоящий в основном из глинобитных домиков, скрытых за такими же заборами, узкими и пыльными улочками, конечно, базаром. Была глубокая осень, и потому тартарное пекло пустыни нас не преследовало. Зато дынь было в изобилии. Около большущих горок этого душистого товара располагались и, вероятно, жили целые семьи. Никаких весов не было. Хозяин, когда вы дыню выбрали (часто с его помощью), называл цену. Во и все. Надо сказать, что таких вкуснющих дынь я больше не ел никогда.
     В первый же вечер нас пригласили посмотреть долину Узбой  и искупаться в тамошнем соленом озере. Как ни странно, народу набралось мало, и на небольшом автобусе нас отвезли к месту. Кругом безжизненная равнина. Недалеко от дороги несколько небольших групп  верблюдов. Отойти от дороги страшно.  Казалось, что, как только потеряешь из виду шоссе, сразу окажешься нигде – один не то на Земле, не то на Луне. Тогда я понял, что понятие тартар включает в себя не только пекло ада, но и ощущение вечной безысходности.
      Ну вот мы доехали до соленого озера. Площадь невелика. Вода «переполненная» растворенными солями свинцово-мертвая и кажется густой. У берега устроена простенькая  купальня из досок. Ступеньки покрыты толстым слоем соли, будто льдом. Вдоль самой кромки берега рапа озера кроваво-красная. Нам объяснили, что это пурпурные бактерии. Значит, даже в такой соленой присоленной воде есть жизнь. Признаюсь, что купаться как-то сразу расхотелось, хотя мы понимали, что раз приехали – надо. Смелости нам придал семидесятилетний профессор Николай Иванович Плотников. Не колеблясь, совершенно спокойно он вошел в рассол. Мы последовали его примеру. Утонуть в этом озере нельзя. «Пресного» человека она в себя не принимает. Хорошо лежать на спине, можно сидеть, скрестив ноги по-турецки. Чувствуешь себя живым поплавком. У купальни душ. После озера следовало обмыться, и можно спокойно возвращаться.
     Среди нас был человек (непосредственный наш заказчик), у которого этот первый вечер на соленом озере отбил охоту приезжать сюда снова. Небольшого роста, такой весь сферический, выпуклый со всех сторон. Особенности рассольной воды озера он не предусмотрел, и решил поплавать, как обычно это делают, лежа на животе. Он сразу крутнулся на своей выпуклости головой вниз… Помните песню:
– Пошел купаться  Даверлей-Даверлей,
Оставив дома Доратею…..
……………………..
Но голова-ва-ва тяжелей ног-ног, она осталась под водою.   
 
     Инстинктивно он начал размахивать руками и тем самым усложнил свое положение. Брызги рассола попали в глаза, он перестал видеть и ориентироваться в пространстве. В испуге начал просто молотить по воде всеми конечностями и, наконец,  перестав что-либо понимать, стал кричать о помощи. Казалось, он сейчас закричит:
– Тону, тону!
В первые секунды все засмеялись. Так это забавно выглядело. Но потом поняли, что «утопающему» не до смеха, что  все может обернуться трагедией. Его вытащили и почти ослепшего от рассола отвели в душ. Постепенно все пришло в норму. Больше он с нами не приезжал.
     Закончилась деловая часть семинара и участников, как обычно, повезли на экскурсию по достопримечательностям края, связанным с темой нашего пребывания в Туркмении. Первым, естественно, было посещение йодного завода. Работал он по закрытой от глаз японской технологии и внешнего впечатления на нас не произвел. Такое чистенькое предприятие. Мы захотели увидеть конечный продукт. И нас повезли к небольшому открытому сараю среди песков. И тут мы поняли, как мог бы выглядеть тартар. Несколько человек, одетые с головы до пят в защитные костюмы, в которые облачаются спасатели в момент химической или атомной атаки, молотками разбивали металлический йод, расфасованный в плотные полотняные мешочки. Затем, когда  содержимое мешочков достигало необходимой мелкости, его высыпали в небольшие фанерные бочонки и запечатывали. Близко подходить нам не рекомендовали. Известно, что кристаллы йода сублимируют, иными словами, способны переходить сразу из твердого в газовое состояние. Для легких человека вдыхание таких паров разрушительно. Естественно мы побереглись.
– А как же рабочие? – поинтересовались мы.
– Да, вот так! Они же в костюмах с респираторами, – был ответ.
– Привыкли. Конечно, летом очень жарко. Это же Кара-Кумы. А что делать? Для них здесь другой работы нет.
– Сколько же они зарабатывают?
Оказалось немного. Как инженеры в России. Глядя на этой йодный сарайчик, начинаешь понимать, что тартар может быть и на Земле и тартар добровольный, вынужденный.

     Далее нас повезли на нефтяную скважину. По дороге, справа от шоссе мы увидели огромное черное облако. Именно огромное, а не просто большое. Я думал, что это горят нефтепромыслы. Нечто похожее я видел на Северном Кавказе. Но оказалось, никакого пожара нет. Это просто работал сажный завод. До этого я не знал, что такие заводы существуют. В душе мы посочувствовали людям, которые там работают и живут. Это ни какой-то там смог! Это «густая» сажа. Кстати, мы поинтересовались, куда сбрасывают использованные технологически воды йодного завода. И  получили спокойный ответ:
– Как куда? Разумеется в пески. А куда же еще? – Вопросы экологии тогда еще не обсуждались.
     Наконец мы подъехали к тому месту, которое называлось скважиной. Никакой скважины мы не увидели. Перед нами было небольшое нефтяное озерцо –поразительная черная гладь, под которой ощущалась  бездна. Близко нас не подвели. Приближение грозило бы катастрофой. Песок под ногами начинал быстро уходить, как будто возникала некая глубинная осыпь. Мы инстинктивно отступили. Оказывается, «озеро» возникло, когда из скважины начала бить нефть. Видимо, на глубине песок был так пересыщен нефтью, что, когда она через скважину стала уходить вверх, песок начал быстро уплотняться, и образовался провал. На вопрос:
– Какова глубина этого озера?
Нам ответили:
– Никто не знает. Вышка была сорок метров, ее не успели демонтировать. Всё происходило так быстро. Бежали кто куда. Успели. Жертв не было.
     Пустыня поглотила скважину и вышку. Я почувствовал под собой тартар. До этого мне приходилось нырять с борта судна в Черном море, где глубина была порядка двух километров. И когда я нырнул и выскочил на поверхность, с ужасом вдруг почувствовал, что под моим животом – бездна. Ощутил ее животом. А здесь вместо воды был песок, и я стоял на нем.

     На этом ощущении тартар не закончились, по крайней мере, для меня. После семинара, как требовала того традиция, был прощальный банкет. Место хозяева выбрали прекрасное. Столы были накрыты прямо на берегу Каспия. Хлеб-соль, вино. Тосты. Интересные разговоры. Но всему наступает конец. Почувствовав его приближение, мой сосед по столу, известный профессор из Иркутска, с которым мы были в дружеских отношениях, и который вел стол, предложил мне сказать заключительный тост. Как это принято, особенно на востоке, я поблагодарил хозяев за прекрасную организацию семинара, гостеприимство и в конце – за вкусный и обильный  стол.
     И вдруг, неожиданно для всех и, особенно для меня, автор новой методики и заместитель директора московского института, который инициировал нашу туркменскую встречу, будучи изрядно навеселе, встал и самым грубым образом нахамил мне в ответ на мой прощальный тост. Замечу, что мы с ним знакомы не были. Взоры всех обратились на меня. Я был ошарашен. Обойдя стол, он подошел ко мне сзади и продолжил свое «выступление».
     Его оскорбление настолько вывело меня из себя, что я встал и молча с разворота от стола сильно ударил его в живот. Он отлетел. Сотрудники, следовавшие за ним, поймали его в руки и увели. Праздник был испорчен. Все разъехались по домам. Я чувствовал себя крайне не ловко, хотя никто меня не осудил. Так тартар простился со мной и, в какой-то мере, с остальными. Какая-то дьявольщина. Так все было хорошо.

    К сожалению, мне предстояла еще одна встреча с Сергеем Сергеевичем (так его звали). Я был в командировке в Болгарии, и меня пригласили на корпоративное празднование советского ноябрьского праздника. Войдя в зал, неожиданно для себя я встретил там Сергея Сергеевича. Мы поздоровались, узнали кто здесь, в Болгарии, зачем и всё. Он не преминул похвалиться, что его встретили в аэропорту на мерседесе и поселили в прекрасном номере самой престижной гостиницы. Я все еще чувствовал перед ним какую-то неловкость за Туркмению и сказал ему об этом. Он махнул рукой:
– Какая ерунда! Зачем об этом вспоминать.
И добавил:
– Брось, я думал, ты умнее. Знаешь, заходи ко мне завтра. Я буду рад.
    Не знаю, почему, но я пообещал, отказавшись у приятелей от охоты в горах, куда был приглашен на праздники, о чем позже очень жалел.
 Пришел к нему в номер. Говорить не о чем. Он молчит, я – тоже.
– Ну что, давай, выпьем, – предложил он.
Я ответил, что можно. Выпили. Помолчали. Потом выпили еще. Снова помолчали. Говорить нам было не о чем. Я так и не понял, зачем он меня пригласил и с какой стати я согласился придти. Выпили еще. Опять помолчали. Видимо, он дошел до какой-то своей кондиции. И снова началось тоже, что было в Туркмении. Мне надо было уйти, но получилось по-другому. Началась потасовка, правда на уровне какой-то дурацкой возни. Тут снова появились его ребята и повязали своего шефа, умудрившись сломать ему (это мне сказали позже) ребро. Он успокоился, а я, посидев с его молодцами, которые за него извинились, уехал в свою скромную гостиницу.
     От них я узнал, что мужик он неплохой, никому зла не делает, работяга, но вот когда выпьет, начинает дебоширить и хамить. Меры не знает. Они к этому привыкли, и внимания не обращают. Стараются по своему его «охранять» от его же дури. К сожалению, он этого не понимал.
     Позже мне рассказали, что в тот же вечер он спустился в ресторан гостиницы, много выпил, стал плакать за столом, потерял ключ от номера и доставил много хлопот и неприятностей служащим ресторана и гостиницы. Но меня это уже не касалось. Мой тартар с ним закончился.
     Спустя несколько лет я узнал, что один из докторов наук их института, не вытерпев очередного пьяного хамства Сергея Сергеевича, написал на него бумагу чуть ли не в ЦК Партии. Сергей Сергеевич был снят с должности. Надо сказать, московские коллеги этот поступок с письмом не одобрили. Автор жалобы, по существу, был подвергнут корпоративному остракизму, и ему даже пришлось покинуть Москву. Вспомнили и меня:
– Зря «такой-то» жалобу написал.  Вот Павлов, ничего не писал, никому не жаловался, взял да и врезал ему по-простому. Так-то ведь лучше.
     Этот Сергей Сергеевич был им в чем-то симпатичен. Не делал он никому вреда. Дурной был и все.  А меня «реабилитировали» и даже одобрили.  Мне стало легче. На этом  мой тартар закончился.