Операция Монте-Кристо гл. 9

ГЛАВА 9-я. ЛЮДОЕДЫ ЗАМКА.
«Часто в мире разведки случается так, что
 чем больше человек знает, тем страшнее
кажется ему сценарий действий». Дэн Браун
Через час после этого разговора, комендант с Александром вышли за ворота замка, чтобы попрощаться. Справа лежали дома небольшого городка, а слева длинные хлевы-паланки. Прямо с моста, переброшенного к воротам, был виден лес, путь к которому лежал между, аккуратно расположенных с немецкой педантичностью и точностью, домиков швабских поселенцев.
—Видите, вон там, за последним паланком дом с красной крышей, окруженный прекрасным садом и виноградниками? Там и живет прежний комендант полковник Балинт. Он служил ещё до наполеоновского нашествия и может рассказать об аббате много больше меня. Он уже стар и память может ему изменять. Но, если вы понравитесь ему, он может очень многое рассказать о сумасшедшем аббате. По несчастной игре фортуны у него сумасшедший сын, но он очень гостеприимен и любит угостить  хорошего человека прекрасным вином из карпатской лозы. Может быть, даст Бог, от него вы узнаете больше.
—Благодарю вас, месье Алмаши.
—Дать вам солдат для сопровождения? Иногда с гор спускаются разные опришки. Которые приходят с румынской территории, чтобы пограбить здесь запоздалых путников.
—Не стоит беспокоиться. Вы забыли. что имеете дело с представителем контрполиции Франции. Я всегда путешествую только в сопровождении моего адъютанта и не нуждаюсь в охране.
—Тогда в счастливый путь.
Александр сел в карету и показал кучеру направление. Через несколько минут карета въехала на небольшую улочку за хлевами. Дом экс-коменданта найти не стоило труда. На дороге появился человек  лет тридцати или сорока в довольно дорогом костюме местной аристократии, он ещё не заметил кареты, но поведение его было несколько странным. Он лег на дорогу и стал кататься и кувыркаться в пыли, весело смеясь. Когда карета приблизилась. Он насторожился, поднялся во весь рост, и лицо его исказилось от ужаса.
—Абы бы-бы-бу! Ба-бы-бы! Гу-гу-га!—закричал он невнятные слова, а после перешел только на гласные звуки. Александр вышел из кареты и это испугало его ещё больше. Дико вскрикнув, он бросился к воротом дома с красной крышей и исчез за калиткой. Путники поняли, что это и есть сын полковника Балинта.
—Извините, господа,—сказал хозяин по-венгерски.—Мой сын немножко не в себе. Это у него с детства. Прошу. Проходите.
—Сочувствую вам. Я путешествую и мне не хотелось бы останавливаться на ночлег в тюрьме. Вы могли бы предоставить мне комнату. Я хорошо заплачу.
П-к Балинт посмотрел на Александра с подозрением.
—Не стану скрывать, что я представитель французской контрполиции и прибыл сюда для получения некоторых сведений об аббате Фариа, который некогда был узником замка и умер в нем. Кроме того, я уполномочен его величеством вашим императором и мне надлежит оказывать всяческое содействие.
—С этого и надо было начинать,—сказал экс-комендант.—Я сразу понял, что вы не простой путешественник. Прошу вас в летнюю гостинную.
—Дюри!—позвал старый полковник слугу.—Принеси гостям вина из погреба. Какое предпочитаете, господин…
Балинту было уже за 70, но он выглядел бодро, был подвижен и крепок для своих лет. Только удивительная печаль в его серых глазах отражала многие десятки лет, которые были далеко не счастливыми. Это была печаль и горе человека, внезапно потерявшего все, но продолжающего жить по инерции, пытаясь накинуть на лицо маску беззаботности и веселья. Но это веселье выдавало свою фальш неподдельными слезами на глазах, обрамленных узкой шевелюрой гладких седых волос.
—Александр. Можно Шандор, если вам будет угодно,—сказал Александр.
Через несколько минут они сидели за столом в летней гостиной, которая напоминала веранду со стенами из жердей, обвитых виноградными лозами.
—Я расскажу вам об аббате. Это был незаурядный человек, очень образованный и умный. У него были энциклопедические знания и я не знаю сферы наук или искусств, в которых бы он не разбирался и не мог бы поддержать разговор даже с профессорами и энциклопедистами.
—Почему же его держали в камере для сумасшедших?
—Не знаю. Я получил пост коменданта, когда аббат уже сидел в подвале, в камере для умалишенных. Могу только догадываться, что всё это было сделано по доброй воле самого узника.
—Не понимаю…
—Дело в том, что подвальные камеры расположены так, что их окна выходят во двор замка. Это защищает их от холодных ветров. Не смотря на то, что зимы здесь теплые относительно, а камеры верхних камерах отапливаются, зимой в них стоит невыносимый холод. Чего нельзя сказать о подвале. Подвал хорош тем, что зимой в нем тепло, а летом много прохладнее, чем наверху. Аббат никогда не высказывал своего недовольства помещением в котором сидел и вполне справедливо.
—Вы могли бы мне подробнее рассказать, что это был за человек?
—С удовольствием—сказал Балинт и налил бокал вина собеседнику.—Попробуйте теперь сладкого вина. Дюри, принеси господам бограчи!
Через несколько секунд в дверях из кухни показался слуга с подносом горячих бограчей.
—Я часто спускался в камеру к аббату, чтобы скоротать время в беседе с умным человеком. Он рассказавал мне о жизни папы римского, об итальянской аристократии. Порой я слушал долгие повествования аббата о древнем Риме, императорах и философах, полководцах и гладиаторах. С ним было интересно. Аббат скрашивал тоскливые дни моей караульной службы и я делал ему всяческие поблажки. Например. Я приказал дать ему стальную ложку, вместо алюминиевой. Правда. Потом эту ложку он потерял. Теперь я знаю. Что она нужна была ему для подкопа. Он не терял надежды однажды покинуть свою тюрьму навсегда.
—А не могли бы вы рассказать, что думал сам аббат о своем заключении под стражу?
—Он никогда не скрывал этого,—продолжал захмелевший экс-комендант.—Он сидел за то, что возглавлял одну из самых опасных вент карбонариев, которые боролись за освобождение Италии от австрийцев.
—Он был революционером?
—Я бы этого не сказал. Он был много консервативнее каждого из нас. Скорее, это был самый ортодоксальный контрреволюционер. Не раз он говорил о революциях, как о самом страшном зле на земле. Он был не из тех, кто совершает. А из тех, кто готовит, планирует и создает революции. Конструктор революций! Но сам он говорил: «Революции всегда порождают братоубийственные войны, говорил он. Всякая революция совершается для того, чтобы уничтожить революционеров. Он рассказывал. Что определенные круги высшей светской и духовной элиты задумывают. Планируют революции и придумывают для них самые светлые и благородные с виду идеи. Потом марионетки этой аристократии из числа наиболее фанатично настроенных идеалистов совершают революции. А в итоге этих фанатиков и наиболее ярых потенциальных революционеров уничтожают, бросив в жернова самой революции. Революция для того и делается, чтобы пожирать своих героев! И в этом он прав! Революция всегда заканчивается гражданской войной. Самой кровавой. Беспощадной и жестокой войной из всех войн. Революционеры свергают прежнюю «элиту» и она, не желая терять своих привилегий и собственности, начинает оказывать сопротивление. Так начинается гражданская война. Если сопротивление контрреволюционной прежней элиты недостаточно сильное, революционеры начинают подбрасывать дров в костер и подливать масла, устраивая беспощадный кровавый террор против прежних хозяев жизни. Рабы становятся господами и начинают превращать в рабов своих бывших господ. А в случае отказа господ от такого расклада. Революционеры беспощадно расправляются с аристократией.
Но им только кажется, что они расправляются с рабовладельцами. Они расправляются с надсмотрщиками, а истинные рабовладельцы остаются при своем. Рабы становятся надсмотрщиками. Надсмотрщики рабами. А тайная рабовладельческая элита остается хозяином положения, как и прежде».
—Почему же вы прекратили общение с аббатом?
—Он бросился на надзирателя с табуреткой. Теперь я понимаю, что он просто разыгрывал из себя сумасшедшего. Беседы со мной были отличным прикрытием. Днем он рассказывал мне разные истории, а ночью рыл подкоп, не вызывая никаких подозрений. А только потом он понял, что вырыл подкоп в соседнюю камеру. Если бы я продолжал приходить к нему, то это помешало бы ему общаться с узником французом. Вот он и разыграл роль буйного сумасшедшего.   
На веранду вышел человек в дорогом, обваленном в пыли и извести сюртуке и с подозрением посмотрел на экс-коменданта и гостей. Во взгляде его уже не было прежнего ужаса, но в глазах иногда мелькали искорки страха.
—Гуу-га-га-га. Габа! ГУ-гу!—промычал он. Глядя по-детски наивными глазами на полковника.
—Имрэ, подойди сюда, маленький,—сказал Балинт и мужчина с умом ребенка приблизился к столу, что-то мыча себе под нос.—Не бойся наших гостей. Они принесли тебе пирожных и эклеры. Сейчас Дюри принесет и угостит тебя сладостями. Имрэ молчал. Страх постепенно уходил с его наивного лица.
—Это мой сын,—продолжал экс-комендант.—Он сумасшедший. Сейчас Дюри принесет ему эклеры и пирожные, и он нам не будет мешать.
—Он сумасшедшим родился?
—Что вы, Шандор!—воскликнул опьяневший Балинт.—До 12 лет он был прекрасным, здоровым и умным ребенком, учился в школе при костеле и пел в церковном хоре. Я вам все расскажу… Только ни одна душа… Ты отличный парень, Шандор, и я не хочу уносить эту тайну в могилу! Пусть меня убьют, но я все расскажу об этих подонках! Из-за них мой единственный сын потерял рассудок. Дюри! Проследи, чтобы к дому никто не подходил! Выпусти собак во двор и в сад!
И полковник Балинт начал свой печальный рассказ: «Сразу после разгрома Наполеона и реставрации монархии во Франции, я был назначен комендантом замка. До этого я служил в гусарском полку и дошел до Парижа, участвовал с коалицией в баталии при Ватерлоо. Должность коменданта была спокойной, жалованье приличное и пенсия сейчас тоже хорошая. До этого в замок заключали местных уголовников и одиноких бунтарей только с Австрийской империи, преимущественно с Венгрии, Словакии и Галиции. Аббат не был исключением, изредка попадались карбонарии и якобинцы. После Ватерлоо сюда стали присылать французов и русских.
С некоторых пор в тюрьму стало поступать множество молодых карбонариев из Италии, девушек и парней. Омолодился контингент «особо опасных» и «приговоренных к смерти, но помилованных» из Хорватии, Сербии, Чехии… Сначала, я не придавал этому особого значения, если бы не одна странная деталь. Эти узники задерживались в замке недолго. Вы видели лес за немецким поселком? От ворот замка он виден, как на ладони. Там в лесу некогда был домик, в котором отпевали и возле которого был похоронен легендарный правитель Трансильвании и владелец семи замков граф Влад Дракула. Нам сейчас запрещают говорить о том, что вампир Дракула был владельцем, в том числе, и этого замка, но правду не скроешь, даже за семью печатями.   
Я дал клятву не разглашать тайн, которые касались этих узников. Регулярно в домик в лесу приезжали кареты с людьми в масках, одетых по последней моде. По манерам это были аристократы из самых высших слоёв общества. Разговаривали они по-английски. У них был указ императора забрать из замка группу молодых узников. Указ этот подлежал исполнению, но саму бумагу они не оставляли. Таковы были установленные правила. Молодые узники редко находились в тюрьме более трех месяцев.  Далее люди в масках увозили их в домик лесника и больше их никто не видел.
В один из таких вечеров, когда приехали англичане в масках, мой маленький Имри ходил в лес за грибами. Ему тогда было 12 лет. Он был смышленый малый, любил гулять по лесу и я за него никогда не беспокоился. В эту ночь он не пришел домой, но у меня даже в мыслях не было ничего плохого. Он мог иногда заночевать в лесу или пойти к друзьям, таким же сорванцам, в соседнее село…
Наутро он вернулся седым и молчаливым. Я и моя жена Могда пытались заговорить с ним, но он только мычал. Я послал слуг к его друзьям. С которыми они часто гуляли по лесу, но те ответили, что последний раз видели его, когда он увязался следить за одной из карет гостей в масках. Он предлагал им пойти вместе посмотреть, как веселятся англичане, но они отказались. Тогда Имри пошел к избушке в лесу один. Что он там увидел, остается догадываться. Я сразу понял, что дело нечисто и пригрозил мальчишкам, запретив им кому-либо рассказывать об этом. Когда тайные гости покинули домик в лесу, я отправился туда и все осмотрел.
В домике было все для хорошего охотничьего пира: мангалы для шашлыков, котлы для варки дичи, столы и огромные винные чаши. Только странный запах стоял в доме. Это был запах разделанной дичи и вареного мяса, но какой-то сладковатый привкус вызывал у меня приступ тошноты. На деревянном полу были видны остатки замытой крови и это не удивляло. Но следы крови были в чашах и бокалах, из которых, по-видимому, пили приезжие. Удивляли так же цепи с подобием наручников на концах, которые прочно были врезаны в стены одной из комнат домика. Зверям и дичи не одевают наручники. Тут запах крови был настолько заметен, что я изрыгнул остаток вчерашнего ужина.   
Возле домика метрах в десяти была взрыхленная земля, присыпанная сеном и недавно собранными листьями. Я вернулся домой за лопатой и начал копать. Наконец на глубине около двух метров, я напоролся на твердую парусиновую ткань. Я обкопал её со все сторон и вытащил на поверхность. Из ткани вывалилось ровно пять человеческих скелетов. Именно пять узников за день до этого забрали с собой эти англичане в масках. Как, пусть даже мертвый человек, за одни сутки обратился в скелет?!! И тут меня осенило. Я понял, свидетелем чего стал мой бедный мальчик. Он увидел кровавый пир этих нелюдей. Они ели человеческое мясо и запивали его сырой кровью. И это в наш просвещенный век!
Мы с Могдушкой приглашали лучших врачей, возили маленького Имри в Вену, но никто не мог вылечить его. Как видите. Он и сейчас не в себе. Моя жена вскоре заболела и умерла. Я полагаю, что она умерла от горя. Уж сильно больно было ей смотреть на нашего несчастного мальчика.   
Утром Александр попрощался с хозяином дома, и его карета помчалась в сторону Санкт-Петербурга. В дороге он снова и снова перечитывал рукопись аббата, то и дело откидывая голову на сиденье и обдумывая прочитанное. Он вспоминал разговор с заключенным анархистом и снова возвращался к рукописи. Он сделал много. Основное задание выполнено. Но кошки скреблись у него на душе от сознания того, что он не смог предотвратить Крымскую компанию, отголоски орудий которой, еще отдавались в ментальном пространстве. Он создал обширную сеть разведки. Но она считалась бы идеальной лет тридцать назад. Сейчас в игру вошли новые партнеры. Англия использовала новые средства и, чтобы предотвратить возможную катастрофу в грядущем, надо было трудиться в десять раз лучше и усерднее. Он считал свою работу неудовлетворительной. Первым делом он должен будет встретиться с шифровальщиками. Нужна новая школа передачи важной информации. Это и предстояло сделать в ближайшем будущем. Русская контрразведка крепла и закалялась во всех передрягах и общественных бурях, сталкиваясь с терроризмом, провокацией народного недовольства. Враги переносили центр тяжести на новые веяние в среде так называемой интеллигенции. Не случайно слово айнтеллиджент—означает разведчик. Это была армия вражеских агентов на территории России, многие из которых даже не подозревали о том, что работают на врага, отуманенные либеральными и с их точки зрения «прогрессивными» идеями. Борьбе с этим внутренним врагом и надо уделять особое внимание. Иначе тот бастион, который враги не могут взять тысячелетиями, будет разрушен за сотню лет изнутри.   
Карета уже проезжала через Полоцк, впереди было Михайловское и ностальгия тянула его заехать в столь памятные и милые края. Но здравый смысл говорил: «нельзя!» писатель остановился только на окраине поместья Комки, в котором когда-то жил почивший в Бозе полковник. Он вспоминал Николая Павловича, тезку умершего императора. С него он писал когда-то образ отца Владимира Дубровского. С него писал образ Андрея Павловича Гринёва в «Капитанской дочке». Отец полковника действительно служил в юности в Оренбургской крепости, воевал с Пугачевым и женился на дочке убитого повстанцами капитана Елагина (образ капитана Миронова) Марии.
Он ходил по березняку и вспоминал дела давно минувших дней. Никто не мог узнать его здесь. Разве что Жоржетта. Но она уже старая и наверняка не выходит из дома дальше двора. А Антуан погиб во время обороны Севастополя.
Вот она Родная Земля! Он вдыхал аромат леса, обнимал березки. На дороге никого не было. Никто не мог даже предположить, что француз, который остановился отдохнуть от дороги в березовой роще, уже прославил Россию своим именем. Прославил и потерял это имя при жизни. Для всех он был уже мертвый. Вспомнят ли потомки эту сторону его тайной жизни? А, если не вспомнят и не узнают? Не велика беда! Таков удел многих разведчиков…