Гора Красных цветов

Первая глава

Порыв лёгкого ветра всколыхнул золотую пшеницу. Посреди поля ростом не выше колосьев стоял мальчик. Его волнистые тёмно-русые волосы чуть трепетали, а круглые широко открытые карие глаза вглядывались вдаль. «Где же они, - думал он, - где же эти лошади?». Мама часто рассказывала о них, но, сколько бы он тут ни бывал, никогда не видел могучих грив, и только один раз на рассвете, когда янтарное солнце вот-вот собиралось осветить землю, слышал вдалеке конский топот. Мальчик смотрел сквозь колосья, вытягиваясь на носочках, чтобы увидеть горизонт.

 - Юнус, сыночек, пора домой, пошли! - кричит мама издалека.

Пора идти. Он оборачивается на её голос, и тут же вздрагивает: прямо в шаге перед ним стоит огромная, просто исполинского размера лошадь. Её ноздри раздуваются, обдавая мальчика спокойным, конским теплом. С золотой гривы сбегает блестящая струйка переливающейся на солнце пыли.

 - Юнус, где ты? – снова зовёт мама.

Он отвлекается на секунду, чтобы позвать её, показать лошадь, но когда поворачивается обратно, то рядом уже не оказывается никого. Лошадь исчезла, оставив после себя лишь примятую пшеницу и горстку золотой пыли.

 - Эй, Юн, хорош дрыхнуть!

Кто-то больно пнул его ногой в бок. Юн открыл глаза и сразу же зажмурил их: всё тело и так ныло от твёрдой тюремной постели, чуть прикрытой колючей соломой, а тут ещё этот пинок.

 -- Отвали, Вилд! Видишь, я уже проснулся?

 -- Ага, как же. Опять базарил всю ночь про своих коней, пастух хренов.

И почему мне всё время снится этот чёртов конь, думает Юн. Это же было вон, сколько, шестнадцать? Да, шестнадцать лет назад. Как раз незадолго до того, как он ушёл из деревни.

 -- Давай реще, а? Не тормози, -- опять нервничает Вилд, один из заключённых, живущих вместе с Юном в их сарае.

Юн немного размялся и пошёл к остальным, работать. Они сортировали грибы по степени свежести: те, что светятся ярко-голубым – самые свежие, их понесут начальству; те, что ярко-зелёным – рядовым, те, что ярко-оранжевым или коричневым – эти есть самим заключённым. Самые плохие, конечно. И мерзость на вкус. Вернее, вкуса у них как такового и нет, просто обжигают весь рот, как жгучий перец. Если долго их ешь, потом ничего другого не лезет – всё кажется каким-то пресным, как будто теряется чувствительность к остальным продуктам. Юн как никто другой это знает, уже пятнадцать лет не ел никакой человеческой пищи.

Эта работа ещё ничего, размышляет про себя Юн. Они с заключёнными часто об этом говорят, сидя в сарае, особенно когда холодно. Вот кого-то посылают на вулкан копать шахты – там точно за пару дней окочуришься. Тысячами там роют всяческие туннели, источники эликсира ищут, а так, вроде бы, ни одного и не нашли. А кого-то вообще непонятно куда забирают. Сплетни ходят, будто к стене, но это бред, конечно. Никто в здравом уме к Стене не сунется, даже под угрозой смерти.

-- Первый готов к обожжению ртов! – кричит Альфред, отпинывая ящик с ярко-зелёными грибами. Все вокруг гогочут над его срифмованной шуткой.

Альфред жил раньше вместе с другими поэтами на Плоскогорье Песен, и у него никак не пройдёт эта привычка вворачивать свои рифмы куда ни попадя. Юн готов поклясться, что в детстве, бегая через плоскогорье в библиотеку, часто видел Альфреда сидящим под деревом со стаканом какой-то мутной красно-коричневой настойки.

В тот день он тоже встретил Альфреда по пути к Знатокам. Юн жил в самом прелестном месте земли, если не считать, конечно, мира Золотых коней. Его дом располагался в деревне Голубых цветов, первой из построенных на берегу заводи Спокойствия. Там было, конечно, замечательно: поляны, добродушные семьи и парочки, работающие на поле и развлекающиеся в основном собиранием земляники и купаниями. Всё это было для подрастающего Юна невообразимо скучным, и как-то раз, исследуя окрестные территории, он пришёл в город Знатоков. Такой мегаполис очень впечатлил деревенского мальчика, и он бродил по улицам, поражаясь, как разумно там всё устроено, как логично проспекты переходят в аллеи, и по ним можно ориентироваться, не зная карты. Все дороги вели к библиотеке, завсегдатаем которой и стал Юн. Он брал все книги, до которых мог дотянуться, и постоянно заходил за новыми. В тот день он шёл, чтобы сдать первый том книги и взять второй. Но ни того, ни другого сделать не успел.

 - Да, кстати, Юн. Ты-то как тут? Не верится, что ты со своими конями мог что-то преступное натворить, - спросил его как-то Альфред.

 - Меня за любопытство взяли, - отвечал Юн, - пошёл к Знатокам сдать том "Божественных войн", а у них на границе как раз какая-то стычка с неоновыми была. Ну я и решил пойти посмотреть. Оказалось – облава, вот меня вместе с остальными и взяли. Знаешь же, плевать неоновым, кто виноват, для них все виноваты, кроме них самих. Теперь вот он я, «арестованный за сопротивление справедливой власти».

 - А что с «Божественными войнами»? Потерял? – уточняет Альфред.

 - Отобрали, - буркнул Юн, и сменил тему.

Это была неправда. Как-то раз один из тюремных надсмотрщиков решил подразнить Юна, показав ему булку хлеба, которую собирается покрошить голубям. Когда Юн попросил половину, сославшись на то, что жирные птахи гораздо меньше нуждаются в хлебе, чем он сам, надсмотрщик предложил обмен: полбулки на «Божественные войны». Юн никогда не отдал бы единственную книгу, тем более, что только читая её, он чувствовал себя настолько свободным, будто и не сидит в тюрьме. Но тогда что-то нашло на него, и он протянул синюю с золотыми буквами книгу через ограждение.
 - Отлично, - усмехнулся надсмотрщик, - покрошу голубям ещё и её, пусть каждому достанется по кусочку вашей мерзкой грамотности, - и тут же разорвал листки в мелкие крошки, бросив их в кучу столпившихся голубей.

 - Эй, а булку? Булку дай! – закричал Юн.

 - Хрен тебе, - гаркнул тюремщик и быстрым шагом зашагал вперёд. Он ненавидел Знатоков за их уважение к грамотности, потому что сам был неграмотен, но при этом считал себя выше всех.

2.
Раян проснулся в своей маленькой светлой комнатке. Он спал на твёрдой кровати, вырезанной им самим из липы, и ничем не застеленной из соображений аскетизма и борьбы с ленью и другими человеческими изъянами. Долго разлёживаться по утрам он себе не позволял: было много дел, и нужно ещё успеть совершить как можно больше добрых поступков за сутки. Всю свою жизнь он посвятил служению людям, и наступивший день не был исключением из этой судьбоносной колеи.
Он облил себя прохладной водой из ведра, прошел мимо зеркала, занавешенного тряпкой с надписью «Важно лишь то, что внутри», и вышел на улицу.
В лицо ударил яркий солнечный свет. Раян шёл по просторной площади со множеством клумб, усаженных огромными белыми цветами. Сзади него оставался королевский дворец, где жил его отец и он сам, пока не ушёл в келью.
Такой аскетизм был традицией правящей семьи города Белых цветов. Когда наследник трона достигал совершеннолетия, он обязан был уйти из дворца и смирять себя до тех пор, пока он не будет уверен, что душа его чиста, а сердце жаждет подвига во имя света. После этого он должен выполнить своё предназначение, покинув родные стены. Путь из города был только один – по тропе Воина света. По легенде, она вела к источнику самой мощной силы. Никто не знал, где именно эта сила находится, как выглядит и как её получить. На эти вопросы мог ответить только один человек – Раян I, предок королевской семьи, основавший город и установивший мир на всех близлежащих территориях. Он единственный, кому удалось обнаружить источник силы, но тайну его местонахождения он забрал с собой в могилу. С тех пор каждый мужчина королевской династии отправлялся в путь к источнику, но никому ещё не удалось достичь его: половина искателей попросту исчезала, половина возвращалась ни с чем.
На Раяна возлагались самые большие надежды: мир, установленный его великим предком, стал уже хлипким, и люди нуждались в новом герое. К тому же, его отец, Его Величество Райян XII, с самого детства воспитывал сына настоящим Воином света. Едва научившись ходить, он каждый день преодолевал целый километр до квартала Добрых дел, чтобы подать королевскую милостыню самой старой жительнице города, старухе Кноуль. Она была очень сильной колдуньей, жившей в своём домишке ещё до тех времён, когда в это место пришёл молодой Раян I. Соседи сбились со счёту, пытаясь выяснить, сколько ей лет, но всегда выходило не меньше пяти веков.
Кноуль была достаточно могущественной колдуньей, чтобы сильно продлить себе жизнь, но стать бессмертной было невозможной задачей даже для неё. Раян застал её уже в глубокой старости, когда всё, на что она была способна – это сварить себе похлёбку да вылечить больную курицу.
Старуха не очень любила мальчика, хотя королевские деньги брала очень охотно. Раян боялся её, но старался уважать и любить, именно на этом сильно настаивал отец, говоря ему по утрам напутственное слово. «Не пытайся пересилить себя, Раян, -- шептала ему морщинистая горбатая Кноуль, -- всё равно не сможешь. Все говорят, что ты наследник, будущий герой, но это не так. Я вижу на тебе пятно, которое не смыть».
Раян не обижался на неё. «Понимать других, оправдывать всех, кроме себя», -- вот была внушённая ему с детства установка. И он день за днём, падая и сдирая в кровь нежную детскую кожу на коленках, бежал с милостыней к ворчливой дряхлой Кноуль.
3.
К вечеру работа закончилась, и заключённые изрядно повеселели. Солнце уже зашло за горизонт, но было тепло: наступила весна, земля стала тёплой и, что очень важно для спящих на ней, рыхлой и мягкой. Вилд, Альфред, Юн и остальные собрались перед сном поговорить, разогнать скуку.
 -- Слушай, Вилд, -- начал беседу Альфред, -- а кем бы ты хотел быть, если бы… ну, не это всё?
 -- Воевал бы, конечно. С неоновыми. Обнаглели в край эти грибожратели, а мирные никак своими силами не справляются. Только и могут что ныть, мол, насилие не выход, словами надо. А что тут словами – словами только со знатоками можно.
 -- Ой, да тебе бы всё воевать. Я бы просто смотался подальше от границы, куда-нибудь к виноградникам, и там бы жил себе припеваючи. Песни, девушки…
 -- Вино, да? – усмехнулся Юн, -- без него-то уж тебе точно никуда.
 -- Хорош тебе! Сам-то кем бы хотел?
 -- Охотником.
 -- На коней что ли?
 -- Нет, каких коней. На радугу. Знаешь, когда она появляется, всегда очень хочется подойти поближе. В детстве даже бежал, гонялся за ней, -- рассмеялся Юн.
 -- Говорят, там гномье золото. Кто же деньжат-то не хочет, -- вставил Альфред.
 -- Нет, не в золоте дело. От денег не отказался бы, но не в золоте. Я просто. Меня переливы цветные манят, а не клады. Завораживают прямо, понимаете? А главное, что чистое волшебство, нерукотворное чудо. Взял бы стекло и воду, устроил как-нибудь, чтобы преломлялось, и поймал радугу.
 -- Хах, так говоришь, как будто пробовал! А? Неужто правда такой глупостью занимался? – снова перебил его Альфред.
 -- Ничего это не глупость! Это вино твоё глупость. А у меня почти получилось. Я почти прикоснулся к ней, но в последний момент она… в общем, ускользнула. Я даже не понял, как. Рассыпалась солнечными зайчиками и с концами.
Юн вздохнул и замолчал.
 -- Ладно, не кисни. Поймаешь ещё, -- сказал ему Альфред. Всех уже клонило в сон, и в этот вечер никто больше не сказал ни слова.
4.
Юн проснулся посреди ночи. В сарае стало душно, и он решил выйти освежиться. Обошёл хилое трухлявое общежитие вокруг и подошёл к колючему заколдованному забору.
Впереди лежали унылые Серые степи. Если зачерпнуть оттуда горсть земли, вам покажется, что вы держите в ладонях чистый прах. В этих степях совершенно ничего не растёт, но так было не всегда. Раньше Королевство неоновых грибов занимало гораздо больше пространства, часть из которого как раз приходилась на эти степи, которые тогда ещё назывались Благодатными. Там выращивалось большинство овощей, фруктов и трав, которыми кормились все, от знатоков до магов. Но постепенно неоновые стали засеивать всё более обширные земли спорами своих ядовитых грибов, и почва перестала приносить плоды. Земли опустели, неоновое королевство сократилось до более тесного пространства, объединив у власти семь правителей. Уживаться вместе стало сложнее, а потому люди стали злее, а законы Королевства – суровее. Из-за этого и разгорелись войны за территории, от которых больше всего страдали знатоки, живущие совсем неподалёку. На границе с ними почти ежедневно происходили небольшие стычки, в одну из которых и попал маленький Юн.
 – Эй, парень, парень, эй!
Юн вздрогнул. Резкий посторонний шёпот вывел его из задумчивости, и он не сразу сообразил, откуда слышен голос. Он вгляделся во тьму и увидел человека, лежащего по ту сторону забора. Это был мужчина, и Юн видел его раньше среди других пленных. Но сейчас еле узнал собрата по несчастью – он был иссушен, словно живой скелет, весь в синяках. В продольных ранах, повторяющих положение рёбер, запеклась кровь. Мужчина лежал, прижавшись к земле, не в силах встать. Юн вскрикнул от ужаса.
 – Тише! – хриплым дрожащим шёпотом произнёс несчастный, – Ты должен! Должен рассказать всем!
 – Что рассказать? – спросил Юн, оглядываясь по сторонам, не заметили ли тюремщики.
 – Стена! Я был за Стеной!
Юн вздрогнул. Неужели эти сплетни правда? Да нет, это просто парень съехал с катушек (на грибном рационе немудрено).
 – Ты что, не может быть? Это же граница! За ней мир мёртвых, перед ней мир живых, и это единственное точное и постоянное в этом мире! Оттуда не…
 – Возвращаются? – беззвучно засмеялся мужчина за забором, – ещё как возвращаются. Только уже не живыми и не мёртвыми.
 – Какими же тогда?
 – А вот такими, – сказал мужчина и показал на свои раны, – только я пробыл за Стеной слишком мало, поэтому и говорю с тобой. Остальные… они хуже чем мертвецы. Многие, многие из них просто зомби, разлагающиеся солдаты на службе неоновых, но другие. В том то и дело. Они возвращаются точь в точь такими, какими были, но… другими.
«Точно сумасшедший», – понял Юн. Что ж, это даже к лучшему: размышления о Стене всегда бросали его в дрожь, и верить в слухи совсем не хотелось. Но он всё-таки спросил:
 – Другими? Как это?
 – Представь, что у тебя есть друг. И вот в один прекрасный день он приходит к тебе как ни в чём не бывало, выглядит, как твой друг, говорит, как друг, делает то же, что обычно. Только в один момент ты понимаешь, что у него нет души. Просто оболочка, разлагающаяся, кха-кха, машина…
Мужчина закашлялся. В сарае послышались какие-то звуки. Разговор нужно было заканчивать: увидят их вдвоём – будет два мертвеца безо всяких оболочек. Юн двинулся обратно.
 – Стой! Стой… Ты узнаешь их! У них на груди, посередине… тёмное пятно. Душа погибла, кха-кха, внутри!..
Больше он ничего сказать не мог. Он выплёвывал сгустки крови, и видно было, что это были его последние слова. Юн быстро зашагал в сарай.