Взятка

Леонид Зильбер
                ВЗЯТКА

                Молодой инженер Звягинцев зашёл в прорабскую. «Почти 3 дня потеряно напрасно на выписку нарядов для начисления зарплаты, - думал он, - но теперь можно будет нормально работать». Вспомнил баталии с инженером – нормировщиком. «Да, вымотал он душу».
                Стройка – самый крупный в городе кинотеатр – уже близка к завершению. Основные работы были выполнены, но, как всегда, на объект нагнали много рабочих, и всем надо платить, а объёмов мало.
                Мысли переметнулись к Галине. Вот уже два месяца, как они муж и жена. Тёща перешла жить на кухню, оставив им небольшую комнату.
«Надо хотя бы диван и стулья купить, - говорила Галина, - надоели эти табуретки. А кровать надо отдать маме. Сколько ей можно спать на раскладушке?»
                «Да, надо», - думал Звягинцев, прикидывая, что зарплата должна быть только через неделю, а зарплаты всё равно не хватит на покупки.
                Зашёл бригадир маляров Цацкин:
                - Ну как, всё в порядке, наряды сдали, всё прошло, ничего не зарубили?
                - Да, да, всё нормально, по вашей бригаде вопросов не было, - успокоил его Звягинцев.
                - Хорошо, хорошо, - заулыбался Цацкин, и вдруг очень быстро подошёл к нему и сунул что – то в верхний карман  куртки.:
                - Это вам.
                Звягинцев оторопело глянул на Цацкина, но тот уже стремительно выходил их комнаты.
                В кармане были деньги. Звягинцев вытащил новенькие хрустящие бумажки, и его бросило в жар. Денег было много, почти три его месячные зарплаты. Столько он никогда в жизни в руках не держал. Перехватило дыхание. «Это он мне за наряды... Какой позор, надо догнать и быстро всё вернуть, немедленно, сейчас». Звягинцев выскочил из прорабской в огромный боковой вестибюль. Здесь полным ходом шли малярные работы. Всё делала большая бригада Цацкина – человек 40. Молодые девушки и парни шпаклевали и красили стены. Они весело переговаривались, смеялись, но когда Звягинцев приблизился, ему показалось, что они замолкли. «Эти деньги, - лихорадочно думал Звягинцев, - он собирал у них, они видели, как он ко мне зашёл и вышел. «Взяточник, взяточник, - так они думают обо мне. Деньги у меня, значит, я взяточник. А если я сейчас брошу эти деньги на пол и крикну: «Это ваши деньги, возьмите их, я не взяточник! – мелькнула дикая мысль. – Нет, нет, будет ужасный скандал, все станут об этом говорить. Нужно быстрее найти Цацкина и всё вернуть».
                - Где Цацкин? – спросил Звягинцев молоденькую быстроглазую девушку – и не узнал своего голоса – хриплого, срывающегося.
                - Да там, в кинопроекционной, - махнула она рукой, и Звягинцеву показалось, что и она знает, что он взяточник.
                Каким бесконечным кажется этот коридор – вестибюль, и все смотрят на него, а он всё идёт какой – то чужой, не своей походкой.
                Цацкин был в кинопроекционной, давал указания малярам. Увидев Звягинцева, он переменился в лице, почувствовав что – то неладное.
                - Что вы мне дали... – выдавил из себя Зваягинцев первое, что пришло на ум. Цацкин как – то съёжился и, быстро схватив Звягинцева за рукав, потащил за собой в небольшую комнату.
                - Всё, как положено, с каждого квадратного метра, как всем, - торопливо говорил Цацкин. – Вы считаете что мало? Можем пересчитать...
                - Заберите их, - закричал  Звягинцев и, выхватив деньги, сунул их в огромный карман на комбинезоне Цацкина. – И больше никогда не делайте этого, не делайте, - повторил он возбуждённо, глядя в широко раскрытые глаза Цацкина, и, резко повернувшись ,вышел из комнаты.
                Снова тот же коридор и те же люди из бригады Цацкина. Но какая глыба свалилась с плеч, как стало легко. Звягинцев медленно шёл и улыбался. Он смотрел прямо в глаза этим людям и, как никогда, ощущал поразительное спокойствие. «не взяточник я, не взяточник», - думал Звягинцев, и сердце билось радостно и спокойно. И он уже видел не только этих людей. Привычное, профессиональное уже взяло в нём верх. Он подошёл к дверям, которые собирались красить начисто, и сказал очень строго:
                - Так не годится, нельзя так красить. Здесь, здесь и здесь нужно отшлифовать шкуркой, а здесь уберите подтёки краски... А почему не расшили трещинки на штукатурке, и здесь...
                Потом подошёл к окнам, которые только что застеклили, и распорядился переделать работу стекольщиков: нет, неважно, что крепите стёкла штапиками. Насухо ставить стёкла нельзя, они должны быть на слое замазки, а потом уже можно штапиком крепить – и тоже по слою замазки...
                Он мог всё это говорить спокойно и глядеть им в глаза, и они чувствовали уверенность его слов, видели, что он знает эту работу, и понимали, что обязаны делать её как следует. Для этого он, прораб Звягинцев, здесь и поставлен.
                А солнце, уже горячее весеннее солнце, било, слепило сквозь новые, ещё не мытые стёкла, и Звягинцев улыбался этим лучам и глазам этих людей, вместе с которыми он делал свою работу. «Как хорошо, - думал Звягинцев, - как хорошо». Поразительное чувство радости и свободы владело им.