13. Письмо

Все это время мои симптомы, относительно, не давали о себе знать. Случались даже мысли, которые четко давали понимать, что все кончено. Двухнедельная прогулка по просторам нежно-розовых чувств в очках того же цвета закончилась. Это нагоняло тоску и накладывало отпечаток. Все становится на свои места.

Но приближался тот самый важный день, к которому я готовлюсь больше, чем к своему дню рождения. Словно вся жизнь остановилась и крутится только лишь вокруг одного этого дня. Никакие заботы, никакие обязанности. Какие-то вокруг люди, шумная суета. Но река течет лишь в одно русло. И мне не суждено убежать оттуда. Просто стоять и наблюдать за происходящим.

Сегодня ночью началась привычная церемония. Даже стены, затаив дыхание, молча смотрели на носящуюся по дому девушку, будто бы покручивая невидимый безымянный палец у своего незримого виска. Сколько не крутись у зеркал, отражение лучше не станет. Не устаю повторять сквозь себя. Но не могу следовать этому принципу. Я больна всем тем, чем живу. Все то, что происходит, влюбляет меня в себя каждый раз все сильнее. Я необъятной мелодией скачу по холодному паркету, предвкушая новый день.

Россыпь идей, и все для того, чтобы на один час стать ближе к моему безумному доктору. Я мечтаю о тебе, я лелею твой каждый вздох. Черт возьми, я влюблена в Вас каждой своей девичьей клеточкой. Все то, что дышит и поет во мне, оно в вашу честь. Как беспощадна, порою, жизнь для тех, кто влюблен. Ты не можешь ничего выбирать, выбирают тебя. И нет вероятности, что ты будешь нужен, а не будешь лишь глупой мишенью для беспристрастных стрел Амура. Я лежу на этом холодном полу, глядя под пыльный диван, еле вспоминая, зачем я здесь нахожусь.

Время за полночь. В голове первые строки для важного и решающего письма. Но они сухи и безжизненны. Разве так пишутся любовные письма? Исчерпав последнюю надежду взять силы у музыки, я нахожу в себе смелость взглянуть на фотографию мужчины, с чьим именем на устах я засыпаю и просыпаюсь уже больше месяца. Мне не нужно повода, чтобы делать это. Но исходя из своих глубоких принципов, я не позволяю себе эту лишнюю прихоть. Лишь только краем глаза взглянув на его изображение, в моем ментальном экране возникли все сцены, которые будоражили моё сознание. Кажется, я чувствую прилив сил. И время сна теперь уйдет на последний план.
Но я запуталась. Так запуталась в своих ощущениях, этой суете, что даже романтическое рвение не спасло энтузиазма к написанию несчастного письма. Почему же несчастного, спросите Вы? Потому что оно не спасет даже сотню утопающих в ледяном океане.

Сон взял все в свои руки, я даже и не надеялась что-то предпринимать.
Лишь утро дало мне силы, чтобы написать все, чего я хочу. В этом письме все так же честно, как и здесь. Я честна перед всеми, наверное потому, что так проще жить.
И мне. Лишь малую долю.

Первая половина дня была настолько пропитана ожиданием чуда, что и в мыслях не было ничего подозрительного, вернее там не было ничего, абсолютная пустота и звон, как в пустом ведре. Все таки это чувство выжало из меня все последние силы, в том числе и мозги. И скоро оно разорвет меня на куски.
Я упиваюсь ею, я танцую под ее насмехающиеся звуки. Она так зловеще манипулирует моими поступками. Это нечестно по отношению ко мне. Это съедает меня снова и снова. Черт возьми, мне больно!

Я абсолютно ничего не успевала, лишь привести себя в человеческий облик. Письмо, содержание которого было абсолютно сформированным, не было перенесено на бумагу, как хотелось изначально. Только первые строчки, которые были выжаты сегодня ночью. Все успевалось на ходу, все, что можно. Кроме обеда. О нем я забыла, как о чем-то несущественном. Этот завтрак я запомню на всю жизнь. Мне нравится жить в ожидании чего-то сверхъестественного. И именно тогда, когда я ела эту холодную овсянку, я понимала, что день начинается и скоро он приблизит меня к нему, ради которого я меняюсь весь этот нестабильный месяц.

На улице стояла исключительно мерзкая погода. Колючий ветер просачивался в мой капюшон, скрывавший полученную с превеликим усердием укладку. Я понимала, что это не разумно так было вырядиться в почти -40. Но быть последней девушкой в этом городе, откровенно забивающей на свой внешний вид, мне не хотелось. Глупая погода, чертова Сибирь, все как не кстати.

Перед тем, как прийти на самый последний сеанс, меня ожидала поездка в университет, ничего особенного, просто веселый учебный процесс, который раз и навсегда закончится этим летом. За партой, в компании моей любознательный соседки, глаз которой так и косился в мою сторону, я дописала то несчастное письмо, которое должно быть именно на бумаге, потому что электронное сообщение не сможет впитать и передать столько человеческой энергии. Начатое черной пастой, красиво, печатно и законченное бледно-синей ручкой бедное письмо стало тем, чем должно быть. Откровением обезумевшей девушки, записками сумасшедшего или просто исповедью девушки с многочисленными шрамами.

За окном темнело, настал тот час, когда я могла выйти из-за парты-атрибута прилежной ученицы, и поехать   туда, где меня ждут, пускай и лишь формально, и только для пополнения своего кошелька. Мне нужно туда, чтобы в последний раз насладиться его присутствием. Пускай и не долго, пускай это дорогое удовольствие, но я уже привязана к этим ощущениям.

Спустившись вниз за верхней одеждой, я и моя вечная соседка по парте принялись собираться к выходу. Вечная, потому что кроме нее я не могу представить кого-то еще рядом среди этих бесконечных вымученных наукой дней.

Я решила поправить и без того броский, неумелый макияж а-ля путана. Моя напарница сразу же заподозрила что-то в этом смешливое: "Ты как на свидание собралась." Меня смутила ее проницательность, потому что мне с трудом удается маскировать эту слащавую улыбку, приправленную постоянным, неконтролируемым смехом. А тут еще и боевой готовности вечерний макияж.В ход пошли детские отмазки в духе того, когда сильная и независимая женщина утверждает, что она должна быть ежечасно неотразимой. Издержки бытия  земной девушки.

Вечерний воздух прогрелся в обратно пропорциональную сторону. Ни мой капюшон, ни белая варежка не спасали от глотка свежего сибирского воздуха. Я села в первый попавшийся автобус, уставшие и грустные люди во главе с не менее унылыми кондуктором и водителем спешили в конец промерзшего города. Усевшись в кресло, прикосновение к которому равносильно преступлению, именовавшееся кондукторским, я принялась искать в своей заледеневшей сумке проездной. Вдалеке, среди черноты то ли от тусклого света, то ли от преобладания черных одежд, виднелось знакомое лицо. Это был мой одноклассник. Я не могла не воспользоваться моментом, иначе я пропаду от дефицита человеческого внимания. Как бы невзначай пройдя мимо него, я остановилась, так как все пространство занимала необъятного размера женщина-кондуктор, что является уже каноническим шаблоном в нашей стране. Автобус шатало из стороны в сторону, закономерно тело этой бедной женщины таскало по салону. Пытаясь удержать свои немалые габариты в равновесии, она с чего-то решила, что, черт возьми, я могу тоже сойти за неплохую такую опору. Черт возьми. Благо мой инстинкт самосохранения вовремя сработал, и я нашла спасение в близлежащем холодном и обляпанным ладонями всего города поручне. Кондуктор почему-то решила, что я все-таки надежнее, и продолжила цепляться за меня, словно я последний кусок мяса на рыночной распродаже.

"Привет, что ли",-услышала я справа от себя. Сделав фальшивый вид удивления, я поприветствовала того, с кем меня связывала бесконечная болтовня между фразами учителя и послеурочные перекуры в ближайшем подъезде или дворе. Мы перекинулись стандартными фразами, которые кидают обычно бывшие одноклассники при встрече. Он спросил, куда я направляюсь. Я ответила, он немного позавидовал мне. Я сама себе завидовала в этот момент, потому что я ехала к человеку, души в котором я не чаю. Это волшебство. Зависть самой себе, чего еще больше желать?

Я быстро выскочила из автобуса, забив на все церемонии перед началом сеанса. Нет ни страха, ни грусти. Есть только сибирский, мать его, холод, превращающий волосы в сосульки, слезы в бриллиантовые капли.

Я пришла очень рано, до сеанса оставалось целых 30 минут. Как обычно, стоя в тамбуре, пытаясь прилизать свою лохматость, я нервно снимала верхнюю одежду и шмыгала значительно порозовевшим от холода носом.

Я поздоровалась с администратором голосом маленькой девочки из детского сада. Когда я обернулась, у двери директора стоял сам директор и та самая массажистка, которая оценивала меня с ног до головы. Мне пришлось их тоже поприветствовать, мой доктор предложил мне присесть.

Плюхнувшись на мягкий диван, я попыталась себя чем-нибудь занять. Руки добрались до наушников, но меня пригласили пройти в комнату для сеанса. Я не ожидала такого поворота событий, я моделировала совсем иную картину. Я пыталась добиться того, чтобы наш сеанс закончился под самое закрытие. И тогда мы сможем вместе покинуть это здание. Возможно и то, что все уйдут домой, и мой доктор наберется смелости для меня сделать стремительный шаг вперед. Но мои планы рухнули.

Я взяла знакомую простынь и понесла ее в комнату для моральных пыток. Проходя мимо открытого кабинета доктора, я словила на себе его озадаченный взгляд. Впервые в жизни я осмотрела содержание этой оранжево-желтой комнаты. Все это напоминало операционную в детской хирургии, потому что все было ярким и наивно светящимся.

Привычная ширма, я начала раздеваться, как уже вошел врач, но только в комнату. Он словно чувствовал, когда стоит входить.

Едва я залезла на кушетку, как он прошел сквозь ширму. Как легкое дуновение ветра, быстр и невесом, почему-то необычайно весел сегодня. Его улыбка не сходила с самого начала. Мне хотелось его поцеловать.
Я полностью легла и смотрела только на него. Он все по-прежнему улыбался, его глаза искрились в лучах вечернего света.

Я приняла свое привычное положение, отвернувшись от него. Но он так странно отреагировал, спародировав мое грустное лицо, по его мнению. Люди часто ошибочно считают, что когда я не улыбаюсь, значит я грущу. И он, подобно другим людям, неправильно интерпретировал мою безэмоциональность. Это выглядело несколько нелепо, будто я его ребенок. "Может тебе платочек принести, чтобы поплакать?"- шутливо произнес доктор, изображая детский жалобный голос. От удивления я рассмеялась. Он точно сегодня был в ударе. Его лучезарная улыбка не сходила с лица. Невольно, глядя на него я тоже улыбалась.

"Какая интересная помада",- удивился мой доктор.
"Какой у Вас сегодня образ",-вопрошал любопытный голос.
Немного подумав, я ответила: "Девушка-вамп!"
Мне было так приятно, как и любой девушке, что взрослый мужчина интересуется моим внешним видом. Это непередаваемо.Казалось, все идет по плану.

Он радостно спрашивал меня о моем самочувствии, чем я хочу сегодня заниматься в контексте наших встреч.
Я начала перечислять всевозможные жалобы. Руки молодого врача принялись изучать мою правую ногу. Доктор правда был сегодня не на шутку весел и общителен. Мне это очень нравилось и побуждало меня на непринужденное общение.

Откровенно говоря, я не помню о чем шла речь дальше. То ли о том, какую сложную задачу я ему поставила, то ли о том, как мне надоело то, что очень долго находят реальные диагнозы. Как-то много всего в этот момент случилось, что я даже не замечала, как он часто ко мне прикасается. Он теребил меня словно маленького ребенка, так играючи. Но более всего я запомнила, как он погладил мой живот и схватил меня за руку, гладя ее своими гладкими пальцами. В этот момент он что-то воскликнул. И от этого мне становилось одновременно смешно и неуютно.

Я влюбленно всматривалась в его морщинки на лбу. Невозможно было поверить, что все это происходило со мной. Но это чистая правда. Его сильные руки крепко сжимали мою правую многострадальную руку. Эти мгновения хотелось переживать снова и снова.

Он был даже неадекватно веселым, но как истино влюбленная особа я не видела в этом ничего плохого. Я только радовалась вместе с ним.
Он выключил музыку,обьясняя это тем, что у нас нет пауз в разговорах.
Доктор откровеничал со мной. Он пожаловался на пациентку пожилого возраста. Это было очень забавно, я многое от него не ожидала. Он живой обычный человек, которому свойственно все, что и нам всем. Тут маска срывается, но особых различий я не вижу, ибо передо мной все тот же мужчина в темно-синей форме, излучающий смех и невероятно сексуальный магнетизм. Я просто тонула в его энергии.

Зачем-то мой, теперь немного иной врач, вспомнил одну историю о том, как он жил в одном отеле. Этот разговор начался на почве того, что он слышит все, что можно. Каждый незначительный звук.

Прижимая свои теплые ладони к больному месту, он поведал, как одна пара занималась сексом через стену. И было все буквально слышно, как будто это рядом. Каждый стон, каждый вздох. Эта тема, судя по его лицу, была для него не то, что особенной, но значимой. Я чувствовала, как ему интересно обгладывать каждый момент того дня. Не глядя на его руки, я ощущала, как что-то робкое приближается к самому пикантному месту на теле женщины. Игра воображения? Возможно. Тема секса наводит и не на такие мысли.

Затем он сел сзади меня. Я была готова к тому, что он оценит мои новые серьги, но это не произошло. Так ласково и нежно этот невероятный мужчина проявлял обо мне заботу, замотав мои волосы в аккуратный и сделаланный как-то по-мужски пучок.Он обхватил мою голову своими сильными руками. Я чувствовала, как тикают его часы. Они мне как бы невзначай напоминали, что все не вечно, и даже этот сеанс, длящийся около часа. Как мало времени выделено, чтобы побыть наедине с человеком, который делает твою жизнь особенной. Возможно, он ничего не чувствует и не понимает, как я страдаю от этих исчерпывающих чувств, но тут бессильна даже наука, никто не виноват, что время распорядилось таким образом: его молодость была около 15 лет назад, а моя проходит сейчас, оставляя лишь горькие воспоминания.

Сегодня этот человек заливался смехом. Может потому, что рабочий день заканчивался. Я не знаю, почему. Но мне хотелось верить в то, что он так рад меня видеть. Он так жадно рассматривал меня в самом начале, это невозможно не заметить. Он закрывал глаза, чтобы сосредоточиться только на своей работе. Желание обнять его становилось всё более неудержимым.

Нашу умиротворенную, пропитанную флюидами тишину нарушил неопределенного возраста мальчиковый голос: "Папа!" Вся моя вуаль сексуальности резко улетучилась. Казалось, что сейчас зайдет его жена и добавит мне порцию смущения.
Я спустилась с небес на землю, понимая что мой объект желания всего лишь земной человек с полноценной семьей. Для меня это кажется чем-то невероятным, я не могу представить себя женой и матерью троих детей, которые будут смотреть на меня схожими чертами. Какой-то страшный сон. Я не вижу никакого смысла делать это сейчас и в ближайшие 5 лет. Это отвратительно.

Еще несколько минут мы поговорили с доктором, и он попросил меня лечь на живот. Я встала и посмотрела на него, как голодный хищник. Я уже не замечала, что на мне отсутствует половина одежды, мне было важно понять, как он смотрит на меня.
"Ну вот, только испортил Вашу прическу",- усмехнулся мой доктор.
"Ты можешь трепать меня сколько угодно",-прокрутилось в моих мыслях.

Я легла спиной к нему, его руки коснулись верхней части нижнего белья, которую он сразу же расстегнул. Меня вжало в твердую поверхность. И не от страха, а от необъяснимого чувства нужды в его прикосновениях. Комнату окружила тишина, смешанная с голосами в другой комнате. В этот момент доктор стал серьезным и уравновешенным. Это его привычный образ, который я увидела впервые.

Я понимала, что наше время на исходе. Еще несколько минут, он прикасался к моей шее. И он закончил. Устало закрыв глаза руками, доктор безмолвно сидел сзади меня. Я подняла к нему голову: "Вам плохо?".

"Я просто устал",- как-то наивно это звучало. Словно теперь он у меня на приеме, а не я. Казалось, что вся вина на моих плечах, будто я забирала все силы. Мне хотелось обнять его и дать сил, насколько это возможно. Молчание разъедало пустоту.

"Давайте встретимся где-то через месяц", - звучало так безнадежно.
Куда и зачем? Ведь должно всё решиться именно сейчас, но ничего не происходило. Я не хочу растягивать эту историю до самого лета, чтобы потом еще целый год отходить от нее, залечивая раны.

Но какая-то противоположная моим мыслям радость зарождалась во мне: "А мне обязательно приезжать сюда?",- как бы отодвигая все эмоции, спросила я.
"Можно написать и на почту, рассказать о своём самочувствии, как Вам угодно", -с каким-то безразличием ответил доктор.
"Если Вы захотите прийти, то позвоните заранее мне, чтобы я понимал, кого мне ждать. Вас таких много, всех не упомнишь. Вы ведь не одна такая, девушка-вамп", - окончательно выстрелил в меня мужской леденящий голос.

На моем лице было выражено недоумение, приправленное грустью и сожалением, так как он открыто заявил, что во мне нет ничего особенного, я лишь пешка в его бизнесе. Это огорчало, но не настолько, чтобы в один миг разлюбить этого прекрасного мужчину. Этого просто недостаточно. Я решила дать отпор и проявила уверенность в своей уникальности: "Я одна такая!"

"Ну хорошо",-прозвучал смешливый ответ врача. И он тут же произнес мой ник, под которым я прячусь в социальной сети, и еще более расплылся в улыбке. Это невероятно. И в то же время грустно. Наше время закончилось. Теперь на долгое время.

Он встал напротив меня и начал еще что-то добавлять ко всему сказанному. Я лишь смотрела на него как на Бога,жадно рассматривая его ярко-голубые глаза, которые гармонировали с цветом его темно-синего костюма. Краешек которого я жадно изучала лежа на животе.

Он вышел, что-то при этом сказав. Мои надежды рухнули в этот же момент. А что я хотела? Чтобы он сжал меня в своих объятиях? Или встал на колени с предложением руки и сердца? В эту секунду во мне зачерствело все самое нежное. Мне хотелось лечь на пол и скоропостижно скончаться. Пока он что-то творил по ту сторону ширмы, мои дрожащие руки судорожно пытались втиснуть эту несчастную записку в коробку конфет. Но он ушел. Возможно, это к лучшему. Было бы глупо выражать свою благодарность в нижнем белье.
Еще несколько минут я стояла, глядя в пол, никак не могла начать одеваться. Я словно оттягивала время, на что-то надеясь.

Мое отчаяние нарушила уборщица, и я в скором времени начала одеваться.При этом думая, как бы мне спрятать записку.
Я вышла из-за этой ширмы в последний раз. Мне так не хотелось осознавать, что это конец. Конец нашей истории, длящейся уже целый месяц.

Я заплатила за последний сеанс. Но эта сумма ничтожна по сравнению с тем, какую цену мне придется выплачивать неопределенное количество времени. Эта цена моей гордости, моей психической стабильности, моих нервных импульсов.

Мой доктор сидел в своем кабинете, дверь которого была широко распахнута, словно он ждал кого-то. Его окружал приглушенный свет и ощущение законченного дня. Мне нужно было непременно попасть к нему в кабинет, чтобы выполнить намеченную цель.

Я не знала, как быть. Либо мне передать сразу, и пока я буду одеваться, он начнет читать эти небрежные буквы, но пусть он увидет меня такой красивой в последний раз. Либо ворваться к нему в верхней одежде и отдать эту рукопись, чтобы успеть убежать прочь. Я решила поступить, как трус и выбрала второй вариант. Я долго пыталась упаковать записку так, чтобы он не смог ее потерять. Я обернула письмо еще раз тетрадным листом на всякий случай, если он понесет его по улице, и внезапно пойдет снег.

Неуверенно топчусь в тамбуре, разорвав в клочья прозрачную обертку, я нервно дрожу, как шеснадцатилетняя девочка перед первым свиданием. Но все иначе. Не то выразить свою благодарность, не то рассказать о своих чувствах, я теребила коробку конфет, никак не решалась выйти из-за угла. Поджидая нужного момента,я, как можно быстрее, подавляла свой страх. Особенный страх. Такого я еще не испытывала. Это то самое чувство, когда совершаешь то, за что несешь полную ответственность, и за это понесешь тяжелое наказание.

Мужчина, чье имя я не смею назвать, сидящий в нескольких сантиметрах от меня, не подозревающий ничего абсолютно, сейчас должен принять от меня подарок. Настолько ценный для меня, что сумма неопределенного размера. Ценее коробки конфет и всех моих сеансов вместе взятых. Я отдаю свои чувства в руки совершенно чужого, едва знакомого человека, который еще пол часа назад расплывался в улыбке по неизвестным мне причинам. Он так смеялся, что сейчас даже страшно представить, каким он будет после прочтения этого письма. А прочитает ли он? Может быть, сотни женщин и девушек оставляют ему подобные рукописи.И от переполненности вниманием он просто их выкидывает, разрывая в клочья. Ах, если бы знать и видеть его ощущения.

Несмелые шаги, направляющиеся в сторону кабинета. Он сидит и ничего не знает. Так неприступно и отстраненно, укутавшись в своих мыслях, человек в белом халате наслаждался тишиной, как и жизнью, в целом. Но тут возникла я. Из ниоткуда. Еле держащаяся на ногах,плавящаяся под огнем внутреннего пожара, я нарушила его покой.

В его взгляде выражалось удивление, он не мог и подумать, что эта робкая особа переступит его порог.
В этой тусклой от нехватки света комнате все играло новогодними огнями, переливаясь желто-красными цветами. Эти пламенные огни освещали его внимательное лицо, делая и без того выразительные и проницательные глаза еще более глубокими. Мне нравилось, как он смотрит на меня, вытягивая все силы, мне хотелось упасть в обморок, чтобы он еще раз дотронулся до меня, проявляя хоть часть своей нежной заботы.

Его имя так легко вырвалось из моих губ, без привычного заикания и жевания окончаний. Из меня исходили слова, которые я редко кому говорю. Скорее никому. Такая плавная и искренняя речь звучала в его честь. На моем лице невольно появилась детская улыбка, я ощущала его радость и удовлетворенность. Он ответил мне, что благодарность пациента - это самое главное. И многое другое прозвучало из его уст,и  многое я не расслышала, очаровавшись его поистине мужественной красотой. Красные огни отражались на его лице, он продолжал что-то говорить. Я внимала буквально каждому его слову, но ничего не понимала.

Заветная коробка конфет вместе с письмом, спрятанным под низ, была передана ему лично в руки. Я стояла, как у ворот Рая и Ада в судный день, в середине его кабинета. Он словно Божество кидает красивые речи. Все это время он держал мой подарок и ощущал присутствие бумажного свитка с обратной стороны. Я даже не пыталась аккуратно запечатать все отданное, все в моем духе: внезапно и в последний момент. Наступила тишина, я попрощалась со всеми и вскоре удалилась прочь.

Выходя из здания, я чувствовала, что  оставила целый груз, накопленный за целый месяц. За мной тянулся едва заметный шлейф рвущей на части обиды. Стыдливо посмотрев в окно его кабинета, где по-прежнему светили красные огни, я представляла его читающим мое письмо. Мне не хотелось знать, что он думает. Я просто хотела бежать прочь. Небо покрылось густой темной пеленой, сквозь морозную дымку просачивался бледно-лунный свет. Мне казалось, что все будет куда прозаичнее: я должна бежать и всхлипывать, как ребенок, умываясь горячими слезами. Но этого не случилось. Это не  значило, что все происходящее со мной не имеет никакого смысла. Видимо с возрастом угасает та способность гореть и вспыхивать, словно пламя, облитое бензином.
Внутри себя я несла тяжелый камень, он повис на мне и мешал двигаться дальше. Цепи, на которых он держался, впивались в мою хрупкую шею, оставляя кровавые следы.

Я шла, при этом не хотела никуда уходить. От отчаяния, не зная, куда деть свою злость, я рвала тот кусочек обертки от конфет. Я снимала бахилы прямо на улице, понимая, что это последнее, что у меня осталось от него. Такое жалкое и ничтожное чувство, когда тебе эта вещь не нужна, но она хранит память о важном человеке. Я швырнула эти два несчастно-красных куска полиэтилена на кристально-белый снег. Все больше от меня отдалялась та заветная дверь, где лишь по первому звонку ее открывали.

Я дошла до той остановки, где мы однажды случайно встретились. Холод царапал мою кожу, но мне было безразлично. Я стою одна. Глядя вдаль, я словно жду, что мой доктор успеет прочитать письмо и выбежит на улицу в надежде найти меня. Но эта безмолвная картина оставалась прежней. Какая-то прохожая девушка смотрела на меня, будто с усмешкой, будто она все знала и видела по моему лицу всю суть этого безумного дня. Но меня даже это не тревожило.

Я вспоминала, как он улыбался и держал мою руку, как мальчик. Нет, не может быть, что это все случайно. Так просто не смотрят. Словно заигрывая. Он улыбался так, когда именно влюбляются.

Я не спутаю ни с чем это. Этот блеск в глазах, когда от счастья они наполняются слезами от переизбытка эмоций. Эта улыбка, растянутая до ушей. Этот искренний смех, когда два человека поняли одну и ту же шутку, но при этом третий ни о чем  не должен догадываться. Как мне это объяснить? И как же это сопоставить, чтобы понять всю суть его действий. Если это лишь для того, чтобы я пришла еще раз, то это подло и низко манипулировать чувствами людей. Если же это искренний порыв чувств зрелого мужчины перед молодой девушкой, то как же...как же мне быть? Ждать его? Какая глупость. Разрушить его крепкую семью? Еще глупее.

Мысли крутились вокруг меня, словно их можно было увидеть в облаке, исходящим их моей головы.
Девушка все продолжала смотреть на меня и загадочно улыбаться. Я смотрела в том направлении, куда шла обычно каждый четверг. Никто не мог разделить со мной эту тоску, возможно, лишь плакат Бориса Гребенщикова, висящий на афише напротив меня. Он умиротворенно закрыл глаза, точно так же, как это делал мой, теперь бывший, доктор.

Пустота, видневшаяся вдали, разъедала мои замёрзшие глаза. Я ждала его, но пришел лишь автобус. С тоской зайдя в него, я увидела, что мое любимое место для единоличников свободно. Но это уже не спасало моего положения, даже усугубляло. Теперь я могла включить своих обожаемых The Cure и утопиться в мыслях. Зачем-то на память я сфотографировала письмо, предназначенное для доктора. Прочитав его полностью, поняла, что не написала самого главного слова: любовь и все его производные. Я заменила его другим словом: чувство. Возможно, он не так глубоко поймет мои переживания. Но самое важное то, что в письме не было жалости к себе, наоборот, я показала всю радость происходящего. А может стоило вызвать бурю эмоций, оголить свою рану и немного капнуть уксусной кислоты? Я до сих пор надеюсь, что это письмо вызовет у него хоть какие-то сложные эмоции. Надеюсь, это не будет смехом.

Я чувствую какую-то наивную потребность в его ответе. Хотя бы малейшем и незначительном ответе. Это хотя бы даст понять, что меня услышали. Пустота - это самое страшное, особенно когда туда выбрасывают частицу твоей души. Возможно, эти частицы разорвут и уничтожат вместе с моим несчастным письмом.

Автобус мчался вперед, его обитель была уже далеко. Так далеко, что никакие силы не заставят меня пойти туда прямо сейчас пешком обратно.

Я смотрю в эти лица и не могу им простить того, что у них нет тебя.
Я гляжу в чужие окна, словно в чужие жизни. Там живут люди, которым просто нет дела до меня. А я пытаюсь найти хоть долю правды в этом всём. Кто-то так просто решил скинуть на меня этот груз и повеселиться, наблюдая за процессом. Я верю, что тебе сейчас смешно и радостно. Смейся и упивайся до дна.

Я не могу спокойно идти по улице. Все белые автомобили, стоящие на тротуарах, проезжающие мимо, вызывают во мне чувства из воспоминаний первого дня нашего знакомства. Когда я тряслась не то от холода, не то от страха встречи.
И все эти мужчины средних лет.
Теперь я даже не смотрю в сторону своих ровесников. Не знаю, зачем.
 
Я надеюсь, что однажды увижу его в толпе бездушных людей. С лучезарной улыбкой до самых ушей.
И пусть он не посмотрит в мою сторону, мне просто будет приятно, что мы живем не только на одной планете, но и в одном городе.

10/02/17
23:55