Воспоминания о Будущем

Иногда жизнь "нечаянно" дарит встречу из юности без всякой морали и продолжения. За исключением единственного благодатного ощущения - не напрасности пройденного пути...


***


Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ.
Все наши фиоритуры не стоят наших затрат.
Умение строить куры, искусство уличных драк —
Все выше литературы. Я правда думаю так.

Покупка вина, картошки, авоська, рубли, безмен
Важнее спящих в обложке банальностей и подмен.
Уменье свободно плавать в пахучей густой возне
Важнее уменья плавить слова на бледном огне.

Жизнь выше любой удачи в познании ремесла,
Поскольку она богаче названия и числа.
Жизнь выше паскудной страсти ее загонять в строку,
Как целое больше части, кипящей в своем соку.

Искусство — род сухофрукта, ужатый вес и объем,
Потребный только тому, кто не видел фрукта живьем.
Страдальцу, увы, не внове забвенья искать в труде,
Но что до бессмертия в слове — бессмертия нет нигде.

И ежели в нашей братье найдется один из ста,
Который пошлет проклятье войне пера и листа,
И выскочит вон из круга в размокнутый мир живой —
Его обниму, как друга, к плечу припав головой.

Скорее туда, товарищ, где сплавлены рай и ад
В огне веселых пожарищ, — а я побреду назад,
Где светит тепло и нежаще убогий настольный свет —
Единственное прибежище для всех, кому жизни нет...


(Дмитрий Быков)


***


Вот уже год, как он облюбовал эту дешевую, но уютную забегаловку - скромное кафе близ моря. Стал завсегдатаем, но в этом тихом месте было принято вежливо кивать и нейтрально улыбаться даже знакомым лицам, не вступая в пространные разговоры.

- Вам как обычно?

- Да. Спасибо, что помните - ответил он на безупречном английском и улыбнулся.

- Ну, что Вы! Конечно! Сейчас все будет...

Он привычно вытянул ноги и расслабился. Ближе к 60-ти страна, язык, обычаи и даже прелести географии окончательно утратили для него решающее значение. За исключением того, что чем бы ты не занимался в этом курортном городке, каким бы способом не зарабатывал на хлеб насущный, здесь (на внешне - материальном уровне) можно ощущать себя человеком. Там, откуда кривая судьбы занесла его сюда, ничего подобного не было. Даже, наоборот: жизнь и среда, казалось, с особым удовольствием били наотмашь и беспощадно трепали именно тех, кто честно трудился и старался сохранять верность себе самому в главном...

А внутренне (уже лет 10) все обстояло совсем иначе. "Творческий дар" - если он когда-либо существовал, а не являлся миражом самомнения - давно оставил его. Здесь он был сыт, обут, одет, перестал почти животно трястись от зарплаты до зарплаты, но не мог написать ни строчки. Тогда он утешал сам себя ахматовской язвительностью - «Нет ничего более неприятного, чем пожилой человек, открывающий для себя таинства любви -  и, понятно, поэзии».   

Взамен былых переживаний и ежедневных осмыслений через стихи и прозу, на которые Мир вешает ярлык "витания", в нем развилось то, что сам он называл "скептически-усталой наблюдательностью". Сейчас шел разгар курортного сезона, и он давно научился определять статус и достаток пестрых социальных групп отдыхающих - издалека и со спины. Иногда - даже угадывать национальность, прежде чем они зайдут в кафе и заговорят с барменом. Это являлось неким "лекарством от скуки" в его скромном, благополучно-размеренном, но почти бессобытийном Настоящем, жившем лишь дорогими сердцу воспоминаниями из Прошлого.

- Ничего - безотказно утешал он себя - при моей-то сумме обстоятельств жизнь меня еще пощадила, не выкинув на улицу медленно помирать бомжом в холодных огнях какого-нибудь провинциального мегаполиса. А старость - когда она подкрадывается - всегда именно такая: штиль, размеренность и ритм жизни, как в замедленной записи. И это - благо и дар для всякого человека, невзирая на его потери. Потому что потери, сердечные сокрушения о безвозвратно упущенном и трагедии - неизбежны, а до этой дороги по прямой - когда можно оглянуться, успокоиться и приготовиться к Последнему Приюту - получается доковылять далеко не у каждого. Дар и благо - повторил он про себя, потому что...

Свежий и ласковый ветерок внезапно дыхнул с моря на веранду кафе, словно смеясь над плотскими философиями. Он вскинул голову, еще ничего не увидел, но у него уже засосало под ложечкой, а потом ток непонятного внутреннего предчувствия ударил в голову. Там, еще вдалеке, по берегу шла женщина в светлом платье до колен и соломенной курортной шляпе. На плече виднелась такая же безупречно белая сумочка. Расправленные плечи, не быстрая, мягкая, но уверенная поступь. Она не была похожа - ни на беззаботно транжирящую время курортницу, ни на отъезжающую домой отпускницу. А просто - шла рядом с линией прибоя в сторону его любимого кафе.

- Русская? - подумал он, приступив к ужину. - Нет, не похожа. Мои соотечественницы почти никогда не ходят вот так - спокойно, неспешно, с безошибочно угадываемым внутренним достоинством. Они бесконечно озабочены чем-то, и еще... Носят на себе, как встроенный чип печать вечного неблагополучия - в походке, на лице, в общении. Оно не стирается даже в теплом отпуске и в иной стране. Но, странно - слегка вздрогнул он. Я ведь знаю эту походку. И давно. Откуда?

Экспрессивная итальянская речь на время оборвала его размышления. Муж, жена и трое детей кажется, одновременно что-то растолковывали бармену, которому, похоже, уже мечталось приложить ко лбу холодный лед. - Как дети малые! - усмехнулся он. - Ничего, хоть какое-то разнообразие в наш тихий "Эдемский Сад"...


***

Сидя на любимом месте в углу веранды, привычно погруженный в поток своих мыслей, он даже не заметил, как кафе заполонил курортный люд. За соседним столиком двое британцев средних лет играли в шахматы под привычно-скуповатый для англосаксов фуршет (он даже разглядел, что дела белых на доске весьма плохи). Чуть поодаль романтично ворковала влюбленная парочка за 20 - молодой человек тонко петушился, собирая, как лайки в соцсетях, симпатии девушки. Посередине веранды вели оживленный разговор о футболе, судя по языку, то ли испанцы, то ли португальцы. А на противоположном конце столик оккупировали такие же тихие пенсионеры, как и он - респектабельная пара под 60. Шумные итальянцы уже исчезли - свободных мест попросту не было.

Она вошла в кафе и лишь на несколько секунд оказалась по прямой линии метрах в 20-ти напротив него. После чего повернулась в профиль и направилась к бармену.

- Господи - чуть не воскликнул он - ты! Подумать только, здесь, на Краю Земли - ты... Конечно, он узнал ее за мгновение. А внутренне - еще тогда, когда узрел белый силуэт на горизонте.
Время неизбежно, но минимально коснулось ее внешнего облика, принципиально не изменив ничего - походка, взгляд, глаза. Эти глаза, этот взгляд он навсегда запомнил еще в 16 лет. Дамские угодники, мнившие себя обаятельными красавцами, натыкались на них и мигом сдувались, теряя льстивое красноречие. Развязные хулиганы без комплексов стихали и пасовали через пару секунд. Только с умной, но внешне некрасивой подружкой Королева Школы выглядела иной. Тогда ее глаза, выражая искренний интерес, сияли теплом и соучастием. Так случалось, лишь когда ей становилось интересно - и умом, и душой. А он много раз наблюдал за ними со стороны - не слыша разговор и страшно боясь быть обнаруженным.

- Эспрессо - если можно, и морской салат - произнесла она на том самом английском, что выдавал прилежное знание и слабоватый прононс от недостатка разговорной практики. Этот голос - хоть на китайском - он тоже не спутал бы ни с чьим другим.

- Какая ирония, жестокость и нелепица - горько подумал он. - Ты ведь постарел и подурнел, а она - почти не изменилась. Ты, ныне одинокий обломок, чудом прибитый к этому морскому брегу на старости лет, а она - почти такая же цветущая, с врожденной благородной и независимой осанкой, которую, кажется, не сломит ничто - деньги, быт, обстоятельства этой вечной матрицы по имени Россия.

- А у Судьбы прекрасное чувство юмора - внутренне усмехнулся он - и это похоже на неосознанную безжалостность жестокого ребенка. Судьба на 10 лет поселила нас обоих в соседних домах одного маленького дворика спального района. А после ее замужества и переезда еще дважды сталкивала нос к носу - сначала на остановке, а пять лет спустя - в трамвае. И все это - только ради того, чтобы осознать факт: интерес был взаимным, все могло бы сложиться совсем иначе, но поезд уже ушел - навсегда. И зачем... для чего (?!) было так навязчиво тыкать мне в лицо этим фактом, Господи! Погружать в этот ад последствий личных - трусости, слабости, неуверенности и малодушия...

- Сейчас она увидит, что в кафе совсем нет мест, отменит заказ и уйдет! - произнес внутри него все тот же неуверенный в себе юноша 16-ти лет. - Ну конечно - иначе  и быть не может! И я выдохну с облегчением. Незачем ей видеть тебя - старым, некрасивым и потрепанным - даже если и был искренне симпатичен когда-то...

Но в кафе, как в дешевой театральной постановке, было свободно только одно место - за его маленьким столиком. На самом деле, никакой мистики в этом не было. Все посетители приходили вдвоем-втроем - оттого и не подсаживались. А тут...

Она обернулась и вскоре увидела единственное свободное местечко. После пары секунд раздумий направилась прямо к его столику. Он опустил глаза, сделав вид, что с интересом читает газету, но от внутреннего тока это, конечно, не спасало.

- Excuse me for my intrusion - it won`t be long. May I sit...

Тогда он медленно поднял глаза.

- Здравствуй...

В его голосе отразилось почти все: радость, страх, боль и надежда. И тут он увидел тот же самый взгляд, те же самые глаза, что и в разговорах с той давней школьной подружкой.

- Привет... Не ожидала, но рада...

Она сделала паузу и взглянула в упор.

- А знаешь, ты не изменился. Совсем...


***


10 секунд тишины. Он прекрасно знал это ощущение, когда совершенно неважно - как и о чем разговаривать. Не имеет значения. Потому что обидеться, прервать и уйти - невозможно...

- Я закажу вино, как ты допьешь свой кофе. Ты не против? Не торопишься?

Он даже и не скрывал в интонации надежду услышать желаемый ответ.

- Нет. У меня еще две недели отпуска. А подруга приболела, в отеле лежит. Но зачем - вино? Впрочем, как хочешь. Что хорошо у нас, в России, - можно, не прячась, распить прямо на берегу моря. Тут все строже...

- А я уже не живу в России. 10 лет как... Мечтал об Америке, а потом приехал, пожил и понял, что эта страна - красиво упакованный миф. Хотя - сытый, благополучный и богатый. Вот и живу - в провинции у моря. Подальше от империй... - Господи, я наверное, не о том говорю - спохватился он. - А ты мне льстишь. "Не изменился"...

- Нет. Абсолютно...

Она снова взглянула в упор, и он вздрогнул, словно тот самый нахал или хулиган из далекой школы.

- Такой же. Уверена. Ты, наверняка, увидел меня раньше, чем я тебя. Не позвал. Не подошел. Как и сто лет назад - в школе. Во дворе. На остановке. В трамвае...

- Всему свои причины. Могу объяснить, но нужен ли тебе этот "внутренний психоанализ" - тепло улыбнулся он.

- Не надо никакого "психоанализа" - слегка устало произнесла она. - Я лишь удивляюсь, как ты (в принципе!) мог с кем-то познакомиться. Хотя, часто слышала этот упрек в свой адрес от других людей. Но ты (прости) - еще безнадежнее, чем я.

- Наверное. Хочешь, я скажу тебе правду? В 11-м классе, придравшись к абсолютному пустяку, я крепко отмутузил после футбольного матча твоего одноклассника Лешку. А когда он заплакал, я не угомонился - снял его куртку и истоптал в пыли. Ни до, ни после я никого не бил. Никогда. А все потому, что он сидел с тобой за одной партой. Вот такое я ничтожество - он усмехнулся. - Свой страх - подойти, пообщаться, познакомиться - я выместил на невинном человеке. Кстати, в этом Мире нет никакой справедливости - он опять усмехнулся. - Если бы она существовала, то Леша в том поединке поколотил бы меня.

Она глотнула кофе и посмотрела на него с некоторым состраданием, но без тени осуждения в глазах.

- Ничья жизнь не идеальна. Мало ли какие глупости мы делаем в юности. Но я же вижу, что ты внутренне совсем не такой. И всегда видела. А потом - слышала. Женщине, вообще, хорошо видно человека.

- Ой, не скажи, - иронично произнес он. И что ты там "слышала?!"

- Я тебе рассказывала, когда мы виделись в 98-м. Любила тебя слушать по радио - почти каждый вечер. Институт, потом - хорошо оплачиваемая, но безумно скучная работа в налоговой. Ты мне будни скрашивал. И все, всегда - было интересно. Даже, когда ты о футболе рассказывал...

- Это потому, что ты меня раньше знала... в смысле, учились в одной школе, жили в одном дворе.

- Нет, ты неправ. И тем, кто совсем не знал - им ведь тоже было интересно.

- Так вот, я тебе не всю правду сказал... Он сделал мучительную паузу. - В сущности, перед тобой сейчас сидит живой миф. Как та Америка, которую я так любил из-за океана и абсолютно разочаровался в момент близости. Человек, которого в реальности не знает никто. Даже он сам - не до конца. Миф и постаревший обломок, прибитый к этому южному берегу...

- Чепуха - она резко вскинула голову без малейшего оттенка всякой фальши в глазах. Любимое занятие всех творческих натур: тонкое самококетство через акт демонстративного самоуничижения. Ты талантлив, и сам прекрасно знаешь это. Большинство людей счастливы, если проявят себя хоть в чем-то одном: радио, журналистика, проза, стихи.

- Талантлив... (Он почувствовал, что входит в нехороший раж). - Помнишь песню нашей юности:

Как верили, что главное - придет
Себя считали кем-то из немногих
И ждали, что вот-вот произойдет
Счастливый поворот твоей дороги
Судьбы твоей счастливый поворот...
Но век уже - как будто на исходе
И скоро - без сомнения пройдет
А с нами - ничего не происходит
И вряд ли что-нибудь произойдет...

- "Талантлив" - фыркнул он. - Знаешь, жизнь - штука жестокая, но - объективная. Она этого не подтвердила...

- Я не договорила - она мягко посмотрела ему в глаза, и весь его негативный раж мигом растаял. - Талантлив, но... не то, чтобы не знаешь себе цену, а... Не хватает здорового самопозиционирования и самоуважения - не обижайся.

- Как странно - произнес он уже не эмоционально, а почти философски. - Меня всю жизнь считали эгоцентриком, "вещью в себе", говоря нелицеприятнее - эгоистом. Даже скромность принимали - то за равнодушие, то за высокомерие. А ты про "самоуважение".

- И как ты судишь по поводу "жизнь не подтвердила?" - спросила она как-то по-матерински снисходительно. - Коммерческий успех? Признание? Сам прекрасно знаешь, это не показатель в перевернутой реальности. Сам же писал на Прозе: должна совпасть масса обстоятельств, и талант - не всегда наиважнейшее из них...

- Слушай... (он допил свой чай). - Если начистоту, не хочу я этих "литераторско-творческих" бесед. Я так рад, что вновь встретил тебя! А мы сидим тут уже с полчаса, и я даже не спросил ничего о твоей жизни. Так и есть: эгоцентрик!

- Только здоровые эгоцентрики и способны творить свои миры, помогающие жить другим людям.

- Может быть. Только, к старости я осознал: мещане, но - добрые и душевно отзывчивые - лучше и чище. Оттого ничего более и не пишу.

- Напрасно. Ты неправ - она посмотрела на него как-то сочувственно и мудро одновременно. - Ты сам очень точно обосновывал, что ни один наидобрейший обыватель и близко не знает той страшной, ежедневной внутренней брани, что испытывает творческий человек.

- Я в этой стране - мещанин и обыватель. Почти пенсионер. Нет давно уже никакой "брани" - устало изрек он.

- Не выйдет из тебя пенсионера - по-доброму усмехнулась она. - Это было понятно и в 16, когда я тебя впервые увидела. И в 25, когда мы, наконец, пообщались. И в 30 - когда свиделись снова. Не обманывай сам себя.

- У меня нет никаких прав втягивать Другого - даже бесконечно симпатичного мне человека - в свою жизнь. "От и До"...

- "Другой" - тем более, женщина, - это всегда решает сама.

- Тут ты права. Только получается все, как у Пастернака:

Как хорошо на свете! Но почему от этого всегда так больно? 

- Вот - он устало откинулся в плетеном кресле кафе. - Я всегда неважно ладил с людьми, а то и усугублял взаимное непонимание. Не с теми, кто меня слушал и читал, а с ближними. А потом начал приносить им сплошное горе. Я не говорю, что являлся причиной всех их бед. Это не так (а то заподозришь в очередном акте кокетливого самоуничижения). Но горе - приносил. Реально.

- Тогда я тебе скажу - она взглянула на него без тени осуждения за "исповедь". - Что скрывать, нам почти по 60 лет. Не дети. Если тебе внутренне помочь по-настоящему, разделить часть жизни - никакого горя ты никому не принесешь. А так, когда сражаешься в одиночку - чего только жизнь из человека не вытащит. И дурное - тоже. Может, ты и эгоцентрик, но только в творчестве. А я думаю, настоящий эгоцентрик подавляет и подчиняет вторую половину во всем. В быту, в жизни.

- Ты не налоговик, а адвокат - улыбнулся он. - Хотя, знаешь, я тоже всегда пытался оправдывать симпатичных мне людей схожим образом. Взамен всей этой "педагогике бесконечной личной вины и смирения"...

Оба даже не заметили приближение полуночи. И скорое закрытие уже почти опустевшего кафе. Тогда он взял бутылку вина, бутерброды с сыром и неловко развел руками:

- Я не знаю - когда мы потом свидимся. Может, через 5 лет. Давай еще посидим - где захочешь. Твой отель, моя хибара...

- Конечно - улыбнулась она. - Есть даже вариант получше.


***

Они сидели на теплом морском берегу, усеянном ночными звездами той благодатной страны, что всегда хранила отпечаток древнейшей культуры, незримо ощущающийся внутренне почти в каждом ее аборигене - от сдержанного бармена с его безупречным для туристов английским до влиятельного чиновника. Ныне эта страна нисколько не переживала от статуса "мировой провинции" и, более того, - принимала его (как и многочисленных паломников с туристами) - с чувством благодарности.

- В Америке за это распитие нас арестовали бы повсюду через пять минут - прыснул он. Исключая только Гарлем - но там бы случились неприятности еще похуже полицейского участка и штрафа.

- Да, мне тоже тут хорошо и внутренне спокойно - согласилась она. - Я удивляюсь, почему тебе здесь не пишется.

- Знаешь, я все уже написал. Давно. И нынешний этап жизни - тоже угадал...


Когда-нибудь я, наконец,
Мечтать устав о лучшей доле
Узрею счастия венец
В давным-давно знакомом доме,

Иль, не стесняясь естества,
Примкну к мещанскому сословью
И стану частью меньшинства
В Империи на бреге Моря.

Вдали от римов, византий
И прочих видов мессианства
Аренду (даст Бог!) оплатив
Избегну я земного рабства.

Вообразите: свежий бриз
К утру - покой и гладь морская
Ноль пафоса, нет важных лиц
И старость - тихая, мирская.

Чтение любимых книг
Прогулки с думами близ Моря
Позволить может лишь старик
Познав бессмысленности горя.

Спасенье, счастье, Страшный Суд
Прилив-отлив той жизни тленной
Теперь - воспоминанья. Зуд.
Самоуверенной Вселенной.

Однажды, это осознав
Приоткрывая радость воли,
Сама Земля подаст мне знак:
Есть Ты, Твой Дом и это Море...


- Мы, поэты, все немного пророки. Самому смешно. Но... не надеялся, что хоть один вечер рядом будешь ты...

- У тебя слог, обличенный в усталость - произнесла она мягко. Мне это не нравится. В неполные 60. Рано еще... вот так вот...

- Это я написал чуть за 40.

- Тем более. Я понимаю, но... (впервые она не могла подобрать точных слов).

- Слушай, расскажи о себе... что можно. О личном я не спрашиваю - он посмотрел ей прямо в глаза, чтобы она убедилась, что в этих словах ноль лукавства.

- Знаешь - нечего рассказывать, да и делиться нечем - в отличие от тебя. Честное слово. Обыкновенная биография. Муж - тоже обыкновенный, но добрый и отзывчивый человек. Взрослый сын - программист. Что еще? Квартира, дача, машина. Возможность пару недель в год отдыхать в теплой стране.

- Я давно не был в России. А по новостям ничего толком не поймешь. Когда-то боролся за выборы нового президента, а когда он им стал, меня в стране уже не было. Смешно... Политика, суета сует. "Светлое будущее". А оно - наступает, или нет - без твоей прямой воли. Вот в чем смирение, наверное. Признать этот факт бытия. Тьфу, какой я зануда! - засмеялся он сам над собой.

- Да нет, говори - мне интересно.

- Лучше ты скажи: давно на встрече одноклассников была?

- Никогда не хожу. С лучшей и единственной школьной подружкой и так могу созвониться, посидеть.

- Я тоже никогда не ходил. У эгоцентриков, знаешь, - ностальгия не по людям, а по себе самому в каком-нибудь 1989-м году - иронично усмехнулся он...

- А что они дают, эти встречи - задумчиво произнесла она.

- Я сейчас угадаю, что ты хочешь сказать. Россия. Вечная, безжалостная бытовуха. Лес и борьба за выживание. Заметно постаревшие уже к сорока в прошлом такие милые мальчики и девочки. А преуспевшие финансово - с животиками и апломбом. Ни то, ни другое - не вдохновляет. И все разговоры (помимо воспоминаний) - кто, где и как устроился...

- Ты все сказал за меня.

- У дураков мысли совпадают.

И они рассмеялись. Этот смех на пустынном и ночном морском берегу засыпающего курорта был подобен музыке. Той, что звучит наперекор времени, обстоятельствам и всему, что так и не сбылось в безбожно искаженном мироздании, но никогда не рассыплется в прах, покуда жива память...