ЛИНА

     Уже вовсю хозяйничала весна.
     Правда, к ночи она уставала, и тогда дневная капель застывала длинными сосульками.  Река уже успела стряхнуть ледяной покров. Ивы на ее берегу старались смыть с  веток тяжесть сосулек  и  окунали свои длинные космы в воду. А  волны перебирали их, как струны арфы. Ударяясь друг о друга, эти ледяные струны рождали волшебную мелодию. Ей вторила река,  воркуя на каменистом перекате. Сбросив с последнего порожка  корягу, перегораживающую  путь, продолжала стремительный бег к озеру.  А там ее подруги из заречья, объединив усилия, помогали ей взламывать ледяной  корсет водоема. И вот уже ледяное покрытие поддалось, вспучилось и раскололось. Его осколки толкаясь и обгоняя друг друга, устремились к истоку русла, впадающего в море.   
     Мы с Санькой остановились  послушать эту весеннюю мелодию.  Молчали, опасаясь своими голосами нарушить гармонию мартовского утра. Между тем  солнце, взбираясь вверх по небосклону, стало пригревать. Мы расстегнули куртки.
      -Прелесть какая! — сказал Санька, —  Трудно представить, что это только конец марта.   Уходить не хочется. Но нас заждались..
      Мы направились к Санькиному дому. И уже на пороге нас встретила выговором его жена. Неизвестно, где Санька таскает своего гостя вместо того, чтобы дать ему отдохнуть с дороги. Пришлось ее успокаивать и всю вину брать на себя. Это не он таскал меня, а я, невзирая на его протесты, не хотел расставаться с весенним утром на берегу такой живописной реки. За обеденным столом мы окончательно помирились. Она сказала, что пойдет к соседке поболтать и предоставила нам возможность посплетничать тоже.
      Мы ушли в Санькину комнату. Закурили.
     -Может быть сыграем партию? — спросил Санька, указывая на шахматную доску на журнальном столике.
      -Пожалуй, — ответил я, — давно  не брал  в руки шашек.
      -Знаем, как вы не брали в руки шашек.
      -Серьезно, Сань, лет пятнадцать точно.
      Фигуры стояли на доске, и мы разыграли цвет. Белые выпали мне.
      -Ты читал про Лину Кавальери? — указал я на журнал, раскрытый на странице, где была статья об этой певице, — Красивая была женщина. Глаз не оторвать.
      -Ты ходи давай, а не любуйся. Это вторая Лина - красавица, которую я, если так можно сказать, встречал в своей жизни.
       -Расскажи, — я  предвкушал,  новую Санькину историю.
      
       Это было в то время, когда в каждом доме на стене висела черная тарелка. Она была включена круглосуточно. Все настолько привыкли к ней, что она не мешала ни разговорам, ни приготовлению уроков. Зато в любой момент  внимание обострялось, когда было какое-то сообщение, или хорошая музыка, или радиоспектакль, или концерт. Даже будильников в домах небыло, потому что ровно в шесть эта тарелка будила всех перезвоном курантов и хором, воспевающим Союз нерушимых свободных республик. В один из дней по заявкам радиослушателей передали песню «Лина». Простенькая мелодия и незамысловатые слова сразу запали в душу. Так как в те годы мне довольно легко запоминались стихи, даже те, что были по школьной программе, то текст  сразу прилип, а мелодия само собой. Мы же тогда целыми днями болтались на улице. Из пионерского лагеря я однажды сбежал и ни за какие коврижки  невозможно было запихнуть меня туда даже на одну лагерную смену. Мать взяла с меня клятвенное обещание: чтобы я не попал под  влияние какой-нибудь нехорошей компании,  записаться на лето в пару кружков во Дворце пионеров. Мой друг-однокашник Генка, ходил в авиамодельный кружок. Он очень увлекался самолетами. После школы  таки поступил в авиационный институт и стал конструктором.  Он и потащил меня в свой кружок. Несколько часов я провел с ним. Помогал ему клеить и скручивать. Но к моделированию планеров моя душа не лежала. Когда занятия  закончились, мы вышли в вестибюль, где навстречу шла потрясающая девушка. Я поинтересовался, кто это. Генка сказал, что это Лина, старшая пионервожатая Дворца. Мне было тогда четырнадцать лет. Гормоны во мне играли  в полную силу. Я решил, что познакомлюсь с этой красавицей во что бы то ни стало. Бросив Генку,  проследил, куда идет Лина. Когда она закрыла за собой дверь, я увидел на двери табличку «Старшая пионервожатая» и расписание часов ее работы. На следующий день я постучался в дверь ее кабинета. Она уже была на рабочем месте. Услышав разрешение войти, я открыл дверь и оказался перед столом, за которым восседала моя красавица. Именно восседала. Столько достоинства было в ее облике, что вся моя смелость исчезла,  рот пересох, и от моей наглости  не осталось ни следа. Она  поинтересовалась, чем может мне помочь. Я что-то мямлил, запинался, но в конце концов объяснил, что хотел посоветоваться с ней, чем бы мне можно было заняться во время каникул. В какой кружок записаться. Она говорила со мной приветливо, очень по доброму. Хотя по ее лицу и гуляла  чуть насмешливая  улыбка. Думаю, что она давно привыкла к тому, что ребята робеют перед ней. В конце концов, после долгого выяснения моих интересов, она посоветовала  записаться в драмкружок, где был руководителем ее хороший друг - бывший   актер драмтеатра Петр Городецкий. Она сама отвела меня к нему. Я был жутко удивлен, что этот  пожилой мужчина может быть другом молодой красивой девушки.  До этого мне казалось, что разнополая дружба может развиваться только в одном направлении. Позже и у нас с Линой возникли вполне дружеские отношения. Она мне даже покровительствовала. Частенько мы играли с ней в игротеке в шахматы. И вот на следующий день, после концерта по заявкам, за игрой в шахматы я замурлыкал услышанную накануне песенку. Обычно мы с ней напевали что-нибудь во время игры. У нее было бархатное меццо. Ее голос и мой  почти сформировавшийся баритон очень хорошо сочетались в дуэте.  А тут вдруг она расплакалась. Я перепугался. Не знал, как ее успокоить. Не понимал, какая связь между моим мурлыканьем и ее слезами.  Она выбежала из комнаты, а я остался торчать перед шахматной доской, не зная, как поступить. Идти следом? Как утешу ее? Может быть обнять, поцеловать? Но тогда, это значит воспользоваться ситуацией. Я мог поплатиться отлучением от ее дружбы. Пока я рассуждал, Лина вернулась и попросила прощения за свою слабость.  Потом она поведала историю, произошедшую одиннадцать лет назад. Ее  парень, которому исполнилось тогда девятнадцать лет, закончил  школу командиров. Она провожала его на фронт. В ожидании отправления состава, ее любимый на прощанье спел ей эту песню. Она была уверена, что это он сочинил. Специально для нее. Через три месяца пришла похоронка, где было указано, что он геройски погиб в бою за какую-то там высоту. Она же не верила этому сообщению и продолжала ждать его возвращения с войны. Надеялась, что может быть он в госпитале и обязательно вернется. Возвращались же некоторые  после того, как приходила на них похоронка.  Через много лет эта песня снова прозвучала по радио, кажется, в исполнении Аркадием Северным.  Но я врубился  где-то в середине песни и не услышал имен автора и композитора. Но наступила уже эра интернета. Зайдя на гугл, набрал первую строчку этой песни и тут же получил ответ. Оказалось, еще в сорок втором году написал ее Евгений Агранович, используя мелодию Лифшица. Эта песня так полюбилась бойцам, что она моментально разлетелась по всем фронтам и залетела в тыл. Тогда и услышал ее Линин жених.
     -Тебе мат! Я подозревал, что ты развесишь уши и потеряешь бдительность.
     -А что это за песня? Ты помнишь ее.
     -Конечно!
     И Санька стал напевать.

     Милая, не плачь, не надо,
     Грустных писем мне не шли.
     Знаю сам, что ты не рада
     От любимого вдали.
      Верь, что время быстро промелькнёт,
      Разгромим врага своей страны,
      Лина!
      До ворот Берлина полк дойдёт,
      А там лежит конец войны.

      Всю песню он пел в ритме танго, а последний куплет почему-то в темпе марша
    
      Пусть другой вернётся из огня,
      Скинет с плеч военные ремни,
       Лина!
      Полюби его и, как меня,
      Крепко, нежно обними.
 
     Я подумал, что этим бравурным ритмом он хотел заглушить в себе те давние слезы Лины, которые  так неожиданно потекли из ее глаз под его мурлыканье.