Дело было в Назарьевке

1.     Убили, зарезали, украаали! – все это высыпалось на Петюню Воробьева вместе со ста двадцатью килограммами веса одновременно, да так, что беленький остроносенький  участковый Назарьевки подскочил со стула, одновременно придерживая уже кренящийся набок стол с лежащей на нем единственной папкой, в которой…
Да что там, в которой… если здесь…  вот оно, настоящее…
- Кого украли,  Нина Трофимовна? Дядю Федю?
Петюня сразу вспомнил крепенького, напоминающего  колобка  Федор  Иваныча,  любимым местом которого была беседка в парке, где он  вместе с друзьями  пил теплое, отдающее хмелем пиво или  бился в домино.
- Кого, тетя Нина?- повторил  участковый  дрожащим от волнения голосом.
Нина Трофимовна шумно вздохнула, передвинула свое тело чуть влево. Стол вздрогнул и встал прочно на все четыре ноги.
- Петеньку моего, соколика моего украли, - всхлипнула посетительница.
 Петюня  Воробьев быстро достал из стола  лист бумаги, пошарил  в верхнем кармане ручку. При этом он мучительно соображал, какого же  родственника у тети Нины Бушмелевой зовут так  же, как и его – Пе-тя… Может, приехал кто?
- Приметы пропавшего? – наконец произнес  он, так и не найдя правильного ответа.- А еще фамилия и возраст.
- Рыжий он.
Петюня медленно вывел на листке:
- Так, значит, фамилия его Рыжий…
- Ты что, паря, сбрендил?  Какая у петуха фамилия? Это цвет у него рыжий.
Участковый скривился  так, словно его только  что заставили съесть лимон. Целиком. Вместе с кожурой.
- Тетя Нина! Я думал: у Вас что-то серьезное. А тут – пе-тух!
- Это Петюня мой – несерьезное? – Нина Трофимовна стала угрожающе подниматься. Стол зашевелился, словно  живое существо.
- Петенька мой – несерьезное?! Да  я зараз к Якову Иванычу пойду! Он, тя, стрекулиста белобрысова…
Дядю Яшу Ступенькова  Петюня Воробьев не то, чтобы боялся, но опасался.  Он живо представил, как бывший наставник  пятерней зачесывает назад  иссиня  черные волосы и говорит  многозначительно: «Ммда…». И стучит заточенным карандашом по столу: не ожидал, мол, от тебя такого, Петр Анатольевич, не ожидал…
- Ладно, давайте дальше,- смиряется  Петюня.- Когда пропал Ваш петух?   Хотя, может, он и не пропал вовсе? Может, петух уже погулял и вернулся?
   Стол угрожающе заскрипел, готовясь пасть на все четыре.
- Все, все, Нина Трофимовна, записываю.
 Стул под довольной посетительницей жалобно всхлипнул  и замолчал.
- Утром  он у меня пропал. Из закрытого курятника. Пришла кормить, а его, моего соколика, и нетути!
- А подозреваете кого?
- Так, Нюрку- заразу. Или Ванька-пьяница. Больше некому.
- Так, значит Соловьеву Анну Никитичну и  Алтуфьева Ивана Константиновича. А почему именно их?
- Так Нюрка-то давно на моего Петеньку зарилась. Ейный-то петух квелый. Даже кукарекать не может, не то что курей топтать. А недели три назад,- тут посетительница перешла на шепот,- продать просила. Ну, я ей фигу-то и показала,- добавила она торжественно.
- Ну, хорошо, а дядя Ваня-то причем?
- Как причем?!- возмущенно заколыхалась  Нина Трофимовна. - Закусь-то нужна! А  Петенька – то у меня упитанный быыл…
 Женских слез участковый не выносил, поэтому, клятвенно пообещав  найти пропажу,  выпроводил гражданку  Бушмелеву   за дверь, после чего стул,  стол,  да и сам  Петюня Воробьев облегченно вздохнули.

2. Перед тем, как пойти «к Нюрке» или по протоколу - к  Анне Никитичне Соловьевой,  Воробьев решил найти Лиходея. Вернее, звали его Колька Деев и было ему от роду лет тринадцать - четырнадцать, но «боевая» слава не отпускала парня уже года четыре,  а то и больше.
    Петюня до сих пор помнит, как, еще первоклассником, Колька оседлал свинью и лихо погарцевал на ней в  сторону магазина, где работала  мать, тетка Клавдея. Именно она и произнесла эти первые магические слова: «Лихо ты мое, лихо», которые прилипли к шустрому парню намертво.
  Прекрасно помнил Воробьев и нынешнее лето, когда Лиходей  почти уверил сельчан в том, что на дне их  реки лежит клад купца Агосьева и даже показывал карту, пока  Яков Иваныч не определил, что  рисунок уж очень смахивает на  страницу из книги про золотоискателей, только с некоторыми поправками. Но поплавали и поныряли тогда мужики вдосталь,  даже он, Петюня, и то поверил, раза три у старого кедра нырял.
   Сейчас Лиходей, закрывшись в сарае,  что-то мастерил под хрипящего Высоцкого. Что и как – это пока было тайной, и только брат его Димка под строжайшим секретом заявлял, что  «блатка елоплан собилает».
 Но это были мелочи.  Главное, что Лиходей, как старая бабка,  знал все о жизни Назарьевки за последнюю неделю, месяц, год…
    Лиходей вышел из «мастерской», на ходу вытирая руки какой-то яркой ветошью.
-Чего тебе,- спросил хмуро. Руки не подал, спрятал за спину.
Петюня не обиделся,  знал - испачкаться  можно:
- Ты знаешь, у Бушмелевых петух пропал. Не знаешь кто?
- Я тебе чо? Ищейка? Мне своих делов хватает.
- Тетя Нина на соседку думает.
- На тетю Нюру что ль? Не, не думаю. Зачем ей петух.
- Говорит, что купить хотела, а Бушмелева  отказалась. Еще на дядю Ваню думает.
- Совсем сказилась. Пусть лучше у своего мужика поспрошает, куда он вечером с мешком ходил.
- А он разве ходил?
- Ходил.  Часов в восемь. Венька подтвердить  может.  Мы с им у калитки напротив стояли.
-Больше ничего не видел?
- Не-а. Надо больно,- с этими словами Лиходей повернулся к Петюне спиной, всем видом показывая, что разговор окончен.
   3. Разговором  с  Колькой Деевым  участковый остался доволен. Конечно, к тете Нюре все равно  придется зайти и удостовериться, но и у дяди Феди спросить не мешает, что в мешке было. А это рядом.  И Петюня  Воробьев зашагал  по улице вниз. (А пока он идет, автор объяснит, почему его героя зовут не Петр, не Петя, а именно Петюня. История эта не менее занимательна, чем Колькина. Ростом герой не вышел, а вот в детстве говорлив был не в меру, особенно  любил с гостями общаться и любимый цветок показывать – петунию.  А выговорить правильно не мог. Вот и получалось у него вместо петунии – петюня. А каждый думал, что он себя так навеличивает – Петюня. Так и приросло. Конечно, наш герой хотел, чтобы его Петром называли, но если нет, то лучше уж Петюня, чем Петя. Всё,   какая-никакая  индивидуальность.)
  Дойдя до крашеного заборчика тети Нюриного дома, участковый остановился в раздумье: одному идти или сразу с понятыми? Только вот кого в понятые брать?   Найти кого-то согласного на улице не представлялось возможным – не пойдут. Из солидарности.
 Вздохнул. И пошел один. Стукнул щеколдой раз, другой. Эй, Соловьевы, власть на пороге!
В  выглянула Санька. Махнула рукой: «Сейчас!» Вылетела на улицу в одних пимах на босу ногу, даже пальтишко на халат не накинула.
- Тебе чего, Петюня?!
- По заявлению я. От гражданки  Бушмелевой  Нины Трофимовны.
- А до нас  чего?
-  Вот зайду и скажу. Мать-то дома?
- А где ей быть? Дома. Носки вяжет.
 Участковый решительно поднялся на ступени,  потянул на себя дверь. Санька прошмыгнула у него под рукой:
- Ма?! Тут. . .
- Я с заявлением к Вам, Анна Никитична. Ваша соседка,- перебил девчонку Петюня,-Нина Трофимовна Бушмелева, утверждает, что Вы у нее петуха украли. Рыжего.
Тетя Нюра отложила в сторону спицы, поднялась.  Лицо ее вначале побелело, потом покраснело, затем вновь приобрело прежний оттенок:
- Ах, паскуда, чего удумала! Да я ей косья-то повыдергаю! Петуха, говоришь, рыжего?...
- Рыжего, - торопливо заикнулся  Петюня,- она говорит – Вы купить хотели.
- Санька, ключи! От сараюшки!
Санька проворно соскочила со стула, пошарила на холодильнике:
- Вот, мама!
-Ну, пошли, Петр Анатольевич, обыск делать. Понятых – то позвал?
От этого, официального, у Петюни похолодели колени. Но он сглотнул  подступившую слюну и сказал хрипло:
- Думаю, что обойдемся.
- Ну, раз обойдемся, тогда вперед, Пе-тю-ня!- насмешливо полупропела хозяйка и шагнула в сени.
Воробьев – следом.
В курятнике было тихо. Лишь только несколько несушек скосили на вошедших глаза, потом одна поднялась, хлопнула пестрыми крыльями, квохтанула несколько раз и отошла в дальний угол.
Петуха не было.  Ни рыжего, ни черного….Никакого.
Отсутствие главной птицы заметила и хозяйка.
- Санька, а петух-то наш где?
- Какой, мама? Старый или новый?
-Тьфу на тебя! Старого мы вчера зарубили. Новый, конечно.
- Не знаааю. Может, папа…
- Что, папа?! Что, папа?! Зачем ему петух?
- Нее знааю,- оторопела  Санька.
-Так, значит, Вашего петуха тоже украли,- вклинился в разговор Петюня.- А какой он у Вас был? Тоже рыжий?
- Нет! Мамка  вчерась черного купила, а лапы у него такие…мохнатые… А в хвосте перышко… золотое!-  восхищенно произнесла девочка.
4. Больше всего Петюня в этой ситуации поверил Саньке. Девчонка, она врать не будет. Но куда же делись петухи?   Надо к дяде Феде идти. Что-то же он тащил вчера вечером.
     Бушмелева  участковый решил найти   в парке – домой к нему идти не хотелось, да и время позволяло. Он свернул в проулок, перебежал на следующую улицу. Похлопал перчатками по щекам. Холодно! Стоп! А чего тогда в беседку идти? Нет там дяди Феди,  и других мужиков нет. А если  в другом месте поискать? Только у кого? Опять к Лиходею идти? Петюня огляделся по сторонам. Хоть бы прохожий какой…
Но их, как назло, не было,  и Воробьев заглянул в магазин. Крашеная   Антонина что-то взвешивала худенькой, в плюшевом пальто, бабе Зое и одновременно ругалась с навалившимся  на прилавок  мужиком в синей аляске:
- Не дам, Димитрий, и не проси.
- Так я же не себе – Федору.
- Вот пусть он и приходит.
- Да не может он прийти. Занят.
- А ты, значит, свободен? Вот я Машке твоей скажу, зачем ты в магазин пришел.
- Ну, и стерва ты, Тонька! Чуть что – сразу Машке!
- А как еще вас, пьяниц,  учить?  Иди давай отсюда.
Мужик  чертыхнулся и пошел  к выходу, на ходу натягивая  вязаную шапку.
Петюня  для видимости пошарил взглядом по полкам  и ринулся следом. Сейчас он ощущал себя в роли  маленькой собачки, которой  вдалеке замаячил огромный мосол, а для этого нужно было хорошо потрудиться  и не упустить того, кто приведет его к этой добыче.
И участковый крался. Крался как в хорошем детективе или  фильме про разведчиков. Прятался от светящихся фонарей, переходил на другую сторону улицы, останавливался, словно поджидал кого-то.
А Димитрий все шел и шел. С улицы на улицу. Один проулок, другой, третий….
«Уж не к деду ли Семену подался?», - скорее удивился, чем догадался Петюня.
А тот, действительно, подошел к крайнему дому, немного потоптался, огляделся и   несколько раз стукнул в окно.
На крыльце появилась темная тень и голосом дяди Феди Бушмелева спросила:
- Принес?
- Не дала. Еще и Машкой пригрозила.
- Плохо. Ну, заходи, давай. Самогонкой придется.
Дело приобретало неожиданный поворот. Петюня выждал некоторое время, подошел к дому и заглянул в окно в том месте, где край занавески  чуть отходил в сторону. Вначале ничего не было видно. Затем, приглядевшись, участковый разглядел стол, на котором, нахохлившись, стояли два петуха. Рыжий и черный. Бушмелевский и соловьевский.
  Петюня увидел, как чья-то рука поставила на стол чашку с зерном. Затем появилась бутыль. «Самогонкой поить будут»,- догадался участковый, наблюдая, как льется в корм  мутноватая жидкость.
   Подошел  рыжий  петух, настороженно кося глазом на соперника.  Клюнул раз-другой. И вытянул шею, видимо, крича что-то хвастливо-торжествующее.  Черный встрепенулся, выпятил грудь и двинулся вперед. Чашка от его ноги взбрыкнула, точно живая, и, рассыпаясь мокрыми пятнами зерна, покатилась на пол.
А петухи меж тем закружились по столу. Крылья их растопырились,  лапы напряженно завибрировали, словно птицы танцевали один,  только им ведомый танец. Груди  затрепетали, сталкиваясь в порыве неистовой битвы…
«Они там что, петушиные бои устраивают?- поразился Петюня.- Во дают!
 Мужики вокруг стола зашевелились, и картинка пропала.
    Петюня прислонился к углу дома и задумался. Стучать или не стучать? Хозяева-то там.  А если петухов угробят? Воробьев вспомнил, что где-то читал, что для боев специальные  петухи используются, безгребневые. Иначе кранты – истекут кровью! Да и дерутся петухи до смерти. И погибают оба – и победитель, и побежденный…
   Перед глазами  мелькнуло восторженное лицо Саньки, когда она рассказывала, какого они петушка купили: с мохнатыми лапками, с золотым пером…  Плакать, если что, будет…
  А этого Петюня  допустить не мог! И он застучал в окно, закричал, что было силы, забывая о том, что он, участковый,  а, следовательно, облеченный властью человек:
- Нееет! Нееет!
Высыпали из дома мужики. Ты  чего, паря, кричишь? Помер кто? Или пожар где?
А Петюня  -  глаза в пространство, в двери раскрытые настежь. А там два петуха, черный да рыжий, глазами косят. Живые! Жи-вы-е…
И заплакал от счастья.  Молодому, оно можно….