Страшный лейтенант. Рассказ подполковника Жужгина

…парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.
 
А.Т. Твардовский «Василий Тёркин»

Меня перевели в военкомат 21 августа 1991 года. Надо сказать, мне повезло родиться в эпоху перемен. Те, кто появился на свет до 1960 года, учились в школе по старой программе, а мы были «первопроходцами». И эта планида упорно тянется за мной всю жизнь.
 
В 1990-м я уехал служить в Германию, в группу советских оккупационных войск. В этот же год ГДР слилась с ФРГ в «страстном поцелуе» и нас «вежливо» оттуда попросили.

Кадровик вызвал меня на беседу, чтобы узнать, в какой округ я бы хотел выехать и, как бы между прочим, предложил мне Прикарпатье с какими-то сумасшедшими надбавками к денежному содержанию. Я уже знал, что это по-русски означало – ехать в «след Чернобыля».
 
Моя семья проживала в Улан-Удэ и я, не долго думая, «согласился» ехать за Байкал, чем привёл полковника в «радужное» настроение.

В Бурятии тоже происходили большие перемены: войска выводились из Монголии, офицеры «пачками» увольнялись или разъезжались кто куда. Моей родной дивизии не стало, пока я пил магдебургское пиво, заедая гарделегенскими сосисками.

Под шумок я, наконец, осуществил свою давнишнюю мечту – служить в военном комиссариате.
 
Но я ещё не знал, что приказ о моём назначении был подписан в тот самый день, когда Москва и весь Советский Союз бурлили на площадях, и Ельцин, взобравшись на броневик, провозглашал мне новую жизнь.

Через несколько месяцев в ночь на Рождество я сидел в аэропорту Домодедово, ожидая утро, чтобы поездом уехать в саратовскую военкоматовскую «академию». Я ещё не знал, что в феврале нас ожидает очередная «революция» – Павловская денежная реформа. Это означало то, что те командировочные деньги, которые нам полагались на пропитание, превратились в «ничто».

Нас не стали «уговаривать», а просто и честно сказали: «Ребята, начинается «жопа», поэтому те, кто не хочет похудеть, могут без всяких последствий уехать назад в свои города».
 
Кое кто дрогнул, но, в основном, группа осталась в таком виде, в котором набиралась. Контингент у нас учился самый разнообразный: изо всех бывших республик СССР. И самое главное – было весело.

На самоподготовке, как правило, если не готовились к зачётам или экзаменам, травили байки и анекдоты. После очередного взрыва хохота наш одногруппник подполковник Жужгин стал рассказывать историю про одного молодого офицера:

«Был в нашем полку один чудик, старший лейтенант Корытин. Он постоянно «искал правды» и за три года своей службы всех просто «достал».
 
Как-то зимой началась итоговая проверка с полевыми выходами, развёртываниями и строевыми смотрами.
 
От греха подальше Корытина откомандировали на самый дальний кордон полигона с двумя бойцами в оцепление, чтобы, не дай Бог, он не попался на глаза проверяющим.

Наша часть отстрелялась, в общем-то, нормально, хотя без «косяков» (а куда без них) не обошлось, но комполка на должности устоял.

В последний день всех офицеров собрали в ленинской комнате для подведения итогов.

Впереди за длинным столом разместился председатель комиссии, заслуженный «боевой» генерал, рядом сидел командир полка, замполит, начштаба, кто-то ещё…

Генерал рассказывал нам про наши промахи и достижения (которых, как на грех, было намного меньше). Он уже минут десять как говорил, когда дверь помещения отворилась, и в неё протиснулся… Корытин – в шинели и в  валенках на резиновом ходу. На голове у него была форменная цигейковая шапка с опущенными вниз, по-зимнему, ушами, завязанными под подбородком тесёмками и покрытая вкруг лица густым кержаком. На шапке сверху была надета  армейская каска, а на спину – набитый по-тревожному вещевой мешок.
 
– Разрешите присутствовать! – зычно доложил старлей, обращаясь к генералу. Все повернули головы в его сторону, с интересом наблюдая новое явление и радуясь возможности отвлечься от скучных нормативов и показателей.

На лицах командира и замполита застыли растерянные гримасы. Политработник украдкой покачал головой, а командир его батальона, втянув голову в плечи, сердито посмотрел на неожиданное явление своего подчинённого, никак невозможное в это время по определению.

Генерал, отвлекшись на мгновение от доклада, кивнул и небрежно «бросил»: «Да-да, проходите», – и продолжил свой рассказ.

Старший лейтенант Корытин почти что строевым шагом проследовал по проходу между столами вглубь зала и пристроился на краешек стула на последнем ряду.

Седой и представительный генерал в аккуратных очечках с металлическими оправами, как ни в чём не бывало, продолжал доводить до аудитории цифры и факты, но его уже почти никто внимательно не слушал – всех донимал один внутренний вопрос: «Что-то сейчас должно произойти?!».

Серьёзное мероприятие подходило к завершению, замполит, нервно ёрзая на стуле, поглядывал в сторону сидящего Корытина, внимательно слушающего, придерживая рукой лежащую на колене шапку.

Генерал закончил:

– У меня всё, товарищи. Какие будут вопросы? – после чего повисла вязкая тишина.
 
Глаза замполита расширенно смотрели на опального старшего лейтенанта; комполка устало оглядывал зал. Когда председатель комиссии хотел было отойти от трибуны, чтобы сесть на своё место, Корытин поднялся и спросил твёрдым и ярким голосом:

– Разрешите вопрос, товарищ генерал-майор! Старший лейтенант Корытин.

– Слушаю вас, – деловито отреагировал генерал, повернувшись лицом к обращавшемуся.
 
Зал увидел, как замполит, обхватив руками голову и вращая шалыми глазами, начал потихоньку сползать под стол.

– Товарищ генерал, мне нужны доски. – также по-военному чётко продолжил Корытин.

Командир полка, ничего не понимая, уставился на «главного по проблемам»; комбат повернулся назад, озадаченно разглядывая «чудо с рюкзаком»; замполит, сложив руки, опустил голову, мысленно повторяя «моральный кодекс».

Старый генерал, повернул голову в сторону командира полка и недоумённо спросил его: «Какие доски?». Потом он снова обратился к стоящему по стойке смирно молодому и высокому офицеру в серой шинели, застёгнутой на последний крючок. Тот смело смотрел ему в глаза.

– Какие доски, товарищ старший лейтенант? – повторил вопрос генерал.
 
– Товарищ генерал, – с острой обидой в голосе начал Корытин, – я хочу построить... забор вокруг себя! потому что к кому ни подойдёшь, чего ни попросишь – один ответ: «Х… тебе в жопу»!

Зал дружно грохнул! Глубокий выдох: «Хха!» перерос в дикий хохот. Командир батальона продолжал разглядывать своего «залётчика», пытаясь сдержать смех и боясь повернуться, чтобы не встретиться взглядом с командиром полка. Тот, в свою очередь и сам не знал, что делать: генерал в недоумении смотрел на эту разразившуюся стихию, не зная всей предыстории».

Рассказ Жужгина потонул в дружном хохоте – класс довольных слушателей 8-х центральных офицерских курсов, покатывался со смеху, примеряя эту историю к множеству подобных, которыми изобиловала судьба каждого.

– И чего ему было за эту эскападу? – спросил я, отдышавшись.

– Да ничего не было. Перевели по-тихому куда-то, таких обычно выдвигают на повышение. – продолжал Жужгин, лукаво улыбаясь. – Командир полка встал и повернулся к проверяющему; генерал что-то сказал ему. Потом взял свои бумаги и пошёл к выходу.

– Товарищи офицеры! – гаркнул командир. Все вскочили и притихли по стойке «смирно», провожая начальство. И всё…