Расскажи мне сказку...

– Расскажи мне сказку, бабушка Эрикназ, – попросила маленькая Назик.
Бабушка подняла с карпета  клубок шерстяных ниток, отложила в сторону железные спицы с недовязанным свитером для своей любимой внучки, резким дуновением потушила фитиль старой закоптелой лампы и легла рядом с ней. В маленьком окошке, у изголовья кровати, тускло светилась бледная медь луны и медленно по небу проплывали большие угрюмые облака.
– Ну, тогда слушай, моя маленькая Назик, –  начала бабушка Эрикназ.

  …Когда-то давно, в городе Горисе, который чужеземцы иногда называли Герусы, в те времена, когда полчища османов шли войной и держали в страхе все местное население, в большом двухэтажном каменном доме, с маленьким узорчатым балкончиком, жила девочка лет тринадцати-четырнадцати по имени Эрикназ.
– Совсем как тебя зовут? – удивилась маленькая Назик.
– Совсем как меня, –  подтвердила бабушка.

Была она из достаточно зажиточного рода Севликянов. И была у нее верная подружка с соседней улицы: черноглазая простолюдинка, которую звали Асмик. Почти каждый день Асмик приходила к дому Севликянов и ждала пока зеленоглазая Эрикназ расчешет свои густые русые волосы, натянет шерстяные узорчатые носочки, наденет остроносые выходные желтые туфельки, повяжет голову платком, затянет потуже талию кожаным ремешком с серебряными пряжками и выйдет к ней. И тогда они гуляли вместе по булыжной мостовой, по которой, цокая копытами, разъезжали фаэтоны, везущие степенных усатых мужчин в высоких цилиндрических папахах и их жен, а по узеньким тротуарам спешили по своим делам люди менее знатные, а потому более суетливые. Асмик и Эрикназ обязательно останавливались возле одноногого старого шарманщика, потерявшего конечность в бою с османами, слушали незатейливую музыку, потом сворачивали на перекрестке в тихий переулок, заходили в лавку к краснощекому усатому Аветису, по прозвищу “немец”, покупали себе сахарных петушков на палочке и шли в церковь.

Как-то раз, Асмик, придя к дому Севликянов, чтобы, как обычно, пойти на прогулку с верной подругой, прождала её дольше обычного. Прошло минут двадцать, может даже двадцать пять прежде, чем Эрикназ вышла из дома.
– Ты чего так долго? –  удивилась Асмик.
– Родители не пускают гулять. Сказали, чтоб сидела дома, сваты должны прийти.
- Ух ты. А не рано ли тебе подружка замуж?
- ну ты же знаешь, наши обычаи. Отец еще лет десять назад другу обещал  за его сына выдать.
–  И ты знаешь за кого?
– За сына  Манучаряна, мануфактурщика.
– Ой бедная моя Эрикназ, – запричитала Асмик и крепко обняла свою подружку.
–  И чего это я бедная? – удивилась Эрикназ.
–  А ты разве не знаешь? Все знают, что сын этого Манучаряна, который учиться в Баку, смертельно болен.
– Вот уж глупости, – не поверила Эрикназ, – ты что знаешь его?
– Видела пару раз, садящегося в роскошный экипаж с белыми лошадьми. Сразу видно, что люди они богатые.
– А сам то он, симпатичный? – спросила Эрикназ и залилась густой краской, которой по обыкновению имеют привычку заливаться юные особы интересующиеся противоположным полом.
– Да ничего особенного: худой, длинный, и постоянно кашляет. Говорю же тебе, болезненный он какой-то.

Разговор подружек прервала мать Эрикназ, тетушка Сирун, добрая миловидная женщина:
– Отец зовет, - тихо сказала она.
– Ну, пока, дорогая моя Асмик, – сказала Эрикназ и подружки обнялись.
– Не знаю, свидимся ли мы ещё… - задумчиво произнесла Асмик.
– А почему мы не должны видеться?
– Ну, мало ли, вдруг твой будущий муж запретит нам дружить.
– Ну вот ещё! – горячо возразила Эрикназ, – А будет командовать, так я вовсе в горы к скалам сбегу и буду там жить одна.
Дверь вновь отворилась и на пороге появился отец Эрикназ - мельник Арам, в сатиновом архалухе, опоясанный большим серебряным поясом, на котором висел старинный кинжал с инкрустациями. Его зеленые колючие глаза уставились на Эрикназ и та, не говоря ни слова, мигом юркнула за дверь.

- а потом что было?- спросила маленькая Назик и теснее прижалась к бабушке.

А потом наступила осень. Несмотря на то, что днем солнце все ещё светило довольно ярко, вечера уже стали холодными. Деревья сбросили листья и стояли голые и серые. Теперь Эрикназ жила в доме мануфактурщика Манучаряна и, хоть приняли ее довольно радушно, она сильно скучала по прежней жизни и отчему дому. Она редко выходила из дома, целыми днями хлопотала по хозяйству и ждала назначенного дня свадьбы. Однако, здоровье молодого Манучаряна с каждым днем становилось все хуже и хуже. Отец семейства переехал жить в Баку, чтобы всегда быть рядом с сыном, а мать осталась вместе с невесткой. Так же как и раньше Эрикназ и Асмик довольно часто встречались друг с другом, но теперь уже они не выходили гулять по булыжной мостовой. Лишь однажды Асмик удалось уговорить Эрикназ оторваться от хлопот по дому. И как прежде гуляли они по мостовой, и встретили одноногого шарманщика Серопа, побывали в лавке у «немца», где купили себе карамельных петушков и даже готовы были зайти в церковь, но на церковной площади толпилось такое множество людей, что создавалось впечатление, что сегодня весь город собрался именно здесь.
– Нам бы в церковь попасть, свечку поставить, – попросила Асмик бородатого мужчину, загораживающего проход. Мужчина внимательно оглядел подружек и хмуро ответил:
- Идите по домам, девушки, не до свечек, сейчас Гарегин Спарапет речь будет говорить.
– Кто такой спарапет? – спросила Эрикназ у Асмик.
– Полководец, –  ответила та.
–  И откуда ты все знаешь?
– Все простолюдины это знают.
Вдруг народ заволновался, отовсюду послышалось - Гарегин, Гарегин, дайте дорогу Гарегину. Толпа расступилась, давая дорогу человеку с явно небогатырским телосложением, в царском военном обмундировании на черном, словно смоль, неспокойном жеребце. В сопровождении своих адъютантов, он проследовал в центр отступившей и смолкнувшей толпы. В наступившей тишине явственно послышался голос спарапета:
– Любимый мой народ! Братья и Сестры! Враг, топчет наши земли, приводя в разорение наши пашни, сжигая наши дома и сея смерть! Русские друзья отступили и русское войско далеко от нас. Поэтому они не смогут прийти на помощь. Перед нами враг, вооруженный до зубов, стремящийся уничтожить нас и двинуться к нашим святилищам: Святому Эчмиадзину и Еревану. Они решили физически уничтожить наш народ и нашу христианскую веру. Но разве мы допустим это?! Нет, нет, и еще тысячу раз нет!
Речь полководца была настолько пламенна и проникновенна, что подружки стояли как завороженные, боясь пропустить хоть одно слово. Наконец спарапет закончил свою речь словами: «Другой дороги у нас нет, смерть или свобода!» В воцарившейся на миг тишине вдруг послышался призывный звук одинокой зурны, играющей гимн.
– Эх, вот бы взяли бы меня в отряд, – мечтательно сказала Асмик.
– Пошли лучше домой, поздно уже, – ответила Эрикназ.

Прошел еще месяц. Теперь на улицах города лежал белый снег, а из труб домов валил сизый дым. Здоровье будущего мужа Эрикназ совсем ухудшилось и теперь Севлякян старший, дни и ночи проводил в больнице в Баку, почти не появляясь в Горисе.  Эрикназ уговорила будущую свекровь взять Асмик  в помощницы по хозяйству и теперь подружки жили вместе.
– Послушай, Эрикназ, – однажды спросила Асмик. – а что будет, если твой муж умрет?
– Да ничего не будет, – ответила Эрикназ, - вернусь домой.
– Тебе его нисколечко не жалко?
Эрикназ только пожала плечами:
– Я ведь его совсем не знаю, видела только один раз когда знакомились. Некрасивый он, худой, длинный, с красными болезненными глазами. И зачем мои родители меня за такого выдали?
– Зато он очень богатый, – возразила Асмик.
– Да разве в богатстве дело?
– А в чем же ещё? – удивилась Асмик. - О таком женихе только мечтать можно, будешь всегда одетая, обутая, будешь ездить на фаэтоне и посещать театры.
– Да не люблю я его, как ты этого не понимаешь? Иногда мне даже кажется, что я хочу, чтоб он умер.
– Тише, – испугалась Асмик, – услышат ещё. Что за глупости ты говоришь!
– Ну и пусть слышат.

 Недели через две возле дома мануфактурщика Манучаряна остановился фаэтон из которого вышел убитый горем Манучарян старший. На нетвердых ногах он последовал в дом и обьявил, что случилось непоправимое.  Вечером того же дня старый бородатый извозчик на скрипучей телеге привез к дому бархатный гроб, в котором покоилось тело молодого хозяина. Ровно на третий день, с самого утра возле дома Манучарянов толпились люди. Кто-то пришел сюда чтоб лично засвидетельствовать свое почтение и преданность знатному семейству, кто-то в надежде на бесплатную поминальную трапезу после похорон, ну, а основная часть это были зеваки, влекомые сюда исключительно любопытством. В полдень денщик Акоп отворил массивные железные ворота с ажурными узорами и со двора медленно двинулась похоронная процессия. Впереди шли священники, покачивая кадилами выпуская ароматный дым ладана, за ними совсем еще юные ученики церковноприходской школы несли многочисленные венки. Здесь же рядом с гробом, который несли крепкие бородатые мужики из числа родственников, вдвоем со своей верной подругой шла и Эрикназ.
– Ты чего не плачешь? – спросила Асмик у нее.
– Мне не хочется, – честно ответила Эрикназ.
– А ты постарайся. Стыдно ведь. Народ смотрит.
Они чуть замедлили шаг и случайно оказались в гуще похоронной процессии среди родственников и знакомых, идущих за гробом. Внезапно блуждающий взгляд Эрикназ выхватил из множества незнакомых лиц одно, выделяющееся своей красотой и благородными чертами.
– Кто это? – спросила она.
– Ты про кого?
Та указала на высокого парня с голубыми глазами.
– О, это музыкант Микаэл. Его в городе все знают. Он чудесно играет на кларнете.
– Красивый… – прошептала тихо Эрикназ, не сводя глаз с юноши.
– Да… – машинально согласилась Асмик.
– Вот бы он на мне женился!
– Ты с ума сошла! И, тем более, у него есть невеста.
– И откуда ты все знаешь?
Тем временем похоронная процессия дошла до центральной улицы. Здесь гроб с телом молодого Манучаряна поместили на роскошный катафалк с упряжкой коней, закрыли крышкой и повезли в сторону старого кладбища. За катафалком поспешили фаэтоны с близкими родственниками.
После похорон Эрикназ воротилась в отчий дом. И все вернулось на круги своя за исключением небольшого нюанса. Теперь Эрикназ считалась вдовой.
– Бедная моя девочка, – причитала целыми днями мать Эрикназ, тетушка Сирун, - и кто теперь тебя замуж возьмет? Никогда не прощу твоему отцу. Завтра же встречусь с бабкой Вартуш, пусть тебе мужа ищет.
– Ой, да кого может найти это твоя полухромая и полуслепая Вартуш? Да
я и не хочу замуж, – весело отвечала Эрикназ, счастливая уже тем фактом, что вернулась домой. Единственное, что не давало ей покоя, так это благородные черты лица Микаэля, молодого музыканта, которого она увидела на похоронах.

Меж тем османские полчища подошли к Татевскому монастырю. Город словно вымер, улицы опустели, и только бездомные собаки почувствовав себя полными хозяевами, слонялись по помойкам в поисках еды. Гарегин-воевода решил не дожидаться пока головорезы Завала-паши подойдут к городу и выступил навстречу врагу. Те немногие жители, в основном старики и дети, что остались, с нетерпением ждали вестей и готовы были в любой момент бежать в горы и укрыться в пещерах.

-  Гарегин спарапет победил врагов? – поторопилась выяснить Назик.
Бабушка Эрикназ продолжала:
на рассвете следующего дня, едва первые лучи солнца коснулись крестов старой церкви, на худом буланом коне в город въехал раненный в руку кавалерист, истекающий кровью.
- Радуйтесь люди, мы победили! Завал-паша разгромлен! Радуйтесь люди! - кричал он из последних сил, еле держась в седле. Через некоторое время  из близлежащих домов на безлюдные пустынные улицы города высыпал люд.  Днем того же дня через главные ворота в город вступило победоносное народное ополчение. Звонко чеканя по булыжной мостовой главной улицы, двигались конные отряды, за ними шли пехотинцы с длинными ружьями в высоких черных мохнатых папахах и с обвязанными патронташными лентами на груди. Вдоль всего шествия, с обеих сторон стоял народ и приветствовал победителей радостными возгласами. Здесь же стояли и две подружки Асмик и Эрикназ.
– Слава нашим воинам! Слава нашим защитникам! - раздавалось отовсюду и развевались трехцветные красно-сине-оранжевые флаги.
– Смотри, смотри, вон он, – вдруг радостно закричала Эрикназ.
– Кто? – не переставая радоваться, спросила Асмик.
– Ну как кто? Музыкант Микаэль!
– Э, подруга, да ты никак влюбилась.
– Эх, вот бы он на мне женился, – мечтательно произнесла Эрикназ.
– Подруга, забудь о нем! Во-первых, у него есть невеста, а, во-вторых, он беден.
– Ну, а я кому нужна, вдова в 14 лет?
– А вон и его невеста, – Асмик дернула за руку подругу и показала на бледную худенькую девушку, стоящую в толпе чуть поодаль.
– Красивая, – завистливо произнесла Эрикназ.
– Красивая, – согласилась Асмик. – красивая и больная.
– Откуда знаешь?
– Знаю. Все знают. Её собственная мачеха пыталась отравить.
– Какой ужас! Зачем?
– Она ненормальная. Дочку к собственному отцу ревнует.
В этот момент глаза Микаэля и её возлюбленной встретились, и они устремились друг к другу, не замечая людей, попадающихся им по пути. Наконец они встретились, Михаэль крепко обнял возлюбленную, и они стояли так долго-долго, боясь шелохнуться.
– Вот это любовь… – мечтательно произнесла Асмик.
– Да… – грустно согласилась Эрикназ.

Весна в Герусы пришла как всегда внезапно. За несколько дней полностью растаял снег, с гор устремились в ущелья звонкие серебристые ручьи, и под лучами яркого горного солнца зазеленели деревья. Казалось, мертвая природа внезапно ожила.  Эрикназ окончательно влюбилась в городского музыканта Микаэля. Сердце юной девушки было полностью занято этим высоким голубоглазым молодым человеком. После победы жизнь в городе вернулось в прежнее мирное русло. Ещё один раз случайно она встретила его на городском рынке, покупающего молоко. Дождавшись, когда Микаэль расплатиться с продавщицей, она пошла следом, влекомая непреодолимым любопытством разузнать где и как он живет. Стараясь остаться незамеченной Эрикназ, шла мягко ступая по земле, словно дикая кошка, украдкой подбирающаяся к добыче. Однако планы ее спутал городской юродивый, хромой Киркор, сидящий на ступеньках старой часовни. Увидев Эрикназ, он вдруг заголосил гнусавым голосом патриотическую песню. Микаэль на миг повернулся и увидел оторопевшую Эрикназ. Его взгляд мельком скользнул по Эрикназ, затем по юродивому, затем он поднял голову и завидев блестящие на солнце кресты часовни быстро перекрестился и заторопился своей дорогой. Дальше идти за Микаэлем Эрикназ не решилась и вернулась домой вся в смятении и раздумьях. Однако, мысли о Микаэле ее не покидали. Два дня она караулила его возле входа на рынок. На третий день, разуверившись встретить его, она направилась домой и по дороге чуть не столкнулась с ним лицом к лицу. К счастью Микаэль, погруженный в себя, её не заметил. Он явно спешил. Не обращая внимания на продавцов, нахваливающих свой товар, он подошел к тому самому прилавку, возле которого она видела его в прошлый раз. Так же как и в прошлый раз, взял кувшин молока, быстро расплатился и поспешил обратно. На этот раз Эрикназ улыбнулась удача и она выследила Микаэля. Жил Микаэль на самом краю города, в маленьком каменном домике, прячущемся за большими яблонями, огороженном деревянным забором. Возле калитки прислонившись к забору Микаэля с нетерпением ждала его невеста. Какая же она, однако, худая и бледная, вновь про себя отметила Эрикназ. Увидев Микаэля, она стремглав выбежала к нему навстречу, схватила из рук кувшин с молоком и жадно начала пить.
«Неужели Асмик была права?» – с ужасом подумала Эрикназ, - «Её и вправду отравила мачеха и она пьет молоко чтоб излечиться от этого недуга.»

Шли дни. Убедившись, что ей ничего не светит, Эрикназ, казалось, совсем забыла о Микаэле и головой окунулась в повседневные хлопоты. Настала Пасха. С самого утра народ от мала до велика спешил к старой церкви. Накануне в субботу Эрикназ вместе со своей матерью покрасили яйца в красный цвет при помощи луковой шелухи, потом смастерили соломенную куклу бабку – Утис, символ грядущего праздника и ждали гостей. Асмик куда-то исчезла и уже давно не навещала свою подружку. На следующий день после Святой Пасхи по давней традиции люди посещали кладбище, поминали усопших. Эрикназ с родителями по заведенному порядку сначала навещали могилу бабушки, матери отца Эрикназ, где суровый мельник Арам непременно ронял скупую слезу из своих колючих зеленых глаз, там они выкорчевывали упрямые сорняки, так и норовящие вырасти на могиле, и зажигали ладан. Потом навещали могилу дядюшки Серопа, старшего брата мельника, и так далее, переходя от более близких родственников к дальним, коих у семьи Севликянов было великое множество. По пути к могиле младшего брата Сирун, Эрикназ развлекала себя тем, что читала надписи на могильных плитах. Великое множество людей приходили в этот мир и уходили, и не оставалось после них на этом свете ничего, кроме каменной плиты, на которой в лучшем случае могло быть выбито небольшое изречение и непременно год рождения и смерти. Для чего все это было создано, кто всем этим заправлял? Вопросы в голове у Эрикназ возникали с такой быстротой, что времени на ответы, на хотя бы один из них, не оставалось. Да и вообще, могли ли быть ответы на такие вопросы? Внимание Эрикназ привлекла могила, находящаяся чуть в стороне от тропинки, по которой шли ее родители. Могила была совсем свежая и была полностью усыпана цветами. Не успела она подойти к невысокой изгороди, как вдруг в холодной тишине безмолвных надгробий Эрикназ услышала еле доносящуюся музыку. «Похоже, кто-то играет на кларнете», - подумала она. – «Но это очень странно. Или же я ошибаюсь, может эта мелодия мне просто чудится?» И она, повинуясь женскому любопытству, пошла в сторону раздающейся неподалеку волшебной музыки. Возле свежей могилы,  на самом краю кладбища, она увидела музыканта. Это был Микаэль. Стараясь остаться незамеченной, она подкралась совсем близко. Его музыка была настолько проникновенная, что Эрикназ затаившись за небольшим кустарником, слушала, боясь шелохнуться. Столько боли и тоски было в голосе сладкоголосого инструмента, что слезы, словно вешние ручейки, покатились по щекам Эрикназ. Закончив играть Микаэль отложил в сторону кларнет, налил в граненый стакан вина из небольшого плетеного сосуда, сделал пару глотков. Затем отломил кусочек пресного козьего сыра и собирался было вновь заиграть, как вдруг услышал за своей спиной шорох.
– Кто здесь? – громко спросил Микаэль.
Эрикназ не оставалось ничего, кроме как выйти из своего укрытия.
– Я, – тихо ответила она.
– Ты кто такая?  Ты как здесь оказалась?
– Я дочка Арама, мельника. Можно я останусь, послушаю музыку? Мешать не буду, я тихо буду сидеть.
Микаэль пожал плечами: Ну, хочешь, оставайся.
– А давно она умерла? – набравшись смелости спросила Эрикназ.
– На той неделе сорок дней было, – казалось, на миг голос Микаэля дрогнул. –Ты её знала?
– Видела пару раз. Красивая была.
– Красивая, – согласился Микаэль и, взяв в руки кларнет, вновь заиграл.
Доиграв очередную мелодию, Микаэль собрал в котомку остатки еды, взял свой кларнет и собрался было уходить, напрочь позабыв о Эрикназ.
– А можно я буду сюда приходить, слушать музыку? - напомнила она о себе.
- Микаэль только пожал плечами.

И вновь Эрикназ потеряла всякий покой. Ей все время хотелось видеть этого спокойного юношу с благородными чертами. Хотелось видеть голубые, словно небо над Татевским монастырем, глаза и слушать тихий и, вместе с тем, мужественный голос. А самое странное было то, что она ревновала его, ревновала безумно к его возлюбленной, которая, хоть и покинула этот мир, но не давала ему покоя.
Асмик появилась внезапно, в обычный летний погожий денек и сразу же огорошила Эрикназ.
– Попрощаться пришла, – сказала она, удивив Эрикназ своей военной формой.
– Зачем? Куда ты собралась? Что за глупости?
– Это не глупости, это серьезно. Я так решила.
– Но что за одежда на тебе?
– Теперь я в отряде спарапета Гарегина. Мы сегодня ночью переплавляемся через реку Аракс и уходим в Иран.
– Но зачем? Ведь сейчас всё хорошо. Завал-паша разгромлен, в Герусах мир и покой.
– Да, но за Араксом наш народ ждет освобождения от осман. Народ ждет спарапета Гарегина. И я пойду за ним, в его отряде, куда бы он ни повел. Но хватит об этом моя дорогая подружка. Давай лучше погуляем напоследок по нашей любимой мостовой.
И две подружки, взявшись за руки, гуляли до самого вечера, а потом Эрикназ решила проводить Асмик. Они не заметили, как начало смеркаться и как оказались на окраине города возле старого кладбища. Было тихо, настолько тихо, что слышно было как ветер гуляет по ветвям деревьев да где-то вдалеке ухает сова. Вдруг они услышали шаги. Со стороны кладбища медленно шел человек.
– Кто это может быть, в такое время? - насторожилась Асмик.
Однако, страх полностью прошел, когда они узнали в прохожем музыканта Микаэля.
– Добрый вечер, – поздоровалась обрадованная Эрикназ.
– Добрый вечер? – удивился Микаэль. – Наверное…, - неопределенно добавил он.
– А я, кажется, тебя знаю?
– Ну да, – обрадовалась Эрикназ. – Это я, Эрикназ, дочка мельника Арама.
– Ах да, дочка мельника Арама, – повторил он.
– А вы все ходите на могилу, играете на кларнете? – дерзко спросила его Асмик.
– Хожу, играю…
– Это хорошо, что вы не забываете о своей возлюбленной, – все так же дерзко продолжала она, – но так ведь нельзя. Жизнь ведь продолжается. Вот вместо того, чтоб упиваться своим горем, взяли бы, да и женились.
– Как женился? – не понял Микаэль, – На ком?
– На Эрикназ, на ком же ещё.
Тщетно пыталась покрасневшая Эрикназ остановить подружку, дергая за рукав.
Та, не обращая никакого внимания на нее, продолжала:
– Вот, смотрите, и вы вдовец, и она вдова. Вы же друг другу подходите. У вас же прекрасная семья получится. Нарожаете детей и будете жить счастливо.
– Да что ты говоришь, Асмик, что ты говоришь! – Эрикназ от стыда готова была провалиться под землю. Показалось впервые за столько времени Микаэль по-настоящему взглянул в лицо Эрикназ и сразу отвел глаза.
– Пойду я… – пробормотал он. – Пойду…
– Ну зачем ты так? – укоряла Эрикназ подружку, когда они остались одни. – Он так смутился.
– Пусть знает, я ведь правду сказала. Ты бы никогда в жизни не рассказала ему о своих чувствах.
 Они помолчали. Тишину нарушила Эрикназ.
– Может, всё-таки останешься?
– Нет. Я решила, – твердо произнесла Асмик и отвернулась, чтоб скрыть катившиеся из глаз слезы.
Заплакала и Эрикназ. Потом Асмик крепко обняла свою подружку и решительным шагом направилась в горы, в сторону скал, где её дожидался отряд спарапета Гарегина.
Прошла весна, наступило лето. Из Сорбонны в отчий дом на каникулы вернулись старшие братья Эрикназ и жизнь в семействе Севликянов приобрела новые оттенки. Мать Эрикназ с утра до вечера хлопотала на кухне, готовила вкусную еду, пекла воздушную гату и всё причитала, что сыновья сильно исхудали в своих заграницах. Отец же напротив с самого ранья будил сыновей и брал с собой на мельницу, таскать тяжелые мешки с мукой. Впрочем, братья не роптали, а напротив соскучившись по физической работе, всё выполняли с видимым усердием. А вечером, сидя за большим круглым столом, ужинали, пили кизиловую водку и страстно спорили о политике. В один из таких вечеров, дождавшись, когда ужин плавно перетечет в обсуждение мировых проблем, Сирун увела мужа в спальню сказав, что есть разговор. Вышел мельник Арам минут через 20 в не лучшем настроении, бросив жене: «Делай как знаешь!».

В противовес мужу, Сирун явно была в приподнятом настроении. Она подошла к Эрикназ, крепко обняла, а затем заговорчески сказала:
– Сегодня бабка Вартуш заходила.
– И что ей понадобилось от тебя? – удивилась Эрикназ.
– Жених у нее есть на примете, завтра придут тебя сватать.
– Я не хочу замуж! Мне и так неплохо.
– Негоже молодой красивой девушке в доме отца жить. Я ведь тебя, в отличие от отца, не неволю, моя Эрикназ. Пусть приходят, не понравится тебе жених, откажем, а понравится - так всем хорошо будет.
На следующий день с самого утра мать и дочь в ожидании сватов наводили порядок в доме, мыли полы, протирали пыль с старинных ореховых сервантов, после чего мать отправила Эрикназ в свою комнату прихорашиваться несмотря на её протесты.
– Не выйду я к сватам, – упрямо твердила она. – Не хочу замуж.
– Ох, в кого же ты у меня такая упрямая? – удивлялась мать, а потом сама же отвечала на свой вопрос: Вся в отца, вся в отца.
Наконец, ближе к полудню в дверь дома Севликянов постучали. На пороге стояли бабушка Вартуш, молодой человек и пожилая женщина, по всей видимости, мать жениха. Сирун пригласила их за стол, завела разговор о погоде, о том какой в этом году уродится урожай. Разговор длился недолго, до тех пор, как мать жениха не попросила холодной воды .
– Доченька, – обратилась Сирун к Эрикназ, зайдя к ней в комнату, – Сходи на кухню, принеси воды, гости с дороги пить хотят.
Делать было нечего, Эрикназ повиновалась. Она пошла на кухню, зачерпнула холодной воды из большой деревянной бочки в старинную бронзовую чашу и, опустив глаза в пол, вышла к гостям. Она поздоровалась и, передавая бронзовую чашу, не в силах устоять перед любопытством, украдкой взглянула на жениха и обомлела.
В этот момент рука Эрикназ дрогнула и чаша с громким звуком упала на пол, оставив на карпете мокрое пятно, а смущенная Эрикназ убежала в свою комнату.
– Вы уж простите, – извинилась Сирун перед засобиравшимися домой гостями, – молодая она ещё, неразумная.
– Эх, что ж тут поделаешь, – сокрушалась бабка Вартуш, - А ведь как хорошо всё могло получиться, как хорошо.
Пыталась скрыть свою досаду и мать жениха, безостановочно повторяя: Ничего страшного, ничего страшного.
Проводив гостей, Сирун сразу же поспешила к Эрикназ. Та лежала на кровати лицом вниз, уткнувшись в подушку. Она села рядом.
– Ну прости меня доченька. Я ведь как лучше хотела. Ну, не понравился он тебе, ну и черт с ним, мы другого найдем.
Вдруг Эрикназ резко вскочила и глядя в мамины глаза сияющими счастливыми глазами, обняла мать и горячо прошептала:
– Нравится он мне мама, нравится, сильно нравится!
– Да господи, – испугалась Сирун столь бурного проявления эмоций от своей обычно спокойной дочери, – ну нравится, так поженитесь. Ты главное не переживай, успокойся.
– Я не переживаю мама. Я впервые в жизни чувствую себя счастливой.
– Доченька моя, – только и смогла произнести Сирун и крепко обняла свою Эрикназ.

Маленькое уютное жилище Микаэля, прячущееся под тенью развесистых яблонь, теперь стало родным домом для Эрикназ, и она была безмерно счастлива этому обстоятельству. Жили они дружно втроем. Микаэль, мать Микаэля и Эрикназ, и только одно обстоятельство не давало покоя Эрикназ. Ревность. Обыкновенная человеческая ревность застилала ей глаза. Она понимала, что Микаэль любит ту, для которой он играл на кларнете, и что по истечении тех неполных трех месяцев, что прожили они вместе, он ни одного дня не забывал о своей бывшей. Вот и теперь он в очередной раз собрал котомку, куда положил сосуд с вином, козий сыр и виноград, взял свой кларнет и направился на кладбище играть свои грустные песни для своей любимой.
Эрикназ не ходила за ним, она сидела дома и терпеливо ждала. Ждала, глядя в маленькое низкое окно, со страхом думая, а что, если он вдруг сегодня не вернется, а что, если он захочет остаться там, с ней. Не спала и мать Микаэля, беспокоясь за сына и они, очень часто обнявшись друг с другом, до поздней ночи ждали когда же наконец заскрипит калитка и верный пес Арчук сначала зальется истошным лаем, а потом, узнав хозяина, радостно заскулит да завиляет хвостом. Но на этот раз вернувшись домой Микаэль застал Эрикназ плачущей.
– Ты почему плачешь, Эрикназ? – казалось, Микаэль был удивлен. – Кто тебя обидел?
– Кто меня обидел? Ты спрашиваешь, кто меня обидел? Ты, ты меня обижаешь. Ты ходишь к своей Ануш, ты её не можешь забыть.
– Да, не могу! – он сел рядом и обнял Эрикназ. – Не могу, хоть, и хочу. – Но ведь, ты же у меня умная, ты же понимаешь, что это от меня не зависит. Только время может излечить мои раны. Я прошу тебя ещё немного потерпеть.
– Но я боюсь, понимаешь, боюсь.
– Чего ты боишься Эрикназ?
– Я боюсь, – она немножко замялась в нерешительности, не зная продолжать или нет, а потом на одном дыхании выпалила. – я боюсь, что с тобой что-то случится и наш ребенок будет расти без отца.
– Наш ребенок?  – переспросил Микаэль.
– Да, наш ребенок. Я беременна, Микаэль.
– У меня будет ребенок? – и впервые за все время, что Эрикназ знала Микаэля, ей показалось что он улыбнулся. Он крепко обнял Эрикназ и, прямо глядя в её большие грустные глаза, сказал: - Я тебе клянусь, что всегда буду рядом с тобой. Рядом с тобой и нашим малышом, – добавил он.

– А дальше что было, бабушка? – спросила маленькая Назик.
– А дальше? А дальше, как в самой настоящей сказке. Жили они долго и счастливо, и родилась у них дочка. И назвали они её Ануш.
– Совсем как мою маму, – обрадовалась маленькая Назик.
– Совсем как твою маму, – подтвердила бабушка.
Она поцеловала внучку, поправила одеяльце и ласково пожелала спокойной ночи…