Демидовская площадь- драма

Все авторские права на это произведение охраняются законодательством Российской Федерации

Евгений Балакин

«Д Е М И Д О В С К А Я  П Л О Щ А Д Ь»
Барнаульская история первой половины 19-го века

Действующие лица:
Фролов Пётр Кузьмич – начальник Колывано-Воскресенских заводов
Мария Ивановна Фролова – супруга Петра Кузьмича
Фридрих Геблер – естествоиспытатель, учёный, врач
Ярославцев Павел Григорьевич  - унтершихтмейстер
Осипов Осип Самсонович – горный офицер
Бурнашёв Тимофей Степанович – горный штаб-офицер
Коркин Николай Юрьевич – управляющий Лесной частью.
Эллерс Густав – начальник Колывано-Воскресенских заводов. Говорит с   акцентом
Эмма Эллерс – супруга Густава Ивановича. Говорит с сильным акцентом
Тегенцов Прохор Терентьевич – земской управитель
Буянов  Семён Прокопьевич – маркшейдер Змеиногорской рудничной конторы
Мархотин Илья - волостной писарь
Вторый Фёдор Пармёнович - канцелярист
Ощепков Епифан –  приписной крестьянин
Ощепкова Прасковья – супруга Епифана
Коротаев Василий Игнатьевич –  чертёжник
Рылов Никодим Спиридонович – фельдшер
Настя – прислуга у Фроловых
Капитолина
В массовых сценах заняты артисты театра

П Е Р В О Е   Д Е Й С Т В И Е
Первая картина
Канцелярия Колывано-Воскресенских заводов
Вторый – Теплынь-то нынче какая! Просто благодать райская здесь... В Тамбовской губернии летом тоже вроде хорошо, но не так... То сушь, то дожди. К Канцелярии подходить, а купола на Петропавловском соборе свечами пламенеют! Душа от этого млеет и словно с Богом разговаривает.
Мархотин – Душа-то она с Богом всегда о чём-нибудь договориться... Только тебе, Фёдор, об этом не скажут.
Вторый - С улицы бы не уходил. На небе ни облачка. Только солнце, да коршун летает... Важный такой, неторопливый. Эх, я б тоже хотел, как он крылья расправить и лететь вольно и свободно, куда захочу и никто мне не указ. Он у птиц в табели о рангах самый первый!
Мархотин – Первый-то он первый, а всё одно от пули не улетит... Кто-нибудь возьмёт да подстрелит ради смеха, чучело из него сделает и доктору Геблеру за пятиалтынный продаст. Тот их собирает зачем-то. Весь дом, говорят, чучелами заставил. Своего огорода ему, видать, мало...
Вторый – Дурак ты, Илья! Орёл, он и чучелом орёл. В отличие от тебя... Лучше принеси-ка мне те бумаги, что я вчера в обед тебе на переписку оставил... Ну, чего бараном уставился? Неси, говорю!
Мархотин – А что за спешка такая? Я раньше, чем через три дня за входящую корыстьспонденцию не берусь. Бумага отлежаться должна... Отдохнуть, созреть...
Вторый – Ты тут барина-то из себя не строй. А то я тебе сейчас так отлежусь - забудешь, где родился! Корыстьпонденция! Нахватался словечек, чернильное твоё рыло. Знаю я тебе цену. Говори толком, переписал бумаги или нет?
Мархотин – А сам-то, не чернильное что ли? Через  час будут готовы. Чего орать-то... Чаю вот только выпью и перепишу...
Вторый – Их в любой момент Густав Иванович спросить могут! Я ж тебя давеча предупредил, что они ему понадобятся...
Мархотин – Ну, забыл. Ничего, подождёт... Куда ж это перо запропастилось? Вот оно... А что там в этих бумагах такого срочного?
Появляется Василий Коротаев.
Коротаев – Эллерс у себя?
Вторый – Не пришёл ещё.
Коротаев – Ну, слава Богу! А то я бегом бежал, боялся, не успею... Спать хочу, как сторож на работе... Две ночи глаз не сомкнул. Думал, сдохну!
Вторый – Чего так? Кто тебе спать-то не давал?
Коротаев – Кто... Известно кто. Начальник наш, вот кто! Густав Эллерс!
Вторый – У-у... А я-то думал, баба какая…
Коротаев – Баба! Он и есть баба... Саксонская. Велел сделать для него чертёж железной дороги на Змеиногорском руднике в большом масштабе и в трёх экземплярах. Чёрт слепой! К сегодняшнему утру велел.
 Мархотин – Какая-такая железная дорога?
Коротаев – Какая-такая... Из железа! Говорят же тебе...
Мархотин – Да ладно! Неужто такое бывает?! Заливай кому-нибудь другому! Разве только в сказках или в аду... Железная дорога! Не ври, Васька! Это ж сколько кузнецов надо, чтобы её выковать! У нас их здесь на Алтае и не наберётся столько!
Вторый – А у господина Фролова, видать, наберётся. Спроси его как-нибудь об этом на досуге. Он её придумал, и сам строить будет.
Забегает Никодим Рылов. Начинает разбрызгивать какую-то ароматическую жидкость.
Рылов – Вы что же это, убийцы, со мною делаете! Нет, это не люди, это какие-то язычники дикие, ганнибалы африканские! Просил же, по-хорошему просил! Ведь каждый день русским языком вам говорю и повторяю - никаких кошек в Канцелярии! Запрещаю! Запрещаю! Опять они здесь все углы пообоссали! Ну, вот это здесь что такое, а? Что? Почему пятно? Откуда?
Мархотин – Где? Это я тут на прошлой неделе чернила разлил...
Рылов - И вот, и вот! Сюда смотри! Чего морду-то воротишь? Это что, тоже чернила?!
Мархотин – Бесцветные...
Рылов – Не выводи меня из себя, кровопийца! Мархотин, ты их здесь разводишь, злодей? Ты? Как Его Превосходительство дышать всей этой вонью сейчас будет? Как? Я тебя спрашиваю, вредитель! Смерти моей хочешь?
Мархотин – А ежели крысы здесь только что с потолка мне на голову не валятся? Он что ли будет их ловить? Я таких откормленных ещё нигде не видел... И все как одна на мою тёщу похожи.
Рылов – Вон аптека – напротив! Давно бы пришёл да отравы у меня взял! Сейчас бы уж сдохли...
Вторый – От твоей отравы, Никодим, мы все тут быстрее сдохнем, чем они...
Коротаев – Два года назад, Илья, тебя ещё тут не было, на Тобольской улице, как раз напротив пожарной каланчи, крысы среди бела дня писаря сожрали! Насмерть! На тебя чем-то похож был... Особенно в профиль.
Мархотин – Тьфу, на тебя!
Заходят Густав Эллерс, Пётр Фролов, Павел Ярославцев и Семён Буянов.
Эллерс – Господин Фролов, мне странно слышать от Вас подобное. Особенно здесь, в такой глуши! Вы что, хотите быть умнее передовой европейской технической мысли? Откуда такая самонадеянность?
Ярославцев – Ваше Превосходительство...
Эллерс – Помолчите! Я сейчас не с Вами разговариваю, господин шихтмейстер!
Фролов – Ваше Превосходительство, то, что я предлагаю, давно не новость. И Вы это отлично знаете! В Англии, например, уже имеются железные подъездные пути для шахт и заводов...
Эллерс – Правильно, имеются! И, слава Богу, что они там имеются! И пускай имеются! А нам-то здесь это зачем? Мы же не в Англии! Федька, сапоги мне почисть!
Вторый – Слушаюсь, Ваше Превосходительство!
Фролов – Я сам знаю, что мы не в Англии! У меня такое чувство будто Вы, господин Эллерс, до сих пор из неё не вернулись!
Буянов – Вы забываетесь, господин Фролов! Как вы смеете говорить в таком наглом тоне с Его Превосходительством! Это возмутительно! Это...
Фролов – Я не с Вами разговариваю, господин Буянов! Если построить железную дорогу от Змеиногорского рудника до Барнаульского бора или до Алея – это принесёт казне выгоду и пользу всему рудному  делу, здесь, на Алтае.
Эллерс – Выгоду?! Поясните о какой выгоде пойдёт речь, господин Фролов? Для Вас лично?
Фролов – Господин Эллерс, возможно Вам это покажется странным, но мои личные интересы совпадают с интересами России. Причём полностью!
Эллерс – Уберите свой ненужный пафос.
Фролов – Это не пафос, господин Эллерс! Это всего лишь навсего мои убеждения.
Эллерс – Не вижу разницы... Я сюда, между прочим, тоже не просто так поставлен... Подъездные пути в Англии, если Вы знаете, максимум 350 ярдов длиной. Вы же предлагаете... Где служебная записка берггауптмана Фролова?
Мархотин – Вот она, Ваше Превосходительство! Вот она... Извольте...
Эллерс – Вы же предлагаете построить железную дорогу от Змеиногорского рудника до... до Алея! А это, без малого, сто вёрст! Сто вёрст! Ни один здравомыслящий инженер во всём мире не возьмётся за такую авантюру! Коротаев, чертёж!
Коротаев – Вот-с, извольте, Ваше Превосходительство!
Буянов – Ну, как здесь, с нашими лыковыми, примитивными мозгами можно строить такую дорогу! Да ещё из железа! Это ж немыслимо! Это ж позор на всю Европу! Над нами все смеяться будут! Он не понимает!
Фролов – Вы свои мозги имеете в виду, господин Буянов?
Буянов – Я попросил бы Вас!
Эллерс - Вот, что Вы тут предлагаете, господин Фролов! Земляное полотно, на значительной части сооружённое в виде выемки глубиной в четыре сажени, виадук на деревянных сваях, мост на 20 каменных столбах высотой до десяти саженей через реку Корбалиху, поворотные круги для вагонеток! Вы хоть представляете, во сколько десятков тысяч рублей обойдётся казне этот Ваш прожект?!
Буянов – Ваше Превосходительство, да он просто...
Фролов – Помолчите! Конная железная дорога в десятки раз сократит количество приписных крестьян, занятых на перевозке руды, леса, древесного угля. Люди освободятся, смогут заняться другим делом, своим хозяйством, наконец...  Как Вы этого не понимаете!
Эллерс – Нет, это Вы, господин Фролов, этого не понимаете! Для строительства Вашей железной дороги потребуются тысячи приписных крестьян и заводских служителей, что непременно вызовет остановку заводов. Людей и так не хватает! Вольнонаёмных мы здесь Вам тоже не наберём в нужном количестве, а если это даже и произойдёт, то платить им в день от 30 - до 50 копеек – чрезвычайно дорогое удовольствие. У Вас есть такие деньги, господин Фролов?
Ярославцев – Ваше Превосходительство...
Буянов – Господин Ярославцев, Его Превосходительство не с вами разговаривает! Не с вами!
Фролов – Все затраты на строительство железной дороги по моим расчётам многократно окупятся в течение первого же года её работы. Вот техническое обоснование! Вы должны были ознакомиться с ним ещё три месяца назад...
Эллерс – Вы идеалист, господин Фролов. Опасный идеалист... И знаете, что?
Фролов – Что?
Эллерс - Вы не любите свою страну! Никодим, почему здесь опять котами пахнет!? Я предупреждал! Почему?!
Рылов – Кем пахнет? Разве? Не извольте беспокоиться, Ваше Превосходительство! Это не от котов... Это писарь Мархотин чернила разлил... Особые. Чёрт косорукий! Я сейчас же всё обработаю анемонией трапетцевидной! Очень хорошее и верное средство, Ваше Превосходительство... Совершенный ароматИк!
Эллерс - Только благодаря исключительно Вашим прошлым заслугам, господин берггауптман Фролов, Горный совет разрешил строительство конной железной дороги от Змеиногорского рудника до его сереброплавильного завода общей длиною равной одной версте и трёмстам семидесяти пяти саженям. Можете транжирить государственные деньги сколько угодно, а я умываю руки!
Буянов – Я тоже!
Рылов – Позвольте мне, Ваше Превосходительство, омыть их анемонией трапетцевидной! Совершенный ароматИк!
Эллерс – Пошёл вон со своей анемонией!
Рылов – Слушаюсь, Ваше Превосходительство!
Эллерс с Рыловым и Буяновым уходят.
Ярославцев – Поздравляю Вас, Пётр Кузьмич! От всей души поздравляю! Это ваша большая победа! Эллерс здесь - царь и Бог, и то Вы с ним справились! Это может означать только одно - в Санкт-Петербурге оценили Ваш прожект, поддержали и, самое главное, добро дали на строительство!
Фролов – К сожалению, мы здесь не в Санкт-Петербурге. Что ж... Главное начать. Пусть даже с малого... Павел Григорьевич, первый раз в жизни говорю такое... Вы не поверите, но иногда я сильно жалею, что родился не в Англии или в какой-нибудь там Голландии. Сколько ж можно на поклоны ходить ко всем этим Эллерсам! Спина уже болит кланяться... Только не дождётесь!
Ярославцев – Тише, Пётр Кузьмич, тише! Не так громко... Услышат, непременно Эллерсу донесут. Непременно...
Фролов – Пусть доносят! Не боюсь я их. Я у себя дома... Я здесь родился, здесь вырос и здесь жить буду!
Фролов и Ярославцев уходят.
Мархотин – Это что ж выходит, правда строить будут? (читает служебную записку Фролова) Общая стоимость конной железной дороги составляет 13 тысяч семьсот рублей. Семь тысяч шестьсот рублей за версту... Это ж деньги-то какие огромные! Но не десятки тысяч... Прилгнул тут Эллерс, присочинил...
Коротаев -  Вот лафа начнётся подрядчикам! Эти тоже будут сочинять. С размахом! Красть будут, короче...
 Вторый – Это уж само собой, не без этого... А мы с них отымеем за каждую бумажку с печатью, за каждую закорючку чернильную. По - честному, чтобы. Мы тоже хорошо жить хотим. Чужого нам не надо, а своё возьмём...
Мархотин – Да уж не упустим! Да уж непременно! Из глотки вырвем! Я сегодня именинник, дай за это мне полтинник!
Вторый – Я в бумаге ставлю бублик, ты клади мне в руку рублик! Повернусь к тебе спиной – ты мне сунешь четвертной!
Коротаев – Хорошо вам, черти. Устроились на тёплом месте, крысы канцелярские! И без вас-то тоже  никак...
Вторый – Не завидуй, Васька! Грех это! Бог накажет...
Коротаев - Метлы хорошей на вас нету, вымогатели!
Мархотин – Но, но! Попрошу без оскорблений! Я на этой работе столько уже своего здоровья потерял, что никаких денег не хватит его восстановить. А я ещё молодой! Мне жить красиво хочется! И жене тоже...
Вторый – Чьей?
Коротаев – Не переусердствуй, Илюха. Знаешь, что за взятки бывает в государстве Российском, а? Или запамятовал? Так я тебе напомню.
Мархотин – А ты докажи, докажи! Не пойман, не вор!
Коротаев - Ноздри рвут, клеймо на лоб ставят и на дыбу вешают!
Вторый – Ты что ли нас, Василий Степанович, на дыбу собрался вешать? Вот и нечего пугать! Пуганые уже... Да мы и про тебя не забудем, не боись... Казны на всех хватит. Она у нас бездонная... Вы вот что, други мои, не забудьте, завтра вечером – ко мне! Тридцать три года раз в жизни бывает.
Коротаев – Кое-кому тоже всего тридцать три было...
Вторый – Добрый ты, Василий Игнатьевич, аж прям до тошноты. Да только Мартын Вторый – не Иисус Христос, я долго жить собираюсь!
Заходит Эмма Эллерс. С нею – Прохор Тегенцов.
Эмма – Ты здесь, Прохор Терентьевич, соколом на всех смотри и со значением! Брови хмурь и главное, говори отрывисто и смело, как будто командуешь, или на гауптвахту кого отправляешь. Это всегда на людей впечатление производит, особенно на статских.  Ну, ты это и так делать умеешь... Остальному научишься. А муж мой тебе не откажет. Он у меня сильно военных любит. Я тоже... даже разжалованных. Десять лет ведь не виделись с тобой! Где это было-то в последний раз, Прошенька, дай Бог памяти... В Мариинском театре? Или в Михайловском?
Тегенцов – В конногвардейском манеже... На пасху.
Эмма – Да, да, да... На пасху. Мундир-то у тебя весь как пообтрепался. И позолота вся обсыпалась с аксельбантов. Поизносился ты совсем, бедненький мой... Бежал, скрывался... А был-то каким! Ничего, со мною ты, Прохор  Терентьевич, здесь опять человеком станешь... Ещё и наградят! Или сам себя наградишь...
Мартын Вторый предупредительно покашливает.
Эмма – А ну, пошли все отсюда вон! Уши тут поразвесили! Прохор Терентьевич, ну-ка скомандуй им что-нибудь!
Тегенцов – Пошли вон, канальи! Всех на гауптвахту посажу!
Канцелярия быстро пустеет.
Эмма – Как ты их... Хорош! У меня аж мурашки по всему телу побежали. Как прежде... Друг мой, ты пока подожди здесь в приёмной, а я пошла мужа звать. В глаза ему только не смотри, он у меня этого сильно не любит. Ну, с Богом! Да, и вот ещё что... Если к разговору придётся, сравни его с Наполеоном. Ну, всё... пошла.
Эмма уходит. Тегенцов украдкой достаёт бутылку, пьёт из неё. Делает несколько маршировательных движений. Появляется Густав Эллерс с женой.
Эллерс – Ну-с, чем могу быть Вам полезен? Э-э-э…
Эмма – Тегенцов Прохор Терентьевич, потомственный тверской дворянин! Майор Преображенского полка Его Императорского Величества...
Тегенцов – Измайловского полка... Бывший секунд-майор...
Эллерс – А позвольте Вас спросить, господин, э-э-э...
Тегенцов – Тегенцов, Ваше Превосходительство!
Эллерс – Да... По каким причинам изволили оставить службу?
Тегенцов – Разжалован за растрату казённых денег.
Эллерс – Что, что? Я не расслышал...
Эмма – Прохор Терентьевич говорит, что пожаловал сюда исключительно из соображений географических. В Сибири никогда не был... Давно мечтал увидеть, как здесь люди живут.
Эллерс – Да? Похвально, похвально... Нам такие смелые люди здесь нужны. Очень даже нужны...
Эмма – Дорогой, поэтому нам надо найти возможность пристроить нашего гостя на какое-нибудь хорошее место. Проверенное и, чтобы недалеко от Барнаула. Прохор Терентьевич очень, очень  достойный человек! Поверь мне...
Эллерс – Эмма, я не сомневаюсь в этом... Вот только куда? Горного дела он не знает... Не знаете, э-э-э...?
Тегенцов – Никак нет, Ваше Превосходительство! Вот ежели Вы меня о лошадях что-нибудь спросите...
Эллерс – Он не знает...
Эмма – И не надо ему этого знать! Горное дело! Он человек военный, он командовать привык! Зачем ему в шахту лезть? Что он, каторжник какой? Вон, позавчера ты сам мне говорил, что земской управитель нужен в Белоярском уезде. Это где-то здесь, поблизости... Вот пусть Прохор Терентьевич и займётся этим. Ничего сложного! С крестьянами он легко справится... Ведь справитесь?
Тегенцов – Так точно, справлюсь!
Эмма – Ну вот!
Эллерс – Ну-у... Не знаю, не знаю...
Тегенцов – Ваше Превосходительство, Вы очень похожи на Наполеона!
Эллерс – Что, что?
Эмма – Густав Иоганн Эллерс! Единственный раз попросила тебя оказать мне ничтожную услугу и что в ответ? Ну, не знаю, не знаю...! Всё ты знаешь, просто не хочешь этого делать! О, как это унизительно! Как это жестоко по отношению к нам, к женщинам! Конечно, с собственною женою можно не считаться, можно с нею не церемониться! Можно при посторонних вытирать об неё ноги! Можно отказывать ей в таких вот мелочах! Человек сам приехал в Сибирь работать, а он! Безжалостный деспот! Деспот! Деспот!
Эллерс – Господин... Как Вас там...
Эмма (сквозь слёзы) – Тегенцов...
Эллерс – Господин Тегенцов, я назначаю Вас земским управителем Белоярского уезда. В ваши прямые обязанности входит хозяйственное, административно-полицейское и частично судебное управление приписными крестьянами: наблюдение за раскладкой и исполнением заводских и земских повинностей, наделение землей, лесом, переселение крестьян; проведение рекрутских наборов, составление ревизских сказок, урегулирование поземельных споров...
Последние слова Эллерс говорит, уходя к себе. Эмма Эллерс и Тегенцов уходят в другую сторону.
Вторая картина
          В доме у Фроловых
Мария (в кулису) – Настя, самовар горячий? Настя! Поди, проверь его! Вода, наверное, уже вся остыла. Скоро уж придут...
Настя (появляется) – Горячий! Третий раз уж грею... Столько шишек извела зазря. Завтра опять в лес за ними идти придётся, ноги свои бить... Два дня назад только ходила. Не жалко Вам меня...
Мария – Не ворчи. Девушке - не к лицу. Молодым людям это не нравится. Вот останешься старой девой...
Настя – А вот и не останусь! Не останусь! Не позволят...
Мария – Павел Григорьевич, добрая его душа! Не знаю, что уж он в тебе такого нашёл в вертихвостке... Приворожила ты его к себе, что ли? Сознавайся!
Настя – Павел Григорьевич хороший и не злой! И очень несчастный в личной жизни, он сам мне рассказывал... Я его жалею.
Мария – На что ему твоя жалость, Настя? Он любит тебя!
Настя – Я его тоже полюблю... Когда-нибудь. У него денег много...
Мария – Да он на пятнадцать лет тебя старше!
Настя – Ну и что. Муж и должен быть старше...
Мария – Заговорила как! А что ж ты на молодого Бурнашёва засматриваешься, глазки ему всякий раз строишь?
Настя – Неправда это!
Мария – Правда, правда! Я ж всё вижу. Нас женщин в таких делах не проведёшь. Вон, краснеть начала...
Настя – Если Вы, Мария Ивановна, о том случае, что в прошлом месяце был, так это я Тимофею Степановичу шинель помогала надевать!
Мария – Шинель?
Настя – Шинель!
Мария – Полчаса!
Настя – Разве? Так там темно было в прихожей и одежды много всякой. Пока шинель его нашли, пока...
Мария – Ну, ну... А свечку-то не с руки было взять? Шинель они там искали! Видела б ты, как Павел Григорьевич в это время места себе здесь не находил... Крепко ж ты его жалеешь!
Настя – Я Павлу Григорьевичу ничего такого ещё не обещала! И вообще...
Мария – Вот сегодня вечером ему об этом и скажи. Чтобы он планов относительно тебя никаких не строил. А то извёлся уже человек из-за тебя, сил нет смотреть на это... Поняла?
Настя – Я сама себе хозяйка! (уходит)
Мария (вслед ей) – Самовар сюда неси! Хозяйка... Да светильник зажги на крыльце, а то темень уже такая на улице не видать ни зги! Мимо дома пройдут...
Настя приносит самовар. Молчит.
Настя – А что, Тимофей Степанович тоже к нам сегодня придёт?
Мария – Кто?
Настя – Вы слышали кто, не притворяйтесь...
Мария – А тебе зачем? Шинель вместе искать?
Настя – Какая Вы! Просто... Спросить разве нельзя? Так, придёт?
Мария – Я ж тебе русским языком сказала – не знаю.
Настя – Мария Ивановна, миленькая! Ну, пожалуйста, ну, скажите, скажите, придёт сегодня Тимофей Степанович? А? Ну что Вам стоит!
Заходят Пётр  Фролов, Павел Ярославцев, Осип Осипов и Николай Коркин.
Фролов – А вот и мы! Машенька, принимай гостей, как и обещал! Предупреждаю, аппетит у всех у нас просто зверский! Только что от плавильных печей! Есть ещё десять пудов серебра! Через месяц будем снаряжать очередной «серебряный» обоз в Санкт-Петербург.
Мария – Здравствуйте, господа!
Ярославцев – Добрый вечер, Мария Ивановна!
Коркин – Наше вам почтение!
Осипов – Здравствуйте и Вы, хозяюшка, красавица наша! Супруг Ваш, как всегда очень тонко подметил суть явления. Нашего явления! Поэтому, ежели Вы мне сейчас же не дадите съесть телячью ногу, я начну грызть ножку вашего стола, как человек, вконец озверевший с голоду!
Мария – Пожалуйста, Осип Самсонович, потерпите две минутки. И пощадите ножку нашего стола, тем более, что она Вас всё равно не спасёт...
Осипов – Вот как раз ножка меня очень спасёт! А лучше – две!
Мария – Осип Самсонович, Вы же знаете, я не люблю пошлостей. Настя, накрывай на стол! Господину шутнику – последнему.
Фролов – Что? Получил, Осип? Знай своё место.
Осипов – Мне всегда нравилось занимать чужое. Видимо, это у нас семейное. Мария Ивановна, мне так стыдно, что я есть не буду. Отказываюсь! Умру голодным...
Коркин – Нам больше достанется.
Ярославцев – Позвольте, Настасья Андреевна,  я Вам помогу.
Настя – Как Вам будет угодно, Павел Григорьевич. Но я и сама справлюсь, Вам не стоит утруждаться...
Ярославцев – Нет, нет! Вы даже не представляете, Настасья Андреевна, какую мне радость и удовольствие это доставит! Вы ж знаете, я сам из простых, отец мой здесь на Барнаульском заводе всю жизнь столярничал и я с ним заодно. Так что мне любая работа не в тягость... Особенно с Вами! Если Вы рядом, Настасья Андреевна...
Настя и Ярославцев уходят.
Осипов – А ведь я, пожалуй, Мария Ивановна, не ошибусь, если скажу, что Павел Григорьевич совсем голову потерял из-за Насти вашей. Ведь как вот бывает в жизни, сложнейшие вычисления способен произвести этот человек, создаёт неимоверной трудности механизмы, до которых он один из целого миллиона додуматься может, в убеждениях своих кремень, а вот, поди ж ты – хвостиком за девичьим подолом увязался и ходит, как мальчишка какой.
Мария – Думаю, что Павел Григорьевич сильнее ошибается, чем Вы, Осип Самсонович. К великому сожалению...
Фролов – Тут уж ничего не поделаешь и никакие умственные способности помешать этому сердечному влечению не в состоянии и не в силах. Возраст тут тоже не причём. Да и противоестественно это. Любовь... Я, между прочим, тоже недолго сопротивлялся, стоило мне только увидеть Машеньку мою. Как будто разряд молнии в сердце получил, так до сих пор с ним и хожу. И ни разу ещё не пожалел... Не знаю, правда, как она.
Мария – Сейчас голодным останешься!
Фролов – Вот! Понял, Осип, кто в этом доме главный? Так что ножку от стола не тебе грызть придётся, а мне...
Мария – Ладно жаловаться-то. И тебя накормлю, так уж и быть...
Коркин – Эх, Пётр Кузьмич, завидую Вам белой завистью. Моя и готовить-то не умеет...
Появляются Настя и Ярославцев. Павел Григорьевич несёт поднос с пирогом.
Ярославцев – А вот ещё такое со мною бывает. Лягу спать, а заснуть не могу! А всего-то надо придумать, как угол поворота подъёмника на двадцать градусов изменить, иначе запорное устройство не сработает! Или вот рудоподъёмная машина! Учтите, Настасья Андреевна, что глубина штольни бывает до восьмидесяти саженей! И работать при этом она должна не от лошадей, а от силы водоналивного колеса. Мысли эти в голове, как пчелиный рой... Лежу, думаю, ворочаюсь... Так вот, Настасья Андреевна, и промучаюсь до третьих петухов... А то вдруг Вы мне приснитесь...
Осипов – Павел Григорьевич!
Ярославцев – А... Что?
Осипов - Павел Григорьевич, Вы толи есть не хотите? Тогда хотя бы нас-то пожалейте сирых, убогих и голодных... Мы ж не в пустыне Синайской, манна небесная к нам с неба сама не валится.
Ярославцев – А я и забыл обо всём... Простите...
Фролов – Прощаем...
Коркин – Ничего, ничего, Павел Григорьевич. Эта болезнь со временем проходит...
Мария – Садитесь, господа, за стол. Я сама помогу Насте.
Осипов – Дух от вашего пирога, Мария Ивановна, настолько соблазнителен для моей тонкой, чувствительной природы, что я намерен прямо сейчас проситься к Вам в ученики по части кулинарии. В свободное от основной работы время. Конечно, ежели Пётр Кузьмич ничего не будет иметь против этого...
Мария – Вот Вы у него об этом и спросите. Мне даже самой это интересно...
Осипов - Господин Фролов, Вы как насчёт ревности?
Фролов – Положительно.
Осипов – Да? То есть, Вы способны на дуэли человека убить за любовь... к сдобным пирогам?
Фролов – Способен.
Осипов – Так и знал!
Фролов -  Но тебе, Осип, это не грозит.
Осип – То есть как?! А почему это мне не грозит? Я что, не могу вызвать к себе страсть? Даже как-то обидно! Мария Ивановна, хоть Вы заступитесь за меня! Скажите своему мужу, что я тоже в некотором роде опасен...
Мария – Много у тебя свободного от работы времени, Ося?
Осипов – Ну-у, как сказать... Совсем нет.
Фролов – Ну вот. А ты - страсть, страсть! Ешь, давай.
Коркин – А меня даже заставлять не надо это делать. Ура, хозяйке этого дома!
Мария – Да будет Вам, Николай Юрьевич...
Настя – Мария Ивановна, можно я к себе пойду?
Мария – Это ещё зачем? Чего придумала!
Настя – Голова разболелась и в животе что-то так крутит, сил нету терпеть... Пожалуйста!
Мария – Ты это из-за Павла Григорьевича, что ли? Ну-ка, не выдумывай! Гости пришли, а она вдруг заболела! Полчаса назад здорова была, как лошадь...
Стук в дверь
Мария – Иди, открой двери!
Осипов – Кто-то ещё на ваш пирог, Мария Ивановна, посягнуть хочет. Не дам!
Заходит Бурнашёв Тимофей Степанович
Фролов – Тимофей Степанович! Вот уж кого не чаял увидеть сегодня. Думал, ты в Павловске будешь до конца месяца... Здравствуй, дорогой!
Бурнашёв – Добрый вечер, господа! Мария Ивановна! Настенька! Я, Пётр Кузьмич, из Павловска уж неделю как на Чарыш уехал. Там на пристани много руды скопилось, а воды в Чарыше мало нынче. Дощаники и щерботы на отмелях застревают... Короче, пришлось сухим путём организовывать перевозку. Только-только вернулся... Шёл мимо, гляжу, свет в окнах горит. Думаю, значит, не спят ещё хозяева. Не смог отказать себе в удовольствии, зашёл на огонёк... Мария Ивановна, если чаю вашего замечательного нальёте мне да ещё с крыжовенным вареньем, счастлив буду безмерно.
Настя – Сейчас я Вам, Тимофей Степанович, его налью! Сейчас! Я быстро! Только недавно заварили... И варенья Вам принесу!
Мария – Чего забегала-то? Ожила что ли? Тебе ж вот только что плохо было. Помирала...
Настя – А теперь так хорошо стало! Да ну Вас!
Бурнашёв - А это, Пётр Кузьмич, от меня Вам самая новейшая литература по металлургии. Из Петербурга прислали, - и вот - медовухи бутыль! Вы такой ещё не пробовали, господа!
Осипов – Всякую пробовали, Тимофей, всякую...
Бурнашёв – Нет, такую, Осип Самсонович, вряд ли. Познакомился я на Чарышской пристани с одним мастеровым, пасека у него своя. Сам же и медовуху варит. Так вот медовуха эта у него очень непростая. Он там с одним телеутом дружит, а тот оказывается шаман и пчёл ему особым образом заговаривает... И те за нектаром летают на какие-то святые для телеутов места, куда-то в район Сентелека... Спасибо, Настенька!
Настя – Пожалуйста, Тимофей Степанович! Что-нибудь ещё принести? Только скажите...
Фролов – Ну? И что в ней такого особенного в этой медовухе, Тимофей Степанович? Говори, раз уж заинтриговал!
Коркин – Да, да! Прелюбопытно.
Бурнашёв – Сейчас скажу... В общем, так, мелочь, пустяк... Просто у тех, кто её выпьет, желание сбывается.
Осипов – Наливай!
Ярославцев – По-настоящему?
Бурнашёв – По-настоящему.
Осипов – Чур, мне первому!
Бурнашёв – Погоди, Осип! Это ещё не всё. Есть одно условие.
Осипов – Согласен на любое!
Мария – Какое условие?
Бурнашёв - Желание своё надо озвучить... Сказать его вслух, чтобы все слышали.
Мария – И только-то... Так просто? Неужели это правда, Петруша?
Фролов – Похоже на какой-то английский спиритический сеанс. С той лишь разницей, что мы не собираемся разговаривать с мёртвыми, как они. Поэтому пусть старые добрые телеутские боги помогут живым. Настя, неси всем бокалы!
Коркин – Правильно, Пётр Кузьмич! Проверить надо...
Настя – Пётр Кузьмич, а можно и мне тоже попробовать? Ну, пожалуйста! Ну, хоть один разочек!
Фролов – Если Тимофей Степанович не против.
Настя – Можно?
Бурнашёв – Я не против.
Ярославцев – Господа, всё это, конечно, довольно странно... Но, несмотря на то, что мы живём в Просвещённый век, когда с помощью науки человек способен бросить вызов самой природе, всегда есть и останутся тайны, неподвластные нашему пониманию. Есть некие божественные сферы, куда мы никогда не сможем проникнуть и, которые лишь иногда милостиво позволяют нам прикоснуться к себе. Возможно, что сейчас именно такой случай. Я в это, почем-то верю. В каждом из нас идёт невидимая борьба между личным и тем, что называется общественное благо. Для меня, в данный момент, – это очень мучительный выбор, в силу определённых обстоятельств... Но, тем не менее, я желаю процветания нашей державе!
Фролов – За силу и мощь Российской державы!
Коркин – За процветание нашей страны!
Бурнашёв  - За Сибирь! За Алтай! За Россию!
Осипов – Подождите! Почему так масштабно? А попроще-то разве нельзя? Этот телеутский божок, наверное, знать ничего не знает ни об Англии, ни о России, ни об Америке! Ему вообще нет до них никакого дела. Он маленький и домашний. И вообще, он любит сидеть на камне и смотреть на Катунь! Главное для него, чтобы люди были счастливы, чтобы они не болели, чтобы у них всегда был хлеб насущный, чтобы... Ну, ладно, ладно... Пусть Колывано-Воскресенские заводы обретут нового начальника! Я желаю этого для всеобщей пользы...
Мария – Можно, я скажу последней?
Ярославцев – Мария Ивановна, продайте мне ваше желание! Шучу...
Настя – Тогда моя очередь... Я хочу... Я очень хочу, чтобы тот человек, которого я люблю, ответил мне взаимностью!
Осипов – Настенька, я Вас и так люблю. Без всякой этой мистики... Давайте-ка с вами выпьем это зелье на брудершафт и облобызаемся в знак вечной любви!
Настя – Я совсем не Вас имела в виду, Осип Самсонович!
Осипов – Не меня?! Тогда, кто этот подлец? Кто? Назовите, Настенька, мне этого негодяя, который заставил безответно страдать ваше маленькое сердечко!
Ярославцев – Осип Самсонович, Вы бы оставили Настасью Андреевну в покое.
Коркин – Павел Григорьевич, что ж Вы так нервничаете?
Фролов – Машенька, что с тобой? Ты дрожишь... Успокойся, милая! Это всё игра, не больше. Не надо придавать всему этому столько значения... Ты можешь и не делать...
Мария – Нет, нет! Я хочу это сделать! Хочу... Я чувствую, что это всё неслучайно... Это знак судьбы! Знак свыше! Я должна использовать любую возможность... Любую! Я хочу, что у нас с мужем были дети! Я хочу, что у нас с мужем были дети!!! Я хочу...
Мария Ивановна теряет сознание, её бокал падает и разбивается.
Фролов – Машенька, душа моя! Да что же это такое!
Бурнашёв – Настя, быстрее воды!
Ярославцев – Натура чувствительная и ранимая. Вот и не выдержала... Надорвалась... Осколки бы надо убрать подальше отсюда. Не дай Бог кто наступит...
Осипов – Вот вам и божок! И неважно, чей – телеутский или индейский... Для него с человеком поиграться всё одно, что нам муху прихлопнуть...
Коркин – Надо бы за доктором послать! Не дай Бог, что серьёзное...
Настя – Мария Ивановна! Мария Ивановна, голубушка, не умирайте! Выпейте воды... Выпейте!
Фролов – Маша!
Мария – Петруша, всё хорошо, милый... Всё хорошо. Напугала я тебя. Погоди, я сама... Простите меня, господа, за эту внезапную слабость... Что-то вдруг... Сама не ожидала такого. Жалко, бокал разбила... Не получится теперь ничего. Не получится... Значит, не судьба.
Фролов – Получится! Всё у нас будет, Машенька! Всё будет! Поверь мне, милая...
Бурнашёв – Пётр Кузьмич, это из-за меня! Простите... Даже не предполагал такого. Думал, в шутку всё обернётся, в развлечение, а вышло вон как... Мария Ивановна, простите меня...
Мария – Это вы меня простите, Тимофей Степанович... Верю всему, как девчонка малая...
Настя – Так это что, всё было неправда?!
Бурнашёв – А кто это знает? Не было ещё времени проверить... Может и правда, а, может, и нет...
Коркин – Ни к стати Вы со всем этим, Тимофей Степанович, ох, ни к стати...
Ярославцев – Всё в руках Божьих...
Осипов -  Что ж, пора и честь знать... Засиделись мы, хозяева дорогие...
Мария – Постойте, не уходите так сразу. Побудьте ещё... После такого надо успокоиться, нам всем надо умиротвориться. Спойте для меня, господа, романс этот новый, варламовский... Сильно он мне нравится. Глубина в нём такая и беззащитность наша русская, до слёз пронимает. Французы так писать не умеют... Пожалуйста... Настя, принеси Петру Кузьмичу гитару...
Все поют «На заре ты её не буди…»
Третья картина
Канцелярия Колывано-Воскресенских заводов
Вторый – На Подгорной улице колодников этапом гонят из Ялуторовска на Змеиногорский рудник... Звон кандальный стоит на весь Барнаул.
Мархотин – Считай что смертники... Серебро-то оно злое. Это оно только на шее да на пальцах красиво смотрится, а под землёю в чёрном камне сидит. Поди его, вытащи оттуда. Так там в шахтах и останутся...
Вторый - Слышь, Илья, дай-ка мне чернил. У меня оставалось ещё немного, думал, хватит на сегодня, а они возьми да и высохни все. О! Ещё и муха утопилась в чернильнице... Она, поди, и выпила всё. Вот зловредный народ эти мухи! Всюду им залезть надо... Как люди некоторые. Вчера вот раздобыл перо  из левого крыла трёхлетнего чёрного гуся! Мечта, а не перо! Пишет, как блин по маслу  катается! Не брызгает и ни одной кляксы... Что это ты мне суёшь?
Мархотин – Сам не видишь что ли? Чернила это.
Вторый – Это чернила? За дурака меня держишь, Мархотин? Это ж ты просто воду из Барнаулки сажей с копотью разбавил, чтобы к тебе дважды за подписью ходили! Они ж через день с бумаги исчезают. А каждая подпись – пятачок! Ну, ты и подлец! Настоящие чернила давай! Английские, невыгораемые...
Мархотин – Не напасёшься на тебя... Ладно, ради такого дня, свои отдаю. Бери, пользуйся! Это ж не чернила, а чистый змеиный яд! Кого хошь по миру пустят или на тот свет отправят! И всё по закону будет... С днём рождения, Фёдор Пармёнович! Лёгких тебе денег на всю оставшуюся жизнь!
Вторый – Ну, вот это совсем другое дело! С меня угощенье...
Мархотин – В дурачка, может, пока разложим? По копейке с проигравшего, а?
 Вторый – Что я враг себе? Ты у самого чёрта выиграешь, не постесняешься, а меня, как липку обдерёшь...
Мархотин – Тогда держи... Это итоги ревизии Павловского завода и Сузунского медеплавильного...
Вторый – Доставай карты...
Заходит Епифан  Ощепков, опираясь на палку, и Прасковья Ощепкова.
Ощепков – Здравствуйте, господа нужные, писари усердные!
Мархотин (пауза) – Чего тебе?
Ощепков – Бумагу...
Мархотин – Что бумагу?
Ощепков - Подписать...
Мархотин (пауза)  – Зачем? Кто направил?
Ощепков – Фельдшер...
Мархотин – Рылов, что ли?
Ощепков – Он самый...
Мархотин – Завтра приходи... Сегодня   мне некогда. Без тебя дел хватает.
Ощепков – Как же так, господа нужные, писари усердные! Мне ж велели эту бумагу подписать! Нельзя мне без неё... без подписи.
            Мархотин – Давай её сюда. Та-а-к... Медицинское освидетельствование приписного к плавильным печам Ощепкова Епифана Егоровича, тридцати семи лет от роду…. Упал с высоты... «Правая рука выше локтя и до плеча высохла, а самый сгиб толще обыкновенного и в нём свободного движения не имеет, понеже сухие жилы сволокло. Также нога имеет перелом….» И что?
Ощепков – Как что? Велели в канцелярии подпись поставить...
Мархотин – Это не ко мне.
Ощепков – А к кому?
Мархотин – Это канцелярист должен подписывать, а не я...
Ощепков – А где...
Мархотин – Вот он сидит, глаза разуй!
Ощепков с женой подходит к Мартыну.
Ощепков - Здравствуйте, господин нужный, писарь усердный!
Вторый – Чего тебе?
Ощепков – Бумагу...
Вторый – Какую бумагу?
Ощепков – Подписать...
Вторый - Зачем? Кто направил?
Ощепков – Фельдшер...
Вторый – Давай её сюда. Та-а-к... Та-а-к... Также нога имеет перелом. И что?
Ощепков  - Как что? Подписать... Рука ж не двигается. Нога в увечье…. Какой из меня работник?
Вторый – Сам так решил? А? Стало быть, на покой собрался, Епифан? Ничего не делать, а денежки получать, так что ли? А может, ты нарочно с трубы той упал, чтобы не работать! Раз пластом не лежишь, значит, годен к работе. На Красноярскую пристань нужны люди. Завтра туда обоз пойдёт с продуктами, с ним и поедешь.
Жена Ощепкова начинает выть в голос.
Ощепков – Как туда поедешь?! За что? Я ж помру там, на этой пристани... Как же так, господин нужный, писарь усердный? Смилостивись! Христом Богом прошу тебя! У меня жена, детей двое... Ведь помру я там, осиротеют они, по миру пойдут... Не поеду! Режь меня на этом самом месте, кровопийца, мясо сдирай с костей, а только никуда я не поеду! Лучше сразу тут подохну...
Мархотин – Ну, зачем же так, Епифан, зачем? Незачем... Живи. У тебя ж семья... Жена, вон какая ладная! Помрёшь, она без присмотра останется... А мужики-то у нас здесь все злые, захотят обидеть её. Волю рукам начнут давать... А ты говоришь, подохну. Полтинничек положишь нам, будет тебе подпись...
Ощепков – А-а-а! Людоеды проклятые! Нету у меня денег! Нету! Пятую неделю впроголодь живём...
Заходит Фролов.
Фролов – Что тут у вас за крики?
Прасковья – Бумагу не подписывают...
Фролов – Какую бумагу?
Прасковья – Эту...
Фролов – Почему?
Прасковья – Не хотят... Полтинничек с нас требуют! Мужик мой из-за этого помирать собрался.
Мархотин – Не было такого! Не было! Врёт она всё, ведьма! Оговор это! Под присягой клянусь, не было! Фёдор Пармёнович свидетель! Подтвердить может... Бумага составлена не правильно, не по форме... Если каждый начнёт сюда с неправильными бумагами приходить, сроду тогда никакого порядка не будет!
Фролов – Дайте мне эту бумагу.
Вторый – Бумагу эту, Ваше благородие, дать я Вам не могу.
Фролов – Что?! Это ещё почему?
Вторый - Не имею права. Потому что неправильно составленные бумаги мы обязаны уничтожать, дабы они не использовались во вред делопроизводству.
Фролов – Ты в своём уме, Вторый? С любого документа, поступившего в канцелярию, снимается копия и идёт в архив. Повторяю ещё раз, дайте мне эту бумагу!
Вторый – Командовать, господин Фролов, Вы можете на производстве, но не здесь, не в Канцелярии Колывано-Воскресенских заводов. Нету у Вас таких полномочий, нету! И не будет... Здесь над нами другой командир имеется. Поважнее Вас...
Появляется Эллерс.
Эллерс – Мартын, сапоги мне иди, почисти!
Вторый – С превеликим удовольствием-с, Ваше Превосходительство! Как зеркало будут-с! Смотреться можно...
Эллерс – А-а, это Вы, господин Фролов... Если ко мне, сейчас не могу. Зайдите позже... Не до Вас мне сейчас. Мархотин, сбегай в аптеку, купи отраву для кошек. И возьми там эту, как её... Анемонию трапетцевидную!
Эллерс, Вторый и Мархотин уходят.
Фролов – Кто вам эту бумагу выписал?
Ощепков – Фельдшер Рылов выписал...
Фролов – Пошли к нему.
Прасковья – Всё равно сюда идти придётся, а они опять полтинничек потребуют... Ироды окаянные!
Фролов – Они у меня этим полтинничком подавятся!
Уходят.
Четвёртая картина
В доме у Фёдора Второго. Капитолина накрывает на стол. Принесла бутылку вина.
Капитолина – Вот придёт Фёдор Пармёнович домой усталый, голодный, злой, а здесь у него такая красота... Посмотрит он на меня и скажет – как же это я раньше-то не замечал, какая ты, Капитолина, ладная да соблазнительная! (налила себе вина, выпила) Ох, хорошо вино!  Будто, кто гладит меня изнутри! Аж сердце зашлось... Придёт Фёдор Пармёнович, а я ему скажу – с днём рождения тебя! С днём рождения, ненаглядный мой... Свет мой утренний... Я ведь только для тебя такая ласковая. И всегда такой для тебя буду. Всегда! Только не отталкивай меня, не обижай. И я для тебя всем стану – небом, солнцем, водою чистой, незамутнённой... Землёй... Мне здесь каждая твоя вещичка дорога, каждая тряпочка. Всё тобою дышит, тобою живёт, любимый... Эх... Сундучок, кажись, не на месте стоит... Сдвинуть бы надо. Тяжёлый-то какой! Камни там у него что ли спрятаны? Матерь Божья! Это что? Да это же... Никак золото! Оно! Да как много-то! Где ж он столько взял-то его? Не иначе как... Господи, Господи... Свят, свят, свят! Не твоего бабьего ума это дело! Не твоего... Не видела ничего! Ничего не знаю! Не видела... И не знаю...
Капитолина берёт ведро, заходит Вторый.
Капитолина - С днём рождения, Фёдор Пармёнович!
Вторый – Чего вырядилась, как на ****ки, Капитолина? Соблазнить, кого захотела? Вряд ли на тебя кто польстится, зря стараешься... Ты всё мне приготовила, что велел? Ничего не забыла?
Капитолина – Что надо, то и приготовила? Чего это Вы так рано заявились? Невтерпёж что ли стало или один всё хотите съесть?
Вторый – Говоришь много... Ничего тут без меня не трогала?
Капитолина – Я чужого не беру.
Вторый – Больно умна... Груздей из погреба принеси. Под лавкой кадка с ними, под той, что справа. Брагу пока не трогай, пусть в холоде подольше постоит. Ближе к вечеру бутыль самогона принесёшь, ту, что сургучом запаяна. И чего ты навстречу мне с пустым ведром выперлась, Капитолина? Мне плохие приметы ни к чему в свой день рождения. Хотя, бабу увидеть – всё одно к несчастью. Потому как, все вы ведьминого племени.
Капитолина - А вы, Фёдор Пармёнович, видать, большой знаток нашего брата. Ишь, как высказаться изволили. Чем же это вы так перед нами провинились? Неужто несчастная любовь была али как?
Вторый - Про любовь своему мужику вопросы задавай, не мне. Он тебе кулаком-то живо объяснит, кто перед кем провинился!
Капитолина - Кулак кулаку рознь. Вот у вас тоже кулак, да только он совсем другой. От него и побои слаще будут, потерплю...
Вторый - Вот ведьмин народ – эти бабы! Всё бы только об одном и думали... Это ты что, херес мой пила?!
Капитолина – Пила!
Вторый - Ах, ты, паскуда такая! Да ты, знаешь ли, дура, сколько это вино стоит! Ты за год столько не заработаешь!
Капитолина – Ну? Что ж не бьёшь? Чего остановился, Фёдор Пармёнович? Бей меня, раз уж замахнулся!
Вторый - Муж у тебя для этого есть, баба, муж!  Вот пусть он тебя и бьёт... Есть за что. А я ведь тебя и убить могу ненароком. Не хочу грех на душу брать. Ступай отсюда. Придёшь, когда позову...
Капитолина - А мне на своего мужика плевать! Опостылел он мне! В самых печёнках он у меня сидит! Чтоб он сдох вурдалак этот, где-нибудь по дороге, чтоб его рудой в шахте завалило! Как же ты меня раскусил-то, Феденька... Я ведь специально всё это сделала. Знала, осерчаешь ты! Думала, руку на меня подымешь, а я эту руку твою поймаю да целовать начну... А потом и до губ твоих доберусь! А ты, вон что удумал! Обманул меня... Неужто я так плоха для тебя, Фёдор? Неужто и смотреть у меня не на что? Да ты глянь получше-то! Вся я тут перед тобой... Да что ж ты всё отворачиваешься-то от меня, миленький мой? Я ведь, кому попало, сердца своего не отдам...
Вторый - Да что мне с тобой делать-то? Ты баба простая, с тебя и взять-то нечего, кроме мозолей! А я власти хочу! Денег! Людьми хочу распоряжаться, чтоб, по-моему всё было! Ежели я и возьму кого в жёны, так из богатого дома, а не голь перекатную, вроде тебя! Пошла отсюда с глаз моих!
Капитолина - И то... Разнюнилась я тут с тобой, слезу пустила. А ты моей любви-то хоть достоин? Поди уже и приглядел себе кого-то? Дурочку какую-нибудь, вроде меня? Только смотри, Феденька, не оступись... К власти-то дорожка крутая да узкая да ещё со всех сторон толкают, столкнуть норовят. Чуть зазевался и поминай, как звали раба Божьего Фёдора Пармёновича!
Вторый - Да ты никак грозить мне собралась, баба? Мне - Фёдору Вторыму! Да знаешь ли ты, что я с тобою за это сделаю...
Слышится пение Никодима Рылова, Ильи Мархотина, Василия Коротаева.
Рылов, Мархотин, Коротаев (за кулисами) - По маленькой, по маленькой, по чарочке нальём! И в чрево безразмерное пусть льётся день за днём! Во Фёдорово здравие мы выпьем всё до дна! Возрадуемся весело, ведь жизнь всего одна!
Вторый быстро надел на себя парик с буклями. Появляются Никодим Рылов с живым поросёнком в руках, Илья Мархотин и Василий Коротаев.
Рылов - Федька, чернильная твоя душа, так-то ты гостей своих встречаешь! Лучшего своего друга с подарком в сенях держать! Ну, спасибо, удружил! Уходим отсюда, Илья... Слышь меня? Илья... А где Васька? Куда Ваську дели? Васька! Васька!
Коротаев – Да здесь я, не ори... Замучил уже всех сил нет. Да убери ты от меня этого поросёнка!
Рылов – Это мой подарок Фёдору!
Коротаев – Ты этот подарок только что на дороге подобрал... На вот тебе, Фёдор, конвертик от нас... Вот это точно подарок! Будь здоров! Давай, за стол, жрать хочу, как утопленник... И пить тоже.
Вторый – Чего так долго? Забыли, где живу?
Мархотин – Да вон, Никодима искали... На заводском пруду еле нашли. Стоит по горло в воде голый и пиявок на себя собирает...
Рылов – Не пиявок, а деньги. Сто штук – гривенник! Я их всех Эллерсу потом продам, пусть они у него всю дурную кровь повытягивают. А то у Его Превосходительства всё лицо волдырями пошло... Плохо ему в наших краях, видать.
Коротаев – Плохо? Ещё как хорошо. Столько, сколько он здесь у нас имеет, ему в своей родной Саксонии даже не снилось!
Мархотин – Ему это всё равно не поможет. Чужую кровь наши пиявки не пьют! Отравятся... Да ну его...
Вторый – Дурак ты, Илья! Ничего не понимаешь, что ли? Да мы все на Эллерса молиться каждое утро должны и каждый вечер, как на икону Божьей Матери! Я ему свою собственную кровь отдать готов, лишь бы с ним ничего не случилось!
Рылов - Ты, Фёдор, очень хороший человек! Я даже больше тебе скажу... Но, не потому что у тебя сегодня день рождения, а потому что ты лучший мой друг, хотя и полная скотина! И кроме меня тебе этого никто больше не скажет. Я иногда тебя и сам боюсь, Федька... Ты, ежели у тебя интерес возникнет, и отца родного не пожалеешь, по миру пустишь, глазом не моргнёшь. Короче, страшный ты человек... С днём рождения тебя, Фёдор Пармёнович! Давай поцелуемся...
Капитолина – Ты руками-то по сторонам не маши, копыто коровье! Щуку уронишь... Весь день для вас, вурдалаков, готовила, от печи не отходила.
Рылов – Молчи, дура! Копыто нашла... Никодим Рылов не копыто! Он... Он... Федька, ты чего это в парик вырядился, как пугало на огороде? Дай примерить...
Вторый – Сядь, Никодим! За парик – пришибу! Капитолина, ступай за самогоном. Весь сюда неси...
Коротаев - За тебя, Фёдор, сегодня уже в Канцелярии пили. Больше не буду... Ну, то есть, потом. Я хочу выпить за другое... Потому что мы все – мелочь! Мошкара... Потому что трудно такой махиной управлять. Россия-матушка – это тебе не лягушачьи лапки под прованским соусом! Пошли ей, Господи, умных да правильных советчиков, чтобы разобралась во всём и царствовала над нами справедливо и по совести…. И по всей строгости! Потому как воров да взяточников в России всегда было предостаточно. За нами глаз да глаз нужен! А чуть что, так плетьми да в кандалы, да на Змеиногорский рудник этапом…. За Её здоровье! За Россию!
Мархотин – А я б не смог нигде жить, кроме как здесь. Насмотрелся на наших саксонцев вдоволь, один Эллерс чего стоит! Они там на своём порядке-то да на своей аккуратности все поголовно чокнулись... У нас, у русских, всё же по-другому, у нас всё проще, человечнее. Проворовался – на тебе в морду! Или батогами до полусмерти! А у них там человека ударить не смей, даже если он виноват. Сразу в суд на тебя подаст и тебя же ещё и посадят.
Рылов - Ты чего, Федька, такой скучный? Соколом смотри! Тридцать три – это для мужика самый сок! Ты ж не Иисус Христос – к столбу, поди, не прибьют...
Мархотин - Ну, ты сравнил! К столбу! Праведника нашёл... Да всех нас за наши грехи только и осталось, что камнями побить.
Вторый – А ну, заткнулись все! А мне не стыдно за то, как я живу и что я делаю! Не стыдно! Я ради этого все унижения на себя принял, по крупиночке, по шажочку по малому подбирался к месту своему и не остановлюсь на этом, хоть меня убей! Я, как родитель мой жить не буду. Он хоть и не чёрная кость, да всё одно купчишка мелкий, который ради какой-нибудь закорючки говёной, подписи ничтожной на поклон вынужден идти ко всем по кругу, пока не обдерут его, как липку! Ко мне на поклон пусть идут! Я сам буду решать, кому соблаговолить, а кому дулю под нос! И брать я буду! А Бог меня всё равно простит, Он по-другому не может! Нельзя ему по-другому... А почему парик на мне, Никодим, да потому что я скоро получу первый чин в табели о рангах! Я, Фёдор Вторый, простой купеческий сын, стану Вашим благородием! Стану коллежским регистратором, а не свиным рылом, как все вы! Стану! Эллерс мне обещал! Я ему только что исподнее не стирал. Я десять лет горбатился, ни себя, ни других не щадил для этого! По-моему всё будет! По-моему! Ну, чего, как на похоронах сидите? А ну, за моё здоровье наливайте! Федька Вторый гуляет! До краёв, до краёв лейте, по полной, чтоб!
Заходит Капитолина с бутылью.
Капитолина – Эллерса сняли...
Вторый – Чего?
Капитолина – Я говорю, Эллерса сняли.
Мархотин – Чего сделали?
Капитолина - Начальника Колывано-Воскресенских заводов Густава Эллерса сняли...
Рылов – Кто тебе такое сказал?
Капитолина – Шихтмейстер Лукин... Сейчас по улице, мимо дома, шёл, он мне и сказал...
Вторый – А вместо Эллерса, кого назначили? Вместо него, кого назначили, дура? Он тебе не говорил?
Капитолина – Говорил...
Вторый – Ну?! Говори, кого!
Капитолина – Сказал, что Петра Кузьмича...
Вторый – Какого Петра Кузьмича?
Капитолина – Фролова Петра Кузьмича...
Рылов, Мархотин, Коротаев – Кого?!
Вторый – Ну, всё. Выноси святых отцов... Пусти козла в огород... А плевать! Плевать!!! Я Эллерса-то не очень боялся! Справимся и с Фроловым! И не такие ломались! Человеку что надо? До власти только дорваться, а уж потом ему никто не указ! Давай себе мошну набивать. Поначалу-то все из себя благородных строят, а внутри гниль чёрная, беспросветная! Все такие и он такой! Знаю я... А ну, Илюха, бери гармошку! Давай плясовую! Наяривай так, чтобы черти в преисподней уши позатыкали! Чтобы у них все жилы полопались! Рви меха! Фёдор Вторый за свою удачу любого закопает! Любого! Давай, давай! Шибче, шибче! Жарь, Илюха, на весь Барнаул!









В Т О Р О Е  Д Е Й С Т В И Е
Пятая картина

Сон начальника Колывано-Воскресенских заводов Петра Кузьмича Фролова, переходящий в явь.
(Горный совет)
Фролов, начальники заводов, заводских контор и  рудников со своими жёнами.

Буянов – Господа, господа, минуточку внимания! Вчера из Парижа мне был доставлен багаж с превосходными артишоками! Свежайшие артишоки, господа! Просто сумасшедшие артишоки! Я заплатил за эту дрянь пятьсот рублей! Никогда в жизни их не ел. Дерьмо, поди, какое-нибудь! Они ж там, за границей, чёрт знает что едят! Сами не знают... А также - целый ящик первоклассного французского коньяка привезли! Это ещё полторы тыщи рублей! Приглашаю всех вас ко мне на дегустацию! Выпьем за Францию! Музыка!
Фролов – Семён Прокопьевич, подождите... Но как же так? Как же так? Этого не может быть! Объяснитесь, пожалуйста! Послушайте...
Мархотин – Что не может быть? Что он должен вам объяснять, господин Фролов?
Фролов – Как он мог заплатить за всё за это две тысячи, если у него в год жалования положено всего на две тысячи рублей? Как он может столько тратить?
Мархотин – Господи Фролов, Вы интересный какой! Семён Прокопьевич, между прочим, закончил Горный институт, долго жил в столице, привык к комфорту, к удобствам всяким и прочим искушениям! Он уже без этого жить не может. Вы себя-то не равняйте с ним. Это Вы имели счастье родиться здесь, на Змеиногорском руднике, Вам, местному, поэтому всё равно, что есть и что пить...
Рылов – Да что там этот Буянов со своими артишоками! Тоже мне, нашёл, чем гордиться, лавочник! Вот я тут, господа, давеча купил тройку орловских рысаков с каретой и кучером в придачу! Так я за всё за это выложил пятьдесят тысяч золотом! Заметьте, господа, не торгуясь, выложил! Просто из кармана взял и достал...
Фролов – Господин Рылов, у Вас-то, откуда такие деньги?! Вы же простой фельдшер! Вы в год на шестьдесят пять рублей жить обязаны!
Эллерс – Господин Фролов, Вы толи не в себе! Какой это Вам фельдшер! Это же начальник Локтевского сереброплавильного завода!
Фролов – Тогда у него в год десять тысяч рублей оклад... А он говорит, что пятьдесят выложил, не торгуясь! Где он взял столько денег?
Эллерс – Господин Фролов, ну, Вы прямо, как младенец. Вы что, ничего не слышали о распределении сэкономленных средств, как способа стимулирования горнозаводской администрации к успешной деятельности в течение заводского года?
Эмма Эллерс - Это было узаконено Горным положением ещё в 1806 году для казенной промышленности и получило распространение на кабинетские округа. Это вознаграждение! Вознаграждение! Такие вещи, Пётр Кузьмич, надо бы знать. И что Вы супругу  свою в чёрном теле держите, словно нищенку какую? Неужто Вам её не жалко?
Фролов – Я не понимаю Вас...
Эмма – Не понимаете? Да Вы просто не хотите этого понять! Одевается она у вас, как, простите, не знаю кто... У меня прислуга одета богаче.
Коротаев – А я своей на мой день рождения подарил бриллиантовое колье за семьдесят пять тысяч! Из Лондона выслали по специальному каталогу!
Эмма – Какой же вы душка, Василий Игнатьевич! Не пожалели таких денег! Вот, господин Фролов, учитесь, как надо о своей жене заботиться!
Коротаев – Это я, сударыня, не о жене позаботился, а о своей любовнице. Жене я за сто тыщ купил... Два!
Фролов – Сто тысяч?! Да это ни в какие ворота уже не лезет! Ты же чертёжник простой! Ты пятьдесят пять рублей в год получаешь, Коротаев! Всего пятьдесят пять рублей! Ты где столько денег взял?
Вторый – Неправда ваша, Пётр Кузьмич, неправда! Никакой Василий Игнатьевич не чертёжник и никогда им не был! Вы получше-то в него приглядитесь. Он начальник Томского железоделательного завода! Уважаемый и прогрессивно мыслящий человек. Прекрасно разбирается в современных течениях моды, в живопись посвящён и гурман, каких свет не видывал! Вот, например, не далее, как месяц назад он выписал из Вены потрясающего кулинара, лучшего во всей Австро-Венгрии! Не повар, а кастрюльный злодей какой-то и платит он ему тысячу рублей в неделю. Вы понимаете?
Фролов – Я отказываюсь это понимать...
Тегенцов - Господа, внимание! Внимание, господа! Мы собрались здесь все на Горный совет, чтобы подвести итоги за текущий год...
Все – Ура-а-а-а!
Тегенцов - И выработать смету расходов Колывано-Воскресенских заводов на следующий год...
Все – Ура-а-а-а!
Тегенцов - Шампанского! Всем шампанского!
Коротаев – Рябчиков с шампиньонами!
Эмма – Осетрину в апельсинах!
Коркин – За здоровье императора Александра Первого! Ура!
Все – Ура-а-а-а!
Фролов – Николай Юрьевич, Вы-то как здесь оказались? Разве вам здесь место! Пойдёмте отсюда быстрее! Душно здесь... Воздуха не хватает... Будто все мы под землёй находимся. И окна все до одного позакрыты, как специально, законопачены насмерть...
Коркин – Законопачены? Это Вы что-то придумываете, Пётр Кузьмич. Это Вы просто привыкать не хотите.
Фролов – О чём Вы? К чему привыкать?
Коркин – К отсутствию воздуха. Можно и без него... Очень даже можно. Это только кажется, что без него никак нельзя. А на самом деле многие без него обходятся... Да Вы сами-то попробуйте не дышать. Знаете, как сразу легко станет?
Фролов – Что?! Да как же это возможно, Николай Юрьевич? Вы в своём уме? Как же это возможно не дышать-то?! Червям и то воздух нужен!
Все – Попробуй! Попробуй! Попробуй!
Фролов – Хватит!!! Молчать!!!
Фролов надевает мундир, садится за стол. Все испуганно сбиваются в кучу, как овцы. Пауза.

Фролов – Есть такая поговорка - «Бог не выдаст, свинья не съест». Все её знают? (молчание) Думаю, что все.
Буянов – Я не знаю, Ваше Превосходительство! Не знаю! «Бог не выдаст, свинья не съест»! Никогда её не слышал! Отродясь... Клянусь! Святой истинный крест! И вообще, я по-русски не говорю! Жё парль франсэ депюи мон анфанс!(Я говорю на французском с детства) Лё франсэ се ла мэййор лянг дан лё монд антьер!(Французский это лучший язык во всем мире)
Фролов – Аретэ ву!(остановитесь!) Ву зэт нэ дан ля Русси! (Вы родились в России) Парле вотр лянг матэрнель, силь ву пле.(Извольте говорить на Вашем родном языке) Так вот с этого дня, господа,  уясните для себя одну простую вещь – съест! Съест и ни кем из вас не подавится, даже не побрезгует. Потому что свинья – животное всеядное... Так что, не надейтесь... Не хочется думать, что кое-кто из вас тоже уподобился ей в этом качестве. Я не любопытен, но выяснить это придётся... А пока развлекайтесь, господа. Развлекайтесь, прошу вас... Кушайте осетрину в апельсинах. Не подавитесь только...
Все, пятясь, расходятся.

Шестая картина
Появляется Мария Ивановна.
Мария – Петя! Петя... Слышишь меня?
Фролов – А? Что...
Мария – Там Геблер пришёл... Поговорить хочет с тобою о чём-то... Но если ты устал, я скажу ему, чтоб в другой раз приходил.
Фролов – Не надо. Пусть зайдёт...
Мария – Не нравится мне твой вид, Петруша... Так всё тяжело?
Фролов – Даже не представлял насколько... Но я не один... Справлюсь с Божьей помощью. Зови Геблера.
Мария Ивановна уходит, появляется Фридрих Геблер.
Геблер – Здравствуйте, Ваше Превосходительство, уважаемый Пётр Кузьмич! Простите за столь поздний визит...
Фролов – Здравствуйте, господин Геблер. Не извиняйтесь. Проходите, присаживайтесь...
Геблер – Спасибо.
Фролов – Чаю?
Геблер – Не откажусь.
Фролов (кричит) – Машенька, вели Насте чаю нам принести!
Геблер – Пётр Кузьмич, с вашего позволения сразу перейду к своему делу...
Фролов – Слушаю Вас.
Геблер – Как начать-то... Ну, словом, жена моя, Александра Степановна, имея характер суровый и непреклонный, и даже где-то буйный, с прислугой своей обходится довольно круто. Не либерально, так сказать... Ну, то есть, имеет обыкновение воздействовать на них физическим образом. Имеются даже последствия... Вы, верно, слышали уже об этом... Так вот, за всё за это имею неоднократные замечания и предупреждения со стороны участкового пристава. Жалуются на неё мои люди... А у меня у самого духу не хватает справиться с нею. Не одобряю, но ничего поделать не могу...
Фролов – Это не хорошо. Не хорошо...  Здесь, на Алтае, Фридрих Иванович, с простыми людьми, как с крепостными у нас не обращаются. Не позволительно... Могут и должны меры против супруги вашей принять. По суду...
Геблер – По суду! Но, как же так? Пётр Кузьмич, да что же делать-то? Подскажите… Мне ведь огласка такая ни к чему... У меня ж положение.
Фролов – Понимаю, понимаю... Да только ситуация очень уж щекотливая. Как же нам быть-то...
Геблер – Может мне уехать с Алтая?
Фролов – Это Вы всегда успеете. Послушайте, Фридрих Иванович, есть у меня одна задумка. Как отнесётесь к ней только... Давно знаю вас как опытнейшего врача, человека учёного, естествоиспытателя с именем... Флорой местной всегда интересуетесь, фауной. Коллекции насекомых собираете, чучела делаете... В Европе вас ценят, в журналах печатают… Спасибо, Настя... Вот я и думаю, что все эти ваши способности для этого случая были бы как нельзя кстати. Вы меня понимаете?
Геблер – Не совсем, Пётр Кузьмич...
Фролов – Ну, как же... Вы ж знаете, Фридрих Иванович, в Европе, какой бы захудалый городишко не был, а приезжего гостя ведут куда? В музей! А там в нём и есть-то что ценного, так это латы какого-нибудь древнего рыцаря да седло его лошади вместе с подковой. А гордости, как у веника в банный день! А чем мы их хуже? Здесь лучшие горные офицеры русские, иностранцев много на литейном производстве работает, по сути, - это самое настоящее европейское общество. У нас здесь, в Барнауле, свои музеи должны быть! Нам есть, что показать. Поэтому, господин Геблер, собирайте музейную экспозицию для первого в Сибири краеведческого музея! Чем могу, помогу...
Геблер – В Иркутске, слышал, вот только что недавно музей открыли...
Фролов – Ну, значит для второго музея в Сибири. Мы не гордые, нам чужих лавров не надо, своих хватает. В Санкт-Петербурге не откажут в этом, договорюсь, если что.  А нет, так на свои средства содержать будем. На это деньги всегда найдём...
Геблер – А с супругой моей как же?
Фролов – Скажите ей, что ежели подобное насильственное отношение повторится, этапом на Змеиногорский рудник пойдёт руду из шахт вынимать. Я не шучу!
Геблер – А Вы сами не могли бы ей об этом... Хорошо, хорошо. Не съест же она меня, в конце концов... Позвольте тогда мне откланяться, Пётр Кузьмич. Идею вашу поддерживаю полностью. Она достойна всяческого уважения и благодарности потомков! Благословенно то место, где живут такие...
Фролов – Идите!
Геблер уходит. Появляется Мария Ивановна.
Мария – Петя, надеюсь, на сегодня всё? Или ещё кто придёт? Не пущу больше никого! Ты ведь не ужинал даже... И, наверное, не обедал...
Фролов – Всё, милая, всё...
Мария – Слава Богу...
Фролов – Маша, у меня где-то здесь лежали чертежи в коричневой папке... Ты их не убирала?
Мария – Да остановись ты уже, наконец-то, Петя! Остановись... Найдутся твои чертежи. Жизнь-то – это не  только одни чертежи! Дай хоть посмотрю на тебя да обниму... Соскучилась я по тебе, Петруша... Живём вместе, а я тебя не вижу даже. И раньше-то дома не задерживался, а теперь и вовсе не живёшь... Я уж и забыла, какой ты... Спать который месяц ложусь одна, будто вдова соломенная. Проснусь, а тебя уже нет... Я руку положу на постель и глажу её, словно тебя ласкаю... И так каждое утро... Устала я...
Фролов – Верю... Надо было тебе за другого замуж выходить, Мария Ивановна. За домашнего...
Мария – Мне другой не нужен. Тебя люблю...
Фролов – И я тебя люблю, милая моя. Ты для меня и причал, и парус, и море! Всё на свете... А что это Настя у нас такая хмурая, не улыбнётся даже ни разу? На неё это совсем не похоже. Случилось что с нею?
Мария – Случилось. Пришла она три дня назад вечером вся зарёванная, места себе не находит, только что в голос не воет. Ничего не говорит, молчит, как пришибленная... Я к ней пристала – рассказывай, что произошло? Оказывается, узнала она, что Бурнашёв её в скором времени женится на дочери исправника...
Фролов – Павла Савельевича?
Мария – Ну, да... Короче, топиться собралась. А тут, как специально приходит к нам Ярославцев Павел Григорьевич с букетом лилий. Где он их тут взял, даже не представляю. Приходит и с места в карьер предложение Насте делает. А та возьми да и согласись. И вот с тех пор поменялась вся, как в воду опущенная ходит.
Фролов – Вон оно что...
Мария – Петя, да ты спишь уже. Пойдёмте-ка, Ваше Превосходительство, Пётр Кузьмич, баиньки. В кроватку... Завтра тебе опять вставать ни свет ни заря…
Фролов – Я сам, Маша...
Мария – Сам, сам... Конечно, сам...

Уходят.
Седьмая картина
Канцелярия Колывано-Воскресенских заводов
Мархотин – Слышь, Федька, я что узнал, не поверишь! Говорят, Фролов распорядился поставить где-то здесь, в Барнауле, каменный столб самому себе. При жизни! Гранит уже везут с Колывани... Сто телег! А высотою тот столб будет аж двадцать саженей! До такого даже Эллерс не додумался!
Вторый – Дурак ты, Илья! Слышал звон, а не знаешь, где он...
Мархотин – Много ты сам-то знаешь!
Вторый – Много. Не себе он этот столб ставит, а покойному действительному тайному советнику Акинфию Демидову. И не двадцать саженей высоты, а всего четыре.
Мархотин – За что ж это покойнику честь такая?
Вторый – А за то, что он первым послал сюда, на Алтай, рудознатцев. С Урала послал... Он же  и первый завод в Колывани поставил... Историю надо знать, пенёк.
Появляется Коротаев.
Коротаев – Здорово, мздоимцы! Здесь Фролов?
Вторый – Договоришься ты у меня, Васька, когда-нибудь!
Мархотин – Когда он здесь в это время был? В Локоть вчера уехал...
Коротаев – Это хорошо... Значит, успеем богадельню расчертить. Немного уже осталось. Часа на три работы...
Вторый – Какую богадельню?
Коротаев – С церковью!
Мархотин – Где?
Коротаев – Здесь. Недалеко от завода... Площадь там Фролов будет делать. Говорит, чтобы как в Санкт-Петербурге! По собственному проекту... Горный госпиталь, училище и богадельня с церковью. Всё из камня. Да, и ещё каменный столб поставит в центре. Он его собственноручно нарисовать изволил... Вот он. Показать?
Мархотин – Покажи... М-м-м... Острый! Как штык из земли торчит! Это, значит, чтобы, понимали враги наши, только суньтесь сюда, вся земля такими вот штыками ощетинится у них под ногами. Чтобы никто не зарился...
Появляется Буянов.
Буянов – Федька, ты мне нужен!
Вторый – Некогда мне сейчас, Ваше благородие. Дел много...
Буянов – Нет у тебя никаких дел, кроме нашего с  тобой!
Коротаев – Пойду я чертежи делать. Значит, Его Превосходительство будет только завтра... Илья, картинку верни! Чуть не забыл её...
Коротаев уходит.
Буянов – Ты что же это, Фёдор Пармёнович, морду свою воротишь? Откупиться мною захотел, а? Перед Фроловым выслуживаешься? Некогда ему! А деньги у меня казённые брать было когда? Было? Тысячами брал и ничего, не стеснялся! Забыл? Откуда Фролов всё узнал?!
Вторый – О чём это Вы, Семён Прокопьевич?
Буянов – О чём?! Ах ты, гнида бумажная! Я тебе расскажу о чём! Нет, Феденька, тебе я рассказывать ничего не буду. Самому Фролову расскажу, какие делишки ты здесь обделываешь за его спиной! Скажу ему, что оговорили меня... Ты и оговорил! Кто вписывал в смету расходы на поиски каменного угля! Кто?
Вторый – Я. А кто знал, что все залежи каменного угля уже давно известны и помалкивал, а деньги из казны на раскопки получал? Кто по семнадцать с половиной тысяч рублей каждый год в карман укладывал? Кто? Не Вы ли, господин Буянов? А я вписываю в смету только то, что велит мне начальство. То есть, Вы, Семён Прокопьевич! Там и подпись ваша стоит собственноручная.
Буянов – Врёшь! Врёшь! Какая ещё подпись? Не подписывал я ничего! Не было моей подписи! И не должно было быть!
Вторый – Хотите на неё посмотреть? Илья, покажи господину горному инженеру проект сметы за прошлый и позапрошлый года. Он нам не верит...
Буянов (смотрит бумаги) – Я это не подписывал... Я это не подписывал!
Вторый – Правильно, не подписывали. Илюха за тебя подписал, Ваше благородие. Взял и подписал, да так, что от оригинала родная мать не отличит. Он у нас мастак на такие чудеса. Ни разу рука не дрогнула. Не руки - золото! Верно, Илья?
Буянов – Зарезали! Без ножа зарезали! Пером своим чернильным убили! Крысы! Крысы канцелярские!
Вторый – Он ещё и обзывается! Нехорошо, Семён Прокопьевич, государственную казну с собственным карманом путать. Вам разве никто об этом не говорил. За это ведь и посадить могут... Пётр Кузьмич на этот счёт очень строг...
Буянов – И беспощаден... О, Господи! Господи, пронеси! Не боюсь ни огня, ни меча...
Буянов убегает.
Вторый – А боюсь Петра Кузьмича! Забегали... Эллерс на всё на это глаза свои закрывал, либо сквозь пальцы смотрел, а господин Фролов не желает так делать. А, плевать!
Мархотин – В бега, поди, пустится Семён Прокопьевич...
Вторый – Далеко не убежит... Догонят.
Появляется Тегенцов.
Тегенцов – Чего звали? Давайте быстрее, у меня времени мало.
Вторый – Куда так спешите? Строевые занятия устраиваете с приписными крестьянами или стрельбы, господин Тегенцов?
Тегенцов – Ты как со мной разговариваешь, каналья?! А? Да я тебя в порошок сотру, в землю закопаю, живьём сгною!
Мархотин – Жалоба со стороны жителей Белоярского уезда на земского управителя Тегенцова Прохора Терентьевича. Жалоба адресована начальнику Колывано-Воскресенских заводов Его Превосходительству Фролову Петру Кузьмичу.
Тегенцов – Чего?
Мархотин - Вышеозначенный господин Тегенцов взял за практику приезжать в деревни, заходить в зажиточные дома и заявлять, что на том месте, где стоит дом, будут бить шурф и искать золото. На изумление хозяев ругается и кричит, что, мол, земля наша, где хотим, там и роемся, зачем на этом месте строились? Разве не видели, канальи, что тут золото? Уходит земской управитель Тегенцов только после того, как получит откупного... Но на следующий день может вернуться опять. Всё верно?
Тегенцов – Не было такого! Не было! Клевета!
Вторый – В таком случае жалоба эта сегодня же будет лежать на столе у Петра Кузьмича. На самом видном месте...
Тегенцов – Сколько?
Вторый – Пятьсот. Или, почём там нынче золотишко-то, Прохор Терентьевич? Спрашиваю у вас, как у знатока. А то продешевить тут с вами.
Тегенцов – Вот тебе тысяча, мерзавец! Жалобу только отдай мне...
Вторый – Вот-с, извольте. Ваша взяла. Возвращаю-с... Со всем к вам почтением-с.
Мархотин – Прохор Терентьевич...
Тегенцов – А?
Мархотин – Уходить будете, Прохор Терентьевич, кота погладьте. Пожалуйста...
Тегенцов – Чего? Какого ещё кота?
Мархотин – Чёрного. Он на улице возле дверей сидит. А я из окошка посмотрю, выполнили Вы просьбицу мою или нет.
Тегенцов – Тьфу!
Вторы й – Прохор Терентьевич!
Тегенцов – А?
Вторый – Вы забыли сказать - «Честь имею»!
Тегенцов уходит, чертыхаясь.
Мархотин – Глянь-ка, Федька, глянь! Погладил кота! Целых два раза. Ай, молодец, Прохор Терентьевич! Ай, какой послушный человек...
Вторый – Дрянь он, а не человек. И Фролов ему такую же характеристику дал... Здесь где-то была... Сейчас найду... Пётр Кузьмич всем здесь оценку свою даёт. А потом выводы делает. А, плевать! Вот, например, на господина Буянова... «Способности имеет хорошие, но предан пьянству и по должности упустителен». Как в воду глядит! Ага, вот она! Тегенцов – «Без способностей, без знаний, нетрезвой жизни и потому бесполезен для службы». Такого и не жалко... Ещё легко отделался! Надо было с него всю тысячу сдёрнуть...
Появляется Ярославцев.
Ярославцев – Здравствуйте, друзья мои! День-то сегодня какой исключительный! Солнце, словно древнее языческое Ярило на небе, как на троне восседает! И всех своим теплом одаривает. Никого не забывает... Не удержался я, сходил на Обь, искупаться. И так хорошо мне стало, словно второй раз на этот свет народился. Словно живою водой омовение совершил!
Мархотин – Я вас таким, Павел Григорьевич, никогда не видел. Наследство получили?
Ярославцев – Женюсь! Женюсь, друзья мои, на самом прекрасном создании, когда-либо сотворённом природой!
Мархотин  – Поздравляем! И кто же эта счастливица?
Ярославцев – О! Это сама невинность, само совершенство! Это просто ангел во плоти!
Вторый – А имя у этого совершенства есть?
Ярославцев – Настенька! Настасья Андреевна! И любит меня, любит!
Вторый – А мясо она у вас ест, невеста ваша?
Ярославцев – Что? Какое мясо?
Мархотин – Ну, свинину там, или говядину. Птицу разную...
Ярославцев – Конечно, ест... Наверное, ест...
Вторый – Ну, значит, никакой она не ангел. Ангелы, Павел Григорьевич, мяса не едят. Ни в каком виде...
Ярославцев – Да, да... Может быть... Не задумывался об этом. И всё-таки она ангел. (уходит)
Мархотин – Павел Григорьевич, вы зачем приходили - то?
Ярославцев – Что? Ах, да... Чуть не забыл. Пётр Кузьмич просил сделать для музея уменьшенную копию пароатмосферной машины. Ту, что механикус Иван Ползунов более пятидесяти лет назад здесь построил. Так вот, Фёдор Пармёнович, поищи-ка ты в архиве чертежи этой самой машины. Тщательно поищи. Они должны быть в сохранности. Как найдёшь, сразу отправляй мне... Никак в толк не возьму, как Ползунов мог сам до такого додуматься? Непостижимо! Гений! Технический гений... Наш, русский...
Ярославцев уходит.
Мархотин – Послушаешь, как их благородия о женщинах своих говорят, так смешно становится. Невинность, совершенство, ангел во плоти! Ну, какие из баб ангелы? Да это же курам на смех! Я что, на свою, выходит, молиться должен? Креститься, глядя на неё? Да пусть у меня рука отсохнет, чем я так сделаю! Ей только слабину дай, не успеешь оглянуться, как она тебе на шею хомут наденет и сама туда же и усядется. Они ж хитрые... Вот они господами и помыкают! Эллерс, так тот вообще у своей Эмки по струнке ходил, как  зачарованный... Эх, обмельчал нынче мужик, обслюнявился. Тьфу!
Заходят Фролов, Осипов, Бурнашёв, Коркин, Мархотин.
Фролов – Лошадей бы пожалел, Осип. И кур ты сейчас задавил не меньше десятка...
 Осипов – Больше...
Фролов – Из своего кармана платить за них будешь...
Осипов – У меня столько нету...
Бурнашёв – Осип Самсонович, не думал я, что ты такой рисковый у нас. Почитай с самой горы карета неслась...
Осипов – Кучера пожалел... Выехали-то чуть свет. К Барнаулу подъезжать, а он, гляжу, носом уже клюёт. А мне с ветерком охота было к Канцелярии подъехать. Знай, мол, наших! Фролов со товарищи едет!
Фролов – Короче, господин Осипов местный бомонд поразить захотел...
Бурнашёв – Особенно женскую его часть...
Осипов – Это Вы у нас разбиваете женские сердца, Тимофей Степанович. А я только куриные... И то, только сегодня.
Коркин – Эдак Вы, Осип Самсонович, всех угробить могли...
Осипов – Мог, Николай Юрьевич... Мог.
Фролов – Фёдор...
Вторый – Да, Ваше Превосходительство!
Фролов – У меня на столе, лежит проект письма об открытии в Локте двухгодичной горнозаводской школы... Принеси мне его.
Вторый – Слушаюсь, Ваше Превосходительство! (уходит)
Фролов – Буду просить Санкт-Петербург, чтобы разрешили нам школу эту построить... Позарез нужна. Грамотных людей здесь не хватает. Нам свои специалисты нужны...
Коркин – Прекрасная мысль, Пётр Кузьмич! Очень своевременно...
Фролов - Чтение, письмо, арифметика, закон Божий, рисование и практическое распознание руд. Этого будет вполне достаточно...
Вторы й – Вот-с, Ваше Превосходительство.
Фролов – Спасибо...
Коркин – Пётр Кузьмич, раз Вы с дороги, я попозже зайду к вам…
Фролов – Останьтесь, господин Коркин.
Коркин – Да? Ну, хорошо-с...
Фролов – Тимофей Степанович, вы вот что... Завтра, с самого утра...
Бурнашёв – Пётр Кузьмич, помилосердствуйте! Ведь только-только приехали. Хоть денёк отдохнуть-то дайте. А то от меня невеста сбежит... Пощадите! У меня ж свадьба через полторы недели!
Фролов – Хорошо... Тогда послезавтра езжайте на Змеиногорский рудник. Посмотрите, возможно ли отвести воду Крутихи в речку Корбалиху. Тогда бы мы сделали на Корбалихе толчейные и промывальные устройства для руды... Заодно и обследуйте состояние железной дороги.
Бурнашёв – Будет сделано, Пётр Кузьмич.
Фролов – Теперь Вы, Осип Самсонович... Поедете на Сузунский завод и посмотрите, что там можно сделать, чтобы увеличить выработку свинца. Возить сюда свинец из Нерчинска за тысячи вёрст – это одно разорение для казны.
Осипов – Поеду в Сузун... Может, невесту там себе найду... Раз в Барнауле никому не нужен.
Фролов – Вы мне нужны...
Осипов – Я про женщин, вообще-то...
Фролов - Теперь с вами, господин Коркин. Отдыхайте, господа...
Бурнашёв и Осипов уходят.
Коркин – Я вам, Пётр Кузьмич, всё забываю сказать о том, что брус из лиственницы вам на баню давно готов! Только доставить осталось из...
Фролов – Скажите мне, пожалуйста, господи Коркин, как обстоят дела в Абаканском лесничестве?
Коркин – Очень хорошо, Пётр Кузьмич! Очень хорошо! Уголь из абаканской берёзы – превосходного качества! Один из лучших...
Фролов – А сами вы давно бывали в Абаканском лесничестве?
Коркин  - Я?
Фролов – Да, вы.
Коркин  - Последний раз?
Фролов – В любой раз...
Коркин – В любой раз? Я не совсем понимаю, Пётр Кузьмич, ваш вопрос... В нём звучит какая-то ирония... Ну, конечно, я там... Э-э-э...
Фролов – Я слушаю, слушаю вас!
Коркин - Честно скажу, я там ещё не был... Всё как-то не получалось. Не успеваю... Но в скором времени я как раз собираюсь туда ехать...
Фролов – Зачем?
Коркин – То есть, как зачем?! С ревизией, разумеется...
Фролов – С ревизией? А с какой ревизией, позвольте вас спросить?
Коркин – Что значит, с какой ревизией? Я Вас не понимаю, Ваше Превосходительство...
Фролов – Не понимаете? Или делаете вид, что не понимаете?
Коркин – Что вы от меня хотите?
Фролов – Что я от вас хочу... Эх, Николай Юрьевич, Николай Юрьевич. Чего вам в этой жизни ещё не хватает? А? Денег? У вас же всё есть. Вы получаете в год столько, сколько не получают служащие всех ваших лесничеств и ещё при этом умудряетесь воровать.
Коркин – Что!? Это оскорбление! Я попросил бы вас выбирать выражения при подчинённых!
Фролов – Просить, господин Коркин, вы будете суд о снисхождении. А подчинённых своих вы в грош не ставите, поэтому вам должно быть всё равно. Пока я снимаю вас с должности управляющего Лесным хозяйством!
Коркин – За что? За что?! Это всё бездоказательно! Ваше Превосходительство, я ни в чём не виноват! Пётр Кузьмич, меня оговорили! Это клевета! Ложь!
Фролов – Хотите правду? Извольте. А правда в том, что Абаканского лесничества никогда не существовало и не существует! Как, впрочем, и всех его служащих. Хотя при этом оно регулярно финансировалось... Что? Вы этого не знали, господин Коркин? Не знали, что это лесничество - миф! Дым! Призрак! Но деньги, вполне реальные, надо полагать, шли в ваш карман, Николай Юрьевич?
Коркин – Это произвол! Вам никто не поверит! Я буду жаловаться на вас в Санкт-Петербург! Я найду на вас управу! Найду!
Фролов – Ищите. И ещё... Ответьте мне, почему вы, господин Коркин, полтора года не выплачивали жалование служащим Кулундинского подлесничества, тем самым толкая их на приобретение денег незаконным путем за счет распоряжения казенным имуществом в личных интересах?
Коркин – Это... Это... Да вы параноик, господин Фролов!
Коркин уходит.
Фролов – Фёдор, а ты оказался прав. И ведь вся эта история с несуществующим лесничеством продолжалась в течение, как минимум, трёх лет! Это ж десятки тысяч рублей кому-то в карманы! Один Коркин проделать это не в состоянии. Сообщники тут нужны...  Можешь рассчитывать на первый классный чин.
Вторый – Ваше Превосходительство, да я всех этих казнокрадов-вредителей насквозь вижу! Насквозь! Нюх у меня на них. А главное-то в том, что все бумаги через меня идут! И тут уж от меня никто не спрячется. Ни Коркины, ни Тегенцовы! Никто!
Фролов – Спрячутся, Фёдор, спрячутся... За всеми ведь не уследишь, полицейского рядом с каждым не поставишь. Самые близкие люди и те норовят... Эх!
Фролов уходит.
Мархотин – Ну, ты Иуда, Федька! Ох, и Иуда! Поискать ещё таких...
Вторый – А чего их искать-то? Да их полно кругом! Только под другими именами. И ты Иуда, только сам себе в этом не признаёшься, потому что трус. А, плевать! Меня ничто не остановит... Я говорил!
Мархотин – Коркин ведь тебе отслюнивал, чтоб ты молчал.
Вторый – А я и молчал. До поры... Я что? Я сошка мелкая, букашка незаметная... С меня такой и спрос. Мне сказали подписать, я и подписал...
Появляется Капитолина.
Вторый – Чего пришла?
Капитолина – На тебя посмотреть.
Вторый – Чего на меня смотреть... Я не медведь в клетке.
Капитолина – Может и не медведь...
Вторый – Иди отсюда, не мешай работать.
Капитолина – А в клетке, Фёдор Пармёнович, ты всё равно будешь. Посадят...
Вторый – Ты чего говоришь-то, дура!
Капитолина – Может и дура, зато не ворую...
Вторый – Что?! Ты это о чём?
Капитолина – А сам-то не догадываешься?
Вторый – Выйди-ка, Илья... Поговорить мне надо. (Мархотин выходит) Ты чего это, Капитолина, загадками говоришь? Я не люблю, когда со мною в кошки-мышки играют. Смотри, не обожгись...
Капитолина – А ведь испугался ты, Феденька, испугался... Сильно. Аж в лице переменился. Чего так? Совесть не чиста?
Мартын – Не чиста... Молодец, догадалась. А знаешь из-за кого? Из-за тебя! Я ведь не слепой, всё вижу. У тебя ж в глазах написано... Любишь меня?
Капитолина – Пойду я...
Вторый – Не пущу, пока не ответишь! Любишь?
Капитолина – Нет...
Вторый – Любишь?
Капитолина – Нет! Люблю... Пусти, окаянный! Больно...
Вторый – А если я скажу, что тоже люблю тебя, ты мне поверишь?
Капитолина – Нет...
Вторый – Люблю...
Капитолина – Не мучай меня...
Вторый – Люблю!
Капитолина – Не надо... Пожалуйста, пожалей меня... У меня уже сил никаких не осталось... Милый мой! Жить без тебя не могу! Хоть прямо сейчас в петлю полезай! Люблю, люблю, люблю! Как никого в жизни не любила! И не полюблю уже, я знаю... Только страшно мне от любви такой становится! Словно не на счастье она мне дана, а в наказание! Словно, это и не я вовсе, а кто-то другой живёт во мне и рвёт мне душу в кровь тоской смертной, предчувствиями страшными… Феденька, но ведь когда любишь, разве такое должен человек чувствовать? Разве ж сердечная мука должна быть такой невыносимой, такой злой? Это же неправильно... Человек летать от любви должен, как птица в небе! Что же ты молчишь?! Скажи мне хоть что-нибудь... Найди слова такие, чтобы я успокоилась. Сколько ж можно так страдать...
Вторый – Ты почему про клетку заговорила, Капа?
Капитолина – Золото твоё видела...
Появляется Рылов.
Рылов – Фёдор... Займи сто рублей. В карты проигрался... А сегодня срок пришёл... Отдавать деньги надо. Чёрт бы их всех побрал!
Вторый – В аптеке своей возьми!
Рылов - Да взял уже... Ста рублей не хватает!
Вторый – Сколько ж ты проиграл?
Рылов – Девятьсот...
Вторый – Играть бы сначала научился, дубина! На! Иди отсюда.
Рылов – Дай ещё триста! Тебе ж не жалко для меня? Ну, ладно, ладно... Испепелил глазищами своими... Спасибо тебе, Фёдор Пармёнович... Выручил! Дай я тебя поцелую! Как друга...
Рылов уходит.
Вторый – Ты про что это, Капа, мне говорила? Какое ещё золото?
Капитолина – То, что в сундуке у тебя спрятано...
Вторый – Вот оно что... А я-то подумал. Так это для нас с тобой золото! Для нас двоих! Чтобы уехать отсюда. Вместе... Поняла? Чтобы жить не в нищете, а в богатстве! Чтобы не ходить с протянутой рукой, чтобы ни в чём не нуждаться до конца дней своих. Чтобы не помыкал никто! Вот для чего золото бывает! Оно ж человеку в помощь дано. В поддержку! Чтобы ему было легко и свободно, как птице в небе! Чтобы дышать никто не мешал... Что ж в этом плохого-то, а, Капа? Что? Ты никому не сказала?
Капитолина – Нет...
Вторый – Правду говоришь?
Капитолина – Правду...
Вторый – Поклянись!
Капитолина – Клянусь...
Вторый - Вот и умница! Умница... А теперь иди домой, Капитолина. Иди... Ни к кому только не заходи...
Капитолина – Любишь?
Вторый – Люблю. Я ж сказал...
Капитолина – Обними меня...
Вторый – Потом, потом. Вдруг зайдут... Никто ничего не должен знать... Никто! Поняла?
Капитолина – Поняла...
Вторый – Иди!
Капитолина – Нет! Не уйду, пока не обнимешь! Не уйду, пока сердце твоё не почувствую! Я тогда сразу пойму, врёшь ты мне или правду говоришь...
Вторый – Да что ж ты за упрямая такая…
Заходят Геблер и Мархотин.
Геблер – Так что я убеждён, всё это очень заинтересует Его Превосходительство! Даже очень! Пётр Кузьмич давно уже этим занимается... Так и говорит: чуть что, сразу ко мне! Понимаешь меня, Мархотин?
Мархотин – Да-с, Ваше благородие! Обязательно понимаю-с!
Геблер - А я уже, говорит, буду принимать меры... А у Петра Кузьмича слово с делом не расходится – как сказал, так и будет. Это ж, какая удача - Золотая Баба! И ведь здесь, под самым носом. Кто бы мог подумать? А-а, ты всё равно ничего не понимаешь...
Мархотин – Так точно, Ваше благородие! Не понимаю-с... Не дано!
Геблер уходит к Фролову.
Вторый – О чём это он, Илья?
Мархотин – Да кто ж его разберёт... У господина Геблера на уме чучела одни, да паучки с мухами. Он, наверное, и сам-то себя не всегда понимает...
Вторый – Тебе он что говорил?
Мархотин – Ну, он, вроде как, говорил про какую-то бабу, которая золото нашла. Много... Везёт же дурам...
Вторый – Что она сделала?!
Мархотин – Золото нашла...
Вторый – Золото? Где?!
Мархотин – Да где-то здесь...
Вторый – Она что, сама ему об этом сказала?
Мархотин – Сама, наверное... А как ещё-то? А иначе, откуда бы он про это узнал?
Вторый – И теперь он пошёл к Фролову обо всём об этом ему рассказать?!
Мархотин – Ну, да... Пошёл.
Вторый – А-а-а! Проклятая!
Мархотин – Ты чего? Ты чего?! Мартын! Что ты?!
Вторый – Проклятая! Проклятая! Ты же сейчас клялась мне, божилась, что никому ничего не сказала! Я ж тебе поверил...
Капитолина – Я не говорила.
Вторый – Врёшь! Врёшь! Что ж ты со мною сделала! Ты же всю мою жизнь погубила! Всю, без остатка забрала!
Капитолина – Я не говорила!
Вторый – Врёшь, говорила! Не могла не сказать... Я ж по крохам, по малым крупинкам золото это собирал! Я людей за него не щадил, жизни лишал! Каждый золотничок в крови в человеческой искупал! Думал, уеду отсюда, заживу барином, отмолюсь от грехов своих, откуплюсь добрыми делами перед Богом! А тут ты... Не успел! Не успел...
Капитолина – Я не говорила...
Вторый – Смерть моя ты, вот ты кто!
Капитолина – Не любишь... И никогда не любил... А я поверила! Поверила...
Мархотин – Отойди от неё, Фёдор! Убери нож! Убери нож, говорю! Христом тебя прошу! Не бери грех на душу!
Вторый – Нет... Нет! А дальше что? Что? А ничего, Фёдор Пармёнович... Кончилась твоя жизнь! Нет у тебя будущего! А будет у тебя вместо него дыба! Подвесят тебя на неё, как тушу свиную, крюками под рёбра подцепят! А потом в клетку посадят... Руки ломать начнут... Огнём пытать за царское золото! Где взял... Вот чего ты для меня добилась любовью своей! Проклинаю тебя! Ненавижу!
Капитолина – Не надо! Не делай этого, Феденька! Меня лучше убей! Меня!
Вторый – А, плевать! Плевать! Пропади ты...
Вторый ударяет себя ножом в грудь.
Капитолина – Нет!!!
Мархотин – С ума посходили... Федя! За что ж ты себя... Кровь же... Нельзя так! Нельзя... Пётр Кузьмич... Ваше Превосходительство! Пётр Кузьмич!!!
Мархотин убегает.
Вторый – Что ж мне так в жизни-то не везёт... В сердце своё и то попасть не смог... Промахнулся...
Капитолина – Федя! Феденька! Не умирай... Не умирай! Пожалуйста...
Вторый – Уйди... Не хочу видеть тебя... Уйди, окаянная...
Капитолина – Не гони меня, Феденька! Дружочек мой... Никуда я от тебя не уйду. Рядом с тобою лягу... Вот прямо здесь и лягу. Мне без тебя всё равно не жить...
Вторый – Уйди!
Появляются Фролов, Геблер, Мархотин.
Мархотин – Вот он, Ваше Превосходительство, лежит! Лучший друг мой на себя руки наложил! Из-за меня! Я злодей! Я убивец его...
Фролов – Фридрих Иванович, помогите ему... Что тут у вас произошло?
Мархотин – Господин Геблер перед тем, как зайти к вам, рассказал мне про какую-то бабу, которая золото нашла... Я об этом Фёдору возьми и скажи, а он вдруг, словно взбесился! Затрясся весь, как в падучей... А тут ещё Капитолина пришла... Так он сначала на неё накинулся, а потом за нож схватился...
Флоров – Какое золото? Какая баба? Я ничего не понимаю...
Капитолина – Я никому не говорила, Феденька...
Вторый – Уйди...
Вторый - Федя, что ж ты, морда такая, с собою сделал! Что же ты, паскуда такая, натворил!
Фролов – Мархотин, отойди от него!
Мархотин – Это ж господин Геблер мне сказал, а я повторил... Какая-то баба нашла золото...
Геблер – Нет! Это есть совершенная глупость! Я не говорил так! Совсем не так! Я говорил, что где-то рядом с горой Малая Синюха находится алтайский идол – Золотая Баба! И если её найти, то это было бы выдающимся приобретением для нашего музея...
Вторый – Идол?! Идол... Мархотин, дурак...
Мархотин – Федя...
Геблер – Пётр Кузьмич, он умирает...
Вторый – Капа... Забирай всё себе... Не говори никому. Живи и не бойся...
Капитолина – Феденька! Не надо мне никакого золота! Краденное оно... Не надо! Оно ж ничего, кроме несчастий не приносит! Да пусть забирают его... Пусть всё забирают... Ничего мне не надо... Без тебя...
Вторый – Дура...
Мархотин – Тридцать три... Тридцать три...
Фролов – Что? Что тридцать три?
Мархотин – Ничего... Это я так, Ваше Превосходительство... Сам себе... Примета такая... Не верил в неё...
Геблер – Ваше Превосходительство, он умер...
Появляются все участники спектакля.
Фролов – Мархотин, передайте участковому приставу, чтобы обыскали дом покойного Фёдора Второго. Если найдут там золото, расследовать это дело и похоронить его, как преступника! Металл сей для одного человека, кроме беды ничего не приносит. Один соблазн и искушение. Всё золото и серебро, все драгоценные металлы, что добывается здесь, на Алтае, на всех его рудниках, всё это идёт на укрепление и развитие Российской державы! Идёт на мощь и оборону нашей страны. Нет ничего невозможного для тех людей, которые местом своей деятельности выбрали Сибирь и особенно Юго-Западную её часть, известную под именем – Алтай! Очень может быть, что воссозданные здесь люди по-другому говорили, по-другому думали, иначе себя вели. Но пусть это останется на совести человека, который взял на себя смелость это сделать, имея перед собой только несколько призрачных полутеней из прошлого, две-три вскользь брошенные о ком-то фразы, а то и просто, чью-то полустёртую фамилию на архивном документе.
Дальше все говорят вместе, и на этом опускается занавес.
Фролов – «Хотя скорое исполнение моих предположений и нахожу полезным для заводов, но за всем тем как приведение оных в исполнение, так и удовлетворение многих других, не менее не обходимых, по давнишней в них надобности, потребности заводских – в одно и то же время не только затруднительно, но и невозможно. А потому и нахожусь я в необходимости приступать к оным постепенно».
Ярославцев – «При тех понятиях, которые о паровой машине теперь в России господствуют, она не приносит нам и сотой части той пользы, которую бы могла принести».
Бурнашёв – Необходимо построить около Томского завода новое железоделательное предприятие, от которого бы могла быть должная польза, как заводам, так и крестьянам, нуждающимся в железных земледельческих орудиях». 
Осипов – «При осмотре мною всех здешних заводов и рудников, нашёл я, что недостаток при Змеиногорском руднике служит главнейшим препятствием к возведению разных устройств, нужных для производства опытов, из коих бы можно извлечь пользу для заводов».
Фролов  - Не вечно всё! Прохожий сам тому свидетель. Нетленны лишь одни заслуги, добродетель!

Конец.
Б А Р Н А У Л  -  2017 год