Янтарная комната Глава V

Гражданин начальник
Начальник всегда прав, пока начальник. Подполковник Голубович, начальник лагеря 23 февраля 1946 года был зол, как собака. После Победы он сделал головокружительную карьеру и теперь командовал тысячами подневольных «зэков».
- Вместо того чтобы спокойно праздновать День Советской Армии и Военно-морского флота я должен с самого утра разбирался с неугомонными зэками!
Вор в законе «Сиплый», смотрящий над всеми «блатными» лагеря передал через охранника, что хочет видеть хозяина.
- Так на фене уголовников звучит моя должность, - знал Голубович.
Это был высокий сухой человек, уважающий власть. Остроконечный нос зрительно выделялся на его лице. Признак человека вспыльчивого, строгого, сурового, не выносящего противоречий.
- Как мне надоели их бандитские разборки… - поморщился он.
Для воров зона всегда была вторым домом, а с учётом того, что по воровским понятиям ворам не было принято иметь дома, то первым.
- Отношение к деньгам у них должно было быть лёгким. - Важно вышагивая по занесённому снегом двору лагеря, думал он.
В зоне ворам нельзя было сотрудничать с властью, они не могли работать. Даже ударить в рельс по просьбе «вертухая» считалось, что вор «ссучился». Проступок провинившегося разбирали на сходке-правилке, наказывали, а в некоторых случаях могли убить. Воры были настоящими королями «подземного мира». Им нельзя сотрудничать с властью, но они держали на контроле все процессы на зоне.
- До поры до времени, - усмехнулся начальник своим мыслям.
После войны многие из блатных, воевавших на фронте, вернулись в лагеря. Зона их не приняла, воры считали всех, кто взял в руки оружие, «ссучившимися». 
- В военные годы снабжение тюрем было урезано в разы! - помнил подполковник. - Логично, что «суки» возвращаются в лагеря, где воры, не отступившие от «воровского хода» на них весьма обозлены. 
Он думал, что в производственном секторе между ними случилась очередная разборка. Вернувшиеся с фронта «блатари», среди которых было немало уважаемых воров, поначалу рассчитывали на мир и понимание со стороны «законников».
- «Суки» поняли, что нужно принимать свой закон… - вспомнил Голубович, подходя к периметру ограждения цехов.   
Воровской мир любит театральность. Для перехода в новый воровской закон был изобретён обряд - целование ножа. Поцеловавший нож терял всякие права в воровском мире и навсегда становился «сукой».
- Отказников убивали, но не просто, - злорадно отметил он, - а перед смертью ещё и «трюмили»! Избивали и давили металлическими дверями.
Зная это, начальник не решался нарушить негласную договорённость с ворами, он не мешал им разбираться с прибывавшими с новым конвоем «суками», а они обеспечивают выполнение силами «мужиков» производственного плана по добыче угля.
- Что тут случилось? - спросил начальник, когда прибыл в токарный цех.
«Сиплый» рассказал ему, что пришлось убить десять «сук».    
- Ну и ладно! - буркнул подполковник и отправился в клуб.
Там вскоре должно было начаться торжественное собрание по случаю профессионального праздника.
- Хоть концерт посмотрю… - однако дойти туда, ему было не суждено.
К нему подбежал красный от волнения и холода надзиратель и сообщил, что в пятом бараке сильная драка.
- Какой там контингент? - спросил раздражённый Голубович.
- Русские, поляки и галичане, - ответил он.
Барак переделали из конюшни. Сначала заключённые жили тихо, но галичане одинаково ненавидели русских, немцев и поляков. Начальник знал, что, когда Сталин с Гитлером поделили Польшу, и часть отошла к СССР, галичан мобилизовали в Советскую Армию и по дурости определили в пограничные войска. Одели на них пограничную форму, и привезли назад в Галицию, на новую границу с немцами.
- А немцы знали, что пограничные войска принадлежат страшному НКВД, - вспомнил он, - и когда они нагрянули и захватили в плен тысячи галичан-пограничников, то решили, что это самые заядлые коммунисты.
Их держали на измор, даже не в бараках, а в лесу. В трескучий мороз под открытым небом они зимовали. По ночам сбивались в кучи человек по сто, кто был снаружи, постепенно продвигались в середину, где было немного теплей, а кто был внутри медленно отходили наружу.
- Так мы менялись, кружили по спирали всю ночь, - рассказал ему недавно старший среди них.
За зиму из-за холода и голода от полноценной дивизии осталось человек сто. Их отправили в немецкий концлагерь, а после прихода Красной Армии привезли в лагерь.
- Они прошли такую школу умерщвления, что свет Божий в их глазах уже был совсем иным! - тайком подумал Голубович.
Староста галичан его особенно удивил, у него от звериной жизни шея вытянулась вперёд, но повернуть её он не мог и, когда смотрел по сторонам, то, как бык, вертел всем корпусом.
- Ладно, - решился начальник, - пошли туда!
- Чем больше их подохнет, тем слаще для меня… - буркнул надзиратель.
Он воевал на фронте, и у него всё лицо была изрезана осколками. После тяжёлого ранения рожа стала вдвойне зверская. Он поведал о конфликте:
- Они из-за чего-то не поладили, и галичане попытались убить Шурика.
Он попал в плен, но ни минуты угрызения совести его не мучили.
- Война невозможна без смерти, без ранения, без плена… - сказал он советскому следователю в фильтрационном пункте.
- Не обойтись и без тюремного срока! - заверил сотрудник «СМЕРШа». 
Шурка научился набивать татуировки Сталина. Считалось, что у кого имелся профиль вождя на сердце, не смогут расстрелять. Галичанин заказал у него татуировку, но Сталин не получился. После непродолжительных раздумий русский добавил шляпу и заверил клиента:
- Мичурин!
Украинцу не понравилось, началась драка. На Шурку замахнулись скамейкой, но за него вступился Игонин. Ему в кровь разбили руки, но он отстоял товарища. Лев был человек мужественный, галичане отступили.
- Каждому своя судьба, нечего финтить, - засмеялся он, - что досталось на твою долю, то и бери.
Голубович появился в блоке, когда драка уже прекратилась. Он знал бывшего офицера Игонина и упрекнул его:
- Порядок в зоне нарушать нельзя!
- На фронте нас учили действовать по обстановке, - усмехнулся Лев. - Однажды перед наступлением необходимо было срочно восстановить участок путей. Рельсов нет. Что делать? Сапёрный батальон ночью пересёк линию фронта, на немецкой стороне быстро разобрали путь и несколько десятков метров рельс тихо на руках уволокли к себе.
- Война - это не манная каша с неба! - иронично согласился собеседник.
- Меня поражало, какая огромная изобретательность появляется у народа, - продолжил бывший лётчик, - когда он берёт инициативу в свои руки и видит успех борьбы. Вот почему возможно было проложить триста километров коммуникаций и создать мощный телефонный узел, соединивший все партизанские гарнизоны в брянских лесах. Но для этого нужно было снять триста километров немецких проводов…
- А где их ещё возьмёшь? - понимающе улыбнулся он. - Уж я-то знаю!
- И ведь сняли, - закончил Игонин. 
- Всех в карцер! - распорядился Голубович после расследования драки. 
Охранники потащили к выходу нескольких зэков, а он двинулся за ними. Недалеко он двери, на втором ярусе нар боком лежал уставший за долгую смену человек с характерным профилем.
- Товарищ Бендер! - остановился начальник около заключённого, чем вызвал замешательство в сопровождающей свите.
- Извините гражданин начальник, - признался Остап, - не узнаю…
- Вы же меня от смерти спасли летом 1942 года в Сталинграде! - сказал начальник, мигом потеряв остатки сановной важности. - Когда из военной комендатуры меня хотели расстрелять за дезертирство, как отставшего от части, а вы зачислили в свою спецчасть.
- Я многих тогда спас… - вяло отмахнулся великий комбинатор. - Всех не упомнишь.
В драке он не участвовал, экономил силы. Двенадцатичасовая работа выматывала его всё сильнее.
- Горькая правда, хуже сладкой! - пошутил Бендер, когда Голубович убыл. - Жизнь - это великая школа. Учит и поучает до тех пор, пока ученика не приходится выносить вперёд ногами, чтобы он, наконец, отдохнул на перемене! 
Утром они снова вышли на работу. Солнце несмело показывалось в обеденный перерыв, поднималось из-за сопки на минуту и мгновенно скрывалось.
- При такой температуре нас не должны гнать на работу! – жаловался Алёшин.
По закону на открытом воздухе разрешалось работать при температуре до пятидесяти градусов мороза. На полигонах не было тепляков для обогрева, но не запрещалось разжигать костры. Хотя стоило только подойти к костру, слышался гневный окрик охраны:
- Хватит греться!
Накануне, в период сильных морозов, при возвращении с работы вдруг раздалась команда:
- В связи с эпидемией всю одежду сменить!
В зоне запылал огромный костёр. Вместо добротных полушубков выдали бушлаты, взамен валенок бурки на подошве из транспортёрной ленты, шапки из байкового полотна и брезентовые верхонки.
- Помёрзнем нахрен! - расстроились лагерники. - Жуда с нами приключилась…
Одновременно с заменой обмундирования ухудшилось питание. Щи готовились из солёной неочищенной капусты вместе с кочерыжками, вместо каши получали овсяный кулеш без единой жиринки.
- Весь жир придурки лагерные съели! - оправданно жаловались зэки.
Непропечённый хлеб выделяли на бригаду булками. Их разрезали на пайки и раздавали по жребию. Каждый мечтал получить пайку первого отреза от края булки, с верхней и боковыми корками.
- Они сытнее… - знали лагерники.
Снежная буря не утихала неделю. Для согревания зэки в поле хлопали себя руками, помогало плохо.
- Больше я не протяну… - пожаловался Алёшин.
- Нужно дождаться весны, - успокоил его великий комбинатор, - иначе замёрзнем в дороге. 
Алёшин залез в яму, но к вечеру вылезти не смог. Молоденький конвоир попытаться его из ямы выгнать и ткнул его штыком. Алёшин схватился за штык, подумал, что он хочет его вытащить.
- Конвоир решил, что у него отнимают винтовку, и застрелил его! - ахнул Игонин. - Если в ближайшее время не предпринять чего-то радикального, с нами случится что-то подобное. 
- Нужно бежать! - ответил Бендер. - Позитивный жизненный настрой не решит проблем, но настолько раздражает других, что стоит попробовать. Тем более что есть план!

 
продолжение http://www.proza.ru/2017/02/15/25