Нравственная рефлексия

         

                9.12.1984 г.


          К вопросу о критичности мышления. Я всегда старался сопоставлять свои действия с идеалом. Зачем это стремление, нужно ли оно?
          Безусловно, можно жить, как трава. Это один полюс.  Другой – это идеал. Почему одни живут так, а другие – наоборот?
          Ну, естественно, критичность воспитывается с детства.  Но это основные задатки, примерно у всех они одинаковы. То нехорошо, то – хорошо. А вот взять взрослых людей, самостоятельных. Один говорит: хочу пива; пошел, взял, полдня его пьет, доволен. А я думаю: а не принесу ли этим неприятности своим близким? Это, пожалуй, ближе к другому полюсу.
         Откуда у меня взялось это? Я рос очень инфантильным, до 15 лет чуть не в куклы еще играл. Рост самосознания начался лет с 18. Причиной его была неудовлетворенность собой. Слаб физически, неловок, стеснителен. Не дается то, это. Не умею работать, заставить себя. Робок. Комплекс неполноценности.
В то же время много читал; естественно, перед глазами идеал. Зависть. И решение: докажу им всем…
         А рядом росли те, кто не знал комплексов, и слова-то такого не знал, и не стремился к идеалу. И доказывать ничего не надо было. Пока я повышал уровень своих претензий в духовной сфере, ровесники, не знающие комплексов, подвизались в материальном, потому что оно ближе к тому, ихнему полюсу.
         Видимо, годам к двадцати у человека уже складывается стремление. Стремление к удовлетворенности собой, достигаемой набором примитивных приемов: нажраться, поймать кайф, сойтись с женщиной, надеть яркую тряпку, показать себе подобным, что имеешь все, ощутить их зависть.
         И тогда вокруг складывается мнение о тебе – из завистливых взглядов. И начинаешь сам о себе так думать. И создаешь комплекс собственной полноценности, культ себя.
         Для меня все это было неважно. Бывали вывихи, конечно. Как-то захотелось разбогатеть. Чтобы не зависеть от обстоятельств. Но вовремя пришло понимание, что урезая себя в погоне за богатством, ничего не приобретаешь, а теряешь многое.
          Тому человеку такое и в голову не придет, потому что этого не может быть никогда.
          Можно урезать в низменном. Недоесть. Недоспать с женщиной. Не выпить. Не расслабиться.  Надеть немодное.
          Кстати, смешно. Не могу понять, чем модное лучше немодного. Чтобы выглядеть престижнее в глазах тех, кто у другого полюса? Нет, умом-то понимаю… душой – нет.
          Но нельзя урезать в человеческом. Это преступно. Раз отказав в доброте, станешь недобрым. Раз украв, станешь вором.
          Нельзя сказать, что я родился таким.  Я себя сделал таким. Иногда делал из чувства долга, повинуясь велению разума; иногда по велению сердца.
          Но ведь воспитать можно любые качества. Сколько было разброда и шатаний, и вывихов, – пока не пришел к выводу, что вечны порядочность  и доброта, любовь и самопожертвование, умеренность и скромность.
          Спрашивается, зачем все это пилоту? Которому думать-то незачем – все для него уже придумано. Крути штурвал и немного соображай. Зачем это шоферу, слесарю, токарю, пекарю, солдату?
          Не знаю. Мне это надо. Я – тот человек, к которому через века обращаются Рафаэль и Гомер, Данте и Пушкин. Это для меня они писали, это меня они себе представляли как взволнованного и благодарного потомка. Для меня миллионы людей сохранили и пронесли сквозь шелуху мод, ужасы мора и войн, сквозь сиюминутность и грязь бытия, – все лучшее, что создано человеческим  гением. И я не могу быть травоядным.
          Значит, мое место – в цепочке лучших. Я должен осмыслить переданное мне и, добавив свое, передать дальше. Должен!
          У меня растет дочь. Сегодня ей исполнилось 16 лет. Я лепил ее по своему образу и подобию, и, может, еще успею кое-что добавить. Но, в основном, эстафету я передал. И все-таки боюсь: слаб человек, а море шелухи все глубже…
          Хорошо знаю, что останавливаться нельзя, что созданное оплывает от покоя. Поэтому и копаюсь в себе, борюсь с вечной душевной ленью.
          Конечно, в мастерстве пилота очень важен критический подход к делу. Те, кто это отрицает, оставили полеты, большей частью, не по своему желанию.
          Восемнадцать лет я вожу, вожу – людей, грузы, почту. Я ямщик. Никаких подвигов мне не довелось совершить. Но возил больных – старался помочь, возил пожарных – старался помочь, возил и вожу просто здоровых людей –  стараюсь помочь. Стараюсь везти мягко и безопасно, сажать нежно. Но при этом строго сужу себя за промахи, ошибки, отклонения, лень, небрежность.
           Я всегда старался не мешать людям. Не прыгать в глаза. Уступить, сделаться маленьким и незаметным, прошмыгнуть мимо, никогда не оттаптывал ноги в борьбе за существование.
           Требовать с других не умею. Каждый должен требовать с себя и винить прежде всего – себя. А с других – конечно, требовать надо, и строго, особенно с разгильдяев. Но я для этого не гожусь. Это моя беда. Я лучше покажу, как надо, своим примером.
           Пишу и чувствую, как дремучи мысли, как примитивны и бессвязны слова, как не хватает мне общей образованности, как закоснело мышление, как не развито перо. Не могу не только выразить, но и разобраться, что выражать.
           Правда, разговаривая, в основном, российским матом, сильно не разовьешь мышление и речь. Видно, близок мой потолок.  Да я и не претендовал на сильно высокое. Для работы над собой необходимо время – я его трачу на работу и семью, и львиную долю – на работу, в ущерб семье.
            Для развития речи нужны и библиотека, и общение с людьми, близкими по духу. Над книгой надо думать, много.
            Где же набраться времени.
            И КПД мышления низок.  Я все с большей завистью читаю статьи, рецензии в «Литературке» – ведь авторы  свободно оперируют этой галиматьей, а для меня темный лес.  Читая классиков, правда, чувствуешь себя тоже как бы в лесу, где-то в траве, у корневищ: дышишь свежестью, видишь мощные стволы, но не дано увидеть вершины и охватить взглядом все.
            И все-таки я туда стремлюсь. И возникает жалость к скопищу людей у пивного ларька, в каждом из которых, может, и правда,  убит Моцарт…
            Но не всю же жизнь летать. Уйду на пенсию, появится время. Только бы не охладеть, не состариться преждевременно, не перегореть. И может, на смену удовлетворению от преодоления пространств на лайнере придет удовлетворение от постижения мира другим, косвенным путем.