Толстые в русской культуре

     Толстые на Руси, по дворянским меркам, появились поздно, при первых Романовых. В Гербовнике стоит традиционное «прииде из немец муж честен». Слово «честен» тогда определяло не моральные качества, но благородство  происхождения.  Слова «из немец», вероятно, в современном значении: сиречь из Германии. Несомненно только, что пришелец весьма знатен, ибо сразу попадает в окружение царя. Через одно-два поколения  выныривает из безвестности Петр Андреевич Толстой, достигший при Петре I высоких должностей, сколотивший изрядное состояние и получивший титул графа. После смерти императора происками Меншикова (формально за участие в суде над царевичем Алексеем) он был лишен титула, всех чинов и состояния и сослан в Соловки, где и умер 84-х лет. От него происходят все Толстые, о которых мы будем вести речь.

     В 1760 году Елизавета Петровна вернула потомков Петра Андреевича из ссылки, и им были возвращены титул и значительная часть их имений. Однако, не ведая о таком благе современной цивилизации как аборты, дети соратника петрова были вельми чадородны, и большое наследие предка быстро распылилось; лишь некоторые из продолжателей рода поправили имущественное положение женитьбою на богатых невестах.

     Следующий наш герой, праправнук 1-го Толстого-графа – Федор Иванович Толстой Американец – имел матерью Анну Федоровну Майкову, происходившую из незнатного и небогатого рода, но весьма почтенного для всякого культурного русича, ибо к нему принадлежал глава нестяжателей, святой Нил Сорский «по реклу Майков», как говорится в летописи. Это бросает парадоксальный отблеск на судьбу Федора – скорее аморального, чем имморального персонажа. Образование он получил в Морском корпусе, поведение его там, замечает биограф, «едва ли было образцовым». Из Морского корпуса он почему-то поступил не в моряки, а в гвардию – в Преображенский полк.  Остроумный, страстный и живой, одновременно самолюбивый, дерзкий и смелый, Федор никому не спускал обиды, вел себя вызывающе. Пресловутый Фаддей Булгарин пишет про него: «Он был опасный соперник, потому что стрелял превосходно из пистолета, фехтовал не хуже Севербека (общего учителя фехтования того времени) и рубился мастерски на саблях. При этом он был точно храбр и, не взирая на пылкость характера, хладнокровен и в сражении, и в поединке».

     Его проказы, дуэли, крупная, часто недобросовестная игра в карты, его шутки сомнительного достоинства, нарушения дисциплины и т. п., а также то, что его двоюродный брат и однокашник Федор Петрович Толстой (известный впоследствии художник, о коем речь будет позже), не выносивший морской качки, отказался идти в первое русское кругосветное плавание, сделали легкой замену одного графа Федора Толстого другим графом Федором Толстым - и в августе 1803 года наш имярек  отправился в морское путешествие.

     Были снаряжены два парусных корабля – «Надежда» и «Нева» - под общей командой капитан-лейтенанта Ивана Крузенштерна, который позднее в своем отчете напишет о пребывании на Камчатке: «Поручик гвардии граф Толстой, доктор посольства Бринкен и живописец  Курляндцев оставили корабли и отправились в Петербург сухим путем».
      
     Такова официальная  версия. Однако известно, что Федор Иванович покинул «Надежду» не добровольно, а был удален с нее командиром за свое невозможное поведение, и по некоторым данным можно заключить, что он был высажен не на Камчатке, а на каком-то острове. Булгарин пишет: «Вмешавшись в спор Крузенштерна с капитаном Лисянским, Толстой довел доброго и скромного Крузенштерна до того, что тот был вынужден оставить Толстого в наших Американских колониях, и не взял его с собою на обратном пути в Россию. Толстой пробыл некоторое время в Америке, объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена Колошей, с которыми ходил на охоту, и возвратился через Петропавловский порт сухим путем в Россию. С этих пор его прозвали Американцем. Дома он одевался по-алеутски, и стены его были увешаны оружием и орудиями дикарей, обитающих по соседству с нашими Американскими колониями... . Толстой рассказывал, что Колоши предлагали ему быть их царем». Отправился в путь он в начале 1805 года, это путешествие совершил частью водою, частью на лошадях (возможно, и на собаках), а частью – за неимением денег – пешком.

     Федор Иванович за свои бесчинства поплатился не только путешествием и высадкой. «Когда он возвращался из путешествия вокруг света, - пишет Вигель, - он был остановлен у Петербургской заставы, потом провезен только через столицу и отправлен в Нейшлотскую крепость.

     Наказание жестокое для храбреца, который никогда не видал сражений, и в то самое время, когда от Востока до Запада во всей Европе загорелась война». После заключения в крепости Федор Иванович был разжалован в рядовые, но в войне 1812 года он вернул себе чин и ордена и безумной храбростью заслужил Георгия 4-ой степени. При Бородине он был тяжело ранен в ногу. Вышел в отставку Толстой Американец полковником.

     Как интересный человек и как один из героев Отечественной войны, он занял видное место в светском обществе. Дамы бегали за ним. Однако поведение не изменилось к лучшему: он развел еще более широкую карточную игру, и опять были дуэли. Во время своих кутежей граф Федор Иванович увлекся одной цыганкой – прелестной певицей, по отзыву современников, - и увез ее к себе. Венчание произошло 10 января 1821 года. Авдотья Максимовна оказалась женщиной энергичной и преданной своему мужу. Очевидно, только такая жена могла с ним ужиться; едва ли дама его круга могла бы вынести его крутой и своевольный нрав.

     Ссора и примирение Американца с Пушкиным общеизвестны, но, вящей полноты ради, напомним. Дружески общаясь с Федором Ивановичем до первой ссылки, «бес арабский» уже в Кишиневе узнает, что тот в письме к князю Шаховскому, несправедливо ныне забытому талантливому драматургу и изрядному сплетнику, сообщил о состоявшемся якобы сечении поэта розгами в полиции. А писатель раззвонил об этом всему свету. Пушкин в отчаянии и в том же 1820 году пишет эпиграмму:

«В жизни мрачной и презренной
Был он долго погружен,
Долго все концы вселенной
Осквернял развратом он.

Но, исправясь понемногу,
Он загладил свой позор,
И теперь он, - слава богу –
Только что картёжный вор».

     Выпад напечатан не был, и в следующем году в «Сыне Отечества» поэт, слегка видоизменив, повторяет эпиграмму. Американец мгновенно шлет в тот же журнал грубый и тяжеловесный опус, от печатания которого редакция благоразумно воздержалась:

«Сатиры нравственной язвительное жало
С пасквильной клеветой не сходствует нимало.
В восторге подлых чувств ты, Чушкин, то забыл,
Презренным чту тебя, ничтожным сколько чтил.
Примером ты рази, а не стихом пороки,
И вспомни, милый друг, что у тебя есть щеки».

     По возвращении из второй ссылки Пушкин сразу шлет вызов Толстому, но того в Москве не случилось, а позже дипломатичный С. А. Соболевский их помирил. Современники предполагают, что Американец пошел на мировую потому, что дуэль с Пушкиным угрожала ему разрывом с людьми, дружбой которых он особенно дорожил, - с Вяземским и Жуковским.

     Немногие друзья его могли положиться на него как на каменную гору. И уже в 1829 году поэт поручил Толстому сватать за него Наталью Николаевну Гончарову, что также говорит о крайней незлопамятности Александра Сергеевича.

     С годами Федор Иванович несколько остепенился. Намеком на то, что он перестал исправлять карточные «ошибки Фортуны», служат стихи Пушкина о Зарецком, прототипом которого был Толстой:

«Надежный друг, помещик мирный,           
И даже честный человек,
Так исправляется наш век».

     Что прежние взбрыкивания порой случались, свидетель Вяземский: « Однажды старая тетка Федора Ивановича просила его подписаться свидетелем на гербовом акте, стоившем несколько сот рублей. Он написал: «При сей верной оказии свидетельствую тетушке мое нижайшее почтение».

     Мария Федоровна Каменская, дочь нашего следующего героя, сообщает: «Убитых им на дуэлях он насчитывал 11 человек. Он аккуратно записывал имена убитых в свой синодик. У него было 12 человек детей, которые все умерли в младенчестве, кроме двух дочерей. По мере того, как умирали дети, он вычеркивал из своего синодика по одному имени из убитых им людей и ставил сбоку слово «квит». Когда же у него умер 11-й ребенок, прелестная умная девушка, он вычеркнул последнее имя убитого им и сказал: «Ну, слава богу, хоть мой курчавый цыганёночек будет жив».

Разумеется, такой колоритный тип не мог пройти мимо внимания писателей: о нем вспоминает Герцен в «Былом и думах»; в русской классической литературе много образов, им вдохновленных. Пушкин: кроме приведенной эпиграммы, это «философ» из стихотворения 1821 г. « Чаадаеву», Зарецкий из VI главы «Евгения Онегина», частично Сильвио из «Выстрела»; Лев Толстой: граф Турбин в «Двух гусарах» и отчасти Долохов в «Войне и мире»; И. С. Тургенев: Лучков в «Бретёре» и Василий Лучинов в «Трех портретах». Но самая яркая и лапидарная характеристика Американца – в монологе Репетилова в «Горе от ума» Грибоедова: 

«А голова, какой в России нету, -
Не надо называть, узнаешь по портрету:
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку не чист;
Да, умный человек не может быть не плутом.
Когда же он о честности великой говорит,
Каким-то демоном внушаем,
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, и мы все рыдаем».

     Теперь перейдем к рассказу об упоминавшемся прежде двоюродном брате Толстого Американца - безупречно нравственном и талантливом художнике. Страдалец  от морской болезни, Федор Петрович расплевался в 1804 году с Морским ведомством и, к вящей радости современников и потомков, занялся искусством, чем вызвал вначале резкое осуждение всей своей небогатой, но знатной родни.

     При упоминании художника Толстого прежде всего приходят на ум прославившие автора медальоны, посвященные Отечественной войне 1812 года и заграничным походам 1813-1814 годов. В этой серии нашли отклик идеалы гражданственности и патриотизма, подготовившие в скором будущем идеи декабризма. Кстати, и сам Федор Петрович был активным членом «Союза благоденствия». Оглушительной известностью пользовалась у современников и блестящая сюита графа Толстого – рисунки пером на темы поэмы Богдановича «Душенька», ставшие непревзойденным образцом очерковой графики первой половины XIX века. Лучшая русская поэма XVIII века о приключениях  Амура и Психеи (сиречь Душеньки) – переложение французской сказки века XVII, которая, в свою очередь, пересказала сюжет из знаменитого романа Апулея, коего «читал охотно» юный Пушкин.

     Менее известны созданные на античные сюжеты барельефы Толстого (желающий может увидеть их в Русском музее Петербурга), акварели и раскрашенные рисунки его, в которых он ни в коей мере не живописец, но график и медальер: изображенные им предметы не погружаются в пространство, а всегда лежат на поверхности, выступая вперед от плоскости листа, образуя своеобразный цветовой рельеф на бумаге. В каждом из видов искусств художник избирает малые формы, но в них, как в капле воды, отражаются вкусы и веяния эпохи, преломляется большой мир европейского искусства того времени. Особенным  успехом пользовалась знаменитая «Смородина». Вспоминая о начале своей художественной карьеры, художник писал: «Тяжело мне приходилось, да меня моя смородина выручала... Можно не шутя сказать, что целая семья питалась одной смородиной». Современникаv очень нравились эти изящные безделушки, на художника посыпались заказы, и Толстой быстро разбогател.
      
     Высокий авторитет в артистических кругах сделал его вице-президентом Академии художеств, на каковом посту он пробыл 31 год. Интересная деталь: присяжный классицист, граф Толстой не препятствовал художественным поискам молодежи, и русское искусство цвело – в противность закосневшим после него догмам Академии второй половины того века, вызвавшим бунт передвижников.
      
     Предлагаемый Вашему вниманию стенд посвящен акварелям и рисункам Толстого. Ранние рисунки, в которых звучат предромантические ноты (по сюжету это ночные сцены при свечах с лунным освещением, сцены у костра), пока живописны по своему строю. Они исполнены чаще всего на цветной бумаге в смешанной технике угля, мела или белил, иногда с добавлением цветных карандашей. В дальнейшем  художественный язык рисовальщика меняется: на смену свободной, живописной манере приходит более изысканный и классический стиль листов, исполненных кистью (сепией, тушью или легкой акварелью) и украшенных тонким кружевом перового рисунка. Наиболее самобытную область творчества  Толстого составляет коллекция акварелей с изображением цветов и фруктов. Своим появлением они, возможно, обязаны распространившимся в России и на Западе в начале XIX  века атласам цветов. Демонстрируя свое виртуозное мастерство, Толстой иногда обманывает зрителя: то посадит мушку, которую хочется согнать, то нарисует капельку, которую хочется смахнуть... . Созданные, по выражению Пушкина, «Толстого кистью чудотворной», эти акварели стали неотъемлемой частью русской художественной культуры.

     Следующий граф Толстой, о котором я хочу поведать вам, совершенно неизвестен широкой публике, однако имеет изрядные заслуги перед русской изящной словесностью. Феофил Матвеевич, литератор, музыкальный критик и даже композитор, родился от тех графов Толстых, у которых богатых невест никогда не водилось, поэтому пришлось пускаться во все тяжкие: и в «Северной пчеле» у Булгарина служить, и на писателей натуральной школы ополчаться, и с демократической печатью заигрывать. Некоторые его опусы в последнем роде деятельности даже заслужили сочувственный отклик непримиримого критика Пушкина и Тургенева – Дмитрия Писарева.

     Наидрагоценнейший вклад Феофила Матвеевича в развитие русского демократизма – это пять лет работы (1867-1871) в «Отечественных записках» Некрасова, где он писал критические статьи о музыке и театре и – внимание! – благостные заметки об очередном тезоименитстве в царской семье. Николай Алексеевич очень дорожил этим своим автором, не выправлял у него ни одной строки (хотя был дотошным редактором всех прочих своих авторов) – и не даром: верноподданность сочинений этого Толстого помогала прохождению через цензуру других, высокоталантливых, но не столь законопослушных произведений.   
         
     Переходим теперь к самому любимому для лектора  Толстому – Алексею Константиновичу. Если пристрастность затемнит порой объективность изложения,  покорнейше прошу меня извинить. Кстати, его отец – родной брат художника Федора Петровича Толстого и, как вы понимаете, тоже граф.

     Погодок цесаревича, маленький Алеша был часто приглашаем Жуковским на свои занятия с будущим Александром II. Это, а также опека заметного писателя той поры – дяди А. А. Перовского, писавшего под псевдонимом Антония Погорельского (Алеша в сказке его «Черная курица» - это наш герой), - обусловили глубину образования и успешность нравственного воспитания будущего писателя. Первые стихотворные опыты успели получить одобрение Пушкина. В начале 1850-х гг. Толстой сближается с Тургеневым, Некрасовым и другими писателями демократического лагеря. С 1854 года печатает в «Современнике» стихи и литературные пародии.

     Надо знать это время: последние годы правления Николая I (от французской революции 1848 года) современники назовут «мрачным семилетием». Усилен полицейский террор, количество печатных изданий сокращено втрое. И в это самое время один из будущих авторов Козьмы Пруткова – Владимир Жемчужников – одетый в блестящий придворный мундир, заявляется глубокой ночью в Генеральный штаб и требует от дежурного генерала, ссылаясь на приказ императора, срочных мер по извлечению якобы провалившегося Исаакиевского собора. Другой Жемчужников – Алексей – встречает в свете влиятельного министра финансов, упорного и честолюбивого хохла Ф. П. Вронченко, всегда одной фразой: «Министр финансов – пружина деятельности». Тот терпит-терпит и, наконец, жалуется царю. Николай был в ярости, но против правнуков своей прабабки императрицы Елизаветы ничего не мог сделать. Вот в сотрудничестве с этими кузенами – Алексеем и Владимиром Жемчужниковыми - и появляется на свет Козьма Прутков (прозвание, вопреки энциклопедиям, не вымышлено – это имя и фамилия камердинера Толстого).
    
     Он всю жизнь менялся в своих пристрастиях. Не соглашаясь с односторонностью взглядов «Современника», Алексей Константинович примыкает  к славянофилам, затем – к сторонникам чистого искусства (Щербина, Фет, Аполлон Майков). В конце концов он разочаровывается и в последних. И помещает всю свою привязанность в далекую от литературных баталий россиян, заметную русскую поэтессу  – Каролину Павлову.

     Если проза А. К. Толстого («Князь Серебряный», например) – явление хоть и качественное, но явно второго эшелона, то поэзия и драматургия его суть феномены ярко самобытные, одного уровня с творчеством Некрасова, Фета и Майкова, превосходя – вопреки утвердившемуся мнению – поэзию Лермонтова, у которого, если убрать результаты влияния Пушкина, Байрона и русского фольклора, останется пусть гениальных, но всего несколько стихотворений.

     Недальновидные критики часто упрекают нашего автора за анахронизмы, и теперь, когда каждую науку, каждый факт искусства исследуют по квадратному миллиметру, за деревьями забыв о лесе, это замечание кажется справедливым, но дело не так просто. Да, поэт часто сгущает события, сдвигает даты, но делается это для верной передачи аромата эпохи, глубинной сути явлений. Правда, два недостатка всё же имеются: Алексей  Толстой идеализирует домонгольскую Русь и вечевую республику Великого Новгорода. Декабристы и славянофилы тоже превозносили последнюю – за элементы народоправства; Толстой же (как и Пушкин, впрочем) отмечал объективно не существовавшую положительную роль боярства. А Киевскую Русь несколько преувеличенно хвалил (в пику славянофилам!) за широкие международные контакты и относительное благополучие.

     Литературные пути Алексея Константиновича и рассмотренного прежде Феофила Матвеевича единожды пересеклись. Последний как член совета Главного управления по делам печати обсуждал драму Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович» и как должностное лицо подал голос за запрещение постановки, а как литератор – за разрешение этой пьесы, что вызвало не дошедший до нас язвительный отклик автора. Обидевшись на имевшиеся там слова «двуличный» и «трехипостасный», Феофил написал Алексею предлинное письмо, в котором отмечал крупные литературные достоинства пьесы и неудобность ее постановки на сцене. Реакция поэта на письмо до нас дошла:

«Вкусив елей твоих страниц
И убедившися в их силе,
Перед тобой паду я ниц,
О Феофиле, Феофиле!
Дорогой двойственной ты шел,
Но ты от Януса отличен;
Как государственный орел,
Ты был двуглав, но не двуличен».

     Этнографическая поэзия Толстого, т. е. стихи о народной жизни, о думах и чаяниях простого человека, тщательно избегает столь свойственного русскому разговору просторечия и в этом уступает одному Пушкину, однако, как и любовная лирика, остается благозвучной и задушевной -  немудрено поэтому, что более семидесяти стихотворений Алексея Константиновича положены на музыку крупнейшими композиторами. Вы их знаете, но не знаете, что это его произведения: «Колокольчики мои, цветики степные», «Средь шумного бала», Серенада Дон-Жуана, «То было раннею весной...», «Кабы знала я, кабы ведала...»... Наибольшей популярностью сегодня пользуются сатирические стихи графа Толстого, его вклад в Козьму Пруткова, изредка встречаются читатели «Князя Серебряного».

     Был еще один Толстой, отметившийся в русской литературе, - Николай Николаевич. В 1857 году в «Современнике» он напечатал цикл художественных очерков «Охота на Кавказе», замеченный всеми крупными писателями. Позже, продолжая Фенимора Купера, написал яркую повесть «Пластун» и, развивая тематику С. Т. Аксакова, очерки «Весенние поля» и «Заяц». Столь блестящее начало не имело продолжения - 37-ми лет Николай Толстой скончался. Правда, имелся еще один литературный след: в романе своего младшего брата «Анна Каренина» он послужил прообразом Николая Левина.

     И известнейший потомок сподвижника Петра Первого – для всего культурного человечества просто Толстой, сиречь Лев Николаевич. За столетие после его смерти наворочено о нем семь верст до небес и почти всё лесом. Сообщу вам свое понимание этого громадного феномена. Всё познается в сравнении, поэтому приведу несколько предшествующих примеров.

     «Исповедь» блаженного Августина – история становления настоящего христианина, человека там почти нет. «Исповедь» Жана-Жака Руссо – кокетливое, в расчете на читателя, выворачивание себя наизнанку. «Биография» Бенджамина Франклина – самодовольное перечисление отдельных случаев из своей жизни, могущих послужить примером для погрязшего в грехах человечества (правда, основания для столь высокой самооценки имелись). «Дневник» братьев Гонкур – хроника культурной жизни своего времени. «Дневник» Жюля Ренара – цепь изящных миниатюр и заготовок будущих произведений. «Дневник» же Льва Толстого – от записи в девятнадцать лет о полученной гонорее до последних перед бегством из Ясной Поляны строк 82-летнего старца – предельно искренний и глубокий, без расчета на чужой глаз самоанализ, фиксация ежедневного, капля за каплей, выдавливания из себя раба.

     Уникален Толстой и в художественной литературе: единственный из русских классиков, он не имеет прямых учителей (хотя очень много читал) и зависящих от него учеников-продолжателей; последнее великолепно объяснил один из отечественных литераторов: часы с крышки рояля стащить можно, а рояль не украдешь. Корявые громоздкие фразы, частое неблагозвучие (сравните с прозой Лермонтова, Тургенева, Чехова) - чем он взял мирового читателя? Почему до сего дня ни одна штудия, посвященная человеческой ментальности второй половины XIX века, ни одно серьезное религиеведческое исследование не может обойтись без анализа толстовства? Безоглядная, до дна души правдивость мыслей и чувства, крупное и незаёмное мировоззрение, мятущиеся, на пределе человеческих сил, поиски Бога – вот что, по-моему, сделало Толстого выразителем чаяний миллионов читающих людей, мерилом нравственности для многих стран и народов, вот почему один французский журнал помещает на рисунке «Два царя в России» огромного Толстого с косой, простоволосого и в косоворотке, и крохотного Николая II в мантии и короне.

     Чтобы у вас не возникло ложное мнение о стилистической глухоте Льва Николаевича (хотя Иван Алексеевич Бунин выражал кощунственное, по его словам, желание, не изменив ни крупицы смысла, переписать «Анну Каренину» литературным языком и убрать синтаксические несообразности), приведу перечень удачных в формальном отношении произведений. Стилистически безупречна «Азбука» - сборник коротких рассказов для деревенских учеников Яснополянской школы; несколько уступают ей, но так же великолепны по материалу «Детство», «Казаки», «Война и мир», «После бала», «Хаджи-Мурат».

     И в заключение – краткий обзор жизни этой крупнейшей в русской истории личности. Не окончив курса, увольняется из университета. Четыре года ищет себя: пытается перестроить быт крестьян Ясной Поляны, живет рассеянной светской жизнью в Москве, внезапно приезжает в Петербург сдавать экзамены на степень кандидата прав, определяется на службу в Тульское губернское правление (не столько служит, сколько увлекается музыкой), на два года уединяется в Кавказских горах, где служит уже упоминавшийся старший брат, потом здесь же два года участвует в войне с горцами. Несколько месяцев передышки в Дунайской армии,  и с началом Крымской кампании просится в огонь – воюет артиллеристом на знаменитом четвертом бастионе. Два года в Петербурге, и – первая поездка на Запад. Зрелище казни гильотиной на одной из площадей Парижа свершает в душе его первый бурный переворот.

     Неудовлетворенный, несмотря на восторженный прием публики, своим творчеством, в 32 года решает оставить литературу и обосноваться в деревне. Ответственно подходя к работе организованной им в Ясной Поляне школы для крестьянских детей, совершает вторую поездку на Запад, где интересуется передовыми педагогическими теориями. В годы крестьянской реформы после падения крепостного права  Толстой исполняет обязанности мирового посредника, разрешая тяжбы помещиков с крестьянами – как правило, в пользу последних.

     Работа для простого народа и женитьба по любви на дочери врача Софье Андреевне Берс выводят его из творческого кризиса: семь счастливых лет уходят на создание шедевра – эпопеи «Война и мир». В эти годы происходит второе знаковое для  Льва Николаевича событие: в 1866 году он выступает защитником на военном суде над рядовым Шибуниным, который ударил по лицу оскорбившего его офицера. Шибунин был расстрелян, несмотря на заступничество Толстого, и этот случай сыграл большую роль в формировании взглядов писателя – горячего обличителя суда и смертной казни.

     Центральное событие 1870-х годов – роман «Анна Каренина», на который ушло четыре года. Роман во многом автобиографический, роман-искание и его проблематика подвели Толстого к главному идейному перелому – к окончательному переходу на позиции патриархального крестьянства. Новое миросозерцание писателя широко и полно выражено в его «Исповеди» и «В чем моя вера?». Вспоминая и передумывая свою жизнь, Толстой приходит к выводу, что все существование высших слоев общества, с которыми он связан происхождением, воспитанием и жизненным опытом, построено на ложных основах. Сознание тщеты жизни, её бессмысленности перед лицом неизбежной смерти приводит его к вере в Бога. Социальные выводы, сделанные писателем из пережитого им духовного перелома, был столь же решительны. К характерной для него и прежде критике полезности прогресса, к защите наивного сознания добавляется теперь резкий протест против государственной машины и казенной церкви.

     В 1880-е годы Толстой заметно охладевает к художественной работе (стоящий на краю могилы Тургенев обращается к нему с призывом вернуться к литературе) и даже осуждает как барскую забаву свои прежние романы и повести. Он пробует заниматься физическим трудом, пашет, косит, шьет себе сапоги, переходит на вегетарианскую пищу. Проявляет интерес к деятельности сектантов, самобытных мыслителей и проповедников из народной среды. В то же время растет его недовольство привычным образом жизни близких. Семья Толстых проводит зимы в Москве, чтобы подросшие дети могли продолжить образование. Гуляя по Москве, участвуя в переписи населения 1882 года, Лев Николаевич ближе знакомится с бытом городской нищеты. Почти все работы этого десятилетия ярко публицистичны. В это время он проявляет серьезный интерес к драматическим жанрам – пишет пьесы, ругает Шекспира за якобы упрощенность психологии героев.

     Основной художественной работой Толстого в 1890-ых годах явился роман «Воскресение», сюжет которого возник из подлинного судебного дела. Всю силу своего обличения писатель направляет против общественных законов и институтов – государственной власти, суда, церкви, привилегий дворянства, земельной собственности, денег, тюрем, проституции. Критика церковных обрядов в романе была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от православной церкви (1901 г.).

     В последнее десятилетие своей жизни граф Толстой – всемирно признанный глава русской литературы, незыблемый утес реализма среди волн модных декадентских влияний. Кроме островов Тихого океана, буквально со всех концов Земли в Ясную Поляну потекли паломники, желающие причаститься высокости духа гениального старца. Однако как раз в то время, когда толстовство получает широкую известность в качестве идейной доктрины, сам Толстой испытывает колебания и сомнения в правоте своего учения. Имея возможность греться в лучах панглобальной славы и возможности влиять на умы современников, он проводит последние годы в непрестанных душевных страданиях. Писатель оказывается в центре интриг и раздоров между толстовцами (во главе с В. Г. Чертковым), с одной стороны, и Софьей Андреевной Толстой – с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, 10 ноября 1910 года Лев Николаевич с врачом Душаном Маковицким тайно уходит из Ясной Поляны, по дороге простужается и умирает в пути, на станции Астапово. Всемирное значение жизни и творчества Льва Николаевича Толстого широко известн – распространяться об этом нет надобности.

     Из многочисленного потомства Льва Толстого четверо оставили свой след в истории русской культуры, не только написав очень ценные и интересные мемуары: Сергей Львович (псевдоним – С. Бродинский) – композитор, Татьяна Львовна Толстая-Сухотина - художница (незаурядный талант ее отмечали Репин и Ге), Илья Львович (псевдоним – И. Дубровский) – писатель (Лев Николаевич считал его самым одаренным из своих сыновей), Лев Львович (псевдоним - Львов) – заметный скульптор (ученик Родена) и литератор, единственный ярый антагонист отца, хотя самые известные его произведения посвящены жизни в Ясной Поляне.

     Следующий по хронологии Толстой, Иван Иванович, решительно никому, кроме филологов-античников, не известен, графским титулом своим никогда не козырял (вам, заставшим эпоху Сталина, это должно быть понятно). Тихо и скромно пробыв 35 лет профессором Ленинградского университета, он по-прежнему высоко ценим специалистами. Лучшая его работа – тоненькая книжка «Аэды» (так назывались древнегреческие аналоги наших сказителей былин и сказок; были еще рапсоды – соответствия наших артистов эстрады, воспроизводящих заученный текст).

     Что же до Алексея Николаевича Толстого, так называемого «красного графа», то это – не последняя, к сожалению, но самая яркая русская иллюстрация к философской повести англичанина Стивенсона, где описывается дневное бытие законопослушного и гуманного доктора Джекила, часто ночами преображающегося в жестокого и преступного мистера Хайда. Она так и называется: «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Творчество Алексея Толстого широко известно, все главные произведения  экранизированы: «Петр Первый», «Хождение по мукам», «Гадюка», «Формула любви» (помните «уна, уна, уна моменто»?), «Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина», «Приключения Буратино» (сказка на три головы выше первоисточника – произведения Коллоди «Приключения Пиноккио»). Добавим еще «Детство Никиты». Незаурядный талант этого писателя несомненен и общепризнан.

     Остановимся на его жизнеописании. Окончив Самарское реальное училище, Алексей Николаевич поступает в Петербургский технологический институт. Ему нравится чувствовать себя прогрессивным неприятелем консерваторов – он участвует в студенческих забастовках и демонстрациях. Однако наступивший после 1907 года полицейский прессинг остужает пыл юного либерала, и граф Алексей целиком посвящает себя литературе. Скоро его замечают маститые писатели и Толстой, сибарит и бонвиван, с удовольствием срывает цветы жизненных удобств своего успеха.
     Напомню вам об одном разговоре, случившемся в конце 30-х годов у дверей одного московского ресторана (роман «Мастер и Маргарита»): «Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий? – Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока! Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штучка! – Умеешь ты жить, Амвросий! – со вздохом отвечал тощий, запущенный, с карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотистоволосому, пышнощекому Амвросию-поэту. – Никакого уменья особенного у меня нету, - возражал Амвросий, - а обыкновенное желание жить по-человечески. Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить и в «Колизее». Но в «Колизее» порция судачков стоит тринадцать рублей пятнадцать копеек, а у нас – пять пятьдесят! Кроме того, в «Колизее» судачки третьеднёвочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии, что ты не получишь в «Колизее» виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с Театрального проезда. Нет, я категорически против «Колизея», - гремел на весь бульвар гастроном Амвросий. – Не уговаривай меня, Фока! – Я не уговариваю тебя, Амвросий, - пищал Фока. – Дома можно поужинать. – Слуга покорный, - трубил Амвросий, - представляю себе твою жену, пытающуюся соорудить в кастрюльке в общей кухне дома порционные судачки а натюрель! Ги-ги-ги!.. Оревуар, Фока! – и, напевая, Амвросий устремлялся к веранде под тентом.»
 
     Упорно поговаривали осведомленные литераторы, еще помнившие довоенную Москву, что именно Алексея Николаевича вывел зоркий Булгаков в этом Амвросии. Октябрьскую революцию встречает враждебно и эмигрирует (Франция, затем Германия). Сначала примыкает к огульному белогвардейскому неприятию новой России, потом - к сменовеховцам. Ни то, ни другое большого дохода не приносит, и Толстой начинает обильно публиковать в зарубежной прессе статьи, знаменующие резкий разрыв с эмиграцией.

     В 1923 году он победоносно возвращается в СССР. Опубликовав в 20-х и начале 30-х годов несколько (как обычно, талантливых) произведений против негодяев империалистов, он очень быстро понимает, откуда ветер дует, и распространяет в писательской среде известия о своей работе над романом о предреволюционной России, где покажет решающую роль товарища Сталина. Стукачи доносят об этом отцу народов, и вождь спрашивает при личной встрече графа, что ему нужно для успешной работы над произведением. Писатель отвечает, что его очень вдохновил бы ковер, похожий на лежащий в кремлевской приемной Генсека, - на следующий же день энкаведешники привозят из Кремля на квартиру Толстого огромный рулон роскошного паласа. Кстати, при всех своих недостатках, Сталин обладал очень тонким художественным вкусом и почти все его суждения о литературе остаются в силе до сего дня. Другой характерный случай: Сталин встречается с передовыми кинорежиссерами Пырьевым и Александровым, прозаиком Алексеем Толстым и спрашивает их, чего им не хватает для продвижения соцреализма в советское искусство. Пырьев отвечает – личного автомобиля, Александров – дачи в Подмосковье, Толстой просит сборник статей и речей товарища Сталина и получает и сборник статей, и личный автомобиль, и дачу в Подмосковье. Сказанное не означает, что лектор сильно осуждает Алексея Николаевича: творческие люди - в жизни тоже люди. Исключения достаточно редки.

     Потомков рода Толстых лектор в своей жизни встречал дважды. Это Владимир Ильич Толстой, праправнук Льва Николаевича, директор Яснополянского музея, и Никита, сын Алексея Николаевича Толстого – в середине 60-х годов доктор физико-математических наук и профессор физического факультета Ленинградского университета. Что касается Татьяны Толстой, мельтешащей в последние годы на телеэкране - скудость ее литературных способностей не пробуждает в лекторе интереса к ее биографии или творчеству.