Аракчеевский эксперимент

АРАКЧЕЕВСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ ПО СОЗДАНИЮ
ВОЕННО-ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКОГО СОСЛОВИЯ

Известно, что свои реформы П.А. Столыпин (1862-1911) реализировал экономическими методами и стремился не разрушить крестьянскую общину («мир»), в которой крестьяне после отмены крепосничества в России в 1861 г. низведены до состояния государственных рабов, а параллельно с ней создать новый класс крестьян – полноправных собственников земли как опору капиталистического строя («каждый домохозяин, владеющий землёй на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли», – говорилось в указе от 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования»), а также решить проблему малоземелья и скученности, обеспечить из общин отток излишнего (наиболее активного) населения для освоения сибирских пространств и т.д. Ходатайства о закреплении земли в частную собственность были поданы членами более чем 6 млн домохозяйств из существовавших 13,5 млн. Из них выделились из общины и получили землю (суммарно 25,2 млн десятин – 21,2 % от общего количества надельных земель) в единоличную собственность около 1,5 миллионов (10,6 % от общего числа). Из 3 млн крестьян, переселившихся на выделенные им правительством в частную собственность земли в Сибирь, 18 % вернулись обратно и соответственно 82 % остались на новых местах. Помещичьи хозяйства утратили былую хозяйственную значимость. Крестьяне в 1916 г. засевали (на собственной и арендуемой земле) 89,3 % земель и владели 94 % сельскохозяйственных животных. Сам П.А. Столыпин предполагал, что все задуманные им реформы будут осуществлены комплексно (а не только в части аграрной реформы) и дадут максимальный эффект в долгосрочной перспективе: «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России», – говорил он в интервью одной из газет, описывая проводимые реформы, главной целью которых, с его слов, являлось создание класса мелких землевладельцев, что должно было привести к процветанию страны. Но реформы П.А. Столыпина не были завершены полностью вследствие первой мировой войны, а затем гражданской войны и установлением советской власти.
В сталинском учебнике по истории ВКП(б) деятельность П.А. Столыпина была подана в самых тёмных тонах. Утверждалось, что его реформы привели к «обезземеливанию крестьян, ограблению общинной земли кулаками, разбойничьим набегам жандармов и полицейских, царских провокаторов и черносотенных громил на рабочий класс». Советский историк Арон Аврех отмечал, что экономические реформы Столыпина совершенно не соответствовали потребностям государства, так как не решали глубинных противоречий режима. Носившая безусловно прогрессивный характер аграрная реформа, даже в случае её полного успеха, не могла обеспечить достаточный уровень прогресса для конкурентоспособной борьбы с великими державами за сохранение позиций и выживание. Главной ошибкой столыпинских реформ А. Аврех считал убеждение, что сначала надо обеспечить экономические условия, после чего уже осуществлять реформы демократические. Между тем отказ от проведения политических реформ приводил к росту в стране недовольства и революционных настроений.
Но у столыпинских реформ был предшественник, который также не реализовался…

***

Классиками-основоположниками украинской литературы  Е. Гребинкой, И. Котляревским, Г. Квиткой-Основьяненком зафиксирована попытка царской администрации в Украине реализовать проект превращения украинца-казака не столько в малоросса (т.е. ментально и политически самоопределяющего себя как южную часть единого «русского народа»), сколько в некую «парсуну» – «москаля», когда с начала XIX в. на территории Слободско-Украинской, Херсонской, Екатеринославской и других губерний формируется субэтническая группа, тесно связанная, с одной стороны, с военной машиной империи, а с другой – с исконным земледельческим занятием (попавшие под рекрутный набор сразу же освобождались из крепостной зависимости, а после срочной службы пополняли ряды «вольных хлебопашцев»), т.е. формируется военно-земледельческое сословие, которое своими силами могло бы содержать и комплектовать постоянную  армию без отягощения бюджета страны и численность армии сохранялась бы на уровне военного времени (остальное население страны освобождалось от расходов на ее содержание).
Соотнесение понятия «москаль» с северным соседом имеет более позднее происхождение, собственно с конца ХІХ в. (до этого бытовало  в украинской среде определение «кацап»  татарского происхождения, букв. «мясник»).
Идеальное воплощение проект «москализации» приобрел в практике организации военных поселений («аракчеевщина») [Мельгунов С.П. Военные поселения // Отечественная война и русское общество: юб. изд. 1812-1912.— М., 1912. – Т. 7 / А.К.Дживелегов, С.П.Мельгунов, В.И.Пичета. — С.209-221]. «Желая, с одной стороны, изъявить особенное внимание к заслугам победоносных наших воинов, –  гласила грамота, данная 21 марта 1821 г. Украинскому Уланскому полку (дивизии; в три  украинских уланских полка в 1817 г. были преобазованы Чугуевское, Бугское и Украинское казачьи войска) и перечислявшая все преимущества военных поселений, – с другой отвратить всю тягость, сопряженную для любезноверных подданных наших с ныне существующею рекрутскою повинностью, по коей поступившие на службу должны находиться в отдалении от своей родины, в разлуке с своими семействами и родными, что естественно устрашает их при самом вступлении в службу, и с тоскою по своей родине ослабляет их силы, и новое их состояние делает им несносным. С отеческим попечением занимаясь средствами сделать переход сих людей в военное состояние нечувствительным и самую службу менее тягостною, мы положили в основание сему то правило, чтобы в мирное время солдат, служа отечеству, не был отдален от своей родины, и посему мы приняли непреложное намерение дать каждому полку свою оседлость в известном округе землею и определить на укомплектование оного единственно самих жителей сего округа».
Прообраз военных поселений в некоторой степени уже существовал – собственное имение А.А. Аракчеева Грузино в Новгородской губернии, включавшее 38 деревень и насчитывавшее более 2 000 душ крепостных мужского пола. Грузино представляло собой образцовое по тем временам хозяйство. При его организации Аракчеев руководствовался следующим принципом: имение должно служить не обогащению владельца, а улучшению благосостояния вверенных ему Богом и царем крестьян. Первые враги мужика – леность, пьянство, разболтанность, отсутствие порядка в быту. Эти пороки Алексей Андреевич в первую очередь и принялся искоренять железной рукой. Ветхие дома разбирались; переносились на новые места целые деревни: прокладывалось шоссе и вдоль него ставились ровными рядами на равном расстоянии друг от друга чистые просторные избы на каменных фундаментах. Дороги и пруды обсаживались деревьями. Даже самому захудалому крестьянину полагалась хотя бы одна лошадь и несколько коров – в зависимости от величины земельного надела. Если скотина околевала, вотчинный голова обязан был немедленно заменить ее. В начале года составлялись списки взрослых парней, и после проверки знания Закона Божия граф разрешал им жениться. При этом девушек парням назначали, а свадьбу они должны были справить до Троицына дня. Наиболее бедным женихам и невестам оказывалась помощь. Поощрялась рождаемость, предписывались правила содержания младенцев матерями, чтобы снизить детскую заболеваемость и смертность. На любой случай жизни у Аракчеева имелись инструкции. В результате быт крестьян улучшался, достаток увеличивался. Именно в Грузино император узрел воплощение того, что он хотел бы иметь в военных поселениях. Также сам граф А.А. Аракчеев (1769-1834) предложил проект отмены крепостного права, по которому освобождение крестьян проводилось под руководством правительства, причем следовало выкупать постепенно крестьян с землей из расчета две десятины на душу по соглашению с помещиками по ценам данной местности.
Поселенные войска формировались из семейных солдат, прослуживших не менее 6 лет в армии, и местных жителей-мужчин, главным образом, крестьян в возрасте от 18 до 45 лет, обладавших собственным имуществом. Все они именовались поселянами-хозяевами (1-го или 2-го разряда). Каждый такой хозяин принимал к себе двух солдат и кормил их, за что и освобождался от налогов государству. Унтер-офицеры земли не получали и должны были обучать поселян военному делу. Офицеры, помимо строевого обучения, руководили сельскохозяйственными работами, был создан военно-учительский институт для подготовки учителей для военных поселений. Дети поселян-хозяев зачислялись в кантонисты, а с 18 лет переводились в воинские части. По достижении 45 лет поселенцы уходили в отставку, но продолжали нести службу в госпиталях и по хозяйству. Местные жители, не вошедшие в состав войска, но подходившие по возрасту и годные к службе, зачислялись в помощники хозяев и в резервные воинские подразделения. Военные поселяне освобождались от всех налогов и повинностей, от строевой службы, но обязаны были снабжать продовольствием действующую армию. Жизнь военных поселенцев и их семей строго регламентировалась. Они обязаны были носить выданную военную форму, жить и работать по твердому распорядку. На военные учения отводилось 2 дня в неделю. Наряду с регулярным военным обучением, несением караульной службы поселенцы занимались сельским хозяйством, а также работали на каменоломнях, пороховых и лесопильных заводах. По достижении 45 лет поселяне зачислялись в «инвалиды» с получением от казны жалования и провианта. Типовое военное поселение на роту (228 чел.) состояло из 60 домов-связей, в каждом из которых проживали 4 семьи с неразделенным хозяйством. Для них строились типовые дома с хозяйственными постройками, они получали скот и инвентарь. Земельные наделы поселян составляли: в пехоте – 6,5 дес. пашни, в кавалерии – от 36 до 52 дес. 4 поселенных роты составляли батальон (эскадрон), а полк (4 батальона) составлял округ.
К концу царствования  Александра I система военных поселений влючала 1/3 всей армии (375 тыс. человек) и состояла из 148 батальонов пехоты, 240 эскадронов кавалерии, 32 фурштатских рот и 14 бригад артиллерии. В 1821 г военно-поселенческие полки объединили в Отдельный корпус, главным начальником которого был назначен все тот же А. А. Аракчеев. В 1831 г. многие военные поселения переименовали в округа пахотных солдат. Упразднены военные поселения были только в 1857 г. при Александре ІІ и в них насчитывалось уже 800 тыс. человек (см.: [Буровский А.М. Наполеон – спаситель России. – М. : Яуза; Эксмо, 2009. – С.315]).
На 1840 г. общая численность хозяев-поселенцев  Киево-Подольского военного поселения составляла становила 8112 человек. «…Удачно выбранная правительством и опробованная на практике гр. И.О.Виттом (возглавлял военные поселения кавалерии с 1817 по 1840 год) модель хозяйственного развития округов, основанная на системности построения всей экономической организации поселений кавалерии и прочной базе хорошо структурированного военнопоселянского хозяйства, не только способствовала укреплению социально-экономической системы кавалерийских военных поселений, но и обеспечивала ее эффективное функционирование, что способствовало переводу части армии на самопродовольствие в короткие сроки. От земли поселенных кавалерийских округов в 1830-х-1850-х годах получали довольствие 6 кавалерийских дивизий и одна конно- артиллерийская бригада (25 округов). Система мер государственного регулирования давала значительные положительные результаты на всем протяжении существования военно-поселенной организации. По военному ведомству были сэкономлены значительные средства на содержание поселенных дивизий и полков. Введение института военных поселений в определенной степени решило вопрос стабилизации экономики России, а также позволило укрепить финансовую систему государства. Существование поселенных округов на значительных территориях страны привело к опережающему развитию этих регионов, так как была создана новая модификация позднефеодального хозяйства, и в поселенных округах отмечался более высокий уровень развития сельского хозяйства за счет внедрения передового опыта и использования новых технологий аграрного производства» [Кандаурова Т.Н. Экономическая организация военных поселений кавалерии (1830-е – 1850-е гг.) : опыт количественного анализа статистических атласов // Круг идей : модели и технологии исторической информатики : Труды III  конференции Ассоциации «История и компьютер» / Под редакцией Л.И. Бородкина, В.С. Тяжельниковой // http://kleio.asu.ru/aik/krug/3/13.shtml].
Несколько ранее на территории Новороссии создавались военные поселения из южных славян (т.н. Славяно-Сербия и Ново-Сербия). Ранее по указу правительства Екатерины II на землях украинского Причерноморья и в Крыму были размещены греческие военные поселения. Со временем поселенцы перешли к занятию земледелием и торговлей.
Здесь уместно вспомнить также опыт Пруссии, когда стране после ее поражения в войне с Наполеоном позволили иметь вооруженные силы численностью не более 40 тысяч человек. Прусский король нашел способ обойти этот запрет: солдат, отслуживших срочную службу, переводили в ландвер (запас) и они занимались своим хозяйством по месту жительства, периодически привлекаясь на военные сборы, благодаря чему Пруссия, формально не нарушая установленные для нее ограничения, на деле сформировала боеспособную армию в сотни тысяч штыков.

***

Но если в Пруссии и в колониях в Латинской Америке такие военные поселения становились основой и форпостами сохранения национальной и религиозной идентичности и воспитания милитарного национального духа, в результате чего название «пруссаки» и «креолы» стали именами нарицательными, то в Украине феномен «москалей» оказался еще одним извращением помещечье-крепостинического и имперско-колониального строя, цель которого состояла и в значительной потере местным населением украинской идентичности.
Так, Платон Акимович Лукашевич (1809-1887), который учился в Нежинской гимназии, где, к слову сказать, был ближайшим товарищем Николая Гоголя, а потом поступил в Ришельевский лицей Одессы, ушёл с головой в этнографию и в 1836 г. издал толстый сборник «Малороссийских и Червонно-русских дум и песен» – исключительный по своей ценности материал, своего рода попытка спасти умирающий мир украинской песенной традиции, вытесняемой солдатскими («москальскими») песнями. Последнее, что уцелело, представлено в данном сборнике. «… Проезжайте всю Малороссию вдоль и поперёк, – горевал П.А. Лукашевич, – и я ручаюсь вам, что вы не услышите ни одной национальной песни … А вместо этого услышите, как какой-нибудь развалившийся мужик дребезжащим криком тянет до бесконечности очень неприятную ноту, а заглушающий хриплый хор старается ему подпевать. Впечатление, – говорит П.А. Лукашевич, просто ужасное: от разлаженного напева вы в опасности потерять орган слуха…… невольно закрыв уши, вы уйдёте как можно далее; но в отдалённости голос певцов становится ещё неприятнее, это совершенный вой волков… эти песни, которые я издаю, – с грустью признаётся П.А. Лукашевич, – давно уже мертвы для Малороссиян. Это только малейшие остатки той чудной песенности, которая давно ушла и трагический колорит которой необходимо передать, чтоб «исполнить свой долг перед Родиной» [Лукашевич П.А. Малороссийские и червонорусские думы и песни. – СПб, 1836. – С. 5, 7].
В 1862 г. один из авторов журнала «Основа: Південноросійський літературно-вчений вісник», основанного Т. Шевченком и редактируемого П. Кулишем, рассказывая о своей поездке по Украине, отмечал, что украинцы того времени вроде бы не очень любили Киев: «… Не доезжая Киева, – писал он, – по сю сторону Днепра, я встречал много селян-украинцев, которые попасали своих лошадей и волов. По моему наблюдению, их нисколько не привлекал Киев, который так величественно раскинулся по горам, прославленным историческими преданиями и поэтическими сказаниями южнорусского народа. Они даже не смотрели на эту величественную картину; их взор блуждал где-то далеко, искал степей малонаселенных, искал лесу уединенного и, казалось, с удовольствием останавливался на безлюдной местности». Автор записок считал этот странный феномен закономерным, поскольку в Киеве была одна жизнь, а вокруг него совсем другая, и, казалось, никаких точек соприкосновения между ними не существовало: «… Украинец знает, что жизнь в городах – не его жизнь, – там ему не место; там его на каждом шагу ограничивают, стесняют, там ему надо извратить, изломать себя, чтобы жить. Украинец любит степь, оттого что только там для него просторно и привольно; никто там не скажет: «Здесь тебе не место!» Может быть, он уже не раз бывал в Киеве; быть может, память его полна рассказов о его чудесах, редкостях; но он знает, что ему многого не дадут посмотреть, и, пожалуй, выпроводят из иного общественного места... Из-за чего же ему интересоваться?» [Нелеста Ф. После поездки на Волынь // Основа. – 1862. – № 10. – С. 47].
Враждебную сущность «москальского» русификаторского проекта остро почувствали интеллектуальные умы Украины и бросились спасать ситуацию. Как ни парадоксально, чем сильнее осуществлялось давление имперско-колониальной политики Москвы, тем больше росло культурно-просветительское сопротивление «украинофилов». В 1859 г. возникло киевское общество «Громада». Без его участия не обходилось ни одно крупное начинание и в сфере науки, и в книгопечатании, в организации музеев, разных обществ и товариществ, конференций и съездов. Громадовцы активно писали для первой неофициальной городской газеты «Киевский телеграф» (1859-1876), способствовали успешной деятельности «Юго-Западного отдела Русского географического общества» (1873-1876) и, наконец, основали первый местный украинский журнал – «Киевскую старину» (1882-1906), который являлся неофициальным органом их организации. 
Второе поколение городских украинофилов вырастало в атмосфере противостояния и отчуждения. Официальные власти нередко прибегали к политике компрометации украинофильских кругов в глазах горожан. Так, например, в середине 1870-х гг. киевский полицмейстер Гюббенет велел проституткам появляться на улицах только в украинских национальных костюмах. Старания официальной пропаганды приносили свои плоды, и попытки украинцев возродить свои национальные бытовые традиции многими верноподданнически настроенными киевлянами часто воспринимались настороженно, если не враждебно. «… Мое поколение, – писала дочка М. П. Старицкого Людмила Старицкая-Черняковская, вспоминая 1880-е гг., – особое поколение: мы были первыми украинскими детьми (в Киеве). Не теми детьми, которые вырастают в селе, в родной атмосферестихийными украинцами, – мы были детьми городскими, которых родители впервые с пеленок воспитывали сознательными украинцами среди враждебного окружения. Таких украинских семей было немного; все другие дети, с которыми нам приходилось постоянно встречаться, были русифицированными барчуками. В то время среди русской квазиинтеллигенции Киева ... утвердилось недоброжелательное отношение ко всему украинскому, и особенно к самим «украинофилам»; В лучшем случае к ним относились иронично, как к «блаженненьким» или чудакам ... Мы говорили по-украински, и родители всюду обращались к нам по-украински; часто нас одевали в украинскую одежду. И, конечно, и тем и другим мы обращали на себя общее внимание, а вместе с тем и – шутки, глумление, насмешки, презрение. О, как много пришлось испытать нашим маленьким сердцам горьких обид, незабываемых... Помню, как с сестрою гуляли мы в Ботаническому саду, конечно, в украинской одежде и говорили между собой по-украински. Над нами стали смеяться, вышла гадкая сцена: дети, а заодно и такие же разумные бонны и няньки начали издеваться над нами, над нашей одеждой, над нашим «мужицким» языком. Сестра вернулась домой, заливаясь слезами ... Моих слез не видел никто: яростное, волчье сердце было у меня; но, помню, как ночью, когда все вокруг спали, вспоминала я, бывало, происшествия дня и думала, думала... И такая страшная, такая хищная ненависть ко всем угнетателям родного слова и люда поднималась в сердце, что страшно теперь и вспоминать...»  (Старицька-Черняхівська, 25 років українському театру, 47).
Перепахать «смоскаленную Малоросию» и засеять её бережно хранимым зерном национальной украинской культуры – к началу ХХ в., – как видим, этот проект полностью реализовался.