1.
Гидротрансформатор чётко менял передачи, пока Максим, стиснув зубы, нёсся по улочкам к Лёхиному дому. Солнце било ему в глаза, но он боялся убрать побелевшие руки с руля, чтобы откинуть козырёк. Мысль была только одна: «Не может быть! Я же сам видел, как всё закончилось, сам же с Лёхой, тьфу, Лёней шёл потом крестным ходом. Как такое могло произойти?»
Наконец, он остановился перед хлипкими воротами покосившегося дома, не глуша двигателя, бросился из салона, забыв переключить коробку. Машина медленно тронулась, и, уперевшись бампером в редкий штакетник, с громким хрустом повалила его. Максим плюнул, снова прыгнул в кресло, упёрся ногой в тормоз и, для верности, дёрнул ручник. Ткнул кнопку «Start/Stop Engine», глубоко вдохнул. «Что со мной творится?», - подумал он, встряхнул головой, хотел погладить бороду, но рука ухватила пустоту. Максим усмехнулся и неожиданно для себя успокоился. Медленно закрыл машину, вошёл во двор, осмотрелся. Вроде бы всё осталось, как было. На досках крыльца еле заметные замытые следы крови, примятая трава по краям дорожки в огород. На двери и косяке Максим заметил наспех приколоченные железные дужки, а в них старый, но добротный навесной замок. Он сложил перископом ладони над бровями и прислонился к пыльному оконному стеклу. В доме тоже ничего необычного: стол на прежнем месте, аккуратно расставленные вдоль стены табуреты, заправленная кровать. «Что же ты натворил, Леонид, и где мне теперь тебя искать?» - вслух прошептал Максим. Он снова вспомнил ужасный обряд, мёртвую свинью, однорукого калеку в луже крови и вздрогнул. «Что-то всё-таки я сделал не так, а вот что?».
Через узкий проход между стеной дома и сарайчиком Максим вышел в огород и увидел торчащую из земли лопату с присохшими комками чернозёма, ворох газет и несколько целлофановых пакетов. Максим осторожно покачал лопату, выдернул её и внимательно посмотрел на лезвие. Лопата как лопата, ничего особенного. «Но ведь не было ни газет, ни кульков этих, когда мы яму копали, откуда они тут? Ох, как не хочется рыть!» - поморщился Максим, и, зажмурившись, воткнул лопату в податливый чернозёмный холм.
Запах разложения он не переносил. Когда Максиму было восемь лет, от чумки сдох его четырёхмесячный щенок Чапа. Максим, уложив Чапу в коробку из-под обуви, пошёл с отцом его хоронить. Они выкопали неглубокую ямку за девятиэтажкой, положили в неё коробку, Максим провёл рукой по коричневой шерсти.
- Спи, Чапик, я буду к тебе приходить.
- Он не уснул, Максим, он сдох, - отец закурил и, убрав руку Максима от коробки, в три взмаха закопал ямку и принялся утрамбовывать землю ногой.
- Папа, не дави, ему же больно! – Максим бросился к отцу и попытался его оттолкнуть. Но тот лишь усмехнулся.
- Максим, не переживай, ему не больно уже, к тому же, это всего лишь собака. Завтра поедем к дядьСаше, у него на соседней улице автобаза, и там столько этих щенков приблудных бегает – выберешь себе любого!
- Я не хочу любого, почему я больше не могу играть с Чапой?
- Его больше нет, Макс. Всё. Это называется «смерть». Он как бы… ушёл. И я уйду, и ты. Очень-очень нескоро. Ты сам всё поймёшь, но попозже. А теперь погнали домой, ужинать будем.
- А завтра к дядьСаше за собакой, да?
- Конечно, я же обещал.
За собакой они так и не поехали, на следующий день отец подарил Максиму дефицитную ГДРовскую железную дорогу, и они часами, позабыв обо всём на свете, запускали игрушечные составы по большой восьмёрке блестящего пути с крошечными шпалами.
Через пару недель Максим вдруг вспомнил о Чапе и по пути из школы свернул за дом. Подобрал прочную палку и принялся рыхлить слежавшуюся землю. Палка сначала уткнулась во что-то мягкое, а потом вдруг провалилась. Максим выдернул её, отбросил в сторону и полусогнутыми ладонями, по-собачьи, начал быстро-быстро копать. В нос ему ударила незнакомая нестерпимая вонь, а когда он провёл грязной ладонью над тем местом, где была голова щенка, земля осыпалась, и Максим вздрогнул при виде жуткого оскала маленьких зубов. Но самым страшным была кожа с короткими волосками на морде: в ней копошились мелкие червячки, отчего казалось - Чапа жив, и нетерпеливо и быстро принюхивается к собственному зловонию. Максим сипло и негромко вскрикнул, подскочил и, схватив ранец, рванул домой.
- Ты где так коленки вымазал, а? – мама помогла снять ему тёмно-синий форменный пиджак, а потом приподняла бровь и принюхалась: - И чем это от тебя воняет?
Максим смотрел на неё долго и серьёзно. Потом выронил коротко:
- Смертью.
- Ещё раз так вымажешься – точно смертью запахнет. Твоей, - усмехнулась мама и велела ему снять брюки и положить их в стиральную машину.
Через несколько лет хоронили бабушку, и когда Максим, уже десятиклассник, подошёл к гробу, чтобы проститься, еле слышный запах разложения неожиданно сильно ударил ему в голову, и он, хватая раскрытым ртом воздух и цепляясь за чёрную ленту на красной обивке гроба, медленно повалился на землю без сознания. Родители списали всё потом на переутомление перед экзаменами и стресс: бабушку он очень любил.
И только сан и служение помогли Максиму если не забыть, то хотя бы спрятать страх смерти в какие-то неизвестные ему самому глубины. Но всё равно, он заранее просил перед отпеванием уточнять, «свежий» покойник, или нет, и если была вероятность, что привезут усопшего, который пролежал дома несколько дней, Максим доставал крошечную баночку вьетнамского бальзама «Золотая Звезда» и тайком мазал жёлтой мазью под носом. Щипало потом нещадно, но зато «звёздочка» отбивала любые посторонние запахи и помогала не отвлекаться от чина погребения.
Максим копал, стараясь глубоко не дышать, но потом не удержался, потянул носом. К его удивлению, наступающий вечер пах совершенно обычно, и цветущий аромат мая не портила жуткая сладковатая вонь гниющего мяса. Он осторожно начал сгребать с грязно-белой шкуры землю, и когда почти полностью очистил нижнюю половину свиньи от липкого чернозёма, увидел такое, от чего ему захотелось завыть в голос от бессилия: обе задних ноги были аккуратно и профессионально отрезаны.
2.
«Зачем оно тебе, это мясо, и куда ты с ним уехал? – мучительно размышлял Максим, бездумно волоча за собой лопату, - И что ты натворил на ферме? Как ты всё смог сделать с одной-единственной рукой?» Максим достал телефон из кармана и начал прикидывать, кому бы позвонить. Но телефон зазвонил сам. Через мгновение цифры номера определились. «Илья Вадимович, Участковый».
- Тут как тут, Пуаро, - почему-то зло пробормотал Максим и, прокашлявшись, ответил на звонок бодро и доброжелательно: - Да-да, Илья Вадимович, слушаю Вас!
- Батюшка, а Вы где? – почему-то подозрительно и серьёзно спросил участковый.
- Где я? – Максим огляделся, встряхнул головой и, удивлённо посмотрев на лопату, отбросил её в сторону, - Я… У храма, да. А что случилось?
- Разговор есть. По службе. По моей службе, не по Вашей. Мы можем встретиться?
- Конечно, конечно, - Максим растерялся, - Да хоть завтра!
- Лучше сейчас, - строго отчеканил Илья Вадимович, - Я через пять минут буду у Вашего дома.
- Не надо к дому, - поморщился Максим, представив, как Ира будет рассказывать о его «помешательстве», - Давайте лучше у храма, прямо у входа.
- Договорились, - не попрощавшись, положил трубку участковый.
Максим неторопливо вышел из двора Лёхиного дома, аккуратно закрыл калитку. Так же медленно подошёл к церкви, усмехнулся, глядя на запертые ворота. «Да уж, православные. Пасха. Разговелись. Мало того, что на вечернюю службу никто не торопится, так ведь никто и не поинтересуется, почему храм закрыт. Даже попрошайки не пришли». Он обернулся на шум мотора и машинально провёл рукой по щеке, где уже начала пробиваться крепкая щетина. На служебной «пятёрке» к церкви подъехал участковый, он изумлённо поднял брови, сначала не узнав Максима, но потом решительно насупился и, не выходя из машины, крикнул:
- Садитесь, батюшка, прокатимся!
Максим молча уселся на переднее кресло и потянулся за ремнём.
- Не пристёгивайтесь, батюшка, не оштрафую, - мрачно пошутил Илья Вадимович.
- Да я для себя, - глядя вперёд, ответил Максим, - И можно не «батюшка», а просто – Максим.
- Случилось что-то? – участковый правой рукой помахал в воздухе перед Максимом, словно спрашивая, по какому поводу такие перемены, и, выжав сцепление, мягко воткнул первую передачу.
- Всё в порядке у меня, и даже лучше, - так же уставившись вперёд, буркнул Максим, - А вот у вас, я имею в виду полицию в целом, дела не очень, да?
- Вы в курсе уже? Или?.. – подозрительно прищурился участковый.
- В новостях слышал, - Максим обернулся и с вызовом посмотрел Илье Вадимовичу в глаза. Тот сразу как-то сник.
- Это ведь не просто неприятность какая-то, батюшка… Э-э… Максим. Это ЧП. И не районного масштаба, а государственного. Если мы за пару дней не разберёмся, что к чему, пришлют комиссию из Следственного комитета, из Москвы. Полетят головы. Мне это, например, ни к чему.
- А ко мне какие вопросы-то? – громко спросил Максим, - И куда мы вообще едем?
- В УВД.
Максим побледнел и спросил ещё раз:
- А при чём тут я?
В машине почти ощутимо похолодало.
- А Вас никто ни в чём не обвиняет, Максим, или есть, что рассказать?
- Мы оба понимаем, что речь идёт об убийстве, я слышал о нём по радио, но Илья Вадимович, я Вас сейчас не как священник спрашиваю, а как… вроде бы подозреваемый, да? Так вот, я честное слово не знаю больше вообще ничего, кроме того, что говорили в новостях.
Участковый задумался. А потом вдруг зловеще зашипел:
- Слышал он… Прости, батюшка… Максим, но тут мало слышать. А я был там. Видел своими глазами. И за семнадцать лет службы никогда ничего подобного не видел!
Он резко сорвал с головы фуражку, не глядя, бросил её на заднее сиденье. Пошарил рукой за креслом, достал пол-литровую бутылку с водой и начал шумно и долго пить. Хрустнув пластиком, смял её и так же швырнул назад. А потом прищурился и начал разглядывать Максима.
- Вы на дорогу смотрите, Илья Вадимович, - показал рукой вперёд Максим.
- Да… Да… Ага. Ты… Вы… Батюшка… Тьфу, Максим! В общем, мне лично кажется, что ты себе не представляешь, как это отсек стойла на четыре свиньи забрызгать кровью аж до потолка. Как из шланга, ты прикидываешь? Это сколько должно быть крови, и с каким напором? Мне сниться это дерьмо будет теперь до конца жизни! – участковый громко ударил ладонью по рулю, - Я поехал на ферму с утра, мне там свинины обещали слевачить, сам понимаешь, Пасха, праздник. Заруливаю, у них есть въезд с другой стороны, но там ворота, и немного надо пройти пешком.
Максим кивнул, а участковый нахмурился:
- А у входа в свинарник, прямо в говне и грязи, лежит мужик; здоровый, заметь, мужик, и рыдает; колотится, крутится, сучит ногами. Я его поднять, развернуть – куда там, как, сука, проволока стальная. И орёт. Орёт таким криком, что у меня яйца сжались! Открываю я двери в свинарник, и… Твою же мать, ну что тебе мои слова, Максим? – участковый сорвался на крик: - Как перцы болгарские фаршируют, видел? Торчит наружу рис с этим, как его… С фаршем! Вот и там! Только вместо перцев – свиньи выпотрошенные, а из их туш, прямо из разрезов торчат люди переломанные, да так переломанные, что кости наружу! Рёбра белые сквозь мясо! Как рис из фарша, ты понял?! И кровью залито всё, как соусом, бляха!
Максим закрыл глаза руками и почувствовал, как его начало лихорадить.
- И что? Что вы сделали? – прошептал он.
- Процессуальные действия. Вызвал «скорую», следаков. Думали, тот мужик со двора всех повалил. Но откуда столько силы-то?
- А где он сейчас?
- В клетке. В УВД. Мы едем с ним поговорить.
Максим, дрожа, прошептал:
- А как его зовут, Вы узнали?
Участковый помолчал мгновение.
- Да. У него в подсобке в куртке паспорт был. Назаров Сергей Витальевич, 1972 года рождения. Как оказалось, ранее судимый.
- Сергей… Сергей, - Максим вцепился в дверную ручку, у него мелькнула мысль: «Хорошо, хоть не Лёха» - Но я всё равно не пойму, при чём здесь я?!
- А при том! – Илья Вадимович резко качнул головой влево и вправо, хрустнув позвонками, - При том, что этот Сергей Витальевич шепчет только одно: «Иерей Максим Палёнин». И больше ничего. Но самое уродское, блин… Ты бы слышал, с каким мерзким лязгом и чавканьем он пытается перегрызть толстенную стальную решётку.
3.
Максим так и не понял, что его больше угнетает в полуподвале старинного здания УВД – затхлый запах или тёмно-зелёная мрачная краска на стенах. Он всегда считал зелёный цветом жизни, но, если сгустить краски, и такой цвет станет символизировать уныние и отчаяние. Глаза его почти привыкли к тусклому свету после солнечного дня, но всё равно, остановившись вместе с Ильёй Вадимовичем перед одной из клетушек, Максим долго не мог рассмотреть, кто там внутри. Зато слышно было прекрасно. Словно большая собака в жару, кто-то шумно и громко, сглатывая слюну, дышал на полу с открытым ртом.
- Вам отпереть? – долетел вопрос из глубины коридора, и Максим понял, что это обращались к участковому.
- Нет, не нужно, - крикнул в ответ Илья Вадимович и присел на корточки, - Ну вот, Сергей Витальевич Назаров, привёз я тебе иерея Максима Палёнина. Ты исповедоваться решил или сразу признаться в убийствах?
В клетке сразу стало тихо. Максим почувствовал знакомый ужас и уловил едва заметный запах тлена.
- Слышишь, эй? – Илья Вадимович постучал носком туфли о решётку.
- Слышу, - ответил кто-то, и через несколько секунд к ним подошёл молодой высокий мужчина с резкими чертами лица, - Это Палёнин? – не глядя на Максима, показал на него пальцем мужчина.
- Да, он. Максим, это следователь, Кирилл Александрович.
- Здравствуйте, - протянул руку Максим. Не ответив на его рукопожатие, Кирилл Александрович кивнул в ответ, - Ну, Вы своё дело сделали, и больше, как мне кажется, участковому здесь делать нечего, - обращаясь к Илье Вадимовичу, твёрдо сказал следователь.
- Я помочь хочу. И не забудьте упомянуть меня в рапортах, - немного обиженно ответил участковый.
- Моего «спасибо» Вам будет недостаточно? И не рассчитывайте на благодарности, Вы же видите, этот урод невменяемый, на нём ведь ни капли крови, только весь в грязи, на контакт не идёт, не говорит, подписывать ничего не хочет, или не может. Ничего на него не повесишь, максимум, что ему светит – дурка. А вот нам с Вами, Илья Вадимович, придётся отвечать перед областью или даже выше.
Участковый озадаченно потёр переносицу.
- Ну, если я ничем не могу быть больше полезен, то…
- В принципе, да. Этого Палёнина Вы привезли, при обнаружении места преступления действовали чётко и по инструкции. Благодарю, - усмехнулся следователь, - И вот ещё что: Вы один приезжали на ферму? Я в том смысле, не было там других машин?
- Не заметил. А что?
- Рядом со следами от Вашей «пятёрки» мы из грязи ещё один слепок сняли. Быстро пробили, оказалось, шины «Ханкук». Знакомая фирма?
Илья Вадимович, поджав губы, помотал головой.
- Да это типа всесезонки такие. В основном, в них обувают прямо на заводе новые «КИА Спортэйдж». Нет у Вас знакомых с такой машиной?
Изумлённо открыв рот, Илья Вадимович медленно повернулся к Максиму.
- Вот это оборот! Хоть кино про Вас, иерей, снимай! Так это… Вы?!
- Это кто тут иерей? – резко спросил следователь.
- Я! – сделал полшага вперёд Максим, - Служил в Казацкой церкви. Раньше.
- А почему батюшка выглядит, как певец из группы «Кар-Мэн»?
- Я же говорю, раньше служил.
- До какого года?
- До вчерашнего дня.
- Очень интересно. Какая резкая перемена. То есть, «КИА» - Ваша машина? А на ферме Вы что делали?
- Да, моя. А на ферму ездил… Мяса хотел купить. Праздник ведь, Пасха, Великий Пост кончался, думали, разговеться с семьёй, - быстро соврал Максим.
- А этого человека знаете? – следователь показал на клетку, в которой привыкшие к полутьме глаза Максима уже хорошо различали свернувшуюся на полу фигуру человека.
- Да. Это Сергей. Работник на ферме. Он мне обещал вырезку.
- Что потом?
- Всё. Я купил. И уехал… Домой.
- И больше не приезжали? – следователь задавал вопросы быстро и резко.
- Нет, точно нет.
- Когда это было?
- На прошлой неделе, в среду или четверг, точно уже не вспомню, столько всего произошло.
Кирилл Александрович усмехнулся:
- И самое интересное: кто может подтвердить Ваши слова?
Повисла пауза. А потом низкий хриплый голос громко и ясно рявкнул из клетки:
- Я!
Максим заметил краем глаза, как одновременно вздрогнули и следователь, и участковый.
- Он до этого говорил что-нибудь? – прошептал Кирилл Александрович.
- Нет, молчал всё время. Только стонал или визжал, - так же тихо ответил ему участковый.
В клетке резко вскочил на ноги Сергей, вцепился в решётку, вжался в неё лицом.
- Подтверждаю всё от первого до последнего слова иерея. Приехал, купил мяса, уехал.
- А кто эту кашу устроил на ферме? – взяв себя в руки, строго спросил следователь.
- Я. Выпили, повздорили. Взял кувалду и понеслось, - Сергей громко расхохотался, запрокинув голову. Его полубезумные глаза закатились, а на щеках бледными вертикальными полосами отпечатались прутья решётки.
- Почему тогда вся ферма залита кровью, а на тебе – ни капли?
Сергей резко перестал хохотать и снова вжался в решётку.
- А я уворачивался! – с вызовом протянул он.
- Так… Так… Чистосердечное писать будешь?
- Да. Хоть сейчас. Но с одним условием – дайте мне поговорить с иереем, пять минут.
Кирилл Александрович нахмурился, но потом неожиданно улыбнулся.
- Да конечно! Мы с Ильёй…
- Вадимовичем, - быстро вставил участковый.
- Вадимовичем, - повторил следователь, - Сейчас сходим за необходимыми бумагами, а вы пока поболтайте. Палёнин Вам денег за мясо остался должен, что ли? Может, оно и к лучшему. В СИЗО передачи носить будет, вроде ж батюшка бывший, совесть-то должна остаться. Пойдёмте, Илья Вадимович, преступление на бытовой почве раскрыто. Передрались алкаши на ферме, всякое бывает.
Участковый кивнул, стараясь изо всех сил верить, что всё на самом деле было так, как рассказывает Кирилл Александрович.
4.
Максим смотрел, не моргая, в бездонные глаза Сергея, а тот улыбался ему в ответ жуткой искусственной улыбкой.
- Это тело лучше, - вдруг прошептал Сергей, - Рук – две, обе сильные. В свинье вообще сидеть неудобно. Они хоть и похожи на людей внутренне, ну ты в курсе – кишки там, железы, гормоны, почки – всё, как у вас; но вот непрактичная махина. Копыта эти. Неудобно, - повторил он и облизнулся.
Максиму казалось, что грохот его ухающего сердца отражался от тёмно-зелёных стен, усиливаясь десятикратно. Он зачем-то вытер ладонью пересохшие губы и нахмурился:
- Что ты несёшь? Тут же камера под потолком, всё снимает и пишет звук, я не смогу потом ничего никому объяснить.
- Не бойся, не работает эта камера. Сломалась. Только что. А ты знаешь, как здорово, что я оказался в ваших краях, встретил именно тебя. Как ты додумался до этого трюка с вином? Смог прирезать свинью? Ты же смерти боишься, как… Как меня! – ухмыльнулся Сергей и резко выдохнул мертвечиной Максиму в лицо.
Тот почувствовал, как шевельнулся короткий ёжик волос на затылке, и, чтобы не упасть, взялся за решётку. Его руку тут же обхватила ледяная ладонь Сергея.
- Давай, Максим, я начну, а ты в терцию вступай. Споём. Что там играло в машине?
И Сергей запел, точь-в-точь, как Джордж Харрисон. Чистый голос метался по коридору, рассыпаясь небесным хором:
«… Hmm (hallelujah)
My sweet Lord (hallelujah)
My, my Lord (hallelujah)
Hm, my Lord (hare krishna)
My, my, my Lord (hare krishna)…»
Сергей вдруг резко остановился.
- Ты думаешь, Джордж там? – он показал пальцем на потолок клетки, почесал кончик носа и сам себе ответил: - Нет, он у меня. Нечего было намешивать. Тут тебе и «Аллилуйя», и «Харе Кришна». Нельзя так, не играют с этим, - неожиданно мягко улыбнулся Сергей, - Кстати, Максим, у нас дело неоконченное есть, помнишь? Хоть Пасха и прошла, но мы всё равно сможем похулиганить. Ты как? За?
- Я больше не служу, - Максим не узнал свой голос. Он трещал и шипел.
- Там делов на полчаса. Сначала. А потом на всю жизнь. Ты самый способный, и если бы не глупая жадность одного идиота, ты бы действительно смог меня… скажем так, на время прижать. А главное – в тебе есть вера. Настоящая. Не лживая и не наносная. Ведь если ты так искренне веришь в Него, и изгнал-таки меня Его именем из того алкаша, значит, так же сможешь поверить и в меня. Детали я тебе позже объясню.
- Как? – Максим уверенно вдохнул, обвёл рукой стены и решётку, - Ты здесь, это конец. За убийство да ещё такое, тебе пожизненное дадут, не сомневайся!
- Не искушай! – с той же ужасной безжизненной улыбкой пропел Сергей и зажмурился.
В крошечное зарешечённое окошко под потолком вдруг что-то громко стукнуло. Потом ещё раз. И ещё. Зазвенело разбитое стекло, и Максим увидел, как, заслонив свет, в окно протискивается огромная ворона такого чёрного цвета, что крылья её отливали серебряной сединой. Она неуклюже упала на пол, тут же вспорхнула, влетела в клетку и уселась на потёртый металлический кран умывальника. Сергей снова открыл безумные, непрерывно вращающиеся глаза, взял птицу в руки, погладил её. Ещё раз посмотрел на Максима, широко раскрыл рот, и утробно кашляя и рвотно дёргаясь всем телом, принялся заталкивать чёрную голову вороны с десятисантиметровым, не меньше, клювом себе в глотку. Птица вдруг забилась, но Сергей крепко сдавил её, замычал, упал на колени. И замер.
Максим отпрыгнул, вжался спиной в стену; голова кружилась, его тошнило, но отвести взгляд от жуткой картины он почему-то не мог. А Сергей начал шумно, толчками выдыхать. В самый последний короткий выдох ворона вырвалась, ударила его клювом в лицо, взмыла под потолок; пролезла сквозь прутья, побившись о решётку, словно слепая, и вылетела обратно в окно.
И в то же мгновение Сергей упал на пол и страшно зарыдал, царапая себе горло.
- Максим! Ты слышишь меня? Прости, откуда я мог знать?!
- Что ты натворил? – Максим бросился к решётке и протянул ему руку, - За что ты их всех?!
- Это не я! Я только… Я же ничего не знал! Я поволок ту свинью в огород, вроде хотел зарыть, подумал, что ты совсем с ума сошёл со своим алкашом этим! Ну не пропадать же мясу! Срезал рябчик, окорока! А когда на ферму вернулся, положил всё в холодильник. А-а-а! – он снова закричал, забился на холодном полу.
- Успокойся, говори!
- Что это было со мной? Это не я был, слышишь?
- Да я верю тебе, говори, что дальше!
Сергея заколотило ещё сильнее, глядя перед собой он быстро-быстро зашептал:
- Перед Пасхой я достал мясо, размораживаться. На следующий день Никита приехал, Игорь, с Игорем баба какая-то. Решили картохи нажарить с мясом. Пожарили. Выпили, закусили. А потом… Они сами! – вдруг вскочил и заорал он, - Сами! Ты бы видел! Руками, слышишь, руками разрывали туши, ломались у них самих тела, как игрушечные, и хруст этот глухой, сквозь мясо кости лезли! А они внутрь проталкивались, в свиней этих! Я перед воротами стоял и всё видел! Сами! Я тут ни при чём! И когда я думал, что всё, из одной свиньи вылез Никита! Слышишь? Мёртвый вылез! Сломан пополам, но идёт твёрдо ко мне, а тело вывернуто, как будто на узел его вязали, да бросили, чтобы не порвался совсем! Руки с головой меж колен торчат, и тянется ко мне, тянется. Не дошёл несколько шагов, и как заорал! Страшно, страшно заорал! И всё, больше ничего не помню! – Сергей снова упал на пол, обхватил голову руками и почти беззвучно начал тянуть долгое надтреснутое «а-а-а!»
Чья-то сильная рука оттолкнула Максима от клетки.
- Ты какого хера тут творишь? – крикнул следователь Максиму и, повернувшись к охраннику, бросил: - Не открывай пока, иди, ноль три позвони, не дай Бог, сдохнет!
Кирилл Александрович скрутил какие-то бумаги в трубку, и, ткнув ей в Максима, спросил вдруг совершенно спокойно:
- Это истерика у него? Из-за чего? Что ты ему сказал?
Максим, стараясь не выдать волнение, спрятал трясущиеся ладони за спину.
- Это не он убивал, - твёрдо сказал Максим.
- Он! – уверенно кивнул Кирилл Александрович, - При тебе же этот Сергей Витальевич признался и сказал, что всё подпишет. Ну а если откажется, то!.. – и следователь угрожающе покачал головой.
- Он болен, его надо лечить!
- Строгачом, - быстро вставил следователь, - Или ты за него сядешь, а?
- Назначьте ему экспертизу, он просто сумасшедший. И… Я могу идти?
- Идите, - пожал плечами Кирилл Александрович и добавил протокольно: - Прошу учесть, Вы можете проходить по делу как свидетель. Этот вопрос решится в ближайшие дни. В любом случае, Ваш участковый знает, где Вас найти.
Вернулся охранник.
- Проводи экс-батюшку, - усмехнулся следователь, - И «скорую» отмени, вроде начал уже наш мясник шевелиться.
- Пройдёмте, - вяло махнул рукой полицейский, и Максим пошёл за ним. В спину ему ударил крик:
- Это не я, отец Максим, не я! Ты веришь мне?! Помоги!
Максим зажмурился и переступил порог. За ним глухо захлопнулась металлическая дверь.
5.
Он вернулся к Лёхиному дому ещё засветло – весна продолжалась, дни становились всё длиннее. Не спеша сел в машину, отогнал её к площадке перед церковью, потом вернулся и кое-как поправил поваленный штакетник.
- Всё, - негромко сам себе сказал Максим, - Теперь-то, наверное, точно всё. По крайней мере, со мной. Кто я теперь? Блудный сын, как в Ветхом Завете.
Он усмехнулся и пошёл на автобусную остановку.
Максим пешком поднялся на седьмой этаж - на лифте не хотелось; он медленно перешагивал со ступеньки на ступеньку, опершись о стену, как старик, а когда остановился перед дверью родительской квартиры, понял, что совсем успокоился. Максим надавил на кнопку звонка – своих ключей у него не было.
Ему открыл отец. Хмуро поздоровался и отступил на шаг назад в прихожую, чтобы Максим смог пройти.
- Привет, па! Христос Воскресе! – протянул руки Максим.
- Ага, ага. Проходи, - вместо приветствия ответил отец и вяло сжал его ладонь.
Из кухни выглянула мама.
- О, Максик. Что за вид у тебя? Как на выпускном в школе, - она грустно улыбнулась, - Проходи, ужинать будем.
Максим разулся, проскользнул в кухню, сразу уселся на «своё» место: спиной к плите – так теплее, и лицом к окну – так лучше было видно городской парк с медленно вращающимся колесом обозрения.
Пока мама негромко звякала кастрюлями и ложками у плиты, вошёл отец, сел рядом с Максимом. Долго и неприязненно посмотрел на него. Наконец, спросил:
- Ты что начудил? Нам Ира звонила.
- Уже? – поморщился Максим.
- Уже! – твёрдо рявкнул отец, - Что ей делать? Куда деваться с двумя детьми? Твоими детьми!
- Пап, всё гораздо сложнее, чем она тебе рассказала, - Максим поморщился, - А что, кстати, она говорила?
- Что с ума ты сошёл, вот что! – отец вскочил и заходил туда-сюда, из кухни в прихожую и обратно, размахивая газетой, словно отгоняя невидимых мух - Позорище какое на старости лет! Ты в зеркало смотрел? Ты на кого стал похож?!
- Когда я священником приехал, ты то же самое говорил, - усмехнулся Максим.
- Не передёргивай! – отец, кажется, вконец разозлился. Максим знал его способность накручивать самого себя, а потом так же неожиданно успокаиваться, а поэтому просто решил переждать и дать отцу выговориться.
- Ты мужик взрослый уже, с детьми, решил служить – ну ладно, мы понимаем всё с матерью, служи. Что тебе не жилось нормально-то?! Что ты за цирк устроил с переодеваниями? Выпрут тебя из церкви, отстранят от служения… или как там у вас это называется? Короче, что ты делать собираешься в жизни, Максим?
Мама осторожно расставляла на столе тарелки с картошкой, котлетами и салатом, кивая головой, соглашаясь с отцом, но не встревая в его монолог – могло закончиться плохо.
- Ладно я. У меня жизнь уже прожита. Ничего, что свадебными клоунами почти сорок лет с матерью мотаемся, ничего. Зато вырастили тебя, чтоб ни в чём не нуждался. А вырос эгоист! Почему ты не пошёл строительную академию? Нахрена тебе эти песни были нужны? Я тогда не стал тебе перечить, надеялся, ты одумаешься. А оно вон куда всё завело. Тебе ведь через пару лет сорок будет, Максим. А это полжизни уже. Заново в твои годы не начнёшь ничего.
Отец вдруг успокоился, грустно вздохнул, и грузно уселся на стул. Придвинул к себе тарелку, взял вилку.
- Выпрут тебя из церкви, всё-таки, да? – ещё раз спросил он. Теперь уже как-то жалобно.
- Уже. Я сам ушёл, - твёрдо ответил Максим, - Нельзя так жить. Лицемерие кругом. Ложь. Только себя люди видят, а служба моя никому не нужна, даже мне самому. Я как-то в один момент всё понял. Не угодно Богу то, что я делаю. Мелко всё.
- А кому и что ты собрался доказывать? – отец начал есть с аппетитом и сменил тон на почти официальный, - Вот служишь ты. И не работа вроде, а всё равно – работа. Так трудись! Что ты взбрыкнул-то?
- Бога увидел. Почувствовал.
- Максим, - мама не выдержала, осторожно влезла в разговор, - Надо было видеть, когда в семинарию поступал, мне кажется.
- Мам, я сам толком ещё во всём не разобрался, но вот чувствую, что больше могу жить, как жил раньше.
- А как теперь думаешь жить? – усмехнулся отец.
- Душу спасать буду. Свою.
- Это понятно. А деньги на жизнь откуда возьмёшь? У тебя ведь семья, не забывай.
- А возьмите меня с собой. Я буду петь с вами на свадьбах, - серьёзно предложил Максим.
Отец чуть не подавился котлетой. Закашлялся. Мама заботливо и несильно похлопала его по спине.
- Ответил бы я тебе матом, Максим, да грешно. Меня весь город знает, и знают все, что сын мой – священник. А, извини за слово, поп, даже бывший, хотя мне кажется, что бывших их не бывает, - отец снова закашлялся, - Так вот, поп, поющий на свадьбе, это как девки эти в разноцветных шапках, что в Москве в церкви танцевали. Вот прямо один-в-один.
Отец вдруг расхохотался, мама подхватила. Улыбнулся и Максим, но совсем грустно.
- Всё в порядке будет, поверьте мне, - Максим сдвинул в сторону нетронутую тарелку, - Спасибо, мам, я не голоден. Кстати, я переночевать к вам заехал, вы не против? День сегодня был длиннющий. И очень тяжелый.
- У тебя тяжёлый? А об Ире ты подумал? О детях своих? Они как сегодня ночевать будут? С какой радостью? Пасха ведь, а ты..., - отец махнул рукой, встал и вышел из кухни.
А мама грустно улыбнулась:
- Я постелю тебе в твоей комнате.
6.
Максим по многолетней привычке проснулся рано. Быстро перекрестился. Начал читать утреннее правило, но в тишине оглушительно завибрировал мобильный на столе. Максим подхватил его. Номер не определён, но код города областной.
- Алло? – прошептал в трубку Максим.
- Отец Максим Палёнин? – строго спросил незнакомый голос.
- Да, я, - поморщившись от слова «отец», ответил Максим.
- Я секретарь архиепископа Амвросия, Владыка просит Вас сегодня же явиться на подворье.
- Хорошо, я буду, - сразу согласился Максим, - Я ещё вчера собирался, но…
- Вам назначено после четырнадцати часов.
- Да-да, я понял, до свидания.
Максим быстро оделся, умылся, стараясь не будить родителей, аккуратно прикрыл дверь и щёлкнул кнопкой замка снаружи. Через двадцать минут он был на автовокзале, но уже у касс вспомнил, что собрался продать машину, выбежал на улицу, поймал такси и поехал к храму.
У закрытых ворот его встретила бабШура. Она изумлённо прикрыла рот кончиком платка при виде коротко стриженого Максима, но справилась с собой и потянулась к его руке:
- Христос Воскресе! Благословите, батюшка!
Максим отдёрнул руку.
- Воистину! А я не служу больше, Александра Ивановна!
- А что ж так? Вас отстранил кто?
- Нет, самоотвод, - усмехнулся Максим.
- А я второй день прихожу – замок. Хотела у матушки Ирины справиться о Вас, мало ли, вдруг приболели. Но у Вас и дом заперт.
«Вот это да! - подумал Максим, - Куда Ира с детьми подевалась? Съезжу к архиерею, а потом разберусь и с ней».
- Ира… в гостях, - натянуто улыбнулся он, - А у Вас что нового?
- Совсем ничего. Ой, вру! Лёнька-то! Ну, знаете Лёньку-Лёху, заходили Вы к нему, я ж видела?
- Что с ним? – мгновенно похолодело в груди у Максима.
Но бабШура счастливо рассмеялась.
- Да хорошо всё! Прям после Пасхи, утром, к нему приехала жена! Вы спрашивали у меня про неё, помните?
- Да, конечно!
- Приехала на ГАЗели грузовой с дядьМитей; это с деревни моей мужик, подрабатывает извозом, собрала пожитки кое-какие Лёнькины и перевезла его к себе!
- Вот это хорошо! – Максим искренне был рад.
- Ну, вроде и всё. Заколотили кое-как дверь. Там хоть и брать у него нечего, но мало ли. Светка-то с Петей всё равно пьют, залезли бы к нему в дом по старой памяти, да и жили бы, чтоб Светкина мать их не гоняла из ихней бани. И всё-таки жалко, что Вы не это, - бабШура показала рукой на церковь, - Жалко, что не служите. Хороший Вы батюшка, - доверительно улыбнулась она Максиму.
- Нет, Александра Ивановна, не хороший, - грустно признался Максим, - И не просто нехороший, а недостойный. Нельзя так жить, как я жил. Все под Богом ходим, и всех он видит – как мы живём, о чём думаем. Не могу я Ему врать, и вам, прихожанам. Какой я пастырь?
Максим махнул рукой.
- Зря Вы так. Вы меня, старую дуру, послушайте. Знаете, батюшка, какой человек хороший? Вот прямо хороший и по Божьему закону, и по человеческому? – она перекрестилась, - Дык хороший, это когда ты вспомнишь его и улыбнёшься, или тепло тебе станет. Муж мой такой был, Царствие ему Небесное. Такой был хороший, что… хоть и умер рано, я ни за кого больше не пошла. С внуками нянчилась, и ни разу не пожалела. И если плохо мне, вспомню его, и сразу мне тепло, как будто он рядом. И я ведь почему верую, и в храм хожу? Верую, что встретимся мы все, самые хорошие, после смерти. Вы ж сами говорите, что Бог всё видит, душу каждую. И если светлая душа, верующая, то увидит её Господь, и даже запылённую очистит и успокоит рядом с собой. А иные бабки? Ужас! Я и по гостям не хожу, грех один, чтоб не судить никого. Да и то уже осудила… Они ж то про телевизор разговаривают, то сплетни разносят. А ведь совсем это неважно… А важно… Приду вот в храм, стану на своём месте. И всё у меня складывается.
Максим молча сделал шаг вперёд и обнял её. Тяжело вздохнул.
- Вот, и Вы Бога видите, но по-своему. И гораздо Вы мудрее меня. А какое я имею право поучать Вас и нести Вам закон Божий? Никакого, - ответил он сам себе.
- И всё-таки благословите, батюшка, - кротко и мягко прижалась к его руке бабШура.
Он, неожиданно для себя, быстро её перекрестил и снова обнял. Максим сел в КИА, мягко отъехал от храма. Бросил взгляд в зеркало и еле сдержал слёзы – бабШура вслед перекрестила и его.
7.
- Владыка Амвросий сейчас приедет, он храм освящает, - сухо ответил на скрип двери секретарь, важный пухлый парень, даже не оторвав взгляда от ноутбука в приёмной, - Вы по какому вопросу?
- Я Максим Палёнин… Иерей, - Максим кашлянул, - Мне назначено.
- Палёнин, - секретарь поднял глаза и вздрогнул, - Ничего себе, иерей! Теперь понятно, почему назначено. Не зря на Вас жалобы приходили, - злорадно добавил он.
- На меня? От кого?
- Не уполномочен докладывать! – секретарь неприязненно разглядывал Максима.
- Честно говоря, не очень было интересно, - Максим махнул рукой и пошёл к выходу, - Я его во дворе подожду.
Ждать пришлось недолго. Едва Максим присел на скамейку у пышного куста сирени, как бесшумно открылись автоматические ворота и на площадку перед главным корпусом архиерейского подворья вплыли две длинных чёрных «Ауди». Из них, негромко хлопая дверьми, начали важно выходить главные служители областной Епархии. Последним, опершись на поданную водителем руку, вышел сам Архиерей. Максим решил не затягивать и быстро подбежал к машине.
- Владыка! Благословите, я Максим Палёнин, Вы меня вызывали, но я сам собирался встретиться с Вами!
Архиерей, седой, степенный и очень худой старик, пошевелил совершенно белыми бровями, прищурившись, оглядел Максима и неожиданно улыбнулся.
- Да, отец Максим, я тебя вызывал!
- Мне подняться к Вам в кабинет?
- Хочешь – в кабинет, или лучше давай в машине поговорим. А то там отец Василий начнёт меня теребить, мол, звонили, писали, чего-то хотели, факс прислали. В машине поспокойнее. Андрей, погуляй пока, и минут через десять отгони машину в гараж, мы пока с отцом Максимом побеседуем, - дотронулся до руки водителя Амвросий.
Они сели на великолепные немецкие кожаные сиденья, водитель закрыл за архиереем дверь, Максим свою захлопнул сам. Стало абсолютно тихо, шумоизоляция не пропускала в салон ни единого звука.
- Владыка, я отрекаюсь от сана, - решительно выдохнул Максим, - Собственно, это, наверное, всё.
Амвросий покачал головой, грустно улыбнулся.
- Если для себя ты всё решил, что тогда здесь делаешь?
- Ну как… Официально хочу Вас уведомить. Чтобы Вы назначили нового иерея в Казацкую церковь.
- Это несложно. Сегодня же назначил бы. Но… – и старик замолчал, уставившись в подголовник водительского кресла.
Тишина становилась невыносимой. Максима прорвало:
- Владыка, Вам ведь уже столько лет, Вы сын священника и всю жизнь с церковью, а я… Я приблудный, что ли! Не моё это, тут же сплошные рамки: так не делай, делай вот так, сегодня пост, завтра всенощная, строжайшие календари. Народу в храмах всё меньше и меньше, не нужна им такая вера..
- А откуда ты знаешь, что им нужно? – перебил его Амвросий и внимательно посмотрел в глаза.
- Живой Христос им нужен. А не сытый священник, упакованный в пять каких-то золотых слоёв. Не нудные трёхчасовые службы на непонятном языке, а яркие, чистые слова. И вера нужна! И если я буду проповедовать, то только как человек, познавший Христа, чтобы никто в меня не тыкал пальцем и не говорил, что я за каждую свечку или требы деньги себе в карман кладу!
- И давно ты это понял?
- На днях. Как-то сразу понял всё.
Амвросий прикусил нижнюю губу.
- Это всё, что тебя смущает, отец Максим?
- Нет, не всё! Оглядитесь, Владыка! Даже не смотрите дальше этой машины. Сколько она стоит? Миллиона четыре, как минимум, да? – Максим начал размахивать руками, - Кресла кожаные, кондиционер, телевизор, спутниковый телефон! Зачем Вам всё это? Да ненавидят все церковь за эту показуху, я же вижу и чувствую! Разве Вы, мудрый и действительно уважаемый мной человек, этого не понимаете?
Амвросий грустно улыбнулся.
- Отец Максим, мне осталось недолго. И жить, и служить. И на моё место метят, к огромному моему сожалению, не такие, как ты, а другие, молодые, дерзкие священники, для которых церковь – многовековой успешный денежный проект. Они на всех уровнях есть. И их гораздо больше, чем таких, как я. Ты думаешь, я сам выбирал эту машину? Нет. Просто позвонили и сказали, что такой-то епархии необходимо приобрести для правящего архиерея автомобиль такой-то. Всё. А машину мне эту дали, как пиджак поносить, мол, пусть пока старик потаскает, всё равно до дыр не протрёт. Тут такие игры – ой, отец Максим, не буду говорить, а то ты подумаешь, что я жалуюсь.
- Простите меня, Владыка, но как-то на отговорки это похоже, - Максим помолчал пару секунд, - У меня на приходе в прошлом году парень молодой умирал, с сердцем что-то. Мать его два месяца на коленях перед иконами в нашей церкви провела, но молитв иногда бывает недостаточно. Операция стоила то ли пять, то ли шесть миллионов. Конечно, мы никак не смогли собрать эти деньги. Отпевали его там же, в Казацкой. Двадцать два года пацану. Было. И что получается – его жизнь дешевле Вашей машины?
- Да, отец Максим… Моя машина за четыре миллиона, плюс твоя за миллион – уже, кстати, звонили по объявлению, спрашивали, как посмотреть – глядишь, и спасли бы парня, да?
- Откуда Вы знаете про мою машину? – Максим покраснел.
- Много вас таких в Епархии. Молодых, с хорошими машинами. Только вот никто, кроме тебя, от них не отказывался. Вообще, я давно за тобой смотрю. Я такой же был в твои годы. Точно такой же. Смысл искал, Христа искал. А не надо его искать. Ты же хорошо учился, должен знать, что священник и есть Христос. Вот и говори с паствой на их языке. Заходи в дома, неси Божье слово, объясняй по-русски. Но не отвергай службу и пойми, что всё это веками до тебя думалось, вычитывалось. Будь смиренным, как Христос учил, раз уж ты ищешь его, - архиерей вдруг улыбнулся и погладил Максима по голове: - И уж, конечно, не может Христос с такой причёской ходить.
Максим улыбнулся в ответ. Ему почему-то стало очень легко.
- Главное ведь, что внутри!
- Если бы, отец Максим! Если бы… Устроены мы так, что красивое видим сразу, и нам оно очень нравится. И проще смириться с внутренними недостатками красивого человека, чем полюбить уродливую оболочку чудесной души.
- И всё-таки я хочу отречься от сана.
- Уже не так уверенно, - улыбнулся ещё шире Амвросий, - Вот когда поймёшь, что Христа донёс хоть до одного человека, так приходи, обсудим твой вопрос. А пока ты священник. Тебя рукоположили. Всё. Назад нет никаких дорог.
- Как нет?
- А так. Вот родился ты мужчиной, например, а потом передумал, есть такая непристойность, и начал образ Божий убивать в себе. Но для Господа ты всё равно тот, кем он тебя создал… Отец Максим, - с нажимом добавил архиерей.
Максим задумался.
- Научись видеть Божью волю и следовать ей, так будет правильнее. Не взбрыкивай. И всё делай с холодным разумом и любовью в сердце. А в том, что ты сейчас творишь, нет любви. А где нет любви, там нет Бога. Там всё от лукавого. Вернись к жене.
- Откуда Вы знаете? – округлил глаза Максим.
- Есть у меня осведомители, на то я и архиерей! – тихо рассмеялся Амвросий.
- Я подумаю.
- Не думай, а делай так, как тебе велит старший. Не только по чину, но и по уму. Просто поверь мне.
- Это сложно, Вы же всего не знаете.
- Главное, что я знаю – что мы не одни. И ничего впустую не проходит, - архиерей взял Максима за руку, - Я в твои годы книжку написал, про служение своё, как Христа искал. Всё расписал до слова, не стесняясь, потом перечитал и подумал: «Какая глупость, кому это нужно?». Издали её потом в нашей Епархии каким-то крошечным тиражом, я и думать забыл. А лет через двадцать, когда я уже архиереем стал, зашёл как-то ко мне в кабинет мужчина, солидный такой, молча подошёл к столу, я поднялся к нему навстречу, а он обнял меня и как начал рыдать! «Я, говорит, книжку Вашу случайно прочёл, батюшка, три ночи не спал, а потом пришёл в церковь и покрестился. И детей всех своих покрестил, а как до этого жил – теперь и понять не могу. Спасибо, спасибо Вам». И стал я его духовником. Видишь, вот совсем случайно привёл человека к Христу. Теперь и умереть не страшно.
Максим зачарованно слушал.
- А тебе, отец Максим, я вот что скажу: от сана отречения тебе не будет, нового священника в Казацкой церкви тоже не будет, там уже есть настоятель. Иерей Палёнин. Подумай, пару недель посомневайся, а потом всё равно начни службы. Если тебе лично это не очень надо, подумай о других, народ-то к Богу тянется. И с женой помирись.
- Я там машину за воротами оставил, продать надо…- начал тихо Максим, но Амвросий его перебил:
- Вот в неё садись и поезжай. Если стесняешься, что транспорт у тебя дорогой – так не стесняйся, проездишь лет тридцать, все ещё на улице смеяться будут, мол, какая у батюшки нашего развалюха, - снова рассмеялся архиерей, а потом чуть нахмурился, сложил ладони Максима лодочкой, провёл по ним рукой и перекрестил его: - Божье тебе благословение, отец Максим. Звони, приезжай, всегда буду рад тебя видеть. И рад, что Христа ты нашёл в себе по-настоящему. Расскажешь, как было?
- Как-нибудь потом, - покачал головой Максим.
8.
Он уже готов был положить трубку, но Ира всё-таки ответила на звонок.
- Слушаю тебя.
- Ира, надо поговорить.
- Ты, кажется, всё уже сказал? Что не любишь меня, что не нужна тебе такая жена. Не прошло и двух дней, а ты одумался?
- Считай, так всё и было. И про первое, и про второе. Ты где сейчас? Мальчишки где?
- Мы у моих родителей. Мама с ними в бассейн поехала, а отец сейчас на работу в ночь уходит.
- Я приеду через полчаса, никуда не уходи, хорошо?
- Да, приезжай, - делано-безразлично, как показалось Максиму, ответила Ира
Она полсекунды всматривалась в его лицо, не впуская в квартиру, наконец, сделала шаг в сторону.
- Никак не могу привыкнуть к тебе такому. Проходи.
Максим решительно вошёл, быстро разулся. И крепко-крепко обнял жену. Но она не обняла его в ответ.
- Ира, прости меня, что тут ещё говорить?
- За что? За правду, которую ты мне сказал? Про нелюбовь, недоверие? За правду не прощают. Да и не обижаются на неё.
- У меня было очень тяжёлое и страшное… событие, да. Не могу до сих пор собраться с мыслями, мозги набекрень.
- И поэтому ты решил отказаться от семьи, да?
- Говорю же тебе, запутался я, и один не выпутаюсь. С архиереем встречался сегодня, он меня отговорил служение бросать. Теперь и ты прости меня за те глупости, что я в машине наговорил.
- Ты наговорил, и уехал, а я ночь не спала. А дети-то всё чувствуют, спрашивают: «Где папа?». Им ты тоже скажешь, что у тебя было «тяжёлое событие»? – Ира всхлипнула.
- Не плачь, не надо, вот, я здесь, прошу у тебя прощения, сегодня заберём мальчишек и поедем домой.
- А про любовь ты мне чего там наговорил?
- И за это прощения прошу. Ерунды наговорил. Влюблённости нет, это точно, но кому она нужна? А любовь… Любовь обязательно придёт.
С площадки долетел скрип дверей лифта.
- А вот и мама, - Ира мягко отстранилась и двинулась навстречу матери и двойняшкам: - Привет, привет, а смотрите, кто пришёл!
В прихожую влетели двое пацанов и, едва не сбив Иру с ног, бросились к Максиму. Он присел, на мгновение обнял их, потрепал по головам, поднялся и начал обуваться.
- Ты куда? – испуганно спросила Ира.
- К машине сгоняю. У меня там торт, чай будем пить! – улыбнулся Максим и, расцеловав обалдевшую от его нового вида тёщу, перепрыгивая через ступеньку, побежал вниз.
Со стороны казалось, что всё вернулось в привычное русло. Не прошло и месяца, как Максим снова начал служить в Казацкой церкви. Он как будто вернулся домой, но если раньше он чувствовал себя клерком, отбывающим рутинную обязанность, то теперь он знал, что в этом храме и на этом приходе есть один хозяин – иерей Максим Палёнин. Он сразу отменил ценник на требы, и если приезжала семья и спрашивала, сколько будет стоить окрестить ребёнка, Максим всегда отвечал, что не возьмёт ни рубля и окрестит во Славу Божию, а там как расщедрятся сами родители и крёстные. Как ни странно, это принесло свои плоды, в храм стали ездить люди и с других приходов, доходы резко возросли, а о самом Максиме пошла хорошая слава. Он никогда и никому не отказывал в совете, услуге или церковной помощи, готов был выслушать в любое время, а к каждой проповеди готовился серьёзно, подбирая нужные и понятные любому слова.
Прошло лето, первого сентября Максим и Ира отвели мальчишек в первый класс, а вечером, счастливо рассмеявшись, Ира сказала Максиму, чтобы он не расслаблялся - лет через семь вести в школу ещё одного ребёнка. Максим закрыл лицо руками: он стеснялся расплакаться. Но вдруг зазвонил телефон, Максим, не убирая одной руки, взял другой трубку.
- Алло!
- Батюшка Максим, здравствуйте. Мне бабШура номер Ваш дала.
- Здравствуйте. Простите, только вот я Вас не узнаю.
- Может, вспомните… Весной мы встречались, я Лена.
- Лена? Какая Лена?
- Ну как, батюшка? Елена Борисовна, Лёньки жена. Его у вас на улице Лёхой звали.
Максим замер.
- Алло, батюшка?
- Да-да, я слушаю! – у Максима вдруг задрожали руки, - С ним что-то случилось?
- Ну что Вы! – Елена Борисовна звонко рассмеялась, - У нас всё замечательно, хотели вот с Вами встретиться. Задумали мы с ним большое и серьёзное дело.
Максим вздохнул облегчённо.
- Хорошо, что всё хорошо! По телефону расскажете или встретимся с Вами? Буду рад видеть и Вас, Елена Борисовна, и Лёху. Э-э-э… То есть, Леонида.
- Зовите уж его Лёхой, по-старому, Вам-то привычнее! – радостно протянула Елена Борисовна, но посерьёзнела, - Мы, батюшка, венчаться с ним надумали, а Лёня хочет, чтобы только Вы венчали, и никто другой!
- Ох, как здорово! – Максим улыбнулся, - Конечно, давно пора! Приезжайте завтра, часам к одиннадцати, поговорим, чаю попьём, детали обсудим! Очень буду вас ждать, на остановку подойду, встречу!
- Да ладно Вам, батюшка, не беспокойтесь! Приедем, когда Вам удобно будет!
- Вполне себе удобно! В одиннадцать встречаю вас.
- До завтра, очень рада была Вас слышать!
- И я! Лёхе привет! – Максим положил трубку.
Ира взяла его за руку.
- Кто это? Что ты такой радостный?
- А вот с ними-то как раз я и пережил самое страшное. И оно же оказалось потом самым правильным и счастливым. Встретим их завтра? Пирог испечёшь?
- Ага. С яблоками!
- Вот и хорошо. Зови мальчишек с улицы, поужинаем, и спать.
9.
Максим волновался по-настоящему, сам не зная почему. Ходил взад-вперёд по пустой остановке, вглядываясь в подъезжавшие троллейбусы и пытаясь угадать, в каком из них приедут Лёха и Елена Борисовна.
Наконец, из старого, но аккуратно выкрашенного в сине-белый цвет троллейбуса легко вышла Елена Борисовна. Одна. Максим сначала её не узнал – так она помолодела и вся буквально светилась, от той Елены Борисовны, которую он встретил почти полгода назад, не осталось ничего. Она бросилась к нему, обняла, как тогда, прощаясь у подъезда. Но шептала теперь радостно: «Здравствуйте, батюшка. Спасли-таки Вы Лёньку, спасибо!». Максим тоже обнял её совершенно искренне, потом взял за руки.
- Здравствуйте, здравствуйте, Елена Борисовна! Вы удивительно похорошели, просто поразительно! А где же Лёха?
- Ох, да выскочили из дому, а денег взяли с собой всего ничего. Я вот приехала, чтобы Вы тут один не стояли, а он за две остановки вышел, с карточки денег снять, банкомат в торговом центре вроде ж был.
- Зачем вам деньги? – улыбнулся Максим, - Я вас сам обратно и домой отвезу, и обед у нас уже готов, матушка ждёт!
- Ну как же, - Елена Борисовна смутилась, - За венчание заплатить, или что там ещё надо?
- Я не беру деньги. Всё сделаю во Славу Божию. А вы с Лёхой, если захотите, оставите, сколько сможете в ящике на входе, вот и все расчёты.
- Ну, всё равно, он уже скоро приедет. А что же, батюшка, детишки у вас есть?
- Есть. Двое мальчишек. Из школы должны сейчас вернуться.
- Неудобно-то как с пустыми руками, - мягко улыбнулась Елена Борисовна, - Я ж в отпуске сейчас, конфет дома нет.
Максим засмеялся.
- Мелочи какие! Мне за радость просто с вами увидеться.
- Неудобно, - повторила Елена Борисовна, огляделась, - Ой, батюшка, а мальчишки Ваши мороженое любят? – она показала рукой на белый киоск через дорогу.
- А кто его не любит? – пожал плечами, улыбаясь, Максим.
- Вот и ладно, побегу, парочку куплю! – она открыла кошелёк, позвенела мелочью, - Как раз хватает!
- Да ладно Вам, Елена Борисовна! – Максим попытался поймать её за рукав, но она уже выскочила на пешеходный переход, перебежала половину дороги. И вдруг из веток раскидистого каштана над киоском с мороженым одним упругим движением выпорхнула огромная чёрная ворона и бросилась на Елену Борисовну. Вцепившись когтями ей в лицо, ворона начала бить по ушам крыльями, спутывая волосы и громко, почти по-человечески крича. Ослеплённая и оглушённая, Елена Борисовна, размахивая руками, быстро сделала три больших шага назад. Водитель катившей по пустой дороге маршрутки даже не дёрнул рулём – не успел. Глухо хрустнуло, разбежавшись трещинами, стекло, как большая жестяная банка смялся капот, приняв вес человеческого тела, и Елена Борисовна, словно мягкая лёгкая кукла, невероятно изогнувшись, перевернулась в воздухе два раза и с омерзительным стуком ударилась об асфальт. Мгновение спустя в нескольких метрах от тела упала с крепкой застёжкой. Взвизгнули тормоза, через окно послышался приглушённый мат кого-то из упавших пассажиров. Оставив дверь распахнутой, выбежал водитель, бросился к Елене Борисовне. Максим не пошевелился. Он старался разглядеть, куда улетела после удара ворона, но ничего не видел.
- Эй! Ты! Священник! Иди сюда!
Максим вздрогнул, покрутил головой.
- Быстрее, быстрее! Помоги! – водитель маршрутки осторожно ходил вокруг тела, боясь прикоснуться. Максим, чувствуя, как дрожат колени, медленно подошёл.
- Жива она, а? Погляди, прошу, я так боюсь покойников! Нахрена она под колёса кинулась? Шла, шла и вдруг – прыг назад!
- Там птица была, видел? – сдавленно прошептал Максим.
- Какая птица, ты пьяный? – водитель продолжал кружить около неподвижного тела. Неожиданно Елена Борисовна дёрнула рукой.
- Живая! Живая она! Звони ментам, в скорую звони! А вы что встали? – водитель повернулся к немногочисленным пассажирам, столпившимся у двери, - Несите аптечку, у меня под сиденьем лежит!
Пассажиры не шелохнулись. Лишь один перестал снимать на мобильник.
- Ворона её… толкнула, - повторил Максим.
- Ты сдурел? Она сама кинулась! У меня регистратор стоит, пойдём, покажу!
Максим кивнул. Водитель запрыгнул в салон, снял с крепления видеорегистратор. Тыча толстым пальцем в крохотные кнопки, перемотал запись.
- Во, гляди! – он сунул пластиковую коробочку Максиму в руки. На экранчике бежали штрихи разметки, мелькали деревья по краю дороги. Вдалеке показался стремительно приближающийся знак пешеходного перехода. И Елена Борисовна, торопливо перебегающая дорогу. Перед самой маршруткой она вдруг замахала в воздухе руками и бросилась спиной на капот.
На видео вороны не было.
Максим сжал регистратор и крепко зажмурился.
- Ну что, видел? – водитель трясущимися руками пытался закурить.
- Да, - Максим повернулся на шум двигателя. Со встречки, маякнув мигалкой, развернулась полицейская машина. Из неё вышли два невзрачно одинаковых полицейских, не спеша подошли к телу.
- Всё? – вместо приветствия спросил один из них.
Максим ожидал что угодно, но только не такое равнодушие.
- Нет! – он словно очнулся, - Не всё, она жива ещё, шевелилась!
- Это вряд ли, - покачал головой второй полицейский, - Её обувь валяется? Если разулась, то без шансов. «Скорую» вызвали?
- Звонили пассажиры, ага, - водитель маршрутки сунул одному из полицейских в руки видеорегистратор, - Она пьяная, что ли, сама кинулась. Священник, вон, говорит, что птица её какая-то толкнула, но что ж это за птица, что человека сдвинет? Гусь? Гуся я б заметил. На регистраторе всё записано.
Полицейский тем временем достал из багажника машины большой чёрный полиэтиленовый мешок, развернул его и, не расстёгивая молнию, накрыл им тело Елены Борисовны.
- Но она же жива! – снова попытался возмутиться Максим.
- Вы медик? – строго спросил полицейский.
- Нет. Просто вижу.
- Да ты и птицу видел, - встрял в разговор водитель маршрутки, но Максим не обратил на него внимания.
- «Скорая» сейчас подъедет и разберётся, - сухо бросил полицейский и полез через открытое окно в бардачок за планшетом. Потом внимательно осмотрел Максима, криво улыбнулся.
- Ну о какой жизни можно говорить, если Вы оказались здесь быстрее «Скорой помощи»?
- Это моя знакомая, я встречал её на остановке.
- Знакомая? Отлично. Фамилия женщины? – полицейский приподнял над планшетом ручку.
- Э-м-м.. Я не знаю. Елена Борисовна зовут. Сейчас муж её подъедет! – вдруг вспомнил Максим.
- Уже лучше. Ладно, не мешайте. А вот и наши доблестные врачи.
Бело-красная «ГАЗель» с конопушками ржавчины встала рядом с полицейской машиной. Сдвинув широкую дверь, из салона резво выпрыгнул совсем молодой парень-фельдшер, подхватив с нижней ступеньки прямоугольный серый ящик с красным крестом на боку, следом с пассажирского кресла вышла немолодая рыхлая женщина в мятом белом халате.
Фельдшер подбежал к телу, сдёрнул мешок в сторону, приложил пальцы к сонной артерии. Быстро доложил подошедшей врачихе:
- Есть пульс! Открытая черепно-мозговая, открытый перелом голени. Это так, навскидку!
- Молодец, Серёжа, врачом будешь хорошим! – похвалила его врачиха и крикнула в сторону «Скорой»: - Валер, иди сюда, грузить будем!
Водитель с фельдшером аккуратно, но быстро положили Елену Борисовну на носилки «Скорой», задвинули в салон.
- Так, едем, - скомандовала врачиха, устраиваясь во вращающемся потёртом кресле у широкой раздвижной двери.
- Родственники есть? – фельдшер обвёл глазами людей.
- Есть. Я поеду, - Максим, не дожидаясь разрешения, втиснулся в «ГАЗель» и устроился на узкой лавке вдоль стенки.
Полицейский захлопнул за ними левую дверцу, взялся за правую и, внимательно глядя на Максима, протянул ему уже свёрнутый чёрный мешок с незаметными маслянистыми пятнами крови.
- А всё-таки возьмите, пригодится.
10.
- Пульс совсем слабый и частый, а давление сейчас скажу, - фельдшер Серёжа быстро накачивал манжету, вложив в неё кругляш фонендоскопа.
- А где у нас ургент сегодня, Валер? – врачиха чуть повернула голову в сторону водителя.
- В ЦРБ. Мигалку включить?
- Да тут хоть с мигалкой, хоть без.. Эти коновалы такую тяжёлую не вытащат, - врачиха зябко повела плечами, потёрла ладони, - Ну, что там, Серёж?
- Шестьдесят на.. Нижнее не могу определить, - нахмурился фельдшер.
- Кровотечение внутреннее, к бабке не ходи. Вену будем искать? Или три минуты подождём, ехать-то недалеко? Подождём, - поговорила сама с собой врачиха.
- Она что, умирает? – Максим подался вперёд.
Казалось, врачиха только сейчас заметила Максима.
- О, а батюшка тут откуда?
- Это моя знакомая, мы с ней должны были встретиться, а тут.. Всё произошло на моих глазах. Она умирает? – спросил ещё раз Максим.
- Она очень тяжёлая, я бы так сказала, и всё, что в наших силах, а учитывая нашу обычную, линейную, а не реанимационную машину, мы делаем, то..
- Да вы же ей только давление измерили! – вдруг закричал Максим.
- Популярно Вам объясню, батюшка. Внутри человека есть крупные сосуды, которые кровоснабжают не менее крупные органы. Судя по тому, как сильно упало давление, один из таких сосудов от удара лопнул, а может, и орган повредился, и теперь вероятно, в брюшную полость хлещет струя крови. Что я в этих условиях могу сделать? – врачиха обвела рукой салон «скорой».
Максим, сжав кулаки, отвернулся, всмотрелся в щели меж белых полосок на стёклах машины. «Скорая» въезжала во двор больницы.
- Серёж, заполнишь бумажки? Я в туалет заскочу, - врачиха, на ходу расстёгивая халат, грузно затопала через холл приёмного отделения. Навстречу ей вышел реаниматолог, позади него медсестра толкала каталку.
- Подождите, кого привезли-то? – крикнул реаниматолог врачихе.
- Работу вам привезли. Сбили женщину на переходе, внутреннее кровотечение, открытая ЧМТ, - не останавливаясь, махнула рукой врачиха, - Документы у фельдшера заберёте.
Бледный Серёжа с водителем одним рывком легко переложили Елену Борисовну с носилок «скорой» на каталку. Реаниматолог подбежал к телу, наклонился, вдавил три пальца в шею, внимательно всматриваясь в лицо Елены Борисовны.
- А пульса-то нет, - удивлённо приподнял он брови, - Эй, фельдшер, ты труповозом заделался, что ли? Вы зачем её сюда привезли?
- Пять минут назад пульс был! И давление было! – вмешался Максим, размахивая руками, - Вы собираетесь что-нибудь делать вообще?!
- Давление систолическое меньше шестидесяти было. Доктор сказала – внутреннее кровотечение, - насупился фельдшер.
- Понятно, - реаниматолог приподнял Елене Борисовне веко, поводил перед глазами ладонью. Повернулся к одной из медсестёр:
- Запишете потом: биологическая смерть наступила в одиннадцать двадцать семь.
- Какая биологическая смерть, Вы врач или кто?! Сделайте что-нибудь! – не сдержался Максим.
- А нечего уже врачам тут делать. Теперь Ваша работа, как священника. Молитвы там всякие. Вам виднее, - врач виновато пожал плечами и повернулся к водителю: - Отвезите её в морг второй медсанчасти, наш-то на ремонте.
- Некогда! – насупился Валера, - Это у нас только первый выезд за сегодня, на вашей, больничной машине перевезёте! – он громко задвинул носилки, захлопнул дверь, выбросив на ступеньки чёрный мешок, - Погнали, Серёж!
- Идиоты, - тихо выругался реаниматолог. Мимо него прошмыгнула врачиха, не взглянув на носилки с телом, запрыгнула в машину.
- Коновалы, в следующий раз хотя бы вены пациенту проколите, чтоб видимость мероприятий создать! – громко рявкнул реаниматолог.
- Мы о вас того же мнения! – долетел дерзкий крик Серёжи и «ГАЗель», заложив крутой вираж в круглом дворике, вылетела за ворота.
Реаниматолог долго посмотрел на Максима, похлопал его по плечу.
- Всего хорошего!
- А как же.. А она, - Максим показал рукой на каталку, - Она будет прямо здесь, в коридоре лежать?
- Не везти же мне труп в палату, - усмехнулся реаниматолог, - Не переживайте, позвоним сейчас, вызовем специальную машину и отправим её в морг. Вы её родственник?
- Да.. То есть.. Да. И муж сейчас её приедет.
- Ну, тогда дождитесь его и решайте вопросы. Прошу извинить, у меня дела, - реаниматолог развернулся и в четыре больших шага скрылся за широкой дверью с облезлыми красными буквами – «Реанимационное отделение».
Максим подошёл к каталке, встал перед ней на колени, взял чуть тёплую руку Елены Борисовны, безвольно свесившуюся с бледно-жёлтой больничной клеёнки, и, сбиваясь, глотая слёзы и пропуская забытые слова, быстро прочёл «Канон молебный при разлучении души от тела». Поднялся, перекрестился. На ступенях у входа он подобрал чёрный полиэтиленовый мешок для трупов и бережно и осторожно, словно одеялом ребёнка, укрыл тело Елены Борисовны. «А всё-таки возьмите, пригодится», - вспомнил Максим слова полицейского.
- Пригодился, - горько прошептал он и сел на жёсткую деревянную скамейку у стены.
Не прошло и двух минут, как, громко хлопнув стеклянной дверью, в приёмное отделение влетел запыхавшийся Лёха. Он уже не выглядел как безнадёжный пьяница – твёрдый взгляд, открытое лицо, чистая и аккуратная одежда.
- Максим! Отец Максим! – Лёха замер в полуметре от каталки с телом, - Мне сказали, Лену машина сбила! Где она? В какой палате?
Максим, обхватив голову руками, смотрел на Лёху и думал: «Неужели он не чувствует? Вот же она, только руку протяни. Рядом лежит. Мёртвая. А он думает, что живая, что где-то под лампами ей дают наркоз. Её больше нет, а он верит, что есть. Потому и не чувствует».
Максим ничего не ответил, лишь протянул руку в сторону каталки.
Лёха с ужасом смотрел на чёрный целлофан и мотал головой.
- Нет, ты что?! Не может быть. Мы же только.. Я же только.. И мы.. Там не она!
Максим подошёл к нему, обнял и приподнял край мешка. Лёха вздрогнул, всхлипнул, вцепился в Максима стальными пальцами и заорал-зашептал жарко:
- Ну?! И где твой Бог? Что за жизнь у меня такая? Только вроде всё стало налаживаться, только мы вздохнули, как опять.. Сначала Ульянка, теперь Лена.. Как жить, Максим, как?!
- Я не знаю, Лёха, мне нечего тебе сказать, помолись со мной, о душе усопшей рабы..
- Да пошёл ты! – перебил его Лёха, яростно толкнув культёй, - Как жить теперь, ты подумал? Я вот, например, не представляю себе, как жить мне теперь!
- Лёха, остановись, замолчи! Давай дела земные делать, не трави душу ни себе, ни ей, нам надо к похоронам всё подготовить, слышишь меня?
Лёха всхлипнул, затрясся и упал в руки Максима.
- Теперь-то точно всё.
- Нет, зачем-то ты нужен Богу, Лёха, потому и живёшь, потому и страдаешь. Прости и ты меня, не уследил я. Поедем сейчас ко мне. А послезавтра – отпевание. Я проведу. Разреши мне, пожалуйста. И никуда не пропадай, поживи пока у нас.
Лёха ещё раз всхлипнул, кивнул, отпустил Максима, закрыл глаза руками и осторожно сел на пол у каталки, чуть прислонившись плечом к холодной металлической стойке.
11.
На отпевании Лёха плакал, не стесняясь. Собственно, стесняться было некого: в храме были только он, Максим и бабШура. Он не слышал молитв, а только смотрел в гроб, где лежала такая светлая и умиротворённая Лена. И Лёха просто плакал, ни о чём не думая, ничего не вспоминая, но от этих слёз ему становилось легче, словно прощались они не навсегда, а ненадолго.
Хоронили Елену Борисовну на маленьком кладбище за храмом.
- До свидания, Лена, до свидания, - два раза шепнул Лёха уже у могилы, припав мокрой щекой к ледяному лбу жены. Здоровенные парни из похоронного кортежа закрыли гроб, повернув бесшумные защёлки, и Лёха подумал, как глупо – эти защёлки. Всё кого-то жалеем, оберегаем от резких и тяжёлых ударов молотка, загоняющих гвозди в сосновые доски гроба. Всё кого-то обманываем.
На длинных полотенцах парни осторожно опустили гроб в неглубокую меловую могилу, скучающе подождали, пока Максим и Лёха бросят по горсти серой с белым земли на глухо отозвавшуюся крышку, а потом в четыре лопаты мгновенно закидали яму, заученными движениями воткнули крест с табличкой и обложили его двумя нелепо яркими венками. Максим кивнул им, повернулся к Лёхе.
- Пойдём, помянем? Ира кутью сварила.
- Может, выпьем? – Лёха вдруг облизнул пересохшие губы.
- Не вздумай. Только выбрался – и снова?
- А что за поминки без водки?
- Да не было так никогда. Только в советское время водку и глушили на поминках. А до этого – ни в коем случае. Да и грех это – прощание в попойку превращать.
- Не время о грехах говорить, Максим, - вздохнул Лёха, - Как мне дальше жить, что делать, не подскажешь?
- Подскажу одно: приезжай на службы, молись. И ни в коем случае не возвращайся в свой старый дом, поживи в квартире у Лены. А то Светка с Петей узнают, что ты здесь, и опять начнутся ваши карусели. Можешь, кстати, остаться помогать при храме, какие-никакие, но деньги.
- Хорошо, Максим, спасибо, я приду. Благослови.
Максим перекрестил его и обнял.
- Всегда буду рад тебя видеть.
На девятый день после смерти Елены Борисовны Максим зашёл на кладбище. Он остановился перед её могилой, перекрестился и вдруг краем глаза заметил что-то необычное. Он нахмурился. «Так.. ещё одна яма, что ли? Но здесь же не хоронят больше, только для Елены Борисовны сделали исключение». Максим увидел в жёлтой траве лопату с белыми отпечатками ладоней, а чуть поодаль – меловой холм и тёмный неровный провал. Он быстро подошёл, заглянул в могилу и оцепенел.
На дне белой ямы, заляпанной кровью, обхватив одной рукой чью-то каменную могильную плиту, глубоко и безжалостно вдавленную в бледную грудь, лежал голый попрошайка Петя-Француз. На лице его застыла гримаса обиженного ребёнка. А в правой, вытянутой вверх руке, мёртвый Петя крепко сжимал огромную чёрную ворону с растопыренными окостеневшими лапами..
Максим бросился к выходу, на бегу набирая участкового.
- Алло, алло, Илья Вадимович, это Максим Палёнин, не стал звонить в полицию, решил сначала Вам.. В общем, тут у меня.. У вас.. Труп на кладбище.
- Ничего нового, там он и должен быть, - хохотнул участковый, - Или Вы, батюшка, опять влезли в мокрое дело?
- Я здесь ни при чём. Тут, скорее, убийство.
- Сейчас приеду, - жёстко бросил участковый и отключился.
«Да что же творится? – Максим нервно вышагивал туда-сюда по площади перед церковью, ожидая участкового, - На регистраторе вороны нет, в руке у Пети есть. Кто эту яму копал? Кто на него сбросил плиту? А выглядит-то как вся эта картина.. Как.. Как пародия, чудовищная пародия на иконы!»
- Батюшка! Батюшка! – окликнул Максима женский голос.
Он вздрогнул, обернулся. К нему переваливаясь, шла толстая тётка, на ходу утирая пот со лба.
- Благословите, батюшка! – подставила она Максиму ладони.
- Да-да, - растерянно перекрестил её Максим.
- Вы меня не знаете, а я про Вас слышала! Вот, пришла молебен заказать заздравный!
- А Вы кто? – Максим совсем смутился.
- Я Елизавета Андреевна, мама дочки своей непутёвой. Светка её зовут, у храма вашего побирается иногда да пьёт с алкашами местными. Она много про Вас рассказывала, строгий, говорит, батюшка, но хороший.
Максим напрягся. Представил снова Петю в могиле, вздрогнул.
- Что с ней случилось?
- Да чудо какое-то! Потому и хочу молебен заздравный заказать за неё и свечку поставить! Ну и Вы-то сами помолитесь за себя за здравие, мол, от меня, Елизаветы Андреевны, Вам пожелание здоровья!
- Какое чудо, Елизавета Андреевна?
- Да пить дочка моя бросила! Насовсем! Второй день уже не пьёт никакой водки! А до этого – ну каждую минуту хлещет и хлещет! А тут – как отрубило! Сидит, правда, в бане и никуда вообще не выходит, я ей только еду заношу. Аппетит зверский у неё разыгрался! Ну, разве не чудо?!
- Пить бросила, - шёпотом повторил Максим, вспомнил Лёху и всё сразу понял. Неожиданно улыбнулся натянуто: - Помолюсь, конечно. И проведаю её зайду, не возражаете?
- Это всегда милости просим! – Елизавета Андреевна махнула рукой в сторону дома, - Заходите, батюшка! Может, и курятник заодно посветите нам?
- Курятник освятить? Вероятность такая есть, - Максим снова улыбнулся криво и повернулся на шум подъехавшей машины участкового.
12.
Голос Ильи Вадимовича в телефонной трубке был усталым и безразличным. Даже слишком.
- У меня и у следствия к Вам, отец Максим, вопросов больше нет. Вернее, их прорва, но с моей работой они никак не связаны, потому что в протоколе будут выглядеть глупо и сами вызовут вопросов ещё больше. В итоге, отпечатки пальцев на лопате принадлежат погибшему Овсянникову Петру Алексеевичу, отпечатки на могильной плите, которую он так трепетно прижимал к груди, принадлежат Овсянникову Петру Алексеевичу, смерть наступила в результате сдавления внутренних органов. С вороной то же самое. А теперь вопрос лично от меня.. – участковый помолчал мгновение, глубоко вздохнул, - То есть получается, что Пётр Овсянников, он же Петя-Француз, картавый безобидный алкоголик, пришёл голый на кладбище за Казацкой церковью, а он именно пришёл голый, вся его одежда осталась дома; выкопал лопатой сам себе могилу, выломал тяжеленную плиту, а в ней, замечу, центнера полтора весу, схватил на лету ворону, всё это счастье обнял и ровненько прыгнул в яму спиной вниз. Бесовщина какая-то, да, отец Максим?
- Так оно и есть, - Максим чувствовал страшную усталость.
- Что есть?
- Ну, раз Вы, Илья Вадимович, ходите в храм и веруете в Господа, не кажется ли Вам, что автоматически нужно веровать и в присутствие в нашей жизни противоположных сил?
- Вам надо отдохнуть, батюшка. Слишком много всего произошло за последнее время. И да, если вам интересно, Сергея того, что очень хотел Вас увидеть в изоляторе, отправили на принудительное лечение. Совсем провернулась у него голова вокруг оси, такие вещи рассказывал, хоть записывай и кино снимай. Про мясо и бесов, одержимость и ожившие трупы. Ладно, повторюсь, вопросов к Вам, отец Максим, нет больше. До встречи на воскресной службе.
- Да-да, - быстро, словно в тумане ответил Максим и вдруг выпалил: - Но пока вы не прекратите блудную связь на стороне от семьи, до Причастия Вас не допущу!
- Откуда..
- Я тороплюсь, до свидания, - оборвал участкового Максим и выключил телефон.
Два дня он уговаривал себя сходить к Светке, хотя уже знал что, или, вернее, кого там увидит. Два дня не мог спать, жил в каком-то липком несмываемом ужасе, не помогали ни снотворное, ни молитвы. Но после вечерней службы всё-таки вышел за ворота и побрёл тяжело в сторону Светкиного дома. Специально пошёл пешком, чтобы подумать, собраться с силами, настроиться как-то, хотя не мог представить и угадать, как теперь будет выглядеть его очередная встреча с самым настоящим злом.
Дом как дом - бело-красного кирпича, большой, добротный; забор из профлиста, высокие ворота, левее от них острым углом в небо торчит крыша бани с закопчённой трубой. Максим сначала хотел постучать в окно, но потом заметил электрический звонок под маленьким козырьком, приложил к нему палец, вдохнул глубоко, но не успел нажать – резкий высокий визг со двора буквально оглушил его. Максим замер в ужасе. Казалось, визг длился минуты две, не меньше. Потом хлопнула входная дверь дома и всё стихло.
- Света, что такое, что случилось? – заверещал перепуганный голос за воротами.
Максим прокашлялся, постучал громко по гулкому забору.
- Откройте, пожалуйста, это я, отец Максим!
- А-а, бегу, бегу, здравствуйте! – ворота распахнулись, растрёпанная Елизавета Андреевна удивлённо уставилась на Максима, - Вы курятник посветить пришли, да? А почему вечером?
- Нет, я не по поводу курятника. Дочь Вашу хотел проведать. Это.. это она сейчас так кричала?
- Ага, она, сама не знаю, что делается. Вроде всегда тихо сидела, что с ней сегодня, кто ж знает.. А вы проходите, батюшка!
Он зашёл в загаженный курами двор.
- Сюда вот проходите, - Елизавета Андреевна зашагала вразвалку к маленькой бане, суетливо отгоняя ногой цыплят, остановилась на пороге, провела вокруг рукой - У меня тут свет круглые сутки горит, Света просит, чтоб светло было, электричества нагорело – ужас! Но ничего, пропивала она больше. Я ж ей сказала, что друг её, Петька, помер, а она.. Как давай хохотать! А вроде ж дружили крепко. И пили крепко тоже, ох, Господи, помилуй, - она перекрестилась, задумалась, - Да проходите же!
Елизавета Андреевна пропустила Максима вперёд, он в несколько шагов прошёл широкий предбанник и решительно вошёл внутрь.
Везде горели электрические лампочки. Ярко освещённая, на среднем полке сидела, нисколько не смущаясь, совершенно голая Светка, раскинув широко ноги и руки,.
- Стыд бы прикрыла, дочь! – Елизавета Андреевна встала между ней и Максимом, - Видите, сколько всего я тут натащила? Удлинители, две лампы настольных, а то, говорит, темно мне!
- Отец Максим! – Светка широко улыбнулась, не обращая внимания на мать, - у тебя в глазах уже рябит, поди, от образов разных, в которых ты меня видишь и от тела этого расчудесного! – Светка погладила себя, сжала грудь ладонями, - Ну, подойди, обнимемся, не бойся! Мама, выйди, пожалуйста! Давно я без мужчины!
- Светк, ты что это? – растерялась Елизавета Андреевна, - А ну, возьми-ка полотенце, ты что голиком перед батюшкой, а?!
Растерявшийся Максим отвёл взгляд, зажмурился.
- Ничего, Елизавета Андреевна, ничего, могу я Вас попросить оставить нас на пару минут?
Елизавета Андреевна насторожилась.
- Вы это, батюшка.. Как бы.. Хотя, чего это я надумала, конечно, конечно! - Елизавета Андреевна шмыгнула в открытую дверь и осторожно прикрыла её за собой.
- Макси-и-и-им! – протянула ласковым голосом Светка, - Никак ты не хочешь мне помочь, что с тобой делать? Как уговорить? Давай я тебе песенку спою, а? Я умею, ты же знаешь!
Светка улыбнулась, тряхнула немытыми волосами, спрыгнула на пол, встала на колени перед Максимом, взяла его за руки и тихо запела:
- «..Летят перелетные птицы в осенней дали голубой
Летят они в жаркие страны
А я остаюся с тобой..»
Она повторяла раз за разом один куплет; убаюканный Максим зачарованно слушал прекрасный голос. Вдруг он почувствовал мягкую руку на своём колене. Рука начала медленно подниматься выше, гладила его, мягко сжимала. Выше, выше.. Максим вдруг очнулся, оттолкнул Светку. Она упала на пол, облизнулась, улыбнулась ещё шире.
- Летят перелётные птицы, - так же тихо повторила Светка, а потом неожиданно завизжала: - Летят, но не все улетают! Вороны остаются! Кого поцелуют, кого под машину толкнут! А-ха-ха! К кому в Петиных руках придут! Максим! Максим! В алтарь! Срочно! Сейчас! Пойдём! Там мы соединимся с тобой и начнём новый мир, настоящий!
Она вскочила, бросилась к Максиму, обняла его и зашептала на ухо ледяно и смрадно:
- Сначала не будет морали. Кому она нужна? Ты можешь себе представить, что такое абсолютная свобода? Понятия не имеешь! Рамки вокруг, стены, ограничения. Заповеди и законы. Час без заповедей и законов – и люди не захотят возвращаться в рабство. А все рабы сейчас. Рабы всего. Денег. Страстей. Бога твоего рабы, а никакие не друзья, как он их обманывает. У друзей разве убивают детей? Друзьям дают неизлечимые болезни? Друзей оставляют мыкаться без денег, униженными и злыми? Друзей разве утешают сказками и нелепыми обещаниями Царствия Небесного, которое не видел никто? А я покажу всем правду. Зачем нужны будут какие-то райские бездельные блаженства, когда есть Свобода быть собой без ограничений? Ты хочешь грязи и извращений? Получи сполна! Хочешь вдохновений и прекрасных картин – забирай! Всё бери! Просто будьте со мной, вы все будьте со мной!
Парализованный Максим прикрыл глаза и слушал, слушал. Прошептал только:
- А почему именно я?
- О, Максим, а честность перед собой разве не лучшая твоя благодетель? Не врёшь себе – не врёшь никому. Расскажем всем о свободе, будем свободными, будем жить свободными!
- А не это ли будет балкон без перил?
- Когда ты умеешь летать, зачем тебе границы? Ты всё равно не упадёшь! Пойдём, Максим, сейчас пойдём в церковь твою, в алтарь! А? Пошли, дорогой, ну, что скажешь? – она глубоко вдохнула и выдохнула длинно шумно. Максим едва не задохнулся от вони.
- Что скажешь? – повторила она.
Максим молчал.
- Ну, говори!
И вдруг Максим заплакал испуганно, зашептал дрожащими губами:
- «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света..»
- Какая скотина всё-таки!? – удивлённо и грубо прохрипела Светка, - Я ему тут новый порядок предлагаю уже с этой минуты, а он тешит себя призрачным Спасением? Будет тебе Свет, но от Светы. Будем сами творить небо и землю, фанатик ты тупой! На что ты надеешься? Всё уже, всё, изгнать меня не выйдет, никуда я отсюда не денусь, я из мёртвой плоти вернулся, посмотри на меня, смотри!
Сильная рука схватила его за ухо, хлопнула по щеке.
- Смотри!
Максим смотрел в ужасные чёрные глаза на бледном женском лице, глаза были такой глубины, что у Максима кружилась голова, будто он готов был упасть в эту яму и никогда не коснуться дна.
- Нет ада, тварь, нет! Есть ты, я все, здесь и сейчас! Времени нет, ничего нет! Надо вершить жизнь, чтобы не было смерти!
- Вот это и есть ад, - из последних сил прошептал Максим, - Когда уже нет ничего, не во что верить и не на кого надеяться.
Пощёчина, ещё одна, ещё. Невероятно сильная Светка держала его на вытянутой руки и просто зло и бесцельно била.
- Всё будет по-моему. С тобой. Именно с тобой. Жалкая тварь. А теперь пошёл вон!
Последний тычок был такой силы, что Максим вылетел в предбанник, сбил со стены тазы и веники. Из открытой парной послышался лёгкий смешок и Светка снова запела:
«.Пускай утопал я в болотах
Пускай замерзал я на льду
Но если ты скажешь мне слово
Я снова все это пройду
Надежды свои и желанья связал я навеки с тобой
С твоею суровой и ясной
С твоею завидной судьбой
Летят перелетные птицы ушедшее лето искать
Летят они в жаркие страны
А я не хочу улетать..»
13.
- Ты ж говорил, что кончилось всё совсем, а? Отец Максим? Как он мог вернуться? Почему опять здесь, да ещё и у Светки? Опять ужас этот весь будет?
- Не паникуй. Тогда я был один, а теперь нас двое уже, - Максим с Лёхой сидели на скамейке во дворе церкви, - И ты ведь знаешь его слабые места, подскажешь что?
- Конечно, знаю, - кивнул Лёха, - Знаю точно: нет у него слабых мест. Зло в чистом виде. Но делать что-то надо, тут ты прав, отец Максим. Надо. Но не хочется. После смерти Лены я и сам умер. Если б не ты, да семья твоя.. Опять запил бы.
- А если опять повторить ту схему, когда немного спиртного тебе дадим, и уже тогда выгоним беса, а?
- Со Светки, то есть, выгнать на меня, а с пьяного меня потом куда? За ворота, что ли? Или в печку? Ох, Максим, я тебе не рассказывал, но когда он в тебе, это такой ужас, такая тоска, что сил у тебя не остаётся вообще ни на что, ни сопротивляться, ни думать, ни бороться. Куда его гнать? В прошлый раз ты со свиньёй хорошо придумал, теперь уже всё. Как он тебе сказал: «Я из мёртвой плоти вернулся»? Вот. Злейшее зло.
- Я так думаю: начнём с тобой, главное Светку освободить, а там уж разберёмся, там уже Бог управит.
Лёха поморщился.
- Задолбали мы уже Бога, отец Максим. Всё он нам должен. И управить, и решить, вразумить, укрепить и наставить. Сами никак не хотим действовать. Бог управит, говоришь? Может, сами давай подумаем?
- Тогда сделаем всё-таки по-моему, - Максим твёрдо взял Лёху за руку, - в субботу освятим спиртное, в воскресенье ты у меня исповедуешься и причастишься и сразу пойдём к Светке. Держи вот! – Максим достал тысячу, протянул Лёхе, - Купи к субботе.
- А что именно брать?
- Наверное, хорошее что-нибудь. Тебе виднее, алкоголизм не забывается.
- Это точно, - Лёха грустно улыбнулся, - Только куда уж мне виднее, если я всю жизнь то водку, то самогон хлестал. И всё не ради вкуса, а ради эффекта.
- Тогда возьми то, что не пил. Только не очень крепкое. И одной бутылки хватит.
- Хорошо, до субботы, отец Максим.
- Бывай, Леонид. Бывай, Лёха. Не боишься? – неожиданно спросил Максим.
- Нет, вообще всё равно. Я ж говорил – Лены не стало и меня не стало. Чего мертвецу бояться.
- Это ты зря, Лёха. Всё проходит, только грусть светлая остаётся, - Максим помолчал секунду и быстро сказал: - А я вот боюсь, боюсь просто до жути.
В кармане Максима загудел телефон.
- Алло. Да. Да, конечно, - Максим нахмурился, - Сейчас приеду, конечно. Да, только у нас, где же ещё. До свидания.
- Что случилось?
- БабШура умерла, внучка её звонила.
- Эх, хорошая женщина была, - Лёха перекрестился, покачал головой, - Ну поезжай, отец Максим, поезжай. Будет тебе светлая грусть. До субботы.
Они кивнули друг другу и разошлись в разные стороны.
Скрипнула большая дверь опустевшего после вечерней службы храма. Осторожно вошёл Лёха, поклонился, перекрестился и замер. Из полумрака тёмной церкви навстречу ему вышел Максим.
- Вот, батюшка, принёс, - протянул он осторожно Максиму большую бутылку.
Максим взял её в руки, покрутил, поднёс к подсвечнику, повернул к свету.
- Ого! Мартини Бьянко! Да ещё литровая! Ты что это решил, залить глаза и из-за беса не беспокоиться? О, каламбур какой! – натянуто улыбнулся Максим.
- Так ты ж говорил брать то, что я не пробовал. Вот я и взял.
- Вермут это самый обыкновенный, неужели ты никогда не пил?
- Было дело, так, напомнить себе взял. Я постою с тобой?
- Конечно, конечно.
Максим снова покрутил бутылку в руках, хмыкнул.
- Я сейчас прочту молитву на благословение пшеницы, вина и елея, и хоть у нас ни пшеницы, ни елея, да и вино из виноматериалов, я думаю, всё получится. Рядом стой, когда я буду креститься, то и ты повторяй за мной, хорошо? «Во имя Отца и Сына и Святого Духа..»
Сразу после воскресной Литургии Максим взял свечи, требник, пузырёк со святой водой, перекрестился и вышел из храма. Лёха ждал его на улице с бутылкой, завёрнутой в пакет. Максим посмотрел на него, потом на себя и вдруг расхохотался:
- Смотри-ка, мир идём спасать, а выглядим, как не пойми кто!
Лёха грустно улыбнулся в ответ:
- С самого начала так было, отец Максим, как только началась вся эта история. Ты какой был? Так, поп безответственный, мальчишка легкомысленный. А я? Алкаш бесполезный и безвольный. И вот прошло сколько? Да и полугода нет! А ты уже батюшка уважаемый и я как бы при тебе. Вот так мой минус на твой минус, и как в школе – получился плюс. Идём?
Они шли по пустой улице, но Максима не покидало ощущение того, что за ним наблюдают.
- Лёха, ты как?
- Беспокоишься? Я тоже чувствую, будто смотрит кто. Гляну по сторонам – а где шторка качнётся на окне или вроде кто от щели в заборе отскочит.
- Всё так, да. Ты и сейчас не боишься?
- И сейчас не боюсь. Пустота внутри страшная, - Лёха вспомнил что-то, улыбнулся опять невесело, - А ты знаешь, батюшка, я ведь этой весной не посадил совсем ничего в огороде. Каждый год, даже в самые суровые запои находил время укроп посеять, редиску там, капусту, картохи пару вёдер. Всякое. А в этом году не стал сажать. Сам не знаю, почему, - Лёха тяжело вздохнул, - Может, чувствовал что-то, ты как считаешь?
- Так ты ж с женой сошёлся, когда тебе?
- Может и так, но всё равно, чувствовал.
- Ты не хорони себя, слышишь? Сейчас придём, соберёмся с силами, я начну чин читать, а ты жди, как поймёшь, что возвращается злое, пей в ту же секунду, прямо из горлышка. На этот раз справимся, опыт уже есть.
Максим расправил плечи и зашагал твёрже, но через пару метров споткнулся и чуть не упал. Густые кусты палисадника на углу Светкиной улицы качнулись и кто-то невидимый тихо рассмеялся.
На этот раз звонок сработал как надо, без визга и посторонних звуков, хоть Максим и нажимал кнопку, внутренне приготовившись ко всему. Через минуту с крыльца спустилась Елизавета Андреевна, открыла ворота.
- Батюшка, здравствуйте!
- Елизавета Андреевна, приветствую, вот, как договаривались, пришёл освятить вам надворные постройки.
- Лёха, ты ли это?! – заметила Елизавета Андреевна Лёху, прятавшегося за Максимом, - Ну, молодец, пить бросил – совсем другой человек стал! Как Светка моя! Ну, хорош! Жалко бабу твою, конечно, но жизнь – она..
Елизавета Андреевна потеряла философскую мысль и делано шмыгнула носом.
- Сразу к курятнику пойдём, батюшка? – засеменила Елизавета Андреевна мимо бани, вглубь двора.
- Надо с бани начать! – твёрдо сказал Максим, хоть и почувствовал опять липкий ужас и заметил мелькнувшие глаза в крошечном банном окошке.
- Да уж баню-то и не надо, мне б лишь бы цыплята не дохли!
- Елизавета Андреевна, раз пришёл, давайте тогда всё и освящу, и баню, и сарай, и дом.
- Ну, так-то оно правильно, проходите тогда в баню. Мне с вами?
- Нет! – почти крикнул Максим. Елизавета Андреевна вздрогнула и спросила осторожно:
- Так вам, может, надо чего?
- Дочь Ваша там сидит?
- Там, а куда ей деваться?
- Спички принесите и халат какой-нибудь для Светы, попрошу её выйти.
- Не получится. Уж какой день сидит. Кормлю её прямо там, да помойное ведро выношу. А выходить она отказывается. Ни в какую.
- Я уговорю, несите спички и одежду.
Елизавета Андреевна вразвалку взобралась на крыльцо и зашла в дом. Лёха и Максим стояли перед закрытой дверью предбанника.
- Я тоже видел, - негромко сказал Лёха.
- Что?
- В окошко она смотрела. Но это не Светка. Глаза бешеные. Не Светка. Это.. Он.
- Жуть, конечно. Готов?
- Нет. Вот теперь мне страшно. Страшно, как тогда. Когда я возвращался в себя и боялся, что он вернётся.
Хлопнула дверь.
- Держите, батюшка! - Елизавета Андреевна подала с крыльца свёрнутый халат и коробок спичек, - Мне точно с вами не идти?
- Нет, будьте дома, мы как с баней закончим, так за вами и придём.
- А-а, ну хорошо. Это.. Батюшка, а Лёха-то Вам зачем?
- Он теперь при храме нашем служит, исправился. Верует.
- Благодать, Слава Тебе, Господи! Уж если Лёха исправился! – перекрестилась Елизавета Андреевна и ушла в дом.
14.
В бане ничего не изменилось, кажется, даже вызывающая поза Светки. Лёха старался не смотреть на неё, но чувствовал, что она следит за каждым его движением. Максим шепнул:
- Не смотри, не разговаривай, принеси мне лучше стул или табурет, что найдёшь.
Лёха выскочил в предбанник.
- Что бы ты без него делал, Максим? – громко спросила Светка, - А? Благодаря кому ты стал тем, кто есть сейчас? Червь, паразит! И если алкаш поднял тебя до таких духовных высот, где бы ты оказался рядом со мной?
- Света, пожалуйста, тебе надо будет нам помочь сейчас, - Максим сделал пару шагов навстречу к ней.
- Нет больше Светы, Максим, так, комбинезон только этот вонючий остался, - Светка придирчиво осмотрела свои руки ноги, провела по волосам, - Но планы твои выполнить её завода ещё хватит, - Светка ухмыльнулась, посмотрела на Максима внимательно, - А давай лучше я из неё не в Лёху пойду, как вы планировали, а в тебя! А потом с проповедью да по улицам! Сегодня ж воскресенье!
Максим, уже ни на что особо не рассчитывая, открыл пузырёк со святой водой, окропил всё вокруг крестообразно. От попавших капель громко лопнули две лампочки на стене.
- Ты совершенно не умеешь работать с жидкостями, иерей. И этому человеку мы хотели доверить судьбу нового мира.. И что, дали бы мы тебе море создать, а ты бы Солнце потушил?
Из предбанника вернулся Лёха.
- Только такая! – он поставил перед Максимом низенькую скамейку.
- Пойдёт.
Максим в щели, куда крепились косые распорки, вставил три свечи, достал спички, зажег одну. И все увидели, как у него трясутся руки.
- Хорохоришься только, Максим, - Светка снова села на полок, улыбнулась, - Лёх, а ну, подойди сюда, обнимемся, как в старые времена. У тебя, я смотрю, и выпить есть. Раньше ты проще был, самогон, сало. А тут смотри-ка, Мартини!
- Не слушай! – Максим быстро глянул в сторону Лёхи, зажёг свечи, открыл требник на закладке, вдохнул глубоко: - Лёха, Леонид.. Прости меня, если вдруг пойдёт что не так..
- Обязательно! Уже пошло! – ехидно проорала Светка.
- Приготовься, может, бутылку лучше сейчас открыть? Как ты потом с одной рукой, управишься?
- Иерей, да он этой культей управляется лучше, чем ты двумя руками! Кубик Рубика собрать может, да, Лёха?! – Светка хохотала заливисто всё громче и громче. И вдруг поперхнулась на самой высокой ноте, закашлялась и прорычала: - Если бы не набор этих молитв разрешительных, я бы уже прямо сейчас на него кинулся. Давай, иерей, начинай.
Максим кивнул, Лёха крепко сжал бутылку.
- «Боже Вечный, избавивший человеческий от плена диавола! Освободи Твою рабу Фотинию от всякого действия нечистых духов, повели злым и нечистым духам и демонам отступить от души и тела рабы Твоего Фотинии, не находиться и не скрываться в нем. Да удалятся они от создания рук Твоих во имя Твое святое..»
- Какого ценного кадра теряем! – Светка снова встала в полный рост, - И про имя моё по святцам он знает, и читает гладко. Эй, Лёха, готов? – Светку начала колотить сильная дрожь, - Готов, спрашиваю? Знаю, что не готов, но держись, скотина, всё повторим, всё, что полгода назад не закончили.
Она подняла голову к низкому потолку, взвыла так, что погасли свечи, вынесло крошечное банное окошко и разом перегорели все лампы в бане, и предбаннике. Потом осторожно шагнула вперёд. Нога её оперлась на что-то невидимое, и так и пошла она по воздуху к оцепеневшему от ужаса Лёхе. Максим перестал читать – стало слишком темно. Светка подплыла к ним, блеснули чёрные бездонные глаза:
- Самый Новый Завет начинается. Записывай, иерей!
Светка коснулась ступнями пола, обняла Лёху и начала что-то быстро-быстро шептать ему на ухо. Вдруг она обмякла и рухнула без чувств. И шумно выдохнул Лёха.
- Мы дома! – прорычал он, застонал, и просипел тонко: - Максим.. беги!
Максим нашарил на полу халат, схватил его, накинул на Светку, поднял её и рванулся прочь из бани. Следом за ним оглушительно захлопнулась дверь. Максим взбежал на крыльцо, осторожно посадил Светку на ступени, позвал громко: «Елизавета Андреевна, сюда, скорее!», и бросился обратно.
Дёрнул дверную ручку в парной. Заперто. Потянул на себя, толкнул, покачал. Бесполезно. Приложил ухо к двери. Тишина. Абсолютная тишина. Максим постучал:
- Лёха! Леонид! – и снова прислушался.
- А вот и я, Максим, - шёпот прогремел в его голове. Их с Лёхой разделяла только доска, - Сколько всего нужно тебе сказать. Входи, я сейчас открою!
- Нет, нет, беги, Максим! – уже настоящий Лёха вымученно выдавливал буквально по букве.
- Крепкий какой, а?! – снова жуткий рык.
Вдруг резкий звук разбитого стекла. И снова тишина.
- Лёха, ты что, бутылку разбил? – хлопнул ладонью по двери Максим, - Разбил?! Что делать теперь будем.
В ноздри ударил резкий запах. «Это же.. Бензин! В бутылке от вермута был бензин, чтобы я не заметил, по цвету одно и то же!»
- Лёха, ты что натворил, Лёха, Лёха??!!! – Максим колотил в дверь ногами, но она не поддавалась. Он остановился, отдышался, снова прислушался.
Тишина.
Тишина.
Оглушительно чиркнула спичка.
- Я его звала курятник посветить, а он мне баню сжёг, люди, люди, да что такое творится?! – Елизавета Андреевна бегала по двору, размахивая пустым ведром. Максим уже не мог подойди к бане – жар был слишком сильным, но сквозь гул огня ему казалось, как, смешиваясь, кричат от боли и ужаса на разные лады сразу два голоса – человеческий и совершенно нечеловеческий.
- Вызывайте пожарных! – крикнул Максим остолбеневшему за забором соседу Елизаветы Андреевны.
- Уже! – неожиданно отозвалась тётка с соседнего участка, - Уже позвонили, едут, тут рядом часть, через пять минут будут!
Елизавета Андреевна, причитая, подскочила к Максиму и сильно ударила его в грудь:
- Ты что наделал, а?! Что натворил? Я тебя!.. – она вдруг побледнела, обмякла, закатила глаза и повалилась в истоптанную траву двора.
- И «Скорую» вызовите, слышите? Женщине плохо!
- Сейчас, сейчас! – крикнула та же тётка, - Звоню!
Гул огня пылающей бани становился всё громче и сильнее, а потом Максим увидел невероятное: белый сияющий столб света упал с неба, отчего баня вспыхнула ещё сильнее; вспыхнула, покосилась и начала заваливаться набок, разбрасывая горящие стропила.
Ко двору подлетела пожарная машина, Максим, встречая их, кричал:
- Здесь тушите, в бане! Там человек остался! Он живой, наверное!
Пожарные расторопно, но, как казалось Максиму, слишком медленно разматывали рукава.
- Быстрее, быстрее!
- А торопиться уже некуда, батюшка, - сдвинул на затылок каску пожилой пожарный, - Если там кто и был, ему не помочь. Жар какой, я отсюда через боёвку чувствую.
Тот же пожарный подошёл к нему через сорок минут, закурил, присел рядом на скамейку у забора.
- Ничего не перепутали, батюшка? Никого в бане не было.
- Вообще?
- Ни единого человека. Пусто.
- Не может быть! Я могу посмотреть?
- Пожалуйста, - пожарный пожал плечами, выпустил дым красиво, - Там уже всё залили и разобрали.
Максим осторожно шёл по ещё парящему пожарищу, только по остаткам фундамента угадывалось, где был предбанник, где парилка, где каменка. Максим присмотрелся: что-то блеснуло среди остывших головешек. Он осторожно присел, руками разгрёб ещё теплый пепел и пальцем поддел простой хлопковый шнурок, почему-то совершенно целый, только перепачканный сажей. Потянул на себя. Металлический нательный крест. Лёхин. И больше ничего.
15.
Елизавету Андреевну и Светку увезли на одной машине «Скорой помощи». Врач развела руками, мол, пожилая женщина безнадёжна, сердце запустили слишком поздно, а вот дочь её, похоже, рассудком повредилась основательно, ни на что не реагирует. Сидит и смотрит в одну точку.
Так же сидел и Максим на скамейке у их дома. Запыхавшись, к нему подбежала жена:
- Максим, что случилось? Такое зарево было, я даже из огорода увидела, а ведь белый день!
- Пожар был, - устало махнул рукой он.
- А ты вообще что здесь делаешь?
- Освятить баню Елизавета Андреевна попросила. Вот, освятил, - криво улыбнулся он.
- Ты.. Ты сжёг её, что ли? – Ира схватилась за голову.
- Нет. Не я, там.. Самовозгорание, пожарные сказали.
- А ты как, цел, всё в порядке?
- Вроде бы да. Участковый, наверное, сильно удивится. У него в последнее время ко мне много вопросов.
Ира долго всматривалась в его лицо.
- Что творится-то Максим? Ты ведь сам не свой в последнее время. Обещал мне рассказать, а сам то отмахиваешься, то отшучиваешься.
Максим, не поднимая головы, сказал устало:
- Расскажу, сегодня же расскажу. Пойдём потихоньку домой.
Он поднялся, Ира взяла его под руку и они медленно и молча пошли по узким улицам к Казацкой церкви. Перед поворотом к храму Максим, наконец, решился, прокашлялся и произнёс отрывисто:
- Ира, чуть не случилась большая беда.
- С тобой? – Ира испуганно повернулась к нему.
- Нет, с нами. Не с семьёй, а с нами со всеми, с людьми.
- А как всё связано с баней, поведением твоим странным?
Они уже подходили к церкви.
- Смотри, - Максим смотал с пальца шнурок с крестиком, покачал его перед Ирой, - Это крест самого обычного человека, который сегодня взял на себя непомерную ношу. И главное, выдержал. И я был всё это время с ним. Да что там я. Мы все были рядом. Жили через дорогу и ничего не замечали. Вот его дом! – Максим, не глядя, показал рукой куда-то влево. Ира посмотрела в направлении руки.
- Он в гараже жил, что ли?
- В каком гараже, Ир? – Максим удивлённо округлил глаза и повернулся в сторону Лёхиного дома. И буквально остолбенел.
- Максим, Максим! Не молчи, что с тобой, ты бледный совсем! – затормошила его Ира.
- Тут дом был, - просипел Максим, глядя на грязный прямоугольник гаражных ворот, заросший высохшим бурьяном, - Самый обыкновенный старый дом.
- Никогда тут не было дома, ты что? Гараж вот этот ржавый всю жизнь стоял. Ещё как мы сюда приехали. Я всегда думала, что портит он вид, если со ступеней храма смотреть, но тебе как-то не говорила.
- Ира, тут, на пустыре, где торчит этот идиотский гараж, был дом, в доме жил человек, пьющий, опустившийся, но человек. Вот его нательный крест. Сегодня утром он был на Литургии со мной. Ты шутишь? Это розыгрыш такой? Когда вы успели дом снести и гараж этот перетащить сюда? – Максим заорал вдруг громко, теряя остатки реальности, - Конечно, розыгрыш! Ты всё придумала?! Подставить меня хочешь? Для чего?! Кто тебя надоумил? Бесы? Бесы?!!!
У Иры не хватило сил удержать его. Максим закатил глаза и рухнул навзничь в придорожную траву.
«Где я видел я его видел? – думал Максим, перебирая сотни образов, тревоживших и радовавших его в последние полгода, - Очень знакомое лицо. И запоминающееся. Усы.. Усы. Белый халат. Я в больнице, наверное, а это врач. Но кто он? Где я его видел?»
- Очнулся, смотрите! – к Максиму подскочила Ира, схватила его за руку, - Максим, вот это ты перепугал нас!
- Ира.. Давно это я? Как всё случилось? – слабо прошептал Максим и снова уставился на усатого мужчину в белом халате. Тот, нисколько не смущаясь, прямо при них достал сигарету, быстро прикурил и выпустил облако дыма в открытую форточку.
- Час, может полтора.
- А что за больница такая?
- Психиатрическая, - не отворачиваясь от форточки, вместо Иры ответил мужчина в халате и Максим вспомнил, где его видел. Врач-психиатр, которого весной он просил закрыть Лёху в стационар. Антон Сергеевич.
- И почему я здесь? – встревоженно спросил Максим.
Ира погладил его по щеке и стала рассказывать, осторожно выбирая слова:
- Ты перепутал какой-то дом со старым гаражом, помнишь? Потом потерял сознание. Судороги начались, что-то ты ещё кричал про столб света с неба, что все спасены. «Скорая» приехала, но определили сразу, что лечить тебя нужно не в медсанчасти, а здесь. Ну и вот.
Максим помотал головой.
- Я не мог ничего такого кричать, потому что там стоит дом, в котором жил Лёха, Леонид.
- У него два имени? – встрял в разговор психиатр.
- Я же Вам рассказывал весной, если помните!
- Помню. Одного не понимаю – как пропустил Ваш случай. Хотя следовало насторожиться ещё тогда. Ведь у любой религии есть психиатрический подтекст с верой в то, что нельзя осязать или увидеть, с глубокими переживаниями ощущения божества рядом или тёмных сил.
- У меня нет случая, - приподнялся на локте Максим, - Там был дом!
- Там никогда не было дома, там пустырь, на пустыре – гараж, - испуганно всхлипнув, отодвинулась от него Ира.
- Допустим, всё так, как Вы говорите, - врач вернулся к окну и снова закурил, - Но кто подтвердит Ваши слова? Кому позвонить, чтобы удостовериться в правдивости Ваших убеждений?
- Да кому угодно! – не сдерживаясь, крикнул Максим, - Минимум пять человек расскажут про Лёху, минимум! Светка же есть! Спросите её! Они вместе попрошайничали около моей церкви!
- Район у нас маленький, понимаю, о ком Вы говорите, - глубоко затянулся врач, - Светку эту привезли за полчаса до Вас. Кататонический ступор. Она не то, что говорить – пошевелиться не может. И уже вряд ли там будет положительная динамика.
В голове Максима мелькали лица и имена. «Светки нет. Её матери нет. БабШура умерла. Лена погибла. Петя.. Ужасная смерть. Участковый!»
- Ира, подай телефон, сейчас, сейчас всё докажу! – уверенно вскрикнул Максим, - Набери-ка мне Илью Вадимовича!
- С участковым я уже разговаривал, отец Максим, - пожал плечами Антон Сергеевич, - Он рассказал, что жил на улице вашей алкоголик один, жил да спился. Лет пять назад. И звали его Виктор, что мало похоже хоть на Лёху, хоть на Леонида. Может, Вы его дом на фотографиях чьих-то видели?
- Я.., - Максим запнулся и понял, что доказать ничего не сможет и жутко испугался остаться в этой палате и больнице, - Я.. Может, действительно помутнение? – осторожно для виду согласился он, - Так Вы мне, доктор, пропишите лечение какое-нибудь, переутомился я, вероятно.
- Это уже конструктивно, - Антон Сергеевич присел на край кровати, похлопал Максима по плечу, - Выпишу вам антидепрессанты хорошие, курс на три месяца, ну и следите за здоровьем психическим, конечно, высыпайтесь, не допускайте переутомлений. Уверен, всё пройдёт.
- Вот и прекрасно, - делано-бодро улыбнулся Максим, - Я сегодня уже попаду домой? И где у вас туалет?
- Конечно, домой можете собираться. А туалет за стеной этой палаты, справа.
Максим прикрыл за собой дверь палаты, в два шага зашёл в крошечный туалет, подошёл к унитазу и услышал голоса. Ирины и Антона Сергеевича. Окно в туалете было приоткрыто, а врач снова курил в форточку в палате:
- Не так просто всё. Слишком быстро он согласился. Ваш муж уверен, что здоров, что это мы против него что-то замышляем.
- А что мне делать? У нас дети маленькие и я беременна, - тревожно прошептала Ира.
- Сами не переживайте и смотрите за ним внимательно. Пока нет подтверждений его словам – он для нас душевнобольной. Слишком уж типичные истории с выдуманными героями и борьбой со злом. Почувствуете неладное – сразу вызывайте специалистов, придётся пролечить его у нас, но уже стационарно.
- Спасибо Вам большое, вот! – Максим услышал шуршание купюр.
- Ну что Вы, ни к чему. Пусть лучше Ваш муж за здоровье моё помолится! – глупо хохотнул Антон Сергеевич.
16.
Вечером Максим взял из церковного сарая лом, воровато озираясь, быстро перебежал через дорогу к гаражу. Подошёл к нему, осторожно провёл ладонью по шершавым воротам, пощупал заржавевший замок, подёргал его. Аккуратно вставил лом в дужку, упёрся в железо, потянул. Замок неожиданно легко щёлкнул, развалился и упал в траву. Максим, сжимая в кулаки дрожащие пальцы, долго не мог решиться открыть ворота. Но потом потянул створки на себя. Они заскрипели, но подались так же легко, как и замок. Максим вдохнул, сделал шаг внутрь, достал телефон, включил вспышку-фонарик. Провёл бледным дрожащим лучом по стенам, потолку. Ничего. Ржавый параллелепипед. Ржавые стены, пол, потолок. Пусто. И гулкое дыхание Максима.
«А что если.. Если они правы? Если я действительно сошёл с ума? И всё мне привиделось? Не было Лёхи, не было птиц и демонов, говорящей свиньи и сводящей с ума близости Бога?»
Максим вдруг всхлипнул, зажмурился крепко и заорал что есть сил, заорал горько, обиженно и страшно.
Уже дома он безразлично пил чай и решал для себя: «Всё оставлю, как прежде. Буду служить, смотреть за собой буду. Семья, церковь. Всё. Ничего не было. Действительно, помутнение какое-то. Не хватало ещё в дурке жизнь закончить. Не было ничего. Всё обман. Точка». Он решительно кивнул головой, отхлебнул громко из чашки.
- Максим! – выглянула из кухни Ира, - Я собиралась подрясник твой постирать, а из кармана крестик какой-то выпал на верёвочке, вроде тот, что ты мне на днях показывал, так это чей? – она двумя пальцами держала хлопковый шнурок. Тусклое распятие медленно качалось из стороны в сторону.
Максим залихорадило, но он ответил громко:
- В храме сегодня после службы нашёл. Обронил кто-то, завтра женщинам в лавке церковной отдам, найдётся, кто потерял.
- Странно, как можно было потерять? Шнурок целый.
- Это я завязал.
За зиму и весну Максим почти забыл обо всём. Как и обещал себе, служил в храме, служил самоотверженно и горячо. Откликался на любую просьбу, лишь бы не вспоминать и не думать о том, что же всё-таки с ним случилось.
Очередная Пасха прошла в привычной суете, Максим, не чувствуя ног, уже собирался вечером лечь спать, но в дверь позвонили.
Максим включил во дворе свет, вышел на крыльцо.
- Здравствуйте, батюшка, - по очереди поздоровались с ним двое мужчин, - Христос Воскресе!
- Воистину Воскресе! – устало ответил Максим, - Вы ко мне с чем в такое время?
- Да вот, отец у меня умирает, - грустно ответил один из них, - Просил, чтобы вы над ним отходную прочитали.
- Это правильно, хорошо, - кивнул Максим, - Подождите пару минут, я оденусь.
Уже в машине Максим спросил водителя:
- Вас я впервые вижу, а папа ваш прихожанином в нашей Казацкой был? Кто он? Как его зовут?
- Нет, Вы его вряд ли запомнили, мы с другого района. А отец сказал, мол, буду умирать, только Палёнин чтоб отходную прочитал. Был он один раз на Вашей службе, очень Вы его впечатлили. А после церкви пришёл домой так и сказал: «В Казацкой церкви батюшка до того с Богом близко, такой сразу в рай и отведёт». И в тот же день инсульт его разбил. Уже, считайте, почти год лежит. Не разговаривает, не двигается. Полностью парализован. А часа два назад вдруг руками начал шевелить, пальцами вот так вот водит по простыне, - мужчина, растопырив пятерню, провёл несколько раз по воздуху, - Ну и мама наша сказала, мол, всё, обирает себя, ночь не переживёт, вот мы за Вами, батюшка и поехали.
- Правильно всё сделали, проводим вашего отца, как полагается.
«..Яко Ты еси упокоение душ и телес наших, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
Максим тихо закрыл требник.
В тесной комнатке, окружённый родственниками, на свежем постельном белье, укрытый белым одеялом, лежал седой старик. Дышал он уже еле слышно, и Максим шепнул: «Прощайтесь!»
Каждый из родных торопился сказать старику что-то своё, но получалось одно: просили прощения, как будто он своей смертью искупал грехи родных и близких. И когда были сказаны последние слова, старик вдруг открыл глаза. Все замерли. Он обвёл всех взглядом, остановился на Максиме, улыбнулся и прошептал ясно и громко:
- Спаси тебя Бог, отец Максим. Ты всё-таки пришёл. Спаси тебя Бог. И Елена, и Леонид тоже благодарят тебя за всё. Они здесь, рядом. Я с ними сейчас пойду. Спасибо, что проводил, отец Максим! До свидания с вами всеми, мои хорошие.
Он закрыл глаза и, всё так же улыбаясь, выдохнул длинно в последний раз.
Максим почувствовал внутри жуткую пустоту. «Вот теперь конец. Я свихнулся. Со мной только что разговаривал парализованный старик. Про Лену и Лёху говорил. Я сумасшедший. Это всё мои выдумки».
Максим испуганно огляделся. Родственники старика, раскрыв рты, уставились на него. Первым не выдержал один из сыновей. Он осторожно тронул Максима за руку и спросил тихо:
- Батюшка.. А кто такие эти Елена и Леонид?
PaoloGilberto - Минус на минус. Часть 2
© Copyright: Пименов, 2017
Свидетельство о публикации №217021301016
Свидетельство о публикации №217021301016
Рецензии