Дом, пятый на улице

Обычно произведение адресуют определенным лицам: родителям,  учителям, коллегам…
Я же посвящаю свое произведение всем хорошим, немного наивным, но готовым всегда прийти на выручку людям.
Итак, всем хорошим людям посвящается…

Дом, пятый на улице

Предисловие

Скорый поезд остановился на маленькой станции, которых на просторах нашей необъятной родины миллионы…
Наверное, так начинается каждое второе произведение. Сейчас интеллигентный читатель, знающий наизусть стихотворения не только Пушкина, но и Бродского, произнесет: «Знаю, знаю – далее последует описание маленького городка Н. с населением не более двух тысяч человек и большого стада коров, а на этом милом фоне родной глубинки (до которой нет дела жителю Москвы или Петербурга) развернется всем известная история любви скромной доярки Маши и сына председателя сельского совета, который прошел Афганистан и все крестовые походы. Скучно – подавайте следующего».
Что ж,  клятвенно заверяю, что такой любви не будет. Оставим сей сюжет другим. А моя история начиналась на маленькой станции с деревянным  выкрашенным в желтый цвет еще при царе  вокзале в поселке, имеющем вполне реальное название, которое я позабыл.

1
Начало истории

Было лето. Кажется, середина июня. Солнце уже начинало садиться, и небо приобретало положенный бледно-розовый оттенок, тогда как земля, раскаленная за день и не успевшая остыть, сохраняла тепло, что ощущалось через сандалии на тонкой подошве.
Как же было хорошо. Сейчас, наверное, нигде такого и не увидишь, и не испытаешь – стояла именно особенная  летняя тишина. Почему особенная? А потому что она совсем не молчаливая, не угнетающая, а полностью состоит из множества звуков – пения соловья, стрекота сверчков да жужжания неизвестных некому жучков, запоздало сонного крика петуха, не звонкого утреннего, по которому просыпались наши предки, а более тихого да протяжного и печального рева коров, пасущихся где-то очень далеко.
А сколько было вокруг зелени, которая висела шапками на деревьях и ковром стелилась по земле нескошенная! А еще половина низеньких заборчиков, выкрашенных все в тот же цвет, были обвиты цепкими сорняками да виноградом, причем в таком неухоженном буйном беспорядке, что создавалась именно та летняя картина, которую можно увидеть лишь на полотнах наших художников.
- Куда, куда говорю?!
Данное восклицание заставило меня вздрогнуть и обернуться.
На деревянной скамеечке, сделанной из доски и двух тоненьких пеньков, сидел старик. На вид ему было лет семьдесят, но во всех его движениях, в голосе  и выражении лица властвовала такая забавная живость и подвижность, которой бы позавидовала сильная молодость. Подле него валялась клюка, а сам он пытался поймать рыжую облезлую кошку. Ему удалось схватить ее за хвост, отчего животное вцепилось коготками в дерево и негодующе замяукало.
- Ишь, улепетывает…. А ты, мил человек, кем будешь?
Я вздрогнул от неожиданности. Немудрено – тебе кажется, что человек занят своим делом и тебя не замечает, а через секунду он смотрит на тебя своими глазками-бусинками.
- Да я здесь проездом.
- И сразу видно, и сразу видно, – повторил неожиданный собеседник, будто считал, что одного раза было недостаточно, - видать из города большого к нам пожаловали.  У нас тут недавно были – все в галстуках и брюки серые. Строить что-то собираются…. Куда опять, окаянная!
Его внимание снова заняла кошка, пытающаяся ускользнуть.
- Вот житья с ней нет. И что ей дома не сидится. Была б моя воля… Да бабку жалко, привязалась, говорит, как с ребенком нянькается, - ему удалось усадить животное на руки, - ну, я ,пожалуй, пойду, мил человек….
- Подождите…
- Что такое?
- Ночь скоро, а поезд у меня только утром…
- Э.., тут прост ответ – это тебе к Аркадьевне. Уж она на ночлег точно пустит. Всех пускает – и не боится, говорит, что, мол, люди добрые не обворуют, а плохие придут – у нее брать нечего.
- А как же…
- Да тут недалече – прямехонько по улице, у колонки завернете, а там в тупичке дом центральный, номер пятый ...
Я поблагодарил человека и пошел своей дорогой. В скором времени передо мной промелькнул знакомый рыжий силуэт – видимо, дед  все-таки упустил свою кошку.

2
Аркадьевна

Домик Аркадьевны был неказист и мал, к тому же стал крениться на один бок то ли от старости, то ли от того, что в здешних местах земля была болотистой. Он был деревянный, но каждая его дощечка была аккуратно выкрашена в синюю краску, а оконные наличники просто светились от своей белизны. Правда, на крыше обещали в скором времени появиться прорехи, которые грозили затопить горницу – было видно, что хозяйка живет одна.
Зато двор…. Дворика чище и ухоженнее, чем тогда, я не видал. Ровные грядки клубники с обрезанными «усиками», выбеленные известью деревца рябины и вишни…. Но особенно хорош был боярышник. Видно, что он был гордостью женщины, ибо рос на самом лучшем, на самом видном месте, а именно в дух шагах от забора, чуть ли не посреди маленького владения. Цветы на нем еще не начали осыпаться, и этот приятный аромат легкий ветерок разносил по всей улице, а то и дальше.
Я уж было хотел направиться к окну, чтоб разбудить хозяйку сего великолепия, но тут полоса света, просочившаяся сквозь щель между полом и дверью, увеличилась, и на пороге возникла она сама.
- Кто такой? – хоть я и застал ее своим неожиданным визитом врасплох, она не потеряла от испуга голову.
- Да вот, меня к вам отправили…
- Приезжий?
- Завтра поезд.
- Рано?
- В шесть часов.
- Заходи.… Небось замерз? И есть хочешь?
Замерзнуть я не мог – ночь была теплой, а вот есть хотел на самом деле – я даже позавтракать в поезде толком не успел.
После маленьких темных сеней я очутился в маленькой комнатке, обклеенной дешевенькими бумажными обоями с ромашками да выкрашенными деревянными полами.
Тут мне удалось при свете лампочки разглядеть Аркадьевну получше. Она не была стара, хотя ее некогда темно-русый волос уже почти полностью стал седым; не была высока и худощава, но низенькой и полной назвать было ее нельзя. Но во всем ее виде прослеживалась та безукоризненная опрятность, которая царила и в доме, и на участке. На носу ее пристроились большие очки в серебряной оправе, готовые вот-вот соскочить с положенного места.
Вот какой была Аркадьевна – хозяйка дома в тупике или «пятого дома, если по улице».

3
Дом, который не забуду…

Металлический чайник весело посвистывал.
- А ты откуда будешь? – спросила Аркадьевна, ставя на стол две чашки (одну с нарисованным маком, другую – с грушей) и блюдечко с малиновым вареньем.
- С Урала.
- Далеко-то как забрался…. Домой, небось, хочешь?
- Кто ж не захотел бы?
- А почему тогда по всей России да на поезде?
- Поехал бы домой – да уже не к кому…
Аркадьевна притихла. Сняла замолчавший чайник с электрической плитки и разлила по чашкам крепкий, почти черного цвета, чай.
Я первый нарушил молчание.
- А можно спросить?
- Конечно, можно.
- Вот говорят, вы всех к себе пускаете…. И не боитесь?
- А чего мне бояться. Добрые люди благодарны будут.
- Ну, а если злые?
- Злые-то?... Брать у меня нечего. Придут – не прогоню.
- А вы ко всем так людям относитесь?
- Ко всем, а как иначе? – она отхлебнула из чашки. - Работа, понимаешь, у меня была такая – помогать.
- Это что ж за профессия – врач или пожарный?
- А вот и не угадал – педагог я. 30 лет отработала.
- И чем же помогали?
- Да всем, чем могла. Вот как сейчас помню…. Прибегает ко мне девочка – Аней звали: коленки расцарапаны, нога  ободрана. Что такое спрашиваю? А она с лестницы упала. Ну, тут ясно дело – быстрей зеленкой обрабатывать.
- И что ж – только разбитые коленки зеленкой обрабатывали?
Она отставила чашку.
- И не только, не только…. Понимаешь, у меня был один ученик. Способный парень и мог бы дальше учиться пойти. Только вот семья: отца не было – умер, а братьев и сестер младших еще 5 штук. А кормить-то их надо. Вот он и повадился ночью в огороды лазить. Да и ко мне часто – у нас же тут тупик и улицы сзади нет.
- И что же вы?
- Я… Оставляла будто невзначай что могла – банку варенья там или картошки ведро – брал - то он немного.
- А потом?
- Потом…. Поймали его у соседки в курятнике – больше я его не видела.
- И что, сделать ничего нельзя было?
- А что я бы сделала – ведь по закону он преступник.
- Но вы так не считаете.
Аркадьевна не ответила. Затем она встала и начала убирать со стола.
- Заболтались мы с тобой, милок. Тебе уж и пора.
И правда, на улице было уже светло.
Я поблагодарил хозяйку и ушел. Через полчаса поезд нес меня в новом направлении, к неизвестному городу.
Прошло много лет. Где я только не был. Но дом, который пятый на улице, вспоминается чаще, чем музеи и храмы…