Гиви верил, что умрет не в бою

В октябре 2014 Мотор неожиданно согласился взять нас на разведку в аэропорт. Ехать было недалеко – километра два по улице Стратонавтов. Арсений шустрил впереди на своем квадроцикле, лихо объезжая провода нарубленные осколками и расползшиеся баррикады бог знает каких времен. Встали на углу, под длинным бетонным забором, опоясывающим какую-то промзону забитую брошенной и ржавой техников.

Впереди, в паре километров торчала кариесным зубом обгрызенная артиллерией диспетчерская вышка у подножия которой раскинулось монастырское кладбище. Последнее солнце разогрело сухую как порох траву на могилах. Над кладбищем висело сонное марево, из него, раз в минуту, вылетали длинные-ярко желтые языки пламени, а потом приходил раскатистый звук танкового выстрела. Четыре или пять танков ВСУ выкатились на прямую наводку и лупили по старому терминалу, в котором на днях закрепилось ополчение.

Мотор присел на корточки и матом комментировал происходящее в рацию, перемежая обсценную лексику цифрами. Вокруг его ног, серыми цветками разбегались следы недавних минных прилетов. Они были красивы эти цветы, казалось, их выгравировали на асфальте. Угол, от которого уходил вправо бетонный забор, обкладывали часто и очень точно. До сих пор не знаю, почему нас не заметили корректировщики с диспетчерской вышки, или пехота наступающая с танками. Доворот танковой башни градусов на 40 вправо, два-три осколочно-фугасных и даже нечего будет собирать для похорон. Мне стало очень зябко, хотя день был аномально-теплый. Но уйти или уехать было невозможно. Невозможно было упасть и в собственных глазах и глазах Мотора. Он не любил, когда людей, которым он доверяет, вдруг «кусает очковая змея». Мы терпеливо ждали, когда Мотор закончит свои военные дела, переживая самые длинные минуты в своей жизни.

Назад ехали еще быстрее, а потом бежали пешком по лестницам брошенной общаги-малосемейки, задыхаясь от давящих на грудь бронежилетов. Там, на седьмом этаже, в полумраке, за оптикой сидел Гиви. Шипела целая батарея раций, под ногами с хрустом перекатывались стреляные гильзы. Воины тихо переговаривались, отдавали команды минометным расчетам. Минут десять мы залипали в этом военном и суровом уюте, переводили дух, пока танки не перенесли огонь на нашу девятиэтажку. Потом добавили из «Градов», одиночными, и Гиви сообщили по рации, что его машину, запаркованную во дворе «размотали». Исторгая страшные проклятья, от которых могли покраснеть небеса, Гиви бросился по темному коридору к лестнице. В этот момент в нижний этаж попал снаряд и, одновременно, в десятке квартир распахнулись двери. Будто призраки бежавших жильцов одновременно сунулись в узенький коридор.

Во дворе уже работали минометы ополченцев, отсекая наступающих от старого терминала стеной огня. Минометчики действовали, как роботы, которых запитали от линии электропередач. Одна мина из ствола не вышла, и с диким криком «Аборт!», бойцы потащили на позиции запасной ствол. Гиви сидел на корточках возле своей машины и менял пробитое осколком колесо. Быстро крутил ручку домкрата, поглядывая одним глазом на лежащую рядом рацию. Другим глазом он контролировал работу минометчиков. Кажется, минометчики были довольны, что Гиви в этот момент с ними, а не прячется где-то в недрах бетонной громады. Тем более, уже стало понятно, что прилеты не случайны – это ВСУ пытается подавить батарею, которая сорвала им наступление.

Гайку колеса было не стронуть с места, грани у нее оказались сорваны, головка ключа проворачивалась свободно. Темперамент Михаила Толстых в этот момент полностью совпал с позывным «Гиви». Когда мы захотели снять Гиви и его раскрывшиеся эмоции, он страшными матюгами погнал нас в цокольный этаж дома, в простенки – единственное место, где можно отсидеться во время артогня. Самого Гиви этот огонь волновал мало. Он верил, что его кто-то хранит. И, как и Мотор, знал точно, что погибнет не в бою. Потому что в бою, этих двух архангелов с невидимыми пламенеющими мечами, убить не могли – они в бою жили. Два веселых солдата, которые не умели говорить без мата, но умели воевать. Вывезли на себе самый страшный в своей безнадежности этап этой войны, оставив нам возможность насладиться победой. И мы не должны отчаиваться, не имеем права. Потому что Мотор и Гиви никогда не отчаивались.