Глава 1. Вовсе не начало

     В комнате вибрировали звуки музыки. Английские слова ровными строчками в такт песни складывались в голове содержательными фразами:
...О, Джонни хотел бы быть знаменитым.
Он проводит время один
В подвале
С Ленноном и Кобейном,
Гитарой и стерео.
В то время, как он желает
Сбежать отсюда,
Всё это кажется таким заразным -
Потерять себя и быть безликим
В песне, у которой нет души...
Большое открытое пространство, так модное в настоящее время среди ценителей промышленной архитектуры и стиля лофт сложно преломляло исходящие от акустической системы музыкальные вибрации.
Хотя возможно, это просто это болела голова, и поэтому казалось, что что-то не так и не то.
А может быть действительность в самом деле настораживала.
...Я помню, как чувствовал себя подавленным,
Я помню, как терял надежду,
Я помню все те чувства,
И тот день, когда они прекратились.
Мы,
Мы все невинные, мы все невинные.
Мы, мы, мы
Мы все невинные, мы все невинные,
Мы, мы...
Большие стеклянные окна пропускали неяркий осенне-зимний свет. Зима пока окончательно не пришла, а осень все еще не хотела уходить.
Накатывала тоска. Но не тоска одиночества, а ее разновидность содержание которой состояло как раз в отсутствии возможности побыть наедине собой и в вынужденном общении с не очень приятными, во многих смыслах, людьми.
Есть ситуации, которых нельзя избежать.
Есть люди, которым нельзя отказать.
Есть ощущения, которым нельзя не придавать значение.
В данный момент у него было ощущение удавки на горле. Как будто его втягивали во что-то, чем он не сможет управлять и это ему не нравилось. Возможность контролировать себя и окружающее пространство было для него очень важным и необходимым условием комфортного существования. Безусловно, такая возможность была у него не всегда, но за несколько последних лет он уже отвык от ограничений.
Он сам их себе определял.
Музыка раздражала... Он ее знал. Он знал ее наизусть, и поэтому не понимал, почему сейчас ему слышится что-то иное. И это его еще больше нервировало.
...Oh, Tina's losing faith in what she knows
Hates her music
Hates all of her clothes
Thinks of surgery
And a new nose
Every calorie is a war
While she wishes she
Was a dancer
And that she'd never
Heard of cancer
She wishes God would give her
Some answers
And make her feel beautiful...
Поток сложных мыслей прервал звук вибрации телефона.
Выключив акустическую систему, он нажал громкую связь.
– Да, – ответил он.
– Егор Александрович, – обратился мужской голос по телефону. - Она вернулась.
– Хорошо. Скоро буду, – сказал он и выключил трубку.
Настенные часы констатировали, что текущие сутки стремительно, причем второй раз за этот день, достигали цифры шесть. Особенно торопиться не было смысла. Темное время было удобнее для нелицеприятных разговоров. Тем более раз она вернулась спустя почти две недели после своего исчезновения не под покровом ночи и не крадучись следовало полагать, что вернулась она на долго.
Егор прошел в спальню, переоделся из домашней одежды в более официальную. Конечно, ехал он не на свидание, но все-таки предпочитал быть облаченным в брюки и свитер, а не спортивные штаны и футболку. Форма одежды его расслабляла или собирала, в общем определяла и поддерживала нужное настроение и... поведение.
В квартире было тихо.
Световой день заканчивался.
Уходя, он несильно хлопнул дверью и прозвучал длинный ряд щелчков. На его губах появилась легкая тень улыбки. Эта дверь была выбрана им именно за то, что вот так забавно и сложно щелкала. Причем как на входе, так и на выходе. Длинный и звучный алгоритм закрытия не позволял войти и уйти незамеченно.
Он любил все усложнять. Так говорили другие, но он не мог с этим согласиться, незамеченно – просто старался быть рациональным. А по мнению многих это было сложно и не нужно.
Спускаясь по лестнице он взглянул на камеры видеонаблюдения под потолком. Свет от уже зажигающихся фонарей изредка бросал блики в широкие окна лестничных пролетов.
На улице было холодно. Новый дом располагался на территории, окруженной зеленью.
Дом был новый, а выглядел как пожилой аристократ, - большие легкие окна, красивый кирпич, неброская крыша, солидные дымоходы.
Мало соседей и много пространства.
Егор прошел «круг почета» по дорожке, окружающей дом. Сухой гравий успокаивающе шуршал под ногами. Лиственницы слегка перешептывались между собой. Они окружали дом защищая его от шума города и скрывали от посторонних глаз возможных и существующих соседей. А еще они успокаивающе шушукались, словно несмело разговаривая.
Обойдя вокруг дома, Егор подошел к машине и сел в нее. Медленно проскользив шинами по подъездной дорожке до открывающихся ворот машина выехала на улицу.
«Вечер будет сложный», – подумалось ему.
* * *
Историческая часть города была достаточно большой. Невысокие дома создавали городу ровный и спокойный ландшафт. Старая часть города на то и старая. Казалось, что всем своим существованием она доказывала наличие истории и утверждала ее важность и актуальность. А уже наличие самой истории было свидетельством весомости этого муниципального образования.
Город вырос из села.
Кто-то когда-то давным-давно решил построить здесь город среди сосен, елей и лиственниц. И город стал расти, - появилась больница, даже целый больничный городок, выросла школа, открылся институт и несколько закрытых производств. Этому городу уже много лет. Сотня наверное. И почему он родился именно в этом городе и живет в нем, это большая загадка.
Новые современные районы тоже не гнались за высотой и вычурностью. Город мог себе позволить много зелени и внушительного пространства между зданиями. Город мог себе разрешить широкие улицы и просторные дворы. Город мог себя побаловать свежим воздухом и ласковым солнцем.
Этот город многое мог и много скрывал. Этот город многое помнил и о многом догадывался. Он преподносил сюрпризы приятные и неприятные. Этот город не удерживал насильно, но из него не хотелось сбежать несмотря на проблемы и неизбежные жизненные трагедии.
«Больничной» улица называлась всегда. По крайней мере на его памяти точно. Ничего особенного и непредсказуемого, - на ней находилась городская больница. Заведение это, как и многие другие учреждения города радовало тем, что сохранило свой спокойный первозданный облик белых известкой покрашенных стен трехэтажных зданий с высокими потолками и арочными окнами. Большое пространство, огороженное таким же белым забором, больше походило на городской сад нежели лечебное учреждение. Старые и новые яблони цвели по весне дурманящим цветом и зазывали пройтись по старым тропам. Старые лавочки, рассыпанные вдоль дорожек, приглашали присесть и посидеть.
Нечетная сторона улицы «Больничной» логично начиналась домом c номером «1» – приемным отделением городской больницы. А вот четная сторона той же улицы была отдана на откуп старым двухэтажным домам, выстроенным кварталами с широкими проездами и гаражными постройками внутри. Для Егора все типовое казалось очевидным. Да и архитектором он не был вовсе. А внешний вид и содержательная часть жилого помещения интересовали его исключительно в корыстных для своей личности целях.
Заехав во двор дома номер восемь он увидел темно-синюю машину Стаса, которая уж очень приметно, по его мнению, стояла в проезде в соседний двор, хотя и была немного прикрыта ветками старой сосны. Егор решил не вызывать к себе интерес и проехал мимо этой машины в соседний двор. Припарковав свое транспортное средство в ряду других на заасфальтированной площадке, он не спеша вышел и осмотрел внимательно двор: типовые прямоугольные дома, формировали его пространство; ничем не привлекательные выходы подъездов, освещались фонарями; клумбы и беседки раскидывались в середине очерченного жилыми зданиями квадрата внутридомового пространства.
Подходя к темно-синей машине, Егор увидел Стаса, кивнувшего ему в знак приветствия головой.
– Добрый вечер, – приветствовал он Егора.
– Вечер добрый, – ответил Егор встав рядом с ним и бросив взгляд на горящий свет в окнах второго этажа дома номер восемь.
Стаса он знал уже давно. Когда жизнь свела его с Петром Алексеевичем, то Стас у него уже работал. И теперь по прошествии долгого времени все еще оставался его сотрудником. Егор питал к нему определенного вида и рода уважение. В отличии от подавляющего большинства людей, которые предсказуемо старались выслужиться самым быстрым и зачастую очевидно некрасивым образом, Стас за все эти долгие годы, казалось, вообще не стремился к «заслуживанию уважения» Петра Алексеевича. Он был молчалив и спокоен, исполнителен и уравновешен. Именно этим он и нравился Егору.
Ильницкий все прошедшие годы не хотел стать своим в окружении Петра Алексеевича. И не был. Он считал успехом и достижением дистанцию, которую смог удержать и свободу, которую получил. Конечно, в этом была не только его заслуга, но и определенная «добрая воля» самого Петра Алексеевича.
Стас все эти годы был рядом со своим шефом, не рвался вперед, молчаливо делал свои дела и зарабатывал свои деньги. Работа была для него только работой, только способом получения дохода. У Стаса была большая семья и он упорно занимался воспитанием детей и заботой о родителях и родственниках.
Егору импонировал созданный им для самого себя образ жизни. И хотя у него не было жены и детей, но мама, сестра и ее семья были важной частью его реальности и приносили много сложных, и ярких эмоций. Главным своим достижением последних лет он считал определенную личную свободу, поскольку только последние три года начал делать то, что было ему действительно интересно и пока не успел устать от этой привилегии.
«Да уж! Двое мужчин высокого роста, стоящих около темной машины в проезде безлюдного двора вряд ли не могут привлечь к себе внимание», - подумал Егор про себя.
– Кто из соседей дома, – поинтересовался он вслух.
– Сосед по лестничной клетке дома точно – он выходил в гараж. – На первом этаже в двух квартирах свет и голоса.
– Понятно, – задумчиво ответил Ильницкий рассматривая дом.
Две недели назад он заходил в подъезд и поднимался на второй этаж, где и находилась квартира Дубновых. На двери не было номера, но согласно логическим подсчетам, номер ее должен был быть восьмой. Четыре двери он насчитал на первом этаже и четыре на втором. Квартира Дубновых была первой слева.
Дом был старый, но добротный. Широкий парадный вход был не виден снаружи, поскольку двойные двери были постоянно закрыты. Сама лестница, довольно просторная была видна с улицы, если только в коридоре горел свет. Ремонта в подъезде не было давно, но тем не менее было видно, что соседи знали друг друга и по крайней мере не воевали, ухаживая, в силу своих средств и возможностей, за общедомовой собственностью.
В окнах, которые теоретически должны были быть в квартире номер восемь, горел свет. Стеклянные просветы тускло освещались, поскольку были зашторены. В подъезде свет не горел. С момента, когда она вернулась в квартиру прошло уже несколько часов.
Скоро восемь. Сегодня была пятница и если представить самый безумный и наглый вариант развития событий, то мадам Дубнова должны была собраться и направиться развлекаться. А вот вариант рациональный предполагал тихое и смирное сидение дома с закрытыми шторками.
Егор понимал, что в любом случае ему необходимо пообщаться с Анной Дубновой и уточнить местонахождение одной пропавшей вещицы. Темное время суток было как нельзя кстати. Хотелось свести к максимуму встречи с соседями на лестничной клетке.
– Ну хорошо. Пошлите, – сказал Егор почувствовав спиной как из машины вышел второй человек.
Направляясь к подъезду, он то и дело ловил себя на мысли, что что-то в окружающем пространстве было не так, и пытался понять, что он упустил, и что может не сложиться по запланированной им схеме.
Поднявшись по лестничной клетке и остановившись напротив двери Дубновых, он хотел нажать кнопку звонка, но услышал голос с другой стороны дверей.
– Обалдеть можно просто. Ну будь как-то активнее что ли. Ты должен был вытирать ноги о коврик еще полчаса назад. И че?
– Женский голос так за дверью был спокоен и уверен. И еще он был настойчив и жесток.
– Вдруг зашумело внизу и зажегся свет в коридоре и подъезд наполнили звуки и люди.
– Да ни шуми ты … идем мы, – прозвучало снизу. – Ща буду в дверь стучать и ноги вытирать о коврик, блин…
Егор быстро кивнул Стасу и они стали спускаться вниз, не пристально разглядывая поднимающуюся голдящую компанию. Их было восемь человек – четыре парня и четыре девушки. Подъезд наполнил запах алкоголя, сигарет и неимоверная смесь разных духов.
Парни несли в руках пакеты с надписями сути супермаркетов в которых были видны бутылки и закуска.
Молодежь была какого-то неопределенного возраста от 25 до 35. Они шумно разговаривали и вспоминали какой-то пикник в лесу на прошлой неделе.
Егор со Стасом и Виктором успели спуститься на лестничную клетку первого подъезда, когда услышали звук открывающейся двери и шумные приветствия. Компания просочилась в квартиру и двери ее захлопнулись. Шум в подъезде стих, а вот из квартиры слышались гул и звуки музыки.
Выйдя из подъезда вернувшись обратно к машине, Егор стал рассматривать дом. Лестничная клетка теперь освещалась и если кто-то выйдет из квартиры то сразу будет заметно.
– Ждем? – поинтересовался Стас у Егора.
– Да. Выбора немного, – задумчиво ответил Егор.
Следующие два часа они провели сидя в машине. Молча. затемненных окнах мелькали тени людей, слышалась музыка. Несколько раз мужская часть этого прекрасного сообщества выходила на лестничную клетку курить. Было видно, что с ними покурил сосед по клетке.
Потом во двор заехали такси, свет в квартире погас, и компания вывалилась на морозное ночное пространство двора. Они были шумные и веселые. О чем-то заинтересованно переговариваясь.
Теперь их было девять. Четыре мужчины и пять женщин.
Егор понимал, что поднимать шум в вечернем дворе, освещаемом фонарями и окнами домов, нет смысла. Необходимо было попытаться увести незаметно госпожу Дубнову из компании, но все зависело от того куда она направиться.
Первоначальный план подразумевал мирные переговоры на территории прописки субъекта и выяснение места пребывания пропавшей вещи. В результате складывающихся условий вечера субботы Егору приходилось продумывать другие возможные варианты.
У него было стойкое ощущение, что в квартире ничего не найдется. Мадам Анна исчезла с искомым объектом на две недели, не появляясь на квартире, а вернулась она с небольшой сумкой. Что-то подсказывало ему что он не такая дура расхаживать с украденной вещью, принимая во внимание у кого она украла.
«Да уж комичнее ситуации нет», – подумалось ему в который раз. – «Петра Алексеевича обокрали».
* * *
Самое же интересное в этом вечере выходного дня заключалось в том, что Дубнова опять исчезла.
Она садилась в такси. Он был готов дать голову на отсечение, что так оно и было.
У клуба была толпень народу, куча машин и невозможное для нормального человека освещение. Хотя с другой стороны, что пенять на отсутствие условий в питейно-развлекательном учреждении, если ее главная цель не отслеживать передвижения и действия своих посетителей, а создавать необходимые условия для развлечения и неудержимого веселья.
Он был готов биться об заклад, что она была где-то в этом здании.
Но найти ее не получилось.
Прокуренное кальянным табаком помещение раздражало Ильницкого своей суетливой наполненностью и шумом. Потратив минут сорок на то, чтобы все-таки найти искомый объект, он сдался и вышел на улицу.
У входа в здание оставался Виктор.
Он же со Стасом шерстил клуб. Никто так и не увидел ее.
Следовало признать свое поражение и разъехаться. Ощущение фиаско было одномоментным и, как ни обидно это признать, полностью рациональным.
В одном Ильницкий был целиком и полностью уверен, – в доме на Больничной ждать ее в ближайшее время не приходится. Егор Александрович всем своим организмом чувствовал, что их невнятные попытки слежки засекли. И попадаться в ближайшее время в их жаждущие встречи объятия никто не планирует.
Его голова опять разболелась. С удвоенной силой.
Попрощавшись со своей вынужденной компанией, он направился домой. Он неспеша, стараясь не привлекать к себе внимание, выехал из бурно живущего и активно развлекающегося центра вечернего города и направился в свой тихий уголок.
Вернув машину на положенное ей место, он возвратился «на круг». «Круг почета» трансформировался в «круг успокоения».
Ему не нравилось все, буквально все окружающее и происходящее. Он мысленно фыркнул сам на себя, отмечая какой-то странный дискомфорт. А еще собственный рационализм стал ощущаться невозможным занудством.
Сухой гравий старательно шуршал под ногами. Он немного успокаивал.
Лиственницы все еще шептались между собой. Казалось, они никогда не уставали от этого мелодичного и размеренного разговора.
Егор долго гулял между деревьями, периодически бросая взгляды на мелькающие огоньки высоких зданий города. Домой он зашел лишь тогда, когда сильно замерз. Его одежда изначально не располагала к уличным прогулкам, а подниматься домой и переодеваться у него не было особого желания.
Дом встретил его теплом и знакомыми запахами.
Он включил чайник, разжег камин, принял душ, заварил ароматного напитка и уселся на мягкий диван и досадливо думал о наступающей зиме.
Что-то во всем происходящем ему не нравилось. Что-то неосязаемое и непонятное.
Что-то, что-то, что-то…