Французский дух и русская душа

ФРАНЦУЗСКИЙ ДУХ И РУССКАЯ ДУША или ТРОМБОНЫ И ПАРИЖСКИЕ БАБУШКИ

13 января 2015 г

Побывала я сегодня на очередном «бесплатном» концерте – в церкви Святого Августина.

Ну, то есть заявлен он был как бесплатный, но в конце – конечно же! – было объявление, что «у дверей вас будут провожать наши добровольцы с корзинками, и вы можете внести любую сумму, чтобы поддержать нашу ассоциацию. Это совершенно не обязательно, но если вы хотите... Размер пожертвования зависит только от ваших возможностей и от вашего желания, хотя мы вообще рассчитывали примерно на 15 евро с человека. Но это исключительно на добровольной основе, ведь концерт бесплатный!»

Прямо как в рекламе – та часть, которая внизу, в сноске, мелким шрифтом. Это откровенно колебёт. Писали бы честно, что концерт проводится «на добровольные пожертвования слушателей».

Хотя – что ж! афиша не врала, возвещая, что на концерт «вход свободный». Это просто оказывается – выход платный.
Бог с ними, не в этом дело. Ну, высыпала я им содержимое моего кошелька – отделение для мелочи. Дядька с корзинкой ожидаемо сказал: "О-ля-ля!.." - но непонятно - то ли одобрительно, то ли осудительно, то ли просто удивился. У него-то до этого в корзине одни бумажки лежали. Хорошо всё-таки не бояться быть белой вороной.

Как бы то ни было, спасибо этому вечеру за новые мысли и впечатления.

Во-первых, я заметила наконец ту особенность акустики большого храма, о которой мне говорила Мария Анатольевна Михеенкова (если кто ещё не наслышан – моя любимая научная руководительница в аспирантуре). Играли тромбоны, и я совершенно чётко услышала, как при переходе с одной ноты на другую первая всё ещё висит в воздухе, а новая одновременно тоже уже звучит. И это, может быть, и добавляет красоты, когда мелодия идёт по терциям или по каким-нибудь секстам. Но когда ноты подряд, как в гамме, и особенно если промелькивает где-нибудь малая секунда – это всё, тушите свет, людям со слишком хорошим слухом такое противопоказано!

Я себя к слухачам-виртуозам, понятное дело, не отношу, и мне в итоге удалось абстрагироваться от этого и таки получить удовольствие от тромбонистов, коих выступало одновременно аж пятнадцать человек. Я и пошла-то, собственно, ради них, потому что тромбон нежно люблю и выделяю из всех медных духовых.

А всё из-за детских воспоминаний. В музыкалке, когда я занималась композицией, было у меня убийственное задание (так и не доделанное) – написать музыкальный спектакль. Я выбрала одну из любимых книжек своего детства – полустихотворную повесть «Ромка Рамазан» тюменского автора Константина Лагунова, такую замечательную и такую малоизвестную, и всё лето переделывала её в сценарий. Исписала тетрадь в 96 листов, между прочим. Ежу понятно, что мой сценарий был абсолютно нереализуем и предполагал либо наличие техники покруче, чем в самом авангардистском театре, либо актёров, умеющих летать. Но всё равно когда в сентябре надо было уже придумывать музыку, дальше пары песен дело не пошло, и идею замяли, переключив меня на что-то другое.

А вот один фрагмент – песенка Самосвала – всё-таки не канул в Лету и был исполнен на нашей школьной сцене целый один раз. Аккомпанемент играла я на фортепиано, а «пел» парень-тромбонист. «Па-па-пум!.. пам!.. пум!.. пам!... пум!.. пам!... пам!» – басил он своей громадиной, то выдвигая, то задвигая трубку-кулису, прыгая с низкой ноты на высокую, будто переваливаясь с боку на бок. Такой старенький, ворчливый, но всё ещё надёжный грузовичок:

Мой кузов крепче, чем броня,
Огромный, будто дом.
Грузи что хочешь на меня –
И всё мне нипочём.

Свой груз домчу быстрей коня,
Свалю за пять минут.
Вот самосвалом-то меня
За это и зовут.

До сих пор напеваю иногда. И тромбоны люблю. Но вот в церкви они действительно как-то размазываются. В концертном зале лучше.

А второе впечатление, которое жалко забывать, – это парижане, которые ходят на концерты. Наверное, есть среди них и обычные люди, но у меня взгляд вечно цепляется, например, за каких-нибудь бабушек в дорогих добротных пальто в пол, с пучками благородно поседевших и аккуратно уложенных волос. Дамы эти выглядят шикарно. Веяние культуры, исходящее от них, так же неуловимо и приторно, как аромат духов. Они всегда ходят стайкой, а если такая бабушка и появляется в одиночку, то она тут же встречает знакомых, расцеловывается со всеми, произносит несколько восторженных восклицаний по поводу того, как она рада всех видеть, и начинает высокодуховную беседу о вчерашнем концерте: «Как?!. Вы не ходили? Но это же событие грандиозного масштаба, это талант, настоящий талант, за ним будущее…»

Хорошо им, местным бабушкам. Можно заниматься собой, можно по концертам ходить, можно по заграницам ездить. Внуков-то они не растят, а зовут их в гости, как положено добропорядочным бабушкам, два раза в год – на Рождество и на летних каникулах. А остальное время можно на законных основаниях посвятить собственному духовному развитию.

Дедушки не отстают. У них тоже пальто в пол, непременные шарфики, благородная седина; они тоже расцеловываются и тоже жутко высококультурны. И разговоры всё те же, и лексика вся знакомая.

Вот за мной один такой сидел, все номера по ходу концерта прокомментировал – что сильно, что слабо, что недотягивает. Вещал он в сторону своего более молодого спутника, вещал без перерыва с того самого момента, как они уселись. Начал, конечно, с описания вчерашнего концерта. «Это был один из лучших вечеров во всей моей жизни! Это было поразительно! неповторимо! extraordinaire!»
Да что ж у них за язык-то пересахаренный такой, что ж они – других слов и интонаций не знают, кроме восхищённых, если речь о концерте заходит… Выходит, что ни концерт – то событие, что ни исполнитель – то открытие… Я не понимаю: они правда так считают, или так велит этикет, или на самом деле им эти восторги нужны, чтобы самих себя убедить, что они не зря на концерт сходили? Что не всякой ерундой вечер заполнили, а открыли что-то?

Не слушать разглагольствования дедушки было невозможно, хоть я и пыталась: есть люди, которые умеют так говорить, что всё внимание к ним приковывается. Я стала вчитываться в программку. Но тут услышала прилагательное “russe” и замерла, как легавая в стойке.
«Это выдающийся исполнитель, никогда такого не слышал!»

Ну, опять начинается...

«И он русский! Какая мощь, какая выразительность!»

О! Ничего не скажешь, приятно, когда соотечественников хвалят... Но русским пианистам тут все дифирамбы поют, так что я уж привыкла и хотела было отвлечься, а то неловко. Но тут дедушка вдруг выдал фразу (откуда он её взял? вычитал? выдумал? отрепетировал заранее, чтобы произвести эффект на молодого собеседника? Не знаю; но меня проняло): «Я слушал его и понимал: только русская душа может спасти наш французский дух!!!»

Заметьте! не я это сказала.


Послесловие

Но просто сегодня, 13 января, был не только этот концерт, но ещё и день рождения моей бабушки. Ей 78 лет, и она сейчас растит пятого внука. Первой была я.

Все будние дни, с восьми утра до восьми вечера, она проводит в папиной новой семье, как когда-то в нашей. Водит Веньку в детский сад и в музыкалку на подготовительное отделение, читает ему книжки, занимается с ним устным счётом, уже научила его самого читать (и не по слогам, и не по одной строчке в день, и с полным пониманием прочитанного, а Веньке завтра только пять лет исполнится), участвует в его играх и между делом готовит на всю семью из шести человек. Вечером приходит домой, немного читает, немного смотрит телевизор и ложится спать. И так пять дней в неделю. А то и в выходные забежит.

Всё лето – на даче, опять же с внуками – и с огородом. Заготовки по полной программе: варенья нескольких видов, компоты, огурцы, квашеная капуста. На четыре семьи банки расходятся – и ещё остаются.

Как в такой жизни выделить время культурной программе? Да никак. Если всё время отдавать другим, на себя мало что останется. Но при этом! Знаете, какая книжка лежит у бабушки на кухне? В которую она, видимо, заглядывает, чтобы глаза уткнуть, когда выпадает свободная минутка? Русская лирика девятнадцатого века.

А как-то папа таки подарил ей билеты в театр. На оперетту почему-то. Бабушка потом мне рассказывала: «Понятно, всё там так пёстро, весело, красиво, поют, танцуют, но это уж не на мой возраст спектакль… Там глубины нет…»

Вот так. А парижские бабушки, небось, смотрят и восхищаются пустыми комедиями их почему-то любимого французского Мариво, и мне очень интересно, знают ли они, чувствуют ли, что такое глубина произведения.

Глубина, понимаете? Глубина, а не ширина. Жизнь можно познавать в ширину – посетить все концерты, спектакли и выставки, объездить все страны, увидеть все достопримечательности. «Как, вы не были там-то?!»

Но можно и не так. Можно год за годом, оставаясь на своём месте, делая своё дело, вглядываться в людей, из которых кто-то приходит, а кто-то уходит, но в основном они примерно одни и те же – семья, близкие, соседи. Можно любоваться из года в год одним и тем же пейзажем на даче, растить одни и те же овощи-ягоды. И это, как ни парадоксально, тоже будет движением вперёд. И ещё каким.

Познание в ширину даёт человеку культуру, свободу, общение, много мыслей и свежесть впечатлений. А познание в глубину – это я поняла – с годами приносит мудрость.